ей помощь Испании. Я сказал, что Мексика сделала максимум того, что могла, и что это поняли все народы. Каковы бы ни были ближайшие судьбы испанской революции, в сердцах испанского народа навсегда останется благодарность народу Мексики. Великодушная и проницательная политика всегда в конце концов приносит плоды. В противовес Мексике советская бюрократия сделала минимум того, что могла сделать: именно, ровно столько, чтобы не скомпрометировать себя безнадежно в глазах пролетариата. К этому надо прибавить, что политика, которую сталинская бюрократия навязывает испанской революции, является в полном смысле слова гибельной. Она привела уже к страшным поражениям в ряде стран. Однако спорить по поводу проблем революции с г. Мальро нет основания: еще в 1931 г. я писал в "Nouvelle Revue Francaise"328, что Мальро ничего не вынес из опыта китайской революции и не усвоил азбуки марксизма. С тех пор он не сделал ни шагу вперед. Гораздо актуальнее та специальная миссия, которую г. Мальро выполняет ныне в Соединенных Штатах. Он прибыл, чтобы заявить: московские процессы - это "личный" вопрос Троцкого; не стоит заниматься "личной" судьбой старой большевистской гвардии, когда в порядке дня стоят столь важные "политические" проблемы, как испанская революция. Здесь г. Мальро выдает себя целиком. Защитники московских судебных подлогов делятся на три группы. Первая повторяет, как попугай, формулы обвинительного акта, прибавляя к ним ругательства; таковы "журналисты" Коминтерна, выполняющие прямые поручения ГПУ. Этих людей никто не берет всерьез и никто не питает к ним уважения. Вторая группа, притворяясь беспристрастной, пытается оправдать московские процессы при помощи абстрактных доводов и софизмов. Другими словами: под видом "чисто юридического анализа" эти люди перекрашивают то, что происходило на судебной сцене, решительно отказываясь заглянуть за кулисы. Между тем, весь подлог подготовлен в течение ряда лет за кулисами, и на сцене разыграна лишь та часть трагического спектакля, которая специально предназначена для обмана общественного мнения. Эта "чисто юридическая" защита может быть с полным правом названа приттизмом по имени британского адвоката Притта. Однако и эта система успела себя скомпрометировать Остается третий путь, именно: отвлечь общественное мнение от подлогов и массовых убийств при помощи патетических ссылок на другие задачи. Такова миссия г. Мальро и ему подобных. Разве не чудовищно, в самом деле, его утверждение, будто московские процессы являются моим "личным" делом? Одно из двух: либо обвинения верны, и все старое поколение большевистской партии, кроме небольшой клики Сталина, действительно повернуло на путь фашизма, - тогда этот симптом свидетельствует о невероятно глубоком кризисе всей советской системы. Либо же обвинение ложно, и тогда факт небывалых в истории судебных подлогов говорит о том, что бюрократический аппарат прогнил насквозь. В обоих случаях советское государство представляется, таким образом, тяжело больным. Его надо лечить. Его надо спасать. Какими средствами? Прежде чем определить терапию, надо установить диагноз. Надо сказать то, что есть. Надо выяснить правду. Я могу лишь с соболезнованием относиться к тем людям, которые видят в этом "личный вопрос". Нельзя в связи с этим не отметить следующее маленькое противоречие: когда я высказываюсь по политическим вопросам, друзья Сталина во всех странах поднимают крик: "Его надо выслать за вмешательство в политику!" Когда же я защищаюсь против подлогов, те же друзья кричат: "Смотрите, его интересуют не политические, а личные вопросы!" На этих господ трудно угодить. Чтобы еще ярче обнаружить действительную функцию г. Мальро, я задам ему перед лицом мирового общественного мнения несколько вполне конкретных вопросов. Куда девались старые большевики Куклин и Гертик329, обвинявшиеся вместе с Зиновьевым, но не появившиеся на скамье подсудимых? Верно ли, что они, вместе с десятками других, были расстреляны в процессе судебного следствия за нежелание петь по нотам прокурора? Куда девался Сосновский, старый большевик, друг Ленина и замечательный писатель? Верно ли, что он задушен за сопротивление подлогам? Список этот я продолжу, когда получу первый ответ. Г[осподин] Мальро хвалится тем, что всегда "защищал" антифашистов. Нет, не всегда, а лишь в тех случаях, кода это совпадало с интересами советской бюрократии. Г[осподин] Мальро никогда не защищал тех антифашистов (итальянцев, болгар, югославов, немцев), которые доверились гостеприимству советской бюрократии, но за критику деспотизма и привилегий попали затем в руки ГПУ. Где находятся три югославских революционера (Дедич, Dragitsch, Haeberling)? Где находится Ценци Мюзам, подруга известного анархистского поэта и борца Эриха Мюзама330, замученного наци? Где находятся