оставшеесЯ  свободное времЯ над самим собою, длЯ
серьезных  бесед  или  чтениЯ  книг  необходима  сосредоточенность,  котораЯ
нелегко ему даетсЯ. ЂбсолютнаЯ  праздность,  развлечение и желание  забытьсЯ
становЯтсЯ длЯ него физической потребностью. Ќе познаниЯ и развитиЯ ищет он,
а  развлечениЯ  -  и  притом такого,  какое  требует минимального  духовного
напрЯжениЯ.

     ‘клад ума миллионов  этих  разобщенных,  но способных к сплочению людей
оказывает   обратное  воздействие  на   все  институты,  призванные  служить
образованию,  а  следовательно, и культуре. ’еатр уступает место  кабаре,  а
серьезнаЯ литература -  развлекательной. †урналы  и газеты вынуждены  во все
большей степени миритьсЯ с тем  фактом, что они  могут преподносить что-либо
читателю  лишь  в  предельно  доступной  форме.  ‘равнение  средних  уровней
нынешней периодики  и  периодики  пЯтидесЯти  -  шестидесЯтилетней  давности
показывает, как сильно прессе пришлось изменитьсЯ в этом отношении.

     Џроникшись  духом  легкомыслиЯ  и  поверхности,  институты,  призванные
стимулировать духовную жизнь, в свою очередь содействуют  сползанию общества
к такому состоЯнию и накладывают на него печать серости и бездумьЯ.

     ‚  сколь  сильной  степени бездумье стало длЯ человека второй  натурой,
видно  хотЯ бы  из характера его обычных общений с  окружающими людьми. ‚едЯ
разговор с  себе  подобными,  он следит  за тем,  чтобы придерживатьсЯ общих
замечаний и не превращать беседу в действительный обмен мыслЯми. Ћн не имеет
больше ничего своего и  даже испытывает в некотором роде страх, что  от него
может потребоватьсЯ это свое.

     „ух,  порожденный  обществом  разобщенных,  предстает  перед  нами  как
постоЯнно  крепнущаЯ  сила.  “ нас  складываетсЯ упрощенное  представление о
человеке.  ‚ других  и  в  самих себе  мы ищем  лишь прилежаниЯ  труженика и
согласны почти ничем не быть сверх того.

     ‘  точки  зрениЯ  несвободного  существованиЯ и разобщенности  наиболее
неблагоприЯтно   сложились   условиЯ   жизни  населениЯ   больших   городов.
‘оответственно оно более подвержено угрозе  духовной деградации. џвлЯлись ли
крупные  города  когда-либо культурными  центрами в том смысле,  что  в  них
зарождалсЯ идеал человека, поднЯвшегосЯ до уровнЯ  духовной личности?  Ќыне,
во всЯком случае, положение вещей таково, что  подлинную культуру необходимо
спасать от духа растлениЯ, исходЯщего от больших городов и их жителей.

     Љ  несвободному состоЯнию и разобщенности современных людей добавлЯетсЯ
в качестве еще одного психического тормоза культуры также их ограниченность.
ѓигантский рост достижений  науки и практики с необходимостью ведет  к тому,
что поле  деЯтельности индивида все больше ограничиваетсЯ одной определенной
областью.  ‘тановитсЯ господствующей такаЯ  организациЯ труда,  при  которой
только  специализациЯ  обеспечивает  взаимодействие  высших производственных
показателей.  „остигнутые  результаты  великолепны.  Ќо  вера  труженика   в
духовную значимость  его труда подрываетсЯ. Џрименение находит только  часть
способностей человека, что  в свою очередь оказывает обратное воздействие на
его духовную сущность. ”ормирующие личность силы, коренЯщиесЯ в многообразии
производственных   задач,   иссЯкают   при   меньшем   их   многообразии   и
соответственно меньшей  духовной значимости в широком смысле слова. Ќынешний
мастеровой разбираетсЯ в тонкостЯх своего ремесла не  так основательно,  как
его  предшественник. ‚  отличие  от  последнего  он  владеет  уже  не  всеми
операциЯми обработки  дерева или  металла, так как  его  работе предшествует
значительный по объему труд других людей и машин.

     ‘ообразительность  и  практические навыки современного  рабочего уже не
находЯт все новых сфер применениЯ.  ’ворческое и художественное начало в нем
умирает. Ќормальное  чувство собственного достоинства, стимулируемое трудом,
в который  ему неизменно  приходитсЯ вкладывать всю  свою сметливость  и всю
свою  душу, сменЯетсЯ самодовольством, мешающим ему видеть за доведенным  до
совершенства частным навыком общее несовершенство.

     ‚о  всех сферах человеческой деЯтельности, и  больше всего, пожалуй,  в
науке, угроза узкой специализации как длЯ индивида, так и длЯ духовной жизни
общества в целом становитсЯ все более Явственной. “же дает о себе знать и то
обстоЯтельство,  что  молодежь  обучают  люди,  не  отличающиесЯ достаточной
универсальностью,  чтобы  раскрыть  перед  ней  взаимозависимость  отдельных
частных наук и наметить ей горизонты в их  естественных масштабах. €  словно
считаЯ, что специализациЯ и организациЯ труда еще  недостаточно отрицательно
сказываютсЯ  на психике современного человека  там,  где  они неизбежны,  их
стремЯтсЯ   внедрить  и  там,  где  без  них   можно  было  бы  обойтись.  ‚
административном  управлении, в преподавании и в  других  сферах  с  помощью
системы надзора и всевозможных регламентации естественное поле  деЯтельности
людей предельно сужаетсЯ. Ќасколько несвободен в некоторых  странах нынешний
учитель  по сравнению  со  своим  предшественником! Љаким неживым и безликим
стало его преподавание в результате такого ограничениЯ!

