Оцените этот текст:




     Изд. Москва "ЭКСМО-ПРЕСС", 1998
     OCR Палек & Alligator, 1998 г.





     К  окраине  городские  огни  редели,  в  районе  аэропорта  от сплошной
электрической  россыпи оставались  отдельные, беспорядочно  разбросанные  на
темном  фоне  светляки;   тем  отчетливей   выделялась  параллельная   курсу
взлетающих  самолетов  цепочка  ртутных  светильников над  Восточным  шоссе,
которая   пронизывала  широкое  кольцо  зеленой  зоны   и  обрывалась  перед
традиционным жестяным плакатом "Счастливого пути! ".
     Здесь покидающие Тиходонск машины врубали дальний свет и на разрешенных
сорока  прокатывались мимо  стационарного поста  ГАИ,  чтобы,  оказавшись  в
черном  желобе  отороченной  лесополосами  трассы,   ввинтиться   наконец  с
привычной скоростью в упругий душный воздух.
     Сейчас  высоко поднятая  над землей  стеклянная  будочка  пустовала. Не
знающие   об  обязательности  ночных  дежурств,   с  облегчением  нажимающие
акселератор водители не придавали этому  значения, как не обращали  внимания
на  проскальзывающие  в  попутном  направлении  радиофицированные  машины  с
номерами одинаковой серии.
     Скрытые от посторонних глаз события этой ночи становились явными только
через  восемнадцать  километров,  там,  где  половину  трассы  перегораживал
желто-синий "УАЗ" с включенным проблесковым маячком, мельтешили  белые шлемы
и портупеи.
     Видавший  виды нелюбопытный "дальнобойщик", привычно повинуясь отмашкам
светящегося  жезла,  выводил  свою фуру на встречную полосу,  объезжая яркое
световое  пятно,  в  котором  мельком отмечал косо  приткнувшуюся  к обочине
"шестерку"  еще одного глупого  частника,  на  своем опыте убедившегося, что
ночная езда таит гораздо больше опасностей, чем преимуществ.
     А  другие глупые  частники, завидев беспомощно растопырившуюся дверцами
легковушку, примеряли ситуацию на себя, до предела снижали скорость, обращая
бледные  встревоженные  лица  к  скоплению  служебных  машин, к  занятым  не
поддающейся беглому  пониманию  работой людям  в форме и штатском, но резкие
взмахи жезлов и злые окрики затянутых в черную кожу гаишников заставляли  их
топить педаль газа и восполнять недостаток увиденного предположениями, среди
которых было и успокаивающее -- о происходящей киносъемке.
     Действительно, софиты  и  яркие  прожектора на  восемнадцатом километре
присутствовали  и,  подключенные  к  упрятанным  в  спецмашины  генераторам,
ослепительно  высвечивали  белый  порошок  безосколочного  стекла  на жирном
черном  гудроне, впечатанные  в  него  обкатанные  кругляши  гравия,  потеки
мазута,  камешки  и блестящие латунные  цилиндрики,  каждый из которых Сизов
обозначал бумажными трафаретками с аккуратно вырисованными цифрами. И съемка
действительно  велась,  только  не  кинокамерой,  а  тремя фотоаппаратами  и
видеомагнитофоном.
     Щелк, щелк... Откатившийся к самой кромке  трассы жезл регулировщика --
точь-в-точь  как  те, которыми размахивают ребята  из группы  заграждения  и
которые  никто  не  думает  фотографировать.  След  рикошета  на  лоснящемся
асфальте, рваный  клочок  металла с  остатками желтой автомобильной  краски,
темные, сливающиеся с фоном пятна -- еще одну лампу сюда, нет, в самый низ и
поверни, под косым углом -- щелк, щелк...
     Исторгнутые   из   окружающего   мрака    мириады   комаров   и   мошек
загипнотизированно  роились  в  неожиданном  море  света,  кусали,  норовили
залезть в нос,  уши, глаза. Когда Сизов устанавливал  последнюю  трафаретку,
копошащаяся масса облепила лицо, вгрызлась в губы и веки. Освободив руки, он
резко выпрямился,  хлестнул по щекам, размазывая катышки напитавшейся кровью
слизи, брезгливо полез за платком.
     Щелк -- гильза под каллиграфически выписанным номером: семнадцать, щелк
-- непонятная выщерблинка, шелк, щелк...
     Вспышки  блицев  били  по  слезящимся  от  тысячеваттных  ламп  глазам,
усиливая раздражение.  Он  закрылся ладонью, попятился в тень,  отвернулся к
шелестящей лесопосадке и, ничего не видя, уставился в темноту.
     Со  стороны распахнутой,  точно на секционном  столе, машины доносились
лающие команды Трембицкого: "Камеру ближе! Доктор, мешок... Лицо --  крупно!
Странгуляционная, что ли? Шею давай!"
     Отснятые материалы увидит ограниченный круг людей, в конечном счете они
навечно  осядут  в  архивной  пыли  рядом  с  пухлыми  картонными   папками,
помеченными зловещим  красным ярлычком --  СК.  Сизов  еще  не  знал, какого
объема будет  дело, сколько фамилий  напишут на обложке,  но очень отчетливо
представил   стандартный   бумажный   квадратик  в  правом   верхнем   углу,
обыденно-канцелярский вид  которого  не соответствует исключительности того,
что он  обозначает:  смертная  казнь.  Раньше писали:  ВМН  --  высшая  мера
наказания, сути это не меняло.
     -- Что высматриваете в роще?
     Мишуев подошел, как всегда, неожиданно.
     -- Все гильзы отыскали?
     --  Семнадцать. --  Сизов, щурясь, повернулся. --  Утром будет видно --
все или нет.
     -- Посмотрите на обочине, там могут быть еще...
     Опытный человек, даже не заглядывая в багажник брошенной  "шестерки"  и
не  зная, что лежит на обочине под брезентом, мог предвидеть ядовито-красный
ярлычок в  конце  работы,  которая сейчас разворачивалась  на  восемнадцатом
километре.
     Об  исключительности  дела свидетельствовали многие  внешние  признаки.
Недаром столько машин, недаром собралось все руководство прокуратуры области
и УВД, недаром начальник отдела борьбы с  особо тяжкими преступлениями лично
дает  указания, а старший  оперуполномоченный собственноручно  отыскивает  и
нумерует гильзы.
     Сизов выругался.
     Считается,  если   все  подняты  по   тревоге,   задействованы   лучшие
сотрудники, начальство лично присутствует и осуществляет  контроль  -- это и
есть высшая  организация работы.  Только один человек на месте  происшествия
придерживался другого  мнения. Он  полагал,  что для  дела  было  бы гораздо
полезней, если бы большинство  присутствующих  мирно спали в своих постелях,
набираясь сил для завтрашнего: оценки ситуации,  анализа  фактов, логических
выводов, принятия глобальных управленческих решений.
     А  сейчас  что:   информации  --   ноль,   улики  рассеяны...  Собрать,
зафиксировать,  закрепить  их -- дело  узких специалистов, и  они занимаются
своей работой: важняк областной прокуратуры Трембицкий,  судебно-медицинский
эксперт, два криминалиста. Чем им  поможет многочисленное начальство? Только
следы затопчут!
     Завтра утром восстановленная  по крупинкам картина происшедшего попадет
в справки и отчеты, из которых тот же прокурор области почерпнет куда больше
полезной   информации,   чем  из   собственных  отрывочных   и  бессистемных
наблюдений. А отыскивать гильзы вполне мог молоденький сержант, для этого не
нужны опыт и знания сыщика с двадцатилетним стажем оперативной работы.
     Так думал  майор  Сизов, шаря по заросшей травой  обочине лучом мощного
фонаря  и  впустую  напрягая  уставшие глаза.  Впрочем, многие считали,  что
характер у него тяжелый.
     Очередной  приближающийся  по  трассе  автомобиль  не  среагировал   на
огненные отмашки поста заграждения, подкатил вплотную.  Значит, свои.  Разве
кого-то еще здесь нет?
     Сизов  выпрямился, незаметно массируя одеревеневшую  поясницу. Номер он
разобрать  не  мог,  но  по  движению  среди  прокурорского  и  милицейского
начальства  понял, кто  прибыл  на  восемнадцатый километр, еще до того, как
грузный Сергей Анатольевич выбрался наружу.
     Вот уж кому сам Бог велел спать-почивать: осведомленность,  достаточную
для осуществления общего руководства, представит суточная сводка, положенная
ровно  в  восемь  на  широкий  полированный стол, а  вникать  в  подробности
куратору административных  органов совершенно ни к чему.  Но нет --  презрел
неудобства,  окунулся  в самую  гущу  событий,  работает  наравне  со всеми.
Правда, толку... Велика еще сила инерции, ой, велика!
     "Отставить неуместную иронию!" -- почти услышал Сизов излюбленный окрик
Мишуева. Правда,  его самого начальник  до сих  пор одергивать  избегал. Но,
похоже, скоро начнет.
     Откуда-то сбоку вынырнул Веселовский.
     -- Видели?  --  кивнул  он  в сторону  неразличимых  отсюда брезентовых
холмиков. -- Мясорубка!
     Сизов пожал плечами.
     --  Дальность  почти  километр,  мощность  соответствующая. А тут --  с
десяти метров... -- И без всякого перехода спросил: -- Глаза не болят?
     -- А чего им болеть? -- удивился Веселовский. --  Я как огурчик -- даже
спать перехотел!
     --  Может,  тебя  и  комары не  грызут?  --  брюзгливо  спросил  Сизов,
расчесывая зудящую щеку.
     -- Грызут, сволочи, спасу нет! Почти всю кровь выпили.
     --  Ну  то-то  же,  --  нравоучительно пробурчал Сизов  и  попытался не
щуриться.
     -- Наших можно увозить? -- совсем рядом спросил начальник УГАИ.
     -- Еще немного, -- резко ответил Трембицкий. -- Доктор хотел посмотреть
выходные...
     Силуэт следователя напоминал вставшего на задние лапы волка.
     -- Привет, Вадим! -- окликнул Сизов. -- Скоро заканчиваем?
     -- Кто там? -- рыкнул важняк, вглядываясь в темноту, и сделал несколько
шагов  вперед.  --  Ты, Игнат? -- продолжил  он обычным голосом. -- Здорово!
Думаю,   за  час  уложусь.  Оставлю   оцепление,  по   свету  надо   сделать
дополнительный осмотр. Сейчас  все равно ни черта  не  видно и  спать охота.
Комары еще проклятые...
     Оборвав   фразу,  Трембицкий  заторопился   туда,  куда   переместились
прожектора и софиты и где судебномедицинский эксперт уже поднимал брезент.
     Потянуло холодным ветром,  сильнее зашумела роща, и Сизов подумал, что,
если оказаться здесь одному, этот шелест покажется зловещим.
     Между  деревьями  мелькнул свет, желтый круг выплыл на обочину, увлекая
за собой две темные фигуры.
     -- У нас появилась версия, что стрелять могли из засады в лесополосе...
     Фигуры приблизились. Мишуев с  тяжелым аккумуляторным  фонарем  в  руке
водил  по месту  происшествия  Сергея  Анатольевича и  старательно изображал
осведомленного, компетентного, активного руководителя.  Иногда эта  роль ему
удавалась,  особенно если  зрители не  были профессионалами. Осветив Сизова,
подполковник запнулся.
     -- Вы нашли гильзы на обочине?
     -- Ни одной.
     -- Надо будет утром тщательно все прочесать.
     Мишуев огляделся.
     -- Пойдемте, Сергей Анатольевич, осмотрим машину.
     Сизов  понял, что  Мишуев прокладывает маршрут таким образом,  чтобы не
столкнуться  с Трембицким. Следователь руководил осмотром и не терпел, когда
кто-либо забывал об этом.
     Начальство переминалось у своих машин, отмахивалось ветками от комаров,
переговаривалось вполголоса.
     Сизов подошел к стоящим в стороне сыщикам, вгляделся в огоньки сигарет,
кое с кем поздоровался.
     -- Есть что-нибудь?
     --  Кажется, нет.  --  Фоменко  протянул жменю  семечек. Сизов  покачал
головой.
     -- Заедаешь?
     Фоменко втянул голову в плечи и оглянулся.
     --  Слышно, да? Я  ж дома, вечером, в постели,  под одеялом, -- шепотом
зачастил он. -- Кто ж знал, что ночью поднимут...
     -- И чего  ж  ты здесь наработал? -- с явственно различаемым презрением
спросил Сизов.
     --  А  что, все нормально,  я ж на подхвате  -- прожектор  носил, шнуры
наращивал...
     --  Полный  ноль,  --  ни  к  кому не  обращаясь,  сказал  Веселовский,
неотрывно глядя в  сторону вскрытой  "шестерки".  --  Может,  наш  начальник
что-нибудь сейчас отыщет...
     Мишуев  подвел Сергея Анатольевича  к распахнутому  багажнику, посветил
внутрь, начал что-то  объяснять,  но Сергей Анатольевич  внезапно отскочил в
сторону, зажал рукой рот и,  круто повернувшись, бросился  в темноту. Мишуев
обескураженно замолчал, посмотрел туда, где  находился начальник управления,
потоптался на месте и нерешительно пошел следом.
     --  Перестарался,  --  сказал  Фоменко.  -- Зачем непривычному человеку
такое показывать?
     -- А то не знаешь, зачем, -- проговорил Сизов и сплюнул.
     Через  некоторое время  Мишуев и Сергей  Анатольевич  присоединились  к
группе  руководителей.  Мишуев говорил  что-то  громко и  возбужденно, потом
направился к сотрудникам своего отдела.
     -- Курите? А работы больше нет?
     Чувствовалось,  что  всплеск  активности  призван загладить  допущенную
неловкость.
     -- Почему  преступники бросили машину? Никто не знает! А между  тем это
важная деталь. Значит, что?
     Подполковник  требовательно посмотрел  на Веселовского,  потом  перевел
взгляд на Фоменко.
     --  Значит, надо выяснить:  каково  техническое  состояние  автомобиля,
может ли он двигаться и так далее...
     -- Завтра этим займутся специалисты, -- устало сказал Сизов.
     Мишуев пренебрежительно отмахнулся.
     -- Кто ждет  -- никого не  догонит!  Фоменко,  проведите проверку  всех
систем: запускается ли двигатель, есть ли ход, ну и тому подобное...
     Исполнительный Фоменко, привычно пошмыгивая носом, отшвырнул брызнувший
искрами  окурок, подтянулся  и застегнул  пиджак,  демонстрируя готовность к
немедленным действиям.
     --  Наследит  в кабине,  сотрет  отпечатки, --  не скрывая раздражения,
произнес Сизов.  --  Потом  придется дактилоскопироваться да объясняться.  К
тому же машина заперта, ключ у Трембицкого.
     Казалось, Мишуев услышал только последнюю фразу.
     --  Ладно, с прокуратурой спорить не будем. А то  что не так --  на нас
свалят. Так, Игнат Филиппович?
     Тон у  начальника  был почти дружеский  и  слегка  сочувственный, будто
Трембицкий всегда сваливал на Сизова всякую напраслину, а сейчас он, Мишуев,
этому воспрепятствовал.
     Сергей Анатольевич уехал первым, почти  следом рванули машины прокурора
области и генерала, потом уехали замы, начальники отделов.
     -- Даю лишний час отоспаться, а к десяти -- все у меня, -- отдал Мишуев
последнюю команду и хлопнул дверцей.
     Восемнадцатый километр пустел.  Один за другим исчезали в ночи  красные
габаритные огоньки. Мягкие персональные  "двадцатьчетверки" бережно  несли к
Тиходонску  по  одному  пассажиру. Разбитые, пропахшие  бензином "рафики"  и
"УАЗы" приняли в себя столько человек, сколько сумело втиснуться.
     На въезде в город, перед плакатом "Добро пожаловать в Тиходонск", шоссе
перекрывал шлагбаум, и мигающий  красный светофор  загонял машины в  длинный
контрольный коридор,  начало и конец которого  чутко  стерегли спрятанные до
поры под  землей стальные  шипы  спецсистемы  "еж".  Вооруженные  автоматами
усиленные  наряды  проверяли  документы  водителей,  иногда  заглядывали   в
багажники. Действовал режим операции "Перехват".
     Спецмашины  не  досматривали,  и они  без  остановки  прокатились между
металлическими барьерами мимо стационарного поста ГАИ.  В тускло  освещенном
аквариуме, как и положено, несли  службу два  дежурных  инспектора дорожного
надзора. Лиц их рассмотреть, конечно, было нельзя.





     В невод заградительных мероприятий попали два угонщика, "дальнобойщик",
загрузивший  свою  фуру  "левым" виноградом,  восемь  пьяных,  водитель  без
документов на машину и владелец доверенности с просроченным сроком.
     В дежурную  часть Центрального райотдела  доставлен двадцатишестилетний
рабочий  "Эмальпосуды"  Сивухин, который в сильной степени опьянения угрожал
перестрелять оркестр ресторана "Рыба" из автомата.
     На   развилке   Восточного   шоссе   и  московской   трассы  автомобиль
"Волгам-такси   на   большой   скорости    проследовал   мимо   передвижного
заградительного  поста,  не  подчинившись  сигналу  остановиться.  Лейтенант
Нетреба  произвел  четыре  выстрела  из  автомата,  ранив  водителя в нижнюю
челюсть.   Пассажиры   не   пострадали.   Начато   служебное   расследование
правомерности применения оружия.
     Утром,  когда информация  о событиях  прошедшей ночи  легла в  суточную
сводку  происшествий, можно  было сказать, что  розыск  "по  горячим следам"
результатов  не  дал:  лица,  причастные  к  преступлению  на  восемнадцатом
километре, не установлены, угнанный автомобиль ГАИ не обнаружен.  Оперативка
у  Мишуева  началась  только  в  одиннадцать. Ожидая начальника,  сотрудники
отдела  борьбы  с  особо  тяжкими преступлениями расселись в его  просторном
недавно отремонтированном кабинете, сплошь обшитом светлой полировкой.
     Раньше    достопримечательностью   этого   помещения    был    огромный
дореволюционный несгораемый  шкаф французского производства с патентованными
запорами, секретными блокировками и часовым механизмом, гарантирующим защиту
от самых квалифицированных "медвежатников". В  новый интерьер  бронированный
монстр не  вписался, по команде  Мишуева  два  десятка пятнадцатисуточников,
сдавленно, но внятно матерясь,  уволокли его в  подвал,  где  он дожидался в
лучшем случае вечного  забвения,  а в худшем -- острых  расчленяющих факелов
синего автогенного  пламени. Место  уникального сейфа  занял  типовой  "шкаф
металлический канцелярский",  удачно уместившийся в  мебельной стенке  между
отделением  для  одежды   и  книжными  полками  с  традиционными  собраниями
сочинений классиков.
     Сизов,   ставящий  надежность   и   основательность   несравненно  выше
преходящих  красивостей моды,  никогда бы не совершил  подобного  обмена. Он
сидел на торце длинного приставного стола и, чуть склонив голову, смотрел на
горячо обсуждающих вчерашнее происшествие  Губарева и Фоменко. Приобретенная
за   многие  годы  оперативной  работы  способность  ухватывать  главное  во
внешности,  манере  поведения человека и обозначать  его суть  красноречивым
псевдонимом,  отражающим  индивидуальность безымянного до  поры  до  времени
фигуранта, высветила в сознании подходящие псевдо: Двоечник и Гильза.
     Причиной  первого  была  вечная   виноватость   Фоменко:   заискивающая
скороговорка, уклонение от любого спора, куриная привычка втягивать голову в
плечи.  Правда,  так  он  держался в  основном с начальством,  иногда  --  с
коллегами, а когда встречался с блатными, стереотип поведения резко менялся:
развинченная дерзость, стремительные угрожающие движения, обильный жаргон.
     Почему Губарев  ассоциировался с гильзой, Сизов  объяснить бы не  смог.
Очевидно,  дело  в  широких  прямых  плечах  и  некоторой  округлости  тела,
обещающей к сорока годам легкую полноту.
     Сам Сизов,  худощавый, костистый,  с  изборожденным морщинами загорелым
лицом, крючковатым  носом  и цепким  холодным взглядом  маленьких желтоватых
глаз, напоминал хищную птицу и вполне мог бы получить псевдо Гриф, если бы у
него уже не было другого прозвища.
     За  две  минуты до начала  совещания в  кабинет  ворвался  запыхавшийся
Веселовский  --  сильный, тяжелый и  пробивной, как  метательный  молот. Ему
повезло: Мишуев не  терпел опозданий и  неблагодарности, а он совместил  эти
грехи, не сумев довольствоваться дополнительным часом отдыха.
     -- Что нового? -- спросил Веселовский,  не успев плюхнуться на стул, но
ответа не получил, потому что наконец-то появился хозяин кабинета.
     -- Не извиняюсь за задержку, все заседание руководства  было  посвящено
вчерашнему происшествию, -- на ходу сообщил он и, с озабоченным видом обойдя
приставной  стол,  опустился  на свое место.  -- Вы все  включены  в  состав
оперативно-следственной группы...
     Фразы  получались  значимыми  и  весомыми  --  сказывалась  многолетняя
тренировка.  Имиджу  Мишуев придавал большое значение. В  любую жару ходил в
костюме  и  галстуке,  подчеркивая  принадлежность  к  клану  руководителей,
имеющих  отдельные   кабинеты   с  кондиционерами.  Держался   вальяжно   --
неторопливо  и  очень уверенно.  Правда,  лицо было  простоватым:  маленький
острый носик, выцветшие дугообразные брови, глазки-буравчики,  тонкие  губы.
Но с тех пор, как  руководителей перестали выводить, словно особую породу, в
лицеях да закрытых корпусах, простецким лицом никого не удивишь.
     --  Сейчас я  изложу обстоятельства  дела, которые  были  обсуждены  на
совещании у генерала...
     Говорил  начальник  отдела  хорошо  поставленным голосом,  напористо  и
энергично.  По мнению  Сизова,  умение  убедительно  докладывать  и  красиво
выступать на  собраниях явилось  главным фактором  его  успешной карьеры.  А
неспособность  анализировать  обстановку  и избегать  стереотипов  поведения
помешала стать настоящим руководителем сыщиков.
     Сизов мог  быть  субъективным,  но  сейчас Мишуев действительно  тратил
время зря:  сотрудники уже  прочитали в  сводке все, о чем  он  рассказывал.
Подполковник  говорил только  для Веселовского, который с интересом  следил,
как  кусочки  мозаики  восемнадцатого  километра  складываются  в  целостную
картину. Но именно этот интерес и выдавал его с головой, а неумение  Мишуева
просечь, что  лежит в основе  такой заинтересованности, подтверждало  мнение
Сизова.  Закольцевав  цепь  своих  умозаключений,  Игнат  Филиппович  Сизов,
известный в уголовном мире под прозвищем Старик, удовлетворенно откинулся на
спинку стула.
     --   Работники  ГАИ  действовали   профессионально  неграмотно:  их  не
насторожило  упорное  нежелание  останавливаться, отчаянные попытки  уйти от
погони, они продолжали думать, что имеют дело  с обычными нарушителями, и не
приняли мер предосторожности...
     Казалось, что сейчас Мишуев предложит наложить на убитых дисциплинарное
взыскание.
     -- И вот  результат -- Мерзлов застрелен, как  только вышел из  машины,
Тяпкин  получил смертельное ранение, но сумел отбежать  на обочину и  дважды
выстрелить. Похоже, мимо...
     Мишуев  сделал  паузу, осмотрел  всех  по  очереди  --  внимательно  ли
слушают.
     -- Преступники  захватили  патрульный автомобиль  и скрылись.  На месте
происшествия найдено семнадцать  гильз от автомата Калашникова. В  багажнике
брошенной машины  обнаружен труп неизвестного  мужчины с  ножевым ранением в
спину.
     Мишуев налил  полстакана крепкого чая из маленького  потертого термоса,
со вкусом отхлебнул.
     -- На  моем веку такого  еще не было, --  сказал Веселовский. --  Ну  и
дела!  Автомат,  два  убитых  сотрудника,  третий труп в багажнике... Как  в
Сицилии!
     Мишуев отставил стакан.
     --  Что  ж,  с   легкой   руки  Веселовского   назовем  розыскное  дело
"Сицилийцы". Но я жду от вас более плодотворных идей.
     Мишуев вновь оглядел подчиненных.
     Фоменко усиленно морщил лоб и писал что-то в большом отрывном блокноте.
Веселовский напряженно  постукивал пальцами по столу.  Губарев  рассматривал
новенькую японскую авторучку.  Сизов  продолжал сидеть в прежней позе, никак
не обозначая своей деятельности.
     --  Преступление  необычайно  тяжкое,  вызывающее,  оно  поставлено  на
контроль  там...  --  Мишуев  показал пальцем вверх,  где находился  высокий
чердак с узкими сводчатыми оконцами и где заведомо никто ничего поставить на
контроль не мог, потому  что  обитая  железом чердачная дверь была постоянно
заперта  на  огромный  замок. Сизов  скучал  и ожидал момента, когда  каждый
получит свою линию работы и можно будет разойтись по кабинетам.
     --  Мы должны раскрыть его любой  ценой в ближайшее  время! И  я  хочу,
чтобы все это уяснили!
     Начальник обращался  преимущественно  к  бездельничающему  Сизову,  как
будто зная, о чем думает старший опер.
     А думал Старик о том,  что  через два месяца Мишуев  должен  убывать на
учебу в академию  с перспективой  дальнейшего роста. И конечно, хотя никакое
преступление,  даже самое тяжкое и  вызвавшее большой общественный резонанс,
этому теоретически  не  помеха,  в  реальной  действительности при  зависших
"сицилийцах"  генерал  его никуда не отпустит. Значит,  год псу под хвост, а
как сложится через год --  тоже неизвестно... Хотя, наоборот, известно! Ведь
ему сорок один -- предел по возрастным ограничениям. Последний шанс!
     -- Больше месяца нам никто не даст!  -- сказал, как отрубил,  начальник
отдела.
     Сизов усмехнулся. Действительно, надо  раскрывать за  месяц. А если  не
будет раскрываться?
     -- Что здесь смешного, Игнат Филиппович?
     -- Да это я так... К началу учебного года можем и не успеть...
     Мишуев помолчал, потом ехидно улыбнулся.
     -- Лишь бы до пенсии успели.
     Сизов  отметил, что за  последние  годы  подполковник научился  владеть
собой. А когда пятнадцать лет  назад  желторотый лейтенант Мишуев проходил у
него стажировку, то багровел  и срывался  на  крик от  любого пустяка. Да  и
потом невыдержанность вписывалась ему в аттестацию неоднократно.
     --  Переходим  к  распределению  обязанностей.  --  Голос  Мишуева  был
спокоен. -- Веселовский занимается брошенным автомобилем -- судя по номерам,
он из Краснодарского края, и следами на месте происшествия. Фоменко работает
по  розыску угнанной  машины  ГАИ.  Сизов  отрабатывает  труп  в  багажнике.
Установить   личность,   проверить  образ  жизни,  круг   занятий,  выяснить
привычки...
     Наверное, ему доставляло удовольствие растолковывать бывшему наставнику
элементарные вещи, но Сизов не выдержал:
     -- Товарищ  подполковник, вы так  подробно инструктируете  меня, потому
что я самый молодой? Или наименее опытный?
     Мишуев изобразил удивление.
     -- Помилуйте,  Игнат Филиппович!  Мы уважаем ваш опыт,  но  речь идет о
серьезной работе. Зачем же демонстрировать амбиции?  Но раз вы считаете себя
самым умным...
     Мишуев обиженно пожал плечами.
     -- Губарев ищет  очевидцев --  может, кто-то проезжал  в  то  время  по
трассе,  стоял  на обочине, ремонтировался... Понимаю, надежды мало, но надо
использовать все шансы!
     Подполковник оглядел сотрудников еще раз.
     --  Вопросы есть? Нет. Через  час представить планы работы. Сейчас  все
свободны. Веселовский, вы задержитесь...
     Фоменко  первым  выскочил  в  двойную  полированную дверь,  лихорадочно
закурил и медленно, поджидая остальных, побрел по обшитому под дуб коридору.
     --  Кто  же  так  останавливает  подозреваемых? --  на ходу  возмущался
Губарев. --  Надо  было  приготовить оружие,  один вышел к машине, а  второй
прикрывает...
     -- Ты  думаешь, они за преступниками  гнались? -- обычной скороговоркой
спросил Фоменко,  с силой выпуская табачный дым из угла искривленных губ. --
Они за червонцем гнались! Правильно, Игнат Филиппович?
     Дерганый, нервный, Фоменко был знаменит тем, что за двадцать лет работы
в  розыске самостоятельно не раскрыл ни одного преступления. Он объяснял это
невезением и давней травмой черепа. Травма действительно имела место, причем
в связи со службой, соответствующая запись в послужном списке выполняла роль
индульгенции. Впрочем, и для начальства он был удобен.
     --  Не  знаю, --  ответил  Сизов  и  ловко  завладел  большим  отрывным
блокнотом. -- Лучше покажи, что ты так старательно записывал?
     На заложенном карандашом листе были коряво нарисованы машина, автомат и
две фигурки,  пересеченные  точками. Кроме того, раз двадцать написано слово
"ду-ра-ля".
     -- Да это я так, -- привычно скривив губы, пояснил Фоменко. -- Чтоб шеф
не пристебался. Чего писать -- дело ясное! Если б он сказал, где  искать эту
машину!
     -- Через пару часов спустись в дежурку и узнаешь.
     -- Думаете, найдут? Ну вы даете, Игнат Филиппович! Если опять угадаете,
с меня бутылка! Распишу план -- и все!
     "Задушевные"  разговоры  Фоменко  вел особым, с хрипотцой  и  надсадой,
"блатным" шепотом, приближая лицо вплотную к собеседнику.
     Губарев отпер полированную  дверь. За  ней  дубовопанельное великолепие
заканчивалось: предполагалось, что марафет в  кабинетах оперсостава  наведут
во  вторую  очередь,  в  неопределенно-ближайшем  будущем.  Тусклые  панели,
растрескавшиеся  потолки, унылая  канцелярская  мебель с инвентаризационными
бирками из белой жести, непременные сейфы и решетка на окне.
     Таких  одинаково безликих  комнат насчитывалось  в Тиходонской  области
около  трехсот,  по  стране   --   тысячи.  Они  образовывали  единую  сеть,
процеживающую  через себя горе и боль  одних  людей, коварство  и жестокость
других. Истории, которые  приходилось  здесь выслушивать,  не располагали  к
мечтательности и сантиментам, поэтому  обитатели  их  отличались  резкостью,
решительностью,  жесткостью  и  грубоватой прямолинейностью.  Эти  качества,
старательно  ретушируемые  в  книгах и  фильмах  про  сыщиков,  позволяли им
успешно   противостоять  тем,  кто  затевал  примитивно-кровавые   "дела"  в
заплеванных  притонах  или на  тюремных  нарах,  тем,  кто строил  хитроумно
обдуманные  планы  в   купленных  на  общак  особняках,   словом,  всему  не
признаваемому пока официально, но от того не менее опасному преступному миру
-- от мелкой уголовной шелупени до авторитетных воров в законе.
     Сизов прошел к своему столу, сел, вытащил из календарной подставки лист
бумаги.
     -- Сразу за  план? --  с уважением  спросил Фоменко,  пристраиваясь  на
подоконнике. -- Я докурю и тоже пойду...
     Но  идти работать  ему  не хотелось, и он  озабоченно поинтересовался у
задумавшегося Сизова:
     -- Как же вы его будете устанавливать? По  пальцам? А если в  картотеке
ничего нет?
     "Они ничего  не поняли,  --  подумал  Сизов. -- Губарев по неопытности,
Фоменко по глупости. Разве  что Веселовский... Тоже вряд ли.  Но  ему-то шеф
растолкует, что к чему..."
     -- Чего  его  устанавливать, --  вслух  произнес  Сизов. -- Это  хозяин
машины... -- Он взялся за телефон.
     Губарев  перестал  перекладывать в  сейфе  картонные папки  оперативных
материалов.
     -- Почему? Может, хозяин сидел за рулем? А может, машина угнана, а труп
случайный?
     -- Если бы хозяин  сидел  за рулем, они не  подняли бы сразу  стрельбу,
вначале  попытались  бы  договориться.  И потом  --  труп  голый,  уложен  в
специальный мешок,  к ногам привязан камень -- значит, готовились убить -- и
концы в воду!
     -- А чего, правильно, -- горячо зашептал Фоменко. -- Все сходится...
     Губарев пожал плечами.
     -- Если так, то почему начальник поручил такую простую линию вам?
     "Молодец,  парень,  в  самую  точку,  --  подумал Сизов.  -- Потому что
настала пора показать: Сизов выработался и ни на что больше не годен".
     -- Не знаю, -- ответил он, набирая код Красногорска.
     Когда  Веселовский остался  с  Мишуевым наедине,  тот жестом  предложил
садиться поближе, тяжело вздохнул, ослабил узел галстука.
     -- Александр Павлович, в этом розыске я целиком полагаюсь на вас.
     Веселовский смешался.
     -- На меня? Я, конечно... Но почему?
     -- Объясню. Фоменко не хватает цепкости и настойчивости. Губарев молод,
работает  в областном  аппарате  без  году неделя. Кто  остается?  -- Мишуев
смотрел выжидающе, и чувствовалось, что он знает, каким будет ответ.
     -- Как -- кто? А Сизов?
     Мишуев опять тяжело вздохнул и развел руками.
     --  Да,  Сизов...  Громкие  дела,  блестящие  результаты, феноменальная
способность прогнозировать развитие  событий, неумение  допускать ошибки.  В
управлении его прозвали "сыскной  машиной", его имя  так обросло  легендами,
что разглядеть за ними реальность довольно трудно.
     Мишуев  поднялся, обошел  стол и  сел  напротив  Веселовского, создавая
непринужденную обстановку товарищеской беседы.
     -- А реальность эта  весьма печальна.  Сизову пятьдесят три,  пенсия на
носу, и все, что  было,  в  прошлом.  Он хорошо  работал,  он взял Великана,
ликвидировал группу Шебалина, но это уже история. Да,  я стажировался у него
зеленым  юнцом  пятнадцать лет  назад,  но  сейчас  я --  начальник  отдела,
подполковник,  а он  так и  остался старшим  оперуполномоченным, майором.  А
почему?  Отсутствие  гибкости, неумение  строить  отношения с  руководством,
неумное  ерничество.  И вот  результат  --  поезд  ушел.  Кстати, и  прежних
результатов в последние годы уже нет.
     -- А ровеньковская сберкасса?
     Мишуев небрежно взмахнул рукой.
     --  Там  больше  сделали  ребята  из  райотдела.  Одним  словом,  Сизов
выработал свой ресурс. Поэтому я и определил ему легкую линию розыска, пусть
спокойно проводит время до пенсии. Мы же должны оберегать ветеранов!
     Мишуев снова встал и возвратился на свое место.
     --  Самая перспективная  линия  работы  --  у  вас.  Если постараетесь,
обязательно  получите хороший результат. А успех поднимет на ступеньку  выше
других. В связи с моим отъездом в академию ожидаются некоторые перестановки.
Я думаю рекомендовать вас начальником отдела.
     Мишуев наклонился вперед и перешел на доверительный тон.
     -- Так  что вы, как и я, заинтересованы  в  скорейшем  завершении этого
дела.  И  в том, что наши  личные  интересы  совпадают со служебными, ничего
плохого нет, скорее наоборот. Вы со мной согласны?
     Веселовский ошарашенно молчал, потом, опомнившись, кивнул.
     -- Согласен. Постараюсь оправдать доверие.
     Голос у  него  был несколько растерянным, но Мишуев  не обратил на  это
внимания.
     --  Ну  и  отлично.  А   теперь   запишите  про  запас  секретный  ход.
Записывайте,   записывайте,   --  доброжелательно   поторопил   подполковник
замешкавшегося  сотрудника.  Он  видел,  что  сделанное  предложение  выбило
Веселовского  из колеи,  и был рад этому: значит,  заглотнул наживку, теперь
будет землю рыть...
     Веселовский приготовил записную книжку.
     -- Сивухин Алексей Иванович, -- неторопливо, со  значением, продиктовал
Мишуев. -- Рабочий "Эмальпосуды".  На днях  грозил  расстрелять из  автомата
оркестрантов в ресторане  "Рыба". По  пьянке, конечно. Но что  у трезвого на
уме... Может, у него есть из чего стрелять?
     Веселовский записал, но на лице его отчетливо отразилось сомнение.
     -- Я поручил Центральному райотделу собрать материал и  оформить его по
двести шестой,  второй.  Проследите  за этим. А потом мы с ним поработаем по
автомату "сицилийцев"...
     Сомнение на лице Веселовского не исчезло. Неужели шефу не ясно, что это
заведомо дурная работа?  Мало  ли кто  что  болтает, когда напьется!  Но,  с
другой  стороны, Мишуев ничего не делает зря...  Значит, у него свои резоны.
Что ж, начальству видней!
     -- Понял, -- медленно произнес он и громко, уже без колебаний повторил:
-- Все понятно, товарищ подполковник!
     --  Имей в виду,  что  для райотдела это мелочевка, могут  не  захотеть
возиться, а карты им  раскрывать я не хочу. Поэтому контролируй лично,  если
надо -- сам  подключись,  но  добей до  конца.  Проверь, как ведет  по месту
жительства,  да  и в  ресторане он наверняка  не первый  раз скандалит...  В
общем,  надо собрать все  что можно! Но это запасной ход.  Главное, конечно,
машина  и  место происшествия. Работай в контакте с Трембицким, если надо --
давай поручения Фоменко. Сумеешь отличиться -- назначу старшим группы. Ясно?
     Веселовский встал и  принял стойку "смирно". Раньше он никогда этого не
делал.
     -- Все ясно, товарищ подполковник! Разрешите идти?
     -- Идите.
     Веселовский четко, как на строевом смотре, повернулся через левое плечо
и почти строевым шагом пошел к двери.
     Мишуев проводил его внимательным взглядом.