итальянские и испанские революционеры (Gezzi, Gaggi, Merino, Caligaris), освобождения которых не раз уже требовали те самые испанские милиционеры, о которых так печется г. Мальро? Может быть, заодно г. Мальро сообщит нам полный список всех тех антифашистов, в частности, болгар, которые были убиты без следствия и суда в числе первых 104 человек, расстрелянных "по поводу" убийства Кирова, но вне всякой связи с этим убийством? Есть ли связь между этими преступлениями советской бюрократии и ее политикой на Пиренейском полуострове и во всем мире? Я утверждаю, что такой связи не может не быть. Одна и та же бонапартистская политика приводит в разных областях к одинаково гибельным последствиям. Но если г. Мальро отказывается понимать эту связь, он все же не может не ответить на поставленные мною конкретные вопросы. Или, может быть, его друзья в Москве откажут ему в информации? Такой отказ будет подтверждением худших обвинений против советской бюрократии. Л.Троцкий Мексика, 1 3 марта 1937 г. [Письмо американским издателм Ферреру и Райнгарту] Ferrer & Rinehart New York Ферер и Райнгарт. Издатели. Милостивые государи! Я с большим удовольствием и пользой читаю сейчас изданную Вами книгу "Американский город" Чарльза Ромпефра Уокера331. Книга оригинальна по замыслу и прекрасна по исполнению. Трудно, мне кажется, с бльшим искусством и с большей простотой (искусство и простота здесь совпадают) ввести читателя в круг самых глубоких и самых интимных социальных проблем Северной Америки. Книга незаменима, в частности, для иностранца, который хочет изучить и понять Соединенные Штаты. Горячо желаю книге Уокера широкого распространения и, в частности, перевода на иностранные языки. Л.Троцкий 13 марта 1937 г. [Письмо Ф.Айслеру] Дорогой товарищ Френсис Айслер! Я с благодарностью получил Вашу книгу "Два первых московских процесса". Не написал Вам сразу, так как раньше хотел прочитать Вашу книгу. Сердечно поздравляю Вас с этой работой. Тщательностью и добросовестностью анализа, в котором юриспруденция счастливо сочетается с политикой, книга должна произвести большое впечатление на каждого серьезного и мыслящего читателя, в частности и в особенности - на юриста. От всей души желаю Вашей книге самого широкого распространения. Я хотел бы еще пожелать Вам серьезного разбора со стороны противников. Но такое пожелание, к несчастью, утопично. На доводы мысли сталинцы способны отвечать только ругательствами. Это не помешает, однако, правде проложить себе дорогу. С горячим товарищеским приветом Л.Троцкий 13 марта 1937 г. Ответы на вопросы м[истера] С.Волоса, корреспондента еврейской ежедневной газеты "Форвард"332 в Нью-Йорке 1. Конституции вообще не могут изменить режим. Они лишь записывают на бумаге действительное соотношение сил. В СССР соотношение сил за последние десять лет окончательно изменилось в пользу привилегированной бюрократии и в ущерб трудящимся классам. Новая Конституция освящает это новое соотношение сил. Она официально закрепляет власть в руках бюрократии, которая выступает в тексте Конституции под псевдонимом "Коммунистической партии". При новой Конституции еще более, чем при старой, всякий, кто покушается на права и привилегии бюрократии, будет объявляться троцкистом и ставиться вне закона. 2. Сталин - только инструмент в руках новой правящей касты. Его личная мстительность, разумеется, играет известную роль. Но истребление старого поколения большевиков диктуется интересами привилегированных верхов бюрократии. 3. В своей книге "Преданная революция" я старался показать, что называть советский режим "государственным капитализмом" ненаучно и неправильно. Формы собственности, созданные Октябрьской революцией, еще сохранились. На этой основе - при благоприятных международных и внутренних условиях - возможно развитие социализма. Однако рост бюрократии расшатывает и ослабляет новые формы собственности, поскольку бюрократия все более самоуправно распоряжается производительными силами страны и поглощает все большую часть национального дохода. Экономический режим СССР имеет переходный характер, т. е. представляет собою известный этап между капитализмом и социализмом, ближе к капитализму, чем к социализму. Этот переходный режим, однако, все более извращается паразитизмом бюрократии. В политическом смысле режим представляет собою историческую разновидность бонапартизма. Дальнейшее развитие бюрократического самодержавия грозит подорвать формы собственности, созданные Октябрьской революцией, и отбросить страну далеко назад. Низвержение бонапартистской бюрократии является поэтому важнейшим условием дальнейшего движения СССР к социализму. 4. Страшные поражения мирового пролетариата, вызванные ложной политикой II и III Интернационалов, являются причиной силы советской бюрократии. Русские рабочие видят сейчас выбор только между Гитлером и Сталиным. Скрепя сердце, они мирятся со Сталиным. Бонапартизм Сталина питается ростом реакции в Европе. 