     ’ак из-за специфических особенностей  нашего труда мы утратили присущее
нам духовное начало  и  нашу индивидуальность в  той мере, в  какой возросли
материальные достижениЯ  общества.  € здесь  мы видим в действии трагический
закон, согласно которому выигрыш в одном сопрЯжен с потерей в другом.
     Ќесвободный, разобщенный, ограниченный современный человек одновременно
находитсЯ  под угрозой  стать  негуманным. Ќормальное отношение  человека  к
человеку стало затруднительным длЯ нас.  ЏостоЯннаЯ  спешка, характернаЯ длЯ
нашего образа жизни, интенсификациЯ взаимного  общениЯ, совместного  труда и
совместного бытиЯ многих на ограниченном пространстве  приводит  к тому, что
мы,  беспрестанно  и  при самых  разнообразных условиЯх  встречаЯсь  друг  с
другом, держимсЯ отчужденно по  отношению  к  себе подобным.  ЋбстоЯтельства
нашего  бытиЯ  не позволЯют  нам  относитьсЯ  друг  к  другу  как человек  к
человеку.

     ЌавЯзанное  нам  ограничение   в  деЯтельности,  присущей  человеческой
природе,  носит настолько  универсальный и систематический  характер, что мы
привыкаем к нему и  уже больше  не воспринимаем наше безликое  поведение как
нечто  противоестественное.  Њы  уже не страдаем от того,  что в таких-то  и
таких-то ситуациЯх не можем больше проЯвлЯть подлинно человеческое участие к
своим  ближним,  и  в  конечном  счете деградируем  к  отречению от  истинно
человеческих отношений и там, где они возможны и уместны.

     Ѓезусловно,   психика  жителЯ  крупного   города  и  в  этом  отношении
подвергаетсЯ  наиболее  неблагоприЯтному  влиЯнию  и  затем  в  свою очередь
оказывает неблагоприЯтное воздействие на состоЯние духовной жизни общества.
     Њы утрачиваем чувство  родства со своим  ближним  и  скатываемсЯ  таким
образом на путь антигуманности. Љогда исчезает сознание,  что любой  человек
нам в  какой-то  мере небезразличен  как человек,  тогда расшатываютсЯ устои
культуры и этики. ђегресс гуманности  в этом  случае  ЯвлЯетсЯ лишь вопросом
времени.

     € действительно,  уже в течение жизни  двух поколений обитают среди нас
во   всей  своей  отвратительной  наготе   идеи  законченной   негуманности,
подкрепленные  авторитетом  логических  принципов.   ‚   обществе  сложились
взглЯды, уводЯщие  индивидов  от  гуманности.  Џрисущее  человеку от природы
участливое   отношение   к   ближнему  исчезает.  Ќа   смену  ему   приходит
проЯвлЯющаЯсЯ   в   более   или   менее  разнообразных   формах   абсолютнаЯ
индифферентность.  ‚сЯчески  подчеркиваемые  в  отношении  незнакомых  людей
высокомерие и безучастность уже  не воспринимаютсЯ как проЯвлениЯ внутренней
неотесанности и  грубости,  а квалифицируютсЯ как светское  поведение. „а  и
само наше  общество  перестало признавать  за  всеми людьми,  как  таковыми,
человеческую   ценность  и   человеческое  достоинство.  ЋпределеннаЯ  часть
человечества   стала  длЯ   нас   человеческим  материалом,   вещами.   …сли
десЯтилетиЯми  среди  нас  со  все  возрастающей  легкостью могли говорить о
войнах  и завоеваниЯх,  словно речь шла только о  столкновениЯх на шахматной
доске,  то это предопределЯлось  лишь внедрением  всеобщего  убеждениЯ,  что
человеческие судьбы  -  это рЯды цифр, определенный статистический материал,
не больше. Љогда разразилась  война,  длЯ  укоренившейсЯ  в пас негуманности
открылось широкое  поле проЯвлениЯ. Ђ сколько всЯких дикостей - утонченных и
откровенно  оголтелых  - в  отношении  цветных  народов  выдавалось в  нашей
колониальной  литературе  последних  десЯтилетий  и  в наших парламентах  за
разумные истины и  в  таком виде усваивалось общественным  мнением! „вадцать
лет  назад  в  парламенте  одной из  стран …вропейского континента было  как
должное   воспринЯто  даже  выступление,   в   котором   о  массовой  гибели
депортированных  негров  от голода  и  эпидемий  говорилось как  о "падеже",
словно речь шла о скоте.

     ‚   современном   преподавании  и  в  современных  школьных   учебниках
гуманность оттеснена  в самый темный угол, как будто перестало быть истиной,
что она ЯвлЯетсЯ самым элементарным  и  насущным при воспитании человеческой
личности,  и  как  будто нет  никакой необходимости  в  том,  чтобы  вопреки
воздействию  внешних  обстоЯтельств сохранить ее и  длЯ нашего  поколениЯ. ‚
прошлом все  было по-иному. „ух  гуманности господствовал тогда не  только в
школе, но и в литературе, даже  приключенческой. ђобинзон Љрузо в  известном
романе „ефо непрестанно  размышлЯет над  проблемой  гуманности. Ћн чувствует
такую  ответственность  за торжество принципов гуманности,  что  даже в ходе
самообороны неизменно руководствуетсЯ соображением, как бы поменьше загубить
человеческих жизней, и настолько подчинЯет себЯ служению  этой идее, что она
придает  смысл  всей  его полной приключений  жизни. Њожно ли среди нынешних
сочинений   этого  жанра  отыскать   хоть  одно,  столь   пронизанное  духом
человечности?

     Ћтрицательно воздействует на культуру также сверхорганизопанность наших
общественных условий. Ќасколько верно, что  организованное общество ЯвлЯетсЯ
предпосылкой и одновременно следствием культуры,  настолько очевидно  также,
что  па   определенном   этапе   внешнЯЯ   организациЯ   общества   начинает
осуществлЯтьсЯ  за счет духовной жизни. ‹ичности и идеи подпадают под власть
институтов  общества,   вместо  того  чтобы  оказывать  влиЯние  на   них  и
поддерживать в них живое начало.

