"опекуна свободы". Мы же видим в них наиболее близкую и в историческом смысле наиболее грозную империалистическую опасность. Мы не хотим этим сказать, что правительства стран Латинской Америки не имеют права пользоваться в интересах самосохранения антагонизмами разных империалистических стран и группировок. Но одно дело - тактическое использование подобных антагонизмов от случая к случаю, в зависимости от конкретных обстоятельств; другое дело - стратегический расчет на Соединенные Штаты, как на постоянного защитника. Эту оппортунистическую позицию мы считаем не только неправильной, но и глубоко опасной, так как она создает ложную перспективу и препятствует главной задаче: революционному воспитанию народа. В каком смысле Соединенные Штаты могут быть названы "опекунами" свободы эксплуатируемых ими народов? Только в том смысле, что Вашингтон готов "защищать" страны Латинской Америки от европейского (или японского) господства; но каждый акт подобной "защиты" будет означать полное закабаление "защищенной" страны Соединенными Штатами. Пример Бразилии показывает, что для высоких "опекунов" дело вовсе не идет о "свободе". После государственного переворота в Бразилии256 отношения между Вашингтоном и Рио де Жанейро не ухудшились, а, наоборот, стали теснее. Причина та, что Вашингтон видит в диктатуре Варгаса более покорное и надежное орудие интересов американского капитала, чем революционной демократии. Такова по существу позиция Белого Дома по отношению ко всему южному континенту. Может быть, Айиа де ла Торре исходит просто из той мысли, что империалистическое господство Соединенных Штатов есть "меньшее зло"? Но тогда так и надо говорить: демократическая политика требует ясности. Однако как долго это зло будет оставаться меньшим? Игнорировать этот вопрос значит вести слишком азартную игру. Соединенные Штаты стоят под действием тех же исторических законов, что и европейские метрополии капитализма. "Демократия" Соединенных Штатов является в настоящее время только формой их капитализма. Ввиду ужасающего загнивания североамериканского капитализма демократия не помешает "опекунам свободы" развернуть в ближайшем будущем крайне агрессивную политику, направленную прежде всего против стран Латинской Америки. Это надо сказать ясно, отчетливо, твердо и именно эту перспективу положить в основу революционной программы. Некоторые из вождей АПРА заявляют, как это ни невероятно, что союз АПРА и вообще латиноамериканских национально-революционных партий с революционным пролетариатом Соединенных Штатов и других империалистических стран не имеет "практического" значения, так как рабочие этих стран не "интересуются" будто бы положением колониальных и полуколониальных народов. Эту точку зрения мы считаем в полном смысле слова самоубийственной. Колониальным народам не быть свободными до тех пор, пока жив империализм. А опрокинуть империалистическую буржуазию угнетенные народы могут только в союзе с международным пролетариатом. Нельзя не видеть, что позиция наиболее оппортунистических вождей АПРА в этом основном вопросе подтверждается письмом Айиа де ла Торре. Кто считает американскую империалистическую буржуазию "опекуншей" свободы колониальных народов, тот не может, разумеется, искать союза с североамериканскими рабочими. Недоверчивая оценка международного пролетариата в колониальном вопросе неизбежно вытекает из стремления не раздражать "демократическую" империалистическую буржуазию, особенно буржуазию Соединенных Штатов. Кто рассчитывает найти союзника в Рузвельте, тот не может, разумеется, стать союзником международного пролетарского авангарда. Здесь - основной водораздел между политикой революционной борьбы и политикой беспринципного приспособления. Айиа де ла Торре настаивает на необходимости объединения стран Латинской Америки и заканчивает свое письмо формулой: "Мы, представители объединенных провинций Южной Америки". Сама по себе идея безусловно правильна. Борьба за Соединенные Штаты Латинской Америки неотделима от борьбы за национальную независимость каждой из латиноамериканских стран. Однако надо ясно и точно ответить на вопрос, какими путями можно достигнуть такого объединения. Из крайне расплывчатых формулировок Айиа де ла Торре можно сделать вывод, что он надеется убедить нынешние правительства Латинской Америки добровольно объединиться... не под "опекой" ли Соединенных Штатов? На самом деле, достигнуть этой великой цели можно только революционным движением народных масс против империализма, в том числе и "демократического", и против его внутренних агентов. Это трудный путь. Но другого пути нет. Отметим еще, что в письме, имеющем программный характер, нет ни слова о Советском Союзе. Видит ли Айиа де ла Торре в СССР защитника колониальных и полуколониальных стран, их друга и союзника, или же вместе с нами считает, что