     Предположения Сизова подтвердились: машину ГАИ обнаружили в тот же день
брошенной  в  районе  узловой железнодорожной станции за сто  километров  от
Тиходонска.  А в багажнике "шестерки"  находился ее  владелец  Сероштанов --
официант одного из красногорских ресторанов.
     -- Ну дает,  Игнат Филиппович! Как загадает, так и  выходит! -- блатным
шепотом выразил свое восхищение Фоменко.  -- В получку  ставлю бутылку,  как
обещано!
     Сизов съездил в Красногорск, побывал в расположенном на острове некогда
модном, а  ныне впавшем в  запустение ресторане,  где количество  ежедневных
драк  превосходило  число  блюд  в  меню,   опросил  коллег  убитого,  потом
переговорил с его соседями, родственниками, зашел в горотдел. Перед отъездом
купил две палки копченой колбасы -- снабжение здесь было получше.
     Тиходонск встретил  обычными для  лета пыльными  бурями  и  отсутствием
новостей.  Тонкая пачечка  протоколов,  привезенная Сизовым в видавшей  виды
кожаной папке, тоже не  содержала ничего  интересного.  И  хотя это  обычная
ситуация для первого этапа розыска,  факт оставался фактом: выполнив все что
положено,  старший  опер  Сизов  доказательственной информации  не добыл,  а
значит,  оказался  в  тунике.  Никого не  интересует,  что  место  в  тупике
предопределено  с  самого  начала  отведенной  ему  линией  розыска,  да   и
оправдываться,  ссылаясь  на это, глупо  -- получится, что  "плохому танцору
всегда  что-то  мешает".  Но  Сизов  никогда не оправдывался.  И никогда  не
оставался в положении, в которое его ставила чужая воля.
     Сидя за своим столом, Старик меланхолично жевал бутерброд с привезенной
колбасой и сквозь решетку смотрел во  внутренний двор управления, где  стоял
серебристый   "Мерседес",  изъятый  у   крупного   деловика,  возглавлявшего
подпольный  пушной цех. Губарев,  который лихо расправлялся с бутербродами и
одновременно нагревал кипятильником воду  для  чая прямо в стаканах, считал,
что старший товарищ обдумывает хитроумные планы поимки "сицилийцев".
     На   самом  деле  Старик  думал,   что  какая-то  сволочь   ободрала  с
арестованного  "Мерседеса"  никелированные  фирменные  цацки,  а   поскольку
посторонние  здесь не  бывают,  значит,  это  дело  рук  своей, милицейской,
сволочи,  точнее,  твари,  маскирующейся  милицейским  мундиром под  своего.
Скорее всего кого-то из сержантов дежурной смены.
     Хорошо бы подловить пакостника и набить морду и, конечно, из органов --
с треском. Но  за это  не уволят: мол,  мелочь...  А какая мелочь, если душа
гнилая?
     Допив  чай,  Сизов  написал на  листке  календаря  несколько  адресов и
фамилий, протянул Губареву.
     -- Поговори с ними  аккуратно. Аккуратно, понял? Вначале от меня привет
передай,  это обязательно:  так,  мол, и  так, Игнат Филиппович, Старик, про
жизнь да здоровье  интересуется... А  потом  про  автоматы поспрашивай: где,
что, у кого, разговоры там, слухи,  предположения... И без всяких записей --
люди этого не любят. А листок потом мне вернешь. Понял?
     Губарев кивнул, похвалив себя за недавнюю проницательность.
     -- Что же ты понял? -- с некоторой брюзгливостью спросил Сизов.
     --  Что надо  сработать очень аккуратно,  --  смиренно, как  и подобает
старательному  ученику,  ответил  Губарев, заглаживая развязную  небрежность
молчаливого кивка.
     Сизов хмыкнул:
     -- Ну ладно, пошли.
     Сбежав  по  широкой  мраморной  лестнице и отдавив  тяжелую, украшенную
бронзовыми щитами с мечами дверь,  они  окунулись в плотный  разноцветный  и
шумный  поток  прохожих.  В  разгар  рабочего дня  по  улицам  города всегда
катились толпы никуда не спешащих  людей,  стояли очереди у  кинотеатров, не
было  свободных  мест в  кафе  и  ресторанах. Жители  Тиходонска, служившего
воротами  Северного  Кавказа  и  Закавказья,  привыкли к  такой  особенности
городской жизни, приезжие неизменно ей удивлялись.
     Сизов и  Губарев прошли  по главной  улице два квартала до перекрестка,
где людская воронка засосала их под землю в длинный кафельный коридор, стены
которого  украшали мозаичные панно на исторические  темы.  Богато отделанные
подземные переходы  были  еще одной особенностью  Тиходонска.  Здесь  Сизов,
постоянно контролировавший обстановку  вокруг, резко направился к  сидевшему
на  холодном полу перед  кепкой с  несколькими медяками грузному  человеку в
клетчатой ковбойке,  рукава  которой были  закатаны, чтобы  обнажить розовые
клешнеобразные культи.
     Из  щелок опухшего лица выглядывали  безразличные ко всему  глаза,  но,
когда Сизов подошел вплотную и, расставив ноги, сунул руки в карманы, взгляд
инвалида приобрел осмысленность и колючесть.
     --  Подайте,  Христа  ради,  начальничек,  --  привычно  забубнил  он и
пошевелил клешнями.
     Губарев  пытался  вспомнить  статью,  карающую  за  попрошайничество  в
общественных местах,  и прикидывал, как сподручней  выносить нарушителя,  но
Сизов, покопавшись в карманах,  бросил  в  кепку  несколько  монет и,  круто
развернувшись, двинулся к выходу из перехода.
     --  Спаси  вас  Бог  от ножа,  пули,  лихого  человека,  --  облегченно
заголосил инвалид.
     Лейтенант догнал Сизова уже на лестнице.
     -- Он вас знает, что ли?
     Сизов мотнул головой.
     -- Чувствует. Нахлебался...
     Возле универмага  сыщики расстались. Губарев  направился  к  трамвайной
остановке, а Сизов сел в троллейбус и через десять минут шел через небольшой
сквер, неофициально называемый  "клиникой",  потому что вплотную примыкал  к
медицинскому институту.
     Когда-то сквер был совсем другим -- сплошь заросший бурьяном, лопухами,
кустарником, вьющимся между деревьями  диким виноградом,  с замусоренными до
непроходимости  аллеями  и   старательно  разбитыми  фонарями.  Под  высокий
кирпичный  забор, огораживающий мединститут,  были стащены скамейки со  всей
"клиники". Вечерами в  непроглядной темноте,  под  тоскливый  вой  собак  из
вивария  и бодрые ритмы джаза  с танцплощадки  соседнего парка имени Первого
мая, именуемого всеми попросту "Майский", на этих  скамейках  шла насыщенная
жизнь,  ради  которой их и  тянули, сопя  и  чертыхаясь,  в  самое  глухое и
труднодоступное место.
     Тогда не было баров и дискотек, плавучего буфета "Скиф" и видеосалонов,
шальные  деньги  водились у немногих  и тратились  с  опаской в  специальных
местах, нравы еще не успели испортиться и старая сотенная бумажка размером с
носовой  платок не  могла служить универсальным  ключом,  открывающим  любые
двери.  Развлечения  были попроще и крутились вокруг  "зверинца" -- круглого
бетонного  пятачка,  окруженного  высокой  решеткой,  на  которой,  заплатив
смехотворную по  нынешним  меркам сумму  --  трешку  "старыми",  можно  было
отплясывать  шикарное  танго и "развратный"  фокстрот,  а  если франтоватые,
держащие  марку  лабухи  снизойдут к  просьбам  наиболее  отчаянных голов  и
выдадут на свой страх и  риск что-нибудь "ихнее", можно было подергаться под
запрещенные  ритмы,  остро  ощущая  изумленные  взгляды  плотно  обступившей
решетку публики.
     А на тех скамейках под глухим забором за густыми кустами выпивали перед
танцами для смелости вермута или портвейна, реже --  водки,  туда  же ходили
добавлять, когда хмель начинал проходить. Туда же вели разгоряченную танцами
и объятиями партнершу, с которой  удалось столковаться, и на "разборы"  тоже
выходили туда. Здесь же при неверном свете свечного огарка дулись в "очко" и
"буру",  здесь же ширялись  редкие  тогда  морфинисты -- слово  "наркоман" в
лексиконе тех лет отсутствовало.
     "Зверинец"   в  Майском  и  "клиника"   считались  в   районе   очагами
преступности, хотя ножевые ранения случались не чаще  двух-трех раз в год, а
о жестоких беспричинных убийствах и слыхом не слыхивали. Потому почти каждый
вечер  трещали  в   "клинике"  мотоциклы,  шарили  по  кустам  лучи  тяжелых
аккумуляторных фонарей, заливались условными трелями милицейские свистки.
     Сизов -- молодой, с упругими мышцами и несбиваемым  дыханием -- начинал
службу именно  здесь, и ностальгический характер охвативших его воспоминаний
объяснялся  тоской по  безвозвратно ушедшим временам, когда ничего  нигде не
болело, впереди была вся жизнь с находками, взлетами и победами...
     Пятидесятилетний Сизов, жизнь  которого была почти прожита,  а находок,
взлетов и побед оказалось в ней гораздо  меньше, чем ожидалось, усилием воли
оборвал ленту воспоминаний.
     "Клинику"   давно   расчистили,   заасфальтировали    аллеи,   осветили
оригинальными, "под старину",  фонарями. Не стало глухого забора -- прямо  в
сквер  выходил фасад  нового административного корпуса института, украшенный
металлическими фигурами выдающихся  лекарей  всех эпох и народов. Пытающийся
переключиться  на приятные  ощущения,  Сизов  некстати вспомнил,  что, когда
административный корпус строился, в подвале было совершено убийство. Правда,
раскрыть его удалось за два дня.
     Кафедра судебной медицины располагалась в старом, но крепком здании  из
красного   кирпича  с  высокими  узкими  окнами.  Дорогу   заступил  молодой
длинноволосый парень в мятом белом халате.
     -- Куда следуем? -- фамильярно  спросил он,  давая  понять, что без его
разрешения попасть внутрь совершенно невозможно.
     -- Мне нужен кто-нибудь из экспертов, -- пробормотал погруженный в свои
мысли Сизов.
     -- Ну,  я эксперт, -- довольно нахально заявил парень, и нахальство его
было очевидным  для  всякого осведомленного  человека, но,  конечно, не  для
озабоченного невеселыми делами просителя, за которого он и принял Сизова.
     Старик вскинул голову.
     -- А похож на сторожа или санитара. Иди, вари  свое мыло, а то заставлю
давать заключение по криминальному трупу.
     Парень не очень-то смутился.
     -- Сегодня Федор Степанович дежурит, проходите прямо к нему, -- как  ни
в чем не бывало  произнес  он и лениво посторонился.  Не удалось  произвести
впечатление  и  не  надо.  Другим  разом...  Самоуважение  у санитаров морга
высокое,  чему  причиной  соответствующие  заработки. Побрить  покойника,  к
примеру,  тридцать  рублей.  Обмыть,   переодеть,  золотые  мосты  снять  --
полтинничек  или  еще  поболе...  Это только легальные  доходы. А что скрыто
делается за тяжелыми  стальными дверями -- кто ж углядит... Лидка-санитарка,
правда, схлопотала  выговорешник за  отрезанную  на  шиньон  косу,  да  коса
мелочь...
     Сизов   спустился    в    цокольный   этаж,    где   находилось    бюро
судебно-медицинской экспертизы, прошел по  прохладному коридору,  ведущему к
серым  стальным   дверям  с  маленькими   круглыми  оконцами,  круглосуточно
светящимися тусклым и каким-то зловещим светом, без стука вошел в маленький,
узкий, как пенал, кабинетик.
     Федор  Бакаев  был  одним  из  ведущих  экспертов  и  по неофициальному
распределению обязанностей выполнял функции  заместителя  заведующего  бюро,
хотя штатным  расписанием  такая должность  не предусматривалась. Небольшого
роста,  с  мелкими чертами  лица,  аккуратной  бородкой, он мог  бы играть в
фильмах роль  интеллигентного участкового врача из  сельской глубинки. Много
лет  Бакаев работал над диссертацией,  но  что-то не получалось, и  его  уже
избегали спрашивать о времени возможной защиты.
     Сыщик и эксперт поздоровались.
     -- Ты насчет трупа в багажнике? Как там его... Сероштанов?
     -- Точно. Как догадался?
     -- Больше у нас ничего подходящего для тебя нет.
     -- И слава Богу. Кто его вскрывал?
     -- Да я  и вскрывал.  Сегодня  отпечатал акт,  Трембицкий  уже два раза
звонил...
     Бакаев, покопавшись в  бумагах, протянул несколько схваченных  скрепкой
листов.
     Сизов, привычно  выхватывая главное,  пробежал бледный, малоразборчивый
текст.
     -- Значит, один душил веревкой, а второй ударил ножом?
     Бакаев кивнул, сосредоточенно разжигая спиртовку.
     -- Кофе будешь?
     Сизов отказался. Он не был брезгливым или чрезмерно впечатлительным, но
то,  что  находилось  совсем  рядом,  в тускло  освещенном помещении  морга,
оказывало на него угнетающее воздействие. С того момента, как он спустился в
цоколь, в сознании то и дело проявлялась многократно виденная картина: белый
кафельный пол, белые кафельные стены, серые каменные  столы и главное -- то,
ради  чего существовало  все это: белые, синие, фиолетовые  пустые  телесные
оболочки мужчин и женщин, детей и стариков, бродяг и начальников, уравненные
отсутствием  одежды,  секционными  швами,   одинаковыми  процессами  тления,
унизительностью  положения  объектов  исследования,  складируемых  на полках
ледника, на полу.
     Трудно поверить,  но некоторых  людей атмосфера смерти  притягивает. До
руководства  бюро доходили слухи, а  Сизов знал это наверняка -- по ночам  к
санитарам  приходили   бесшабашные   приятели  и  экзальтированные  подруги,
веселились, пили водку или медицинский спирт, занимались сексом, и привычные
выпивка и  секс  на пороге морга воспринимались совсем по-другому,  близость
трупов придавала остроту и пряность этим занятиям.
     Бакаев поставил  на синее пламя огнеупорную колбу, по  кабинету  поплыл
аромат кофе. Сизову казалось, что он смешивается с  другим  запахом, который
просачивается сквозь тяжелые  стальные  двери,  пропитывает  стены,  мебель,
одежду, проникает в поры... Не терпелось выйти на свежий воздух.
     -- Где его одежда? -- бесстрастно спросил Сизов.
     -- Трембицкий забрал, -- усмехнулся эксперт. -- Он тоже знает, где надо
искать волокна наложения.
     -- Подногтевое содержимое?
     --  Ничего нет.  -- Бакаев перелил кофе  в  мензурку, сделал  маленький
глоток.
     Сизов встал.
     --  Как  говорится,  и  на  том  спасибо. Хотя  я  надеялся  за  что-то
зацепиться...
     -- Горячий.  -- Эксперт поставил мензурку, посмотрел  пристально, отвел
взгляд. --  Мне осточертели насмешки и подначки, -- неожиданно сказал он. --
Но если тебя заинтересуют антинаучные изыскания неудачливого диссертанта, то
могу подбросить любопытный факт...
     Бакаев невесело усмехнулся.
     -- Разумеется, он не охватывается официальными выводами экспертизы.
     -- Давай, подбрасывай, -- все так же бесстрастно сказал Сизов и сел.
     Эксперт протиснулся между столом и стеклянным  шкафом со зловещего вида
инструментами,   съежился  в   углу   над   плоским   металлическим  ящиком,
накрахмаленный халат  обтянул  спину, и Сизов  впервые заметил,  что эксперт
сильно сутулится.
     -- Вот  они... -- Бакаев вернулся на  место, но сутулиться не перестал,
будто на него давило нечто, связанное с зажатыми в руке картонными листами.
     Сизов не обнаружил ни малейших признаков любопытства.
     Бакаев  протянул картонки  ему.  В середине  каждой  был приклеен  лист
фотобумаги.
     -- Похожи?
     Сизов   не  торопясь   взял  желтоватый  картон,  внимательно  осмотрел
изображенный на фотобумаге вытянутый прямоугольник с кружками на концах. Так
же основательно обследовал фотоизображение на второй картонке.
     -- По-моему, одинаковые.
     -- Я  бы так  категорично  не сказал, но  то, что  похожи,  -- факт. --
Бакаев забрал картонки, бросил на стол.
     -- Не тяни  резину. -- Сыщику надоела маска отстраненного  безразличия,
но только тот,  кто знал его давно, мог обнаружить, что сообщенное экспертом
его заинтересовало.
     -- Это отпечатки орудия убийства на коже потерпевшего вокруг раны. Один
отпечаток -- с трупа Сероштанова, который я  исследовал позавчера. Второй --
с трупа Федосова, убитого семь лет назад в Яблоневке.
     -- Да? Ну-ка дай взглянуть еще раз...
     Уже  не  пряча  эмоций,  Сизов   схватил  со  стола  электрографические
отпечатки.





     Вечером того же дня Мишуев проводил очередную оперативку. Обычно первым
докладывал  Сизов.  Сейчас  устоявшийся  порядок  был нарушен  --  начальник
предоставил слово Веселовскому.
     --  У  них не действовали  фары,  что,  видимо,  и  привлекло  внимание
патрульных. Неисправность объясняет захват  автомобиля ГАИ -- без  света  на
ночном шоссе не разгонишься.
     -- Логично, -- кивнул подполковник.
     --  Под  ковриком  обнаружено  два  окурка  сигарет  "Мальборо",  слюна
соответствует крови первой группы...
     Мишу ев сделал пометку в блокноте.
     --  Это  очень важная  улика. Только... Надо  проверить, какие сигареты
курил убитый.
     -- "Мальборо", -- негромко сказал Сизов. -- Кровь у него первой группы.
     Мишуев резко отодвинул блокнот.
     -- Продолжайте, Александр Павлович.
     Веселовский глубоко вздохнул и оглядел присутствующих.
     -- Пригодных для идентификации отпечатков пальцев при первичном осмотре
не   обнаружили.  Мы  со  следователем  организовали  повторный,   привлекли
экспертов, обследовали в  салоне каждый  сантиметр...  И на  зеркальце нашли
половину оттиска большого пальца.
     -- Не Сероштанова? -- встрепенулся Мишуев.
     --  Нет.  Проверили  по  нашей картотеке  -- безрезультатно. Послали  в
центральную.
     -- Это уже кое-что. -- Мишуев снова сделал запись.
     Сизов  рассмеялся про  себя.  Повторный  осмотр производил  Трембицкий,
искать  отпечатки --  дело следователя и эксперта. А Веселовский  покрутился
вокруг них и примазался к результату. Ну-ну!
     -- Плохо, что  отпечаток неполный, -- продолжал Веселовский. -- Формулу
для  машинного  поиска вывести нельзя, надо  перебирать весь  архив вручную.
Можно забуксовать надолго...
     --  Буксовать  нам  нельзя!  --  встревожился  Мишуев. -- Не цепляйтесь
только за отпечаток, ищи те другие пути!
     -- Может, дадим объявление по телевидению? -- предложил Сизов.
     -- А как это воспримут люди? -- спросил подполковник.
     --  Да гак и воспримут:  совершено преступление,  милиция обращается  к
населению за помощью. Нелепых слухов убавится. Глядишь и подскажут...
     --  В  обкоме  не  одобрят  такую  авантюру,  упрекнут  в  политической
близорукости. И будут правы, -- покачал головой Мишуев.
     -- Не они же  отвечают  за раскрытие. И не они специалисты в розыске...
-- буркнул Сизов.
     Фоменко наклонился к Губареву и громко прошептал:
     -- Во дает! Мне три года до выслуги, я ничего не слышал...
     --   Ставить  вопрос  должен  профессионал.  И  настаивать,  объяснять,
убеждать... -- продолжал гнуть свою линию Старик.
     --  Я не  желаю прослыть демагогом,  -- сухо  сказал  Мишуев. -- Хватит
строить воздушные замки, давайте говорить конкретно, по делу.
     Он повернулся к Веселовскому.
     -- Что еще у вас?
     --  Автоматные  гильзы тоже  направлены  в  центральную  пулегильзотеку
вместе с запросом о фактах пропажи оружия. У меня пока все.
     --  Хорошо!  --  с  преувеличенной  бодростью   произнес   Мишуев.   --
Веселовский  показывает  пример  настойчивой,  целеустремленной, а  главное,
умелой работы. Когда я был начальником уголовного розыска  в райотделе,  все
мои подчиненные работали так, как он. И раскрываемость составляла почти  сто
процентов!  Сейчас  дело  обстоит  хуже... У Фоменко  и  Губарева,  судя  по
рапортам, результаты нулевые, докладывать им нечего. Правда, может, у Сизова
есть  что-то,  кроме прожектов?  Кто-то видел,  как преступники  садились  в
машину Сероштанова? Или он рассказал, кого собирается везти?
     Сизов уже понял, что к  чему. Итак, начальник вытягивает Веселовского и
опускает его. Что ж, это логичное развитие замысла...
     -- К  сожалению, так почти никогда  не  бывает. Сероштанов  -- официант
красногорского  ресторана,  знался  со  спекулянтами,  фарцовщиками,  сам не
попадался.  Занимался частным  извозом, специализировался  на  междугородных
рейсах. Кого вез в этот раз, выяснить не удалось...
     --  Жаль,  что  у самого  опытного  нашего  сотрудника  тот же  нулевой
результат,  --  сдерживая  улыбку, сказал  подполковник.  --  Думаю,  что  в
сложившейся  обстановке  все  должны переключиться  на  перспективную  линию
Веселовского.  А Александр  Павлович  возглавит работу и  определит  задания
каждому.
     -- Разрешите продолжать? -- хладнокровно спросил Сизов.
     -- Разве у вас есть что-то еще? -- удивился Мишуев. --  Продолжайте, мы
вас внимательно слушаем.
     Удивился  он искренне: что может рассказать человек, упершийся в тупик?
Разве что напустить туману.
     -- Я встретился с судебно-медицинским экспертом  Бакаевым. Он  работает
над диссертацией о возможностях электрографического исследования ранений для
определения формы и особенностей орудий, которыми они причинены. Смертельное
ранение  Сероштанову  нанесено  клинком   односторонней  заточки,  длина  --
двенадцать с  половиной  сантиметров, ширина  --  полтора.  На коже  эксперт
выявил отпечаток ограничителя характерной формы с шариками на концах.
     -- Почему этого нет в акте  вскрытия? --  насторожился Мишуев. -- И что
это означает?
     --  Признаки   оружия   позволяют   определить   его   тип:   фирменный
автоматический  нож,  в  котором  ограничитель раскрывается  одновременно  с
выбрасыванием клинка. В наших условиях вещь довольно  редкая. Мне, например,
не попадалась ни разу.
     -- Что же, это может сыграть определенную роль... -- Мишуев  повернулся
к Веселовскому. -- Александр Павлович, отметьте особенности орудия убийства,
вдруг да выплывает где-нибудь...
     -- Я не закончил, товарищ подполковник, -- холодно сказал Сизов.
     Мишуев прервался на полуслове.
     -- Необычность ножа привлекла внимание Бакаева, ему показалось,  что он
уже  встречал  такой.  Перебрал  свою  картотеку  --  у  него  почти  тысяча
электрографических отпечатков -- и нашел! Семь лет назад он делал экспертизу
по убийству Федосова на Яблоневой даче, все параметры ножей совпадают!
     -- Вот  это да! Недаром говорят: Сыскная  машина! -- горячечно зашептал
Фоменко.
     -- Да, Игнат Филиппович из-под земли улику выкопает, -- довольно кивнул
Губарев.
     --  Речь  может  идти  о совпадении общих  признаков,  но  не  о полной
идентичности, -- равнодушно сказал Веселовский. -- Мало ли похожих ножей!
     --  В том-то и дело, что мало! -- в полный голос сказал  Фоменко. --  Я
тоже ни одного не встречал.
     -- Это не аргумент! --  бросил Веселовский.  В его тоне появились новые
нотки.
     Мишуев некоторое время безразлично  наблюдал за  спором, потом постучал
связкой ключей по столу. Когда наступила тишина, обратился к Сизову:
     -- Дело подняли?
     -- Еще не успел.
     --  И  не  трудитесь зря. --  Подполковник  повысил голос.  --  Я лично
раскрыл это убийство! Тогда  еще был старшим  опером в районе, двое суток не
ел, не спал, а на третьи взял некоего  Батняцкого -- большой мерзавец, между
нами говоря. Дали ему, если не ошибаюсь, двенадцать лет.
     --  Вот и редкий нож! -- хмыкнул Веселовский. -- Нашли аргумент... Мало
ли в жизни совпадений!
     -- Разобрались!  --  Мишуев прихлопнул ладонью свой блокнот. -- Капитан
Веселовский ставит задачу каждому -- и вперед! Времени нам терять нельзя!
     --  Да,  чуть не забыл, -- сказал начальник, когда  все уже  встали. --
Звонили из отделения боевой подготовки:  завтра майор  Сизов должен провести
занятия в  роте специального назначения. С учетом этого, Александр Павлович,
определите нашему ветерану задание уменьшенного объема.
     -- Понял, -- отозвался  Веселовский. -- Сейчас все собираемся у меня --
распределим работу.
     Он еще избегал подчеркивать свою руководящую роль, но опытный Фоменко в
коридоре придержал за рукав Губарева.
     --  Видал,  что делается,  --  заговорщически  прошептал он. --  Власть
меняется, Веселовский уже главнее  Филиппыча... Видно, и вправду  его  скоро
того... На пенсион. Так что соображай...
     -- Чего мне соображать? -- холодно спросил Губарев, отстраняясь.
     -- А того, -- снова придвинулся Фоменко. -- Ты с ним и на обед вместе и
с работы вдвоем. Начальству это не нравится.
     --  Ты это всерьез? --  Губарев впервые обратился к старшему коллеге на
"ты",  и в голосе его отчетливо сквозило презрительное  недоумение,  которое
Фоменко почувствовал.
     -- Да ты не  так понял,  --  зачастил он. -- Что я, негодяй  какой? Или
Филиппычу  зла  хочу?  Я ж о  тебе думаю! Ты молодой, жизни не знаешь. Он-то
уйдет, а тебе работать...
     Губарев нехорошо выругался и вырвал руку.





     Специальная рота  отрабатывала операцию "Тайфун". По третьему варианту:
захват вооруженных преступников, скрывающихся в отдельном здании.
     Макет  здания -- обшарпанная  двухэтажка  из  красного  некондиционного
кирпича располагалась на краю полигона. Внешне она практически не отличалась
от большинства домов  центральной части города и  могла  легко  вписаться  в
унылый   ряд   построек   старого   фонда   на   любой    улице:   Трудовой,
Социалистической,   Красногвардейской.   Даже   поклеванный   пулями   фасад
жилищно-коммунальные  власти  привычно  объяснили  бы боями  за освобождение
Тиходонска  в  грозном  1942-м   да   недостатком  средств   на   текущий  и
восстановительный ремонты во все последующие годы.
     Сейчас  видавшая  виды стена не брызгала острыми  фонтанчиками красного
крошева и  не  отбрасывала  зло  свистящих в рикошете  пуль: вместо  обычных
дистанционно управляемых фанерных фигур преступников изображали  добровольцы
из первого взвода, поэтому стреляли холостыми.
     Несмотря   на   это,  все  были   в  бронежилетах   под  маскировочными
комбинезонами и в касках, обтянутых камуфляжной тканью, -- как при настоящей
боевой  операции.  Только  командир  спецроты  майор Лесков  остался в  лихо
заломленном черном берете.  Он стоял на рубеже  атаки за кирпичным, по грудь
бруствером, наблюдал, как члены группы захвата, прикрывая бронещитами головы
и старательно прижимаясь  к земле, смыкали кольцо  вокруг  осажденного дома,
как   группа   прикрытия   меняла   позиции    на   более    выгодные,   как
рассредоточивалась в ожидании команды группа резерва.
     Время  от   времени   он  прикладывался  к   биноклю   и   рассматривал
забаррикадированные деревянными  щитами,  досками  и  всяким  хламом оконные
проемы, из которых глухо дудукали короткие очереди.
     --  Поймал  наконец? --  азартно  скривил  рот  майор, не  отрываясь от
бинокля.  Сидящий  на скомканном  масккомбинезоне Сизов увидел,  как  тускло
блеснули  пластмасса и сталь коронки, и вспомнил, при каких  обстоятельствах
Лесков потерял три зуба.
     -- Нет ни черта!  -- отозвался снайпер,  стоявший на  колене справа  от
командира, там, где кирпичный бруствер уступом  снижался до метровой высоты.
Тонкий  ствол  малокалиберного  карабина  с  оптическим  прицелом  напоминал
комариное жало.
     -- Два окна слева и крайнее правое, по очереди. Они меняют друг  друга.
Смотри внимательней, это тебе не мишени на веревочках!
     Негромко пропел зуммер вызова.
     -- Первый, я третий, их двое, прием.
     Майор  Лесков поднял с кирпичной стенки  изящный,  как игрушка, датский
приемопередатчик с  короткой  обтянутой  резиной  антенной. Кроме  спецроты,
таких купленных на валюту штучек ни в одном подразделении не было.
     -- Дома подсчитаешь. Доложи готовность, прием.
     -- Готовность  три минуты. Через минуту -- "Черемуха", через две -- ДШШ
и сразу -- собак. У меня все.
     -- Пятый,  ко  мне,  --  скомандовал  Лесков  в микрофон.  --  Седьмой,
готовьте Диану и Креза, после взрыва пускайте!
     -- Есть.  Вас  понял,  -- разными голосами ответила рация. Почти  сразу
сзади подбежал еще один снайпер и плюхнулся рядом со своим коллегой.
     -- Приготовиться, -- сказал ему Лесков, следя за секундной стрелкой. --
Верхний этаж  -- крайние окна  слева и справа. И  нижний --  в  середину, на
всякий случай.
     Второй снайпер  изготовился.  Ствол  специального  карабина  по толщине
напоминал полуторадюймовую водопроводную трубу.
     -- Огонь! -- резко скомандовал Лесков.
     Карабин грохнул, как охотничье ружье,  снайпер левой  рукой  передернул
скользящее  цевье -- вылетела картонная, опять же словно охотничья,  гильза.
Снова грохот выстрела,  снова рывок цевья, дымящая гильза шлепнулась рядом с
Сизовым, и он поспешно отшвырнул ее в сторону. Ударил третий выстрел.
     -- Верхние зарядил оба, а  в  нижние смазал. --  Командир роты  опустил
бинокль и снова смотрел на часы.
     Из верхних окон валили клубы слезоточивого газа.
     -- Они просто щит подставили, смазать я не  мог... -- пытался объяснить
второй снайпер, но Лесков не слушал.
     -- Внимание всем, беречь  глаза,  -- сказал майор в рацию  и  присел за
бруствер.
     Возле осаждаемого дома раздался резкий взрыв  и, как знал отвернувшийся
в  сторону Сизов,  сверкнула  ослепляющая  вспышка. Тут же  ударили автоматы
группы прикрытия.
     Операция  вступила в  завершающую фазу,  и, хотя облако  дымовой завесы
скрывало сцену штурма, Сизов хорошо знал, что там происходит.
     Вскоре из  начавшего  редеть дыма бойцы  группы захвата  выволокли трех
закованных в наручники "преступников" и, аккуратно уложив их в ряд на траву,
с облегчением сбрасывали противогазы.
     -- Я его два раза через окно достал.
     -- Диана за штанину схватила, хорошо, успел ногу отдернуть...
     -- Надо было без "Черемухи", и так никуда бы не делись...
     Возбужденно   гомонили  победители,   недовольно  бубнили  что-то   под
резиновыми масками задержанные. Наконец с  них сняли противогазы, освободили
от наручников.
     --  Колька  голову  прикрыл,  а  зад  выставил, думает -- туда  пуля не
достанет...
     -- С оцеплением затянули, мы могли через заднюю дверь уйти...
     -- Петька,  гад, в следующий раз будешь бандитом, я тебе  тоже так руку
выкручу...
     -- А вообще ничего, нормально сработали.
     Кинолог нейтрализующим раствором промывал глаза повизгивающим собакам.
     -- Товарищ  майор, зачем животных в  "Черемуху" загонять? -- недовольно
обратился он к Лескову. -- Думаете, им не больно? Ну  если по необходимости,
а сейчас-то?
     -- Ладно, не  бурчи,  --  хлопнул его по  плечу командир. -- Бывает,  и
людей не получается жалеть. А на псах  твоих все вмиг  заживет! Лучше скажи,
Шмелева не видел?
     -- Здесь я!  -- вынырнул откуда-то  сбоку юркий крепыш с  перепачканным
сажей лицом.
     -- Ну, посчитал? -- насмешливо  спросил майор. -- Сколько же их -- двое
или трое?
     -- Так они хитрили -- один  не стрелял!  -- Крепыш рукавом  комбинезона
вытер подбородок и щеки. -- А когда взяли, ошибка и поправилась!
     Он довольно засмеялся и подмигнул Сизову.
     -- Что скажете, Игнат Филиппыч? По-моему, норма!
     --  Учитывая,  что  объекты  специально  подготовлены...  Опять  же  --
противогазы... -- Сизов кивнул.
     -- А что на  третий вариант твой снайпер  малокалиберку взял вместо СВД
тоже норма? -- наседал Лесков.
     -- Не трамбуй  меня, командир! По мелочам накопить  всегда можно,  но в
главном-то порядок! А снайпера будем воспитывать.
     -- Ладно, разбор потом проведем, --  по-прежнему казенно сказал Лесков.
--  Строй людей. --  И, повернувшись  к  Сизову,  вздохнул:  --  Вот  такого
разгильдяя я сделал своим заместителем!
     Тон,  которым  эта  фраза  была  произнесена,  перечеркивал  предыдущую
суровость  и придирчивость командира  к подчиненному. Напротив, выдавал, что
между ними существуют давние  неофициальные отношения. Впрочем, Сизов  и так
знал: Витька Лесков и Юрка Шмелев дружат с детства.
     Пятнистые комбинезоны выстроились в  шеренгу,  майор  Лесков представил
Сизова  и  передал ему командование.  Тот поставил бойцов полукругом лицом к
дому, взял у комроты  и его зама пистолеты, приказал выставить мишень в окне
второго этажа.
     --  При  штурме  здания, любого  другого  укрытия, чтобы подавить огонь
объектов  задержания,  деморализовать  их,  делаем так... -- Старик зажал  в
каждой руке  взведенный пистолет.  -- Левой  ведем  отвлекающий огонь: можно
вверх,   можно   над   головами,  можно   и  сторону   противника,   но   не
сосредоточиваясь на  прицельности, и двигаемся вперед,  а правую держим  для
стрельбы на поражение. Показываю...
     С  неожиданной  быстротой Старик бросился к зданию, подняв левую руку и
разряжая  обойму  в  чистое  голубое небо. Когда  затвор  застрял  в  заднем
положении,  обнажив  половину  короткого ствола,  он один  раз  выстрелил  с
правой, и мишень в проеме окна исчезла.
     -- Вот так, -- скрывая одышку. Старик вернулся к  строю. -- Кто берется
повторить?
     Потом он показал  такой же прием,  но с  автоматами,  приклады  которых
зажимал  под  мышками.   Зрелище   было  эффектным,  но  желающих  повторить
упражнение не нашлось.
     -- Управляться с ними сложновато, -- согласился Старик, -- но выучиться
можно. Только на  холостых надо долго работать, иначе сам искалечишься, да и
других положишь. Смотрите, показываю еще раз...
     Рота спецназначения восторженно гудела.
     Старик продемонстрировал стрельбу из автомата  от бедра, приемы ухода с
линии выстрела противника, прицельную стрельбу из пистолета.
     -- То, что написано в  наставлениях, годится для тира, но не для улицы.
Когда  пуля летит параллельно  земле на уровне груди, то  о прицеливании  по
вертикали можно не думать. Остается горизонтальное отклонение. Если  держать
пистолет двумя руками, его убираешь быстрее и надежней.
     Старик присел на широко расставленных ногах и, поддерживая  левой рукой
рукоять пээма, несколько раз выстрелил.
     --  На что похоже? На западный боевик? Верно,  американские полицейские
именно так и стреляют. Кстати, -- обратился он к Лескову, -- фанерные мишени
не дают правильного восприятия цели.  Мишень должна бытъ  объемной. Сделайте
мешки с песком или опилкаками,  тогда будет лучше ощущаться дистанция,  да и
пулю чувствуешь, можно контролировать промах, вносить поправки...
     -- Сделаем, Игнат Филиппович, -- кивнул майор. --  Чучела изготовим.  В
одежде, чтоб все натурально.
     Он повернулся к бойцам.
     -- Нравится такая огневая?
     -- Класс! -- отозвались пятнистые  комбинезоны, а здоровый рыжий парень
в десантной тельняшке, выглядывающей через распахнутый ворот, выкрикнул:
     --  Это  наша  работа,  ей  и  учиться  надо!  А  все  эти   лекции  по
международному положению... Пусть их замполиты слушают...
     -- Ты это брось, Борисов! Ты же не  придаток к  дубинке,  бронежилету и
автомату!  Должен  работать над собой, развиваться,  повышать  культурный  и
политический уровень, -- скучным голосом произнес командир.
     -- На то есть газеты, радио и телевизор, -- дерзко парировал рыжий.
     -- Смирно! -- рявкнул Лесков. -- На первый, второй рассчитайся!  Первые
номера  два шага  вперед,  шаг влево, кругом! Свободный  спарринг --  десять
минут. Приготовились!
     Пятнистые комбинезоны, оказавшиеся в парах лицом друг к другу, привычно
приняли боевые стойки.
     -- Начинай! -- Майор рубанул рукой воздух.
     -- И-е-е-я!! -- пронзительно разнеслось над степью, и пятнистые шеренги
сомкнулись. Удар, блок, контратака, захват, бросок...
     -- И-е-е-я! -- Пугающий крик должен деморализовать противника и поднять
боевой дух атакующего.  Рука,  нога,  перехват, кульбит  с выходом в стойку,
подсечка...
     -- Тигры, -- довольно сказал Лесков,  улыбаясь левой половиной рта, где
были  выбиты  зубы.  Вблизи отчетливо  выделялся шрам,  пересекающий губы  и
переходящий   на  подбородок,  который  придавал  лицу  командира   зловещее
выражение.  --  Их шпана боится  куда больше, чем пэпээсников. На днях возле
"Рака" окружили патрульную машину, чуть не перевернули, хотели  задержанного
отбить... А наши подъехали -- разбежались кто куда. Потому что знают...
     Командир роты оглянулся по сторонам и понизил голос:
     -- А  Борисов в общем-то  прав. Мы с Юрой  увеличили объем служебной  и
боевой подготовки за счет политзанятий. Конечно, втайне от политотдела.
     -- Понятное  дело, -- отозвался Сизов. -- Но если узнают, вдуют тебе по
первое число.
     --  Наверное, так,  -- согласился майор. -- А пока  довольны. Как какая
экскурсия, делегация -- журналисты там, депутаты, иностранные гости, -- всех
к нам! Я  уже составил  вроде концертной  программы:  номер  один --  захват
преступника,  номер два -- прием против ножа, номер три -- против пистолета,
номер  четыре --  прыжки через нескольких  человек с выходом в стойку, номер
пять --  то же с  поражением штыком деревянной мишени... Ну, в  общем,  все:
работа с дубинками, скоростная стрельба. Теперь отработаем эту вашу штучку с
автоматами  -- поставим  гвоздем программы.  А  пока у нас "коронка"  такая:
кладем на подставки кирпичи, обливаем бензином и  поджигаем. Человек пять по
команде -- бац! -- голой рукой прямо в пламя  -- и кирпичи вдребезги, только
горящие куски во все стороны! А потом Борисов, этот  рыжий амбал, выходит  с
двумя  бутылками и со зверскими криками разбивает  их о  собственную голову,
одну за другой!  И  оскольчатыми горлышками ведет бой с тенью. Он  служил  в
спецназе, там этим штукам и выучился. А гости -- в полном восторге.
     Лесков взглянул на часы.
     -- Еще минута.
     -- Дач  бы  отбой.  Они  выкладываются изо  всех  сил.  --  Сизов  тоже
посмотрел время. -- Мне нужно в город. Машина есть?
     -- Найдем, -- майор кивнул. -- А что до отбоя, то боец специальной роты
не должен уставать. Наоборот,  есть будут с большим аппетитом. Кстати, и вас
без  обеда не отпустим. Тем более сейчас  везде  начинается перерыв, так что
спешить некуда.
     Лесков еще раз взглянул на циферблат.
     -- Внимание! -- рявкнул он. -- Прекратить бой! Отдых -- десять минут.
     Решено раскрученное колесо рукопашной, схватки  мгновенно остановилось.
Фигуры в маскировочных комбинезонах  опустились на траву. Чувствовалось, что
лесковские тигры все-таки устали.
     Только один  боец остался на  ногах и направился к  командиру. Когда он
подошел ближе, Сизов  рассмотрел, что это Шмелев. Комбинезон замкомроты  был
расстегнут, на нем выступили мокрые пятна, и  казалось, что от  тела  должен
идти пар.
     -- Опять не удержался? --  насмешливо спросил Лесков.  -- Ты же  сейчас
уже  руководитель, твоя задача наблюдать, контролировать, поправлять.  А  ты
по-прежнему ввязываешься в спарринги!
     -- Усложнял задачу, -- улыбаясь, ответил  Шмелев, и было  видно, что он
почти не запыхался. --  Если кто слабее --  становился  на его сторону. Ну и
сам попробовал против нескольких... Две пары держал...
     Шмелев удовлетворенно облизнул пересохшие губы.
     -- Воды не взяли, жалко... Ну да сейчас подойдет автобус...
     Вскоре  привезли  обед. Специальная  рота,  сидя  потурецки,  мгновенно
выхлебала из алюминиевых мисок густой борщ,  умяла  котлеты  с  картофельным
пюре и выдула несколько ведер компота.
     Сизов пристроился на пустом ящике от взрывпакетов -- на голую землю его
не тянуло, да и ноги не складывались, как раньше, пожалуй, и в полулотос  он
бы уже не сел.
     Рядом отдыхали Лесков и  Шмелев. Глядя  на их лица,  Сизов подумал, что
вряд  ли  какому-нибудь хулигану придет  в  голову  даже спьяну  пристать  к
Виктору  или Юре.  Да  и  припозднившийся  прохожий  в  темном  переулке  не
обрадуется, если кто-то из них попадется навстречу. Он усмехнулся.
     -- О чем вы, Филиппыч? -- спросил Лесков.
     Сизов помедлил с ответом.
     --  Да вот смотрю на, твоих парней. Знаешь, что это все мне напоминает?
-- Сизов обвел рукой вокруг.
     Пятнистые  комбинезоны  снова наполнились  силой.  Некоторые  играли  в
ножички, некоторые устраивали  шутливые схватки: кто-то  выкручивал товарищу
ногу, кто-то обозначил тычок растопыренными пальцами в глаза соседа,  но был
пойман  за  кисть  и  скручен в бараний рог, кто-то  набивал  о  землю ребро
ладони.
     -- Интересно, -- сказал Лесков.
     --  Кизетериновский  питомник,  -- еще раз  усмехнулся Сизов  и  тут же
добавил: -- Только без обид.
     В Кизетериновке находилась школа служебно-розыскных собак.
     -- А чего обижаться, -- комроты пожал  плечами. -- У каждой службы своя
задача. У нас --  гнаться,  хватать, не пускать, драться, обезвреживать. И у
овчарок примерно то же...
     -- Только они стрелять не умеют, -- хохотнул  Шмелев. --  И  противогаз
никак  не наденут.  Да  и  вообще  --  наш  парень  с несколькими  овчарками
справится.
     Реакция обоих была ненаигранной: обижаться они и не думали.
     Рыжий  Борисов  принес  из  автобуса  гитару,  расчехлил ее.  Пятнистые
комбинезоны подсели ближе.
     -- У нас скоро  бронетранспортер будет, -- продолжал Лесков.  -- Сейчас
можем у военных одалживать, но лучше свой иметь. И вертолет хочу свой.
     -- Чего играть-то? -- подстраивая инструмент, спросил Борисов.
     --  "Чужие  долги",  "Реквием  пехоте",  "Про  настоящих   мужчин",  --
посыпалось со всех сторон.
     --  Давай  "Песню  обреченного  десанта".  --  Голос  Лескова  перекрыл
возникший гомон.
     -- Желание начальника, сами понимаете, закон для подчиненного. -- Рыжий
здоровяк сделал пробные аккорды. Шум стих.
     Мы прыгаем ночью с гремящих небес
     В пустыню, на джунгли, на скалы, на лес.
     Ножи, автоматы и боезапас --
     Завис над землею советский спецназ.
     Жуем не резинку, а пластик взрывчатки,
     Деремся на равных один против трех.
     В снегу без палатки -- и в полном порядке,
     А выстрелить лучше не сможет и Бог...
     Скажите про это "зеленым беретам" --
     Пусть знают они, с кем им дело иметь
     В ледовом просторе, в лесу или в поле --
     Везде, где со смертью встречается смерть.
     -- Припев -- все! -- Шмелев взмахнул рукой.
     Пусть даже команду отдали в азарте --
     Сильней дипломатии ядерный страх.
     А мы -- острие синей стрелки на карте,
     Что нарисовали в далеких штабах.
     После рева нескольких десятков молодых глоток голос Борисова, казалось,
звучал тихо и печально:
     Мы первые жертвы допущенной спешки
     И, задним числом, перемены ролей.
     В военной стратегии мы -- только пешки,
     Хотя и умеем взрывать королей!
     И у генералов бывают помарки:
     Вдруг синюю стрелку резинкой сотрут...
     Но мы уже прыгнули, жизни на карте,
     А сданные карты назад не берут.
     --  Во  дает!  --  Шмелев  показал  певцу большой палец.  Тот  никак не
отреагировал, взгляд у него был отрешенный.
     Министр покается: "Вышла ошибка,
     Виновных накажем. Посла отзовут".
     Его самого поругают не шибко.
     От нас же внизу извинений не ждут.
     Борисов  сделал  паузу,  побитые  мощные  пальцы  осторожно  перебирали
струны, вдруг он резко взвинтил ритм.
     Мы падаем молча, закрасив лицо,
     И лишь на ста метрах рванем за кольцо.
     Мы знаем, что делать, задача ясна,
     Но ваши ошибки -- не наша вина!
     Специальная рота дружно подхватила припев.
     -- Ну  как? -- спросил Лесков. -- Это ведь тоже политико-воспитательная
работа.
     -- Хорошо, -- кивнул Старик.  -- Только вряд ли политотдел будет от нее
в восторге.
     -- Да нет,  -- вмешался Шмелев. -- Там сейчас нормальные ребята. К тому
же понимают нашу специфику.
     -- Мне  пора.  --  Сизов встал,  с неудовольствием ощущая,  как затекли
ноги.
     Лесков со Шмелевым проводили его до автобуса.
     -- Довезешь товарища  куда  ему нужно, потом  в роту, -- приказал майор
водителю.
     -- Мне в нарсуд Центрального района,  -- уточнил Сизов.  -- А  вы здесь
надолго?
     --  Часа  на два, --  ответил комроты.  --  Еще  немного  песен,  потом
штурмовая полоса. Через недельку повторим занятия?
     Пожимая  протянутые руки, Сизов кивнул. Автобус развернулся и покатил к
выезду  с  полигона.  Старик  смотрел  в  окно.  Специальная рота пока  пела
песни...