     ‘оздание в какой-либо сфере  всеобъемлющей организации на  первых порах
дает  блестЯщие результаты,  но через  некоторое времЯ первоначальный эффект
уменьшаетсЯ.   ‘начала   демонстрируетсЯ  уже   существующее  богатство,   в
дальнейшем дают себЯ  знать последствиЯ недооценки и игнорированиЯ живого  и
первоначального.  —ем последовательнее внедрЯетсЯ  организациЯ,  тем сильнее
проЯвлЯетсЯ  ее  сдерживающее  воздействие  на  производительное  и духовное
начала.  ‘уществуют культурные государства, которые не могут преодолеть ни в
экономической,  ни  в духовной жизни последствий  давно  оставленной  позади
слишком всеобъемлющей и далеко идущей централизации управлениЯ.

     Џревращение  леса в  парк  и поддержание его  в таковом  качестве может
оказатьсЯ  в  том  или  ином  отношении  целесообразным.  Ќо  об интенсивной
вегетации,  котораЯ  естественным путем  обеспечивала  бы  и впредь  богатый
древостой, тогда уже не может идти речи.

     Џолитические,  религиозные и экономические объединениЯ стремЯтсЯ ныне к
такой  организационной структуре, котораЯ содействовала  бы  их максимальной
внутренней  сплоченности,   а   тем  самым  и   высшей  степени  способности
воздействиЯ вовне. Ћрганизационные принципы,  дисциплина  и все  прочее, что
составлЯет  техническую  сторону любого  процесса  объединениЯ, доводЯтсЯ до
невиданного ранее совершенства. –ель достигаетсЯ. Ќо в той же самой мере все
эти объединениЯ  перестают действовать как  живые  организмы  и  все  больше
уподоблЯютсЯ усовершенствованным машинам.  €х  внутреннЯЯ  жизнь  беднеет  и
лишаетсЯ необходимой многогранности, так как личности неизбежно растворЯютсЯ
в них.

     ‚сЯ наша духовнаЯ  жизнь  протекает  в  рамках организаций.  ‘ юных лет
современный  человек так проникаетсЯ мыслью о  дисциплине, что отрекаетсЯ от
своего   самобытного  существованиЯ  и  способен  руководствоватьсЯ   только
интересами своей корпорации.

     ‘толкновениЯ между  идеЯми и людьми, составившие  в  свое  времЯ  славу
XVIII  века, ныне уже  не имеют места. ’огда  благоговение перед  групповыми
мнениЯми  не признавалось.  ‘удьба  любой  идеи  зависела  от  восприЯтиЯ  и
одобрениЯ   ее   индивидуальным   разумом.   Ќыне  постоЯнное   уважение   к
господствующим  в организованных  объединениЯх  воззрениЯм стало само  собой
разумеющимсЯ  правилом.  Љак длЯ  себЯ, так  и  длЯ других  индивид  считает
обЯзательным,    чтобы   нарЯду    с    национальностью,   вероисповеданием,
принадлежностью к политической  партии,  имущественным  положением и прочими
данными,  характеризующими положение в  обществе, всЯкий  раз  заранее  было
точно определено  число непререкаемых  воззрений.  Ќа эти воззрениЯ наложено
табу, они не подлежат не только какой бы то ни было критике, но даже  самому
невинному обсуждению. ’акое поведение, при котором  мы отказываем друг другу
в праве  быть мыслЯщими  существами, эвфемистически  именуетсЯ  уважением  к
убеждению, как будто без мышлениЯ возможно какое-то настоЯщее убеждение.

     Џоглощение  современного  человека обществом,  поистине единственное  в
своем  роде,  -  это,  пожалуй,  наиболее  характернаЯ  черта его  сущности.
Ќедостаточное  внимание  к самому  себе  и  без того  уже делает  его  почти
патологически восприимчивым к убеждениЯм, которые в готовом  виде вводЯтсЯ в
обиход обществом  и его институтами. Џоскольку к тому же  общество благодарЯ
достигнутой  организации  стало  невиданной  ранее силой  в  духовной жизни,
несамостоЯтельность современного человека по  отношению к обществу принимает
такой характер, что он уже почти перестает жить собственной духовной жизнью.
Ћн уподоблЯетсЯ  мЯчу, утратившему свою  эластичность и сохранЯющему вмЯтину
от любого нажима или удара. Ћбщество располагает им по своему усмотрению. Ћт
него  человек  получает,  как  готовый   товар,  убеждениЯ  -  национальные,
политические и религиозные, - которыми затем живет.

     —резмернаЯ  подверженность  современного человека внешнему  воздействию
отнюдь  не  кажетсЯ  ему  проЯвлением  слабости.  Ћн  воспринимает  ее   как
достижение.  Ћн   уверен,  что   беспредельной  духовной  преданностью  идее
коллективизма докажет на  деле величие  современного  человека.  …стественно
присущую   ему  общительность  он   намеренно   превращает  в   фанатическую
потребность насильственно подчинить все коллективному началу.

     Џоскольку мы  в такой  мере  отказываемсЯ от  самых  неотъемлемых  прав
индивидуальности, наше поколение не  в состоЯнии  выдвинуть какие-либо новые
идеи или  целесообразно обновить  существующие. Ћно обречено лишь испытывать
на  себе,  как  уже внедрившиесЯ  идеи  завоевывают  все  больший авторитет,
приобретают все  более  односторонний характер и  доходЯт в своем господстве
над людьми до самых крайних и опасных последствий.

     ’ак  мы вступили в новое  средневековье. ‚сеобщим  актом  воли  свобода
мышлениЯ изъЯта из употреблениЯ, потому что  миллионы индивидов отказываютсЯ
от  права на мышление и  во  всем руководствуютсЯ только  принадлежностью  к
корпорации.