при нынешнем своем режиме Советский Союз представляет величайшую опасность для слабых, отсталых и полузависимых народов? Умолчание Айиа де ла Торре вызывается опять-таки явно оппортунистическими соображениями. Он хочет, видимо, держать СССР в "резерве", на случай, если не помогут Соединенные Штаты. Но кто стремится приобрести слишком много друзей, тот теряет обычно и тех немногих, которых имеет. Таковы те мысли, которые вызываются письмом вождя АПРА, даже если ограничиться только демократическим критерием. Ошибочны ли наши выводы? Мы охотно выслушаем возражения представителей АПРА. Мы хотели бы только, чтоб эти возражения были более точны и конкретны, менее уклончивы и дипломатичны, чем письмо Айиа де ла Торре. Диего Ривера257 9 ноября 1938 г. По поручению ГПУ В течение тех двадцати месяцев, что я пользуюсь гостеприимством этой страны, г. Толедано и его сообщники и помощники сделали на мой счет публично целый ряд фантастических утверждений: что я сотрудничаю с фашистами в этой стране и в других странах; что я готовил всеобщую стачку для низвержения правительства генерала Карденаса; что я был связан с заговором Седильо; что я вступил в тайные сношения с доктором Атлем; что я руковожу и движением оппозиционных учителей; что я внушил статьи генерала Абелардо Родригеса258 в целях собирательной кампании и пр. и пр. и пр. После первого же утверждения такого рода я ходатайствовал письменно перед правительством о назначении официального расследования. Правительство не нашло, однако, никаких оснований для расследования. Я несколько раз в печати называл заявления г. Толедано и его сообщников (Лаборде и пр.) сознательной клеветой и ложным доносом. Цель этой кампании клеветы - лишить меня права убежища и дать возможность ГПУ захватить меня в свои руки. В последний раз я еще публично предложил г. Толедано представить доказательства своих утверждений беспристрастной комиссии, которая могла бы быть назначена правительством Мексики или, например, Амстердамским центром международной организации профессиональных союзов. Вместо того, чтобы ясно и точно ответить на мой вызов, г. Толедано на митинге 8 ноября разразился потоком грубых ругательств и прибавил к старым клеветам несколько новых. Я не вхожу здесь в политическую полемику с г. Толедано. Скажу лишь кратко: если считать людей типа Керенского-Толедано и К╟ "революционерами", то я, конечно, "контрреволюционер" и горжусь этим. Но вопрос совсем не в этом. Вопрос в том, готовил ли я стачку против правительства генерала Карденаса; вступал ли я в заговор с фашистами; имел ли связь с Седильо; встречался ли тайно с доктором Атлем и пр. и пр. Да или нет? Если я все это действительно делал, то я не имею права на гостеприимство этой страны. Если же ничего этого не было, то Толедано - злостный клеветник, который по поручению ГПУ систематически обманывал общественное мнение Мексики. Так и только так стоит вопрос. Публичные ругательства свидетельствуют только об отсутствии собственного достоинства. Доказательств они заменить не могут. Я еще раз говорю рабочим, крестьянам и всем гражданам этой великодушной страны: то, что Толедано вам рассказывает обо мне, есть сознательная ложь. Не верьте ему! Л.Троцкий 9 ноября 1938 г. Койоакан Минус на минус дает плюс В своей речи в Беяс Артес259 8 ноября Толедано заявил: (точная цитата)260. Надо думать, что отчет о речи в "Эль Популяр" редактирован самим оратором с необходимой тщательностью. По категоричности своей приведенное заявление не оставляет желать ничего лучшего: "Если я не сумасшедший... " Попробуем, однако, проверить господина Толедано. В газете "Универсаль" от такого-то числа в отчетах о речи Толедано на публичном митинге говорится: (точная цитата). В четырех газетах мы встречаем ту же самую фразу. Ясно, что отчет имеет если не официальный, то официозный характер. Ни отчет в целом, ни интересующая нас фраза, в частности, никогда не были отвергнуты г. Толедано. В (таких-то) газетах напечатано было мною 26 июня 1937 г. опровержение, в котором говорится: (точная цитата). И после этого Толедано не выступил с опровержением. Понадобилось полтора года, прежде чем г. Толедано в своей новой речи счел нужным заявить, что он "не сумасшедший" и что подобных утверждений он не делал. Он неправ и на этот раз. Факты и тексты говорят другое. Опровержения г. Толедано, как видим, отличаются той же точностью, что и его утверждения. Но минус на минус дает плюс. Толедано не желает расследования своих обвинений посредством беспристрастной комиссии. Взамен этого он сам начал опровергать себя. Я лично не имею возражений против этого метода и охотно принимаю к сведению, что обвинять меня в стремлении вызвать всеобщую стачку против правительства генерала Карденаса могут только сумасшедшие. Прибавлю лишь, что и другие выдвинутые против меня обвинения имеют ту же ценность. [Л.