     В  примыкающей  к  дежурной  части  комнате  для  допросов  задержанных
Центрального РОВД Фоменко "прессовал" Сивухина -- хулигана из "Рыбы".
     -- Люди в ресторан отдохнуть ходят, а  ты свое блатовство  показать? --
тихо,  по-змеиному шипел Фоменко, и губы его зловеще кривились. -- Кому хочу
-- в морду дам, кого захочу -- отматерю... Так?!
     Он замахнулся и, когда Сивухин отпрянул, грохнул кулаком по столу.
     -- Боишься, сука! А там не  боялся? Там ты смелый  был,  на всех клал с
прибором. --  Опер  пригнулся к столу,  как  зверь  перед  прыжком, и  снизу
гипнотизирующим взглядом впился в бегающие глаза допрашиваемого. -- И  думал
всегда при таком счастье на свободе кейфовать... Да?!
     Фоменко снова замахнулся. Он "заводил" сам себя, и сейчас бешенство его
стало почти не  наигранным, в дергающихся углах  рта собралась  пена, зрачки
маниакально расширились.
     --  Да  я тебя  в порошок сотру, падаль поганая!  Ты у меня  будешь всю
жизнь зубы в руке носить!
     Он перегнулся через стол и ткнул-таки кулаком в физиономию хулигана, но
тот снова отпрянул, и удар получился несильным.
     -- Ну чего вы, в натуре, --  плачущим голосом заныл  Сивухин и принялся
усердно  растирать  скулу, демонстрируя,  что  ушибленное  место  нестерпимо
болит. -- Чего я сделал такого особенного? Ну чего? Скажите, я извинюсь...
     --  Вот  и молодец!  --  Фоменко выпрямился, лицо  его  приняло обычное
выражение, и он  даже  доброжелательно улыбнулся. --  Я знал, что  мы найдем
общий  язык. Ты  парень-то  неглупый.  Раз  попал  -- надо  раскаяться и все
рассказать. Закуривай...
     Он  любезно  протянул  распечатанную   пачку  "Примы",  подождал,  пока
трясущиеся  пальцы  задержанного  выловят сигарету,  встал,  обошел  стол  и
чиркнул спичкой.
     Настороженно косясь, Сивухин прикурил.
     -- Да чего рассказывать-то? -- После нескольких затяжек он расслабился,
и в голосе прорезалась обычная блатная наглеца. -- Двое суток на нарах, а за
что? Хоть бы пальцем кого тронул...
     -- Не помнишь, значит? --  Фоменко  присел  на край  стола, нависая над
допрашиваемым,  отчего тот должен был чувствовать себя неуютно.  К тому  же,
когда держишь голову  задранной,  затекает  и деревенеет шея,  устает спина,
очень хочется сменить позу.
     --  Ну так  я тебе расскажу... --  Фоменко тоже закурил,  но  из другой
пачки: не  дешевую  "Приму", а  фирменные "Тиходонск".  --  Двадцать шестого
апреля  ты  нажрался в "Рыбе"  до  потери  пульса, обругал матом  гражданина
Костенко, который находился при исполнении служебных обязанностей, приставал
с циничными предложениями к гражданке Тимохиной и ударил ее по лицу.
     Фоменко выпустил дым в лицо Сивухину.
     -- Вот  тебе  эпизод  номер  один.  Злостное хулиганство. Статья двести
шестая, часть два. До пяти лет.
     --  Да  не  было ничего этого!  -- Сивухин  от возмущения  сорвался  на
фальцет  -- Не знаю  никакого  Костенко и Тимохину эту в глаза не видел! Это
кто-то чернуху прогнал. Какие, на хрен, служебные обязанности?
     --  А швейцара  дядю  Васю  не помнишь?  -- вкрадчиво спросил Фоменко и
снова целенаправленно пустил струю дыма.
     --  Хромого, что ли?  --  вскинулся  задержанный. -- Он  меня  из  бара
вытолкал и таких хренов насовал... И я его разок послал.
     -- Вот-вот. А человек на государственной службе!
     Сивухин скривился.
     --  Знаем, знаем... Тридцатник за бутылку!  А  Тимохина --  это  небось
Лидка? Это к ней я, выходит, приставал? Да ее все знают, у ней даже прозвище
Щека! Трояка не было, а она выделывалась!
     -- Значит, первый эпизод признал  полностью. -- Фоменко  удовлетворенно
улыбнулся. -- А всего их ровно восемь. Как раз под пятерик и выйдет!
     Казалось, в маленьком  кабинетике воздуха не осталось  -- только сизый,
расплывшийся  слоями  табачный  дым.  Сквозь него слабо  светила и без  того
тусклая  лампочка  под  давно  не  беленным  потолком.  Ядовитогорький туман
обволакивал человеческие фигуры -- сидящую на привинченном к полу табурете и
облокотившуюся   на  исцарапанный,  перепачканный  чернилами   стол.  Фигуры
размывались, теряли четкость очертаний, казалось, и квадраты решетки на окне
проступают  не  через  матовое  стекло,  а  сквозь  вязкую   белесую  массу,
заглушающую бормотание дежурного  за фанерной перегородкой. Сгустившийся  до
ощутимой плотности дым забивал нос, горло, легкие, застилал глаза.
     --  Ты что,  приход  поймал?  -- Черная рука протянулась  из  табачного
облака, вцепилась в рубаху на груди, несколько раз встряхнула.
     Сивухин пришел в себя.
     -- Жидкий на расправу! -- довольно сказал Фоменко. -- Чуть придавлю,  и
расколешься до самой жопы.
     -- За что  пятерик?  --  с  трудом выговорил Сивухин.  -- Ведь  все так
делают! И хромого матерят, и друг с другом  лаются, и Щеку колотят! Чего  же
вам от меня надо?
     --  Вот это  молоток! -- Фоменко  наклонился  совсем близко.  --  Отдай
автомат --  и все! Я  тебе  явку  с  повинной  оформлю, гуляй на все  четыре
стороны.
     Сивухин отквасил челюсть.
     -- Ка-ка-какой автомат?!
     -- Тот самый, из которого грозил перестрелять весь оркестр, -- буднично
пояснил Фоменко. -- Наших позавчера на трассе покрошили, слыхал небось? А ты
проболтался про  свою машинку. Сам виноват! Теперь отдавай  -- подтвердится,
что не из нее, -- и порядок. А хранение, так и быть, я тебе прощу...
     --  Да нет  у меня никакого автомата! --  заверещал подследственный. --
Мало чего по пьянке наболтаешь! Кастет был, сам отлил, финка дома есть...
     --  Ты туфту не гони! --  рявкнул  Фоменко. -- Финка уже  у  нас! А где
автомат? Говори, сука!!
     Он  с маху,  но расчетливо, чтобы  не оставить следов, отвесил хулигану
затрещину.
     -- Не понимаешь, что  за убитых  сотрудников спуску не будет! Я у  тебя
его вместе с печенкой выну!
     Ядовитый туман в комнате для допросов становился все гуще.
     Автобус  спецроты  довез Сизова  почти до  Центрального  райнарсуда. Он
прошел полквартала,  перешел улицу  и  нырнул  в пропахший  сыростью подъезд
старого  и  безнадежно  обветшавшего  здания.  Здесь  был  только  один  зал
заседаний, потолки которого наглядно  свидетельствовали, что канализационные
трубы  второго  этажа  тоже  давно  пришли   в  негодность.  Небольшие  дела
приходилось  слушать  прямо  в клетушках кабинетов,  где судья  и заседатели
теснились за одним столом, прокурор и адвокат сидели  плечом к  плечу  между
сейфом и окном, секретарь вела протокол  на подоконнике, подсудимый  стоял в
углу рядом с вешалкой, а свидетель мялся у двери и после допроса выкатывался
в коридор,  где под плакатом "Судьи  независимы и подчиняются только закону"
томились родственники подсудимого и другие свидетели.
     Сизов  протиснулся  к  обитой  черным  дерматином двери и,  не  обращая
внимания  на табличку с расписанием приемных  часов,  вошел в канцелярию. За
деревянным  отполированным  животами  и локтями  просителей  барьером сидели
неприступные в  осознании своей значимости молодые девушки. Сизова некоторые
знали, поэтому суровые личики смягчились, и архивариус согласилась, несмотря
на неурочное время, отыскать нужное дело.
     --  Только завизируйте запрос у Петра Ивановича,  а то сейчас  у нас  с
этим строго...
     Запроса на  выдачу дела у Сизова не было, он  сел к длинному столу и на
официальном бланке написал: "Председателю райнарсуда  Центрального района г.
Тиходонска т.  Громакову  П.  И. В связи с оперативной необходимостью  прошу
выдать для ознакомления ст.  о/у майору  Сизову  архивное уголовное  дело по
обвинению Батняцкого. Начальник отдела  УУР  УВД  Тиходонского  облисполкома
Мишуев".   Поставив   перед   словом   "начальник"   вертикальную  черточку,
означающую, что документ  подписывается другим  лицом, Сизов  резко  черкнул
свою фамилию.
     У двери председателя майор  остановился,  постучал,  дождался  ответа и
лишь после этого вошел. Он знал, что районные начальники очень чувствительны
к знакам признания их авторитета.
     -- Что у вас? -- Громаков оторвался от бумаг.
     Когда-то он работал следователем прокуратуры, пару раз  они встречались
на местах  происшествий  и  знали друг  друга  в  лицо.  Но  сейчас  никаких
признаков узнавания председатель не проявил.
     -- Надо посмотреть архивное дело. -- Сизов протянул запрос.
     -- Давайте.  --  Громаков положил бумагу перед собой,  занес ручку  для
резолюции, но задержал ее, пробегая глазами текст.
     Пауза затянулась. Громаков отложил ручку  и медленно перечитал документ
еще раз.
     -- А зачем,  собственно, вам копаться в  архивных  делах? -- неожиданно
спросил он,  не  отрываясь от запроса.  --  Для этого  есть вышестоящий суд,
прокуратура. При чем здесь уголовный розыск?
     Майор с удивлением  отметил, что Громакова  озаботила именно та бумага,
которую он только что, не задумываясь, собирался подписать.
     --  И  что  это  за   запрос?  --  все  больше  раздражаясь,  продолжал
председатель. -- Кто его подписал? Что вообще это за закорючки да черточки?
     -- Что с вами? За последний квартал я  раз шесть получал дела именно по
таким запросам. Кстати, и в вашем суде, -- спокойно сказал Сизов. О том, что
иногда девочки вообще не требовали никаких бумаг, он решил не вспоминать.
     --  Мало  ли что было раньше...  --  Громаков  наконец поднял  голову и
посмотрел  собеседнику в лицо. -- Надо же  когда-то наводить порядок!  Вот и
пусть каждый занимается своим делом -- уголовный розыск ищет преступников, а
прокуратура проверяет судебные дела!
     Громаков рано начал полнеть и лысеть. У него были  пухлые щечки, пухлые
короткие  пальчики,  которые   нервно  барабанили  по   натуральному  дереву
столешницы, а если снять с него пиджак и  рубашку, то наверняка  обнаружится
пухлый живот.
     В  тесном  юридическом мире, где известно друг  о друге  больше,  чем в
какой-либо другой профессиональной среде, знали, что Громаков  был послушным
следователем.  Именно это качество легло в основу его карьеры  и обещало ему
дальнейшее продвижение по службе. Ведь послушание -- очень ценное качество в
глазах тех,  кто  занимается  расстановкой кадров.  На  аппаратном языке это
свойство называется "зрелостью" и "умением ориентироваться в обстановке".
     Сизов  по-своему  оценивал  "послушных",  но  даже  с учетом  этого  не
понимал,  что же так  взбудоражило  молодого  и  перспективного председателя
райнарсуда, почему у него нервно подрагивают губы и плещется беспокойство во
взгляде.
     --  А если понадобится  что-то уголовному розыску,  надо все по  форме:
письмо за подписью генерала, с печатью как положено, чтобы было видно -- это
никакая  не  самодеятельность,  -- поучающе  говорил  Громаков  и  помахивал
злосчастным запросом,  который держал за  уголок двумя пальцами. -- Филькина
грамота нам не нужна...
     --  У  генерала,  говорите?  -- перебил  Сизов.  --  Хорошо,  подпишу у
генерала. Хоть у своего, хоть у вашего -- он поближе.
     Сизов  показал  в  окно  на  расположенное  по  соседству  здание  Дома
правосудия.
     -- Вы пока распорядитесь, пусть девочки  найдут дело, чтоб зря время не
терять. А я сейчас вернусь.
     Наклонившись, майор вынул из руки ошарашенного председателя свой запрос
и быстро вышел.
     Через  четверть  часа  он вновь положил на стол документ  с  резолюцией
председателя  областного  суда: "т.  Громаков! Выдать. И  не  надо разводить
бюрократию".
     Лицо преднарсуда сморщилось в кислой гримасе.
     --  Зачем же вы  меня так подставили? --  жалобно протянул он, -- Перед
самим  Иваном Федоровичем  бюрократом выставили... Да что, я бы сам не решил
вопрос?
     Укоризненно причитая, Громаков подписал запрос с тем же безразличием, с
каким был  готов сделать это  в  первую минуту.  То, что насторожило  его  в
документе, мгновенно вытеснилось  недовольством начальства, хотя оно  и было
выражено  в  самой легкой  форме. Сизов пожалел подчиненных Громакова, а еще
больше пожалел правосудие.
     Через   десять   минут  Старик  раскрыл  архивное  дело.  Как  и  любое
следственное производство,  оно  начиналось  с постановления  о  возбуждении
уголовного дела.
     "... Следователь  прокуратуры  Центрального  района г. Тиходонска юрист
3-го  класса Громаков,  рассмотрев материалы по  факту обнаружения трупа гр.
Федосова с признаками насильственной смерти, постановил..."
     Сизов   заглянул  в   конец  следственных   материалов.   Обвинительное
заключение тоже составлял Громаков. Значит, он вел расследование от начала и
до конца. А теперь опасается постороннего глаза. Интересно...
     Сизов приготовил ручку, лист бумаги и перевернул первую страницу дела.
     "Начальнику Центрального РОВД г. Тиходонска. Рапорт.  По  подозрению  в
совершении  убийства  гр.  Федосова  мною задержан ранее судимый  Батняцкий.
Прошу Вашего разрешения содержать его в  дежурной части до  утра... Ст,  о/у
ОУР капитан Мишуев". Косая резолюция: "Деж. Содержать".
     Сизов хмыкнул. Действительно, времена изменились! Сейчас такие штуки  и
в голову никому не придут.  А тогда казалось --  в  порядке вещей...  Где-то
здесь будет явка с повинной.
     Он перевернул еще один лист. Точно!
     "...  Я,  Батняцкий  Е.  Ф.,  хочу  помочь  следствию  и  чистосердечно
признаться в случайном убийстве, которое совершил в нетрезвом виде".
     Сизов сопоставил даты и сделал первую выписку.
     Громаков  недолго  пребывал  в расстроенных  чувствах,  он догадался по
благовидному поводу позвонить председателю облсуда и не услышал замечания  о
насаждении бюрократизма. Иван  Федорович  разговаривал благосклонно  и  даже
соизволил  пошутить.  Значит,  суровая резолюция предназначалась  для  этого
настырного милиционера.
     "Чего ему  все-таки надо?" --  снова колыхнулась  беспокойная  мысль, и
Громаков раскрыл служебный телефонный справочник.
     Через несколько минут в кабинете Мишуева раздался телефонный звонок.
     Подполковник резко поднял трубку.
     --  Мишуев!  --  сухо  бросил  он в  микрофон.  Но сразу  же  лицо  его
расслабилось,  он свободно откинулся в кресле,  тон  стал  неофициальным. --
Здравствуйте,  здравствуйте,  товарищ  Громаков.  Да,  пока  на  месте...  В
принципе решено, но ты же знаешь,  зарубить могут  в самый последний момент,
тем более есть загвоздка... Вот-вот... Ничего, раскрою!  Только так! Лучше о
себе  расскажи: ты уже председатель суда или еще исполняешь обязанности? Ну,
поздравляю! Так  что  ты, брат, тоже растешь, я помню  зеленого следователя,
который боялся к трупу подойти! Какое совпадение? Нет,  никого не направлял.
Сизов?
     Мишу ев нахмурился.
     -- Что он  хотел?  Помню, на Яблоневой даче... А ты что?  И  правильно,
нечего ему по архивным делам шнырять!
     Мишуев резко выпрямился  в кресле и  напряженно застыл, нервно  вертя в
руке карандаш.
     --  Добиваться  своего  он  умеет,  в  любую  дверь  войдет.   И  какое
распоряжение дал Филиппов? Понятно... Выдал? Да уж, никуда не денешься. И он
что? Внимательно, говоришь... И много выписывает?
     Мишуев  сломал  карандаш,  зашвырнул  обломки  в   угол,  ослабил  узел
галстука. Голос у него остался спокойным.
     --  Ну   и  пусть  выписывает!   У  Сизова  появилась  своя  версия  по
"сицилийцам", вот он и ищет зацепки в старых делах. Ничего необычного. А что
он может выкопать? Батняцкий признался, приговор вступил в законную силу. Ты
же сам вел  расследование и  знаешь  все обстоятельства. А в  каком деле нет
неточностей?
     То, что  услышал  Мишуев, сильно ему  не Понравилось.  Голос  его  стал
резким и холодным.
     --  Ну  ты  это  брось! Что  значит "доверился"?  Ты  был  не маленьким
мальчиком,  а   следователем  прокуратуры!  Важной  процессуальной  фигурой,
принимающей  самостоятельные решения! И, кстати, принял  правильное решение,
раз Батняцкий осужден на двенадцать лет!
     Подполковник,  поморщившись,  отставил трубку в  сторону,  потом  снова
поднес к уху и продолжил прежним дружеским тоном:
     --  Не  надо паниковать,  Сизов  -- сотрудник  уголовного розыска, а не
прокурор, проверяющий качество проведенного  тобой семь лет назад следствия!
--  Он искусственно  засмеялся. -- И в его задачу  не  входит помешать твоей
карьере. Вот так-то лучше. До связи.
     Положив трубку, Мишуев достал  из кармана платок, провел по лбу,  встал
из-за стола и озабоченно зашагал взад-вперед по кабинету. Вспомнив, подобрал
обломки  карандаша,  возвратился   на  место,   порывшись  в  ящике,   нашел
автоматический нож,  какие  десятками изымаются при обысках и, не пройдя  по
делу, оседают в столах оперработников и следователей.
     Щелчок  --  из  рукоятки  выскочил блестящий;  клинок. Мишуев  принялся
затачивать карандашный обломок, потом его внимание переключилось  на нож, он
несколько   раз  сложил  его  и   вновь  выщелкнул  лезвие,   вдруг  швырнул
недочиненный карандаш в урну, наклонился к селектору.
     -- Веселовский, зайдите ко мне.
     Мишуев  поправил  галстук,  достал   из  папки  "К  докладу"  очередной
документ, начал читать. Внезапно придвинул телефон, быстро набрал номер.
     -- Это  опять я.  Кто подписал  запрос? Ну  эту твою  филькину грамоту?
Ага... Ты ее запечатай в конверт и подошли мне. Договорились? Ладненько.
     Опустив трубку на аппарат, Мишуев задумался.
     Коротко постучав, в кабинет вошел Веселовский.
     -- Разрешите, товарищ подполковник?
     -- Чем сейчас занимается Сизов? -- строго спросил начальник отдела.
     -- Поехал в суд изучить  старое дело, по которому проходил похожий нож,
-- с подчеркнутой четкостью доложил  Веселовский. -- Помните, он говорил  об
этом.
     --  А  что  там  изучать? Ситуация  предельно ясная. Вы  определили ему
направление работы?
     --  Да,   Сизов  выполняет  задание,   а   своей   версией   занимается
параллельно...
     -- Значит,  недогрузили, оставили время на ерунду.  Руководитель должен
уметь ставить  четкую цель  и направлять  подчиненных  на ее достижение.  --
Подполковник  сделал  многозначительную  паузу. --  Когда  я был начальником
уголовного  розыска  в  райотделе,  мои  сыщики не  распылялись  по  "своим"
версиям.  Все  били  в  одну  точку.  И  раскрываемость  приближалась к  ста
процентам. Потому и выдвинули  в областной  аппарат! За четырнадцать  лет  я
прошел   путь  от   оперуполномоченного   до  начальника  отдела  областного
уголовного розыска. Кажется, я это уже говорил?
     -- Вроде нет, -- неуверенно ответил Веселовский.
     -- Говорил. Но  повторяюсь не  из хвастовства. Хочу, чтобы  вы  сделали
выводы, ведь  от успеха этой  операции зависит ваше продвижение  по  службе.
Ясно?
     Веселовский молча кивнул.
     --  Я  вам  поручил  направлять  работу  всех  остальных,   используйте
возможность!  Ваша линия самая перспективная, никто в этом  не  сомневается,
кроме, пожалуй, Сизова. Не смущайтесь, загрузите его до предела, пусть тянет
общий воз вперед, а не  рвется  в сторону!  Его бесполезная самодеятельность
никому не нужна!
     Мишуев  замолчал, не  сводя пристального взгляда  с  липа подчиненного.
Много лет назад  так смотрел Старик, когда  бывал недоволен стажером,  и тот
чувствовал   себя  весьма   неуютно.  Став  начальником,  Мишуев  специально
отрабатывал  холодный, пронизывающий  насквозь  взгляд и  убедил  себя,  что
достиг цели, хотя в глубине души шевелилось сомнение.
     --  Разрешите идти? -- как ни  в чем  не  бывало спросил Веселовский, и
стало ясно, что никакой неловкости он не испытал.
     -- Подождите. -- Подполковник указал на стул  у приставного столика. --
Присаживайтесь.
     Строгость в голосе пропала.
     -- Я ведь учу для вашей  же пользы. Привыкайте руководить людьми. Что у
вас нового по "сицилийцам"?
     Веселовский  сел,  отодвинул стул,  устраиваясь  поудобнее,  извлек  из
внутреннего кармана пиджака пухлую записную книжку.
     -- Специалисты исследовали камень из мешка.
     Мишуев почему-то подумал, что  Сизов никогда не сказал бы  "исследовали
камень". "Осмотрели" -- и точка.
     --   Это   ракушечник,   три   карьера   расположены    вблизи   трассы
Красногорск-Тиходонск. Ребята поехали за  образцами, попробуем  привязать по
химическому составу и следам распиловки.
     Мишу ев сделал пометку в своем блокноте.
     -- А что с этим, как его, -- Мишуев заглянул в календарь, -- Сивухиным?
     --  Фоменко раскопал  ему восемь  эпизодов хулиганства.  Да  при обыске
нашли  дома  финку  и  кастет.  Носил  с  собой,  показывал  корешкам, пугал
кое-кого, есть свидетели... Так что не выскочит!
     Мишуев пренебрежительно махнул рукой.
     --  Это  не велика  победа.  Если  взяться,  то  можно  всю эту  шушеру
пересажать, только руки не доходят. Да и потом -- кто за них работать будет?
С главным как?
     Веселовский замялся.
     -- Фоменко только что вернулся, принес протокол. Признал он, вроде брал
у  какого-то  Васи Чижика старый  ППШ на  продажу, не  получилось  -- вернул
обратно. А с пьяных глаз  пришло на ум  -- и пригрозил  автоматом.  В общем,
вроде что-то было, а  ничего конкретного и  нет.  А вообще... -- Веселовский
запнулся и отвел взгляд  в сторону.  --  По-моему, ерунда  все это.  Фоменко
надавил, он и затулил, чтобы в цвет попасть...
     --  Ну и ну!  --  Подполковник обозначил на лице недоумение.  -- Что за
основания для таких предположений?
     -- Да  мелочь  он  пузатая! Какие там автоматы...  Сначала наболтал  по
пьянке,  а потом --  чтоб отстали.  Приплел какого-то  Васю, ни  фамилии, ни
адреса, ни толковых примет. Вот и ищи ветра в поле...
     --  А  разве не стоит  искать автомат, даже если он  не связан  с делом
"сицилийцев"? -- веско спросил начальник отдела.
     --  Ну  почему  же,  стоит.  --  Веселовский  снова  смотрел  прямо,  с
выражением готовности к любой работе.
     --  И я  так думаю,  --  нравоучительно  сказал Мишуев.  --  Даже  если
окажется, что этого ППШ не существует в природе, пройтись по связям Сивухина
будет полезно. Кражи, грабежи, разбои -- мало ли у нас "висячек"... Глядишь,
что-нибудь и раскроется.
     Он  прихлопнул  ладонью  папку  с  документами,  как  бы  подводя  итог
разговору. Веселовский встал.
     -- А  Фоменко работает неплохо, -- заметил  вдруг  подполковник. -- Вот
что значит дать человеку проявить себя. Между прочим, в его послужном списке
за пять последних лет ни одного поощрения. Зато больше всего  благодарностей
у Сизова.
     Мишу ев бросил взгляд на часы.
     -- Сейчас  оперативка у Павлицкого, я доложу, кто и как работает.  Пора
пересматривать отношение к людям, хватит  выделять любимчиков! И  вообще  --
пришло время коренным образом менять стиль руководства...
     Последняя  фраза  подполковника  безошибочно  определяла  его  место  в
происходящей расстановке сил  внутри аппаратных  группировок.  Про  коренные
перемены и революционные усовершенствования любил говорить новый заместитель
начальника УВД полковник Крутилин. Он был "варягом"  -- командовал уголовным
розыском где-то  на Севере, после окончания академии  получил  назначение  в
Тиходонск. Подобные высказывания вкупе  с резкими и  решительными действиями
породили слухи, что у него мощная поддержка в Москве  и прислан он не просто
так, а с прицелом на место генерала.