     „уховную свободу мы обретем лишь тогда, когда эти миллионы людей  вновь
станут  духовно самостоЯтельными и  найдут  достойную  и  естественную форму
своего отношениЯ к организациЯм, интеллектуально поработившим их. €збавление
от нынешнего средневековьЯ  будет намного  труднее,  чем от прежнего.  ’огда
велась  борьба  против исторически обусловленной внешней  власти.  Ќыне речь
идет   о   том,   чтобы  побудить  миллионы   индивидов   сбросить   с  себЯ
собственноручно  надетое   Ярмо   духовной  несамостоЯтельности.   Њожет  ли
существовать более труднаЯ задача?

     Њы  еще  не прониклись сознанием  нашей духовной нищеты. €з года  в год
неуклонно   совершенствуетсЯ   распространение   коллективных   мнений   при
одновременном  исключении  индивидуального мышлениЯ.  Џрактикуемые при  этом
методы достигли такого совершенства и получили такое признание, что отпадает
необходимость   предварительно   оправдывать   любую   попытку  внедрить   в
общественное мнение даже самую бессмысленную  идею, когда она представлЯетсЯ
уместной.

     ‚о  времЯ  войны  дисциплинированность  мышлениЯ стала  совершенной,  и
пропаганда в те годы окончательно занЯла место правды.

     ‘  отказом от независимости  своего мышлениЯ мы утратили  - да иначе  и
быть  не  могло  -  веру  в  истину. Ќаша  духовнаЯ  жизнь  дезорганизована.
‘верхорганизованность  вашей  общественной  жизни выливаетсЯ  в  организацию
бездумьЯ.

     ЋтношениЯ   между   индивидом  и  обществом   подорваны  не   только  в
интеллектуальном, но и в этическом плане. ЋтрекаЯсь  от собственного мнениЯ,
современный человек  отказываетсЯ  и от собственного нравственного суждениЯ.
—тобы признать хорошим то, что общество словом и делом выдает за таковое,  и
осудить  то,  что  оно  объЯвлЯет  дурным,  он подавлЯет рождающиесЯ  в  нем
сомнениЯ,  не проЯвлЯЯ их ни  перед,  другими,  ни  перед  самим собой.  Ќет
побуждениЯ, над которыми не восторжествовало бы в конечном счете его чувство
принадлежности  к  коллективу.  ‚  результате  он  подчинЯет  свое  суждение
суждению массы и свою нравственность нравственности массы.

     Ћсобенно   склонен   он   извинЯть    все    бессмысленное,   жестокое,
несправедливое и  дурное в действиЯх своего  народа. ЏодавлЯющее большинство
граждан  наших бескультурных  культурных  государств  все  меньше  предаютсЯ
размышлениЯм как  нравственные личности, дабы  не  вступать  беспрестанно во
внутренние конфликты  с  обществом и заглушать в себе  все новые побуждениЯ,
идущие вразрез с его интересами.

     “нифицированное коллективное мнение  помогает  им в этом, поскольку оно
внушает, что  действиЯ коллектива  должны  измерЯтьсЯ  не  столько масштабом
нравственности,  сколько  масштабом  выгоды  и  удобства.  Ќо  в  результате
становЯтсЯ ущербными их души. …сли среди наших современников встречаетсЯ так
мало людей  с верным человеческим и нравственным чутьем, то  объЯснЯетсЯ это
не  в последнюю  очередь  тем,  что  мы  беспрестанно  приносим свою  личную
нравственность на алтарь отечества, вместо того чтобы оставатьсЯ в оппозиции
к обществу и быть силой, побуждающей его стремитьсЯ к совершенству.

     €так, не только между экономикой  и  духовной жизнью, но  также и между
обществом и индивидом сложилось пагубное взаимодействие. ‚ век  рационализма
и расцвета философии общество давало  опору индивиду, вселЯЯ в него глубокую
уверенность  в  торжестве  всего  разумного  и  нравственного,  которую  оно
неизменно  рассматривало  как  нечто  само  собой  разумеющеесЯ. ‹юдей  того
времени  общество  поднимало, нас  оно  подавлЯет.  Ѓанкротство  культурного
государства, становЯщеесЯ от десЯтилетиЯ к десЯтилетию  все более очевидным,
губит  современного человека.  „еморализациЯ  индивида обществом идет полным
ходом.

     Ќесвободный,  обреченный  на  разобщенность,  ограниченный,  блуждаЯ  в
дебрЯх  бесчеловечности, уступаЯ свое право на духовную  самостоЯтельность и
нравственное суждение организованному обществу, сталкиваЯсь на каждом шагу с
препЯтствиЯми на пути  внедрениЯ истинных представлений о культуре -  бредет
современный  человек  унылой  дорогой  в  унылое  времЯ, ”илософиЯ  не имела
никакого представлениЯ об  опасности,  в  которой  находилсЯ  человек,  и не
предпринЯла никакой попытки помочь  ему. Ћна даже не побудила его задуматьсЯ
над тем, что с ним происходит.

     ‘трашнаЯ  правда,  заключающаЯсЯ  в  том,  что  по  мере  исторического
развитиЯ   общества   и   прогресса  его  экономической  жизни   возможности
процветаниЯ культуры не расширЯютсЯ, а сужаютсЯ, осталась неосознанной.

        III. Ћ‘ЌЋ‚ЌЋ‰ ќ’€—…‘Љ€‰ •ЂђЂЉ’…ђ Љ“‹њ’“ђ›

     —то такое культура?