Д.Троцкий] 10 ноября 1938 г. Койоакан [Письмо А.Голдману] Адвокату Альберту Гольдману Чикаго Дорогой друг! Я хочу обратиться к вам за помощью в той сложной интриге, которую плетет вокруг меня сталинская агентура. Вы знаете, что нью-йоркская газета "Daily News"261 печатает уже , кажется, в третий раз, передовые статьи с упоминанием о том, будто политика экспроприаций правительства генерала Карденаса является... продуктом моих советов. Незачем объяснять абсурдность этого утверждения. Но на тот случай, если бы дело дошло до процесса, сообщаю вам: я не имел ни одного свидания с генералом Карденасом, не вел никаких бесед [ни] с ним, ни с членами его правительства ни прямо, ни через посредников, и моя переписка с властями ограничивалась формальными вопросами, связанными с моим пребыванием в Мексике. Авторы инсинуаций в Daily News и других изданиях прекрасно знают самостоятельность и решительность характера генерала Карденаса, который не нуждается в моих "советах", чтобы проводить свою собственную политику. Незачем, с другой стороны, говорить, что та программа, которую я отстаиваю, чрезвычайно далека от программы мексиканского правительства. Всякий грамотный человек это знает. Ни один честный человек не станет это оспаривать. Но мы имеем дело с людьми, хотя и грамотными, но заведомо бесчестными. Первоначальная моя мысль была та, что интрига ведется со стороны обиженных собственников, ищущих путей так или иначе "скомпрометировать" мексиканское правительство. Я думаю и сейчас, что эта нить в интриге есть. Но другая нить, главная, ведет к сталинцам. Эти господа ведут свою игру одновременно по двум направлениям. Здешние агенты ГПУ начали с того, что обвинили меня в публичных речах и статьях (Толедано, Лаборде) в том, что я готовлю восстание против генерала Карденаса в союзе с фашистскими генералами и пр. Бессмыслица этих выдумок была, однако, слишком ясна для всех, и интрига по этой линии очень скоро себя исчерпала. (В минуту просветления или в минуту неосторожности сам Толедано признал, что подобное обвинение могут выдвигать лишь... сумасшедшие). Правда, люди, которым нечего терять, продолжают и дальше повторять прежний вздор. Но главное внимание ГПУ перенесено в другую плоскость. Теперь оказывается, если верить Толедано, что я сам стремлюсь вызвать впечатление, будто я являюсь... советником при правительстве генерала Карденаса. Низость, как и глупость, не имеет, как видите, предела! Нужно ли объяснять вам, насколько я дорожу убежищем в Мексике и насколько я заинтересован в том, чтобы правительство ни на минуту не усомнилось в полной моей лояльности? Из каких соображений стал бы я выдавать себя за то, чем я не являюсь и чем не стремлюсь ни в малейшей степени быть? Очевидно, из интересов... честолюбия. Клеветники здесь полностью выдают свой собственный умственный и нравственный рост! Из хорошо осведомленного источника я получил сообщение, что вдохновителем статей "Daily News" является некий Х, член сталинской партии в Соединенных Штатах и сотрудник Federated Press262. Я прилагаю здесь письменное показание по этому вопросу, которое пока не подлежит огласке. Механика провокации совершенно ясна: с одной стороны, сталинские агенты передают заведомо фальшивые сообщения в "Daily News", пользуясь злой волей реакционной газеты крупных собственников; с другой стороны, появление этих статей используется (через Толедано и К╟) с целью вызвать впечатление, будто я сам являюсь их вдохновителем. Наконец, дополнительная "прибыль" этих господ состоит в том, что мои возражения и опровержения они немедленно истолковывают, как мое "вмешательство" во внутреннюю жизнь Мексики. Нет предела низости! Вся механика провокации носит на себе совершенно отчетливый штемпель, состоящий из трех букв: ГПУ. Этот же штемпель можно легко различить на медных лбах господ клеветников. Цель настоящего письма состоит в том, чтоб поставить перед вами, дорогой друг, юридический вопрос: дает ли мне возможность законодательство Соединенных Штатов открыть процесс против "Daily News" и попутно вывести провокаторов на свежую воду? Я надеюсь, существует статья, карающая газетчиков за распространение заведомо ложных сведений с целью причинить определенному лицу материальный и моральный ущерб. А дело идет о немалом ущербе: вся эта шайка стремится лишить меня и мою жену убежища в Мексике и толкнуть нас в руки палачей ГПУ. Прибавлю, что в последней статье "Daily News" (N[ew] Y[ork]), October 29, 1938, утверждается, будто продажа мексиканской нефти Японии и Италии происходит по моей рекомендации, причем целью моей является... нанесение военного ущерба Советскому Союзу. Это утверждение явно стремится опорочить мою политическую честь и, как я полагаю, полностью подходит под уголовные статьи американского законодательства, ограждающего моральные и материальные интересы человека и гражданина. Сердечно преданный вам Л.