     Собрав  бумаги  в  прозрачную  пластиковую  папку,  Мишуев запер  дверь
кабинета  и неспешно, с достоинством  пошел по коридору. Не каждый начальник
отдела  участвует в оперативных совещаниях при генерале.  Далеко  не  каждый
Заместители,   начальники   управлений  --  ниже  уровень  представительства
практически не опускается. В принципе он, Мишуев, должен доложить результаты
работы  отдела  заместителю  начальника  --   головного   розыска,   тот  --
начальнику, тот, в свою  очередь, информирует зама генерала  по  оперативной
работе и делает сообщение на совещании.
     Однако  в  последние  полтора года привычный порядок  часто  нарушался.
Возглавлявший УУР полковник  Силантьев страдал камнями в  почках  и  подолгу
лежал  в  госпитале, его  зам Игнатов всегда  боялся  принимать  решения,  а
теперь, перед  пенсией, старался вообще  не попадаться  на глаза начальству.
Поэтому  Мишуев непосредственно докладывал на  оперативках то, что  касалось
борьбы  с  особо  тяжкими преступлениями, а иногда и председательствовал  от
лица руководства уголовного розыска.
     Его самого такое положение вполне устраивало: когда человек на  виду, к
нему привыкают.  Силантьев  проскрипит два годика, а он тем временем получит
диплом академии  и  вернется как раз на открывшуюся  вакансию.  Тьфу-тьфу...
Трудно загадывать  в  таких делах. Обстановка меняется,  тот  же  Крутилин с
идеями  омоложения аппарата.  Игнатову уже сказал, чтоб  готовился,  того  и
гляди и Силантьева отправит по болезни.  А поставит кого-то из своих северян
или из местных -- мало ли шустрых ребят.
     Мишуев почувствовал усилившееся беспокойство и понял, что оно связано с
недавним звонком  Громакова.  Активность  Сизова в ревизии архивных  дел ему
совсем ни к чему. Дело  усугубляется тем,  что на эту чертову Сыскную машину
трудно найти управу: он легко обходит всю иерархическую  лестницу и  заходит
прямо к генералу. Говорят,  тот начинал у него стажером. Может быть... Когда
Крутилин докладывал об Игнатове,  Павлицкий  предложил  на его место Сизова.
Еще чего не хватало! Может, потому он так землю и роет? Впрочем, Крутилин не
станет   менять  одного  предпенсионера  на  другого,  к  тому  же  человека
Павлицкого. Если,  конечно, он будет принимать решения. А будет ли?  Какая у
него ни мощная рука в министерстве, а обком  крепко поддерживает Павлицкого.
Неизвестно, что перевесит...
     По широкой  мраморной  лестнице Мишуев спустился  на  второй  этаж, где
располагались  кабинеты руководства. У  высокой отделанной под дуб  двери он
замешкался, перебрал,  будто проверяя, документы в прозрачной папке, вошел в
приемную,  поздоровался  с новой секретаршей,  наглядно воплощавшей  принцип
омоложения аппарата, и  сквозь  темный тамбур  между  полированными  дверями
прошел в кабинет Крутилина.
     Полковник  был  молод  для своего  звания  и должности --  недавно  ему
исполнилось сорок  четыре. Жесткие  черные с  заметно пробивающейся  сединой
волосы,  выпуклый  лоб,  светлые  навыкате  глаза,   массивный  прямой  нос,
нависающий   над  верхней   губой,  округлые  щеки  и  детский,  с  ямочкой,
подбородок.
     Стоя  под  тяжелым взглядом почти навытяжку, Мишуев  доложил результаты
работы  по "сицилийцам". Доложил удачно: ни разу  не заглянув в  бумаги и не
сбившись.
     -- Почему на оперативное  совещание при начальнике управления идете вы,
а не  руководство  уголовного розыска? --  глухим  рокочущим голосом спросил
Крутилин и презрительно выпятил нижнюю губу.
     --  Полковник  Силантьев  болен,  --  быстро  ответил  Мишуев  и,  чуть
помешкав, продолжил: -- Игнатов... В общем, Игнатов послал меня.
     --  Понятно... -- с  тем же презрительным выражением протянул Крутилин.
-- У него  более важные дела... Ладно! Посмотрим,  как он  уйдет: по выслуге
или по служебному несоответствию!
     На Мишуева будто холодом дохнуло.
     "Ну и крут мужик! Верно говорят -- не одну шкуру спустит!"
     -- И  с  чем  же  вы  идете на  оперативное  совещание  при  начальнике
управления?   --  голосом,  не  предвещающим   ничего  хорошего,   продолжал
полковник. -- С этой хреновиной?
     Он кивнул на пластиковую папку,  и  Мишуев инстинктивно спрятал  ее  за
спину.
     -- Анализ камня, идентичность  карьера, --  передразнил Крутилин. --  И
что  дальше?  Установили  -- камень из  этого разреза.  Ну? Его по  паспорту
выдали с записью в книге  регистрации? Кому мозги припудривать?! Нужен  круг
отрабатываемых лиц, улики,  приметы,  связи! Нужна информация из  уголовного
мира: почерк, клички,  "черные"  автоматы! Вот  работа сыщиков.  А  камень и
следователь с экспертами изучат, вам вообще нечего туда лезть!
     Крутилин резко встал из удобного кожаного с высокой спинкой кресла так,
что оно,  дребезжа  металлическими  колесиками, отъехало  к  стене,  подошел
вплотную к начальнику отдела особо тяжких,  как будто хотел  ударить. Мишуев
непроизвольно попятился.
     -- А если не хотите работать  или  не получается, надо честно сказать и
идти  в  народное  хозяйство,  мы   вас  поддержим,  --  другим,  неожиданно
миролюбивым тоном продолжил полковник. -- И не надо  никаких  академий, чего
деньги тратить...
     Крутилину нравилось внушать страх, и  он умел  это делать.  Он  "колол"
самых  отпетых  бандитов,  чем  и  был известен  во  всех  северных тюрьмах,
колониях   и  пересылках.  Сломив  чужую  волю,  он  переходил   на  мягкий,
доброжелательный тон, который резко  не соответствовал смыслу произносимого,
и окончательно деморализовывал жертву.
     Сейчас  ему  тоже удалось достигнуть  цели  --  Мишуев чувствовал  себя
бесформенным пластилиновым комочком, над которым навис гранитный кулак.
     -- Жаль, меня не было в городе, я бы с места происшествия след зацепил,
--  так же мягко, даже  с некоторой долей  сочувствия  говорил полковник. --
Беда  в том,  что у вас профессионалов нет... Разве что Сизов... Я посмотрел
все разработки отдела -- он один действует как настоящий сыскарь.
     По  пристальному  взгляду  Крутилина Мишуев понял,  что тому  прекрасно
известно о его взаимоотношениях с бывшим наставником.
     -- Я не все доложил, -- попытался он выправить  положение,  но Крутилин
отмахнулся.
     --  На  совещании доложите.  Там  и послушаем,  и  решим,  кто  на  что
способен. Если  работать тяжело, не справляетесь -- пишите рапорт. Чего  зря
хлеб есть!
     Последнюю фразу полковник произнес почти дружески.
     Оставшиеся  свободными десять минут  Мишуев  нервно  курил в закутке на
площадке лестницы черного хода.
     "Ну их к черту, такие  оперативки!  -- заторможенно думал подполковник,
чувствуя, как постепенно высыхает  спина. -- Пусть Игнатов ходит, он  за это
деньги получает. Тут не авторитет заработаешь, а голову потеряешь. Как с ним
работать?  Зверь!  Пожалуй, Павлицкого  он сожрет. Непременно сожрет! И всех
его людей,  как водится. И тех,  кто стоял в  стороне,  обязательно...  Ну и
бойня будет! Нет, надо дергать  в  Москву. Пересидеть  два  года,  пусть все
закончится, устоится...  Только  похоже, что с этой идеей ничего  не выйдет.
Пока не раскроем "сицилийцев", он и заикнуться об учебе не даст..."
     В примыкающий к генеральскому кабинету зал  заседаний Мишуев  заходил в
самом скверном настроении.
     Начальник управления генерал-майор Павлицкий занял  свое место во главе
стола  ровно  в   шестнадцать,   как  и  было  назначено.  Выглядел  он   не
по-генеральски --  маленький, сухой, подвижный -- и  потому постоянно  носил
форму и  требовал того же от подчиненных. Поэтому  двенадцать человек по обе
стороны  длинной  полированной столешницы  были  облачены  в  казенное сукно
серого и защитного цвета. Только тринадцатый позволил себе явиться в светлом
импортном костюме свободного покроя и сел не как все, а напротив генерала, в
противоположный торец  стола,  получив возможность  бесцеремонно осматривать
собравшихся   выпуклыми  льдистыми  глазами.  У  него  был   властный   вид,
внушительная фигура, уверенные манеры, и если бы посторонний человек вошел в
зал, он бы не сразу определил, с какой стороны находится "глава стола" и кто
руководит оперативным совещанием.
     На такой эффект Крутилин и рассчитывал. Чувствовалось, что  он собран и
готов постоять за себя, если начальник попытается поставить его на место. Но
генерал начал совещание  как ни  в чем не бывало, и,  хотя на лицах офицеров
ничего  не  отразилось,  можно  было с уверенностью  сказать, что  этот факт
обязательно  станет  предметом  кулуарного обсуждения  и сделанные  из  него
выводы окажутся не в пользу Павлицкого.
     Первым  заслушали  начальника управления  исправительных дел о массовых
беспорядках в  шестой колонии, затем докладывал  Мишуев. На этот раз главное
внимание он сосредоточил на Алексее Сивухине как перспективном фигуранте для
дальнейшей разработки,  про  кусок  ракушечника  и  поиск  карьера  упомянул
вскользь,  зато  рассказал  об  отработке автовокзалов,  которой  занимается
Сизов.
     Сообщение   прозвучало   весомо,   даже  Крутилин   к  концу   перестал
презрительно кривиться. Генерал задал несколько  вопросов о Сивухине, Мишуев
толково ответил.
     --  Есть предложение  одобрить проводимую отделом  работу и  предложить
активизировать  линию  розыска использованного  преступниками  автомата,  --
подвел итог Павлицкий.
     Возражений не было.  Мишуев  сел  на  место  и  перевел  дух.  Сивухин,
конечно, пузырь,  который  рано или поздно лопнет. Но сегодня он удержал его
на плаву, а  это очень важно -- не  утонуть сейчас, сию секунду,  потому что
завтра будет уже другая ситуация, другие доказательства, другая обстановка.
     Подполковник вполуха  слушал выступление  начальника  УБХСС, совсем  не
слушал  зама по  хозяйственной  работе,  который  возмущался  нерациональным
использованием автотранспорта, и насторожился, когда слово взял Крутилин.
     -- Я согласен с предыдущим выступлением. -- Полковник навис над столом,
упираясь в  деревянную поверхность  побелевшими пальцами. --  Машины  должны
использоваться для раскрытия преступлений, расследования и выполнения других
конкретных  задач службы.  На  работу  и  домой  можно  ездить  общественным
транспортом. Поэтому я свою машину отдаю в пользование оперативного  состава
управления и призываю других сделать то же самое. Это раз!
     Полковники, подполковники и один майор недовольно зашевелились.
     --  Второе, -- не  обращая  внимания  на возникший  шумок,  невозмутимо
продолжал  Крутилин.  -- Отмечаю  низкий уровень  исполнительской дисциплины
руководства  уголовного розыска.  Я  работаю  полтора месяца, за  это  время
Силантьев  не  выходил на  работу  по  болезни,  Игнатов  самоустранился  от
руководства  службой  в связи  с  тем,  что готовится  к  уходу  на  пенсию.
Предлагаю  на следующем  оперативном  совещании заслушать Игнатова  и решить
вопрос  о  его  служебном соответствии. При отрицательном  решении  изменить
основание увольнения с соответствующим уменьшением пенсионного содержания...
     Присутствующие загудели. Пенсия, выслуженная  за двадцать  пять лет, --
самое  святое,  что есть  у  увольняемого офицера.  Замахиваться на  нее  не
принято.  Тем  более  что  каждый  может  легко  представить  себя на  месте
обиженного.
     --  Третье,  -- полковник повысил  голос. -- При таком  положении вещей
совершенно  не продумано  направление в академию  Мишуева. Учиться, конечно,
надо, и, если он возьмет "сицилийцев" или хотя бы выйдет на них, можно будет
его отпустить,  но не оголяя руководства уголовным  розыском!  Значит,  надо
производить    омоложение   аппарата,   особенно   начальников   отделов   и
управлений...
     Дальше Мишуев не слушал. "... Или хотя бы выйдет на них..." Значит,  не
все потеряно...
     Крутилин сел, глядя прямо перед собой. Получалось, что  он  смотрит  на
генерала.
     -- Вы закончили, товарищ полковник? -- очень вежливо спросил Павлицкий.
     -- Закончил.
     -- Подведем итог, --  не вставая, сказал  генерал. -- По первому пункту
вы  приняли  решение,  полностью  входящее  в  вашу  компетенцию.  Отказ  от
использования   личной   машины   можно   приветствовать.  Надеюсь,   другие
руководители последуют вашему  примеру...  А если нет, возможно, я сам издам
соответствующий приказ...
     Недовольный шумок снова всколыхнулся над длинным полированным столом.
     --  Может,  действительно  всем  целесообразно  пересесть на  городской
транспорт? Тем более мне известно, что вы задерживаете в нем карманников. На
вашем  счету четырнадцать задержаний  по месту прежней службы  и восемь -- в
московском метро, во время учебы. Я не ошибаюсь?
     Крутилин очень внимательно посмотрел на генерала. В комнате стало тихо.
     -- Нет, товарищ генерал, не ошибаетесь. Все точно.
     --  Вот и хорошо,  -- кивнул  Павлицкий. -- Может быть,  на  транспорте
установится порядок. Хотя лично я считаю, что руководители областной милиции
имеют возможность более эффективными методами бороться с преступностью.
     Крутилин, набычившись, не сводил с генерала внимательного взгляда.
     -- По второму и третьему  пунктам, -- монотонно говорил  генерал. -- Вы
являетесь  куратором  оперативных служб и  отвечаете  за  работу  уголовного
розыска.  Поэтому  для вас  открыто широкое поле  деятельности.  Действуйте!
Принимайте  решения в пределах своей компетенции, вносите  предложения, если
вопрос выходит за  ее пределы. Кого увольнять, кого посылать  на учебу, кого
назначать  на должность --  это, извините, буду  решать я. Снижать пенсию  я
никому  не  собираюсь, надо быть  людьми  и  понимать:  существуют  болезни,
усталость,  нервные  стрессы.  Отбирать  за  это  то,  что  пожилой  человек
зарабатывал всю жизнь, просто несправедливо...
     -- Правильно, Семен Павлович! -- от души выкрикнул начальник УИД, и все
одобрительно зашумели,  бросая косые  взгляды на  Крутилина.  Тот еще больше
набычился, как боксер, прячущий подбородок от нокаутирующего удара.
     --  И  последнее.  Существует  порядок,  субординация,   дисциплина.  Я
настоятельно прошу вас приходить к начальнику управления в форменной одежде.
     Генерал выдержал паузу и, добродушно улыбнувшись, добавил:
     -- А в  трамвае можете ездить  в штатском.  Что  поделаешь, если  у вас
такое хобби!
     Одиннадцать  офицеров  расхохотались.  Мишуев улыбнулся одной половиной
рта  --  той,  что  была   обращена  к  генералу.  Лицо  Крутилина  осталось
невозмутимым.
     -- Все свободны, -- объявил Павлицкий и встал.
     Загремели  стулья. У широкой  двери, в  которой открывалась только одна
створка, на мгновение возникла давка.
     -- Ну и выдрал Семен  Павлович этого петуха, -- не особо снижая  голос,
говорил  начальник  информационного  центра.  --  Насухую  выдрал...  Причем
культурно...
     Руководители   курируемых   Крутилиным   служб  открыто   высказываться
избегали, но перешептывались  с улыбками. Поражение "варяга" было  наглядным
для всех, кроме него самого.
     --  Доложился  неплохо,  -- буркнул он Мишуеву на ходу. -- Лучше, чем у
меня в кабинете. Жми  на этого типа, он, видно, еще  не  полностью лопнул. И
скажи своим: пусть дурака не валяют, шкуру спущу!
     В коридорах управления  было людно: сегодня давали  зарплату, поэтому к
концу  работы  все  сходились  на  службу.  К  этому  дню   планировалось  и
возвращение из командировок.
     Идя к себе, Мишуев покосился на дверь с цифрой 78, хотел было зайти, но
передумал. Пусть сам, невелик барин.
     За  дверью  семьдесят  восьмого  кабинета  Губарев   и  Сизов   доедали
красногорскую колбасу, пили чай и вели тихую беседу.
     -- Я,  говорит, вообще отошел, связи растерял, дайте жить  спокойно, --
пересказывал Губарев.
     Сизов хмыкнул:
     -- Ну-ну...
     -- А этот,  последний: "С дорогой  бы  душой и всем почтением,  но  нет
ничего такого на примете, даже краем уха не слыхал..."
     Старик доел бутерброд.
     -- Значит,  один  наган  зацепил? Ну-ну... Нам-то он ни к  чему, напиши
рапорт да отдай в Прибрежный райотдел, пусть занимаются.
     Губарев  приготовил лист бумаги и тут же, чертыхнувшись, поднял  его со
стола -- в нижней части расплывался мокрый полукруг.
     -- Стакан не вытер. Сегодня  в Центральном дежурный на готовый протокол
кофе  пролил. Да,  кстати,  там  Фоменко  вертелся.  Меня  увидел  --  хотел
спрятаться, спросил, что делает, -- не ответил... Странно как-то.
     Сизов молча  поднял телефонную трубку, набрал четыре цифры  внутреннего
номера.
     --  Здравствуйте, товарищ Крылов. Как жизнь проходит? У всех  быстро...
Слушай, Саша,  что там у  вас сегодня делал Фоменко? С кем работал? А на кой
ему этот хулиган сдался?  Ну и как, расколол?  Да ты что! А, вот оно как.  А
для чего  это  им  обоим?  С  тем-то ясно:  лопнул, и  все... А  наш-то? Чья
команда? Вот так, да? Ладно, спасибо. До связи.
     Сизов положил трубку.
     --  Ну  что? --  спросил  Губарев, но Сизов не  успел  ответить,  как в
кабинет без стука вошел Фоменко.
     --  Здорово,  мужики!  --  Он  поспешно  сунул   каждому  руку,  быстро
отдергивая ее обратно. -- Зарплату получили? Ну и класс! Запирайте дверь...
     Он распахнул  пиджак и показал  приткнутую за  брючным  ремнем  бутылку
водки.
     --  Как  обещал,  помните,  Игнат  Филиппович?  Фоменко  зря  слово  не
бросит...
     -- Чем  ты там занимался в Центральном с такой секретностью? -- спросил
Сизов. -- Своих дел мало, решил району подсобить?
     Фоменко с отвращением скривился.
     -- Да по  "сицилийцам"...  Выходы на автоматы  ищу. Начальник  велел не
распространяться...
     -- Это что, его идея?
     -- Ну да... -- Фоменко нетерпеливо переступал с ноги на ногу. -- Хватит
про работу, Игнат Филиппович, она  и  так в  печенках сидит... Валек, нарежь
закуску.
     Он  резко  вынул из бокового кармана плавленый  сырок  с  яркой зеленой
этикеткой.
     --  Закуска  у  тебя всегда  богатая,  --  отметил  Губарев.  --  Игнат
Филиппович, там колбаски не  осталось? У меня полбатона есть и банка тушенки
заначена.
     Сизов  порылся в  сейфе,  извлек  мятую оберточную  бумагу,  в  которой
оказался небольшой кусок колбасы с веревочным хвостиком.
     -- Класс,  мужики! -- Фоменко суетливо застилал стол газетой. -- Сейчас
накроем, как в ресторане...
     Сизов  задумчиво оторвал веревку, понюхал  зачемто колбасу и положил на
стол. Как и  большинство  сотрудников уголовного  розыска,  он был не  дурак
выпить  и еще помнил времена, когда в конце работы оперсостав, перед тем как
разойтись по домам, открыто распивал несколько бутылок водки под  немудреную
закуску,  чтобы  снять  напряжение  и  забыть  кровь,  грязь,   человеческую
жестокость, подлость и коварство, с  которыми пришлось столкнуться  вплотную
за прошедшую смену.
     Времена меняются  --  уже не  ухватишь, выскочив  на  несколько минут в
соседний гастроном, полкило  любительской  и  отдельной, по  триста  граммов
швейцарского  и  голландского,   которые  продавщица   нарежет   аккуратными
тоненькими ломтиками,  да и водку, если не зайдешь со служебного  входа,  не
купишь без очереди, хотя она, зараза, и подорожала в четыре раза.
     Но главное -- отношение изменилось к этому делу. Закручивали постепенно
гайку и завинтили до  упора.  Новые времена.  А  кровь и  мозги человеческие
выглядят, как  и раньше,  и  запашок от  лежалого  трупа  тот же, и  в морге
веселей  не стало... А когда  на пушку  или нож выходишь, сердце еще сильней
колотится  да давление  выше  прыгает,  чем  тогда,  -- годы-то набежали.  А
антистрессовых   препаратов  не  изобрели,   остается  старое,   проверенное
средство,  тем  более  и   привычка  какаяникакая  выработалась,  никуда  не
денешься...  У каждого в разной  степени.  Вот Фоменко  --  аж  трусится  от
нетерпения,  а  Губареву просто  любопытно,  молодой еще... Хотя Веселовский
тоже молодой, а очень уважает, ни одной возможности не упустит.
     Старик прислушался  к своим ощущениям. Он знал, что его искал Мишуев, и
сам  собирался к начальнику с рапортом,  но  расслабиться  действительно  не
мешало. К подполковнику можно зайти завтра с утра.
     Но, глядя на дружные хозяйственные приготовления Губарева и Фоменко, он
почему-то  не  ощутил   умиротворения  и  не  настроился   на  общую   волну
предвкушения предстоящего застолья.
     -- Готово!  -- Фоменко  придирчиво осмотрел разложенные на газете листы
белой  бумаги -- вместо  тарелок, горку нарезанного  хлеба, сырка и колбасы,
открытую банку консервов. -- Сейчас, только стаканы вымою...
     Он рванулся к двери.
     -- А Веселовского ты не звал? -- спросил Сизов.
     Фоменко остановился и поставил стаканы.
     -- Да я  что-то  его не  понял, Игнат Филиппович. --  Он широко  развел
руками, изображая  крайнюю  степень  удивления.  --  Показал  пузырь  --  он
обрадовался, руки потер, у меня,  говорит, бутерброды есть... Я говорю, мол,
идем  к  ребятам, я  Игнату  Филипповичу обещался.  А  он подумал-подумал  и
отказался. Мол, работы  много... --  Фоменко снова собрал стаканы и  понизил
голос до шепота: -- Я  думаю, он себя уже начальником чувствует.  Ну и вроде
как не хочет, чтобы все вместе...
     Фоменко подмигнул.
     -- Ну  и ладно,  нам больше достанется.  Я  мигом. -- Плечом он отдавил
дверь и вышел в коридор.
     Сизов посидел молча, хмыкнул.
     -- Ну-ну...
     Встал, извлек из ящика стола свой рапорт.
     -- Ты вот что.  Валек, пить-то вредно,  помочи губы для вида,  поддержи
компанию. Я к Мишуеву.
     Он направился к двери, на пороге остановился.
     -- И еще. Будете уходить -- посмотри за ним. Если пойдет по центральной
лестнице -- не  пускай. Сведи  по  запасной,  во  двор, а выйдет пусть через
"город".
     Здание областного УВД  имело  общий  двор  с  городским,  расположенным
перпендикулярно. Фасады и соответственно подъезды выходили на разные улицы.
     -- Зачем это? -- удивился Губарев.
     -- Потом скажу.
     В коридоре Сизов столкнулся с сияющим Фоменко.
     -- Ну, погнали, -- начал тот и осекся. -- Куда же вы, Игнат Филиппыч?
     -- Начальник вызвал.
     Лицо Фоменко потухло.
     -- Мы подождем...
     -- Да нет, начинайте сами. Дело, видать, долгое...
     -- Жаль... -- Фоменко снова оживился. -- Ну дай Бог не в последний раз.
     Он  юркнул в дверь семьдесят  восьмого кабинета, раздался щелчок замка.
Сизов направился к кабинету Мишуева.
     Начальник отдела  особо  тяжких  находился  во  взвинченном  состоянии.
Анализируя  выпад  Крутилина  в  свой  адрес  и  неожиданное  заступничество
генерала, он понял, что оказался между молотом и наковальней. Превратиться в
фигуру, на которой начальники будут что-то доказывать друг другу, -- этого и
врагу не пожелаешь. Любая твоя ошибка становится козырем в чужой игре, а кто
работает без ошибок...
     Сизов вошел без стука.
     -- Вызывали? Мишуев уставился на подчиненного тяжелым, как у Крутилина,
взглядом, но тут же почувствовал, что сходство в данном случае может  носить
только пародийный характер. Раздражение усилилось.
     -- Вами крайне недоволен начальник управления.
     Мишуев сделал паузу, наблюдая  за реакцией Сизова, но тот не проявил ни
малейшего беспокойства или хотя бы заинтересованности.
     -- Ему звонил председатель областного суда,  рассказал о  вашем визите,
генерал  спрашивает  меня,  а  я ничего  не  знаю.  Пришлось  выслушать  про
недисциплинированность   подчиненных,   нарушение   субординации,   имитацию
активной деятельности в ущерб конкретной работе.
     Сизов шагнул вперед и положил перед начальником  отдела исписанный лист
бумаги.
     -- Результаты моей конкретной работы отражены в этом рапорте.
     Мишуев  бегло  просмотрел   документ,   потом   прочел   еще  раз,  уже
внимательней, растерянно провел ладонью по лбу.
     -- Ничего не понимаю. Вы что, ревизуете судебные дела? И зачем ехать за
тысячи километров? Проверять правильность приговора?
     -- Это не моя задача, -- равнодушно ответил Сизов. -- Хотя проверка тут
бы не помешала.
     -- Что  вы имеете в виду? -- Отхлынувшее на миг раздражение накатило  с
новой силой.
     --  То,  что  сказал.  Дело   слеплено  на   соплях.   Кроме  признания
обвиняемого,  ничего и  нет.  Да и  признание странное: дачу он  едва нашел,
мотив  убийства толком не объяснил,  нож  описал  смутно, куда  выбросил  --
показать  не  смог. Вот я  и  хочу  узнать,  держал ли он  вообще тот нож  в
руках...
     -- Кем вы себя воображаете?  Членом  Верховного Суда?!  Ваша задача  --
отыскать "сицилийцев"! -- Не сдержавшись, Мишуев сорвался на крик, но тут же
взял  себя  в  руки и продолжил  более  спокойно:  --  Выбросьте  из  головы
беспочвенные фантазии и присоединяйтесь к  той работе, которую успешно ведет
Веселовский.  Вы должны подавать  пример молодым и менее опытным  товарищам.
Нельзя подчинять общее дело личным амбициям.
     --  Вы  отказываете  мне  в  командировке? --  по-прежнему  невозмутимо
спросил Сизов.
     --   Безусловно!   Незачем   впустую  тратить   время   и   расходовать
государственные деньги! --  Подполковник пристукнул по столу  кулаком, давая
понять, что говорить больше не о чем.
     --  Наложите резолюцию  на  рапорт.  Я  буду  обжаловать  ваше  решение
руководству.  Заодно  доложу  о  причинах,  заставивших  меня  обратиться  к
архивным делам.
     Сизов говорил  строго официально, и Мишуеву стало ясно: прямо сейчас он
отправится к Крутилину или Павлицкому и наболтает там такого, что начальнику
отдела  будет  трудно объяснить,  почему он  пресекает похвальную инициативу
сотрудника. А если Крутилин уцепится за эту старую историю...
     Мишуев  придвинул  рапорт, выдернул  из настольного календаря шариковую
ручку, занес над бумагой.
     -- Хорошо,  сделаем  эксперимент.  Решили  допросить  давно осужденного
Батняцкого? Полагаете это полезным для дела? Действуйте.
     Мишуев  написал  на  рапорте: "Считаю целесообразным"  --  и размашисто
подписался.
     -- Только я думаю, что эта поездка  ничего не даст. Кроме вреда. Потому
что вы оголяете свой  участок  работы  и  перекладываете ее на коллег. Кроме
того, зря тратите время и  деньги. Посмотрим, кто окажется прав: вы  или  я.
Кстати, доложите, чем вы занимались сегодня весь день.
     Выслушав  доклад,   подполковник   отпустил  Сизова.   Когда  дверь  за
оперативником  закрылась,  Мишуев  обмяк,  подпер  голову  руками  и  тяжело
задумался. Он вышел из сложившейся ситуации единственно возможным способом и
даже оставил за собой последнее слово. Но что дальше?
     В  семьдесят  восьмом-кабинете   раскрасневшийся   Фоменко  учил  жизни
Губарева:
     -- Да гори  она огнем,  эта ментовка! Ты что, не  заработаешь  свои две
сотни на гражданке?  Беги,  пока  молодой!  Потом  затягивает:  надбавки  за
выслугу, стаж для пенсии... А чуть оступился, уволили до срока, вот пенсия и
накрылась.
     Он достал из-за тумбы  стола на три  четверти  опустошенную  бутылку, с
сожалением взболтнул содержимое.
     -- Надо бы две взять... Давай стакан.
     -- У меня есть. -- Губарев показал, что не выпил до конца.
     -- Как хочешь. -- Фоменко вылил остатки водки себе, придвинул графин  с
водой поближе, приготовил кружок колбасы.
     -- Давай  за  то,  чтоб я дослужил  до полной выслуги! А  ты... чтоб не
уродовался на этой проклятой службе. А то дадут  по башке, как мне... Ладно,
будь!
     Он залпом выпил водку, лихорадочно плеснул из графина, запил и принялся
жевать колбасу.
     -- До  сих  пор башка раскалывается, особенно  осенью и весной.  Так  и
боюсь, что еще схлопочу по ней, тогда каюк... Как дотяну до выслуги -- сразу
уйду. Так еще хрен  получится:  видишь,  какая каша заваривается? Крутилин с
генералом тягается, Мишуев чего-то на Старика взъелся... А я ничего не хочу,
только чтоб не трогали. И на Старика удивляюсь: у него давно выслуга есть, а
уходить и не думает... Хотя он настоящий сыщик, ему жизни нет, если по следу
не бежать, комбинации не разыгрывать...
     На площадке второго этажа Сизов снял  и  перебросил через плечо пиджак,
ослабил и  сбил на сторону галстук и развинченной походкой пошел по лестнице
вниз.
     В вестибюле стоял длинный болезненно худой Бусыгин --  самый  противный
сотрудник  инспекции по личному составу,  рядом  -- Шаров  из политотдела, в
дверях дежурной части напряженно застыл ответственный -- майор Семенов.
     --  Товарищ майор, можно вас на минуту? --  обратился Бусыгин к Сизову.
И, когда тот подошел, спросил: -- Почему вы в таком странном виде?
     -- Жарко,  -- невнятно  буркнул  Старик, отвернув  лицо  в  сторону. Он
видел, как  Семенов досадливо махнул рукой  и  скрылся  за  дверью.  Бусыгин
оживился:
     -- Жарко? А чем от вас пахнет?
     --  Не  знаю,  -- так же невнятно  ответил  Старик. --  Капли выпил  от
сердца.
     --  Ах  капли! --  Бусыгин совсем  расцвел. -- Тогда  попрошу пройти на
секундочку в дежурную часть.
     Он показал рукой, будто Старик не знал, куда надо идти.
     --  Прошу! -- Сизов на ходу надел пиджак, привел  галстук в  нормальное
положение и первым вошел в дежурку. Семенов  уже сидел за пультом, а в углу,
под схемой расстановки патрульно-постовых  нарядов,  приткнулся на табуретке
фельдшер из медпункта.
     -- Здравствуй, Андрей. -- Сизов протянул Семенову  руку. -- У тебя есть
акт на опьянение? Тут Бусыгин какой-то цирк устроил, надо его проверить. Как
раз  удачно --  и доктор здесь, и индикатор трезвости  наверняка поблизости.
Давай оформляй.
     Семенов захохотал и от  полноты  чувств  врезал кулаком по подлокотнику
кресла.
     -- Надумал щенок  поймать матерого волка... Ну,  давайте попробуем, кто
из вас того...
     Шаров тоже не смог сдержать  улыбку, а до Бусыгина дошло  не сразу:  он
всматривался  в Сизова,  и  лицо  его  постепенно  принимало обычное  кислое
выражение.
     -- Чего смешного? Был сигнал, мы обязаны проверить, -- угрюмо выговорил
он.
     --  Сигнал,  говоришь? --  продолжал  веселиться  Семенов. -- Какая  же
это... такие сигналы дает? Вы теперь с того сигнальщика спросите!
     -- По телефону... Как тут спросишь...
     Бусыгин резко повернулся и почти выбежал из дежурной части.
     Придя домой, Сизов позвонил Губареву.
     -- Как дела, Валентин?
     --  Ничего,  обошлось,  --  крякнул Губарев. --  Фоменко  рвался  через
центральный  подъезд   выйти,   еле  оттащил.   А   там   инспекция   пьяных
отлавливала... Откуда узнали-то, Игнат Филиппыч?
     -- Узнал... Значит, рвался? Ну ладно, будь!
     Не кладя трубку. Старик набрал номер Веселовского.
     -- Как жив-здоров, Александр Павлович?
     -- Кто это? -- быстро спросил тот.
     -- Неужто не узнал? Несколько секунд телефон молчал.
     -- А-а-а, здравствуйте, Игнат Филиппыч! Преувеличенно бодрый тон не мог
скрыть напряжения в голосе.
     -- Бусыгин передал тебе привет.
     Снова пауза.
     -- А я-то при чем? Я ничего... Что Бусыгин?
     Сизов опустил трубку на рычаг.