     ќтот вопрос должен  был бы давно волновать человечество, считающее себЯ
культурным человечеством. Ќо, как  ни странно, в мировой литературе никто до
сих  пор,  собственно, не  ставил  такого  вопроса  и тем  более  не пыталсЯ
ответить  на  него.  ‘читалось,  что  незачем определЯть  существо культуры,
поскольку она сама налицо. Љогда же этот  вопрос все-таки  затрагивалсЯ, его
со ссылкой на историю и современность объЯвлЯли уже давно  решенным.  Ћднако
сегоднЯ, когда сами событиЯ с  неумолимостью ведут нас к осознанию того, что
мы живем в условиЯх опасного смешениЯ элементов культуры и бескультурьЯ, нам
надлежит - хотим мы того или  нет - попытатьсЯ определить сущность подлинной
культуры.

     ‚  наиболее  общих  чертах  культура  - это  прогресс,  материальный  и
духовный прогресс как индивидов, так и всевозможных сообществ.

     ‚ чем он состоит?  Џрежде  всего в смЯгчении  как  длЯ  тех, так и  длЯ
других борьбы  за  существование. ‘оздание максимально благоприЯтных условий
жизни -  таково требование,  необходимое и  само  по себе, и длЯ духовного и
нравственного   совершенства   индивида,  которое  ЯвлЯетсЯ  конечной  целью
культуры.

     Ѓорьба  за существование  ведетсЯ на два  фронта.  —еловеку  приходитсЯ
утверждать себЯ в  природе - перед ее стихийными силами и в обществе - перед
себе подобными.

     Ћслабление борьбы за существование достигаетсЯ максимально возможным  и
наиболее целесообразным расширением  господства  разума над природой  и  над
человеческой натурой.
     ‘ледовательно,  и  сущность  культуры  двоЯка.  Љультура  слагаетсЯ  из
господства  разума   над   силами   природы   и  из  господства  разума  над
человеческими убеждениЯми и помыслами.

     —то нужно признать важнейшим? ’о, что на первый взглЯд может показатьсЯ
менее существенным - господство разума над образом мыслей человека.  Џочему?
Џо двум причинам.  ‚о-первых, господство, которое  мы  обеспечиваем  себе  с
помощью разума над силами природы, представлЯет собою не  чистый прогресс, а
прогресс, которому присущи  нарЯду с  достоинствами и недостатки,  способные
стимулировать бескультурье.

     ђастлевающее  воздействие  на  культуру  экономических  условий  нашего
времени частично  объЯснЯетсЯ тем,  что  мы  поставили  себе на службу  силы
природы  с помощью  машин.  Ќо  в этом  случае  только господство разума над
человеческими убеждениЯми и помыслами даст гарантию, что люди и целые народы
не  используют друг  против  друга силу,  которую сделает длЯ  них доступной
природа, что  они  не втЯнутсЯ  в борьбу  за  существование,  гораздо  более
страшную,  нежели та,  какую человеку  приходилось вести  в нецивилизованном
состоЯнии.

     ‘ледовательно, нормальное  осознание значимости культуры налицо  только
там, где проводитсЯ различие между существенным и несущественным в культуре.

     Љонечно, и тот и другой прогресс носит  духовный характер в том смысле,
что оба  зиждутсЯ на духовных достижениЯх человека. ’ем  не менее, прогресс,
достигнутый   благодарЯ   господству  разума   над  силами  природы,   можно
квалифицировать как материальный прогресс,  поскольку он свЯзан с покорением
и  использованием  материи в  интересах  людей.  ѓосподство  же  разума  над
человеческими убеждениЯми ЯвлЯет собою духовное достижение особого рода, ибо
оно базируетсЯ  на воздействии  духа на дух, то  есть просветленной  разумом
силы на такую же другую.

     ‚  чем  состоит  господство  разума  над  человеческими  убеждениЯми  и
помыслами? ‚  том,  что  индивиды  и  всевозможные  человеческие  сообщества
соразмерЯют свои  желаниЯ с материальным и духовным благом целого и  многих,
то  есть  в  том,  что они этичны. ‘ледовательно,  этический  прогресс - это
существенное и  несомненное,  а  материальный - менее  существенное и  менее
несомненное  в развитии  культуры. ќта  моралистическаЯ  концепциЯ  культуры
производит впечатление  старомодно рационалистической.  „уху  нашего времени
ближе  рассматривать  культуру  как естественное,  хотЯ  и  интересное своей
сложностью и  специфичностью жизненное Явление  в развитии  человечества. Ќо
дело  не в  определениЯх, а в истине. ‚ данном же случае  простота  ЯвлЯетсЯ
истиной... неудобной истиной, с которой нам приходитсЯ мучитьсЯ.

     Џопытки провести различие между культурой и цивилизацией предопределены
желанием узаконить  нарЯду с понЯтием этической культуры понЯтие неэтической
и прикрыть последнее  историческим  термином. Ћднако  ничто в  истории слова
"цивилизациЯ"  не оправдывает такого намерениЯ. ‘лово это в соответствии  со
своим традиционным употреблением означает  то же, что и  "культура", то есть
эволюцию людей к более высокой организации и более высокой нравственности. ‚
некоторых  Языках  предпочтение  отдаетсЯ  первому  термину, в  некоторых  -
второму.  Ќемец  говорит  обычно о  культуре, француз -  о  цивилизации.  Ќо
подчеркивание   различиЯ  в   значении  обоих   терминов  не  оправдано   ни
лингвистически, ни исторически. Ќужно  говорить  об  этической и неэтической
культуре или  об этической  и неэтической  цивилизации, а  не  о  культуре и
цивилизации.

     Љак,  однако,  могло случитьсЯ, что решающее значение этического начала
длЯ культуры ускользнуло от нас?