Троцкий 11 ноября 1938 г. Койоакан [Письмо редакции одной из мексиканских газет]263 Вы спрашиваете меня, каково было мое личное участие в убийстве Распутина264 и в казни Николая II? Удивляюсь, что эти вопросы, давно принадлежащие истории, могут сейчас интересовать периодическую печать. Дела давно минувших дней... К убийству Распутина я не имел, разумеется, ни малейшего отношения. Распутин был убит 30 декабря 1916 г. В это время я находился на пароходе, который вез меня и мою семью из Испании в Соединенные Штаты. Уже географическая дистанция показывает, что я не мог участвовать в этом предприятии. Но были и серьезные политические причины. С индивидуальным террором русские марксисты не имели ничего общего; они были организаторами революционного движения масс. На самом деле убийство Распутина было произведено элементами придворного характера. Непосредственно в убийстве участвовали: ультра-реакционный депутат Думы265, монархист Пуришкевич266, князь Юсупов267, родственник царской семьи, и другие лица такого же склада; кажется, в подготовке убийства ближайшее участие принимал один из великих князей, Димитрий Павлович268. Целью всех этих заговорщиков было спасти монархию, устранив "дурного советника". Нашей целью было опрокинуть монархию со всеми ее советниками. Мы занимались не авантюрами индивидуальных убийств, а подготовкой революции. Убийство Распутина, как известно, не спасло монархии. Оно предшествовало революции всего на два месяца. Что касается казни царя, то здесь дело обстояло совершенно иначе. Николай II был арестован еще Временным правительством, содержался сперва в Петербурге, затем был выслан в Тобольск. Но Тобольск - мелкий город, без промышленности и без рабочих, не являлся достаточно надежной резиденцией для царя: можно было ждать со стороны контрреволюционеров попыток освобождения его, чтобы его именем возглавить белое движение. Советская власть перевела царя из Тобольска в Екатеринбург (на Урале), один из важнейших промышленных центров. Здесь можно было быть уверенным, что надзор за царем будет достаточно твердый. Царская семья жила в частном доме, пользуясь достаточной свободой. Предполагалось - но это был лишь план - организовать гласный и открытый суд над царем и царицей. Однако ход гражданской войны решил иначе. Белые банды окружили Екатеринбург и с часу на час могли ворваться в город. Их главной задачей было освобождение царской семьи. В этих условиях местный Совет решил предать казни царя и его семью269. Я лично в это время находился на другом участке фронта и, как это ни странно, о происшедшей казни узнал только через неделю, если не позже. В водовороте событий факт казни не произвел на меня большого впечатления. Я никогда не интересовался вопросом о том, "как" это произошло. Должен прибавить, что специфический интерес к судьбе коронованных или экс-коронованных особ заключает в себе изрядную долю рабских инстинктов. Во время гражданской войны, которую вызвали русские помещики и капиталисты при содействии иностранных империалистов, погибли сотни тысяч людей. Если в их числе пали члены династии Романовых, то в том нельзя не видеть справедливого возмездия за все преступления царской монархии. Мексиканцы, которые расправились с императором Максимилианом270, имеют на этот счет недурную традицию. [Л.Д.Троцкий] 14 ноября 1938 г. Койоакан [Письмо М.Зборовскому и Л.Эстрин] Дорогие друзья! Получил ваше письмо No 34 с выписками и с запросом по поводу дела Цилиги. Обвинение против Цилиги как руководителя балканской секции Парижского центра троцкистов есть верх бессмыслицы. Цилига, как вы знаете, не является ни в каком смысле троцкистом. Так его не рассматривал никогда ни мой сын, Лев Седов, ни я. У меня есть обширная корреспонденция, посвященная этому вопросу. Я отказался даже печатать статьи Цилиги в русском "Бюллетене" ввиду его полного политического расхождения с нашей линией. С другой стороны, французская книга Цилиги, посвященная Советскому Союзу, заключает в себе, особенно во второй половине, ряд крайне враждебных отзывов по адресу той организации, к которой я принадлежу. Авторы статьи в "Корреспонданс"271 не только бесчестны, но и невежественны. Конечно, надо приложить все усилия к тому, чтобы помочь Цилиге доказать ложность обвинений. Большое значение имели бы в этом отношении письма Левы соответственного периода, так как они доказали бы без труда, что он в Югославии не был. Я опасаюсь, однако, что собрать и просмотреть их к сроку не удастся. Может быть, можно на этом основании требовать отложения процесса? Что касается присланной вами цитаты о Кронштадте (доставленной Сувариным), то она нуждается в дополнительных расследованиях. Я представляю себе дело так. Приказ о подавлении мятежа, разумеется, был