     До Москвы  Сизов долетел за  полтора часа, затем сутки  провел в вагоне
поезда Москва-Воркута.  Вынужденное безделье  вопреки  ожиданию не  тяготило
его, привыкшего  к каждодневной круговерти срочных заданий, неотложных дел и
всевозможных забот.  Половину дороги он проспал, а потом бездумно  смотрел в
окно, отказавшись играть в карты и выпивать с тремя хозяйственниками средней
руки,  успешно  решившими  в столице  какой-то  свой  вопрос.  Он  не  любил
случайных  знакомств и  избегал  досужих  расспросов,  обычных  при дорожном
общении.
     В  Микуни   он  вышел  из  вагона,  провожаемый  любопытными  взглядами
попутчиков: режимная  зона, здесь  царствовало  управление лесных  колоний и
высаживались,  как  правило,  только  люди  в  форме  внутренней  службы  --
гражданские объекты поблизости отсутствовали.
     По однопутке допотопный паровоз  потащил короткий состав в глубь тайги,
и через  несколько часов Сизов шагнул на перрон маленькой  станции, которая,
казалось, выплыла из начала сороковых годов:  игрушечный вокзальчик красного
кирпича,  бревенчатая  пристройка  "Буфет",  давно  забытые  медные краны  и
указатель "Кипяток".
     И патруль, безошибочно подошедший  к  нему  -- единственному  штатскому
среди пассажиров вагона.
     --  Гражданин,  ваши документы и  цель  приезда,  --  козырнул  старший
лейтенант с  заношенной красной  нарукавной  повязкой,  на  которой когда-то
белые буквы составляли непонятную непосвященным  аббревиатуру ДПНК (дежурный
помощник начальника колонии). У двух подтянутых настороженных прапорщиков на
повязках были другие надписи: Кон. ВН (контролер войскового наряда).
     Сизов предъявил удостоверение и  расспросил,  как  пройти  в "Комилес".
Управление располагалось рядом со станцией в новой четырехэтажке из красного
кирпича. Любому  приезжему бросалась в глаза скрытая связь между  вокзалом и
управлением: во  всем поселке  только  эти  два  здания  были  выстроены  из
нетипичного для лесного  края стройматериала.  Но лишь человеку,  знающему о
соотношении  бюджетов "Комилеса" и местного  исполкома,  было ясно, кто кому
оказал похозяйски "шефскую помощь".
     Начальник  оперативно-режимного  отдела  --  шустрый  молодой  капитан,
привыкший схватывать  вопрос на лету и тут  же с ним разделываться, затратил
на Сизова пять минут.
     -- Батняцкий? Фамилия  ничего  не говорит. Значит,  не отличался. Какое
учреждение? Тройка? Тогда быстро...
     Он нажал клавишу селектора, вызывая дежурного.
     -- Лезвин еще не уехал? У тебя? Быстренько ко мне.
     И пояснил:
     -- Начальник  "стройки". Его как  раз  только сейчас выдрали, по дороге
обязательно будет вам жаловаться, приготовьтесь. Зато вечером наверняка...
     Он звонко щелкнул себя по горлу и подмигнул.
     -- Так что можно и потерпеть. Верно?
     Сизов Промолчал. Он не любил фамильярности.
     -- А вот и Лезвин,  знакомьтесь! В  кабинет вошел пожилой майор с лицом
неудачника.  Впрочем,  Сизов  подумал,  что  если  бы  на  его  плечах  были
полковничьи погоны, он  бы не выглядел  пожилым  и не казался неудачником --
просто хмурый усталый мужик лет под пятьдесят.
     Почти  всю дорогу  он молчал. "УАЗ"  ходко углублялся в  тайгу. С  двух
сторон  выложенную из  бетонных плит дорогу обступала глухо  шумящая зеленая
стена.  Из леса сильно  тянуло сыростью. С  каждым километром  пляшущее  над
бетонкой облако гнуса уплотнялось.
     Сизов  представил  эти  места зимой. Мороз, жесткий, как наждак,  снег,
безлюдье...
     -- Снега много наметает? -- спросил он, чтобы завязать разговор.
     Лезвин уверенно вел машину. Сизова  вначале  удивило,  что он обходится
без  водителя, но, судя по манере езды,  начальник колонии  часто садится за
руль.
     -- Снега? -- отозвался он. -- Скоро покажу...
     Сизов не  понял, что ему собираются  показать:  было тепло и невозможно
представить, что где-то, даже в самой чащобе, сохранился снег.
     Бетонные плиты  кончились,  машину  затрясло  по  бревенчатой лежневке.
Лезвин сбавил скорость.
     --  Вон,  справа, видите? Сквозь  поредевшую стену леса просматривалась
обширная вырубка. Бросалась в глаза одна странность: высоченные, до полутора
метров, пни.
     -- Вот столько наметает.  -- Лезвин выругался. -- За  это я  в  прошлом
году выговор схлопотал.
     -- За снег? -- снова не понял Сизов.
     -- Да не за снег, -- досадливо сказал Лезвин.  -- За своих долбо... Они
перед тем, как пилить, должны утоптать до земли, чтобы  от корня оставить не
больше десяти  сантиметров. А это работа  нелегкая и в план не  идет. Вот  и
срезают там, где снег заканчивается!
     -- Есть же бригадир, мастер...
     -- Такие же долбо... -- повторил Лезвин с прежней досадой.  -- И так же
заинтересованы в кубометрах. К  тому же сразу в глаза не бросается,  а когда
растает,  лесная  инспекция  и  поднимает  тарарам...  Штрафы,  предписания,
протоколы. Кто виноват?  Зэков-то пайки не лишишь, а начальнику в  самый раз
строгача закатать.
     Лезвии притормозил, мягко перекатившись через прогнившее бревно.
     -- А лесовики не отстают: проведите санитарную расчистку леса -- и все!
Поспиливайте  до положенного  уровня  --  и баста!  А кто  будет  из-за этих
огрызков человеко-часы затрачивать?
     -- Так вас сегодня из-за этого? -- поинтересовался Сизов.
     -- Да нет. Дважды  за одно не бьют.  Два офицера рапорта на  увольнение
подали...
     Лезвин тяжело вздохнул.
     --  Их тоже  понять  можно. Службу закончили, хотят  отдыхать,  а я  их
посылаю лежневку чинить. Конечно, не нравится. А кто  меня поймет? Бревна то
гниют, то расходятся на болоте, без ремонта  за сезон можно дорогу потерять.
На пятый ЛЗУ сейчас только на вездеходе проедешь.
     -- А почему офицеров? Бригаду осужденных поставить -- и все дела!
     -- А кто будет кубики  давать? У нас каждый день в пять часов селектор,
и  знаешь,  что  генерал спрашивает? Не про оперативную  обстановку,  не про
политиковоспитательную  работу,  не  про подготовку  к  освобождению. Вопрос
один: выполнен  план? И не дай Бог  сказать "нет". Так что зэков на это дело
отвлекать  нельзя.  Что  остается?  Обстоятельства на  меня  давят, а  я  на
офицеров. В результате "неумение  работать с  личным  составом"  и очередной
выговорешник!
     Лезвин снова выругался.
     --  Я  уже  двадцать  лет  майор,  десять  --  здесь,  на  полковничьей
должности. Видно, майором и сдохну.
     Впереди показались сторожевые вышки.
     -- Приехали, -- утомленно  сказал Лезвин.  -- Сейчас  попаримся, банька
должна быть готова -- и на ужин. Заночуете у меня, жена полгода как уехала.
     После  бани  Лезвин  немного размяк. Чувствовалось,  что  владевшее  им
внутреннее напряжение прошло. Сноровистый  сержант накрыл  стол  в небольшой
кухне типовой  квартиры --  если  не выглядывать  в окно,  можно  было легко
представить,  что находишься  в  новом микрорайоне  Свердловска, Москвы  или
Тиходонска. Только обилие на столе грибов -- жареных, маринованных, соленых,
банка  моченой  брусники  и мясо тетерева выдавали  месторасположение жилого
блока лесной исправительно-трудовой колонии строгого режима.
     Лезвин  отпустил сержанта, оценивающе глянул на Старика  и  поставил на
стол две бутылки водки и граненые стаканы.
     Притомившийся с  дороги и  не евший целый  день,  Сизов сразу охмелел и
усиленно  принялся   за  закуску.   Лезвин   лишь  цеплял  вилкой  скользкие
маринованные грибы.
     -- Через два года пенсия -- уеду в Ташкент. Не бывали? Жаль, расспросил
бы...  Правда, говорят,  нельзя резко  климат менять. С минус пятидесяти  до
плюс пятидесяти -- даже чугунный котелок растрескается. А организм-то привык
за десять лет...
     Лезвин хлопнул ладонью по столу.
     -- Десять лет! Срок! Они там, -- он показал рукой в стену, -- мы здесь.
Вот и вся разница. А мороз, глушь, лес кругом -- это общее. Не задумывались?
     -- Преувеличиваете, устали, наверное, -- с набитым ртом ответил Сизов.
     -- Устал, точно...  Не  обращай внимания. Со свежим человеком всегда на
болтовню тянет,  дело-то к старости. А тут как? Сижу один, даже выпить  не с
кем.  С  подчиненными  невозможно  --  надо  дистанцию  держать.  Одному  --
страшно... Раз, два -- и готово. Сам  не заметишь, как сойдешь с катушек. Но
в последнее время позволяю.
     Лезвин с силой провел рукой по лицу, снова наполнил стаканы.
     -- Жена, правда, пообещала вернуться, дотерпит два года. А одному здесь
труба. Давай.
     Глухо звякнуло толстое стекло.
     -- Брусникой попробуй  закуси, --  переведя дух, посоветовал Лезвин.  И
без всякого перехода  сказал:  -- А ты такой же... --  Он замялся,  подбирая
слово,  но так  и  не нашел подходящего. --  С какого  года?  Постарше меня,
значит... А тоже майор. И жены, видно, нет.
     -- Откуда знаешь? -- удивился Старик.
     --  Вижу.  Я ведь  тоже сыскарь. Начинал инспектором оперчасти,  так  и
прошел всю лестницу -- до начальника.
     Лезвин хитро улыбнулся.
     -- Скажешь,  в  огороженной зоне легче преступника  ловить, чем по всей
стране? И за банку сгущенки мне любое преступление раскроют?
     Сизов  промолчал. Все  аргументы в  вечном  споре  оперативников  ИТК и
сыщиков уголовного розыска были  ему  хорошо известны и  собственная позиция
определена предельно четко. Но обижать хлебосольного хозяина не хотелось.
     -- Но это только  на первый  взгляд все просто, -- запальчиво продолжал
Лезвин.  --  Ты  с нормальными людьми  работаешь  -- свидетели, потерпевшие,
вообще все вокруг. А здесь какой контингент? Светлых пятен нету!
     Лезвин открыл вторую бутылку.
     -- Развелся? -- неожиданно вернулся он к прежней теме.
     --  Ага...  --  Сизов  придвинул  стакан.  --  Бес  попутал на  молодой
жениться...
     Они снова выпили. Лезвин заметно опьянел и начал рассказывать про  свою
жизнь. Старик  этого не любил, но сейчас раздражения не испытывал. В черноте
за окном шумела невидимая тайга, сзади, со стороны  охраняемой зоны, изредка
доносились резкие выкрики часовых. Тиходонск остался где-то далеко-далеко, и
все   заботы   куда-то  бесследно  исчезли.  Он  ощущал  приятную  истому  и
умиротворенность, которой не испытывал уже давно.
     Лезвин  разбудил его в шесть утра. Он был бодр,  подтянут и  официален.
Гладко выбритые щеки, запах хорошего одеколона, выглаженная форма.
     Через сорок  минут,  позавтракав  остатками вчерашнего  ужина  и  выпив
крепчайшего, приготовленного Лезвиным чая,  они были в  кабинете  начальника
колонии.
     -- Хотелось бы  вначале получить  ориентирующую информацию о Батняцком,
-- усевшись на жесткий стул у приставного  столика, сказал Сизов. -- Кто он,
чем дышит, как ведет и так далее.
     --  Знаем такого... --  сказал  Лезвин, подходя к картотеке и  выдвигая
ящичек с наклеенной буквой Б. -- Я их всех знаю. Сейчас найдем...
     Через несколько минут Лезвин извлек  прямоугольную карточку из  плотной
бумаги.
     -- Так, вот он.  Судим за хулиганство  к двум годам, отбыл  год. Второй
раз  --   причинение   тяжких   телесных   повреждений,   повлекших   смерть
потерпевшего,  --  двенадцать  лет.  Осталось  ему, сейчас скажу... Пять лет
шесть месяцев и семнадцать дней. Поощрения, взыскания...
     Лезвин протянул  карточку  Сизову --  тот  быстро просмотрел  убористый
текст.
     --  Благодарность  за  опрятный  внешний  вид,  выговор  за  курение  в
неположенном месте... Мелковат масштаб.
     -- Правильно подметили, -- кивнул Лезвин. -- А  поначалу записного урку
изображал: жаргон, рассказы про громкие дела... Только птицу видно по полету
--  здесь его  быстро раскусили, поутих. Отрицаловка не признала, в актив не
пошел, так и болтается посередке. Статья у него  серьезная, гордится  ею, по
их  ублюдочным  порядкам  это  вроде институтского  диплома. Хозяйственники,
мужики, бытовики  приходят --  он  перед  ними хвост распускает,  воровскому
"закону" учит. И с начальством старается не ссориться. В общем -- и нашим, и
вашим.
     Как-то записался  на прием,  спрашивает: если  на  следствии  и в  суде
неправду сказал, что делать? У них у всех это бывает: психологический кризис
--  невмоготу  больше сидеть, и все! Тут глаз да  глаз  нужен: может в петлю
влезть,  или  на запретку под пулю сунуться, или в  побег  пойти, хотя  куда
здесь  бежать... Чаще начинают биографию  выправлять,  писать во все  концы:
мол,  чужую  вину взял  или враги оговорили... Пишут, ответа ждут, получают,
читают,  снова  пишут,  а время  катится, глядишь, кризис и  прошел. Так и с
Батняцким -- объяснил ему порядок пересмотра дела,  только он, кажется, и не
подавал.
     Лезвин посмотрел на часы.
     -- Через полчаса их выводят на  лесоучасток. Хотите  поговорить  с  ним
сейчас -- я дам команду. А если еще что-то надо подработать, может, приговор
почитать, тогда до вечера, когда вернутся.
     --  Приговор я  читал. Давайте  сразу к делу. -- Сизов приготовил  свои
бумаги.
     Лезвин  набрал две цифры  на  диске старого телефонного аппарата, резко
бросил в трубку:
     --  Батняцкого  из второго отряда ко  мне! -- И, повернувшись к Сизову,
другим  тоном сказал:  --  Разговоры  у вас  доверительные пойдут, так что я
мешать не буду. Садитесь на мое  место. Он вообще-то спокойный,  но если что
-- здесь кнопка вызова наряда.
     Сизов  усмехнулся.  Подождав,  пока  за Лезвиным  закрылась  дверь,  он
по-хозяйски занял место начальника и осмотрелся.  Кабинет напоминал сельский
клуб: просторная пустоватая комната, голые стены и окна без занавесок, вдоль
стен -- ряды  допотопных стульев с  лоснящимися дерматином сиденьями. Только
сейф, шкаф картотеки  и решетки на  окнах выдавали специфическое  назначение
помещения.
     В дверь тихо постучали, и порог переступил приземистый человек в черной
засаленной на предплечьях робе.
     -- Осужденный Батняцкий, второй отряд, статья сто восьмая часть вторая,
срок двенадцать лет, явился по приказанию начальника колонии. А где же он?
     Вошедший,  озираясь,  завертел стриженой шишковатой головой на короткой
шее.
     --  Садитесь, Батняцкий.  Майор Лезвин вызвал вас  по  моей просьбе, --
сказал Сизов, внимательно  рассматривая осужденного.  Невыразительное  лицо,
мясистые губы, маленькие прищуренные глазки.
     Батняцкий сел, облокотился на  стол и  довольно  улыбнулся, показав два
ряда железных зубов.
     -- Чему радуешься?
     -- Ясно чему! Отряд  на работу повели, а меня -- сюда. Что лучше -- лес
валить или  разговоры разговаривать? Вот и радуюсь. -- Он оглянулся на дверь
и потер руки. На каждом  пальце был  вытатуирован перстень, тыльную  сторону
ладони украшало традиционно восходящее солнце и надпись "Север".
     -- А о чем собрался разговаривать?
     -- Об чем спросите. У кого карты есть, кто чифир варит, кто пику имеет.
Что вам  интересно,  про то и расскажу. А могу  и  написать,  почерк  у меня
хороший, разборчивый.
     Батняцкий замолчал, присматриваясь  к собеседнику, и  понимающе покивал
головой.
     --  Сразу не  распознал, хотя почуял:  что-то  не  так.  У  наших  рожи
красные, загрубелые, глаза от ветра со снегом  воспаленные... А вы издалече,
никак из  самой Москвы? Чифир вас,  стало быть, не интересует... Ну да я про
все в курсе, давно  сижу, могу, если надо, и про начальство наше -- как бдят
они, как службу несут. Вы по званию кто будете?
     -- Я из Тиходонского уголовного розыска, майор Сизов.
     Батняцкий дернулся как от удара.
     -- На понт? А книжку свою красную покажешь? Сизов извлек удостоверение,
раскрыл, не  выпуская из рук, протянул осужденному.  Батняцкий приподнялся с
места,  долго  вчитывался, потом  плюхнулся  на стул. Глаза  его  беспокойно
бегали.
     --  Настоящее? -- Видно  было, что  он  брякнул первое,  что  пришло  в
голову, стараясь выиграть время.
     -- Я вижу, парень, ты совсем плохой. -- Сизов спрятал документ. -- Чего
задергался? Привидение увидел?
     Батняцкий почесал в затылке.
     -- Можно считать и так. Вчера про Сизова разговор с Изобретателем вели,
а сегодня он на голову свалился. Самолично, через семь тысяч верст.
     --  А  чего про  меня  говорить?  Я  же  не  председатель  комиссии  по
помилованию.
     --  Болтали   про  сыскарей   да  следователей,  он  тебя  и  вспомнил.
Механическая собака, говорит.
     Сизов усмехнулся.
     -- Ну-ну. Любить ему меня не за что, да вроде и не обижался.
     --  Да  вы  не так  поняли!  --  торопливо заговорил  Батняцкий.  -- Он
по-хорошему!  В  одной книжке вычитал:  была механическая  собака,  ей запах
человеческий  дадут,  пускают, и амба! --  неделю  рыщет, месяц,  год, через
реки, через горы, никуда от нее не денешься!
     -- Интересно. И где люди такие книжки находят?
     -- Да он штук сто прочел!  -- с гордостью сказал осужденный. -- Знаете,
как у парня котелок варит?
     -- Знаю. Только жаль -- в одну сторону: сберкассы, сейфы.
     Сизов выдержал паузу, внимательно глядя на Батняцкого.
     -- У тебя  тоже неплохо  сработало, как мне  зубы заговорить  да  испуг
спрятать. А у самого шестеренки крутятся -- зачем по мою душу прибыл опер из
Тиходонска?
     Батняцкий пожал плечами.
     -- Да мне какое дело -- откуда. И чего гадать, сами скажете.
     -- Чифир меня не интересует, да и другие тухлые твои истории. Это ты от
небольшого  ума: дескать, покантуюсь от работы, сдам оперу туфту  всякую  да
еще посмеюсь над ним с дружками-приятелями. -- В голосе оперативника лязгнул
металл.
     Батняцкий заерзал на стуле.
     --  Я  ж  сначала  не  врубился... Думал,  кабинетный фофан с  какой-то
проверкой  приехал.  --   Он  изобразил  смущение,  но  получилось  довольно
ненатурально.
     -- Ну теперь  мы с тобой познакомились, и расскажи  мне по  порядку, да
без финтов  всяких,  свое  дело,  --  четко  сказал майор,  в  упор глядя на
Батняцкого. Тот отвернулся к окну.
     -- Эка вдруг... Полсрока отмотал, уже и забыл, за что сижу.
     -- Убийства не  забываются. По ночам мучают, спать не дают, иной  раз с
ума сводят. А у тебя легко как-то -- раз и забыл!
     --  Не  убийство,  а тяжкое  ранение. Тут две большие разницы.  Я ж  не
виноват, что он помер! --  Батняцкий  сел  вполоборота и смотрел прямо перед
собой.
     -- А кто виноват?
     --  Вы  к  словам не цепляйтесь. Я  убивать  не  хотел.  Так  и в  суде
объяснил...
     -- Да ничего ты не  объяснил. Ни как попал на дачу, ни как возвращался,
ни почему убил... -- Сизов говорил тихо и монотонно.
     -- По пьянке-то... разве вспомнишь! -- перебил осужденный.
     -- Ни кто видел тебя до или после, ни откуда нож взял, ни куда дел его,
-- будто не услышав, продолжал майор.
     -- Пьяный был. Всю  память отшибло, --  повторил Батняцкий. -- Какой  с
пьяного спрос?
     Сизов  медленно, со значением,  принялся перебирать  лежащие перед  ним
бумаги. Батняцкий напряженно следил за его руками.
     --  Чья  пудреница  на земле возле трупа валялась? -- Вопрос  прозвучал
резко, как выстрел.
     -- Про это и вообще не знаю. Может, днем хозяева потеряли...
     Сизов разложил на столе фотографии. Обычная  финка, "лисичка", складной
охотничий, пружинная "выкидуха".
     -- Взгляни-ка сюда.
     Батняцкий встал, посмотрел, с недовольным видом вернулся на место.
     -- Какой похож? Хотя бы приблизительно? -- Оперативник подобрался.
     --  Вы чего хотите? Признался, рассказал, показал,  срок получил, сижу,
чего  еще  надо?  -- жалобным  голосом  проныл  допрашиваемый. -- Чего нервы
мотаете?
     -- Какой? Пусть ты его пьяным вынимал, но в карман-то трезвым клал? Вот
и покажи!
     Батняцкий ткнул рукой в охотничий складень.
     -- Такой примерно, только ручка другая.
     Сизов расслабился и собрал фотографии.
     -- Не в цвет, приятель.
     Осужденный вскочил.
     -- Интересное кино! Семь  лет назад что ни скажу -- все в цвет, капитан
Мишуев  с  ходу в протокол строчит!  А теперь стали концы с концами сводить!
Чего вдруг?
     -- А того, что твой нож сейчас опять объявился. Рядом с тремя  трупами.
Двое -- работники милиции.
     Батняцкий испуганно отшатнулся, но тут же взял себя в руки.
     -- Чего я, за  эту пику вечный ответчик? Выбросил  --  и дело с концом.
Откуда знаю, кто подобрал и что ею сделал?
     Сизов недобро усмехнулся.
     -- Выбросил, говоришь? Ну-ну...
     Он пристально смотрел на осужденного, пока тот не опустил глаза.
     -- Зачем чужое  дело взял? Батняцкий молчал, оперативник ждал ответа. В
кабинете наступила тишина. За окном гудел, разворачиваясь, лесовоз.
     Наконец осужденный вышел из оцепенения.
     -- Пустые хлопоты,  начальник, --  глухо сказал  он. --  Все  сказано и
забыто. Зря через всю страну тащились. Могли приговор прочесть.
     --  Читал. Но хотел  сам убедиться... -- Сизов криво,  пренебрежительно
улыбался.
     -- В чем? -- Батняцкий нервно  дернул шеей и в очередной  раз оглянулся
на дверь.
     -- В том, что ты такой дурак, -- равнодушно бросил майор.
     -- Конечно... Зэк всегда дурак...
     -- Не за здорово живешь в зону полез. Это ясно, был замазан по  уши, но
двенадцать лет мотать за дядю...
     Батняцкий быстро глянул на майора и снова опустил голову.
     Сизов продолжал размышлять вслух:
     -- "Мокр  уху"  взял для  авторитета,  вместо какойнибудь  пакости,  за
которую  свои  сразу  же  в  "шестерки"  определят...  Со   сто  семнадцатой
соскакивал скорей всего.
     -- Понятно! -- зло оскалились железные зубы. -- Мишуев полную раскладку
дал, а ты, начальник,  из себя  ясновидца разыгрываешь!  Чего вам  теперь от
меня надо? Или интерес поменялся? Чего душу рвешь?!
     -- Истерику не  разыгрывай, пустой номер!  -- повысил голос Сизов. -- А
что дурак -- факт. Я ведь твою жизнь внимательно изучил. Обычно пацаны хотят
летчиками  стать,  чемпионами,  а  ты  о  чем  мечтал?  С  четырнадцати  лет
истатуировался, железки всякие в  карманах таскал, песни тюремные  заучивал,
несовершенными  кражами  хвастал. Хотел,  чтоб за  блатного принимали!  Чтоб
боялись, заискивали...  Да  нет,  кишка гонка --  сам же  и подносил  хвосты
настоящим уголовникам. Первый  раз  за  что сел? Гадил  пьяным на  улице.  А
распинался -- драка, с ножами, двоих пописал... Дешевка!
     Батняцкий закусил губу.
     -- Со стороны легко  по  полочкам разложить!  Ну дурил по  молодости --
мало таких?  А меня всегда  норовили  в землю вогнать.  Загремел  по первому
разу, вышел  досрочно, все нормально...  И опять  непруха!  Познакомился  на
танцах с одной дурой, пообнимались, я бутылку  купил -- ноль восемь, выпили,
чего еще надо? Думал,  поладим, а она  кочевряжиться стала... Я  и  придушил
малость.  А   потом  этот  опер,  Мишуев,  говорит:  знаешь,  мол,  что  она
несовершеннолетняя? Как так, здоровая кобыла! А он  статью показывает --  до
пятнадцати!  И  позору сколько: воры  ноги будут вытирать, в  половую тряпку
превратишься.
     У  Батняцкого внезапно  сел  голос, он  сипло  закашлялся.  Из  мутного
графина Сизов налил  полстакана желтоватой, с осадком  воды. Батняцкий жадно
выпил, железо стучало о стекло. Поставив стакан, он вытер рот ладонью.
     --   Опер   разговоры   задушевные  заводит   да  про  Яблоневую   дачу
расспрашивает,  и  как-то  само  собой получается,  что если я  там был,  то
заявление кобылы исчезает. Ну  понятно -- за "мокруху" лучше сидеть... Так и
поднял чужое  дело!  Потом уже  смекнул: обвел  меня опер вокруг  пальца  --
кобыла небось взрослой была и никакого заявления вообще не подавала...
     -- И не надоело лес валить?
     -- С моим характером на воле не удержаться, зона -- дом родной. Так что
все равно... Паханы уважают, авторитет небольшой имеется,  пайку  дают. Жить
можно. Только климат  да  лес к  земле  гнут. Ничего, через год на поселение
переведут, перетопчемся.
     Губы Батняцкого сложились в издевательскую усмешку.
     --  Пожалели? Для  протокола ничего  не  скажу, не  старайтесь. Где  вы
раньше были со своим сочувствием?
     "Вот ведь сволочь", -- подумал Старик.
     -- Я всегда был на своем месте. И сейчас, и тогда. А жалеть тебя нечего
и не за что. К тому же я не больно жалостливый для вашего  брата. Мне больше
людей жалко, которых  вы грабите, калечите, убиваете. Так  что не  попадайся
мне на  дороге!  -- Сыщик говорил тихо,  но с  напряжением  и  один раз даже
непроизвольно скрипнул зубами.
     Сизов  собрал фотографии, документы, сложил в папку, щелкнул застежкой.
Батняцкий неотрывно следил за каждым его движением.
     --  Как-то  вы  со  злобой ко мне, начальник,  не  похорошему. А чего я
сделал, если разобраться?
     -- Ничего путного и  доброго  ты в своей дрянной жизни  не сделал. Зато
бандитам поспособствовал: сел вместо них -- пусть  еще людей убивают! А  нам
помочь не хочешь, хвостом  крутишь,  даже  шерсти клок  с  тебя не возьмешь!
Обиженного строит! Мы эту падаль все равно отыщем, дело времени! И берегись,
если они еще что-то успеют заделать! Крепко берегись!
     Стриженый человек в  черной робе с  прямоугольной  нашивкой "Батняцкий.
Второй отряд" на правой стороне груди беспокойно заерзал.
     -- Да какая с меня помощь? Что  я знаю? --  просительно заныл он. -- Ну
слышал  краем уха,  что  на дачах местные ребята  фраеров динамили: девчонку
подставляли  и брали  на гоп-стоп... А кто, что -- без понятия. За что же на
мне отыгрываться?
     -- Вспомни,  кто  и  что  про  это  рассказывал, --  перебил майор,  не
проявляя, впрочем, особого интереса.
     --  Век  свободы  не  видать  --  не  помню... Так,  болтали...  Девка,
говорили, красивая, ресторанная краля... Больше, честно, не знаю. Я ведь как
откинусь, не в Америку приеду, а в Тиходонск, какой мне резон вас дразнить?
     Сизов нажал кнопку, и рослый сержант увел осужденного.
     Почти сразу же в кабинет вернулся Лезвин. Он был в хорошем настроении.
     -- Как поработали? Успешно? -- улыбаясь, спросил начальник колонии.
     -- Пока трудно сказать... -- Сизов сосредоточенно делал какие-то записи
в своем блокноте. -- Кое-что, похоже, зацепил.
     Он дописал и захлопнул блокнот.
     -- А у вас, я вижу, хорошие новости? Лезвин кивнул.
     -- С пятого участка два лесовоза прошли, и ребята свои рапорта забрали.
Нормально!
     Через час пожилой прапорщик  вез тиходонского сыщика к  поселку. На том
месте,  где  вчера Лезвин тормознул перед сгнившим бревном,  два  лейтенанта
ремонтировали  лежневку.  Выбравшись  на   бетонные  плиты,  "УАЗ"  увеличил
скорость.  Стаи мошкары  красно-черными брызгами  залепляли ветровое стекло.
Прапорщик, выругавшись, включил стеклоочистители.





     Тиходонск   встретил  Сизова  обычными  для  лета  пыльными  бурями   и
новостями.  Кружащиеся  по  асфальту окурки, сигаретные пачки, взлетающие  у
лотков выносной торговли обрывки газет, людей, защищающих  глаза от  порывов
ветра, обильно насыщенных  песком, -- все это Сизов увидел, как только вышел
из аэровокзала. Новости он узнал, когда прибыл в управление, сразу угодив на
оперативное совещание отдела.
     -- Общительный,  веселый,  представился  земляком  сержанта,  пирожками
угостил, в общем, вошел в  доверие.  Дело  к обеду,  этот Саша  зовет всех в
вагон-ресторан.  Двое  пошли, третий  --  первогодок  --  остался,  сидит на
рундуке  с  оружием,  стережет.  --  Веселовский  докладывал обстоятельно  и
солидно.  Он тоже  успел  слетать в командировку, и Сизов не сомневался, что
результаты   их   поездок   будут   сопоставляться   Мишуевым   с  особенной
тщательностью. -- Вдруг прибегает Саша, растрепанный, возбужденный. "Скорей,
ребят  бьют!"  Ну  и третий побежал.  Никакой драки, товарищи  спокойно борщ
едят. Саша куда-то пропал. Вернулись -- в рундуке  пусто, и  с боковой полки
попутчик исчез. Видно, соучастник...
     -- Задешево  отдали  оружие, -- нравоучительно сказал  Мишуев. -- И вот
результат   --   сами  под  трибунал,  десятки  жизней  под   угрозой!  Цена
беспечности!  Скажите,   Александр   Павлович,  --  подчеркнуто  уважительно
обратился он к Веселовскому, -- удалось идентифицировать стволы?
     -- Тысячи гильз просеяли на  стрельбище,  нашли  совпадающие с  нашими.
Значит, по крайней мере один украденный автомат -- у "сицилийцев".
     --  С достаточной  долей вероятности можно сказать, что и второй у них.
Это уже  не голые догадки.  -- Начальник отдела одобрительно покивал. -- Что
еще сделано?
     -- Ориентировки  с приметами и фоторобот магаданские товарищи разослали
по всей стране.  Результатов  пока  нет, --  скромно пояснил Веселовский. Он
избегал  смотреть  на  Старика. А  тот,  напротив,  внимательно  разглядывал
капитана и  пришел  к выводу, что он  напоминает  Мишуева в  молодости. Хотя
внешне они не были похожи.
     -- Ясно... -- сказал подполковник. -- Теперь послушаем товарища Сизова.
     Он  не  знал,  что  услышит,  поэтому  на   мгновение  утратил  обычную
невозмутимую вальяжность.
     --  Слушать особенно нечего, для протокола Батняцкий ничего не  сказал.
Так, ориентирующая информация и личные впечатления.
     Мишуев перевел дух.
     -- Подведем итоги. Сизов съездил за тридевять земель вхолостую, Губарев
уперся  в  тупик.  А Веселовский и  под  его  руководством  Фоменко  заметно
продвинули розыск! Я настоятельно рекомендую остальным брать с них пример.
     Сизов раздраженно двинул стулом.
     --  Тем  более  что  линия  Сероштанова  майором  Сизовым  до конца  не
отработана.  Преступление совершено на восемнадцатом километре междугородной
автотрассы.  А  мы  так  и  не   знаем,  где  и  зачем  потерпевший  посадил
"сицилийцев" в машину, куда вез, где и почему его убили.
     -- Чтобы это узнать, надо раскрыть преступление, -- подал голос Старик.
     -- Что и  является  нашей  прямой  задачей! --  парировал Мишуев.  -- А
потому   Сизов  должен  заняться  частниками,  промышляющими   междугородным
извозом.   Пройдите   по   местам   их   сбора  --   аэропорт,   автовокзал,
железнодорожный вокзал и постарайтесь выявить очевидцев. Тех, кто видел, как
Сероштанов брал  пассажиров. В  помощь вам придается Губарев.  Веселовский и
Фоменко работают по своему плану. Вопросы есть? Нет. Все свободны.
     Веселовский,  Фоменко  и Губарев вышли из  кабинета,  Сизов остался  на
месте.
     -- Что у вас? -- недружелюбно спросил начальник.
     -- Отработка частников представляется мне бесперспективной.
     --  Объем работы  большой, но  делать ее надо. --  Подполковник смотрел
сурово и требовательно.
     -- Дело  не  только  в объеме  работы. Эта публика не  любит попадать в
свидетели. Даже если  что-то  знает --  предпочитает  молчать. К тому же, по
моим  данным,  Сероштанов  редко  искал  клиентов  на  вокзалах:  возил   по
предварительной договоренности.
     --  Что вы предлагаете? -- Мишуев  раскрыл папку  с бумагами и  занялся
своей работой, давая  понять, что  только чувство деликатности не  позволяет
ему выставить бывшего наставника в коридор.
     -- Покопаться в прошлом. Поискать хозяина ножа, который семь  лет назад
так и не нашли. -- Майор явно не ценил доброе отношение начальника.
     Мишуев резко отодвинул папку.
     --  Опять о Яблоневой  даче? Вы настояли на поездке к Батняцкому, и что
он вам сказал?
     -- Что взял чужое дело.
     -- Сволочь! -- вырвалось у подполковника, но он  тут же спохватился. --
Они все  так  говорят, когда припечет.  -- И строго  добавил:  -- Почему  не
доложили на совещании?
     --   Сказано   без  протокола,   а   поскольку   ситуация  складывается
щекотливая...
     --  Что  за намеки? -- перебил  Мишуев. -- Выражайтесь яснее и имейте в
виду: я щекотки не боюсь!
     -- Пока  мне ясно только  одно:  на  "сицилийцев"  надо выходить  через
старое дело. Прошу разрешить работать в этом направлении. Вокзалы и аэропорт
могут отработать Губарев и райотделы по территориальности.
     --  Не вижу оснований  изменять задание, -- жестко сказал подполковник.
-- Приступайте к выполнению и каждый вечер докладывайте результаты!
     -- Вас понял, -- не по-уставному сказал Сизов и вышел из кабинета.
     В   последующие  дни  майор   Сизов  отрабатывал  вокзалы  и  аэропорт.
Естественно,  здешние "колдуны" не искали контактов с  милицией и  не горели
желанием оказать  помощь  в  розыске. Старик фиксировал  их фамилии и номера
автомашин, вызывая переполох и  недовольство, которое, впрочем, проявлялось,
когда  он  отходил на  достаточное расстояние.  Фамилии  ему были нужны  для
рапортов  о проделанной  работе,  которые  он  составлял  очень  подробно  и
аккуратно. Читая их, начальник мог  быть  уверен, что Сизов с утра до вечера
выполняет порученное ему задание, которое формально отвечало плану поисковых
мероприятий, но реально -- и всякий мало-мальски смыслящий в розыске человек
это прекрасно понимал -- дать ничего не могло.
     При таком  объеме  работы у майора не должно было оставаться времени на
всякие глупости, связанные с делами  прошлых лет. Его  и  не оставалось.  Но
Сыскная машина умела функционировать в режиме запредельных возможностей.
     В восемь утра Сизов  начинал  прочесывать  автовокзал. "Колдунов" в это
время практически не было, и он  говорил с водителями междугородных  рейсов,
диспетчерами,   контролерами,  уборщицами   платформ.   Через   пару  часов,
примостившись   на  ступеньках  идущего   на  запад  "Икаруса",  доезжал  до
железнодорожного  вокзала,  где менял  декорации: отправляя Губарева на свое
место, сам продолжал его работу -- "трусил" дворников, носильщиков, кассиров
и других  работников, чьи окна выходили на привокзальную площадь. К середине
дня появлялись промышляющие  дальним  извозом  частники, он  переключался на
них,  потом, захомутав  одного,  перебирался в аэропорт. Потолкавшись  среди
местных водил, опять заезжал на автовокзал  и, направив Губарева в аэропорт,
завершал  официальную часть работы.  Работая  "в  четыре  руки",  они плотно
прикрывали все ворота города.
     К вечеру  список сыщиков пополнялся  таким  количеством фамилий, что их
вполне можно было разбросать  на  три рапорта, высвободив себе пару дней, но
при этом не исключались накладки: если, например, "колдун" попадет в аварию,
а из рапорта выходит,  что в этот день он как ни в чем не бывало беседовал с
опером, "химия" мгновенно обнаружится. Хотя вероятность подобных  состыковок
была  невелика,  Сизов  не  хотел оставлять  за спиной  уязвимых моментов  и
включал все фамилии в один дневной рапорт.
     Питался он, как обычно, в буфетах и столовках,  иногда  вспоминая фразу
известного в  былые годы деловика: "Скажи мне, что ты  ешь, и я  скажу тебе,
как ты живешь". Тот деловик, если исходить из его собственного афоризма, жил
отлично. Сизов был на обыске и помнил глубокий сухой подвал добротного дома,
забитый развешанными на крюках ароматными копченостями, грудами деликатесных
консервов, невиданными винами и коньяками и другим съестным дефицитом.
     Если с той же меркой подойти к жизни майора Сизова, то символом ее стал
бы  огромный, плохо прожаренный пирожок и кастрюля жидкой бурды, именуемой в
общепите  "кофе". Плюс  рентгенограмма  желудка, на которой гастрит  вот-вот
грозил перейти в язву.  Правда, бесплатные санаторные путевки пока позволяли
отодвигать  осуществление этой  угрозы. А  у деловика, которого Сизов  через
несколько лет встретил  в  Юрмале выходящим  из  пропитанной  запахом  очень
крупных взяток  шикарной  гостиницы, язва уже  была, что подтверждало мнение
Старика о полной бессмысленности придуманного им афоризма.
     Рапорт  о  проделанной за  день работе  Сизов передавал с  Губаревым  в
управление, после чего нырял в Центральный райотдел, где изучал прекращенные
дела и отказные материалы семи-, восьмилетней давности.
     Архив  после  окончания  рабочего  дня  закрывался,  но  знакомые опера
затаскивали  в пустующий кабинет  связанные  шпагатом пачки  тонких папок  в
картонных  или  бумажных  обложках,  и  Старик, оставшись  один в  привычной
казенной  обстановке,   неторопливо  развязывал  тугие  узлы,   окунаясь   в
удивительный  мир  счастливых  находок,  неожиданных  открытий  и  случайных
совпадений.
     Вот  гражданин  сообщает  о сорванной с головы шапке, а через пару дней
признается,  что потерял  ее по  пьяному делу. Или  заявляет об избиении,  а
вскоре пишет:  "Телесные повреждения получил при падении в  подвал". Сегодня
озабочен кражей  портфеля, а завтра  находит портфель на лестнице.  Накануне
требует  привлечь  обидчика к  ответственности,  а  сейчас  утверждает,  что
никаких  претензий  к  нему  не имеет. Ничего  удивительного: раскрываемость
преступлений в те годы была почти сто процентов.
     Иногда потерпевшие упирались и не хотели "находить" пропавшее, исцелять
побои или признаваться в "ошибке", но дела это не меняло. "... Учитывая, что
гр-н Сомов оставил мотоцикл без присмотра на  неохраняемой стоянке да еще не
оборудовал  его  противоугонным устройством, он  сам виновен  в  происшедшем
угоне..."  "... Заявление гр-ки  Петровой  о краже  у  нее пальто объективно
ничем  не  подтверждается,  а  следовательно,   оснований   для  возбуждения
уголовного дела  не  имеется..."  "...  Поскольку телесные  повреждения,  по
заключению  су дебно-медицинской  экспертизы, относятся  к легким, повлекшим
кратковременное расстройство  здоровья, рекомендовать потерпевшей обратиться
в народный суд в порядке частного обвинения..."
     Майор  быстро продирался  сквозь  горы  исписанной  корявыми  почерками
бумаги в поисках следов  разбойной  группы,  о  которой упомянул  Батняцкий.
Иногда откладывал  какой-нибудь  материал  в сторону, чтобы потом  взглянуть
свежим  взглядом,  но  утром,  поспав  пару часов на сдвинутых  стульях  или
брошенной  на пол шинели,  после дополнительного изучения возвращал папку на
место.
     Когда   внизу   начинали  звенеть  ведра  исполнявших  роль   уборщиков
пятнадцатисуточников,  Сизов  увязывал  архивные материалы жестким шпагатом,
запирал кабинет и, заехав в управление побриться, отправлялся на автовокзал.
     На  четвертый день  такой жизни Губарев застал майора в  кабинете около
восьми утра. Тот делал выписки из мятой папки в синей бумажной обложке.
     --  Я уж и отвык видеть вас  за столом, --  сказал Губарев и кивнул  на
исписанный листок. -- Зацепили что-нибудь?
     --  Похоже, --  как  всегда,  не  проявляя  эмоций,  ответил Старик  и,
откинувшись на спинку стула, с хрустом потянулся.
     -- И что же?
     -- Да особенного-то и ничего, -- прищурился Старик. -- Некий  гражданин
Калмыков заявил о попытке ограбления. Потом  написал, что ошибся, перепутал,
преувеличил.
     -- Бывает...
     --  Бывает-то  всякое...  --  задумчиво  проговорил  Сизов.  --  Только
произошло это на Яблоневой даче за десять дней до убийства Федосова.
     -- Интересно. А кто занимался?
     Сизов глянул в глаза собеседнику.
     -- Наш начальник, тогда еще капитан, а ныне подполковник Мишуев.
     -- Вот  так блин! -- оторопело вымолвил Губарев. Фоменко  бы сказал: "Я
ничего не слышал!"
     -- А ты что скажешь? -- Сизов не отводил взгляда.
     -- Как что? Надо беседовать с Калмыковым.
     -- Наши мнения совпадают. --  Майор протянул  напарнику свой листок. --
Здесь его установочные данные. Проверь,  не изменился ли адрес, и вызови  на
девятнадцать.  А я  пока  сдвину  стулья  и  вздремну  пару  часов.  Ну этот
автовокзал к чертовой матери!
     В  то  время,   как  майор  Сизов   прикорнул  в  чуткой  полудреме  на
разъезжающихся стульях, начальник  отдела  особо  тяжких Мишуев объяснялся с
Крутилиным.
     -- Люди  работают, -- стараясь быть убедительным, говорил он.  -- Линия
автоматов  повисла  в  воздухе:  магаданцы  давно  разослали  фоторобот   --
результата нет. Что может  Веселовский? Переключился, пошел по новому  кругу
-- от багажной веревки, которой  был связан  Сероштанов. Проверяет  товарные
станции, речной порт...
     Выпуклые  холодные  глаза   полковника  выражали  безмерную  скуку.  Он
действительно  отдал  оперативникам  персональную  машину,  ездил  городским
транспортом, вмешивался  в  уличные конфликты и лично доставил  в Прибрежный
райотдел  двух  хулиганов.   Пожилые  руководители   считали  его  надменным
выскочкой, ищущим дешевой популярности,  молодые оперативники  -- "настоящим
ментом" и правильным мужиком. В одном мнения сходились: человек он в общении
неприятный.
     -- Как же вы не поймете, -- ласково сказал Крутилин. --  Веревка -- это
фигня!  На ней можно только повеситься тому начальнику  отдела,  который  не
умеет  организовать   работу.  Именных  веревок   не  бывает,  а  потому  на
"сицилийцев" она никогда не  выведет. По  крайней мере  напрямую.  Пусть  ею
занимаются участковые райотделов.
     Тон полковника и сочувственная участливость, с которой он растолковывал
свою мысль, подошли бы для общения с умственно отсталым ребенком.
     --  ...А вы  доложите, как собираетесь поправить  дело? И когда  дадите
результат? Задача уголовного розыска -- произвести задержание. Значит, нужны
конкретные данные: кто преступники и где находятся!
     Мишуев растерянно молчал, остро  ощущая собственную беспомощность. Если
бы такие вопросы ставили перед ним с самого начала карьеры, он бы до сих пор
был рядовым опером  в  районе. Дело в том, что Мишуев  совершенно не  владел
логикой оперативного мышления.
     Лишенный природных способностей шахматист может разыгрывать механически
заученные  партии, но ему никогда не стать мастером.  Зато, выдвинувшись  по
организаторской  линии, третьеразрядник  сумеет вполне  успешно  командовать
гроссмейстерами...
     Поняв, что из миллионов пронизывающих жизнь линий причинно-следственных
связей  он  не  способен  наверняка  выбрать  ту,  которая  соединяет  место
происшествия  с  преступником,  начинающий  оперативник  Мишуев  окунулся  в
общественную деятельность.  Через год его  хорошо знали  в райкоме,  он стал
постоянным  участником  всевозможных  активов  и   конференций,  дежурным  и
довольно красноречивым оратором.
     Волна  успеха могла  вынести  его  в сферу  идеологической  работы,  но
дальновидный    Мишуев     воспротивился,     боясь     затеряться     среди
стандартно-благообразных молодых людей с ловко подвешенными языками, обильно
населяющих  это поприще. Он  рассудил,  что общественная  активность заметно
выделит его  именно на прежней  службе, где вечно  озабоченные,  задерганные
оперативники  только  радовались,  если   находился  желающий  выступить  на
собрании или поучаствовать  в очередном мероприятии. Вместе с тем  надо было
"давать   процент",  что  он  тоже  делал   с   помощью  нехитрых   приемов,
распространенных в то время повсеместно.
     В отличие от большинства замотанных  делами коллег, он  регулярно читал
юридические  журналы  и  специальные  сборники.  Наткнувшись  на  разработку
моделей  розыска убийцы, обусловленных спецификой места происшествия, Мишуев
на  совещании по обмену опытом представил недавно раскрытое преступление как
результат  использования  последних достижений науки, чем  привел в  восторг
генерала.
     И  все  шло  хорошо.  Была  поддержка,  были составленные  подчиненными
розыскные  планы,   было   умение   показать  себя,  было  доброе  отношение
начальства.  Преступления  либо  раскрывались, либо нет. В первом случае это
была  заслуга Мишуева, во  втором  --  неизбежные  в любом деле издержки, не
снижающие опять-таки оценки проделанной Мишуевым работы.
     -- Какие  наиболее перспективные мероприятия  вы  планируете провести в
первую  очередь?  -- снова спросил  Крутилин,  лениво пролистывая  розыскное
дело.
     От третьеразрядника требовали гроссмейстерской игры.
     --  Сизов и Губарев ищут  свидетелей  на автовокзале, -- наугад  сказал
Мишуев.
     Полковник захлопнул дело и бешено вытаращил глаза.
     -- Я не могу  понять, как вы руководите отделом, -- зло процедил он. --
По-моему, вы ничего не смыслите в розыске!
     У  Мишуева захолодело  внутри. Так  оно и  было.  Но  то,  что Крутилин
разгадал это, грозило катастрофой.
     -- У вас  есть  единственная козырная  карта --  отпечаток пальца. Надо
разыгрывать ее в первую очередь!
     --  Там же ручной  поиск, --  почувствовав  почву  под  ногами,  Мишуев
приободрился. -- Министр приказал собрать двести экспертов со всей страны...
Сидят, перебирают...
     -- Двести экспертов?! А сколько из них приехало? Вы что, не знаете, как
отпускают  специалистов?   Хорошо,  если  треть  собрали!  В   общем,   так!
Командируйте  человека  в  центральную   картотеку,   пусть  посмотрит,  как
выполняется приказ министра, если что не так -- поднимает шум! Пусть мозолит
глаза начальству, теребит всех, пока не получит ответ!
     -- Хорошо, я пошлю Веселовского. Он парень шустрый, с инициативой.
     -- Посылайте кого находите нужным, -- мягко проговорил Крутилин. -- А я
на днях  побеседую  с Сизовым, подумаю... Может быть, в  ближайшее время  вы
сдадите ему дела.
     Калмыков оказался огромным  парнем  с  красным лицом и  лопатообразными
руками. Клетчатая ковбойка не сходилась на мощной шее.
     -- Вот у меня повестка, -- сообщил он  от  двери.  -- К  Сизову. Это вы
будете?
     -- Я, -- майор показал на стул. -- Садитесь.
     -- Спасибо, я уже сидел. -- Свидетель оглушительно хохотнул  и пояснил:
-- Это такая шутка.
     Попробовав  стул  рукой,  здоровяк  аккуратно уселся  и  осмотрелся  по
сторонам.
     --  Повестку  принесли,  думал --  за  аварию на Октябрьском  шоссе,  а
оказалось, не в ГАИ, в угро. С чего бы это?
     -- Значит, жизнь идет по  плану -- автошколу успешно  окончили, сели за
баранку... -- Сизов будто продолжал начатый разговор.
     -- Шофер первого класса! -- довольно сообщил свидетель.
     -- Как и хотели -- мощный самосвал?
     --  Рефрижератор...   --  Калмыков  запнулся.  --  Постойте,  а  откуда
знаете-то? Про  планы, работу... Автошколу вспомнили  -- то  ж когда было...
Считай, семь лет.
     -- Зачет по  материальной части сдали на "отлично", решили  отметить  и
пошли в кафе "Север". Вот с этого места расскажите подробно, по порядку.
     --  Ничего не пойму! -- недоумевающе сказал водитель. -- Я уж забыл про
тот случай...  А вы, выходит, все копаете?  Чудеса! Мне  почудилось, капитан
хотел закрыть дело...
     -- По порядку. -- Сизов был невозмутим. -- Пришли в кафе... С кем?
     -- Один был. Хотел подзаправиться да принять  сто граммов с прицепом. А
тут  подвернулась эта Тамара.  -- Он удивленно всплеснул  руками. -- Смотри,
сколько  лет прошло, а имя запомнил! Другой раз через неделю забуду наглухо,
а здесь само выскочило!
     -- Как она подвернулась?
     -- Деньги подошла разменять,  двадцатипятирублевку. В буфете,  говорит,
сдачи нет, а ей сигареты нужны.  Пожалуйста,  разменял,  еще подумал: дурак,
деваха  красивая, чего  растерялся...  А  она  опять  подходит  -- прикурить
просит.  Ну,  тут   я  пригласил  ее   за  столик,   вина  взял,  конфет,  и
пошло-поехало: танцы, манцы, анекдоты... Дело к закрытию, я уже веселый, она
тоже... Может, говорю, продолжим? Соглашается: мол, дача в Яблоневке пустая,
там и выпивка есть, и закуска. Далековато, конечно...
     Калмыков сделал выразительную паузу.
     -- Да уж больно заманчиво... И поехал на свою голову! Во двор зашли, по
тропинке к дому, а навстречу мужик... "Привела?" -- и ножик наставляет...  А
сзади из  кустов -- второй... -- Здоровяк  нервно  засмеялся. -- Мы  так  не
договаривались -- рванул обратно, сшиб этого  второго, только меня и видели!
Хорошо, что не растерялся, аж сейчас мороз по спине...
     -- В заявлении про нож ни слова -- Почему?
     -- Капитан спрашивает:  "Ты нож видел?" Нет -- темно ведь, но щелкнуло,
как финка выкидная, и вроде блеснуло... Что это, кроме кнопочного ножа? А он
опять: "Раз не видел, значит, догадки, а в протокол только факты нужны. Тебе
ж показаться могло? Могло. То-то!"
     -- А дальше?
     --  Поехали  с  ним  на дачи, искал я долго,  еле  нашел. Оказалось  --
хозяева в  отъезде, дом забит, на калитке замок сломан  -- заходи кто хочет!
Капитан поскучнел, говорит: "Ты этих мужиков опознать можешь?" Какой  там --
только тени видел. "А почему решил, что ограбить хотели?" А чего ж -- премию
выписать? А он сердится: "Опять догадки! Может, это твоей  девчонки  братья?
Или муж с другом? Может, хотели отучить козла от чужих огородов?"
     Калмыков вздохнул и развел руками.
     -- Разозлился я и написал, что  ничего не было. Зачем в дураках ходить?
С тех пор милицию за квартал обхожу.
     Свидетель обиженно замолк.
     -- Тамара эта как  выглядела? -- не проявляя видимого интереса, спросил
оперативник. -- Внешний вид, одежда, поведение?
     --  Симпатичная! Фигуристая,  волосы черные  до плеч.  Одета...  Вся  в
красном: платье, пояс  такой  широкий, как из клеенки,  туфли, сумочка...  А
чулки черные! -- Калмыков азартно хлопнул себя по колену. -- Хороша, зараза!
Но видно, что  девка  неправильная. Курила много...  Да!  -- Он  значительно
поднял палец. -- Когда  от  вина  разомлела, сболтнула, что  кабаки любит, в
"Спутнике" чуть не каждый день бывает. Я еще подумал: на какие такие деньги?
Или каждый день ухажеров меняет? Не понравилось мне это...
     -- Узнаете? -- отрывисто бросил Сизов главный вопрос.
     --  Если в  той  же  одежде... Баба  приметная!  Да  зачем?  Я  никаких
претензий не имею.
     -- Не  имеете,  значит...  --  Сыщик  согласно  покивал.  -- А если  бы
получили ножом в печень? Тогда бы имели?
     -- Ясное дело! Раз обошлось, чего вспоминать?
     -- А ведь  гуляют  они на свободе, и ножичек выкидной при них...  Это у
вас претензий не вызывает? Вдруг опять повстречаетесь?
     --  Вы  на  меня  свои  дела  не  перекладывайте! --  досадливо  сказал
Калмыков. -- Вам за одно  деньги платят, мне -- за другое. А оборонить  себя
сумею, не беспокойтесь!
     Сизов  составил объяснение, протянул водителю, тот внимательно прочитал
и расписался.
     -- Можно уходить? Старик кивнул.
     -- Но еще  понадобитесь.  У нас к  вашим  знакомцам серьезные претензии
имеются!
     Водитель вышел в коридор и почти столкнулся лицом к лицу с Мишуевым.
     --  Здравствуйте,   --   буркнул  он  и,  обойдя  подполковника,  начал
спускаться по лестнице.
     -- Здравствуйте, -- недоуменно ответил начальник отдела и, оглянувшись,
проводил  здоровяка  задумчивым  взглядом.  Потом  толкнул  дверь  семьдесят
восьмого кабинета.
     -- Кто сейчас у вас был? -- спросил он у Сизова. -- Лицо очень знакомо.
     -- Шофер первого класса, который считает, что борьба с преступностью --
дело милиции и его не касается, -- обтекаемо ответил майор.
     Мишуев отметил,  что Сизов не  встал и  никак не обозначил  почтения  к
вошедшему  начальнику.  "Может,  ему  уже  известно о планах  Крутилина?" --
подумал подполковник, а вслух сказал:
     -- Вот народ! Никакой сознательности. Где же я видел эту физиономию?..
     Он  по-хозяйски  сел на  стул,  достал сигареты,  не предлагая  Сизову,
закурил.
     --  Значит, опрашиваете  водителей, -- миролюбиво констатировал Мишуев.
-- И каковы результаты?
     Сизов пожал плечами.
     -- Каких и следует ожидать. Вы же  поручили  мне самую бесперспективную
линию. Добыто полезной информации  --  ноль. И вывод -- Старик  выработался,
пора отправлять на покой. Это и есть главный результат.  По крайней мере вам
кажется именно так.
     --  Нет бесперспективных линий,  есть  бесперспективные работники... --
отозвался Мишуев после некоторой  заминки.  --  Вот, например,  Веселовский:
инициативен, находчив! Надо сказать, что он оправдывает надежды.
     -- С помощью  оправданных надежд "сицилийцев" в камеру не посадишь,  --
усмехнулся Сизов.
     Не обратив внимания на реплику, подполковник бросил пробный шар:
     --  А  вы,  насколько   мне  известно,  продолжаете   свое   подпольное
расследование, в  ущерб  полученному  заданию. Потому-то и нет положительных
результатов.
     Сизов опять усмехнулся.
     --  Задание я выполняю, и вы  об этом знаете -- каждый  вечер получаете
доклады. Что до остального... У меня есть своя версия, занимаюсь ею в личное
время в соответствии  с законом  и служебной дисциплиной. Считаете возможным
запретить?
     Мишуев промолчал.
     --  Запретить  можно многое,  почти  все. --  Старик  понизил голос. --
Только  черта с два кто-то помешает мне отыскать "сицилийцев" и вцепиться им
в глотки!
     --  По-моему, вы  переутомились,  --  сухо  сказал  Мишуев. --  Неужели
действительно считаете, что я препятствую розыску преступников?
     Он встал и молча вышел из кабинета.
     Придя к себе, Мишуев  вызвал  Веселовского, приказал  лететь в Москву и
без результата экспертизы пальцевого отпечатка не возвращаться.
     --  А какое  задание  определить  Фоменко  по  работе  с Сивухиным?  --
поинтересовался Веселовский.
     -- Да бросьте вы его к чертовой матери! -- поморщился подполковник.  --
Отдайте все материалы в райотдел, пусть отвечает за хулиганство!
     Веселовский чуть  заметно улыбнулся,  и  Мишуев поспешил  сгладить свою
непоследовательность:
     -- На  определенном этапе наш интерес  к  нему был оправдан,  но сейчас
ясно, что к "сицилийцам" он не подстегивается.
     Веселовский подумал, что  этот интерес  обойдется Сивухину в три-четыре
года  отсидки  --  на  острастку   местной  шпане  и   на  пользу  состоянию
правопорядка в микрорайоне. Если  подполковник предвидел такой  результат  с
самого начала, значит, он мудрее, чем о нем думают.
     -- Да,  вот  еще...  -- Мишуев  сосредоточенно  сдвинул брови.  --  Как
обстановка в отделе? Настроения, взаимоотношения?
     --  Нормально  вроде...  А  там  кто  знает...  В  душу-то  каждому  не
заглянешь... Я больше контактирую с Фоменко.
     -- А почему? -- быстро спросил подполковник.
     -- Да так как-то... Он звезд с неба  не хватает, но службу знает. И без
всяких фантазий. Разрешите идти?
     Мишуев  кивнул.  То,  что подчиненный  ничего  не  сказал  о  Сизове  и
Губареве, само по себе было ответом.
     После разговора с Крутилиным Мишуев  находился  в  растерянности. Не то
чтобы  он  поверил в высказанную  полковником  угрозу  --  замена начальника
отдела не такое  простое дело  и вряд ли по зубам этому Бульдогу, но ясная и
прогнозируемая  перспектива дальнейшей  службы сейчас  выглядела  размытой и
неопределенной. Поэтому особенно  важна  стабильность в отделе. Подполковник
уже  жалел, что начал подталкивать Сизова к почетной отставке. Собственно, и
визит в  семьдесят восьмой кабинет имел целью не  только зондаж настроения и
намерений старейшего сотрудника,  но и демонстрацию  возможности примирения.
Но где там!  Старый упрямец настроен категорично... И черт бы с ним, если бы
он не ковырялся в старых делах...
     Мишуев похолодел. Он  вдруг  вспомнил, откуда знает  здоровяка  шофера,
вышедшего из семьдесят восьмого кабинета.
     А в семьдесят восьмом кабинете Губарев  дописывал рапорт: "... Опрошено
три   диспетчера,   восемь  перронных   контролеров,  двенадцать  водителей.
Положительных результатов получить не удалось..."
     -- Завтра опять по вокзалам? -- обреченно спросил он, откладывая ручку.
     --  Нет.  Завтра тебя  ждут  рестораны, бары  и  красивые  женщины,  --
улыбаясь, сообщил Сизов.
     Губарев чертыхнулся.
     -- Неужели опять бросают на антисанитарию? Отстреливать бродячих собак,
разгребать мусорные  свалки,  заставлять домовладельцев  красить заборы? Или
еще что-то придумали?
     Старик от души рассмеялся, что случалось крайне редко.
     -- Нет, на этот раз без обмана. Смотри!
     Майор  вынул  из  ящика  увесистый   альбом  в   потертом  коленкоровом
переплете,  раскрыл  наугад. На разноформатных нумерованных фотографиях были
запечатлены молодые женщины,  в конце альбома каждому номеру соответствовали
фамилии, имена, адреса, у некоторых -- клички.
     -- С  утра  покажешь этих  птичек  Калмыкову,  если никого не опознает,
отправишься в "Спутник" и поработаешь по приметам некой Тамары.
     Сизов двинул по столу небольшой листок.
     --  Вредное  производство,  --  ободренно  сказал  Губарев,  просмотрев
убористый текст. -- Они же могут посягнуть на мою добродетель.
     --  Ерунда. Даром,  что  ли,  в  твоей  аттестации  написано  "морально
устойчив"!  -- Старик  стер  с  лица  улыбку.  --  И  знаешь  что... Работай
аккуратно, без рекламы. Сейчас обстановка в управлении складывается так, что
нужен козел отпущения. Похоже, что наш достойный руководитель готовит на эту
роль меня. А я хочу уйти чистым. Возьму "сицилийцев" -- подаю рапорт!