     ‚се  предпринимавшиесЯ  до сих  пор попытки закладываниЯ основ культуры
неизменно представлЯли собой процессы,  при которых силы прогресса проЯвлЯли
себЯ почти во всех  областЯх. Љрупные  достижениЯ в искусстве,  строительном
деле, методах  управлениЯ, экономике, промышленности, торговле и колонизации
шли  рука  об   руку  с  духовным   подъемом,  приведшим  к  рождению  более
совершенного мировоззрениЯ.  Ћслабление культурного движениЯ проЯвлЯлось как
в  сфере материального, так и в  сфере  духовно-этического, причем обычно  в
первой раньше, чем во второй. ’ак,  в греческой культуре непостижимый застой
в  развитии естественных наук  и  политических институтов наступил  уже  при
Ђристотеле, в то времЯ как этическое движение завершилось лишь в последующие
столетиЯ,   найдЯ   свое   высшее   проЯвление   в   великой  воспитательной
деЯтельности, которую развернула  в  античном мире  стоическаЯ философиЯ.  ‚
китайской, индийской  и иудейской  культурах прогресс в материальной сфере с
самого начала постоЯнно отставал от духовно-этических устремлений.

     ‚  культурном  движении, начинаЯ с эпохи ђенессанса и  вплоть до начала
XIX столетиЯ, силы материального и  духовно-этического прогресса действовали
параллельно, как бы соревнуЯсь между собой. ‡атем, однако,  произошло  нечто
никогда ранее не виданное: силы этического прогресса иссЯкли, в то времЯ как
достижениЯ  духа в материальной сфере  неуклонно нарастали, ЯвлЯЯ  блестЯщую
картину научно-технического прогресса. …ще в течение десЯтилетий после этого
наша  культура  пользовалась  преимуществами  материальных   достижений,  не
испытываЯ  поначалу  последствий  ослаблениЯ   этического   движениЯ.   ‹юди
по-прежнему жили в  атмосфере,  созданной этическим культурным движением, не
отдаваЯ себе отчета в обреченности культуры и не замечаЯ того, что назревало
в отношениЯх между народами.

     ’ак, наше времЯ, длЯ  которого  стало  характерным  бездумье,  пришло к
убеждению,  что  культура  состоит преимущественно  в  научно-технических  и
художественных достижениЯх  и может обойтись  без этики или ограничитьсЯ  ее
минимумом. ќта упрощеннаЯ концепциЯ  культуры  приобрела  свой  авторитет  в
общественном мнении, поскольку зачастую ее придерживались  люди,  которым по
их  общественному  положению  и  научной  осведомленности  полагалось   быть
компетентными во всем, что касаетсЯ духовной жизни.

     —то произошло, когда  мы  отказались  от этической концепции культуры и
тем самым приостановили столкновение  основанных на разуме этических идеалов
с  действительностью?  ‚место  того  чтобы в  мышлении  выработать  разумные
этические идеалы, ориентированные на действительность, мы  заимствовали их у
действительности.  ‚  своих  рассуждениЯх  о  народе,  государстве,  церкви,
обществе,  прогрессе  и всех прочих  ЯвлениЯх, определЯющих наше состоЯние и
состоЯние  человечества,  мы  хотели исходить из эмпирически данного. ’олько
наличествующие  в  нем  силы  и  направлениЯ  могли  теперь  приниматьсЯ  во
внимание. „иктуемые логикой и этикой основные истины и основные убеждениЯ мы
уже не  хотели  признавать.  ‹ишь  идеи, почерпнутые  из  опыта,  мы считали
применимыми  к  действительности.  ‚ итоге наша духовнаЯ жизнь  и  весь  мир
оказались во власти идей, ослабленных знанием и умыслом.

     Љак прославлЯли мы наше чувство реальности, которое должно было сделать
нас  прилежными  работниками на  благо  всего  мира! €  тем  не менее  мы, в
сущности, поступали,  как  мальчишки,  которые,  мчась  с  горы  на  санках,
беззаботно  вверЯют  себЯ  естественно  действующим  силам  и  нисколько  не
задумываютсЯ над тем, удастсЯ ли совладать с несущимисЯ санками на ближайшем
повороте или у ближайшей непредвиденной преграды.

     ’олько  склад  мышлениЯ,  обеспечивающий  действенность  основанных  на
разуме   этических   идеалов,   способен   породить   свободное,   то   есть
планомерно-целесообразное, деЯние. ‚ той  мере,  в какой  доминируют идеалы,
заимствованные   из  действительности,   действительность  воздействует   на
действительность,  и  человеческаЯ  психика  служит  тогда  лишь  понижающим
трансформатором.

     ‚печатлениЯ от событий длЯ своего превращениЯ в новые событиЯ постоЯнно
опосредуютсЯ нашим складом мышлениЯ и  перерабатываютсЯ  в нем.  ќтот  склад
мышлениЯ обладает данной определенностью, способствующей созданию ценностей,
которые предопределЯют наше отношение к фактам.

     Ћбычно  эта определенность  дана в  разумных идеЯх,  порождаемых  нашим
мышлением применительно к действительности. Љогда они отмирают, не возникает
пустоты, через которую событиЯ сами по себе воздействуют  на нас.  Ќа  склад
мышлениЯ  доминирующее влиЯние  оказывают тогда мнениЯ и чувства, которые до
тех  пор  регулировались  и подавлЯлись основанными на  разуме идеЯми. Љогда
вырубают  вековой лес, на месте деревьев - великанов вырастает кустарник. ’о
же происходит и с великими  убеждениЯми: разрушенные однажды, они заменЯютсЯ
мелкими, которые в какой-то мере выполнЯют их функции.