5. Сдельная работа улучшила положение верхов рабочего класса, создав новую рабочую аристократию. Что касается положения основной массы рабочих, то сдельная плата ухудшила его, по крайней мере относительно, а во многих случаях и абсолютно333. 6. Обе тенденции играли роль при создании Биробиджана. При режиме советской демократии Биробиджан мог бы, несомненно, сыграть серьезную национально-культурную роль в жизни советского еврейства. При бонапартистском режиме, питающем антисемитские традиции, Биробиджан грозит выродиться в своего рода советское гетто. 7. Революция против советской бюрократии станет мыслима лишь после того, как европейскому пролетариату удастся нанести первые серьезные удары фашизму и капиталистической реакции вообще. Возможно, что режим Сталина, несмотря на свое явное ослабление, будет держаться до тех пор, пока будут держаться режимы Муссолини и Гитлера. Я думаю, что все три недолговечны. 8. Какие бы то ни было планы на этот счет являются сейчас преждевременными. 9. Я во всех отношениях удовлетворен своим пребыванием в Мексике. Как со стороны народа, так и со стороны властей я не встречал ничего, кроме великодушного гостеприимства. К сожалению, последний московский процесс мешал мне до сих пор ближе познакомиться со страной и изучить испанский язык. Я надеюсь наверстать упущенное в ближайшем будущем. 10. Мои друзья в Нью-Йорке систематически извещали меня о позиции "Форварда" в отношении московских судебных подлогов. Я очень ценю ту объективную информацию, которую давал и дает "Форвард" в этом вопросе своим читателям. Мне незачем здесь напоминать о глубоком различии наших принципиальных позиций. Однако все части рабочего класса и трудящихся масс вообще заинтересованы в том, чтобы идейная борьба не отравлялась отвратительной клеветой, фальсификациями, подлогами и судебными убийствами. Именно поэтому я надеюсь, что "Форвард" и в дальнейшем уделит свои страницы работам следственной комиссии334, возглавляемой профессором Дьюи335. 11. Я в высшей степени удовлетворен первым этапом работ ньюйоркской комиссии. Отчет о проведенном ею расследовании появится в ближайшее время в печати. Всякий мыслящий человек сможет сравнить стенографический отчет московского суда со стенографическим отчетом следствия в Койоакане. Я ни на минуту не сомневаюсь, что истина проложит себе дорогу через все препятствия. Л.Троцкий 27 апреля 1937 г. [Письмо А. Голдману]336 Мексика, 28 апреля 1937 г. Адвокату А.Голдману. Чикаго. Копия: Г.Новаку337, секретарю Комитета. Дорогой друг! К вопросу о саботаже мы должны внести в Комиссию исключительно ценные материалы, полученные из Копенгагена. Главную часть этих материалов представляют показания и документы инженера Виндфельда Гансена338. Дело идет не о воспоминаниях и объяснениях задним числом, а об аутентичных документах, характеризующих различные этапы развития советской химической промышленности. Я лично г. В.Гансена никогда не встречал и не находился с ним ни в какой связи. Представленные им документы (его письма и меморандумы) рисуют его самого, как в высшей степени лояльного, вдумчивого и проницательного человека. Лучшего свидетеля-эксперта по вопросу о саботаже Комиссия не могла бы себе и пожелать. В.Гансен ниспровергает версию о саботаже просто тем, что излагает по документам ход развития одной из важнейших отраслей химической промышленности (удобрения). Изложение В.Гансена вполне совпадает с теми объяснениями, которые мы с вами представили субкомиссии в Койоакане. Но документы В.Гансена имеют то преимущество, что они на одном частном примере вскрывают ложную конструкцию обвинения с полной конкретностью и убедительностью. Крайне желательно, чтобы Комиссия поручила обследование этого вопроса компетентным экспертам-химикам. Те же эксперты могли бы дать свое заключение также и по вопросу о взрыве в шахте "Центральная"339 (чрезвычайно важное заявление, сделанное по этому поводу представителями французской федерации углекопов, мы уже предъявили Комиссии). Всестороннее освещение вопроса о саботаже имеет огромное значение, т. к. под прикрытием этого фальшивого обвинения бюрократия расстреливает тысячи неугодных ей лиц в разных частях страны. В Соединенных Штатах можно найти многих рабочих и инженеров, которые годами работали в Советском Союзе и могут дать чрезвычайно важные показания по пункту о саботаже. Возвращаясь к В.Гансену, хочу еще отметить следующее: при изучении так называемого "стенографического" отчета340 я несколько раз спрашивал себя: почему ГПУ заставило Граше341 обвинить в саботаже и шпионаже В.Гансена и двух других датчан, не играющих в процессе никакой роли и упоминаемых мимоходом только в показаниях одного Граше? После ознакомления с документами В.