подписан мною и опубликован в Ленинграде272. Возможно, что это создало впечатление о моем прибытии в Ленинград. Возможно даже, что такие слухи сознательно пускались в ход, чтобы запугать мятежников. У меня о посещении Ленинграда 5 марта не сохранилось решительно никакого воспоминания273. Но это не имеет ни малейшего значения. Действительная работа подавления мятежа началась 16 марта, когда я был в Москве; это можно доказать на основании протоколов съезда, московских газет и пр. Таким образом, кто говорит, что я лично "подавлял" восстание и подавил его, тот во всяком случае говорит неправду, независимо от того, был ли я 5 марта в Петербурге или нет. Даже [...]274 наступление отрядов Красной армии, начавшееся 8 марта, - несомненно, в мое отсутствие, - ничего не дало, никакого подавления не произошло, никакие "жестокости" не были произведены; а действительное подавление, начавшееся 16 марта, было заведомо произведено без моего участия. Вопрос сводится, следовательно, к тому, был ли я действительно 5 марта, проездом с Урала в Москву, в Петербурге и подписал ли я ультиматум о сдаче Кронштадта в Петербурге или в Москве? Это вопрос десятистепенный, не имеющий ни малейшего политического значения. Но и он еще подлежит проверке. Весьма возможно, что цитируемое примечание основано на недоразумении. (В случае надобности вы сможете процитировать эти строки в "Бюллетене".) Может быть, это письмо (первая часть) пригодится т. Жерару? [Л.Д.Троцкий] 14 ноября 1938 г. Из литературы центризма Родриго Гарсия Тревиньо. El Pacto de Munich y la Tercera Internacional275 Эта книжка издана обществом студентов-марксистов. Как показывает само название, Общество ставит себе задачей изучение марксизма. Можно было бы только приветствовать такую благую цель в наши дни полного проституирования марксистской доктрины, если бы Общество отнеслось к своей задаче с необходимой серьезностью. К сожалению, предисловие к брошюре, написанное и подписанное всеми членами Общества, этой серьезности совершенно не обнаруживает. Было бы недопустимо придираться к молодым людям, которые не успели еще ознакомиться с азбукой марксизма, если бы они отдавали себе сами трезвый отчет в состоянии своих познаний. Неосведомленность естественна в известном возрасте и преодолевается учением. Но беда, если невежество соединяется с самомнением, если люди вместо того, чтобы прилежно учиться, пытаются учить других. Между тем такой именно характер имеет, к несчастью, предисловие издателей. Отметим главные ошибки: перечислить все нет возможности. Предисловие пытается установить взаимоотношение между развитием революционной теории и разными этапами в развитии буржуазного общества. Намерение вполне почтенное; но для того, чтобы выполнить его, нужно знать историю буржуазного общества и историю идеологий. Наши авторы не знают ни того, ни другого. Они начинают с утверждения, что в середине прошлого века буржуазия "консолидировала свое политическое господство на мировой арене и открыла этап империализма" и что отсюда возникло творчество Маркса и Энгельса в области доктрины и политики. Все это ложно с начала до конца. В середине прошлого столетия буржуазия была еще очень далека от "политического господства на мировой арене". Не забудем, что "Коммунистический Манифест" был написан накануне революции 1848 г. После поражения этой революции немецкая буржуазия оставалась национально раздробленной, под гнетом многочисленных династий. Буржуазная Италия не была ни свободна, ни объединена. В Соединенных Штатах буржуазии предстояло еще только пройти через гражданскую войну для объединения национального (буржуазного) государства. В России абсолютизм и крепостное право господствовало полностью и т. д. и т. д. Говорить, с другой стороны, что в середине прошлого века открылась эпоха империализма, значит не иметь никакого понятия ни о прошлом веке, ни об империализме. Империализм есть экономическая система и политика, внутренняя и внешняя, монополистского (финансового) капитала. В середине прошлого века существовал лишь "либеральный" капитализм, т. е. капитализм свободной конкуренции, который еще только стремился создать для себя политическую форму демократии. Тресты, синдикаты, концерны широко формируются в 80-х годах прошлого века, постепенно завоевывая господствующие позиции. Политика империализма в научном смысле слова открывается на переломе прошлого и нынешнего столетий. Если бы авторы прочитали хотя бы известную книжку Ленина об империализме276, они не сделали бы таких вопиющих ошибок. Между тем, они ссылаются на Ленина. Как это понять? Однако этим серия печальных недоразумений только открывается. Цитируя, очевидно, из вторых рук, то положение Ленина, что империализм есть "последний этап капитализма", наши авторы пытаются дополнить и углубить Ленина. "...