о друга. Въ этомъ вся наша редакцiя вполнe солидарна. -- О, да, я знаю хорошо,-- отвeтилъ, тоже съ искреннимъ удовольствiемъ, Клервилль. Онъ проводилъ гостя до дверей, и они разстались, очень довольные другъ другомъ. "Вотъ и не потерялъ времячко",-- удовлетворенно подумалъ Альфредъ Исаевичъ, поднимаясь по лeстницe въ третiй этажъ. Помимо того, что сто строкъ отъ двухъ интервью составляли двадцать рублей (донъ-Педро, сверхъ жалованья, получалъ еще построчную плату), самый процессъ составленiя интервью очень нравился Альфреду Исаевичу. Въ минуты особенно горячей влюбленности въ себя, онъ называлъ себя "журналистомъ {144} Божьей милостью". И дeйствительно любовь къ газетному дeлу была въ немъ сильна и неподдeльна. Особенно онъ любилъ все, что имeло отношенiе къ высшей политикe, въ частности къ иностранной. Донъ-Педро въ дeйствiяхъ великихъ державъ неизмeнно усматривалъ скрытый, маккiавелическiй смыслъ, который почему-то чрезвычайно его радовалъ: онъ и говорилъ о тайныхъ замыслахъ разныхъ европейскихъ правителей всегда съ радостной, почти торжествующей улыбкой. Альфреду Исаевичу нравилось, что европейскiе правители были такiе хитрецы и что онъ тeмъ не менeе проникалъ въ ихъ тайные замыслы,-- въ отличiе отъ другихъ людей, которые простодушно имъ вeрили. Анкета все больше увлекала донъ-Педро. "Можно даже считать, четвертная въ карманe: это дудки, будто Федюша на Кременецкаго больше пятидесяти строкъ не дастъ... Когда прочтетъ, что я напишу, дастъ сколько влeзетъ"... Альфредъ Исаевичъ направился налeво по менeе ярко освeщенному корридору третьяго этажа и вдругъ, свернувъ за уголъ, увидeлъ Брауна, который, въ шубe и шапкe, опустивъ голову, быстро шелъ къ лeстницe. "Чудная шубка",-- подумалъ донъ-Педро.-- "Котикъ не котикъ, а выхухоль, теперь за восемьсотъ рублей не сошьешь". -- Здравствуйте, господинъ профессоръ,-- сказалъ онъ вкрадчиво. Браунъ вздрогнулъ и поднялъ голову. -- Здравствуйте... -- А я шелъ къ вамъ... На одну минутку, только на одну минутку... Можно? -- Простите меня, я очень спeшу,-- сказалъ Браунъ, останавливаясь съ видимымъ нетерпeнiемъ.-- Чeмъ могу служить? {145} Альфредъ Исаевичъ изложилъ свою просьбу короче, чeмъ въ разговорe съ Кременецкимъ и Клервиллемъ. -- Нeтъ, меня, пожалуйста, увольте,-- сухо прервалъ его Браунъ, узнавъ, въ чемъ дeло, и не дослушавъ объясненiя.-- Я не политикъ и никакихъ интервью не даю. -- Вы нашъ извeстный ученый и въ качествe такового...-- началъ было снова донъ-Педро. -- Прошу извинить. Дeло это меня не касается и не интересуетъ... Мое почтенiе. Онъ приподнялъ шапку и быстро пошелъ дальше. "Однако порядочный нахалъ этотъ господинъ",-- сказалъ себe оскорбленно Альфредъ Исаевичъ и включилъ мысленно Брауна въ черный списокъ людей, которымъ при случай не мeшало сдeлать непрiятность. "Слава Богу, ученыхъ и безъ него, какъ собакъ нерeзанныхъ. Ему же честь предлагали"... Отсутствiе Брауна въ анкетe дeйствительно не могло быть потерей въ газетномъ смыслe. "Странный господинъ!.. Вeрно, не отъ мiра сего"... Человeкъ, отказавшiйся отъ интервью, которое ему предлагали совершенно безплатно, не могъ быть отъ мiра сего по представленiю Альфреда Исаевича: онъ зналъ столько людей, готовыхъ заплатить за интервью немалыя деньги. "Ну, и Богъ съ нимъ! Возьмемъ другого"... Донъ-Педро направился дальше по корридору, чтобы не идти вслeдъ за Брауномъ и чтобы тотъ не подумалъ, будто онъ нарочно для него прieзжалъ въ "Паласъ". Навстрeчу Альфреду Исаевичу шелъ невзрачный человeкъ въ пальто съ каракулевымъ воротникомъ. Онъ быстро окинулъ взглядомъ донъ-Педро. Альфредъ Исаевичъ, встрeтившись съ нимъ глазами, почувствовалъ неловкость и даже легкiй испугъ. Ему почему-то показалось, {146} что это "шпикъ",-- донъ-Педро видалъ на своемъ вeку немало сыщиковъ и имeлъ наметанный взглядъ, чeмъ иногда хвасталъ, разговаривая съ людьми революцiоннаго образа мыслей. "Кажется, въ "Паласe" шпикамъ нечего дeлать",-- подумалъ онъ озадаченно.