Гансена загадка разъяснилась сама собою: ГПУ боялось возможных показаний и разоблачений этого компетентного свидетеля и потому попыталось скомпрометировать его заранее. Не сомневаюсь, однако, что и в этом пункте результаты получатся прямо противоположные тем, к которым стремилось ГПУ. С искренним приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо Китаину] Мексика, 28 апреля 1937 г. Дорогой тов. Китаин! Простите, что не ответил Вам сразу: в связи с Комиссией мы все это время были здесь очень заняты. Я вполне понимаю важность тех сообщений, которые Вы могли бы сделать как человек, проработавший шесть лет в СССР, притом как раз в те годы, к которым относятся обвинения в саботаже и пр. Вы жалуетесь на то, что Вам трудно излагать огромный запас Ваших наблюдений и впечатлений. В этом и состоит беда, что рабочие, имеющие неоценимый жизненный опыт, не владеют пером. Выход, думается мне, из этого затруднительного положения может быть такой: кто-либо из товарищей, владеющих пером, может и должен помочь Вам сформулировать наиболее важные из Ваших наблюдений и впечатлений. Прежде всего Вы могли бы написать Ваши показания для следственной комиссии - об условиях существования рабочих вообще, о режиме на заводах и в особенности о так называемом "саботаже". Я пишу по этому поводу тов. Ванслеру342 который, я надеюсь, найдет способ помочь Вам выработать необходимый документ для Комиссии, а может быть, и для нашей печати. С крепким товарищеским приветом [Л.Д.Троцкий] [Письмо участникам III съезда Революционной социалистической молодежи Франции]343 Дорогие товарищи! Ваш съезд, несмотря на скромные размеры вашей организации, имеет крупнейшее политическое значение, недоступное пониманию напыщенных парламентариев, бюрократических карьеристов, филистеров и евнухов, ибо вы и только вы олицетворяете революционное будущее французского рабочего движения. Политическая организация, которая находится в постоянных неладах со своей молодежью, обречена на гибель. Такова судьба французской социалистической партии. Она вся насквозь проникнута фальшью. Марсо Пивер отличается от Жиромского и от Леона Блюма только рецептом фальши. В 1934 году эти господа вырабатывали программу, в которой провозглашали своей задачей "разбить аппарат буржуазного господства". На самом деле они стремятся разбить позвоночник пролетариату в целях упрочения буржуазного господства. Немудрено при этих условиях, если социалистическая партия, хвастающая внутренним режимом демократии, вынуждена на деле систематически отсекать от себя революционные элементы молодежи, отражающей надежды, требования и нетерпение нового поколения рабочего класса. Нисколько не лучше обстоит в этом отношении дело и у так называемой "коммунистической" партии. Трудно в истории рабочего движения найти другой пример столь быстрого и столь ужасающего вырождения! "Наша партия достигла ныне зрелости", - заявил не так давно г. Торез, достойный представитель той политической зрелости, которая как две капли воды похожа на гниение. "Коммунистическая" партия представляет здание в несколько этажей. Сверху - "зрелая", т. е. насквозь прогнившая бюрократия без принципов, без чести и без совести. Под нею - слой интеллигенции, мелкой буржуазии, чиновников, полуидеалистов, полукарьеристов, всех этих Ромэн Ролланов, Мальро344 и прочей братии. Эти господа хотят иметь звание революционеров, не порывая со своей буржуазией; числиться интернационалистами, сохраняя верность национальному империализму. Все это обеспечивает им Коминтерн, нередко - с приплатой. Дальше идут рабочие массы, которые продолжают группироваться вокруг коммунистической партии в силу исторической инерции. В их среде есть, конечно, много искренних и мужественных борцов, особенно среди молодежи. В эту сторону вам необходимо обратить главное внимание! "Коммунистическая" партия располагает чрезвычайно могущественными ресурсами для убаюкивания, обмана и держания в узде своих членов. Однако этих ресурсов при нынешних условиях хватит ненадолго. Противоречие между программой и практической деятельностью, противоречие между командой советской бюрократии и интересами французского пролетариата имеют слишком глубокий и жгучий характер, чтобы господам Торезам, Вайанам-Кутюрье, Дюкло345 и пр[очим] фокусникам удалось долго удерживать в равновесии трехэтажное здание своей партии. Можно заранее предсказать, что ее распад начнется с молодежи. Здесь вас ожидает большая жатва! Идея, если она отвечает потребностям исторического развития, сильнее самой могущественной организации. У этих господ, у лжесоциалистов, как и у лжекоммунистов, есть большие организации, унаследованные от прошлого, но у них нет идеи. Их программы - фикция. Они живут дипломатией и двусмысленностью, сеют ложь и фальшь. Ваша