Наше поколение, - пишут они, - может, в свою очередь, интерпретируя Ленина, установить научно, что фашизм есть последняя фаза, последняя ступень империализма, последний этап буржуазного режима". Волосы встают на голове, когда читаешь эти претенциозные строки. "Наше поколение" должно учиться, прежде чем учить. Империализм является последним этапом капитализма в объективном, экономическом смысле: империализм довел производительные силы до высшего мыслимого на основах частной собственности расцвета и запер дорогу их дальнейшему развитию; тем самым он открыл эру капиталистического загнивания. С другой стороны, централизовав производство, империализм создал важнейшую экономическую предпосылку для социалистического хозяйства. Таким образом, характеристика империализма, как последнего этапа капитализма, опирается на диалектику развития производительных сил и имеет строго научный характер. Аналогичный вывод, который пытаются сделать наши авторы: "Фашизм есть последний этап империализма", не имеет решительно никакого экономического содержания. Фашизм есть прежде всего политический режим, как увенчание режима экономического загнивания. Вырастая из упадка производительных сил, фашизм не открывает никакой возможности их дальнейшего развития. Империализм являлся исторической необходимостью. Маркс предвидел наступление царства монополий. Фашизма предвидеть было нельзя, ибо он не обусловлен экономической необходимостью в диалектическом, а не механическом смысле этого слова. Так как пролетариат оказался в силу исторических причин не способен своевременно овладеть властью и перенять хозяйство, чтобы перестроить его на социалистических началах, то загнивающее капиталистическое общество не могло дальше существовать иначе, как заменив буржуазную демократию фашистской диктатурой. В то время как империализм выступил на арену как высшая форма капитализма, фашизм являлся шагом назад, политическим регрессом, началом впадения общества в варварство. Наши авторы попадают пальцем в небо, когда в доказательство своего открытия ("фашизм - последний этап капитализма") цитируют слова Маркса о том, что никакое общество не сходит со сцены прежде, чем не разовьет до конца заложенные в нем производственные возможности. В том-то и дело, что империализм еще накануне прошлой мировой войны исчерпал свои творческие возможности. Буржуазное общество не сошло своевременно со сцены, ибо никакое пережившее себя общество не сходит само по себе со сцены: революционный класс должен его опрокинуть. Второй Интернационал, а затем Третий помешали этому. Отсюда и только отсюда фашизм. Нынешний кризис человеческой культуры есть результат кризиса пролетарского руководства. Революционный класс не имеет еще партии, которая обеспечила бы своим руководством разрешение основной проблемы нашей эпохи: завоевание власти международным пролетариатом. * Из того обстоятельства, что империализм достиг своей "высшей" (?!) стадии, фашизма, наши авторы делают вывод о необходимости обновления революционной доктрины. Эту задачу они себе ставят. Они предпочитают начать с критики доктрины III Интернационала. Им, по-видимому, совершенно неизвестна та огромная критическая работа, которая произведена в этой области международной фракцией большевиков-ленинцев за последние пятнадцать лет, особенно же со времени китайской революции, т. е. с 1925-1927 гг. Авторы предисловия позволяют себе совершенно недопустимую развязность и легкомыслие по отношению к единственному марксистскому течению нашей эпохи. Вот что они говорят по поводу IV Интернационала: "Для нас неоспоримо, что в интернациональных вопросах (IV Интернационал) совершает ошибки, - назовем их так, - которые лишают его прав воюющей стороны в качестве группы авангарда. Процитируем - только чтобы напомнить - похвалы Троцкого известным адвокатам Кабрера277 и де ла Фуенте278". И это все. Такого рода "оценка" могла возникнуть только в головах, отравленных микробами сталинизма. IV Интернационал есть единственная организация, которая дала марксистский анализ всех событий и процессов последнего исторического периода: термидорианского перерождения СССР, китайской революции, польского переворота Пилсудского, переворота Гитлера в Германии, поражения австрийской социал-демократии, политики "третьего периода" Коминтерна, политики "народных фронтов", испанской революции и пр. Что знают обо всем этом наши авторы? Видимо, решительно ничего. Чтобы показать "несостоятельность" IV Интернационала, они цитируют... "похвалы" Троцкого по адресу Кабрера и де ла Фуенте. Эпизод с Кабрера состоял в том, что этот умный консервативный адвокат разглядел фальсификацию московских судебных процессов, в то время как кое-какие "левые" группы верили им. Троцкий обратил внимание общественного мнения на совершенно правильный юридический анализ Кабрера. И только! Было бы нелепо видеть