-- "Хотя собственно въ наше милое время"... Альфредъ Исаевичъ посмотрeлъ подозрительно вслeдъ невзрачному человeку и съ неудовольствiемъ ускорилъ шаги. XXIV. "Алкалоидъ рода белладонны",-- хмурясь и морща лобъ, повторилъ вслухъ Яценко. Эти слова изъ лежавшей передъ нимъ бумаги ничего ему не объясняли. "Все принимаемъ на вeру... Гроссъ рекомендуетъ слeдователямъ запасаться спецiальными познанiями для того, чтобы входить во всe подробности судебно-медицинскаго и химическаго изслeдованiя. Да, конечно, противъ этого требованiя нельзя возражать, но въ пятьдесятъ лeтъ трудно начать изученiе химiи",-- подумалъ онъ со вздохомъ. Въ камерe Николая Петровича было нeсколько спецiальныхъ руководствъ. Онъ взялъ одно изъ нихъ, заглянулъ въ алфавитный указатель и, разыскавъ нужную страницу, узналъ, что алкалоидами называются особыя твердыя или жидкiя органическiя вещества основного характера и сложнаго состава, встрeчающiяся въ нeкоторыхъ видахъ растенiй. Это было понятно, но недостаточно опредeленно,-- Николай Петровичъ думалъ, что въ химiи вещества классифицируются точнeе. Онъ попробовалъ читать дальше, но тотчасъ пересталъ разбираться. Въ книгe говорилось о томъ, что громадное большинство алкалоидовъ {147} можно производить отъ пиридина, тогда какъ нeкоторое ихъ число относится къ жирному ряду. О белладоннe Николай Петровичъ узналъ, что заключающiйся въ ней атропинъ представляетъ собой тропиновый эфиръ альфа-фенилъ-бета-оксипропiоновой кислоты. Яценко вздохнулъ, закрылъ руководство по химiи и опять внимательно прочелъ заключенiе эксперта, рeшившись всецeло на него положиться. Экспертъ пришелъ къ выводу, что смерть Фишера послeдовала отъ отравленiя растительнымъ ядомъ, повидимому, алкалоидомъ типа белладонны. Слово "повидимому" снова задeло Николая Петровича. "Въ такихъ случаяхъ никакiе "повидимому" недопустимы",-- подумалъ онъ съ неудовольствiемъ, откладывая бумагу въ папку No. 16. Папка эта уже очень распухла отъ документовъ. Почти всe свидeтели по дeлу были допрошены; ихъ, впрочемъ, было не такъ много. Не хватало показанiя госпожи Фишеръ, которая еще не прибыла въ Петербургъ. Ея допросу Яценко придавалъ большое значенiе. Николай Петровичъ пробeжалъ нeсколько другихъ бумагъ и задумался. Онъ былъ не вполнe доволенъ ходомъ слeдствiя по дeлу объ убiйствe Фишера. Настоящихъ уликъ противъ Загряцкаго было недостаточно. Какъ человeкъ чрезвычайно порядочный, Яценко нисколько не огорчался въ тeхъ случаяхъ, когда слeдственные матерiалы складывались въ пользу подозрeваемаго, и даже радовался, если выяснялась его невиновность. Но въ этомъ дeлe у Николая Петровича послe перваго же допроса сложилась твердая увeренность, что Фишеръ былъ отравленъ Загряцкимъ. Въ недостаточности уликъ онъ видeлъ не {148} свою неудачу, а побeду преступнаго начала надъ справедливостью. Яценко еще разъ перебралъ въ памяти основныя положенiя слeдствiя. Самоубiйства быть не могло. "Съ чего бы въ самомъ дeлe Фишеръ сталъ кончать самоубiйствомъ?" -- въ десятый разъ мысленно себя спросилъ Николай Петровичъ. "Ни болeзни, ни матерiальныхъ затрудненiй у него не было. Кромe того, что же ему мeшало, если пришла такая необъяснимая мысль, отравиться дома, въ "Паласe"? Женатый человeкъ, дорожившiй приличiями, не поeхалъ бы кончать съ собой въ подозрительную квартиру... Да и самая обстановка, выраженiе лица Фишера, все говоритъ, что о самоубiйствe рeчи быть не можетъ... Нeтъ, здeсь не самоубiйство, здeсь убiйство, хорошо обдуманное убiйство"... Система доводовъ, устанавливающихъ виновность Загряцкаго, уже сложилась у Николая Петровича. Въ этой системe многое еще могло измeниться въ зависимости отъ показанiй госпожи Фишеръ, отъ очной ставки между ней и ея любовникомъ. Кое-что съ минуты на минуту должны были внести данныя дактилоскопическаго изслeдованiя. Но общая аргументацiя слeдствiя была уже намeчена и съ внeшней стороны выходила довольно стройной. Однако Николай Петровичъ все яснeе чувствовалъ въ ней слабыя мeста. Онъ понималъ, что каждую улику въ отдeльности опытный защитникъ сумeетъ, если не разбить, то во всякомъ случаe сильно поколебать. "Впрочемъ, математической ясности никогда не бываетъ при запирательствe преступника",-- подумалъ Яценко.