     Предчувствия  никогда  не   обманывали  Старика.   В   его  способности
предвидеть  события было что-то мистическое. Впрочем, провидческий дар можно
объяснить вполне реалистично:  большой опыт общения  с людьми плюс  развитая
интуиция.
     Как бы то ни было, он предугадал намерения начальника отдела, хотя и не
знал,  что они реализуются  в виде  тонкой картонной папки, в которую Мишуев
вложит полученный от Громакова запрос на архивное дело Батняцкого и черновик
собственного  рапорта  на имя  генерала.  В  рапорте сообщалось о  нарушении
старшим  оперуполномоченным  Сизовым  субординации и  служебной  дисциплины,
выразившемся в подделке подписи начальника отдела, а также  о  бессмысленной
поездке в командировку, не давшей  никакого  результата  Конечно,  компромат
слабенький,   но  осведомленные  люди   хорошо   знают:   заведенное   досье
разрастается очень быстро.
     Сизов  также  предчувствовал,   что  Калмыков  никого  не   опознает  в
фотоальбоме,  потому  что там собраны снимки только  профессионалок,  хорошо
известных милиции. Да и поход в "Спутник" по делам семилетней давности  тоже
скорей  всего  не  увенчается  успехом.  Просто  Губарев  должен   выполнить
обязательную в  подобных случаях  программу, после чего данная линия розыска
независимо  от  результата  считается   отработанной.  Следуя   общепринятым
методикам, иных путей выйти на Тамару не существует.
     Но у Сыскной машины были свои методы. На  разболтанном гремящем трамвае
Сизов  добрался до Берберовки.  Бывший  поселок  стал микрорайоном, впрочем,
заметных  изменений там не  произошло  --  только блочные  пятиэтажки встали
вместо бараков на грязных, изрытых, непроезжих круглый год улицах.
     Сизов  зашел  в замызганный  подъезд,  поднялся  на  последний  этаж  и
позвонил  у свежепокрашенной двери, вокруг  ручки которой пробивались потеки
копоти.
     --  Здорово, Игнат. -- Открывший дверь  человек в вылинявшем мешковатом
трико как будто ждал  его прихода. -- Видишь,  что  делают,  сволочи!  -- Он
указал на следы копоти. -- Я крашу, а они жгут! Ну, поймаю!
     --  Кончай  воевать, Поликарпыч. -- Сизов протиснулся в коридор.  -- Не
надоело?
     -- А чего еще делать? Больше-то ничего и не умею.
     Поликарпыч, прихрамывая, прошел на кухню, плюхнулся на табурет.
     -- Если всю жизнь кусать да гавкать, на пенсии сам себя грызть начнешь.
Тебе-то небось тоже скоро?
     За  последние годы Поликарпыч сильно сдал.  Обрюзг, сгорбился, похудел.
Сизов вдруг увидел в нем себя, и ему стало страшно.
     -- Хорош  плакать! Сизов  осмотрелся. Окно без занавесок, голые  стены,
колченогий стол. На полу десяток трехлитровых баллонов с водой.
     -- Воду так и дают по графику?
     -- Утром и вечером, с шести до десяти. Чтоб они сдохли! Выпить хочешь?
     Старик покачал головой.
     -- Еще возвращаться на службу.
     -- У меня и нет ничего, -- желчно осклабился Поликарпыч. -- Только хлеб
дома  держу  да  картошку.  В  будни на  мехзавод  пускают --  там  столовка
хорошая...
     -- Чего же предлагаешь! -- Сизову захотелось поскорее уйти отсюда.
     У Поликарпыча всегда был скверный характер, но не до такой степени!
     -- Я к тебе по делу.
     -- Ясно-понятно, -- буркнул хозяин. -- Стал бы ты в эту дыру тащиться.
     -- Семь  лет назад в "Спутнике" сшивалась красивая брюнетка  с длинными
волосами, Тамара. Вся в красном, широкий пояс... Помнишь такую?
     --  Тамара?  -- Поликарпыч  пожевал  губами.  --  Была одна  Тамара  --
маленькая худая вертихвостка, так та белая, перекисью красилась. А других не
помню.
     Сложив  руки  на  груди, -- хозяин  замолчал, и вид у него  был уже  не
такой, как несколько минут назад: будто невидимый компрессор подкачал воздух
в  полуспущенную шину  -- он  распрямился, вроде как окреп, и  даже  морщины
разгладились,  а  может, так казалось оттого,  что в глазах  появилось новое
выражение.
     Сизов выдержал паузу.
     -- Ну, поройся, поройся в своих захоронках. Ты ж каждую записывал!
     Поликарпыч встал и направился к кладовке.
     -- Посмотрю, если не выкинул...
     Сизов сдержал улыбку.
     Через пять  минут отставной и действующий сыщики просматривали  изрядно
потрепанные  записные  книжки  с  малоразборчивыми  записями,   обменивались
короткими фразами и переглядывались, понимая друг друга с полуслова.
     -- А знаешь  что, --  уставившись  в пространство  перед собой,  сказал
Поликарпыч,  когда последняя страница его домашнего архива была перевернута.
--  По приметам  похожа  на Статуэтку. И  место  совпадает --  "Спутник".  И
одежда. Только она Вера, а не Тамара.
     Он пролистал блокноты в обратную сторону.
     -- Вот... -- Темный  ноготь с кровоподтеком у основания подчеркнул одну
из записей. -- Строева Вера Сергеевна, Пушкинский бульвар, 87, квартира 14.
     Старик ждал продолжения.
     -- Не  профессионалка, в  скандалы не попадала, приводов  не имела.  Но
почти каждый  день  в кабаке  ошивалась.  Я  с  ней беседовал пару  раз  для
профилактики...  Потом как-то вдруг пропала, может, замуж вышла... А недавно
встретил случайно  возле "Локона"  -- выскочила в белом  халате воды попить.
Конечно, не узнала...
     Старик  записал  фамилию,  прозвище,  адрес. Поликарпыч  удовлетворенно
кивнул.
     -- Есть польза от отставной ищейки? Может, рано нас списали?
     "Нас!" -- Старика покоробило.
     -- Я тебе так скажу:  мы хотя  образования не имели,  но раскрываемость
давали! И настоящую, не липовую!
     -- Всякую...
     -- Но не так, как сейчас!
     -- Ты отстал. Сейчас все по-другому.
     -- Да знаю я!  Но эти, новые, все равно работать не умеют! И  не хотят!
Кто из них ко мне хоть раз пришел?  Запросят ИЦ-картотеку: нет, и  ладно  --
пошел домой отдыхать. Наше поколение и  слова такого не  знало --  отдыхать!
Сейчас говорят: "Пили, били..." Но ведь блат  знали, в любую  хазу  спокойно
входили,  а  чтоб  кто-то  на  опера  руку  поднял...  Я  не  говорю -- пику
достать...
     -- А как Фоменко по башке трахнули? Забыл? Поликарпыч отмахнулся.
     -- Когда  тебя выставят,  ты  тоже  многое забудешь.  А  я  выброшу эту
макулатуру. -- Он потряс одной  из записных книжек. -- Все равно она  никому
не пригодится.





     На  следующий день  модный дамский  парикмахер Вера  Строева по пути на
работу  дважды прошла  мимо  неприметного молодого человека, на  которого не
обратила  ни малейшего внимания и  не  заподозрила, что  он проводит скрытую
фотосъемку. Еще  через  день свидетель Калмыков из нескольких  предъявленных
ему  снимков  уверенно  выбрал фото Строевой, пояснив, что  именно о  ней он
давал  ранее показания  и  ее называл  Тамарой. Вечером курьер отнес девушке
повестку. За два часа до ее прихода Сизов зашел в областную прокуратуру.
     Спустившись в цокольный этаж, он без стука вошел в маленький  кабинет с
зарешеченным  окном.  Сидящий  за  столом  высокий  худой  мужчина мгновенно
перевернул  лежащий  перед  ним  документ  текстом  вниз  и  встретил  гостя
взглядом, от которого неподготовленному человеку хотелось попятиться.
     -- Здорово, Вадим!
     -- А, это ты... Здорово!
     Взгляд  стал мягче, но ненамного.  Последние пятнадцать лет  Трембицкий
работал  по убийствам,  и это наложило на него заметный  отпечаток.  Резкий,
малоразговорчивый, он никому не доверял, постоянно носил при себе пистолет и
был готов к любым неожиданностям. Несколько раз во время следствия по шумным
делам людская молва уже хоронила его и всю его семью.
     К Сизову он относился хорошо, но тем не менее перевернутый лист остался
лежать в прежнем положении.
     -- Нашел "сицилийцев"? -- натянуто пошутил следователь.
     -- Пока нет. А ты?
     Трембицкий  накрыл  перевернутый  лист  руками, осторожно  протащил  по
поверхности  стола  и, приоткрыв  ящик,  согнал документ  туда. Проделав эту
процедуру, он с явным облегчением выпрямился.
     -- Есть одна зацепка. От автоматов...
     Трембицкий замолчал,  и Сизов понял, что  больше он ничего не скажет. О
ходе  расследования важняк информировал только одного  человека -- прокурора
области. И то только в тех пределах, в каких считал возможным.
     -- А я пробую вариант со старым делом, -- сказал Старик. -- И мне нужно
прикрытие на всякий случай.
     В семьдесят восьмом кабинете областного УВД Сизов и  Губарев готовились
к встрече Строевой.
     -- Вот сигареты.  -- Губарев достал из  кармана яркую пачку,  тщательно
протер платком и положил на стол.
     -- "Кент"! То, что надо. Только бери аккуратно, за ребра.
     -- Обижаете.
     --  Сразу,  как  сравнят,  зайди  и скажи.  Только чтоб  она не поняла.
Что-нибудь типа: "Вам звонили".
     Губарев кивнул,  посмотрел на часы  и  молча  вышел из кабинета.  Через
несколько минут дверь приоткрылась.
     -- Мне нужно к Сизову...
     На  пороге  стояла  эффектная  брюнетка  в  модном  облегающем  платье,
подчеркивающем достоинства фигуры.
     --   Проходите,   присаживайтесь,   --  пригласил  майор,   разглядывая
посетительницу. Выглядит  лет на двадцать  пять, гладкое фарфоровое  личико,
умеренный макияж, ухоженные руки. Почти не волнуется.
     Строева опустилась на краешек стула.
     -- Еще  в  милиции не  была. В народный контроль вызывали, товарищеский
суд разбирался --  ни одной бесквитанционки,  а  она  все пишет и пишет! Вот
дура завистливая! Ей место не в нашем салоне, а в вокзальной парикмахерской!
Лишь бы нервы мотать...
     Сизов сочувственно кивнул.
     --  Мы уже  и на собрании заслушивали, и в  профкоме  были, ну скажите,
сколько можно?
     На  лице Строевой  эмоции не отражались,  только поднимались полукружия
бровей и закладывались глубокие морщинки на лбу.
     Она покосилась на сигареты.
     -- Можно закурить? А то свои забыла.
     -- Курите, курите, -- кивнул майор, не отрываясь от бумаг.
     Строева  вскрыла  пачку,  ловко  подцепила   наманикюренными  коготками
сигарету, размяла тонкими пальчиками.
     -- Фирменные. Хорошо живете!
     Она улыбнулась.
     -- Неплохо, -- согласился Сизов, подняв голову. Он  отметил, что улыбка
у девушки странная: верхняя губа, поднимаясь, обнажила ровные зубы и розовую
десну, а нижняя осталась ровной. Не улыбка, а оскал.
     Строева поднесла сигарету  к губам, ожидающе глядя на Сизова, но тот не
проявил  понимания,   тогда   она  вытащила  из  небольшой  кожаной  сумочки
зажигалку, закурила, откинулась на спинку стула и забросила ногу на ногу.
     -- По-моему, это неправильно. Пишет всякий кому не лень, а  милиция тут
же повестку... Сколько можно!
     -- Разберемся, Тамара Сергеевна, -- успокаивающе сказал майор.
     -- Вера Сергеевна! -- еще не понимая, машинально поправила Строева.
     --  Ах  да,  извините. Тамарой  вы представлялись  некоторым  из  своих
знакомых.
     Строева поперхнулась дымом.
     -- Когда? Я никому чужим именем не называюсь! У меня свое есть!
     Сизов молча смотрел на собеседницу. Она  снова застыла в неудобной позе
на краешке стула. На лбу проступили бисеринки пота.
     Коротко постучав, в кабинет вошел Губарев.
     -- Игнат Филиппович, сигареткой не выручите?
     -- Бери, но с возвратом.
     Губарев  аккуратно поднял  сигаретную  пачку  и вышел.  Сизов продолжал
рассматривать Строеву.
     -- Почему вы молчите? -- забеспокоилась она. -- И что это за намеки?
     -- Вам придется вспомнить и рассказать один эпизод из своей жизни. Семь
лет назад, вечером, в кафе "Север" вы подошли к  одинокому молодому человеку
и попросили его разменять двадцать пять рублей...
     -- Этого не было! Я никогда не подхожу к мужчинам!
     -- Вы очень  эффектно выглядели:  жгучая брюнетка  в  красном  платье с
широким красным поясом, черные чулки. У вас была такая одежда?
     Строева напряженно задумалась:
     -- Я... не помню.
     --  Это  очень  легко  уточнить.  Можно  спросить  у  ваших  подруг  по
общежитию, можно...
     -- Кажется, действительно носила красное платье с поясом. Ну а чулки --
разве упомнишь...
     -- Тот  молодой  человек опознал  вас по фотокарточке, опознает  и  при
личном предъявлении, а на очной ставке подтвердит свои показания.
     -- Он  просто  трус и слизняк! -- гневно выкрикнула Строева. -- На  нас
напали грабители, и он убежал, а меня оставил на растерзание!
     Она   заплакала.   Сизов   невозмутимо   выжидал.  Постепенно   Строева
успокоилась,  достала платок, осторожно, чтобы не размазать тушь, промокнула
глаза.
     --  В милицию вы, конечно, не заявили, примет не запомнили, --  прежним
тоном продолжил майор. -- Так?
     --  А что  толку  заявлять? Разве мне легче станет? И как их запомнишь,
если темно?
     Она нервно порылась в сумочке, обшарила взглядом стол.
     -- Ваш товарищ так и не вернул сигарет.
     --  Пачка  у  экспертов,  --  пояснил  оперативник.  --  Они  исследуют
отпечатки ваших пальцев.
     -- Зачем? -- испуганно вскинулась Строева. -- Что я, воровка?
     -- Объясню чуть позже.  -- Сизов не сводил с допрашиваемой пристального
взгляда. -- А пока скажите, что произошло на дачах через  десять дней, когда
вы привели туда нового знакомого?
     Статуэтка остолбенела.
     -- Какие десять  дней?! Какой  новый знакомый?  Ничего не знаю! Вы  мне
собак не вешайте! Я... Я жаловаться буду! Прямо к прокурору пойду!
     Последние слова она выкрикнула тонким, срывающимся на визг голосом.
     -- А  почему  истерика? Если не были больше на дачах, так и скажите. --
Майор говорил подчеркнуто тихо.
     -- Вызывают, нервы  мотают... Никогда и никого я туда не водила! Одного
раза  хватило,  чтобы  за  километр   Яблоневку  обходить!  --  Она  глубоко
затянулась, закашлялась, протерла глаза.
     -- Пудреницу не теряли? -- по-прежнему тихо спросил Сизов.
     -- Когда  эти  типы  напали,  всю  сумочку  вывернули!  Хорошо,  голова
уцелела! -- не отрывая пальцев от глаз, глухо произнесла Строева.
     --  Мы  говорим о  разных  днях. После  того, о котором вспоминаете вы,
место  происшествия осматривалось очень подробно, но ничего найдено не было.
А через  десять дней, когда очередной  ваш  спутник не успел убежать,  нашли
пудреницу. Она лежала в трех метрах от трупа...
     --  Ничего не  знаю! Вы меня в  свои дела  не запутывайте! -- закричала
Строева, с ненавистью глядя на майора, но тот размеренно продолжал:
     -- С  нее  сняли отпечатки пальцев,  и сейчас эксперты сравнивают  их с
вашими, оставленными  на  сигаретной пачке.  Подождем немного, и я задам вам
еще несколько вопросов.
     Лицо Строевой побагровело, и пот  проступал  уже не только на лбу, но и
на щеках,  крыльях  носа,  подбородке,  будто  девушка находилась в  парилке
фешенебельной сауны,  только  готовая "поплыть"  косметика была до крайности
неуместна.
     -- Я больше не  желаю отвечать  ни на какие вопросы! Я передовик труда,
отличник бытового обслуживания! У меня грамоты...
     --  Это  будут смягчающие обстоятельства. Чистосердечное признание тоже
относится к ним. Советую учесть.
     -- Да вы меня что, судить собираетесь? Красивые губы мелко подрагивали,
и Сизов знал, что произойдет через несколько минут.
     -- Я собираюсь  передать  материал следователю.  Он  тщательно проверит
ваши доводы и скорее всего полностью их  опровергнет. А потом дело пойдет  в
суд.
     --  За что меня судить?! -- Строева еще  пыталась  хорохориться, но это
плохо получалось, чувствовалось, что она близка к панике.
     -- За соучастие в разбойных нападениях. В  зависимости от вашей роли --
может быть, и за соучастие в убийстве. Надеюсь,  что к последним делам ваших
бывших приятелей вы не причастны.
     -- Какие еще...  последние дела?  -- Охрипший голос выдавал, что она из
последних сил держит себя в руках.
     И Сизов нанес решающий удар.
     -- Три убийства. Двое потерпевших -- работники милиции.
     По  контрасту  с будничным тоном сыщика  смысл сказанного был еще более
ужасен.
     -- А-а-а! --  схватившись за голову, Строева со стоном раскачивалась на
стуле. Фарфоровое личико растрескалось, стало некрасивым и жалким.
     -- Это  звери,  настоящие  звери! Они  запугали, запутали  меня... Я же
девчонкой была -- только  девятнадцать исполнилось!  Ну любила  бары, танцы,
развлечения... Зуб предложил фраеров шманать, я  отказывалась, он пригрозил.
Он психованный,  и нож всегда  в  кармане, что мне  оставалось?  Когда  этот
здоровый убежал, Зуб меня избил за то, что такого бугая привела...
     Она захлебывалась  слезами, и голос  ее звучал невнятно, но обостренный
слух Старика улавливал смысл.
     --  А этот,  второй, только слово сказал.  Зуб его ножом...  Разве ж  я
знала, что он на такое  пойдет... Я  с  той поры  от них отошла, в последние
годы совсем не видела, думала, посадили... А они вот что...
     --  Кто  такой  Зуб? -- властно  перебил Сизов, знающий, как  пробивать
стену истерической отчужденности.
     -- Зубов Анатолий, а худого звали Сергей, фамилию не помню... -- словно
загипнотизированная, послушно ответила Строева.
     Когда   в  кабинет   вернулся   Губарев,   Строева  сидела,   безвольно
привалившись  к  холодной  стали  сейфа, а Старик быстро писал  протокол. На
скрип двери  он поднял голову и устремил на вошедшего вопросительный взгляд.
Губарев замялся.
     -- Ну?
     -- Вам не звонили.
     Сизов ошарашенно помолчал.
     -- Точно?
     --  Не  точно. -- Губарев переступил с  ноги  на ногу. -- Как  бы лучше
объяснить... Плохая слышимость. Невозможно разобрать, кто звонит и кому.
     Сизов что-то сказал про себя, только губы шевельнулись.
     -- Ладно, разберемся. Организуй машину и понятых, мы с Верой Сергеевной
прокатимся  по городу  да съездим на  Яблоневую  дачу. -- Майор повернулся к
Строевой. -- Посидите  пару минут  в коридоре, нам нужно  обсудить небольшой
вопрос.
     Когда Строева вышла, майор набросился на молодого коллегу:
     -- Что ты плетешь? Какая слышимость?
     --  Помните,  в позапрошлом  году  прорвало  отопление?  Архив  залило,
дактилопленки отсырели, отпечатки с пудреницы расплылись  и идентификации не
поддаются.
     Сизов пристукнул кулаком по столу и беззвучно выругался.
     -- Извини... -- Он немного подумал. -- Ладно!  Что  есть,  то  и  есть!
Сейчас я  проведу проверку  показаний  на месте, а ты  займись вот этим.  --
Сизов  протянул Губареву  листок  с записями. -- Только очень  осторожно  --
прощупай, что за люди, где они сейчас. И все! Вечером обсудим.
     На  следующий день  начальник  отдела  заслушивал  отчет  Фоменко,  Ему
нравилось,  что  он внушает  подчиненному явное почтение и  ощутимый  страх,
поэтому сбивчивость доклада отходила на второй план и особого раздражения не
вызывала.
     --  Мало  ли  куда могла попасть эта веревка! Номеров на  ней  нет,  по
ведомости не списывают... -- как всегда, глядя в сторону, бубнил Фоменко. --
Можно пять лет  работать да  успешно отчитываться,  только толку никакого не
будет. Я о товарище  Веселовском ничего  плохого сказать не хочу, только  он
все это распрекрасно понимает!
     -- Что же ты предлагаешь? -- благодушно поинтересовался Мишу ев.
     Глаза Фоменко беспокойно блеснули.
     -- Товарищ подполковник, вы меня знаете --  я исполнитель. Звезд с неба
не хватаю,  в начальники не рвусь.  Что  поручат -- выполню точка в точку. А
предлагать я не умею. У Сизова  выдумки много, он во все стороны землю роет,
а что архив горячей водой зальет, и он не предвидел.
     -- Постой, постой, -- перебил подполковник. -- При чем здесь архив?
     --  Так он  все  в  этом  старом  деле ковыряется...  --  обрадовавшись
вниманию  начальника,  зачастил  Фоменко. --  Вчера  у  него  под  кабинетом
шикарная   дамочка   плакала,   Губарев   к   экспертам   бегал,   ну   я  и
полюбопытствовал.  Оказалось,  она замешана  в убийстве,  даже пудреницу  на
месте  происшествия  потеряла.  --  Фоменко  зачем-то  обернулся и  привычно
перешел на шепот: -- Сизов собирался ее отпечатками с той пудреницы намертво
к делу  пришпилить, а  оказалось, дактопленка  испорчена. Вот блин!  Кто мог
предположить?
     -- Ну и что? -- нетерпеливо спросил Мишуев.
     Фоменко восторженно рубанул воздух ребром ладони.
     -- Сизов ее и так расколол! Сказано -- Сыскная машина!
     Спохватившись, он погасил восхищение в голосе.
     -- В общем, призналась дамочка по  всем статьям! Мишуев немного подумал
и хмыкнул.
     -- Много  ли стоит вынужденное признание, не подкрепленное объективными
доказательствами? Как вы считаете?
     -- Почему "вынужденное"? -- недоуменно округлил глаза Фоменко.
     --  Говоришь  же  --  плакала!  Значит,  вынуждали ее, запугивали.  Сам
знаешь...
     -- Да они все плачут -- себя жалеют! -- презрительно сказал опер.
     Мишуев  встал,  обошел  стол  и  сел  напротив  подчиненного,  создавая
обстановку доверительной беседы.
     --  Вчера   призналась,  а  завтра  откажется  да   еще  пожалуется  на
недозволенные методы ведения дознания! Мало таких случаев?
     -- Сколько угодно, -- осуждающе выдохнул Фоменко.
     -- То-то и  оно. И придется не  восхищаться Сизовым, а наказывать  его.
Так?
     Фоменко пожал плечами.
     Мишу ев недовольно повторил его движение.
     -- Нет, примиренческая позиция тут не  годится. Мы не можем  мириться с
нарушениями законных прав граждан! А было ли в данном случае соблюдено право
свидетельницы давать те показания, которые она считает нужными?
     Фоменко вновь пожал плечами, явно не понимая, куда клонит начальник.
     -- Не знаю, не спрашивал.
     -- Вот и спросите! Где ее найти, знаете?
     -- Парикмахерша в "Локоне", чего ее искать, -- мрачно буркнул опер.
     --  Тем  лучше,  -- кивнул  Мишуев.  --  Побеседуйте  с  этой женщиной,
узнайте,  почему  она  без  объективных  улик   дала  компрометирующие  себя
показания.  Если она захочет  пожаловаться на  превышение  власти Сизовым --
примите заявление.
     Фоменко сжал челюсти, продолжая мрачно смотреть в сторону.
     -- Лучше я ее к вам приведу, вы и спросите, -- сквозь зубы процедил он.
-- Начальнику это сподручней. И инспекция для таких дел имеется.
     -- Я лучше знаю, что делать начальнику и  что подчиненному,  -- холодно
произнес  подполковник.  --   Вы   меня  разочаровываете,  товарищ  Фоменко.
Предложений  по  делу  у  вас  нет,  инициативы  вы  никогда не  проявляете,
уверяете, что хороший исполнитель. Что  ж, такие  люди тоже нужны. Но вот  я
отдаю приказ,  а вы вместо исполнения начинаете его редактировать! Значит, и
исполнитель вы никудышный? Мне бы не хотелось так думать. Иначе зачем вообще
держать вас на службе?
     -- А чего я? Я не возражаю. Надо -- значит, надо. -- Фоменко перевел на
начальника убегающий взгляд. -- Раз приказано -- сделаю...
     --  Важно  не  только точно выполнить  приказ,  важно  получить  нужный
результат.  --  Сделав  паузу,  Мишуев  со  значением  повторил:  --  Нужный
результат, которого от вас ждут! Ясно?
     -- Ясно, товарищ подполковник. -- Опер привычно шмыгнул носом и кивнул.
Вид у него теперь был не мрачный, а просто унылый, как обычно.
     Но, оказавшись на улице, он снова нахмурился, постепенно замедлил шаг и
остановился, явно не желая идти туда, куда был послан. Мимо протекал плотный
людской поток, его толкали в спину и бока, били по ногам тяжелыми сумками.
     -- Чего стал, заснул, что ли!
     -- Да, видать, пьяный...
     Недоброжелательность озлобленных жизнью сограждан не удивила Фоменко --
коренного жителя Тиходонска, но придала его мыслям определенное направление.
     Он целеустремленно зашагал вперед, и тягостные размышления вытеснила из
головы поставленная  самому себе задача. Через несколько минут он свернул  с
центральной  улицы,  юркнул в проходной  двор  и  оказался у  тыльной  стены
неказистого овощного ларька. Постучав условным образом, был впущен.  Толстая
продавщица  в грязно-сером, а на  животе черном  халате сноровисто  щелкнула
задвижкой, извлекла из закутка  початую  бутылку водки, сходила за стаканом,
заодно прихватив яблоко и крупную морковку.
     -- Что  я тебе, кролик? Фоменко залпом выпил стакан, промокнул несвежим
платком губы, надкусил яблоко. Порывшись в карманах, протянул мятую пятерку.
     -- Не надо, зачем, что я, обеднею? -- замахала руками продавщица, но он
сурово отрезал:
     -- Уголовный розыск на халяву не пьет! Выйдя на воздух, он доел яблоко,
чувствуя, как  расплывается по телу приятное  тепло, негромко,  с удивлением
сказал:
     --  Ну дает!  Руками  одного сотрудника собрать компромат  на  другого,
столкнуть их лбами, а самому остаться в стороне...
     Он далеко зашвырнул огрызок, подумал: "Ну что  ж, каждый за себя... Мне
три года до выслуги... Так что -- кто не спрятался, я не виноват!"
     Уже  не  задумываясь  над   всякими  глупостями,  Фоменко  добрался  до
фирменного косметического  салона "Локон",  но  Строевой на работе не  было,
администратор пояснила, что она больна.
     Заглянув в записную книжку, он отправился к ней домой.
     В  это  время Вера Строева, сидя в  глубоком кресле,  разговаривала  по
телефону.
     --  Не могу ничего  делать... Руки-ноги  дрожат, тоска смертная... Нет,
какой бюллетень,  просто договорилась... Людка будет только рада -- перебьет
моих клиентов.  Знаешь, сколько  я теряю  каждый  день? Да, это правильно...
Деньги -- дело наживное, а нервные клетки  не восстанавливаются... И  вообще
-- в перспективе тюрьма...
     Она истерически рассмеялась.
     -- Да водили меня  к  адвокату,  даже к двум. Один  весь такой  из себя
правильный, говорит: "Характеристики соберите, дело давнее, будем добиваться
условного осуждения..."
     Она  переложила красную  трубку с  белыми  кнопками  цифрового набора в
левую  руку, а правой налила в рюмку коньяк из стоявшей рядом на  журнальном
столике наполовину опорожненной бутылки.
     -- Представляешь! Все  грязное  белье наизнанку!  И  Софка послушает, и
Мишель,  и заведующий...  А  второй --  ушлый  жук, тот посоветовал от всего
отпереться: я не я, хата не моя!
     Строева  осторожно,  чтобы  не расплескать,  поднесла  рюмку  к  губам,
сделала несколько маленьких глотков.
     -- В том-то и дело --  и протокол подписала, и  на  даче этой проклятой
все  показала, и фотографировали  там меня  со всех сторон... А  он говорит:
"Наплюй, сама на них жалуйся, дескать, заставили, обманули..."
     Она медленно допила коньяк, заинтересованно прильнула к трубке.
     -- Тоже так советуешь? А кто он, этот твой  приятель? Ах вот оно что...
Два раза, говоришь? А за что? Да, они лучше юристов знают, на собственной-то
шкуре...  Только чего  же он от своей фарцовки не отрекся, если такой умный?
Вот то-то и оно! Все умные, пока на хвост не наступят...
     Строева разочарованно скривилась и собралась опять наполнить рюмку,  но
в дверь позвонили.
     -- Кто-то пришел, пойду открою. Не знаю, может,  Мишель... Я ему ничего
не говорила и не знаю, с какого боку... Ну ладно, пока!
     Она взглянула в зеркало,  провела щеткой по волосам и открыла дверь. На
пороге,  приятно улыбаясь,  стоял Фоменко.  Улыбался он через силу, это была
вынужденная маска при входе в чью-нибудь  квартиру после того  случая, когда
он почти до обморока напугал хозяйку, принявшую его за уголовника.
     -- Вы к кому?
     -- Здравствуйте, Вера Сергеевна. Уголовный  розыск, капитан Фоменко, --
с той же сахарной улыбкой оперативник поднес удостоверение к  лицу Строевой.
Та попятилась  в комнату и обессиленно опустилась на диван. Захлопнув дверь,
Фоменко вошел следом.
     -- Ну я же уже все рассказала. Зачем  вы хотите опять меня мучить? Этот
ваш Сизов вытрепал мне все нервы!
     Она заплакала.
     -- Я больная, лежу пластом... Я вскрою себе вены... Ну что ты дыбишься,
как идиот!
     В бессильной ярости Строева затопала ногами.
     -- Да что ты орешь, в натуре. -- Фоменко на миг забылся, и тут же глаза
его прищурились,  сморщилась  кожа на лбу,  губы угрожающе скривились, голос
разнузданно задребезжал: -- Тебе помочь хотят...
     Строева громко икнула,  но он уже  взял  себя  в руки  и  загнал внутрь
блатную маску, некстати проступившую на заинтересованно-сосредоточенном лице
сотрудника уголовного розыска.  Впрочем, он  нередко забывал, какое  у  него
настоящее лицо, а какое -- маска.
     -- Я же по поручению... Начальник увидел, как вы плакали в  коридоре, и
поручил спросить, не применял  ли Сизов  недозволенных  методов... Может, он
вас пугал, может, не дал прочесть протокол?
     Строева мгновенно перестала плакать.
     -- Так вы что, своего следователя проверяете?
     -- Ну да.  -- Фоменко  снова  расплылся в  сладенькой улыбке. --  Вы не
похожи на  преступницу,  хорошо  работаете -- я  видел  фотографию на  Доске
почета... Никаких изобличающих вас улик  нет... Начальник подумал, что Сизов
заставил  вас  признаться в том,  чего  вы  не  совершали. Вот и послал меня
разобраться.
     -- Ну и ну! -- протянула парикмахерша, нащупывая на  столике  сигареты.
-- Конечно, пугал!
     Она щелкнула зажигалкой, прикурила.
     -- Под суд, говорит, отдам! И  сигаретами шантажировал...  -- Статуэтка
нервно отбросила пачку. -- Отпечатки пальцев вроде бы снимал.
     Фоменко согнал  улыбку, с напряжением  удерживая  нейтральное выражение
лица.
     --  Отпечатки  пальцев  действительно  фиксировались,  но  сравнить  их
оказалось не с чем: те, которые были на пудренице, оказались утраченными.
     Строева резко вскочила с дивана и принялась быстро ходить по комнате.
     -- Значит, на пушку взял! -- Она глубоко затянулась.  --  А я, дура,  и
поверила!  Да  я такую  жалобу... Я  до  самых верхов дойду!  Теперь  не  те
времена!
     "Ну  и стерва!  -- подумал опер. -- Клейма ставить  негде, а туда же --
права качать!" А вслух сказал:
     --  Начальник поручил мне принять у вас жалобу, так что  идти никуда не
надо, можете прямо сейчас и написать.
     --  И  напишу! -- мстительно  пообещала Статуэтка. --  Я такое  напишу!
Бумага есть?
     Фоменко  достал из папки  бумагу,  ручку,  положил на  столик  рядом  с
бутылкой, сглотнул.
     -- А как писать-то?
     -- Почем я знаю? --  неожиданно грубо сказал опер.  -- Как было,  так и
пишите!
     "Еще  не  хватало,  чтобы  я тебе  диктовал на  товарища!  -- мелькнула
гневная мысль. -- Что у меня, совсем совести нет?"
     Строева  медленно  начала писать, старательно  обдумывая  каждую фразу.
Фоменко прошелся по комнате, подошел к окну.
     "Много  неприятного  приходилось  делать  на  этой собачьей работе,  но
такого противного еще не было, -- думал он. -- Хотя  если разобраться, то  и
ничего  особенного!  Она  все  равно  бы  отперлась и  стала  жаловаться, не
сегодня, так завтра, добрые  люди  присоветуют...  Какая разница --  я к ней
пришел или  кто другой... Прислали бы Веселовского --  еще хуже,  он  бы  ей
такую  бумагу составил! А  я что -- пусть пишет  всякую галиматью,  они  все
пишут. Сизову это как с гуся вода..."
     За окном на балконной веревке хлопало на ветру кружевное белье хозяйки.
В  другое время  мысли  Фоменко  обязательно приняли бы  вполне определенное
направление. Но сейчас этого не произошло. В душе оперативника шевелилось то
ли неведомое, то ли давно забытое чувство.
     "А ведь  Сизов бы  не  пошел  на товарища  компру собирать... Да ему бы
никто  и  не  предложил такого!" И тут же возразил  сам  себе:  "Потому  что
авторитет. Сам  генерал у  него когда-то стажировался. Конечно,  тогда легко
быть принципиальным! А приказал бы Мишуев Губареву..."
     Не спрашивая разрешения, он закурил.
     "Губарев бы  тоже  не пошел,  шум бы  поднял, стал  бы рапорт писать...
Потому что пацан  еще, жизни не знает, жареный петух его не клевал...  Вот и
слушается Сизова, его умом живет..."
     Сзади звякнуло стекло о хрусталь.
     "Сука! Не может потерпеть. Ладно, каждый на своем месте, а я за всех не
ответчик. Скоро эта дрянь закончит?"
     Он не  оборачивался до тех  пор, пока за спиной не  прозвучал деловитый
вопрос:
     -- А подписываться как?
     -- Имя. Отчество. Фамилия. Место  работы. Адрес. Дата, -- с отвращением
выплевывал он. -- Все!
     Статуэтка  заметно  повеселела.  Подписав бумагу, она в  очередной  раз
наполнила рюмку, потянулась.
     -- Хотите выпить, капитан? -- Пухлые губы сложились в обещающую улыбку.
-- Теперь можно и расслабиться.
     Даже  без  грима,  в  простом  домашнем  халате  она  выглядела  весьма
эффектно. И  круглые  неплотно сдвинутые коленки... Фоменко сглотнул  вязкую
слюну.
     -- Милиция на работе не  пьет, гражданка Строева,  -- с трудом выдав ил
он, стараясь  казаться  презрительным и небрежным. -- Не говоря уже о всяких
там "расслаблениях".
     Последнее слово удалось произнести с явной издевкой.
     Строеву покоробило.
     Если  бы   сегодня   утром  кто-то   сказал,  что  при   столь   удачно
складывающихся обстоятельствах  он  произнесет подобную  фразу  и скривится,
будто  обнаружил  в обеденной  тарелке  кусочек  кошачьего  дерьма,  капитан
Фоменко этому бы не поверил. Уходя, он сильно хлопнул дверью.
     Занеся  заявление  Строевой начальнику отдела, Фоменко под  вымышленным
предлогом покинул управление  и, придя  домой, напился  вдребодан.  Впрочем,
такое случалось с ним и раньше, правда, нечасто.