в этом какую-либо политическую солидарность. Наши студенты-"марксисты" до сих пор ничего - ничего! - не сказали о московских процессах, жертвой которых пала партия Ленина. Не стыдно ли при этих условиях прятаться за Кабрера? Сталинизм сознательно создает такого рода пугала для малых детей. Кабрера! О ужас! Между тем, с точки зрения революционного марксиста, между Кабрера и Толедано разница совсем невелика. Оба они стоят на почве буржуазного общества и несут на себе его черты. Принимать Толедано за социалиста могут только совершенно не оперившиеся птенцы. Толедано опаснее и вреднее, ибо прикрывается маской социалиста. Что касается де ла Фуенте, то мы вообще не знаем, о чем идет речь. Не объяснят ли нам развязные авторы? Во всяком случае, не может быть ничего более легкомысленного и недостойного, как оценивать историческую роль международной организации, насчитывающей тысячи жертв, на основании десятистепенного газетного эпизода. По существу дела, авторы предисловия подлаживаются к сталинизму. В этом вся суть: они обещают подвергнуть "самостоятельной" критике все доктрины, а на самом деле стоят на коленях перед затхлыми и гнилыми кругами сталинской бюрократии. Чтобы легализовать свои печальные упражнения в марксизме, они считают уместным лягнуть троцкизм. Надо, впрочем, сказать, что этот "метод" самостраховки характерен для всех трусливых мелкобуржуазных интеллигентов нашего времени. * Что касается работы Тревиньо (доклада и статей), то положительной чертой их является стремление вырваться из паутины сталинизма и толеданизма, который представляет худшую форму сталинизма, худшую, ибо еще более поверхностную, неуловимую, трескучую, пустую. Беда Тревиньо состоит в том, что он думает и пишет так, как если бы история начиналась с ним самим. Марксист подходит ко всем явлениям, в том числе и идеям, в их развитии. Сказать: "назад к Ленину" или "назад к Марксу" - значит сказать очень мало. Нельзя ныне вернуться к Марксу мимо Ленина, т. е. мимо той громадной работы применения, разъяснения и развития марксизма, которая совершена под руководством Ленина. После того, как Ленин отошел от работы, прошло уже полтора десятилетия: исторический период, до краев наполненный громадными мировыми событиями! За это время формально взятый "ленинизм" разбился на два крыла: сталинизм, официальную идеологию и практику паразитарной советской бюрократии, и на революционный марксизм, который противники называют "троцкизмом". Все мировые события теоретически прошли через эти два "фильтра". Между тем, Тревиньо считает своим правом - правом субъективиста, а не марксиста - игнорировать реальное идеологическое развитие, выражающееся в непримиримой борьбе двух течений. Сам он, не сознавая того, питается отдельными осколками нашей критики, с большим запозданием. Дело, конечно, не в запоздании самом по себе: всему молодому поколению придется с запозданием пройти через школу IV Интернационала. Беды в этом нет. Беда, однако, в том, что Тревиньо пытается свою критику приспособить к официальной "доктрине" сталинизма. Он пытается из революционных идей сделать дружелюбные "примечания" к консервативным пацифистским и социал-империалистическим общим местам и банальностям. Он хочет убедить Коминтерн в своих добрых намерениях и в преимуществах разжиженного марксизма (центризма) над откровенным оппортунизмом. Между тем, задача революционера - не в перевоспитании сталинской бюрократии (безнадежно!), а в воспитании рабочих в духе непримиримого недоверия к ней. Мы не станем здесь входить в детальную оценку брошюры Тревиньо, иначе нам пришлось бы делать примечания к каждой странице и к каждой строке. Тревиньо неправ даже тогда, когда он прав. Мы хотим этим сказать, что даже правильные отдельные замечания, а их немало, включены им в рамки неправильной концепции, неправильной перспективы, так как автор остается по существу центристом. На этой позиции устоять нельзя. Прямой долг Тревиньо состоит в том, чтоб радикально пересмотреть свой политический багаж, сопоставив свои половинчатые поправки к сталинизму с ясными, точными формулировками IV Интернационала. Только тогда он может выйти на дорогу из центристского тупика. Когда Тревиньо перечисляет случайно выхваченные "ошибки" IV Интернационала для того, чтобы оценить это движение в целом, и приходит к чудовищному выводу, что это движение играло "контрреволюционную" роль, то он в сущности совершенно так же, как и злополучные авторы предисловия, пытается приспособиться к своим вчерашним союзникам и единомышленникам, он со страхом оглядывается на бонапартистов Кремля, он принимает покровительственную окраску. Его отдельные критические замечания по отношению к отдельным второстепенным эпизодам отдельных секций IV Интернационала могут быть правильны или неправильны (в главном они неправильны). Но сам подход