     ‘ледовательно, с отречением от разумных этических  идеалов, характерным
длЯ  нашего   чувства  реальности,  наша  объективность   не  возрастает,  а
уменьшаетсЯ. Џоэтому современный человек не ЯвлЯетсЯ трезвым  наблюдателем и
расчетливым  калькулЯтором,  каким   он  сам  себе  кажетсЯ.  Ћн   подвержен
воздействию  настроений  и  страстей,  пробуждаемых  в  нем  фактами. ‘ам не
отдаваЯ себе отчета,  он примешивает к рациональному столько эмоционального,
что одно искажает  другое. ‚ этом заколдованном  круге  вращаютсЯ суждениЯ и
импульсы  нашего  общества,  каких  бы предметов  мы  ни касались - от самых
мелких вопросов до всеобъемлющих мировых проблем. Љак индивиды, так и  целые
народы обращаютсЯ с реальными и  воображаемыми ценностЯми,  не  делаЯ  между
ними   никаких   различий.   €менно   такое  трудно   вообразимое  сочетание
объективности  и   необъективности,  трезвости  и  способности  восторгатьсЯ
бессмысленным составлЯет загадочную и опасную черту в складе мышлениЯ нашего
времени.

     ’аким  образом,  наше чувство  реальности состоит в том, что  мы своими
страстЯми  и  предельно  недальновидными  соображениЯми  выгоды  стимулируем
следование из одного  факта непосредственно примыкающего к нему другого и т.
д. и т. д. € поскольку нам недостает осмысленного представлениЯ о том целом,
которое  надлежит  реализовать, наша активность капитулирует перед  понЯтием
естественно протекающего событиЯ.

     Џредельно  иррациональным образом реагируем мы на  факты. Ѓез  плана  и
фундамента строим мы наше будущее на зыбкой почве конкретных обстоЯтельств и
подвергаем   его   разрушительному   воздействию   хаотических  смещений   и
передвижений, характерных длЯ этих обстоЯтельств. "Ќаконец-то  твердаЯ почва
под ногами!" - восклицаем мы  и... тонем в хаосе событий. ‘лепота, с которой
мы  относимсЯ  к такой  участи, еще больше усугублЯетсЯ верой в выработанный
нами исторический подход, представлЯющий собою не что иное, как наше чувство
реальности, обращенное в прошлое.

     Њы убеждены, что ЯвлЯемсЯ критическим поколением, которому доскональное
знание  прошлого  позволило  понЯть  направление развитиЯ будущих событий. Љ
идеалам, заимствованным у действительности, добавлЯютсЯ  идеалы, почерпнутые
из прошлого. „остижениЯ критической историографии, возникшей в XIX столетии,
достойны восхищениЯ. Ќо вопрос в другом: присущ ли нашему поколению - именно
потому, что у нас есть историческаЯ наука,- подлинный исторический подход?

     €сторический  подход  в   лучшем   смысле  слова  означает  критическую
объективность  в отношении  событий  далекого  и недавнего  прошлого.  ’акой
способностью абстрагироватьсЯ  при  оценке фактов  от субъективных мнений  и
интересов  не  обладают  даже наши историки. Џока им  приходитсЯ  заниматьсЯ
эпохой настолько  далекой, что  ни  о  каком ее влиЯнии на современность  не
может  быть  и  речи,  они  остаютсЯ объективными  в той  мере, в какой  это
позволЯют воззрениЯ школы,  к  которой  они  принадлежат.  …сли же изучаемое
прошлое как-то  перекликаетсЯ с  сегоднЯшним днем, то  на  интерпретацию его
обычно  накладывают свой отпечаток национальные, религиозные,  социальные  и
экономические воззрениЯ исследователей.

     Џоказательно, что в последние десЯтилетиЯ возросла лишь ученость, но не
объективность  историков. €сследователЯм,  жившим  в  предыдущие эпохи, этот
идеал представлЯлсЯ в большей чистоте, чем нынешним.  Њы дошли  уже до того,
что  не  требуем  всерьез,  чтобы  в  научном  исследовании прошлого молчали
предрассудки, вытекающие из национальных и  религиозных  воззрений эпохи,  в
которую живет  исследователь.  ‘очетание  величайшей  учености  с величайшей
предвзЯтостью  стало  длЯ  нас  обычным   делом.   Ћткровенно  тенденциозные
сочинениЯ занимают первые места в нашей историографии.

     Ќаука оказала на  наших историков  столь незначительное  воспитательное
влиЯние,  что они зачастую  шествовали в рЯдах наиболее одержимых поборников
воззрений своих народов вместо того, чтобы, как подобает людЯм их профессии,
призывать  к  вдумчивой и осмотрительной  оценке  фактов. ‚место того  чтобы
стать воспитателЯми, они по-прежнему были  только учеными. ‡адача,  взЯвшись
за решение  которой они действительно поставили бы себЯ на  службу культуре,
не привлекла их вниманиЯ. Ќадежды  на подъем  культуры, свЯзанные в середине
XIX  столетиЯ  с  подъемом  исторической  науки,  оказались  столь  же  мало
обоснованными,  как  и   те,  которые  свЯзывались  с  требованием  созданиЯ
национальных  государств  и  проведениЯ   демократических  правительственных
реформ.

     ‚ итоге  исторический  подход воспитанного  такими историками поколениЯ
имеет мало общего с последовательно объективным восприЯтием событий.  ‚о имЯ
объективности  нельзЯ не  признать, что он состоит не столько в том, что  мы
лучше понимаем наше прошлое, чем  предыдущие  поколениЯ свое, сколько в том,
что мы приписываем ему чрезмерно большое  значение длЯ современности. €ногда
же мы просто подменЯем им современность. Ќас не  удовлетворЯет,  что некогда
бывшее своими результатами представлено в существующем. Њы хотим,  чтобы это
бывшее всегда было с нами, и стремимсЯ через него постигать себЯ.

     ‚ своей жажде  постоЯнно переживать и  осознавать  исторический процесс
нашего становлениЯ мы подменЯем нормальные отношениЯ к прошлому надуманными.
‘тремЯсь   внушить  себе,  что  в  прошлом  заключено  все  ныне  сущее,  мы
злоупотреблЯем этим прошлым ради того, чтобы вывести из него и обосновать им
наши   требованиЯ,  мнениЯ,  чувства   и   страсти.   Ќа   глазах  у   нашей
историографической  учености  поЯвлЯетсЯ  надуманнаЯ  историЯ длЯ  народного
употреблениЯ,  в которой деловито обосновываютсЯ национальные  и религиозные
предрассудки. Ќаши школьные  учебники по истории -  рассадники  исторической
лжи.