организация слаба. Но у вас есть идея. Ваша программа отвечает характеру нынешней эпохи. Она правильно выражает основные исторические интересы пролетариата. Все великие события будут подтверждать вашу программу. При помощи беспощадной критики, настойчивой пропаганды, смелой агитации вы разрушите старые, внутренне прогнившие организации, которые стали главными препятствиями на пути революционного движения. Вот почему, дорогие товарищи, ваш маленький съезд имеет большое значение. Вы должны проникнуться насквозь сознанием той великой миссии, которую история возлагает на ваши молодые плечи. Лжесоциалисты вас исключают, лжекоммунисты подвергают вас бесчестной травле, бонапартистская клика в Москве организует против ваших единомышленников небывалые в истории преследования, прикрывая их чудовищными судебными подлогами. На первый взгляд есть явная диспропорция между скромными размерами вашей организации, как и всех вообще секций IV Интернационала, и между гигантским размахом преследований, травли и клеветы. Однако это противоречие только кажущееся. Паразитическая бюрократия обладает изощренным инстинктом самосохранения, и она отдает себе безошибочный отчет в той опасности, которую представляет для нее маленький авангард, объединенный научной программой, спаянный внутренней солидарностью и способный на высшее самоотвержение. Вы бросаете от себя тень вперед, в будущее, и эта тень уже сегодня в десять, в сто раз больше размеров вашей организации. Преследования и клевета врагов придают вам необходимый закал и подготовляют вас для великих задач и испытаний, которые предстоят вам в будущем. Пример Испании показывает, какой неисчерпаемый резервуар героизма и самоотвержения таится в недрах пролетариата. Испанские рабочие могли бы за шесть лет революции обеспечить не одну, а десять побед. Им нехватает партии, которая стояла бы на уровне их героизма и объективных требований истории. Отсюда поражение за поражением. На уроке этих поражений нужно учиться. Мы видим в Испании, как анархистские вожди, не понявшие идеи диктатуры пролетариата, оказываются в критический момент не чем иным, как экзальтированными либералами. Мы видим, с другой стороны, в лице ПОУМ левый центризм на практике, в действии. Центризм есть промежуточное течение между реформизмом и революцией. Однако революционная обстановка не допускает ничего промежуточного. Отсюда трагическая и печальная судьба ПОУМа. Своими словами, формулами, статьями он разогревал революционные страсти масс. Своей нерешительностью, двойственностью, колебаниями, отсутствием ясной программы он лишал себя возможности дать массам твердое революционное руководство, без которого победа невозможна. В ваших собственных рядах нашлось некоторое число колеблющихся или сентиментальных революционеров, которые из симпатии к испанской революции готовы были закрывать глаза на трагические и преступные ошибки руководства. Запомним твердо, товарищи: это не наша политика. Мы обязаны открыто говорить то, что есть, и называть каждую вещь своим именем. Рабочему классу нужна полная правда, как бы горька она ни была. Я твердо надеюсь на то, что ваш съезд пройдет под знаком уверенности в своем будущем и в то же время - беспощадной критики всех недостатков и слабостей настоящего. Чего часто нехватало революционным организациям во Франции, - это внимания к деталям, системы, правильной организации, начиная с правильной финансовой отчетности и тщательной корректуры изданий. Великое качество французского рабочего класса - дух инициативы и импровизации, который не раз обнаруживался в истории с таким неподражаемым блеском. Надо дать этому пролетариату научную, до конца продуманную программу и точную, безошибочно работающую организацию. "Это трудно!" - скажут, может быть, слабые духом. Конечно, трудно! Социалистическая эмансипация пролетариата - вообще трудное дело. Но среди вас, надеюсь, слабых духом нет. Я обращаюсь с этим письмом к мужественным, сильным, смелым и готовым идти до конца. Вне IV Интернационала нет исторического пути. Идите по этому пути без колебаний. Победа вам обеспечена! Л.