к вопросу ложен. Задача и обязанность серьезного марксиста состоит в том, чтоб выделить основное, принципиальное, коллективное и на этом обосновать свое суждение. Мы боимся, однако, что Тревиньо попросту незнаком с литературой IV Интернационала. Дилетантизм, поверхностность и отсутствие теоретической добросовестности широко распространены ныне в рядах интеллигентов, в том числе и тех, которые считают себя "марксистами". Таков результат гнета мировой реакции, в том числе и сталинизма. Но нельзя сделать шага вперед без возвращения к традиции марксистской научной добросовестности. Когда Ломбардо Толедано со свойственной ему грацией спрашивает, когда и где представители IV Интернационала писали что-нибудь о фашизме, то мы можем только с соболезнованием пожать плечами. IV Интернационал возник и вырос в борьбе против фашизма. С 1929 г. мы предсказывали победу Гитлера, если Коминтерн будет продолжать свою политику "третьего периода". На эту тему большевиками-ленинцами написано большое количество статей, брошюр и книг на разных языках. Если Толедано не имеет о них понятия, то это в порядке вещей. Но Тревиньо? Неужели и он склонен говорить о том, чего не знает? В 1933 г. мы заявили публично: если победа Гитлера, обеспеченная политикой Кремля, ничему не научит Коминтерн, значит он мертв. И так как победа Гитлера ничему не научила Коминтерн, то мы сделали все выводы: мы основали IV Интернационал. Мелкобуржуазные квази-марксисты, никуда не годные даже в качестве демократов, воображают, что борьба с фашизмом состоит в декламации на собраниях и конгрессах. Действительная борьба с фашизмом неотделима от классовой борьбы пролетариата против основ капиталистического общества. Фашизм не есть экономически неизбежный этап. Но он и не простая "случайность". Он есть результат неспособности выродившихся и насквозь прогнивших партий пролетариата обеспечить победу социализма. Борьба против фашизма есть поэтому прежде всего борьба за новое революционное руководство международного пролетариата. В этом - историческое значение работы IV Интернационала. Только под этим углом зрения его можно понять и оценить! Познавательная сторона марксизма неразрывно связана с его активной стороной. В нашу эпоху разнузданной реакции, осложненной гниением того, что было некогда Коминтерном, быть марксистом можно только при наличии непоколебимой воли, идейного и политического мужества, способности плыть против течения. Этих качеств мы от души пожелаем Тревиньо. Если он покончит с нерешительностью и колебаниями, он будет иметь возможность оказать серьезные услуги делу революционного марксизма. Л.Амаго279 15 ноября 1938 г. Открытое письмо сенатору Аллену (Henry J. Allen), бывшему губернатору Канзаса280 Милостивый государь! 27 июля вы сделали мне честь посетить меня в Койоакане. Я не добивался этой чести. Я даже, признаться, попытался уклониться от нее. Но вы были настойчивы. Так как у меня не оказалось свободного времени до вашего отъезда из Мексики, то вы присоединились к экскурсии Общества сближения с Латинской Америкой - The Committee on Cultural Relations with Latin America281. Так среди друзей Мексики оказался неожиданно один из ее активных врагов. Позволю себе сказать, что фигура сенатора Аллена резко выделялась на нашем скромном собеседовании на Авенида Лондрес. По каждому его замечанию, по выражению лица, по интонации голоса видно было, что этот человек полностью застрахован от малейшей способности сочувствовать нуждам угнетенных классов и народов; что он насквозь пропитан интересами верхов капиталистического общества и империалистической ненавистью ко всякому освободительному движению. Вы участвовали в общей беседе, господин сенатор. Вернувшись в Штаты, вы дали ряду газет статьи, посвященные вашему визиту в Мексику и ко мне, в частности. 22 ноября Вы вернулись к тем же вопросам в своей речи на годичном обеде нью-йоркской торговой палаты282. Вы преследуете вашу цель с несомненной настойчивостью. В чем эта цель состоит? Начнем со статей. Вы нашли, согласно вашим словам, мой двор мокрым, - это был сезон дождей, - мою речь слишком сухой. Я далек от мысли спорить против этих оценок. Но вы пошли дальше. Вы попытались тенденциозно исказить то, что я вам говорил в присутствии 40 человек. Этого я вам не могу позволить. Вы упоминаете иронически, что вопросы, поставленные мне членами экскурсии, относились к сфере "расщепления волос марксовой доктрины"; "ни один из вопросов не касался Мексики", прибавляете вы многозначительно. Совершенно верно: я заранее просил руководителя экскурсии, доктора Губерта Геринга, не включать мексиканской политики в круг дискуссии. Совсем не потому, разумеется, чтобы я хотел этим прикрыть, как вы намекаете, какие-то свои "конспирации", а только потому, что я не хотел давать врагам повода для лишних инсинуаций (их и бе