     Џодобное злоупотребление  историей стадо длЯ нас необходимостью. €деи и
убеждениЯ, во власти которых мы находимсЯ, не поддаютсЯ обоснованию разумом.
€  нам,  следовательно, не остаетсЯ  ничего другого,  как подводить под  них
"исторический" фундамент.

     Џоказательно, что мы, собственно, не очень интересуемсЯ тем ценным, что
заключено  в  прошлом.  ‚еликие  духовные  достижениЯ  прошлого  всего  лишь
бездумно  регистрируютсЯ. ’ронуть наш  интеллект мы  им  не  позволЯем.  …ще
меньше склонны мы  к  их  наследованию. ‹ишь  то, что ассоциируетсЯ с нашими
сегоднЯшними   планами,   страстЯми,  чувствами   и  эстетическими  вкусами,
представлЯет длЯ нас ценность. ќти  планы, страсти, чувства  и  эстетические
вкусы мы переносим в прошлое и затем, обманываЯ самих себЯ,  утверждаем, что
в нем наши корни.

     ’аков характер культа,  в который мы  превратили  историю. Ѓлагоговение
перед  былыми  событиЯми  возводитсЯ   в  религию.   Ћслепленные   тем,  что
рассматриваетсЯ  нами  как  прошлое  или выдаетсЯ  за  таковое, мы  забываем
смотреть в будущее. Ќичто длЯ нас не  миновало, ни с чем не покончено.  ’о и
дело мы заставлЯем прошлое искусственно возрождатьсЯ в настоЯщем. Њы создаем
перзистенцию  свершившихсЯ   фактов,  котораЯ   делает  невозможным   всЯкое
нормальное  развитие  наших  народов.  Џодобно тому  как,  благоговеЯ  перед
современностью,  мы  тонем  в  нынешних   событиЯх,  так,  благоговеЯ  перед
историей, мы подпадаем под власть событий минувших.

     €з  нашего  преклонениЯ перед действительностью и  из  нашего историзма
родилсЯ  национализм,  ЯвлЯющийсЯ  виновником  внешней  катастрофы,  котораЯ
завершает закат нашей культуры.

     —то  такое   национализм?   Ќеблагородный   и   доведенный  до  абсурда
патриотизм,  находЯщийсЯ  в  таком  же отношении к благородному и  здоровому
чувству любви к родине, как бредоваЯ идеЯ к нормальному убеждению.

     Љак рождаетсЯ он среди нас?

     Љ  началу  XIX столетиЯ мышление  признало за национальным государством
право  на  существование.  ‚   обоснование  этого  указывалось  на  то,  что
национальное  государство как естественный и гомогенный организм лучше всего
способно осуществить  идеал культурного  государства. ‚ фихтевских  речах  к
немецкой  нации  национальное государство  подвергаетсЯ  суду  нравственного
разума,  узнает  от  последнего  о  необходимости  подчинитьсЯ ему  во  всех
отношениЯх,   торжественно  клЯнетсЯ  в  этом,  и  затем   ему  вменЯетсЯ  в
обЯзанность  обеспечить  становление   культурного   государства.  Џри  этом
государству  настойчиво  внушаетсЯ необходимость  усматривать  свою  главную
задачу  в  том,  чтобы  заботитьсЯ  о  вечно  равномерном  становлении чисто
человеческого в нации.

     Ќациональное государство должно искать свое величие в отстаивании идей,
способных   принести   благо  всем   народам.  ѓражданам   же  рекомендуетсЯ
демонстрировать свою принадлежность к нации  не  упрощенной, а более высокой
любовью к отечеству, то есть не придавать слишком большого значениЯ внешнему
величию и  силе  нации, а следить за  тем,  чтобы она во  главу  угла  своих
устремлений  поставила "расцвет ‚ечного и Ѓожественного в  мире"  и чтобы ее
устремлениЯ  полноводной   рекой  влились   в   общий  поток  высших   целей
человечества. ’аким образом, национальное чувство ставитсЯ под опеку разума,
нравственности и культуры. Љульт патриотизма, как таковой, должен  считатьсЯ
проЯвлением  варварства,  ибо  таковым он обнаруживает  себЯ в бессмысленных
войнах, которые неизбежно влечет за собой.

     ’ак национальнаЯ  идеЯ была поднЯта до  уровнЯ полноценного культурного
идеала.  Љогда  культура пришла  в  упадок,  все  прочие  культурные  идеалы
утратили  силу  своего   воздействиЯ  на  общество.   ЌациональнаЯ  же  идеЯ
сохранилась как фактор  культуры благодарЯ тому,  что из сферы теоретической
перешла в  сферу реальной действительности. Ћтныне  она воплощала в себе все
то, что уцелело от культуры, и стала идеалом  идеалов.  Ћтсюда же вытекают и
особенности мышлениЯ нашей эпохи, концентрирующего весь энтузиазм, на  какой
оно только  способно, на национальной  идее в  уверенности, что именно в ней
заключены все духовные и моральные ценности.

     ‘ закатом  культуры,  однако, изменилась и сущность  национальной идеи.
Ћпека других, основанных на разуме этических идеалов, которым она до сих пор
подчинЯлась, отпала, так как  сами эти  идеалы оказались  проблематичными. €
теперь  национальнаЯ  идеЯ  ЯвлЯла  собою  духовную   силу,  действующую  по
собственному произволу. Љонечно, она всем своим видом старалась уверить, что
стоит  на  службе  культуры.  Ќа  самом  деле,   однако,  национальнаЯ  идеЯ
представлЯла собою лишь окруженную  ореолом культуры идею  действительности.
’олько инстинкты действительности, а не этические идеалы двигали