Троцкий Койоакан, 22 мая 1937 г. Нужен боевой, революционный, критический марксистский журнал Общее социальное развитие все более толкает рабочие массы Соединенных Штатов на путь борьбы. Традиционная идеология американизма во всех ее разновидностях рушится вместе с перспективой вечного капиталистического преуспеяния. Все классы общества испытывают потребность в новой ориентировке. Лабораторией идеологии является интеллигенция. Однако она оказывается неспособной выполнить свою историческую функцию. Правда, значительные группы американской интеллигенции отошли за последние годы от традиционных предрассудков "американизма". Но они не нашли ни правильного пути, ни надежного метода. Политическая радикализация означала для них прежде всего огульное, некритическое признание "русского опыта". Между тем изолированное рабочее государство успело увенчаться чудовищным бюрократическим аппаратом, деспотическим, жадным и невежественным. Коммунистический Интернационал стал в свою очередь бездушным орудием в руках Кремля и главным тормозом революции в Испании, как и в других странах. Рабочее движение Соединенных Штатов, несмотря на свой широкий размах, лишено программы и научной доктрины. Американская интеллигенция не имеет по-прежнему корней в массах, которым она неспособна ничего предложить и которые поэтому не предъявляют на нее спроса. Так в поисках новой ориентировки квазиреволюционная интеллигенция без доктрины и социальной опоры не находит ничего лучшего, как становиться на колени перед советской бюрократией. Освободившись наполовину от традиционной буржуазной идеологии, она попадает в плен мертвящей духовной инквизиции. Не только политика, но и наука, литература, искусство - все обязано служить оправданию, упрочению, возвеличиванию бонапартистской диктатуры. Всякая самостоятельная мысль преследуется, как худшая опасность. Творить разрешается только по команде. Немудрено, если вскрытые революцией источники духовного творчества быстро иссякли. Экономика, политика, социология не произвели ни одной книги, которая могла бы занять место в библиотеке человечества. Философия выродилась в постыдную схоластику. Литература, живопись, архитектура, музыка, которые могли бы достигнуть новых высот на службе социализма, поражены клеймом бесплодия. Дело не ограничивается пределами СССР. Через посредство Коминтерна все средства приводятся в движение, чтобы унизить, оскопить, закабалить освободительное движение в любой стране. Авторитет Октябрьской революции подменяется авторитетом непогрешимого "вождя" и дополняется небывалой в истории системой подкупа. Капральство, византийство, ханжество, иезуитство, ложь и фальшь отравляют атмосферу, которою дышат радикальные элементы интеллигенции вместе с передовыми рабочими. Деморализующая работа мирового масштаба прикрывается знаменем "защиты СССР". Журнал "Нью Массес"346 представляет в своем ничтожестве выражение этой системы. Менее яркой, но не менее убедительной иллюстрацией нового сервилизма радикальной интеллигенции является судьба "Нэйшон" и "Нью Рипаблик"347. У нас нет основания идеализировать прошлое этих журналов. Но нельзя отрицать, что в своей демократической ограниченности они выполняли все же прогрессивную роль. За последние годы они формально перешли с демократической позиции на полумарксистскую, т. е. как бы совершили шаг вперед! На деле же экс-демократические органы попали в вассальные отношения к "Нью Массес", который является ни чем иным, как официозом ГПУ. Решающим фактором исторического будущего в Соединенных Штатах, как и в других странах, явится революционная рабочая партия. Не станем предрешать, какими путями и в каких формах она сложится. Наш журнал не берет на себя ответственной задачи строить ее. Наши цели скромнее. Прежде чем строить, надо очистить площадь от хлама и мусора. Надо вывести радикальное крыло американского общественного мнения из тупика. Надо освободить его от жандармского режима. Надо вырвать марксизм из тисков инквизиции. Надо снова отвоевать свободу критики и творчества. Надо восстановить в правах честность, искренность, правду. Надо вернуть революционной мысли ее независимость, ее достоинство, ее веру в себя. С чего начать? Прежде всего с подлинного марксистского журнала, не связанного никакими другими обязательствами, кроме обязательств теоретической честности. Марксизм по самому существу своему есть критика, которая не останавливается ни перед какими табу. Долой идолопоклонничество! Нужно остро отточить все режущие и колющие орудия мысли. Нужно не стесняться брать в руки бич, чтобы прогонять с трибуны пророков по найму, сикофантов, клянущихся лакеев, загримированных революционерами, презренных карьеристов, заменяющих убеждения и знания безнаказанной клеветой. Потревоженные царедворцы будут вопить, что мы потрясаем основы СССР, ослабляем демократию и служим фашизму. Мы заранее отвечаем на эти вопли презрением, которое без труда найдет для себя оружие иронии и сарказма в тех случаях, когда оно не ограничится пинком ноги. Все живое изнашивается и обновляется. Больше всего нуждается в обновлении окостеневшая революция. Мы не имеем ничего общего с привилегированным концентрационным лагерем "друзей СССР". Мы стоим полностью на почве советского режима. Мы ненавидим его эксплуататоров, его паразитов, его могильщиков. В интересах СССР и мирового пролетариата мы объявляем непримиримую войну сталинскому бонапартизму и его международным лакеям. Вавилонское пленение348 революционной мысли не может и не будет длиться