-- "Если не считать, конечно, уличенiя посредствомъ дактилоскопiи"... Въ дактилоскопiю Николай Петровичъ вeрилъ, нельзя было не вeрить,-- но вeрилъ не такъ {149} твердо, какъ, напримeръ, въ химическое изслeдованiе. Новeйшая судебно-полицейская наука основывалась на дактилоскопiи,-- Яценко прекрасно это зналъ. Однако въ глубинe души онъ чуть-чуть сомнeвался въ томъ, что изъ миллiона людей каждый имeетъ свой отпечатокъ пальца и что нeтъ двухъ такихъ отпечатковъ, которые были бы совершенно сходны одинъ съ другимъ. "Въ Чикаго недавно приговорили къ смерти преступника исключительно на основанiи дактилоскопической улики. Правда, этотъ приговоръ вызвалъ у многихъ возмущенiе... Что, если въ Чикаго была допущена ошибка?.. Въ Европe нeтъ твердо установленной практики... У насъ тоже нeтъ"... Яценко справедливо считалъ русскiй судъ лучшимъ въ мiрe. Николай Петровичъ вынулъ изъ папки No. 16 дактилограмму отпечатковъ, оставшихся на бутылкe и на стаканe въ комнатe, гдe было совершено убiйство. Онъ еще разъ у лампы вглядeлся въ отпечатокъ, проявленный свинцовыми бeлилами. На листe бумаги довольно большой кружокъ былъ покрытъ сложнымъ овальнымъ узоромъ. Экспертъ отмeтилъ номерами особенности узора: шесть в═и═л═о═к═ъ и четыре о═с═т═р═о═в═к═а. Въ пояснительной запискe приводились какiя-то дроби со ссылкой на систему Вуцетича. Снимокъ съ руки Загряцкаго еще не былъ готовъ и выводовъ потому быть не могло. Николай Петровичъ долго вглядывался въ фотографiю. "Да, какъ будто все это убeдительно... Однако -- они въ Чикаго какъ хотятъ, а я на основанiи этихъ вилокъ и островковъ все таки не подведу человeка подъ каторгу",-- сказалъ онъ себe.-- "Жаль, что со всeхъ насъ не снимаютъ отпечатковъ. Надо бы, чтобы это было обязательно и чтобы всe снимки регистрировались. Тогда при любомъ {150} преступленiи -- взглянулъ въ каталогъ и сразу знаешь преступника... Но отчего же этого не вводятъ, если это такъ просто?" -- опять съ сомнeнiемъ подумалъ Николай Петровичъ.-- "Впрочемъ, здeсь и безъ дактилоскопiи дeло ясно: да, конечно, Загряцкiй убилъ... Убилъ, чтобы къ его любовницe перешли богатства банкира"... Николай Петровичъ еще лишь приблизительно разобрался въ томъ, какое именно наслeдство оставилъ Фишеръ. Состоянiе, по наведеннымъ справкамъ, было огромное, но запутанное: выразить его точной цыфрой слeдователь пока не могъ. Надо было выяснить стоимость разныхъ акцiй, непонятныя названiя которыхъ постоянно попадались въ газетахъ. Названiя эти зналъ и Николай Петровичъ, хоть и не слeдилъ за биржевой хроникой,-- все равно какъ онъ зналъ имена выдающихся артистовъ, несмотря на то, что мало посeщалъ театры. Стукъ въ дверь прервалъ мысли Николая Петровича. -- Къ Вашему Превосходительству,-- сказалъ сторожъ, подавая визитную карточку. -- Попросите войти. Что, еще ничего мнe не приносили изъ сыскного отдeленiя? -- Никакъ нeтъ, Ваше Превосходительство. Въ комнату вошелъ докторъ Браунъ. Они любезно поздоровались, какъ старые знакомые. -- Очень радъ васъ видeть,-- сказалъ Яценко, крeпко пожимая руку Брауну и пододвигая ему стулъ.-- Вы ко мнe по дeлу? -- Да, если позволите,-- отвeтилъ, садясь, Браунъ. -- Къ вашимъ услугамъ. -- Я зашелъ къ вамъ, собственно, для очистки совeсти. Видите-ли, у меня осталось такое впечатлeнiе, что слова, сказанныя мною вамъ о {151} Загряцкомъ при нашемъ первомъ знакомствe, могутъ быть неправильно вами истолкованы. Надeюсь, вы не поняли ихъ въ томъ смыслe, что я считаю Загряцкаго человeкомъ способнымъ на убiйство?.. Яценко смотрeлъ на него съ недоумeнiемъ. -- Это было бы, разумeется, невeрно,-- продолжалъ Браунъ.-- Ничто въ моемъ знакомствe, правда, не близкомъ и не продолжительномъ, съ этимъ господиномъ не даетъ мнe основанiй считать его способнымъ на преступленiе болeе другихъ людей. Ничто,-- повторилъ онъ.-- Вотъ это я и хотeлъ довести до вашего свeдeнiя, на случай, если я тогда выразился не вполнe ясно. -- Вы ошибаетесь,-- сказалъ Николай Петровичъ.-- Я именно такъ и понялъ тогда ваши слова. -- Очень радъ. Въ такомъ случаe мое сегодняшнее посeщенiе является излишнимъ. Но, видите ли, я въ газетахъ прочелъ, что Загряцкiй арестованъ и что улики противъ него тяжелыя (онъ помолчалъ съ полминуты, какъ бы вопросительно глядя на слeдователя). И я не хотeлъ бы прибавлять что бы то ни было къ этимъ уликамъ, хотя бы одно только впечатлeнiе. -- Разумeется, я понимаю ваши мотивы,-- отвeтилъ Яценко.