ствовало его ровной офицерской карьере.
Самолет, разгоняясь, пошел на взлет. Дудчик откинулся в кресле,
пристегнутый, как положено, ремнем, и задумался, в который раз проверяя свой
план по пунктам.
С дискетой все в порядке. Полтора года кропотливого труда подошли к
концу. В общем-то, у него все было готово еще полгода назад, но приходилось
ждать случая, чтобы выехать в Душанбе. Конечно же он не полагался только на
случай: через месяц Алексей -- его брат -- так или иначе сам приехал бы в
отпуск. Но со смертью невестки получилось еще лучше. Всегда предпочтительно
самому побывать на месте и проанализировать ситуацию самостоятельно.
Вторая часть плана Виталия Петровича заключалась в том, чтобы найти
покупателя информации. Здесь и таилась основная сложность, потому что именно
на этом этапе, на этапе поиска западного партнера, ему грозили самые большие
опасности. Полковник Главного штаба ракетных войск -- слишком заметная
фигура. Стоит раз попасть на заметку, и контрразведка начнет разглядывать
тебя под микроскопом. Это Дудчик понимал прекрасно.
Заинтересованных лиц следовало искать подальше от Москвы -- там, где
нет всепроникающих спецслужб и жадных на поживу ловких московских людишек.
Лучше Душанбе -- этой крупнейшей перевалочной базы наркобизнеса, где все
повязаны одной веревочкой и привычны к крупным и рискованным делам, -- лучше
Таджикистана места не найти. И вот он летит туда.
Брат живет с семьей (которая, к сожалению, позавчера уменьшилась ровно
на треть), живет в самом Душанбе, поскольку служит пресс-секретарем или
представителем по связям с общественностью той самой 206-й российской
дивизии, которая держит афганскую границу. Обстановка в Таджикистане
исключительно сложная, маленькая страна с населением меньше пяти миллионов
человек живет в основном на доходы от наркобизнеса или голодает на подножной
бескормице. Два больших клана борются между собой, исламская оппозиция
глядит на соседний Пакистан и Афганистан, на местах всем управляют
феодальные баи или как их там по-таджикски. Через границу ежедневно идут
караваны с опиумом-сырцом, коноплей и героином. Стрельба, стрельба,
нападения на заставы, бесконечные беженцы. Поэтому пресс-секретарь большую
часть времени проводит в столице, общается со всеми заинтересованными
лицами, всех знает -- журналистов, политиков, спецслужбы, наркодельцов,
иностранцев.
В этом и суть -- найти тех заинтересованных лиц, которые наверняка там
присутствуют, раз в республике находятся наблюдатели из миротворческих сил
ООН и, понятное дело, шпионы. И его задача -- выйти на этих шпионов. Потому
что информация о Ракетных войсках стратегического назначения нужна только
ведущим странам -- тем, которые входят в "агрессивный блок НАТО", неуклонно
распространяющийся на Восток.
Дудчик обдумывал детали разговора с братом, прикидывал, какие
финансовые запросы могут у того появиться, инструкции, которые надо вдолбить
в его не слишком систематичный ум. Так много поставлено на карту ради этого
плана! Это беспокоило Дудчика, он не любил, когда в игре присутствовал
элемент случайности и риска. Вот почему подготавливаемая им ситуация
представлялась ему не в виде карточной игры с козырной мастью на руках, а
интеллектуальным шахматным полем, где он выполнял роль игрока и одновременно
затаившейся до поры до времени проходной пешки. Сегодня пришла пора сделать
ход для разведки территории противника. "Королем" в этой игре была его
дискета, которая тщательно охранялась от всех враждебных сил.
* * *
Когда закончились восемь часов полета, он вышел на трап, держа в руке
небольшой чемоданчик, и сразу будто оказался в парной бане. Виталий Петрович
огляделся, спускаясь, и направился к горстке встречающих за ограждением.
Брат был тут, в форме, как всегда.
-- Молодец, Виталик, я не очень-то надеялся, что ты сможешь прилететь.
Спасибо, брат.
-- О чем говорить. -- Виталий Петрович обнял младшего брата. --
Сочувствую твоему горю. Ты на машине?
-- Да, конечно, пойдем. Лизу утром похоронили. Ты понимаешь, здесь
покойников стараются спрятать под землю как можно быстрее. Мы обкладывали
тело льдом, и все равно... -- Алексей промокнул глаза, вынув из кармана
платок.
Был он высушен солнцем, в меру пьян, горестен. Дудчик приобнял его за
плечо.
-- Терпи уж, брат, такому горю только время поможет.
-- Я понимаю, -- ответил тот. -- Как у тебя дела? Все здоровы?
-- Все здоровы, а про дела мои попозже расскажу, когда минутка выпадет.
Не боишься ехать пьяным?
-- Тут тебе не как в Москве, брат. Тут мало кому есть дело до таких
пустяков, а если и остановят, то несколько российских рублей решат все
вопросы в один момент.
Жил Алексей с семьей в двухкомнатном номере гостиницы, который
оплачивало военное ведомство. Странная это была жизнь, с постоянно
меняющимися соседями, но они к этому привыкли, как привыкли к отсутствию
собственной кухни. Впрочем, они завели микроволновую печь, и Лиза
приспособилась готовить на ней. Супы и чай кипятились на электроплитке, а
дочка выбегала в школу через парадный вход так привычно, будто это был ее
собственный родной дом, а не что-то вроде коммуналки или общежития. Она
всегда замечала новых постояльцев и первая приносила в дом свежую информацию
о новых людях, получая ее вместе с каким-нибудь лакомством у регистраторши
"тети Лейлы".