вечно. Московские судебные подлоги знаменуют начало конца. Мы хотим ускорить крушение полицейского командования над авангардом Запада и Востока. В этом главная задача проектируемого нами издания. Мы не закрываем глаза на трудности. Наша эпоха ставит грандиозные проблемы во всех областях человеческого творчества. Готовых решений нет. Марксизм означает анализ живого исторического процесса. Свободный анализ предполагает неизбежность разногласий на основах самого марксизма. Нашему журналу будет чужд дух мертвого догматизма. На его страницах столкнутся разные оттенки революционной мысли. Свободная трибуна займет в нем видное место. Редакция приложит все свои силы, чтобы своевременно подвести итог каждой дискуссии. Мы начинаем нашу работу со скромными силами и средствами, но с несокрушимой верой в будущее. Наши задачи имеют международное значение. Мы рассчитываем поэтому на международное содействие. Через все препятствия и наперекор всем трудностям мы намерены довести нашу работу до конца! [Л.Д.Троцкий] 29 мая 1937 г. Вынужденное заявление Господин Ломбардо Толедано349 в ряде публичных выступлений приписывает мне акты вмешательства во внутреннюю жизнь Мексики (в частности например, призыв... ко всеобщей стачке). В такого рода утверждениях нет ни слова правды. Г[осподин] Толедано не может этого не знать. Не из внимания к автору инсинуаций, а из уважения к общественному мнению Мексики я считаю необходимым повторить снова: добровольно данное мною обязательство о невмешательстве во внутреннюю жизнь страны, оказавшей мне гостеприимство, я выполняю с абсолютной добросовестностью. Всякое утверждение, от кого бы оно ни исходило, о прямом или косвенном участии моем в мексиканской политике (хотя бы только в виде частных бесед, советов и пр.) представляет заведомую и сознательную ложь. Незачем пояснять, где находятся источники этой лжи и кому служат ее распространители. Если я не привлекал до сих пор лжецов и клеветников к суду, то только потому, что хотел и хочу избежать сенсационных процессов: перед мексиканским общественным мнением стоят другие, неизмеримо более важные задачи. Тот же г. Толедано заявляет, что своей критикой советского правительства я служу фашизму. Здесь дело идет уже о внутренней политике СССР, а не Мексики. Вряд ли имеет смысл вдаваться в полемику с г. Толедано по поводу вопросов, в которых он ничем решительно не доказал своей компетентности. Скажу кратко: наилучшую помощь фашизму - в Германии, Италии, Испании, как и во всем мире - оказывает сейчас правящая советская клика, как общим направлением своей политики, так и своими бесчестными методами. Худшими врагами социализма, революции и советского народа являются так называемые "друзья" правящей советской клики. К их числу я отношу г. Толедано. Учиться у этих господ, как защищать социализм и революцию, я не собираюсь, как не думаю отвечать на их дальнейшие инсинуации. Л.Троцкий 26 июня 1937 г. Письмо Анжелике Балабановой Мексика, 6 июля 1937 г. Дорогая Анжелика! Сердечное Вам спасибо за внимание к моему здоровью. Оно не так хорошо, как было бы желательно, но и не так плохо, как могло быть. Сейчас я уезжаю на некоторое время на отдых и надеюсь поправиться. Ваше принципиальное письмо я в свое время получил. Не ответил я на него отнюдь, разумеется, не из-за недостатка внимания. Но я убедился из письма, что теоретические и политические разногласия наши настолько велики, что полемика в виде частных писем способна только вносить огорчение, отнюдь не содействовать сближению. А так как я сохранил к Вам старые личные симпатии, то я и решил не пускаться в полемику. То, что Вы пишете сейчас по поводу американских "троцкистов", кажется мне в высшей степени неопределенным. В Комитете, как и вокруг Комиссии, идет неизбежная борьба разных политических группировок. В такой борьбе всегда есть излишества, ошибки и прямые глупости. Поскольку мог, я старался смягчать трения, чтоб обеспечить работу расследования в наиболее благоприятных условиях. Что касается вопроса о социалистической партии, положение оказывается иным. Там дело идет не об отдельном конкретном вопросе (расследование московских процессов), а о программе и обо всей политике. Борются разные тенденции. Борются не на жизнь, а на смерть. В Испании ПОУМисты исключают троцкистов, а сталинцы и социалисты арестуют ПОУМистов. Разумеется, эта борьба не может не найти острого отражения внутри всех рабочих организаций, в том числе и Социалистической партии Америки. Вы пишете, что политические разногласия Вас не интересуют, что Вы возмущены "интригами". Такой постановки вопроса я не могу ни признать, ни понять. Для меня вопрос решается именно политическими разногласиями. Что Вы называете "интригами" и кого вы называете "лучшими людьми", мне не ясно. В письме я не нахожу ни одного конкретного факта, ни одного имени, ни одного примера, не говоря уже о политических принципах, которые Вы сознательно устраняете. Вы пишете, что политическая борьба может повлиять на работу Комиссии. Может быть. Но неужели же я могу требовать от своих единомышленников, чтобы они отказались от своих взглядов или от борьбы за них в рабочем движении для того, чтобы "не раздражать" того или другого члена Комиссии? Этого, надеюсь, Вы от меня требовать не станете. Прибавлю еще одно соображение: сталинские подлоги разоблачают ныне сами себя. Всякий, кто прямо или косвенно связан с ними, будет посрамлен. Наоборот, кто хоть косвенно принимал участие в разоблачении подлогов, будет гордиться этим. Участие в работе Комитета или Комиссии я не могу поэтому рассматривать как "одолжение" Троцкому или троцкистам. Я не требую, чтобы Норман Томас менял свои идеи или методы. Но и со своей стороны не собираюсь жертвовать в пользу Нормана Томаса ни крупицей своих взглядов или методов. Вот все, что я могу Вам по этому поводу сказать. На всякий случай прилагаю копию своих ответов на вопросы Венделина Томаса350, т. к. они имеют некоторое отношение к затронутым Вами вопросам. Крепко жму руку и желаю Вам бодрости и здоровья. Наталья Ивановна сердечно обнимает Вас. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Н.И.Седовой]351 [7 июля 1937 г.] 352 Милая Наталочка, только что закончил свое "вооружение". Никто ни о чем не был предупрежден. Заехали в одно имение - по ошибке. По ошибке там... пообедали. Потом переехали в другое имение, где будто нас ждали. Никто не ждал. Но все-таки приняли дружественно и сделали... что можно. Не уверен, выйдет ли что-нибудь. Разве что хозяин приедет и наладит. Пока что на бивуаке, но духа не теряю. Будь здорова и спокойна, как я спокоен. Обнимаю крепко. Твой [Л.Д.Троцкий] [Пиьмо Н.И.Седовой] 8/VII [1937 г.] Милая моя, пишу на другой день утром по приезде. Спал с перерывами, но не плохо, без всяких снотворных. Сейчас большая слабость, но слабость отдыха, ничего тревожного. Надеюсь, что все будет хорошо. Поправляйся, успокойся, спи хорошо, лечи глаза, думай обо мне без тревоги. Крепко обнимаю. Твой. Крепко твой. P.S. Фрида353 прислала через Сиксто354 целую аптечку. Поблагодари ее при случае. [Л.Д.Троцкий] [Письмо Н.И.Седовой] [9 июля 1937 г.]355 Милая Наталочка, еще одну ночь проспал здесь. Посылаю открытку с оказией. Телеграммы посылать нелегко. Отдыхаю. Желудок сразу исправился. Одиночество полное. Сижу или лежу. Будь спокойна, лечись, не тревожься обо мне совершенно. Обнимаю крепко. Твой Л.[Д.Троцкий] [Письмо Н.И.Седовой] 10 июля [1937 г.] Наталочка, милая, где ты? Надеюсь, у тебя все хорошо. Пишу тебе пятое или шестое письмецо, - пишу без всякого напряжение: гуляю очень мало (слабость и дождь); поэтому тянет немножко к перу. Надеюсь сегодня иметь от тебя весть. Хотел бы знать хоть немножко, как ты живешь, хорошо ли спишь, много ли выходишь? Некоторое рассеяние для тебя, мне кажется, сейчас необходимая форма отдыха. Вчера утро было без дождя, сегодня дождь с утра. Кожаная покрышка годится только на соломенную шляпу соответственного размера. Но это сейчас не важно: о рыбной ловле нет и речи, как и об охоте (да и не тянет). Нервы все же отдыхают, а это главное. Долго ли выдержу здесь, видно будет. И Сиксто и Казас356 очень-очень стараются. Готовит (неплохо) та полная женщина, которую мы с тобой видели здесь. Обнимаю крепко. Твой Л.[Д.Троцкий] [Письмо Н.И.Седовой] [10 июля 1937 г.]357 Милая моя, пишу чаще, чем думал. Тихо, дождь. Слабость такая, что ходить не хочется: слабость отдыхающего организма. Много сплю. Мысли и чувства приглушены и смутны. Так лучше. Надеюсь окрепнуть на этом пути. Беспокоит меня, как у тебя... Сегодня гулял впервые около часу. Сикст старается изо всех сил. Сейчас пятый час вечера, после дождя, пойду посижу во дворе в обществе старого индюка и старого петуха (они меня навещают). Будь здорова, моя милая, будь спокойна, поправляйся, остальное приложится. Обнимаю. Твой [Л.Д.Троцкий] [Письмо Н.И.Седовой] 11/VII [1937 г.] Наталочка, сегодня какой-то перелом произошел. Утром, вытираясь спиртом, я засмеялся - и удивился: чему? Предшествующие дни смеха не было совсем, только приглушенная грусть. На утренней прогулке ноги не подкашивались: значит, окреп. Погода с утра стояла прекрасная. На прогулке встретил меня Gomez, племянник Landero358, привез удочку. Я половил немножко (поймал 2 штуки). Вернулся домой около 12 (первый раз!) и сел писать тебе. Вдруг гости: Фрида в сопровождении Марина359 и того же Gomez[а]. Фрида сказала, что ты "не могла" приехать. В первую минуту мне очень жалко стало, а потом понял, что ты права. Восемь-девять часов езды (во время которой ты чувствовала бы, что стесняешь спутников), пять часов пребывания здесь, на людях, ничего не оставили бы, кроме