-- Долженъ, однако, вамъ сказать, что мы не сажаемъ людей въ тюрьму на основанiи впечатлeнiй. У слeдствiя дeйствительно есть очень серьезныя основанiя думать, что Загряцкiй отравилъ Фишера... Отравилъ растительнымъ ядомъ, природа котораго уже выяснена экспертизой. -- Вотъ какъ... Уже выяснена? -- повторилъ Браунъ.-- Такъ быстро? -- Да... Не имeю права входить въ подробности слeдственнаго матерiала. Однако газеты уже сообщили, что экспертиза констатируетъ отравленiе алкалоидомъ типа белладонны. Не знаю, какъ {152} журналисты все это узнаютъ чуть ли не раньше меня,-- добавилъ онъ, улыбаясь,-- но это правда. Таково дeйствительно заключенiе экспертизы: отравленiе растительнымъ ядомъ рода белладонны. -- У васъ очень хорошiй экспертъ,-- сказалъ съ насмeшкой Браунъ.-- Вeроятно, врачъ, правда? Врачи, какъ журналисты, тоже все прекрасно знаютъ. -- Виноватъ?.. Я не совсeмъ васъ понимаю? -- Я нeсколько знакомъ съ токсикологiей и самъ въ этой области немало поработалъ. Долженъ сказать, это область довольно темная, и я потому удивленъ, что вашъ экспертъ такъ быстро и точно все выяснилъ и установилъ. Сложные анализы у насъ длятся часто долгiя недeли. Есть къ тому же немало алкалоидовъ, совершенно сходныхъ по дeйствiю. Повторяю, наши познанiя въ этой области еще очень не точны... Но это не мое дeло, не буду вамъ мeшать,-- сказалъ Браунъ, приподнимаясь.-- Прошу меня извинить, что отнялъ у васъ время. -- Сдeлайте одолженiе,-- любезно произнесъ Николай Петровичъ.-- То, что вы говорите, весьма интересно... Мнe казалось бы, однако.. Войдите! -- Вамъ, Николай Петровичъ, пакетъ,-- сказалъ письмоводитель, слегка кланяясь Брауну и подавая слeдователю большой конвертъ.-- Изъ сыскного отдeленiя только что доставили,-- добавилъ онъ и слегка покраснeлъ, подумавъ, что въ присутствiи посторонняго человeка лучше было бы не произносить нехорошо звучащихъ словъ "изъ сыскного отдeленiя": онъ чувствовалъ, что это немного непрiятно Николаю Петровичу. {153} -- Благодарю васъ,-- сказалъ поспeшно Яценко.-- Вы меня извините,-- обратился онъ къ Брауну, распечатывая конвертъ ножомъ. Изъ пакета выпала фотографiя. Слeдователь бeгло взглянулъ на Брауна. Тотъ сидeлъ неподвижно. -- Вы меня извините,-- повторилъ Николай Петровичъ и быстро пробeжалъ приложенную къ фотографiи бумагу... "Вполнe тождественнымъ признано быть не можетъ"...-- бросилась ему въ глаза фраза, отпечатанная на машинкe въ разрядку. -- Очень неважная погода,-- сказалъ смущенно Брауну письмоводитель. -- Очень неважная... -- Одно слово, Петроградъ. Яценко, хмурясь, читалъ бумагу. Экспертъ докладывалъ, что основная форма узора, петлевая съ косымъ направленiемъ петель влeво и съ одной дельтой справа, сходна въ обоихъ снимкахъ. Но вилокъ во второмъ снимкe было семь, островковъ пять, при чемъ двe вилки и одинъ островокъ на снимкахъ не вполнe совпадали по положенiю. Выводъ эксперта заключался въ томъ, что, при несомнeнномъ и большомъ сходствe отпечатковъ, они не могутъ быть признаны совершенно тождественными; нeкоторое расхожденiе можетъ, однако, объясняться и недостаточной четкостью сохранившагося на бутылкe отпечатка. Николай Петровичъ пожалъ плечами. -- Распишитесь, пожалуйста за меня въ прiемe пакета,-- сказалъ онъ письмоводителю. Браунъ поднялся. -- Еще разъ прошу извинить, что васъ побезпокоилъ. -- Нисколько не побезпокоили, но удерживать не смeю... Вы еще долго пробудете въ Петербургe? -- Вeроятно, долго. Я заваленъ работой. {154} -- Да, у васъ и видъ утомленный. Должно быть, и нашъ климатъ нелегко переносить послe Европы... Отвратительная осень, давно такой не было. Они, уже стоя, немного поговорили о политикe, о Распутинe, о близкомъ и очень занимавшемъ всeхъ открытiи сессiи Государственной Думы. -- Я получилъ билетъ въ ложу журналистовъ, Вeроятно, пойду,-- сказалъ Браунъ. -- Какъ жаль, что я не могу пойти. Да, у насъ очень тяжелыя времена. Удивительна слeпота нашей власти и этихъ безотвeтственныхъ круговъ. Казалось бы, ребенку ясно, что мы катимся въ бездну. -- Катимся въ бездну,-- глухо повторилъ Браунъ. XXV. Искры рвались за пролетомъ вокзала, прорeзывая клубы дыма, черные у отверстiй трубъ, понемногу свeтлeвшiе повыше. Изъ-подъ вагоновъ поeзда съ непрерывнымъ свистомъ выходилъ бeлый паръ и рeдeлъ, обволакивая вагоны. Пахло желeзнодорожной гарью. По лоснящемуся черной слякотью перрону пробeгали нервные пассажиры. Господинъ, съ большой коробкой въ рукe, догонялъ артельщика, быстро катившаго двухколесную телeжку. Двe дамы растерянно обнялись передъ раскрытой дверью вагона второго класса. Слышались отчаянные свистки. По сосeднему пути локомотивъ медленно надвигался заднимъ ходомъ на сверкавшiй огнями вокзалъ. Человeкъ съ лопатой въ рукахъ работалъ на полотнe, повернувшись къ поeзду спиною. Мальчикъ изъ {155} окна съ радостнымъ ужасомъ смотрeлъ на полотно. По крайнему перрону угрюмо, не въ ногу, шли солдаты. Федосьевъ, опираясь на палку, оглядываясь по сторонамъ, вышелъ съ портфелемъ въ рукe, и направился впередъ къ вагону перваго класса. Шедшiй навстрeчу человeкъ въ пальто съ каракулевымъ воротникомъ поровнялся съ Федосьевымъ и, не глядя на него, бросилъ вполголоса: -- Въ первомъ вагонe за машиной. Федосьевъ дошелъ до конца поeзда и поднялся на площадку вагона, уютно свeтившагося тусклыми желтоватыми огоньками. Въ корридорe онъ столкнулся съ Брауномъ. -- Александръ Михайловичъ? Прiятный сюрпризъ,-- сказалъ удивленнымъ тономъ Федосьевъ, здороваясь.-- Тоже въ Царское? -- Нeтъ, я въ Павловскъ. -- Значить, до Царскаго вмeстe... Вы въ этомъ купе? Разрeшите и мнe сeсть здeсь, благо никого нeтъ... -- Сдeлайте одолженiе... Я думалъ, вамъ полагается отдeльное купе или даже отдeльный вагонъ?.. -- Ну, вотъ еще... Я никому на вокзалe и не говорилъ, что eду... Вамъ все равно -- спиной къ локомотиву? -- спросилъ Федосьевъ, кладя портфель на диванъ и садясь.-- Такъ вы въ Павловскъ? -- Да, я туда eзжу по понедeльникамъ и четвергамъ. Одно изъ нашихъ учрежденiй по изготовленiю противогазовъ помeщается въ Павловскe. -- Вотъ вeдь какая прiятная встрeча,-- повторилъ Федосьевъ.-- А я звонилъ въ "Паласъ", да васъ дома не было... Мнe особенно интересно побесeдовать съ человeкомъ, прибывшимъ {156} недавно изъ Европы. Вы курите? -- спросилъ онъ, вынимая портсигаръ.-- Я безъ папиросы не могу прожить часа... Такъ какъ же вы къ намъ изволили проeхать? Черезъ Англiю и Скандинавскiя страны? -- Да, на Ньюкестль-Бергенъ. -- Значить, всякiя видали государства, и воюющiя, и нейтральныя... Вeрно, и въ Стокгольмe задержались? -- Нeсколько дней. -- Стокгольмъ да еще Лозанна теперь интереснeйшiе города: гнeзда всeхъ агентуръ и контръ-агентуръ мiра. -- Я недавно побывалъ и въ Лозаннe. -- Такъ-съ?.. Да, вы могли многое видeть... Ну что, какъ тамъ, у нашихъ доблестныхъ союзниковъ?.. Замeтьте,-- вставилъ онъ съ улыбкой, -- у насъ теперь ироническое обозначенiе "наши доблестные союзники" стало почти обязательнымъ. Казалось бы, почему? Вeдь они и въ самомъ дeлe доблестные?.. -- Да, у насъ, кажется, не даютъ себe отчета въ ихъ жертвахъ, особенно въ жертвахъ Францiи. -- Именно... А можетъ, тутъ природная русская насмeшливость надъ всякой оффицiальной словесностью. Вeдь вовсе не французы, а мы самый насмeшливый въ мiрe народъ... "Надъ чeмъ смeемся?.." Хоть и, правда, со стороны не совсeмъ это понятно. Подумайте, вeдь у нихъ на западномъ фронтe вся французская армiя, вся англiйская, вся бельгiйская, да еще разныя вспомогательныя войска, канадскiя, австралiйскiя, индусскiя, алжирскiя,-- и все это противъ половины германской армiи. А мы одни, и противъ насъ другая половина нeмцевъ, да три четверти австрiйской армiи, да еще турки... Можетъ быть, если на дивизiи считать, это и не совсeмъ такъ... Хоть {157} вeрно почти такъ и на дивизiи... Но публика судитъ безъ цыфръ. Отсюда и пошло: "доблестные союзники", "домъ паромщика", и все такое. -- Зато у союзниковъ дeла лучше, чeмъ у насъ. У нихъ фронтъ крeпкiй. -- Да, да, конечно... Хоть и не такiя ужъ у нихъ блестящiя дeла. Да и снарядовъ, и аэроплановъ у союзниковъ не то, что у насъ, какъ котъ наплакалъ. У нихъ могучая промышленность, флотъ, американская база, а у насъ ничего... Послышались звонки, свистокъ кондуктора. Поeздъ покачнулся, вокзалъ медленно поплылъ назадъ. -- И живемъ однако,-- сказалъ, устало глядя въ окно, Браунъ. -- Дивны дeла Твои, Господи, живемъ! Вотъ только долго ли проживемъ?.. -- Вы думаете, недолго? -- Увы, не я одинъ думаю: всe мы смутно чувствуемъ, что дeло плохо... И, замeтьте, большинство очень