     Комната изрядно  заросла  мохом и паутиной. Старик, который практически
только ночевал  здесь, уже  несколько месяцев откладывал  генеральную уборку
"на потом",  но  посещение берлоги Поликарпыча заставило взяться за веник  и
тряпку. Не хотелось  хоть в чем-то  походить  на одичавшего коллегу. Бывшего
коллегу...   Отставного  коллегу...  Сизов   будто   пробовал  на  вкус  это
словосочетание,  невольно  примеряя к  себе.  Отставного...  Он  же  остался
сыщиком, не спился, не опустился и дела не забыл, помог...
     Игнат Филиппович выкрутил тряпку, отжимая бурую воду. Слова... Бывший и
есть бывший. Списанный  охотничий пес.  Умеющий  идти  по  следу,  поднимать
зверя,  гнать  его,  преодолевать  сопротивление  и,  вцепившись  в  глотку,
прижимать, обессиленного,  к земле.  Больше ни  на  что не  годный, тоскливо
грызущий собственный хвост в запущенной комнатенке блочного вольера.
     Мысль  об  уходе  в  отставку,  настолько  часто  посещавшая  Сизова  в
последнее время, что он начал постепенно с ней смиряться, сейчас стала остро
угнетать.  Может быть,  оттого, что после сегодняшнего разговора  с Мишуевым
перспектива дальнейшей службы определилась предельно четко...
     Начальник  отдела  вызвал  его  через  секретаря  --  это  было  верным
признаком того, что разговор предстоит неприятный.
     -- Ознакомьтесь... -- Размашистым движением подполковник бросил на стол
заявление Строевой. Сесть  он не  предложил. Когда  обескураженный  холодным
приемом человек стоя читает кляузу на самого себя, у него обязательно должно
шевельнуться чувство вины.
     Сизов тоже неплохо знал оперативную психологию. Подчеркнуто неторопливо
он выдвинул стул, основательно уселся, так же неспешно извлек из внутреннего
кармана  пиджака очки, которыми обычно пользовался при  длительной  работе с
документами,  протер  стекла, надел и  лишь  после  этого  придвинул к  себе
заявление.
     Мишуев внимательно  следил  за его лицом. Но  Старик еще из  фэзэушного
детства вынес правило:  никогда не  проявлять боли,  растерянности,  страха.
Особенно  перед тем,  кто стремится  тебе их причинить.  Удар,  не вызвавший
стона, слез  или  хотя бы  болезненной гримасы, кажется всем, в том числе  и
самому ударившему, вдвое слабей, чем был  на  самом деле.  И уже поколеблена
уверенность врага в своем превосходстве, а значит, снизились шансы на победу
и самое время сделать ответный ход...
     Когда-то гражданин Прищепа по кличке  Скелет, улучив момент, ширнул его
из-под руки в бок толстым шилом, которым до этого уже приколол трех человек,
и,  вырвавшись, отскочил  в  сторону,  впившись жадным взглядом  в "портрет"
ненавистного  опера.  Не  находя  ожидаемых  признаков   тяжелой   раны,  он
запаниковал,  недоумевающе уставился на круглое острие, испачканное кровью и
покрытое коричневым слоем печеночной ткани, промедлил и упустил момент, пока
Старик возился в кармане с вмиг ставшим тугим предохранителем. Только щелчок
вывел Скелета из оцепенения,  он шагнул было вперед, но поздно -- сил вынуть
руку не было, и Старик жахнул прямо через плащ...
     Дочитав заявление, Сизов равнодушно положил его обратно.
     -- Что скажете? -- напористо спросил Мишуев.
     -- Ее право. В таких случаях каждый второй жалуется.
     И  ответ майора  прозвучал  равнодушно. Мишуева это несколько  сбило  с
толку, но по инерции он продолжал с тем же напором:
     -- Зря вы  так  легкомысленно  относитесь к  этому. Напишите  подробное
объяснение, и я  направлю материал  в инспекцию  для  проведения  тщательной
проверки, -- и, преодолев что-то  в себе, после чуть заметной паузы добавил:
-- А вас пока придется отстранить от дела.
     Сизов пожал плечами.
     --   Не  смешите  людей,   товарищ  подполковник.  Строева  сдала   нам
подозреваемых --  Зубова  и  Ермака. Они уже месяц  не появляются дома, есть
данные,  что  прячутся  в  городе.  Губарев  отрабатывает  их  связи. Считаю
необходимым подключить ему в помощь Фоменко.
     Мишуев почувствовал, что теряет инициативу.
     -- Это другая тема. А что все-таки можете сказать по жалобе?
     -- Строева дала подробные, в деталях показания -- это раз. Показала все
на месте происшествия -- это  два. Пудреницу опознала ее  мать  и подруга --
это три. Калмыков изобличил на очной ставке -- это четыре...
     -- Точно, Калмыков! -- Мишуев подскочил  в кресле. -- Я  вспомнил этого
шоферюгу. Только фамилия вылетела! Но и Строева с  пудреницей, и Калмыков --
из далекого прошлого. Имеют  они отношение  к "сицилийцам"?  Если  отбросить
ваши  фантазии, никакого. Зато ко мне  все имеют самое  прямое отношение.  И
время  выбрано   удачно!   --   Подполковник   говорил   еще   спокойно,  но
чувствовалось, что это удается ему с трудом.
     -- Не понял... -- Губы Старика сжались в жесткую линию.
     -- Сейчас  мне совершенно  не  нужны осложнения. А  тут  мышиная  возня
вокруг старых дел,  поиски  ошибок и упущений... Бывший наставник копает под
меня всерьез!
     --  Вы  сами копали под  себя, хотя тогда  об этом не думали, -- устало
отмахнулся  майор. --  А  сейчас  старые факты выплыли  и от  них никуда  не
деться.
     -- Факты? Где  же они? -- зло спросил Мишу  ев. -- Где протокол допроса
Батняцкого? Ах, официально он ничего не сказал? И не скажет: перед воровским
законом "ершом"  выставляться?  Черта с  два  -- сразу  уши отрежут! Досидит
убийцей! Дальше что? Строева? Противоречивые показания, жалобы на незаконные
методы воздействия. Пудреница? Поговорит с адвокатом и  заявит, что потеряла
ее за неделю до убийства. Калмыков? Он жив и здоров, испугался невесть чего,
об убийстве Федосова не осведомлен! И что остается? Только ваши документы!
     --  Остаются  Зубов  и Ермак! Когда  мы  их возьмем, даже вы не сможете
назвать факты домыслами!
     Сизов прищурясь, в упор рассматривал подполковника, и тот на миг ощутил
себя бестолковым, не знающим дела стажером, допустившим очередной промах. На
импортном пульте  селекторной  связи вспыхнула красная лампочка  и мелодично
пропел сигнал вызова:  "уа-уа-уа..."  Мишуев поднял трубку, ткнул  пальцем в
клавишу соединения с дежурной частью и сразу же напряженно застыл.
     -- Когда  он это сообщил? Кто-нибудь знакомился с  телефонограммой? Как
нет, когда половина управления о ней  знает! -- закричал Мишуев,  давая волю
раздражению, которое долгое время  загонял  внутрь. -- Эти фамилии у меня на
столе! Ни черта не соблюдаете  режим секретности!  Будем наказывать! -- Он с
силой  бросил  трубку,  резко  развернулся  к  Сизову.  --  Два  часа  назад
Веселовский сообщил по ВЧ, что отпечаток пальца в машине оставлен Зубовым! А
Ермак --  его ближайший друг и постоянный подельник. Если вы  узнали об этом
раньше меня, дежурный будет наказан за халатность  и  ротозейство. Все равно
непонятно, к чему  городить  огород со  Строевой и  Калмыковым? Неужели  так
велико желание закопать непосредственного начальника?
     Мишуев улыбнулся с нескрываемой издевкой.
     --  Ай-ай-ай,  бывший  наставник,  нехорошо!  Учили-то  вы  меня совсем
другому...
     Сизов   некоторое   время  молчал,   с  прежним   прищуром   глядя   на
подполковника.
     -- Жаль, так ничему и не научил. Порядочность  и честность не привьешь,
но и элементарной оценке обстановки не  выучил. Какая  разница, кто вышел на
"сицилийцев"?  Главное,   что   они  расскажут  про  Яблоневую  дачу,  и  ты
провалишься в ту яму, которую сам для себя копал!
     Хотя Мишуев не обратил внимания на сизовское "ты", он уже не чувствовал
себя стажером.
     -- Если расскажут...
     Утром следующего дня Сизова вызвал Крутилин. В приемной он столкнулся с
Веселовским -- тот уже  выходил  из  кабинета полковника, и  вид у  него был
победный.
     --  Как  живете-можете,  Игнат  Филиппович? --  с  небрежной  легкостью
спросил он. -- Скоро будем брать "сицилийцев", готовьтесь!
     Если это была шутка, то на серьезный лад.
     У Крутилина находился Мишуев,  сидел за приставным столом, нервно вертя
в пальцах красивую импортную ручку с электронными часами.
     Полковник  просматривал  бумаги,  зажатые  в  скоросшивателе  с   синей
картонной  обложкой.  Подняв  голову,  кивнул  вошедшему,  указал  на  стул,
перевернул очередной лист. Сизов сел  напротив Мишуева, положил перед  собой
потертую  кожаную  папку, на  которую  подполковник  покосился  с  некоторой
тревогой.  Несколько  минут  в  кабинете  царила  тишина.  Наконец  Крутилин
перевернул последнюю страницу досье.
     -- Так.  -- Он поднял  голову  и  перевел  тяжелый взгляд  с  Сизова на
Мишуева и  обратно. -- Подделка подписи -- это полная... -- он сдержался, --
полная  ерунда.  Безрезультатная поездка  --  тоже.  Из рапорта  видно,  что
определенная  информация  получена, хотя официальных показаний этот, как там
его,  не  дал.  Жалоба  парикмахерши...  Ладно,  об  этом  потом.  А  сейчас
скажите-ка мне, майор, на каком основании вы работаете с людьми, проходящими
по  старым  делам?  Вызываете их, допрашиваете, воспроизводите  показания на
месте?
     Мишуев старательно закивал.
     --  Они  ведь  никак  не  подстегиваются  к  розыску  "сицилийцев"?  --
продолжал Крутилин. -- Значит, ваши действия незаконны.
     Сизов  распустил   разболтанную  "молнию",  порылся  под  настороженным
взглядом Мишуева в кожаном нутре  папки,  отыскал и  извлек  бланк областной
прокуратуры  с  отпечатанным  текстом и  размашистой  подписью  Трембицкого,
протянул полковнику.
     -- Вот письменное задание следователя, которое я выполнял.
     Крутилин внимательно прочел документ, взглянул на Мишуева.
     --  Почему я ничего не знаю? --  раздраженно спросил тот. --  Я никаких
заданий следователя не визировал!
     -- В данном случае  ваша виза не требуется,  -- спокойно пояснил Сизов.
-- Я  вхожу в оперативно-следственную группу,  созданную приказом  прокурора
области и генерала. Трембицкий --  руководитель группы. В  качестве такового
он напрямую дает задания всем членам бригады.
     Мишуев  открыл   рот  и  снова  закрыл.  Крутилин  посмотрел  на  него,
усмехнулся и захлопнул досье.
     -- Теперь по сути жалобы и о результатах вашей работы.
     Рука  Сизова  снова  нырнула  в папку, и  на свет  появились  сразу три
документа. Старик по одному выложил их перед Крутилиным.
     --    Рапорт.   Установочные    данные   фигурантов    розыска.    План
оперативно-розыскных  мероприятий, -- коротко комментировал  майор, не глядя
на начальника отдела особо тяжких. -- А по жалобе чего говорить -- и так все
понятно.
     На каменном лице Крутилина промелькнула тень  интереса. Он взял бумаги,
внимательно посмотрел на Сизова,  потом не менее внимательно на Мишуева. Тот
не  сводил  глаз  с  авторучки,  будто считал  выпрыгивающие на  электронном
циферблате секунды.
     Полковник погрузился в  чтение. В  кабинете наступила  тишина. Дочитав,
Крутилин   задал   Старику   несколько  вопросов,  которые  выдавали  в  нем
профессионала,   глубоко  знающего  сыскное   ремесло,   пометил  что-то  на
календаре, взвесил на ладони мишуевский скоросшиватель.
     -- Хемингуэя читали? -- неожиданно спросил он. -- Про корриду?
     Подполковник ошарашенно пожевал губами.
     -- Давно как-то... Студентом.
     -- Что  там главное? -- Крутилин  слегка подбросил  синюю  папку, будто
давая понять, что в ней и кроется ответ.
     Мишуев хмуро покачал головой.
     -- Не помню. Когда это было...
     --  Главное  -- последний  удар!  --  Выпуклые  льдистые  глаза азартно
блестели. -- Все остальное: танцы перед быком, пики в загривок, взмахи плаща
-- это подготовка. Без завершающего выпада -- обычный балаган, которому грош
цена!
     Мишуев недовольно дернул подбородком.
     -- При чем здесь коррида?
     -- А  при том! -- Полковник еще несколько раз подбросил скоросшиватель,
уронил на  стол  и  прихлопнул  ладонью. -- Можно  планировать, докладывать,
отчитываться, заверять, и хрен всему этому цена! Надо задержать преступника,
и тогда становится ясно:  кто прав,  кто виноват,  кто умный, кто дурак, кто
правильно  работал, кто нарушал, кто пахал, а кто  болтал... Вот  здесь,  --
полковник  так же небрежно ткнул пальцем в синюю обложку, -- нет ничего  про
то, как  взять  "сицилийцев". А здесь  все  именно про это. --  Он за уголок
поднял  схваченные  скрепкой листки Старика.  -- В  связи с  этим  возникает
вопрос о двух подходах, двух методах работы, -- продолжал Крутилин.
     Мишуев вновь считал секунды.
     --  Кстати, вы не изменили мнения о дальнейшей  организации розыска? --
Голос полковника приобрел опасную мягкость.
     -- Нет. Пусть  Веселовский заканчивает свою работу, -- не  отрываясь от
электронного  циферблата,  сказал Мишуев.  Он  знал,  на что идет,  и ожидал
вспышки, но неожиданно в глазах Крутилина появилось новое выражение.
     -- Что ж, это даже интересно...
     Полковник  откинулся на спинку кресла, тональность голоса изменилась на
обычную.
     --  Проведем  эксперимент:   какой   подход   правильней...  И  сделаем
соответствующие  выводы...  Чтобы никто не упрекнул  нас в субъективизме, --
вслух  размышлял Крутилин. --  Действуйте, товарищ подполковник,  руководите
перспективными сотрудниками, товарищами Веселовским и Фоменко.
     Мишуев понял, что  Крутилин издевается, хотя  ни  в его  голосе,  ни во
взгляде это не проявилось.
     -- А  вы, майор, работайте  по  своему плану, -- повернулся  Крутилин к
Старику. -- Докладывайте лично  мне. Возникнут проблемы -- ко мне. Короче --
замыкайтесь непосредственно на меня. Такое, значит, устроим соревнование...
     Полковник улыбнулся Мишуеву, приглашая того к ответной улыбке.
     -- Кто первый прищемит хвост этим гадам... А задержанием в любом случае
руковожу я. Договорились?
     Улыбка мгновенно исчезла.
     -- Вопросы есть? Нет? Работайте! Когда разыскиваемые  известны, их рано
или поздно  находят.  Принято считать:  чем  раньше, тем  лучше. Но в данном
случае Мишуев придерживался противоположного мнения.
     С  его  подачи  Силантьев доложил  на оперативном  совещании о  крупном
успехе  отдела  особо  тяжких:  личности "сицилийцев" установлены, при  этом
отличился  Веселовский ну и, конечно, начальник  отдела. Само собой, отблеск
славы падал  и  на  руководство  уголовного  розыска,  поэтому  и  Силантьев
удостоился похвалы генерала.
     По  имеющимся данным. Зубов и Ермак находились в городе, несколько  раз
их видели то в  одном, то в другом притоне. "Сицилийцев"  объявили в местный
розыск.  Все органы  и  подразделения внутренних  дел  области  получили  их
фотографии и  соответствующие ориентировки. В любой момент инспектор ГАИ или
участковый, оперативный  работник или постовой, сотрудник патрульно-постовой
службы или младший  инспектор  из "взвода карманных краж"  мог обнаружить  и
опознать   преступников.  Для   областного  уголовного  розыска   дело  было
практически окончено. Мишуев  с достоинством принимал поздравления  коллег и
ждал приказа об откомандировании на учебу.
     И хотя  логическим завершением  операции могло  стать только задержание
"сицилийцев",  Мишуев  не  торопил  этот  момент,  напротив,  надеялся,  что
"последний удар" будет нанесен уже в его отсутствие: спокойней, если эти псы
начнут болтать про  Яблоневку... Не  попадешь под  горячую  руку  --  вполне
можешь и уцелеть, а за несколько лет  все забудется... Правда, Москва не  на
другой планете, если захотят --  достанут и там... Другое дело -- захотят ли
доставать...  По-настоящему  захотят  ли?  Ведь  проще простого  посотрясать
воздух, метнуть пару молний в  отсутствующего и этим ограничиться. Формально
комар носа не подточит... Силантьев так и  сделает. Да и  Павлицкий мужик не
кровожадный,  к тому же  скандальные разоблачения  в областном  аппарате ему
совсем ни к чему. А вот этот Бульдог да чертова Сыскная машина...
     В  действительности   отдел  особо   тяжких   будто  трещина  рассекла.
Веселовский  и  Фоменко не  заходили в  семьдесят восьмой кабинет,  Сизов  и
Губарев обходили их восемьдесят третий. При  встречах Веселовский здоровался
холодно и несколько свысока, а Фоменко буквально корежился, выдавливая слова
приветствия, при этом лицо  его  страдальчески кривилось и  глаза убегали  в
сторону.
     Обмена  информацией   между   парами   сыщиков  практически   не  было.
Веселовский  докладывал  собранные  данные Мишуеву,  тот,  исполняя  приказ,
представлял  их  Крутилину,  полковник  доводил  до Старика. В свою очередь,
Сизов  вначале  знакомил   с  добытой  информацией  Крутилина,  после   чего
представлял начальнику отдела.
     Обзорную справку по личностям "сицилийцев" майор тоже принес Крутилину.
     -- "Зубов Анатолий, тридцать один год, две судимости,  квартирная кража
и  хулиганство,  отбыл четыре  года, злостно  нарушал  режим  содержания,  к
представителям  администрации  относился враждебно,  на путь  исправления не
встал,  --  вслух  читал полковник.  --  После  освобождения  несколько  раз
проходил по уголовным делам, прекращенным за недоказанностью... Вину никогда
не  признает, при задержаниях оказывает сопротивление. Дерзок, агрессивен...
Склонен к побегам при конвоировании".
     Крутилин поднял от бумаг тяжелый взгляд.
     -- Не подарок! И продолжил чтение:
     -- "Ермак, тридцать  лет,  преступления совершал  совместно с  Зубовым,
отбыл  три  года.  Лжив,  поддается  чужому  влиянию, истеричен... Во  время
развода на работу в ИТК-7 демонстративно вскрыл себе  вены. Дерзок,  злобен,
мстителен,  кличка  Псих.  Поведение  труднопредсказуемое..."  --  Полковник
выпятил подбородок, провел ладонью, будто проверяя, не зарос ли за  день. --
Один другого стоит... А ведь они, пожалуй,  не сдадутся.  Как думаете, Игнат
Филиппович?
     --  Смотря  кто брать  будет,  --  криво  улыбнулся  Старик, и Крутилин
ответил точно такой же понимающей улыбкой.
     -- А ведь Старик и Бульдог схавают их вместе с костями. Как думаешь?
     Сизов впервые услышал свое прозвище в официальной обстановке. И впервые
полковник проявил осведомленность о том, как называют за глаза его самого.
     -- Конечно, схаваем, -- дернув щекой, подтвердил майор.
     -- Значит, вдвоем и пойдем, -- раздумчиво проговорил Крутилин. -- Разве
что Лескова в прикрытие поставим, на всякий случай... Он тоже крутой парень!
     Полковник оживился.
     -- Знаешь, что он  выкинул? Вместо политзанятий проводил метание ножей!
Конечно, схлопотал выговор...
     Крутилин  засмеялся.   Впервые  Старик  видел,  как  полковник  смеется
искренне и от души.