В жарком номере он застал накрытый стол и десяток человек вокруг таза с
бешбармаком. Его представили, налили водки, почтили память усопшей по
русскому обычаю, закусив водку ломтиком ароматной дыни, какую на столичном
базаре не купишь.
* * *
Утром, пока не навалилась удушающая жара, они съездили на русское
кладбище, чтобы поклониться пыльной, как и все в этой стране, могиле.
Алексей был сегодня трезв и сосредоточен. Он обдумывал свою новую жизнь.
-- Ты сможешь забрать Ларису к себе?
-- Конечно, -- ответил Виталий. -- Поживет у нас сколько надо. Моей
дочке даже веселее будет.
-- Я рассчитывал на это.
-- Я за этим и прилетел.
Алексей искоса бросил на брата взгляд. Он слишком хорошо понимал и знал
его, чтобы не почувствовать присутствия некой задней мысли.
-- Но есть и еще причины, правда?
-- Правда, -- не стал скрывать Виталий. -- Давай посидим в каком-нибудь
прохладном месте, пока из меня не вся вода испарилась. Как вы только тут
живете?
-- Плохо, -- сказал Алексей. -- Но некоторые -- очень хорошо.
-- Вот об этом и поговорим, брат. Алексей отвез брата в ресторан
"Бухара", где оказались настоящие кондиционеры, которые свели жару до
каких-нибудь двадцати пяти градусов -- и это показалось настоящей прохладой.
-- Ты пьешь водку по такой жаре, -- ужаснулся Виталий, услышав в заказе
слово "бутылка".
-- И ты выпей. Неужели ты думаешь, будто я не знаю, что делаю, прожив
здесь три года? Как ни странно, водка спасает русского человека даже от
жары. После ста пятидесяти граммов, если только у тебя нет гипертонии,
становится легче.
Виталий пожал плечами, мало веря в русские народные средства на
таджикской земле.
-- Что здесь происходит? -- спросил старший брат.
-- А что здесь может происходить? Феодализм. Один клан захватил власть,
второй клан на севере пытается его свергнуть. В городе правительство
поделилось влиянием с официальной оппозицией -- демократической и исламской.
Но первой все меньше, а второй все больше, потому что у нее больше долларов
и автоматов. А в горах каждое селение -- независимый род со своим хозяином,
который плевать хотел на всех. Раньше советская власть придавала всему этому
хоть какую-то видимость порядка, а теперь они живут по-своему, как в прошлом
и позапрошлом веке.
-- И кое-кто неплохо? -- припомнил Виталий брату его слова.
-- Везде кто-нибудь живет неплохо. Но при этом всегда стреляют.
-- Что ты имеешь в виду?
-- Наркотики, конечно. Неужели для тебя это новость? Не поверю.
-- Караваны из Афганистана?
-- Караваны, одиночки, самолеты, вертолеты, героиновые цеха" поставки в
Россию, в Европу, в Америку, черт побери" -- перечислил Алексей. -- Здесь
все крутится вокруг этого. Можно с гордостью сказать: мы кормим всю Россию
"дрянью", как называют здесь, к примеру, анашу.
-- И в Америку, говоришь? -- аккуратно направил разговор Виталий.
-- А что ты думаешь? -- Алексей проглотил вторую рюмку, и ему стада
заметно легче, средство сработало, -- Послы только об этом и говорят,
наблюдатели из ООН -- то же самое. Здесь лежит магистраль из "золотого
треугольника" на Запад, и это конечно же их волнует. Хотят перекрыть. А
думаешь, что-нибудь у них получится? Шиш! Ты считаешь, я за свою зарплату
или любой полевой офицер подставим голову под пули? Он сидит на своей
заставе или а своем лагере и думает только о томг как защититься от
очередного налета, и при этом сам курит травку.
-- Что же ты отсюда не уедешь? Алексей пристально взглянул на старшего
и криво усмехнулся:
-- А это? -- Он пошевелил пальцами, будто мусолил деньги.
-- Значит, деньги здесь есть?
-- Хочешь войти в бизнес? Валяй. Конечно же мне кое-что перепадает,
когда сведешь человека с человеком или сумеешь подать информацию прессе так,
как это нужно людям. Хочешь связаться с мафией? Давай мы с тобой создадим,
фирму "Братья Дудчики и К╟". Поставка "дури" и "дряни" оптом и в розницу".
Виталий видел, что брат находится в подавленном состоянии. Конечно, тут
сыграла роль тяжелая болезнь и смерть жены, но дело не только в этом. Брат
устал от Азии, от бесконечной нарковойны и наркобизнеса с их беспредельной
жестокостью.
-- А что, если я предложу тебе кое-что более серьезное? Может быть,
даже более опасное, чем ваши дела.
-- Более опасного дела, чем наркотики, не существует, -- настороженно
ответил младший брат. -- Надо все время ходить со снятым предохранителем, но
и это не поможет: слишком большие деньги.
-- То, что я держу на уме, -- это очень большие деньги. Но на это надо
решиться.
-- Родину продать? -- ухмыльнулся брат. Виталий вздрогнул, что-то
бесовское мелькнуло во взгляде и ухмылке Алексея.
-- Что ты шарахнулся от меня? -- Брат наливал третью рюмку. --
Работаешь ты при секретах, так что продать можешь только их. Давай выпьем.
Если ты имеешь в виду то, о чем я подумал, то я не против попробовать.
Они выпили и закусили.
Дудчик, который полтора года обмозговывал этот разговор, растерялся,
когда его обдуманный им до мелочей сценарий до такой степени не совпал с
действительностью. Он предполагал долго водить брата кругами, постепенно
приближаясь к истине. Он хотел сначала заронить в его сознание мысль об
огромной ценности информации, которую можно раздобыть, объяснить свою
человеческую позицию, свою ненависть к армейской верхушке и лишь потом
намеками и недомолвками подготовить почву для прямого предложения. Алексей,
почувствовав эту. паузу и эту растерянность, пришел ему на помощь:
-- Да что ты удивляешься? Поживи тут немного и станешь циником. Тут все
думают о том, как схватить большой кусок и унести его в свою норку так,
чтобы никто не успел отобрать. А тебя я знаю тридцать пять лет, что ты
можешь от меня скрыть? Говори прямо -- я угадал или нет?
Виталий уже справился с собой, поняв, что брата не удивить и не
напугать словами "измена Родине" и "предательство".
-- Ты бы согласился помочь? -- спросил он.
-- Нет.
Старший брат с недоумением посмотрел на младшего:
-- Почему?
-- А что ты мне кота в мешке суешь? Кроме того, всегда лучше сначала
сказать "нет": предложат больше. -- Алексей лукаво улыбнулся.
-- Да, я вижу, азиатские штучки привились тебе. С родным братом
торгуешься.
-- Я еще не торгуюсь. Я еще не слышал ничего по делу, а ты уже
спрашиваешь о согласии. Что у тебя есть? Сколько будет в моей доле? Каков
риск? Каков план? Что я должен сделать? Могу задать еще десять, двадцать
вопросов. И пока я не получу на все вопросы точные ответы, я за дело не
возьмусь.
Такой подход не мог не нравиться старшему Дудчику: так и делаются
настоящие дела -- обстоятельно, неторопливо, вдумчиво и систематично. Он не
стал излагать свои идейные взгляды. Кажется, это вовсе не интересовало
Алексея. Укатал его Таджикистан, жара, наркотики, смерть подруги, полная
бесперспективность жизни в этой стране. И Виталий принялся во всех
подробностях излагать деловую часть своего предложения.
Алексей больше не притрагивался к водке. Он сидел и слушал.
Когда Виталий остановился передохнуть, Алексей уже закончил еду и был
готов задать свои десять -- двадцать вопросов.
-- В качестве твоей информации я не сомневаюсь. Ты специалист надежный
и туфту гнать не будешь. Провокацией это быть тоже не может: ты мне все-таки
брат. Мне лишь непонятно, почему ты прилетел в эту глухомань, если
покупатели в первую очередь сидят в Москве? Почему ты не рванешь просто на
Запад, положив дискету в карман?
-- И куда я приду с ней на Западе? В Интеллидженс сервис? Они у меня
заберут ее и дадут под зад коленкой. Вот и все. А в Москве вокруг
иностранцев крутится слишком много людей, которые пытаются им что-нибудь
всучить или что-нибудь у них украсть. И спецслужбы, и уголовщина там держат
ухо востро. При малейшем подозрении меня там раскрутят в один момент. Я не
самоубийца. Я не хочу в Лефортово и не хочу лежать с утюгом на животе.
-- Думаешь, здесь будет проще связаться с нужными людьми?
-- А разве нет? Разве мало здесь консульств с профессиональными
шпионами? А представители ООН, среди них разве нет цэрэушников?
-- Есть. Пожалуй, я даже уверен насчет одного человека из английского
консульства. Подойдет?
-- А какая разница? Они все в НАТО.
-- Что ты собираешься им показать? У тебя должен быть презентационный
материал.
-- Конечно. Нужен только компьютер с принтером, и я распечатаю
несколько документов, которые должны их полностью удовлетворить. Для
затравки, конечно. Данные поддаются проверке, так что они быстро выяснят,
что им предлагают не дезинформацию.
-- Сколько ты хочешь выделить мне? Назови цифру, как говорят в Одессе.
Виталий испытующе посмотрел на брата. Перемены, происшедшие в нем за
последние годы, не радовали душу. Он решил на время забыть о честной
"братской" половине, которую собирался предложить. Пожалуй, в этой ситуации
лучше ему остаться старшим партнером, чтобы брат чувствовал его влияние.
Весомо помолчав, он произнес:
-- Двадцать процентов.
-- От какой суммы? -- последовал быстрый вопрос.
-- Я собираюсь требовать два миллиона. Алексей присвистнул:
-- Губа у тебя не дура.
-- У меня информация "не дура". Такого материала у них никогда не было.
Пойми, они же тратят миллиарды, -- Виталий с напором проговорил это слово,
будто камень перекатил во рту, чтобы Алексей ощутил всю серьезность дела. --
А тут не надо спутники на "шаттлах" запускать: переведи на мой счет в
швейцарском банке сумму -- и получи дискету.
-- Если ты говоришь "двадцать", то я должен сказать "пятьдесят". Где
сойдемся?
-- Двадцать пять.
-- Сорок, и ни цента меньше. Уступаю тебе только как старшему. Но если
ты накинешь восемь процентов, то я скину семь и еще оплачу счет за ресторан.
Получится тридцать три и три в периоде. Идет?
Виталий, выдержав соответствующую паузу, согласился:
-- Хорошо, Алексей. Пусть будет ровно треть, это справедливо. Брат
налил:
-- За успех в нашем... надежном деле. -- И закусив, продолжил: --
Сейчас съездим и найдем принтер. Сколько ты пробудешь в наших "курортных"
краях?
-- Завтра улечу.
-- А как же наши дела?
-- На покупателя ты должен выходить сам. Я не могу даже здесь
встречаться с иностранными гражданами. При моей должности это сразу вызовет
подозрения. В том и состоит твоя задача, чтобы аккуратно, не привлекая
внимания, найти нужного нам человека. Вот что я думаю о мерах
безопасности...
* * *
Через час Алексей просматривал "загрифованные" бумаги, выходящие из-под
каретки матричного принтера. Он небрежно покачивал ногой, сидя на столе, и
читал их по диагонали. Виталий наблюдал за реакцией младшего брата.
Пытается сделать вид, что ему все нипочем. Так было и в детстве --
вечное самоутверждение перед старшуном, попытка доказать, что он
самостоятелен и его ничем нельзя удивить. Виталий внутренне усмехнулся: это
тебе не анашой приторговывать.
-- Не боязно? -- спросил он.
Алексей посмотрел на брата. Тот явно чувствовал себя "большим боссом".
Оно понятно: "стратегическое планирование", "пятьдесят миллионов двигаются
направо, остальные налево, авиации не будет, потому что летчик заболел". Эх,
теоретики штабные, компьютерные войны, чашечка чая перед пультом с ядерным
ключом. Тьфу! Что ты знаешь о страхе, дурилка картонная.
-- Виталик, -- с непонятным выражением в голосе сказал младший, --
хочешь, я тебя отвезу заночевать на заставу? Если тебе повезет, то ночью
будет обстрел из минометов с той или с этой стороны границы -- это делается,
чтобы наши залегли на сутки и вызвали подмогу и вертолеты из дивизии.
Соседние заставы тоже займут круговую оборону, и мимо них спокойно пройдет
караван, везущий товара на миллион долларов, который где-нибудь в Гамбурге
среди ихних "пидоров" будет продан за десять миллионов. Долларов! Не марок.
И не рассказывай мне про страх.
Виталий настороженно поглядел на брата. Полевой синдром, нервы сдают,
когда человек долгое время находится в условиях постоянной физической
опасности. Привыкая к непосредственной угрозе смерти, он утрачивает
способность к долгосрочному планированию, жизнь кажется ему зыбкой и
наполненной случайностями. Это плохое качество для того дела, к которому он
привлек брата.
-- Будь осторожен, Алексей, -- сказал Виталий. -- Я понимаю, что такое
непосредственная опасность. Но мы с тобой не в разведку идем в четвертый раз
за одну неделю. Здесь опасность не такая явная, но не менее серьезная. Кроме
того, мы рискуем не за идеи и не за зарплату, которую не выплачивают третий
месяц подряд, мы рискуем за настоящую жизнь, а желающих урвать себе этот
кусок очень и очень много. Наберись терпения и выдержки.
-- Тебе бы в замполиты, -- с показным почтением отозвался младший брат,
-- в полевой лагерь -- поднимать боевой дух, воспитывать стойкость и
мужество к лишениям и тяготам. Давай мы лучше о деле. Как мы с тобой будем
держать связь?
-- Звони. Я продумал кодовую таблицу, сейчас выведу на листок. Говорить
будешь очень аккуратно: чем черт не шутит, меня могут прослушивать. Вот
смотри: "веселился" на крестинах -- значит, вел переговоры с
заинтересованным лицом. "Родился мальчик" -- это означает, что они согласны
заплатить задаток, последние три цифры веса ребенка -- это сумма задатка.
Например, "три килограмма пятьдесят граммов" -- это готовность выдать
пятьдесят тысяч наличными. -- Виталий поднял глаза на скептически слушающего
брата. -- И мы на это не соглашаемся. Задаток за сведения должен превышать
сто тысяч, иначе это сигнал, что к нам относятся несерьезно. "Девочка" --
значит, тянут резину, проверяют, требуют подтверждений, но в принципе
согласны.
Алексей вздохнул:
-- А если родилась "неведома зверушка", значит, я лежу с утюгом на пузе
или с включенным паяльником в заднице и прощаюсь с тобой, брат. Последняя
цифра -- число часов, которые мне осталось жить. Ладно, давай твою кодовую
таблицу, выучу. Осторожность не повредит, тут у нас тоже много любопытных --
не меньше, чем в Москве.
Братья на час занялись оговариванием тонкостей кодированной связи.
-- Вот этот листок -- главная ценность. -- Виталий подал бумагу со
списком из двух десятков пунктов. -- Это список материалов, которые я готов
предоставить сразу или по частям, в зависимости от того, как договоримся. Не
раскрывай его сразу. Перечисли часть пунктов устно. Отдавай список только в
том случае, если уверен, что имеешь дело не с посредником, а со штатным
работником спецслужбы.
Алексей на этот раз внимательно прочитал бумагу от начала до конца.
-- Это же целая библиотека, -- сказал он с неподдельным удивлением.
-- А я тебе о чем? -- не без гордости хмыкнул Виталий. -- Я положил на
это полтора года ежедневного труда. Если это вывозить за границу в виде
бумажных листов, понадобится грузовик. А ты все не хочешь понять, насколько
серьезен мой товар.
-- Наш, -- поправил брат. -- Я в доле.
-- Конечно, конечно, -- успокоил его старший. -- Но товар у меня, и я
хочу, чтобы ко мне относились серьезно. Самое важное -- надежный канал
выезда, мне не так-то легко выбраться за границу.
Алексея волновало другое.
-- Почему только два миллиона? "Эх, мальчишка!"
-- Будь я частным агентством Пинкертона в Нью-Йорке, я бы проставил
постраничную цену и сорвал с них миллионов двести пятьдесят. А будь я
разведкой Израиля, я бы блоку НАТО -- по старой дружбе -- выставил бюджетный
счет на два миллиарда семьсот одиннадцать миллионов долларов по
фиксированному золотому курсу. Но я всего лишь нищий полковник из нищей
страны, и мне больше не дадут.
Глаза Алексея сузились.
-- Не щурь глаза, -- предупредил его старший. -- Когда ты в детстве
начинал щуриться, я тебе сразу давал в лоб, пока ты не успел кинуться в
драку первым. Я тебя помню, задиру.
Младший рассмеялся:
-- Не советую: пока ты долбил по клавиатуре, я не пропускал занятий по
"рукопашке". Здесь это бывает необходимо. Так что давай жить дружно, а то...
-- последовало два резких выпада, демонстрирующих боевое искусство младшего
брата.
-- Стоп, -- поднял руки старший, -- лучше будем играть в "магазин":
продайте товару на шестьсот шестьдесят шесть тысяч долларов, такова,
кажется, твоя доля?
-- И шесть в периоде, -- подтвердил Алексей. -- Не божеская какая-то
цифра получилась -- число зверя. Давай добавим процент из суеверия?
-- Отнимем, -- сделал встречное предложение старший брат.
-- Оставим, -- рассмеялся Алексей, но глаза его были все такими же
холодными.
Когда последние распечатки были сделаны, Виталий вынул дискету из
гнезда и спрятал ее в карман.
-- Дай мне дискетку, -- протянул руку Алексей. -- Давай-давай.
-- Зачем? Все, что на ней было, я распечатал. Может быть, ты думаешь,
что на ней все сто пятьдесят мегабайт? Та дискета совсем другая, она к
"зипу", а не к дисководу. Лишних копий быть не должно.
-- Не читай мне курс молодого бойца, а дай на всякий случай дискету.
Виталий протянул дискету:
-- Хорошо. Только думай, что делаешь. Помни свое "число зверя".
* * *
Они прощались в душном буфете аэропорта. Десятилетняя дочка Алексея,
которая улетала вместе с дядей в Москву, ела импортное мороженое -- красивое
и с вязким химическим вкусом. С ней никак не удавалось завязать разговор,
она думала о чем-то своем, замкнувшись после первой в ее жизни смерти.
Алексей опять заказал сто граммов -- "стремянных" -- и теперь глядел на
брата слегка осоловевшими глазами. Виталий обильно потел и все подливал себе
минеральную воду из двухлитровой пластиковой бутылки. Вода с каждой минутой
становилась все теплее и противнее. Алексей заговорил, уставившись в
пространство:
-- На перевале Талдык мы остановились сменить колесо, рассчитывая
догнать колонну минут через пятнадцать. Нас было трое в машине:
сержант-водитель, полевой капитан и я. Мы корячились на холоде -- была зима,
-- когда на перевал вьшетел на полной скорости джип "чероки". Он пер в гору,
как по шоссе. Позади на станине -- крупнокалиберный спаренный пулемет.
Разнести нас таким в клочки -- дело одной секунды. В машине четверо, все
таджики. Нас положили на землю и допросили. Они выяснили, что наша колонна
идет впереди. Затем главный из них поднял меня и спросил: "Это тебя я видел
в доме Довлата?" И я мгновенно вспомнил его в костюме-тройке и назвал по
имени: "Да, Вазим". -- "Возех, -- усмехнувшись моему страху, поправил он. --
Что за ребята с тобой?" -- "Обычные ребята, -- заверил я его. -- Они ничего
не видели и ничего не скажут". -- "Теперь не скажут", -- подтвердил он и
выстрелил в затылок одному и в лоб другому. Потом он дал команду, и
пулеметчик разнес в щепки наш "газик". "Прости, дорогой, -- обратился он
снова ко мне. -- Ложись полежи лицом вниз, пожалуйста". И я минут двадцать
лежал, ожидая пули, пока приближалась и проходила мимо колонна из шести
грузовых машин. По-моему, "Уралов". "Все, Алексей, -- разрешил он мне
встать. -- Не сердись, пройди пешком. Передавай привет Худайбердыеву. Скажи
Довлату, что Возех никогда не огорчает друзей. Я появлюсь в городе нескоро.
Месяца через два". И они ушли на большой скорости вслед за колонной.
Алексей помолчал, крутя в руках пустую рюмку.
-- А ты говоришь: "Леша, малыш, будь осторожен". Я буду осторожен, как
крыса, брат, и сделаю все, чтобы вырваться из этой проклятой дыры.
* * *
В самолете Виталий откинулся на спинку кресла, пристегнувшись ремнем,
помог устроиться племяннице, молча застывшей с книжкой в руках в кресле
возле иллюминатора.
-- Когда ты в последний раз была у нас, Лариска? -- мягко спросил ее
Виталий.
-- Не помню, -- ответила девочка.
-- Или ты вовсе не была?
-- Была.
-- А сестричку Катю помнишь?
-- Помню, -- пожала худенькими плечами девочка.
Вот и весь разговор с ребенком. Ну да ладно, у жены с дочкой лучше
получится.
Дудчик погрузился в долгие размышления, анализируя ситуацию и возможные
варианты ее развития. Реакция брата на предложение оказалась в чем-то
неожиданной. Алексей просто сломался, человек быстро и навсегда меняется,
попав в боевую обстановку. Он явно готов теперь на многое, чтобы убраться
как можно дальше из страны, и -- что было опасно -- может превысить
необходимый риск.
Что-то стояло теперь стеной между Виталием и Алексеем. Он так и не смог
поговорить с братом по душам, объяснить, что на этот шаг его почти неодолимо
толкает сила ненависти и бессильной ярости против жирующих паразитов. Но
Дудчик чувствовал, что брат не поверил бы ему, а если бы и поверил, то
постарался бы отстранить от дела партнера-идеалиста. В жестокой таджикской
каше, сваренной из политики и наркодолларов, все решали сила и деньги.
Дудчик с удивлением обнаружил, что операция вышла из стадии теоретических
выкладок и ночных фантазий и... стала развиваться по своим собственным
законам. Виталий почувствовал, что его бессильная ярость требует теперь
силы, она жаждет разрядиться, а казавшийся прежде второстепенным денежный
вопрос диктовал необходимость быть твердым и осторожным даже в отношениях с
братом. Странное дело, не найдя точек соприкосновения в личных взглядах, они
без труда пришли к деловому сотрудничеству. Что ж, так и должно быть, какие
могут быть сантименты в крупном и рискованном предприятии.
* * *
Через два дня Алексей Дудчик, стоя по пояс в прохладной воде открытого
бассейна, разговаривал с господином Нейлом Янгом, атташе по вопросам
культуры английского посольства. Между гостями плавали на толстой пробке
подносы с миниатюрными бутербродами с лососиной, стаканами вина и виски,
банками пива. Происходило это во дворце -- иначе не назовешь -- министра
социального обеспечения. Он устроил сегодня мальчишник в честь какого-то
местного праздника -- то ли Дня труда, то ли Поминовения.
-- Нейл, -- сказал младший Дудчик, -- а почему вы приехали сюда на
должность атташе по вопросам образования и культуры?
-- This is my job, -- ответил Янг с неподражаемой английской
интонацией, которую никогда не повторить иностранцу, если он не обучался в
специальной школе ГРУ для внешних разведчиков.
-- Я понимаю, что это ваша работа, я спрашиваю только о названии
должности. Если я не ошибаюсь, в Кении вы были военным атташе?
Англичанин усмехнулся:
-- Война -- древнейшее из искусств, я думаю, что фехтование дубиной
изобрели несколько раньше, чем наскальную живопись.
-- Нельзя не согласиться. -- Алексей приподнял бокал. -- Вы ведь
наверняка военный в отставке. Это так?
-- Может быть, -- согласился Нейл. -- Я прослужил двадцать лет в
десантных войсках Королевского флота и вышел в отставку в чине майора.
-- Ваше здоровье, господин майор. То-то я замечаю, что вы предпочитаете
общество военных и политиков, а не пропадаете в развалинах и музеях.
-- Чем вызван ваш интерес, Алексей? Это грубый образец попытки
завербовать меня? Или российские власти потребуют моей высылки? Признаться,
я бы не прочь: мне надоела жара и запах вашей травки.
-- Я разговариваю с вами как сугубо частное лицо и хочу задать только
один вопрос.
-- Так задайте его, и с вашим волнением будет покончено.
Алексей поставил пустой бокал на поднос и взял с него банку "Гиннесса",
аккуратно вскрыв ее так, чтобы не напустить пены в бассейн.
-- Нейл, что бы вы сказали, если бы я попросил вас передать в
соответствующие руки несколько документов? Я хочу, чтобы, -- Алексей сделал
нажим на следующее слово, -- соответствующие люди проверили их подлинность и
ценность. Каков был бы ваш ответ?
-- Вашему ведомству следовало бы знать, что я был на службе военным
психологом и занимался этическим воспитанием личного состава. Именно поэтому
я сейчас специализируюсь на гуманитарных вопросах. Я ответил бы вам, что это
очень неловкая провокация. Вы несете мне документы, снабженные страшными
грифами "Совершенно секретно", "Экземпляр единственный", "После прочтения
сжечь", а меня берут под руки люди из ФСБ, предъявляют видеосъемку, снимают
отпечатки пальцев и выдворяют со скандалом из страны. И я в наказание за
неосторожность получаю назначение в еще худшую дыру, где вместо бассейна
будет грязная река с пиявками и аллигаторами. -- Англичанин отсалютовал
Алексею бокалом и повернулся в другую сторону, направляясь "вброд" к
американским и немецким коллегам из дипломатического корпуса.
Алексей сощурил глаза. Глядя на стриженный по-военному затылок
британца, он представил, как в него врезается, разбрызгивая пиво, жестяная
банка "Гиннесса". Он рассчитывал хотя бы на минимальный интерес, малейшую
готовность выслушать предложение.
-- Алексей, -- окликнули его.
Дудчик разглядел среди голых тел участников этого в высшей степени
неофициального приема двух знакомых, которых он не без причин сторонился
последние полгода. Алексей махнул им рукой и, разгребая воду, подошел:
-- Мои приветствия.
Заместителя министра социального обеспечения звали Довлат Худайбердыев.
Рядом с ним стоял бородатый человек, тот самый, кто передавал "другу
Довлату" слова о дружбе на перевале Талдык в мае этого года, когда рядом еще
продолжали агонизировать тела двух русских ребят.
-- Алексей, оказывается, ты забыл передать мне привет от друга, --
укорил его Довлат.
Возех широко улыбнулся и протянул руку:
-- Я рад, что имею приятную возможность снова встретиться.
Дудчик отчетливо понял: этот человек считает, что после оказанной им
услуги -- когда он мог убить, но не убил -- Алексей должен испытывать к
этому профессиональному убийце самые теплые чувства.
Очевидна, он только что рассказал замминистра, как смешно выглядел
Алексей, уткнувшийся носом в пыль, и тот сумел оценить и комичность
ситуации, и любезность своего друга. Что и говорить, ведь по всем правилам
сопровождающий колонну не имел права оставлять русского свидетеля. То, что
он бросил его посреди гор без припасов и средств передвижения, но не отнял у
него жизнь и даже оружие -- это была поистине азиатская услуга. И теперь он
готов был принять приличествующую случаю благодарность.
Алексей подал руку:
-- Здравствуйте, Возех. Все ли у вас благополучно?
-- Слава Аллаху! Вы напрасно не передали моих слов, потому что Довлат
волновался, отчего меня так долго нет. Я рассчитывал, вы скажете ему, что я
жив и здоров, буду месяца через два. -- Он с укоризной посмотрел на Алексея.
Дудчик понял, какой мелочи он обязан тому, что остался жив. Не будь
этого малого случая -- необходимости передать весточку, он бы "раскинул
мозги" по дороге вместе с капитаном и сержантом.
-- Я не догадался, что это важно, -- вполне честно объяснил он. -- И
подумал, что следует как можно меньше говорить на эту тему...
Легкое презрение скользнуло по губам Возеха. Он видел перед собой
глупого человека, который не умеет быть благодарным и не понимает тонкостей
взаимоотношений мужчин. Воин совершил глупую ошибку, оставшись без прикрытия
на перевале, но получил в подарок жизнь из уважения к его другу. Но он не
отправился, бросив все дела, чтобы передать этому другу поручение и выразить
свою глубокую благодарность, а, наоборот, сторонится его, потому что не
хочет признать услугу и выполнить долг чести. Это не воин, это не мужчина.
Это просто русский, человек без чести.
-- Ну ничего, ничего, -- успокоил русского офицера Довлат. --
Недоразумение уже выяснилось. Алексей просто не понял тебя, Возех, он хотел
как лучше.
Бешенство вскипало в Алексее. Перед ним были, враги, откровенные враги,
которые и относятся к нему, ко всем русским, как к чужакам. Все их понятие
жизни -- это понятие рода. Все, что полезно моему роду, -- хорошо. Все, кто
не относятся к моему роду -- враги. Для него убить двух чужаков на дороге --
поступок, который никак не может отяготить совесть, потому что он убил,
во-первых, неверных, а во-вторых, они могли чем-то повредить доставке груза
оружия, или наркотиков, или ворованных баранов, черт бы их всех побрал --
двуногих и четвероногих баранов с одинаково твердыми лбами!
-- О чем вы секретничали с Нейлом? -- улыбаясь, небрежно
поинтересовался Довлат, -- Вербуешь его между делом?
-- Разве что на охоту, тура подстрелить. Худайбердыев отвлек его в
сторону, оставив Возеха одного:
-- О, Нейл отменный стрелок. Я был с ним в горах, он вообще очень
крепкий человек.
-- Бывший морской пехотинец, -- запустил на пробу Алексей.
-- Вот как? -- изобразил удивление Худайбердыев. -- Послушай, Алексей,
-- сказал он совсем другим, доверительным тоном, когда они отошли на
достаточное расстояние. -- Я понимаю твои чувства. Но ты ведь не первый год
в нашей стране. В Москве ты тоже встречаешься с бандитами, которые вечером
стреляли в людей, а утром ходят по вашей Думе и чувствуют себя хозяевами
страны. Возех -- мелкая фигура, и он считает -- по своим диким горным
понятиям, -- что оказал тебе большую милость. Пойми, самое главное, что ты
остался жив, и я рад этому. Мы вынуждены держать нейтралитет с этими горными
феодалами, потому что у нас не хватает сил навести там порядок. Но ведь и у
вас нет этих сил. Поэтому надо или работать в той обстановке, какой она
сложилась, или вовсе уезжать из этой страны.
-- Честно сказать, я об этом и думаю, -- вполне искренне сказал
Алексей, у которого все-таки стало немного легче на душе от слов Довлата.
-- Будет жаль, если ты покинешь страну, потому что ты один из лучших
специалистов. Ты умеешь правильно видеть ситуацию, и ты один из немногих
среди военных, с кем мы по-настоящему плодотворно сотрудничали все это
время.
Это было правдой. Довлат являлся известным журналистом, который
вернулся в страну, как только речь зашла о ее независимости, и стал
действующим политиком. Он быстро превратился в одного из лидеров
демократической оппозиции в стране, где клан Рахмонова захватил власть и
силился ее удержать. Ему пришлось пойти на уступки и включить в
правительство представителей демократической и исламистской оппозиции, чтобы
сохранить достаточное влияние хотя бы в пределах Душанбе. Именно тогда
Довлат стал заместителем министра социального обеспечения. На севере шли
непрерывные бои и стычки. Наблюдатели ООН и российские войска не давали
развязаться полномасштабной гражданской войне. Со стороны Узбекистана,
Пакистана, Афганистана подпитывались исламисты, все более набирая
политический и военный вес. Демократической оппозиции приходилось плохо, она
теряла сторонников. В ее представителей начали стрелять. И за всем этим
стояли героиновые деньги.
Алексей, с которого схлынула ярость, представил себе всю трудность
положения Худайбердыева, который балансировал на столь тонком азиатском
канате, что казалось, будто он просто парит в воздухе. Алексей почувствовал
неловкость:
-- Я еще никуда не сбежал, Довлат, не прощайся со мной. Это просто
усталость и упадок сил после похорон.
-- Каких похорон? -- удивился Худайбердыев.
-- Разве ты не знал? Четыре дня назад скончалась моя жена...
-- Лиза? -- Лицо Довлата отразило искреннее переживание. -- Я ничего не
знал, меня не было две недели, и мне никто ничего не сказал. Мои
соболезнования, Алексей. Я позволяю приставать к тебе с пустяками, а у тебя
такое горе. Как же дочка?
-- Отправил к брату в Москву. Довлат покачал головой.
-- Не будем об этом, -- предложил Алексей, -- Как твои дела?
-- А разве ты не понимаешь? Деньги и оружие у исламистов, у торговцев
наркотиками, у правительства. Что у нас? Пятьдесят наблюдателей ООН,
гуманитарная помощь, неопределенные обещания -- но только в том случае, вели
мы сумеем перекрыть ноток наркотиков, которые идут в Европу, а оттуда и в
Америку. Нас сминают. Я боюсь, в этой стране прольется большая кровь.
Худайбердыева громко позвали из какой-то оживленной группы людей.
-- Извини, Алексей, надо помогать хозяину вечеринки. Заглядывай ко мне
безо всякого стеснения. Я теперь понимаю, отчего ты сторонился меня в
последнее время: ты подумал, что я заодно с этими убийцами. А я просто не в
силах отдать их под трибунал.
Алексей вылез из бассейна и присел на шезлонг. Кожа мгновенно высохла,
и стало горячо. "Не суетись, старик, -- говорил он себе. -- Ты же понимаешь,
что отсюда надо убираться. А потому надо думать, кто сможет серьезно
отнестись к твоему предложению. Разве ты предполагал, что торговать
государственными секретами так же просто, как пирожками? Налетай,
торопись..."
Глава третья. Обмен ударами
Тревожный звонок раздался, как и положено, на рассвете:
-- Слушаю, Пастухов.
В телефонной мембране, не вмещаясь в диапазон, рокотал низкий голос
Боцмана:
-- Здравствуй, Пастух! Сережа? Не разбудил?
-- А, Боцман. Не беспокойся, в деревне утро раннее. Что случилось?
Было понятно, что без серьезных причин Боцман не станет тревожить в
такой час.
-- Есть дело, Сергей, -- подтвердил голос. -- Пересеклись мы тут с
одними "братками"... Последовал быстрый вопрос:
-- Ты ранен? Муха?
-- Господь с тобой, Пастух. Чтобы такая шантрапа меня или Муху
завалили. Но офис мне подпортили. "Хлопушек" накидали.
-- Еду.
-- Не торопись так. Тут служивые пишут пока свои протоколы, осколки
собирают, соседей опрашивают. Захвати с собой и Артиста, если по дороге.
-- А Док?
-- Док пока не отвечает. Поискать надо в этом его обществе ветеранов.
Ты сам-то как?
-- В порядке. Еду, -- коротко ответил Пастух. Из кухни выглянула
встревоженная Ольга, жена:
-- Куда ты? Опять?
Пастухов вздохнул и укоризненно покачал головой:
-- Что "опять", Оля? -- Всего лишь съезжу в Москву и навещу Боцмана.
Он видел: Ольга не верит. Ох уж это женское сердце-вещун. Пастухов
всегда терялся под взглядом ее глаз -- и когда, еще в погонах, убывал в
Чечню, и потом, когда, выкинутый из армии, пропадал вдруг на неделю, а то и
на целый месяц. Но ведь возвращался же, всегда возвращался... Пока.
-- Оленька, кто-то пробует угрожать Боцману, его с ребятами "Набату".
Надо съездить и задействовать мои связи.
По тому, как глаза жены налились слезным блеском, Пастухов понял,
почуял, что предстоящее дело будет не таким простым, как ему показалось с
ходу. Предчувствиям Ольги можно было