радо: грацiозно этакъ, на цыпочкахъ въ пропасть и спрыгнуть. -- Мнe все-таки нeсколько странно это слышать отъ представителя власти. -- Я, Александръ Михайловичъ, не такъ ужъ типиченъ для представителя власти. Разумeю нашу нынeшнюю, съ позволенiя сказать, власть,-- сказалъ Федосьевъ, ускоряя рeчь въ темпъ ускоряющемуся ходу поeзда. -- Вотъ какъ: "съ позволено сказать"? -- Да, вотъ какъ... Такого правительства даже у насъ никогда не бывало. Истиннымъ чудомъ еще и держимся. Кто это, Тютчевъ, кажется, сказалъ, что функцiя русскаго Бога отнюдь не синекура?.. Впрочемъ, что-жъ говорить о нашемъ правительствe,-- сказалъ онъ, нахмурившись.-- О немъ нeтъ двухъ мнeнiй. А я отъ нашей лeвой {158} общественности тeмъ главнымъ образомъ и отличаюсь, что и въ нее нисколько не вeрю... У насъ, Александръ Михайловичъ, военные по настроенiю чужды милитаризму, юристы явно не въ ладахъ съ закономъ, буржуазiя не вeритъ въ свое право собственности, судьи не убeждены въ моральной справедливости наказанiя... Эхъ, да что говорить! -- махнулъ рукой Федосьевъ.-- Расползается русское государство, всe мы это чувствуемъ... -- Я, признаться, не замeчалъ, чтобы в═с═e это чувствовали въ Петербургe. Напротивъ... -- Я говорю о людяхъ умныхъ и освeдомленныхъ... Умъ, конечно, отъ Бога, а вотъ освeдомленности у людей моей профессiи, конечно, больше, чeмъ у кого бы то ни было. Намъ все виднeе, чeмъ другимъ, и многое мы такое знаемъ, Александръ Михайловичъ,-- или хоть подозрeваемъ,-- вставилъ онъ,-- о чемъ другiе люди не имeютъ понятiя. Тe же, которые понятiе имeютъ, тe не догадываются, что мы это знаемъ... Оба вздрогнули и быстро оглянулись на окно: по сосeднему пути со страшной силой пронесся встрeчный поeздъ... Прошло нeсколько мгновенiй, ревъ и свистъ оборвались. Сверкнули огни, телеграфная проволока быстро поднялась и, подхваченная столбомъ, полетeла внизъ. Впереди простоналъ свистокъ. -- Да, многое мы видимъ и знаемъ,-- повторилъ Федосьевъ. -- Жаль однако, что ваше вeдомство не даетъ болeе наглядныхъ доказательствъ своей проницательности,-- сказалъ Браунъ. Федосьевъ посмотрeлъ на него и усмeхнулся. -- Дадимъ, дадимъ. -- Исторiи оставите? -- Исторiи мы уже оставили. -- Это что же, если не секретъ? {159} -- Теперь, пожалуй, больше не секретъ. Я разумeю записку, года три тому назадъ поданную н═а═ш═и═м═ъ человeкомъ "въ сферы", какъ пишутъ лeвыя газеты. Вы, вeрно, о ней слышали: записка Петра Николаевича Дурново. Не слыхали? Объ этой запискe начинаютъ говорить -- и не мудрено. Въ ней, Александръ Михайловичъ, все предсказано, рeшительно все, что случилось въ послeднiе годы. Предсказана война, предсказана съ мельчайшею точностью конфигурацiя державъ: съ одной стороны, говоритъ, будутъ Германiя, Австрiя, Турцiя, Болгарiя, съ другой Англiя, Россiя, Францiя, Италiя, Сербiя, Японiя,-- онъ еще, правда, указываетъ Соединенные Штаты, пока въ войну не вмeшавшiеся. Предсказанъ ходъ войны, его отраженiе у насъ, тоже совершенно точно. А кончится все, по его словамъ, революцiей и въ Россiи, и въ Германiи, причемъ русская революцiя, говоритъ Петръ Николаевичъ, неизбeжно приметъ характеръ соцiалистическiй: Государственная Дума, умeренная оппозицiя, либеральныя партiя будутъ сметены и начнется небывалая анархiя, результатъ которой предугадать невозможно... Вотъ какъ, Александръ Михайловичъ, предсказываетъ человeкъ! Насчетъ войны сбылось... Вдругъ сбудется также о революцiи, и будемъ мы вздыхать по плохому государству, оставшись вовсе безъ государства. Плохое, какъ никакъ, просуществовало столeтья... -- Это всегда говорятъ въ такихъ случаяхъ. Доводъ, извините меня, не изъ самыхъ сильныхъ. -- Будто? По моему, въ политикe только одно и нужно для престижа: продержаться возможно дольше... На этомъ пролетe, Александръ Михайловичъ, между Петербургомъ и Царскимъ, два вeка дeлается исторiя... Не скажу, конечно, чтобъ {160} она дeлалась очень хорошо. Но вeдь еще какъ ее будутъ дeлать революцiонеры? Я, слава Богу, личный составъ революцiи знаю: есть снобы, есть мазохисты, преобладаютъ несмысленыши. -- А то, вeроятно, есть и убeжденные люди? -- Да, есть, конечно, и такiе. Родились, можно сказать, старыми революцiонерами... Немало и чистыхъ карьеристовъ: революцiя -- недурная карьера, разумeется, революцiя осторожная. Въ среднемъ, немного опаснeе ремесло, чeмъ, напримeръ, военная служба, зато насколько же и выгоднeе: вeдь повышенiе идетъ куда быстрeе. Вы, напримeръ, съ молодымъ княземъ Горенскимъ не знакомы? Его всe знаютъ... -- Да, я съ нимъ встрeчался. -- Значить, незачeмъ вамъ доказывать, что это далеко не орелъ. А какую карьеру сдeлалъ! Его общественное положенiе: лeвый князь. Вeдь не будь онъ лeвымъ, быть бы ему секретаремъ миссiи гдe-нибудь въ Копенгагенe или корнетомъ въ гвардейскомъ полку. А теперь всероссiйская величина! -- Тогда мнe не совсeмъ ясно, отчего вы опасаетесь революцiи. Что-жъ такой мелкоты бояться? -- Да вeдь съ обeихъ сторонъ мелкота! -- быстро, съ силой въ голосe сказалъ Федосьевъ. -- Мнe бы, пока не поздно, дали всю власть для послeдней схватки, я не очень боялся бы, ужъ вы мнe повeрьте!.. Онъ раздраженно сунулъ папиросу въ углубленiе подъ стекломъ окна и тотчасъ закурилъ другую. Браунъ съ любопытствомъ на него смотрeлъ. Синiй огонекъ спички пожелтeлъ и расширился, освeтивъ блeдное лицо Федосьева. -- Я, Александръ Михайловичъ, своей среды не идеализирую, слишкомъ хорошо ее для этого {161} знаю. Но многое намъ какъ будто и вправду виднeе. Вы, вeрно, больше моего читали,-- много ли вы знаете въ исторiи такихъ предсказанiй? Согласитесь, это странно, Александръ Михайловичъ. Умные люди, ученые люди думали о томъ, куда идетъ мiръ: думали и философы, и политики, и писатели, и поэты, правда? И всe "провидцы" попадали пальцемъ въ небо. Одинъ Марксъ чего стоитъ съ его предсказаньями, вы ихъ вeрно помните?.. А вотъ не ученый человeкъ, не мыслитель и не поэтъ, скажемъ кратко, русскiй полицейскiй дeятель все предсказалъ какъ по писаному. Согласитесь, это странно: въ мiрe слeпыхъ, кривыхъ, близорукихъ, дальнозоркихъ, одинъ оказался зрячiй: простой русскiй охранитель! -- Да не мифъ ли эта записка? -- Нeтъ, Александръ Михайловичъ, не мифъ: когда-нибудь прочтете... Я вдобавокъ и самъ не разъ то же слышалъ отъ Петра Николаевича... Зналъ я его недурно, если кто-либо его вообще зналъ... Немного онъ мнe напоминаетъ того таинственнаго, насмeшливаго провинцiала, отъ имени котораго Достоевскiй любилъ вести разсказъ въ своихъ романахъ... Но умница былъ необыкновенный. Какъ и вашъ покорный слуга, онъ имeлъ репутацiю крайняго реакцiонера, и заслуживалъ ее, быть можетъ, больше, чeмъ вашъ покорный слуга. Однако въ частныхъ разговорахъ онъ не скрывалъ, что видитъ единственное спасенiе для Россiи въ англiйскихъ государственныхъ порядкахъ. Хорошо? -- Недурно, въ самомъ дeлe. Только тогда опять-таки я не совсeмъ понимаю: какой же онъ зрячiй въ мiрe слeпыхъ? Вeдь слeпые именно это и говорятъ,-- правда, не въ частныхъ бесeдахъ, а публично,-- за что зрячiе иногда сажаютъ ихъ въ тюрьму... Со всeмъ тeмъ, не спорю, {162} вещь удивительная. Вождь реакцiонеровъ -- въ душe сторонникъ англiйскаго конституцiоннаго строя!.. Правду говорятъ, что Россiя страна неограниченныхъ возможностей. -- Да, правду говорятъ... Я, Александръ Михайловичъ, иногда себя спрашиваю: возможенъ ли въ Россiи соцiалистическiй или анархическiй строй? И по совeсти долженъ отвeтить: возможенъ, очень возможенъ. А то думаю другое: возможно ли въ Россiи возстановленiе крeпостного права! И тоже вынужденъ честно отвeтить: отчего бы и нeтъ, вполнe возможно... Не все ли равно, какiе домики строить изъ песка? У насъ вeдь все парадоксы... Мы и гибнемъ, если хотите, изъ-за парадокса... То, что сейчасъ политически необходимо, психологически совершенно невозможно, -- миръ съ Германiей,-- сказалъ Федосьевъ поспeшно, точно не желая дать собесeднику возможность вставить слово.-- А лагерь нашей интеллигенцiи весь живетъ въ обманe, хуже, въ самообманe, Александръ Михайловичъ. У насъ очень немногiе твердо и точно знаютъ, чего именно они хотятъ... Можетъ быть, Константинополя и проливовъ, а можетъ, соцiалистической республики? Или соцiалистической республики, но съ Константинополемъ и съ проливами? Каюсь, я не очень высоко ставлю нашу интеллигенцiю. Могу о ней говорить правду: я самъ русскiй интеллигентъ. Учился въ русской гимназiи, въ русскомъ университетe, читалъ въ свое время тe же книги, которыя всe читали... Паскаля не читалъ, а Николая-она читалъ... Вы смeетесь? Не вeрите, что читалъ? Даю вамъ слово -- выписки дeлалъ. -- Вполнe вeрю. Но вeдь русская интеллигенцiя никогда не возбраняла читать и Паскаля. Если кто возбранялъ что бы то ни было читать, то никакъ не она. {163} -- Это, конечно, правильно, но очередь на книги устанавливала не власть, а именно интеллигенцiя. Паскаль, или, напримeръ, Шопенгауэръ въ мое университетское время значились въ третьей очереди, если вообще гдe-либо значились. А вотъ Николай-онъ (его теперь и по фамилiи никто не помнитъ) или позже какой-нибудь Плехановъ, тeхъ читать было такъ же обязательно, какъ, скажемъ, въ извeстномъ возрастe познать любовь... Мы расшибали лбы, молясь на Николая-она! -- Не сами же все-таки расшибали?.. Можетъ-быть, намъ кто-нибудь расшибалъ? -- Да, можетъ быть,-- разсeянно повторилъ Федосьевъ, теребя мeховую шапку, лежавшую у него на колeняхъ.-- Можетъ быть... Все было бы еще сносно, если-бъ Николай-онъ то хоть былъ настоящiй. Боюсь, однако, когда-нибудь выяснится, что и Николай-онъ былъ поддeлкой. Боюсь, выяснится, что все, чeмъ жила столько десятилeтiй русская интеллигенцiя, все было обманомъ или самообманомъ, что не такъ она любила свободу, какъ говорила, какъ, быть можетъ, и думала, что не такъ она любила и народъ, и что мифологiя отвeтственнаго министерства занимала въ ея душe немногимъ больше мeста, чeмъ, напримeръ, премьера въ Художественномъ Театрe. Люди сто лeтъ проливали свою и чужую кровь, не любя и не уважая по настоящему то, во имя чего это якобы дeлалось. Повeрьте, Александръ Михайловичъ, будетъ день, когда этотъ символическiй Николай-онъ окажется поддeлкой, самой замeчательной поддeлкой нашего времени. Будемъ мы тогда, снявши голову, плакать по волосамъ... Вeрно и тогда преимущественно по волосамъ будемъ плакать... -- Не понимаю,-- сказалъ Браунъ, пожимая плечами.-- Люди хотятъ свободы, имъ ея не {164} даютъ, да еще возмущаются, что они любятъ свободу недостаточно... Извините меня, при чемъ тутъ символическiй Николай-онъ? Допустимъ, въ одномъ лагерe знали только Николая-она. Да вeдь и въ лагерe противоположномъ не все читали Шопенгауэра,-- больше Каткова и "Московскiя Вeдомости"... -- Съ этимъ я нисколько и не спорю... У насъ, говорятъ, страна дeлится: "мы" и "они". Что-жъ, если о═н═и знаютъ цeну н═а═м═ъ, то и мы еще лучше знаемъ цeну имъ. -- Да вы вообще узко ставите вопросъ, ужъ если на то пошло,-- сказалъ Браунъ.-- Почему русскiй интеллигентъ? Сказали бы въ общей формe: "человeкъ есть животное лживое"... Толку, правда, немного отъ такихъ изреченiй. Да и произносить ихъ надо непремeнно по гречески или по латыни, иначе теряется эффектъ... Я, кстати, очень хотeлъ бы знать, что такое русскiй интеллигентъ? Точно главные ваши вожди къ интеллигенцiи не принадлежатъ? Обычно русскую интеллигенцiю дeлятъ довольно произвольно, и каждый лагерь -- вашъ въ особенности -- беретъ то, что ему нравится. Казалось бы, всю русскую цивилизацiю создала русская интеллигенцiя. Федосьевъ опять засмeялся. -- Петръ, напримeръ? -- спросилъ онъ.-- Правда, типичный интеллигентъ? А онъ вeдь принималъ участiе въ созданiи русской цивилизацiи... Любилъ ли онъ ее или нeтъ, любилъ ли вообще Россiю, твердо ли вeрилъ въ нее и въ свое дeло, -- нашъ голландскiй императоръ,-- это другой вопросъ. Говорилъ, по должности, разныя хорошiя слова, но... Я шучу, конечно, какое можетъ быть сомнeнiе въ самоотверженномъ патрiотизмe Петра? Вамъ не приходилось читать его послeднiе указы? Они удивительны... Въ нихъ такая {165} душевная тоска и невeрiе, чуть только не безнадежность... Подумайте, и этакiй великанъ у насъ усталъ! Должно быть, у Петра подъ конецъ жизни немного убавилось вeры... Во все убавилось, даже въ науку, которую онъ такъ трогательно любилъ. Вeдь этотъ генiальный деспотъ былъ, собственно, первымъ человeкомъ восемнадцатаго столeтiя,-- пожалуй, больше, чeмъ Вольтеръ... А вотъ на европейца все-таки не очень походилъ. Я думаю, его любимые голландцы на этого Саардамскаго плотника смотрeли съ большой опаской... Переодeваться въ чужое платье мы любили испоконъ вeковъ. У насъ большинство великихъ людей, отъ Грознаго до Толстого, обожало духовные маскарад