     Следующая неделя началась с  неожиданностей. Произошло ЧП с Крутилиным.
Поздно вечером  он возвращался домой, в  троллейбусе сделал замечание троице
пьяных хулиганов, те, как водится, вышли следом "проучить мужика".
     Полковник сшиб одного с ног, закрутил руку второму, а третий пырнул его
ножом в бок.  Обычная история,  за исключением  того, что потерпевшим  в ней
оказался  замнач  УВД.  Впрочем, должность, даже  самая высокая, не способна
защитить  того,  кто  без служебной  машины и привычного  окружения  рискнул
путешествовать  по ночному городу. Но холодный  клинок  воткнулся в тело  не
просто кабинетного руководителя,  а матерого сыщика,  который ввел для всего
оперначсостава  постоянное ношение оружия, в свободное время для души  ловил
карманников  и за личностные  качества был удостоен клички  Бульдог.  Это  и
определило исход происшествия.
     Рывком  сломав захваченную руку, Крутилин бросил бесчувственное тело на
землю,  не нарушая  инструкции,  расчетливо выстрелил  в  ногу вооруженному,
раздробив вдребезги коленный сустав, навалился на первого, который начал уже
приходить  в себя, и, уперев  еще горячий ствол ему под челюсть, втолковывал
чтото сквозь зубы до самого приезда патрульной машины. Что именно он говорил
хулигану, осталось  тайной,  но то, что тот  обмочился, -- достоверный факт,
подтвержденный сержантами патруля.
     Зажимая  пульсирующую  рану,  Крутилин  отдал  несколько  распоряжений,
поставил на  предохранитель  и сдал  старшему патрульной группы  пистолет  и
продержался в сознании до самой операционной.
     Операция  прошла нормально,  и  прогноз  врачи давали  благоприятный, с
обычными, впрочем, оговорками насчет возможных осложнений. Но на полтора-два
месяца полковник выбыл из строя.
     В устранении  Бульдога  Мишуев увидел  руку судьбы. Обязанности замнача
переходили  к  Силантьеву, а  тот был доволен  отделом  особо  тяжких  и его
руководителем, следовательно, развитие событий вновь становилось планируемым
и предсказуемым.
     Но грянула вторая неожиданность: звонок в дежурную часть по "02".
     -- Зуб с  Психом у сестры,  на Октябрьской,  47,  -- быстро  проговорил
мужской голос. -- У них красная "шестерка", сейчас свалят, быстрее...
     В трубке щелкнуло, раздались короткие гудки.
     Дежурный немедленно  передал  информацию  Силантьеву, тот по  селектору
доложил  генералу,  одновременно вдавив  клавишу связи с  кабинетом Мишуева,
чтобы  разговор был слышен и ему. Ухватив суть происходящего, Мишуев  трижды
нажал клавишу с цифрой 83. Это был условный сигнал: срочный  сбор. Силантьев
еще  не  договорил первую  фразу,  когда в  кабинет начальника отдела  особо
тяжких вбежал  Веселовский,  а  через  несколько  секунд  неуклюже  ввалился
Фоменко, озабоченно устраивающий  под мышкой  чтото  тяжелое. Оба напряженно
застыли,  вслушиваясь  в глуховатый голос, доносящийся  из-под  декоративной
решетки пульта связи.
     -- Там действительно живет сестра Зубова...
     Адрес  Силантьев назвал раньше,  поэтому Мишуев написал  его на  листке
бумаги.  Лицо  Веселовского выражало  готовность  к  решительным  действиям,
Фоменко ежился и уныло шмыгал носом.
     Подполковник протянул листок Веселовскому.
     -- Берите мою  машину. Песцов внизу, во дворе. И  это... Оружие держать
наготове и применять смело!
     Оперативники выскочили в коридор.
     --  ...прервал   разговор,   поэтому  личность  его   неизвестна...  --
Заканчивая  доклад,  осторожный  Силантьев  добавил:  --  Так   же,  как   и
достоверность сообщенной им информации.
     -- План действий? -- резко спросил Павлицкий.
     Силантьев замешкался с ответом.
     -- Мишуев в курсе? -- так же резко спросил генерал.
     Начальник отдела особо тяжких включился в разговор.
     -- Я уже послал группу, товарищ генерал, -- ровным голосом  сообщил он.
-- О результатах сообщу немедленно.
     Генерал любил краткость и деловитость.
     -- Кто выехал? -- Голос Павлицкого стал мягче.
     -- Веселовский, Фоменко, Песцов. Старший -- Веселовский.
     -- Справятся? -- с сомнением спросил генерал.
     -- Обязательно!  -- без запинки ответил Мишуев. Он знал, что генерал не
терпит сомнений, неуверенности и колебаний.
     -- А  где Сизов? Почему его не задействовали? Теперь замешкался Мишуев,
но только на мгновение.
     -- Веселовский успешно провел  этот розыск, пусть он его и заканчивает,
товарищ  генерал.  У  Сизова  возраст  и  вообще...  Должна  же  быть  смена
ветеранам...
     Павлицкий недовольно крякнул.
     -- Имейте в виду, за исход операции спрошу персонально с вас!  Чтобы не
наломать дров, самым  тесным образом привлеките к задержанию  Сизова! Он и в
своем  возрасте  заменит...  --  Генерал бормотнул  что-то  неразборчивое  и
отключился.
     -- Не боись, -- подал  голос Силантьев. -- Веселовский парень толковый.
Да и мы с тобой обмозгуем, если что...
     Он помолчал.
     -- А Сизова задействуй... Опыт-то у него, сам знаешь. И вперед видит...
Тем более генерал  приказал... Он ведь  чуть что не так -- сразу тебе голову
оторвет...
     Силантьев  тоже  отключился.  Мишуев  распустил  узел  галстука,  вытер
вспотевший лоб.
     Крутилина  нет,  начальник УУР  ушел в сторону,  оставив его  на острие
атаки. С  одной  стороны, это хорошо: не  надо будет делиться славой... А  с
другой --  не с  кем  делить ответственность. К победе все равно  примажутся
многие, а в  случае неудачи придется ответить полной мерой. Неудачу  генерал
подаст как провал линии Крутилина. Погнался за дешевым  авторитетом, ездил в
троллейбусах,  ловил  карманников, нарвался на нож. А уголовным розыском  не
руководил,  развалил работу,  сбил  с толку подчиненных  неверным тезисом об
игнорировании  опытных  кадров  в  целях  так  называемого  "омоложения".  И
результат налицо. Надо  делать  оргвыводы... Большая голова одна  не падает,
надо для  компании отрубить несколько маленьких. И Силантьев дал понять, кто
в эту компанию попадет...
     Мишуев встряхнулся. Рано раскисать! Скорей всего Веселовский прихлопнет
этих типов как мух. Руки у  него развязаны: будут дергаться -- перестреляет,
и  дело  с концом.  Кстати,  самый  лучший выход  из той  давней  истории  с
Яблоневкой...  А  подстраховаться  не   мешает,  поэтому  Сизова   пригласим
поучаствовать, отчего не прислушаться к ветерану...
     Старик  поднимался  из  картотеки  к себе  и на  лестнице столкнулся  с
бегущими   вниз  коллегами   из  восемьдесят   третьего   кабинета.   Пиджак
Веселовского распахнулся, открыв заткнутый за пояс пистолет. Они выбежали во
внутренний  двор,  потом  Фоменко вернулся  обратно, подскочил  к постовому,
нервно сунулся в дежурную часть.
     --  Где Песцов? Песцова  не видели? Какие сигареты, когда ехать надо? В
какой ларек? На углу? -- Он выскочил на улицу.
     Сизов зашел в дежурку.
     --  Что  случилось?  Озабоченный  Котов  оторвался  от регистрационного
журнала.
     -- Позвонил неизвестный, сказал, что "сицилийцы" в одном  адресе.  Ваши
едут проверять -- может, брехня...
     -- Да нет, не  брехня. -- Старик зачем-то  взглянул на часы и выругался
про себя. Дернул же  его черт отлучиться! Он  знал, кто звонил, и информация
предназначалась ему. "02" был запасной вариант...
     Песцова  Фоменко  отыскал у табачного  киоска. Тот не  выразил  большой
готовности ехать, особенно когда узнал о цели поездки.
     Но  во дворе  взбешенный  Веселовский  схватил  водителя  за  грудки  и
пообещал набить морду, после чего тот с неохотой сел за руль.  С задержкой в
двенадцать минут "Волга" выкатилась на улицу.
     -- Быстрее! -- бросил раскрасневшийся от возбуждения Веселовский.
     Дороги были  забиты транспортом, на перекрестках то  и  дело  возникали
пробки.
     -- Вруби сирену -- и полный!
     "Волга"  выскочила  на  осевую.  Пронзительный звук итальянской  сирены
разгонял  маячившие по курсу автомобили. Проскакивая на красный свет, Песцов
чудом  увернулся от бокового  удара, какой-то "Москвич"  протяжно  заскрипел
тормозами и юзом развернулся на асфальте.
     Промчавшись  через  центр города,  машина  свернула  на  Каменногорский
проспект.
     --  Выключай, -- скомандовал Веселовский, в очередной раз бросая взгляд
на часы. Ехали они восемь минут. Через три квартала начиналась  Октябрьская.
Через два. Через один. Песцов сбросил скорость.
     "Волга"   уголовного  розыска  влилась   в   общий   поток  транспорта.
Оперативники напряженно всматривались вперед вдоль нечетной стороны улицы.
     -- Черт, людей много...
     -- Вон  они, -- сказал Веселовский.  В  конце  квартала  человек грузил
чемоданы в багажник красной "Лады".
     Человек  захлопнул багажник, обошел  машину  и  сел  рядом с водителем.
"Шестерка" тронулась.
     -- Сократи  дистанцию!  -- приказал  Веселовский. --  Только аккуратно,
спрячься вот за тот фургон...
     Он   одновременно  поднял  тяжелую   трубку  рации  и   миниатюрную  --
радиотелефона.
     -- Эльбрус,  я Шестнадцатый, прием.  --  Веселовский  вызывал  дежурную
часть, в то же время набирая кнопками номер Мишуева.
     -- Шестнадцатый, я Эльбрус, слушаю вас, -- сказала рация. Через секунду
в миниатюрной трубке отозвался голос начальника отдела.
     --  Нахожусь на Октябрьской,  только что от  дома сорок  семь  отъехала
красная  ноль  шестая, --  говорил  Веселовский  сразу в  два  микрофона. --
Госномер...
     Он огляделся.
     -- Г27-44ТД.  В ней водитель и  пассажир. На наших глазах загрузили два
чемодана. Движутся по Октябрьской. Продолжаю вести наблюдение.
     -- Вас понял, -- отозвался дежурный.
     -- Кто в машине? -- спросил Мишуев.
     -- Пока не видно...
     Красный "жигуль" свернул на Индустриальную.  У третьего светофора прямо
перед ним заглох грузовик.
     --  Ну  что,  мать их, берем?  --  по-прежнему сипло  спросил Фоменко и
щелкнул затвором. -- Ты справа, я слева, а Песцов прикрывает...
     -- Люди кругом, -- процедил Веселовский. -- Да и не подойдем...
     Водитель  "шестерки"  выворачивал  руль,  газовал,  отчаянно  сигналил,
пассажир  жестикулировал и  чтото  выкрикивал. Напрасно:  никто не давал  им
выехать из ряда, никто не уступал дороги.
     "Волга" прошла совсем рядом.
     -- Ну?! -- выдохнул Фоменко.
     -- Они!  Зубов за рулем.  Псих  рядом,  -- произнес  Веселовский в  оба
микрофона.
     --  Сорок  пятый, я Эльбрус, -- раздалось из рации. -- Запишите адрес в
вашем  квадрате: Степная, сто пять, Марциев  -- владелец автомобиля "Жигули"
красного цвета, номер Г27-44ТД. Проверьте, где он сам и  где его машина. Как
поняли?
     -- "Эльбрус", вас понял, -- отозвался грубый голос Сорок пятого.
     -- Доложить немедленно. Шестнадцатый слышит?
     --  Слышу,  --  сказал  Веселовский  и,  не  оборачиваясь,  обратился к
Фоменко:  -- Поставь  на предохранитель, а то засадишь мне в  спину...  А ты
сбавь скорость, пусть обгонят, -- приказал он Песцову.
     Веселовский будто смотрел со стороны и  явно нравился сам себе.  ^Страх
прошел, осталось только некоторое напряжение, но мысль ясная, задача понятна
и,  главное, азарт,  от  которого легко всему  телу. Он умело  командовал  и
чувствовал, что это получается, правда,  плохо представлялась сама развязка,
но важно ввязаться, а там видно будет...
     -- Вот они, сволочи, -- прошептал Фоменко.
     Машина "сицилийцев" скользнула мимо и свернула в сторону Южного шоссе.
     --  Держись  на  хвосте,  но  не  особо близко, -- уверенно скомандовал
Веселовский и поднес к губам изящную трубку радиотелефона.
     -- Они идут на юг, товарищ подполковник, рвут из города. На КП ГАИ буду
задерживать.  Дайте команду поставить там  заслон.  И группу резерва надо бы
подтянуть.
     --  Сейчас организуем, --  сказал Мишуев. --  Вы там  смотрите... Таких
зверей  вам еще  брать не  приходилось.  Будьте готовы  применить оружие.  И
решительно, хватит с нас похорон!
     Песцов что-то  сказал, но  на него никто  не  обратил внимания.  Машина
"сицилийцев"  пробивалась  по   перегруженным  улицам  к  южному  выезду  из
Тиходонска.  Метрах  в семидесяти двигалась  "Волга" уголовного  розыска.  В
сплошном автомобильном потоке они ничем не выделялись.
     В  кабинете начальника отдела  особо  тяжких было жарко. Впрочем, может
быть, Мишуеву  так казалось.  Он снял  и  повесил  на спинку кресла  пиджак,
распустил, а потом и совсем сорвал галстук, расстегнул ворот сорочки. Делать
это было  неудобно,  потому  что  действовать приходилось  одной  рукой, а в
другой он держал трубку селекторной связи.
     -- Переключай эфир на меня, -- говорил он Котову. -- А сейчас соедини с
Южным КП ГАИ.
     В трубке щелкнуло.
     -- Южный, лейтенант Сериков!
     --  Ты в курсе,  что на вас  выходят "сицилийцы"?  Никогда не  виденный
начальником отдела особо тяжких Сериков пару секунд посопел в микрофон.
     -- Никак нет, товарищ подполковник! -- опомнившись, отрапортовал он. --
Дежурный  передал:  задержать  машину 27-44 красного цвета.  А  кто в ней --
сицилийцы или армяне, не сказал...
     Мишуев  потерял  самообладание.  Коротко,   но  популярно  он  объяснил
инспектору  дорожного  надзора, кто он есть  такой, какое  место  занимает в
системе  органов внутренних дел, какую пользу  можно от него  ожидать в деле
борьбы с преступностью и каковы перспективы его дальнейшей службы.
     -- Это они  убили Мерзлова и Тяпкина! -- орал  подполковник, не думая о
том,  что  его слушает вся  дежурная смена. -- И тебя... с такой подготовкой
расшлепают за минуту!
     -- Никак нет... -- повторил Сериков, который еще не знал, что благодаря
громкой трансляции прославился на все управление. -- Мы уже "ежа" проверили,
приготовили "КамАЗ" с песком, две патрульные  машины  подтянули... Не уйдут,
гады!  --  И,  решив  окончательно  оправдаться, добавил:  --  Только  какой
национальности они -- не знали, это наша ошибка...
     Мишуев  коротко  рассмеялся  и  сдержал  готовые вырваться  слова. Гнев
прошел.
     -- Сколько  вас там? Шестеро? Оружие у всех? Будьте готовы, чуть что --
стреляйте! Чтобы не повторился восемнадцатый километр...
     -- Эльбрус, я Сорок пятый, -- ворвался в динамик селектора общий  эфир.
-- Хозяина дома  нет.  Жена сказала: два дня как уехал на машине  к брату, в
область.  Вчера  должен  был  вернуться,  до  сих  пор  нету.   Адрес  брата
записали...
     -- Слыхали, товарищ подполковник? -- включился Котов.
     -- Шестнадцатый, слышали?  -- в свою очередь спросил Мишуев. -- Как там
у вас?
     --  Слышали,  --  отозвался  Веселовский.  --  Видно,  он там  же,  где
Сероштанов.  У  нас без изменений. Идем по Индустриальной  в  сторону моста.
Пока отключаюсь.
     Мишуев   развалился  в  кресле  и  расслабился.  Что-то   он  собирался
сделать... В кабинете  уже не было жарко. Разрядка наступила после разговора
с бестолковым, но, судя по хватке, знающим службу Сериковым.
     Пока все шло хорошо, дело двигалось к завершению. И  скорей  всего узел
семилетней давности развяжут пули пээмов.
     Мишуев  успокоился.  Он  чувствовал,  что  владеет  ситуацией.  Значит,
выучился,  несмотря  на  скепсис  кое-кого...  Он  вспомнил,  что  собирался
сделать,  и потянулся к клавише  связи с  семьдесят восьмым кабинетом. Но не
успел нажать  ее, как  Сизов  без  стука распахнул полированную дверь. "Черт
побери, неужели  он  и вправду ясновидец?" -- подумал подполковник,  а вслух
сказал:
     --  Дело  сделано! Веселовский обнаружил "сицилийцев",  преследует их и
вот-вот поставит точку!
     Выражение  лица Сизова не изменилось. Мишуеву  показалось, что  он  все
знает. Мелькнула даже  неприятная  мысль, что чертова Сыскная машина  знает,
что будет дальше.
     --  "Сицилийцы" с автоматами? -- сразу  же спросил Сизов, и уверенность
начальника отдела  в том,  что он контролирует ситуацию,  мгновенно пропала.
Это  обстоятельство он совершенно упустил  из виду. Мишуев вновь ощутил себя
бестолковым и малоперспективным стажером.
     -- Пока  не  установлено. --  Тоном он дал  понять, что все необходимые
меры в этом направлении предприняты.
     --  Конечно, дело  десятое, -- хмыкнул Старик  и гвоздем вбил следующий
вопрос: -- Где он думает проводить задержание?
     -- На Южном КП ГАИ. Там уже все готово: и самосвал, и "еж"...
     Сизов с досадой махнул рукой.
     -- Неудачное место!
     -- Это еще почему?
     -- Дорога  прямая,  идет  под уклон,  просматривается  как  на  ладони.
Приготовления впереди, машина Веселовского  сзади. "Сицилийцы" не  дураки --
возьмут и свернут на  кольцевую. Надо  перегнать самосвал на пятый километр,
там двойной поворот и резкое сужение дороги.
     -- Не усложняйте. Веселовский знает,  что делает. Через несколько минут
он доложит о завершении операции.
     У  Мишуева в  кабинете тонко  запел  зуммер  радиотелефона,  на  пульте
вспыхнула зеленая лампочка. Вздрогнув, он схватил трубку.
     --  Слушаю! Да!  Черт  возьми!..  Что  думаешь  делать?  Ну  давай,  по
обстановке. Докладывай!
     Он сделал переключение на пульте, резко скомандовал:
     -- Перекрыть кольцевую на уровне товарной станции! Подтянуть патрульные
машины из центра! Оцепить район, убрать прохожих!
     Сизов привстал со стула.
     -- Для перехвата надо было подготовить усиленную группу резерва!
     -- Группа резерва находится  на выезде из города, -- раздраженно сказал
начальник. -- Кто мог предположить, что они свернут на кольцевую!
     Подполковник осекся.
     -- Неужели вы действительно ясновидящий?!
     -- Да нет.  Прогнозы основываются на знании людей и жизненных ситуаций.
А в данном случае все вообще элементарно...
     -- Пророки! -- зло прищурился Мишу ев. -- Сколько развелось пророков...
Но  одних пророчеств мало. Надо вносить свой  вклад в  общую  работу.  Легко
тыкать в чужие  ошибки...  Упущения  Веселовского --  это  и ваш  промах: не
подсказали, не сориентировали... Когда  я  был  опером, а  потом начальником
уголовного розыска...
     Сизов встал.
     --  Вы сделали все,  чтобы сейчас мы ловили "сицилийцев". Всю  жизнь вы
лакировали  действительность, гнались за процентом раскрываемости: девяносто
восемь -- мало! -- Он загнул один палец, второй, третий. -- Девяносто девять
-- больше! Девяносто девять  и девять десятых! Сто! И на этом дутом проценте
делали карьеру, получали благодарности и внеочередные звания!
     -- Не стройте  святого, -- отмахнулся подполковник.  --  В то время все
игрались цифрами. Рапортовать  надо  было о  том,  чего от тебя ждут, а не о
том, как обстоит дело в действительности. И вы тоже "давали процент"!
     --  Давал, было  дело, прятал кражи, хулиганку.  Но убийц я  никогда не
отпускал!
     --  А  кто отпускал?  Дело Батняцкого  вел  следователь прокуратуры,  а
приговор выносил суд! Как я мог знать, что он взял чужой "мокряк"?
     Старик скривился, словно от зубной боли.
     --  Вы просто  не хотели  этого знать! Спрятав разбойное  нападение  на
Калмыкова, вы умышленно оставили на свободе  Зубова и  Ермака,  которые  уже
сделали первый шаг к превращению в "сицилийцев"! И убийство Федосова списали
на этого приблатненного полудурка?
     -- Что ж, я сам себе враг! -- Мишуев был спокоен и снисходителен.
     -- Наоборот, в тот  период вы стали начальником  уголовного  розыска, а
потом пошли на повышение в область.  Врагом вы были для людей, среди которых
оставляли развращенных безнаказанностью убийц!
     -- Интересное рассуждение! Выходит, только врагов продвигают по службе?
Интересно...  Значит,  Павлицкий,  Крутилин,  начальники  отделов  --  враги
простых советских людей? За это и выдвинули? Так получается?
     -- Брось! -- презрительно сказал майор. -- Время этих тухлых провокаций
давно  прошло!  И  не  надо  за чужие  спины прятаться.  Те, кого назвал, --
профессионалы. А ты работы не знаешь, способностей сыскных не имеешь, только
на очковтирательстве и выезжал.
     --  Как разговариваете?  На  гауптвахту  захотели?  -- тихим угрожающим
голосом проговорил Мишуев.
     Сизов взял себя в руки.
     -- Начальство разберется, кого куда. Наступил момент, когда  на чернухе
не выехать. Операция по  захвату "сицилийцев"  не  спланирована,  сейчас она
вышла из-под  контроля.  И  неизвестно, чем  закончится  для  Веселовского и
других ребят... А что на "ты" сказал -- извиняюсь.
     Снова зазуммерил радиотелефон. Мишуев включил громкую трансляцию.
     -- Они  ушли с  кольцевой,  -- ворвался  в  кабинет  возбужденный голос
Веселовского. -- Переехали пути, не доезжая шлагбаума. Движутся к Восточному
шоссе.
     Мишуев  растерянно  молчал.  Все  летело  в  тартарары. Третьеразрядник
беспомощно застыл перед доской, на которой  неожиданно осложнилась ситуация.
Он вопросительно смотрел на Сизова.
     Губы Старика шевельнулись.
     -- Отсекайте их от Восточного шоссе и от центра города.
     Мишуев продублировал команду дежурному. Несколько минут динамик молчал.
     --   Они  остановились  на  выезде  из  поселка  железподорожников,  --
по-прежнему возбужденно сообщил Веселовский.
     -- Так прихлопните их! -- не выдержал подполковник.
     -- Не приближаться! -- одновременно крикнул Сизов.
     -- Не понял, повторите, -- запросил Шестнадцатый.
     Мишуев смотрел на Сизова. Тот молчал. Пауза затягивалась.
     --  Стою в ста метрах от "сицилийцев". Жду  указаний,  -- донеслось  из
динамика.
     -- Продолжайте наблюдение. Не приближаться, -- устало сказал Мишуев.
     Сизов быстро  прошелся по  кабинету взад-вперед. Так мечется по вольеру
затомившаяся овчарка.
     -- Сядьте, -- бросил подполковник. Старик сел.
     --  Они двинулись к  водокачке. Иду следом,  --  доложил Веселовский  и
после   паузы  продолжил:  --  Впереди  показался   патрульный   автомобиль.
Преследую. Связь прекращаю.
     Красная "шестерка" подпрыгивала на ухабах, поднимая  бурые облака пыли.
Наперерез  ей заходил  желтый  "УАЗ"  с включенной  мигалкой.  Резко  завыла
сирена.
     Фоменко громко откашлялся.
     -- Молодцы, на нервы давят... Давай и мы?
     Веселовский кивнул.
     --   И  фары  включи!  Песцов   выполнил  команду.  Пронзительный  визг
итальянского  сигнала  наложился  на  басовитый  рев  отечественной  сирены.
Оперативная  "Волга" с зажженными фарами  и патрульный "УАЗ" зажимали машину
"сицилийцев" в клещи.
     Огоньки вызовов на  пульте у Мишуева перемигнулись: один погас,  тут же
зажегся другой.
     Теперь частил словами Веселовский:
     -- Они  бросили  машину  и спрятались в доме  путевого  обходчика!  Дом
старый,  аварийный,   в   нем  никто   не   живет.   Расположен  прямо   под
железнодорожной насыпью. Два окна в фасадной стене, одно  -- в торцевой. Да,
еще слуховое окно с чердака...
     Мишуев  посмотрел  на  Сизова.  Тот  молчал.  Казалось,  что  он впал в
оцепенение.
     -- Жду указаний, -- нервно донеслось из динамика.
     Мишуев поднес  руку  к  вороту сорочки,  но  нащупал  уже  расстегнутые
пуговицы.  Ему  показалось, что Сизов насмешливо улыбается,  но усилием воли
сдерживает улыбку.
     -- Надо проявлять больше инициативы! Гоняли,  гоняли, загнали в укрытие
и   ждете   указаний!  Разве  так  проводят  боевую   операцию!   --  заорал
подполковник.   И   уже   спокойнее  продолжал:   --   Окружить  дом,  вести
наблюдение... Сейчас подошлю патрульные машины с кольцевой и направлю группу
из райотдела. Руководство операцией по-прежнему на вас! Все!
     Губы Сизова снова шевельнулись.
     -- Оружие?
     -- Оружия не видно? -- послушно повторил Мишуев.
     -- Нет, -- сказал Веселовский  и помолчал. -- Может, под одеждой? Или в
сумке... Большая, спортивная, в красную клетку. Чего они ее с собой тягают?
     --   Меньше   фантазируйте,  опирайтесь  на   факты!   Что  собираетесь
предпринять?
     Веселовский опять помолчал.
     -- Блокировать дом. Через громкоговоритель предложу им сдаться.
     --   Предложи...   Только   вряд   ли...   Агрессивные   психопаты    с
непредсказуемым  поведением.  Они  будут  ногтями  царапать,  зубами  рвать.
Справишься?
     -- Как-нибудь... -- без особой уверенности сказал Веселовский.
     -- Помни: оружие держать наготове и применять решительно.
     -- Помню. До связи.
     Огонек на пульте погас. Сизов вышел из глубокой задумчивости.
     -- Надо объявлять "Тайфун".
     --  Зачем?  Нашли,  выследили,  загнали  в   ловушку,  обложили!  --  с
преувеличенной  бодростью  сказал Мишуев. -- А теперь ставить весь город  на
уши,  поднимать шум,  сумятицу  и отдавать  наши  результаты  спецроте? Нет,
товарищ майор, надо быть стратегом! Мы сделаем так...
     Многозначительно кивнув,  будто  приглашая  поучаствовать в единственно
правильном  решении  проблемы, подполковник  ткнул нужную  клавишу, подождал
соединения и, подняв трубку, отключил громкую трансляцию.
     --  Прибрежному  райотделу и его начальнику приветствие.  Мишуев. Дела,
как сажа бела. "Сицилийцы" в твоем районе, товарищ Петров, а ты не чешешься!
Не  шучу.  Мы  их  загнали в  дом  путевого  обходчика  напротив  водокачки.
Веселовский. Да, да...
     Он послушал невидимого собеседника, пожал плечами.
     -- "Тайфун"? Можем и объявить, если  ты своими силами не справишься. Но
я бы не упустил шанс взять "сицилийцев"! Тут и орден, и внеочередное звание.
--  Тон подполковника был одновременно и серьезным, и  шутливым, понимай как
хочешь. -- Инструкция  само собой, а жизнь  вносит коррективы... В  общем...
смотри сам. Ведут себя спокойно,  похоже, без оружия, хотя кто знает... Надо
взять  пару автоматов  на всякий случай... И правильно.  Риск -- благородное
дело, удача любит смелых. Войдешь в историю! Да нет, генералу я  сам доложу.
Действуй, удачи!
     Положив трубку, Мишуев свойски подмигнул Сизову.
     -- Управление  -- наука сложная!  Подтянувшись и застегнув  рубашку, он
нажал первую клавишу  пульта  связи, выкрашенную,  в  отличие  от  остальных
зеленых, в красный цвет.
     -- Товарищ генерал, докладываю:  "сицилийцы" блокированы в  заброшенном
доме   за  поселком  железнодорожников.  Район  оцеплен,  Веселовский  ведет
наблюдение.  Ему в помощь направляется  группа из Прибрежного  райотдела  во
главе с Петровым.
     Положив трубку, Мишуев раздраженно напустился на Сизова:
     -- Чему вы усмехаетесь? Что смешного здесь происходит?
     Старик печально покачал головой.
     --  Удивительно.  Хорошему  не научились,  а от чего  предостерегал  --
овладели в совершенстве.
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Доклад начальству.  Получается, что  вы ни на миг не теряли контроля
над операцией и ваше умелое руководство, последовательные и целенаправленные
действия дали положительный результат! Хотя на самом деле -- ни руководства,
ни   результата:  цепь  случайностей  и  накладок,  которая  неизвестно  чем
завершится!
     -- Почему же  неизвестно? -- растягивая слова,  сказал подполковник. --
Задержанием преступников, награждением Веселовского и Петрова.
     --  Посмертно?  Самый  молодой  сотрудник  знает:   для  обезвреживания
вооруженных  преступников  проводится  общегородская  операция   "Тайфун"  с
применением специальных сил и средств, защитного снаряжения и техники, чтобы
свести к минимуму риск для личного состава.
     -- Конкретный способ задержания выбирает руководитель операции. Если он
считает, что может обойтись своими силами...
     --  "Сицилийцев"  нельзя равнять  с  бытовым  дебоширом, схватившим  по
пьянке охотничье ружье! -- перебил Сизов плавную речь начальника отдела.
     Мишуев пренебрежительно отмахнулся.
     --  Не нагнетайте панику. Пока у нас  нет сведений, что они  вооружены.
Это ваши догадки, только и всего.
     Сизов  молча  встал  и  направился к двери, но  на полпути передумал  и
вернулся.
     -- Опаснее всего, когда ложь имеет видимость правды. Семь  лет назад вы
говорили Калмыкову, что в протокол  записываются факты,  а не догадки. И это
правда,  но не  вся.  Потому  что  разумные  предположения  тоже  необходимо
принимать в расчет. Но Калмыков этого не знал.  Зато сейчас все причастные к
операции  убеждены,  что  "сицилийцы"  вооружены.  А вы делаете  вид,  будто
сомневаетесь. Сказать,  почему? Чтобы  иметь формальный  предлог  не вводить
"Тайфун"!
     Мишуев прищурился.
     -- Для чего это мне?
     -- Для того, что  вам не нужны живые и дающие показания "сицилийцы"! --
Старик  повысил  голос, как  много лет  назад,  когда  распекал  желторотого
Мишуева за очередной промах. -- Я  не спрашиваю, жалко ли вам подчиненных, я
знаю  ответ, меня  интересует другое:  стоит ли,  по-вашему,  карьера жизни,
скажем, Веселовского?
     Старик резко повернулся и вышел из кабинета. В коридоре он столкнулся с
Губаревым.
     -- Ну  что там? -- Губарев кивнул в сторону полированной двери. -- Надо
выезжать на место...
     --  Не пори горячку, -- бросил Старик на  ходу. -- Что изменим ты или я
на  месте? Сейчас все  решается  здесь.  От управленческого решения  зависит
гораздо больше, чем от наших пистолетов.
     -- А чего ж он тянет? И  голос по телефону  какой-то странный...  Вроде
заболел...
     -- Примерно  так. Уверенно  и напористо зашагал вперед, поднимался  все
выше, казалось, вот-вот ухватит Бога за бороду. И вдруг в самый неподходящий
момент  влипает  мордой  в стену  -- тупик! --  Старик резко  остановился  и
повернулся к своему  спутнику.  Зрачки  глаз  у  него  были  расширены. -- И
оказывается, всю  жизнь шел  к  этому тупику! Заболеешь! Думает лихорадочно,
дергается: не понимает, не может, не хочет осознать, что произошло!
     Сизов снова двинулся вперед, но продолжал говорить с несвойственной ему
горячностью.
     -- Надеется -- очередное  препятствие, каких было  много  в жизни, надо
только  как следует разбежаться,  ударить  всем телом -- и путь  свободен...
Только не сам бьет -- подставил  Веселовского и Петрова! Локальная операция,
суматоха,  неизбежная стрельба. Девять против одного, что  "сицилийцы" будут
убиты. И все -- концы в  воду. Догадки выжившего из ума  злопыхателя Сизова,
которому давно пора на пенсию, -- не стена, нет, не стена!
     --  Да-а, -- протянул Губарев. Они  стояли у высокой отделанной под дуб
двери в приемную генерала. -- А сам он, как думаете, что сделает?
     Сизов взялся за ручку двери.
     --  Рискнет  лично  --  выедет  на место и возглавит штурм. Деваться-то
некуда! Ну,  постарается  себя обезопасить как только  можно, стрелять будет
больше всех... А потом -- либо "победителей не судят", либо "учитывая личную
храбрость"... Ладно, подожди...
     Сизов вошел в приемную.
     На пустыре у железнодорожной насыпи три патрульных "УАЗа" и оперативная
"Волга" блокировали брошенный  двухэтажный дом из старого кирпича с пустыми,
без рам, напоминающими амбразуру окнами.
     --  Зубов и Ермак, район окружен, не  усугубляйте своего положения,  --
грохотал  динамик  на  крыше  среднего "УАЗа". Звуковая  волна  ударялась  в
темнокрасный растрескавшийся фасад, отражалась и, раздробленная на невнятные
обрывки, эхом гуляла по пустырю: -- Ен, йте, йя...
     Подполковник Петров  опустил  микрофон. Он неловко приткнулся  на месте
водителя, сдавленный обтянутыми брезентом титановыми пластинами, и парился в
наглухо  застегнутом  форменном   плаще  на  два  размера  больше  обычного.
Свободной  рукой  он  придерживал  сползающий  с колен  заряженный  автомат.
Единственным   чувством,   которое   он   сейчас   испытывал,  было  сильное
раздражение.
     Еще  два офицера  в непомерно  больших плащах,  с автоматами, не  особо
скрываясь,  стояли  за кузовом автомобиля. Нелепо выглядевшие в сухой летний
день   плащи  должны   были   замаскировать   бронежилеты:  подготовленность
сотрудников  милиции  к выстрелам в  себя могла  подтолкнуть преступников  к
мысли произвести эти выстрелы.
     Теоретически правильные  изыски,  относящиеся к психологии  задержания,
сейчас казались  такими же ненужными, как и  плащи  с чужого плеча.  Поэтому
раздражение испытывал не  только Петров. К  тому  же в  реальность опасности
верилось   слабо:   сколько   задержаний  произведено  на   таких   обыденно
захламленных пустырях, а ЧП можно пересчитать по пальцам, да и случаются они
всегда с кем-то другим. Скорее всего вместо грозных "сицилийцев" в брошенный
дом загнали какую-нибудь  шпану, вот и сидит там, под  мегафонными  криками,
нос  высунуть  боится,  а  то  и утекла  уже  через  задние окна...  Чего  ж
устраивать представление?
     Серьезней всех воспринимали ситуацию сотрудники отдела особо тяжких.
     -- Зубов и Ермак, сдавайтесь, у вас нет другого выхода,  -- напряженным
голосом  Веселовского  заговорило  громкоговорящее  устройство из-под капота
"Волги". -- Дом окружен. Возможные пути отхода перекрыты...
     В  кабине  находились  только Веселовский  и  Фоменко. Песцов  вызвался
отгонять  от пустыря  возможных прохожих, а так как он славился своей ленью,
можно  было  сделать  вывод,  что  он  тоже серьезно относится  к  возможной
опасности.
     -- Чего  они  молчат, в  натуре,  -- нервно  елозя по сиденью, просипел
Фоменко. -- Дай я скажу...
     Веселовский отвел его  руку и  начал набирать на клавишах радиотелефона
номер  начальника  отдела.  Одновременно  он  в  который  уже  раз  повторял
обращение к "сицилийцам":
     -- Зубов и Ермак, сопротивление бесполезно, выходите по одному...
     После  ухода  Сизова Мишуев несколько минут сидел  в тяжелом  отупении,
словно боксер после  нокдауна. Проклятая Сыскная машина видела его насквозь!
Если операция  пройдет, как он  и рассчитывал, тогда плевать -- домыслы, они
домыслы и есть... А если события развернутся по-другому? Вишь, как он выдал:
дескать,  Мишуев  убирает  ненужных  свидетелей   чужими   руками   да   еще
неоправданно подставляет подчиненных под пули... Вдруг  действительно что-то
случится...  Вряд ли  Крутилин, только-только  залечив ранение, войдет в его
положение. Да он бы и раньше не вошел... А генерал...
     Зуммер радиотелефона прервал его размышления.
     -- На предложения сдаться "сицилийцы" не реагируют, -- деловито сообщил
Веселовский. -- Затаились и сидят как крысы. Попробуем войти в дом...
     -- Подождите, -- перебил Мишуев и, немного подумав, включил канал связи
с  дежурной  частью.  --  Исходите  из  того,  что  они  вооружены!  Примите
максимальные   меры  предосторожности.  Повторяю:  исходите  из   того,  что
"сицилийцы" вооружены. Захват не начинайте до моего прибытия. Как поняли?
     -- Понял, -- с заметным удивлением отозвался Веселовский и отключился.
     -- Слышали? -- обратился к селектору начальник отдела.
     -- Слышал, -- сказал дежурный.
     --  Тогда  действуйте:  машину  к  подъезду,  приготовьте   мне  каску,
бронежилет, автомат!
     Через  десять  минут  после  того,  как Сизов  зашел  к генералу,  была
объявлена  общегородская  операция  "Тайфун".  Специальную  роту подняли  по
тревоге,  патрульные автомобили  кольцом  стягивались  к пустырю  у  поселка
железнодорожников. По давней традиции на место происшествия выехала и группа
захвата управления.
     В  переполненном  салоне  микроавтобуса  было  жарко  и  тесно,  воняло
бензином. Никто не разговаривал.
     "Потеряли  темп,  --  думал  прижатый  к  решетке  "собачника"  Старик,
страшась своего предвидения и отгоняя картины, которые рисовало воображение.
-- Вот и цена случайности... Не напорись Крутилин на пику, моя информация ко
мне  бы и попала, тут же выскочили бы и сожрали их, пока  не опомнились... А
сейчас заперли, раздразнили да дали время все решить и обдумать..."
     В похожем на амбразуру окне что-то мелькнуло.
     -- Не  ушли... -- процедил Петров  и вернулся к прерванному разговору с
подошедшим Веселовским. -- А  мне  говорил -- вроде без оружия... Непонятно.
Чего  тогда  голову ломать?  Поднимать спецроту -- и дело с  концом! И какой
смысл в его приезде? Ждем, время теряем... Что изменится?
     Во  втором окне  ясно  обозначился силуэт человека  и тут же  пропал  в
темной глубине дома.
     -- Вы что прячетесь, волки рваные! -- взвинченно закричал вдруг Фоменко
через громкоговорящее  устройство  оперативной "Волги". --  Как  наших ребят
убивать, так смелые? Вылазьте, падлы, а то мы вас тоже расшлепаем!
     Фоменко  никто  не поручал обращаться  к "сицилийцам"  да  еще в  такой
форме,  напрочь перечеркивающей все тактические рекомендации, и  Веселовский
рванулся  было к  "Волге",  чтобы  забрать  у него микрофон, но не успел. Из
осажденного дома раздался тонкий животный визг, и в тот же миг обе амбразуры
взорвались грохотом автоматных очередей.
     Лобовое   стекло   оперативной   машины   засеял   десяток   маленьких,
беспорядочно разбросанных отверстий, вокруг которых вспыхивала густая  белая
паутина  трещин,  мгновенно   превративших  сверкающий  широкообзорный  глаз
"Волги" в  сплошное  бельмо. Струя свинца прошила капот, хлестнула по крыше,
коротко  вякнул клаксон,  машина задрожала  и  внезапно осела  на сплющенные
передние скаты.
     Омертвевший от  ужаса Веселовский  понял,  что ничего живого остаться в
расстрелянном автомобиле  не могло, и, нашаривая деревянной рукой  пистолет,
обернулся к  Петрову, чтобы  крикнуть  какие-то необходимые слова, хотя  все
слова  вылетели  из  головы,  и он  немо  открывал  и  закрывал рот,  словно
вырванная из воды, оглушенная воздухом и светом рыба.
     Стекло "УАЗа" тоже было  разбито вдребезги, Петров откинулся  на спинку
сиденья,  закрыв  растопыренными   ладонями   окровавленное   лицо.  Быстрые
молоточки ударили по  открытой двери с надписью "милиция", невидимые  бритвы
проткнули бок  неразмерного  плаща начальника райотдела, звякнули  титановые
пластины. Одновременно  со  свистом рикошета Веселовского что-то рвануло  за
ногу, и  он  упал, больно ударившись  о  землю и, может быть, на миг потеряв
сознание.
     Но пистолет оказался в руке и  стрелял сам по себе, неприцельно -- пули
ударяли в кирпичный фасад. После третьего выстрела Веселовский пришел в себя
и направил  ствол  в  темный  провал  окна. Там  уже никого не  было.  Огонь
прекратился, только в глубине дома раздавался истерический вой  вперемежку с
гнуснейшей бранью.
     За десять секунд автоматы  "сицилийцев" извергли в окружающий мир шесть
десятков смертей, и картина на  пустыре резко и  страшно изменилась. "Волга"
уголовного розыска уткнулась капотом  в землю, словно убитый  наповал зверь.
Патрульные машины  стояли с  разбитыми стеклами  и  простреленными  бортами.
Особенно досталось "УАЗу", из динамика которого Петров обращался к бандитам.
     Сам  Петров вывалился  на землю, промокая платком  изрезанное осколками
стекла и металла  лицо, и,  пытаясь определить, ранен он или  нет,  ощупывал
бронежилет.
     Автоматная  пуля могла прошить титан  навылет, а  одеревеневшее  тело в
нервном  возбуждении  не  чувствует  боли.  Но, к счастью,  пробоин не было:
попадания оказались касательными.
     -- Повезло, кажется, цел! -- крикнул он Веселовскому. -- Как ты?
     -- Нога... Не могу встать, -- отозвался тот. -- Надо брать  их, пока не
перезарядили...
     Петров  огляделся. Сержанты  разбежались  с  открытого  пространства  и
прятались  за кустарником  на  краю  пустыря. Офицеры  в  плащах  залегли за
машиной и целились взведенными автоматами в окна дома. Больше он  ничего  не
рассмотрел, потому что кровь залила глаза.
     За десять секунд обыденность обстановки  исчезла. Захламленный  пустырь
стал местом  одного  из крупнейших  за  последние  годы  ЧП. Не было  больше
размягченного  состояния сотрудников, да и численный  перевес, пожалуй, тоже
утрачен.
     -- Скалов, возьми кого-нибудь и проверь  дом  с  той стороны, -- сказал
Петров одному из офицеров. -- Если там все перекрыто,  свяжись с "Эльбрусом"
и запроси помощь. Если нет, останься и держи заднее окно.
     Лейтенант встал и, пригибаясь, побежал за дом.
     -- Иванов, за мной! -- на бегу крикнул он.
     -- Куда "за мной"? Без жилета, без автомата! Низкорослый сержант все же
выполнил приказ, хотя было видно, что его боевой дух основательно подорван.
     Слабеющий  Веселовский подумал, что операция по задержанию "сицилийцев"
проваливается.
     И  вдруг обстановка опять  резко изменилась. Под звуки сирен  к пустырю
подъехали еще три патрульных автомобиля. Веселовский несколько раз выстрелил
в  воздух,  и  они  затормозили в отдалении.  Там  же  остановилась  "Волга"
уголовного розыска и "РАФ" дежурной части.  Через  несколько  минут подъехал
крытый грузовик специальной роты.
     -- Не возьмете, суки! --  раздался истерический  вопль, и окно  второго
этажа  снова  брызнуло  огнем,  но  за  секунду  до  этого лежащий у  колеса
расстрелянного "УАЗа" офицер дал короткую очередь  и пули бандита прошли над
скоплением машин, никого не задев.
     -- Рассредоточиться! -- громко крикнул Мишуев. -- Машины убрать!
     Эта команда не требовалась. И так сотрудники управления вмиг освободили
микроавтобус, из грузовика  сноровисто  выпрыгнули  спеиназовцы.  Пятнистая,
удобная для  боя форма, открыто надетые пулезащитные жилеты, каски, стальные
щитки. Они  были  готовы к  тому, чтобы  в них стреляли,  и  не  скрывали, а
демонстрировали эту готовность.  Но профессиональная четкость  и слаженность
действий  говорили  о  том,  что  попасть  в  них будет не  так-то  легко...
Короткими перебежками  боевые  двойки, страхуя  друг  друга,  выдвинулись на
рубеж атаки. Майор Лесков управлял ими по рации.
     Группа  захвата управления  оставалась в резерве,  наблюдая,  как бойцы
спецроты  окружают  кирпичный  дом.  Сизов   подумал,  что   один  к  одному
повторяется ситуация, разыгранная  на  полигоне.  Похожий  дом, только фасад
меньше  поклеван пулями, да  изрешеченные  милицейские  машины... Он  увидел
копошащихся на земле людей и быстро пошел вперед.
     --  Менты  позорные,  козлы паршивые!  --  надрывался Псих. -- На  всех
патронов хватит!
     "Ду-ду-ду" --  застучал  автомат  из окна, но в  ответ  ударили  четыре
ствола, и очередь оборвалась.  Снова раздался нечеловеческий вой,  в котором
переплелись злоба, безысходность и тоска.
     Сизов подошел к раненым.  Один  из спецназовцев  бинтовал  Веселовскому
простреленное бедро. Петров, запрокинув голову, ждал своей очереди.
     -- Сильно досталось? -- спросил Старик.
     -- Царапины, только глаза заливает, -- осветил Петров.
     Веселовский молчал.
     -- А где Фоменко? По-прежнему молча Веселовский показал рукой в сторону
мертвой "Волги". Сизов направился туда.
     -- Ну что,  будем их выкуривать  и  брать живыми?  Или как? --  спросил
Лесков,  подойдя к Мишуеву. Тот успел облачиться в  бронежилет, надел каску,
приготовил к бою автомат.
     --  Или  как...  --  ответил Мишуев.  --  Мало они наших побили?!  Вон,
полюбуйся.
     Сизов  открыл  дверь  "Волги"  и  подхватил  сползающее  тело  Фоменко.
Повозившись над ним. Старик выпрямился и безнадежно махнул рукой.
     -- Эх, ребятки! -- с горечью сказал Мишуев,  обращаясь к  Веселовскому.
-- Я  ведь предупреждал об  осторожности...  -- И жестко  бросил Лескову: --
Хватит с ними церемониться!
     Командир специальной роты поправил тяжеленную каску-сферу и, пружинисто
подпрыгивая на носках, осмотрелся.
     Пятнистые комбинезоны  замкнули  дом в кольцо. Снайпер,  не забывший на
этот  раз  СВД,  держал  окна  под  прицелом.  Изредка  "сицилийцы" стреляли
одиночными,  им  отвечали  офицеры в  непомерно  больших  плащах,  несколько
длинных очередей выпустил по окнам Мишуев. Спецназовцы огня не открывали.
     Внимание Лескова переключилось на строительную площадку  в сотне метров
справа, где возле наполовину снесенного барака стояли трактор и бульдозер.
     -- Пятый, ко мне! -- сказал он в рацию.
     Два сержанта на сцепленных руках понесли к машине Веселовского.
     -- Держись,  Александр  Павлович,  -- отеческим тоном напутствовал  его
Мишуев. -- Я сам приеду, поговорю с врачами. Все будет на высшем уровне...
     Веселовский не ответил.
     Лесков тем временем отдавал приказ Пятому -- рыжему здоровяку Борисову,
который на полигоне пел под гитару лихие песни.
     -- Понял... -- Борисов побежал в сторону стройплощадки.
     Через несколько минут  затарахтел дизель, и бульдозер, выплевывая сизые
клубы дыма, пополз к рубежу атаки.
     -- Я с ним, -- сказал Мишуев.
     Лесков, помедлив, кивнул. Он не отрывался от рации.
     Когда бульдозер приблизился, Мишуев вскочил в кабину. Туда же втиснулся
еще один  спецназовец.  Борисов  поднял  лопату, закрывая кабину,  и  двинул
бульдозер к осажденному дому.
     Снова  истошно заорал  Псих. Снова ударили  автоматы. Пули  попадали  в
толстую вогнутую сталь лопаты и с визгом уходили в небо.
     -- Готов! -- сказал снайпер. Его выстрела Старик не  слышал, но  теперь
стрелял только один автомат "сицилийцев".
     Бульдозер  подполз вплотную  к дому,  оказавшись  в "мертвой зоне". Две
пятнистые фигуры и одна в зеленом жилете поверх штатского  костюма метнулись
к двери и скрылись внутри.
     -- Атака! -- сказал Лесков в микрофон рации.
     Боевые двойней,  прикрывая  друг друга, рванулись "вперед.  Спецназовцы
бежали молча. Дом тоже молчал.
     "Ду-ду-ду" -- глухо стукнула короткая очередь.
     Лесков поднес рацию к уху и тут же опустил.
     --  Все...  --  облегченно  выдохнул  он и, распустив  ремень, стащил с
головы двухкилограммовую "сферу".
     --  А  твой начальник  молодец, лихой парень,  -- улыбаясь,  сказал  он
Сизову.
     Тот сплюнул и молча направился к машинам.

Last-modified: Wed, 10 Nov 1999 18:30:09 GMT

Оцените этот текст: