Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   М., Воениздат, 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 9 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------

                   24  января  1976  года   новый   супертанкер   "Олимпик
                Брейвери" грузоподъемностью 250 тысяч тонн, выйдя в первый
                рейс,  сел  на  риф   у   западного   побережья   Франции.
                Французские  журналисты  высказывают  предположение,   что
                катастрофа была заранее запланирована владельцами танкера.
                Страховые общества должны выплатить  владельцам  судна  50
                миллионов долларов.
                                                         "Экспресс", Париж

                   Терпящий  бедствие,  никогда  не  нужно   приходить   в
                отчаяние! Ты должен знать, что, когда тебе кажется,  будто
                ты уже находишься в самой бездне  человеческих  страданий,
                обстоятельства могут измениться и все преобразить.  Однако
                не спеши и не питай слишком больших  надежд.  Не  забывай,
                что, если некоторые испытания кажутся нам невыносимыми, на
                смену им могут прийти другие, которые сотрут  воспоминания
                о первых... Всегда будь упрямей, чем море, и ты победишь!
                                    Ален Бомбар, "За бортом по своей воле"




   Алексей Горшков -  матрос-второгодок  -  вывалился  из  своей  койки  и
покатился  по  мокрому  палубному  настилу   кубрика   к   противоположной
переборке. Катер стремительно накренило, и Горшков очутился  у  трапа.  Он
попытался встать и отлетел к столу, с трудом поднялся, обхватил столешницу
руками. При еще более сильном крене руки  его  сорвались,  он  упал  возле
стола,  успев  ухватиться  за  ножку,  и,  напрягая  все  силы,   старался
удержаться за нее. Ножка, судорожно дрожа,  взлетала  вверх,  стремительно
падала, металась по  сторонам.  По  кубрику  катался  чайник,  проносились
вещевые мешки, чемодан старшины  Асхатова  своим  окованным  углом  ударил
Горшкова в бок.
   "Неужели нас сорвало с бочки и вынесло  в  океан?  -  растерянно  думал
Горшков. - Как это могло случиться? Или, пока  я  спал,  старшина  получил
приказ идти в Рыбачью бухту? Нет, это исключено: мы уже стали на  зимовку.
Сорвало с бочки! А я дрыхну. Может, ребят смыло? Разве можно удержаться на
палубе при такой качке!" Сам он накануне приболел, и  старшина  велел  ему
лежать в постели.
   Матросу казалось, что при следующем крене катер неминуемо перевернется,
в кубрик хлынет ледяная вода и он, Алексей Горшков,  захлебнется,  утонет,
умрет! Эта паническая мысль показалась ему вдруг такой несуразной,  дикой,
что он невольно улыбнулся окровавленными губами.
   Неужели он, "пенитель морей", как его, пусть в шутку, называли  ребята,
да вдруг погибнет? Абсурд!
   Он просунул ноги под стол, уперся в переборку и сразу почувствовал, что
так  легче  удерживаться  на  месте.  По  крайней  мере,  руки  больше  не
выкручивает из плечевых суставов, можно осмотреться.
   Помимо "пенителя" матросы на базе называли Горшкова еще  и  "философом"
за то, что тот любил говорить: "Безвыходных положений нет, если  правильно
оценишь обстановку и заглянешь в корень вещей". Вот теперь ему  впервые  в
жизни представился случай проделать и то и другое. А  обстановка  казалась
кошмарной. Несколько раз катер так падал на борт, что думалось: ему больше
не выровняться; все же суденышко, как ванька-встанька, начинало  крениться
в другую сторону, на мгновение замирало на вершине волны или между водяных
холмов, затем все повторялось.
   Стремясь   заглянуть   в   "корень   вещей",   Горшков   заметил   одну
несообразность: сменился он с вахты в шестнадцать часов, проспал не  менее
трех часов, темнеет в эту пору рано, а в кубрике почему-то было светло.
   "Ах да! "Летучая мышь"!" - вспомнил он. И действительно,  посмотрев  на
потолок, увидел мотавшийся там фонарь. Сквозь закопченное фонарное  стекло
сочился мутный красноватый свет. "Надо было вычистить стекло, - пронеслось
в сознании. - Опять старшина даст нагоняй". То, что где-то есть старшина и
его ждет нагоняй, несколько подбодрило Горшкова, да и прошел первый страх.
"Нечего, ничего. Сейчас шквал уймется, и все будет отлично". Он  уже  стал
думать, что скоро будет сидеть на базе у жарко натопленной чугунной  печки
и рассказывать ребятам о шторме, но тут его опять рвануло к  трапу  -  так
стремительно задрался нос катера. Горшков не выпустил  ножку  стола,  хотя
его с необычайной силой тянуло к корме.
   Минут через десять Алексей чуть-чуть освоился. Стал угадывать, на какой
борт положит катер, как стремительно тот начнет выравниваться и какое надо
принять положение, чтобы не бросило на переборку или к трапу, где  в  щель
между дверных створок временами сочились тонкие струйки  ледяной  воды.  С
того момента, как он вывалился из койки, он все время слышал оглушительный
грохот волн и рев ветра. Голоса бури как бы пеленали катер, охватывали его
со всех сторон. Рев урагана  перекрыл  все  другие  звуки  -  не  слышался
всегдашний скрип переборок, хлюпанье  воды  под  настилом,  слух  даже  не
улавливал, как чайник бился обо все, что встречал на своем  пути,  катаясь
по кубрику: все поглощали рев и грохот бури.
   Катер на несколько секунд выровнялся и замер, сотрясаясь мелкой дрожью.
В эти считанные секунды матрос вернулся  к  мысли  о  товарищах:  "Где  же
ребята? Конечно, они не могли  меня  оставить  одного  в  море".  Старшина
Асхатов сказал ему, принимая вахту: "Что-то кашляешь,  брат.  Ложись-ка  в
постель. Тебя Назаров подменит. Я его отпустил в кино. Интересное  сегодня
кино - "Черное ущелье", мы с тобой завтра посмотрим. Утречком вытащим  наш
крейсер на слип, и настанет у нас лучезарная пора. Сегодня  надо  было  бы
разделаться, да кран на десятом причале завозился. Иди, Алеха..."
   Горшков лег на свою койку, накрылся  овчинным  полушубком  и  с  минуту
лежал, прислушиваясь к шуршанию льдинок, трущихся о  корпус,  посмотрел  в
иллюминатор: там чернела корма грузового судна "Онега", а над  его  бортом
ярко горела голубая звезда; позавидовал Назарову, который смотрит  "Черное
ущелье", зевнул, закрыл глаза и тут же уснул. Ему снилось, что он  дерется
на ринге с чемпионом мира Кассиусом Клеем...
   Катер подняла на гребень гигантская волна и предательски подставила его
бок под ураганный наскок ветра. Алексей чувствовал, как суденышко  валится
вниз, казалось, не будет конца этому падению, но уже следующая волна вновь
подняла катер. Неожиданно  пришло  решение:  выбраться  на  палубу,  найти
старшину и Петраса, с ними будет спокойнее. Сейчас, как никогда  в  жизни,
ему были нужны товарищи, он  верил,  что  втроем  они  обязательно  найдут
какой-то выход. Помогут Петрасу запустить моторы,  повернут  катер  против
ветра и пойдут к берегу. У них две машины,  они  смогут  пересилить  напор
волны и ветра...
   Горшков пополз к трапу, который стал валиться на него, в  лицо  ударила
струя горько-соленой ледяной  воды.  Алексей  не  удержался  на  скользком
настиле и покатился под койку. Там он сильно ударился головой о переборку,
прижался к ней и, почувствовав свою полную  беспомощность,  заплакал,  как
плакал в детстве от незаслуженной обиды. Из-под койки  его  вышвырнуло  на
середину кубрика. Он с трудом поднялся на  ноги,  ухватился  за  крюк,  на
котором моталась "летучая мышь". Катер поставило поперек  волны,  и  стало
еще сильнее швырять с борта на борт. При одном особенно сильном  рывке  он
очутился на своей нижней койке, ухватился  за  бортики,  уперся  ногами  в
спинку и умиротворенно  вздохнул:  до  чего  же  он  бестолковый  человек,
столько времени провалялся на мокром полу, набил себе синяков и  шишек,  в
то время как салажонку известно, что в койке легче переносить любую качку.
   Катер так же мотало из стороны в сторону, кружило в  воронках,  бросало
то вверх, то вниз,  но  Горшкову  показалось,  что  шторм  стихает.  Он  с
надеждой стал прислушиваться:  не  раздадутся  ли  шаги  над  головой,  не
донесется ли еще какой звук, подтверждающий, что старшину и  моториста  не
смыло за борт. Но его слух воспринимал только голоса бури и  гулкие  удары
волн. Нет, шторм не стихал. Горшков, изловчившись, соскользнул с  койки  и
стал  выжидать  удобного  момента,  чтобы  рывком  преодолеть  два  метра,
отделяющие его от трапа.
   Неожиданно двери наверху  трапа  приоткрылись,  в  щель  влетела  струя
ледяного ветра с роем снежинок. Затем  между  дверных  створок  показались
мокрый сапог и красная от холода рука. Одна половинка дверцы  распахнулась
совсем, и в кубрик  протиснулся  старшина  Асхатов.  Увидев  Горшкова,  он
что-то  сказал,  но  Горшков  не  расслышал  его  слов.  Дверца   бесшумно
захлопнулась под напором ветра. Старшина стащил  со  своей  койки  на  пол
пробковый матрас.
   "Хочет плыть к берегу", - холодея, подумал матрос и закричал:
   - Ты что, Ришат, с ума сошел? Да мы сразу окоченеем! И где  еще  берег!
Потом - прибой! - Он с удивлением услышал свой хриплый голос.
   - Молчи! Подсобишь мне. Не дрейфь, Алеха! - На лице Асхатова, распухшем
от холода, мелькнуло что-то похожее на виноватую улыбку. Старшина стал  на
полу скатывать матрас,  взял  его  под  мышку,  поднялся  с  колен.  Опять
улыбнулся и что-то сказал, но короткий миг затишья уже  был  погребен  под
грохотом и воем бури. Горшков все же понял по его губам:
   - Держись! Матрас приготовь! И не высовывайся, пока... пока...
   Горшков стал лихорадочно скатывать свой матрас, не  понимая,  зачем  он
это делает. Но он верил своему старшине, был рад, что  тот  жив,  зашел  к
нему в кубрик и поручил ему работу. Видимо, очень важную,  нужную  работу.
Старшина раньше служил на спасателе, и он-то уж знает, что надо  делать  в
такой передряге.
   - О, дьявол, вырывается! Я сейчас тебя... - шептал  Алексей,  скручивая
жесткий матрас на мокром, скользком настиле. Матрас  вырывался,  полз  под
койку.  Все  же  Горшкову  удалось  наконец  свернуть  его  в  трубку   и,
навалившись всем телом на трап,  открыть  двери.  Матрас  у  него  вырвали
чьи-то руки. В лицо ударили брызги. Двери захлопнулись, он остался стоять,
широко расставив ноги, держась за койку и все пытаясь  понять,  для  какой
цели  старшина  унес  пробковые  матрасы.  Неожиданно  пронзила   страшная
догадка: "Вдруг пробоина?" Но он тут же отогнал эту  мысль:  нет,  не  для
пластыря понадобились матрасы. Да и как наложишь пластырь  в  такую  бурю?
Пробоины не могло быть: катер легко отыгрывается на  волне,  и  в  кубрике
почти нет воды. Но тогда зачем старшине пробковые  матрасы?  Алексей  весь
обратился в слух, пытаясь сообразить,  что  там,  на  обледенелой  палубе,
делают его товарищи.
   "Может, на самом деле сооружают плот?"
   Горшков много раз ходил на берег любоваться прибоем  и,  даже  стоя  на
твердой земле, чувствовал могучую мощь волн, взлетавших своими гребнями на
двадцатиметровую высоту. Дрожала земля.  Казалось,  что  коричневые  скалы
должны рассыпаться от таких чудовищных ударов и океан,  разрушив  препону,
ринется на остров и сметет с него и поселок, и заросли бамбука,  и  сопки,
сорвет с якорей все суда в бухте и унесет в просторы Тихого океана.  "Нет,
старшина не решится плыть к берегу на матрасах.  Вот  если  нас  несет  на
скалы, тогда можно рискнуть..."


   Катер уже много дней находился в бушующем океане, когда в Сан-Франциско
произошли события,  благодаря  которым  отправился  в  кругосветный  круиз
гигантский лайнер "Глория" и начал свой путь к рифу Печали, куда  ветер  и
течение дрейфовали катер с его отважным экипажем.





   Репортер газеты "Вечерний Сан-Франциско" Томас Кейри свернул  на  своем
стареньком "форде" с шоссе  N_1  к  залитой  неоновым  светом  заправочной
станции. Сегодня эта станция  показалась  ему  похожей  на  очень  большой
аквариум. За цельнолитыми  стеклами,  словно  анемоны,  блистали  лаком  и
пестрыми красками банки, баллоны; шланги  напоминали  угрей  и  миног.  На
стеллажах  затаились  запасные  части,  которые  тоже  при  малой   толике
воображения могли сойти за фантастических жителей  морских  глубин.  Томас
Кейри решил, что такое сравнение следует удержать в  памяти  и  пустить  в
дело при описании первой же катастрофы на одной из дорог Калифорнии.
   Еще издали Томас Кейри увидел  своего  давнего  приятеля  Артура  Рида,
который усердно протирал стекла у черного, как антрацит,  "понтиака".  Рид
отнюдь не был владельцем такой роскошной машины, он служил на этой станции
дежурным автомехаником и  выполнял  еще  много  других  работ,  включая  и
протирку стекол у автомобилей своих клиентов.
   Кейри остановился у колонки с низкосортным бензином и вышел из машины.
   - Привет, Арт!
   - Привет, Том!
   - Как дела?
   - Отлично, как всегда. А у тебя?
   - На полдюйма ниже, чем твои.
   - Полдюйма легко наверстать, Том, особенно в наше время,  когда  чахнет
инфляция и растет общий уровень жизни.
   Арт перешел по другую  сторону  "понтиака"  и  стал  протирать  боковое
стекло, продолжая развивать свою мысль о  приближении  "золотого  века"  в
американской жизни, причем  его  тонкие  губы  все  время  складывались  в
ироническую  усмешку.  Репортер  прошел  мимо   "понтиака"   и,   движимый
профессиональным любопытством, заглянул  в  машину.  На  переднем  сиденье
находились старый негр в синей  рубашке,  в  галстуке-бабочке  и  бульдог.
Собака казалась старше  своего  хозяина,  ее  морщинистая  морда  выражала
крайнюю степень отчаяния и горя. Негр кивнул на  приветствие  репортера  и
сказал низким басом:
   - Отличная ночь.
   - Да, хорошая ночь, - согласился Кейри.
   - Бриз с океана отогнал смог, и сейчас небо как в горах.
   В разговор вмешался механик:
   - Сегодня до дьявола звезд! Прямо не сосчитать, сколько их высыпало.
   Негр сказал:
   - Если у вас хорошее зрение, то вы сможете  разглядеть  не  более  двух
тысяч.
   - Всего? - удивился механик.
   - Да, дружище, остальные, а их действительно не счесть, лежат вне  поля
нашего зрения. В бинокль увидите больше. В телескоп -  бесконечное  число.
Благодарю вас, Арт. - Негр протянул банкнот. - Сдачи не надо. Прощайте.  -
Он улыбнулся Кейри.
   "Понтиак", дохнув бензиновым перегаром, плавно взял с места и  помчался
к шоссе по полукружию подъездной дороги.
   Шел второй час ночи, поток машин на шоссе N_1 поредел, зато скорость их
возросла, они проносились с жутким свистом,  как  ракеты,  направленные  в
сторону огромного города, свет от которого гасил звезды  на  горизонте.  У
шоссе "понтиак" немного помедлил, выжидая, затем рванулся на серую  полосу
и через несколько мгновений растворился в серебристой мгле.
   - Лихой малый - этот негр, -  сказал  Арт,  пряча  деньги  в  нагрудный
карман. - Каждый раз отламывает во трешке на чай. То ли он доктор,  то  ли
еще какая шишка. Видал, какой у него "понтик"?  Предложил  бы  махнуть  на
свой "фордик"! - Довольный своей шуткой, Арт засмеялся и хлопнул  приятеля
по плечу. - Ну а ты все гоняешься по дорогам в поисках происшествий?
   - Да, Арт. Меня, похоже, навсегда закрепили за дорожными  катастрофами.
Что делать? Работа есть работа.
   - Это точно. Говорят, на тридцатой миле опять что-то неладно?
   - Двое насмерть, пятерых отвезли в госпиталь.
   - Да, черт возьми! - Арт плюнул. - Каждый  миг  гибнут  люди.  И  когда
придумают такое, чтобы вот так, попусту, не умирали мы, грешные?
   - Придумают, Арт.
   - Когда нас уже не будет. Обидно, Том. Ведь что  получается?  Заправишь
какой-нибудь "понтиак", "студебеккер", "роллс-ройс" или "форд", не  такой,
как у тебя, Том, а последней марки, целый дом  на  колесах,  с  телефоном,
холодильником, телевизором, кондишеном  и  еще  с  уймой  всего,  пропасть
долларов всажена. И слышишь через час, что это чудо  техники  разбилось  в
лепешку, ухнув с Королевской дороги в залив. Обидно! Вот такого, Том. Ну а
ты что опять не весел? Ты не слушай, что  я  болтаю,  и  не  расстраивайся
своими происшествиями. В жизни все  идет  как  надо.  Ты  чаще  смотри  на
звезды. Вот не знал,  что  их  всего  каких-то  две  тысячи  маячит  перед
глазами. А как они ловко размещены. Том! Нет, жизнь хороша,  черт  возьми!
Завтра думаю махнуть с Берил к мексиканской границе. Давай махнем  вместе?
У Бер есть славная подружка, да ты ее видел - Кети! Милая девушка, и ты ей
нравишься.
   - Благодарю. Не смогу, Арт. В другой раз как-нибудь.
   - В другой так в другой. Только я должен тебе сказать,  Том,  по  всему
видно, что с твоей миллионершей дело табак. И ты брось о ней думать.  Нам,
Том, надо искать девчонок по себе, из нашего круга, ну вот как  Верил  или
Кети... Тебе долить?
   - Да, да, Арт, долей.
   - Масло тоже надо бы сменить.
   - Меняй и масло.
   - Вот это правильно. Хотя твоему "форду" цена сотни три, не  больше,  а
смотреть за ним следует как за стоящей машиной. Жаль, что ты  не  едешь  с
нами...
   Механик заправил машину, подтянул тормоза, протер стекла.
   - Ну вот, теперь можешь участвовать в национальных  гонках.  А  вообще,
Том, держись на дорогах поосторожней. Шестьдесят,  ну  от  силы  семьдесят
миль - твоя рекордная скорость.
   - Ладно, Арт.
   - Договорились?
   - Да, Арт.
   - Нет, Том! Постой минутку. С таким кислым настроением опасно  садиться
в машину. Может, хлебнешь кока-колы на дорожку?
   - Тащи, Арт. Во рту все пересохло.
   Ворча на людей, которые, садясь в машину, забывают даже сполоснуть рот,
а потом теряют над собой контроль  -  и  в  результате  еще  одна  жертва,
механик зашел в свой "аквариум" и достал из  холодильника  две  запотевшие
бутылочки.
   Репортер пил из горлышка с мрачной сосредоточенностью, механик  же  все
время ободряюще улыбался. Выпив, Арт дурашливо раскрыл рот и вытряс в него
из бутылочки все до последней капли, затем сказал:
   - Может, еще?
   - Да нет, благодарю. Будь здоров, Арт.
   -  Постараюсь.  Да  ты  тоже  носа  не  вешай  и  постарайся  забыть  о
миллионерше. Мне сразу это дело не показалось. Ты хотел все как в кино. Но
там ведь придумывают, что хотят, а жизнь  не  перехитришь.  В  жизни  дело
обстоит сложнее. Да что я тебе это говорю, ты сам мне на этот  счет  целую
лекцию можешь прочесть. И все же я должен тебе повторить, что все, что  не
делается, - все к лучшему. Хорошо, что миллионерша смывается в Европу.
   - А ты откуда знаешь?
   - Просматриваю великосветскую хронику. Ты знаешь, как-то занятно читать
про времяпрепровождение дюпонов, Рокфеллеров или там какой-нибудь  мыльной
принцессы или королевы  стиральных  машин  и  моечных  агрегатов.  Кстати,
заранее думай, куда податься, когда разбогатеешь: на  Балеарские  острова,
на Гавайи или в круиз  вокруг  земного  шарика,  как  твоя  бывшая  Джейн.
Отчаливает она завтра в 14:40 на своем  лайнере;  "Глория",  как  пишут  в
"Нью-Йорк тайме", только что вышла из капитального ремонта и  отправляется
в кругосветное плавание. На борту тысяча восемьсот пассажиров,  да  тысяча
набирается команды и обслуги. Там есть  бассейны  и  казино.  Шеф-повар  -
знаменитый  Жан  Ватто.  Водоизмещение  64400  тонн...  Застрахован  в  15
миллионов долларов.
   - В копеечку обойдется пассажирам твой Жан Ватто...
   - Не придирайся к слову, Том. И не думай, что я так уж восхищаюсь  этим
плавучим вертепом. Пусть все  они  катятся  отсюда  куда  подальше.  И  не
обижайся, Том, но мне думается, очень хорошо, что вместе со  всем  богатым
сбродом уезжает  и  дочка  Чевера.  Надо  в  таких  делах  сразу  обрубать
швартовы.
   - Так-то оно так, Арт, - вздохнул репортер, - только  все  это  у  меня
как-то очень странно получается. И я не могу отказаться от мысли,  что  ее
увозят насильно.
   - Из-за тебя?
   - По всей вероятности.
   - Ты когда с ней встречался последний раз?
   - Две недели назад.
   - Ну и как?
   - Она, Арт, согласилась выйти за меня замуж.
   - Ну и ну! А потом? С отцом разговаривал?
   - Да...
   - Ну и что?
   - Принял он меня очень холодно. Сказал, что дочь его совершеннолетняя и
по законам штата может выходить за кого угодно, хоть за Мао-Цзэдуна.
   - Остроумный мужик. Ну а дальше что?
   - Затем вызвал секретаря или телохранителя и велел  проводить  меня  до
машины. Джейн, между прочим, предупреждала меня, что у нее с  отцом  очень
плохие отношения, но я  не  представлял,  что  настолько.  Она  предложила
пожениться без согласия отца. Матери у нее нет. Но я не захотел входить  в
их семью помимо воли отца, даже надеялся их примирить.
   - Идиот!
   - Кто?
   - Ты, Том. Я-то думал, что она просто вильнула хвостом, а выходит,  что
ты сам во всем виноват. Ну а что было после свидания с папашей?
   - Пытался встретиться с Джейн, звонил.  Секретарша  отвечала,  что  нет
дома, уехала, не велела никому давать ни телефонов, ни адресов.
   - Да, брат, сложный у тебя случай. Надо тебе ее увидеть во что бы то ни
стало.
   - Теперь уже поздно, Арт. Сегодня я получил записку, что она берет свое
слово назад и желает мне счастья.
   - Почерк ее?
   - Напечатано на машинке, а подпись как будто ее, хотя мы с ней почти не
переписывались.
   - Ну а те письма были от руки?
   - Тоже на машинке.
   - Все равно сделай еще попытку увидеться. Такие слова надо услышать,  а
не доверяться бумаге. Ну  счастливо  тебе,  Том,  кати  в  свою  редакцию.
Неужели там всю ночь работают?
   - Ну конечно. Остаются  дежурные  по  отделам.  Но  я  туда  не  поеду.
Репортаж о катастрофе я передал сразу же, по телефону.  Думаю,  займет  не
меньше трех колонок.
   - Целых три!
   - Один из погибших - Фред Фишер.
   - Это еще что за птица?
   - Хозяин десятка ресторанов, игорных домов и еще многих злачных мест.
   - Ну тогда дадут и целую полосу. Отхватишь сотни три. Что он, был пьян?
   - Пожалуй, не особенно, да и за рулем сидел шофер. Их сбил грузовик.
   - Может, подстроили конкуренты?
   - Все возможно.
   - Это как пить дать. У этих акул идет беспрерывная драчка.  -  Он  взял
Тома за плечо: - Вот что я хочу  тебе  посоветовать:  ты  уж  не  очень-то
добивайся встречи с Джейн. Если  ее  письмо  фальшивка,  она  сама  найдет
способ тебя уведомить. На то она и  женщина.  А  не  то  и  тебе  сотворят
небольшую аварию с пребыванием в больнице не меньше  года,  это  в  лучшем
случае. Поезжай-ка ты сейчас домой, Том.
   - Не бойся, в такой час я не стану искать с ней встречи.
   - Прихлопнут в два счета.
   - Ты прав. Поеду-ка я в самом деле домой. Правда,  была  у  меня  мысль
заглянуть в окрестности порта, но, ты прав,  поздно,  хотя  в  тех  местах
жизнь не  затихает  всю  ночь.  Понимаешь  ли,  я  хочу  переключиться  на
социальные проблемы, дорожные катастрофы не по мне.
   - Ну давай, давай. Хотя и то,  что  творится  на  дорогах,  тоже  носит
социальный характер. На дорогу все  выплескивается,  мне  кажется,  только
гляди зорче.
   - Так-то оно так, Арт, только на дорогах очень стремительное  движение,
там трудно проследить судьбы людей в их  развитии,  на  дорогах  мы  видим
итог, концовку событий, следствие многих причин. Мы еще поговорим с  тобой
об этом. Извини, мне пора.
   Они пожали друг другу  руки.  Механик  подтолкнул  репортера  в  спину,
захлопнул дверцы "форда", жалея, что другу так не повезло  с  этой  Джейн.
Поначалу все будто складывалось как нельзя  лучше,  и  вот  поди  ж  ты  -
рухнуло. Девчонка  сматывается,  а  Том  будет  рыскать  по  окрестностям,
выискивая дорожные происшествия, пока сам не залетит в одну из  катастроф.
Хоть и не полагается так думать о друге, да  что  поделаешь,  такая  мысль
невольно приходит в голову, когда посмотришь на его постную физиономию,  а
потом на этот разнесчастный "форд"...
   К станции, стелясь по асфальту,  подплывал  огромный  "студебеккер",  и
Артур  Рид  пошел  к   площадке,   выложенной   зелеными   плитками,   где
останавливались машины.
   Томас Кейри, выехав на  шоссе,  занял  крайнюю  правую  сторону.  Через
минуту красная полоска на спидометре подошла к  цифре  70  и,  вздрагивая,
остановилась. Помня советы друга, репортер редко превышал эту скорость.  К
тому же сейчас спешить ему было некуда. Несмотря на поздний час, спать  не
хотелось. Недавно еще одна из самых оживленных, дорога стелилась навстречу
пустынной серой лентой, теряясь в мглистой дали.
   После получения записки от Джейн Том  Кейри  старался  забыть  все,  не
думать о ней. Пытался убедить себя, что никакой Джейн и не было вовсе, что
все это плод его воображения. В гонке по дорогам, при виде людского  горя,
за пишущей машинкой Джейн занимала какой-то уютный потайной уголок  в  его
сознании. Вытеснив ее оттуда, он успокаивался, почти забывал ее. Так  было
час назад, когда он подъезжал к заправочной станции и  думал,  что  бросит
"дорожные происшествия" и  займется  социологическими  очерками.  Один  из
первых таких очерков, о нравах  трущоб  Окленда,  ему  удалось  напечатать
полгода назад, перед встречей с Джейн. Потом, у него  собран  материал  на
целую  книгу.  Надо  только  найти  время,  сесть  и  написать...   Своими
разговорами Артур вновь  заставил  его  думать  о  ней.  Ее  исчезновение,
записка  вдруг  приобрели  для  него  таинственность,  лживость,  так   не
свойственную Джейн. Как он раньше не понял, что она не могла порвать с ним
таким образом!
   "Сколько потрачено времени в бездействии! - думал Кейри.  -  Надо  было
сразу же после ее исчезновения энергичней взяться за поиски. И как  я  мог
поверить записке! - Он  посмотрел  на  циферблат,  вделанный  в  панельную
доску. - Без пяти три. Осталось одиннадцать часов тридцать пять  минут  до
ее отъезда. Что я могу сделать за эти  считанные  часы,  из  которых  надо
выбросить время до рассвета?" Он стал мучительно думать. "Пойти к отцу?.."
Томас  горько  улыбнулся,  представив  презрительно  сжатые   губы   этого
человека. Он не все рассказал своему другу о свидании с мистером  Чевером.
Тот хоть и сказал, что Джейн может выходить за кого захочет, но  при  этом
добавил:
   - Если же вы хотите  знать  мое  мнение,  то  я  категорически  против.
Девочка не для вас. Вы слишком мало стоите, а следовательно, значение ваше
ничтожно в нашем мире. Попробуйте заработать хотя  бы  миллион  на  первый
случай. -  И  он  раскатисто  захохотал.  Затем  сказал:  -  Не  вздумайте
преследовать ее своими домогательствами. К тому же  должен  вам  сообщить,
что вы у нее не первый и всем она очень быстро показывала на  дверь.  И  в
вас она уже разочаровалась. Вы когда  видели  ее  последний  раз?  Сегодня
утром?
   - Да.
   - Так вот, больше вы  ее  не  увидите.  И  не  пытайтесь.  Постарайтесь
наверстать потерянное с Джейн время более плодотворной работой. И когда  у
вас появится первый миллион...
   Сколько презрительного превосходства слышалось в его словах! "Почему  я
тогда не вспомнил, что мне говорила Джейн о своих отношениях с отцом? Меня
ослепила ревность, я  был  раздавлен  словами  этого  человека,  не  сумел
достойно ответить ему... Но что же все-таки мне предпринять?"
   Они познакомились с  Джейн  пять  месяцев  назад  во  время  нашумевшей
дорожной катастрофы на Королевской дороге.  Рейсовый  автобус  развернулся
поперек шоссе, машины наседали одна на другую, переворачивались  в  кювет.
"Крайслер" Джейн сдавили с боков два автомобиля, искорежив корпус,  бампер
"крайслера"  врезался  в  багажник  передней  машины,  по   сама   девушка
отделалась  только  сильным  испугом.  Томас  Кейри  увидел  Джейн,  когда
пожарники, вспоров откидной верх машины, извлекли ее оттуда и поставили на
обочину среди разбитых автомобилей. Репортер предложил ей свой "форд". Она
села на заднее  сиденье,  закрыла  глаза,  вздрагивая,  когда  до  ее  уха
доносились стоны раненых.
   - Вы подождите  минут  десять,  пока  все  утрясется,  -  сказал  он  и
захлопнул дверцу машины.
   Прошло полчаса, пока расчищали дорогу и Кейри  брал  интервью  у  легко
раненных и оставшихся невредимыми участников катастрофы.
   Всю дорогу  до  города  девушка  не  проронила  ни  слова,  хотя  Томас
несколько раз спрашивал, куда ее  отвезти.  Наконец,  уже  в  городе,  она
назвала адрес. Жила она на холме Ноб, где расположены самые дорогие  отели
и дома очень состоятельных людей. На тихой, пустынной улице она  попросила
остановить машину у чугунной ограды.
   - Я вам безмерно благодарна, - сказала она,  протягивая  руку.  -  Меня
зовут Джейн. Джейн Чевер. Мы здесь живем с  отцом.  Видите,  какой  у  нас
большой и холодный дом. Боже, как мне всегда страшно в него входить! Это у
меня с самого детства. Когда была жива мама, мы проводили  с  ней  большую
часть года в загородном доме... Ну прощайте...
   Он невольно задержал ее руку в своей.
   - Разрешите и мне представиться. Томас Кейри.  Как  вы  уже,  вероятно,
догадались  -  репортер.  Простите,  ваш  отец  не  президент   пароходной
компании?
   - Да. Вы с ним знакомы?
   - Лично нет, но я писал о забастовке на его судах.
   - У него частые неприятности  со  своими  людьми.  Отец  очень  суровый
человек... Так вы репортер? Как  это,  должно  быть,  интересно  -  всегда
находиться в потоке жизни!
   - Интересно только со стороны, Джейн. У нас  был  знаменитый  журналист
Менкен, так он писал, что американская журналистика - это ремесло, которое
изнашивает и оглупляет людей. К концу жизни журналист в девяти случаях  из
десяти становится тупицей.
   - Да? Но вы пока непохожи на тупицу. Не стал им, как видно,  и  Менкен.
Надеюсь, не отупеете и вы.
   Оба рассмеялись, не разнимая рук, забыв о  недавнем  страшном  событии.
Сейчас, в тихий теплый вечер, им казалось, что никакой дорожной катастрофы
не было, что они давным-давно знали друг друга  и  вот  встретились  снова
после долгой разлуки.
   - Вы не торопитесь? - спросила она.
   - Что вы, нет, нет! - ответил Томас, хотя должен  был  срочно  сдать  в
редакцию материал о катастрофе,  "Ничего,  успею.  У  меня  в  запасе  час
времени", - подумал он.
   Джейн провела его в сад.
   Сгустились сиреневые тени. Отдаленным рокотом прибоя сюда доносился гул
огромного  города.  Пахло  листвой  платанов  и  розами.  Внезапно   Джейн
остановилась, испуганно схватив спутника за руку: послышался  хруст  песка
на боковой дорожке.
   - Идет отец, уходите! Вот. -  Она  порылась  в  сумочке  и  сунула  ему
визитную карточку. - Звоните.  Я  эти  дни  буду  дома.  Лучше  по  утрам.
Прощайте!
   Возле калитки Томас Кейри расслышал желчный голос:
   - Что за тип?.. Газетчик?.. Я же приказал не пускать  репортеров!  Если
он еще посмеет, я спущу собак...
   "Но что же делать, что делать?" - в  который  раз  спросил  себя  Томас
Кейри, прибавляя скорость.
   За полгода их знакомства они  встречались  часто,  а  если  встречи  не
удавались  из-за  занятости  Томаса,  то  обязательно   разговаривали   по
телефону.
   "Джейн  совсем  одинока.  Как  я  мог  подумать,  что  она  так  резко,
безжалостно  пошла  на  разрыв!  Без  всяких  причин!  И  я  поверил  этой
злосчастной записке. Надо было добиваться встречи всеми силами. Боже,  как
я ее обидел! Что она может подумать о таком человеке, как я?"
   Из миниатюрной приемопередаточной станции,  выпущенной  специально  для
автомобилистов,  скучающих  на  бесконечных  дорогах  Америки,  послышался
мелодичный голос. Томас Кейри вздрогнул: голос напомнил ему Джейн.  Только
Джейн никогда бы не смогла произнести такой монолог.
   - Привет! Ну что вы все молчите, будто вместо виски  налакались  отравы
для осенних мух. Отвечайте! Я вот уже  целый  час  умираю  со  скуки.  Мои
позывные - "Пантера".
   Тотчас же отозвался бас:
   - Привет, крошка! Я много  слышал  о  тебе.  Давай  познакомимся.  Я  -
"Черный ягуар". Скажешь, таких не бывает? А на что косметика? Ха-ха-ха...
   Томас Кейри выключил приемник и проехал несколько километров, перебирая
все возможности разыскать Джейн. "Если бы у меня  были  деньги,  то  можно
было нанять детектива или  попытаться  подкупить  секретаршу  Чевера  мисс
Брук".
   Он тут же посчитал эту мысль глупой,  порожденной  отчаянием:  о  каком
подкупе и о каком  детективе  можно  думать,  имея  в  кармане  пятнадцать
долларов и тридцать пять центов. Осталось одно - попытаться  пробиться  на
лайнер и там переговорить с Джейн.
   Придя к такому решению, Томас почти успокоился.  Оказывается,  все  так
просто: надо только  разыскать  Джейн,  растолковать  ей,  как  они  глупо
попались на провокацию, и все пойдет как прежде. Конечно, они  выведут  на
чистую воду того, кто писал фальшивые письма. Неужели отец? Или мисс  Брук
по его наущению? Секретарша добрая девушка, но она больше всего  на  свете
боится потерять работу... "Нет, мне не отвлечься от этих  мыслей,  а  надо
немного отдохнуть. Просто пока не думать ни о чем.  Послушаю-ка  я  лучше,
что творится на дорогах. И от них пока никуда  не  денешься".  Он  включил
транзистор, настроенный на волну дорожной  полиции,  и  стал  по  привычке
краем уха улавливать сообщения патрулей.
   На сто восьмом километре шоссе N_3 авария  молочной  цистерны:  лопнула
камера, и машина врезалась в фонарный столб. Шофер и  его  помощник  легко
ранены. На дороге N_2 дело посерьезнее. Полицейский торопливо докладывал о
числе жертв. В другое время Томас Кейри немедленно  помчался  бы  к  месту
катастрофы,  сейчас  же  довольно  равнодушно  прослушал  это  трагическое
сообщение, будто прочитал вчерашнюю газетную хронику.
   Полицейские  передавали  номера  машин,   задержанных   за   превышение
скорости. Пьяная компания сшибла изгородь частного владения и  въехала  на
птичник: водитель уснул за рулем. Жертв нет, но случай  интересный,  носит
комический характер. Такую  информацию  любит  заведующий  отделом  Джонс.
Наконец  его  внимание  привлек  разговор   двух   полицейских.   Постовой
разговаривал с дежурным по дорожному отделению полиции.
   - Да, да, Роб. Его выбросили из машины, - говорил полицейский, -  минут
десять назад. Я с ним возился, а Сэм не мог с тобой связаться. Ты  кого-то
разносил и посылал его к дьяволу.
   - Совершенно верно. Сегодня всю ночь сплошная кутерьма. Так,  говоришь,
жив?
   - Приходит в сознание, а потом опять отключается. Едва очнется,  просит
инспектора и пастора. По всей видимости, мафиози. Его свои кокнули. В трех
местах продырявили да еще трахнули об асфальт. И представь, дышит  и  даже
говорит. Посылай ребят. Неотложку мы вызвали с  таким  же  трудом,  как  и
связались с тобой, Роб.
   - Сейчас ребята выезжают.
   - Поживей! Если это мафиози, то  он  наверняка  расколется.  Старик  не
простит тебе, если ты не успеешь.
   "Надо бы посмотреть на этого бедолагу,  -  подумал  Томас  Кейри,  -  и
послушать допрос. Что, если и катастрофа на  бойком  перекрестке,  и  этот
случай связаны между гобой? Там убит главарь мафии, а здесь  -  кто-то  из
его шайки либо один из противников. Возможно, начинается  настоящая  война
гангстеров. Надо позвонить Брауну - пусть он займется  этим  делом.  Может
получиться сенсационный материал..."
   Тут он увидел сверкающую никелем полицейскую машину. Она стояла, съехав
с крайней полосы на обочину, Томас Кейри остановился рядом.  Из-за  машины
вышел полицейский гигантского роста.
   - Проезжай, парень, - сказал он устало.
   - Я из газеты.
   - Ну и нюх  у  тебя,  парень!  -  засмеялся  полицейский.  -  Надо  же!
Четвертый час, а ты не спишь и тоже шатаешься по дорогам как неприкаянный.
Ну народ пошел! Ну чего тебе не спится?
   - Я с тридцатой мили.
   - Ах вон что! Тогда  поставь  свою  гоночную  впереди  нашего  фургона.
Хе-хе-хе!
   Томас Кейри выполнил указание полицейского, вышел из  машины  и  увидел
лежащего  на  земле  человека.  Подфарники  полицейской  машины   освещали
пепельное лицо с черной ниточкой усов. Человек лежал без рубашки, грудь  и
живот - в бинтах  с  темными  пятнами  крови.  Томас  Кейри  присел  возле
раненого и услышал, как тот с трудом, прерывисто дышит.
   - Отходит, - сказал полицейский, - а ни  инспектора,  ни  "скорой",  ни
пастора...
   Раненый приоткрыл глаза, уставился на Томаса Кейри.
   - Падре! - прошептал он. - Господь услышал  меня.  -  Он  опять  закрыл
глаза и с полминуты лежал молча, собираясь с силами.
   Полицейский шепнул:
   - Если начнет раскалываться, то не перебивай. Хоть это не по  правилам:
какой ты падре! Со мной он не хотел говорить,  и  с  Джоном  также.  Давай
прими его исповедь. Думаю, что инспектора он не дождется. Видишь, как  его
всего корежит? Поверь мне, он долго не протянет.
   Репортер встал на одно колено,  взял  раненого  за  руку.  Пульс  бился
слабо, с перебоями. Человек заговорил, не открывая глаз:
   - Падре! Слушайте, падре! Я из людей  Минотти...  Кровавого  Минотти...
Зовут меня Спиро... Тихий Спиро... Хотя... Но об этом после...  Запомните,
падре... Сегодня  в  четырнадцать  часов...  да,  уже  сегодня...  отходит
лайнер... Судно  погибнет,  если  вы  его  не  задержите...  Люди  Минотти
отправят его на дно... Большая афера... миллионы... Меня посылали  с  этим
судном... нет... не для диверсии... как всегда, должен  был  убрать,  кого
прикажут... отказался... нет, не отказался... за это сразу смерть... хотел
скрыться...  и  вот...  Господь  надоумил  меня...  Там  тысяча   людей...
больше... О, Лючия! Ты тоже здесь...  Спасибо...  подожди...  дай  доскажу
падре... Про аферу узнал случайно... Вот будет немного  легче...  тогда...
Главное, задержите  судно...  Тяжело...  устал...  Пусть  теперь  подойдет
Лючия. Лючия... дай твою руку... Вот так... Хорошо, как прежде...
   Полицейский сказал:
   - Думаю, этот парень отпрыгался. Слышал, как он упомянул  про  Минотти?
Большая птица этот Минотти. Нее же тебе придется под присягой  подтвердить
его слова. Только у него что-то не клеится с рассказом. Думаю, бредит. При
чем здесь какой-то пароход? Все же, думаю, инспектор  возьмет  на  заметку
все суда, что отходят сегодня после четырнадцати. Эй, Сэм! -  крикнул  он,
обернувшись к машине. - Спит, дьявол!  Вот  способность  у  этого  тюленя.
Может уснуть в любую  минуту  и  так  же  быстро  проснуться,  и  даже  не
подумаешь про него, что дрыхнул. Вот и он! Смотри!  Свеж,  как  ананас  из
Гондураса.
   Из машины вылез второй полицейский, такой же великан, как и первый,  он
зевнул, потянулся, сказал, прислушиваясь к шуму приближающейся машины:
   - Вот наконец помощники смерти прибыли.
   Как только фургон "неотложной помощи", взвизгнув тормозами, остановился
перед полицейской машиной, из него выскочили трое в белых халатах: врач  с
чемоданчиком и санитары с носилками. Первый полицейский включил  прожектор
на крыше своего  автомобиля.  Ослепительный  круг  как  бы  приподнял  над
дорогой врача, санитаров, Тихого Спиро. Не раскрывая  своего  чемоданчика,
врач кивнул санитарам, те быстро  положили  тело  на  носилки  и  пошли  к
раскрывшемуся чреву фургона.
   - Готов? - спросил врача второй полицейский.
   Врач, не ответив, сел в машину.
   - Ну что ты, Сэм, всегда задаешь такие глупые вопросы? Разве не видишь,
что парень уже там! - Первый полицейский возвел глаза к звездному небу.  -
И наверное, душа его смотрит на нас, грешных, оттуда.
   - Хватит, Джон, не то я зарыдаю!
   - Не плачь, малютка, не буду. Садись за вертушку, а я передам  ребятам,
чтобы возвращались назад, если, конечно, они успели выехать. А ты, парень,
давай с нами. Будешь знать в другой раз,  как  выдавать  себя  за  святого
отца! Поедешь впереди. Да не вздумай гнать более двухсот миль,  а  то  мы,
бедные, отстанем.
   Полицейские захохотали.
   В полиции Томаса Кейри продержали до  семи  часов  утра.  Инспектора  с
серым пористым лицом несколько раз отрывали  от  составления  протокола  о
смерти  Тихого  Спиро.  Когда  бумага  все  же  была  написана,   репортер
расслабленно откинулся на спинку стула и  так  же  мгновенно  заснул,  как
полицейский Сэм. Спал он всего минут десять, но за это время увидел жуткий
сон: будто он бежит по пустому  коридору  лайнера,  заглядывает  в  каждую
каюту и видит там убитых пассажиров, похожих на Тихого Спиро. Мертвецы все
до одного мужчины, а он ищет Джейн. Наконец он видит ее,  бегущую  к  нему
навстречу с протянутыми руками.  И  тут  просыпается  от  прикосновения  к
плечу.
   - Вы можете ехать к себе, - сказал инспектор. - Сожалею, что так  долго
задержал вас. Но, сами понимаете, надо было все оформить. Вам же я советую
в  своем  репортаже  не  упоминать  имя  Минотти.  У  нас  слишком   хилые
доказательства,  по  сути  дела,  против  него  нет  никаких  улик.  Слова
гангстера, сказанные в предсмертном бреду, никого ни в чем  не  убедят.  А
вас привлекут за клевету. Так что ограничьтесь ординарной заметкой еще  об
одной  жертве  на   наших   великолепных   дорогах.   Рад   был   с   вами
познакомиться...
   - Простите, но если в самом деле какому-то судну, что  выходит  в  рейс
после двух пополудни, грозит гибель?
   - Я справлялся. От двух до трех через Золотые Ворота пройдут пятнадцать
пассажирских и грузовых судов.
   - Тут речь идет о большом судне, видимо  лайнере.  Я  знаю  -  в  14:40
отходит "Глория".
   - Да, но раньше ее и позже уходят в рейс еще  три  пассажирских  судна.
Представляете, что получится, если мы объявим, что одному  из  этих  судов
грозит гибель? Начнется паника,  миллионные  убытки.  Ни  одна  газета  не
рискнет напечатать что-либо подобное, и ни один  судовладелец  не  отложит
рейса. Так что,  Кейри,  идите  и  отдыхайте  со  спокойной  совестью.  За
оставшиеся несколько часов нам с вами не разгадать,  кем  заменили  Тихого
Спиро и на каком судне искать его преемника. - Инспектор устало  улыбнулся
и,  крепко  пожав  руку  репортеру,  сказал,  что,  если  поступят   более
убедительные сведения о Минотти, он обязательно сообщит их ему.
   Томас Кейри не стал слушать этих  заверений,  он  выбежал  из  участка.
Инспектор был, безусловно, прав: никто из судовладельцев не  отложит  рейс
своего судна. Все же он решил позвонить старику Чеверу и предупредить его.
Джейн говорила, что ее отец встает рано  и  работает  до  восьми  в  своем
кабинете в "холодном доме" на холме Ноб.
   Отъехав от дорожной полиции до первого автомата, он  остановил  машину.
После второго гудка ему ответил знакомый неприятный голос:
   - Хелло! Чевер.
   - Вас беспокоит Кейри. Томас Кейри. Репортер. Мы с вами знакомы, мистер
Чевер.
   - Какого дьявола вам надо от меня?  Вы,  надеюсь,  получили  письмо  от
Джейн?
   - Да, получил...
   - Чего же вам еще?
   - Извините, но я по другому поводу.
   - Что еще? Какие у вас могут быть еще поводы  для  разговора  со  мной?
Выкладывайте, да побыстрее.
   - Видите ли, сегодня ночью... - Ему показалось, что он слышит в  трубке
шуршащие шаги Джейн по мягкому ковру, он запнулся, прислушиваясь и тут  же
ухо резанул окрик:
   - Вы что, уснули? Говорите же, что там у вас, а не то я повешу трубку и
отключу телефон!
   - Извините. Дело в том...
   - Без вводных предложений!
   - Сегодня ночью...
   - Уже слышал!
   - ...полиция подняла на дороге умирающего человека...
   - А мне-то что за дело! Пусть их подбирает полиция!
   - Минутку. Сейчас вы поймете, что это  событие  имеет  непосредственное
отношение к вам, мистер Чевер. Человек, он уже умер, находился на службе у
Минотти.
   - Минотти?.. Какое, этот человек, которого я не знаю,  имеет  отношение
ко мне? - Тон мистера Чевера изменился, стал настороженнее. -  Ну,  ну,  я
слушаю вас. Что этот несчастный мог сообщить и так взволновать вас?
   - Этот человек должен был совершить диверсию на одном из лайнеров,  что
отходят в рейс  сегодня  после  двух  пополудни.  Он  отказался  пойти  на
преступление, и его за это убили. У  меня  есть  основания  полагать,  что
диверсия готовится...
   - Постойте, вы откуда говорите?
   - Из автомата.
   - Где этот автомат?
   - Недалеко от дорожной полиции.
   - У вас все еще "форд" выпуска сорок пятого года?
   - Семидесятого.
   - Тогда вы успеете через час прибыть в мой офис.
   - Я буду там через десять минут.
   - Через час. Не забывайте, что и мне надо добраться до конторы,  а  моя
машина не так быстроходна, как ваша. Ну, ну, не обижайтесь.  И  у  вас  со
временем будет "роллс-ройс". Подождите, не вешайте трубку. Надеюсь, вы  не
сообщали еще о происшествии в свою газетенку?
   - Пока нет.
   - Воздержитесь до нашей встречи, там  мы  решим,  стоит  ли  привлекать
внимание прессы. Так вы едете ко мне на своем испытанном "форде"?  Кстати,
дайте мне его номер, я распоряжусь, чтобы вам разрешили припарковаться  на
служебной  стоянке.  -  Теперь  из   трубки   доносился   совсем   мягкий,
доброжелательный голос. - До скорой встречи, мистер Кейри.
   Томас не положил трубку, он снова ясно услышал неповторимый ритм  шагов
Джейн и резкий, раздраженный голос ее отца:
   - Ну что еще тебе? У меня шел очень важный разговор, а ты  входишь  как
тень. Ты опять насчет своего путешествия? - Тут же раздались частые гудки.
   "Так она дома! Надо позвонить минут через пять, как только она вернется
к себе. А пока стоит позондировать почву у мисс Брук".
   У него был номер телефона секретарши Чевера,  не  так  давно  он  часто
звонил ей. Выезжая из дому, Джейн всегда говорила мисс Брук, куда едет,  а
затем звонила и сообщала номер телефона для передачи Тому.
   Узнав голос Томаса Кейри, мисс Брук спросила:
   - Что вам угодно?
   - Лиз, извините, где Джейн?
   - Во-первых, никогда больше не называйте меня по имени, мистер Кейри! -
Голос ее дрожал от возмущения. - И не пытайтесь разыскивать Джейн. Сколько
горьких минут вы доставили ей и мне, мистер Кейри!
   - Здесь какое-то недоразумение, Лиз... то есть мисс Брук. Скажите, ради
всего святого, действительно Джейн сегодня уезжает?
   - Да. Через несколько часов мы уезжаем.
   - И вы? Куда?
   - Да, и я с ней. Что касается того, куда мы едем,  то  сказать  вам  не
могу после всего, что произошло.
   - Клянусь...
   - Молчите! Зачем вы писали ей такие мерзкие письма?
   - Я? Письма? Какие письма? Наоборот, написала мне она...
   - Ни слова она вам не писала.  И  не  могла  писать.  Слишком  она  вас
презирает. Мне сюда не звоните. Я здесь больше не работаю.
   - Вы отплываете на "Глории"?
   - Возможно. Прощайте!
   Он тут же набрал номер телефона мисс Брук еще раз, по ему не  ответили.
В течение десяти минут он восемь раз звонил Джейн, и снова никто  не  брал
трубку. Пора было ехать в контору отца Джейн.
   Начался час пик. Сплошной поток машин издевательски медленно двигался к
центру города. Томас Кейри стоял возле своего  "форда",  стараясь  понять,
зачем Джейн заходила к отцу в кабинет. Что значили слова отца:  "Ты  опять
насчет своего путешествия?"? Может, она раздумала ехать  на  "Глории"  или
уточняла какие-то детали, связанные с путешествием? "Может, она  стремится
встретиться со мной?" - отчаянно подумал он.
   Над ухом загудел голос:
   - Хелло, Томми!
   Перед ним стоял  непомерно  худой  и  длинный  Марк  Финчер  из  отдела
городской хроники.
   - Хелло, Марк.
   - В редакцию?
   - Да нет.
   - Жаль. Мой "крайслер" внезапно скис. Пришлось оставить тут  за  углом,
на заправочной станции. Придется раздобывать новую карету.  Везу  в  номер
сенсационный материал о притонах Купера. Ты слышал что-нибудь  о  блошином
тотализаторе? Нет? Как мы еще мало знаем о  своем  городе!  Вон,  кажется,
такси. Нет, занят. Как жаль, что к нашей газете  еще  не  проложили  рукав
подземки.
   - Постой, Марк. - Томас Кейри посмотрел на часы. - Мне  отсюда  удобнее
добираться подземкой. Бери, Марк, мой "форд". Он  мне  не  понадобится  до
четырех. Не благодари. Это ты меня сильно выручаешь, избавляя  от  машины.
За полчаса в таком потоке мне не добраться до конторы Чевера.
   - Не переключаешься ли ты на морской  транспорт?  Ты  ведь  что-то  уже
писал о нем?
   - О забастовке моряков. Но сегодня я иду по личному делу.
   - Решил прокатиться в Европу?
   - Да нет, Марк...
   - Ну, ну, желаю удачи. Старик Чевер, говорят, не любит нашего брата.
   Марк Финчер уехал.
   До встречи с  Чевером  оставалось  тридцать  пять  минут.  Томас  Кейри
подумал, что можно не спеша дойти до  подземки,  благо  она  рядом.  Через
двенадцать минут поезд домчит его к небоскребу, где находится контора отца
Джейн. Еще пятнадцать минут уйдет на  преодоление  расстояния  от  станции
метро до дверей приемной, где восседает мисс Брук. За  эти  двадцать  семь
минут он сможет хорошенько обдумать и  решить,  как  себя  вести  с  отцом
Джейн.
   Кто-то толкнул его в левое плечо, затем в правое, потом  в  спину  -  и
людской поток, все убыстряясь, понес к станции подземки.
   В Барте электронный автомат выдал ему пластмассовый билет  с  магнитной
полоской и сдачу с пятидолларовой  бумажки.  За  тридцать  центов  он  мог
проехать десять километров. Только очутившись в вагоне, стиснутый со  всех
сторон, Кейри стал набрасывать в уме конспект своего разговора с  мистером
Чевером.
   "Я буду настаивать на отмене рейса.  Или,  по  крайней  мере,  добьюсь,
чтобы Джейн осталась... Но это же непорядочно! Даже подло. Пусть остальные
люди гибнут? Но что я могу сделать? Пусть уцелеет хотя бы Джейн. Это будет
моим гонораром за молчание. Если я подниму шум, мне не поверят.  Привлекут
к суду  "за  нанесение  ущерба".  А  судно  все  равно  уйдет.  Нет,  надо
добиваться, чтобы Джейн осталась. Я  объяснюсь  с  ней.  Мы  выясним,  кто
написал поддельные письма. И немедленно поженимся. Уедем...  -  Он  горько
усмехнулся: - А те, на "Глории", пусть все умрут? Нет, я  должен  добиться
отмены рейса". Так, полный  противоречий,  раздираемый  сомнениями,  Томас
Кейри вышел из подземки, обращая на себя внимание своим несчастным видом.
   В лифте он поднимался с целой ватагой галдящих молодых клерков и старым
негром. Тот дружелюбно улыбнулся ему. Негр вышел на двадцатом этаже. Томас
Кейри проехал до тридцатого и только тогда вспомнил, что и ему  надо  было
выйти на двадцатом и что с этим негром он уже сегодня ночью встречался  на
заправочной станции Арта.
   Когда он вошел в приемную президента пароходной компании, на месте мисс
Брук сидела другая секретарша - очень эффектная сероглазая блондинка.
   - Я - Кейри, - представился он. - Меня ждет мистер Чевер.
   Глаза у секретарши стали еще больше.
   - Томас Кейри? - произнесла она шепотом. - Вы?
   - Как видите. И почему вас так изумило мое появление? Разве  мисс  Брук
или сам шеф не поставили вас в известность, что я  должен  быть  в  девять
десять?
   Секретарша покраснела.
   - Так вы живы?
   - Как видите, мисс.
   - Меня зовут Эва О'Брайнен. Прежде я работала в транспортном отделе...
   - Скажите, мисс Эва  О'Брайнен,  ради  всего  святого,  могу  я  видеть
мистера Чевера? Дело очень важное. Очень!
   - Да, то есть нет. Извините. Он ехал сюда, к  себе,  вероятно,  надеясь
прибыть раньше вас, когда это произошло, и  он  решил,  что  ваша  встреча
никогда не состоится.
   - Что произошло? Скажите толком!  И  почему  наша  встреча  никогда  не
состоится? - Он ждал, и предчувствие до боли сжало его сердце.  -  Ну  что
случилось? Что?
   - Только сейчас, перед тем как вы вошли, мистер Чевер  передал  мне  из
своей машины, что будет только к вечеру.  Сейчас  он  едет  в  порт.  Ведь
сегодня отходит "Глория", на ней  уезжает  Джейн.  -  Секретарша  умолкла,
часто дыша.
   - Так  что  же  все-таки  сообщил  вам  мистер  Чевер  такое,  что  так
взволновало вас?
   - Он...  он  сказал,  что  на  вас  совершено  нападение.  Вашу  машину
изрешетили из пистолетов, а вас... Выходит, теперь другого кого-то  убили.
Мистер Чевер ехал на встречу с вами... и  когда  узнал  про  это  страшное
происшествие, то позвонил мне... Какой ужас!
   Томас Кейри прошептал:
   - Бедный Марк, - и в его живом воображении  возникла  не  раз  виденная
картина:  машина,  изрешеченная  пулями,  с  выбитыми  окнами,   скучающие
полицейские,  привыкшие  ко  всяким  ужасам  на  дорогах,  карета  "скорой
помощи", окровавленное тело на полотняных носилках... Сегодня вместо Марка
должен был лежать на них  он,  Томас  Кейри,  и  только  непостижимая  уму
случайность подставила вместо него другого...





   В фонаре  выгорел  весь  керосин.  Горшкову  еще  никогда  в  жизни  не
приходилось бывать в такой кромешной тьме. И без того тесный, сырой кубрик
показался матросу ящиком, в котором его швырнули в бушующее море. Страх  с
новой силой нахлынул на него. Он с минуту  стоял  в  ожидании  неизбежного
конца, вцепившись в бортик рвавшейся из рук койки. Но и опять он  нашел  в
себе силы попытаться заглянуть в "корень вещей".
   "Ну раз так приходится, -  думал  он,  -  осталось  одно  -  умереть  с
достоинством. Я моряк, а смерть  для  моряка  в  море  дело  обыкновенное.
Только пришла она очень рано ко мне. Я еще не пожил как следует. Ничего не
видал. А так мечтал поплавать по теплым морям, побывать  в  Австралии,  на
Цейлоне..."
   Во время этого предсмертного внутреннего монолога он почувствовал,  что
произошло какое-то благоприятное событие, что-то изменилось. Катер так  же
бросало, как на гигантских качелях, - вверх,  вниз,  вверх,  вниз,  но  не
стало мучительных рывков бортовой  качки.  Сначала  Алексей  подумал,  что
наконец-то моторист Петрас Авижус запустил свои моторы и катер двинулся на
волну.
   Словно в отместку катер стремительно взлетел, а затем покатился вниз по
крутому склону волны. Горшков присел на корточки  и  заскользил  к  столу;
ухватившись за ножку, ждал, пока прекратится этот  полет.  Наконец  палуба
выровнялась и, накренившись к корме, устремилась вверх.
   Горшков ощупью  пробрался  к  своей  кровати,  на  которой  лежали  его
полушубок и шапка. Шапки не нашел, а полушубок нащупал у стенки  вместе  с
мокрой подушкой. Надевая мягкую  овчину,  он  только  теперь  почувствовал
стылую дрожь: он весь промок, а зубы отбивали частую дробь.  Запахнувшись,
Алексей стоял, блаженно ощущая, как тепло от спины идет  к  рукам,  груди,
ногам. Неожиданно он обнаружил и шапку - она плавала в  воде  под  ногами.
Подержав ее  в  руках  и  убедившись,  что  шапка  промокла  насквозь,  он
зашвырнул ее на койку. Подняв воротник, шагнул к трапу: больше он  не  мог
оставаться в этой могильной сырости и темноте. Он поднимется к старшине  и
отговорит его от безумного  шага.  Катер  теперь  хорошо  отыгрывается  на
волне. Ветер стихает. Нельзя плыть к берегу на пробковых матрасах.
   С трудом переборов силу ветра, Алексей  открыл  дверцы  кубрика.  Затем
упал грудью на комингс и, срываясь со ступенек трапа, медленно  выполз  на
палубу. Ветер прижал его к небольшой надстройке над кубриком, ворвался под
полушубок, стаскивая его с плеч. Горшков  уцепился  за  поручни,  покрытые
корочкой льда, по льду на палубе скользили подошвы сапог.  Волны  поразили
его своей высотой. Они показались  ему  заснеженными  сопками,  пришедшими
вдруг  в  движение,  и  все  они  катились  к  их  крохотному   суденышку.
Подгоняемый ветром, катер убегал от них, увертывался,  перепрыгивал  через
водяные пропасти, стремясь куда-то в белесую  мглу.  Низко  летели  черные
облака, в разрывах между ними мелькало зеленоватое небо с яркими звездами.
Все это Горшков сразу схватил взглядом и запомнил на  всю  жизнь.  Как  ни
страшно выглядел океан, как ни сильно бушевал ветер, все же на  палубе  он
почувствовал  себя  лучше,  увереннее.  Здесь  можно  было  бросить  вызов
природе, помериться силами с нею.
   Прежде чем осилить несколько шагов вдоль борта к рубке, он заметил, что
от буксирной скобы в воду уходит тонкий стальной трос.
   "Не выбрали", - решил он и попробовал потянуть за него. Собственно, это
его обязанность - смотреть за концами, не допускать, чтобы они свешивались
за борт, ведь такой трос может  намотаться  на  винты.  И  что,  если  уже
намотался и потому молчат машины? Конец не поддавался.
   "Винты заклиниваются, а  я  дрыхну.  Тоже  мне  старшина!  Пожалел,  не
разбудил вовремя. Боится, что меня смоет за борт. Как бы самого не  смыло!
А вдруг смыло, пока я там катался по темному кубрику?"
   Рывком отворил двери в рубку.  Ветер  подтолкнул  его,  и  он  уткнулся
головой в широкую спину старшины, стоявшего за штурвалом.
   - Закрывай! - рявкнул старшина Асхатов, не оборачиваясь. Когда  Горшков
закрыл двери, сказал уже тише, словно оправдываясь: - Меня и так  насквозь
просифонило.
   - Вы почему не разбудили? - спросил Горшков с обидой в голосе.
   - Пожалел. Не дай бог, думаю, еще сильнее  расхворается.  Да  и  делать
тебе здесь нечего было.
   - Как нечего? В рейс пошли, а мне нечего делать?
   Асхатов усмехнулся:
   - Рейс, говоришь? Ерунда, брат, получилась, а не рейс. Надо было  всего
метров на сто отойти к пирсу, подальше от парохода. Наваливаться  он  стал
на нас  кормой.  Растяпы,  поставили  раком  суденышко!  И  вот  на  тебе,
перешли...
   - Что, ветром подхватило?
   - Если бы ветром. Прямо стена ударила с  гор,  упала.  Со  снегом.  Все
закрыло. Опомниться не успели, как в пролив вынесло.
   - В проливе - это ничего...
   - Ничего, говоришь? Из пролива часа два как выволокло. Ты что, по волне
не видишь, что мы в Тихом? От гребня до гребня метров  сто  пятьдесят.  Во
дает так дает! Ну и спать ты здоров,  Алеха!  Впервые  человека  встречаю,
чтобы дрыхнул в такую штормягу.
   - Да я бы и не проснулся, если бы из койки не вылетел...  Мне  снилось,
что я на ринге...
   - Где?
   - Да на ринге.
   - Бокс?
   - Дрался с Мохаммедом Али.
   - С кем? С кем?
   - С чемпионом мира.
   - Ну и как?
   - Послал в нокдаун.
   - Он тебя?
   - Я его... Прямым в челюсть - и тут же сам полетел...
   - Понятно. Не хватайся за штурвал, держись за поручень.
   - Бросает.
   - А ты не дрейфь.
   - Я и не дрейфлю. - Горшков посмотрел на компас в нактоузе. Картушка не
светилась. Тлел голубоватым светом только фосфорический кончик стрелки. Но
сейчас по этой светящейся  полоске  нельзя  было  определить,  куда  несет
катер: полоска металась из стороны в сторону. -  У  вас  здесь  потише,  -
сказал Горшков, - не так грохочет, и посветлее. В кубрике прямо страшно: и
свист,  и  вой,  и  темнота.  Мне  сто  раз  казалось,  что   мы   вот-вот
перевернемся.
   - Ты больше об этом думай, веселей будет.
   - Какое там веселье, товарищ старшина!
   - Ну  и  паниковать  нечего.  Обыкновенный  штормяга,  и  наш  старичок
поныривает, как утка в озере. Его, Алексей,  потопить  нелегко.  Для  этой
цели надо просто невероятный тайфунище, когда дома срывает с фундамента  и
деревья с корнем выдергивает. Да таких ураганов  у  нас,  слава  богу,  не
бывает. Сейчас баллов  одиннадцать,  не  больше.  Вот  когда  я  ходил  на
спасателе в Восточно-Китайском море...
   Они оба умолкли, ожидая с замиранием сердца,  поднимется  ли  катер  на
новый гребень. Но тот легко взлетел  на  волну  и,  помедлив  на  вершине,
вздрогнув, понесся вниз.
   - Как на салазках!  -  сказал  Горшков,  почти  совсем  оправившись  от
страхов,  пережитых  в  кубрике.  Здесь,  рядом  со  старшиной,   привычно
крутившим  штурвал,  хотя  и  было  тоже  страшновато,  да  уже  не   так.
Присутствие старшины вселяло уверенность, что все обойдется хорошо,  да  и
стыдно было рядом с ним выказать трусость.
   Горшковым вдруг овладела жажда деятельности, он вспомнил про замеченный
им за кормой трос, и ему захотелось пойти  и  немедленно  выбрать  его  на
палубу.
   - Я пойду, - сказал он.
   - Куда?
   - Трос надо вытянуть. Волной смахнуло за борт.
   - Что? Что? - Старшина засмеялся.
   Горшков обиделся и повернулся было к двери.
   - Стой, чудак! Ведь это трос плавучего якоря.
   - Якоря?
   - Ну конечно. Сам же матрас подавал. Мы с Петрасом  соорудили.  Это  он
надоумил, Петрас! - крикнул старшина в переговорную трубку.  -  Как  дела?
Качаешь? Ну качай, качай, брат. - Сказал Горшкову: - Воду откачивает. Эх и
парень этот Петрас...
   Катер догнал снежный заряд. Стекло заволокло черной пеленой,  казалось,
суденышко остановилось на крутом скате и вот-вот опрокинется.
   Старшина крикнул:
   - Здорово держит!
   - Кто?
   - Да якорь! Сейчас мы с волной идем. Старик руля слушаться стал.  А  то
все лагом да лагом норовил. Вот тогда  риск  был...  Якорь  -  это,  брат,
изобретение! Ну что ты на мою руку налег?
   - Я-то подумал, ух ты, самому теперь смешно, что вы плот сооружаете!
   - Ну и дурак! Плот променять на такой кораблище? Да ты что?
   - Сам не знаю, почему подумал.
   - Бывает. В такой обстановке и не то поблазнится.
   - Из матрасов, говорите? Из пробки?
   - Ну да. В сетку тральную затолкали, для груза железо у  Пети  нашлось.
Сейчас мы, брат, хоть в кругосветку!
   - Куда? Куда?
   - Ну так говорят, когда на  борту  полный  порядок.  Держись!  Ты  ноги
пошире расставь. Ну вот, опять в горку поперли...
   - Куда? Куда?
   - Не  кудахтай!  Шторм,  говорю,  выдыхается.  Такие  штормяги  недолго
лютуют. Кажется, не так уже воет, и зарядов меньше. В  зарядах  его  самая
шальная сила... Ты о чем спрашиваешь?
   - Трос... Трос от якоря не лопнет?
   - Еще не хватало! Ты что, не знаешь, что трос  капроновый,  новый?  Вот
разве траловая сетка не выдержит. Тогда еще что-нибудь  придумаем.  Петрас
сообразит. Слышишь, это он ручную помпу качает... Да, будто потише  ветер.
- Асхатов, стараясь ободрить матроса, и сам начинал верить, что буря скоро
пролетит, хотя знал, что в это время года жестокие шторма свирепствуют  по
неделе и больше. - К утру утихнет. Сколько сейчас на твоих?
   Горшков долго вглядывался в циферблат своих часов, так и не  разглядев,
сколько они показывают, сказал:
   - Что-то не пойму. Может, остановились? Вода попала.
   - Не мучайся. Сейчас  без  пяти  три.  Надо  и  тебе  завести  часы  со
светящимися стрелками и с гидроизоляцией. Еще пару вахт отстоим,  Алексей,
и развиднеется, и все пойдет, как надо. И  надо  же  такому  случиться!  -
Старшина убеждал больше себя, чем Горшкова, ему хотелось доказать, что  не
по его вине их вынесло в океан, что он тут совершенно ни при чем.  -  Хотя
служба погоды и предупреждала, да кто  мог  подумать,  что  налетит  такая
силища, что из бухты, как щепку, вынесет. Может, кто скажет, что надо было
стоять на старом месте? Тогда бы нас эта "Онега" раздавила, прижала  бы  к
пирсу - и капут. Нет, убираться оттуда следовало, только  пораньше.  Надо,
Алеха, как ты говоришь, смотреть в  корень.  Это  особенно  нам,  морякам,
следует всегда учитывать... Держи хвост морковкой!
   Налетел снеговой заряд. Казалось, вихрь,  торжествующе  воя  и  свистя,
поднял в воздух и понес катер. В какие-то невидимые щели  хлынул  холодный
воздух со снегом. Снежный вихрь скоро пролетел. В мокром  стекле  блеснули
звезды. Где-то сбоку светила луна, окрашивая кипящий океан в медно-красные
тона.
   В рубке послышался тревожный усталый голос:
   - КР-16! КР-16! Вы меня слышите? Отвечайте! Прием...
   - Нас вызывают! - обрадованно воскликнул Горшков.  -  Да  отвечайте  же
ему, товарищ старшина! Скорее отвечайте!
   - Не работает у нас передатчик. Помнишь,  он  и  так  барахлил.  Я  уже
заявку дал на замену. Сейчас новые рации получили. У нас старенькая, эпохи
второй  мировой,  Вот  немного  утихнет,   поковыряюсь.   Может,   удастся
наладить...
   - КР-16! Отвечайте! Прием...
   Старшина со свистом набрал в легкие воздуха.
   -  Пашка  Крутиков  весь  извелся  у  рации.  Всю  ночь  нас  вызывает.
Тревожатся все: чепе на базе. И командир отряда Чуваев, и капитан  второго
ранга Булыгин, и замполит Иваньков - все сейчас в радиорубке. Всех  мы  на
ноги подняли. Уже наверняка командующий флотом знает и приказал миноносцам
выйти на поиск, да разве найдешь нас в  такой  буче?  Я  знаю,  брат,  как
трудно находить в шторм суда, даже когда локаторы и радиостанция работают,
а мы как немтыри. Наделали там переполоху. Нам-то хоть бы  что.  Попали  в
стихийное бедствие. Отштормуем - и дома, а  начальству  -  накрутка.  Нет,
Алексей, не хотелось бы мне подниматься в званиях...
   - Совсем развиднелось. Неужели утро?
   - Луна выглянула. Полнолуние. Тоже факт немаловажный для шторма.  Луна,
Алексей, погодой  управляет.  В  полнолуние  -  самые  бури.  -  Помолчав,
спросил: - Слышишь?
   - Что?
   - Да Петрас помпу качает! В кубрике много  воды?  Я  был,  не  заметил,
чтобы много было.
   - Чуть выше настила. - Сказав это, Горшков только сейчас  почувствовал,
что у него мокрые ноги и они сильно замерзли.
   - Это хорошо. Не протекает старик. Что попало к нам, так это сверху, от
волны. А якорек-то наш отлично держит. Как до этого болтало,  жуть  берет,
как вспомню. Как мы оверкиль не  сыграли  -  ума  не  приложу.  Хотя,  как
видишь, наша посудина редких мореходных качеств. Сейчас мы лучше держимся,
чем под моторами.
   - Разве включали?
   - Поначалу, когда думал, что удержимся против ветра в бухте,  и  еще  с
полчаса в  проливе  бензин  жгли,  потом  я  остановил.  Горючее  нам  еще
понадобится, его всего  полбака  осталось,  не  больше.  Может,  в  гавань
какую-нибудь  придется  зайти,  к  берегу  пристать.  Вот  это,  Алеха,  и
называется - смотреть в корень. Одним словом, стратегия. Ты что заплясал?
   - Ноги окоченели.
   -  Правильно,  пляши.  Наверное,  полные  сапоги  воды   набрал?   Сядь
переобуйся, портянки выжми, и сразу станет теплее.
   - Правильно, Ришат Ахметович, я сейчас, вот только пройдет волна. -  Он
сел на пол и стал поспешно снимать сапог.
   Старшина, посмотрев  на  него,  усмехнулся.  На  берегу  или  в  другой
обстановке старшина не преминул бы  сделать  замечание  матросу:  "Что  за
гражданка? Ришатом Ахметовичем я тебе стану, когда оба  отслужим".  Теперь
же  такое  обращение  он  воспринял  как  должное:  он  старше,   опытнее,
как-никак, командир корабля, и неплохо, если подчиненные  будут  соблюдать
субординацию.
   - Переобулся?
   - Да, только ногам стало еще холоднее.
   - Так всегда поначалу. Скоро согреются. Подержи-ка штурвал, я закурю.
   Взяв в руки штурвал, Горшков ощутил странную дрожь в руках. Океан опять
показался ему страшным, непоборимым, а их суденышко -  жалкой  скорлупкой,
которая непонятно почему все еще держится на плаву.
   Асхатов, чертыхаясь, возился рядом,  задевая  его  локтями.  Как  он  и
ожидал, сигареты подмокли. Мокрую пачку он переложил из  кармана  брюк  за
пазуху - пусть подсохнут. Спросил без надежды в голосе:
   - У тебя, случаем, нету?
   - Конечно есть. В левом кармане.
   - Ну силен! Не курит, а запас имеет!
   - Это Петрасовы. Он оставил у меня на койке.
   - Ишь ты, в  резиновом  кисете.  Ну  молодчага!  -  Было  неясно,  кого
старшина хвалил: Горшкова или моториста.
   Крохотная рубка наполнилась табачным дымом, и если бы не  стремительная
качка и не вой ураганного ветра, то совсем было бы как  прежде,  во  время
небольших переходов вдоль берегов Шикотана, когда они доставляли по маякам
и постам консервы, муку, масло, соль и  другие  необходимые  продукты  для
живших там моряков и их семей.
   - Чуть право! - сказал старшина. - Так держать! Сейчас нас поддаст.
   Катер взлетел, став почти на корму. Ветром его сильно толкнуло  вперед,
и сразу ощутился резкий рывок троса плавучего якоря.
   Волна стряхнула катер со своего гребня и умчалась во тьму;  снова  небо
заволокли непроницаемые тучи, по крыше рубки застучала ледяная крупа.
   Минут пять они молчали, прислушиваясь к разноголосице бури,  в  надежде
уловить признаки усталости стихии, потом Асхатов сказал:
   - Интересно, велик ли у нас дрейф? Все-таки наш якорь  сильно  тормозит
ход. Хотя надо учитывать и течение, тут оно идет к  юго-востоку.  Так  что
миль до десяти выгребаем, не меньше.
   Горшков плохо видел и почти не слышал старшину,  улавливая  только  его
спокойный тон.
   Вой ветра и шуршанье снежной крупы по крыше и стенкам рубки поутихли.
   - Что вы говорите? Не слышу!
   - Думаю я, Алексей, что ход у нас приличный, несмотря на якорь. К  утру
отнесет миль на семьдесят. Все это пустяки. - Помолчав, он продолжал: -  В
океане плавать и шторма не нюхать - так не бывает, Алексей.  Я  вот  не  в
такие передряги попадал, когда плавал  на  спасателе.  Знаешь,  какой  это
корабль? Крепость, сила, электроника, и то жуть брала. На такой  шторм  мы
смотрели как на легкий бриз... Ну не совсем как на  бриз,  а  особенно  не
переживали. Давай управленье. Есть! Вахту принял... Ты, Алексей, настоящий
моряк, вел наш катерок как по струнке. - Он изо всех сил старался ободрить
матроса, да и себя также: в такие ураганы не часто попадал и спасатель.
   Горшков  сделал  попытку  мужественно  улыбнуться.  Улыбка   получилась
жалкой, вымученной, старшина в темноте не заметил ее.





   Томас Кейри остановился, скованный страхом: в безлюдном коридоре быстро
шли два смуглых человека в надвинутых на глаза  шляпах,  они  смотрели  на
него черными, жгучими глазами. Подходя, зловеще замедлили шаги. "Сейчас  -
конец. У того, справа, под пиджаком  пистолет",  -  подумал  Томас  Кейри,
прижимаясь спиной к стене. Двое в шляпах  быстро  проскользнули  мимо.  Он
смотрел им вслед, не веря еще, что все обошлось. Затем  кинулся  к  лифту.
Негр-лифтер с опаской посмотрел на него, спросив с явным испугом:
   - Вам вниз, сэр?
   - Вниз! Вниз! - срывающимся голосом прошептал Томас Кейри.  Взгляд  его
упал на зеркало в стенке лифта. Оттуда на  него  глядело  бледное  лицо  с
испуганными  глазами,  волосы  свисали  на  лоб,  на  щеках   поблескивала
рыжеватая щетина. Поправив волосы, он сказал лифтеру извиняющимся тоном: -
Не успел побриться. Такая выдалась ночь.
   - Да, сэр... Пожалуйста, сэр... Выходите, сэр...
   Томас Кейри вышел из лифта, и за спиной у него раздался глубокий  вздох
облегчения.
   "Надо взять себя в руки. Так нельзя, черт возьми.  Ну  чего  я  раскис?
Возможно,  вот  сейчас..."  Послышались  торопливые  шаги.  Подметки,  как
кастаньеты, ритмично стучали по мраморному полу. Он ждал, похолодев. И  на
этот раз кто-то в сером костюме только обошел его в дверях.
   На тротуарах не было ни души. Разномастные  машины  с  легким  урчаньем
двигались в сторону Золотых  Ворот.  Человек  в  сером,  перегнавший  его,
кинулся к стоянке машин и словно провалился сквозь асфальт. Томас Кейри  с
минуту стоял в портале из красного гнейса на виду  у  бесконечного  потока
автомобилей, невольно чуть вдавив голову в плечи. Вскоре он уже не боялся,
что в одно из  опущенных  окон  кабины  выглянет  черное  дуло  пистолета.
Гангстеры, которым поручили убить его, по всей вероятности, еще  не  знают
про свою ошибку. Вряд ли к ним успел поступить новый заказ отправить его к
праотцам. Не так просто  найти  его  в  огромном  городе.  Нет,  он  может
действовать спокойно. Теперь, после убийства Финчера, у него не оставалось
сомнений, что обреченное судно - это "Глория". Надо убедить  его  капитана
отложить рейс. Спасти Джейн! Томас Кейри стал искать глазами такси.  Сошел
на тротуар. На стоянке служебных машин он заметил  знакомый  "понтиак":  в
боковом приспущенном окне сидел бульдог, в дневном свете собака  выглядела
еще печальнее, скорбь по какой-то утрате так и сквозила из каждой  складки
ее морщинистой морды.
   Проходили только занятые такси. Надо было идти к  автобусной  остановке
или в Барт.
   - Что вы задумались, молодой человек? - Возле него стоял старый негр  -
хозяин "понтиака".
   Томас Кейри поздоровался.
   - Вы что, ищете свой "форд"? Я что-то тоже  не  вижу  его  среди  этого
скопища машин.
   - Моего "форда" уже нет.
   - Авария?
   - Нет, хуже. На нем поехал мой приятель и погиб.
   - Печально.
   - У него осталось двое детей.
   - Еще печальнее.  Ну  а  сейчас,  судя  по  вашему  взгляду,  вы  ищете
таксомотор?
   - Да... мистер...
   - Гордон. Стенли Гордон, профессор.
   Томас Кейри назвал себя.
   - Рад познакомиться, молодой человек, а также оказать вам услугу.  Если
вы не против, то мы с Кингом доставим вас в вашу редакцию.
   - Мне надо в порт. Очень  надо.  Оттого,  приеду  ли  я  туда  вовремя,
зависит жизнь многих, очень многих...
   - Так серьезно?
   - Очень серьезно, мистер Гордон!
   - Тогда не будем медлить. Кстати, нам с  Кингом  тоже  следует  быть  в
порту. Мы сегодня отплываем, в 14:40. Едем в Гонолулу...
   - На "Глории"?
   -  Да,  но  почему  вы  так  изумлены?  "Глория"  -  прекрасное  судно.
Пожалуйста, садитесь. Кинг, будь вежлив с нашим гостем и не рычи.
   Несколько минут они ехали в полном молчании.  Томас  Кейри  не  решался
посвящать незнакомого человека, да к тому  же  еще  пассажира  лайнера,  в
свою, как ему вдруг показалось сомнительную, догадку о предстоящей  гибели
судна.
   Профессор вежливо ждал.  Наконец  он  сказал,  сосредоточенно  глядя  в
ветровое стекло:
   - Я всю жизнь преподавал английскую  литературу.  Моя  специальность  -
Шекспир и его время. Все это заполняло мою жизнь. Я боялся  оторваться  от
книг, рукописей, потому никуда не  отлучался  из  своего  университетского
городка, не считая нескольких поездок в Англию. Современный мир  оставался
за окнами моего кабинета. События, потрясавшие  планету,  докатывались  ко
мне слабым эхом. Я настолько привык жить человеком другой  эпохи,  что  не
приобретал ни телевизора, ни транзисторов. Только вот машина, да и то  как
средство оградить себя от вторжения ненужной мне информации. Полгода назад
я вышел на пенсию и осознал  свои  заблуждения,  видимо  не  все  еще,  но
достаточно, чтобы взглянуть на окружающее другими глазами.  Сегодня  ночью
мы с Кингом возвращались из Мексики. Я мало сплю - три-четыре часа. Дороги
помогают мне нагонять  упущенное  и,  как  ни  странно,  позволяют  глубже
вникать в эпоху Шекспира, понять его время... -  Он  вздохнул  и  виновато
улыбнулся. - С тех пор как я оставил свое добровольное  затворничество,  -
продолжил свой рассказ профессор,  -  я  не  устаю  поражаться  тому,  как
современность близка истории. Психология человека, а следовательно, и  его
поведение остались  фактически  без  изменений,  несмотря  на  все  чудеса
техники, науки, приведшие к таким фантастическим явлениям, как  полеты  на
Луну. Прежние рычаги и поныне движут поступками людей, и главные из них  -
деньги,  слава,  любовь...  Пожалуй,   только   расширение   коммуникаций,
возможность почти мгновенных перемещений по  лицу  планеты  все  убыстряют
темп жизни, вовлекают в человеческие трагедии миллионы  и  даже  миллиарды
людей. Это стремительное течение захватило и нас с Кингом.  Мы  собираемся
совершить длительное морское путешествие. - Он помолчал. Потом спросил:  -
Если я вас правильно понял, вы не одобряете этот наш шаг? В вашем  вопросе
мне послышалась тревога и даже угроза?
   Поток машин замер у светофора.
   Томас Кейри решился:
   - Сегодня ночью, после того как вы покинули заправочную  станцию  моего
друга Рида, я принял исповедь умирающего мафиози.
   Он стал рассказывать, ничего не утаивая. Даже сознался, что на "Глории"
отплывает его девушка.
   "Понтиак"  плыл  в  автомобильном  потоке  по  крутой  улице  к  порту.
Открылась  панорама  залива  с   множеством   судов,   яхт,   катеров   на
нежно-голубом фоне воды и неба.
   Томас рассказал о разговоре с Тимоти Чевером, о гибели Марка Финчера  и
спросил:
   - Теперь вам понятна моя тревога?
   - О да! Вполне! Вы действуете как персонаж шекспировской пьесы. В ваших
поступках есть логика, и они раскрывают перспективу развития трагедии. Ах,
если бы на моем месте находился бессмертный Вильям!
   - Вы имеете в виду Шекспира?
   - Именно его. Я уверен, что на этом материале Шекспир создал  бы  новый
шедевр. Вы только вникните в смысл набросанного вами сценария пьесы!
   - Если бы это был только сценарий...
   Профессор продолжал, не обратив внимания на его реплику:
   - Здесь все атрибуты для развертывания  подлинной  трагедии.  Пока  нам
известна только завязка в классическом  духе:  дочь  властителя  и  бедный
горожанин  любят  друг  друга.  Злые  силы  в  лице  деспота  отца  ссорят
влюбленных с помощью поддельных писем. Это же классика! Затем личность  из
преступного мира умирает, приоткрывая  ужасную  тайну.  Смерть  случайного
лица ради спасения  другого.  Банально?  Но  в  такой  интерпретации  тема
приобретает новое звучание. Дальше появляется гигантское судно с  тысячами
людей на борту. Подобного еще  не  было  в  сценическом  искусстве.  Судно
должно погибнуть.  Зачем,  спросите  вы?  Вот  тут-то  и  надо  пошевелить
мозгами.  Здесь  ключ  ко  всему.  Следует  вникнуть  в  историю  создания
капиталов отца девочки, заглянуть в его  приходо-расходные  книги.  Видно,
дела папаши не так блестящи, как фасад его офиса-небоскреба. Все это мы  с
вами увидим,  и  можете  мне  поверить,  остальные  акты  пьесы  получатся
нисколько не хуже первого. Открывается бездна  возможностей.  Какие  могут
прозвучать монологи! Какие создадутся мизансцены!
   Томас Кейри подумал: "Или старик того, или он  действительно  засиделся
наедине с Шекспиром". Вслух же сказал:
   - Мне бы не хотелось стать действующим лицом трагедии, которую  вы  так
мастерски  срежиссировали.  Однако  все  это  не  плод  моего  творческого
воображения, а реальная опасность. Два человека уже погибли, и  следующими
жертвами могут оказаться все, кто поплывет на судне.
   - Значит, и меня может постигнуть подобная участь. -  Профессор  сказал
это ровным, спокойным голосом. - Все же я не останусь на берегу. Впервые в
моей пресной жизни может случиться нечто  необычайное.  Подумайте,  мистер
Кейри! Разве я могу, разве я вправе перед богом и  перед  людьми  сбежать,
оставить других в опасности? Вы  скажете:  оставшись,  я  ничем  не  смогу
помочь? Пусть так! Но вы забываете о моральном факторе. Такие поступки  не
проходят бесследно. О них узнают. Их помнят.  Им  подражают.  Примите  мою
благодарность, мистер Кейри. Теперь наше путешествие с Кингом  приобретает
особый  смысл.  Но  прошу  вас,   не   делайте   преждевременных   выводов
относительно моего психического здоровья! Пусть вас не  смущают  некоторые
кажущиеся  странности  в  моем  поведении.  Это  только   свойства   моего
характера. Вы можете к ним привыкнуть, как привык к ним и я сам. Я все еще
переживаю чувство обретенной свободы и, видимо, делаю что-то не  так,  как
принято в вашем  рациональном  мире.  Не  обращайте  на  это  внимания,  а
располагайте мной, мистер Кейри. -  Он  улыбнулся.  -  Тем  более  что  вы
доверились мне и вам потребуется моя помощь, и мне кажется, я предвижу ход
событий, которые произойдут и здесь, на судне, и там, - он махнул рукой, -
на суше. Пока в общих чертах, конечно.  Действие  должно  развиваться  вне
зависимости от ваших и моих усилий. Фатальная линия усилится. Я согласен с
выводами инспектора дорожной полиции. Ход событий наметился в первом  акте
и будет развиваться по блестящей логике шекспировской драматургии. Как  бы
мы с вами ни вмешивались, все пойдет по заранее определенному руслу.
   - Кем? Кто определил это русло?
   - Хотите - назовите это обстоятельствами, или  судьбой,  или  условиями
нашей жизни, законами, или беззаконием. Меня в данном случае  занимает  не
это. Я думаю о своем месте в этой "пьесе". Оно незначительно. Как  бы  мне
хотелось сыграть вашу роль,  сбросив  с  плеч  лет  тридцать  пять!  -  Он
вздохнул.  -  Придется  ограничиться   эпизодической   ролью:   произнести
несколько реплик, присутствовать в финале.  Не  больше...  Знаете,  мистер
Кейри, я смотрю на этот поток машин и невольно сравниваю его с современной
жизнью и с тем положением, в котором мы с вами  можем  оказаться.  Нам  не
вырваться из потока, пока он не приведет нас к заливу. Не так ли?
   - Не могу согласиться. Я часто езжу по этому маршруту и даже в часы пик
сворачиваю в боковые  улицы.  Просил  бы  вас,  мистер  Гордон,  и  сейчас
свернуть в китайский квартал, через него мы быстрее достигнем цели, к тому
же я должен позвонить в редакцию.
   - С  удовольствием  выполню  вашу  просьбу,  но  думаю,  что  процессы,
происходящие в потоке, не зависят от скорости его движения.
   Томас Кейри пожал плечами. Его все больше и больше начинала  раздражать
странная и многословная философия профессора.
   Мистер Гордон стал молча  выбираться  из  потока,  выказывая  при  этом
недюжинные водительские навыки.
   Они въехали в узкую улицу и, будто  в  мгновение  ока  переплыв  океан,
очутились в Шанхае или Сингапуре. Здесь все было китайское -  архитектура,
своеобразный говор, шумы, запахи. По фронтонам домов  тянулись  вывески  с
загадочными для европейца иероглифами, свисали гигантские цветочные  кисти
из разноцветной бумаги.
   Томас Кейри сказал:
   - Вот  за  тем  самоваром,  что  свистит,  как  древний  паровоз,  есть
небольшая площадка для машин, в эту пору на ней может  оказаться  место  и
для нас.
   Действительно, на  крохотной  площадке  стояли  только  две  машины,  и
"понтиак" занял все остальное пространство.
   - Здесь стоянка - пять долларов в час, - сказал  репортер,  вылезая  из
машины, - но я заплачу.
   - Действуйте, мистер Кейри. Об оплате не беспокойтесь. Можем  заплатить
и мы с Кингом, можете и вы.
   - Нет, я! Плачу я! - крикнул Томас  Кейри,  исчезая  в  темном  дверном
проеме.
   Вернулся он через тридцать  минут  и,  не  скрывая  огорчения,  влез  в
машину.
   - В порт? - спросил профессор.
   - Ну конечно. Больше некуда. Здесь надо ехать до конца квартала,  затем
сворачивать к заливу.
   Когда они миновали китайский район, Томас Кейри спохватился:
   - Я не заплатил за стоянку!
   - Не беспокойтесь. Очень вежливый китаец уже взял с нас шесть долларов.
   - За тридцать пять минут?
   -  Да,  но  он  сказал,  что  наша  машина  вдвое  превосходит  обычные
автомобили. Очень славный китаец. Пожелал нам благополучия в течение всего
года. Это ли не стоит лишних трех долларов?
   - Жаль, у нас нет времени, я бы ему тоже кое-чего пожелал.  Деньги  эти
плачу я. Вот, пожалуйста, десять долларов.
   - У нас с Кингом нет сдачи. Будет за вами.
   - Ну хорошо. Сворачивайте вправо...  Ну  а  все  мои  разговоры  прошли
впустую. Я звонил своему главному редактору. Получил нагоняй  за  то,  что
пытаюсь всучить газете сомнительную сенсацию.
   - Все как должно быть. Ну а остальное время?
   - Пытался разыскать Джейн. Ничего  не  смог  добиться.  Чевер  поставил
непроницаемые заслоны. И что любопытно: мисс Брук  настырно  допытывалась,
откуда я звоню.
   - Надеюсь, вы не сообщили?
   - Конечно нет.
   - Не поставил ли вам этот джентльмен заслоны и на своем судне? Вот что,
мистер Кейри: не показывайте в порту своей репортерской карточки.  Вы  мой
провожатый.
   - Вполне резонно. Благодарю вас, мистер Гордон, за хорошую мысль. Я так
устал, что могу натворить массу глупостей.
   - Постарайтесь не делать их совсем. - Томас Кейри устало улыбнулся.
   - Постараюсь. Да! Но тогда  как  я  пробьюсь  к  капитану,  если  я  не
репортер?
   - Я проведу вас.
   - Вы?
   - Да, я.  Мы  с  Дэвидом  Смитом  старые  знакомые.  Лечились  в  одном
санатории в Скалистых горах. В этом  одна  из  причин,  что  мы  с  Кингом
выбрали "Глорию".
   - Ну тогда другое дело.
   Они въехали на площадь перед морским вокзалом, заставленную  множеством
машин различных марок. Регулировщик, осведомившись, на каком из судов  они
отъезжают, показал им стоянку для пассажиров "Глории".
   Выйдя из машины, профессор с минуту  рассматривал  морской  вокзал.  От
одного из причалов буксиры  оттягивали  гигантское  пассажирское  судно  -
голубое,  с   золотой   лентой   вдоль   всего   борта.   Судно   казалось
неповоротливым, беспомощным,  неспособным  двигаться  самостоятельно,  без
помощи крохотных буксиров.
   - Грандиозно! - сказал профессор. - Я еще ни разу  не  был  на  морском
вокзале. Наблюдал только издали. С горы все это казалось легким,  изящным,
но это же именно грандиозно. Я думаю, что и на  Вильяма  Шекспира  вокзал,
суда, машины, эта толпа, электрические тележки с чемоданами  произвели  бы
сильное впечатление.
   - Что? Шекспир? При чем здесь Шекспир? - буркнул  Томас  Кейри  не  без
раздражения, глядя на борт "Глории", возвышавшийся над эстакадой  вокзала.
- Прошу извинить. Действительно, великий человек был бы, видимо, потрясен,
если бы увидел все это впервые. Но, извините, нам надо спешить, по крайней
мере мне, мистер Гордон.
   - Мне также. - Профессор захлопнул  дверцы  машины.  -  Идемте,  мистер
Кейри.
   К ним вразвалку подошел широкоплечий человек в белой униформе.
   - Вы на "Глорию"? - осведомился он. - Если на нее, то давайте  чемоданы
и что там еще, я сейчас подгоню автокар.
   Профессор, поблагодарив, сказал, что вещи уже отправил на судно.
   - А молодой человек?
   - Я провожатый.
   - Ну и собака, конечно, с вами, док?
   - Собака моя.
   - Отличный песик. Скажите, док, сколько ей лет?
   - Десять.
   - Не может быть! По виду ей полных семьдесят. Так, значит, она  едет  с
вами?
   - Да, со мной. У нее также есть билет.
   - Собачий люкс?
   - Билет довольно дорогой.
   - Значит, в люксе на верхней палубе. Там есть собачья площадка. Питание
четырехразовое. Ленч из трех блюд. Во жизнь!
   - Жаль, что Кинг поедет отдельно. Мы так привыкли друг к другу.
   - Будете видеться ежедневно, прогулки там и все прочее.
   - Благодарю вас...
   - Меня зовут Гарри Уилхем.
   - Благодарю, Гарри.
   - Рад познакомиться. Так как до отхода еще добрых два часа,  рекомендую
заглянуть в вокзальный ресторан. Кормят здесь как на приеме  у  английской
королевы. Были бы доллары. - Плутоватое лицо матроса расплылось в улыбке.
   Профессор спросил:
   - А вам часто приходилось бывать на королевских приемах?
   - Да как вам сказать? Когда прихожу в Лондон, лорд-канцлер  обязательно
присылает  приглашение.  Дескать,  уважаемый  мистер  Гарри   Уилхем!   Ее
высочество королева будет рада... и так  далее.  -  Матрос  с  профессором
дружно расхохотались.
   Томас Кейри чуть не застонал. Стиснув зубы, он в который  раз  подумал,
что профессор в лучшем случае слишком оригинален.
   "Ну конечно! Он дает этому плуту еще и на чай. Надо поскорее отделаться
от него, а не то "Глория" уйдет, а я так  и  останусь  торчать  на  берегу
из-за его причуд".
   - Кинг! Пожелай мистеру Уилхему всего наилучшего.
   Бульдог послушно зарычал.
   Матрос издал возглас, в котором прозвучали благодарность и неподдельное
восхищение талантом удивительной собаки.
   - Идемте, мистер Кейри. Славный малый этот Уилхем. Люблю веселых людей.
Он мне напомнил могильщика в "Гамлете". Не правда ли, очень похож?
   - Нам только не хватало могильщика, мистер Гордон.
   - А я в восторге и от вежливого китайца.
   - Который взял с нас три лишних доллара?
   - Он должен был это сделать.
   - Не понимаю почему?
   - По воли режиссера...
   - Какого еще режиссера?
   - Вы все еще не убедились, что играете в жизненной пьесе?
   - Ах вы опять об этом! Нам по левому эскалатору. Не знаю, не  знаю.  Но
мне хотелось бы самому вести роль в этой, как вы говорите, пьесе.
   - Вы и будете играть. В известных рамках отведенного вам амплуа.
   - Ну хорошо, хорошо. Предъявите билет контролеру. И простите, на палубе
я должен вас оставить...
   На борт судна  они  поднялись  по  широкому  трапу,  покрытому  зеленой
дорожкой, и очутились в просторном помещении овальной  формы,  похожем  на
холл в дорогом отеле. Сходство дополняла лестница с перилами  из  красного
дерева,  застланная  красным  ковром.  Ступеньки   плавными   полукружиями
поднимались к следующей палубе. Здесь их  встретил  контролер  в  парадной
форме  с  золотыми  пуговицами,  шевронами,  аксельбантами,  в  фуражке  с
огромным "крабом" и целая толпа коридорных, похожих на дипломатов.
   Профессор стиснул руку Томаса Кейри:
   - Вперед! Желаю удачи, хотя ваш успех может  сорвать  мое  путешествие.
Еще минуту. Пока вы разговаривали по телефону  в  китайском  ресторане,  я
также  звонил  своему  адвокату  и  отдал  распоряжение  на  время   моего
путешествия передать вам свой автомобиль. Так что пользуйтесь им до  моего
возвращения. В машине все документы, адрес гаража и все прочее.
   - Но позвольте, я не привык...
   - Знаю. Но с сегодняшнего дня вы мой друг, и на  правах  друга  я  хочу
оказать вам небольшую услугу. Не забывайте  также,  что  не  все  действия
подчинены нашей воле. У нас есть общий режиссер - судьба. Я жду вас. Каюта
- 203.
   Томас Кейри не успел возразить, как профессор и бульдог в сопровождении
молодого человека в черном костюме скрылись  в  лифте.  Тогда  он  рискнул
назвать себя.
   Контролер сказал, возвращая репортерскую карточку:
   - Вам надо пройти к дежурному офицеру в салон на пятой палубе. Вас туда
проводит... - Он посмотрел на толпу коридорных. - Кто с пятой, возьмите-ка
мистера с "Вечернего Фриско".
   Вперед выступил один из "дипломатов".
   - Идемте. Хотите подняться в "корзине", то есть  в  лифте,  а  можно  и
пешком, по лестнице?
   - Идемте по лестнице. Я не могу ждать.
   В другое время Томас Кейри полюбовался  бы  и  роскошной  лестницей,  и
отделкой стен, и изысканными  светильниками,  и  хорошими  копиями  картин
Тернера и Айвазовского в пышных рамах, теперь  же  он  воспринял  всю  эту
роскошь мельком, подсознательно, весь поглощенный мыслями о своей  миссии.
Контролеру он не стал  говорить,  что  ему  безотлагательно  надо  увидеть
капитана. В этом ему поможет вахтенный офицер. Коридорный еле поспевал  за
ним, удивляясь, куда это так спешит репортер, когда до отхода  еще  больше
часа. Томас Кейри перевел дух лишь на площадке, поджидая  своего  гида,  и
увидел, что следом поднимаются два человека в надвинутых на глаза шляпах.
   "Где я их встречал?" - с тревогой подумал репортер и вспомнил, как  два
человека в шляпах напугали его, когда он,  ошеломленный  гибелью  Финчера,
вышел от секретарши Чевера. Тогда он не обратил внимания  на  их  костюмы,
его поразили только смуглые лица и шляпы, надвинутые на глаза.  Теперь  он
увидел, что один в коричневом, другой в синем костюме,  шляпы  у  обоих  -
серые. Кроме цвета костюмов, они, казалось, ничем не  отличаются  друг  от
друга: оба среднего роста, лица до странности похожи,  очень  смуглые,  до
синевы выбритые щеки, ниточки усов, будто наведенные гримом, черные глаза,
как у восковых  фигур,  пустые,  с  холодным  блеском.  Сейчас  они  рядом
взбегали по лестнице, одновременно ставя ноги на ступеньки.
   Коридорный,  видя,  с  каким   интересом   его   спутник   смотрит   на
приближающихся мужчин, шепнул:
   - Эти сидели в салоне, когда вы вошли. Похоже, что детективы.  Нам  еще
на один этаж. То есть на следующую палубу. Я все  путаю  судно  с  отелем.
Здесь почти все как на суше, только вот...
   Он не закончил фразу. Один из подошедших положил ему руку на плечо:
   - Давай вниз, приятель. Мы проводим мистера  Кейри.  Нам  тоже  надо  к
вахтенному офицеру.
   Теперь он узнал их и, цепенея, подумал: "Почему же они не ухлопали меня
там, а хотят сделать здесь? Но почему никого нет на лестнице?"  Коридорный
уже сбежал вниз. "Закричать? Позвать на помощь?" Вместо призыва  о  помощи
он спросил, пятясь к панели:
   - Что вам от меня нужно, джентльмены?
   - Да ничего. Думаем - покажем дорогу парню. Здесь легко заблудиться,  и
тогда придется ехать в круиз зайцем.
   - Мне не до шуток, джентльмены. Прошу пропустить меня!
   - Ты слышал, Энрико? - спросил человек в коричневом костюме.
   - Слышал, Риккардо, и мне стало очень смешно.
   Томас Кейри с надеждой прислушался: по лестнице кто-то спускался.
   Риккардо усмехнулся:
   - Тебе никто здесь не  поможет,  Том.  Могут  только  навредить.  -  Он
распахнул пиджак и кивнул на кобуру с торчащей  из  нее  черной  рукояткой
пистолета. - Теперь уразумел? Иди впереди нас и не вздумай улепетывать или
искать сочувствия у встречных. Ну! Да не вверх, а по коридору  прямо,  для
нас найдется место и на четвертой палубе.
   Томас Кейри шея по коридору, похожему на бесконечный туннель. Невидимые
светильники заливали коридор зеленоватым светом, под ноги стелился  мягкий
зеленый пол, стены были бархатистого фисташкового цвета, на  темно-зеленых
дверях кают белели овальные пластинки с черными цифрами.
   "Если бы на пути оказалась каюта профессора, то можно было бы рискнуть:
у него двери не должны быть  на  замке.  А  если  все  же  попробовать  на
счастье?  Может,  дверь  вот  этой,  307,  не  закрыта?  Успеют   ли   они
выстрелить?" Он оглянулся.
   Риккардо улыбнулся:
   - Иди, иди. Скоро придем. И особенно не дрейфь, нам ведено просто  тихо
вывести тебя с судна. Сейчас будет еще один трап, так что спускайся  смело
и выкинь глупости из головы. Никто тебе худого  не  желает.  Тихо  спустим
тебя на причал и вместе проводим судно.
   Энрико добавил:
   - А там выпьем по маленькой и разойдемся.
   - Я тоже так думаю, Энрико, - осклабился Риккардо.
   Впереди, метрах в двадцати, из лифта вышел толстый мужчина,  за  ним  -
высокая дама в  широкополой  шляпе  и  светлом  платье;  носильщики  стали
выносить из кабины вещи. Человек  в  черном  жестом  предложил  пассажирам
пройти к дверям каюты наискось от  лифта.  Распахнул  двери,  стал  сбоку,
приглашая пассажиров первыми переступить порог.
   Томас Кейри весь подобрался.  Он  не  поверил,  что  его  хотят  просто
выпроводить с судна. Если бы дело заключалось только в этом, то они  могли
бы свести его на берег через контроль, тем более что  их  приняли  там  за
детективов.
   "Надо броситься в  двери.  Захлопнуть.  Вызвать  по  телефону  команду.
Поднять как можно больше шуму. Эти мафиози наверняка из шайки  Минотти.  А
что, если в лифт?"
   Томас Кейри стал незаметно, как ему  казалось,  приближаться  к  правой
стороне  коридора.  Этот  маневр  оправдывало  и  то  обстоятельство,  что
посредине громоздилась  гора  вещей,  а  из  лифта  появлялись  все  новые
чемоданы, коробки, свертки.
   "Лучше в лифт, - решил Томас Кейри. - В  лифте  я  сразу  поднимусь  на
последнюю палубу. Только  надо  быстрей,  рывком,  закрыть  двери,  нажать
кнопку..." Он находился в пяти шагах от  лифта,  когда  дверцы  его  мягко
сошлись посредине. Осталась каюта.
   - Вот что, парень, -  услышал  он  сипловатый  голос  Риккардо,  -  без
глупостей. За кого ты нас принимаешь? Так мы  и  позволим  тебе  нырять  в
каюту и поднимать шум на весь залив.
   Они стали по обеим сторонам  и  провели  его  мимо  распахнутых  дверей
каюты.
   - Жилье хоть куда, - сказал Энрико. - Неплохо бы  прокатиться  в  такой
хавире с девочкой. Ну вот, теперь иди один и помни, что мы  приставлены  к
тебе не мух отгонять.
   - Кем приставлены? И кто вам дал право?
   - Ты слышал, Энрико, - право! Ну и чудак!
   "Действительно, нашел с кем говорить о праве", - подумал Томас Кейри.
   Коридор  наполнялся  пассажирами,  носильщиками,  среди  них   мелькали
"дипломаты",  слышались  приглушенные  голоса,   смех;   детский   голосок
восторженно прозвенел:
   - Мама, здесь есть телевизор и унитаз!
   Энрико и Риккардо плотно блокировали Томаса Кейри, поспешно проводя его
через толпу. Тут он вдруг увидел Джейн. Она шла в сопровождении мисс  Брук
прямо на него.
   - Боже, Том!.. - Она остановилась.
   Его провели мимо нее, все же он успел сказать:
   - Джейн, не верь ничему, я не писал этих подлых писем.
   - Но, Том, куда же ты?
   - Я найду тебя. Все объясню.
   Риккардо так вывернул ему руку, что он застонал.
   Кто-то сказал:
   - Не беспокойся, милая, он теперь безопасен. Представь,  что  этот  тип
оказался бы с нами в рейсе?..
   Теперь его волокли не стесняясь. Риккардо говорил:
   - Дорогу, дорогу, джентльмены.
   Энрико пояснил перепуганной встречной женщине:
   - Бандит теперь не опасен, мэм.
   Они ступили  на  лестницу.  Собрав  все  силы,  Томас  Кейри  попытался
освободить руки и лишний раз убедился, что сделать это он не в состоянии.
   - Ты начинаешь глупеть,  -  сказал  Риккардо.  -  Потерпи,  теперь  уже
недалеко. Будь паинькой.
   - Или мы примем меры, - шепнул ему на ухо Энрико.
   Неожиданно руки мучителей Томаса Кейри ослабли. Он быстро  обернулся  и
увидел бледное лило знакомого  инспектора  дорожной  полиции.  За  спинами
Риккардо и Энрико стояли еще двое настоящих детективов, приставив к спинам
бандитов дула пистолетов.
   - Руки! Вы что, забыли, как  вести  себя?  -  сказал  инспектор,  ловко
обезоруживая Энрико и Риккардо.
   Щелкнули наручники. Риккардо сказал, обращаясь к Томасу Кейри:
   - Ну и счастливчик же ты, парень! Надо же так ловко выкрутиться. А вам,
джентльмены, я заявляю протест. Снимите немедленно браслеты!
   - Заткнись! Не ломай комедии! Уведите их, ребята, - сказал инспектор. -
Ждите меня в машине.
   Энрико обернулся:
   - Мы шли с этим парнем в бар выпить по  случаю  отплытия.  Не  так  ли,
мистер Кейри?
   - Иди, иди,  малый,  ты  у  нас  попьешь  всласть,  -  сказал  один  из
детективов.
   Инспектор и репортер остались на лестничной площадке.
   Инспектор говорил:
   - По всему видно, что Тихий Спиро говорил правду. Теперь  они  охотятся
за вами. Принимают все меры, чтобы  вы  не  подняли  шум  и  не  задержали
"Глорию". Я заглянул сюда, как только узнал о случае с вашим "фордом".
   - Погиб мой товарищ.
   - Вот это-то и заставило меня попытаться найти вас,  предупредить,  что
дело принимает серьезный оборот. Вам надо на некоторое время уйти в  тень.
У них длинные руки. Сами убедились.
   - Спасибо, мистер Рей! Я обязан вам жизнью.
   - Возможно. Приятно сознавать, что не зря небо коптишь.
   Томас Кейри воскликнул с отчаянием в голосе:
   - Я еще ничего не смог предпринять! Вы оказались правы: мой редактор не
решается помешать отплытию "Глории". Последняя надежда только на капитана.
Он-то отвечает за судно и за людей. Как вы думаете?
   - Попытайтесь, чтобы потом не мучила совесть, что вы  не  сделали  все,
что могли. Не буду больше  вас  разубеждать  в  бесполезности  попыток.  Я
хорошо понимаю вас. Осталось двадцать минут. Надеюсь, что, кроме этих двух
мафиози, вас больше никто не опекал. Желаю удачи.
   Инспектор устало улыбнулся и стал спускаться по  лестнице.  Он,  как  и
репортер, не сомкнул глаз за всю ночь, в голове у него  стоял  гул,  виски
давило. И все же он не променял бы и бессонную ночь, и полный тревог  день
на безмятежный покой обывателя.
   Томас Кейри, шагая через две ступеньки, поднимался на пятую палубу.  Он
собрал все силы, превозмогая усталость. Оставалось всего пятнадцать  минут
до отплытия.
   Перед глазами у него стояло милое лицо Джейн, звучал ее  голос:  "Боже,
Том!" Нет, он добьется, чтобы отменили рейс,  проверили  всех  пассажиров,
команду, обыскали  все  каюты,  трюмы!  Теперь  у  него  уже  не  осталось
сомнений, что Тихий Спиро говорил о "Глории".  Судну  угрожает  гибель  от
человека, который, может быть, идет ему навстречу.  Нет,  у  этого  доброе
лицо отца семейства. Или эта молодая женщина. Или старик, что делает  вид,
будто рассматривает картину. Сейчас все ему кажутся  преступниками...  "Не
остается времени. Проклятые мафиози!"
   Лестница привела его в бар.
   У стойки много мужчин и женщин пьют за счастливое плавание. Три бармена
в белых сорочках, черных галстуках-бабочках составляют коктейли.
   Пьют за столиками.
   Смех.
   Говор.
   Музыка.
   Голос диктора:
   - Леди и  джентльмены!  До  отхода  судна  осталось  двенадцать  минут.
Убедительная просьба провожающим сойти на берег...
   Он бежал по другому, теперь серому, коридору, такому  же  бесконечному,
как и зеленый, сталкиваясь с встречными, бормоча извинения.
   Наконец желанная лестница.
   Он оказался возле бассейна с изумрудной водой. В лицо дул ветер,  густо
насыщенный бензиновой гарью.  На  фоне  голубого  неба  медленно  уплывала
эстакада  морского   вокзала.   Город   на   гористых   склонах   медленно
разворачивался, словно похваляясь своей красой.
   У левого борта  плотной  стеной  стояли  пассажиры,  посылая  на  берег
последние приветствия.
   "Все погибло! Ничего не успел. Ничего! Ну что я  теперь  могу  сделать?
Что? Что?" Томас Кейри не находил ответа. Судно отходило.  В  отчаянии  он
кусал губы, сжимал кулаки. "Я даже не объяснился с Джейн.  Не  предупредил
ее об опасности. Теперь мне не сойти на причал. У меня  нет  денег,  чтобы
оплатить проезд. - У него мелькнула мысль, что теперь  единственно  верный
шаг - это ехать вместе с Джейн. - Нет, это невозможно. Как она еще  примет
меня? Я теряю работу. И нет денег. О, если бы  были  деньги!  Билет  стоит
несколько тысяч долларов. Но можно ехать в четвертом классе. Даже  на  это
нет  денег.  Что,  если  поступить  каким-нибудь  стюардом?  Мыть  посуду?
Матросом?" Панические размышления Томаса Кейри прервал насмешливый голос:
   - Вы еще здесь, мистер провожающий? Никак решили с нами прокатиться?  -
Перед ним стоял сияющий матрос Уилхем. -  А  я-таки  дознался,  что  вы  -
репортер! Ваш приятель устроился в двести третьей  каюте.  Люкс!  Богатый,
видно, старик, хоть и негр. Негры тоже бывают головастые ребята. Ну а я  с
причала перешел на  самую  верхотуру,  несу  здесь  теперь  вахту.  Работа
нетрудная - отвечать  на  глупые  вопросы.  Вот  видите  того  толстяка  в
клетчатом пиджаке, что идет левым галсом прямо к нам? По физии видно,  что
сейчас отколет номер...
   У человека  в  клетчатом  пиджаке  на  круглом  лице  блуждала  робкая,
растерянная улыбка. В  руках  он  нервно  вертел  серый  зонтик.  Подойдя,
человек с зонтиком поклонился Томасу Кейри, потом обратился к матросу:
   - Скажите, Джон, вы не знаете случая, когда судно вроде нашего задевало
бы за вон тот мост, проходя под ним?
   - С вашего позволения, сэр, меня зовут Гарри. Что  же  касается  вашего
вопроса, то таких случаев масса.
   - Что вы говорите, Гарри?!
   - Только не с нашей  "Глорией".  Она  при  подходе  к  Золотым  Воротам
приседает и проскальзывает под ними, как девчонка под коновязью.
   - Да вы, я вижу, шутник, Гарри!
   - В нашем деле, сэр, нельзя на все смотреть серьезно, ведь  сколько  за
вахту приходится выслушивать глупостей.
   - О да, конечно. Но, извините, я, кажется, вам помешал?
   - Да нет, что вы, сэр! Всегда к вашим услугам, сэр.
   Человек в клетчатом пиджаке отошел  и  стал  что-то  объяснять  пожилой
даме, небрежно показывая зонтиком на громаду моста, нависшую над проливом.
   Томас Кейри невольно улыбнулся,  глядя  на  самодовольное  теперь  лицо
толстяка, потом перевел взгляд на  приближающийся  мост  -  казалось,  все
сооружение чудом держится над водой, раскачиваясь на тонких нитях.
   "Это у меня кружится голова", - сообразил он  и,  закрыв  глаза,  потер
виски.
   Уилхем сказал с видимым участием:
   - Вам бы надо сойти на берег, а не то первая остановка у нас только  на
Гавайских островах.
   - Что вы сказали? Остановка? На Гавайях?
   - Ну конечно, если не сойдете, то придется брать билет.
   - Постой, Гарри, у меня совсем закружилась голова. Вы советуете  сойти?
Но каким образом я это сделаю?
   - Господи! Да на лоцманском катере!
   - Ой, Гарри! Ну конечно! Я не раз уже пользовался  такой  возможностью.
Нет, у меня что-то с головой неладно, Гарри.
   - Да, вид у вас того... перебрали, наверное?
   - Не спал всю ночь. Затем... Ну ладно, Гарри. На лоцманском, говорите?
   - Ну конечно.
   - Прекрасно!  -  Томас  Кейри  почувствовал  новый  прилив  энергии.  -
Благодарю, Гарри.
   - Не за что, я сейчас кликну парня, он проводит вас на нижнюю палубу, к
трапу.
   - Не беспокойтесь. Скажите, когда должен сойти лоцман?
   - Лоцман? Да как вам сказать...
   - Ради всего святого! Через час, два?
   - За два часа мы знаете куда махнем!
   - Тогда когда же?
   - Да не спешите. У вас еще наверняка есть минут тридцать -  сорок.  Так
что не очень спешите. За пять минут вы будете у лоцманского трапа.
   - Благодарю, Гарри! Если бы ты знал,  какую  оказываешь  услугу  своему
судну, команде, пассажирам!
   - Тоже скажете! Какая тут услуга? - ответил  матрос,  совсем  сбитый  с
толку.
   - Огромная, Гарри.
   - Ну, ну! Огромная так огромная. - Матрос как-то с опаской посмотрел на
репортера. - Полчаса ведь тоже  скоро  пролетят,  смотрите  не  застряньте
насовсем.
   - Теперь уж я использую эти полчаса. Скажи, как побыстрее отсюда пройти
к ходовой рубке?
   - К ходовой? К рубке?
   - Именно, Гарри.
   Матрос покачал головой:
   - Туда сейчас не пройти ни за какие деньги. Сами понимаете, судно  идет
по бухте, гляньте, сколько судов на рейде, яхты мельтешат, катера, паромы,
а вы со своими вопросами. Раньше надо было.
   - Гарри! - В голосе Томаса Кейри слышалась мольба.
   - Мое дело маленькое. Я предупредил, а там как знаете. Только  кто  вам
там нужен, в ходовой?
   - Сам капитан, Гарри.
   - Сам капитан? Да если хотите знать, наш капитан с репортерами  никогда
и не разговаривает. Этим делом занимается старший  офицер,  и  то  в  свое
время.
   - Ну хорошо, пусть старший офицер.  Опять  я  теряю  время.  Вы  только
скажите, как побыстрее пройти, чтобы я не плутал по судну.
   - Мое дело предупредить. Спускайтесь на пятую и дальше  прямо  к  носу,
через концертный салон, потом через ресторан и опять  прямо,  там  увидите
лифт и надпись: "Вход запрещен". Еще раз желаю! Но лучше всего  спуститесь
в бар, выпейте на дорожку и жарьте на правый борт. Нет, постойте. Вот что.
- Матрос подошел к Томасу Кейри вплотную. - Плюньте на все  начальство.  Я
ведь тоже наше судно знаю и, может, кое-что  еще,  чего  начальство  и  не
нюхало...
   - Нет, нет, Гарри. Потом. Прощайте!





   Хотя стояла мгла глухой зимней ночи, гребни волн  тускло  поблескивали.
Иногда в тучах вспыхивал рассеянный свет, выхватывая на  несколько  секунд
из темноты кипящую воду и  низко  летящие  облака.  Когда  проблеск  мерк,
казалось, мрак, еще плотнее окутав суденышко, мчит его в пропасть.  В  эти
мгновения лоб Горшкова покрывался холодным потом. Но потом снова светлело.
   Старшина Асхатов для бодрости стал что-то мурлыкать себе  под  нос;  из
машинного отделения по-прежнему доносилось ритмичное постукивание помпы.
   "Как  же  Петрасу  там  жутко  одному!  -  подумал  Горшков,   мысленно
переносясь в свой мокрый темный кубрик.  И  неожиданно  решил:  -  Там,  в
машинном отсеке, должно быть, тепло, не сквозит, как в  рубке,  и  не  так
страшно, потому что не видно, что творится вокруг".
   Работа помпы прекратилась. Горшков весь напрягся, стараясь  не  слушать
воплей урагана и различить успокаивающее тик-так.  Прошло  больше  минуты,
пока он опять уловил ритмичное постукивание всасывающих поршней.
   Снова океан посветлел. Тучи  летели,  едва  не  задевая  гребней  волн,
вспыхивали и гасли тусклые искорки звезд.  Ветер  подул  ровнее.  Плавучий
якорь почти остановил катер. Волны сильно подбрасывали корму. КР-16  начал
рыскать из стороны в сторону, плохо слушаясь руля, его снова клало с борта
на борт. Так продолжалось минут двадцать, потом налетел шквал  со  снегом,
катер увеличил скорость и опять стал носом к волне.
   Старшина крикнул в переговорную трубку:
   - Петрас! Ну как ты там?.. Держись, брат!.. Воды  много  в  машинном?..
Чуть-чуть?  Это  хорошо.  Корпус  у  нас  что  надо!  Ты  качай,   да   не
выматывайся... Мы здесь с Алексеем. Его шторм  поднял  с  постели...  И  я
говорю - спал бы до Антарктиды... Да, он молодец. Тебе шлет привет.  Стоит
за штурвалом. Я курю твои сигареты, спасибо... Ветер как будто  унимается.
Волну, конечно,  развело,  как  положено...  Вот  чудак,  не  морожено,  а
положено! Ну как полагается в океане...  Ах,  у  тебя  все  гудит,  как  в
барабане? Это тоже обыкновенно. Корпус стальной, ну и звенит  от  волны...
Вот что, Петрас, если новый шквал налетит,  придется  моторы  запустить...
Знаю, ненадолго, пока пройдет, а то трос может на винты намотать...  Очень
просто. Тогда повертимся...
   - Еще этого нам не хватало, - сказал Горшков.
   - А ты что думал? Швырнет в бок, развернет. Трос на винты. Да  мало  ли
что может случиться! Мы, Алексей, должны все  предусмотреть.  Ух  ты...  "
Очень высокая волна так вознесла их к черному небу, что у обоих  захватило
дух. Старшина умолк, откинувшись к задней стенке рубки.  Горшков  же  упал
грудью на штурвал и с ужасом  смотрел,  как  запрокидывается  широкий  нос
катера.
   - КР-16! КР-16!.. - безнадежно взывал радист Павел Крутиков.
   Горшков попросил старшину:
   - Выключите. Пусть он душу не рвет.
   - Душу! - выкрикнул старшина. - Да ты  что?  Кореш  зовет,  переживает,
заботу оказывает. И когда мы его вот так слышим, что получается? А то, что
мы не одни! Ты нервы свои, Алексей, попридержи.  -  И  уже  мягче:  -  Все
образуется, Алеша. Самое серьезное позади осталось, теперь  только  качка,
да она нам вроде удовольствия. И то  надо  знать,  что  океан  расходился,
разволновался, ему тоже требуется время успокоиться...
   Хотя Асхатов стоял рядом, Горшкову казалось,  что  слова  его  невнятно
доносятся откуда-то издалека и самого  старшины  нет  в  рубке,  и  вообще
никого нет на катере,  кроме  него  самого.  Все  внимание  рулевого  было
захвачено неистовством воды и ветра за стеклом рубки. Ему казалось, что уж
теперь-то океан решил окончательно разделаться с катером. Суденышко чем-то
мешало его всесокрушающей работе, мешало, не подчиняясь ему, и вот  теперь
океан решил разделаться с ним раз и навсегда.
   Слева по борту стала расти  темно-фиолетовая  громада.  Словно  со  дна
океана поднималась базальтовая скала,  она  заслонила  звезду,  блеснувшую
было в прогалине между  тучами.  Все  ближе,  ближе  страшная  волна,  вот
сейчас, через какие-то мгновения, она рухнет на катер, раздавит его  своей
тяжестью.
   - Ух ты! - прошептал Горшков и не обнаружил в себе страха. Наоборот,  у
него, как на ринге во время атаки, напряглись  все  мускулы.  Он  уверенно
повернул штурвал вправо, уходя от удара  волны,  она  рухнула  в  двадцати
метрах и, потеряв уже силу, накрыла палубу, хлестанула в рубку. Катер осел
под ее тяжестью, затем стал медленно всплывать,  отряхиваясь,  как  чайка,
вода стекала с него густыми потоками.
   Старшина, следивший за маневром рулевого, со свистом выдохнул воздух из
широкой груди:
   - Ну, Алексей! Я только хотел сказать, а ты уже... - На самом  же  деле
Асхатов посчитал, что на этот раз их катер не увернется, и даже  с  ужасом
подумал: "Накроет, и все..." - Теперь так  держи!  -  крикнул  он  на  ухо
Горшкову. - Видал, какая волнища кинулась на нас? Все  оттого,  что  зыбь,
видно, с запада еще пошла. Вот и горбятся волны...
   Горшков  все  еще  плохо  слышал   старшину,   все   внимание   отдавая
своеобразной игре с волнами, и подумал, что  все  это  похоже  на  детские
пятнашки: "Что, если такая волнища запятнает? Не выйдет!" Он теперь раньше
положил руль право на борт, и почти такой же высоты волна даже не  накрыла
палубу, а только высоко подбросила катер. Горшков торжествующе  глянул  на
старшину:
   - Идем ровней!
   - Ровней, да не очень. Чуешь, больше якорь  не  держит?  Сорвало  этими
волнами, хорошо хоть наша бригантина все еще слушается руля.  Ветерок  ход
дает... Только бы лагом не развернуло.
   И тут же катер повернуло боком к волне и стало класть с борта на  борт.
Старшина приказал запустить моторы. Катер с трудом  развернулся  кормой  к
ветру и стал быстро набирать ход.
   - Своих шесть узлов, да ветерок добавляет добрых парочку,  смотри,  как
пена пролетает по борту, - сказал Асхатов и крикнул в  моторный  отсек:  -
Петрас, глуши!
   С четверть часа  катер  двигался,  подгоняемый  ветром,  затем  рыскнул
влево, и все повторилось вновь.
   Временами слышался голос радиста, сменившего Крутикова.
   - Буравин Олег заступил, - сказал старшина. - Хороший парень этот Олег.
Мы с ним по выходным бычков и камбалу  ловили.  Держи  левей.  Вот  так...
Пропасть этой рыбы в бухте у консервного завода. Бери руками. Раз  палтуса
вытянули. Это уже не в бухте, а в открытом море, у  берега,  конечно.  Вот
был палтус! Держись!..
   Начало светать. Океан катил  бесконечные  гряды  седых  от  пены  волн.
Грязно-серые тучи, посветлевшие по краям, стремительно  летели  низко  над
водой.
   Среди треска и свиста разрядов опять раздался голос радиста Буравина:
   - КР-16! Старшина Асхатов! Вам на помощь вышел эсминец,  и  при  первой
возможности вылетят самолеты...
   Старшина, сменивший Горшкова за штурвалом, повернул к матросу  уставшее
лицо, улыбнулся:
   - Ну что я говорил! Теперь все будет отлично. Эсминец живо нас догонит.
Нас поднимут на борт. Катер возьмут на буксир. Ну как ты, Алексей?
   - Ничего.
   - Вижу, что хорошо. Ты, брат, рулил здорово и тогда ловко увернулся  от
волны. Ничего страшнее я не видал. Прямо гора встала, и на  вершине  белая
стружка. Как там наш Петрас? Все качает воду. Упорный мужик. Петрас! Ты бы
отдохнул, браток! - крикнул он в переговорную трубу.
   Петрас ответил, и его услышал Горшков:
   - Нельзя, старшина. Только перестану, как она начинает прибывать. Через
лючины просачивается. Сейчас пошла на убыль. Еще  с  полчаса  покачаю,  и,
думаю, можно будет соснуть часок.
   - Пока нельзя,  Петрас.  Теперь  скажи,  сколько  у  тебя  там  бензина
осталось.
   - Наверное, с четверть бака.
   - И это все?
   - Было еще в канистрах.
   - Где они у тебя?
   - Как всегда - в гнездах, в трюме. Думаю, целы.  Только  сейчас  их  не
достать.
   - И не надо. Покачай еще малость. Я бы к тебе Алеху прислал,  да  здесь
дела поважней. А спать, Петрас, пока нельзя.
   - Понятно. Ты не бойся, Ришат, выдержу. Мне приходилось по  двое  суток
не спать, правда не в такой обстановке,  да  ничего  -  сдюжу.  Ты  только
почаще покрикивай мне в трубку. Как там наш якорь? Похоже, сорвало?
   - Да, Петрас. Сеть прорвалась, начинка уплыла. У тебя брезент цел?
   - Какой брезент?
   - Тот, что под трапом у тебя лежал.
   - Наверное, там и лежит, между переборками. Ты прав, старшина.  Брезент
можно приспособить для якоря вместо матрасов. Он попрочнее.
   - Займитесь с Алексеем. Он сейчас выйдет на корму.
   Моторист Петрас Авижус и  Алексей  Горшков,  с  трудом  удерживаясь  на
скользкой корме, сооружали новый плавучий якорь. Обод трала оказался  цел,
к нему Петрас крепил брезентовый конус. Ветер рвал из рук брезент  и  даже
линь, которым они принайтовывали брезент на ободе. Волны окатывали палубу.
Надо было выжидать затишья, чтобы сделать  несколько  торопливых  стяжков.
Горшков поскользнулся и чуть было не свалился за борт.
   - Так дело не пойдет! - прокричал Петрас. - Давай я тебя привяжу!  Линя
у нас хватит.
   - И себя тоже!
   - Надо для страховки... Ну вот, теперь можешь спокойно падать, - сказал
Петрас, прихватывая линь к лебедке и завязывая его морским узлом. - Теперь
и себя подстрахую...
   Через час неимоверного напряжения они сбросили новый  якорь  и,  гордые
делом своих рук, стояли на мостике и смотрели, как натянулся трос и катер,
перестав рыскать по сторонам, развернулся кормой к ветру.
   Петрас сказал:
   - Вот теперь идем в полный фордевинд. Валяй грейся в свою  рубку,  или,
хочешь, идем ко мне, у меня нагрелось от моторов.
   - Нет, старшина приказал идти к нему  в  рубку.  Да  сейчас  и  не  так
холодно. Смотри, весь лед уже растаял, и вода теплая, только ветер жжет.
   Петрас шагнул к люку моторного отсека и  замер,  подняв  лицо  к  небу.
Где-то  над  облаками  промчался  реактивный  самолет.  Скоро  рев  турбин
поглотили голоса шторма. Петрас вернулся к дверям рубки, распахнул двери:
   - Самолет! Старшина, самолет над нами пролетел!
   Асхатов крикнул:
   - Горшков, иди постой на руле!
   Старшина и моторист долго стояли возле рубки,  задрав  голову  к  небу.
Наконец Асхатов сказал:
   - Правильно ищут. Теперь, как тучи разгонит, они снова  появятся...  Не
пора ли перекусить?
   - Хорошая мысль, Ришат. В  трюме  лежат  консервы,  тушенка,  сгущенное
молоко, - проглотил слюну Петрас.
   - Это потом. На первый случай в кубрике есть  колбаса,  хлеб  и  сыр  в
рундуке.
   - Сейчас приволоку!
   Старшина вернулся в рубку. Стал рядом с  Горшковым.  Посмотрел  на  его
сосредоточенное красивое лицо, на сильные руки, сжимающие рулевое  колесо.
Мысленно одобрил: "Правильно держишься, Алексей".
   Горшков спросил:
   - Ну как там?
   - Пролетел. Где ему нас заметить в такую хмарь. Курс поиска они  верный
взяли. Теперь, как совсем развиднеется, еще  пришлют  машину.  Думаю,  нас
эсминец догонит. Должен нас найти эсминец. Да и  не  один,  наверное,  уже
вышел за нами. Ты как, Алексей, насчет еды?
   - Еды? - Горшков почувствовал голодную спазму в желудке.  -  Как-то  до
этого не думал, а надо бы. Да есть ли у нас что?
   - Найдется. У меня там в каюте колбаса, сыр  и  буханка  хлеба.  Сейчас
Петрас доставит.
   - Мне шибко пить хочется.
   - Будет и вода. Водяной запас у нас в норме.  Вчера  слить  бак  хотел.
Ведь на зиму становились.
   В  рубку  ударил  мокрый  ветер.  Вошедший  Петрас  протянул  сетку   с
продуктами, чайник с водой.
   Старшина пригласил:
   - Заходи, похарчим вместе.
   - И то дело. Хотя я себе оставил. У вас тут хорошо,  светло,  удобства,
как на прогулочной яхте.
   - Закрой двери плотней. Ты вот посмеиваешься,  а  не  каждая  океанская
яхта такой шторм выдержит. Сейчас что - и волна поменьше стала, и ветер не
такой, что ночью налетел. Кусай и ты, Алексей, со штурвалом и одной  рукой
управишься. Колбаса краковская,  ребята,  купил  вчера  в  ларьке,  а  сам
подумал: зачем столько на один ужин, -  пригодилось,  оказывается.  Жалко,
чайку сейчас нельзя разогреть, на камбузе - все летит. Да ничего, холодная
вода, говорят, полезней...
   Хорошее  настроение  старшины  Асхатова  передалось  и  его   маленькой
команде. Петрас стал рассказывать, как мальчишкой попал в  первый  сильный
шторм на Балтике.
   - Мне было тогда семь лет, только первый класс окончил. Отец с дедом  в
награду за хорошие отметки взяли меня  на  путину.  Погода  стояла  тихая,
теплая. Салака хорошо ловилась. А тут  вдруг  со  стороны  Швеции  налетел
ветер. Волну  развело,  конечно,  не  такую,  как  сейчас,  да  мне  тогда
казалось, что выше и страшней ничего не бывает. Дед мой стоял на  руле,  с
потухшей трубкой в зубах. Шли мы на моторном  баркасе.  Отец  находился  в
машине, старший брат с дядей отливали воду черпаками, только  я  один  без
дела оказался и ждал, когда нас совсем зальет волной или перевернет  вверх
дном. Дед мне головой кивает, улыбается: ничего, дескать, малыш,  все  это
пустяки, а мне все хуже и хуже делается. Тогда дед говорит: "Бери ведро  и
выливай воду". Схватился я за ведро, зачерпнул в него воды со дна баркаса,
стал выливать за борт, да ветер вырвал из рук ведро и утопил. Вот,  думаю,
влетит мне теперь за новое ведро. А дед смеется и кричит: "Бери  котелок!"
С котелком дело лучше пошло, и страх мой тоже  как  ветром  унесло.  После
шторма дедушка мне сказал: "Море бывает часто злое, да бояться его не надо
рыбаку. Шторм, внук, - это самая обычная рыбацкая погода".
   - Вот и у нас обычная, - сказал старшина, и все дружно засмеялись.
   Старшина и моторист закурили. Горшков продолжал стоять на  руле.  После
завтрака ему нестерпимо захотелось спать.  Алексей  прикрыл  веки,  и  ему
показалось, что их суденышко как настеганное понеслось  в  мглистую  даль.
Вздрогнув, он прогнал дремоту  и  стал  вспоминать,  как  они  с  Авижусом
сооружали второй якорь, как  ветер  вырывал  из  рук  брезент  и  чуть  не
столкнул его за борт.
   "Нет, я, пожалуй, правильно вел себя, - думал он,  погружаясь  снова  в
чуткую дремоту. - Петрас тоже человек правильный...  Ишь  как  ровно  идет
наша старушка, и все из-за якоря. Другие, пожалуй, не смогли бы  поставить
якорь... Нет, спать нельзя. Я на вахте..."
   - КР-16! Слушайте меня, КР-16! Вам на помощь выходит эсминец,  вылетели
самолеты. Скоро они вас разыщут. Держитесь, ребята! Все вам шлют привет...
   - Опять Крутиков заступил, - сказал старшина.  -  Ну  вот  видишь  -  и
порядок, все уже позади. Совсем развиднелось. Скоро они нас  обнаружат.  -
Асхатов выключил станцию. -  Нечего  зря  энергию  транжирить.  Еще  может
пригодиться. Будем включать раз в  четверть  часа.  Сколько,  Алексей,  на
твоих?
   - Восемь. Оказывается, они не останавливались.
   - Ровно?
   - Две минуты девятого.
   - Ставьте, друзья, на пять девятого. - Старшина гордился точностью хода
своих  часов  с  механической  подводкой,  календарем,  водонепроницаемых,
антиударных, со шкалой поясного времени. - Мои часы, Петрас и Алеха, можно
положить под колпак в институте  имени  Штернберга  в  Москве,  и  по  ним
отзванивать время для всей планеты. Вот какие это часы.  Я  за  них  отдал
полторы сотни матросу  с  "Керчи"  и  еще  в  придачу  шикарную  раковину.
Лейтенант Кораблев давал мне две с половиной, да  не  уговорил.  Часы  эти
швейцарской фирмы, вот тут написано какой, только очень мелко. Гарантия на
двадцать лет. Вот что это  за  механизм!  Экстра!  Супер!  Прима!  Дай-ка,
Петрас, чайник, глотну еще чуток.





   Томас Кейри повернул ручку двери, нажал на нее и едва  не  свалился  на
пол прихожей каюты. Торопливо закрыл дверь. Сразу  его  обступили  тишина,
покой. Пахло кожей и дорогим табаком.  От  следующего  помещения  прихожую
отделяла темная ткань портьеры. Репортер стоял, упершись спиной в дверь. В
глазах у него плыли желтые круги, ноги подкашивались.
   - Поверните ключ, мистер Кейри, - услышал он знакомый спокойный голос и
увидел профессора Гордона. Тот стоял, откинув портьеру, в  белой  рубашке,
приземистый, широкоплечий, на темном лице выделялась серебристая  бородка,
какую носили шкипера парусников  в  прошлом  веке,  зубы  его  сверкали  в
улыбке.  Казалось,  он  ничуть  не  удивлялся  тому,  что  репортер   тоже
отправился в плавание на "Глории".  -  Наконец-то!  Проходите,  мой  друг.
Прошу вас. Я никак не ожидал, что на судне  могут  быть  такие  большие  и
удобные комнаты. Целая квартира. Вот это,  по  всей  видимости,  гостиная,
влево - спальня, направо - ванная и все прочее. Садитесь, мистер Кейри.  Я
сейчас дам вам что-нибудь выпить. Здесь предусмотрен бар с целой  батареей
бутылок. Смотрите, как все ловко вделано в стенку. Я бы ни за что не нашел
этого тайника, если бы не любезный молодой человек в черном.  -  Профессор
откинул крышку бара. Заискрились бутылки, хрусталь. - Вам виски,  коньяку?
Здесь пропасть всего - водка, кальвадос, плиска, ром, херес.
   - Безразлично. Что угодно. Да, мне надо немного промочить горло.
   - И я за компанию. Мой любимый  напиток  -  херес.  Здесь  же  его  две
бутылки, одна из Калифорнии, другая, если верить этикетке, испанская. - Он
налил в хрустальные рюмки, подал гостю, сидевшему в мягком  кресле.  -  За
продолжение нашего знакомства, мистер  Кейри,  и  за  дальнейшее  развитие
событий. Прекрасный напиток! Первоклассный!  Испанский  херес!  Здесь  все
первоклассное. Не правда ли, мистер Кейри?
   Репортер  окинул  взглядом  просторное  помещение,  отделанное  красным
деревом, вишневый ковер на полу, овальный полированный  стол,  в  котором,
как  в  зеркале,  отражался  голубоватый  потолок,  и  ответил   терпеливо
ожидавшему хозяину:
   - Да, у вас здесь очень хорошо. - Прислушался: он все еще не верил, что
избавился от преследовавших его людей, одетых матросами. Плотная дверь  не
пропускала звуков из коридора. Ритмично  вздрагивал  корпус  судна.  Ветер
трепал занавески на опущенном  окне.  Пахло  терпким  запахом  моря.  Вино
приятно туманило голову, горячими ручейками растекалось в груди.
   Профессор, подмигнув, налил еще, сказав при этом:
   - Выпьем за хорошее настроение. Для полного осознания благ жизни многим
так его не хватает.
   Томас Кейри сказал, рассматривая топазовое вино на свет:
   - Охотно поддерживаю ваш тост, хотя мне будет нелегко обрести  душевное
равновесие после всего случившегося со мной. За последние сутки  два  раза
покушались на мою жизнь, сейчас меня разыскивают по  всему  судну,  с  тем
чтобы ссадить на лоцманский катер. - Репортер выпил всю рюмку и, улыбаясь,
спросил: - Вы и сейчас найдете, что мои злоключения не  выходят  за  рамки
сценария пьесы?
   - О да! Сюжет развивается по-шекспировски стремительно.  События  полны
драматизма. Неужели и здесь, на судне, с вами пытались разделаться? Когда?
Где?
   Томас Кейри рассказал все, что с ним  приключилось  недавно.  Выслушав,
профессор энергично потер руки, прошелся по  вишневому  ковру  от  окна  к
дивану, вернулся к столу и сказал:
   - Все идет прекрасно, мистер  Кейри.  Ваша  настойчивость,  смелость  и
находчивость окончательно покорили меня. Мне еще в машине, когда мы  ехали
в порт, пришла мысль, что вы не должны сойти со сцены в  середине  первого
акта. Ведь вы одно из главных действующих лиц! Как же вы можете находиться
вдали от событий, которые развернутся  здесь,  на  "Глории"?  Нет,  мистер
Кейри, вы должны ехать с нами. Только  с  вашей  помощью  мы  можем  найти
преступника, который, я уверен, находится сейчас в таких же  апартаментах,
и не исключено, что пьет тот же самый херес.
   - Но тогда зачем вы вручили мне ваш "понтиак" и вот эти ключи от  него?
Между прочим, я не заметил, как вы их опустили мне в карман. Возвращаю вам
их  с  признательностью.  Мое  появление   в   "понтиаке"   произвело   бы
ошеломляющее впечатление на дорожную полицию.
   Профессор взял ключи, подбросил их на ладони.
   - Видите ли, мистер Кейри, вначале развитие событий мне  представлялось
несколько иначе. Я  не  исключал  возможности,  что  вы  убедите  капитана
несколько отложить рейс, и тогда бы многое зависело от скорости, с которой
вы смогли бы передвигаться по  дорогам  Америки.  Сейчас  все  изменилось.
Сценой становится "Глория". - Он повторил  название  судна  еще  несколько
раз, опустил ключи в карман брюк, затем спросил: - Прекрасное название для
пьесы - "Глория", не правда ли, мистер Кейри?
   - Звучит неплохо. -  Репортер  посмотрел  на  часы.  -  Двадцать  минут
третьего. По всей видимости, лоцманский катер уже вернулся  в  порт.  Если
меня разыщут, то могут еще ссадить на одно из  встречных  судов  и  взыщут
расходы за остановку лайнера. Нет, такой вариант мне не подходит.
   - Вот именно, мистер Кейри!
   - В то же время я не могу оставить в беде Джейн, и вас, мистер  Гордон,
и всех пассажиров судна. Я бы не  простил  себе  вашей  гибели  никогда...
Плесните еще, мистер Гордон.
   - С удовольствием, но,  с  вашего  разрешения,  я  попрошу,  чтобы  нам
принесли что-нибудь поесть...
   Желудок Томаса Кейри болезненно сжался. Он вспомнил, что последний  раз
ел вчера вечером перед выездом на место автомобильной катастрофы.
   - Да, не мешало бы, - сказал он, глотая голодную слюну.  -  Только  мне
надо скрыться в спальне от посторонних глаз.
   Стюард принес большой поднос с закусками и фруктами.
   - Зачем так много? - спросил профессор.
   - Время обеда,  -  ответил  стюард,  ловко  расстилая  на  столе  белую
скатерть. - Всегда в день отъезда большинство пассажиров предпочитают есть
в каютах, но затем столуются в  ресторане.  Там  располагающая  атмосфера,
отличный оркестр,  шикарная  публика...  Что  прикажете  на  первое?  Вот,
пожалуйста, ознакомьтесь. - Он  протянул  профессору  объемистую  книгу  в
целлофанированной  обложке,  на  которой  была  изображена   "Глория"   на
ослепительно  синен  воде,  сампан  с  темнокожим  кормчим,  туристами   в
белоснежных костюмах, которые с выражением предельного  счастья  на  лицах
следили за плавником акулы.
   - О! Да тут целый роман! - воскликнул профессор,  взвешивая  на  ладони
меню.
   -  Действительно,  здесь  большой  выбор,  только  сегодня   ограничено
количество блюд. Например, супов не более четырех,  а  также  и  остальные
блюда в меньшем ассортименте. С  завтрашнего  дня  у  нас  заработают  три
кухни:  французская,  китайская  и   англосаксонская,   но   будут   блюда
итальянские, русские, даже финские, и вообще,  можно  заказывать  все  что
угодно... Сегодня пока самый скромный обед...
   ...Томас Кейри ел  молча,  зато  профессор  Гордон  почти  не  умолкал.
Казалось, он забыл, что привело в его  каюту  молодого  человека.  Оглядев
стол с закусками и пододвинув к себе салат из  крабов,  он  стал  красочно
описывать, как ели в XVI веке в Англии:
   - Во времена Шекспира в Англии не знали еще изысканных блюд, таких, как
у нас с вами. Подобные  деликатесы  можно  было  встретить  где-нибудь  на
Востоке - в Персии, Египте и особенно в  Китае,  где  поварское  искусство
процветало за много веков до нашей эры и сохранилось  в  самом  утонченном
виде и по сей день. Англичане ели просто,  но  зато  обильно.  Представьте
себе гигантский кусок ростбифа, дымящегося на деревянном блюде, или  оленя
на вертеле в камине, или кабана. Все это запивалось добрым пивом, элем или
виноградным вином. Разрешите, я вам налью белого мозельского, оно пойдет к
вашей рыбе и моим крабам... Да, отличное вино.  Здесь  все,  как  я  вижу,
отличное. Но я предпочел бы всему этому темное пиво и кабаний окорок с еще
не остывшими угольями на  подрумяненной  кожице  или  гуся  с  яблоками  и
капустой, хотя все это, как видно, мы сможем заказать на завтра. А  сейчас
не съесть ли нам вот это сооружение из овощей, грибов и какой-то дичи?
   Томас послушно кивнул. Он уже не стал прятаться, когда стюард принес на
подносе новую порцию еды.
   Минут пять они молча поглощали салат.
   Потом принялись за суп. Мистер  Гордон  взял  ложку,  потянул  носом  и
сказал:
   - В доме отца Шекспира любили суп из бычьих хвостов.  Три  года  назад,
когда я во второй раз посетил родину Вильяма  -  Стратфорд-на-Эйвоне,  мне
посчастливилось обнаружить любопытнейший документ - счет мясника,  некоего
Самуэля Таккера, адресованный Джону Шекспиру - отцу Вильяма,  на  сумму  в
один шиллинг восемь пенсов. Это была сенсация среди шекспироведов, да и не
только среди них, вся мировая печать муссировала мою находку, в том  числе
и ваша газета. Не так ли?
   Томас Кейри наклонился к тарелке с золотистым бульоном, что могло сойти
за знак утверждения, и взял ложку, силясь припомнить информацию о  находке
профессора. И почему-то вспомнил, как они с Джейн обедали последний раз  в
придорожном ресторане, где им подали похожий бульон...
   Профессор же продолжал:
   - Вы, как  филолог,  знаете,  насколько  скудны  и  спорны  сведения  о
Шекспире.  И  тут  еще   один   документ,   подтверждающий   существование
гениального человека. По существу, остались только  его  пьесы,  авторство
которых до сих пор оспаривается. Не сохранилось ни одного  его  черновика.
Все, чем мы располагаем, это три страницы текста, вписанные рукой Шекспира
в пьесу о Томасе Море, которая так никогда и не была играна на  сцене,  да
еще  подписи  под  завещанием  Вильяма.  Они-то   и   помогли   установить
подлинность трех драгоценных страниц... Вам нравится бульон?..
   - Очень... - Томас Кейри проводил взглядом стюарда, уносящего посуду. -
Зато вот этот человек мне что-то не нравится.
   - Ну что вы! Обычный слуга - эпизодическое лицо в нашей  пьесе.  Хорошо
вышколен. Свою роль ведет прекрасно.
   - Да, но вы заметили его саркастическую улыбку?
   - У него болят зубы. Он даже не спросил, в  какой  каюте  вы  едете,  и
принес нам обед на двоих. У  вас,  мой  друг,  просто  сейчас  обостренная
реакция после всех событий. Вам кажется, что стюард тоже мафиози из  банды
Минотти?.. Я не ошибся?
   - Да... он смахивает на итальянца, и это его  подчеркнутое  безразличие
ко мне... Готов заключить пари, что он уже сообщил  кому  следует,  что  я
нахожусь у вас!
   - Вполне возможно. Но это нельзя ставить ему в вину. Он  на  службе.  К
тому же вы нарушили священное право собственности. Едете зайцем  в  каюте,
проезд в которой стоит восемь тысяч долларов.
   - Верно, черт возьми!
   - Так что стюард здесь ни при чем.
   - Неужели так дорого?
   -  Есть  каюты  и  по  двадцать  тысяч,  но  мне  капитан   посоветовал
остановиться на этой. К тому же я  не  настолько  богат,  чтобы  швыряться
деньгами.
   Томас Кейри отодвинул тарелку.
   - Мне надо немедленно встретиться с капитаном.
   - Ну зачем такая спешка? У нас еще впереди  три  блюда,  десерт,  кофе;
теперь час или два не играют никакой роли. Действие растянется, по меньшей
мере, на несколько недель.
   - Но я не хочу, чтобы меня изловили как зайца.
   - До этого, надеюсь, не дойдет. К тому же у вас иммунитет представителя
всесильной прессы и  чрезвычайной  важности  информация.  Ешьте  спокойно.
Волнение  мешает  пищеварению.  Выпейте  еще  вот   этого   португальского
портвейна  и  постарайтесь  себе  внушить,  что  события  развиваются,  не
отступая от текста пьесы и режиссерского замысла.
   - Ах, профессор! Оставим эту игру в  любительский  спектакль.  Если  мы
отдадимся на волю судеб, то, чего доброго, пойдем на дно со всем  театром,
артистами, оркестром и публикой!
   - Не исключено. - Мистер Гордон отпил из  рюмки,  и  лицо  его  приняло
блаженное выражение. - Божественный напиток, советую причаститься.
   Вошел стюард с новой переменой блюд.  Когда  он,  разложив  на  горячие
тарелки жареную форель, удалился, мистер Гордон сказал:
   - Я не считаю, что мы с  вами  играем  в  любительском  спектакле.  Все
вполне профессионально. Да ешьте же. Форель  словно  только  что  поймана.
Действительно, ее везут живую, я читал об этом в рекламном проспекте. Надо
вам сказать, что к поездке  я  отнесся  с  должной  серьезностью.  Ну  как
форель?
   - Рыба как рыба... - буркнул Томас Кейри.
   - Ну, молодой человек, да вы, я вижу, не из тех,  кого  можно  чем-либо
удивить. А раз  так,  то  все  будет  прекрасно.  -  Профессор,  улыбаясь,
дожевал, утерся  салфеткой,  затем  сказал:  -  Я  превращаюсь  в  этакого
резонера. Никогда не замечал у себя  подобного  таланта.  Вот  что  значит
вести затворническую жизнь. Негде  было  проявить  себя,  раскрыться,  как
говорил один мой студент, изрядный шалопай, но головастый парень.
   "Сколько потеряно времени, - с тоской подумал  Томас  Кейри.  -  И  все
из-за  него.  -  Он  почти  с  ненавистью  посмотрел  на   профессора   и,
встретившись с ним взглядом, покраснел от смущения: столько участия было у
того в глазах. - Нет, он славный старик, этот негр. Что бы я сейчас делал,
не попадись он мне? В лучшем случае матросы изловили бы меня и  спровадили
на лоцманском катере. Тогда бог знает что могло  произойти  с  Джейн".  Он
допил портвейн в полной уверенности, что вот теперь-то, когда он на судне,
ничего не случится ни с лайнером, ни с Джейн.
   Репортер улыбнулся профессору:
   - Ну конечно, все выйдет наилучшим образом.
   Мистер Гордон обрадованно закивал головой:
   - Вот так-то веселее, дорогой мистер Кейри.
   - Просто Том.
   - Прекрасно, Том. Вы не курите?
   - Нет. У нас в роду никто не курил.
   - Ну а я привык курить за работой. Хотя мои предки - рабы с Миссисипи -
тоже не курили. Табак для них был табу.
   Томас Кейри поднялся.
   - Постойте! - остановил его профессор. - Я позвоню капитану, договорюсь
о вашей с ним встрече.
   ...Капитан лайнера Дэвид Смит - высокий,  грузный,  лет  шестидесяти  -
слушал репортера, полуприкрыв тяжелые, набрякшие веки, его  огромные  руки
устало лежали на подлокотниках кресла. В такой же  позе  в  другом  кресле
сидел профессор и  с  нескрываемым  любопытством  рассматривал  просторный
салон капитана,  стилизованный  с  бутафорской  роскошью  под  гостиную  в
Версальском дворце: темно-бордовые штофные обои, копии Веронезе, Тициана и
Эль Греко, рояль, по форме похожий на клавесин, ковер по мотивам  Ватто  -
жеманная красавица на качелях и кавалер на коленях, заглядывающий  под  ее
пышные юбки. Здесь все было ненастоящее, и все же создавалось  впечатление
старины, богатства, тонкого вкуса. Профессор ловил себя на  том,  что  его
покоряет вся эта  дешевка  и  что  он  не  удивился  бы,  если  бы  сейчас
распахнулась дверь красного дерева и вошли бы мадам Помпадур  с  Людовиком
Четырнадцатым.
   "Пожалуй, я выпил лишнее", - подумал  Гордон  и  потянулся  за  рюмкой,
стоявшей на полированной столешнице под красную яшму.
   Между тем репортер, заканчивая рассказ о своих злоключениях, говорил:
   - Вот почему, сэр, я очутился на вашем судне без билета и багажа.
   Капитан раскрыл глаза, и Томаса Кейри поразила их ясная голубизна.
   - Что ж, -  сказал  капитан,  -  весьма  любопытно.  История,  если  ее
опубликовать, на день-два привлечет внимание американцев. Но боюсь, что ее
не напечатают, по крайней мере сейчас. Я весьма  признателен  вам,  мистер
Кейри.  Хотя  должен  заметить,  что  мне  трудно  поверить,  будто  отец,
отправляя в путешествие дочь, замышляет потопить  судно,  на  котором  она
едет. Это же чудовищно, Стэн! - повернулся он к Гордону.
   - Ах, Дэв, - ответил профессор, - как вы мало знакомы  с  неприглядными
сторонами жизни! Вы романтик, Дэв. Всю жизнь скитаетесь по океанам,  среди
мужественных людей, боретесь со стихией, и мир кажется вам сотворенным как
надо. Не так ли?
   - Да, я все больше и больше убеждаюсь, что люди не так уж плохи.
   - В общей массе. Согласен с вами, Дав. В людях  не  иссякло  стремление
творить добро. Пример перед вами, -  он  кивнул  на  Томаса  Кейри,  -  но
сколько еще зла! Разве не убивает еще  брат  брата,  дети  -  родителей  и
родители - детей своих? Вы говорите, и я согласен с  вами,  что  обвинение
мистера Чевера чудовищно, но что мы знаем об отношениях отца и  дочери,  о
характере этого человека?
   - Я был вместе с мистером Чевером сегодня. Он нежно прощался с дочерью,
поцеловал ее, осмотрел каюту.  Просил  меня  заботиться  о  девочке.  Надо
сказать - она очаровательное существо...
   Томас Кейри залился румянцем, вспомнив  свою  встречу  с  Джейн,  когда
мафиози волокли его по коридору судна.
   "Что она подумала? Джейн не могла понять, почему я не  остановился,  не
подошел к ней. После грязных наветов я должен был обязательно это сделать.
Проклятые бандиты!"
   Минуту-другую, пока он переживал свою мимолетную встречу с Джейн, он не
слышал, о чем говорили  капитан  и  профессор,  когда  же  он  вернулся  к
действительности, то увидел профессора стоящим у открытого  окна,  капитан
же сидел в своем кресле, благодушно улыбаясь. Профессор говорил:
   - Как прекрасны берега Калифорнии с борта вашего судна, Дэв. Расстояние
сглаживает грубые контуры, так и в жизни...
   Томасу Кейри показалось, что они обо всем договорились, пока он  грезил
наяву, что  капитан  сейчас  отдаст  приказ  возвращаться  в  порт.  Чтобы
ускорить этот момент, он спросил:
   - Надеюсь, капитан, вы прикажете повернуть судно в Сан-Франциско?
   Капитан  улыбнулся,  как  улыбаются  детям,  когда  у   тех   возникают
невыполнимые желания.
   - Нет, мистер Кейри, это не в моих силах.
   Репортер вскочил.
   - Но это же, это...
   - Договаривайте - преступление и так далее?
   - Я не собираюсь вас ни в чем обвинять, но поймите!..
   - Все понимаю. Редкий рейс обходится  без  того,  чтобы  я  не  получал
подметных писем или  ко  мне  не  приходили  бы  люди,  предупреждающие  о
готовящейся диверсии и требующие денег за раскрытие преступления. И должен
сказать, не всегда сигналы были явным шантажом. И все-таки  мы  уходили  в
рейс и - благодарение богу - возвращались.
   - Но теперь опасность налицо!
   - В океане всегда опасно, молодой человек.
   - Как вы можете рассуждать так спокойно?  На  судне  более  двух  тысяч
человек!
   - Если быть точным, их  ровно  две  тысячи  восемьсот.  Тысяча  человек
команды и тысяча восемьсот пассажиров.  Двести  сорок  пассажиров  первого
класса мы недобрали. И пришлось уволить и  оставить  на  берегу  пятьдесят
человек из команды. А в удачные рейсы у нас  на  борту  ровно  три  тысячи
девяносто человек.
   - Как видите, вы рискуете не только своей жизнью.
   - Безусловно. И этот риск продолжается уже двадцать три  года.  Если  я
поверну судно, как вы предлагаете, возникнет неимоверный  скандал.  Вместо
меня пошлют в рейс другого, и я в мои годы уже никогда  больше  не  получу
такое судно, да и вообще, - он махнул рукой, - для меня это  будет  концом
карьеры. Выпейте со мной, мистер  Кейри.  Это  наилучшее,  что  мы  сможем
сейчас предпринять. И вы,  Стэн,  прошу  вас,  дружище.  Отлично,  что  вы
послушались моего совета. "Глория" - первоклассный  плавающий  отель.  Как
поживает ваш приятель Кинг?
   - Плывет в приличном обществе: справа  от  него  "каюта"  таксы,  слева
расположился сенбернар.
   - Джентльмен весьма мрачного вида. Как же, я был ему  представлен!  Его
хозяева Куперы - состоятельные люди, у них в Техасе нефтеперегонный  завод
или что-то в этом роде. Такие  путешествия,  Стэн,  способствуют  общению.
Кинг получит удовольствие.
   - Надеюсь, Дэв.
   - Я также надеюсь, что и к вам вернется ваш всегдашний оптимизм.
   - Мой оптимизм никогда не угасал. Вы знаете,  что  я  благодарю  судьбу
даже за несчастья, так как они позволяют острее чувствовать неповторимость
бытия. В то же время я никогда не причислял себя к непротивленцам. Со злом
я борюсь всеми силами, хотя чаще всего безрезультатно. Все же в  настоящую
минуту меня, как и нашего друга  Тома,  очень  интересует  местонахождение
людей Минотти. Как вы считаете, Дэв, они могут находиться среди команды?
   - В принципе - да. Все же если  они  здесь,  то  скорее  всего  состоят
пассажирами. За диверсии дорого платят, а такие люди любят комфорт. Все же
не думайте, Стэн, что "Глорию" так легко спровадить на дно.  Она  плавуча,
как кокосовый орех. Только что вышла из ремонта. Мы установили современное
противопожарное оборудование.  Ну  конечно,  я  приму  меры,  так  что  не
волнуйтесь,  друзья.  -  Успокаивая  своих  гостей,  капитан  сам  заметно
встревожился. Морщины  на  его  лбу  стали  глубже,  придав  лицу  суровую
озабоченность. - На судне есть своя полиция, и  в  ее,  правда,  небольшом
штате состоит один опытный детектив. Что греха таить,  во  время  плавания
иногда нарушаются законы, случаются кражи, скандалы в казино или в  барах,
так что мы держим специальных людей. Придется им  заняться  розыском  этих
негодяев. Надеюсь, вы понимаете, джентльмены,  что  больше  ни  с  кем  не
следует делиться своими опасениями?
   Томас Кейри кивнул.
   Мистер Гордон сказал:
   - Безусловно.  Слухи  могут  создать  панику,  которая  расстроит  весь
сценарий пьесы. Панику следует оставить для четвертого акта.
   Капитан, сбитый было с толку,  насторожился,  затем  захохотал,  ударив
своими ручищами по подлокотникам кресла:
   - Черт возьми, Стэн! Да вы неисправимы! По-прежнему считаете, что жизнь
состоит из бесконечного числа трагедий, драм и  комедий!  И  на  "Глории",
по-вашему, разыграются шекспировские страсти?
   - Уверен, Дэв. Здесь достаточно действующих лиц.
   - Не многовато ли для одной пьесы?
   - Главных действующих лиц немного, остальные  -  статисты.  К  тому  же
часть персонажей осталась на берегу.  Здесь  мы  можем  оказаться  с  вами
свидетелями таких вещей,  которые  вы  так  метко  назвали  шекспировскими
страстями.
   - Ну хорошо, хорошо, Стэн, будем  надеяться  и  стараться,  чтобы  рейс
прошел нормально и без особых неприятностей для нашего молодого  друга,  а
также,  чтобы  и  он  получил  удовольствие  от   плавания.   Вы   знаете,
джентльмены, я множество раз побывал везде, где только возможно, и все  же
не перестаю удивляться красоте мира. Ну так как, мистер Кейри?..
   Томас  Кейри  сидел  в  глубоком  кресле  и  задумчиво   вертел   ножку
хрустальной рюмки. Голос капитана сливался в его ушах  с  шумом  ветра  за
окном и стрекотаньем вентилятора. Услышав свое имя, он вздрогнул и  поднял
голову.
   Капитан ободряюще улыбнулся:
   - Теперь вам придется  идти  с  нами  в  Гонолулу,  оттуда  вы  сможете
вернуться в Сан-Франциско или воздушным путем, или же на  первом  попутном
судне.
   Томас Кейри поставил рюмку на стол.
   - Капитан! Я не могу вам сейчас открыть всех причин, которые заставляют
меня принять такое участие в судьбе вашего судна.  Все  же  я  должен  вам
сказать, что не смогу вас оставить, пока  преступник  или  преступники  не
будут пойманы или обезврежены другим путем, в то же время я не  располагаю
средствами, чтобы продолжать путь даже в третьем классе...
   Капитан печально улыбнулся:
   - Видите ли, мистер Кейри, я не хотел вас огорчать раньше  времени,  не
хотел говорить, что я получил указание ссадить вас именно в Гонолулу. Вами
почему-то заинтересовалась  полиция.  Сожалею,  но  мои  возможности  тоже
весьма ограничены. Так что вы идете с нами только до  Гавайских  островов.
Там я прихвачу на борт еще пару детективов. Вы же пока пользуйтесь всем на
судне...
   Вошел радист.
   - Сэр, срочная телеграмма.
   Пробежав глазами строчку печатных букв, капитан сказал:
   - Вам действительно небывало везет, мистер Кейри. Вы никогда не  играли
на скачках?
   - Нет, а что?
   - Да вот, шеф сообщает, что ваше дело улажено и вы можете сойти в любом
порту следования либо продолжать плавание. Чем это вы так  пленили  нашего
хозяина мистера Чевера?
   Томас Кейри пожал плечами и непонимающе переглянулся с профессором.
   Мистер Гордон потер руки:
   - Все отлично. Именно  такие  неожиданные  ходы  вполне  закономерны  в
настоящей пьесе. И неплохо бы по этому случаю еще выпить.
   Пригубив рюмку, капитан сказал, повеселев:
   - Итак, мистер Томас, ваше желание исполнилось, и  если  бы  вы  теперь
захотели  уйти  с  судна,  я  бы  принял   все   возможные   меры,   чтобы
воспрепятствовать  такому   шагу.   Присутствие   такого   необыкновенного
счастливца гарантирует безопасность судна, я пью за ваши успехи. - И он до
дна  осушил  рюмку.  Выпив,  сказал:  -  Теперь,  мистер   Кейри,   можете
чувствовать себя здесь как на собственной яхте. Я распоряжусь,  чтобы  вам
отвели свободную каюту первого класса.
   Томас Кейри покачал головой:
   - Благодарю, капитан, только я не собираюсь  совершать  путешествие  за
счет мистера Чевера или за ваш. У меня, как  я  вам  уже  говорил,  другие
задачи. Я должен найти людей Минотти, а вы в этом должны мне помочь.
   - Убей меня бог, если я знаю, как я смогу это сделать. Какова будет моя
роль во всем этом деле?
   Мистер Гордон вставил реплику:
   - Наконец-то мы, Дэв, начинаем продвигаться в уточнении ролей.  И  если
мне позволено  будет  дать  совет,  то  я  бы  предложил  обеспечить  Тому
беспрепятственное передвижение по сцене.
   - Вы хотите сказать - по судну? - спросил, пряча улыбку, капитан.
   - Вы отгадали мою мысль, Дэв. Именно. Том должен иметь право находиться
и среди пассажиров, и в команде - словом, на всех подмостках.
   - Вы хотите сказать - на всех палубах?
   - Именно. В салонах, в барах, в казино, в бассейнах - словом,  везде  и
всюду.
   - Так, - капитан вздохнул, - словом, мистер Кейри хочет взять  на  себя
обязанности добровольного детектива, я об этом догадывался, но теперь  вы,
Стэн, окончательно убедили меня в этом. Другими словами,  нашему  молодому
другу  нужна  такая  должность  на  судне,  исполняя  которую  он  мог  бы
появляться везде, не вызывая особых подозрений.
   - Даже в каютах, - добавил профессор.
   - Насчет кают сомневаюсь, должность  стюарда  ему  не  подойдет,  да  и
ограничит возможности  передвижения  по  судну.  Надо  подумать.  Скажите,
мистер Кейри, чем вам приходилось заниматься,  кроме  писанины,  то  есть,
извините, литературного труда?
   - Да ничем особенно...
   - Все же?
   - Студентом работал в ресторане.
   - Что делали?
   - Мыл посуду.
   - Если вас устроить на эту должность, то  вы  скоро  забудете  о  своих
мафиози, у вас не будет времени подумать даже о спасении души. Еще что?
   - Одно лето работал на заправочной станции...
   - Автомобилей у нас нет.
   - ...собирал апельсины во Флориде.
   - К сожалению, на "Глории" нет и цитрусовых плантаций. И это все?
   Томас Кейри стал мучительно перебирать в памяти, чем он  еще  занимался
за свою жизнь. В тяжелые студенческие годы приходилось браться за все:  он
мыл окна, работал мусорщиком, был сэндвичменом  -  живой  рекламой,  давал
уроки русского языка, хотя сам знал его тогда из рук вон плохо. Все это не
могло пригодиться в данном случае. Неожиданно он вспомнил, что в  школьные
годы помогал отцу - электромонтеру.
   - Видите ли, отец мой был электриком, и я  часто  с  ним  вместе  делал
проводку, устанавливал телефоны.
   - Вот это уже кое-что!  У  нас  здесь  сотни  километров  электролиний.
Работа найдется. Наш главный электрик -  чуть  ли  не  доктор  технических
наук, его загнала сюда безработица. Подучитесь  у  него,  и  по  окончании
рейса у вас будет вторая отличная специальность. Считаю,  что  мы  уладили
это дело. Я прикажу третьему офицеру зачислить вас на  должность  младшего
электромонтера.
   - Благодарю вас.
   - Оклад, кажется, долларов триста  двадцать  или  триста  пятьдесят.  И
скажу, чтобы вас не особенно загружали работой.
   - Благодарю вас.
   - Ну вот, мы с вами еще раз убедились, что из  любого  положения  можно
найти выход. - Капитан встал и высоко поднял рюмку.  -  Выпьем  за  успехи
нашего детектива-электрика или электрика-детектива-репортера!
   Он вышел с гостями в коридор. Прощаясь, сказал, что всегда будет рад их
видеть у себя и что лучше всего приходить к нему после обеда, когда клонит
ко сну, а спать ему днем категорически запрещено медициной.
   - Док считает, что во время послеобеденного сна особенно много  оседает
на стенках сосудов этого проклятого холестерина. Так что заходите. Кстати,
Том, вы играете на биллиарде?
   - Немного.
   - Вот и прекрасно. Профессор тоже гоняет шары, и не без успеха. Сыграем
партию в карамболь. Играть мы можем вот в  такую  погоду,  и  особенно  на
стоянках.  "Глорию"  даже  в  шторм  почти  не  качает.  У  нее  множество
современных усовершенствований. Прекрасное судно, джентльмены.  Желаю  вам
закончить день более приятно, чем вы его начали. Так  заходите,  врач  мне
рекомендовал игру в биллиард, да  я  уже,  кажется,  говорил  об  этом.  -
Проводив гостей капитан вернулся в свою каюту.
   - Отличный человек Дэв, - сказал мистер  Гордон.  -  Мы  с  ним  ловили
форель в скалистых горах.
   - Должен быть хорошим, раз ваш друг, - рассеянно ответил Томас Кейри.
   - Вы размышляете о девушке, ее отце, телеграмме, только что  полученной
капитаном?
   - Да, мистер Гордон, и как я был прав, что  не  согласился  принять  от
мистера Чевера каюту первого класса и все прочее.
   - Думаете, похоже на подкуп?
   - Ну конечно. Раз не удалось меня убрать, он  решил  оставить  меня  на
судне, боясь разоблачений.
   - Логично.
   - Я опасный свидетель, который может пролить свет  на  всю  эту  темную
историю. Я нежелателен сейчас на континенте.
   - Да, Томас. Вас хотят убрать с авансцены, но забывают, что мы,  как  в
античном театре, располагаем просцениумом - пристройкой к сцене, на  крыше
которой в Древней Греции тоже играли актеры. Просцениум - все наши палубы,
Томас! На них мы и должны отрежиссировать главные действия пьесы.
   - Если бы вы знали, мистер Гордон,  как  мне  необходимо  увидеть  мисс
Чевер!
   - Еще бы, без такой встречи резко тормозится действие,  хотя  все,  что
произошло в каюте капитана с этой телеграммой, и вообще весь наш  разговор
так же необходим для сюжета. Неужели вы не чувствуете этого, Том?
   - Я все воспринимаю гораздо серьезней, чем любительский спектакль.
   Мистер Гордон остановился и в негодовании потряс руками:
   - Томас! Как вы можете? Откуда вы взяли, что  играют  любители?  Чевер,
Минотти, банда мафиози, подкупленная  полиция,  по-вашему,  это  любители?
Ошибаетесь! Все профессионалы. Как и в жизни. Все играют свои  роли  очень
серьезно, Томас. Ну да ладно...
   Надо навестить Кинга, - после паузы продолжал мистер Гордон, -  бедняга
первый раз в жизни попал в отдельную каюту.  Он  совсем  одинок,  если  не
считать общества нескольких его коллег. Идемте прямо  по  этому  коридору.
Нет, постойте!
   Мистера Гордона привлек большой яркий плакат на переборке коридора,  на
нем была изображена столица Гавайских островов.  На  голубой  океанической
воде - столбик текста: "На острове Оаху потухший вулкан Даймонд-Хед  гордо
возносит свои скалистые склоны над  столицей  Гонолулу.  В  кратере  этого
вулкана расположены правительственные  здания.  Слева  вверху  виден  пляж
Ваикики, окаймленный высотными домами и отелями. Пятидесятый штат  Америки
состоит из восьми больших и  множества  малых  островов,  расположенных  в
центральной части Тихого океана - почти в 4000 километрах от Американского
материка. Гавайи окружены ореолом таинственности и сказочного  очарования.
Вас ожидает  там  чудесный  климат,  убегающие  вдаль  тропические  пляжи,
лазурное  море  и  такое  же  лазурное  небо,  а  в  глубине  островов   -
экзотическая растительность... Радушные  островитяне  встретят  вас  своим
знаменитым "алоха!"..."
   Прочитав, мистер Гордон радостно потер руки:
   - Да, черт возьми, действительно завлекательная перспектива увидеть все
это и услышать "алоха",  но  идемте,  Том,  или  нет,  еще  минуту.  -  Он
остановился у витрин с гавайскими сувенирами. Томас  Кейри  тоже  невольно
увлекся и  стал  рассматривать  изделия  гавайских  кустарей  -  маски  из
скорлупы кокосовых орехов, модели  катамаранов,  ткани  с  фантастическими
узорами - и на минуту забыл о цели своей  поездки  -  так  ему  захотелось
увидеть вулкан Даймонд-Хед, идти по  бесконечному  пляжу,  держа  за  руку
Джейн...
   В  одном  из  обширных   холлов   они   увидели   настоящее   отделение
универсального  магазина:  по  стенам  -  витрины   и   полки   с   самыми
разнообразными товарами, нужными и ненужными в  дороге,  на  лотках  вдоль
стен - груды трикотажных изделий, плащей, курток, джинсов. Довольно  много
покупателей рылись в этом изобилии ширпотреба. Три продавщицы заворачивали
покупки. И  здесь  несколько  витрин  занимали  сувениры,  только  уже  не
гавайские, а японские.
   По  пути  к  "собачьему  люксу"  они  встречали  суетливых  лотошников,
торгующих массой всевозможных вещей.
   - Джентльмены, не желаете  ли  приобрести  настоящую  панамскую  шляпу?
Совсем даром - от восьмидесяти до двухсот долларов!  -  обратилась  к  ним
девушка в панаме и с целой кипой шляп,  которые  она  держала  в  смуглых,
обнаженных до плеч руках. - Панамы в тропиках незаменимы...
   Мистер Гордон сбавил было шаг, заинтригованный то  ли  шляпами,  то  ли
очаровательной смуглянкой, но его спутник увлек его дальше.
   - Шляпа мне не нужна, - сказал мистер Гордон, оправдываясь.  -  У  меня
есть два  тропических  шлема.  Что  меня  чуть  было  не  задержало  возле
очаровательной шляпницы, так это исключительно желание получить добавочную
информацию и, конечно, жажда общения с возможной героиней нашей пьесы. Кто
знает, может быть, эта девушка тоже сыграет какую-то роль.  Поймите,  Том,
что мы с вами кружимся по сцене, а все эти люди - действующие лица. И этот
толстяк, что спешит, видимо, в бар, оставив супругу в каюте, и  эта  очень
пожилая пара, и этот мальчишка, что гонит мяч, ловко пробив его между двух
зевак. Действительно, удар что надо!
   На мальчишке болтались широченные белые шорты.
   - Как успехи, Пит? - дружелюбно окликнул его мистер Гордон.
   Мальчик остановился. Он был  худ,  бледен,  на  верхней  губе  блестели
капельки пота.
   - Я не Пит, я - Фред, - сказал он  хриплым  голосом,  -  посторонитесь,
джентльмены.
   - Успехов, малыш  Фредди!  -  Пройдя  несколько  шагов,  мистер  Гордон
сказал, сверкнув глазами: -  Вы  можете  не  поверить,  но  я  слыл  лихим
футболистом. Как это было давно и в то же время - вчера. Вы  знаете,  Том,
как это ни покажется вам странным, я не чувствую тяжести прожитых  лет.  -
Он лукаво улыбнулся. - Особенно когда долго не смотрюсь в зеркало.
   - Вы и на самом деле...
   - Нет, нет, прошу вас, не говорите, что я молодо  выгляжу,  хотя  такая
ложь и приятна всякому.
   - Нет, в самом деле, мистер Гордон...
   - Стэн, Томас!
   - У вас, Стэн, совсем юношеские глаза.
   - Вот с этим я согласен, Том. Глаза  говорят  многое  о  человеке:  его
возраст, состояние здоровья, волю, настроение, мысли.
   Они поравнялись с лифтом, створки  дверей  раздвинулись,  и  в  коридор
вышел сухощавый мужчина в сером спортивном костюме, у него были до  синевы
выбритые щеки, надменно сжатый тонкогубый рот,  угольно-черные,  блестящие
от  брильянтина  волосы;  он  бросил  небрежный  взгляд  на  встречных   и
повернулся к ним спиной. В руках он  держал  гибкий  хлыст;  удаляясь,  он
слегка хлестал им по ноге.
   В лифте Томас Кейри спросил:
   - Вы обратили внимание на этого человека?
   - Я на все обращаю внимание, Том.
   - По-моему, он похож на итальянца.
   - Или на испанца.
   - Но возможно, и пуэрториканец?
   - Пока я также затрудняюсь установить  его  национальность,  зато  могу
поручиться, что мы встретили жестокого, властного человека.  Он  похож  на
плантатора из южных штатов.
   Кинг, почуяв хозяина, лег, закрыл глаза и тихо заскулил. На  его  морде
застыло бесконечное страдание. Мистер Гордон  гладил  его,  просунув  руку
через деревянную решетку клетки.
   Подошел матрос, позванивая связкой ключей.
   - Гарри! - узнал Уилхема  Томас  Кейри.  -  И  вы  здесь!  Вы  поистине
вездесущи!
   Гарри Уилхем расплылся в улыбке:
   - О да, мистер, таковы мои обязанности...
   - Меня зовут Том Кейри.
   - Видите ли, мистер Кейри, я сегодня  на  подхвате,  матросы  заняты  в
трюмах, там идет какая-то перекантовка, перемещение грузов. Старпом нашел,
что  какие-то  ящики  могут  задышать  при  сильной  качке,   вот   их   и
перетаскивают с места на место. Я же, как причисленный к административному
персоналу, остался наверху и благодарю бога, что попал в собачье общество.
Вы, мистер Гордон, можете  взять  своего  страдальца  и  погулять  с  ним.
Площадь здесь не очень велика, зато имеется полный собачий сервис -  здесь
песочек  и  столбики  для  визитных  карточек.  Фальшборт,   как   видите,
достаточно  высок,  и  его  не  перемахнуть  косматым  аристократам,  если
кому-либо из них взбредет в голову вернуться в Калифорнию. Сейчас я открою
каюту вашего Кинга. Вы знаете, нам приходится закрывать их на ключ, а то в
первые рейсы сердобольные дамы выпускали узников, и что тогда  получалось,
особенно если одна из четвероногих леди имела склонность к легкому флирту!
Их невозможно было растащить по каютам. Ну вот, пожалуйста.
   Выскочив из своего "люкса", Кинг забегал кругами по всей площадке,  что
вызвало ревнивый  визг  и  вой  всего  собачьего  общества.  Гулко  залаял
сенбернар, разноголосо  затявкали  болонки,  такса,  фокстерьеры,  овчарка
завыла по-волчьи, тягуче, с надрывом.
   Но едва Кинга водворили на место, собаки, как по команде, успокоились.
   Гарри Уилхем сказал:
   - Сегодня они уже второй раз  устраивают  концерт.  Только  перед  вами
приходил один тип, то есть, извините, джентльмен, это его  овчарка  сейчас
так симпатично выла, и по правде сказать, на ее месте любой будет выть  не
переставая.  Ее  хозяин  что-то  внушал  ей,  применяя  хлыст,  хотя,  мне
думается, бить  ее  совсем  не  следовало:  овчарка  без  того  ползала  и
становилась на задние лапы и даже кувыркалась с боку на бок. Он, этот тип,
извините, джентльмен, вероятно, работает в цирке, хотя какой цирк с  одной
собакой? Можно допустить, что он клоун, но клоуны в основном народ добрый:
чтобы смешить людей, надо иметь мягкое  сердце.  Этот  же  тип,  извините,
джентльмен, наверное, совсем не имеет сердца... Зато  ваш  пес  мне  очень
нравится - такой серьезно-грустный. Видно, у него было тяжелое детство?
   - Вот и ошиблись, Гарри. Я взял его щенком, и жил он все эти  годы  без
нужды и горя.
   - Скажите, как бывает обманчива внешность не только у  людей,  но  и  у
животных!
   Томас Кейри, подумав, спросил:
   - Вы не знаете, Гарри, в какой каюте живет хозяин овчарки?
   - Нет ничего легче узнать. Вот,  пожалуйста.  -  Гарри  Уилхем  широким
жестом указал на табличку, висевшую на клетке с овчаркой,  и  прочитал:  -
"Сигма - немецкая овчарка. Возраст 4  года.  Хозяин  -  Эдуардо  Антиноми.
Каюта 481. Рацион N_5".
   - Исчерпывающие данные, - сказал мистер Гордон. - Том, а вам ничего  не
говорит имя овчарки?
   Томас Кейри пожал плечами:
   - Как будто какой-то математический символ.
   - В математике обозначает знак суммы.
   - Вы думаете, что хозяин Сигмы математик?
   - Или филолог. Ха-ха,  Томас!  Ничего  себе  -  точное  определение!  И
пожалуй, не менее удачное, нежели чему нашего друга Гарри. Все же по этому
имени  можно  предположить,  что  владелец  собаки  -  человек  с   высшим
образованием.
   Гарри Уилхем сказал:
   - По виду он действительно похож на типа, то  есть  на  джентльмена,  у
которого голова постоянно чем-то набита. И если вас так заинтересовала эта
воющая тварь, то здесь еще написано, что ей нельзя давать ни соленого,  ни
сладкого, словом, девица на строгой диете. Хозяин заботится о ее обонянии.
Похоже, это ищейка, а этот тип, то есть джентльмен, - сыщик. А  вот  рядом
японская болонка Зизи. Ей двенадцать лет. Хозяйка ее - мисс Груннер...
   - Благодарим вас, Гарри, - закруглил разговор Томас  Кейри,  хотя  было
видно, что мистер Гордон  с  явным  удовольствием  слушал  словоохотливого
матроса.
   - Как вам будет угодно, - сказал с улыбкой Гарри Уилхем. - Приходите  в
любое время, я буду рад вас видеть. Ну а о Кинге и говорить нечего.
   Мистер Гордон и Томас Кейри поднялись на верхнюю  палубу.  Несмотря  на
пронизывающий ветер, вызванный движением судна, пассажиры стояли у  бортов
или сидели на скамейках и в креслах, любуясь солнечным закатом.
   Мистер Гордон подошел к борту. Томас Кейри сказал:
   - Извините, я пройдусь по палубе.
   - Да, да, Том, идите, а я  провожу  солнце,  оно  вот-вот  опустится  в
океан.  Какое  оно  здесь  большое,  медно-красное,  кажется,  что  сейчас
зашипит, выплеснется вода от его прикосновения. Но идите,  идите,  Том.  Я
буду где-нибудь здесь, поблизости.
   Томас Кейри с нарочитой медлительностью шел по палубе, обходя шезлонги,
где сидели укрытые пледами пожилые леди и джентльмены, решившие с  первого
дня не упустить ни одного  вдоха  озонированного  воздуха.  Несколько  раз
молодому человеку казалось, что он видит Джейн,  с  замиранием  сердца  он
подходил и, разочарованный, брел дальше. Наконец, обойдя  всю  палубу,  он
вернулся к мистеру Гордону. Профессор один сидел на большой  скамье,  хотя
вокруг все скамьи были заняты.
   Он печально улыбнулся:
   - Хорошо быть негром. Можно  уединиться  даже  в  такой  толпе.  Сесть.
Подумать.  Располагайтесь,  Том,  вечер  исключительный.  Смотрите,  какие
краски заката! Какое море! А вон парит огромная птица, ни разу не взмахнув
крылом.
   - Альбатрос.
   - Так вот он какой, альбатрос! Вы знаете,  Том,  когда  я  стоял  возле
борта, мне на миг показалось, что и у меня растут  крылья.  "Глория"  идет
очень  быстро,  и  действительно,  с  некоторой  долей  воображения  можно
представить себе... Это чувство родилось во мне как-то само собой,  как  в
детстве, когда мы часто летали во  сне.  С  возрастом  мы  утрачиваем  эту
способность. По крайней мере, большинство даже забывает,  что  когда-то  у
них были крылья. - Неожиданно  он  спросил:  -  Вас  беспокоит  отсутствие
Джейн?
   - Да. Очень. Возможно, она больна. Меня тогда при  встрече  в  коридоре
поразила ее бледность.
   - Отличный признак. Значит, вы ей не безразличны.  Уверен,  что  и  она
разыскивает вас. Иначе и не может быть. Вы  должны  встретиться,  по  всем
законам  драматургии  это  неизбежно,  необходимо,  иначе  изменится  весь
характер событий! Представьте себе, что вдруг Клеопатра не  встречается  с
Антонием или Дездемона ускользает из смертельных объятий Отелло? Тогда  не
стало бы двух великих трагедий! Нет, Томас, и у нас все останется на своем
месте. Джейн с блеском сыграет  отведенную  ей  роль.  Не  улыбайтесь  так
скептически. Нет лучших  актеров,  чем  самые  обыкновенные  люди.  Вы  не
думайте, Том, что я весь в грезах, среди  выдуманных  персонажей,  я  имел
время и возможность изучать людей в их повседневной жизни.  Поверьте  мне,
Джейн появится на сцене в нужный момент и хорошо проведет свою роль...
   Мистер Гордон  с  улыбкой  посмотрел  на  сосредоточенное  лицо  своего
попутчика - тот, весь подавшись вперед, ждал, глядя на  сомкнутые  створки
раковины лифта. Луч надежды озарил было похудевшее  лицо  Томаса  Кейри  и
сразу погас, как только двери раздвинулись и на палубу  выкатились  четыре
высокие девицы в розовых платьях, а за ними солидная супружеская  чета.  С
птичьим щебетом, ежась от вечерней свежести, весь этот выводок двинулся  к
борту.
   Томас Кейри спросил:
   - Что, если мне обратиться в бюро помощника  капитана  по  пассажирской
части?
   - Не советую. Имейте терпение. Ее выход будет очень скоро. Все же,  мне
кажется, что вашей встрече  на  судне  надлежит  состояться  при  каких-то
особых  драматических  обстоятельствах,  в  один  из  особенно   эффектных
моментов нашего плавания.
   - Что вы имеете в виду под драматическими обстоятельствами и эффектными
моментами? - вздрогнув, спросил Томас Кейри.
   - Ну хотя бы во время урагана, или когда  мы  обнаружим  мафиози,  или,
наконец, когда у нее не будет сил  выносить  разлуку  с  вами.  Но  идемте
отсюда. Почти все уже ушли, только те, что запаслись пледами,  дремлют  на
свежем воздухе. Да вот еще святой отец...
   К ним подошел, судя по одежде, католический священник.
   - Отличная погода, джентльмены, - сказал он, останавливаясь перед ними.
- На редкость удачное отплытие, и думаю, судя  по  началу,  что  таким  же
окажется  все  плавание.  Но  будем  уповать  на  всевышнего,   пути   его
неисповедимы!
   У него было полное, круглое лицо,  с  губ  не  сходила  улыбка,  сутана
несколько удлиняла его куцую фигуру. Он представился:
   - Патрик Лопес, - и протянул руку профессору, сказав при этом, что  рад
познакомиться и что одной из самых приятных сторон всякого путешествия  он
считает дорожные знакомства.
   Услышав имена своих новых знакомых, патер почему-то радостно  оживился;
они все вместе спустились на лифте  до  третьей  палубы.  Расставаясь,  он
долго кланялся и предложил свои услуги в качестве гида.
   - Я уже третий раз совершаю подобные круизы, а на Гавайях прожил четыре
года,  приходилось  бывать  также  и  в  Полинезии,  в  Китае,  Японии.  Я
миссионер, разношу слово божие по лику земли, к сожалению, внимают ему уже
не так, как  прежде.  Но,  извините,  это  слишком  серьезный  вопрос  для
разговора в судовом вестибюле. Надеюсь, мы еще побеседуем об этом...
   Томас Кейри вежливо кивнул, а мистер Гордон  выразил  живейшее  желание
потолковать в недалеком будущем на эту животрепещущую тему.
   - Интереснейшая личность, - сказал мистер Гордон, когда они  с  Томасом
Кейри вернулись в каюту.
   - Вы не находите, что мистер Лопес несколько навязчив?
   -  Ну  что   вы,   Томас!   Просто   общительный   человек.   И   такая
непосредственность помимо черты характера объясняется его профессией ловца
душ. Нет, Томас, он мне нравится, и нам не  хватало  именно  священника  в
качестве нового действующего лица...





   Шторм гнал катер на юго-восток. Ветер  немного  стих,  до  8-9  баллов,
перестал валить снег, его сменил дождь, то ливневый, то моросящий.  Солнце
не показывалось, над океаном стояли серые сумерки.  В  радиоприемнике  все
еще слышался голос базового радиста, упорно вызывавшего катер,  голос  его
еле различался среди треска атмосферных разрядов и  делового  попискивания
морзянок. Иногда врывалась  музыка.  Несколько  раз  они  слышали  далекую
Москву,  Владивосток,  но  чаще  Токио,  Манилу  и  американские  станции.
Старшина Асхатов включал радиоприемник всего на несколько минут, чтобы  не
истощать и без того уже подсевшие батареи, делал он это, как сам  говорил,
"для бодрости духа и поднятия настроения". И действительно, услышав родную
речь,  все  приободрялись,  отступали  давящее   одиночество   и   чувство
обреченности, чаще начинали поглядывать на низко летящие  тучи  в  надежде
услышать гул самолета, пристальнее  озирали  прыгающий  круг  горизонта  в
надежде увидеть силуэт  миноносца  или  другого  корабля,  идущего  им  на
помощь.
   Небо и океан безмолвствовали. Временами катерникам  казалось,  что  они
остались одни на целом свете. Только их утлое суденышко  да  они  трое,  а
весь остальной  мир,  с  его  материками,  островами,  миллиардами  людей,
куда-то исчез, да и не существовало его никогда. Всегда так  вот  катились
волны,  свистел  ветер  и  низко  мчались  тучи.  Изредка  солнечные  лучи
прорывались сквозь трещины в облаках, и в мгновение ока все  преображалось
вокруг. С  поверхности  океана  исчезала  серая  пелена.  Свет  пронизывал
высокие волны,  вода  становилась  ярко-синей,  а  пена  сверкала  снежной
белизной.
   Старшина Асхатов  всячески  одобрял  свой  крохотный  экипаж:  улыбался
потрескавшимися от соли и ветра  губами,  дребезжащим,  фальшивым  голосом
напевал "Дунайские волны" - этот голос как-то не  вязался  с  его  могучей
фигурой, казалось, что пел кто-то другой, маленький, хлипкий, но пение его
нравилось  и  мотористу  и  матросу.  Он  рассказывал  анекдоты,  истории,
происходившие с ним или с кем-либо из знакомых  или  когда-то  услышанные,
пересказывал содержание прочитанных книг, убеждал подчиненных,  что  скоро
их разыщут, осталось совсем немного...
   - Весь океан обшарят, а найдут, - часто повторял он. - Слышали, радисты
не отходят от станции,  значит,  не  потеряли  веры,  что  мы  живехоньки.
Так-то, друзья!
   Чувство ответственности за корабль и  за  команду  не  давало  старшине
впасть в уныние;  убеждая  других,  он  и  сам  начинал  верить,  что  все
окончится хорошо, хотя в глубине сознания нет-нет да и  появлялись  мысли,
от которых на лбу выступал холодный пот. Случалось такое в редкие  минуты,
когда матрос Горшков спал в  рубке  или  в  кубрике,  а  старшина  Асхатов
оставался один на один с бушующим океаном. Он  научился  подавлять  страх,
еще плавая на спасателе, и сейчас  он  прогонял  его,  напевая  "Дунайские
волны" или мысленно переносясь в просторную рубку спасателя "Нептун",  где
всегда  было  тепло  и  так  уверенно  стоялось  за  штурвалом.  Вспоминал
товарищей с "Нептуна", и особенно часто боцмана Ивана Трофимовича Рублева,
еще совсем молодого мичмана с повадками боцмана с парусника былых  времен.
От Рублева он перенял манеру и говорить, и  вести  себя  в  самые  трудные
минуты жизни.
   Старшина Асхатов и матрос Горшков, по обыкновению, находились в  рубке.
Один из них  стоял  за  штурвалом,  стараясь,  чтобы  катер,  сдерживаемый
плавучим якорем, не так  рыскал  по  сторонам,  другой  сидел  на  палубе,
прислонившись спиной к переборке.
   Шквалы теперь налетали редко, ветер дул ровнее, все больше склоняясь  к
югу.
   На пятнадцатый день дрейфа старшине  показалось,  что  на  востоке  под
низкой облачностью проглядывает берег. Он приказал включить моторы.  Через
час облака поднялись, открыв все тот же пустынный океан.
   - Мираж! - сказал, оправдываясь, Асхатов. - Ведь все видели, что берег,
и на тебе. Вот что значит не смотреть в корень вещей. Петрас, сколько  там
у тебя осталось горючий?
   - На полтора часа ходу, не больше.
   - Вот видите, как нас миражи подводят. Теперь -  только  дрейф.  Моторы
включать лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Понял, товарищ Авижус?
   - Как не понять... Да ты не огорчайся, старшой, с кем  не  бывает,  тем
более когда так хочется до берега догрести.
   - И то правда. - Асхатов благодарно улыбнулся.
   Больше всего старшина беспокоился, когда  члены  его  экипажа  молчали,
уходили в себя, мрачнели и не поддерживали начатый им разговор, потому  он
искренне обрадовался, когда долго молчавший Горшков проронил:
   - Погода устанавливается как будто.
   -  Очень  верное  наблюдение,  Алеша.  Устала  буря  -  и  вот   теперь
успокаивается. Еще будто виду не  подает.  Волна  пока  держится.  Но  уже
чувствуешь - сила не та. Видишь, как вон у той  волны  гребень  завалился,
будто на камнях растекся? Это от усталости.
   - Разве он устанет, океан? Всю душу вымотал!
   Старшина усмехнулся:
   - То ли было, Алексей! Забыл? Но и сейчас действительно зыбь что  надо.
Смотри,  брат,  и  запоминай.  -  Катер  взметнуло  на  вершину  волны   и
стремительно повлекло вниз. - Это ли не красота! - продолжал  старшина.  -
Расходился старик. Это он из гордости не унимается. И то сказать, Алексей,
хоть нас и потрепало порядком, да все равно штормяга нас  захватил  не  из
самых сильных. Вот раз, когда я служил на "Нептуне", на спасателе то есть,
то у Филиппин мы однажды  влипли  в  тайфун.  Спасатель  не  наш  рейдовый
катерок, машины могучие, и то еле выгребли.  Казалось,  что  небо  и  море
смешались. Видимость ноль. Я рулевым стоял. Весь бак волна  залила.  Дождь
как завеса. Струи, не вру, в руку толщиной!  Спасательные  шлюпки  в  щепы
разнесло и за борт смыло, в одном месте фальшборт согнуло,  будто  паровым
молотом припечатало к палубе. И как видишь - ничего. Кончилась буря,  и  я
вот здесь с тобой покачиваюсь.
   - Что, если мы попадем в такой тайфун?
   Асхатов принужденно улыбнулся и сказал с укоризной:
   - Эх, Алексей, ты что думаешь, что тайфуны круглый год в океане? На все
свое время. Тайфуны, брат, чаще в летние месяцы возникают. В самую жару  в
Южно-Китайском море да возле Филиппинских островов - там  котел,  где  они
варятся, а сейчас еще  зима.  На  нас  из  Якутии  дунуло.  Там  скопились
холодные массы воздуха и ринулись в сторону океана.
   - Понимаю.
   - А раз понимаешь, то и отлично. Как там горизонт?
   - Как поперечная пила - весь в зазубринах.
   Старшина засмеялся, довольный, что Горшков шутит.
   - Ну, ну, - сказал он, - смотри зорче за этой пилой, может,  где  между
зубьев что и замаячит.
   - Все глаза проглядел, уже мерещиться начинает.
   - А что?
   -  Да  так,  какие-то  предметы.  Недавно  даже  что-то   вроде   судна
показалось. Пригляделся - облако.
   - Это от усталости глаз. Ты взгляд переводи то на небо, то на море,  то
зажмуривай на минутку.
   - Тем и занимаюсь, да вот опять слева по носу будто парус замелькал.
   - Пена, наверное?
   - Видимо.
   Они замолчали. Асхатов зевнул, ему нестерпимо хотелось  курить,  да  он
экономил: осталось всего две  пачки  сигарет  да  пачка  махорки.  Заядлый
курильщик, он с тоской ждал тот день, когда завернет последнюю  папироску.
Курил он теперь раз днем и два раза ночью  -  на  вахте.  Горшков,  словно
прочитав его мысли, спросил:
   - Что же вы, товарищ старшина, не  закурите?  От  вашего  дымка  как-то
уютней делается.
   - Не хочется, Алеха. - Асхатов вздохнул. - Хорошо, что  ты  не  куришь.
Табак, ведь он яд из ядов. Своими главами видел его действие.
   - Где это?
   - Да в нашем селе. Я еще мальчиком был, и вот мы в лесу поймали гадюку.
Ловко так мой дружок Славка Кожин прижал ее рогулькой. Потом защепку такую
сделали, зажали ей шею, несем. Только вошли в деревню,  навстречу  Славкин
дед Иван Данилыч. Колхозный сторож. Вечно трубкой дымил. "Ага, -  говорит,
- гадючку изловили? Сейчас мы ее угостим".  Вытащил  мундштук  из  трубки,
поширял в нем травинкой, вся она коричневая стала от никотина, и  сунул  в
пасть змее. Ту словно током ударило: дернулась - и готова.  Говорят,  одна
капля даже быка убивает.
   - А вы курите! Надо все, что осталось, за борт списывать.
   Старшина привстал:
   - Да ты что, Алексей? Во-первых, табак денег стоит,  а  во-вторых,  вот
так сразу врачи тоже бросать не рекомендуют. Немного осталось, выкурю -  и
пошабашу. Одерживай! Вот так. Лихой из тебя рулевой получился,  Алеша.  Ты
чем думаешь заняться после службы? - увел старшина разговор от  неприятной
темы.
   - Пойду учиться на инженера.
   - Какой специальности?
   - Мосты строить. И стану по-настоящему заниматься боксом.
   - Бокс - это забава, а вот мосты - дело стоящее.
   - Железные дороги буду прокладывать. Меня к этому еще с детства тянуло.
В кружке юных техников премии получал.
   - Что ж, и это дело. Сколько надо железных дорог,  особенно  здесь,  на
Дальнем Востоке, а к ним - мосты. Вот БАМ строят. Какая дорога без  моста?
Все же мне думается, Алеша, что ты на  море  останешься.  Морская  у  тебя
кость. Ты чувствуешь море. Тебя не укачивает. Что, если пойти в мореходку?
   - И об этом думал, Ришат Ахметович, да пока мосты перетягивают.
   - Подумай, парень. Я вот  окончательно  выбрал  направление.  Пойду  на
штурманское отделение. Только подучиться мне надо для сдачи экзаменов,  да
я нажимаю. Правда, в основном в зимнее время, когда находимся в экипаже, а
в навигацию, сам знаешь,  много  не  позанимаешься.  Летом  я  в  основном
английский  штудирую.  Английский  для  моряка,  особенно  для   штурмана,
необходим. Остальное на зиму откладываю.
   - Надо и летом учебники не забывать. Вот я...
   - Ты - другое дело. Отстоял вахту - и горюшка тебе  мало!  А  тут  одни
заботы: и за вами  надо  присмотреть,  и  за  катером  -  где  подкрасить,
отремонтировать, чтобы флот не позорить. Катерок наш хоть и  небольшой,  а
все под советским флагом ходит и должен быть в отличном состоянии.
   - У вас любое дело спорится.
   - Не учись льстить, - почему-то обиделся старшина. -  Лесть  говорит  о
низменности души. Так что ты, друг мой Алеха,  не  поддавайся  на  соблазн
угодить начальству.
   - Да я и не собираюсь угождать...
   - И вот опять перебарщиваешь. Ну не собираешься  -  и  помалкивай.  Тут
такая, брат, хитрая штука: начальству не угождать, его  уважать  надо,  да
так, чтобы оно этого не замечало. Ишь как положило, большой корабль  давно
бы оверкиль сделал. Мы же только встряхнулись и дальше мчимся.
   - Действительно, и у меня такое ощущение, что мы больно быстро идем.
   - Обман чувств, но ход у нас в самом деле узла три-четыре,  не  меньше.
Выглянуло бы солнце,  тогда  попробовали  бы  хоть  приблизительно  широту
определить. Наверно, градусов на пять снесло к югу.
   Старшина закурил сигарету. Рубка наполнилась ароматным дымом.
   - Хорошие сигареты "Ява", - сказал Асхатов, - на самом деле они  пахнут
тропиками. Мне ведь пришлось побывать под экватором.  В  Манилу  два  раза
заходили, на Цейлон, и должен тебе сказать, Алексей, что там запах особый,
и море, и берег - все пахнет особо. Цветущая земля и  в  то  же  время  не
такая уж щедрая. В тропиках люди больше голодают, чем в средних широтах...
   - Может, занесет нас туда попутным ветром?
   - Да ты что? Думаешь, это как на центральную базу за  консервами?  Хотя
впереди весь Тихий океан, а там этих островов...





   В зале ресторана слышались приглушенный гул голосов и шуршанье  ног  по
дакроновому ковру. Дальше стены зала тонули  в  мягком  полусвете.  Томасу
Кейри казалось, что именно там и должна находиться Джейн.
   "А не пройтись ли мне по залу", -  только  подумал  он,  как  профессор
сказал:
   - Терпенье, Том! В такой обстановке трудно, да, пожалуй,  и  невозможно
выяснять ваши отношения.
   - Пожалуй... пожалуй, - согласился Томас Кейри. - Да  это  и  привлечет
внимание...
   -  Вот  видите,  Том.  Так  что  давайте  ужинать,  слушать  музыку,  и
отстранимся от всей этой толпы, хотя  подобное  невозможно.  Меня  всегда,
например, притягивают к себе  незнакомые  люди,  хочется  заглянуть  им  в
глаза, узнать, кто они, о чем думают.  Здесь  же  -  сплошные  пятна  лиц:
розовые, серые, темные, белые... Хотя в зале есть и наши  знакомые.  -  Он
шепнул: - Девятый стол от нас к противоположному борту, видите, как я  уже
освоил морскую терминологию, там сидят  отец  Патрик  и  синьор  Антиноми.
Более контрастной пары трудно и  вообразить.  Святой  отец  -  воплощенное
добродушие и мягкость, а его партнер черств, жесток и  властен.  Я  думаю,
они не были раньше знакомы, их свел случай, вернее, воля метрдотеля. Как я
убедился, стоит выйти из-за письменного стола и решиться  на  путешествие,
как начинаются удивительные знакомства!
   Тихо лилась музыка, стучали ножи о тарелки. Мистер  Гордон  наслаждался
едой, уютом, ему все здесь нравилось. Покончив с закусками, он сказал:
   -  Вам  не  кажется,  Том,  что  массовое  истребление  пищи  в  данном
оформлении напоминает мистическое действо? Этот полусвет, музыка, журчанье
сотен голосов. И эта зала напоминает храм...
   - Храм?
   - Ах, Том, немного воображения! И не только воображения.  Вглядитесь  в
перспективу,  туда,  в  сторону  кормы.  Видите  сооружение,  напоминающее
иконостас в григорианской церкви?
   - Там бар, Стэн.
   - Действительно! Но вам разве не кажется, что этикетки винных  бутылок,
сливаясь, образуют что-то вроде ликов святых? Настоящие иконы  и  какие-то
мозаики религиозного содержания. Хорошо, что моих кощунственных  речей  не
слышит отец Патрик.
   За рыбным блюдом мистер Гордон сосредоточенно молчал, зато  справившись
с ним, опять завел свой бесконечный разговор:
   -  Раньше  я  большую  часть  времени  находился   в   обществе   людей
шестнадцатого века. Меня окружали тени  прошлого.  И  какие  тени,  Томас!
Мария Стюарт! Женщина необыкновенной красоты, страсти и ума. Хотя ум у нее
находился на втором плане. На первом - красота и  страсть.  Ее  соперница,
Елизавета, была только умна и хитра как дьявол. Бог не дал ей красоты,  но
власть давала ей возможности выбирать любовников. А Дрейк! Френсис  Дрейк!
Пират, флотоводец, один из тех, кто стяжал славу  Англии.  Бэкон!  Ученый,
придворный,  порядочный  плут,  взяточник   и   гений!   Какое   сочетание
человеческих качеств!  Но  больше  всего  симпатии  и  восхищения  у  меня
вызывает Филипп Сидни. Блестящий придворный, военачальник, дипломат  и  ко
всему поэт, теоретик искусства. Сидни родился в 1554 году, умер в  1586-м.
Только тридцать два  года  прожил  этот  гений.  А  сделал  столько,  чего
несколько других талантливых личностей не сделают  и  за  двести!  Он  был
первым гуманистом Англии и ее последним рыцарем.  Смертельно  раненный  на
полях Фландрии, он сказал, когда ему протянули кружку воды:  "Я  свое  уже
выпил. Отдайте вон тому солдату".
   Томас Кейри почти не слушал собеседника, поглощенный мыслями о мафиози,
который, возможно, в эту минуту завершает свое черное дело. "Вдруг  сейчас
раздастся сигнал опасности? Тогда все эти сытые чопорные  люди  кинутся  к
выходам, топча друг  друга,  и,  может  быть,  первой  их  жертвой  станет
Джейн..."
   - Вам кофе, чай? - услышал он голос стюарда.
   - Благодарю. Ничего не надо. Я выпью воды.
   Когда они проходили мимо стола,  за  которым  сидел  отец  Патрик,  тот
сказал:
   - Какой вечер, джентльмены! Я не суеверный человек, но  все  предвещает
чудесное плавание. Хотя надо уповать на господа. Не так ли?
   Его сосед как бы с неимоверным усилием разжал в улыбке тонкие губы.
   В районе бара Джейн не оказалось.
   По пути в каюту Томас Кейри спросил:
   - Вы не находите, Стэн, что отец Патрик как-то значительно  улыбался  и
сейчас, и там, на верхней палубе, когда  тоже  говорил  о  нашем  чудесном
плавании?
   - Если говорить об улыбках, то более выразительной она была, пожалуй, у
синьора Антиноми.
   - Действительно! Странный тип, то есть джентльмен, этот Антиноми.
   Оба они рассмеялись, вспомнив матроса Гарри Уилхема.
   В гостиной мистера Гордона репортера ждала  приготовленная  на  широком
диване постель.
   Сбрасывая пиджак, Томас Кейри сказал:
   - Какой длинный, суматошный день...
   Подметив в интонации репортера недовольство, мистер Гордон воскликнул:
   - Я бы сказал, какой насыщенный день! Сколько произошло  событий!  Этот
несчастный мафиози на дороге! Гибель вашего друга! Вас два  раза  пытались
убить! Вы встретили Джейн! Назревающая трагедия! И вам всего  этого  мало?
Не прошло и суток, как мы встретились с вами  на  заправочной  станции,  и
заканчиваются всего полсуток, как мы покинули Сан-Франциско! Это у вас  от
усталости, Том. Спокойной ночи.
   Закрыв глаза, Кейри увидел Джейн в обществе Энрико и Риккардо. Они вели
ее по палубе какого-то парусника, даже не вели, а волокли, Джейн  умоляюще
смотрела на Томаса, а он не мог двинуть ни рукой ни  ногой,  так  как  был
привязан к мачте канатом. Вдруг Джейн с такой  силой  оттолкнула  от  себя
бандитов, что те полетели в  разные  стороны  и  рухнули  за  борт.  Джейн
перерезала канат испанской навахой и сказала, задыхаясь:
   - Бежим, Том!
   И они помчались по бесконечной палубе. Следом  слышался  лай  и  топот.
Томас Кейри оглянулся и увидел собак, отца  Патрика  и  синьора  Антиноми.
Впереди же бежали Энрико и Риккардо, надвинув шляпы на глаза.
   - Том, мы погибли! - воскликнула Джейн.
   - Я нашел выход! - ответил Томас, схватил девушку на руки и прыгнул  за
борт.  Полет  был  необыкновенно  долгим,  томительным,  у  Томаса  сердце
разрывалось от счастья. Он прижимал трепещущую Джейн к груди...
   Во время этого полета, так и не достигнув волн, Томас Кейри  проснулся.
Сквозь занавеску на окне, как  через  сито,  просеивался  золотистый  свет
ясного утра. Возле дивана стоял мистер Гордон, на его серебристой  бородке
сверкали капли воды.
   - Проснулись? Вот и отлично. Я уже больше часа  как  на  ногах.  Привык
вставать рано. Гимнастика, душ - и я бодр, как марафонец. Ну вставайте  же
побыстрей! В ванной два душа  -  морской  и  нормальный.  Сначала  советую
принять морской - горячий, потом обыкновенный - холодный.  Через  четверть
часа принесут завтрак. Уже был звонок из пассажирской службы - от третьего
помощника, лейтенанта Лоджо. Пикколо Лоджо. Еще один из новых персонажей.
   - Итальянец?
   - Судя по  фамилии  -  да.  Просил  в  десять  тридцать  зайти  в  бюро
обслуживания пассажиров нашего сектора.
   Третьим помощником оказался молодой человек небольшого роста, с тонким,
длинным носом и близко  посаженными,  маленькими  глазками.  На  нем  была
белоснежная униформа морского офицера, только бросалась в  глаза  огромная
фуражка с черным лакированным козырьком и серебряным "крабом". Серебряными
были и нарукавные нашивки весьма замысловатой формы.
   - Лоджо. Лейтенант Лоджо, так меня обыкновенно  называют,  -  улыбнулся
он, показав мелкие, острые зубы.  -  Пришли  вы  в  очень  удачное  время.
Пассажиров еще, как видите, нет: одни еще спят, другие торчат на ветру или
плещутся в бассейне. Часам к двенадцати начнут появляться скучающие леди и
джентльмены. Надо  сказать,  что  этим  рейсом  мы  прихватили  прелестный
цветник. Если бы вы только видели четырех дочерей синьора  Маццони!  -  Он
прищелкнул языком и вздохнул.
   - Меня не интересуют дочери Маццони, лейтенант.
   - Понимаю. Как я вас понимаю, мистер Кейри! Одно время я также  работал
в вашей сфере...
   - Были репортером?
   - Ну что вы... - Он подмигнул. - Кое-кем почище.  Но  извините,  я  вас
оставлю на минуту, надо взять для вас анкету. Одно мгновение.
   Пока он ходил, Томас Кейри думал о Джейн, машинально рассматривая  бюро
обслуживания пассажиров. Оно размещалось в обширном вестибюле и напоминало
контору туристской фирмы: на низких круглых столах лежали  кипы  рекламной
литературы, стены - в красочных плакатах и  витринах  с  "необходимыми"  в
путешествии вещами, длинный прилавок - тоже с  буклетами,  транспарантами,
журналами. Позади прилавка за стеклянной стенкой с полукруглыми окошечками
виднелись  лица  клерков.  Здесь  можно  было  обменять  валюту,   послать
телеграмму, поговорить по радиотелефону с любым местом на земном шаре, где
есть  почтовое  отделение,  оплатить  счет  по  безналичному   расчету   и
произвести еще множество других банковских операций.
   Лейтенант Лоджо скоро вернулся.
   - Прошу вас, - сказал он и сделал широкий  жест  в  сторону  стола  под
красочным плакатом регаты океанских яхт. - Здесь нам будет  удобно,  почти
интимный уголок, - подмигнул он, - клерки вывихнут шеи, пытаясь подслушать
наш разговор, но мы не дадим им такой возможности. Я исхожу из  того,  что
каждому причитается определенная доля информации. Не так ли?
   Никколо  Лоджо,  окинув  взглядом  собеседника,   убедился,   что   его
предположения полностью подтверждаются: сидящий перед ним молодой  человек
не иначе агент ФБР или Интерпола.
   "Только зеленый, чересчур зеленый, -  подумал  он.  -  Ну  кто  из  его
солидных коллег стал бы вчера разыгрывать  целое  цирковое  представление?
Если поездка не была заранее предусмотрена,  то  в  таком  случае  легавые
обращаются прямо к старпому, и все мигом улаживается, незаметно появляется
новый пассажир на судне..."
   - Вы дипломированный электрик? -  спросил  он  шепотом  и  опять  хитро
подмигнул.
   - Не совсем. Хотя в свое время мне приходилось работать по этой части.
   - Ваша профессия требует универсализма.
   - Пожалуй. По крайней мере, мне приходилось сталкиваться со  множеством
разных специалистов. Хотя в данном случае это не имеет значения.
   - Понимаю, понимаю. Вначале вас хотели назначить  в  палубную  команду,
там также нужны электромонтеры. Множество механизмов,  лебедки,  насосы  и
прочее, но вдруг решили устроить к нам на более легкую работу,  с  широким
обзором, необходимым для вашего дела...
   - Чем именно я должен заниматься?
   - Та служба, куда вас устраивают, курирует освещение, внутреннюю связь,
наладку АТС, ремонтирует телевизоры...
   - Ремонтирует телевизоры? - с тревогой спросил Томас Кейри.
   Третий помощник понимающе улыбнулся и  с  явным  удовольствием  облизал
губы.
   - Не беспокойтесь, по части телевидения у нас есть хорошие специалисты,
например Антони Дешулло.
   - Итальянец?
   -  Да.  У  нас  в  штате  много   итальянцев.   Антони   имеет   диплом
инженера-электрика. Он вот-вот должен подойти. Капитан  приказал  устроить
вас именно к Антони.
   - Мистер Смит говорил мне об этом.
   - Вы встречались с нашим капитаном? Странно...
   - Конечно. Что же здесь странного?
   - Спрашиваете! Вы-то наверняка знаете, что капитан на таком судне вроде
кардинала или даже папы римского!
   - Что же, я был удостоен чести видеть капитана.
   Третий помощник повел длинным  носом,  словно  принюхиваясь,  и,  пожав
плечами, сказал:
   - Действительно, чего мне удивляться? Странностей хватает на свете.  Но
мы умеем хранить тайну и понимаем, что такому человеку,  как  вы,  незачем
ехать зайцем. Не так ли?
   - Вы весьма проницательны, лейтенант Лоджо.
   - Такая у меня должность. Не могли бы вы мне чуть-чуть приоткрыть  цель
вашей таинственной  миссии?  Что  это  -  преступник  или  что-либо  более
деликатное? Будьте со мной откровенней, коллега. -  Он  так  уставился  на
несколько растерявшегося Томаса Кейри, словно намеревался пробуравить  его
своим взглядом.
   - Коллега? Вы что,  также  из  службы  связи  и  прочего?  -  улыбнулся
репортер.
   - Именно из прочего... Но вернемся к сути. Что все-таки привело  вас  к
нам? Не дело Паулины Браун?
   - Да ничего особенного, лейтенант, просто зазевался на вашем  судне,  и
вот приходится отправляться в рейс.
   - Понятно, понятно, мистер Кейри. Для этого вы играли в прятки с нашими
матросами? Извините, - спросил он шепотом, - вы давно знакомы с капитаном?
   - Познакомились в день отплытия.
   - И после  всего  он  охотно  принял  вас,  как  владетельного  принца,
путешествующего инкогнито?
   - Возможно, так оно и есть. - Репортер тоже хитро подмигнул.
   Третий помощник закатил глаза и забавно заклохтал. Смеялся он долго, до
слез. Утерев глаза, сказал:
   - Люблю тонкую шутку. Вы именно тот человек,  для  которого  все  двери
открыты.
   Репортер нахмурился:
   - Может, перейдем к делу?
   - Как вы сочтете нужным.
   - Где же мой непосредственный начальник?
   - Вот-вот придет. Хотя вы  еще  на  него  наглядитесь.  Пока  же  прошу
заполнить  вот  эту  небольшую  анкету,  так,  простая  формальность,   но
необходимая, раз вы поступаете к нам на службу. Можете отвечать не на  все
вопросы, допустимы прочерки.
   Томас Кейри быстро заполнил анкету, она напоминала карточки в  именитых
отелях.
   - Вот и отлично, - сказал третий помощник, бросив взгляд на  анкету,  -
считайте себя на службе в компании "Чевер лайнз" с окладом 475 долларов  в
месяц, или 5700 в  год.  Не  особенно  солидное  жалованье,  но,  учитывая
бесплатный проезд, каюту и прочее, - недурно.  Питаться  будете,  что  для
меня совсем непостижимо, в ресторане люкс, на это уйдет не только вся ваша
зарплата, но еще кое-что из представительских сумм капитана.
   - Насчет стола я еще подумаю. Мне необходимо  иногда  столоваться  и  с
командой, и в других местах, - заметил Кейри с усмешкой.
   - Уладим. Дадим вам голубую карточку. На этот счет  есть  распоряжение.
Держите со мной связь. Запросто приходите. Каюта 1003 -  административная.
Третья палуба. Всегда к вашим услугам.  Ваша  каюта  там  же,  номер  909,
счастливое число. Вот ключ. - Третий помощник поднялся.
   - Где же мой шеф Дешулло? - опять спросил Томас Кейри.
   Третий помощник виновато улыбнулся, пожимая плечами:
   - Задержался. Но вы его увидите сегодня же. Или загляните к нему. Каюта
800.  Пока   осматривайтесь,   знакомьтесь,   адаптируйтесь.   Послезавтра
Гонолулу. Что за райские острова эти Гавайи! Какие там  девочки!  Я  бывал
там не один раз. Если что, то к вашим услугам.
   - Извините, лейтенант Лоджо,  -  холодно  сказал  Томас  Кейри,  -  мне
необходим список пассажиров и команды.
   - Вы хотите сказать, судовую роль?
   - Да, именно ее.
   - Понимаю, понимаю. Но не будем так жестоки и пощадим клерков, а то они
повредят шейные позвонки. Идемте в административную  рубку.  Здесь  рядом.
Прошу вас. Только у нас список, как вы говорите, одних пассажиров,  полная
судовая роль у старшего офицера, там и пассажиры, и команда.
   - Мне пока достаточно.
   - Вот и отлично...
   "Совсем зеленый, - окончательно решил лейтенант Лоджо. - Святая  Мария!
Кому доверяют такие дела!" Сам  Лоджо  мечтал  со  школьной  скамьи  стать
детективом и с полгода работал в частном сыскном агентстве,  пока  оно  не
обанкротилось, затем служил в одном из отелей Сан-Франциско и оттуда через
многочисленную родню и связи был сначала  устроен  на  небольшой  круизный
лайнер, а затем, через два года, попал на "Глорию". Но мечты о  заманчивой
карьере сыщика не оставляли Никколо Лоджо.
   Здесь, на судне, он помимо основной должности  администратора  числился
еще внештатным детективом, иногда вел расследование мелких  краж,  главным
образом среди пассажиров третьего класса, почему-то именно  там  случались
такого рода инциденты, его же манила широкая деятельность, мировая  арена,
которые предоставляются сотрудникам ФБР и Интерпола.
   "Может быть, сумею закинуть удочку через этого парня",  -  подумал  он,
предупредительно распахнув двери и пропуская вперед Томаса Кейри в  святая
святых административной службы "Глории".
   Две переборки в небольшой каюте занимали  шкафы,  отделанные  пластиком
под красное дерево,  с  множеством  ящиков  и  ящичков.  В  одном  из  них
перебирала карточки девушка в белой блузке.
   Томас Кейри отметил прелестную шейку и копну каштановых волос.
   "Как у Джейн. Нет, у Джейн волосы с золотистым отливом".
   - Бетти! - с придыханием произнес лейтенант Лоджо.
   Девушка медленно повернула головку.
   "Нет, совсем не похожа на Джейн,  -  почему-то  с  облегчением  подумал
Томас Кейри. - Джейн гораздо пригляднее!"
   Но и Бетти была хороша собой.
   - Ах это вы, Никколо, - сказала она серебряным  голоском  и  улыбнулась
Томасу Кейри.
   - Ты необыкновенно догадлива,  Бетти,  -  ответил  лейтенант  Лоджо.  -
Разреши представить тебе нашего нового сотрудника  мистера  Томаса  Кейри.
Вот его анкета.
   Бетти улыбнулась:
   - Очень рада. Говорите, что вас привело сюда.
   - Будь добра, покажи ему списки наших подопечных.  До  скорой  встречи,
мистер Кейри, Бетти...
   Держась рукой за ящик с карточками и с нескрываемым любопытством  глядя
на молодого человека, Бетти спросила:
   - Так вы и есть тот самый неуловимый заяц?
   - Вы имеете в виду...
   - Разве не вас вчера ловили по всему судну?
   - Вышло небольшое недоразумение. Мне  нужен  список,  то  есть  судовая
роль.
   - Кто вам там нужен? У меня они все тут. - Она похлопала изящной ручкой
по карточкам.
   - Мне необходимо просмотреть весь список.
   - Весь? Вот он, здесь, в зеленой лапке. Я вам сейчас подам. Но  все  же
советую заглянуть в картотеку. В роли только фамилии и номера кают,  здесь
же, в ящике, и кое-какие сведения.  Хотите,  я  вам  их  быстро  проброшу?
Начнем, как положено, с кают люкс. Здесь у нас, как вы можете  догадаться,
самые сливки общества. - Она стала вытаскивать карточки и быстро читать: -
Пэйнтеры. Нефтепродукты. Лос-Анджелес. Мистер Пэйнтер, жена и две  дочери.
Скотт Дьюар - крупный фермер. Цитрусы. Консервные заводы.  Солидный  дядя.
Тянет  миллионов  десять.  Лидлоу  Диммок  -  адвокатская  контора.   Тоже
дьявольски богат. Люкс из четырех комнат. Едет  с  любовницей.  Так  себе:
тоща и воображала...
   - Извините, Бетти...
   - Вам не нравится моя дикция?
   - О нет, у вас прелестный голос.
   - Так в чем же дело?
   - Карточек слишком много - полный ящик.
   - И два других.
   - Только на пассажиров?
   - На команду отдельно. Вас что, и команда интересует?
   - Мне неудобно вас затруднять...
   - Хорошо, садитесь за бюро и выуживайте сами, кого вам нужно.  -  Бетти
обиженно склонилась над ящиком.
   - Еще один вопрос, Бетти.
   - Слушаю вас. - Она не подняла головы.
   - Кто брал билеты в день отъезда?
   - Сейчас не могу сказать, но наведу справки.
   - Будьте любезны.
   - Постараюсь.
   Минуты две длилось молчание. Томас Кейри  лихорадочно  искал  в  списке
пассажиров Джейн. Фамилии, имена мелькали перед глазами. За ним, томясь от
любопытства, следила Бетти. Наконец, не выдержав, спросила:
   - Мистер Кейри! Все-таки кого вы там ищете? Имейте  в  виду,  мы  умеем
хранить тайны...
   - Нет никаких секретов, мисс Бетти... - Он  внезапно  умолк,  обнаружив
искомое. Джейн занимала каюту 404, на пятой палубе, в третьем секторе.  Он
медленно закрыл папку и с сияющим надеждой взглядом  направился  к  двери,
едва кивнув изумленной Бетти. Та стояла в раздумье, пока в каюту не влетел
лейтенант Лоджо.
   - Ну что вы можете сказать обо всем  этом,  Никколо  Лоджо,  гениальный
детектив? - спросила она, кивнув на картотеку.
   Он ревнивым взором прощупал все помещение и только тогда ответил:
   - Не смейся, девочка. Дело очень серьезное. Этот тип давно ушел?
   - Не ушел, а сбежал. Даже не поблагодарил, а с виду такой джентльмен.
   - Внешность обманчива, Бетти, - со  вздохом  проронил  Лоджо.  -  Очень
обманчива.
   - Вы его знаете?
   - Кейри - известный детектив. Я вспомнил, это имя не раз встречалось  в
хронике. Его бросают на самые трудные дела.
   - Думаете, Никколо, что он здесь в связи с делом Паулины Браун?
   - И думать нечего. Преступление века!
   - По-вашему, убийцы здесь, на "Глории"?
   - Соображай сама, но вначале ты мне скажи: прочтя  какую  страницу,  он
удрал?
   - Пятнадцатую.
   - Умница, девочка. Дай-ка мне ее.
   Бетти, сгорая от любопытства, мгновенно исполнила просьбу.
   Никколо Лоджо стал водить носом параллельно строкам.
   - Шестьдесят фамилий. Интересно, которая из них? Давай  искать  методом
исключения. Отбросим вначале людей респектабельных, ничем не  связанных  с
Паулиной, затем перейдем к малоизвестным и, наконец, к совсем неизвестным.
Кто, например, эти Фриц Хайг или Жан Бове? Все может быть. Неизвестно, что
за личности. Хотя  я  где-то  слыхал  о  последнем.  Кажется,  в  судебной
хронике.
   - Хорошо, сейчас же пошлю запрос. И вы  считаете,  что  мы  можем  сами
отыскать убийц?
   - Необходимо, чтобы мы нашли и гангстеров,  и  все,  что  они  стянули.
Кроме ста тысяч мы тогда можем  получить  десять  процентов  от  стоимости
ценностей.
   - Как же мы сумеем их сцапать, и здесь ли они?
   - Здесь. Джербер прислал мне шифрованную телеграмму.
   - Так он тоже в доле?
   - Всего двадцать процентов, но, Бетти, ничего не поделаешь. Вдвоем  нам
в таком деле не управиться.
   - Жаль отдавать тридцать тысяч.
   - Конечно. Но мы их вернем - через телевидение, газеты. Мы прогремим на
все штаты. Ты будешь первая женщина-детектив. Тебя наверняка  пригласят  в
Голливуд.
   - Тогда давайте торопиться, Никколо,  не  то  этот  молодчик  живо  нас
обставит.


   Секретарша мисс О'Брайнен вошла в кабинет мистера Чевера  с  деревянным
подносом. Ровно в девять  шеф  выпивал  чашку  кофе  и  съедал  сэндвич  с
яичницей и луком, до этого с семи тридцати он работал за своим  необъятным
столом, сработанным из настоящей секвойи. Мистер Чевер отодвинул  рукой  в
сторону биржевые сводки, освобождая место для подноса.
   - Благодарю, Эва. - Шеф был в прекрасном  расположении  духа  и  потому
задержал девушку вопросом; - Так говорите, что мы идем в гору?
   - "Чевер лайнз" скакнула на четыре пункта.
   - Отлично, Эва, а что у вас еще за сюрприз?
   Девушка положила на стол телеграмму, он отодвинул ее, едва взглянув.
   - От Джейн? Жива, здорова, целует престарелого отца?
   - Все так, мистер Чевер, кроме престарелого... Я отправила ей  ответ  в
том же духе.
   -  Отлично,  Эва,  и  впредь  освобождайте  меня  от  нежной   семейной
переписки. Отличный сэндвич, и кофе горяч и крепок в меру!
   - Вы любите стандарты, мистер Чевер, я знаю.
   - А как же! В наше время нельзя  уходить  от  стандартов,  если  хотите
выжить. Оригинальность обречена на гибель. В деловом мире, конечно. Лишь в
искусстве позволительно выделывать бог знает что...  Когда  должен  прийти
представитель "Шо Севиль энд Эльбьен"?
   - В десять тридцать.
   - Затем?
   - Встреча с синьором Минотти...
   - Помню: в двенадцать у него на вилле. Что еще?
   - В четыре - аукцион.
   - О да! Продают "Донну  Марию"!  Бедняга  Хольдман  вылетает  в  трубу.
Отличный теплоход, но мы повременим с покупкой. У нас  целое  стадо  своих
судов. И уймища платежей...
   - Да, платить надо немало.
   - И много, и безотлагательно. Так что нам не до "Донны Марии", хотя она
прелесть. Чем-то напоминает мне вас, Эва.
   - Вы мне льстите, шеф.
   - Почему бы и нет, Эва? В облик кораблей  строители  всегда  вкладывали
лучшие черты своих возлюбленных. Вспомните "Катти Сарк"...


   Каюта 404. В коридоре ни души. Томас Кейри, холодея,  нажимает  пуговку
звонка. Слышит еле уловимый мелодичный перезвон.  Ждет.  Проходит  минута,
другая. Он все стоит у дверей. В конце коридора показывается  расплывчатый
силуэт женщины.
   Джейн!
   Подошла  миловидная  старушка  с  болонкой  на   руках.   Остановилась.
Спросила, как подняться на самый верх. Поблагодарила и сказала:
   - Надо, молодой человек, наслаждаться жизнью, особенно  дышать  морским
воздухом и умеренно питаться.
   "Действительно, я что-то раскис! Надо прислушиваться к добрым советам".
Повторяя про себя слова старой  дамы  с  собачкой,  он  поспешил  к  каюте
мистера Гордона.
   -  Наконец-то!  -  воскликнул  профессор,  сбрасывая  с  колен   пухлый
воскресный номер газеты. - Я жду вас  бесконечно  долго  и  штудирую  этот
чудовищно  толстый  том.  Прежде  я  не  любил  читать  газеты,  чтобы  не
отдаляться от времени героев шекспировских пьес. И зря. Вот  здесь,  -  он
хлопнул по газете, - напечатана весьма любопытная история, схожая с нашей,
только менее драматичная. Обычная  подлость.  Одна  дама,  дочь  покойного
миллионера  Костакиса,  ради  получения  страховки  в  несколько  десятков
миллионов долларов утопила свое судно. Каково, Том?
   - Обычная история в нашем мире.
   - Я тоже начинаю убеждаться в этом, как и в  некоторой  пользе  прессы.
Если  отфильтровывать  всю  ерунду,  ложь,  заполняющую  эти   бесконечные
страницы, то можно увидеть подлинное лицо мира и его героев.
   - Кто же они? - спросил Томас Кейри, откидываясь в кресле  и  вытягивая
ноги. - Чертовски устал...
   Не обратив внимания на последние слова репортера,  мистер  Гордон  стал
перечислять:
   - Во-первых, как и во все времена, - это честолюбцы, утверждающие  свое
положение в обществе с помощью хитрости, силы, коварства  и  способностей.
Для многих  из  них  все  средства  хороши.  Во-вторых  -  все  остальные,
вынужденные разными путями добывать себе кусок хлеба.  Некоторые  из  этих
поднимаются  на  верхнюю  ступеньку,  другие  всю  жизнь  прозябают   или,
добившись среднего достатка, маются, опасаясь все потерять. Есть, конечно,
люди беспечные, живущие сегодняшним днем... - Он внимательно посмотрел  на
своего молодого друга. - Ну что, снова неудача?
   - Да нет. Джейн живет в 404-й каюте.
   - Ну и что? Не захотела видеть  вас?  Вытурила?  Хотя  этого  не  могло
случиться. У нее Ныло  достаточно  времени,  чтобы  возникнуть  сомнениям,
затем ваша случайная встреча должна  была  еще  больше  поколебать  эффект
подложных писем. В  таких  случаях  героиня  не  льет  напрасных  слез,  а
стремится услышать истину от возлюбленного. Что вы молчите, Том?
   - Видите ли, Стэн, ее не оказалось дома, то есть в каюте.
   Мистер Гордон всплеснул руками:
   - И только-то! Говорите, каюта  404?  Немедленно  звоните!  Добивайтесь
свидания  всеми  средствами.  Вы  же  репортер!  Как  вы   добывали   свою
информацию? Ждали, пока ее вам принесут отпечатанной в конверте с  голубой
каемочкой?
   - Да нет, Стэн. Просто я устал от всего...
   - О нет! Вы боитесь отказа девушки, ее презрения? Немедленно звоните!
   Томас Кейри набрал номер телефона. Ему ответила мисс Брук:
   - О, мистер Кейри! Мы вас ищем по всему судну. Справлялись в  бюро,  но
нам ответили, что вы не числитесь ни среди пассажиров, ни  среди  команды.
Так вы живы? Боже мой, Том, как  будет  рада  Джейн!  Бедная  девочка  вся
извелась. Она не может себе простить, что поверила этим подлым  письмам  и
отплыла на этом чудовищном пароходе...
   Томас Кейри слушал и чувствовал, как сладостная благодать снисходит  на
него, теплой  волной  разливаясь  в  груди.  Его  бледные  щеки  покрылись
румянцем.
   - Где сейчас Джейн?
   - Была на самой верхней палубе. Я же говорю, что она ищет вас по  всему
судну...
   Мистер Гордон с улыбкой  наблюдал,  как  Томас  Кейри  бережно  положил
трубку и, что-то пробормотав, направился к двери.
   Джейн сидела в плетеном кресле и безучастно смотрела на залитый солнцем
океан. В ослепительном сиянии кувыркалась стая дельфинов. Легкие,  изящные
дети моря, как акробаты, целыми группами выпрыгивали  из  воды  и,  падая,
поднимали  фейерверк  искрящихся  на  солнце  брызг.  Скорость  судна   их
нисколько не смущала, они то уходили вперед, то  отставали,  а  затем  без
видимых усилий догоняли этот движущийся по волнам огромный остров.
   Силясь унять волнение, Томас Кейри стоял в трех шагах позади  кресла  и
смотрел на мягкое очертание ее  щеки,  на  хрупкие  плечи,  опущенные  под
тяжестью навалившегося горя, на бледную руку, лежащую на подлокотнике.
   - Джейн! Не пугайся, это я, - сказал он наконец и не узнал своего вдруг
охрипшего голоса.
   Плечи ее слегка вздрогнули. Не поворачивая головы, она сказала:
   - Так ты все-таки здесь. Ну-ка подойди, не прячься за моей спиной.
   Когда он обошел кресло и стал перед  ней,  Джейн  протянула  обе  руки.
Томас схватил их и прижался к ним лицом.
   - Глупый, как ты мог поверить? - шептала она. -  Я-то  не  поверила  ни
одному слову. Искала тебя, но ты уехал из своего Окленда.
   - Никуда не уезжал. Только переменил квартиру.
   - Ну дай мне взглянуть на тебя! Бледен. Худ.  Только  глаза  прежние...
Уйдем отсюда, на нас смотрят. Хотя... Все же уйдем. - Она  взяла  его  под
руку. - Здесь слишком много респектабельных леди, знающих меня.
   - Спустимся вниз.
   - Куда хочешь, хоть по этим сверкающим волнам. У меня сейчас такая вера
в тебя, Том, что если ты позовешь - то я прыгну с тобой за борт.
   - Пожалуй, еще рано, Джейн, мы как раз на  половине  пути  к  Гавайским
островам, здесь ни клочка суши поблизости. Так ты не поверила клевете?
   - Только вначале  сомневалась.  И  когда  не  застала  тебя  у  тетушки
Стивенсон. Ты даже не оставил ей для меня своего  нового  адреса.  Но  эти
сомнения, скорее даже отчаяние, продолжались недолго. Я поняла,  чьих  рук
это дело.
   - Твой отец так не любит репортеров?
   - Будь ты хоть кем угодно. Внимание ко мне любого человека  вызывает  у
отца плохо скрываемую неприязнь... Давай  сядем  в  этом  вестибюле.  Хотя
здесь слишком много людей. Идем дальше. За кинозалом есть прелестный бар -
"Тритон и наяда"... Первой подделку писем раскрыла  мисс  Брук.  Она,  как
детектив, провела  исследование  шрифтов  всех  наших  пишущих  машинок  и
установила, что письма  печатались  в  нашей  конторе  на  машинке  второй
секретарши отца - Эвы О'Брайнен. Я не допускаю мысли, что это сделала она,
кто-то другой воспользовался ее машинкой.
   - Кто бы это мог?
   - Страшно подумать, Том.
   - Может быть, мой соперник?
   - О нет, Том! Я же тебе все рассказала. Ничего  серьезного  у  меня  не
было до встречи с тобой.
   Они молча обошли по коридору кинозал и вошли в бар  "Тритон  и  наяда",
напоминающий  старую  портовую  таверну.  За  стойкой  атлетического  вида
негр-бармен сбивал коктейли, на высоких стульях сидели  несколько  пожилых
американцев и одна девушка, было много  свободных  столиков.  Они  сели  у
переборки с фальшивым окном. Заказали два фирменных коктейля.
   - А ничего напиток, - сказала Джейн, потянув  из  соломинки  золотистую
жидкость. - Вкус тмина и еще чего-то знакомого.
   - Мяты?
   - Не соображу, но вкусно, Том!
   - Да, Джейн.
   - А ты знаешь, отец неожиданно подобрел к нам.
   - К нам?! - удивленно вскинулся Кейри.
   - Да, и ко мне, и к тебе. Он приходил на  судно  прощаться  со  мной  и
покаялся, что заблуждался насчет тебя, а  на  самом  деле  ты  энергичный,
многообещающий молодой человек и что, если  твои  намерения  серьезны,  он
ничего не  будет  иметь  против  нашего  брака...  Потом  произошло  самое
страшное... Мисс Брук узнала от капитана, что ты убит,  а  чуть  раньше  я
увидела тебя в обществе каких-то не то полицейских, не то гангстеров. Куда
они тебя вели. Том?
   - Видишь ли, у меня не  было  билета,  пароход  отходил...  -  смущенно
опустил глаза Кейри.
   - Ты не умеешь лгать, Том. Тебе тяжело говорить неправду.  Когда-нибудь
ты мне расскажешь все, а теперь объясни, почему ты остался на судне?
   - Мне надо было тебя увидеть, убедить, что я не писал тебе  тех  гадких
писем. И кроме того, я не хотел  оставлять  тебя  одну.  Теперь  мы  будем
вместе до конца плавания. Вопрос с круизом улажен благодаря твоему отцу.
   - Вот видишь, что я тебе говорила! Отец так  изменился,  как-то  сразу!
Что-то с ним произошло. Наверное, он понял свою неправоту. Ведь так бывает
с людьми, Том?
   Томас Кейри молчал, сосредоточенно втягивая  в  себя  жгучий  коктейль.
Подняв голову и встретившись с девушкой взглядом, виновато улыбнулся:
   - Хотелось бы, чтобы такое случилось с твоим отцом...
   - Я понимаю тебя, Том. Трудно так сразу изменить мнение о человеке,  но
надо верить, Том, в лучшее в людях. Если мы перестанем верить в  лучшее  в
человеке, то каким гадким покажется нам все, весь мир. Не так  ли,  Том?..
Ты что молчишь?
   - Слушаю тебя, Джейн. Ты права: без веры  в  людей  нельзя  жить.  Надо
чтобы хоть в кого-то оставалась вера.
   - Да, милый Том. Как хорошо, что мы верили друг другу  и  будем  верить
всю жизнь. Том! Ты мне ничего не рассказал, как жил  прошедший  месяц  без
меня, как тебе работалось, какие события стряслись за это  время,  только,
пожалуйста, без дорожных катастроф. Ведь все катастрофы одинаковы?
   - Нет, Джейн. Несчастья проявляют  характеры  людей.  Бывают,  конечно,
случайности, как правило  же,  виноваты  или  сами  пострадавшие,  или  их
окружение -  враги,  друзья.  Я  давно  стремлюсь  вывести  закономерность
несчастий.
   - Удается?
   - Кое-что наметилось. Материала много, надо его систематизировать.  Что
ты на меня так смотришь?
   - У меня такое чувство, что тебе все время хочется что-то сообщить мне.
Очень важное, но ты боишься огорчить меня.
   Томас Кейри страдальчески улыбнулся:
   - Ничего значительного не  произошло,  если  не  считать  того,  что  я
познакомился с замечательным  человеком,  благодаря  которому  остался  на
судне, и нашел тебя. - И он, увлекаясь,  стал  рассказывать  о  встрече  с
мистером Гордоном у заправочной  станции,  умолчав,  правда,  об  исповеди
Тихого Спиро и о всех последующих событиях, связанных с ним. - Даже о том,
что ты уезжаешь, я узнал случайно и решил объясниться с тобой до отплытия.
И вот - я здесь...
   Она внимательно посмотрела ему в глаза.
   - Ну хорошо, когда-нибудь  ты  расскажешь  мне  все.  А  теперь  просто
улыбайся. У тебя хорошая улыбка, Том, но ты не годишься в дипломаты. А  со
своим новым другом обязательно познакомь. Так он шекспировед? Мне нравятся
люди, живущие прошлым. Их осталось так мало...
   - Да, в наше время практицизма действительно не так  уж  много.  Только
знаешь,  мистер  Гордон  теперь  внезапно  воспылал  горячим  интересом  к
современности.
   - И это вполне закономерно, если человек большую часть жизни  провел  с
тенями сподвижников королевы Елизаветы...
   Они  бродили  по  судну,  удивляясь  его  размерам,  открывая,  как   в
незнакомом городе, то особенно красивый уголок, то новый бар, магазин  или
ресторан, кинозал или  бассейн  с  солярием;  удивляясь  показной  роскоши
первых классов и более чем скромному виду  третьих,  изумляясь  и  радуясь
новизне  ощущений.  Они  выходили  на  открытые  галереи  и   смотрели   в
необозримое пространство океана, вслух мечтая  о  будущем.  Иногда  в  эти
минуты у Томаса Кейри мучительно  сжималось  сердце  при  мысли,  что  эта
плавучая громада вдруг начнет погружаться в воду. Что он тогда предпримет,
как спасет Джейн? Но Джейн с участием глядела на него, не в силах  понять,
что с ним происходит. Он с усилием улыбался, она брала его под руку, и они
отправлялись на следующую палубу, и молодой  человек,  чувствуя  тепло  ее
руки, отгонял тяжелые мысли, ему начинало казаться, что раз  Джейн  рядом,
то с ними вообще ничего дурного не может произойти.
   Близилось время обеда, и  Джейн  сказала,  что  страшно  проголодалась,
потому они  зашли  в  бар  на  корме  судна,  который  назывался  в  честь
знаменитого пирата "Клуб Генри Моргана".





   Пошел дождь. Ветер растрепывал дождевые струи, превращая их  в  водяную
пыль и туман. Вокруг потемнело. Старшина Асхатов поднялся на ноги.
   - Сколько пресной воды пропадает зря, - сказал  он,  глядя  на  потоки,
сбегавшие по ветровому стеклу рубки. - Надо бы подсобрать  про  запас.  Да
сейчас некуда. Прямо в трюм брать  нельзя:  грязный.  Подождем  до  лучшей
погоды. Для водяной цистерны брезентовую емкость приспособим.
   - Разве у нас вода кончается? - с тревогой спросил Горшков.
   - Пока еще хватает. Я, на счастье, не успел слить ее. Нет, воды  у  нас
достаточно, пожалуй, на месяц хватит, если, конечно, с толком расходовать.
   - Вы что, думаете, мы целый месяц будем болтаться?
   - Никто, Алексей, не думает, да запас  моряку  никогда  еще  не  мешал.
Давай сменю. Курс прежний: сто пятьдесят?
   - Нет, повернуло на сто шестьдесят.
   - К зюйду ветер  поворачивает.  Вот  и  дождь  кончается.  Смотри,  как
посинела вода. Хоть  белье  сини.  Все-таки  быстро  мы  дрейфуем  к  югу.
Наверное, пересекли Куро-Сиво и попали в какое-то новое южное  течение.  В
Тихом океане, Алексей, течений этих пропасть.
   - Видал на физической карте.
   - На картах только самые основные показаны, а сколько их возникает  при
ураганах или вот при таких ветрах, от приливов и отливов и еще невесть  от
чего! Океан - это, брат, не какое-нибудь озеро, его изучать да изучать. Ты
что, задремал уже?
   - Нет, вас слушаю.
   -  Правильно  делаешь.  Я,  Алексей,  не  намного   старше   тебя,   на
каких-нибудь четыре года, зато повидал уже  кое-что  в  жизни...  -  Катер
стремительно подняло на волну. Старшина перевел дух: - Видал? Здорово  наш
катерок даже на девятом валу держится!  Так  что  нам,  Алексей,  дрейфить
нечего. - Старшина испытующе посмотрел на безвольно прикорнувшего  в  углу
Горшкова. - Так что, моряк, не вешай голову!
   - Я не дрейфлю, товарищ старшина. А  что  касается  нашего  дрейфа,  то
здесь вы не правы, старшина.
   - В чем же? - насторожился Асхатов.
   - Да в том, что мы действительно дрейфуем по воле волн.
   Старшина облегченно вздохнул и засмеялся:
   - Ишь ты как ловко повернул! Молодец, матрос, никогда не теряй бодрости
духа!
   Утром ветер опять стих. Высоко в небе плыли редкие облака. По-весеннему
грело солнце. С северо-запада катила протяжная мертвая зыбь. Пологие,  как
бы тщательно отполированные, валы бережно передавали кораблик друг  другу,
словно стараясь не повредить его.
   Все трое членов  экипажа  стояли  на  палубе  впереди  рубки,  заросшие
щетиной, грязные, но счастливые от солнца,  тепла,  кротости  подобревшего
океана. Сейчас, когда стихия угомонилась, КР-16 будто вырос в  размерах  и
стал увереннее держаться на воде. Старшина Асхатов несколько  раз  измерил
взглядом палубу от рубки до носа а удовлетворительно хмыкнул.
   - Прибрала волна что надо, - сказал Горшков.
   - Что и говорить, корабль выдраен от клотика до киля, как говорится, да
не о том я сейчас подумал.
   Подчиненные вопросительно посмотрели на него.
   - Видите ли, - старшина стал давиться от смеха, - что  забавней  всего,
так это то, что нашему катеру запрещено выходить  из  бухты  при  волнении
свыше четырех баллов.
   Асхатов захохотал, засмеялись и Горшков с Авижусом.
   - Знали  бы  портнадзорщики,  сколько  баллов  нас  трепало!  -  сказал
старшина, вытирая кулаком слезы на глазах. -  Вот  веселый  народ!  -  Все
опять засмеялись, с радостным удивлением рассматривая  друг  друга,  будто
только что встретились после долгой разлуки.
   - Ну и подзаросли мы, - сказал Горшков.
   - Можно побриться, - предложил Петрас, - у меня безопасная бритва здесь
и тюбик мыла уцелел.
   - Обязательно. - Старшина помял лицо, покрытое  рыжей  щетиной.  -  Вот
сделаем приборку в трюме и займемся личной  гигиеной.  В  трюме  надо  все
уголки обшарить, не завалялась ли  где  банка-другая  консервов,  ящики  в
щепки разбило. Надо заглянуть под настил,  возле  форпика,  может,  что  и
закатилось туда.
   Петрас спросил:
   - Какой будем завтрак готовить?
   - Да обыкновенный, выбора у  нас  нету.  Ты  хочешь  спросить,  сколько
положить тушенки?
   - Да, товарищ старшина. У нас расходуется банка в день. Делим ее на три
раза.
   - Правильно. Такую норму мы установили  и  будем  пока  держаться  этой
нормы. Но сегодня прибавь по лишней ложке по случаю хорошей погоды...
   - И окончания шторма, - весело добавил Горшков.
   - Ну про это не будем загадывать.  Штормов  еще  много  впереди,  время
сейчас непогожее, вот разве пришлепаем в  теплые  широты,  да,  по  правде
говоря, не хотелось бы, пусть уж в этих местах закончится  наше  плавание,
то есть разыщут нас. - Все посмотрели вокруг, на пустынный океан, на  небо
с редкими высокими облаками. - Ничего, сейчас уже недолго ждать, -  сказал
Асхатов.
   Петрас ушел на камбуз разжечь примус. Асхатов  сел  на  теплую  палубу,
прислонившись спиной к рубке, свернул самокрутку, прикурил от зажигалки  и
принялся наблюдать за Горшковым, который стал делать гимнастику.
   -  Ты  не  особенно  налегай,  Алексей,  так,  разомнись  слегка  -   и
достаточно,  при  наших-то  харчах!  Теперь  садись  рядом,  погрейся   на
солнышке. Благодать! Совсем тепло. Все же тельняшку надень.  Простуды  нам
еще не хватало. Вот остынешь, тогда раздевайся и загорай, только  поначалу
тоже осторожно.
   Они хлебали обжигающую небо водицу, слабо  пахнущую  жиром  и  лавровым
листом, потом выпили  по  кружке  кипятку,  слегка  забеленного  сгущенным
молоком. У них оставалось всего три баночки молока, старшина берег его  на
крайний случай, сегодня же он разрешил отметить "новую эру" в плавании.
   После завтрака Горшков действительно  разыскал  под  настилом  еще  две
банки тушенки и баночку сгущенного молока.
   - Ну что я говорил? А? Везет нам, ребята, - просиял старшина. -  Держи,
Алеха! Да смотри не сыграй с консервами за борт. Нет,  все  три  не  бери.
Переноси по одной в кубрик, а предварительно отчисть с них ржавчину, потом
смажь тавотом. А мы с Петрасом займемся приборкой, доведем наш корабль  до
умопомрачительного блеска.  Сперва  отольем  водичку.  Что  там  с  ручной
помпой? - спросил он моториста, который уже возился с ней.
   - Порядок. Сетку мусором забило. Уже пошла вода.
   - Вот и прекрасно. Ты качай, а я буду  ведерком  отливать.  Воды  самая
малость. Корпус у нас держит, это через люки набралось. Но  сначала  давай
вытащим брезентовую емкость. Дыр в ней не так  много.  Вымоем,  починим  и
приспособим под водяную цистерну. Ну,  давайте  общими  силами.  Вот  так,
взяли!
   Разглядывая бесформенную груду мокрого брезента, Асхатов говорил:
   - Помните, как вы на меня взъелись, когда я велел эту килу перенести на
корабль?  Рыбаки  ее  бросили  за  ненадобностью,  а  скорее  всего  из-за
разгильдяйства.  Мне  давно  хотелось  насолить  рыбки  для  всего  нашего
подразделения. Но о рыбе теперь другой разговор, много  ее  в  океане,  да
поймать нелегко. Рыба больше у берегов на шельфе кормится. Здесь же  разве
заблудшая акула встретится или косячок тунцов. Да нам и акула - божий дар.
Готовь, Петрас,  снасть.  Моток  капроновой  лески  у  нас  есть  да  линь
порядочный. Крючки тоже должны быть?
   - Есть и крючки, - сказал Петрас, налегая  на  рычаг  ручной  помпы.  -
Акулу бы неплохо подцепить.
   - Что-то акул не видно, - вздохнул Горшков.
   - Увидишь еще. Ну, давайте брезент за бортом прополощем.
   Они проработали весь день. Починили брезентовую емкость и установили ее
в трюме. После обеда долго возились с плавучим якорем: его весь измочалили
волны, на новый якорь пошла часть брезента с той же емкости.
   - Парус бы нам, - сказал Петрас.
   Втроем они стояли на палубе впереди  рубки,  довольные,  что  выполнили
все, что наметили на сегодня. Старшина ответил мотористу с долей горечи:
   - Парус, говоришь? А на чем его поднимать? Нашу-то  мачту  давным-давно
снесло.
   - Я в порядке мечты, товарищ старшина.
   - Эти мечты, Петрас, душу мне переворачивают. Думаешь, и я о парусе  не
думал? Да если бы нам парус  да  попутный  ветер,  то  мы  бы  живо  домой
повернули. И глядишь, через неделю добрались до Японии, а там...
   Горшков неожиданно  расхохотался.  Старшина  и  моторист  с  удивлением
посмотрели на него. Горшков сказал, виновато улыбаясь:
   - Я  подумал:  вот  мы  маялись,  брезент  латали,  установили  водяную
цистерну, а вдруг дождя и не будет?
   Асхатов подмигнул Петрасу:
   - Это хорошо, когда бодрость духа не пропала. С  такой  командой  можно
океан переплыть и, чем черт  не  шутит,  какой-нибудь  необитаемый  остров
открыть. - Он посмотрел на небо. - Нет, дождь будет. Как  бы  опять  шторм
нас не  прихватил.  Облака  мне  не  нравятся.  Видите,  как  их  по  небу
размазало? Там вверху ветрище страшной силы...
   Ночь прошла спокойно, но к утру опять  стал  крепчать  северный  ветер.
Утихший было океан помрачнел. Волны покрылись мраморными  разводами  пены.
Старшина Асхатов и матрос Горшков снова поселились в  рубке.  Вдвоем  было
веселее, особенно по ночам. Петрас находился в худшем положении:  он  один
нес в машине  круглосуточную  вахту.  И  хотя  он  и  говорил,  что  вволю
высыпается у своих моторов, стоило лишь старшине  сказать  в  переговорную
трубу: "В машине!" - как тотчас же слышалось в ответ: "Есть, в машине!"
   Стояла черная,  беспросветная  тьма.  Моросил  мелкий  холодный  дождь,
высокая зыбь катилась с северо-запада. Новый шторм, пробушевав двое суток,
умчался к югу. Океан застлал тяжелый, непроницаемый туман. Иногда  в  небе
проклевывался оранжевый диск солнца и тотчас скрывался в рыхлой,  мглистой
массе тумана.
   Весь экипаж собрался в рубке. Старшина Асхатов курил, стоя у  штурвала,
Горшков и Петрас Авижус сидели на палубе. Хотя было  чуть  за  полдень,  в
рубке было сумрачно. Старшине не давала покоя мысль о  парусе.  Подходящий
брезент хранился у него в небольшом трюмном  отсеке,  который  он  называл
подшкиперской, не на чем только было поднять парус, не было мачты.
   Петрас сказал:
   - У нас остался только один багор, второй смыло, на двух можно было  бы
укрепить парус.
   Старшина вздохнул:
   - Где их возьмешь, твои багры? Все же, моряки, не будем раскисать, пока
все идет вполне прилично. Течение  нас  несет  себе  помаленьку  наперерез
пароходным линиям. Так не бывает, чтобы в наш век,  да  на  таком  участке
движения, нам никто не встретился.
   Горшков спросил:
   - Только два багра - и мы поставили бы парус?
   Старшина повел плечом:
   - Ну  конечно,  еще  какой!  Взяли  бы  на  растяжки,  брезента  у  нас
двенадцать квадратных метров. Пожалуй, даже немного великоват  для  нашего
паруса. Конечно, быстроходный клипер из нас не получился бы, все  же  узла
на два-три хода прибавили.
   - Только и всего? - усмехнулся Горшков.
   - А тебе этого мало? - удивился старшина. -  Да  ты  усекаешь,  что  мы
тогда освободились бы от плавучего  якоря,  смогли  управляться,  идти  по
нужному курсу! Ах, Алексей, морской ты человек, а не  соображаешь,  что  к
чему.
   - Я-то соображаю. Только обидно, что даже под парусом будем ползти  как
черепаха.
   - Обиду оставь при себе. И в другой  раз  корабельный  инвентарь  крепи
по-настоящему. По твоей вине отпорный крюк утопили.
   - При чем тут я?  Вы  же  знаете,  что  я  спал  после  вахты,  товарищ
старшина...
   - Ну ладно, Алексей. Не будем...
   - Не будем, товарищ старшина.
   Это  была  первая  размолвка,  вызванная  многодневным  напряжением   и
усталостью.
   Петрас примирительным тоном спросил:
   - Все же куда нас вынесет, если ветер будет дуть  с  северо-запада  или
прямо с запада? В какую-нибудь водяную пустыню?
   - Да, земли там не густо до самой Канады и  Северной  Америки,  но  наш
курс сейчас изменился круто к зюйду,  похоже,  несет  нас  к  Филиппинским
островам, а может, даже в Полинезию.
   - Так далеко? - удивился Горшков.
   - Да, не близко, но выбора у нас пока нет.
   - Понимаю, - сказал Горшков, - но допустим, мы возьмем курс к  Америке,
то сколько же надо дней, чтобы добраться до нее?
   - Много, Алеша. Но об Америке нам и толковать нечего, так как,  видишь,
нас тащит на юг. Если же будем двигаться все  в  этом  направлении,  то  в
конце концов наткнемся на какой-нибудь коралловый остров, а  скорее  всего
встретим чье-нибудь судно. Здесь  торный  путь  на  Гавайские  острова,  в
американские порты, в Японию и к нашим берегам. Как видишь, Алексей,  дела
наши не так уж плохи.
   - А кто сомневается? - Горшков расправил плечи.  Ему  и  в  самом  деле
казалось теперь, что все идет отлично, уже сгладились  в  памяти  страшные
дни, когда бушевал ледяной  шторм.  У  него  загорелись  глаза,  когда  он
представил себе, как из воды поднимаются  кроны  кокосовых  пальм.  Только
голодные спазмы в желудке порою портили настроение, да и то ненадолго.
   Петрас, все это время молчавший, вдруг сказал:
   - Мачта должна быть красивой...
   Старшина впился в моториста взглядом:
   - Какая там красота! Лишь бы брезент держала. Ну что ты там придумал?
   - У нас есть дощатый настил в трюме...
   - Думал и я о нем, да он из коротких брусьев. Постой, постой!  Думаешь,
можно сбить?
   - Надо попробовать, старшина. Мачта должна получиться крепкая.
   - Нам только того и надо. Бросай свои крючки! Берись  за  топор.  Да  у
меня и скобы найдутся!
   Три дня, используя затишье, Петрас и старшина работали не покладая рук.
Толстые брусья они состругивали с боков, сшивали их  гвоздями  и  скобами.
Наконец  установили  за  рубкой  высокую  треногу,  опоясанную  по  граням
добавочными креплениями.  Тренога  держалась  хорошо,  крепко  упираясь  в
палубу  у  основания   фальшборта.   Единственный   багор   стал   "нижней
фор-марса-реей", как громко назвал ее старшина. Крепление паруса на рее  и
его оснастка тоже заняли  немало  времени.  Наконец  настал  торжественный
момент, когда старшина и Петрас подняли свой  парус.  Хлопнул  брезент,  и
КР-16 медленно развернулся и двинулся по пологому склону волны.
   Старшина Асхатов сказал изменившимся от волнения голосом:
   - Пошли,  а?  Теперь  мы  не  пленники  стихии!  Ну,  братцы!..  У  нас
моторно-парусный корабль, - он посмотрел за борт,  -  и  скорость,  я  вам
скажу, приличная...





   После апартаментов  профессора  каюта  N_909  показалась  Томасу  Кейри
чем-то вроде тюремного карцера:  узкий  ящик  с  двумя  койками  одна  над
другой, без иллюминаторов - каюта находилась ниже  ватерлинии.  Он  только
заглянул в нее и, с  облегчением  захлопнув  двери,  пошел  искать  своего
непосредственного начальника, инженера Дешулло. Того не  было  в  каюте  с
медной дощечкой "инженер-электрик", матросы на его вопрос  как-то  странно
пожимали плечами. Не оказалось его и на автоматической телефонной станции.
В небольшом помещении, занимаемом АТС, сидел  дежурный  электрик  -  лысый
парень с хитроватым взглядом. Репортер обратил внимание  на  его  мясистый
нос, свернутый несколько вправо.
   Дежурный электрик поймал его взгляд и пояснил:
   - Бокс. Почему-то все пялят глаза на мой нос. Хотя он не  хуже,  чем  у
любого... Так ты, парень, ищешь инженера Дешулло? Долго придется искать. Я
вот тоже вначале с ног сбился, разыскивая  своего  шефа  Питерсона,  и  не
нашел до сегодняшнего дня. По правде говоря, этот Питерсон мне был так  же
нужен, как тебе - Дешулло. Сегодня начальник у тебя я, ты у меня числишься
в подвахтенных. Садись пока и  жди  дальнейших  распоряжений.  -  Электрик
подмигнул и загадочно улыбнулся,  обнаружив  солидную  недостачу  передних
зубов. - Таких Дешулло на "Глории" не один  десяток.  -  Поднял  палец:  -
Звонят. - Взял трубку телефона: - АТС слушает. Отлично,  сэр.  Ваша  каюта
107? Через семь минут у вас будет инженер-электрик. Не  за  что,  сэр.  Ну
вот... как тебя?
   - Том.
   - Меня можешь звать Джеком. Бери в шкафу лампу  с  зеленым  абажуром  и
топай в каюту 107. Там лампу разгрохали. Ты слышал, как я тебя аттестовал?
Инженер-электрик! Так что держи марку.
   - С меня хватит и электромонтера.
   - Ты думай и о престиже судна.  Инженер  втыкает  штепсель  в  розетку!
Пусть знают наших. Ну валяй!
   В каюте N_107 Томаса  Кейри  встретил  высокий  широкоплечий  старик  в
клетчатой рубахе и залатанных джинсах.
   - Дружище, садись! Что будем пить? Да брось ты  эту  чертову  лампу!  У
меня все в порядке с огнем. Я тебя вызвал так, для компании, не  обижайся.
Скука заела. Старуха с дочкой торчат там, - он ткнул пальцем в потолок,  -
а я постоял, посмотрел на эту водяную пустыню, пощурился от солнца,  потом
зашел в бар, да там собрался дрянной народец, сосут свои  коктейли,  будто
важное дело делают. Поговорить не с кем. Вот мне и  пришла  мысль  вызвать
кого-нибудь из команды, из обслуги стало быть.  Ну  пей,  пей!  Тут  водки
пропасть, да я еще с собой запасец прихватил. Или ты пива хочешь? Пива так
пива...
   Томас Кейри нехотя сел и взял холодный стакан с темным пивом.
   - Ну, за встречу. Пивко славное. Так ты инженер? Как тебя?  Том?  Ну  и
отлично.  А  меня  Джимом  Диммоком   кличут.   Лицо   у   тебя   честное,
располагающее. А я ничего теперь не люблю в жизни больше, как поговорить с
порядочным человеком. Когда-то меня окружала пропасть  славных  парней.  И
надо же было случиться такому несчастью! - Он отхлебнул пива, сдул пену  с
усов, вздохнул. - Жил я как человек. Сеял кукурузу,  в  кузнице  наваривал
лемеха, ковал лошадей, смекал и по части машин. Даже в  родео  участвовал.
Однажды продержался на  мустанге  около  минуты  и  огреб  приз  пятьдесят
долларов. Вечерами просиживал в салуне. И вот как-то в июле, в самую жару,
приезжают ко мне три сукиных сына и дают подписать  бумагу:  дескать,  они
станут искать на моей земле нефть, и  если  найдут,  то  я  буду  получать
какие-то  центы  с  каждого  барреля.  Старуха  говорит:  валяй!  Ну  я  и
подписал...
   - Нашли нефть?
   - Нашли, дьявол бы ее побрал! С тех пор я получаю кучу долларов.  Почти
полмиллиона в год! И так уже пять лет! Пей, дружище...
   Распив три бутылки пива со случайным нефтепромышленником,  Томас  Кейри
вернулся в АТС.
   - Ты чего лампу обратно принес? - спросил Джек.
   Томас Кейри рассказал все как было.
   - Это бывает, - сказал Джек.  -  И  ведь  тоже  надо  понять  человека:
свалятся такие деньги, а он не знает, что с  ними  делать.  Был  до  этого
человеком, а стал черт-те чем. Хотя я бы с таким доходом  живо  управился.
Нашел бы куда деньги пристроить.
   - Стал бы играть на бирже?
   - Ну нет. Я бы, Том, начал  строить  ветряные  электростанции.  Знаешь,
какие у нас ветры в прериях!  Зазвенел  бы  от  крыльев  весь  мой  Запад!
Говорят, энергетический кризис. А ведь если бы...  Фу  ты,  дьявол,  опять
кто-то... Каюта двадцать три? Том, давай, да поживей. Каюта суперлюкс.  За
сутки двести сорок долларов. Что-то у  босса  с  электробритвой.  Если  не
справишься, неси сюда... Да... пятьсот тысяч - это  сумма!  Сколько  можно
ветряков... - услышал Томас Кейри уже в дверях.
   По салону каюты 23 ходил высокий мужчина средних лет  в  одних  шортах,
его белесая кожа поросла на груди рыжеватыми волосами.
   На диване, обитом зеленым бархатом,  лежало  пышное  белое  платье,  на
ковре валялась изящная туфелька.
   Томас Кейри спросил:
   - Вызывали электрика?
   Вместо ответа рыжий показал глазами на  столик  возле  зеркала  во  всю
стену, на котором лежала бритва. Репортер взял бритву. Проверил, плотно ли
вошел штепсель в розетку, включил ножи. Бритва ожила.
   - Работает. Вы недостаточно плотно вставили вилку, сэр.
   Рыжий не ответил. Томас Кейри обратил внимание  на  его  нервное  лицо,
поросшее золотистой щетиной. Из соседней комнаты появилась молодая женщина
в бикини.
   - Боб! Вечно ты поднимаешь шум из-за пустяков...
   - А ты любому мужчине норовишь показаться голой.
   - Ты прав, Бобби. Мне доставляет удовольствие  радовать  зрителей.  Вот
тебе, - обратилась она к Томасу Кейри, - скажи не стесняясь, нравится  моя
фигура?
   - В женщинах мне нравится не одна только фигура, миледи.
   - Что? Что он сказал? Ты слышал, Боб? Каким тоном сказал  этот  наглец!
Выходит, что я только смазливая дура. Вышвырни его вон! Немедленно!
   Рыжий согнулся в пароксизме дикого хохота.  Он  стонал,  визжал,  махал
руками. Наконец пересилил смех:
   - Ой хорошо! Как хорошо ты ей врезал, парень! Она всегда  считала,  что
ее фигура - капитал, что не надо на на цент всего остального. Нет,  я  это
обязательно запомню, моя радость...
   Томас Кейри выскочил из каюты под  визг  разъяренной  красавицы,  ругая
себя, что не ушел раньше.
   "Действительно, будь на месте рыжего другой, могла возникнуть драка,  а
мне ее только и не хватало".
   Джеку он ничего рассказывать не стал.
   - Тебя, Том, ищет лейтенант Лоджо, - сказал тот. - Между нами: он такой
же лейтенант, как я - маршал. Он ждет тебя в баре на шестой палубе в нашем
радиусе. Давай жми. Он наш главный начальник. О Дешулло забудь.
   Лейтенант Лоджо встретил Томаса Кейри в коридоре.
   - Наконец-то я вас нашел! - воскликнул он, хватая Томаса Кейри за  руку
и крепко пожимая ее. - Идемте в бар. Там можно перекинуться парой слов без
того, чтобы за нами следили десять пар глаз. Знаете, клерки  уже  разнесли
слух, что вы не кто иной, как Майкл Корбет.
   - Чем он знаменит?
   - Ну тот кассир из аэропорта в Новом  Орлеане.  Тот,  что  увел  двести
тысяч долларов.
   - Этого еще не хватало! - возмутился Кейри.
   - Действительно, поклеп неприятный. И это еще далеко не все. Вот  сюда.
Проходите. Здесь уютно и нет липучих глаз.
   Сев за стойку, Томас Кейри вопросительно посмотрел на лейтенанта.
   - Что будем пить? - спросил тот.
   - Что хотите.
   - Тогда виски. Два виски! - крикнул Лоджо бармену.
   - Так что еще слышно обо мне?
   - Вторая новость более приятная. Вас засекли с  дочкой  шефа,  и,  сами
понимаете, строятся самые радужные для вас предположения.
   - Ну а еще?
   - К приятным для вас известиям можно отнести также  перевод  на  тысячу
двести долларов, полученный только что. Оплата в главном  вестибюле,  окно
номер три.
   - Благодарю за последнюю новость.
   - Понимаю: уезжали вы в некоторой спешке. Не прибавить ли вам еще льду?
   - Нет, благодарю. И слушаю вас.
   Лейтенант Лоджо покосился на бармена, стоявшего у другого конца стойки.
   - У меня  к  вам  предложение  -  работать  вместе.  Одному  невозможно
справиться с такой задачей. По крайней мере, труднее, много труднее.
   - Давайте для начала уясним.
   - Что?
   - Задачу.
   - Я готов. Как вы догадываетесь, речь пойдет о Паулине Браун, ну  не  о
ней самой, а о ребятах, что ее кокнули. Не так ли?
   - Вы думаете, преступники здесь?
   - Об этом говорит ваше присутствие на  "Глории",  мистер  Кейри.  Таких
людей,  как  вы,  не  посылают  ловить  журавлей  в  небе.  Как   показало
предварительное  расследование  -  их  двое.  По   всей   видимости,   они
пробираются в Австралию или в Новую Зеландию. Кроме бриллиантов они  взяли
наличными триста тысяч. Взломали сейф. Да что я вам все это объясняю!
   Томас Кейри задумался. Отталкивать лейтенанта не имело  смысла.  "Пусть
он считает, что и я охочусь за убийцами Браун, сам же  в  это  время  буду
нащупывать человека Минотти. Лоджо перестанет путаться под ногами, и в его
лице я даже получу неплохого помощника".
   - Поймите, что вам будет невозможно одному. "Глория" - плавучий  город.
Надо "просеять" около двух тысяч людей. У меня же есть осведомители  среди
команды. Конечно, их услуги  будут  стоить  денег,  но  игра  стоит  свеч.
Поверьте мне! Вы не раскаетесь. Я - детектив от рождения.
   - Хорошо, лейтенант, я согласен. Только давайте договоримся, что вы  не
станете мешать мне, все свои действия будете согласовывать со мной.
   - Ну конечно! - Лейтенант Лоджо радостно спрыгнул с  высокого  сиденья,
потом снова взгромоздился на  него  и  поманил  бармена:  -  Два  мартини!
Двойных! Нет, нет, мистер Кейри, не беспокойтесь, сегодня я плачу. Сегодня
у меня удачный день.
   Томас Кейри спросил, желая проверить сообщение Джека:
   - Куда все-таки подевался мистер Дешулло? Я ищу его весь день.
   Лоджо повел носом по сторонам и зашептал:
   - Между нами: его вообще не существует! Я теперь могу вам это  сказать.
Таких мертвых душ наберется у нас не один десяток. Между прочим, жалованье
на них идет.
   - Кто же его получает?
   -  Не  будьте  таким  наивным  человеком.  Капитан,  штурманы,  главный
механик.
   - Значит, это вы мой непосредственный начальник?
   - Ах, оставьте, шеф. Начальник вы, я - ваш помощник. Располагайте  мною
и всем составом административной службы. Вам теперь ни в  чем  не  откажет
сам Генри Гудвин.
   - Кто это?
   - Шеф административной службы.  Собственно,  второй  капитан.  Я,  если
пожелаете, могу посвятить вас в некоторые тонкости нашей  работы.  У  нас,
как при княжеском дворе, - уйма интриг! Идет  борьба  за  выгодные  места,
даже  среди  стюардов.  Везде  нужны  протекция,  разного   вида   взятки,
пресмыкательство. Вы спешите?
   - Да, есть еще задание на АТС. Затем - личные дела.
   - Про АТС можете забыть, я снял вас с дежурства. Джек хитрый малый,  он
заарканил вас, отпустив своего напарника играть в скат. Между прочим, игра
среди членов команды идет по каютам, и  особенно  в  третьем  классе,  где
иногда попадаются денежные люди. Там можно засечь и нашу  клиентуру;  если
же они птицы более высокого полета - тогда в судовом казино.  Вам  следует
посещать все наши злачные  места.  Ах  простите,  кого  я  вздумал  учить!
Вероятно, влияет мартини. А недурен напиток? Ну  идемте,  я  вас  провожу.
Жак, получи!
   Отделавшись от Лоджо, Томас Кейри из первого вестибюля позвонил  Джейн.
Ни ее, ни мисс Брук не оказалось в каюте. Мистера Гордона же он  застал  в
обществе Кинга. Пес, положив страдальчески сморщенную морду  на  лапы,  не
спускал глаз с хозяина, сидевшего за письменным столом.
   - А, Том! Наконец-то! Раз пять звонила  Джейн.  Я  только  что  пытался
разыскать вас на АТС. - Он положил на исписанный лист бумаги вечное  перо.
- Судя по вашему утомленному  лицу,  вы  опять  столкнулись  с  некоторыми
трудностями?
   Выслушав Томаса Кейри, мистер Гордон сказал:
   - Из всего самое важное - предложение лейтенанта Лоджо. Вы  правы.  Под
видом розысков убийц этой Браун можно заняться людьми Минотти и Чевера. Я,
поразмыслив наедине, пришел к заключению, что на судне  должны  находиться
несколько лиц. Люди,  подобные  Минотти,  тщательно  продумывают  операции
подобного  рода.  Болезнь,  смерть,  несчастный  случай  с   одним   может
перечеркнуть все планы. Нет, на судне находятся, по меньшей мере, трое.  Я
думаю, они намерены  утопить,  поджечь  либо  взорвать  судно  в  середине
плавания.
   - Любопытно, а почему?
   - Должно создаться впечатление, что судно было отлично  подготовлена  к
плаванию,  надежно  и  только  нелепая  случайность,   не   зависящая   от
судовладельца, привела к катастрофе.
   - Логично...
   - Так что у нас с вами есть  минимум  месяц-полтора  на  предотвращение
несчастья. Максимально используйте лейтенанта Лоджо, он обуреваем мечтой о
богатстве и  славе,  такими  рычагами  нельзя  не  воспользоваться.  -  Он
улыбнулся. Кинг, уловив хозяйскую улыбку, завилял обрубком хвоста. - Вот и
Кинг согласен. В нашем мире нет стимулов более сильных.  Что  же  касается
ваших посещений нефтепромышленника, кинозвезды и прочих пассажиров, то  вы
черпаете материал для своих будущих книг, так  сказать  побочный  продукт.
Итак, Том, все пока идет превосходно, лучше не придумаешь. Я вот  тоже  не
сидел без  дела,  видите,  сколько  испортил  бумаги  с  фирменным  знаком
судоходной компании "Чевер лайнз". Я  пытаюсь  понять  психологию  главных
героев. Особенно труден для меня мистер Чевер. Ради чего отец  решает  так
хладнокровно и расчетливо убить единственную дочь? Может,  он  делает  это
отчаявшись, ожидая неминуемого краха, потому и решает пожертвовать дочерью
для спасения своего имени, богатства, положения?..
   Томас Кейри кивнул:
   - Все это он может сохранить, получив колоссальную страховку!
   - Только надеется получить, но ее могут  еще  и  не  присудить.  И  ему
необходимо все обставить с таким расчетом, чтобы у комиссии  экспертов  не
было даже малейших подозрений в злом умысле. И вот здесь у мистера  Чевера
главный козырь - дочь. Кто может поверить, что он задумал потопить  судно,
на  котором  плывет  его  единственное  дитя?  Возможно,  Чевер  идет   на
преступление  ради  другой,  более   сильной   любви,   а   может,   из-за
всепожирающей алчности. Тут есть над чем подумать, Том...
   - Трудно себе представить более страшную, бессмысленную жестокость!
   - Милый Том! Я не отсылаю вас к примерам из английской истории, которые
использовал в своих трагедиях великий Шекспир. Сотни лет спустя жестокость
становится  изощреннее,  принимает  глобальный  характер.  Наше  общество,
несправедливое в своей основе, способно  на  все,  чтобы  сохранить  себя.
Вспомните первые взрывы атомных бомб над мирными городами Японии, войну во
Вьетнаме,  политические  убийства,   стравливание   африканских   народов,
подготовку к новой мировой войне. Так  что  Чевер  и  Минотти  созданы  по
образу и подобию породившего их  общества.  Но  в  этом  обществе  есть  и
противоборствующие силы, и мы с вами их представители. Наша беда,  что  мы
пока сражаемся в одиночку, стремимся победить не глобальное зло, а  только
жалкие его крупицы... Я вас опять заговорил?  Хорошо,  отпускаю.  Идите  к
Джейн и уговорите ее сойти на берег и остаться в Гонолулу.
   - Вы читаете мои мысли, Стэн. Боюсь только, что у нее другие планы.
   - Внесите в них коррективы, Том. Уходите  же  поскорее.  Кинг,  помахай
дяде Тому хвостом.


   Джейн сидела в шезлонге  под  тентом.  На  ней  было  белое  полотняное
платье, большие темные очки, сандалии на босу ногу.  На  палубе  у  кресла
лежал томик дешевого издания Уорда Джаста.
   - Наконец-то объявился, - сказала она. - Сесть  тебе  уже  негде.  Идем
постоим у борта или спустимся  пониже.  Сегодня  здесь  не  протолкнуться.
Только сейчас все любовались очаровательным островком. Десяток пальм и еще
клочок какой-то растительности, крохотный пляж, и на нем - ни души. Вот бы
где пожить, Том, хоть денек! Ну что же ты такой мрачный?  Как  твоя  новая
работа? Я звонила в АТС, просила направить тебя в каюту четыреста  четыре.
Не дождалась и вот вылезла сюда. Ну что случилось?  Подними  же  хоть  мою
книгу. Тебе нравится Джаст?
   - Хороший писатель. Умеет распотрошить своих персонажей.
   - Я осилила только три страницы. Показалось скучновато. Не наступи  той
полураздетой блондинке на ноги. Смелее иди к борту.
   Они остановились у оградительной сетки. На  горизонте  темнело  облако.
Вспыхивали и гасли барашки на ультрамариновой воде.
   - Боже милостивый, - сказал Томас Кейри, - как  прекрасна,  как  велика
наша планета!
   - Совершенно верно. Ну а в остальном? Что все-таки  произошло?  Что  ты
хочешь сказать мне и не решаешься?
   - Видишь ли... Я немного устал. Сегодня был такой  суматошный  день,  к
тому же изрядно выпил. Вначале у нефтяного короля...
   Она слушала с большим интересом, спросила:
   - Так, говоришь, звезда  была  в  одном  бикини?  У  нее  действительно
хорошая фигура, по-моему, она только демонстрирует тело в своих ролях. Все
же ты был невежлив с дамой, Том. Я бы на ее месте тоже обиделась.
   - Но у тебя есть еще и душа, Джейн.
   - Благодарю. Все же так больше не поступай.  Женщинам  нельзя  говорить
обидные вещи. Тем более если это правда. Ты  заметил,  Том,  что  в  самой
горькой правде мы не признаемся даже самим себе? Ну а еще какие новости?
   - Мне пришел перевод на тысячу двести долларов, и я до сих пор  его  не
получил.
   - Так идем немедленно. Тебе непременно надо обзавестись парой костюмов,
рубашками, я видела отличные панамы. В общем, я тебе помогу все подобрать.
   В веселой кутерьме они  накупили  ворох  вещей.  Джейн  остановилась  у
витрины ювелирных изделий. Примерила гранатовое в темном  золоте  ожерелье
индийской работы. Кейри торопливо отсчитал стопку долларов.
   - Том, милый! - сказала девушка, любуясь собой в зеркале. - Мне никогда
еще не делали более приятного подарка! У меня есть к тому же и  гранатовые
серьги.
   - И я никому ничего не дарил с такой радостью. Думаю, мне  было  дарить
даже приятнее, чем тебе принимать подарок.
   - Обмен любезностями затягивается. Ты лучше скажи, сколько денег у тебя
осталось?
   - Двадцать долларов. Эта сумма последнее время составляет мой оборотный
капитал.
   - Двадцать! Так это же очаровательно. Проводи меня и иди переоденься  к
ужину. Передай привет своему очаровательному негру. Мне тоже надо  кое-чем
подзаняться. Прикинуть, что надеть. Ведь сегодня что-то вроде  бала  после
ужина, по крайней мере  будут  танцы.  Надень  темный  костюм  и  ярчайший
галстук. - У дверей прошептала нежно: - Поцелуй меня, милый...
   Томас Кейри ввалился в каюту мистера Гордона со свертками и  коробками.
Посмотрев на его лицо, поглупевшее от счастья, мистер Гордон спросил:
   - Все уладилось?
   - Я счастлив, дорогой Стэн. Джейн - удивительная девушка! Все  это  она
выбирала.
   - Рад за вас, Том. Ну а насчет Гонолулу?
   Том глубоко вздохнул и виновато улыбнулся:
   - Не смог. Язык не поворачивался. Стоило лишь заговорить об  этом,  как
она вытянула бы из меня все. У нее было такое безмятежное  настроение.  Вы
знаете, что сегодня после ужина или даже во время его  будет  бал,  танцы?
Надевайте свой смокинг!
   - Бал так бал. Значит, вы не решились. Может, и  к  лучшему.  Еще  есть
время. Поговорите с ней об этом на берегу.
   - Стэн,  поймите,  как  я  ей  объясню,  какие  выставлю  причины?  Она
предложила пожениться в Гонолулу и остальной рейс сделать нашим  свадебным
путешествием. Я же без объяснения причин оставлю ее на берегу одну. Да она
и не останется! Есть единственное средство - сказать ей все!
   Мистер Гордон молчал,  пока  Томас  Кейри  распаковывал  свои  свертки,
только смотрел на молодого человека долгим взглядом.
   -  Вы  думаете,  Джейн  испугается,  струсит?  Предоставит  нам   одним
выпутываться из этой истории? - спросил он.
   - Конечно нет. Она останется с нами. Но представляю, как это омрачит ее
жизнь! Я боюсь за нее.  Несколько  минут  назад  она  говорила  о  горькой
правде, которую мы часто носим и боимся признаться в ней даже самим  себе.
Она будет потрясена. Каким страшным станет для нас свадебное  путешествие,
особенно для нее!..
   - И все-таки вы скажете ей. В своей роли она восстанет до высот героинь
греческой трагедии - любящая, смелая, благородная! Нет, Том,  надо,  чтобы
она все узнала.
   - Только не сегодня.
   - Хорошо. Не станем ей портить нынешний вечер. - Он погладил  Кинга.  -
Ну, дружище, тебе пора в свой "люкс". Судовые правила не допускают  твоего
присутствия в ночное время в каютах пассажиров. Томас, мы  оставляем  вас.
Где твой поводок, Кинг?
   Мистер  Гордон  шел  по  коридору,  с  улыбкой  поглядывая  на   своего
четвероногого друга Кинга. Профессор все больше уверялся в том, что  скоро
будет найден след сообщников Чевера и Минотти. Как это произойдет, он  еще
не представлял, у него пока только возникло слабое, ничем не  обоснованное
подозрение, что люди, которых они  с  Томом  Кейри  стремятся  обнаружить,
где-то совсем близко, что с одним из них он разговаривал уже нынче.
   "Доказательств  никаких.  Мне,  как  и  Тому,  все  начинают   казаться
преступниками", - подумал он, уступая дорогу  коляске,  в  которой  сидела
старая женщина, коляску толкал чернокожий слуга.
   - Боже! Что за прелестный пес! - сказала старая женщина. - Должно быть,
необыкновенно умен. Чей же он?
   - Мой, мэм.
   - Ах вот как... - Старая женщина отвернулась, потеряв всякий интерес  к
собаке негра и к ее хозяину.
   Мистер Гордон дружески кивнул слуге, тот расплылся в улыбке  и  покатил
шикарную коляску со старухой,  которая,  видимо,  "стоила"  также  немалых
денег.
   "Старая плантаторша. Такую узнаешь  в  тысячной  толпе.  В  ее  взгляде
веками воспитанное презрение к черному рабу", - подумал мистер Гордон  без
тени обиды, просто констатируя факт, он даже  почувствовал  к  ней  что-то
похожее на жалость, презрительную жалость.
   В собачьем  "люксе"  он  застал  Гарри  Уилхема,  беседующего  с  отцом
Патриком. Увидев мистера Гордона, миссионер  развел  руками  и,  улыбаясь,
двинулся к нему навстречу.
   -  Дорогой  брат,  как  я  рад  вас  видеть!  Хотя  мы  совсем  недавно
расстались. Я зашел сюда навестить Сигму. Синьор Антиноми занят и попросил
меня узнать о  здоровье  его  любимой  собаки.  И  господь  наградил  меня
знакомством с хорошим человеком - мистером  Уилхемом.  Присядьте  с  нами,
мистер Гордон. Мистер Уилхем - великолепный рассказчик. Правда, он, как  и
большинство нашей молодежи, подвержен сомнениям в вере.
   Гарри Уилхем водворил Кинга в его клетку и  подошел  к  ним  с  ехидной
улыбкой на красном от загара лице.
   - Садись, дорогой Гарри, и я думаю, мистер Гордон не будет в претензии,
если я доскажу историю своих  скитаний,  в  которых  проявлялся  указующий
перст и милость всевышнего. И ты, наверное, не будешь  против,  если  я  в
нескольких словах введу мистера Гордона в русло нашей беседы?
   - Валяйте, отец, вас слушаешь, будто холодное пиво пьешь.
   - Пример, я бы сказал, не особенно удачный,  зато  образный.  Так  вот,
мистер Гордон, я тут говорил о своей многотрудной жизни, своих скитаниях в
лесах и тлетворных болотах на Филиппинах,  Борнео,  Новой  Гвинее,  когда,
уповая на  господа,  я  сохранял  жизнь  и  здоровье  и  нес  слово  божье
язычникам. Не так ли, Гарри?
   -  Истинный  крест  так,  святой  отец!  Прямо  диву  даешься,  как  вы
вывертывались из всех переделок.  И  какие  вы  слышали  голоса  и  видели
знамения.
   - Имеющий уши да слышит, имеющий глаза да видит, Гарри.  И  ты  в  свою
жизнь не раз ощущал руку божью, отводящую тебя от зла и даже гибели, да не
вдумывался в происходившее, объясняя все случаем и везением. Так было и со
мной, пока не произошел один из  таких  случаев.  Вам  не  скучно,  мистер
Гордон?
   - Нет, что вы, отец Патрик! Область чудесного меня всегда интересовала.
   - Произошло это со мной еще до принятия  монашеского  сана.  Случай,  о
котором  я  расскажу  сейчас,  и  побудил  меня  посвятить  остаток  жизни
проповеди слова божьего. А тогда я был не то что безбожником, просто,  как
и ты, Гарри, не вникал в тайну господней благодати. Был я золотоискателем,
торговцем - словом, человеком, погрязшим в суете мирской. Был у меня  друг
- Курт Бекер. С ним мы и пытали счастье, вернее, подвергались  неслыханным
мучениям, упокой господи  его  душу.  Происходило  это  на  Новой  Гвинее.
Углубились мы с ним миль на двести от берега в горы, и надо  сказать,  что
нашли золото, и немалое - кварцевую жилу и в ней золотые  прослойки  вроде
паутины. Забыв обо всем, с утра до вечера долбили мы  кварц,  выбирали  из
него золотые самородки...
   - Видно, подходяще наковыряли? - спросил Гарри Уилхем, всем своим видом
выражая крайнюю заинтересованность.
   - Много, сын мой, и не унести,  а  мы  все  долбим  и  долбим.  В  двух
рюкзаках до половины набралось этого дьявольского металла.
   - Надо было сматывать удочки.
   - Жадность обуяла, Гарри. - Отец Патрик с укоризной посмотрел на  Гарри
Уилхема. - Господь тогда показал нам,  что  не  за  тем  золотом  гонимся.
Показал тщетность богатства и ценности вечные. Кончились у  нас  продукты.
Курт возроптал, и к вечеру его ужалила змея - через  час  бедняга  отошел.
Остался я один...
   - С двумя рюкзаками? Сколько же там было?
   - Килограммов пятьдесят в каждом, а то и побольше.
   - Надо же! Повезло вам, святой отец. Ну и как же?
   - Трудную ночь провел я,  сын  мой.  Утром  собрался  уходить.  Отсыпал
килограммов  десять,  остальное  стал  было  закапывать,  как  из-за  скал
высыпали дикие папуасы и схватили меня, грешного.
   - А золото?
   - Вытряхнули на землю, как ненужный песок. И правильно сделали.
   - Не сказал бы, - заметил Гарри Уилхем.
   - Не спеши, друг, с заключением. Повели меня папуасы  невесть  куда,  и
тут впервые обратил я взор к небу, понял тщету богатства и вечную ценность
истины. Дикари были раскрашены белой глиной, несли щиты с копьями.  Как  я
понял впоследствии, совершали они набег на соседнее племя, и неудачно...
   - И тут вы им подвернулись?
   - Так, сын мои. На мое несчастье.
   - Крепко влипли!
   - Ты слушай внимательно и вникай в самую суть, сын мой.
   - Тем и занимаюсь, отец. Валяйте дальше!
   - Силы я потерял и от голода, и от жары, и, что греха таить, от страха.
Они несли меня, связав по рукам и ногам, продев палку в петли.
   - Как кабана? - с восторгом заметил Гарри Уилхем,  смешливо  поглядывая
на мистера Гордона, невозмутимо слушавшего эту увлекательную историю.
   - Принесли меня в деревню.  Жалкие  хижины.  Даже  свиней  не  видно  -
основного богатства этих дикарей. Бросили меня на землю в центре  деревни.
Сбежались жители. В их глазах и на размалеванных лицах я  прочитал  что-то
похожее на жалость и возблагодарил господа. Надежда  наполнила  мою  душу.
Меня начали ощупывать и сокрушенно качать головами. Тут я понял,  что  они
сожалеют, что я слишком худ и не  смогу  насытить  всю  голодную  деревню.
Появился папуас, похожий на  дьявола,  с  каменным  топором  в  руке,  все
расступились. Матери вытолкнули детей вперед, чтобы те полюбовались редким
зрелищем. Я же продолжал уповать на господа. Такая у меня появилась сила и
уверенность, что я освободил руки от пут, и когда папуас - а он был вождем
племени - замахнулся топором, чтобы размозжить мне голову, я воздел руки к
небу, и тут, о чудо! Ударил гром, вождь рухнул на землю, а вершина  пальмы
вспыхнула ярким пламенем. Папуасы попадали  ниц.  Я  пробыл  у  них  более
месяца, проповедуя слово божье. Выучил их бедный язык. С тех пор,  оставив
все помыслы о богатстве, я стремлюсь с библией в руках проникнуть в  самые
глухие места и нести туда истину. Вот, друзья мои, одна из многих историй,
в коих виден указующий перст всевышнего.
   - А золото? - спросил Гарри Уилхем. - Подобрали на обратном пути?
   - Ах, Гарри, Гарри! - с укоризной сказал отец  Патрик.  -  Разве  можно
сравнить с каким-то металлом благодать, осенившую меня?
   - Да, отец, я вас понимаю, но на одной благодати далеко не  уедешь.  За
свой-то люкс вы платили, думаю, не благодатью.
   - Червь неверия и сомнений глубоко запал  тебе  в  душу,  сын  мой,  но
придет время, и скоро, когда ты вспомнишь мои слова. Что же касается  того
жалкого жилища, в которое поместили меня братья из миссии, то я не вижу  в
нем ничего, кроме стен и крыши. Я могу ехать и на  палубе,  и  в  трюме  с
одинаковой благодарностью к руке дающей. - После этого отец Патрик  сказал
мистеру Гордону: -  До  вечерней  трапезы,  друг  мой,  -  и  торжественно
удалился.
   Гарри Уилхем спросил:
   - За кого он нас принимает, как вы думаете?
   Мистер Гордон пожал плечами:
   - Возможно, за людей, которых можно вернуть в лоно католической церкви.
   - Такими детскими хохмами? Нет, мистер Гордон, по-моему, старик  просто
придуривается. Напускает на себя. Что в его словах  верно,  по-моему,  так
это то, что был он бродягой и жуликом. Не кокнул ли  он  своего  напарника
возле золотой жилы и вот теперь, обрядившись в сутану,  совершает  круизы?
Что в нем подозрительно, так это ханжеская елейность.  Хотя  у  попов  это
сплошь и рядом. Да ну его ко  всем  святым,  мистер  Гордон!  Скоро  будет
закат, видите, солнышко вот-вот плюхнется в воду. Закаты  в  этих  широтах
прямо загляденье! Жарьте на верхнюю палубу, оттуда самый  вид,  а  я  ужин
начну разносить своей лохматой братии. Меня,  кажется,  навечно  закрепили
здесь, и я  не  ропщу,  а,  как  сказал  бы  отец  Патрик,  возношу  хвалу
всевышнему  за  то,  что  он  надоумил  администратора  третьего   сектора
поступить так, а не иначе. - Гарри Уилхем состроил постную  физиономию  и,
вздохнув, сказал совсем другим тоном: - Заходите почаще, мистер Гордон,  и
приводите своего друга.
   - Придем, Гарри. Кингу не давайте много овсянки, а то у него  появилась
одышка.
   - Есть, мистер Гордон. Опять вы слишком щедры со мной...
   Как только  мистер  Гордон  оставил  свою  каюту,  раздался  телефонный
звонок. Томас Кейри поспешно схватил  трубку,  думая  услышать  Джейн,  но
звонил Лоджо:
   - Извините, мистер Кейри. Есть важные новости. Я могу увидеть вас через
пять минут?
   - Где?
   - Можно воспользоваться отсутствием мистера Гордона?
   - Не совсем удобно... Хорошо, приходите.
   Лейтенант Лоджо явился  ровно  через  пять  минут.  Взглядом  детектива
оглядел каюту, для чего-то зашел в ванную  комнату,  открыл  там  краны  и
сказал, снизив голос до шепота:
   - Профессиональная предосторожность. Сегодня шеф спрашивал меня, отчего
я так обхаживаю вас. Кто-то ему  доносит  о  наших  деловых  встречах.  Вы
понимаете, что он не заинтересован в освещении истинного положения дел  на
судне? Только фиктивные служащие дают его компании более ста тысяч в  год.
Но я не за этим. Вы должны знать, что только что в каюте 701  найден  труп
некоего  Герберта  Барреры,  младшего  сына  Джозефа  Барреры,  известного
торговца наркотиками. Эта семья вот уже  в  течение  десяти  лет  снабжает
героином Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Нью-Йорк,  Чикаго  и  еще  множество
других городов помельче. Доходы до восьми миллионов долларов в год.  Ехал,
по всей видимости, за товаром. Убит за игрой в карты. Ограблен.
   - Чем убит?
   - Из бесшумного пистолета, двумя выстрелами. Сейчас лежит в  морге  при
лазарете.
   - Он имеет какое-нибудь отношение... к нашему делу?
   - Думаю да. Его пришили  или  представители  конкурирующей  фирмы,  или
гангстеры, оказавшиеся на судне по другому поводу.  Игра  шла  на  крупные
суммы. За диваном найдены смятые банкноты на сумму восемьсот тридцать семь
долларов. На ковре - бумажник убитого, в нем два  отверстия  диаметром  по
три миллиметра. Также одна бумажка в сто долларов с пулевыми отверстиями.
   - На кого падает подозрение?
   - Пока веду следствие. Все это надо делать крайне осторожно,  чтобы  не
узнали  пассажиры.  Может  возникнуть  паническое  бегство  на  берег,   в
Гонолулу. Мне пока стало  известно,  что  Барреру  незадолго  до  убийства
видели с неким синьором Антиноми.
   - Антиноми?!
   - Вы его знаете?
   - Мельком. Меня познакомил с ним отец Патрик.
   Глазки лейтенанта Лоджо сверкнули:
   - Патрик, говорите? Кольцо сужается! Вот видите, что значит работать  в
тесном контакте с коллегой! Я не удивлюсь, если  окажется,  что  от  убийц
Барреры ниточка потянется к Паулине Браун. Сегодня нам надо быть в казино.
Если Антиноми игрок, то он обязательно застрянет  там.  Так,  часов  около
одиннадцати, когда начинают накаляться страсти.  Не  беспокойтесь,  я  вас
найду. Развлекайтесь. Я же буду начеку. Какая уйма дел  наваливается!  Ну,
бегу. - Он дружески потряс руку Томасу Кейри.


   Томас Кейри и Джейн любовались пышным тропическим закатом. После  ужина
много танцевали.  Томас  не  отрывал  глаз  от  своей  невесты:  она  была
необыкновенно  хороша  в  светло-лиловом  платье,  к  которому  очень  шли
гранатовые ожерелье и серьги. Томас забыл на время  о  нависшей  над  ними
беде, танцуя с Джейн, слушая ее  милый  голос.  Лейтенант  Лоджо  появился
неожиданно, развеяв очарование вечера, музыки, танцев.
   - Пора! - сказал он, таинственно улыбаясь девушке.
   Узнав, что лейтенант приглашает в казино, Джейн сказала:
   - Нам необходимо выиграть уйму денег. Том  истратил  все,  что  у  него
было.
   - Ну не  совсем.  У  меня  остались  счастливые  двадцать  долларов,  -
улыбнулся Кейри.
   - Вот мы их и поставим на "красное".
   Казино занимало обширное помещение на пятой  палубе.  В  самом  большом
игорном зале находилась рулетка, в трех смежных каютах играли  в  азартные
карточные игры. Стоял  приглушенный  гул  возбужденных  голосов.  К  столу
рулетки протолкались с трудом.
   Джейн выиграла шесть раз подряд, ставя на  "красное",  затем  поставила
весь выигрыш - шестьсот сорок долларов - на "чет" и проиграла.
   - Вот и отлично, - сказала она с сожалением, - я думала, что мы  сорвем
банк. Но отложим эту операцию до другого раза. Теперь попробуем счастья  в
карты. У меня тоже есть что-то в сумке.
   Лейтенант Лоджо сказал:
   - У вас столько счастья, Джейн, что стоит ли его разменивать в игре?
   Она восторженно поглядела на него:
   - Синьор Лоджо!  Как  вы  хорошо  сказали!  Никаких  карт!  Идемте  еще
танцевать и пить шампанское!
   - Одну  минутку,  -  сказал  лейтенант  Лоджо.  -  Заглянем  все  же  к
картежникам. Только на минуту.
   Джейн вопросительно посмотрела на Тома, и тот кивнул:
   - На минуту так на минуту, раз просит лейтенант.
   За большим круглым столом у окна Том сразу увидел  синьора  Антиноми  и
отца Патрика. Антиноми метал банк. Играли в "двадцать одно". Посреди стола
возвышалась груда бумажных долларов. Антиноми выигрывал. Карты, как живые,
вылетали из-под его тонких пальцев, и ложились на стол  перед  партнерами.
За столом сидело шесть  игроков.  Отец  Патрик  выиграл  двести  долларов,
остальные четверо проиграли. Один из них - человек с  энергичным  лицом  и
широкими плечами, - медленно подвинув на середину стола несколько пачек по
пятьсот долларов, стал  рыться  в  карманах,  и  на  столе  оказалась  еще
изрядная сумма. Он поставил на карту все - и опять проиграл.
   Легко поднялся, сказал, улыбаясь:
   - Сегодня твоя взяла. Ничего не  скажешь  -  чисто  мечешь.  Посмотрим,
хватит ли у тебя пороха на завтра.
   - Всегда к твоим услугам,  Банни,  -  ответил  банкомет,  сдавая  карту
очередному партнеру.
   Банни направился из комнаты о видом победителя.  Видно  было,  как  под
пиджаком из дорогой серой материи напрягались бугорчатые мышцы его спины и
рук.
   Лейтенант Лоджо, нервно стиснув руку Томаса Кейри, шепнул:
   - Это он. Извините, Джейн. - И кинулся следом за Банни.
   Джейн спросила, когда они вышли из казино:
   - Что это все значит, Том? Почему лейтенанта так заинтересовал  человек
в сером?
   - Видишь ли, Лоджо -  местный  детектив,  он  кого-то  разыскивает,  и,
видно, этот человек показался ему подозрительным.
   - Ой, Томас, когда-нибудь ты мне все, все расскажешь! Ты меня все время
от чего-то охраняешь, вернее, отстраняешь. Может,  ты  делаешь  правильно.
Зачем мне эти игроки и нелепый синьор Лоджо? Я знаю, тебе  они  нужны  для
книги. Идем, милый, на палубу. Посмотрим, как  мерцает  океан  при  лунном
свете.
   В третьем часу ночи лейтенант Лоджо долго стучался в каюту Бетти,  пока
та не проснулась.
   - Вы с ума сошли, Никколо! - сказала она через двери, дрожа от  страха.
- А вдруг вас кто-то увидит?
   - Тихо, Бетти, - сказал лейтенант,  входя  в  каюту.  -  Я  не  мог  не
поделиться с тобой успехом. Понимаешь, я нашел убийцу...
   - Неужели? Как вам это удалось?
   -  За  игорным  столом.  Я  заметил  сто  долларов  с  дырявым   углом,
точь-в-точь что остались в бумажнике Барреры. Этот малютка  Банни  вытащил
банкнот из бокового кармана и еще секунду-другую  замялся:  ставить  -  не
ставить, потом швырнул в кучу и все просадил Собачьему Хвосту.
   - Какому хвосту?
   - Антиноми. Тому, что едет с овчаркой. Они все одна шайка-лейка. Я  все
мигом прикинул и пошел за Малюткой Банни.
   - Погодите, Никколо! Так этот Малютка - убийца Барреры,  а  не  Паулины
Браун?
   - Пока мне ясно только это и то, что Малютка - мокрушник. А раз так, то
и бедная Паулина могла стать его жертвой. Я кое-что вытянул  из  него.  Мы
часа два таскались с ним по барам. Потом он пригласил меня к себе.  И  там
нахлестались.
   - Как он не выкинул вас в окно! Ну-ка повернитесь к свету. О боже!  Что
с вашим левым глазом?
   - Это когда я прижал его к стенке. И знаешь, что он мне сказал,  прежде
чем я вышел от него? Он заявил, что купил билет на  эту  лохань  -  так  и
сказал: "лохань", - чтобы отдохнуть, как вся прочая  сволочь.  Завтра,  то
есть уже, наверное, сегодня, я им займусь вплотную. Ты меня знаешь. Если я
за что взялся...
   - Вы умница, милый  Лоджо!  Подождите,  я  сейчас  принесу  из  аптечки
свинцовой примочки.
   Лейтенант Лоджо не дождался Бетти; растянувшись на диване, он в тот  же
миг уснул.





   После завтрака старшина Асхатов  включил  приемник  и,  покрутив  ручку
настройки, поймал волну базовой радиостанции.  Радист  Крутиков  передавал
приказание командиру самоходной баржи мичману Малагину  взять  в  рыбачьем
поселке бригаду художественной самодеятельности и доставить на базу.
   - Сегодня у нас концерт, - печально сказал Горшков.
   -  Подумаешь,  -  старшина  наигранно  усмехнулся,  -  видали  мы   эту
самодеятельность и еще, Алексей, не раз увидим. А вот никто  из  наших  не
совершал такого плавания. Ну что, не правда?
   Горшков и Авижус сумрачно молчали.
   - Ну что вы носы  повесили?  Концерт  вам  надо  -  пожалуйста,  сейчас
поймаем, джаз или еще что.
   - Ты погоди, Ришат, - остановил Петрас, - наших еще послушаем. Что  это
Крутиков как будто застучал морзянкой?
   - Сводку передает, - сказал Горшков. - В это  время  он  всегда  сводки
передает. Нас вот что-то забыл...
   - Не забыл. - Асхатов сурово глянул на Горшкова. - У нас не забывают  о
товарищах.
   - Так что же он?..
   - Может, уже вызывал или еще вызовет... Ага! Ай да Крутиков! Ну что!
   Послышался слабый голос базового радиста:
   - КР-16... Слушайте меня, КР-16!..  К  вам  на  помощь  вышли  корабли.
Попытайтесь исправить рацию. Держите с  нами  связь...  Все  посылают  вам
привет. До свидания, товарищи. До скорой встречи...
   - Вот так, друзья! - ликующе глянул на матросов старшина. - Теперь  уже
скоро мы увидим своих. - Он потер руки и подмигнул. - Отличные у нас деда.
Интересно, откуда разведчики покажутся? Могут с кормы, могут и  с  бортов.
Скорость-то у них адская, они, может, уже полокеана обшарили, а  невдомек,
что мы вот уже где чапаем. Ну а теперь, ребята, по  этому  случаю  давайте
устроим концерт. - Он завертел ручку настройки. Сразу  зазвучала  японская
речь, потом застонала китайская певица.
   - Поищите Владивосток, - попросил Горшков.
   - Стараюсь. Вот, наверное, Манила, а это Гонолулу -  гавайские  гитары.
Где  же  наши?  Постойте,  братцы...  -  Старшина  прислушался  к   словам
английского диктора. - Постой,  постой,  ребята,  я  как  будто  разбираю.
Передают австралийцы. - Он долго слушал. Выключил приемник и сказал: - Вот
такие пироги, ребята. В  английском  я  не  так  уж  силен,  в  парламенте
выступать не смогу, а понимать - понимаю, особенно когда внятно читают,  а
сегодняшний диктор прямо все разжевывал. Попадались, правда, и  незнакомые
слова, да общий смысл я уловил.
   - Что-то о гибели танкера? - спросил Горшков.
   - Да, Алеша. Название только не разобрал.
   - "Олимпик", - подсказал Авижус.
   - Ишь ты! - удивился старшина. - Разве и  ты  в  английском  кумекаешь?
Может, и тоннаж разобрал?
   - Двести пятьдесят тысяч тонн как будто.
   - Ну вот это верней - как будто.
   Авижус покраснел и стал смотреть в окно, обиженный тоном старшины.
   - Ты, Петрас, не дуйся, - сказал Асхатов.
   - Я и не дуюсь.
   - Люблю самокритичных людей. Так вернемся к танкеру. Странная  история.
Судно погибает при тихой погоде и спокойном море, и танкер, как  я  понял,
совсем новехонький.
   - Так в чем же дело? - спросил Горшков. - Налетел на скалы?
   - Нет. Капитан посадил команду на шлюпки и пустил судно  по  ветру,  на
рифы. Тут дело связано со страховкой, братцы. Хозяева  -  какие-то  греки,
судя по фамилии. Ты не расслышал, Петрас, кто именно?
   - Костакис.
   - Точно, Костакис. У него не  один  танкер.  А  сейчас  у  них  кризис.
Задержка с перевозками с Ближнего Востока. Суда  стоят  без  дела,  а  это
влетает в копеечку. Так  что  набегает  немало  тысяч,  ну  и  этот  грек,
пораскинув мозгами, решил утопить "Олимпик".
   - Это его дочь, - сказал Петрас. - Старик умер в прошлом году.
   - Припоминаю. В самом  деле  отдал  концы.  Так,  стало  быть,  оставил
толковую дочь. Такая не пропадет.
   Горшков с удивлением спросил:
   - И вы думаете, что эта тетка отхватила несколько десятков миллионов?
   - Все может быть. Судно застраховано.  Погибло.  Попробуй  докажи,  что
машины были в исправности.
   - Не докажешь, - подтвердил Авижус. - Прибоем все искорежило.  Мы  тоже
однажды пытались спасти  иностранца  в  Индийском  океане,  да  затянулись
переговоры с капитаном судна. Это был  французский  пароход  "Фламмарион".
Двенадцать  тысяч  тонн.  Шел  с  грузом  пшеницы   из   Австралии.   Пока
договорились,  начался  шторм.  Не  подойти  к  рифам.  Так  на  глазах  и
переломило судно пополам.
   - А люди? - спросил Горшков.
   - Один кочегар погиб. Каким образом - неизвестно. Все как будто сели  в
шлюпки, и вдруг уже у нас, на "Нептуне", одного недосчитались. На  пароход
наш капитан послал  людей.  Так  и  не  нашли.  Такое  бывает:  испугается
человек, запаникует, а там и  волной  смоет  запросто.  В  такой  суматохе
потерять человека легко.
   Весь день разговоры возвращались к погибшему танкеру.
   -  Знаете,  что  собой  представляет  танкер  грузоподъемностью  двести
пятьдесят тысяч тонн? - спросил старшина.
   - Огромное судно, - сказал Горшков.
   - Да чуть не полкилометра длиной. Сколько на него  стали  пошло!  Какие
машины! Электроника! Матросы на  таких  судах  по  палубе  на  велосипедах
ездят, потому пробежишь из конца в конец - и язык  высунешь,  да  и  время
теряешь. Видал я такие суда и в море, и в  Японии,  в  Осаке.  -  Старшина
Асхатов  усмехнулся  и  попросил  Авижуса  подать  гвозди;   они   с   ним
ремонтировали мачту.
   Из рубки откликнулся Горшков:
   - Взяла бы и продала по дешевке свой танкер в слаборазвитую страну -  в
Гану или в Анголу.
   Старшина с Авижусом переглянулись.
   - Эх, Алеха! - сказал старшина, вгоняя гвоздь в доску. - Не  знаешь  ты
законов капитализма. Ну отдаст она танкер -  и  лишится  своих  пятидесяти
миллионов...
   - А сколько стоит наш катер? - спросил Горшков.
   Старшина ответил, пожав плечами:
   - Тысяч двадцать, видимо, не меньше, по государственной цене.
   Поделив в уме пятьдесят миллионов на эту сумму, Горшков сказал:
   - На страховку можно построить две тысячи пятьсот таких катеров.  Целый
вспомогательный флот.
   -  Зачем  мелочиться,  -  сказал  Авижус,  -  хватит  десятка  на   три
кораблей-пятитысячников, а то и больше.
   Стоял уже полдень, солнечный свет лился через кисею тумана, океан катил
на  юго-восток  бесконечные  валы,  на  них   вспыхивали   пеной   гребни.
Поскрипывала самодельная мачта под напором паруса. КР-16 старательно резал
носом синюю воду, торопясь в неизвестность.





   Капитан Смит натер конец кия мелом,  глядя  на  расположение  шаров  на
зеленом сукне биллиарда. Предстояло сделать очень трудный карамболь: биток
должен слегка задеть желтый шар, удариться в  длинный  борт  и,  отскочив,
коснуться красного, стоявшего  у  короткого  борта.  Карамболь  получился.
Капитан усмехнулся. До конца партии ему не хватало всего пятнадцать очков.
   Под колонкой  цифр  на  доске  негр-маркер  подписал  пять  очков  и  с
сочувствием посмотрел на проигрывающего мистера Гордона.
   Капитан сказал:
   - Ваша игра, Стэн. Чтобы сравняться, вам надо набрать  только  двадцать
пять очков. Играйте смелее, и чем черт не шутит!
   - Задача для меня непостижимой трудности. Ведь я очень слабо  играю.  В
нашей университетской биллиардной я почти всегда проигрывал.  Были  просто
потрясающие игроки среди студентов...
   Он сделал карамболь очень легкий, затем получился  и  второй,  шары  не
раскатывались далеко, и он взял  еще  десять  очков.  Теперь  он  отставал
только на пять очков.
   - Я сам удивляюсь, - сказал мистер Гордон с виноватой улыбкой. - Ну  уж
такой мне никогда не сделать!  -  Он  ударил  желтый  шар,  и  его  словно
магическая сила потянула к другому шару, раздался  легкий  треск  удара  -
карамболь. Мистер Гордон посмотрел  на  партнера  и  поразился  холодному,
враждебному взгляду внезапно потемневших голубых глаз. -  Ничего  не  могу
понять, как это у меня получается? - сказал мистер Гордон, занося кий  для
удара. Чтобы не огорчать  капитана,  он  решил  проиграть  и  пустил  шар,
рассчитывая на  промах,  но  опять  непонятным  для  него  образом  сделал
карамболь. После этого удара шары стали так, что промахнуться было  просто
невозможно; чтобы не обидеть подыгрыванием, мистер  Гордон  двумя  ударами
закончил партию.
   Капитан сердито швырнул кий на стол.
   - Ничего подобного мне еще не приходилось видеть,  -  хрипло  проворчал
он. - Какая-то мистика! Вы сделали два  просто  невероятных  карамболя.  И
это, как вы говорите, при отсутствии тренировки! Хотя по удару видно,  что
вы в самом деле неискушенный игрок.
   - Именно, Дэв. Просто непостижимое везение! Обыграть вас!
   - Ну ладно. Нет, нет, сегодня я больше  не  играю,  что-то  покачивает.
Видите, покатились шары. Сыграем в порту... Пройдемте ко мне. Здесь что-то
душно. - Он уничтожающе глянул на негра-маркера,  который  не  мог  скрыть
своего восторга от выигрыша мистера Гордона. -  Убери  кий,  Сол!  Ну  что
вытаращил глаза? Радуешься, что обыграли твоего капитана?
   - О нет, сэр! Но действительно, несколько  карамболей  мистера  Гордона
были невероятными по трудности...
   - Все  в  этом  мире  невероятно...  -  Не  договорив,  капитан  пошел,
пропустив вперед мистера Гордона. Усилием воли этот с виду  уравновешенный
человек сдерживал в себе прилив ярости. Он не переносил проигрыша. Всегда,
во всем, в большом и малом, он стремился быть первым  и  жестоко  страдал,
терпя неудачу. С годами таких неудач случалось все меньше и меньше: идя  к
цели,  он  научился  расталкивать  соперников  локтями,  покорять  деловой
сметкой, хитростью, умом и потому занял капитанский мостик одного из самых
больших лайнеров мира.
   Проигрыш необыкновенно расстроил капитана. Будучи человеком  суеверным,
он решил, что неудача в  игре  ни  больше  ни  меньше  как  перст  судьбы,
указующий ему  на  неблагоприятные  события.  "Не  мог  же  я  так  просто
проиграть слабому игроку! Нет, здесь что-то не то. Надо  быть  благодарным
за предостережение", - решил капитан Смит и даже уважительно посмотрел  на
гостя: как-никак этот мистер Гордон выбран для передачи ему воли  рока.  А
то как бы он узнал о грядущих напастях  и  как  бы  смог  подготовиться  к
встрече с ними?
   - Садитесь, Стэн, отдохните. Мы с вами хорошо натопались вокруг  стола.
Прекрасный моцион. Вот ваш любимый херес...
   -  Благодарю,  Дэв.  Что-то  последнее  время  я  стал  много  пить   и
почувствовал сердце.
   - Как хотите. Тогда кофе, чай или что хотите?
   - Лучше чай, Дэв. Где-то я читал, что чай, особенно зеленый, возвращает
сосудам утраченную эластичность.
   - Тогда и я перейду на зеленый чай. - Капитан нажал на переборке кнопку
звонка. Вошел  стюард-китаец,  поклонился,  ожидая  приказаний.  Выслушав,
снова поклонился и, бесшумно ступая по ковру, вышел.
   - Какой симпатичный человек, - сказал мистер Гордон.
   - Насчет симпатичности не берусь судить. Китайцы - народ загадочный. Но
все же надо отдать им справедливость: они незаменимые слуги.
   Стюард появился с подносом, на котором стояли  фарфоровый  чайник,  две
чашки, вазочка с бисквитами, сахарница.
   - Благодарю, Чен. Мы сами разольем. - Капитан, проводив слугу взглядом,
сказал: - Малый служит у меня пять лет, а я о нем знаю не  больше,  чем  в
первый день его появления. Все же я перед чаем  выпью  мартини.  Если  чай
возвращает сосудам эластичность, то мартини  их  расширяет.  Лечиться  так
лечиться. - Он засмеялся. Выпив, спросил: - Как поживает  наш  юный  друг?
Как его успехи? Не нашел еще диверсанта?
   - Пока нет, Дэв.
   - И думаете, есть перспективы?
   - Ну  конечно.  Преступник  всегда  оставляет  след.  Надо  только  его
обнаружить.
   - Обнаружить?
   Мистера Гордона снова поразило недоброе выражение глаз капитана.
   Мистер Гордон сказал:
   - Вижу, Дэв, что и вам небезразличен человек Минотти?
   - Когда говорят, что в вашем доме вор, невольно возникает тревога.  Что
же касается Минотти, то я стал сильно  сомневаться,  что  такой  удачливый
бизнесмен да вдруг ввязался  в  подобное  очень  рискованное  предприятие.
Между прочим, отель, в котором мы  с  вами  когда-то  провели  дивные  две
недели, принадлежит ему.
   - Я  бы  тоже  не  поверил,  что,  имея  такой  отель,  можно  идти  на
преступление. Хотя кроме отеля он содержит и тайные публичные дома и,  как
уверяет Том, торгует наркотиками.
   - Так он очень богат  и,  безусловно,  умен.  Зачем  же  ему  рисковать
состоянием?
   - Не представляю, Дэв. Я понятия не имею ни о делах Минотти, ни о делах
мистера Чевера и пока не могу сказать, что заставляет  их  идти  на  такие
тяжкие преступления.  Надеюсь,  все  выяснится  по  ходу  пьесы,  то  есть
событий. В  последнем  номере  "Тайме"  я  прочитал  любопытную  статью  о
торговцах наркотиками. Раскрыта сложнейшая сеть взаимоотношений в огромной
организации. Стали известны имена недавно еще уважаемых бизнесменов...
   - Все в порядке вещей, Стэн. Наркотики - такой же бизнес, как и  многое
другое.
   - Согласен, Дэв. Здесь за американцами никому не угнаться.
   Капитан положил руку на плечо профессора:
   - Ну зачем так мрачно смотреть на  вещи?  В  этом  проявляется  величие
нашей    страны.    Америку    переполняют    молодые    силы,    энергия.
Предпринимательство во всех сферах  жизни  -  разительная  примета  нашего
времени.
   - Даже преступным путем?
   - А что бы вы думали? В природе и обществе нет  ничего  лишнего,  Стэн.
Эти люди способствуют перераспределению ценностей,  стимулируют  торговлю,
промышленность. Согласно диалектике всякое  зло  переходит  в  добро  -  и
наоборот.
   Мистер Гордон поперхнулся чаем. Извинился. Вытерся салфеткой.
   - Я бы сказал - рискованная философия. Если вы не шутите, Дэв...
   - Конечно, Стэн. Вы всегда так тонко чувствовали юмор. Выпейте все-таки
хереса.
   - Пожалуй...
   - Не принимайте, Стэн, мои слова  близко  к  сердцу,  Сказывается  ваше
долгое затворничество. Вы очень плохо  осведомлены  о  взаимоотношениях  в
цивилизованном обществе. Да, при внимательном рассмотрении  можно  увидеть
много недостатков, нерешенных проблем. Но не было и не будет общества, где
все они благополучно разрешатся. Со многими из них приходится мириться.
   -  Если  согласиться   с   вами,   то   тогда   прекратится   прогресс,
совершенствование человека! Будет  взращена  раса  примиренцев,  если  так
можно выразиться. Преступность проникнет во все сферы жизни!
   - Она и так уже проникла, Стэн. Если бы вы знали, кто плывет с  нами  в
этом рейсе!
   - Хотелось бы, Дэв. Очень хотелось бы знать.
   - Население небольшого городка - по численности, а  по  составу  -  вся
Америка. Здесь отличные, по вашей мерке, люди - честные, по крайней  мере,
к ним не придерешься: имеют большие деньги, платят  налоги,  у  них  милые
жены  и  прелестные  дети,  никто  не  знает  об  их  пороках  -   словом,
респектабельные джентльмены; едут  одаренные,  даже  талантливые,  люди  -
писатели, музыканты, ученые, техники, - а по соседству с  ними  -  крупные
жулики,  воры,  даже  убийцы,  торговцы  наркотиками,  аферисты,   шулера,
проститутки. Такова жизнь. Мне начинает нравиться, Стэн, ваша  мысль,  что
все эти люди - актеры на очень большой сцене, и мы в их числе.
   - И самое удивительное, Дэв, здесь то,  что  мы  независимо  от  нашего
желания  можем  быть  втянуты  в  совершенно  немыслимые  действия,  стать
соучастниками жизненных катаклизмов, о которых вчера и понятия не имели.
   Капитан хмуро улыбнулся!
   - Ах, опять эти Тихий Спиро, Минотти, мистер Чевер, его дочь! Возможно,
и мне вы отводите одну из ролей в вашем занятном спектакле?
   - Ну конечно, Дав. Мы, кажется, уже говорили об этом.
   - Что-то не помню. Какую же?
   - Ту, что вы сейчас играете.
   - Простите, Стэн! Я не играю никаких ролей! Я  таков,  какой  есть!  Не
больше!
   - В этом и заключается  ваша  роль.  Поймите,  здесь  никто  не  играет
кого-то, все - только самих себя.
   - Ну ладно, Стэн. Я опять не совсем понимаю  вас...  Вы  что-то  хотите
спросить?
   - Да. Об одном печальном событий. Я  слышал,  что  на  судне  произошло
убийство.
   Капитан нисколько не удивился такой осведомленности мистера Гордона.
   - Убит  один  из  торговцев  наркотиками.  Все  обставлено  так,  будто
произошла ссора за карточным столом. Я же думаю,  что  убитый  -  одна  из
жертв войны между мафией.  Ведется  следствие,  хотя,  между  нами,  Стэн,
результатов  оно  не  даст.  Клан  Барреры  найдет   способ   восстановить
справедливость: в свою очередь его люди отправят на тот свет кого-либо  из
противной стороны. У них  свой  суд,  свои  виды  возмездия.  -  Помедлив,
капитан заключил многозначительно: - Как видите, Стэн,  и  здесь  убивают.
Печально, но  и  в  этом  проявление  каких-то  мудреных,  непонятных  нам
закономерностей.
   Опять профессору показалось, что глаза капитана угрожающе потемнели.
   - Благодарю вас, Стэн, за отличную партию в  карамболь.  У  меня  долго
будут в памяти ваши умопомрачительные удары. В  Гонолулу  стоим  три  дня.
Если не особенно увлечетесь местными красавицами, то заходите, двое  суток
я буду жить, как всегда, в отеле "Оаху". - Он проводил гостя до дверей.  -
Советую, Стэн, подняться на верхнюю палубу. Сейчас мы проходим мимо группы
мелких островков, некоторые из них необитаемы, но как хороши на изумрудной
воде!   Да,   Стэн,   цвет   воды   здесь    неповторимый,    прозрачность
необыкновенная...
   "Я несправедлив к нему, - думал мистер  Гордон,  -  конечно,  его,  как
настоящего спортсмена, огорчил проигрыш, и  только.  Нет,  Дэвид  отличный
человек, прямой и честный. Он так расположен ко мне, я же стал  искать  на
нем "темные пятна".
   Недовольный собой, мистер Гордон поднялся  на  верхнюю  палубу  и  стал
осторожно пробираться среди пассажиров, сидевших в шезлонгах. Он тоже  был
не прочь посидеть под  тентом,  спокойно  подумать,  разобраться  в  массе
впечатлений, в людях, с которыми он познакомился  за  эти  дни.  Свободных
мест не осталось. Он пошел к борту. Остановился у оградительной сетки.  На
судно по лазоревой воде, казалось, летели  два  островка.  Высокие  пальмы
покачивал ветер, между  островков  застыла  узкая  лодка  с  противовесом.
Островки остались за кормой, а впереди из воды поднялся  остров  побольше.
Среди зелени сверкнула крыша, а над ней тонкая, как игла,  мачта.  И  этот
остров промчался мимо. Впереди  снова  стелилась  голубая  слепящая  гладь
океана.
   Подошел Томас Кейри.
   - Вы, Том! Как ослепителен сегодня океан, эти острова! Какой цвет воды!
   - Мы с Джейн все время любовались  этой  необъятностью.  Действительно,
величественное зрелище!
   - Какой высокий слог, Том! Хотя мне тоже хочется писать стихи и скинуть
с плеч лет двадцать. - Он пристально посмотрел на молодого человека. -  Вы
чем-то расстроены, друг мой? Где Джейн?
   - Я не расстроен. Я счастлив. Только боюсь за нее. Она сейчас в  каюте,
готовится к встрече с Гонолулу.
   - Все так, как должно быть, Том.  И  ваши  тревоги,  и  ее  беспечность
вполне оправданны. Но не терзайте душу мрачными домыслами. Мы должны,  как
писали в жестоких драмах, схватить за руку злодея.
   - Ах, Стэн! Лучше бы его не хватать. Лучше бы его совсем не было!
   - Не ропщите! Тогда бы мы с вами не встретились. Джейн уплыла бы  одна.
Вы бы пребывали в тоске и отчаянии, скитаясь по дорогам  Калифорнии.  А  я
вместе с пассажирами любовался бы морскими пейзажами, не зная о дамокловом
мече, что денно и нощно угрожает судну... - Он шепнул: - Обратите внимание
на высокого блондина с красивой дамой. Слева от нас.
   - Это мои клиенты, те, о ком я вам рассказывал.
   - Писатель и актриса? Он похож на гангстера.
   - Гангстер пера. Вы, Стэн, также начинаете всех подозревать?
   - Вернее, сомневаться. "Только через  сомнения  обретается  истина",  -
сказал Ашока. Идемте отсюда. Созерцать прекрасное надо умеренно, тем более
такое нерукотворное чудо, как океан.
   Они пошли к лифту, невольно схватывая взглядом лица  пассажиров,  читая
на одних удивление,  радость,  на  других  -  благодушную  самодовольность
удачливых людей, на третьих - апатию все уже видевших, все испытавших.
   Мистер Гордон заметил Фреда - тощего мальчишку, того, что гонял мяч  по
коридору; мальчик стоял, держась за спинку кресла, в котором сидел  слепой
старик. Когда они проходили мимо, мальчик говорил вполголоса:
   - Острова, дедушка, остались далеко позади. Сейчас только  один  океан.
Необыкновенно огромный и солнечный, весь в зайчиках...
   Мистер Гордон и Томас Кейри переглянулись, и каждый подумал,  что  хотя
бы из-за одного этого мальчонки они обязаны были отправиться на "Глории" и
приложить все силы, чтобы Фред вернулся в Сан-Франциско.
   - Я только что был у капитана, - сказал мистер Гордон, когда они  вышли
из лифта, - играл с ним на биллиарде.
   - Слышал, Стэн. Поздравляю!
   - От кого? Не прошло ведь и часа!
   - Знает уже  все  судно.  Мне  сообщил  лейтенант  Лоджо.  Это  местная
сенсация. Капитан считался непобедимым игроком.
   Мистер Гордон покачал головой:
   -  Скажите!  Вот  неприятность!  То-то  он  так  огорчился.  Видя   его
состояние, я даже сделал попытку проиграть, да ничего не получилось, и  он
обиделся, как ребенок. Все мы, Том, по существу, в чем-то дети.
   - Как и тот ребенок, что хочет продырявить наш пароходик?
   Мистер Гордон укоризненно покачал головой:
   - Ах Том, Том! У вас начинает портиться характер. Между тем чем  больше
в человеке остается от детства, тем он выше  как  личность,  особенно  как
творческая личность. Ну что вы так саркастически улыбаетесь?
   - Видите ли, Стэн, возможно, одна из  таких  творческих  личностей  два
часа назад пыталась проникнуть в каюту Джейн, когда она с мисс Брук  вышла
на палубу.
   - Это же замечательно,  Том!  -  воскликнул  мистер  Гордон  и  засыпал
вопросами: - Вы разглядели его? Каков он из себя? Он вас видел?
   - Среднего роста. Темный пиджак, светлые брюки. Лица не  разглядел.  Он
находился метрах в тридцати, и освещение там слабое. Зато я видел второго,
что стоял у лифта, тот похож  на  итальянца,  высокий,  прекрасно  сложен,
очень хорошо одет. Он стал громко спрашивать, как пройти в бар  "Тритон  и
наяда", причем загораживал спиной того, у  дверей.  Я  понял,  что  первый
улизнет, что тот и сделал -  почти  побежал  от  двери.  Тогда  я  занялся
вторым, проводил его в бар. Кстати, вот это заведение, зайдем,  может,  он
еще здесь.
   В баре было пустынно. Негр-бармен в белой рубашке  с  крохотной  черной
бабочкой задумчиво стоял у стойки, молодая пара в  углу  пила  коктейли  и
шушукалась, давясь от смеха.
   - Нам ананасового сока, - сказал Томас Кейри.
   Они сели подальше от молодых людей.
   Мистер Гордон в нетерпении потер руки:
   - Дальше, Том. О чем вы с ним говорили? Лицо?  Что  вы  прочли  на  его
лице?
   - Чисто выбрит. Глаза карие, смотрит нагловато и в то же время виновато
отводит взгляд.
   - Ну конечно, Том! Он же понял, что попался, что вы его  заподозрили  в
чем-то. Хотя он знает в чем. Мы ему хорошо известны. Но что им надо было в
каюте Джейн? Хорошо, Том. Мы остановились на его лице.
   - Довольно красив, вернее, смазлив, ровные белые зубы, когда улыбается,
просто обаятелен.
   - Какая удача, Том! Просто непостижимая удача, вроде моего  выигрыша  в
карамболь. Так о чем вы разговаривали?
   - Об удобствах на судне, о хорошей погоде, Гавайских островах.
   - Как он назвал себя?
   - Пабло Родригес.
   - Соврал?
   - Конечно, такого на судне не числится. Я справлялся у мисс Бетти.
   - Все отлично, Том. Главное - мы теперь одного из них знаем в лицо.  Вы
сообщили об этом лейтенанту?
   - Нет еще. Лоджо готовится к приходу в Гонолулу. Я не смог его увидеть:
он находился у старпома.
   - Надо обязательно вам встретиться до прихода в  Гонолулу:  он  поможет
найти его каюту, выяснить, под чьим именем он  едет,  а  также  установить
наблюдение за ним и его сообщником.
   - Иду, Стэн.
   - Постойте! Как он одет? Может, я его встречу.
   - Костюм из  темно-голубой  шерстяной  ткани,  синяя  рубашка,  красный
галстук.
   - Какой яркий портрет вы нарисовали, Том! Я вижу его.  Пабло  Родригес!
Наемный убийца! Совсем законченная роль!
   Томас Кейри ушел, а  мистер  Гордон  остался  сидеть  возле  недопитого
стакана с ананасовым соком. Мысленно он занес уже двух  мафиози  в  список
действующих лиц назревающей  драмы,  но  с  уходом  Томаса  Кейри  у  него
возникли сомнения: "Что, если это обыкновенные воры?.."


   Эдуардо Антиноми занимал каюту более  высокого  класса,  нежели  мистер
Гордон. К просторному салону примыкали спальня и кабинет. Стены  покрывали
штофные обои под шелк, палубу устилали пестрые ковры с высоким ворсом,  во
всех помещениях висели поддельные под старых мастеров картины,  дорогие  с
виду гардины и шторы придавали всей этой  броской  роскоши  композиционную
завершенность.
   Посреди салона за круглым  полированным  столом  шла  азартная  игра  в
"железную дорогу". Играли трое: хозяин каюты,  Малютка  Банни  и  банкомет
отец Патрик, сутана которого валялась на ковре. Он был в синея  элегантной
сорочке с широкими рукавами, на манжетах  блестели  золотые  запонки.  Без
сутаны миссионер утратил обычную елейность, лицо его стало жестче,  глазки
хищно поблескивали. Сбросив сутану, он сменил и имя:  к  нему  обращались,
называя его по имени - Клем.
   -  Ну,  Малютка,  давай.  Сейчас  тебе  повезет,  -  сказал   банкомет,
подмигивая Антиноми.
   - Раз повезет, то ва-банк!
   - Здесь три двести!
   - Хоть десять! Играть так играть. К тому же если должно повезти.
   Взяв две карты, Малютка Банни  задумался,  посмотрел  на  непроницаемое
лицо Антиноми, словно ища у него совета, заглянул в колючие глазки Клема и
молниеносным движением накрыл своей лапищей его руку с колодой и  вывернул
ее. Девятка треф сползла с колоды и почти скрылась в манжете сорочки.
   -  Ты  что,  Банни?  -  спросил  Клем  испуганно.   -   Видишь,   карты
соскользнули. Руку вывихнешь, дьявол!
   - Тебе бы ее оторвать и собакам бросить! Эдуардо,  что  ты  скажешь  на
такие штучки этого святоши?
   Лицо Антиноми словно окаменело.
   - Что ты на это скажешь, Эдуардо?
   Антиноми молча пожал плечами, следовало понимать так: "Что здесь  можно
еще сказать?"
   Банни отшвырнул руку банкомета с такой силой, что Клем чуть не  вылетел
из кресла, а карты посыпались на ковер.
   Антиноми  встал,  обошел  стол,  остановился  у   кресла,   где   сидел
незадачливый шулер, и закатил ему две увесистые пощечины.
   Малютка Банни засмеялся, сгребая деньги:
   - Так его, так, Эдуардо, хотя стоило врезать на всю катушку,  чтобы  он
вынес свои зубы в Гонолулу в тряпочке! Молись своим святым,  Клем,  что  я
сегодня добрый. Как ангел, такой я сегодня добрый, не то бы...  Да  ладно,
хватит с тебя пока и пары оплеух. - Рассовав деньги по карманам, встал.  -
Я пошел, ребята. А ты, Клем, брось эти штучки. Учись у Эдуардо. Тот мечет,
как бог! Комар носу не подточит. Учись на досуге, а с нами играй начистоту
- что бог даст. Не то...
   - Выпьем, - предложил Эдуардо.
   - Это можно.
   Эдуардо проронил:
   - Клем! - И тот  кинулся  к  бару,  стал  расставлять  бутылки,  сифон,
стаканы.
   Выпили. Антиноми предложил:
   - Давай еще сыграем?
   - Ну уж нет. Никогда. Лучше пожертвовать на проповеди язычникам, не так
ли, Клем? Пойду пялить глаза на море и девочек. До чего есть... просто так
бы и слопал. Ну я пошел, ребята. Живите дружно, любите друг друга.
   Когда за ним закрылась дверь, Клем-Патрик крикнул:
   - Свинья! Ты еще мне попадешься! Тогда...
   - Замолчи! - остановил Антиноми. - Сядь и слушай, подонок паршивый!
   - Эдуардо!
   - Ты позоришь меня, Клем. Тебе сказано было - играть чисто. Сказано?
   - Да... Но...
   - Кого вздумал провести! Я наблюдал за тобой.  Так  не  играют  даже  с
заезжими ковбоями. Идиот! Не смог как следует передернуть!
   - Ты понимаешь, Эдуардо, у меня палец. - Он  показал  слегка  распухший
палец. - Твоя проклятая Сигма тяпнула. Вот кого надо вместе с  этим  Банни
списать за борт. Для чего тебе эта тварь?
   - Палец? Все равно не надо было передергивать.  Передал  бы  мне  банк.
Теперь мы раскололись и потеряли  шесть  тысяч!  А  Сигма  мне  нужна  для
престижа. Не так уж много едет здесь с собаками.  Нам  необходим  престиж.
Понял?
   - К дьяволу твой престиж! - Клем потряс больным пальцем.  -  Вдруг  она
бешеная?
   - Сбесишься - пристрелю, и дело с концом.
   - Тебе хорошо давать оплеухи...
   - Я поддал тихонько. Сам знаешь  -  надо  было.  Не  то  бы  сам  Банни
треснул, да так, что на самом  деле  зубы  тебе  пришлось  бы  собирать  в
тряпочку.
   - Надо так надо, я не в обиде, Эдуардо. Сказано - если ударят  тебя  по
правой щеке, подставь левую...
   - Вот,  вот,  этим  больше  занимайся,  пускай  елейные  слюни,  заводи
знакомства, выискивай, кто с деньгами, а я уж оформлю  все  остальное.  Не
забывай и о главном, для чего нас сюда послали.
   - А я толком и не знаю. Наблюдать за негром, репортером и девчонкой? Ну
мы наблюдаем. Не приходилось  нам  с  тобой  заниматься  такой  деликатной
работой, Эдуардо. Что-то здесь не то. Я и так и этак шевелю мозгами  и  не
могу ничего придумать. Даже в тоску впал,  Эдуардо.  Когда  знаешь,  какие
пакости предстоит совершить, как-то легче становится на душе.
   - Ну это я тебе гарантирую.
   - Пакости?
   - На чей взгляд, Клем. Для меня это профессиональное дело.
   - Разве это пакость - охранять дочку миллионера Чевера? Что ты на  меня
так смотришь, прямо мороз по коже! Не смотри на меня так, Эдуардо! У  тебя
что-то другое на этот счет?
   - Ты, как всегда, догадлив, Клем. В день отплытия Минотти приказал  мне
все завершить в Гонолулу. - На слове  "все"  Антиноми  сделал  ударение  и
пальцем выразительно провел по воздуху. - Дальше никто на этом  корыте  не
уедет.
   - Боже! И это должны сработать мы, Эдуардо? - с испугом прошептал Клем.
   - Ну конечно нет!  Я,  как  тебе  известно,  только  продюсер,  вернее,
режиссер. Исполнители - два парня Минотти. Они знают о деле только в общих
чертах. Один из них - небезызвестный тебе Красавчик Фрэнк, другой идет под
кличкой  Бледный  Дик  или  Мадонна.  Они  сейчас  явятся.  Надевай   свой
маскировочный халат!
   - И ничего не говорил мне, Эдуардо?
   - Живо одевайся!
   Клем поднял с ковра сутану, надел, повертелся перед зеркалом и,  словно
по волшебству, превратился в смиренного служителя церкви.
   Без звонка в каюту  вошли  два  молодых  человека:  Красавчик  Фрэнк  и
бледнолицый, с тонкими  чертами  лица  Дик-Мадонна.  Оба  в  легких  серых
костюмах и настоящих панамах.  Бледнолицый,  увидев  священника,  смиренно
склонил голову и подошел под благословение. Отец  Патрик  воздел  глаза  к
потолку и зашептал что-то на варварской латыни, перекрестил и  сунул  руку
для поцелуя.
   Красавчик Фрэнк захохотал, кивая на приятеля:
   - Дик перед любым делом принимает пасторское благословение!  -  Хлопнул
отца Патрика по спине: - Здорово у тебя получается, прямо патер что  надо!
После рейса поклонись шефу, он тебя, чего доброго, сделает кардиналом!
   - Я не прочь нести слово господне хоть в преисподнюю.
   Антиноми сказал:
   - Садитесь, джентльмены. Святой отец, поставь еще стакан  и  расплесни.
За встречу! - поднял стакан Антиноми.
   Все выпили.
   Красавчик Фрэнк сказал, оглядывая салон:
   - Неплохо устроились. Мы тащимся во втором классе. Хотя тоже ничего. Но
у вас получше. Ну, выкладывай, шеф, что там у тебя?
   Антиноми сказал:
   - Надо закруглять операцию. У нас осталось полных двое суток. Третьи  -
в резерве. За это время вы организуйте  приличный  "несчастный  случай"  с
тремя клиентами. Работа, надеюсь, знакомая?
   Молодые люди понимающе переглянулись, бледнолицый усмехнулся.
   - Сделаем, шеф, - сказал Красавчик Фрэнк. - У нас здесь есть  кое-какие
связи. Ну а если сорвется?
   - Тогда придется сработать иначе. Думаю, вы едете не с пустыми руками?
   Теперь оба молодых человека самодовольно улыбнулись. Красавчик сказал:
   - Есть кое-что. Не хотел бы я находиться на их месте.
   - Вот и прекрасно.
   У входной двери послышался звонок. Молодые люди  невольно  сунули  было
руки за борт пиджаков, Антиноми повел глазами - и руки опустились.
   Вошел стюард, толстый, с дряблыми щеками.
   -  Извините,  джентльмены.   Через   час   Гонолулу.   Хороший   город,
джентльмены. Будем до вечера стоять на  рейде.  Сообщение  с  городом  все
время - катерами, паромами, специальными судами на подводных крыльях.  Для
вас отведен третий трап, джентльмены. Все справки в вестибюле у  дежурного
администратора. - Он все время улыбался. Тряхнув щеками, ушел.


   Напевая, Джейн укладывала вещи в большой кожаный чемодан,  ей  помогала
мисс Брук, стройная черноглазая девушка, лет на пять старше Джейн, во всех
ее  движениях  чувствовалась  уверенность,   энергия.   Она   одобрительно
поглядывала на подругу. Джейн улыбнулась:
   - Боже! Как я счастлива, Лиз! Мне кажется, что мы давно-давно  едем  на
этом чудесном судне, будто никогда не было ничего плохого, только  однажды
приснился дурной сон.
   - Так оно и есть, Джейн!
   - Казалось, всему конец, и вдруг все волшебно  переменилось.  И  только
благодаря папе, Лиз! Он скрасил мою поездку, будто случайно  устроив  так,
что здесь очутился Том. Мне стыдно,  Лиз,  когда  я  вспоминаю,  как  была
несправедлива к нему. Иногда казалось, что он совершенно чужой мне человек
- так он бывал несправедлив, черств, даже жесток. Может, потому, что  мама
не любила его, я это понимала. Слышала не однажды их ссоры. Отец бывал так
груб и резок с мамой... Мне было трудно судить, кто из них прав.
   - Ты и не суди, Джейн. Это веселенькое платье я положу сверху.
   Джейн стояла задумавшись, держа в опущенной руке индийскую шаль.
   - Я никогда не говорила тебе, Лиз, о последнем разговоре с мамой?
   - Нет, милая. - Лиз оперлась на чемодан и замерла в ожидании.
   - Мама тогда уезжала в Лос-Анджелес. Опять разговор зашел об отце.  Она
сказала: "Ты уже большая и должна знать всю правду, с  ней  тебе  жить.  Я
должна сообщить тебе очень важное. Сейчас я спешу. Возвращусь -  тогда..."
Она больше не вернулась. С ней погиб и  мистер  Бейли,  которого  я  очень
любила... Лиз! Ты давно знаешь нашу семью, может быть, ты подтвердишь  мою
догадку? Может, мама хотела сказать об отце, о моем настоящем отце?
   - Ах, Джейн, некстати ты завела такой разговор сегодня, в  канун  своей
свадьбы! Тогда многое болтали о твоих родителях и о  мистере  Бейли.  Твоя
мать любила Бейли. Он был удивительным  человеком  -  красивым,  любезным,
щедрым. Мы, девчонки, все были от него без ума.  И  говорили,  что...  Ах,
Джейн, зачем ты сегодня начала этот разговор?
   - Что я - дочь Бейли? Лиз!
   - Сплетни, Джейн! Чистые сплетни.  Нет  никаких  доказательств.  Только
злые языки. Ну успокойся, девочка. Вернемся, может быть,  удастся  кое-что
разузнать, хотя стоит ли?
   - Необходимо, Лиз! Человек должен знать, кто его мать и отец.  Ведь  он
несет в себе их гены и передает своим детям. Люди  без  роду  без  племени
несчастны, а я не хочу быть несчастной, Лиз.
   - Ты счастливица, Джейн! Ну успокойся, девочка! Я  бы  на  твоем  месте
нисколько не беспокоилась. Зависть и интриги делают жизнь  содержательнее.
Я вот иногда размечтаюсь и представляю себе, что в одно ясное утро ко  мне
приходит старый,  даже  дряхлый,  адвокат  и  говорит:  наконец-то  я  вас
разыскал, мисс Брук. Должен  сообщить  вам,  что  ваш  старый  дядя,  лорд
Честерфилд, скончался месяц назад  и  завещал  вам  замок  в  Корнуэлле  и
миллион фунтов наличными! - Она обняла Джейн, и они весело закружились  по
салону.





   - Только вот маневренность у нас не ахти и скорость черепашья, да и  то
ладно, до чертиков надоел тот плавучий якорь, - говорил старшина, присев у
раскрытых дверей рубки. За штурвалом  стоял  Петрас.  -  Хорошо  слушается
руля? - спросил Асхатов, подмигивая Горшкову,  который  вытаскивал  леску,
волочившуюся за кормой.
   - Слушается, - бодро ответил Петрас. - Мы правильно поставили  парус  -
катер не рыскает, идет ровно и не берет волну на палубу.
   - Чего ему ее брать? КР-16 свое дело знает. Ну, Петрас, так держать,  а
я повожусь еще с нашей рацией. Вот подсуропили средство связи, ругаю себя,
что летом еще не заменил, понадеялся с такой станцией навигацию добить!
   Петрас проронил:
   - На море все должно быть в отличном состоянии, море не  суша,  хотя  и
там на худой телеге не поедешь.
   Старшина  густо  покраснел,  крякнул,  но  укор   принял   мужественно.
Прокопавшись около часа с  передатчиком,  он  завинтил  крышку  футляра  и
сказал мрачно:
   - Все! Лампа села окончательно. Вот какие получились пироги подгорелые!
А база все нас ищет, - вздохнул старшина. Он снова присел на палубе  перед
рубкой. К нему подошел Горшков.
   - Наживы доброй нет. Поэтому, наверное, никакая рыба не клюет.
   - Надо, чтобы клюнула, Алексей. Пусть Петрас этим вплотную займется. Он
- старый рыбак. Подмени-ка его. Консервы у нас на исходе. Вся  надежда  на
рыбу.
   - И на планктон, - добавил Петрас, выходя из рубки.
   - Что-то аппетита у меня нет на твой планктон, - хмыкнул Асхатов, -  да
пробуй, пробуй.  Ну-ка,  вытягивай  свой  сачок.  Посмотрим,  что  в  него
заловил.
   Петрас вытащил небольшой конус, свернутый из медной сетки.
   - Ну как, есть хоть что-нибудь? - спросил старшина, заглядывая в сачок.
   - Есть.
   - И правда!  Слышь-ка,  Алеша!  Петрас  выловил  с  пригоршню  какой-то
живности. Что-то вроде креветок и слизи.
   - Это и есть планктон, - с гордостью сказал  Петрас.  -  Теперь  мы  не
пропадем.
   - А как же его есть - так, живьем? - спросил Асхатов.
   - Можно и живьем, а лучше варить. Будем добавлять в консервы.
   - У нас есть  примусы,  -  сказал  старшина.  -  Даже  печка.  Кончится
керосин, можем жечь настил из трюма, а вот у доктора Бомбара ничего  этого
не было, питался он одной сырой рыбой и планктоном. Даже воды не было. Что
я говорил? Не пропадем, ребята. Выкладывай свой улов, Петрас, и  закидывай
снова.
   Петрас  вытряс  в  котелок  крохотных  вислоногих  рачков  и  несколько
довольно крупных ярко-красных калянусов.
   - Теперь у нас будет и нажива, - сказал Петрас, любуясь  уловом,  -  на
калянусов любая рыба берет.
   Но рыба упорно не хотела брать: или ее не было на пути катера, или  она
находилась где-то в глубине. Зато планктона  за  сутки  вылавливали  почти
полный котелок. Из рачков  получался  вкусный,  питательный  суп,  и  сами
вареные рачки шли  на  второе.  Последние  три  банки  консервов  старшина
положил, как он сказал, в "железный НЗ", на случай  шторма,  когда  нельзя
будет выцеживать из океана планктон.
   Как и предполагал старшина, КР-16  шел  со  скоростью  двух-трех  миль.
Ветер упорно дул с северо-запада или с севера, все дальше и  дальше  унося
катер в просторы Тихого океана.
   Выдался теплый день. Ветер то стихал совсем, то дул, меняя направление.
Над океаном стоял редкий, похожий на кисею туман, закрывая горизонт. Парус
то вспухал на мачте, то безжизненно обвисал. Старшина включил приемник  и,
стоя на палубе, ждал сигналов точного  времени,  поглядывая  на  оранжевый
диск солнца. Когда умолк последний сигнал, старшина победно  посмотрел  на
Горшкова, стоявшего за штурвалом, и на  Петраса,  сидевшего  на  палубе  и
точившего напильником рыболовные крючки.
   - Точно! Ну, может, секунды на полторы бегут, не больше, да и  то  вряд
ли. Будь у нас секстант, определились бы по солнышку. Все же и  так  ясно,
что вынесло нас далеко к югу. Солнце с каждым днем заметно поднимается над
горизонтом, особенно движение к югу заметно по Полярной звезде. Я полагаю,
что мы где-то около тридцати  градусов  северной  широты.  Если  ветер  не
изменится, то при скорости четыре-пять узлов через месяц будем  на  широте
Гавайских островов. Ничего, ребята, не мы первые  так  плывем,  и  до  нас
ходили под парусами, без секстантов  и  хронометров,  -  и  ничего,  земли
открывали и домой возвращались. Горшков!
   - Есть, Горшков!
   - Пометь время в вахтенном журнале: двенадцать часов пять минут. И  еще
запиши, как всегда, состояние моря и направление ветра... Нет,  погоди,  я
сам. Тебе штурвал бросать нельзя: ветерок потянул. Положи немного право на
борт. Не забывай, что наша задача - двигаться на запад.  К  дому  поближе.
Так держать!
   - Есть, так держать!
   - Здорово стоит наша мачта, хотя главное напряжение выдерживает бегучий
такелаж.
   - Товарищ старшина!
   - Слушаю!
   - Так вы считаете, что на Гавайи мы так и не попадем?
   - Не должны. Даже если бы старались держать на восток.  Вот  сейчас  мы
идем почти на запад, по-моему, к  южным  японским  островам.  Южнее  ветер
должен измениться, там начнет работу пассат северо-восточный -  и  погонит
на юго-запад. Но надо учитывать и течение. Куда мы попадем - не скажу,  но
ручаюсь, что если не встретим судно, то какой-нибудь земли достигнем.  Раз
движитель у нас появился и работает исправно, то и океан  преодолеем,  тем
более что он, то есть океан, нас и харчами стал снабжать. Пока планктоном,
а там, глядишь, Петрас, потомственный рыбак, и рыбу  приноровится  ловить.
Тогда совсем у нас начнется не жизнь, а масленица.
   Петрас сказал:
   - Думаю, рыба будет. На  эту  снасть  обязательно  зацепим.  Он  высоко
поднял крючки, связанные в форме якоря, и  неожиданно  изменился  в  лице,
прошептал: - Слышите?
   Издалека донесся низкий звук, похожий на рев усталого зверя.
   Встречным курсом шло судно.
   - Петрас! Бей в рынду! - заорал старшина.
   Несмотря на отчаянный трезвон, поднятый Петрасом,  огромное  судно,  по
очертаниям танкер, прошло метрах в ста от катера, не снизив даже скорости.
   Когда замер вдали рев туманной сирены, старшина сказал:
   - Картина,  друзья,  ясная.  На  танкере  нас,  конечно,  услышали,  да
подумали, что мы просто боимся столкновения, ну а что у нас такой такелаж,
наверное, и не разглядели. Не вешать головы! Ну  пронесло  мимо  нас  этот
танкер. Другие встретятся - и сухогрузы, и лайнеры. Да вот в чем вопрос...
- Старшина помолчал. - Вот в чем вопрос, друзья. Я много думал о том,  как
нам держаться, если встретим судно не наше, а чужое. Если наше, советское,
то катер могут взять на буксир или поставить на палубу. Ну  а  если  судно
другой страны, то спасение нашей  скорлупки  им  ничего  не  сулит,  кроме
задержки рейса. А скорость - это валюта. Нас  возьмут  на  борт,  а  катер
бросят на произвол судьбы. Так что, товарищи,  я  решил  не  покидать  наш
корабль, пока не достигнем какой-нибудь гавани. Ну  если  нас  возьмут  на
буксир, то тоже останемся на катере. Вы только посмотрите, какой  красавец
наш КР-16, какой мореходец, да такого  корабля  больше  и  на  свете  нет!
Жестокую бурю выдержал - и вот, пожалуйста, бежит себе под парусом. К тому
же и по долгу  службы,  по  присяге  мы  не  имеем  права  бросать  вполне
боеспособный корабль. Теперь слушаю вас, ваше  мнение.  Все  же  положение
наше, по правде сказать,  сложное,  и,  может,  я  не  то  говорю,  что-то
перегибаю. Давайте проведем корабельный совет. Чтобы потом ни  у  кого  не
было... ну, сомнений... или, лучше сказать, чтобы  все  поняли,  как  надо
себя вести, что бы ни случилось. Я, кажется, говорю не совсем складно, но,
думаю, смысл моих слов вам понятен: не бросать  корабль,  а  всеми  силами
бороться и за его и за свое спасение.  У  меня  все.  Говори  ты,  Алексей
Горшков, как самый младший, тебе после меня первое слово.
   - Да что тут говорить! Я согласен, товарищ старшина, что катер свой  мы
бросить не можем. Просто нельзя этого  делать.  Будет  трусость  и  позор.
Перенесли ураган, выстояли - и вдруг бросаем при хорошей погоде  и  при...
нормальной, почти нормальной еде. Я  говорю  правду,  что  как  нахлебаюсь
этого супа из рачков, то долго есть не хочется, только пить тянет.  И  тем
более, что скоро Петрас рыбу начнет вытаскивать  со  дна  океана.  Правда,
Петрас?
   - Не смейся, Алеша. Рыба будет.
   - Вы что-то уходите от темы нашего совета. О рыбе другой разговор. Так,
Алеха, ты согласен с моими доводами? Теперь ты, Петрас.  Говори  все,  что
думаешь.
   Петрас Авижус улыбнулся:
   - Дело ясное, старшина. Ты похож на моего дедушку, а он говорил  всегда
правильно.
   - Ну спасибо, ребята! Я так и знал. С этим вопросом мы покончили раз  и
навсегда. Хотя его, по-вашему, и ставить было незачем?
   - Пожалуй, - сказал Петрас, любуясь блестящими крючками.
   - Почему же? - сказал Горшков. - Мы за все время еще ни одного собрания
не проводили.
   - Не ехидничай, Алексей, собрания  тоже  нужны.  Еще  наши  предки  все
важные вопросы решали на вече... Как будто туман расходится,  -  продолжал
старшина, немного помолчав. - Нам ни к чему этот туман. Особенно когда  мы
оказались на судоходных дорогах. Теперь только успевай замечать  встречные
суда.
   Ему  никто  не  ответил.  Петрас  был  занят  своей  снастью,   Горшков
мечтательно смотрел на  золотистое  марево  над  водой  и  вспоминал  свое
недавнее, теперь казалось, такое беспечное житье. Как они все лето плавали
вдоль цепочки островов, возвращались на базу,  мылись  в  бане,  ходили  в
кино, резались в "козла", ловили рыбу или ходили по ягоды на марь -  синюю
от голубицы. Потом вспомнилась ему Варя, с которой он дружил до призыва  и
помнил о ней до сих пор.  Варя  жила  во  Владивостоке  на  Второй  речке,
училась  на  водителя  троллейбуса.  Была  очень  самостоятельной  и,  как
Горшкову казалось, относилась к нему снисходительно,  попросту  -  терпела
возле себя, а сама думала о высоком тощем парне - механике  троллейбусного
парка, с которым иногда ходила в кино.
   Петрас подошел к  рынде,  ударил  в  нее,  чистый  звон  меди  напомнил
Горшкову о последнем выступлении на  ринге  в  клубе  моряков.  Противник,
Игорь Бочаров, широкогрудый, с короткой шеей и чугунными кулаками,  дрался
расчетливо, зло. Горшков проиграл по очкам. В зале находилась Варя.  Когда
они пошли домой, она сказала:
   - Я все боялась, Леша, что он тебя убьет. -  Потом  спросила:  -  Очень
больно?
   - Ну что ты, привычка...
   - Хороша привычка! В другой раз нос свернут или глаз выбьют. Вот  тогда
узнаешь. - И Варя прижалась к его локтю.
   Как давно это было! И что сейчас с Варей? Может, узнала, что он  пропал
без вести, и со спокойной совестью вышла замуж за того тощего парня...
   Невеселые мысли Горшкова прервал старшина:
   - Возьми правее, видишь, парус полощет! Так держать!
   - Есть, так держать!
   - Ты что-то размечтался на вахте, Алексей!
   - Да нет, я тоже только хотел взять вправо, а тут вы...
   - Ну ничего. Погода сегодня такая мечтательная, как во  Владивостоке  в
конце мая. Вот такой же стоит легкий, розовый туман, и  тихо  и  тепло,  а
впереди целое лето... А сейчас у нас  впереди  целая  жизнь,  может,  этот
эпизод останется самым интересным в  ней.  Ведь  не  с  каждым  вот  такое
случалось и все так счастливо кончалось.
   - Но пока  с  харчами  туго,  питаемся  одним  планктоном,  -  вздохнул
Горшков.
   - Будет и рыба, - авторитетно заявил Петрас.
   - Когда, интересно, будет? - не поверил Алексей.
   - Да хоть сейчас!
   - Слышали, товарищ старшина? Сейчас, говорит!  Ну,  Петрас,  ты,  брат,
даешь!
   - Пусть закидывает, - сказал старшина Асхатов.
   - Можно попробовать, но для этого  надо  лечь  в  дрейф.  Леска  должна
опуститься метров до трехсот, а может, еще глубже, на сколько ее хватит.
   - На такую глубину? - изумился Горшков.
   - Так ловят в открытом море. Ведь холодная тяжелая вода полярных  морей
опускается в нижние горизонты и течет к экватору, а в ней иногда  остаются
рыбьи косяки.
   - Нам бы хоть трески! - сказал Алексей Горшков. - Штук десять.  Печенка
у нее - объеденье...
   Старшина решительно махнул рукой:
   - Ложимся в дрейф. Попытаем счастья. Время у нас есть. Спешить нам пока
не известно куда.





   Томас Кейри открыл глаза и увидел лицо спящей рядом жены. Сквозь шторы,
слегка колеблемые ветром, сочился густой темно-зеленый свет, окрашивая все
в  спальне  в  зеленоватые  тона.  Лицо  Джейн  приобрело  нежно-салатовый
оттенок, в уголках ее губ застыла улыбка. Особенный, ни с чем не сравнимый
аромат наполнял спальню. "Орхидеи", - вспомнил Томас Кейри. Вчера натащили
массу орхидей, букеты стоят и в кабинете и в гостиной. Не от них ли слегка
побаливает голова?
   Кинув взгляд на спящую Джейн, потом на голубые цифры электронных  часов
- они показывали десять тридцать, - Кейри пошел в ванную  комнату.  Как  и
вчера, его поразили размеры ванной. Он с удивлением подумал, что  вся  его
квартирка в Окленде была меньше по площади. По стенам стояли две  ванны  в
виде огромных перламутровых раковин;  одну  из  стен  занимало  зеркало  с
сероватым оттенком, свойственным  изделиям  венецианских  мастеров.  Стены
украшали керамические панно:  обнаженные  женщины  Гавайских  островов  на
берегу океана и скользящие на досках по волнам  прибоя.  На  полу  цветная
мозаика: гавайцы встречают  капитана  Кука.  Здесь  находился  станок  для
гимнастических  упражнений,  машина  для  массажа,  фен  и  еще   какие-то
непонятные Томасу приборы и  аппараты.  По  бокам  туалетного  столика  из
малахита - полки с множеством флаконов из  стекла  и  пластмассы,  бритвы,
щетки, гребни - словом, здесь  было  все,  что,  по  мнению  архитекторов,
дизайнеров и декораторов, необходимо богатому человеку для услады  тела  и
глаз в утренние и вечерние часы.
   Он наскоро принял душ, побрился, сбрызнул  лицо  дорогим  одеколоном  и
быстро вышел, думая, что одни сутки пребывания в таких апартаментах  стоят
его двухнедельной зарплаты и,  как  ни  богата  Джейн,  следовало  все  же
разместиться в гостинице поскромнее. Войдя в спальню и взглянув  на  жену,
он уже забыл о ненужной роскоши  ванной  комнаты  и  о  бешеной  стоимости
номера, сейчас он думал только о Джейн  и,  боясь  разбудить  ее,  откинул
штору и вышел на балкон.
   Нестерпимо сверкала бирюзовая бухта, вспыхивало снежно-белое  пламя  на
рифах, сверкал  пляж  Ваикики,  пустынный  в  этот  ранний  час  -  только
несколько голых ребятишек бегали по песку и плескались у берега,  сверкали
стены и крыши домов, слепила голубизна безоблачного неба. Прищурясь, Томас
Кейри перебирал в памяти события вчерашнего дня. Джейн решила в один  день
обвенчаться в церкви и зарегистрироваться в  мэрии.  Надо  было  обо  всем
договориться. Купить обручальные кольца. На подарок невесте у него не было
ни цента. Выручил мистер Гордон. Томас купил  новое  ожерелье,  теперь  из
раковинок каури, и еще, к удивлению мистера Гордона, доску для катания  на
волнах прибоя. Джейн пришла в восторг от  подарков.  И  мистер  Гордон,  и
добровольно  подключившийся  отец  Патрик  принимали  горячее  участие   в
свадебных церемониях. Отец Патрик разыскал маленький  уютный  католический
храм, посвященный святому Августину. Мистер  Гордон  сопровождал  Джейн  и
мисс Брук в  поездках  по  магазинам.  Только  к  шести  часам  молодожены
вернулись из мэрии, их пришел поздравить капитан  "Глории"  Смит  и  целый
сонм  его  помощников  по  судоводительской  и  административной  службам.
Вспоминая вчерашний день, Томас Кейри  находил,  что  он  по  трудности  и
нервному напряжению едва ли уступает дню отплытия.  Прошел  и  этот  день,
прошла и свадебная ночь, а теперь ему предстоит самое тяжелое объяснение в
жизни.
   "Не примет ли Джейн меня за клеветника, даже сумасшедшего? Почему я  не
решился рассказать ей все прежде? Боялся потерять ее? Жалкий трус!  А  вот
теперь убивай  ее".  Придя  к  такому  мрачному  заключению,  Томас  Кейри
улыбнулся, заслышав сонный голос жены:
   - Том, ты где, беглец? Ах, он без меня любуется городом  и  океаном!  -
Она подкралась, встала рядом, обняла мужа. -  Вчера  я  ничего  толком  не
могла разглядеть. Это что, вулкан Даймонд-Хед?
   - Да, Джейн. Потухший вулкан.
   - Я читала, что на острове Гавайи находится  действующий  вулкан  Мауна
Лоа. Как жаль, что у нас не будет времени съездить к  нему.  Сегодня  отец
Патрик устроит нам прогулку только на Даймонд-Хед. Неужели в  его  кратере
разместились правительственные учреждения?
   - Как будто, Джейн.
   - Вот уж ни за что не стала бы там жить и работать! Ты еще  не  знаешь,
какая я трусиха!..
   Джейн ушла принимать ванну, а Томас Кейри вернулся в спальню, раздвинул
шторы, прошел в кабинет, сел в кресло и  задумался.  На  столе  в  тяжелой
хрустальной вазе стояли  орхидеи,  их  горьковатый  аромат  слегка  кружил
голову. Шутливое признание жены; "Ты еще не знаешь,  какая  я  трусиха"  -
вселяло в него надежду: узнав о грозящей "Глории" опасности, она  пожелает
остаться на берегу. Но тут же подумал, что она испугается и за него.
   "Я должен ее убедить, что долг чести повелевает мне остаться на  судне,
попытаться спасти людей. Что она мне скажет на это?  Как  я  еще  ее  мало
знаю! А себя? Хватит ли у  тебя,  Том  Кейри,  сил  оставить  жену,  чтобы
рисковать, жертвовать жизнью за чужих людей? Что,  по  существу,  мне  все
остальные пассажиры, в конце концов? Совесть моя чиста, я сделал все,  что
мог". Тут перед ним, как в  кинокадре,  мелькнула  веснушчатая  физиономия
мальчонки Фреда, стоящего за креслом слепого старика, и  он  почувствовал,
как лицо заливает густой румянец стыда.
   -   Черт   возьми!   -   воскликнул   он,   вскакивая    и    оглядывая
декоративно-деловую обстановку  кабинета.  Эта  комната  для  бездельников
показалась ему вдруг крохотной, душной,  захотелось  выскочить  из  нее  и
бежать отсюда, схватив за руку Джейн.
   За завтраком они почти не разговаривали, только улыбались  друг  другу.
Наконец прислуживающая им за столом  японка  разлила  кофе  по  чашкам  и,
церемонно  поклонившись,  покатила  из  столовой  трехэтажную  тележку   с
посудой.
   Джейн сказала, немного смутившись:
   - Ну, милый Томас, выкладывай все, что так долго и неумело  скрывал  от
меня. У нас еще больше часа. Я должна знать о тебе все, все, даже то, чего
ты сам стыдишься. А вот я должна навсегда оставаться для тебя загадкой. Ну
что за женщина без тайны, милый? - Она умолкла в ожидании.
   - Видишь ли, Джейн...
   - Только без вводных и междометий,  говори  коротко,  как  пишешь  свои
репортажи.
   Томас Кейри умоляюще посмотрел на жену:
   - Может, не стоит? Лучше потом, когда вернусь, когда все выяснится?
   - Подразумевается, что дальше ты плывешь один? Да?
   - Это был бы лучший выход для нас обоих.
   - Исключено, Том. Ты такой решительный... Что с тобой? Или  ты  боишься
меня испугать, чем-то очень огорчить?
   - Да, Джейн.
   - Оставь опасения, Том. Я уже хлебнула в жизни горя.
   - Хорошо, только возьми себя в руки...
   Она слушала, не перебивая. Томас Кейри с болью и нежностью  смотрел  на
ее вдруг побледневшее лицо.
   - ...Вот, Джейн, при  каких  обстоятельствах  мы  снова  встретились  с
тобой, какой случай помог нам разобраться во лжи, опутавшей  было  нас,  и
привел в храм святого Августина на улице Ангела - и вот сюда. Теперь  тебе
понятно, почему я так долго оттягивал этот страшный разговор и почему хочу
оставить тебя здесь?
   - Все, все так похоже на страшный характер отца, -  прошептала  она.  -
Все, чего я боялась, о чем страшилась подумать. Боже, Том! Но то,  что  ты
сказал, бесконечно хуже! Я не могу ничему поверить! Неужели отец мог пойти
на такое?.. Что его заставляет? Ненависть к маме, к ее памяти? Ко мне?  За
что? - Она закрыла лицо руками.  Томас  Кейри  с  испугом  ждал,  что  она
вот-вот разрыдается. Джейн отняла руки от лица. Глаза ее были сухи,  черты
лица построжели, будто за эти минуты она стала старше на несколько лет.  -
Благодарю, Том, милый, - сказала она очень тихо. - Я не ошиблась  в  тебе.
Ты поступал правильно, как настоящий мужчина.  Но  сколько  еще  предстоит
тебе испытаний! Нам обоим, Том! Я не оставлю тебя! Не сбегу на берег.  Как
ты мог подумать, что я смогу бросить тебя  одного  в  такое  время?  Будем
бороться вместе! И мы не одиноки, Том. С нами будут капитан  Смит,  мистер
Гордон, моя верная Лиз...
   - Стоит ли ее посвящать? Вдруг у нее сдадут нервы?
   - Нет, она храбрая девушка и умеет хранить тайны. Хотя ей пока можно не
говорить. С нами еще отец Патрик и его  друг,  с  виду  очень  решительный
мужчина...
   Позвонив, вбежала мисс Брук. Взглянув на  молодоженов,  она  смутилась.
"Уже поссорились", - подумала она. Джейн, поняв ее, успокоила:
   - Все в порядке, Лиз. Том рассказал мне очень грустную  историю  и  сам
расстроился.
   - Ну зачем же в такой день вспоминать о грустном? Давайте веселиться. У
нас сегодня замечательная программа! Сейчас приедут мистер Гордон  и  отец
Патрик. Да вот и они!
   Вошел один мистер Гордон, а за ним трое  молодых  людей  в  ливреях,  с
картонными ящиками.
   - Вчера я ничего не успел, вот только  сегодня.  -  Профессор  протянул
Джейн рекламную  брошюру  японской  фабрики  фарфора.  -  Было  только  на
тридцать две персоны. Чайный, - сказал он извиняющимся тоном.
   - Какая прелесть! - воскликнула Джейн, перелистывая брошюру. - Тридцать
два - кажется, счастливое число! Мы вам очень благодарны,  мистер  Гордон,
за все, за все!
   Смущенный, профессор только развел руками, поклонился  и  сел  рядом  с
мисс Брук.
   - Мне удалось взять напрокат почти новый "понтиак".  Я  привык  к  этой
марке. Мне кажется, это лучшая машина на свете. Вы не находите, Лиз?
   -  Нет,  профессор.  У   меня   дома   "тойота".   А   мечтаю   завести
"мерседес-бенц".
   - Вы только посидите за рулем "понтиака"...
   Вошел запыхавшийся отец Патрик. Смиренно  поздоровался,  благословил  и
поцеловал в голову  Джейн.  С  тем  же  намерением  направился  к  Томасу,
запутался ногой в ворсе ковра и упал бы, но Томас подхватил его под мышки.
Отец Патрик резко отбросил руки молодого человека:
   - Благодарю. Как  вы  неудачно  схватили  меня!  Интимная  подробность,
извините, Джейн. У  меня  с  левой  стороны  недостает  нескольких  ребер.
Последствие моей  миссионерской  деятельности.  Взамен  хирурги  поставили
платиновые  пластинки.  Ничего,  уже  прошло.  Позвольте,   мой   мальчик,
благословить вас.
   Томас Кейри нахмурился:
   - Не расточайте, отец, благодать направо и налево.
   - У меня ее достаточно, - в тон ему ответил отец Патрик и подсел к Лиз.
   - Томас! - укоризненно шепнула Джейн. - Как можно...
   - Прости, невольно сорвалось, только кто ему дал право целовать тебя?
   - Ах, Том! Ну можно ли так ревновать к святому отцу?
   - Сомневаюсь в его святости, Джейн. - Он отвел ее к окну. - У него  под
сутаной пистолет.
   - Не может этого быть!.. - испуганно прошептала она.
   - Сам бы не поверил. Похоже, крупнокалиберный кольт.
   - Зачем он ему?
   - Пока не знаю.
   - Боже!
   - Не подавай виду. Улыбайся. Вот к  нам  идет  мистер  Гордон.  У  него
аналитический ум, он поможет нам в догадках.
   Профессор вопросительно посмотрел на Джейн и Томаса.
   - Вы чем-то расстроены? - спросил он очень тихо.
   Джейн ответила:
   - Пожалуй, я сегодня останусь в отеле или попрошу Тома отвезти меня  на
"Глорию".
   Отец Патрик, он же Клем, насторожился, вскочил,  о  опаской  косясь  на
ковер, подошел к окну и стал убеждать:
   - Если вам нездоровится, Джейн, то стоит лишь вдохнуть горный воздух  -
и все как рукой снимет. Поверьте мне, старому скитальцу. Завтра уже  будет
не до того - день отплытия.  Несколько  часов  можно  выкроить  на  осмотр
города. Здесь обосновались  почти  все  азиатские  народы.  Как  живописны
китайский и  японский  районы!  Сегодня  же  необходимо  уделить  внимание
окрестностям,  подняться  на  Даймонд-Хед.  Особенно  незабываема  дорога,
петляющая по склонам вулкана. Затем вы  углубляетесь  в  тропический  лес,
полный   чудесных   орхидей.   Там   их   невероятное   количество.   Есть
орхидеи-гиганты! Всех оттенков. Райский аромат! Нет, Джейн, и вы все,  мои
друзья, умоляю не откладывать поездку!
   Джейн улыбнулась:
   - Вы так красноречивы, святой отец, что нет сил противиться.  Чувствую,
что мой отказ огорчит вас.
   - Да, милая Джейн, я все приготовил для поездки.  Между  прочим,  даже,
надеясь на вашу благосклонность, пригласил одного  молодого  человека,  он
развлечет нашу Лиз. Очень славный юноша, едет во втором классе,  пять  лет
собирал деньги на поездку. Кажется, химик или биолог. И,  что  невероятнее
всего в наше время, еще не женат.  -  Отец  Патрик  засмеялся  добродушным
смехом и с отеческой улыбкой посмотрел на мисс Брук. -  Мальчик  прекрасно
сложен.
   - Благодарю, отец Патрик, - сказала мисс Брук, - я  уже  помолвлена.  К
тому же я не любительница случайных знакомств.
   - Ничто не случайно в этом мире, дорогая  Лиз.  Все  управляется  волей
божьей... - Он  поднял  глаза  к  потолку  и  вздохнул.  -  Пожалуй,  пора
выезжать. Я заказал второй завтрак по телефону в горном отеле.
   - У меня в самом  деле  болит  голова,  -  сказала  Джейн,  с  надеждой
поглядев на мужа и мистера Гордона.
   - Это оттого, что вы засиделись в комнатах. На воздухе все  пройдет,  -
сказал отец Патрик. - К тому же у вас букет орхидей,  вызывающих  головную
боль. Здесь есть абсолютно безвредные сорта, и запах  гораздо  тоньше.  Их
вывели ботаники в местном ботаническом саду. Я обязательно  раздобуду  вам
букет, и цветы простоят в вазе более месяца. Прошу вас, Джейн,  Том,  Лиз,
мистер Гордон! Внизу поданы две машины и ваш "понтиак", профессор.
   Мисс Брук сказала:
   -  Только  с  условием:  не  сажайте  меня  с  вашим  хваленым  молодым
человеком. Я поеду с Джейн и Томом. Мистер Гордон поведет машину.
   - Как вам будет угодно. Я  поеду  первым,  так  как  знаю  окрестности.
Молодому человеку отказывать неудобно, он так рассчитывал  на  прогулку  в
хорошей компании.
   - В хорошую компанию не навязываются, отец Патрик!
   - Моя вина, Лиз. Мне так неудобно. Все оттого, что  я  всегдашний  враг
условностей. По мне, все люди - братья... - Клем до того вошел в роль, что
зашмыгал носом и полез за платком.
   - Да пусть едет, - сказала смущенная мисс Брук. - У него  же  отдельная
машина.
   - Да, да, Лиз! Мальчик не помешает, уверяю  вас,  Как  вы  великодушны,
Лиз!
   Джейн сказала:
   - Мне надо переодеться. Ты поможешь мне, Лиз?
   - Ну конечно! - с радостью отозвалась мисс Брук.
   И они вышли из гостиной.
   У отца Патрика расстегнулась и перекосилась  на  подвесках  кобура,  он
чувствовал, как из нее понемногу выскальзывает пистолет. Он сунул руку под
сутану.
   - Что с вами? - спросил Томас Кейри. - Вам плохо?
   - О нет! Межреберная невралгия. Странно: ребер нет, а  я  их  чувствую.
Извините, я тоже оставлю вас. Следует предупредить молодого человека,  что
он поедет один. Парень будет сильно разочарован. Жду вас внизу.
   - Для чего-то отцу Патрику понадобилась эта прогулка, -  сказал  мистер
Гордон. - Ему нужно также, чтобы с нами поехал еще кто-то. Помимо всего, я
наблюдаю у него повышенный интерес к нашим делам.  Создается  впечатление,
что он занялся нами не случайно. Что вы на это скажете, Том?
   - Могу только добавить, что у него под рясой спрятан пистолет. Кажется,
кольт. И сейчас он держался не за ребра, а поправлял кобуру.
   Сообщение Томаса Кейри  ничуть  не  удивило  профессора,  он  только  с
улыбкой покачал головой:
   - Вы, Том, поистине родились в сорочке, хотя у меня еще раньше возникли
сходные предположения и я на их основании заехал  в  оружейный  магазин  и
приобрел  парочку  револьверов  и  сотню  патронов  к  ним.  Думаю,  этого
достаточно на первый случай?
   - Не намерены ли вы учинить пальбу в присутствии женщин?
   - Том! Как вы можете так шутить? Ну  конечно  нет!  Но  если  возникнет
необходимость? Если жизни Джейн и Лиз будет  угрожать  опасность?  Словом,
если нас вынудят защищаться?
   - Только в крайнем случае. - Томас Кейри осмотрел фигуру профессора.  -
Где вы спрятали пистолеты?.. Не в кобурах под мышками, как носят гангстеры
и детективы?
   - О нет, Том. Хотя, думаю, нам с вами придется  использовать  их  опыт.
Сейчас они лежат в машине под сиденьем.
   - "Понтиак" открытый?
   - Не бойтесь, не стащат: там Кинг. Вижу, Том, что вы решили не ехать на
вулкан и в джунгли?
   - Ни в коем случае, Стэн. Мы просто покатаемся по городу. Дамы попросят
завезти их в магазины. Словом, надо протянуть время. Если  бы  мы  были  с
вами только вдвоем, то я бы рискнул отправиться с отцом Патриком.
   - И я, Том. Вот и наши дамы! Они очаровательны! Я беру назад свои слова
относительно ожерелья из раковин. Оно вам, Джейн, необыкновенно к  лицу  и
гармонирует с платьем. И вы, Лиз, составляете  Джейн  прекрасную  пару  по
красоте и изяществу.
   Джейн спросила у профессора, когда они вышли из номера:
   - Неужели отец Патрик - человек Минотти и моего бывшего отца?  Что  ему
от нас надо? Зачем у него оружие?
   Мистер Гордон ответил:
   - Думаю, что очень скоро мы все узнаем. Глядите весело, девочки! Ничего
плохого не случится, если мы будем осторожны...
   На стоянке машин возле отеля их поджидал отец Патрик!
   Томас Кейри, усадив жену и мисс Брук в машину мистера  Гордона,  сказал
ему:
   - Извините, святой отец, но наши дамы себя плохо чувствуют, и мы решили
только прокатиться по городу. Где же ваш юноша?
   Отец Патрик смиренно улыбнулся:
   - Уехал, как только я намекнул ему, что ваши планы изменились. Ведь  я,
дорогой Том, привык читать в сердцах. Желаю вам приятно провести время.
   - Так едемте вместе!
   - Только не сегодня, Том. Раз изменились ваши планы, то и я,  пользуясь
случаем, решил  сегодня  отдохнуть,  предаться  размышлениям.  Иногда  мне
просто необходимо остаться одному где-нибудь в глухом месте,  лучше  всего
на берегу океана, там моя бренность встречается с вечностью. А может быть,
посмотрю виндсерфинг. Пусть вам не  покажется  странной  любовь  служителя
церкви к созерцанию грации, силы и  бесстрашия.  Если  вы  сами  надумаете
посмотреть прибой и катанье на досках, то езжайте по  главной  улице,  она
переходит в магистральное шоссе, которое и  приведет  вас  к  океану.  Ну,
желаю хорошо провести время, а я покопаюсь в  моторе,  кажется,  что-то  с
зажиганием, а в  конторе  заверяли,  что  машина  в  идеальном  состоянии.
Видите, при всем желании я бы не мог сейчас сопутствовать вам. - Он открыл
капот.
   Как только машина Гордона отъехала, отец Патрик,  послав  проклятие  ей
вслед, с силой захлопнул крышку и, юркнув в кабину, вытащил из  пасторской
сумки миниатюрный радиопередатчик.
   - Эдуардо! Это я, Клем! Ты меня слышишь?
   - Как дела?
   - Видишь ли... Первый вариант отпал.
   - Ты что, опять нагрязнил?
   - Все идет чисто, Эдуардо.
   - Смотри, Клем!..
   - Клянусь святым Патриком!
   - Заткнись со своим тезкой! Что случилось?
   - Ничего особенного. Бабьи капризы.
   - Ты подсадил к ним Мадонну?
   - Пробовал...
   - Не мямли!
   - Отшила, чертовка! Я же говорил, что его рожу можно показывать  только
издали.
   - Заткнись! Дальше что?
   - Пустил в ход второй вариант.  Выезжаю  за  ними.  Они  задержались  у
светофора. Катят по прямой, к центру.
   - К дьяволу твой центр! Едут к океану?
   - Еще не знаю. Уговаривал их посмотреть виндсерфинг.
   - Должны, должны! Ты должен был уговорить их ехать на вулкан. Там  ждет
Фрэнк с грузовиком. Срочно переходи к перевалу.
   - Понял. Помолчим пока, трудно управлять...
   Клем ехал в потоке машин, держа на виду идущий  в  ста  метрах  впереди
"понтиак" с откинутым верхом, и мысленно вел разговор со своим  шефом,  не
скупясь на самые сильные выражения.
   С самого начала Клему не понравился сложный  и  негибкий  план  Эдуардо
Антиноми. Малейшая случайность могла  сорвать  выполнение  любого  из  его
вариантов. Сам Клем (в самом  деле  бывший  когда-то  проповедником  отцом
Патриком) считался сторонником тонких методов, не оставляющих явных  улик.
Не  зря  он  воспитывался  в  школе  иезуитов  и  целый  год   работал   в
миссионерской миссии на Филиппинах.  Из  него  мог  получиться  почитаемый
святой отец, если бы он коротал вечерние часы за чтением отцов  церкви,  а
не в салунах и других  непотребных  местах,  если  бы  не  его  страсть  к
азартным играм и явная склонность к попранию церковных и светских законов.
   "Понтиак" проскочил мимо самого большого универмага и свернул в сторону
торгового центра.
   - Клем! - вновь услышал он голос шефа. - Как там у тебя?
   - Шпарим через торговый центр.
   - Дамам захотелось приобрести сувениры?
   - Видимо, Эдуардо.
   - Вариант с машиной, похоже, сгорел.
   - Не может быть!
   - Фрэнк не отвечает. Боюсь, грохнулся в пропасть.
   - Думаешь, ему помогли люди Барреры?
   - Все может быть. Задействуем третий вариант. Где Мадонна?
   - Держится за мной.
   - Пусть работает.  Но  и  ты  не  отлынивай,  как  всегда.  Будешь  его
страховать.
   - Но, Эдуардо...
   - Где ты сейчас?
   - Среди лавок сувениров. Чертовски тесно. Они  остановились.  Вышли  из
машины. Смешались с толпой.
   - Вели Мадонне подложить им в багажник пару сувениров! Да побыстрее! Ты
прикроешь!
   - Почему бы не положить их возле отеля?
   - Не твое дело! По контракту - несчастный случай.
   - Я уже здесь. - Бледный Дик, он же Мадонна,  просунув  голову  в  окно
машины, добавил: - Я давно слушаю вашу болтовню. Пора ее кончать. - Окинув
Клема  презрительным  взглядом,  пошел  к  тротуару,  протискиваясь  среди
припаркованных машин.
   Даниэль  Глэрт  -  радист  полицейского  управления  китайского  района
Гонолулу - записал на магнитную ленту весь разговор между Антиноми, Клемом
и Мадонной.
   Инспектор Эдвин Митчел, прослушав запись, сказал:
   - Новенькие. Группа гастролеров. Решили с кем-то свести счеты.  Что  за
Мадонна среди них? И кто их очередная жертва? Говоришь, только что принял?
   - Пять минут назад, сэр.
   - Тогда вот-вот громыхнет взрыв. - Инспектор вызвал  старшего  дежурной
группы и  приказал  срочно  гнать  к  торговому  центру.  Отдал  и  второе
распоряжение - снять копии магнитной записи и  с  донесением,  которое  он
сейчас будет писать, отправить на материк.


   Дик-Мадонна спешил: представился  случай,  ничем  не  рискуя,  заложить
бомбы - одну под сиденье водителя, другую в салон. Назначение  Антиноми  и
Клема руководителями такой  пустяковой  операции  они  с  Фрэнком  считали
прямым оскорблением  их  профессиональной  чести.  Если  бы  не  тягостное
вмешательство дилетантов, то они бы сумели все давно  обделать.  Рассуждая
таким образом, Дик-Мадонна подошел к "понтиаку" и увидел Кинга, дремавшего
на сиденье водителя. Верх  машины  был  опущен,  боковые  передние  стекла
профессор приоткрыл, чтобы Кинг не  особенно  страдал  от  жары.  Все  это
вызвало довольную усмешку у Дика-Мадонны. С собаками он умел обращаться  -
собаки его смертельно боялись. Универсальной отмычкой  Дик-Мадонна  открыл
дверцу, как у собственной машины.
   Кинг не шевельнулся, пристально всматриваясь в лицо незнакомца.
   Жизнь Кинга протекала  в  мирной  атмосфере,  к  большинству  людей  он
относился со  сдержанной  почтительностью.  Только  однажды  ему  пришлось
защищать имущество хозяина: на стоянке машин возле  дома,  где  они  жили,
глупый заносчивый дог сунул морду в открытые дверцы с намерением  обнюхать
портфель профессора, лежавший  на  сиденье,  и  лишился  левого  уха.  Тот
пестрый дог выглядел добродушным малым по сравнению с  этой  отвратительно
пахнувшей личностью. Запах пота  и  одеколона  особенно  раздражал  Кинга.
Шерсть на его спине поднялась щеткой. Он выжидающе  следил  за  выражением
недоброго лица, движением рук Дика-Мадонны,  и  все  его  тело  наливалось
затаенной яростью.
   Дик-Мадонна  вытащил  из  кармана  бечевку  -  такую  те   неотъемлемую
принадлежность его профессии, как нож и пистолет.  Он  намеревался  сунуть
собаке в пасть носовой платок, затем схватить  ее  за  загривок  и  быстро
перемотать челюсти бечевкой. Считанные секунды уйдут на то, чтобы положить
бомбы  в  нужные  места,  закрыть  дверцы  и,  дернув  за  конец  бечевки,
освободить собаку от пут. Кинг встал. Отшатнулся  от  платка,  источавшего
убийственный  запах,  бросился  вперед  и  стиснул  челюсти  на   запястье
гангстера. Хрустнули кости. Густая толпа на тротуарах  по  обеим  сторонам
улицы  остановилась,  услышав  пронзительный  вопль  Дика-Мадонны.  Мистер
Гордон, Томас Кейри и их спутницы  еле  пробились  сквозь  толпу  к  своей
машине. Дик-Мадонна лежал на асфальте, тонко вереща от  нестерпимой  боли:
Кинг не выпускал его руку. Двое полицейских,  стоя  на  коленях,  пытались
разжать челюсти бульдога.
   - Только каленым железом можно заставить  его  разжать  рот,  -  сказал
кто-то из толпы.
   Мистер Гордон попросил полицейских встать.
   - Это моя собака, она сейчас его отпустит, - сказал  он.  Кинг,  увидав
хозяина, вильнул обрубком, словно нехотя, разжал челюсти и хрипло  тявкнул
несколько раз на поверженного врага.
   Гангстера перевязали и увели к полицейской машине.
   Остался высокий  грузный  полицейский,  похожий  на  капитана  "Глории"
Смита.
   - Небольшие формальности, - сказал он, вынимая из сумки блокнот. - Надо
записать, кто вы и откуда. Для протокола. Парень влип  по  самую  маковку.
Так что давайте поработаем. - Он положил  блокнот  на  капот,  не  обращая
внимания на проходившие мимо автомобили.
   Джейн сказала:
   - У нас к этому несчастному нет никаких претензий. Кинг и так  чуть  не
отгрыз ему руку. Он достаточно наказан.
   - Боюсь, что нет, мисс. До вашего прихода у него нашли в кармане  бомбы
с часовыми механизмами. Вот какое дело, мисс. Это не мелкий жулик. Так что
не стоит его жалеть, мисс.
   Томас Кейри спокойно ответил на все вопросы полицейского.
   Полицейский закрыл блокнот.
   - Все в порядке. Можете ехать. И будьте осторожны и там, на судне, и на
берегу. Если этот подлый народ привяжется, то добра не жди. Желаю  вам.  -
Он посмотрел на Кинга, занявшего свое место на сиденье.  -  Поставьте  ему
памятник. Если бы не он... - Полицейский указал рукой в небо.
   Появился запоздалый репортер - маленький, юркий  японец.  Ничего  ни  у
кого не спросив, он застрекотал съемочной камерой. С трудом отделавшись от
репортера, они наконец смогли уехать.
   Мистер Гордон вел машину в третьем ряду - подальше от тротуара, где, им
казалось, движется масса подозрительных  личностей.  Вся  пышная  экзотика
разноязычного города сразу  как-то  потускнела  для  них.  Только  на  миг
внимание привлекли два бесстрашных велосипедиста, промчавшихся  навстречу:
один держал над головой деревянный поднос с целым набором  чайной  посуды,
другой - на вытянутой руке клетчатый костюм, подвешенный на плечиках.
   Мисс Брук с опаской поглядела в заднее стекло:
   - На нас охотятся. Кто же подослал этого несчастного молодого человека?
   - Да, Лиз! Боже, что у него стало с рукой! Откуда он? Мы его совсем  не
знаем. Кто его заставил? Ты видела, Лиз, какое у него было страшное лицо?
   - Не из приятных. Как он глядел на нас, будто мы  специально  натравили
на него Кинга!  Странный  тип.  -  Мисс  Брук  хотела  погладить  Кинга  и
отдернула руку, увидев у того на морде засохшую кровь.
   Томас Кейри обнял Джейн за плечи:
   - Успокойся, милая. Теперь ты поняла, почему я так просил тебя остаться
здесь...
   - Ни за что! Ты хочешь, чтобы я умирала от страха одна?
   - Джейн! Ты можешь немедленно вернуться самолетом в Штаты вместе с Лиз!
Лиз, ты согласна?
   - Не знаю, что и сказать. Я думаю, не  произошла  ли  с  нами  какая-то
ошибка. Может... должны были кого-нибудь другого... Ясно, что  он  наемный
убийца. Но у нас с Джейн никогда не было  врагов...  Нет,  здесь  какая-то
ошибка. Жуткая ошибка. Ну а насчет возвращения, то как захочет Джейн.
   Профессор сказал глухо:
   - Нет никакой ошибки, Лиз. Томас прав, вам с Джейн надо возвратиться  в
Сан-Франциско.
   - Я не могу оставить Тома, - решительно заявила Джейн.
   - Пусть и он  возвращается  с  нами.  Можете  отправиться  в  свадебное
путешествие на другом судне, а я на  вашем  месте  махнула  бы  в  Европу!
Париж! Мадрид! Рим! - воскликнула мисс Брук.
   - Том не может вернуться. Он должен остаться на "Глории",  -  возразила
Джейн. - Лучше всего вам уехать с мистером Гордоном.
   - Мне тоже нельзя, - отозвался профессор. - Мне просто  необходима  эта
поездка, это путешествие, - поправился он. - К тому же я не смогу оставить
Тома и вас, Джейн.
   - Ну вот, значит, одна я могу всех оставить и бежать! - глаза мисс Брук
сверкнули. - У меня складывается впечатление, что вы хотите избавиться  от
меня? Не так ли?
   - Как ты можешь  так  думать,  Лиз!  -  воскликнула  Джейн.  -  Мы  все
заботимся друг о друге, но  в  самом  деле  получается  как-то  не  совсем
ладно...
   - Я также остаюсь! - заявила мисс Брук. - Хороша бы я была, бросив  вас
в такую минуту! Да я бы извелась, никогда такого не простила  себе.  Кроме
того, я должна вам сказать, что целый год занималась в студии каратэ  и  я
ношу всегда с собой  вот  это!  -  Она  вытащила  из  сумочки  миниатюрный
пистолет,  похожий  на  зажигалку.  -  Советую  и  всем  вам   приобрести.
Изумительная вещь! В нем ослепляющий газ!
   - У нас со Стэном есть настоящие револьверы. - Томас Кейри похлопал  по
карману. - Вот Джейн необходимо  чем-то  вооружиться.  Хотя  бы  таким  же
газометным пистолетиком.
   Мистер Гордон сказал:
   - Револьверы могут нас выручить только при  очень  счастливом  стечении
обстоятельств. Надо помнить, что мы имеем дело с профессионалами.  Поэтому
главным нашим оружием должно  стать  предвидение  и  безошибочный  расчет.
Только в этом  случае  мы  сможем  упредить  врага,  раскрыть  его  карты,
обезвредить.
   - Как это блестяще сделал Кинг! - сверкнув глазами, поспешила  добавить
мисс Брук.


   Темно-голубая волна, посверкивая белым гребнем, неслась к берегу. В  ее
изгибе на доске  стояла  бронзовокожая  девушка.  Она  на  всевозрастающей
скорости скользила к берегу. И вдруг доска стала боком, скорость потеряна,
волна с победным рокотом накрыла упавшую спортсменку. В пене показалась ее
головка, сильным движением рук девушка вылетела  на  поверхность  и  стала
на... край бокала с пивом, держа в руке бокал поменьше.  Голоса  прибоя  и
шипенье пивной пены покрыл бархатистый женский голос:
   - Лучшее в мире  пиво  фирмы  "Сунтари",  приготовленное  по  старинным
голландским рецептам.  Пейте  восхитительное  пиво  "Сунтари"!  -  Девушка
осушила бокал с пивом.
   Минутная рекламная вставка сменилась продолжением фильма ужасов.
   Джейн замахала руками:
   - Достаточно на сегодня, Том! Переключи!
   Но и по следующему каналу телевидения шел вестерн со  стрельбой.  Герой
фильма -  шериф  гнался  по  прерии  за  шайкой  бандитов,  увозивших  его
возлюбленную.
   - Найдите чего-нибудь потише и мелодичнее, - попросила мисс Брук.
   Остановились  на  концерте  Филадельфийского  симфонического  оркестра.
Играли Героическую симфонию Бетховена.
   Мистер Гордон поплотнее уселся в кресле.
   - Моя любимая вещь, - шепнул он мисс Брук.
   Томас Кейри с Джейн вышли на балкон. Не было  еще  и  восьми  часов,  а
черная тропическая ночь уже опустилась  на  остров.  Огни  судов  в  бухте
казались звездами, мигавшими внизу, под ногами.  Город  источал  неистовый
свет реклам, доносился глухой гул тысяч машин.
   Джейн спросила:
   - Тебе не кажется, Том, что Бетховен и  в  наше  время  не  посторонний
человек? Его нечеловеческая музыка многое объясняет из того, что мы  видим
и чувствуем.
   - Точнее - предостерегает.
   - Именно, Том, предостерегает. Как это верно, особенно сейчас для  нас.
О чем ты разговаривал со Стэном?
   -  Он  уверен,  что  знает  еще  двоих  из  шайки,   которой   поручено
расправиться с нами.
   - Знает и причины расправы?
   - Да, Джейн. Стэн уверен, что не позднее восьми  сюда  придет  один  из
них.
   - Ты пугаешь меня. Том! Он явится к нам?
   - Не бойся, мы со Стэном приняли нужные меры.
   Подошла мисс Брук:
   -  Звонил  отец  Патрик.  Сказал,  что  ему  все  известно  о   событии
сегодняшнего дня. Просил принять на несколько минут.
   - Что ты ему ответила? - с тревогой спросила Джейн.
   - Сказала - будем рады.
   - Лиз! Боже мой! Зачем ты это сделала?
   Мистер Гордон подошел к Джейн.
   - Теперь мы сильнее их, - сказал он. - Один из преступников сам идет  в
западню, с ним будет покончено раз и навсегда.
   - Вы его убьете?
   - Ну конечно нет.
   - Как же понять ваше "раз и навсегда"?
   - Он уберется с нашего пути живым и здоровым.
   - И все?
   - Пока все. Если в другое время, при других обстоятельствах  нас  снова
не столкнет с ним судьба.
   - Вы, Стэн, очень решительный человек.
   - Заставляют обстоятельства, Джейн. Вообще-то я всю жизнь просидел;  за
школьной партой, за студенческим  столом,  потом  пересел  за  письменный.
Решительные  поступки  я  совершал,   только   перевоплощаясь   в   героев
шекспировских трагедий. Жизнь у меня текла на  редкость  спокойно.  Внешне
спокойно, - поправился он.
   Отец Патрик, он же Клем, ввалился в номер, держа корзину орхидей.
   - Добрый вечер, леди  и  джентльмены.  Джейн,  Лиз,  прошу  принять  от
чистого сердца. Лучшие цветы во всем Гонолулу и на смежных островах.  Куда
бы мне их поставить?
   Джейн сказала, любуясь цветами:
   - У нас не найдется такой вазы.
   - Они во мху - и так не завянут. Прошу вас, Джейн, Лиз.
   Цветы принял у него Томас Кейри и тотчас же вынес на балкон.
   Мисс Брук выключила телевизор и, прищурясь, глядела на гостя.
   Клема насторожил холодный прием, однако он не подал виду. Подняв руки к
потолку, сказал с наигранным волнением в голосе:
   - Воздадим хвалу всевышнему! Произошло буквально чудо. - Клем с опаской
посмотрел по сторонам. - Где же ваш благородный пес?
   - У меня в номере, - ответил мистер Гордон.
   - Чудо-собака, я прочитал о его подвиге  в  вечернем  выпуске.  Все  вы
прекрасно вышли на фото. Я к вам  на  одну  минуту,  чтобы  поздравить  со
счастливым избавлением, и если вы не против, то распить бутылочку местного
вина. Торговец клялся, что вину сорок три года. Скинем половину,  остается
все равно приличный возраст.  -  Клем  вытащил  из  кармана  рясы  пузатую
бутылку  с  пышной  этикеткой,  поставил  на  стол.  -  Разрешите   я   уж
похозяйничаю сам, достану стаканы, раскупорю, не стоит звать слугу.  -  Он
раскрыл бар. Зазвенел хрусталь, чмокнула вынутая пробка. В баре он  разлил
вино по стаканам и торжественно раздал их каждому.  В  стакане  Клема  дно
было едва прикрыто коричневатой жидкостью. - За счастливое  избавление!  -
Он  поднял  было  стакан  и  медленно  опустил  под  пристальным  взглядом
профессора.
   - Подождите, отец Патрик. В бутылке, вероятно, еще осталось вино?
   - А как же! Хватит еще на несколько тостов.
   - Дайте мне ваш стакан.
   - Извольте.
   - Я поухаживаю за вами. Налью полнее. Не возражаете?
   - Вообще-то я не пью. Мой сан... здоровье не позволяют  злоупотреблять.
Но раз вы желаете, не возражаю. Все мы грешны. И лозу создал господь... Вы
налили до краев? Ваше здоровье, леди и джентльмены! Ваши стаканы! Или  мне
пить одному?
   - Одному! - многозначительно сказал мистер Гордон.
   - Ах вот в чем дело! Понимаю. Судя по вашим лицам, можно заключить, что
вино отравлено? Так вот. - С  укоризной  поглядев  на  присутствующих,  он
медленно осушил стакан. - Отличное винцо. Ах, профессор,  вы  думали,  что
вино отравлено? Нехорошо, доктор.
   - Снотворное. Отрава на балконе, - подсказал мистер Гордон.
   Клем судорожно сунул руку за пазуху.
   Томас Кейри первым выхватил свой пистолет, и Клем с проклятием  опустил
руки.
   - Думаете, ваша взяла? -  спросил  он,  нахально  усмехаясь.  -  Ничего
подобного!  На  вас  поставлен  крест.  Мне  жаль  вас.  Я  уже   прочитал
заупокойную молитву. - Он качнулся. - Готовьтесь отправиться к праотцам...
   - Сядьте! - приказал мистер Гордон. - Сейчас вы свалитесь и захрапите.
   - Я? Ха-ха... Н-никогда. Чтобы я...
   - Я подменил стакан. Вы выпили снотворное, предназначенное мне.
   - Ч-чувствую... Обошел меня... проклятый негр... - Не  договорив,  Клем
рухнул в кресло и через несколько секунд уже спал.
   Томас Кейри сказал, вытаскивая из-под сутаны лжеотца Патрика кольт:
   - Этим типом тоже должна  заняться  полиция.  Хотя  мы  не  знаем  срок
действия снотворного. Безопаснее для нас его  обезоружить.  -  Из  заднего
кармана Клема он извлек другой револьвер, поменьше. Из внутренних карманов
- нож, плоский флакон. Нюхнув пробку, Томас Кейри  предположил:  -  Думаю,
что тут тоже снотворное, только более сильное, чем в стаканах.
   Все четверо с минуту стояли перед креслом со спящим гангстером.
   Джейн сказала:
   - У него сейчас хорошее, доброе лицо. Если бы не это,  -  она  показала
глазами на стол, где лежало оружие, - ни за что не поверила бы.
   Мисс Брук спросила:
   - Он налил снотворное из этого пузырька?
   - Нет. Сыпанул из рукава сутаны. - Мистер Гордон приподнял правую  руку
спящего и вытащил из-под манжета целлофановый мешочек с белым порошком.
   - Вы видели, как он насыпал?
   - Нет, Лиз. Он ловкий шулер. Я сообразил,  чем  он  занимался  в  баре,
широко расставив локти.
   Джейн сказала:
   - Все его прежние действия вызывали подозрения. Чтобы снять  их,  он  и
принес орхидеи. Действительно, восхитительные цветы!
   - В цветах - главное, - вскинул брови мистер Гордон.  -  План  его  был
совершенно прост: мы выпиваем вино со снотворным и очень быстро  засыпаем.
Он закрывает окна, двери, выключает кондиционер и приносит  сюда  цветы  с
балкона. Завтра в "Вечернем Гонолулу" появился бы репортаж под  заголовком
"Букет орхидей" или "Несчастный случай в отеле "Оаху".
   - А как этот? - усмехнулась Лиз, кивнув на спящего лжеотца  Патрика.  -
Что мы с ним станем делать?  Не  оберегать  же  нам  его  сон  и  не  петь
колыбельные песни.
   - Сейчас я позвоню в полицию, - сказал Томас Кейри.
   - Вот теперь мы избавились от всех, да? - с надеждой спросила Джейн.
   - Вряд ли, - ответил профессор. - На свободе еще несколько человек,  и,
главное, организатор всех дел,  от  которого  зависит  судьба  "Глории"  и
судьба всех, кто поплывет на ней дальше.
   - Но вы хоть догадываетесь, под чьей личиной скрывается чудовище?  -  с
надеждой спросила мисс Брук.
   - У меня есть веские предположения.  Боюсь,  что  они  подтвердятся,  -
добавил мистер Гордон с горькой улыбкой.





   Старшина Асхатов разглядывал небосвод.  Звезды  качались,  прыгали  над
головой. Он не сразу нашел Полярную звезду, звезды Малой  Медведицы  рдели
угольками, он их пересчитал, словно боялся, что одна из них вдруг  исчезла
за время шторма. Нет, все семь  звезд  находились  на  месте.  И  в  ковше
Большой Медведицы тоже было все в порядке. Как всегда в ясную  погоду,  он
различил Алькор - маленькую,  едва  приметную  звездочку  возле  Мицара  -
второй звезды от конца ручки ковша. Старшина читал в учебнике  астрономии,
что по этой звезде  в  старину  определяли  остроту  зрения.  У  человека,
видевшего Алькор, зрение считалось нормальным.
   Алькор старшина видел хорошо.
   Еще с четверть часа старшина  не  уходил  с  палубы,  любуясь  звездным
небом. Как старых знакомых, он нашел  сначала  оранжевого  Арктура,  затем
высоко на юге, в созвездии Девы, - голубоватую Спику, низко над горизонтом
на северо-востоке купалась в волнах голубовато-белая Вега.
   Вернувшись в рубку, старшина сказал:
   - Сегодня звезды четко выстроились, как на параде.  Глаз  не  оторвать.
Так красиво и в то же время жутковато.
   - Почему же? - удивился Петрас.
   - Шут его знает, но холодок по спине пробегает.
   - На небе всегда порядок, - сказал Горшков.
   - Порядок там настоящий. Все на своем месте. Никакой суматохи,  спешки,
ходят себе хороводом вокруг Полярной звезды, и горюшка им мало. У нас  тут
на земле бури, землетрясения, войны, а им хоть бы хны. Своя у  них  жизнь,
далекая, непонятная, хотя ученые уже  кое  в  чем  и  у  них  разобрались.
Установили, например, что звезды так же, как люди, родятся,  живут,  очень
долго живут, миллиарды лет, и все же понемногу старятся и умирают...
   - Как-то не вяжется - звезды и смерть, - сказал Горшков.
   Петрас вздохнул.
   Кораблик сильно накренило  на  правый  борт  и,  казалось,  швырнуло  к
звездам. Горшков выровнял катер, и он  опять  легко  побежал  с  волны  на
волну.
   Петрас не любил отрываться от земли и моря, все непонятное  вызывало  у
него тоску, недовольство собой; боясь, что старшина снова заведет разговор
о звездах, моторист поспешно спросил:
   - Как там у нас в трюме?
   - Хорошо. Почти сухо.  Недавно  заглядывал.  -  Старшине  хотелось  еще
поговорить о Вселенной, звездах, межпланетных полетах,  и  он  для  начала
спросил Петраса: - А ты знаешь, сколько световых лет до  самой  ближней  к
нам звезды? До Альфы Центавра?
   - Читал где-то. Да вы лучше пойдите отдохните.
   - Ты, Петрас, прав, как всегда. О звездах можно говорить без  конца,  а
спать необходимо. Надо бы еще широту занести в вахтенный журнал, да темно,
отложим до утра. Мы так и катимся к югу. - Он  стал  укладываться  в  углу
рубки на овчинном полушубке, положив под голову  пробковый  пояс.  -  Если
ветер закрепчает - будите меня. Возьмем рифы.
   - Есть... - ответил Горшков.
   - Значит, чуть чего... - Старшина, не договорив, уснул.
   Корму высоко подняло волной, и рулевой увидел впереди зеленый  бортовой
огонь идущего навстречу судна.
   - Старшина! Встречное судно! - закричал он.
   - Что? Где?  Хорошо.  Хорошо.  Сейчас...  Так  держать,  -  пробормотал
Асхатов.
   - Да проснитесь же! Проходит! Большое судно! Громадное!
   - Судно... Сейчас, Горшков... Сейчас... Встаю...
   Темным силуэтом неслась на запад громада гигантского лайнера.  У  самой
воды по его борту светился  точечный  пунктир  иллюминаторов,  на  верхних
палубах огни в каютах были погашены или затемнены.
   Вилли Томсен - вахтенный штурман лайнера - заметил на бортовом обзорном
экране локатора пляшущую голубоватую точку, взял ночной бинокль и вышел на
крыло мостика. Он с минуту смотрел с  высоты  на  крохотное  суденышко  со
странным парусным вооружением, смело бежавшее на юго-восток по  свежевшему
океану. Вахтенный штурман пожал плечами: ему еще  не  приходилось  видеть,
чтобы нечто подобное пыталось пересечь  Тихий  океан.  Томсен  вернулся  в
штурманскую рубку. Здесь он записал в вахтенном журнале, что 2 марта  в  2
часа 35 минут на 39ь8' северной широты и 155ь восточной долготы  встречен,
видимо, моторно-парусный бот, двигавшийся на  юго-восток  курсом  170ь.  В
примечании он записал: "Бот принадлежит или  рыбакам,  или  модным  теперь
рисковым туристам-мореплавателям, пересекающим океаны на самых примитивных
судах".


   Так впервые встретились и разошлись  посреди  ночи  КР-16  и  "Глория".
Пройдет немного времени, и прихотливый случай сведет  их  вновь  в  другой
час, в других широтах.


   Старшина неожиданно поднялся, спросил:
   - Где судно?
   - Прошло, - ответил расстроенный Горшков.
   Старшина выскочил на палубу и скоро вернулся:
   - Только гакабортный огонь мелькнул и пропал. Скорость у него - я  тебе
дам!
   - Пассажирский, узлов тридцать, не меньше, - заметил Петрас.
   - Плохо вы меня будили, ребята. В другой раз поставьте в  рубке  чайник
и, если не встану, лейте на голову.
   - Да что вы, товарищ старшина!
   - Лейте, и все. Я все слышал сквозь сон, думаю, надо вставать, да будто
кто на меня навалился - не пускает. Лайнер, говоришь? Может, авианосец?  -
обратился он к Горшкову.
   -  Нет,  пассажирское   судно,   видно   сразу   -   лайнер,   высокое,
многопалубное. Авианосец совсем не такой.
   - Ну не будем горевать, теперь уж, видно,  мы  вышли  на  самую  торную
морскую дорогу, встретим еще не одно. Лайнер, конечно, не взял бы  нас  на
буксир. При его скорости мы бы в волну зарылись. Нет,  Петрас,  нам  нужен
неторопливый сухогруз, наше, советское,  судно.  Ведь  мы  теперь  уже  не
терпим бедствие. Идем своим  ходом.  Можем  и  подождать  день-другой.  Не
правда ли? - В тоне старшины появились необычные  заискивающие  нотки,  он
был крайне недоволен собой.
   "Проспал, как первогодок, маменькин сынок! Какой  пример  для  команды!
Нет, надо взять себя  в  руки  и  покончить  с  расхлябанностью,  -  думал
Асхатов. - Пусть лайнер и не остановился  бы,  все  равно  я  должен  быть
всегда на месте". Матросам он сказал:
   - Жаль, у нас нет красных огней на мачте. Ночью вряд ли кто  поймет,  в
каком мы положении, особенно сейчас. Наверное, наше парусное вооружение не
так уж плохо выглядит со стороны.
   - Особенно ночью, - сказал Горшков.
   Все заулыбались.
   Утром старшина  записал  в  потрепанную  тетрадь,  служившую  вахтенным
журналом:
   "8:00. Ночью, в 2:40, прошло встречным курсом пассажирское судно  очень
большого тоннажа.
   В 6:15, а затем в 7:10 видны были  в  десяти  милях  суда;  сухогруз  и
танкер, шли на восток, наших сигналов не заметили.
   Над океаном стоит редкий туман.
   Ветер 4-5 м/с.
   Волнение 3 балла.
   Скорость около двух миль. За сутки прошли примерно 70  миль.  Находимся
на 38ь северной широты и 149ь восточной долготы (приблизительно)". Написав
это, старшина крикнул из рубки Петрасу, который на палубе  мастерил  новую
снасть для ловли рыбы:
   - Какая, по-твоему, сегодня температура?
   Петрас на секунду задумался, посмотрел вдаль:
   - Градусов семнадцать-восемнадцать.
   - Так и запишем, ты, как живой термометр, редко ошибаешься, ну разве на
градус-другой. А теперь насчет воды, сколько, думаешь, в ней градусов?
   Петрас молча взял ведро, привязанное к веревке,  поддел  им  за  бортом
воды, поставил на палубу и, опустив в неге руку, улыбнулся:
   - Градусов двадцать. Теплая.
   - Так и  запишем:  двадцать.  Ну  а  цвет  -  ясно-синий.  Теперь  надо
упомянуть, что утренний лов ничего не дал. Записывать, что видели на  воде
лепешки из нефти, вроде желе?
   - Ну конечно, - сказал Горшков, он снова стоял за штурвалом. - Все надо
записывать.
   - Надо, надо, - подтвердил и Петрас.
   - Не трудно, запишем и  про  нефть.  Вот  все,  кажется.  Все  события.
Интересно  будет  потом  взглянуть,  когда  все   уладится.   Надо   будет
перепечатать на машинке и переплести.
   - Кто-нибудь про нас напишет, - сказал Горшков. - Как нас подхватило  и
понесло. Как плавучие якоря ставили. И вообще...
   - Если вообще, то никто читать не станет, - сказал Асхатов. - Надо  все
как было: и какое море, и кто что делал, и что чувствовал.
   - Думаете, нас героями книги сделают?
   - Да как сказать! Такое уже с многими случалось. Вот когда я плавал  на
спасателе, там приходилось иной раз не  легче,  когда  концы  завозили  на
гибнущее судно  или  снимали  людей,  да  ведь  там  риск  был  временный:
подойдем, бывало, к борту "Нептуна", подхватят шлюпку талями - и мы  дома,
а там горячая баня,  а  потом  как  завалишься  на  койку,  предварительно
подрубав как следует. - Старшина задумался, ища слова, которыми  бы  можно
было выразить их теперешнее положение. - У нас другое,  мы  как  робинзоны
без необитаемого острова или мореходы времен  Колумба  -  плывем  себе  по
ветру и течениям.
   - Будет и у нас остров, -  уверенно  заявил  Горшков.  -  Вот  увидите,
будет!
   - Это само собой, - сказал старшина, - куда-нибудь да приткнемся. Может
быть, и остров попадется, а может, и целый материк!
   - Плохо, что все материки уже давно  открыты,  -  вздохнул  Горшков.  -
Опоздали мы. Хотя не верится, чтобы в таком непомерном  океане  да  ничего
еще не осталось.
   Старшина снисходительно улыбнулся:
   - Вообще на земном шаре почти  ничего  не  осталось  неоткрытого,  так,
какой-нибудь крохотный островок,  риф  или  скала,  да  и  то  вряд  ли...
Ветерок, кажется, крепчает. Ну я пошел готовить завтрак, что-то мы сегодня
запаздываем с принятием пищи, а это не дело. На военном  корабле  во  всем
должен быть порядок.
   Скоро запахло бензиновой гарью, застучал насос примуса, загудело пламя,
и Асхатов, страшно фальшивя, замурлыкал свои "Дунайские волны".





   Автомобиль главы пароходной компании "Чевер лайнз" по пути в резиденцию
Рафаэля Минотти останавливали два раза. Первый раз  -  едва  он  съехал  с
магистрального шоссе на узкую полоску асфальта, петляющую  между  холмами,
засаженными апельсиновыми и  лимонными  деревьями.  Поперек  дороги  стоял
грузовик с пустыми ящиками для фруктов. К машине  мистера  Чевера  подошли
двое в серых шляпах и клетчатых рубахах. Заглянули в машину.
   - Мистер Чевер? - спросил один из них.
   - Да, а в чем дело?
   - Сейчас освободим путь. Заглох мотор. Извините.
   Грузовик зачихал и сполз на обочину.
   Шофер мистера Чевера, круглолицый Стась Виткович, сказал:
   - Ребята Минотти подстраховывают своего шефа,  у  них  не  прекращается
война  с  людьми  Харриса,  то  те  кого-нибудь  подстрелят,  то  эти.   Я
удивляюсь...
   - Вы меньше удивляйтесь, Стась, а лучше  смотрите  на  дорогу:  видите,
какой пошел скверный участок.
   - Так специально устроено, - продолжал словоохотливый Стась. - На  этой
дороге не шибко-то разгонишься, а у  них  по  сторонам  настоящие  военные
посты с пулеметами. Нет, мистер Чевер, на самом деле, ведь у нас в Америке
все можно купить, были  бы  деньги.  Говорят,  что  у  Харриса  есть  даже
автоматические пушки. Только пока он их в дело не  пускает.  Бережет,  как
резерв главного командования для генерального сражения.
   - Думаешь, оно состоится?
   - Да как сказать. Судя по всему, сейчас между ними идут дипломатические
переговоры. Может быть, объединятся две фирмы. - Стась умолк,  думая,  что
за дела толкают его хозяина  в  бункер  Минотти.  "Может  быть,  он  хочет
продать один из своих теплоходов? Или скорее всего даст в долг под большие
проценты. И куда хозяину столько  денег!  Ведь  миллионер.  Одна  "Глория"
стоит пятьдесят миллионов. Хотя, чем больше у тебя денег,  тем  больше  их
хочется, - решил Стась и вздохнул, вспомнив, что и ему скоро  надо  делать
очередной взнос за машину, холодильник и,  главное,  за  дом,  который  он
купил в позапрошлом году и должен выплачивать за него еще целых тринадцать
лет - по три тысячи долларов в год. - У кого бы подзанять  и  мне?"  Стась
свернул лимузин в апельсиновую рощу и повел его по серой дороге к белевшим
вдали воротам.
   Мистер  Чевер  сидел,  откинувшись  на  спинку  сиденья.  Его  суровое,
изрезанное морщинами лицо  было  усталым.  Ему  крайне  не  нравилась  эта
поездка  и  предстоящий  разговор  с  Минотти.  "Куда  бы  приятнее   было
отправиться с Эвой на побережье и провести там два-три дня!  Но  проклятые
платежи заставляют ехать на поклон в логово гангстера".
   Стась затормозил.
   - Еще одна проверка!
   Мистер Чевер даже не взглянул на тех, кто задержал машину.  Готовясь  к
встрече с Минотти, он попытался согнать с лица угрюмое  выражение.  "Форд"
влетел в настежь распахнутые ворота и поплыл по  хрустящей  дорожке  между
колоннадой кипарисов. У мраморной лестницы дворца негр двухметрового роста
в красной ливрее распахнул дверцу машины. Мистер Чевер ни разу еще не  был
в главной резиденции Минотти и, хотя много слышал о его мраморном  дворце,
увидав его, был поражен.
   Стась сказал:
   - Мавританский стиль. Говорят, вся  облицовка,  окна,  колонны  и  даже
крыша привезены из Испании. Сколько же это стоило?
   Мистер Чевер, еще более помрачнев, не удостоил  Стася  ответом.  Только
сейчас, окинув беглым взглядом дворец, фонтаны, розарий, вспомнив  заставы
на пути, он понял, как богат и опасен Минотти. Почувствовал силу и  власть
этого разбойника и с трудом расправил плечи, когда увидел,  что  навстречу
по мраморной лестнице спускается, радушно улыбаясь, сам  хозяин,  высокий,
стройный, в элегантном сером костюме.
   - О, мистер Чевер! Наконец-то вы соблаговолили  посетить  меня  в  моем
уединении! - Он взял гостя под руку. На площадке перед дверью остановился,
предлагая гостю полюбоваться знаменитыми террасами, сбегающими к океану, и
каскадом многоструйных фонтанов на них.
   - Только в этом году я завершил все это. - Минотти обвел свои  владения
плавным движением руки. - Особенно пришлось повозиться с домом.  Это  ведь
наш родовой замок. Построен в  XVI  веке.  Предки  мои  -  испанцы.  Очень
знатный род. Прямая ветвь от герцогов Альба. Потом превратности  судьбы...
Королевская опала... Долги... Переезд в Италию...
   "Сукин сын! Твой отец был портным..." - подумал  мистер  Чевер,  мрачно
улыбаясь и согласно кивая головой.
   - Еще ребенком я задался целью восстановить величие нашего рода и - как
его символ - замок. За века он переменил много владельцев. Я купил его  за
бесценок, зато огромных средств стоила перевозка! Но я не жалею денег. Они
и созданы для того, чтобы их тратить, гроб ими не оклеишь!..
   - Действительно, превосходное жилище, - выдавил из себя мистер Чевер.
   - Я доволен. И вот что удивительно, дорогой мой  друг:  приезжая  сюда,
окунаешься совершенно в другой мир, в мир  вечной  красоты,  и  чувствуешь
себя обновленным, чистым душой, как после причастия,  даже,  пожалуй,  еще
благостнее. Ну идемте, дорогой друг. - Он заглянул в глаза мистеру  Чеверу
и через мгновение  отвернулся  с  грустной  улыбкой,  уязвленный  холодной
враждой, застывшей во взгляде гостя. Сам же Минотти  умел  ловко  скрывать
свои чувства. - Этот вестибюль, - продолжил Минотти, - я целиком вывез  из
Испании: дубовые панели, паркет, люстру, даже эту  коллекцию  превосходных
рогов, добытых на королевской охоте. Пройдемте в столовую. Жена  с  детьми
уехала в Европу, на родину, в Турин. Я  один  блаженствую  здесь.  Иногда,
знаете ли, хочется побыть одному, хотя я по натуре верный семьянин.
   "Скотина! Намекает на мои семейные дела".
   Минотти долго водил гостя по бесконечным комнатам, залам,  спустился  в
подвал, где "законсервирован" - по выражению хозяина - XVI век. Наконец он
привел Чевера в обширную библиотеку из светлого дуба.
   - Здесь нам будет удобно. Ручаюсь, что нет  ни  одного  подслушивающего
устройства. Садитесь в это кресло, оно довольно жестко, да мы долго  здесь
не пробудем. В двенадцать нас ждет завтрак. Обратили внимание на запахи из
кухни?
   - Да... Запахи удивительные. Ну так по какому  поводу  вы  хотели  меня
видеть, синьор Рафаэль?
   - Насколько мне известно, и вы также что-то намерены мне  сообщить?  Мы
деловые люди и не станем наматывать время на длинные  языки,  как  говорят
индейцы. Я хотел  говорить  с  вами  о  ваших  новых  планах  относительно
"Глории".  Моих  людей  хотят  ссадить  в  Гонолулу,  не   спросив   моего
разрешения!
   - Ваши люди получат бесплатные билеты на самолет. Надеюсь,  это  ценные
работники, и здесь они вам будут нужнее. Что же касается моих  планов,  то
они, я говорю вам как другу, действительно несколько изменились.
   - Вы отказываетесь от страховых миллионов? Вернувшись, "Глория"  станет
на прикол и начнет ржаветь, к тому же вам придется немалые деньги  платить
за ее стоянку. В лучшем случае вы сбудете  ее  за  бесценок  под  плавучий
отель. Между тем мне хорошо известны ваши дела. Я жду от вас  разъяснений,
дорогой мистер Чевер, как соучастник в игре.
   - Партнер, который ничем не рискует? К тому же  вы  полностью  получите
договорную сумму, а это немалые деньги.
   - Ничтожный процент от вашей выручки, и я, собственно, и пригласил  вас
для того, чтобы пересмотреть наш контракт.
   - Ни в коем случае, синьор Рафаэль. Тем более сейчас, когда ваши люди с
треском провалились.
   - Дорогой мистер Чевер, неужели вы думаете, что у меня на  "Глории"  не
было подстраховки?
   - Вы уже лишились троих. Один  из  них,  Тихий  Спиро,  был  найден  на
дороге. Перед смертью он исповедался в грехах моему возможному зятю.
   - Несчастный Спиро - всего лишь пешка в моей игре. И  те  двое  -  тоже
подсобный материал. Они обеспечивают  получение  вами  доли  наследства  и
страховки  за  преждевременную  кончину  вашей  дорогой  Джейн.   Основную
операцию с судном проведут другие. Между прочим, в день отплытия мы  имели
с одним из них продолжительную беседу. Вот  послушайте.  -  Минотти  нажал
клавишу портативного  магнитофона,  лежавшего  среди  книг  на  письменном
столе.
   Мистер Чевер, узнав знакомый голос, побледнел:
   - Достаточно,  синьор  Рафаэль.  Ваша  взяла.  Я  не  предполагал,  что
человек, служащий у меня более двадцати лет, числится также и у вас.
   - Половина из них работает по совместительству. Очень надежный и крайне
порядочный сотрудник. Я бы сказал - человек слова. Он завершит операцию  в
лучшем  виде.  Никакая   комиссия   экспертов   по   кораблекрушениям   не
подкопается. Все же, Тим... Вы позволите мне так называть вас?
   Мистер Чевер кивнул.
   - Так вот, Тим, почему вы с таким недоверием отнеслись к моему  участию
в нашем деле? Ведь пока я ни разу не подводил вас. Или вас смутил конфуз с
Тихим Спиро? А затем досадный промах с этим репортеришкой? И вы  подумали,
что и дальше мои люди будут  действовать  так  же  небрежно?  В  случае  с
будущим зятем виноваты вы сами.
   - Я?
   - Ну конечно, Тим. Вы назвали нам только номер машины. Не прислали даже
фотографии клиента. Ребята сработали быстро и чисто. Только здесь вмешался
случай, от которого никто не избавлен. Парень в рубашке родился. Я бы взял
его  к  себе.  Такие  везучие  нам  нужны.  Скажите  мне,  Тим,  со   всей
откровенностью, вы  потеряли  веру  в  меня?  Стали  искать  более  веских
гарантий?
   - Да! Да! Черт возьми! Меня обеспокоил случай с  машиной  и  работа  на
судне, когда два ваших человека упустили репортера.  Счастье,  что  он  не
поднял шума. Иначе бы все полетело в тартарары!
   - Ну еще бы, Тим. В случае неудачи вам  не  выкарабкаться.  Благодарите
небо, что у вас есть истинный друг. Вы получите страховку и за "Глорию", и
за Джейн, если, конечно, не дай бог, что с ней случится. Все так призрачно
в этом мире, Тим.
   - Вы считаете меня чудовищем? Я плачу и не обязан...
   - Успокойтесь, Тим. Действительно, вы не обязаны посвящать меня в  ваши
семейные тайны, хотя кто более меня причастен к ним? Меня не  интересовали
ваши мотивы в случае с кончиной вашей супруги, не интересуют они и теперь.
   - К дьяволу вашу деликатность!  Я  тоже  знаю,  с  кем  имею  дело,  но
довольно! Не за этим же вы пригласили меня? - Мистер Чевер встал, лицо его
побагровело. - Что вы от меня хотите в конце  концов?  Не  покаяния  же  в
грехах! Когда-нибудь мы с вами оба отчитаемся в них перед  высшим  судьей,
если только он существует, а теперь выкладывайте, какую новую  западню  вы
мне приготовили.
   - К чему  столько  нервов?  Отбросим  намеки  и  будем  вести  разговор
начистоту. Действительно, я не зря  вспомнил  некоторые  факты.  В  выгоде
оказываетесь вы один, в то время как я, рискуя, может  быть,  больше  вас,
получаю жалкие крохи от вашего пирога...
   - Так что же вы хотите? Разве мы не обо всем договорились?
   - Я хочу более справедливо определить наши доли прибылей в  этом  деле,
или я умываю руки. Не  делайте  такую  гримасу,  Тим!  На  моем  месте  вы
поступили бы так же. Будем справедливы, дорогой мой.
   - Сколько?
   - Тридцать процентов от всех доходов от операции по "Глории".
   - Тридцать! - простонал мистер Чевер.
   - Божеская доля, Тим. - Синьор Минотти смотрел  на  Чевера  с  ласковым
участием. - Тем более, Тим, что я не возьму этих денег у вас наличными.
   - Вы хотите?..
   - Да, Тим, стать вашим компаньоном. У меня накопились  кое-какие  мысли
насчет  реорганизации  морских  перевозок  и  освоения  новых   туристских
маршрутов. Вы окупите вложенные деньги черед три-четыре  года  и  упрочите
свое положение. Жаль, что у меня  нет  взрослого  сына,  а  у  вас  второй
дочери, а то бы мы заключили с вами династический брак. И еще я должен вам
сказать, что в  случае  согласия  пересмотреть  договор  вы  дополнительно
получаете нужный вам заем...
   Мистер Чевер,  ошарашенный  предложением,  медленно  приходил  в  себя.
Минотти все тонко рассчитал. У его будущего компаньона не было выхода.
   "Или полное разорение, или возврат к  былому  могуществу.  Имея  такого
союзника, не страшен любой  спад  в  деловом  мире.  Кроме  того,  я  могу
оговорить свое участие в многочисленных предприятиях Минотти, которые  при
любой конъюнктуре не терпят убытков. У него целая индустрия увеселительных
заведений, ресторанов, игорных домов... Процветающий  банк,  универсальные
магазины, и этот дворец в мавританском стиле..."
   Мистер Чевер собрался, как хищник перед прыжком.
   - Я согласен на ваше предложение, Раф, но только при  условии  долевого
участия и в ваших основных предприятиях.
   Лицо  Рафаэля  Минотти  озарилось  мягкой  улыбкой.   Он   ждал   этого
предложения. Дела его подпольной империи тоже шли  не  так  блестяще,  как
считал мистер Чекер. Многолетняя война  с  кланом  Харриса  подорвала  его
силы. Огромные средства уходили на  содержание  функционеров,  вооружение,
подкупы полиции. Только сегодня утром таможенники Нью-Йорка накрыли партию
героина стоимостью несколько миллионов долларов, доставленную из  Гонконга
в цибиках чая. Харрис блокировал отели Минотти,  и  они  пустовали,  упала
выручка от салунов и игорных домов...
   Минотти встал и протянул гостю обе руки:
   -  Я  счастлив,  дорогой  Тим,  иметь  такого  компаньона  и   в   моих
предприятиях. Идемте закрепим наш союз  бокалом  шампанского,  кстати,  из
моих виноградников, и я провожу вас.


   Выйдя через полчаса на лестницу, мистер Чевер увидел, что на месте  его
лимузина стоит огромная черная машина, хищно  распластавшаяся  на  розовом
песке. Возле нее крутились Стась и  малый  боксерского  вида  в  жокейском
картузе. Минотти сказал, подводя гостя под руку к машине:
   - Разрешите, дорогой друг, в память об этом дне и  в  знак  закрепления
нашей  дружбы  навеки  преподнести  вам  скромный  подарок.  Как   видите,
автомобиль уникальный, на одном таком езжу я, другой теперь ваш.  Скорость
- двести миль и даже больше, если позволит дорога. Стекла и кузов не берут
даже  бронебойные  пули.  Два  замаскированных  пулемета.  Все   остальные
удобства: кондишен, радиотелефон и  прочее.  Чарли  быстро  обучит  вашего
шофера несложным премудростям управления.  Советую  также  устроить  возле
себя и Чарли.
   - Благодарю, но...
   - Никаких "но", Тим. Вспомните случай с другом  репортера:  его  "форд"
прошили обычной автоматной очередью, как пустую банку из-под  пива.  И  не
забывайте, что вам теперь придется делить со мной "любовь" Харриса. Ха-ха!
Он парень башковитый, этот Харрис. Я, Тим, позабочусь и о вашей охране.
   Они расстались почти довольные друг другом  и  особенно  собой:  каждый
считал, что остался в выигрыше и уж кое в чем обошел компаньона.
   Первые минуты в дареной  машине  мистера  Чевера  не  покидало  чувство
скованности, даже опасности, веявшей,  казалось,  и  от  пуленепробиваемых
окон, и от  всей  обстановки  салона  (отгороженного  от  кабины  водителя
прозрачной броней), задрапированного темно-красной кожей, от  позолоты  на
дверных ручках и оконных  рамах,  от  изящного  плафона  на  потолке,  под
которым скрывался пулемет. По спине судовладельца прошел озноб,  когда  он
представил себе, что ему придется стрелять в кого-то и в него также  будут
метить пулю.
   Потом его несколько  успокоили  дорогой  комфорт,  мягкое  покачивание,
стремительный бег, схожий с полетом, и все же горькая улыбка  мелькнула  в
уголках его плотно сжатых губ. В эти минуты он считал себя человеком,  чья
доверчивость  и  вера  в  людей  были  сильно  поколеблены.  Он  опять   с
болезненной завистью подумал о  дворце  в  мавританском  стиле.  Ему  живо
представилось, как он везет в этой  машине  Эву,  как  их  у  ворот  замка
встречают негры в красных ливреях. Похорошевшее от счастья лицо Эвы...  Он
стал, как шахматист в труднейшей партии, искать пути,  ведущие  к  победе,
перебирая вариант  за  вариантом,  нащупывая  слабые  стороны  противника,
стараясь предугадать его ответные ходы.
   Мелодично протрезвонил радиотелефон.
   Мистер Чевер взял трубку и услышал голос Минотти:
   - Я хочу пожелать вам, дорогой Тим, еще раз счастливого пути. До скорой
встречи!
   - До скорой, Раф. Отличная машина. Чувствуется мощь...
   - Пятьсот лошадиных сил! Берет любой подъем...
   Они несколько минут обменивались незначащими фразами,  как  два  старых
друга, для которых каждое слово полно глубокого смысла и скрытой нежности.





   - Лейтенант Лоджо, вас требует капитан!  -  раздался  испуганный  голос
из-за перегородки в вестибюле занятом административной службой "Глории".
   Лоджо, объяснявший даме в огромной соломенной шляпе туристский  маршрут
по Японии, вскочил, как  подброшенный  пружиной.  За  всю  его  службу  на
лайнере он всего раза два удостаивался такой чести. Он, пожалуй,  удивился
бы меньше, если бы такое приглашение получил от японского  императора  или
далай-ламы. Капитан был недосягаем для простого смертного.
   -  Извините,  мадам!  Я  должен  срочно  явиться  к  капитану.  Видимо,
совещание. Вами займется Хеммер. Билл Хеммер - знаток Японии и Филиппин. -
И он выскочил в коридор. Все же, пробегая мимо административной рубки,  не
утерпел  и,  приоткрыв   дверь,   просунул   туда   голову.   Увидав   его
испуганно-удивленную физиономию, мисс Бетти выронила из рук кипу рекламных
брошюр.
   - Никколо! Что случилось? - пролепетала она.
   - Бегу к капитану. Потом, Бетти, потом! - Он послал воздушный поцелуй и
захлопнул двери.
   -  Немедленно,  как  только...  -  услышал   он   отрывок   приказания,
устремляясь к лифту.
   В холле капитанской каюты слуга-китаец чистил ковер;  увидав  опрометью
влетевшего лейтенанта Лоджо, он сказал:
   - Капитана верху. На рубка. Тибе туда ходи.
   В  ходовой  рубке  находился  только  матрос-рулевой   -   широкоплечий
веснушчатый малый, он стоял за пультом управления и  рассеянно  поглядывал
то на приборы, то  на  полукружие  горизонта.  Океан  плавился  на  жарком
солнце.
   Рулевой лениво покосился на Лоджо.
   Тот же, подавленный  тишиной  и  торжественностью,  царившей  в  рубке,
прошептал:
   - Капитан! Меня вызвал капитан.
   Рулевой указал взглядом на двери, ведущие на крыло ходового мостика.
   Капитан Смит смотрел в бинокль, возле него стоял  вахтенный  штурман  -
худощавый малый лет тридцати - и так же сосредоточенно глядел вдаль. Лоджо
тихо подошел и тоже стал смотреть на океан.
   Капитан, отдавая бинокль штурману, сказал:
   - Благодарю, Джонни. Это, несомненно, японец. Танкер тысяч  на  двести.
Ах это вы, лейтенант Лоджо? Идемте ко мне.
   Капитан провел Лоджо в кабинет, сел за стол, на  котором  лежал  только
один синеватый листок с наклеенным текстом  радиограммы.  Лейтенант  Лоджо
остановился перед столом, силясь разобрать текст.
   Капитан улыбнулся, глядя на его напряженное лицо:
   - Не портите зрение, лейтенант. Я сам вам прочту. Тут по  вашей  части.
Прислали из Штатов. Некий майор Кнобель предлагает снять с борта несколько
гангстеров, которых мы с вами катаем по океанам и морям. Не без юмора этот
майор: что, теперь нам  снова  возвращаться  на  острова?  -  Он  протянул
листок.
   Компьютер сыскного отдела города  Сан-Франциско  отвечал  на  письмо  и
магнитофонную запись, посланные инспектором китайского района Гонолулу,  и
предупреждал капитана "Глории" о гангстерах на судне.
   - Вам знакомы эти ребята? - спросил капитан.
   - Да, сэр. Обоих задержала полиция при нашем участии.
   - Так их уже нет на борту?
   - Да, сэр. Остались еще два подозреваемых лица, один из них тоже указан
в телеграмме.
   - Кто?
   - Эдуардо Альварес Антиноми - карточный шулер  и  соучастник,  по  всей
видимости, покушения, о котором здесь говорится.
   - Почему же его не сняли вместе с теми?
   - Не было улик.  Убедительных  улик.  Он  занимает  каюту  люкс.  Очень
респектабелен с виду. Везет породистую собаку.
   - Зачем гангстеру собака, да еще на судне?
   - Пока, сэр, и мне не ясно. Возможно - сердечная привязанность.  Гитлер
также любил собак.
   - Гитлер?
   - Да, сэр, и тоже овчарок.
   - Скажите! Не знал. Может быть, ваш майор... Как его?
   - Майор Кнобель, сэр.
   - Может, ваш Кнобель ошибся?
   - Вероятность  мала,  но  не  исключено,  что  вы  правы.  Я  установил
наблюдение за указанными лицами.
   -  Наблюдайте,  лейтенант,  и   в   случае   необходимости   принимайте
решительные меры.
   - Есть, сэр.
   - Скажите, лейтенант, большую помощь оказывает вам Кейри?
   - Сравнительно да. У него  есть  кое-какой  опыт,  правда,  не  хватает
знаний, и недостаточно развита интуиция.  Кейри  долго  не  мог  раскусить
фальшивого патера, в то время как было ясно, что он за  священнослужитель.
Пришлось вмешаться.
   - Вам не удалось установить причин покушения?
   - Если бы "Глория" задержалась в Гонолулу хотя бы еще на сутки, то я бы
нашел способ добиться признания у арестованных.
   - Вы уверены?
   Лейтенант Лоджо скромно улыбнулся:
   - В каждой профессии, сэр, есть свои приемы, методы, секреты.
   - Отлично, лейтенант. Мне приятно было поговорить с вами.
   - Благодарю, сэр.
   - На судне не препятствуют вашей работе криминалиста?
   - Я хорошо законспирирован, сэр.
   - Прошу докладывать мне о ваших... изысканиях.
   - Есть, сэр.
   - Можете идти, лейтенант. Я учту ваши заслуги.
   - Благодарю, сэр.
   Нетерпение Бетти достигло предела, когда перед ней снова появился Лоджо
и, плюхнувшись в  кресло,  бессильно  уронил  руки,  выражая  тем  крайнюю
степень усталости, хотя его сияющее  лицо,  бегающие  по  сторонам  глазки
говорили о чрезвычайно нервном подъеме и довольстве собой.
   Бетти покорно ждала с полминуты, затем робко произнесла:
   - Что же случилось, Никколо?
   - Ах, Бетти! Если бы  ты  видела,  как  меня  принял  капитан!  Коньяк!
Сигара! Он в восторге от  моих  успехов.  Вот  читай!  -  Он  протянул  ей
радиограмму, которую умышленно забыл вернуть  капитану.  -  Это  все  наша
деятельность! Я нацелил полицию Гонолулу, но  эти  олухи  схватили  только
двоих. Мне даны чрезвычайные полномочия.  Я  могу...  если  найду  нужным,
любого схватить, обыскать, арестовать! Нет, Бетти, ты только подумай,  как
бездарно работает береговая полиция! Они не осмелились схватить  Антиноми!
Оставили самое горячее дело мне! Я должен на свой страх и риск распутывать
все нити преступления! Схватить убийц Паулины!
   Бетти пришла в себя во время этого монолога, прикинув  со  свойственной
ей сообразительностью, где лейтенант Лоджо заливает, а где говорит правду.
   - Неужто капитан встретил вас как родного брата?..
   - Пожалуй, лучше. Обещал повысить в должности, - важно напыжился Лоджо.
   - Что вам даст повышение? Вот если бы  нам  раскрыть  преступление!  Вы
ведь послали донесение о убийцах Паулины?
   - Конечно, Бетти. Только исключил Банни.
   - Того самого, что выиграл сотенную с дыркой?
   - Именно, Бетти. Если наши материалы подтвердятся, то...
   - Ах, Никколо! Как мне хочется верить в вашу удачу! Тогда  я  буду  вас
так любить, так любить...
   Тесно прижавшись друг к другу в одном  кресле,  они  стали  (в  который
раз!) обсуждать свое будущее после того, как заполучат награду  за  поимку
убийц Паулины Браун.
   - У нас с вами, Ник, будет трое ребят, - зардевшись, шепнула Бетти.
   - Сколько угодно! Я же с твоего согласия, моя радость,  открою  контору
частного сыска и буду специализироваться по раскрытию преступлений века  -
убийств, крупных хищений, утайке боссами федеральных налогов...
   - Но тогда мы так редко будем видеться!
   - Напротив, Бетти, напротив!


   Эдуардо Антиноми тяжело переживал неудачу. Никогда еще в его  блестящей
карьере  организатора  "несчастий"  не  случалось   таких   провалов.   Он
расхаживал по своей каюте, запахнувшись в голубой шелковый халат, с хорошо
выбритыми  щеками,  благоухающий  одеколоном,  его  угольно-черные  волосы
лоснились от изрядной дозы бриллиантина. Антиноми всегда тщательно  следил
за своей внешностью, стараясь походить на портрет Великого  инквизитора  -
полотно побывало в его руках еще в  молодые  годы,  когда  он  сплавлял  в
Америку предметы искусства,  так  плохо  охраняемые  в  церквах  и  музеях
Италии.
   На среднем пальце правой руки Антиноми сиял перстень с изумрудом в пять
каратов.
   Поглядывая на успокаивающие блики света  в  камне,  он  мысленно  снова
проигрывал всю операцию. С  его  стороны,  как  всегда,  были  учтены  все
мелочи, все случайности, тщательно  подготовлена  катастрофа  -  и  в  ней
гибнет не жертва, а лучший его помощник.
   Все это могло случиться только из-за головотяпства Клема.
   "Проклятый святоша, опять нагрязнил! Ни словом не обмолвился  о  собаке
негра и погубил Дика-Мадонну. Потом сам влип по маковку".
   Антиноми нисколько не беспокоила  судьба  неудачливых  сообщников,  они
могли совсем исчезнуть с лица земли,  но  прежде  обязаны  были  закончить
порученную им работу, а этого они не сделали, теперь он сам должен  искать
пути для выполнения контракта. О том, что дело можно  отложить,  он  и  не
смел  думать.  Сегодня  утром  ему  принесли  телеграмму.  Прочтя,  он   с
ожесточением скомкал ее в кармане халата.
   "Сообщи  здоровье.  Токио  прибудет  брат  Энрико.  Целую.  Мэри".  Это
значило, что если не будет выполнен контракт, то прилетит Пауль со  своими
ассистентами, а с ними шутки плохи. Они разделаются с клиентами, а  заодно
и с самим Антиноми. Он отправил ответ с уверением, "чтобы не  беспокоились
о здоровье и что он не сможет встретить брата". До прихода в Иокогаму  все
должно быть закончено.
   "Но у меня нет людей! Нет больше бомб. Из каюты Фрэнка  и  Дика-Мадонны
полиция унесла целый чемодан этих адских зарядов..."
   Лицо Эдуардо Антиноми потемнело, он действительно  стал  похож  на  тот
древний портрет Великого инквизитора, отягощенного непосильной  борьбой  с
еретиками.
   Без звонка вошел Малютка Банни в новом костюме  песочного  цвета,  лицо
его сияло от довольства  собой  и  всем  светом,  во  рту  дымила  длинная
"манила".
   -  Добрый  день,  Эдуардо!  Вижу  по  твоей  физии,   что   оплакиваешь
безвременную потерю святого отца? Не горюй.  Этот  прохвост  в  два  счета
догонит нас на самолете.
   - Ты думаешь?
   - Что здесь особенно голову ломать? Мне сказал мой  приятель  -  третий
помощник, что его схватили пьяного по подозрению в покушении на  убийство.
Но у вашего Минотти ловкие адвокаты,  живо  выцарапают  кого  хочешь.  Еще
поднимут дело против негра и его белого дружка за нанесение слуге  божьему
морального ущерба. А также возбудят процесс из-за увечья Мадонны. Видел  я
эту собаку. Не пожалел бы за нее и полтыщи долларов, с таким  сторожем  не
страшно оставлять машину.
   - Меня радуют твои слова, Банни. Все-таки жалко терять истинных друзей.
Да  ты  садись.  Выпьем  за  упокой  души  моего  парня  Фрэнка.   Вздумал
прогуляться по склону вулкана и угодил в пропасть.
   Банни уже сел без приглашения и вытянул ноги на середину салона.
   - Выпить всегда неплохо, а по такой причине просто  грешно  не  выпить.
Говоришь, несчастный случай?
   - Да, Банни.
   - Я слыхал, что его спустили туда мальчики Барреры.
   - Все-то ты знаешь, Банни. Может, ты и прав.
   - Рассчитались со старыми долгами. Лихо работают!
   - Ты, Банни, тоже едешь неспроста?
   - Я отдыхаю, Эдуардо. Впервые в жизни сел в  шикарную  лохань  и  плыву
неизвестно куда.
   - Все известно, Банни, у нас жесткое расписание. Через три дня будем  в
Японии, потом зарулим на Филиппины, после - в  Сингапур,  в  Индонезию,  в
Австралию...
   - Мне все эти дальние страны, Эдуардо, до фонаря, хоть бы их совсем  не
было. Мне интересно вот так спокойно посидеть,  ну  поглазеть  на  морскую
пустыню, а главное - зайти на берегу в неизвестный салун,  с  ненашенскими
девчонками перемигнуться. Все  это  как-то  оживляет,  Эдуардо.  Начинаешь
понимать, что и  тебя  не  обошла  судьба.  Ну  так  за  удачу!  -  Выпив,
продолжил: - Мне здорово  фартило  в  последний  год.  Выигрывал  я  и  на
скачках, и на собачьих бегах...
   - Ломанул сейф в одном из банков?
   - Не пойманный - не вор, Эдуардо. Словом, я  оказался  при  деньгах,  и
пришла мне мысль  бросить  все  и  зажить  по-людски.  Решил  я,  Эдуардо,
выкупить отцовскую ферму. Больше двухсот лет владел этой  фермой,  землей,
конечно, скотом всяким,  наш  род.  Думаю  -  выкуплю,  отстрою.  Приехал.
Посмотрел. Послушал, как шуршит на ветру кукуруза. И  так  у  меня  заныло
сердце! Веришь ли, Эдуардо, слеза навернулась. Вспомнил мать и  отца.  Как
бегал на танцульки за восемь миль и к рассвету возвращался  домой.  Только
родных уже никого не осталось. Младшая сестра Кэт  умерла  прошлой  зимой.
Понял я, что  не  смогу  жить  один  среди  могил,  среди  воспоминаний...
Вернулся с тоской за пазухой во Фриско, и  первое,  что  мне  бросилось  в
глаза, - реклама - приглашение прокатиться вокруг  шарика  на  этой  самой
посудине. И вот  еду.  Не  раскаиваюсь.  О  тебе  не  спрашиваю,  Эдуардо.
Плесни-ка еще... Достаточно... Ты, как всегда, на работе?
   - Приходится, Банни. Надо отрабатывать свой хлеб.
   - Хлеб твой, Эдуардо, больно пакостный. Отдохнул бы. А лучше бы  совсем
завязал. Сколько можно? Денег у  тебя  навалом.  Отдохни,  Эдуардо.  Давай
выпьем за будущую голубую жизнь.
   Малютка Банни выпил до дна, Эдуардо чуть пригубил, что не  укрылось  от
проницательного гостя.
   "Что-то ему от меня надо", - подумал Малютка Банни и продолжал:
   - Главное, чтобы никаких забот не осталось. Никто в тебя не стреляет, и
ты ни в кого не должен стрелять, потому начинаешь ценить и  свою  и  чужую
жизнь, Эдуардо.
   - Слякотня, Банни. Пустая философия. Все люди  -  потенциальные  мишени
для стрельбы.
   - Плохо, Эдуардо, так  думать.  С  такими  мыслями  и  сам  становишься
мишенью. Вот так рассуждал твой Фрэнк  и  сам  загремел  с  вулкана.  Нет,
Эдуардо, выкинь из головы, что только тебе все дозволено. У всех на  земле
равные шансы. Так что забрось все, кроме карт. Здесь ты -  факир.  Как  ты
ловко передергиваешь, не то что святой  отец!  -  Он  захохотал,  вспомнив
последнюю игру с Клемом.
   Антиноми ответил вкрадчивым тоном:
   - В чем-то ты прав, Банни. Всякому хочется пожить без  тревог,  в  свое
удовольствие. Только не получается...
   - Нынче у тебя контракт на переселение в другой мир негра с  собакой  и
его приятелей?
   - От кого ты узнал?
   - Слепым надо быть, чтобы не догадаться. Пройдоха Клем все время  возле
них вился. Прямо духовный отец. А он у тебя вроде ангела смерти.
   - Грязно работал, оставлял следы?
   - Ну не скажи. Может, где-то переигрывал, а так, на доверчивый глаз, не
отличишь от монаха. Ну, потом и по  тебе  можно  определить,  на  кого  вы
нацелены. Я давно сообразил.
   - Ты пей, Банни, дружище.
   - Повременю. Выкладывай, Эдуардо! Ты что, и меня хочешь втянуть в  свои
пакостные дела?
   - Зато денежные, Банни. Теперь я остался  один,  сам  понимаешь,  нужен
ассистент. Сработать надо чисто - никаких следов  не  должно  остаться,  и
говорю тебе как другу, что есть у меня средство: легкий щелчок - и кранты.
   - Ампуломет?
   - Как приятно иметь дело с умным и догадливым человеком! Он,  Банни.  Я
сам ни разу не пользовался, но отзывы имею прекрасные. Значит, по рукам?
   Малютка Банни покачал головой:
   - Оставь ты это дело, Эдуардо. Откажись. Я пригляделся ко всем четырем.
Понравились мне они: и длинный парень, и две ладные  девчонки,  и  негр  с
собакой. Как она ловко оттяпала руку твоему  Мадонне!  Читал  в  газете  и
снимок видел. Отличный пес!
   - Собаку возьмешь как трофей.
   - Не сговоримся, Эдуардо.
   - Вот что, Банни, плачу по пять тысяч с головы!
   - Да подавись ты ими!
   - Отдаю кольцо. Стоит десять тысяч! -  прохрипел  Антиноми.  Он  считал
унизительным  для  себя  упрашивать  такого   второразрядного   гангстера,
заискивать перед ним. -  Соглашайся,  или...  -  В  голосе  его  слышалась
угроза. - Ну?
   - Эх, Эдуардо! - Малютка Банни застенчиво улыбнулся.  -  Пойми,  что  я
отдыхаю первый раз в жизни.
   - Смотри, чтобы не последний. Знаешь, как здесь хоронят?
   - На судне?
   - Да, на судне. Сунут в мешок, чугунный колосник к ногам - и за борт.
   - Похороны не хуже других, Эдуардо. Только помни, что не  я  один  могу
загреметь на дно с колосником.
   - Семь тысяч! - рявкнул Антиноми. - Всего двадцать восемь! Согласен?
   Малютка Банни устало махнул рукой, подвинув при  этом  кобуру  в  более
удобное положение и следя за нервными руками Антиноми.
   - Ты что, разучился понимать по-английски, Эдуардо? Пойми, что все твое
предприятие не по мне. Ты не обижайся. Завязал я. Не моя это работа.
   Выходил Малютка Банни из каюты спиной к двери, расстегнув пиджак, чтобы
легче было выхватить пистолет.
   Антиноми поборол бушевавшую в нем ярость,  сообразив,  что  неудавшийся
союзник может легко превратиться во врага.
   - Банни! Забудем об этом разговоре. Понял?
   - Как уж тут не понять, Эдуардо, - усмехнулся тот.
   Антиноми повернул ключ в дверном замке. Вытащил из шкафа узкий  кожаный
чемодан черного цвета, раскрыл его. Сверху, в сувенирной  коробке  во  всю
длину и ширину чемодана,  были  уложены  яркие  галстуки,  стопки  носовых
платков, сорочки. Вытащил коробку со всем содержимым, открыл ключом второе
дно. На красном бархате в гнездах рядком лежали  три  пистолета  вороненой
стали и несколько обойм с ампулами. Дизайнер  придал  инструментам  смерти
изящные формы антикварных безделушек.


   Все четверо действующих лиц противной стороны собрались в каюте мистера
Гордона. Мисс Брук и Кинг прилегли на  ковре,  молодожены  остановились  у
поднятого окна, профессор удобно расположился в кресле.
   Мисс Брук спросила с иронической улыбкой:
   - Вы считаете, Стэн, что наши дела идут прекрасно?
   - Непременно, Лиз! Пока мы все живы, здоровы,  избавились  от  довольно
серьезной опасности и с надеждой глядим  в  будущее.  Словом,  второй  акт
нашей пьесы закончился, как говорят, под бурные аплодисменты зрителей.  Но
это я иносказательно. Поставьте все это в  кино,  и  публика  с  восторгом
встретила бы крах поползновений мафии.
   - Если бы не Кинг... - Мисс Брук ласково погладила бульдога.
   - В лице Кинга мы стали свидетелями явления, которое  принято  называть
перстом судьбы, волей всевышнего, хотя если  внимательно  проследить  цепь
событий, то вырисовывается явный просчет наших врагов.
   - Заметен и наш просчет, - сказал Томас Кейри. - Нельзя  было  в  такой
ситуации брать машину напрокат.
   - Совершенно верно, Том. Мы это  учли  и  на  следующий  день  вызывали
такси. Таким ходом мы избавлялись от роковых случайностей.
   - Стэн! - сказала Джейн. - Неужели нас и теперь не оставят в покое?
   Мистер Гордон вздохнул и развел руками:
   - Могут, Джейн. Но сейчас мы  лучше  осведомлены,  а  следовательно,  и
вооружены. Мы знаем, кого и почему нам надо опасаться.
   Джейн сказала с несвойственной ей решительностью:
   - Тогда надо не ждать, когда они, учтя свои промахи, наконец покончат с
нами!
   - Теперь это почти исключено, Джейн. Мы найдем способ обезвредить новые
козни. На это время ни вам, ни Лиз не следует  выходить  из  каюты.  Прошу
вас. Предоставьте нам с Томом большую свободу действий. Только  помните  -
дверь держать  на  замке  и  никому  не  открывать.  О  своем  приходе  мы
предварительно будем сообщать по телефону.  Затем  звонить  в  двери:  три
коротких и один длинный сигнал.
   Джейн кивнула:
   - Мы будем делать все, как вы скажете.
   А мисс Брук улыбнулась:
   - "Раз надо, так надо", - сказал петух, подставляя повару шею.
   - Зачем такие мрачные шутки, Лиз? - сказал Томас Кейри. -  Я  думаю,  в
заключении вы пробудете не более суток.
   - Хоть сколько! - сказала Джейн. - Лишь бы все кончилось  благополучно.
- Она спросила профессора: - Стэн, вы отчего так помрачнели? Считаете, что
дело слишком серьезно? Хотите, я поговорю с капитаном? В конце  концов  он
обязан оградить нас от бандитов!
   - Я только что виделся с  капитаном,  -  сказал  мистер  Гордон.  -  Он
запросил разрешение на арест  Антиноми  и  обещал  снять  его  с  судна  в
Иокогаме. Но мы должны  раньше  развязать  себе  руки.  Антиноми,  лжеотец
Патрик и другие - только первый эшелон наших врагов. За  ними  стоят,  как
выражаются  военные,  главные  силы.  В  борьбе  с  ними  мы  будем  также
одиноки...
   - А лейтенант Лоджо? А капитан Смит?! - воскликнула мисс Брук.
   - Лейтенант Лоджо пока еще не знает наших целей. Он уверен, что  Том  -
агент ФБР или Интерпола, разыскивает убийц Паулины Браун.  Не  будем  пока
его разубеждать. Что касается капитана, то он все еще относится  ко  всему
происходящему  с  изрядной  долей  скептицизма:   его   в   каждом   рейсе
предупреждали о готовящихся покушениях на судно. Он думает, что и на  этот
раз "Глория" вернется в Сан-Франциско.


   Эдуардо Антиноми наконец принял решение. И, как всегда в таких случаях,
обрел душевное  спокойствие  и  уверенность  в  себе.  Одеваясь,  он  стал
напевать мягким баритоном неаполитанскую песенку:  "Красавиц  много,  а  я
один". Кобуру с тяжелым кольтом - всегдашним своим спутником - он надевать
не стал, а сунул в  оба  задних  кармана  брюк  по  ампульному  пистолету;
почувствовав приятную их тяжесть, улыбнулся, подумав, что надо было  сразу
пустить  в  ход  эту  новинку,  да   заказчику   обязательно   понадобился
"несчастный случай".
   В инструкции к ампульным пистолетам говорилось,  что  смерть  наступает
через три минуты со всеми явными симптомами инфаркта миокарда.
   - "Нет, нет, не  соблазнят  меня  твои  глаза..."  -  пропел  Антиноми,
направляясь к дверям. Гангстер шел по коридору,  галантно  уступая  дорогу
дамам, улыбаясь. Он направлялся  в  собачий  "люкс"  испытывать  ампульный
пистолет. Стрелял он с "легким щелкающим звуком", говорилось в инструкции.
Выбрав удобную минуту, Антиноми решил разделаться  с  Кингом,  заставившим
его пережить столько тяжелых часов.
   "Пойдешь в рай впереди хозяина, покажешь ему туда дорогу", - подумал он
и нашел эту мысль очень остроумной.
   На собачьей площадке никого не было. Большинство  клеток  пустовало.  В
заточении сидели только сенбернар по кличке Тот и Сигма.
   Из небольшой каюты вышел заспанный Гарри Уилхем.
   - Приветствую вас, милорд, - сказал он, зевая. - Что-то с  вашей  сукой
делается. Сегодня вдруг перед утром  завыла  и  этого  оболтуса  заставила
подпевать в дуэте. Славно получалось. Не слышали?
   - Где остальные собаки, где этот... бульдог?
   - Хозяева разобрали по каютам, милорд. Только ваша да этот  Тот  радуют
меня своим присутствием. Никак и  вы  хотите  взять  свою?  Хорошее  дело.
Прихватили бы еще Тота.
   - Живо - поводок!
   Когда Гарри Уилхем вышел с поводком из гардеробной  -  так  он  называл
свою каюту - и открыл клетку Сигмы, та со слабым визгом упала  на  палубу.
От взора матроса не укрылось, что Антиноми что-то быстро спрятал в  задний
карман брюк.
   - Что с ней? Ты ее  отравил?  -  холодно,  без  тени  волнения  спросил
Антиноми.
   - Была здорова. Сами видели. - Гарри Уилхем покосился на задний  карман
брюк Антиноми и опустился на корточки возле головы овчарки. - Так и  есть,
отрава. Пена изо рта. Кто бы это мог? - Гарри Уилхем встал и уставился  на
Антиноми.
   Гангстер, улыбаясь, вытащил бумажник:
   - Возьми, на ее похороны. Наверное, от жары, а может быть... Я ни в чем
тебя не обвиняю. Спиши суку за борт - и дело с концом. Понял?
   - Как не понять! Все предельно ясно, как сказал мой друг  Сэнди  Диббс,
застав свою жену с приятелем.
   - Твой друг был догадлив.
   - О да, милорд, что не помешало ему свалиться  за  борт  в  Бенгальском
заливе, где в ту пору резвились акулы.
   - Судьба!
   - Скорее - скользкая палуба, милорд.
   - Спрячь эту падаль!
   - Сейчас, милорд, не то заглянет одна из старух с болонкой и  брякнется
в обморок. Подумает, что появилась  собачья  чума.  Начнется  ветеринарная
экспертиза и прочая канитель.
   - На еще пять долларов! Скорее в мешок - и чтоб ни гугу!
   - Понятно, милорд.  Мы  похороним  ее,  как  отставного  адмирала,  без
особого шума.
   - Не люблю, когда  слишком  много  болтают.  -  Антиноми  прожег  Гарри
Уилхема взглядом, решив убрать матроса сразу после тех четырех.  Он  любил
работать чисто, не оставляя следов.


   Лейтенант Лоджо, покосившись на Бетти и  Малютку  Банни,  набрал  номер
телефона:
   - Профессор? Вы один? Вот и прекрасно!  Прошу  вас  вместе  с  мистером
Кейри немедленно зайти ко мне  в  административную  рубку.  Да,  четвертая
палуба слева, если идти к корме, каюта 540. Жду, Не медлите, это  в  ваших
интересах!
   Малютка Банни застенчиво улыбнулся, сидя в узком для него кресле.
   - Правильно, лейтенант. Надо действовать. Ампуломет - дело  нешуточное.
Он может уложить всех нас в десять секунд. Надо взять Эдуардо тихо,  чтобы
слух о наших действиях не разошелся к вечеру  по  всему  судну.  Простите,
мэм, но раз о чем-то знает хоть одна  женщина,  надо  ожидать,  что  очень
скоро секрет будет знать вся Америка.
   Бетти возмущенно  приподняла  плечи,  бросила  уничтожающий  взгляд  на
Малютку Банни и вопросительно посмотрела на лейтенанта Лоджо. Тот сказал:
   - Банни, вы совсем не знаете мисс Бетти.
   - Конечно, Ник. Я на всякий случай. В нашем деле, мэм, нельзя допустить
промашки. Так что не сердитесь. Я как только посмотрел  на  собаку,  нашел
пятнышко крови у нее на груди, то понял, в чем тут дело. Я и раньше  видел
последствия этой штуки. Новинка, мэм. Можно  спокойно  кокнуть  соседа  за
обеденным столом под звон упавшего ножа. Эдуардо, конечно, выберет  другое
место.
   - Какое? - еле слышно спросила Бетти.
   - Пока трудно сказать. Думаю, что, если мы будем сидеть здесь  развесив
уши, он спрячется вон за той портьерой...
   Бетти вскрикнула, метнулась к  лейтенанту  Лоджо,  с  ужасом  глядя  на
портьеру.
   Малютка Банни засмеялся:
   - Ну, ну, мэм! Если бы он забрался туда, то мы  бы  уже  не  сидели,  а
лежали рядком на палубе.
   Бетти вырвалась из объятий лейтенанта Лоджо.
   - Банни! А я-то тут при чем? Неужели он хочет убить и меня?
   - Не знаю, мэм. Думаю, ваша очередь  не  первая.  Ему  неймется  убрать
вначале дочку хозяина с ее мужем и дружками. Ну, потом меня. Есть  у  него
зуб и на Ника. Так что вы - последняя в его списке. Только  не  пугайтесь,
мэм. Мы весь этот список перечеркнем, а на обороте напишем  его  имя.  Так
что будьте в хорошем настроении и не высовывайте носа из каюты.
   - Ой, Ник! Банни! Теперь я припоминаю, где я видела его.
   - Ну, ну, мэм, шевелите мозгами!
   - Бетти! - театрально воскликнул лейтенант Лоджо. - И ты молчала!
   - Не придала  значения,  Ник.  Только  теперь  поняла,  почему  он  так
посмотрел нам вслед. Боже! Какой у него ужасный взгляд!
   - Плохой знак, мэм. Так что сидите дома.
   - Банни!
   - Слушаю, мэм.
   - У вас нет такого пистолета, как у него?
   - В том-то и дело, что нету, мэм.





   Петрас высоко поднял леску с серебряным якорьком из строенных крючков и
стал  опускать  ее  за  борт.  Ему  помогал  Алексей  Горшков,  разматывая
капроновую нить с проволочной катушки. Глядя на их  сосредоточенные  лица,
старшина Асхатов сказал:
   - На такой леске, помнишь, Петрас, мы палтуса вытащили, только тогда на
крючке была нажива. Сколько хочешь было у нас наживы, а здесь  надежда  на
чистое счастье. Надо, чтобы попался косяк рыбы.  Ну,  ну,  молчу,  ребята.
Давайте багрите, чем черт не шутит. Только бы  акула  не  схватила.  Тогда
леска полетит. На акулу надо линь, тот что от такелажа остался, с поводком
из стального тросика. - Он любовно посмотрел на мачту и парус, лежащий  на
палубе, потом, прищурясь, перевел взгляд на небо. Там плыли  густые  серые
тучи. На западе алела полоска чистого неба. Асхатов сказал: - Ночью  будет
ветер. Засвежеет. Только нам теперь это не страшно. Лишь бы  не  шторм.  И
шторм после всего - пустяк. Да шторма не будет. Так, обыкновенное волнение
баллов на пять.
   Сказав это,  старшина  подумал,  не  спуская  глаз  с  Петраса:  "Вдруг
чего-нибудь подцепят ребята? Хотя  вряд  ли.  Какая  может  быть  рыба  за
столько миль от берега! Но пусть ловят. Надежда - великая  вещь,  и  делом
заняты".
   Катер сильно покачивало, круг горизонта то расширялся, то суживался. На
юге зачернело что-то вроде дыма.  Попристальнее  вглядевшись,  старшина  с
огорчением удостоверился, что это облако. Нет, в океане больше  никого  не
было, кроме КР-16 да волн, чуть-чуть припудренных изморозью пены.
   Петрас через каждые десять - пятнадцать метров задерживал спуск  снасти
и минуту-другую то опускал, то поднимал ее на  метр.  Сам  он  никогда  не
ловил рыбу таким способом, только слышал, что так ловят в Атлантике.
   Наконец на глубине около ста метров Петрас едва не выпустил леску:  так
сильно рвануло ее у него из рук.
   - Есть! - закричал Горшков и поспешил на помощь Авижусу. Минут пять они
вдвоем тянули леску, несколько раз им казалось, что рыба сорвалась, но это
она,  стараясь  освободиться  от   крючка,   рывком   поднималась   вверх.
Почувствовав в руках трепещущую  тяжесть,  Петрас,  обжигая  леской  руки,
тянул и тянул неведомую добычу.
   Горшков и старшина  безмолвно  следили  за  каждым  движением  Петраса.
Горшков  наматывал  леску  на  катушку,  старшина  стоял  посреди  палубы,
упершись руками в  колени,  у  него  перехватывало  дыхание,  когда  леска
ослабевала.
   - Сачок бы, - прошептал Петрас.
   Старшина бросился на  корму  и  принес  обруч  с  брезентовым  конусом,
служивший плавучим якорем. Петрас помотал головой:
   - В нем дыра. Придется так...
   На крючок боком подцепилась метровая треска,  в  прозрачной  воде  было
видно, как она, беспомощно обвиснув, приближается  к  поверхности.  Петрас
плавным движением руки выхватил рыбу из воды и опустил  на  палубу.  Здесь
она сорвалась с крючка, запрыгала по палубе. Алексей Горшков  грудью  упал
на нее и лежал, блаженно улыбаясь.
   - Теперь не уйдешь. Все!  -  крикнул  он,  глядя  на  товарищей.  -  Да
возьмите же ее, она выскальзывает!
   Старшина схватил треску под жабры и высоко поднял:
   - Килограммов пять с гаком! Теперь мы живем, - сказал он. -  Теперь  мы
можем хоть два раза Тихий переплыть. Закидывай еще раз на удачу, Петрас.
   Моторист вытащил подряд, одну за другой, еще  две  трески,  зато  потом
больше не поймал ни одной.
   - Прошел косяк, - сказал Петрас Алексею Горшкову. - Наверное, мы  самый
его конец захватили. Теперь еще ночью порыбачим.
   Они прислушались, потянули носами: с камбуза  доносилось  потрескивание
жира на сковороде. Катер окутал аромат тресковой  печенки,  которую  жарил
Асхатов.
   К немалому огорчению Алексея Горшкова, старшина на обед выдал всего  по
небольшой порции этого аппетитного блюда и только по одному куску  вареной
трески.
   - Нельзя много сразу. Вот привыкнем, тогда можно будет есть от пуза,  -
сказал старшина. - Теперь, друзья мои, мы на коне. Планктон вещь неплохая,
да все не то. И не всегда он есть, хоть и пишут, что им покрыт весь океан.
Вот сегодня мы вынули из сачка граммов сто,  не  больше.  Спасибо,  треска
выручила. Благодатная рыба, а  печенка  прямо  королевский  харч!  Нам  бы
напасть еще на косячок и вытащить десятка два тресковин...
   Рыбу разрезали на тонкие длинные ломти, присыпали остатками соли, чудом
уцелевшей в банке из-под карамели, и повесили сушить на стенках рубки.
   К закату солнца ветер почти совсем стих. Пришла редкая за все  плавание
тихая ночь. На промытом дождями  небе  ярко  горели  звезды.  Океан  слабо
светился.
   После  ужина  Петрас  снова  закинул  свою  снасть  и  на  этот  раз  с
пятидесятиметровой глубины вытащил небольшую, отливающую серебром рыбу.
   - Да это  же  горбуша!  -  воскликнул  старшина.  -  Вот  где  она  жир
нагуливает! Закидывай еще, Петрас, пока не ушла.
   Петрас стал ловить рыбину за рыбиной. Около двенадцати  часов  ночи  он
спросил усталым голосом:
   - Может быть, хватит на сегодня?
   Старшина Асхатов и Алексей Горшков на  палубе  чистили  рыбу.  Горшков,
азартно работая ножом, сказал:
   - Ну что ты выдумал? Лови, пока ловится. Давай я потаскаю.
   Но старшина остановил его:
   - Петрас прав. Довольно пока. У нас теперь еды месяца на два  запасено.
Только бы не испортилась.
   - Не испортится, - заверил Петрас, - если не будет сильных дождей. Хотя
в дождь уберем в кубрик, в рубку или в трюм. Нет, не дадим испортиться!
   - Теперь мы живем! - воскликнул Горшков и  предложил  закусить  на  сон
грядущий: его вахта начиналась с шести часов, до этого времени  стоять  за
рулем должны были старшина и Петрас.
   Насытившись, Горшков пошел спать в кубрик. Давно он не спал  на  койке,
укрывшись полушубком. Постель  днем  сохла  на  палубе,  от  овчины  пахло
солнцем, подушка источала уютное тепло. Когда Горшков пробирался по узкому
борту в кубрик, у него слипались глаза, стоило же ему лечь на  эту  мягкую
благодать, как сон неожиданно пропал. Он стал размышлять о конце плавания:
   "Теперь все изменилось. После сегодняшнего улова можно смело идти через
океан. Но все-таки куда нас прибьет  ветром?  Хорошо,  если  где-нибудь  в
Полинезии или на Филиппинах. Пожить бы с месячишко на  коралловом  атолле,
поваляться на розовом песке. Я где-то читал, что там водится розовый песок
- из перетертых прибоем раковин и кораллов. Пить кокосовый  сок.  Добывать
жемчужные раковины. Найти в них настоящий жемчуг и подарить Варе. Как  она
обрадуется! Никогда она не пойдет замуж за тощего механика!  Она  сказала,
что будет ждать меня". Милый образ Вари возникал у него перед глазами,  но
как-то смутно: это была и Варя и не Варя, он  не  мог  ясно  различить  ее
глаза, ямочки на щеках, веснушки на  переносице.  Варя  страдала  от  этих
веснушек, а ему они жутко нравились. Ни у  одной  девушки  не  было  таких
прелестных веснушек - как на воробьиных яичках. Так с мыслями о Варе он  и
заснул.
   С полночи до двух часов  вахту  нес  Асхатов.  Ветер  легкими  порывами
надувал парус, еле двигая КР-16. Все же этого хода было достаточно,  чтобы
управлять катером, не давать ему поворачиваться лагом к волне;  усталость,
сытный ужин клонили  ко  сну.  Не  было  сил  удержать  отяжелевшие  веки.
Старшина боролся со сном всеми силами и всеми  известными  ему  способами:
окатил голову забортной  водой,  открыл  настежь  двери  рубки,  отодвинул
ветровое стекло, устроив живительный сквозняк, и, главное,  думал:  "Спать
нельзя!  Нельзя  спать!  Налетит  шквал,  сорвет  парус,  мачту,  закрутит
беспомощный катер". Нет, он не мог даже задремать. Потому старался  думать
о чем-нибудь хорошем, приятном. Но приятные мысли еще  больше  расслабляли
волю, клонили в сон, и он стал громко напевать "Дунайские волны".  Помогла
развеять сон и погода: ветер усилился, пошла крупная волна,  катер  высоко
взлетал и падал, ударяясь днищем о волну, вода сердито пенилась у  бортов,
брызги летели в отодвинутое ветровое стекло  -  пришлось  раму  задвинуть.
Посвежевшая погода вызывала беспокойство, и сон оставил  старшину.  Вместо
положенных двух часов он простоял за штурвалом три часа,  потом,  разбудив
Петраса, еще долго разговаривал с ним, делясь своими планами на будущее.
   - Я живу по графику, - говорил Асхатов, - давно уже составил себе такой
жизненный график и стараюсь его выполнять...
   Петрас внимательно слушал, ему нравился этот  спокойный,  обстоятельный
человек.
   - ...Наверное, это у  меня  семейное  свойство.  Все  в  нашем  роду  к
чему-нибудь стремились. Прадед пешком  пришел  из  Казанской  губернии  на
Дальний Восток, тут и обосновался, и всю  родню  выписал,  только  те  уже
морем ехали, из Одессы, чуть не  вокруг  света.  Был  прадед  охотником  и
старателем, нашел не  одно  месторождение  золота.  Потом,  под  старость,
переехал на Сучан, обзавелся пасекой, пчел разводил.
   - Богатый, видать, был человек? - спросил Петрас.
   - Какое там! Золото купцы к рукам прибрали. Да он, говорят, и не  жалел
об этом. Очень ему нравилось с пчелами возиться. А вот  дед  был  моряком.
Служил  в  военно-морском  флоте,  участвовал  в  Цусимском  сражении   на
броненосце "Суворов" - флагмане русской эскадры.  В  море  деда  тянуло  с
малых  лет,  он  и  после  службы  остался  на  море,  плавал   на   судах
"добровольного флота" боцманом; хозяйство  вела  бабушка,  тоже  серьезная
женщина, о ней можно целую  книгу  написать:  как  она  со  своими  детьми
корчевала тайгу, пахала, сеяла, зимой охотилась.  Раньше  в  наших  местах
была хорошая охота. Мой отец в бабушку -  тоже  целеустремленный  человек.
Рано пошел работать, семье помогал, но мысль об ученье не  бросил.  Учился
заочно. Сейчас агрономом работает, и хобби у него - тоже пчелы. Я, Петрас,
когда отплаваю свое, огляжу землю со всех сторон,  тоже  вернусь  домой  и
займусь "медовым хозяйством", буду рассказывать  внукам  о  своей  морской
жизни и вот о нашем дрейфе... Что-то волна загорбатилась. Ветер  крепчает.
Не взять ли нам рифа?
   - Не надо пока. Идем хорошо.  Катер  совсем  почти  не  берет  воды  на
палубу.
   - Наш катер свое дело  знает.  -  Старшина  долго  скручивал  папиросу,
прикурил от зажигалки,  затянувшись,  спросил:  -  Значит,  ты  завязал  с
куревом?
   - Давно бросить собирался. Курить больше не буду.
   - Ну и молодец. Я вот, по правде говоря, добровольно не смогу. Кончится
- тогда волей-неволей придется. Проживем и без табака, Петрас. -  Старшина
плохо скрывал свою радость, что теперь  ему  одному  достанется  последняя
пачка  махорки  и  десяток  сигарет.  Он  с  благодарностью  посмотрел  на
моториста. - Ну а у тебя какая программа в жизни?
   - Да ничего особенного: отслужу, приеду домой, женюсь и буду как  отец.
Колхоз у нас богатый: и земли много, и рыбу промышляем. Дом построю.
   - Тоже мне - ничего особенного! Самый  четкий  график  жизни.  В  конце
концов станешь председателем колхоза, знатным человеком.
   - Жизнь большая. Все может быть. В чем я только уверен, так это в  том,
что жить буду как надо...
   - Вот это правильно ты сказал: как надо!  Ведь  каждый  человек  должен
жить по совести. Если бы все жили как надо, то весь свет другим  бы  стал,
все бы преобразилось. Тогда, может быть, плыли бы мы сейчас не на КР-16, а
на  океанской  яхте  с  оранжевыми  парусами  из  капрона.  -  Старшина  с
сожалением глянул на потухший окурок, однако не стал  его  выбрасывать,  а
развернул и вытряс из него несколько несгоревших крупинок табака в  кисет.
Спросил: - Как там наш улов? Не сорвет ветром?
   - Не думаю. Алексей прибивал горбушу к рубке. Нет, ветер ее не  сорвет.
Он уже стихает.
   - Все-таки пойду гляну.
   Петрас ничего на это не ответил: будь он и сам на месте Асхатова,  тоже
все бы осмотрел, проверил. Мало ли что может случиться.  Рыбы  они  больше
могут и не встретить. Им и без того  необыкновенно  повезло.  Так  в  море
везет  не  часто.  Когда  Петрас  мастерил  якорек  из  крючков  и   видел
недоверчивые взгляды товарищей, то и сам начинал сомневаться в возможности
удачи. Надо было, чтобы там, где-то в глубине, появился косяк рыбы  именно
под их катером.
   Старшина, держась за поручни, обошел рубку.  Качка  не  стихала.  КР-16
кренило из стороны в сторону, поднимало вверх, бросало вниз.  Но  во  всем
этом старшина чувствовал не хаотические, судорожные рывки,  как  во  время
ледяного урагана или после, когда во время штормов рвался плавучий  якорь,
- сейчас угадывался слаженный ритм, которому подчинялись и море и катер.
   Небосвод косо падал в океан. Петрас  подумал,  что  звезды,  купаясь  в
волнах, становятся все чище и  лучистее.  Его  мысли  вернулись  к  рыбной
ловле, и он вновь пережил радость  необыкновенной  удачи.  Затем  он  стал
думать о возвращении домой. Представил себе удивление отца  и  деда  после
его рассказа о глубинном лове, как они  переглянутся  друг  с  другом,  но
хвалить его не станут, чтобы не сглазить. Потом он обойдет  своих  друзей,
вместе они пойдут в клуб на танцы...





   Лейтенант Лоджо и Малютка Банни присели на  диван  в  вестибюле  шестой
палубы.
   - Обзор прекраснейший, - сказал лейтенант. - Каюта 481. Он  только  что
туда вошел. - Лоджо нервно потер руки.
   - Это ты, Ник, точно подметил. Сейчас  к  ужину  переоденется,  деньжат
прихватит для игры и выйдет.
   - Я возьму его на себя. Ты  же  действуй!  Выгреби  весь  его  арсенал.
Ничего не бойся, я за все отвечаю.
   - Да, уж если выйдет скандал, тогда выручай...
   -  Постарайся  все  обделать  без  шума  и   побыстрее,   словом,   как
договорились. Я бы и сам, да мое положение и приказ капитана повременить с
обыском  меня  связывают.  А  то  бы...  Должен  сказать  тебе,  что   мне
приходилось и не с такими встречаться.
   - Встречаться одно, вот как прощаться? Надо смекнуть в один миг,  а  не
то кончатся встречи и прощанья.
   - Да, Банни, он крепкий орешек. Но ты помни, что я тебе обещал.
   Банни хлопнул лейтенанта Лоджо по спине:
   - Веселый ты парень, Ник. С тобой не соскучишься, и умен чертовски.  Ты
вот скажи мне: почему Антиноми ввязался в мокрую аферу? Такой специалист -
и так рискует?
   - Специалист? Он что, инженер или ученый? - усмехнулся Лоджо.
   - Бери выше. Сколько получает твой инженер или ученый?
   - Смотря кто. Некоторые зарабатывают и двести, и даже  триста  тысяч  в
год.
   - Ну так это единицы, и в год. А он в один вечер может сто косых взять.
Карты в его руках как послушные дети.
   - Верно, он же шулер!
   - Экстра-класса! Ни разу не попался.  Я  прежде  знал  его  только  как
игрока, а здесь он маклером стал. Говорит, что каждый человек - мишень для
стрельбы. Это как-то мне сразу не понравилось, Ник. Должно быть, его шибко
приперло, коль обратился ко мне, едва зная, решил деньгами купить. Не  все
продается и покупается. Неужели, Ник, я похож на негодяя?
   Лейтенант Лоджо уставился на него, сведя  глазки  к  переносью,  словно
впервые увидел, помотал головой:
   - Нет, Банни, в твоих чертах есть что-то благородное.
   - Не врешь?
   - Клянусь, Банни. У тебя на редкость располагающая внешность.
   Малютка Банни ощупал зардевшиеся вдруг щеки, самодовольно сказал:
   - Наверное, правда. Я никаких явных пакостей не  делал,  ну  чтобы  так
прямо. На скачках приходится комбинировать, так  это  же  бизнес.  Кто  не
зарабатывает? Ну еще кое в чем (на ум Банни пришел ограбленный банк),  так
ведь если не ты кого надуешь, так тебя  проведут.  Нет,  Ник,  жизнь  моя,
пожалуй, не совсем подлая. А ты знаешь, я рад,  что  встретился  с  твоими
друзьями  и  с  тобой,  конечно.  Мне  особенно  приглянулась  мисс  Брук.
Согласись она, я бы женился на ней вот хоть сейчас. Это я тебе откровенно,
как другу...
   - Из каюты 481 вышел Антиноми, - вдруг насторожился Лоджо.
   - Вижу, Ник. Двигает к ресторану. Давай и мы за ним!
   - Он тебя не видел? - обеспокоенно спросил лейтенант.
   - А хотя бы и видел. Он же не идиот, чтобы пришить меня здесь, на  виду
у публики, да еще когда ты рядом.
   - Да, ты прав, Банни. На людях он не посмеет.
   - Что я и говорю, Ник. Давай иди помаленьку. Глаз с  него  не  спускай.
Сейчас все потянулись на ужин, так что в толпе он тебя не сразу засечет.
   - Пусть примечает. Я должностное лицо.
   - Вот, вот, Ник. Нам на руку твоя должность... Он хочет разнюхать,  где
наши.
   - Они ужинают сегодня в каюте Джейн.
   - Точно, Ник.  Он  увидит,  что  их  нету,  и  станет  решать,  что  же
предпринять.  Может,  вернется  или  будет   дожидаться   ночи   -   часов
трех-четырех. Первым он попробует кокнуть где-нибудь в коридоре негра.
   - Откуда у тебя такие сведения?
   - Ты сам подумай, кто полезет в каюту дока после случая с Мадонной?
   - Ах да, я разрешил ему оставлять собаку на ночь в каюте.
   - Док у наших за главного. А вожака всегда убирают первым.
   - Ишь ты! - Лейтенант Лоджо с любопытством посмотрел на собеседника.
   - Теперь это у Антиноми не выйдет, Ник, если  ты  не  спустишь  с  него
глаз. Иди, Ник!
   - Иду! Только и ты не забывай об осторожности! -  В  голосе  лейтенанта
Лоджо прозвучала тревога. - Как только найдешь оружие, немедленно звони  в
бюро Бетти. Я буду держать с ней связь. Затем я попрошу  синьора  Антиноми
пожаловать в свою каюту, возле которой будут стоять мои люди...
   - Да сколько можно об этом, Ник?
   - Ну, ну, все. Мы затеваем обыск. Находим нужное...
   - Протокол? Арест?
   - Вот именно, Банни! Прощай и помни...
   - Подожди, Ник. Если вдруг он повернет сюда, пригласи его к  себе,  дай
ему заполнить какую-нибудь анкету.  Или  лучше  заведи  разговор  об  отце
Патрике. Это развлечет Антиноми.
   - Банни! Ну кого ты учишь?
   - Ладно, ладно, Ник. Валяй!
   - Вдруг он взял оружие с собой?
   -  Не  должен.  Раз  его  застукал  Гарри  Уилхем,  он  теперь   станет
осторожнее. Возьмет свои машинки, только когда пойдет на дело.
   - Куда он мог их спрятать?
   - Мест для этого в каюте не так много. Удачи, Ник!
   - Удачи и тебе, Банни,  только  помни  основное  правило  криминалиста:
хладнокровие, хладнокровие и еще  раз  хладнокровие.  -  Голос  лейтенанта
Лоджо заметно дрожал. - Ключ у тебя?
   - Да, Ник. Иначе мне пришлось бы терять время с отмычкой.
   - Не потеряй! И, пожалуйста, будь осторожен. Я пошел  на  это  преет...
нарушение инструкции только из высокого понимания долга...


   Малютка Банни мигом  открыл  каюту  Антиноми  запасным  ключом.  Вошел.
Затворил за собой  двери.  Вытащил  ключ  из  замка  и,  шагнув  в  салон,
остановился пораженный: в кресле спал толстый человек, его обрюзгшие  щеки
вздрагивали, галстук-бабочка съехал на сторону, на  ковре  валялся  черный
пиджак и стояли стоптанные туфли.
   Малютка Банни оторопело глядел  на  спящего,  улавливая  в  чертах  его
размякшего ото сна лица что-то знакомое.
   Толстяк приоткрыл правый глаз:
   - Вы вернулись, сэр? - И, увидев свою  ошибку,  открыл  и  левый  глаз,
сделал попытку приподняться? Его удивление сменилось любопытством: - Вы  к
мистеру Антиноми?
   - Да.
   - Он забыл ключ в замке?
   - Дверь была открыта.
   - Вы звонили?
   - Да, но ты крепко спал, я дернул за ручку, дверь открылась.  У  нас  с
ним встреча.
   - Условились?
   - Да.
   - Странно, он ничего мне не сказал. А всегда такой точный,  осторожный.
Двери закроет - потянет за ручку. Я наблюдал.
   - Всякий может по ошибке оставить дверь открытой. Помню, в детстве наша
соседка, тетя Эдит, никогда не закрывала ни двери, ни шкафы в  доме,  хотя
всегда носила на поясе связку ключей.
   Толстый человек тяжело поднялся:
   - Малютка Банни! Вот чудеса!
   - Коротышка Рой! Ты ли это?
   С минуту они, забыв обо всем, хлопали друг друга по спине.  Раздавались
восклицания:
   - Черт возьми!
   - Дружище!
   - Ну какой же ты стал!
   - Дай я на тебя взгляну!
   Затем Банни, покосившись на дверь, спросил:
   - Когда вернется шеф?
   - Сказал, что  поздно.  Нанял  меня  стеречь  каюту.  Я  работаю  здесь
стюардом. Странный человек этот Антиноми...
   - Он негодяй, Рой!
   - Правда, Банни? То-то я с ним неловко себя чувствую.
   - Да, дружище. И еще какой негодяй! Клейма негде ставить.
   - Ты пришел с ним посчитаться?
   - Пока нет. Пришел вырвать у него ядовитые зубы.
   - Говори яснее, Банни. Извини, я обуюсь. Вот несчастье...
   - Что такое, Рой?
   - Шнурок порвался. Говоришь, скверный человек?
   - Об этом после. Скажи, Рой, у него нет узкого черного чемодана?
   - Есть. Но сам понимаешь...
   - Ты сейчас тоже все поймешь. Ты не  думай,  я  не  стал  вором.  Давай
чемодан.
   - Там галстуки, носовые платки.
   - Увидишь и еще кое-что поинтереснее.
   - Я доверюсь тебе, Банни. Ты всегда за меня заступался.
   - Ставь на стол. Замок у него, кажется, нехитрый?
   - Он открыт. Вот посмотри - галстуки, носки. Все очень дорогое. Богатый
человек.
   - За убийства. Рой, щедро платят.
   Малютка Банни ловко вытащил вставную часть чемодана, открыл второе  дно
и с облегчением вздохнул: все гнезда на красном бархате были заняты.
   - Точно такое я видел по телевизору, - сказал Малютка Банни,  -  только
там было синее дно, а здесь - красное. -  Банни  осторожно  взял  один  из
пистолетов, внимательно осмотрел и положил на стол, рядом с ним  разместил
и все остальное содержимое двойного дна.
   Стюард, затаив дыхание, следил за каждым его движением, качая головой и
поджимая губы. На лбу у него поблескивали капельки пота.
   - Ну а теперь? - спросил он робко. - Куда все это?
   - Выброшу, Рой. Да тут еще не  все.  Загляни-ка  в  шкафы,  там  где-то
должна находиться кобура с кольтом.
   - Сейчас, Банни, сейчас. Вот что за фрукт, оказывается, этот Антиноми!
   - Давно ты стал плавать, Рой?
   -  Первый  рейс...  Служил  в  ресторане,  работал   шофером,   собирал
цитрусовые, горбил в порту... Нету здесь ничего, Банни. Да чем только я не
занимался!  Был  сэндвичменом,  собачьим  парикмахером...   Нету,   Банни,
никакого кольта...
   - Заглядывай во все углы, это и в твоих интересах.
   - Думаешь?
   - Все может быть, Рой. Ты  помогаешь  мне  сорвать  у  него  крупнейший
подряд... Дома давно был?
   - С тех пор и не заглядывал.  Не  с  чем  было  приезжать,  Банни.  Мои
старики живут плохо. На меня, наверное, надеются, а я, видишь...
   - Ничего, Рой, я тебе помогу подняться. Возьму  к  себе  в  конюшню.  Я
теперь держу скаковых лошадей, Рой. Подфартило!
   - Ой, Банни! Правда?
   - О чем разговор, Рой...
   Кобура с кольтом  нашлась  в  коробке  из-под  туфель.  Малютка  Банни,
осмотрев кольт, удивился:
   - Смотри-ка, Рой! Он у него и тут со снятым предохранителем. Уж  такая,
видно, привычка, чтобы  не  терять  ни  сотой  секунды.  -  Малютка  Банни
поставил пистолет на предохранитель и положил обратно  в  коробку.  -  Вот
теперь, наверное, все, - сказал Банни. - Автомат взяли у  Клема.  Пожалуй,
все, и мы в коробку все и сложим. Нет тесьмы, чтобы перевязать?
   - Не знаю, Банни.
   - Поищи.
   - Галстуком?
   - Идея, Рой. Давай вон тот серый. Все  же  одну  чертову  машинку  надо
взять с собой. На время, Рой. Неизвестно еще, как у  нас  обернется  дело.
Убери все, как было, и поставь на место. Ну вот  и  порядок.  Сколько  там
времени?
   - Девять двадцать.
   - Детское время.
   - Вдруг придет?
   - Не бойся.
   - Ты его убьешь, Банни?
   - Не собираюсь, а надо бы.
   - Не надо, Банни. Отвечать придется.
   - Не буду, Рой. Скажи, сколько он тебе обещал за охрану своей конуры?
   - Тридцать долларов.
   - На держи сорок. Теперь садись, и давай выпьем за встречу.
   - Вдруг...
   - Он  сейчас  ужинает,  а  потом  застрянет  в  казино.  Выпивка  здесь
классная.
   У Коротышки Роя дрожали руки, когда он разливал виски в стаканы.
   - Ну так за будущее, - сказал Малютка Банни. - За твое и за мое. У меня
оно как будто неплохо наклевывается. Ты женат?
   - Был, Банни, два раза, да все понапрасну...
   - Женишься в третий... Теперь уходи. Я за тебя подежурю. Я живу в каюте
778. Заходи, поговорим. Ну давай пять!
   - Мне бы его следовало увидеть... рассчитаться...
   - Дело есть дело, ты прав, Рой. Вот возьми.
   - Банни! Здесь сотня!
   - Бери, Рой.
   Тряся щеками, жалко улыбаясь, Рой вышел из каюты 481.
   Встреча с Коротышкой Роем нарушила все планы Малютки Банни.  Теперь  он
не мог уйти: тогда Антиноми сорвет на Рое все зло, чего  доброго,  обвинит
того в воровстве. "Придется дождаться и объяснить этому нечеловеку. А ведь
и правда: "Антиноми - значит "против человека", "нечеловек" или  что-то  в
этом роде. Надо же! Как ловко подошла к нему фамилия! Неужели весь  род  у
него такой?.. Объяснить, значит, ему, что Рой здесь  ни  при  чем,  что  я
выставил его отсюда. Ждать - так не будем время терять". И он  налил  себе
немного виски, разбавил из сифона содовой. Выпил  и  стал  думать  о  мисс
Брук. Собственно, из-за нее он и ввязался в это рискованное дело. Будь  на
ее месте кто-либо другой, он не стал бы так рисковать.  Теперь  весь  клан
Минотти станет мстить. Разорят. Убьют...
   Думая о своем возможном печальном конце, Малютка Банни все же улыбался,
зная, что все, что он сейчас делает, будет одобрено прелестной мисс  Брук,
если она  каким-то  чудом  узнает.  Малютке  Банни  нестерпимо  захотелось
поговорить с мисс Брук, хотя бы перекинуться с ней парой  фраз.  Но  когда
он, набрав номер  телефона,  услышал  ее  голос,  то  лишился  дара  речи,
покрылся  испариной   и   на   ее   нетерпеливое   "алло"   издал   только
нечленораздельный мык и опустил трубку на рычаг. Посидел несколько  минут,
ругая себя за трусость, потом позвонил  Бетти  и  попросил  передать  Нику
Лоджо, что у него все в порядке.
   - Что значит в порядке? - В голосе Бетти слышалась настороженность.
   - Ник знает. Он не забегал, мэм?
   - Ну как же. Какой-то он сам не свой. Что вы с ним затеяли, Банни?
   - Ничего особенного, мэм. Он просил меня кое-что  разузнать,  вот  я  и
разузнал. Так что все в порядке, мэм. Извините, ко мне пришли...
   Звякнул ключ в замке. Банни поставил коробку с  пистолетами  под  стол,
уселся поудобнее.
   Увидев незваного гостя, Антиноми по привычке сунул было руку под пиджак
и быстро вынул: впервые, за много лет он вышел без оружия.
   - Рад тебя видеть, Банни, - начал он, ища глазами стюарда.  -  Я  знал,
что ты придешь и мы наконец договоримся. Скажи, Банни, ты не застал  здесь
толстого, мордастого малого?
   - Застал, Эдуардо. Он здесь у тебя дрых,  ну  я  и  попросил  его  идти
досыпать к себе. Между прочим, этот мордастый малый - мой старый друг  Рой
Коллинз.
   - Извини, Банни, не знал, что у тебя везде друзья.  -  Антиноми  быстро
прошел к шкафу. - Я сменю туфли, Банни, жмут, проклятые.
   - Не трудись, Эдуардо. Кольт у меня. И ампулометы - тоже.
   Антиноми уперся спиной в шкаф.
   - Что все это значит, Банни?
   - То, что ты проиграл, и слушай внимательно, что я тебе скажу.
   - Ну, ну, выкладывай. Послушаем.
   - Ты прекращаешь свою подлую охоту на моих друзей.
   - Допустим. Ну а что я за это получу?
   - Спокойно унесешь свои ноги с судна и больше на него не сунешь носа.
   - Ах, Банни! Что ты за наивный парень! Да все они  давно,  и  не  мной,
списаны в расход, эти твои друзья. Брось думать о них.
   - Ты, Эдуардо, сейчас должен думать о себе, я даю тебе последний  шанс.
Садись, время у тебя еще есть, прикинь, подумай.
   - Банни, говорю тебе как другу, не вмешивайся ты в это дело.  Обратного
хода мне нет.
   - Придумай. Уплати неустойку. Или что там у вас полагается?
   - Голову надо будет отдать! Свою голову, а она мне еще нужна, Банни.
   - Чтобы думать, Эдуардо. Твои карты биты. Сам видишь.
   - Задал ты мне задачу, Банни.  Выпьем,  может,  что  и  придумается.  -
Антиноми старался всеми силами тянуть время.  Он  выбирал  нужный  момент,
чтобы нанести неотразимый удар. Он знал приемы каратэ, с  помощью  которых
противник  почти  мгновенно  терял  сознание  или  лишался  способности  к
сопротивлению. Мешал стол. Надо было  подойти  ближе.  Антиноми  встал  со
стаканом в руке: - За твое благополучие, Банни!
   - Сядь! - строго прикрикнул тот.
   - Да ты что? Кто у кого в гостях?
   - Ты, Эдуардо. Сядь и не шарь рукой под  столом.  Пистолеты  в  коробке
хорошо завязаны твоим галстуком. Надеюсь, ты не против?
   - Какие  разговоры?  Распоряжайся  здесь  всем.  -  В  голосе  Антиноми
послышалась  зловещая  мягкость.  Он  медленно  выпил  и,  ставя   стакан,
молниеносным  движением  раскрытой  ладони  левой  руки   нанес   удар   в
дыхательное горло. Малютка Банни успел отклониться вправо, и удар пришелся
вскользь, железные пальцы только ссадили кожу на шее. Малютка  Банни  упал
вместе с креслом, выпустив из рук ампуломет. Лежа, он видел, как  Антиноми
рванул картон коробки,  выхватил  кобуру,  расстегнул  и  выхватил  кольт.
Никогда Малютка Банни не забудет  выражения  его  лица  -  торжествующего,
неумолимо жестокого. Гангстер  наслаждался,  глядя,  как  его  поверженный
противник лихорадочно шарит рукой по ковру,  не  спуская  глаз  с  кольта.
Наконец Малютка Банни накрыл своей широченной ладонью крохотный  ампульный
пистолетик, и тут Антиноми нажал на спуск, лицо его исказилось, он жал изо
всей силы, но выстрела не  было.  Наконец  он  понял,  в  чем  причина,  и
привычно, большим пальцем, сдвинул предохранитель. В этот  миг  грудь  его
словно обожгло раскаленным железом. Он закачался, но  устоял  на  ногах  и
стал  медленно  поднимать  вдруг   отяжелевшее   дуло   пистолета,   шепча
деревенеющими губами:
   - Сейчас и ты... сейчас...
   Малютка Банни выстрелил второй раз. Кольт выпал из рук Антиноми.
   Поединок  продолжался  всего  несколько  секунд,  но   какими   долгими
показались Малютке Банни эти мгновения. Он тяжело поднялся с ковра, ударом
ноги отбросил кольт, хотя и видел, что Антиноми мертв.  Постоял,  поглядел
на него. В распахнутых темно-карих глазах  убитого  сохранялся  еще  живой
блеск, но в них появилось выражение отстраненности от  всего  земного.  На
пальце зелеными бликами переливался изумруд.
   - Черт побери! - проворчал Малютка Банни,  думая,  что  в  те  четверть
секунды, пока Антиноми снимал  предохранитель,  решилась  его  судьба.  Он
назвал себя самонадеянным идиотом, который, будучи вооруженным  до  зубов,
чуть было не позволил убить себя.
   "Теперь хоть не будь разиней. Решай, и поскорее, как быть с этим. Можно
так и оставить. Пусть и  кольт  лежит  возле  него.  Подумают,  что  хотел
застрелиться и умер  от  удара".  Тут  он  вспомнил  о  стюарде,  того  не
проведешь, он сразу поймет, в чем дело, и на теле Антиноми остались  синие
пятна. Опытный врач поймет. Коротышка Рой, может быть, сразу и не  выдаст,
а будет тянуть из него деньги. Но потом... Нет,  первый  вариант  отпадал,
Рой, наверное, сейчас ждет у двери. Может быть, что-то даже слышал.
   Он подошел к  окну,  рама  была  опущена,  пахнуло  морской  прохладой.
Выглянул. Вверху, ближе к носу, рдел красный бортовой огонь, далеко  внизу
журчала вода, вспыхивали красные отблески на  волнах.  Справа  и  слева  в
ближних каютах было темно, светились окна только в нижних  ярусах,  оттуда
рвались завывающие голоса джаза, рокотали барабаны.
   Банни  был  воспитан  на  правиле  средневековых   рыцарей,   что   все
находившееся на противнике  переходит  в  его  личную  собственность.  Без
зазрения совести он очистил карманы, набитые деньгами:  как  всегда,  и  в
этот вечер Антиноми играл удачно. Сдернул с  пальца  кольцо  с  изумрудом.
Задержал взгляд на фотографии пожилой красивой  женщины  и  очаровательной
девочки лет шести, очень похожих на застывшее  лицо  Антиноми.  Фотографию
положил в карман убитого, прошептав:
   - Никогда бы не подумал, что и он кого-то любил...
   Подняв тяжелый труп, он подволок его к окну и вытолкнул в него. Донесся
короткий всплеск. Малютке Банни он показался таким оглушительным,  что  он
застыл у окна, ожидая,  что  сейчас  проснутся  все  пассажиры,  замолкнет
музыка, судно остановится.
   Джаз гремел с прежней силой, судно мчалось по ночному океану.  Выбросив
в волны все оружие, Банни закрыл окно.
   Ноги подгибались. Подошел к креслу, хотел сесть и отпрянул от него -  в
нем только что сидел Антиноми, - пересел в свое кресло.  Выпил  полстакана
неразбавленного виски. Стал мысленно кого-то уверять, что не хотел убивать
этого человека,  что  только  оборонялся.  Потом  встал,  вытащил  носовой
платок, протер им стол, стаканы, бутылку с остатками виски, оконную  раму.
Обвел взглядом салон, припоминая, за что еще брался руками.
   Из невидимых светильников лился желтоватый свет. Вся мебель  стояла  на
месте. На ее матерчатой обшивке  не  могло  остаться  отпечатков  пальцев.
Разве на шкафу? Протер полированную поверхность шкафа  и  пошел  к  двери,
осторожно  ступая  по  ковру.  Повернув  голову  к  зеркалу,  почувствовал
саднящую боль на шее. Подошел ближе  к  зеркалу.  На  шее  синела  полоса.
Покачал головой: "Если бы на дюйм правее к сонной артерии..."
   Протер ручку двери. Открыл ее. Выглянул в коридор. Коротышка Рой шел  к
нему из зеленоватого сумрака.
   - Я думал, что ты останешься у него ночевать, - сказал он,  подойдя.  -
Уже третий час. Беспокоился за тебя...
   - Идем, Рой. Я провожу тебя немного. Вот бы ни за что не  поверил,  что
плывем вместе. Ну что стоишь?
   - Думаю зайти к Антиноми.
   - Зачем?
   - Видишь ли, я по ошибке прихватил его портсигар.
   - В самом деле? Как же это так, Рой? Я поклялся,  что  этого  не  могло
быть, и заплатил полную стоимость вещи.
   - Сколько?
   - Двести долларов.
   - Мало, Банни. Портсигар золотой, стоит дороже.
   - Такую сумму он сам назвал.
   Рой захихикал:
   - Ах, Банни, здорово я тебя разыграл!
   - Не понимаю, Рой.
   - Портсигара-то никакого нет. Все это я сейчас придумал.
   - Для чего?
   - Не догадываешься? Там ли Антиноми или его уже нету?
   - Ну и что?
   - Ты же его убрал!
   - Не угадал, Рой. Антиноми до сих пор не пришел.
   Из груди Коротышки Роя вырвался стон:
   - Врешь, Банни! Я кое-что слышал. Он там.
   - Ты слышал шум из другой каюты.
   - Нет, Банни! Я разобрал ваши голоса.
   - Еще что?
   - Больше ничего. Потом все стихло. Кто-то наливал в стаканы виски.
   - Я наливал. Выпил всю бутылку.  Заснул,  как  ты.  Проснулся  и  решил
послать его к дьяволу.
   - Пистолеты?
   - Выбросил в окно. Держать их опасно. Ему оставлять - еще опаснее.
   - Надо было вызвать нашего детектива, понятых и составить акт.
   - Капитан запретил делать обыски в каютах.
   - Врешь все, Банни!
   - Помолчи, Рой. Кто-то сюда идет.
   Когда мимо прошли два матроса, Малютка Банни шепнул с угрозой:
   - Иди за мной и заткнись!
   - Иду, иду, Банни. Ты не обижайся. Значит, ты его не пристукнул?
   Коротышка Рой семенил за Малюткой Банни, нудно скуля:
   - Опять остаюсь ни с чем.  Надо  было  самому  пришить,  раз  он  такой
подлец. Денег у него куча. Игрок. Кольцо на пальце тысяч за пять, а  то  и
больше. Нет, Банни, так нельзя. Если ты его убрал, то  давай  по-честному:
половину его капитала мне. Ты всегда поступал честно.
   Малютка  Банни  остановился,  посмотрел  в  пустынные  концы  коридора,
сказал, сдерживая раздражение:
   - Я могу, Рой, объяснить полиции, кто разделался с этим человеком.
   - Кто, Банни?
   - Ты, Рой. А кто же? Когда я зашел в каюту, ты только что спустил его в
труп в окно. У тебя на морде все было написано, Рой. Так что брось скулить
и благодари деву Марию, что зашел я, а не лейтенант Лоджо.
   Стюард, лишившись дара речи, выпучив глаза, смотрел на друга детства.
   Едва только Малютка Банни вернулся в  свою  каюту,  позвонил  лейтенант
Лоджо.
   - Банни! Наконец-то! Я тебе уже звонил раз двадцать. Где пропадал?
   - Ты что, забыл?
   - Совсем нет. Я оставил его в казино за  карточным  столом.  Через  час
стал тебе звонить и вот теперь насилу дозвонился.
   - Я его ждал в каюте.
   - Ах да! Правильно, как договаривались. Ну и...
   - Так и не дождался. Он не соизволил явиться спать.
   - Бетти мне говорила о твоем звонке. В остальном - порядок?
   - Да, Ник.
   - Оружие у тебя?
   - Нет, все списано за борт.
   - Ну и правильно. Нам важно его обезоружить.
   - Сделано дело, Ник.
   - Хорошо, Банни. До завтра. Скорее, до сегодня. Ведь уже светает...


   В праздничной обстановке большого круиза исчезновение  Антиноми  прошло
почти незамеченным, только вечером игроки казино  с  облегчением  отметили
его отсутствие и скоро забыли. Лейтенант Лоджо  в  присутствии  свидетелей
произвел досмотр каюты с лупой в  руках  и  строго  спросил  дрожащего  от
страха стюарда:
   - Это вы стерли все отпечатки пальцев?
   - Очевидно, я,  сэр.  Каждое  утро,  сэр,  нам  вменено  в  обязанность
протирать пыль, мыть посуду, ванну, унитаз.
   - Мог бы сегодня и не протирать, не мыть, черт подери!
   - Не знал, сэр. Конечно, если бы... знать, сэр...
   - Достаточно, олух!..
   - Слушаюсь, сэр.
   - Можешь идти. Я вызову тебя подписать протокол.
   - Есть, сэр.
   В числе понятых был и Гарри Уилхем, как наиболее свободный из матросов.
Глядя вслед уходящему Рою Коллинзу, он сказал второму матросу:
   - Боб! Держу пари на десять долларов, что он споткнется, не  доходя  до
двери.
   - Идет.
   Тут же Коротышка Рой запутался в ворсе и растянулся на ковре.
   Гарри Уилхем, бросившись поднимать его, шепнул:
   - Молодец. Так всегда действуй!
   - Пятерка с твоего пари мне.
   - Ну конечно, Рой.
   Капитан "Глории" Смит, выслушав лейтенанта Лоджо, посмотрел на потолок,
потом в окно, где стелилась слепящая лазурь океана, улыбнулся:
   - Печальный итог...
   - Но мною собран большой материал, опрошены все его карточные партнеры,
стюард, бармены, маркер, палубные матросы...
   - Подождите, лейтенант. Вы со  своей  задачей  справились  блестяще.  Я
говорю о другом: об итоге человеческой жизни, о бренности  всего  земного.
Зачем стремиться, вести борьбу, повергать в прах соперников, когда однажды
утром  придут  в  твою  пустую  квартиру,  а  ты  уже  где-то  по  пути  в
бесконечность?
   Лейтенант Лоджо состроил печальную мину:
   - Вы абсолютно правы,  сэр.  Мне  также  приходилось  задумываться  над
этим...
   - Над чем, лейтенант?
   - Над этой самой бренностью, сэр.
   - Напрасно, лейтенант. В ваши годы я думал о  деньгах,  о  женщинах,  о
том, как проведу вечер, что сделать, чтобы не обошли по  службе,  о  новом
костюме... Словом, обо всем, из чего складывается  наша  жизнь.  С  годами
мелочные желания отпадают, остаются главные. -  Он  поправился:  -  Может,
только кажущиеся главными, хотя и они...  -  Он  махнул  рукой  и,  слегка
наклонив голову, дал понять лейтенанту Лоджо, что аудиенция окончена.


   Бетти спросила, задыхаясь от любопытства:
   - Ник, вы верите, что он сам прыгнул за борт?
   - Видишь ли, у меня другая версия. Его  прикончили,  а  может  быть,  и
живого сбросили в воду.
   - Но кто? Кто мог это сделать?
   - Люди Барреры. Месть, Бетти. Между кланами идет вечная война.
   - И убийцы едут с нами?
   - Конечно, Бетти. По крайней мере, до Токио они будут на судне.
   - Как вы хладнокровны,  Ник!  Убийцы  рядом,  а  вы  спокойно  об  этом
говорите! Их надо схватить и надеть наручники!
   - Не так-то легко, Бетти. К тому же я не могу разбрасываться.
   - Из-за дела Паулины?
   - Именно, Бетти.  Раскрыв  убийц  Антиноми,  мы  не  получим  тысячного
гонорара.
   - Как мне  хочется  хоть  одним  глазком  взглянуть  на  убийц  бедного
Антиноми!
   - При первой возможности я покажу их тебе, Бетти. Люди  Барреры  сейчас
ходят в черных бархатных джинсах...
   - Только в джинсах?
   - Желтых рубахах, сандалиях на босу ногу.
   - Так почему их всех не переловят?
   - Чтобы взять их, нужны улики, неопровержимые улики, Бетти.
   - Держитесь от них подальше. Ник. Я волнуюсь за вас...


   Мисс Брук и Малютка Банни сидели за столиком в баре "Тритон  и  наяда",
пили сухое калифорнийское вино.
   Мисс Брук пристально посмотрела на шею своего кавалера:
   - Банни! Я все хочу спросить вас: с кем вы вчера дрались?
   - Я? Что вы, мэм! С кем я мог подраться? Из-за чего?
   - Вот об этом я вас и спрашиваю.
   - Из-за царапины на шее?
   - Да, Банни. Царапина у вас приметная.
   - Поскользнулся на трапе, мэм.
   - Не зовите меня мэм. И, пожалуйста, не врите! Мне знаком такой удар.
   - Вам, Лиз?
   - Я, Банни, учусь на курсах каратэ.
   - Вы?!
   - Да, Банни. Вам нанесли удар раскрытой ладонью  в  дыхательное  горло.
Как вам удалось увернуться?
   - Не знаю, Лиз. В драке об этом не думаешь.
   - Ну вот, это другой разговор. Из-за чего вы поссорились?
   - Играли в карты. Партнер стал мухлевать... - Он умоляюще посмотрел  на
нее. - Не стоит об этом, Лиз. Так получилось. Я не хотел... Давайте  лучше
выпьем, Лиз.
   - Я догадываюсь, кто был вашим противником, Банни.
   - Ваше здоровье, Лиз!
   - Вы сильно рисковали, Банни. С  противником,  умеющим  наносить  такие
удары, шутки плохи.
   - Это верно, он умеет драться.
   - Точнее - умел?
   - Какое приятное вино, Лиз...
   - Дайте мне вашу руку, Банни. Сильная рука у вас. - Она пожала ее. - Вы
же дрались за меня, Банни. Я знаю.
   - Сегодня в ресторане танцы, Лиз.
   - С удовольствием, Банни, потанцую с вами.


   Мистер Гордон говорил, всем своим видом показывая, как он доволен ходом
событий:
   - Вы не могли не заметить, друзья, с какой  четкой  последовательностью
на сцене появляются все новые и новые персонажи! И каждый в свое время,  в
нужном месте!
   Джейн сказала:
   - Мне все как-то не верится, что Банни это сделал.
   - Милая Джейн! Жизнь жестока, как ты убеждаешься, и  если  бы  не  этот
молодой человек, то мы с вами в лучшем случае смогли  бы  оттянуть  весьма
неприятные последствия.
   Томас Кейри улыбнулся:
   - Вначале нас выручил Кинг, теперь Банни. Ну, Кинг всегда находился  на
нашей стороне, чего не скажешь об этом  Малютке.  Тем  более  что  Никколо
Лоджо характеризовал его как убийцу, торговца наркотиками,  затем  раскрыл
его связи с людьми Минотти. Зато последний его поступок, когда он рисковал
из-за нас жизнью, я никак не могу объяснить, не могу  найти  побудительные
причины, Стэн.
   Джейн сказала:
   - Банни просто благородный человек. К тому же он неравнодушен к Лиз.
   - Браво, Джейн! - воскликнул мистер Гордон. - Последнее, пожалуй, самый
убедительный аргумент.
   Они сидели на балконе левого борта. На  безоблачном  небе  покачивались
звезды.  "Глория",  вздрагивая  от  избытка  сил,  мчалась  на  юго-запад,
оставляя за кормой широкую голубую полосу.





   Старшина Асхатов сменил Горшкова и сказал:
   - Ты, Алексей,  помаячь  на  рубке,  оттуда  обзор  миль  на  тридцать,
особенно когда волной поднимет, да потом я обратил внимание, что с правого
борта поручни потемнели.
   - Есть, товарищ старшина. Только посижу с минуту: ноги  затекли.  Будто
свинцом налились.
   - Посиди, а ноги повыше подними. От прилива крови тяжесть  в  ногах.  К
тому же зарядку ты сегодня почему-то не делал. С сегодняшнего дня  зарядка
вводится обязательно. Это когда у нас харч был плохой, вернее,  когда  его
почти не было, силы следовало беречь, да  и  то  ты  делал  гимнастику,  а
сейчас, - он  обвел  руками,  показывая,  сколько  у  них  висит  рыбы,  -
необходима физическая нагрузка.
   Горшков устроился на крыше рубки. Сильно качало. Чтобы  не  упасть,  он
держался за хлипкую мачту и, прищурясь, вглядывался  в  расплывчатый  круг
горизонта.  Только  небо,  слабо  голубевшее  сквозь  редкий   туман,   да
подавляющий своей бескрайностью океан. Ни дымка, ни паруса он  не  увидел.
Сверху волны казались еще более прозрачными, в толще воды висело множество
красных медуз, которые словно раскачивались в медленном танце.
   - Медузы! - крикнул он радостно. - Целая стая красных медуз!
   Асхатов сказал:
   - Ядовитые твари, не возрадуешься, если обстрекает красная медуза. Ну а
еще что там сверху увидел?
   - Ничего - пустыня. Или - постойте!  Интересная  рыба,  вроде  колючего
шара. Не двигается.
   - Луна-рыба, - определил старшина. - Так, когда она плывет,  больше  на
обыкновенную рыбу похожа, а в случае опасности раздувается и все колючки у
нее торчком, как у ежа. Ее из-за этого  и  акула  не  трогает.  Ты  смотри
получше, нет ли этой зубастой голубушки поблизости, а то  зачем  луне-рыбе
раздуваться?
   Вскоре действительно Горшков увидел двух  небольших  акул,  плывших  за
кормой. Они то расходились в стороны,  то  опять  возвращались  к  катеру.
Горшков спустился с крыши рубки на палубу и долго наблюдал за ними.
   - Что им надо: все равно у нас  им  поживиться  нечем?  -  спросил  он,
обращаясь и к старшине и к мотористу.
   Старшина ответил:
   - Их, видно, рыба наша привлекает. Дух от нее идет аппетитный. - И это,
может, им понравилось, - сказал Петрас. - Кроме того, акула всегда идет за
судном. Уж такая у нее привычка.
   - Насчет  поживы  пусть  не  надеются,  -  сказал  старшина  и  спросил
моториста: - Как там у тебя акулья снасть, Петрас?
   - Порядок. Крючок что надо, поводок из стального канатика.
   - Может, попробуем? - спросил Горшков. - Давай, Петрас, закинем.  А  то
еще уйдут.
   - Не к чему, Алеша. Еда у нас пока есть. Девать нам акулье мясо некуда.
А так они как в холодильнике.
   - Думаешь, не уйдут?
   - Если привязались, то надолго. Ждут, может, что и перепадет.
   Старшина Асхатов сказал:
   - Я читал, что акула - примитивное существо, скудно у нее с мозгами,  а
гляди - просуществовала сотни миллионов лет. Мало кто  из  животных  сумел
сохраниться за это  время.  Смотри,  как  выкаблучивает,  то  одним  боком
повернется, то другим. Красива, стерва, ничего не скажешь.
   Акулы шли за катером до темноты, а наутро Горшков приветствовал их, как
старых знакомых:
   - Доброе утро, акулушки!
   И все-таки хищницы не ошиблись, увязавшись за катером. Ветер  усилился,
стал накрапывать дождь, и старшина подал команду снимать рыбу.  Пробираясь
со связкой рыбы в кубрик, Горшков поскользнулся на мокрой  палубе  и  чуть
было не полетел за борт. Несколько рыбин выскользнули из связки и  тут  же
были проглочены акулами.
   Океан заметно побелел. Акулы скрылись. Но всех не оставляла мысль,  что
они где-то возле борта. Теперь все трое ходили по палубе с опаской, крепко
держась  за  поручни,  выбирая  время,  когда  можно  без  особого   риска
преодолеть расстояние от дверей рубки до кубрика и от кубрика к рубке  или
к мачте, чтобы взять рифы или подтянуть или приспустить фалы.
   Трое суток снова бушевал шторм,  иногда  сила  ветра  достигала  десяти
баллов, и казалось, что ветер сорвет и парус и мачту и сбросит их за борт.
Неказистый на вид такелаж скрипел, стонал и  все  же  держался.  Катер  не
разворачивало боком к волне, его не кружило на месте, не  заливало  водой.
Он упрямо шел в разрез волне, храбро перебираясь с гребня на гребень.
   - Ну вот, - сказал старшина, - теперь мы на коне. Как  идем,  а!  Узлов
восемь, не меньше, делаем. - Он курил, сидя в углу рубки. Петрас стоял  за
штурвалом. Горшков спал у ног рулевого. - Что меня тревожит,  -  продолжал
Асхатов, - так это наш рыбный запас.
   - Думаете, испортится?
   - И думать нечего. Сырость для нее - гибель. Погода нам нужна,  Петрас.
Солнце и небольшой ветерок, чтобы тащил помаленьку.
   Старшина посмотрел снизу вверх на сосредоточенное лицо Авижуса  -  тот,
прищурясь, глядел в ветровое стекло, все в  дождевых  каплях,  иногда  его
губы трогала робкая улыбка.
   - Ты чему это смеешься?
   - Да так.
   - Ничего так не бывает.
   - Дом вспомнил.
   - Ну а что там, дома? Что-то веселое? Что тебе вспомнилось?
   - У нас на дюнах однажды появились васильки. Никогда не росли, а  вдруг
появились. Синие - на желтом песке.
   - Да, красиво. А в наших краях лесных цветов  много:  огоньки,  марьины
коренья, ландыши, саранки, да все и не  перечислить,  колокольчики  разных
цветов...
   Налетел  шквал.  КР-16  положило  на  правый  борт.  Старшина  вскочил,
упираясь  в  переборки,  вглядывался  сквозь  мутное  стекло:  сердце  его
сжалось: парус обвис.
   - Сломалась рея, - прошептал Авижус.
   - Пулей запускай моторы! Алексей, подъем! Да вставай ты! Рея полетела!
   За полчаса старшина с Петрасом срастили рею, натянули бегучий  такелаж.
Катер снова, как ни в чем не бывало, побежал под парусом.
   Шторм стихал. Тучи умчались  к  югу.  Небо  постепенно  заголубело.  На
волнах погасли пенные барашки.
   В полдень на фоне перистых облаков проплыл  на  запад  авиалайнер.  Его
проводили с легкой грустью, как птицу, у которой  свои  пути-дороги,  своя
судьба.
   Используя хорошую погоду,  старшина  с  Петрасом  занялись  такелажными
работами.   Теперь   по-настоящему    отремонтировали    рею,    поставили
дополнительные  крепления,  развесили  сушить  на  леерах  рыбу.   Алексей
Горшков, опустив ветровое стекло, наблюдал за их  слаженной  работой,  ему
казалось, что они слишком копаются,  что  все  можно  сделать  и  лучше  и
скорее. В ответ на его  советы  старшина  и  Петрас  только  улыбались  да
перемигивались. К концу своей вахты Горшков заметил черный угольный дым  в
южной части неба.
   Старшина и Петрас  прекратили  работу.  Петрас  влез  на  рубку.  Из-за
горизонта показались кончики мачт, труба - и скрылись.
   - Только зря надымил, дьявол, - сказал Асхатов, -  но  ничего,  ребята,
теперь уж мы на верной дороге, скоро судов будет полным-полно. Да,  да,  и
ты, Петрас, не улыбайся, теперь мы подходим  к  линии  Токио  -  Гавайские
острова, Токио - Сан-Франциско, так что судов будет  до  дьявола  -  любое
выбирай.
   Ни в этот день, ни на другой они не  заметили  ни  одного  судна,  зато
дальнозоркий Горшков снова отличился. Осматривая океан с крыши рубки,  он,
захлебываясь от охватившей его радости, закричал:
   - Земля! Земля, братцы! Остров! Прямо по носу остров!
   Вскоре все различили впереди большое серое пятно, колышущееся на  воде,
поняли, что Горшков ошибся, но воображение его все еще рисовало и песок, и
скалы, в даже пальму - все, что Алексею хотелось увидеть.
   Из воды торчали  горлышки  бутылок,  плавали  доски,  стропила,  стволы
бамбука, циновки; весь этот мусор недавно был строениями на одном из южных
островков Японии, цунами смыло деревню,  и  ее  жалкие  остатки  растащили
ветер и течение.
   Моряки подняли на палубу несколько бамбуковых стволов и два бочонка  из
бамбуковых клепок,  стянутых  бамбуковыми  обручами,  несколько  досок  из
плотной древесины неизвестного им дерева.
   Минут  двадцать   КР-16   шел   среди   обломков   изгородей,   плавала
полузатопленная тупоносая лодка и подле  нее  длинное  весло,  которым  на
востоке гребут стоя.
   -  Возьмем  и  весло,  -  сказал  старшина,  -  доброе  весло,   может,
пригодится, если придется катер швартовать в бухте. Не век же нам носиться
по волнам. Когда-нибудь придется причалить.
   Больше они ничего не  взяли,  не  стали  влезать  в  центр  "плавающего
острова", где особенно плотно держались обломки и виднелась часть крыши из
рисовой соломы.
   В бочонках оказались остатки сои - острой приправы,  с  которой  японцы
едят все блюда из рыбы, мяса, овощей, риса.
   Асхатов пришел в восторг, отведав сои  и  убедившись,  что  в  один  из
бочонков, забитый герметически, не попала морская вода.
   - Вот теперь мы действительно на коне! - воскликнул он, передавая ложку
с приправой Горшкову. - Если бы  у  меня  сейчас  был  миллион  и  мне  бы
предложили за него вот этот бочонок,  то  отдал  бы  деньги  и  глазом  не
моргнул.
   - Да, вещь! - Горшков причмокнул губами и передал ложку Авижусу. Петрас
сказал, лизнув ложку:
   - Под таким соусом и акула пойдет за милую душу!
   Акулу они поймали на следующий день. Когда ее поднимали на борт  ручной
лебедкой, то вокруг хищницы растерянно  крутились  полосатые,  как  зебры,
рыбки-лоцманы, будто сожалея, что лишаются своей хозяйки-кормилицы.  Акулу
разделали: сняли с нее кожу, порезали на ломти и  развесили  сушить.  Мясо
сильно отдавало аммиаком. Петрас знал: чтобы  устранить  аммиачный  запах,
мясо следует вымачивать в соленой воде, да не было  соли,  а  для  морской
воды не было подходящей посуды.
   - Ничего, выветрится, - решил старшина.
   Вторую акулу  большинством  голосов  -  старшины  и  Петраса  -  решили
помиловать, и она через день исчезла.
   Потянулись  однообразные  дни.  Погода  установилась.  В  этих  широтах
наступала весна. Солнце припекало. Моряки загорели, окрепли.
   Питались главным образом сушеной рыбой,  поджаривая  ее  на  примусе  и
приправляя острой соей. Иногда удавалось поймать тунца, его ели даже сырым
с той же соей, варили, жарили. Петрас соорудил  коптильню,  на  дрова  шли
выловленные доски "плавучего острова". Они давали густой ароматный дым.





   Мистер  Гордон  проснулся  в  четыре  часа  -  сказывалась  многолетняя
привычка вставать чуть свет, гулять с бульдогом  и  в  шесть  садиться  за
работу. Сегодня Кинга не было в каюте, он ночевал в своем "люксе".  Приняв
холодный душ, профессор посмотрел в окно  на  океан,  освещенный  ущербной
луной. Вид водной пустыни и черного  неба  с  опрокинутым  ковшом  Большой
Медведицы настроил его на меланхолический лад. Он стал  думать,  что  этот
пейзаж остался таким же, каким был и сотни, и тысячи лет назад. По крайней
мере, звезды заметно не стронулись с места и там же останутся еще миллионы
лет, и так же будет светить луна, и океан мерцать в ее лучах.  Что  должно
измениться  -  так  это   отношения   между   людьми.   Исчезнут   деньги,
собственность и преступления, порождаемые ими. И он спросил  себя:  "Хотел
бы ты, Стэн, вот сейчас перенестись в то далекое, манящее и непонятное  во
многом будущее, когда будут написаны еще тысячи работ о  Шекспире  и  люди
станут чистыми, как ангелы? - И тут же  помотал  головой.  -  Я  не  люблю
ангелов, конечно, хотелось бы почитать, что  там  еще  сумеют  написать  о
Вильяме Шекспире и будет ли хоть кем-нибудь упомянуто имя Стэнли  Гордона.
А если и напишут пару строк, то в каком-нибудь толстенном словаре, рядом с
с десятком других Гордонов".  Такая  перспектива  нисколько  не  опечалила
профессора.  Он  никогда  не  стремился  к  славе.   Его   всегда   манила
неизвестность,  радость  открытий,  будоражащая  атмосфера  далеких  эпох,
которую он научился воссоздавать, сидя за письменным столом.
   Мистер Гордон шел  по  пустынному  коридору,  наполненному  голубоватым
светом ртутных ламп. Судно казалось вымершим, оно  слегка  вздрагивало,  и
хотя  шла  высокая  мертвая  зыбь,  качки  почти  не  ощущалось.   Впереди
показались два матроса в полотняной униформе - негр и белый.
   - А, док! - сказал негр. - Уже гуляете?
   - Иду навестить своего друга.
   - Кинга? - спросил белый матрос. - Хорошая у вас собака.
   - Да, собака очень хорошая. Вы только заступили на вахту?
   - Нет, уже два часа на вахте, - ответил негр.
   - Хорошая ночь, - сказал белый матрос.
   Профессор пожелал им счастливой вахты и двинулся дальше.
   "Что, если эти два симпатичных парня  сейчас  выключат  противопожарную
систему и замкнут провода? - подумал мистер Гордон и тут  же  отогнал  эту
нелепую мысль: у матросов были славные лица и хорошая, сердечная улыбка. -
Нет, эти славные ребята на такое не способны.  Кроме  того,  поджог  может
быть осуществлен только на стоянке: там меньше риска сгореть самим".
   Гарри Уилхем стоял возле клетки с сенбернаром и, зевая,  наблюдал,  как
тот лакает из миски воду.
   - Вот и вы, док, как всегда, являетесь в одно время, а я уже с час  как
проснулся. Этот пес вначале выл, потом стал чихать и наконец залаял.  Сами
можете понять, какой тут может быть сон. Воет он, должно быть, все еще  от
тоски по Сигме, а лаял - требуя воды. Вот ваш Кинг ведет себя  гордо,  как
король в Тауэре: ничего не попросит, молчит и только смотрит, будто  хочет
сказать: попал ты с  нами,  Гарри,  в  переделку.  Кинг!  Порезвись  возле
хозяина. - Он открыл дверцы клетки. Бульдог  не  спеша  вышел,  потянулся,
зевнул и  пошел  обходить  столбики  и  кучки  песка.  Болонки  затявкали,
демонстрируя злую зависть.
   Гарри Уилхем сказал:
   - У собак характер  их  хозяев.  Видите  вон  ту  сучку,  рыженькую,  с
вытаращенными зенками? Звать ее Фанни,  а  хозяйку  -  Пегги  Пульман.  На
редкость противная старуха. Говорят,  у  нее  десять  миллионов!  Куда  ей
столько? Ведь съедает всего пару яиц в день,  булочку,  жидкий  супчик  да
кашку. Меньше своей болонки. А жадна, как крокодил. За все время  отвалила
мне десять центов: "Выпейте, Гарри, в праздник". Я эти десять центов  дома
к порогу прибью, чтобы за него все жадюги запинались. - Матрос  улыбнулся.
- А вообще, док, жизнь - хорошая штука! Вы только  посмотрите,  как  океан
стелется под нами! Судно наше мчится,  как  электричка.  А  впереди  новые
страны, города! В Японии сейчас цветут вишни...  Все  будто  бы  так  идет
отлично, что лучше и не придумать. - Он умолк и прислушался. -  Как  будто
вибрация усилилась. Замечаете?
   - Да, судно вздрагивает. Разве это не допускается?
   - Ход у "Глории" как у той девицы, что пройдет  с  полным  стаканом  на
голове и капли не прольет. А  сейчас  что-то  ее  залихорадило.  Духи,  ну
ребята из машинной команды,  говорили,  что  левая  турбина  барахлит.  Да
ничего, в Японии механики починят. Вы не беспокойтесь, док, она  и  не  от
такой тряски не развалится. Пса пока не берете?
   - Возьму после завтрака. Будь умником, Кинг. До свидания, Гарри.
   После выхода из Гонолулу мистер Гордон ежеутренне посвящал час  осмотру
помещений "Глории". Невольно его увлекли эти экскурсии по  спящему  судну,
он ходил по палубам, не переставая поражаться людскому гению, совершившему
путь от неоструганной долбленки до этого плавучего чуда.  Сотни  поколений
судостроителей создавали и совершенствовали каждую деталь на тысячах судов
во  всех  морских  странах,  и  вот  коллективное  умение,  опыт,   талант
воплотились в "Глории". Доктора восхищал уют  обширных  холлов,  устланные
коврами лестницы, картины на переборках; он любовался грандиозным  изгибом
шлюпбалок, стоящими под ними белыми баркасами и  катерами,  трогал  руками
надраенную медь поручней, бронзовые пластинки на ступеньках  трапов...  На
баке  его  приводили  в  трепет  гигантской  толщины   канаты,   брашпиль,
чудовищные якоря. Задрав голову,  он  смотрел  на  серебристые  мачты,  на
вращающиеся антенны  локаторов.  Капитан  Смит  разрешил  ему  заглядывать
иногда в ходовую рубку, куда он входил как в храм.
   Сегодня мистер Гордон, оставив Гарри Уилхема, сразу поднялся на верхнюю
падубу - встречать восход солнца. "Глория" шла по Токийскому  заливу.  Над
облаками поднимался конус Фудзиямы. Вершина горы пылала рубиновым огнем.
   На палубе находились всего лишь два пассажира, оба лежали  в  шезлонгах
под яркими шотландскими пледами, один явно спал, другой, закрытый до глаз,
подмигнул мистеру Гордону, когда тот проходил мимо.
   - Отличная погода! Не правда ли? - спросил он.
   - Великолепная! - охотно ответил  мистер  Гордон.  -  Все  ранние  утра
хороши, даже в городе, а здесь - другой мир. Что за волшебная гора!
   - Это вы правильно - насчет волшебства, - ответил человек в шезлонге  и
выпростал из-под пледа рыжую бороду. - Я видел  много  вулканов  и  других
горных вершин. Видел Везувий, Килиманджаро. Прекрасны вулканы  на  русской
Камчатке, в Южной Америке, на Курильских островах, да и на  Гавайях  тоже,
но ни одна гора не может сравниться по красоте и благородству с Фудзиямой.
Смотрите, эта громада плывет над  облаками,  будто  кто-то  держит  ее  на
могучей ладони.
   - Хорошо вы это сказали - на ладони, - одобрил мистер Гордон.
   - В такие утра  невольно  родятся  поэтические  строки.  -  Рыжебородый
посмотрел на спящего. - Фрэнк!
   Тот открыл глаза, болезненно поморщился и  с  неудовольствием  повернул
голову.
   - Слушаю вас, сэр.
   - Запомни, Фрэнк, следующий набросок:  в  ясном  утреннем  воздухе  все
предметы кажутся легкими и  невесомыми.  Они  как  только  что  родившиеся
мысли, и  лучезарная  Фудзи  плывет  над  океаном,  и  кажется,  что  мать
Вселенной Аматэрасу держит ее на своей ладони. Неплохо, Фрэнк?
   - Как всегда, сэр.
   Рыжебородый обратился к мистеру Гордону:
   - Это его высшая похвала. Фрэнк у меня выполняет  обязанности  записной
книжки, у него абсолютная память и филологическое образование,  он  помнит
все, что прочитал и что услышал. Если бы вы знали, как  он  облегчает  мне
работу! Для того чтобы слагать  стихи,  голова  должна  быть  чистой,  как
сегодняшнее утро. Фрэнк, запомни и этот пейзаж!
   - Есть, сэр. И если разрешите, то можно добавить?
   - Валяйте, Фрэнк.
   - И пуста, как барабан.
   - Грубовато, Фрэнк. Вы теряете чувство меры. Хотя и  тут  что-то  есть.
Прибереги для сатирической баллады.
   - Есть, сэр, - зевнул Фрэнк.
   Неожиданно для мистера Гордона рыжебородый поэт впился  глазами  в  его
туфли и спросил, подмигнув:
   - Сорок четыре, восьмая полнота?
   - Да, - ответил, несколько смутившись, мистер Гордон.
   - Фирма "Нигрем и сыновья", не так ли?
   - Не помню, как-то не обратил внимания.
   - Напрасно. "Нигрем и сыновья" выпускают лучшую обувь на  земном  шаре.
Можете мне поверить, потому что я и есть "Нигрем и сыновья"! Хотя  сыновей
можете отбросить, нет никаких сыновей. Они для солидности. Просто  Нигрем.
Нобби Нигрем, обувной король, к вашим услугам!
   Профессор назвал себя.
   - Как же, слыхал! Пиво - "Гордон и Причард". Не так ли?
   - К сожалению, вы ошиблись. Пиво я очень люблю, но не изготовляю.
   - Довольно остро, Фрэнк!.. Хотя не стоит. Мистер... мистер...
   - Гордон.
   - Мистер Гордон, вам никогда не приходилось плавать на  судне,  объятом
пламенем? Или с изрядной брешью в днище?
   - К счастью, не приходилось...
   - Я же постоянно или горю, или тону. Вы ощущаете, как вибрирует палуба?
   - Не больше, чем всегда, - попытался успокоить обувщика мистер Гордон.
   - Не скажите. Прошлый раз, когда я плыл на "Фермопилах", то... - Мистер
Нигрем умолк, прислушался и юркнул под  плед,  произнеся  из-под  него:  -
Тс-с-с!
   Из лифта вышли два человека в синей униформе. Обувного короля подняли и
под руки увели в лифт.
   Фрэнк вскочил на ноги  и  оказался  длинным  тощим  блондином  с  серой
клочковатой бородкой. Собрав пледы, он сказал:
   - Если вы тот самый Стэнли Гордон, то я знаком с вашими работами. -  Он
стал перечислять: - "Предшественники Шекспира", "Английское  Возрождение",
"Белые пятна в жизни Шекспира".
   - Да, у меня есть такие книги. Простите, вы тоже историк литературы?
   - Нет, этим вопросом я серьезно никогда не занимался. Моя специальность
- математическая  лингвистика,  логика,  ну  и,  само  собой,  языки.  Вас
удивляет, вероятно, что я стал живой записной книжкой?
   -  В  какой-то  степени  -  да.  Но,  видимо,  трудные  обстоятельства,
конъюнктура сейчас не особенно благоприятна?
   - И да и нет. Видите ли, я преподавал в нескольких университетах,  пока
не отказался от специальных заказов Пентагона. Здесь мне хорошо платят.  Я
почти свободен. Нигрем неплохой парень,  только,  как  сказал  здесь  один
матрос, у него мозги с левой резьбой.
   - Не Гарри ли Уилхем?
   - Он. Директор собачьего отеля. Гарри наблюдает  за  нашим  сенбернаром
Тотом.
   Оба засмеялись.
   Мистер Гордон спросил:
   - У вашего патрона, видно, серьезная болезнь? Не следствие ли пережитой
катастрофы?
   - Шизофрения. Пожар и брешь в днище он выдумал. Вообще-то он  не  лишен
воображения.
   - И что, он в самом деле обувной король?
   - Ну, здесь все правда. Врачи рекомендовали ему переменить  обстановку,
вот мы и плывем. Рад был познакомиться. Я не назвал себя, извините.  Фрэнк
Причард. - Он церемонно поклонился и протянул руку.
   Тем временем из  океана  поднялось  солнце.  Фудзияму  окутали  палевые
облака.  Впереди,  за  судами,  стоявшими  возле  причалов,  за  сумятицей
подъемных кранов, блестящими крышами пакгаузов, под  темной  шапкой  смога
проглядывал большой незнакомый город.
   - Иокогама! - сказал Фрэнк Причард.


   В ресторане за завтраком, когда подали кофе, мистер Гордон сообщил:
   - Сегодня во время утренней прогулки у меня были интересные встречи.  Я
не  говорю  об  известном  вам  Гарри  Уилхеме  -  попечителе   Кинга,   я
познакомился на верхней палубе с неким Нобби Нигремом,  поэтом  и  обувным
королем, и его личным секретарем Фрэнком Причардом.
   - Неужто те самые злодеи? - спросила мисс Брук.
   - О нет, Лиз. Второстепенные, проходные персонажи.  Но  в  разговоре  с
ними я почему-то подумал, что опасность может прийти не оттуда, где мы  ее
предполагаем.  Представьте  себе,  что  вблизи  рифов   отказало   рулевое
управление  или  по  чьей-то  вине  что-то  произошло   с   навигационными
приборами. Вы скажете, такое может случиться с любым судном. Вполне. Но  в
данном случае может действовать направляющая рука.
   - Стэн! Как все это надоело! - вздохнула мисс Брук. - Расскажите  лучше
что-нибудь о японцах. И  почему  вы  не  разбудили  нас,  чтобы  мы  могли
полюбоваться Фудзиямой? Вы эгоист, Стэн!
   - Но я поднялся в четыре часа.
   - В четыре, пожалуй, не стоило вставать даже ради такой  очаровательной
горы.
   Джейн сказала:
   - За четыре дня, что мы плывем от Гонолулу, я уже стала забывать о всех
пережитых и предстоящих ужасах. Я бы и совсем забыла,  не  будь  всегда  у
Тома такого озабоченного лица. Муж совсем не умеет скрывать своих мыслей.
   Томас Кейри дотронулся до руки жены:
   - Все будет хорошо, милая Джейн. Стэн методически идет к цели. Он  спас
всех нас в Гонолулу и, я думаю, раскроет и других преступников,  если  они
еще остались на судне, а может быть, опасность  вообще  миновала.  Мы  так
привыкли к состоянию постоянной тревоги, что не можем от  нее  избавиться.
Все будет хорошо, Джейн. А вот и неунывающий лейтенант, полный  энергии  и
оптимизма!
   Между столов шел лейтенант Лоджо, кланяясь и прикладывая два  пальца  к
козырьку фуражки. Лицо его выражало крайнюю степень озабоченности,  кончик
носа блестел от капелек пота. Подойдя к столику, он  поприветствовал  всех
и, наклонившись, тихо сказал:
   - Леди и джентльмены, прошу сохранять спокойствие. Только что  получена
телеграмма, извещающая, что некий отец Патрик Лопес, он же  Клем,  выпущен
полицией Гонолулу из-за  отсутствия  улик  и  уже  находится  в  Токио.  В
телеграмме говорится, что против нас, то  есть  против  вас,  мои  друзья,
возбуждается дело по обвинению в  клевете,  нанесении  морального  ущерба,
фальсификации преступления: якобы мы, то есть вы,  подсунули  ему  оружие,
напоили снотворным, и так далее.
   Все четверо озадаченно переглянулись, не сказав друг другу ни слова.
   Лейтенант Лоджо продолжал:
   - Советую связаться со своими адвокатами. Что касается меня,  то  я  со
своей стороны тоже приму меры.
   - Но ведь полиции известно,  что  собой  представляет  отец  Патрик,  -
сказала мисс Брук. - Как же полицейские стали на его сторону?
   - Извините, Лиз, но вы плохо знаете законы. - Лейтенант Лоджо  галантно
поклонился. - Мы слишком поспешно покинули Гонолулу. Наши, то  есть  ваши,
показания сочли недостаточными, чтобы держать этого гангстера в тюрьме,  и
его выпустили. А  находясь  на  свободе,  Клем  пользуется  всеми  правами
гражданина Соединенных Штатов и может апеллировать к суду, прося  оградить
его  от  посягательств  на   его...   как   бы   это   точнее   сказать...
неприкосновенность личности. А личность у нас, как вам известно,  священна
и неприкосновенна...
   Незаметно подошел Малютка Банни, он улыбался, раскачиваясь на каблуках,
при последних словах лейтенанта Лоджо шлепнул его по плечу:
   - Ну что ты несешь, Никколо?  Какая  неприкосновенность?  Доброе  утро,
Лиз, Джейн, профессор, Том! Знаем мы эту  неприкосновенность.  Я  говорил,
что Клем и Мадонна выкрутятся,  так  оно  и  случилось.  Дело  пока  будет
находиться во взвешенном состоянии:  нет  ни  истцов,  ни  ответчиков,  ни
свидетелей. Канитель начнется лишь после прибытия в Сан-Франциско, если вы
не станете ждать, пока под вас подсунут пластиковую бомбу.
   Мисс Брук сказала, глядя с надеждой на Малютку Банни:
   - Кончилось наше беззаботное житье.
   Тот расплылся в улыбке:
   - Ничего, Лиз. Теперь Клем почти не опасен.
   - Неужто он опять поедет с нами? - всплеснула руками  Джейн.  -  Мистер
Лоджо, Том, Стэн, нельзя этого допустить!
   - Успокойся, Джейн,  -  сказал  Томас  Кейри.  -  Я  немедленно  иду  к
капитану, и он, я уверен, не примет такого пассажира  вновь.  Не  так  ли,
лейтенант?
   Третий помощник капитана состроил страдальческую мину:
   - Я сожалею. Мне также казалось. Я только сейчас был у капитана,  и  он
приказал принять Патрика Лопеса, как отставшего пассажира, даже извиниться
перед ним от лица администрации...
   - Какой ужас! - воскликнула мисс Брук.
   - И это еще не все, мисс. Ведено предоставить ему лучшую каюту, а также
проявить к нему... -  Он  запнулся,  услышав  серебристый  голосок  Бетти,
лившийся из репродукторов. Та еще раз напоминала  пассажирам  о  программе
пребывания в Японии.  Когда  Бетти,  поблагодарив  за  внимание,  умолкла,
лейтенант Лоджо закончил фразу: - ...Проявить к нему предельное внимание.
   Малютка Банни, покрутив кулачищем, сказал:
   - Проявим, Никколо. Еще как проявим.
   - Банни! - нахмурил  брови  лейтенант  Лоджо.  -  Не  вздумай  наделать
глупостей. А с вами, мистер Кейри, я бы хотел встретиться, как только  вас
освободят дамы. Желаю приятного путешествия по Стране Восходящего  Солнца.
- Он быстро смешался с толпой пассажиров, покидающих ресторан.
   - Что вы на это скажете? - спросил Томас  Кейри,  несколько  отстав  от
жены, мисс Брук и Малютки Банни. - Неслыханно, чтобы  гангстера  выпускали
на свободу, зная, что он наверняка совершит преступление. Это слишком даже
для такой свободной страны, как наша Америка!
   Мистер Гордон с улыбкой посмотрел на своего молодого друга:
   - Вам, как работнику прессы, не  пристало  удивляться.  В  шестнадцатом
веке за деяние меньшего масштаба Патрика Лопеса давно бы уже вздернули  на
рее, если  бы  только  он  не  занялся  морским  разбоем.  Лишь  пиратство
считалось тогда одной из самых почетных  профессий,  приносившей  славу  и
золото королеве Елизавете. Удачливые  пираты  не  были  обойдены  монаршей
милостью. Вспомните хотя бы Фрэнсиса Дрейка. Извините, Том, я, как всегда,
ухожу от современности или ищу в ней  аналогии  с  далеким  прошлым.  Если
хотите знать мое мнение относительно возвращения Патрика,  то  я  рад  его
появлению. Такой персонаж не может, не должен сходить со сцены так рано.
   - Стэн! В уме ли  вы?  Мы  так  радовались,  что  избавились  от  этого
лжеотца!
   - Никогда еще, Том, я не ощущал в своем сознании такую ясность мысли.
   - Извините, Стэн. Я слушаю вас. - Томас Кейри с  опаской  посмотрел  на
мистера Гордона.
   - Я исхожу из того, Том, что теперь, зная, на что  способен  Лопес,  мы
станем держаться осторожнее. Лейтенант Лоджо должен  организовать  за  ним
наблюдение. Если у Патрика есть сообщники, то он обязательно станет с ними
встречаться и выдаст их нам. И еще у меня  мелькнула  мысль,  которая  вам
действительно может показаться сумасшедшей. Я  считаю  возможным  привлечь
Лопеса на нашу сторону, заставить работать на нас...
   - О, Стэн! - только и мог вымолвить Томас Кейри. Но через десяток шагов
не выдержал, спросил: - Каким образом?
   -  Патрик-Клем  сейчас  чувствует  себя  неуверенно  и   будет   совсем
деморализован, когда узнает об исчезновении Антиноми.
   - Вы думаете, он будет морально подготовлен к переходу на нашу сторону?
   - Вполне, Том. К тому же с нами Малютка Банни, который внушит ему,  что
лучше всего поладить миром. Но это еще не все, Том. Если он  не  знает  об
опасности, грозящей  судну,  то  сообщение  об  этом  должно  окончательно
потрясти его. Он сообразит, что и его хотят убрать вместе со  всеми  нами.
Ему ничего не останется, как стать нашим единомышленником. Кроме того,  вы
не можете не согласиться, что лжеотец Патрик - симпатичный  персонаж,  его
жаль лишаться до конца второго акта.
   - Не знаю, Стэн, что и сказать вам на все это.  Благоразумнее  было  бы
убрать Патрика с судна, то есть не пускать его снова на "Глорию".  Но  раз
мы бессильны сделать это, надо искать способ обезопасить в первую  очередь
наших женщин от возможного нового покушения Лопеса.
   Они подходили к каюте, когда посреди коридора увидели лейтенанта Лоджо,
явно поджидавшего их.
   - Дорогой профессор, - сказал он, сводя глаза к переносице, - я  должен
один на один переговорить с мистером Кейри.
   - Я слушаю вас, Никколо, - сказал Томас Кейри. - Извините, Стэн.
   - Пожалуйста. Жду вашего звонка.
   Лейтенант Лоджо, взяв Томаса Кейри под руку, зашептал на ухо:
   - Они здесь! На судне! Сегодня на  рассвете  мои  люди  засекли  их  на
верхней палубе в обществе вашего черного друга. Не можете ли вы объяснить,
какое он имеет отношение к убийству Паулины? Думаю,  вы  подослали  его  к
ним, не поставив меня в известность. Вы  что,  один  хотите  пожать  лавры
после нашей клятвенной договоренности? Отвечайте, мистер Кейри!
   - Оставьте, Никколо, этот официальный тон. Ваше сообщение  меня  просто
удивляет. Видимо, вы очень устали от этого крайне запутанного дела. Теперь
же вы его еще больше усложняете, вводя новую сюжетную линию,  как  говорит
наш профессор.
   - Этот профессор! Почему же он встречался ночью, в глухом месте с этими
подозрительными личностями? Поведение вашего черного друга...
   - Оставьте, Никколо, цвет кожи!
   - ...мистера Гордона весьма подозрительно.
   - Совсем нет. Он привык рано вставать.
   - В четыре часа?
   - Именно, и совершать утреннюю прогулку.
   - Вы считаете это прогулкой со случайной встречей?
   - Совершенно верно, Никколо. Так оно и есть.
   - Тогда дело принимает другой оборот. Но эти двое весьма подозрительны.
Их раскопала Бетти в своей картотеке. Вчера сообщила мне,  а  сегодня  мой
агент докладывает  об  этой  самой  явочной  встрече.  Невольно  возникают
подозрения. Вы уверены в своем друге?
   - Как вы можете сомневаться, Никколо!
   - Ах да! Раз друг, то, конечно... Бегу, Том. У меня, как всегда, дел по
горло.  Отвечаю  за  распределение  в   отелях,   экскурсии,   сохранность
пассажиров, их настроение и так далее. Салют!
   - Передайте очаровательной Бетти привет.
   - Благодарю, Том. Я всегда считал вас человеком с  большой  буквы  и  с
восклицательным  знаком.  Еще  увидимся  сегодня?  -   Глаза   его   вновь
засветились неиссякаемой энергией и отвагой.


   Автобус мчался по узким улицам Иокогамы в потоке маленьких  приземистых
машин и велосипедов.
   Джейн, глядя в зеркальное стекло, сказала:
   - В каждом доме лавка, магазин, кафе или  еще  что-то  торгующее.  Этот
город почти ничем не отличается  от  японских  кварталов  в  Гонолулу,  не
правда ли?
   - Мне нравится и такая сутолока, и компактные домики, -  ответила  мисс
Брук. - Особенно хороши иероглифы на вывесках.
   - Да, необыкновенно, я бы сказал, изысканно изящны, - согласился мистер
Гордон. - В них заключена мудрость тысячелетий.
   Малютка Банни, сидевший рядом с мисс Брук, хмыкнул:
   - Не понимаю, почему бы им не писать, как все люди?
   Все засмеялись, в том числе и сам Банни.
   Томас  Кейри,  поглядывая  на  нежный  профиль  жены,  вновь  и   вновь
возвращался к мысли отправить ее назад в Штаты. Несмотря на явный оптимизм
мистера Гордона, он считал, что впереди самая трудная и опасная  часть  их
пути. Временами ему чудилось, что за спиной появился тот страшный человек,
и  он,  похолодев,  медленно  оглядывался,  сжимая  в   кармане   рукоятку
револьвера. Тягостное состояние прогоняла улыбка Джейн или бас профессора,
которого радовало стройное развитие сюжета  "пьесы",  в  которой  все  они
оказались невольными актерами.
   Позади остался унылый город Кавасаки, с закопченными цехами  заводов  и
серыми, тусклыми домами. Автобус въехал на мост через небольшую речушку, и
девушка-гид с хорошо рассчитанной радостью  в  голосе  объявила,  что  они
проезжают мост через реку Сумида, на другом берегу которой - Токио.  Через
сорок минут пути по токийским улицам, еще более плотно  забитым  машинами,
миновав Гинзу - торговый центр японской столицы, - автобус  остановился  у
отеля "Империал".  От  подъезда  отеля  из  стекла  и  бетона  к  автобусу
двинулись неторопливым, полным достоинства шагом бравые  ребята  в  пышной
"адмиральской" униформе - служители отеля.
   В холле отеля ждал Клем-Патрик в отлично  сшитом  костюме  из  голубого
твида. Он шел навстречу, широко  улыбаясь.  Джейн  и  мисс  Брук  невольно
укрылись за спицами мужчин. Клем-Патрик сделал вид, что не заметил  этого,
и, подойдя почти вплотную, сказал:
   - Как я рад, друзья мои, встретить вас здесь! Проклятый торговец  вином
чего-то подсыпал мне в бутылку, и я проспал на Гавайях двадцать один  час,
и ни минутой меньше. Зато я уже четверо суток здесь! Должен  сказать,  что
ничего хорошего пока не встретил, если не считать шикарных  ночных  баров.
Мисс Брук, миссис Кейри, как вы обе похорошели за эти дни...
   Малютка Банни подошел к нему вплотную:
   - Заткнись, Клем! И не вздумай снова наделать глупостей.
   Томас Кейри с Джейн и мисс Брук обошли их, не сказав ни  слова.  Мистер
Гордон остался.
   - Нам следует с вами поговорить, и по  очень  важному  делу,  -  сказал
профессор.
   - Вы насчет моего  иска?  Но  это  мы  уладим  полюбовно.  Я  не  люблю
связываться с судом. Уладим, профессор. Вам это будет  стоить  не  так  уж
дорого.
   Мистер Гордон невольно улыбнулся наглости Клема.
   - Уладим, отец Патрик, я привык называть вас так, вам очень шла сутана.
Думаю, обойдемся без финансовых затрат. Вопрос идет о более существенном.
   Посмотрев вслед мистеру Гордону, Клем сказал:
   - Зайдем, Банни, в бар, ты там мне объяснишь, что все это значит.
   - Пошли, Клем. Ты сильно отстал от жизни, и тебе следует промыть мозги.
   В баре, держа стакан с виски, Патрик-Клем спросил:
   - Что за разговорчик хочет завести со мной этот негр? Ну да дьявол  его
забери. Ты лучше мне вначале расскажи, как тебя сумел уговорить Эдуардо. И
где он сейчас? Я жду  его  с  раннего  утра.  -  Патрик-Клем  содрогнулся,
предчувствуя, во что может вылиться встреча с Антиноми.
   - Я обрадую тебя, Клем, - сказал Малютка Банни,  отпив  из  стакана.  -
Твой партнер сыграл за борт.
   Патрик-Клем поперхнулся виски. Откашлявшись, спросил с плохо скрываемой
радостью:
   - Кто бы это мог? Наверное, ребята Барреры? Эдуарде изрядно им насолил.
Вот и достукался. Все дельные советы отметал. Не знаю, почему  шеф  так  с
ним  носился?  По  сути  дела,  это  был  хвастливый  дилетант  без  капли
воображения. Выпьем за упокой его грешной души, Банни! Ну что  ты  так  на
меня уставился, будто я его спровадил к  акулам.  Ты  ведь  теперь  вместо
него?
   - Как видишь, Клем.
   - Тогда мы быстро и тонко обделаем это дельце. Эдуарде на  дне  морском
завертится от зависти. Ну, будем! Отличный напиток!
   - Виски приятно освежает.
   - Еще бы!
   - Ты запомни, Клем, на свежий котелок: все, о чем  ты  сейчас  подумал,
надо выбросить за борт вслед за Эдуардо. А не  то!..  -  Банни  так  резко
поставил стакан, что виски выплеснулось из него на стол.
   Клем глуповато улыбнулся:
   - Ты что, к Харрису переметнулся?
   - Ни на кого я не работаю, Клем. Эти люди теперь мои друзья.
   - И даже негр?
   - Не скаль зубы! И негр, и Том, и остальные. Даже их пес. Если я только
замечу, то...
   - Понятно, Банни. Вот не ожидал. Уладим, Банни...
   - Я это знал,  Клем.  Парень  ты  сообразительный.  Пятерки,  наверное,
получал у отцов иезуитов?
   - Учился я  здорово,  Банни.  Отец  Августин  говорил,  что  меня  ждет
завидная карьера духовного пастыря.
   - Его предсказание сбылось, Клем. - Банни пересел  рядом  с  Клемом.  -
Машинка при себе?
   - Ну конечно. Фараоны старый кольт зажилили. Ты что?
   - Тихо! Я реквизирую его - от соблазна. И не вздумай заводить новый!
   - Ой, Малютка, с огнем шутишь!
   - Мне приходилось работать пожарником.
   - Вот теперь надо выпить по-настоящему, - сказал Патрик Клем, когда его
пистолет перекочевал в карман Малютки Банни. - Какой ты с меня груз  снял!
Целую тонну! Ты думаешь, интересна мне была  охота  на  людей,  тем  более
таких симпатичных, как эти твои друзья?
   Патрика-Клема действительно охватило глубочайшее чувство облегчения: он
избавился от угнетавшего его  напарника  и  получил  долгожданную  свободу
действий. В уме он набрасывал телеграмму  шефу.  В  Токио  или  в  крайнем
случае в Манилу тот пришлет в его распоряжение одного или двух подручных.
   - Ах, Банни, Банни, - сказал он почти с нежностью, - как жаль,  что  ты
не встретился мне раньше! Именно с тобой бы хотелось мне всегда  работать.
- На его круглом лице мелькнула тень тревоги. - Ты не знаешь,  Банни,  что
от меня надо этому настырному негру?
   - Понятия не имею, Клем.





   Патрик-Клем выпил, поставил стакан и уставил свои хитроватые глазки  на
мистера Гордона, стоявшего посреди своей каюты.
   - Послушаем, док, что вы мне хотите выложить. Но не сомневаюсь, что  мы
поладим. Конечно, ущерб был нанесен мне, и дело мое, как говорил  покойный
Эдуардо, чистое. Ну, ну, я слушаю, док. Банни, плесни мне еще.
   - Дело, мистер Клем, идет совсем не о возмещении ущерба, - сказал Томас
Кейри. - Вы знаете, как вам опасно поднимать какое-либо дело  против  нас.
Послушайте внимательно, что скажет мистер Гордон.
   При первых же словах профессора Патрик-Клем насторожился,  с  его  лица
сошла самодовольно-плутоватая улыбка. Он слушал молча, отодвинув стакан на
середину стола. Удивление, страх, что-то похожее на раскаяние сменялись  в
его сознании, пока профессор  и  Томас  Кейри  по  очереди  объясняли  ему
ситуацию.
   Патрик-Клем долго молчал,  уставившись  в  полированную  крышку  стола,
наконец поднял голову.
   - Выходит, я влип с двух концов, - сказал он с виноватой улыбкой. - И с
вами, и потом вместе с судном. С  вами  едва  не  угодил  в  тюрьму,  а  с
"Глорией" - полная крышка. То-то мне дали билет на  полный  рейс.  Эдуардо
сказал: "Прокатишься, отдохнешь". Им не  нужны  свидетели  в  таком  деле.
Пятнадцать миллионов не шутка. Все может погореть. Нет, они все продумали,
кроме промысла божьего. Да, я великий грешник, преступник, а он продолжает
направлять меня. - Патрик-Клем встал, сложив ладони на груди, стал шептать
на латыни благодарственную молитву и заодно прикидывал, как ему  держаться
дальше  с  этими  наивными  людьми.  Неужели  они  думают,  что  он  будет
находиться на судне до тех пор, пока то не пойдет ко дну? Нет, он  смоется
на Филиппинах, Манила не хуже Сан-Франциско. Там он  снова  сменит  имя  и
откроет свое дело - бар с отдельными кабинетами.  Бар  "Святой  Августин"!
Патрик-Клем расцвел в улыбке, окончив молитву,  словно  на  него  снизошла
благодать божья.
   - Вы знали Тихого Спиро? - спросил Томас Кейри.
   - Ну а как же! Парень был почище Эдуардо. Много лет работал у  Минотти,
и как работал! Но я не думаю, чтобы ему поручили главную  задачу,  он  был
всего лишь мастер действовать ножом и пистолетом, а  здесь  надо  обладать
смекалкой, знать судно, иметь ко всему доступ. Вместо Спиро и поехали мы с
Эдуардо, ну а те двое работали еще со Спиро, потому нам  достались  алкаши
несчастные.
   - Вы как будто сожалеете, что не убили нас?
   - Избави бог, Том! Просто я не люблю тех, кто напивается на работе.  Да
и вообще оба они мне не нравились. Господь справедливо покарал  Мадонну  и
Фрэнка.
   - С кем вы еще поддерживали связь на судне? - спросил мистер Гордон.
   - Я знал только Эдуардо.  Пустой-был,  чванливый,  и  тут  -  ни  капли
выдумки! - Патрик-Клем пошлепал себя ладонью по лысине. - Все пыжился.  Ну
да бог с ним! - Он прижал руки к груди. - Джентльмены, у  меня  нет  слов,
чтобы достойно выразить вам свою благодарность. Вы спасли меня,  поставили
на путь истинный, которому я теперь стану следовать до конца  своих  дней.
Располагайте мною в вашем святом деле спасения ближних. А сейчас разрешите
мне выпить с вами и удалиться. Поймите, то, что я от вас  узнал,  потрясло
меня и обновило. Прекрасный коньяк! Прощайте! До вечера.
   - Одну минуту, мистер Лопес, -  остановил  его  профессор.  -  Если  вы
хотите нам помочь, то назовите всех людей Минотти  на  судне.  Не  сейчас.
Вспомните, составьте список.
   - Людей Минотти? - Патрик-Клем сделал вид, что раздумывает. -  Кое-кого
могу выложить и сейчас. Вот,  например,  стюард  Рой  Коллинз,  по  кличке
Коротышка Рой, второй помощник капитана Томсен.  Есть  его  люди  и  среди
матросов, я не знаю, с каким заданием они едут, но то, что они  устроились
сюда через шефа, это истинная правда. - Судно сильно задрожало. - Есть и в
машинной команде. Там что-то случилось то ли с  гребным  валом,  то  ли  с
турбиной. Чувствуете, как все трясется? Не бойтесь, не  опасно.  Чинят  на
ходу. Или вы другое думаете?
   - Сейчас все опасно, - сказал мистер Гордон.
   - Истинно, док. Оставляю вас пока. Список подготовлю к вечеру.
   - Ну что вы скажете? - спросил мистер Гордон, когда за  Патриком-Клемом
закрылась дверь.
   - Что-то с ним произошло, - сказал Томас Кейри. - Я следил за его лицом
и речью - действительно, он был потрясен.
   - Вот видите, - мистер Гордон потер руки, - опыт удался. Что вы, Банни,
так иронически улыбаетесь?
   - Вспомнил, как он читал молитву - прямо святой апостол. Скользкий  это
человек. Если бы вы видели, как  он  обрадовался,  когда  узнал,  что  его
напарника сплавили за борт. Конечно, он сейчас напуган и из  боязни  пойти
на дно может сообщить что-то дельное.
   - У вас трезвый ум, Банни, - сказал  мистер  Гордон.  -  Действительно,
такого человека не перевоспитаешь за четверть часа, но  -  пусть  стимулом
был страх, - по крайней мере, теперь он менее опасен.
   - Вот это будет правильнее, - согласился Малютка Банни. -  Клем,  да  и
все его дружки трусоваты. Действуют они наскоком, исподтишка, когда их  не
ожидают, нападают на безоружных. Ну,  встречаются  и  храбрые  ребята,  да
храбрость эта от безвыходности: не убьешь, так тебя кокнут. И потом  риск,
опасность действуют как героин: человек  привыкает  и  не  может  без  них
обойтись.
   - Вы психолог, Банни, - сказал Томас Кейри.
   - Я и слова-то этого не понимаю, Том. Приходилось мне самому  вращаться
среди мафиози, первое время, конечно, пока не стал на ноги.
   Мистер Гордон прошелся по ковру до окна, посмотрел на сверкающую синеву
океана, на японский сейнер, шедший навстречу, - от  его  носа  расходились
белые пенные усы.
   - Нет, мы не прогадали, - сказал мистер Гордон, отвернувшись от окна. -
Вы замечаете, друзья, как  сжимается  кольцо  вокруг  последнего  человека
Минотти? Вот-вот он выйдет на авансцену.  Но  как  он  поведет  себя?  Что
предпримет? Один  ли  он?  Мы  не  знаем,  какие  реплики,  какой  монолог
произнесет этот посланец Чевера - Минотти.
   - Если бы засветить его, - сказал Малютка Банни, сжав кулаки. - Главное
- засветить.
   Мистер Гордон снял  телефонную  трубку,  набрал  номер  каюты  капитана
"Глории".
   - Алло, Дав! Говорит Стэн.
   - Какого дьявола! Я же  просил  выключить  телефон!  Хотя...  кто  это?
Неужели Стэн? Как хорошо, что ты мне позвонил. Прямо  обрадовал,  дружище.
Удачно выбрал время.
   - Извините, Дэв, мы с Томом просим вас немедленно нас принять.
   В ответ послышался пьяный смех.
   - Немедленно? Вы слышали, им надо меня немедленно! Ах, Стэн! Ты хороший
старый негр, но  я  очень  занят  по  горло  занят.  Между  нами,  у  меня
прелестная девочка. Зашла  меня  навестить.  Дьявол  тебя  возьми,  заходи
через... через полчаса. Нет, отставить: она велит через час.
   Мистер Гордон повесил трубку и в ответ на вопросительные взгляды Томаса
Кейри и Малютки Банни сказал:
   - Капитан весьма сожалеет, что не сможет нас принять сегодня.
   Томас Кейри произнес:
   - Я возьмусь выяснить, что собой представляет второй штурман.
   Позвонила Джейн. Поговорив с ней не больше минуты, Томас Кейри сказал:
   - У нее какое-то важное известие. Бегу.  И  сообщу  немедленно,  в  чем
дело. Джейн необыкновенно эмоциональна, интуитивно может раскрыть то,  над
чем мы безуспешно бьемся.
   - Спешите, Том. Я тоже верю в  интуицию.  Встретимся  за  обедом.  Вас,
Банни, я также не задерживаю. У вас, думаю, найдется лучшее  занятие,  чем
сидеть со старым негром.
   - Нет, док. Ничего пока.  Лиз  сказала,  чтобы  я  порезвился  один  до
вечера. Так и сказала: "Порезвись, Банни, а я от тебя немного отдохну".  И
это, наверно, правильно, док? Бывает так, что хочется побыть одному?
   -  Бывает,  Банни.  Человеку  иногда  надо  сосредоточиться,  подумать,
разобраться в своих мыслях.
   - Вот-вот, и Лиз так говорит. Я же, док, мог бы, кажется, всю жизнь  не
отходить от нее.
   - И так бывает, Банни. - Помолчав немного, профессор спросил: -  Вы  не
раскаиваетесь, Банни, что не сошли в Японии?
   - Да как сказать... Конечно, док, как только я узнал, какая здесь может
получиться ловушка, то стал уговаривать Лиз, да и вам всем я говорил,  что
надо подрывать с этого судна. Вы не захотели, ну  и  Лиз,  она,  гордячка,
даже трусом меня обозвала.  Вот  я  и  остался.  Если  в  самом  деле  что
случится, я постараюсь как-то помочь Лиз.
   - Мы вам очень благодарны, Банни.
   - Ну какая там благодарность!  Должны  же  люди  помогать  друг  другу!
Теперь вы мне объясните, док, как вы думаете  прищучить  того  парня,  что
хочет пустить всех ко дну. Может, я тут смогу быть полезным.
   - Конечно, Банни, мы на вас очень надеемся. Выявляйте людей Минотти. От
них могут идти нити к тому человеку.
   - Не так-то просто. Мне кажется, док, у вас есть какой-то другой  план.
Больно вы надеетесь, что он даст схватить себя за руку, не так ли?
   - Признаться, Банни, я действительно думаю, что очень скоро  он  выйдет
на сцену. Его выход назревает...
   - Так и придет и раскроется?
   - Могут быть разные варианты. Не исключено, что вначале мы  нападем  на
его след через других ставленников Минотти, которые несут службу на судне.
Капитан Смит сказал, что  одному  человеку  почти  невозможно  осуществить
крупную диверсию. Следовательно, их  несколько,  как  в  группе  Антиноми.
Возможно, мы даже знаем Этого  человека,  встречаемся  с  ним.  Необходимо
изучать людей, Банни, стараться постигнуть их внутренний мир анализировать
поступки. Иногда какая-то  мелочь,  жест,  слово,  выражение  лица,  может
натолкнуть на верный след.
   - Вы странный человек, док.
   - Я просто аналитик.  Преступник  рано  или  поздно  раскрывается,  как
занавес перед чествованием актеров.
   - Схватить бы его, док, до того, как он  попытается  что-либо  сделать.
Дьявол его знает,  может,  где-нибудь  в  трюме  заложено  тонн  пятьдесят
взрывчатки, и взорвать-то ее можно из любой каюты. Хотя вряд  ли  найдется
идиот,  который  стал  бы  топить  судно  посреди  океана,  рискуя  самому
очутиться на дне. Разве только сумасшедший...
   - Есть и такие, Банни! -  вспомнил  мистер  Гордой  встречу  с  обувным
королем - поэтом.


   Джейн раскладывала пасьянс, когда Томас Кейри вошел в каюту. Мисс  Брук
с волнением  наблюдала,  как  ложатся  карты  на  стол,  создавая  сложный
рисунок. Она шепнула:
   - Том! Ради всего святого, не мешайте.
   Томас Кейри сел  в  кресло  и  стал  наблюдать  за  руками  жены  и  за
выражением  ее  сосредоточенного  лица.  Казалось,  обе  женщины  проводят
какой-то необыкновенно важный опыт,  от  завершения  которого  зависит  их
судьба.  Наконец  последняя  карта  заняла  свое  место.   Джейн   и   Лиз
переглянулись засиявшими глазами и бросились друг другу в объятия.
   - Том! - радостно воскликнула Джейн. -  У  нас  получились  подряд  два
"Наполеона"! Без единой ошибки!
   - Эх, милые мои...
   - Ни слова больше! -  сказала  мисс  Брук.  -  Мы  загадали,  что  если
сойдутся пасьянсы, то все будет прекрасно...
   Перед обедом  Томас  Кейри  заглянул  в  офис  к  Бетти  и  застал  там
лейтенанта Лоджо. Бетти бросилась навстречу:
   - Как вы кстати, Том! Никколо только что собирался вам звонить.  У  нас
есть для вас нечто важное...
   - Да, Том. Очень важное открытие, - сказал лейтенант Лоджо, сводя глаза
к переносице. - Обувной король едет под чужой фамилией. В  высшей  степени
подозрительная личность, и приметы по делу Паулины. Я добыл его  отпечатки
пальцев; к сожалению, у меня нет аппаратуры для увеличения, а не то бы  мы
послали их  на  материк  фототелеграммой.  Пошлем  из  Манилы  авиапочтой.
Отпечатки на салфетке. Я ловко обделал эту операцию, Том!
   - Поздравляю с успехом, лейтенант.
   - Нет, ты как будто не рад?
   - Рад безмерно. Мне тоже, Никколо, кое-что удалось нащупать.
   - Что? - Зависть сощурила глазки лейтенанта Лоджо. - Что вам удалось?
   - Есть основания полагать, что Паулину убил кто-то из людей Минотти.
   - В самом деле? Ты слышишь, Бетти? Что я тебе говорил!.. Ну и что, Том?
Кто же из них?
   - Видишь ли, мне надо иметь список  всех  людей  Минотти,  плывущих  на
"Глории".
   - Всех?
   - Да, Никколо, абсолютно всех.
   Глаза лейтенанта Лоджо лукаво сверкнули.
   - Бетти! Подай Тому судовую роль. Да, Том, полную судовую роль. В  ней,
за малым исключением, все пришли к нам через контору найма,  принадлежащую
Рафаэлю Минотти. Между прочим, и мы с Бетти - тоже. Неужели  вы  не  знали
такой немаловажной детали?
   - Догадывался, что Чевер под большим влиянием этого человека, но не  до
такой же степени...
   - Только  капитан  и  несколько  старших  офицеров  избежали  протекции
Минотти.
   - А Томсен?
   - Бетти, найди карточку Томсена!
   - Томсен, ах, Томсен! - Бетти кинулась к картотеке  и  через  полминуты
доложила, что второй офицер прислан на должность из той же  конторы.  -  С
отличными рекомендациями с прежних мест работы, - добавила она.
   - Вот так! -  веско  подытожил  лейтенант  Лоджо.  -  У  вас  есть  еще
какие-либо вопросы, мистер Кейри?
   - Пока нет, Никколо. Благодарю вас, Бетти.
   - Заходите, Том. - Бетти кокетливо улыбнулась.
   Когда  Томас  Кейри  ушел,  лейтенант  Лоджо  произнес   с   наигранным
разочарованием:
   - Теперь ты видишь, дитя мое, с какой бездарностью мы вынуждены  делить
славу и деньги?
   - Нет, Том, я пока не пойду к капитану Смиту, - сказал мистер Гордон.
   - Вы думаете, невежливо вторгаться к нему после отказа встретиться?
   -  Не  только.  В  нашем  с  вами  положении  надо   отбросить   всякую
деликатность.
   - Так в чем же дело?
   - Когда я звонил ему, капитан был пьян.
   - Вы уверены?
   - К сожалению, да, Том. Теперь посудите сами, что  мы  будем  иметь  от
встречи с ним.
   - Немного. Мне кажется, Стэн, что вы  уже  не  питаете  больше  иллюзий
относительно капитана.
   - Он потряс меня своим легкомыслием. Хотя как персонаж нашей  пьесы  он
исключительно  хорош.  Даже  сегодня,  когда  он  предпочел  нам  общество
какой-то девицы. В нем для меня сочетаются все черты  настоящего  морского
волка: пьяница, распутник, мариман  до  мозга  костей  -  словом,  цельная
личность. Только вот последние дни что-то с ним происходит.
   - А не переживает ли он психическую депрессию?
   Мистер Гордон задумался, внимательно глядя на Томаса Кейри.
   - Возможно, вы подметили, Том, верную психологическую деталь!  Вдруг  и
на самом деле за видимой бравадой этого человека грызет червь сомнений,  и
он в душе неспокоен за судно, за тысячи жизней, и  в  то  же  время  не  в
состоянии что-либо предпринять? Его гнетет собственное бессилие.  О,  Том,
какие черты вы вносите в характер одного из действующих  лиц!  Причем,  по
вашей версии, он перемещается из ряда второстепенных  персонажей  пьесы  в
главные. Тогда все меняет дело. Я  уже  начал  было  подозревать  капитана
Смита, основываясь на сомнительных догадках. Теперь он еще больше вырос  в
моих глазах! Но давайте, Том, следовать логике событий: что,  если  кто-то
стремится обезглавить судно, вывести капитана из строя и использовать  эту
ситуацию в своих преступных целях?
   - Не исключено, Стэн. Поэтому  вам  следует  выяснить,  что  за  гостья
находится в каюте капитана.
   Мистер Гордон поспешно вскочил.
   - Иду немедленно, Том! Иду! Как это мне  самому  не  пришло  в  голову!
Видите ли, ваш покорный слуга оскорбился, что его назвали  старым  негром.
Как еще много, Том, в нас пустого тщеславия, глупой обидчивости! Хотя дело
все в тоне, каким было произнесено это оскорбление. Ну да ладно, то ли еще
приходилось сносить моим несчастным предкам. Не подстраховывайте  меня.  В
данном случае мне с ним лучше объясниться без свидетелей.
   В холле  капитанских  апартаментов  слуга-китаец  приветливо  улыбнулся
мистеру Гордону:
   - Здравствуйте, док!
   - Здравствуйте, Чен! Капитан у себя?
   - Да, дома, каюта.
   - Узнай, можно ли к нему пройти.
   - Нельзя, док. - Чен состроил печальную гримасу. -  Там  мадама.  Шибко
шанго мадама.
   - Красивая, говоришь? Все-таки ты, пожалуйста, доложи обо мне.
   - Иво не видела. Капитана серчай будет. Шибко серчай.
   В это время дверь из внутренних покоев капитанской  каюты  открылась  и
вышла молодая красивая женщина с возбужденным от спиртного  лицом.  Следом
шел, поддерживая ее за локоть,  капитан  Смит.  У  выходной  двери  она  с
профессиональным изяществом положила ему руки  на  плечи  и  поцеловала  в
щеку.
   - Прощай, душка! Если меня не убьет Энн, то мы еще увидимся.  -  Озарив
всех ослепительной улыбкой, она скрылась за дверью, услужливо  распахнутой
Ченом.
   - Это вы, Стэн? А знаете, кто у меня был? Мэри Хемнер! Кинозвезда!  Ах,
какая женщина! Ну  идемте,  что  мы  стали  будто  на  якорях!  -  Капитан
пошатнулся. - Идемте, Стэн. Вы ко мне надолго? - Он зевнул.  -  Проходите,
садитесь. Мы сейчас с вами выпьем немного. Вы наливайте, а я пока  прилягу
на диван. Извините, всего на пять минут. Ах, Стэн,  дружище,  как  хорошо,
что вы зашли! Я так одинок. Страшно одинок. Если бы не  Мэри,  одиночество
могло бы убить меня, Стэн. -  Он  вытянулся  на  широком  диване  и  мигом
захрапел.
   Мистер Гордон с глубокой печалью  посмотрел  на  багровое,  одутловатое
лицо капитана. Когда он вышел из салона, то в холл входил старший помощник
капитана - высокий, худой, подтянутый, с брезгливо сжатыми губами, похожий
на лубочного сатира.
   - Ну как? - спросил старпом у мистера Гордона, кивнув на двери.
   - Спит. Видимо, нездоров, мистер Гольдман.
   Старпом криво усмехнулся:
   - Вы тот самый профессор, которого преследуют навязчивые идеи?
   - Если бы это касалось только меня одного, мистер Гольдман!
   - Капитан говорил мне о вас. Поверьте, я сделал все,  что  зависело  от
меня. - Выражение глаз старпома говорило, что он ничего  не  сделал  и  не
собирается делать, что у него и без того прорва забот на судне, чтобы  еще
потакать слабонервным пассажирам.  Он  насмешливо  улыбнулся,  притронулся
пальцем к околышу фуражки и прошел к капитану.
   Мистер Гордон брел по коридору,  погруженный  в  грустные  размышления.
Ничего не изменилось после выхода из Сан-Франциско. И он, и его  друзья  в
своем донкихотском стремлении спасти ближних от гибели остаются в  горьком
одиночестве.
   Навстречу шла шумная толпа пассажиров, устремившихся в кинозал. Людской
поток, источая запах духов и пота, обтекал его,  как  инородное  тело.  Он
поймал на себе несколько неприязненных взглядов.
   "Может случиться, что мы так и не найдем  главного  убийцу.  Сотни  раз
будем  встречаться  с  ним,  сидеть  рядом  в   кинозале,   в   ресторане,
восторгаться вместе океаном и не будем знать, кто он, что  совершит  через
час или через неделю. Что, если он так и  не  покажется  в  заключительных
сценах третьего акта? И не надо! Пусть он  останется  "черным  человеком",
наемным убийцей в маске. А судно? А люди? Надо  во  что  бы  то  ни  стало
поймать его за руку, остановить!  Иначе  исчезнут,  не  оставив  следа,  и
театр, и зрители..."
   Полный сомнений, мистер Гордон пришел в собачий "люкс".
   Гарри Уилхем стоял у  сетчатого  ограждения  и  следил,  как  оранжевый
солнечный диск погружается  в  жемчужно-серый  океан.  Увидев  профессора,
сказал с улыбкой:
   - Добрый вечер, мистер Гордон. Вы заметили, как быстро  падает  солнце?
Вот уже булькнуло, смотрите, что поднялось там!  Какие  брызги  ударили  в
небо! Все же как ни прекрасен здешний закат, а есть в нем  подвох.  Видите
вон те легкие облачка, розовой дорожкой, так это примета ветра,  хотя  нам
он не страшен, даже  приятно  море  почувствовать,  а  то  плывем  как  по
Миссисипи.  Вижу,  вы  чем-то  недовольны,   мистер   Гордон?   Что-нибудь
случилось?
   - Пока еще нет, Гарри.
   - Будем надеяться, что и не случится. Да и что с нами может  случиться?
Если и наклевывались какие неприятности, то они  позади.  Выходи,  дружище
Кинг, порезвись. - Выпустив бульдога из клетки,  Гарри  Уилхем  сказал:  -
Только перед вами ко  мне  заходил  отец  Патрик  в  темном  костюме  и  с
цветочком. И лик у него сияет, как иллюминатор. Спрашиваю:  "Не  божья  ли
благодать снизошла на вас, святой отец?" "Ты угадал, - говорит, - было мне
знамение, скоро опять ухожу в джунгли, к своим папуасам". Не понял -  врет
или говорит правду?
   - Надо верить людям, Гарри. Лопес сейчас переживает очень важный момент
в своей жизни.
   - Он каждый день переживает эти моменты.  Ребята  говорили,  что  вчера
опять много выиграл в "железную дорогу". Сегодня тоже,  видать,  в  казино
навострился. Зачем праведнику столько денег, мистер Гордон?
   - Не знаю, Гарри, я далеко не праведник. Может, копит на  миссионерскую
деятельность. - В глазах мистера Гордона мелькнули лукавые искорки.
   - Вот это вы дельно предположили. И господь ему в этом помогает?
   Гарри Уилхем засмеялся. Болонки в клетках зло затявкали.





   Шторм разразился под утро, когда мистер Гордон  совершал  свою  обычную
прогулку по судну. Он  шел  в  зеленоватом  сумраке  по  коридору,  ощущая
свинцовую тяжесть в ногах, когда нос судна поднимался на волне.  О  шторме
еще напоминал отдаленный гул волн  и  шуршащие  удары  дождевых  струй  по
палубным надстройкам. Всю мощь разбушевавшихся стихий он осознал, только с
трудом отворив дверь: ветер навалился на нее снаружи, порыв ветра с дождем
ударил его в грудь - все же ему удалось выбраться на балкон. Ветер  крепко
прижимал его к переборке. В пяти шагах  за  бортом  бушевала  непроглядная
темень. Палуба накренилась, и ноги заскользили  к  борту.  Ухватившись  за
мокрый планшир, он, пересилив страх, глянул за борт. Там на гребне  волны,
вспыхивали багровые отблески ходового огня. Повеяло  жутким  одиночеством.
Страх защемил сердце.
   Выбравшись с открытого балкона в пустой зал с редкими столиками, он сел
за один из них, несколько минут просидел,  улыбаясь  пережитым  страхам  и
чувствуя себя настоящим моряком, встретившим грудью разбушевавшийся океан.
   Верхняя палуба поразила его пустотой, заброшенностью.  Куда-то  исчезли
шезлонги, только одно плетеное кресло как бы в раздумье двигалось в разные
стороны, не зная, куда податься. Вспомнилась встреча  с  обувным  королем.
"Как он себя чувствует в шторм?" - подумал  мистер  Гордон,  проникнувшись
вдруг к поэту неожиданной симпатией. К "растерявшемуся"  плетеному  креслу
подошел матрос в мокрой робе и уволок в темноту. Ощущение охватившего было
одиночества исчезло. Судно было полно жизни, энергии, усилий. В эти минуты
сотни людей спокойно, уверенно работали на нем,  не  обращая  внимания  на
непогоду. Когда он  проходил  мимо  одного  из  камбузов,  оттуда  пахнуло
необыкновенно вкусными запахами жаркого, слышался стук  ножей,  кто-то  из
поваров напевал.
   В ходовой рубке царила атмосфера торжественного покоя,  хотя  переборки
ее вздрагивали, по ветровым стеклам бежали потоки дождевых струй.
   В рубку вошел капитан Смит. Он был бледен. Устало улыбнулся.
   - Стэн! Вы, как всегда, совершаете утреннюю прогулку? Я же в это  время
еще сплю, да шторм сегодня поднял и меня. Вы частенько  стали  заглядывать
сюда?
   - Да, мне все тут нравится. Чувствуется покой и уверенность.
   - Как верно вы определили здешнюю атмосферу!
   - Я совершенно иначе представлял себе управление судном.
   - Наверное, думали, что  и  до  сих  пор  двое  дюжих  матросов  крутят
штурвал?
   - Признаться, что-то в этом роде...
   -  В  принципе  управление  осталось  прежним,   только   необыкновенно
усложнилось. Вместо древнего колеса - кнопки да манипуляторы. От  прежнего
остался магнитный  компас,  и  то  почти  как  рудимент,  идем  же  мы  по
гирокомпасу, он  управляет  и  авторулевым  -  целая  сложнейшая  система,
напичканная электроникой. Экраны, как, вероятно, догадываетесь, показывают
суда по соседству. Вот на левом экране видно,  что  в  десяти  милях  идет
сухогруз  параллельным  курсом.  Замечаете,  как  мы  его  обгоняем?  Наша
"Глория" - необыкновенное судно. - В голосе капитана послышались  грустные
нотки.
   С крыла мостика в рубку вошел вахтенный офицер. Капитан представил:
   - Мой второй помощник Томсен. Мой друг - Стэн Гордон.
   Профессору сразу не понравилось лицо Томсена,  и  не  потому,  что  его
назвал Лопес как  человека  Минотти.  Неприятное  впечатление  производили
бегающий взгляд, безвольный рот, виноватая улыбка -  и  это  при  высокой,
статной фигуре. Создавалось впечатление, что этому человеку каким-то чудом
заменили голову.
   Томсен пожал руку мистеру Гордону. Рука у него была мягкой, потной.
   - Рад, - сказал он, - весьма рад, - и  обратился  к  капитану:  -  Сэр,
барометр поднимается.
   - Вижу, Вилли.
   - К полудню стихнет, сэр.
   - И я надеюсь, Вилли.
   Голос у Томсена оказался певучим, нежным для такой атлетической фигуры.
   Капитан провел мистера Гордона в штурманскую рубку  -  смежную  большую
каюту со шкафами для карт и приборов, залитую ярким светом.
   - Здесь наша святая святых, - сказал капитан, - мозговой центр судна. -
Подвел к столу с приколотой к нему картой.  -  Видите  эту  тонкую  линию,
нанесенную карандашом?
   - Путь судна?
   - Отлично, Стэн! Именно путь. По этой линии мы идем. Цифры - глубины.
   - Более десяти километров?
   - Да, Стэн, глубины изрядные. Японская впадина. Здесь проходит  граница
излома земной коры, потому часты океанотрясения, когда возникают цунами  -
волны в несколько десятков метров высотой, и само собой - землетрясения. И
вообще, Стэн, этот участок  Тихого  океана  пользуется  у  японцев  дурной
славой, опасная зона для кораблей и самолетов. Вот  сейчас  у  нас  что-то
барахлит магнитный  компас.  Бывает,  что  этот  инструмент  вообще  здесь
выходит из строя. Множество современных судов исчезло в  этих  местах,  не
подав о себе вестей. Воды между юго-восточными берегами Японии и островами
Бонин называют "морем дьявола". Название в духе времен  флибустьеров.  Все
эти страхи, дорогой Стэн, не для "Глории" с ее мореходностью и техническим
вооружением.
   - Впереди какие-то острова? - спросил мистер Гордон.
   - Цепь островов и рифов, мы их будем проходить к вечеру,  они  остаются
вправо от нас. Вершины горного хребта, потухшие или  действующие  вулканы.
Ветер и течение поджимают нас к  островам,  мы  же  уходим  в  сторону  от
опасного барьера. Слыхали, как я приказал Томсену изменить курс?
   - Нет, Дэв.
   - Ах, это  было  до  вашего  прихода!  Сказывается  бессонная  ночь  и,
конечно, склероз. Идемте, Стэн. Не будем мешать Вилли нести его вахту. Вот
вы и получили морское крещение. Хотя на таком огромном судне море  слишком
отгорожено от человека. Чтобы ощутить океан, надо поплавать  на  паруснике
или на скорлупке в тысячи две-три  тонн.  Я  начинал  с  парусника,  Стэн.
Как-нибудь я расскажу вам  о  той  незабываемой  поре.  Вы  окончили  свою
прогулку?
   - Еще загляну к Кингу.
   - Ну счастливо. Я пойду в каюту. Отстоял подряд две  вахты...  Как  вам
понравился Томсен? - неожиданно спросил капитан.
   - По правде говоря, не понравился.
   - Чем?
   - Он какой-то странный, несоразмерный.
   - Вам не кажется, что он составлен из перепутанных деталей?  Не  правда
ли, Стэн? В то же время дельный офицер, но сентиментален, как  все  немцы,
и, кажется, втайне пишет стихи.
   - Скажите, Дэв, он пришел на судно не по протекции Минотти?
   - Постойте! Действительно, через контору найма Рафаэля Минотти.  Раньше
плавал на пассажирских линиях между Штатами и  Европой.  -  Он  с  улыбкой
сожаления посмотрел на собеседника. - Вы все еще не расстались с мыслью  о
диверсиях?
   - К сожалению, не могу, и все события последней недели подтверждают мои
опасения.
   - Я думаю, тут какая-то  ошибка.  Хотя  на  всякий  случай  я  приказал
охранять вас, и, может быть, это возымело свое действие, и вас оставили  в
покое.
   - Может быть, потому, что нас опекает лейтенант Лоджо?
   - И не только он. Поверьте, Стэн, у меня на  судне  довольно  серьезные
полицейские силы. Заходите ко  мне  обедать.  Последние  дни  мне  так  не
хватало вашего общества...
   Мистер Гордон был окончательно покорен любезностью капитана Смита.  Они
не  виделись  после  последней  неприятной  встречи,  но  вечером  капитан
позвонил ему и пригласил к себе, а также предложил не стесняясь продолжать
изучение судна. Причем заметил, что давно не видел его  в  ходовой  рубке.
Это и побудило мистера Гордона зайти туда сегодня.
   Шторм придал плаванию, ставшему несколько монотонным,  остроту  близкой
опасности. В опустевшем ресторане за завтраком мисс Брук сказала:
   - Никогда не думала, что буря в океане так величественно прекрасна.  Вы
говорите, Стэн, что такое  состояние  воды  и  ветра  называется  жестоким
штормом?
   - Совершенно верно, Лиз. Скорость ветра  достигает  десятков  метров  в
секунду.
   Джейн набросила на плечи шерстяную шаль.
   - Мне что-то боязно, - призналась она. - Какая-то тревога  обволокла  и
не отпускает, как только я узнала, что под нами глубина десять километров.
Ужас какой колодец!
   Мужчины и мисс Брук засмеялись, невольно посмотрев себе под ноги.
   После завтрака на балконы и верхнюю палубу высыпало  много  пассажиров,
как  и  в  солнечную  тихую  погоду,  но   одетых   по-штормовому.   Ветер
периодически то стихал, то снова набирал  ураганную  силу.  Шторм  щекотал
нервы, создавая лишь ощущение опасности, как в кинотеатре, до того у людей
сильна была вера в непоколебимую надежность "Глории".
   Иногда, к общему восторгу, появлялись буревестники, один или  два,  они
без видимых усилий держались вровень с судном, потом вдруг  обгоняли  его,
распластавшись над водой.
   К полудню ветер стих. Судно шло в сизой мгле. Это был необычный  туман:
не чувствовалось сырости, наоборот,  воздух  был  сухим,  горячим.  Мощная
сирена через каждые три минуты издавала жуткий вой. На судне везде  горело
электричество, хотя не было еще и семнадцати часов.
   Мистер  Гордон,  извинившись  перед  друзьями,  отправился  обедать   к
капитану. В салоне возле накрытого стола Чен вытаскивал пробки из бутылок.
Он улыбнулся на приветствие мистера Гордона.
   - Капитана велел обождать. Тебе, док, садись. Сейчас его придет.
   - Благодарю, Чен. - Мистер Гордон заметил, что  у  слуги  дрожат  руки.
Ставя бутылку на стол, он уронил бокал на край блюда и  разбил.  Испуганно
посмотрев на двери, быстро собрал осколки. Достал другой бокал. Сказал:
   - Пожалуйста, док, не надо говори капитана!
   - Ну что вы, Чен! Не расстраивайтесь из-за пустяка.
   - Не пустяк, док, - многозначительно ответил Чен. -  Шибко  не  пустяк.
Плавать здесь тоже не пустяк. Капитана тоже не пустяк.
   Мистер Гордон попытался выяснить, что скрывается за этими  словами,  но
Чен только улыбался и повторял:
   - Ничего, док. Очень ничего.
   Вошел капитан. Извинился, спросил:
   - Вы давно ждете, Стэн?
   - Только что вошел, Дэв.
   - Я спускался в машину, там все отлично. Что мне не нравится,  так  это
состояние атмосферы. Обратили внимание на "сухой туман"?
   - Возможно, в воздухе вулканический пепел или лессовая пыль? -  спросил
мистер Гордон. - Я читал, что они разносятся ветром на тысячи километров.
   - В том-то и дело, Стэн, что пыли нет и в помине. Какое-то странное, не
объясненное пока атмосферное явление. Отнесем его к  одному  из  сюрпризов
"моря дьявола". Такая погода  хуже  любого  шторма.  Но  скоро  мы  выйдем
отсюда. Как вы себя чувствуете, Стэн?
   - Хорошо, Дэв. Только что-то давит виски.
   - Вот-вот. У меня еще и затылок побаливает. Подскочило  давление.  Надо
выпить коньяку для расширения сосудов.
   За третьим блюдом капитан вызвал  вахтенного  штурмана.  Вошел  Томсен,
недавно  вступивший  на  вторую  четырехчасовую  вахту.   Поражали   вялая
бледность его лица и та же виноватая улыбка.
   - Как обстановка, Вилли?
   - Плохая, сэр.
   - А подробнее?
   -  Видимость  нулевая.  Радиосвязь,  как  я  вам   докладывал,   иногда
прерывается.
   - Здесь это бывает, Вилли. Идите.
   - Извините, сэр...
   - Что еще?
   - В штурманском столе кем-то оставлен револьвер.
   - Этого еще недоставало! Выбросьте в море.
   - Есть, сэр.
   - Идите, Вилли.
   - Есть, сэр.
   - Будьте предельно внимательны. Я скоро поднимусь к вам.
   Чен подал кофе. Капитан выпил рюмку  коньяку.  Мистер  Гордон  пить  не
стал.
   - Вы чем-то расстроены? - спросил капитан. - Плохо ели, не пьете. В чем
дело, Стэн?
   - По правде говоря, я разделяю  вашу  тревогу.  Сегодня  все  на  судне
возбуждены. Вначале было приподнятое  настроение,  это  во  время  шторма,
затем, когда ветер стих и  настала  серая  ночь,  настроение  людей  резко
изменилось.
   - Естественно,  Стэн,  раз  в  атмосфере  происходят  такие  непонятные
явления.
   - Помимо всего, Дэв, меня сильно заинтересовал ваш второй штурман.
   - Чем же? - настороженно  спросил  капитан.  -  Несколько  странноватый
малый, но моряк хороший, я вам уже говорил.
   - Я уверен, что он займет какое-то важное, очень важное место  в  нашей
судьбе. На его лице видна трагическая безысходность.
   - Ну его к дьяволу, этого слюнтяя! - вспылил капитан.  -  Мне  навязали
его, как и еще многих. Все протекция,  протекция!  Я  бы  выгнал  половину
команды,  особенно  офицеров,  начиная  со  старшего  помощника,  не  будь
поставлен в такие дурацкие условия! Ну да ладно. - Он устало махнул рукой.
- Скоро я избавлюсь от всего этого безобразия. Заканчиваю  свой  последний
рейс. А там думаю заняться  чем-нибудь  другим,  Стэн.  Давайте,  дружище,
выпьем, и больше ни слова ни о драмах, ни о трагедиях. Мы,  моряки,  народ
суеверный. Если думать день и ночь о несчастье, оно обязательно  случится.
Есть много тому примеров. Ну, за  возвращение  в  Сан-Франциско,  и  я,  с
вашего разрешения, поднимусь на  мостик.  На  душе  становится  спокойнее,
когда в такие моменты все берешь на себя...
   Он недоговорил.  Казалось,  судно  остановилось,  налетев  на  какое-то
препятствие. Все, что было на скатерти, с грохотом посыпалось  на  палубу.
Мистер Гордон вылетел из кресла и, лежа на ковре, ощущал всем  телом,  как
судорожно дрожит судно. Капитана только сильно притиснуло к спинке кресла.
Побелев, как скатерть, он поднялся и, держась рукой за сердце,  перешагнув
через мистера Гордона, выбежал из каюты.
   Когда ошеломленный мистер Гордон поднялся  на  ноги,  то  увидел  Чена,
стоявшего с салфеткой в руке в дверях спальни.  Мистера  Гордона  поразило
его лицо - такое же бесстрастно-спокойное. Прислушиваясь  к  дрожи  судна,
Чен неожиданно сказал на чистейшем английском языке:
   - Вероятно, судно село на рифы. Мы стоим. Так  мы  сможем  продержаться
довольно долго, если опять не налетит шторм. У нас достаточно спасательных
средств. Все будет хорошо, если  не  начнется  паника.  Советую,  док,  не
спешить покидать судно. В такие минуты самые респектабельные  люди  теряют
человеческий  облик.  Прощайте,  профессор.  Идите  к  своим  друзьям.  Вы
оказались правы. Я слышал ваш самый первый разговор с капитаном. Следил за
развитием событий. Прощайте!
   Мистер Гордон пожал  руку  этому  загадочному  человеку.  Ему  хотелось
расспросить Чена, но судно сильно вздрогнуло, казалось, оно стало медленно
погружаться.
   - Плотнее сели на риф. Это хорошо в нашем положении, - сказал Чен.
   Когда мистер Гордон вышел из каюты капитана,  свет  на  судне  внезапно
погас.
   Мимо бежали люди. Сталкивались. Слышались  стоны,  проклятия.  Пронесся
пронзительный женский вопль:
   - Ральф! Где ты, Ральф? Мы тонем!..
   Где-то далеко тоже кого-то звали, умоляли, проклинали. Слышался  низкий
гул толпы, топот. Зазвенело разбитое  стекло.  Над  ухом  мистера  Гордона
загрохотал голос из репродуктора:
   - Леди и джентльмены! Говорит капитан судна Дэвид Смит. Прошу соблюдать
полное спокойствие. Никакой паники. Опасности для вас пока нет. Находитесь
в  своих  каютах  и  местах  общего  пользования.   Сейчас   дадут   свет.
Беспрекословно  выполняйте  все  указания  членов  команды.  Я  буду   вас
информировать о всех необходимых мерах. Еще раз  призываю  к  спокойствию,
мужеству, организованности.
   Мистер Гордон не узнал голос капитана: он звучал глухо, надтреснуто.
   Топот и низкий гул приближались. Мистер Гордон стал  ощупью  шарить  по
переборке, ища двери какой-нибудь  каюты.  Казалось,  все  двери  исчезли,
осталась бесконечная гладкая стена. Его отбросили от нее, и, толкая,  дыша
в лицо, толпа повлекла за собой.
   "Только бы не упасть, не упасть. Затопчут", - думал мистер Гордон.  Уже
кого-то сбили, топтали  ногами.  Человек  с  плачем  умолял  остановиться,
помочь ему  встать,  но  скоро  затих.  Мистер  Гордон  тоже  запнулся  за
ступеньку трапа, но ему не дали упасть, стиснув со всех  сторон.  Повлекли
наверх. Он думал лишь об одном - только бы не оступиться.
   Неожиданно вспыхнул свет. Не  обычный,  яркий,  радостный,  а  тусклый,
желтоватый, но и он вначале ослепил толпу. Обезумевшие люди  остановились.
Сверху, с площадки перед входом в рубку, послышался негромкий голос:
   - Назад! Буду стрелять!
   Люди, пятясь, стали спускаться по трапу, не отводя глаз  от  матроса  в
полотняной робе. В руке у того был большой пистолет, и он направил его  на
толпу.
   "И будет прав. Такой закон. Нельзя допускать паники на гибнущем судне",
- думал мистер Гордон, не спуская глаз с тупого зрачка пистолета.  Объятые
ужасом, люди хлынули вниз по трапу, покатились клубком. Вскакивали, бежали
разыскивать близких, собирать вещи, ценности. Спасаться!
   -  Думал  -  сомнут,  -  сказал  мистеру  Гордону  матрос  со   вздохом
облегчения. - А у меня ведь игрушечный "вальтер". Купил в Токио. Он совсем
как натуральный, только не стреляет. Ну а вы что, док? Идите к себе,  пока
аварийка еще работает. Если будет команда "В шлюпки", то идите к трапу  по
указателям. Они светятся в любой темноте. Люминесценция, - пояснил матрос.
   Свет стал медленно гаснуть, как в кинозале.
   - Вы еще здесь, док? - спросил матрос из темноты.
   - Да, да. Теперь мне, пожалуй, не найти своей каюты и друзей.
   - Стойте пока. Скоро матросы разнесут фонари по палубам.  Ничего,  док,
мы сидим крепко. -  Голос  матроса  дрожал.  Ему  самому  было  страшно  в
темноте. Он  боялся,  что  его  случайный  собеседник  уйдет  и  он  снова
останется один против новой толпы озверевших людей. - Знаете, кто во  всем
виноват? - начал опять матрос. - Во всем виноват второй. Второй штурман. Я
только что сдал штурвал Тони Янгу. Тони не простоял и десяти минут, как мы
врезались. Чиркнули по рифу левой половиной днища. Надо было, наверное, на
скорости сходить с рифа, а второй дал сначала стоп,  потом  полный  назад.
Тут мы уже сели по-настоящему и продолжаем  садиться  все  прочнее.  Такие
дела, док. Вы где?
   - Здесь я, молодой человек. Скажите, как вел себя после  всего  Томсен?
Что он говорил, что предпринял еще?
   -  Что  говорил?  Только  застонал.  Схватился  за   голову.   Ушел   в
штурманскую. Слышим - бах! Выстрел. В висок. Там и лежит сейчас.  Упал  на
стол с картой, все проклятое море кровью залил... Вот и фонари появились.
   Внизу, у трапа, по дорожке ползло пятно света.


   Когда произошла катастрофа, Томас Кейри, Джейн,  мисс  Брук  и  Малютка
Банни находились в  баре  "Тритон  и  наяда".  После  оцепенения,  которое
продолжалось несколько  секунд,  публика,  заполнявшая  бар,  бросилась  к
выходам. Томас Кейри также вскочил и подал  руку  обессилевшей  от  страха
Джейн.
   Малютка Банни остановил:
   - Подожди, Том, и вы, Джейн и Лиз, садитесь на место. Сейчас там  такое
начнется. Помню, как загорелись трибуны на ипподроме во время  бегов,  там
насмерть затоптали десятка три. Скоро объяснят, в чем дело.  Ого,  и  свет
погас! И это ничего. Сейчас дадут аварийный. Ну чего ты так дрожишь,  Лиз?
Ведь мы ждали этого.  Вот  оно  и  случилось.  Хотя,  может,  налетели  на
что-нибудь и случайно. Я думаю, что такое судно вообще не может  потонуть.
У него всякие переборки, отсеки, двойные и тройные днища. Давайте выпьем в
темноте.
   - Где же Стэн? - спросила мисс Брук. - Он обедал у капитана.
   - Вот как загорится электричество, - сказал Малютка Банни, - мы  пойдем
в каюту Джейн и там его дождемся. Док что-нибудь да знает из первых рук.
   - Ах, Банни, - прошептала мисс Брук, нащупав в темноте его ладонь.
   Бармен-негр зажег электрический фонарь  и,  сверкая  в  улыбке  зубами,
сказал рокочущим басом:
   - Вы правильно поступили, леди и джентльмены: зачем давить друг  друга,
когда можно посидеть с комфортом, выпить, даже потанцевать? - Он  поставил
грустную мелодию из "Истории любви". Малютка Банни пригласил мисс Брук,  и
они стали кружиться между покинутыми столиками, то появляясь в луче света,
то уходя в темноту. Под ногами похрустывали осколки разбитых бокалов.
   - Прекрасно! - прошептал Томас Кейри. - Танец на гибнущем корабле.  Как
жаль, что этого не видит Стэн. Он и не ожидал такой мизансцены.  Пойдем  и
мы, Джейн.
   - Боюсь,  не  подчинятся  ноги.  Я  вся  как  ватная.  Но  идем.  Банни
удивительный человек. Я рада за Элизабет. Нет, ноги ничего, расходятся,  и
судно перестает дрожать. Том!
   - Что, Джейн?
   - Выходит, все случилось, как ты предполагал?
   - Если не совпадение.
   - Нет, Том, так не бывает. Кто-то все-таки  это  сделал.  Мы  же,  Том,
ничем не смогли помешать  тому  человеку.  Или  ты  все  же  считаешь  это
совпадением?
   - Не знаю. Может, непредвиденный несчастный случай. Хотя...
   - Том! Дай мне руку.
   - Успокойся, Джейн.
   - Мне уже совсем не страшно. Я даже чувствую какое-то облегчение, будто
камень свалился с моего сердца. Почему это?
   - То же происходит  и  со  мной.  Реакция  после  напряжения  последних
недель. Мы ждали, что что-то должно случиться.
   - Да, Том. Для нас это не явилось неожиданностью. Слышишь,  там  кто-то
опять кричит? Надо помочь, Том!
   - Да, Джейн. Сейчас мы с Банни посмотрим.
   - Нет, нет, не оставляйте нас! Уже замолчали.
   Бармен предложил:
   - Леди и джентльмены, есть смысл выпить на мой счет или,  если  хотите,
на счет морского царя. У меня есть старый добрый мартини...


   Утренние прогулки  помогли  мистеру  Гордону  прилично  изучить  судно,
теперь он шел по коридорам почти в полной темноте, натыкаясь на  чемоданы,
стоявшие у дверей кают, - пассажиры готовились покинуть судно и  старались
ничего не забыть. По радио еще не объявляли, что  можно  каждому  брать  с
собой. Паника заглохла.
   Люди присмирели, успокаивали  друг  друга.  Кто-то  засмеялся.  Но  вот
послышался чей-то злорадный голос:
   - ..."Святой Михаил" продержался всего три часа. Почти никто не спасся.
"Мадагаскар" пошел ко дну через тридцать минут... Так что...
   - Замолчите! Замолчите! Как вы можете? Сейчас! Об этом! -  прервал  его
звонкий женский голос. - Негодяй!
   - Но, позвольте, миледи, я считаю своим долгом  предупредить,  осветить
картину. Чувствуется некоторое  успокоение.  Мы  не  знаем,  какое  у  нас
количество шлюпок. Надо выяснить. Идти к капитану. Составить  списки  тех,
кому следует в первую очередь. А не то...
   - Поль! - позвала женщина. - Поль! Заткни ему поганую глотку, а не то я
сама...
   - Не нервничай, Роз. Успокойся, -  ответил  мужчина.  К  ногам  мистера
Гордона упал сбитый хлестким ударом человек. Мистер Гордон поднял  его,  и
тот,  прошептав:  "Нет,  так  нельзя,  я  буду  жаловаться",  хватаясь  за
переборку, пошел вдоль полутемного коридора. Вскоре издалека снова донесся
его голос, поносящий гангстеров, захвативших судно, и призывающий к отпору
всех, кому дорога жизнь.
   По  пути  мистер  Гордон  услышал  еще  одно  обращение  к   пассажирам
командования судна. На этот раз говорил старпом Гольдман: "Принимаются все
меры к ликвидации аварии. В случае малейшей опасности все  без  исключения
пассажиры и члены команды будут посажены в баркасы и катера. Нами  вызвано
- и скоро  будут  -  несколько  судов  и  буксиров-спасателей.  Пресекайте
действия паникеров. Благодарю за внимание".
   В собачьем  "люксе"  царила  непроницаемая  темнота.  Надсадно  тявкали
болонки. Мистер Гордон в который раз после катастрофы  посетовал,  что  не
приобрел электрический  фонарик.  "Вот  что  значит  неорганизованность  и
непредусмотрительность!  Почему-то  мне  казалось,  что   это   произойдет
обязательно днем", - подумал он, двигаясь на призывное повизгивание Кинга.
   Из своей каюты вышел Гарри Уилхем с электрическим фонариком в руках.
   - Профессор! Как приятно вас видеть! Кинг вел себя как всегда. Вот  Тот
подкачал.
   - Тот?
   - Да, сенбернар. Всего два дня похандрил и отдал  богу  душу.  Сдох  во
время первого толчка. Только разок гавкнул, и все. Славный был пес. Я  уже
похоронил его. - Гарри Уилхем  вздохнул.  -  Вовремя  убрался.  Вы  своего
возьмете?
   - Да, Гарри. Благодарю вас.
   - Правильно делаете. А вот куда я этих дену? Вряд ли  старухи  за  ними
притопают. Какая там благодарность! Я выполнял свою обязанность. Что-то вы
мне много даете. Но ничего, пригодятся. Если удастся выкрутиться, то  ведь
буду на биче сидеть, пока  не  пристроюсь  хотя  бы  в  Белый  дом.  -  Он
засмеялся. Улыбнулся и мистер Гордон. Спросил:
   - Что слышно про аварию?
   - Аварию? Да мы начисто пропороли днище. Вода  уже  в  машине.  Видите,
сидим впотьмах. Я тут  перехватил  знакомого  парня,  что  крутился  возле
водолазов. Сидим пока ровно. На какой-то каменной гряде. Только бы не было
шторма. Слева по борту - глубина километра полтора, а то и два.  Так  что,
док, не унывать. И если хотите знать мое мнение, то лучше  всего  садитесь
на спасательный плот. Надежная штука эти плоты. В баркасе набьется  народу
- не повернуться. Плоты напоследок спускают. Я тоже постараюсь попасть  на
плот. Вот сейчас обойду старух миллионерш и вручу им их собачек, а  сам  к
ребятам. Скоро начнется канитель, док. Это  сейчас  народ  попритих:  есть
какая-то надежда, а как  объявят:  "Джентльмены  и  миледи,  двигайтесь  к
трапам!" - снова такое начнется! Желаю вам, док, уцелеть.
   - И вам, Гарри.
   - Привет Тому и его милой жене.
   - Спасибо, передам. Постойте, Гарри, у вас есть телефон?
   - Пожалуйста, проходите, посвечу.
   В каюте Джейн никто  не  поднял  трубку.  Тогда  мистер  Гордон  набрал
телефон "Тритона и наяды", вспомнив, что перед обедом разговор шел об этом
баре. Бармен воскликнул:
   - О, профессор! Как жаль, что вас нет с нами! У нас здесь очень весело.
   - Попросите к телефону Банни.
   - О да! Банни, вас просит док!
   - Мы тут с того самого момента, - начал Малютка Банни, - когда тряхнуло
и когда началась паника. Я удержал девочек и Тома. Ну не то чтобы удержал,
а посоветовал остаться, пока обстановка не прояснится. Так нам  ждать  или
двигаться в каюту?
   - Ждите. А то еще заблудитесь в темноте.
   - И то верно, Стэн! Фонари из коридора  возле  "Тритона"  растащили  по
каютам...
   В одном из вестибюлей  шла  бойкая  торговля  электрическими  фонарями.
Когда мистер Гордон вошел туда, пассажиры уже расходились,  светя  мощными
рефлекторами.
   - Нет больше, джентльмены, - сказал продавец. - Себе не оставил.
   - Вот так всегда, - услышал мистер Гордон над ухом голос,  показавшийся
ему знакомым. Обернулся. Перед ним стоял, в желтой пижаме, обувной  король
- поэт.
   - Это вы? - спросил он, протягивая руку. - И вам не досталось?
   - Пятидолларовые шли по двадцать пять. Бизнес есть  бизнес.  Я  бы  дал
сто. Вы случайно не приобрели?
   - Нет, мистер Нигрем.
   Из темноты раздался голос Патрика-Клема:
   - Есть пара фонарей по сотне за штуку!
   - Беру! - крикнул обувной король.  Извинившись,  он  кинулся  на  голос
Патрика-Клема.
   У обувного короля не оказалось с собой денег,  и  он  стал  уговаривать
Лопеса пройти за расчетом в его каюту.
   - Может, у вас еще найдется? - спросил мистер Гордон, подходя к Лопесу.
   - Профессор! Вас-то я и искал! Вам я подарю бесплатно. Идемте  проводим
этого джентльмена.
   - Я спешу, но если нам по пути... Мне в сторону кормы.
   - Мне тоже, кажется, туда же, - сказал обувной король. - Надеюсь,  сэр,
- обратился он к Патрику-Клему, - вы дадите сейчас мне один из фонарей?
   - Берите, только учитывая сложности с конъюнктурой...
   - Хорошо, плачу полторы  сотни...  Люблю  ощущение  полной  свободы,  -
сказал обувной король, включая рефлектор. - Помню, в детстве мне нравилось
ночью ходить по парку и освещать парочки в кустах.
   Патрик-Клем взял мистера Гордона под руку:
   - Ну, профессор, вот и произошло то бедствие, о котором вы так пеклись.
Никакой диверсии. Слышали, что все натворил штурман  и  уже,  как  говорят
моряки, благоразумно отдал концы? Или вы  все  еще  считаете,  что  кто-то
подстроил катастрофу?
   - Сейчас я убежден в этом гораздо  больше,  чем  прежде,  -  нахмурился
мистер Гордон.
   - Дело ваше, профессор. Но факт неоспоримый,  что  судно  наскочило  на
камни и виновник катастрофы покончил с собой, а  мы  должны  спасать  свои
грешные души. Не так ли?.. Позвольте! А где же мой фонарь? Ни  фонаря,  ни
покупателя.
   Как Патрик-Клем ни светил в оба конца  коридора,  между  бродивших  там
людей не было заметно желтой пижамы.
   Бывший святой отец крепко выругался и сказал:
   - Вы знаете, профессор, что я поверил этому негодяю только потому,  что
он ваш друг.
   - Считайте, что вы не ошиблись.
   - И вы за него заплатите?
   - Разумеется. И даже куплю у вас второй фонарь  для  себя,  который  вы
обещали подарить.
   - Ценю ваше благородство. Может, мы сейчас и рассчитаемся?
   - Сколько с меня?
   - Триста, профессор, - вздохнул Патрик-Клем. - Бизнес есть бизнес. Вот,
пожалуйста. Отличная вещица. Может светить беспрерывно около двух часов  и
даже больше, пока не сядет батарея.
   - Благодарю. - Только сейчас мистер Гордон заметил, что в руках  у  его
спутника небольшой черный чемоданчик, и спросил: - Вы уже собрались?
   - Не то чтобы совсем, а так, на всякий случай. Тут все  необходимое  до
первого порта: зубная щетка, полотенце, носки.  -  Спросил:  -  Я  слышал,
здесь неподалеку есть какие-то острова?
   - Да, мистер Лопес, по карте близко острова Бонин.
   - Вот и отлично. Не зайдете ко мне в каюту, профессор?
   - Благодарю, меня ждут друзья. Как-нибудь в другой раз.
   - Вы оптимист, мистер Гордон. Приятно было с вами иметь дело.
   - Мне также мистер Лопес.


   Автоматическая  телефонная  станция  работала   безотказно,   доставляя
капитану все новые и новые безрадостные известия: судно плотнее садится на
риф, машинное отделение залито, вода проникла в носовые трюмы,  радиосвязь
все еще полностью не восстановлена, радист беспрестанно  посылает  сигналы
бедствия, приближается шторм.
   В подобных тяжелых обстоятельствах капитан вел себя, по  меньшей  мере,
странно:  поручил  все  меры  по  спасению  пассажиров  своим  помощникам,
приказал  не  беспокоить  его,  отключил  телефонный  аппарат  и  сел   за
письменный стол. Более двух часов он  что-то  писал  крупным,  размашистым
почерком, прерываясь только для того, чтобы  принять  лекарство,  и  снова
брался за работу.
   Писать становилось все труднее: сильно болело сердце и  особенно  левая
рука. Он стал проглатывать по две таблетки кряду и,  подождав,  пока  боль
несколько утихнет, продолжал писать. На его белое, как бумага, лицо иногда
набегала тень.
   Два пухлых конверта с адресами он вложил в большой  фирменный  пакет  с
изображением "Глории"  заклеил,  надписал  на  нем:  "Моему  другу  Стэнли
Гордону" - и положил в ящик стола. С трудом дотянулся  до  кнопки  звонка.
Вбежал слуга-китаец.
   - Доктора, - слабеющими губами шепнул капитан.
   Погасли светильники.
   Капитан лежал на диване в своей каюте, скупо  освещенной  электрическим
фонарем. Высокий худощавый врач с седыми висками  только  что  сделал  ему
укол и передал шприц медицинской сестре.
   - Ну вот, теперь вам нужен абсолютный покой, - сказал он.
   - Покой! Мне оставаться спокойным? Сейчас, когда гибнет  судно  с  нами
вместе?
   - Ни слова больше! Поймите, ваше положение очень серьезно.
   - Да, доктор, серьезно. Знаю. Старшего офицера ко мне!
   - Но, сэр!.. Сейчас, сейчас,  только  не  волнуйтесь.  -  Врач  сказал,
приоткрыв двери: - Мистер Гольдман!
   Старший  помощник,  давно  ожидавший  в  холле,   порывисто   вошел   и
остановился у дивана.
   Он ненавидел своего капитана  за  то,  что  тому  всегда  сопутствовала
удача,     даже      за      манеру      говорить,      улыбаться,      за
барственно-покровительственный тон. Сейчас же, глядя на огромное  обмякшее
тело, на побелевшее лицо, скорбную складку возле рта,  что-то  похожее  на
жалость шевельнулось в душе Гольдмана. Хотя причин для  ненависти  у  него
теперь стало больше: не будь катастрофы, Смит ушел бы  на  пенсию,  и  его
место занял бы он, Самуил Гольдман. Отныне же и на него тоже  ляжет  пятно
неудачника, соучастника гибели судна, и какого судна!..
   Чуть приоткрыв веки, капитан спросил:
   - Связь?
   - Временами работает удовлетворительно. Шеф требует принятия  всех  мер
для спасения "Глории".
   - Своими силами?
   - Да, сэр. На предложение спасателей он пока не ответил.
   - И не ответит. Что еще?
   - На подходе японское судно.
   - Как подойдет, начинайте снимать на него пассажиров...
   Капитан умолк, положив руку на грудь. Доктор кивнул  сестре,  та  взяла
шприц, подошла к больному.
   - Ничего, ничего, прошло,  -  сказал  капитан.  Потом,  жестом  отсылая
сестру, спросил: - Спасательные средства?
   - Все готово, сэр.
   Каюта слегка качнулась и замерла.
   - Крен? - спросил капитан.
   - Возрастает, но медленно.
   - Будет шторм?
   - Барометр падает, правда тоже медленно.
   -  Будет  ветер...  -  Капитан  посмотрел  на   затрепетавшую   оконную
занавеску. - На рассвете сажайте оставшихся людей на катера...
   - Есть, сэр.
   - Словом, действуйте как надо... У вас все?
   - Нет, сэр. Вы предпочтете судно или катер?
   - Я останусь на "Глории"...
   - Но, сэр...
   - Не будем обсуждать этот вопрос. Я принял решение. Разве вы не видите,
что я умираю? И мое право умереть там, где я хочу...
   - Да, сэр. Виноват, сэр!
   - Прощайте, Сэм. Я бывал к вам несправедлив, как и к бедняге Томсену...
Он не виновен... Идите... Я надеюсь  на  вас...  Доктор!..  -  Он  показал
глазами на обнаженную руку. Сестра, стоявшая со шприцем, присела  на  край
дивана.
   Старший помощник  дождался,  пока  сестра  впрыснула  в  вену  капитана
лекарство и, наложив на ранку вату, смоченную в спирте, встала с дивана.
   - Вы ничего не намерены мне передать? Вы что-то писали?
   - Пока нет. - Капитан прикрыл веки.
   Врач шепнул старпому:
   - Зайдите через час. Прошу вас.
   Старший офицер, оглядываясь на капитана, медленно вышел из каюты.
   Капитан спросил:
   - Доктор, сколько я еще продержусь  в  сознании?  Говорите  прямо,  как
мужчина мужчине!
   - Три-четыре часа. Потом мы сделаем еще укол. Перенесем на спасатель...
   - Три часа меня устраивает.  Не  станем  терять  времени...  Мне  стало
легче... Совсем легко... Мэри! Попросите прислать ко мне мистера  Гордона.
Немедленно! Каюта 203. Доктор! Достаньте  из  среднего  ящика  письменного
стола конверт... запечатанный. Да, да, вот этот... Благодарю вас...  Здесь
адрес... Если вдруг... передадите. Хотя я обязательно  продержусь.  Только
немного отдохну.
   - Спать вам нельзя, - сказал врач. - Не закрывайте глаза. Крепитесь!
   - Понимаю, доктор. Засыпать мне еще рано... Ну что, Мэри?
   - Мистер Гордон сейчас придет.
   - Чен не появлялся? Хотя служба его подошла к концу, и он был идеальным
слугой. Мне он больше не нужен... Не знал, что так приятно,  когда  кто-то
тебя жалеет. Странное чувство... Вы, милая Мэри, своими  слезами  влили  в
меня какое-то бодрящее средство. Словно я изрядно выпил...
   Капитан умолк и не проронил больше ни  слова,  пока  не  пришел  мистер
Гордон.
   - Дэв! Что с вами?
   - Все отлично, Стэн! Доктор, Мэри, оставьте нас вдвоем.
   Капитан показал профессору глазами на кресло:
   - Садитесь. Доктор  гарантирует  мне  три  часа...  Немало,  Стэн...  Я
достаточно пожил, временами неплохо.  Даже  прекрасно!  Помните  Скалистые
горы?  Ранние  утра  возле   горной   реки.   Форель...   Как   это   было
необыкновенно... - Он помолчал, собираясь  с  силами.  -  Теперь,  как  вы
говорите,  конец   третьего   акта.   Финал...   Должен   сказать   что-то
поучительное, как герои вашего Шекспира... Как трудно, Стэн... Если бы  вы
знали. Вы были правы во всем... Судно погубил я, Стэн... Бедняга Томсен не
виновен... Вот в чем истина... Тихий Спиро говорил  вашему  другу  правду.
Чевер негодяй, но я хуже его... Погубить свое судно для капитана страшнее,
чем убить собственного сына... Мне не будет прощения, Стэн,  даже  на  том
свете... Больше нет сил... Прочитайте письмо... Вы  все  поймете...  Может
быть... - Он недоговорил. Голова, дернувшись, упала набок.
   После десяти минут бесплодных усилий врач сказал:
   - Какой был сильный и мужественный человек! Катастрофа убила его...
   Медицинская сестра Мэри тихо рыдала в кресле.
   Профессор подошел и пальцами опустил веки Дэвиду Смиту.  Взял  конверт,
прочитал четко написанный адрес:
   "Моему другу Стэнли Гордону".


   Тимоти Чевер и его компаньон Рафаэль Минотти сидели  на  веранде  виллы
Чевера. Не было еще двенадцати. Стояла ясная  весенняя  погода.  С  океана
тянул бриз, полоща парусиновый  тент.  На  столе  были  ваза  с  фруктами,
бутылка легкого калифорнийского вина, три хрустальных бокала.
   Минотти сказал, оторвавшись, от чтения газеты:
   - Вы снабдили их отличными фотографиями.  Все-таки  какое  внушительное
судно наша "Глория"! Прекрасны портреты Джейн,  этого  борзописца  Тома  и
особенно твой, Тим: лицо у тебя полное достоинства,  благородства.  И  вот
здесь: "Катастрофа произошла в  одном  из  самых  опасных  и  таинственных
районов Мирового океана, где ежегодно бесследно исчезают десятки судов..."
Опять же сравнения с Бермудским  треугольником.  Они  находят,  что  "море
дьявола" гораздо коварнее.  И  дальше:  "Над  местом  гибели  судна  стоит
непроницаемая пелена тумана..." - Он бросил газету на пол. - Капитан  Смит
оправдал наши надежды, выбрал самое удобное место. Теперь главный виновник
катастрофы наверняка уже вышел из игры. Необходимо...
   Мистер Чевер предостерегающе поднял руку:
   - Погоди, Раф.
   - Да, да, плохая примета  опережать  события,  все  же  мы  можем  быть
довольны, и стоит выпить по этому поводу. Где же ваша Эва?
   - Вот и она.
   Вошла Эва О'Брайнен в белом элегантном платье, но босая.
   - Что нового? Вижу, Эва, по твоему лицу - что-то случилось.
   - Да, Тим. Телеграмма. Смит умер от сердечного приступа.
   Минотти усмехнулся:
   - Думаю, ему помогли умереть. Я говорил тебе,  Тим,  что  я  нашел  ему
отличного слугу...
   - Китайца?
   Эва спросила:
   - Думаете, китаец его отравил?
   - Нет, Эва, китаец Чен сообщит нам подлинную причину смерти.
   - Это очень важно, - сказал мистер  Чевер.  -  Нас  бы  вполне  устроил
инфаркт, как и пропажа без вести еще нескольких человек.
   - Не беспокойся, Тим. Святой отец после неудачи  в  Гонолулу  наизнанку
вывернется, а сделает  все  что  надо.  Тебе  же  следует  лишь  регулярно
посылать запросы об их судьбе.
   - Не поздно ли? Я думаю, что все пассажиры уже покинули судно.
   - Ты должен понять, что тебе необходимо  почаще  тревожиться  о  родной
дочери и богоданном зяте.
   Мистер Чевер болезненно поморщился:
   - Прошу тебя, не называй без нужды эту особу моей дочерью.





   Освещая прожекторами борт "Глории", с востока подходил японский пароход
"Саппоро-Мару". Промерив глубину, японцы встали к подветренному  борту.  С
"Глории" подали широкий трап, и по нему  устремился  людской  поток.  Хотя
матросы  лайнера  сдерживали  пассажиров,  выстроившись  вдоль  коридоров,
убеждая, что никто не останется,  что  судно  заберет  всех  и  что  скоро
подойдут другие суда, пассажиры, не слушая, бежали, теряя  близких,  звали
их, слышался истерический плач, лаяла собака.
   Худенький мальчик Фред, напрягая все силы, под градом толчков и  ударов
молча катил к трапу тележку со слепым дедушкой.
   Патрик-Клем нес на руках миллионершу Пегги Пульман, спрятав ее сумку  с
драгоценностями в свой чемоданчик. Изнемогая  под  непосильной  ношей,  он
вопил:
   - Дорогу! Пропустите! Больная мать!  Сжальтесь!  -  Его  не  пропускали
вперед, но и не толкали, как Фреда.
   Старший   помощник   Гольдман   приказал   транслировать   музыку.   Из
репродукторов хлынула джазовая какофония, еще более ускорив темп движения,
усилились крики и  стоны.  Джаз,  захлебнувшись,  замолк.  Полились  звуки
"Венского вальса", несколько ослабив возбуждение пассажиров. Посадка пошла
без задержки. Палуба спасателя заполнялась все плотнее и плотнее. Уже были
забиты все каюты, коридоры, но  капитан  судна,  пожилой  человек,  немало
повидавший на море, все не решался отдать приказание  прекратить  посадку.
Решил за него океан: налетел  ветер,  японское  судно  высоко  подняло  на
волне, лопнули швартовы. Люди, "находившиеся на трапе,  попадали  в  воду.
Матросы с "Саппоро" спасли десятка два человек. Почти столько же  погибло.
В их числе была и миллионерша Пегги Пульман. Патрик-Клем  выпустил  ее  из
рук, прижав к груди чемоданчик, с ним он и был выхвачен из воды матросами.
Мальчик Фред успел  перекатить  кресло  с  дедушкой  на  палубу  парохода.
Удалось прорваться на "Саппоро" и Малютке Банни с мисс Брук. Джейн,  Томас
и мистер Гордон даже не пытались попасть на пароход. Джейн сказала:
   - Нет, нет! Слышите, какой там ужасный рев?  Там  убивают  друг  друга!
Нет, мы подождем. Ведь придут еще суда? Стэн! Том! Придут?
   - Обязательно придут, - сказал Томас Кейри.
   - Очень скоро, - как можно убежденнее добавил мистер Гордон. -  К  тому
же есть катера, плоты... И наше судно еще надежно держится на поверхности.
   - Что-то оно опять все дрожит, и пол покосился, -  вздохнула  Джейн.  -
Если же случится, тогда, Том, ты сдержишь свое слово. Ты  мне  поклялся...
Тонуть так невыносимо страшно...
   - Я лично тонуть не собираюсь, -  сказал  Томас  Кейри.  -  И  тебе  не
позволю.
   Они сидели в темной каюте Джейн. Нить в фонарике, купленном у Лопеса за
полтораста  долларов,  еле  тлела.  Фонарик  пришлось  выключить,  экономя
последние искорки света.
   - Пора  выбираться,  друзья,  -  сказал  мистер  Гордон.  -  За  бортом
посветлело. И дождь, похоже, кончился.
   Посадка на баркасы и катера проходила более спокойно  и  организованно,
чем на пароход. Многих пассажиров приходилось  даже  уговаривать  покинуть
судно: ветер  стих,  золотистый  туман  стоял  над  морем,  казалось,  что
"Глория" навеки обосновалась на базальтовой гряде и  нет  никакого  смысла
покидать судно до прихода  помощи.  Старший  офицер  торопил:  крен  судна
заметно увеличивался с каждым часом,  вода  заполнила  почти  все  носовые
отсеки и выдавила переборку в кормовой  трюм.  Положение  становилось  все
более угрожающим. Погрузка шла сразу на несколько баркасов. Сейчас,  когда
пассажиров осталось меньше половины, в каждое плавсредство сажали  еще  по
десять человек из палубной и машинной  команд.  Матросы  разбирали  весла.
Несколько взмахов - и баркас  скрывался  в  тумане.  Баркасы  направлялись
строго на юг, к одному из ближних островов архипелага Бонин.


   Джейн с мужем и  мистер  Гордон  стали  в  очередь  на  нижней  палубе,
наблюдая, как опускаются на воду спасательные суда, садятся на  деревянные
рыбины пассажиры, матросы разбирают весла.
   Джейн сказала:
   - Как-то не верится, что сейчас и мы  так  же  вот,  как  они,  куда-то
поплывем. Но на шлюпках такая теснотища...
   - Плыть недалеко, - успокоил ее мистер Гордон.
   В это время вахтенный штурман прокричал в мегафон:
   - До ближайшего острова из группы Бонин шестьдесят пять миль! Держитесь
строго на юг! С подходом спасательных транспортов мы будем  направлять  их
следом за вами и вас возьмут на борт! Желаем счастливого пути!
   Время от времени слышался  усталый  голосок  Бетти,  она  рекомендовала
отплывающим не забывать одеяла, по одному на человека,  и  брать  с  собой
шоколад, который разносят буфетчики.
   Подошел матрос Гарри Уилхем с большим рюкзаком за плечами и  коричневой
болонкой на руках.
   - Ну вот и мы отправляемся с вами на собственной яхте, - улыбнулся  он.
- Не спешите. Пусть сядут вон те нервные джентльмены на  вельбот.  Не  дай
бог вместе с такими путешествовать. Наш плот тут, под  бортом,  -  говорил
он, пожимая всем руки, и потрепал Кинга по спине.
   Джейн хотела погладить болонку, но та сердито оскалила острые зубки.
   - Осторожнее, мэм. У Фанни плохой характер, к тому же она сегодня не  в
духе. Ее бросила хозяйка. Говорит мне, когда я доставил ей это  сокровище:
"Гарри! Я доверяю вам свое самое дорогое существо.  Сохраните  Фанни.  Вот
вам пять долларов,  хотя  хватит  и  трех...  Когда  доставите  ее  мне  в
Сан-Франциско, то получите еще семнадцать..." Какова старушка? Я  не  взял
трояка. Говорю: "Берегите, миледи, может, придется платить за вход в рай".
И что вы думаете? Как  в  воду  глядел!  Утопил  ее  святой  отец  Патрик.
Осталось десять миллионов наследства!
   Старший помощник, следивший за посадкой, увидев мистера Гордона,  отвел
его в сторону.
   - Извините, у меня есть сведения,  что  капитан  передал  вам  пакет  с
документами. Отдайте его мне!  Все  связанное  с  именем  капитана  должно
находиться у меня. Верните мне пакет немедленно!
   Кинг, уловив недоброжелательный  тон  незнакомого  человека,  угрожающе
зарычал.
   Гольдман невольно попятился.
   - Кинг, спокойно! - Мистер Гордон натянул поводок.  -  Не  бойтесь,  он
безобиднейший из псов.
   - Безобиднейший! Не тот ли, что отгрыз руку нашему пассажиру?
   - Гангстеру, мистер Гольдман.
   - Безразлично! Коль он находился на судне, то являлся пассажиром!
   - Не стану спорить.
   - И не советую. Пакет! - угрожающе выкрикнул старший офицер.
   - Это было частное письмо. Мы с капитаном были давними  друзьями.  Смит
вернул мне пятьсот долларов, которые я одолжил ему на курорте в  Скалистых
горах. Вот конверт.
   - Но в нем еще что-то было: письмо, записка?
   - Да. - Мистер Гордон вытащил бумажник, там лежали стодолларовые купюры
и свернутый вчетверо листок. - Вот эта записка.
   Гольдман схватил ее. Пробежал глазами.
   - Да, - произнес он разочарованно, - тут ничего нет,  кроме  того,  что
капитан Смит был сентиментален. Все  же,  мистер  Гордон,  я  попрошу  вас
остаться, вы сядете в мой катер. Все-таки именно у вас находится документ,
который капитан писал в последние дни! Где он?
   Из мегафона гулко разнеслось в тумане:
   - Старшего офицера вызывает Сан-Франциско!
   Гольдман закрутил головой по сторонам. Увидев Гарри  Уилхема,  подозвал
его:
   - Гарри! Видите этого человека? Он арестован. Не спускайте с него  глаз
до моего возвращения. Отвечаете головой!
   - Есть, сэр, не спускать глаз и отвечать головой!
   Подошли Томас Кейри с женой. Гарри Уилхем посмотрел за борт:
   - Пошли к трапу. И вы, док. С Бешеным Сэмом шутки плохи. Надо побыстрее
сматывать удочки.
   От трапа отвалил вельбот с очередной партией. На палубе остался высокий
матрос флегматичного вида. К нему и подошел Гарри Уилхем:
   - Билл, отправь нас на спасательном плотике.
   - Пожалуйста, Гарри. Только подожди, может, еще кто подойдет.  Плот  на
двадцать человек.
   - Билл, дружище, нам надо бежать  от  Бешеного  Сэма:  он  придрался  к
нашему доку, как бы не оставил его на судне.
   - С него станет. Давайте побыстрее. Плотов у нас с запасом. Что это  он
так взъелся на старого негра?
   - Билл, долго рассказывать. Вот встретимся в "Золотом  льве",  тогда  я
все объясню.
   - Ну что ж, подождем до лучших времен, Гарри. Не забывай  держаться  на
зюйд. Туда и ветерок потянул. Хорошее пиво в "Золотом льве"!
   - Может, и ты с нами?
   - Да нет, я собрался с ребятами вон на том катере...
   Когда плот стал отходить, через фальшборт свесился лейтенант Лоджо.
   - Том! Почему вы на плоту? - крикнул он. - Мы с  Бетти  зарезервировали
за вами с Джейн место на вельботе! Там едет наша администрация, офицеры!
   - Мы не одни, Ник, с друзьями! Прощайте! Привет очаровательной Бетти!
   Не у  одной  Джейн  тоскливо  сжалось  сердце,  когда  оставленную  ими
"Глорию" начало заволакивать туманом. Скоро судно совсем скрылось. Но  еще
долго с него доносились голоса людей, шаги  по  палубе,  удары  о  железо,
плеск. Мистер Гордон узнал голоса обувного короля и его секретаря.
   -  Фрэнк!  Мне  совсем  не  хочется  путешествовать  в  этой  маленькой
лодчонке, с нее можно  свалиться  ночью  в  соленую  воду,  или  она  сама
перевернется...
   - Сидите спокойно, Нобби, а то  действительно  упадете  за  борт,  и  в
мировой поэзии появится зияющая брешь...
   Гарри Уилхем поставил парус, оранжевая парусина упруго выгнулась.
   Потом матрос сел за руль, предупредив шепотом:
   - Ни звука. В тумане за десять миль слышно. Вот-вот нас хватятся.
   Ветер усилился, плот, слегка прогибаясь, скользил  с  волны  на  волну.
Джейн лежала у мачты, закутавшись  в  одеяло,  возле  нее  находился  муж.
Мистер Гордон с Кингом устроились на корме. Фанни прикорнула у ног  своего
нового хозяина.
   - Кажется, пока не  хватились,  -  шепнул  Гарри  Уилхем,  который  сам
болезненно переносил молчание. - Думаю, меня с вами, док, станут искать  в
одном из судовых баров. Сколько добра остается, уму  непостижимо!  Ну  как
вам нравится плот?
   - По-моему, он неплохо держится на воде.
   - Отлично, док. Последняя модель. Он практически  непотопляем.  Видите,
приподняты борта, жесткая рама, ограждение. Прекрасно укреплена мачта.  На
баке надувной козырек, и под ним каюта на десять человек. Продукты,  вода,
все между  баллонами  с  воздухом.  Здесь,  док,  есть  даже  гальюн.  Вот
поднимается шторка, и  уединяйтесь...  К  этой  доске  крепится  подвесной
мотор. Из-за проклятого Бешеного Сэма не успели его поставить. Канистры  с
горючим вон в тех карманах. Будут нам для  балласта.  Как  вы  ни  хвалите
шлюпки, а наш плот надежнее на пять баллов.
   - Я и не защищаю, Гарри, надеюсь на вашу компетентность.
   - И правильно делаете. Компас, похоже, барахлит. Смотрите, как  стрелка
пляшет. Ничего, мы пойдем по солнцу, оно нет-нет да проклевывается в  этой
желтой мути. - Гарри Уилхем передал румпель  профессору.  -  Держите  так,
чтобы ветер дул в парус и не полоскал шкаторину. Хотя я буду  рядом.  Чуть
чего  -  подсоблю.  Вот  здесь,  в  этом   рундучке,   должна   находиться
радиостанция.
   Действительно, сияя,  Гарри  извлек  из  недр  плота  небольшой  черный
ящичек; едва выдвинул антенну, сразу раздался мужской голос:
   - Говорит спасательный бот номер 259 с погибшей "Глории". Мы  идем  под
парусом от Рифа Печали на зюйд к  Плоскому  острову.  С  нами  еще  десять
шлюпок. Просим оказать помощь. Перехожу на прием.
   Вместо  ответа  из  приемника  раздался   треск   и   свист,   заглушая
неразборчивые голоса.
   О своем нахождении в море передал и  Гарри  Уилхем,  и  также  в  ответ
услышали треск электрических разрядов.
   Выключив станцию, матрос сказал:
   - Я узнал голос четвертого помощника - Стивенсона. Хороший мужик. Он  у
них за флагмана. Где же остальные шлюпки? И  мы  почему-то  одни.  Попали,
наверное, в какую-то струю течения, тут оно  между  рифами,  должно  быть,
разветвляется на рукава. - Он усмехнулся: - Кто это придумал - Риф Печали?
Очень верно. Запечалишься, когда сядешь, как ваша старушка "Глория".
   Джейн попросила:
   - Попробуйте, Гарри, еще поймать что-нибудь.
   - Не сбить бы волну. Хотя  она  помечена  красной  черточкой.  -  После
свиста и треска прорвался джаз.
   Джейн замахала руками:
   - Не надо, не надо! Найдите музыку поспокойнее, Гарри.
   Зазвучал скрипичный квартет.
   Джейн улыбнулась:
   - Какая прелесть! Кажется, Гайдн. Оставьте это, Гарри.
   - Как прикажете, Джейн. По мне лучше что повеселее и погромче. Но и это
ничего, приятно. Только тянет за душу...
   Ветер разогнал туман. От влажного плота стал подниматься пар.
   - Боже! Мы одни! Совсем одни, - оглянувшись вокруг, сказала Джейн.
   - Шлюпки где-то поблизости, - попытался успокоить ее муж.
   - Ах, Том, мне нравится и это страшное  море,  и  наше  одиночество,  и
печальная музыка.
   После завтрака Томас Кейри сказал:
   - Стэн, вы не забыли о письме капитана, что передали Джейн?
   - Что? Ах да, письмо! Я постоянно думаю  о  нем  в  хотел  просить  вас
прочитать его вслух.
   - Хорошо. Я готов, только, боюсь, оно взволнует тебя, Джейн.
   - После всего что было? Теперь меня уж ничего в жизни не взволнует так,
как это ужасное путешествие. Читай, Том!
   Томас Кейри стал читать, плохо сдерживая охватившее его вдруг волнение:
   - "Стэнли!
   Когда вы сказали мне, что человек Минотти, которому  поручено  потопить
судно, скоро будет обнаружен, я едва не рассмеялся вам в  лицо.  Человеком
этим был я! Кто меня мог даже заподозрить? Абсолютно безнадежное  дело.  И
все-таки вы внесли в мою душу сомнение  и  страх.  Потом  меня  больше  не
покидало сознание, что вы разгадали меня. Отсюда родилось  мое  стремление
избавиться от вас. Вспомните игру на  биллиарде!  Какое-то  время  я  даже
потворствовал  вашим  убийцам.  Вы  должны  были  это  видеть  и   сделать
логический вывод. Чудом вы уцелели, и я теперь искренне рад этому. Занятый
только собой, считая себя избранником судьбы, я и не  предполагал,  что  в
наше время могут существовать люди, подобные вам,  рискующие  жизнью  ради
толпы богатых бездельников,  жадных  и  трусливых,  какими  являются  наши
пассажиры. Любой из них бежал бы с судна, как крыса, чующая беду,  очутись
он на вашем месте. Я не говорю о команде, там я встречал очень симпатичных
парней. Я часто спрашивал себя, что вы за люди, какого вероисповедания. Но
вы, как мне известно, атеист, и ваш друг Том -  также.  Вы  -  закоренелый
либерал, если даже не коммунист. И Кейри тоже белая овца в нашем стаде...
   Не удивляйтесь, что я пишу сумбурно и никак не могу перейти к главному.
Мне хочется, чтобы вы поняли суть  моего  характера,  причины,  толкнувшие
меня на тягчайшее преступление. Отвечу сразу; ради денег. В нашем обществе
деньги - все. Только они, так я считал, возвышают человека, позволяют  ему
пользоваться всеми благами жизни,  быть  независимым,  свободным  в  своих
действиях, то есть счастливым. Я верил в это. Открою  вам  еще  одно  свое
честолюбивое стремление: закончив морскую карьеру, я намеревался  заняться
политикой. А для этого также нужны деньги, и деньги немалые. Плюс  широкие
связи и знакомство  со  всеми,  кто  может  оказаться  полезным.  С  вами,
например.
   Вы, довольно известный ученый,  уроженец  моего  штата,  могли  сыграть
немалую роль  в  моем  избрании  на  пост  губернатора  штата,  в  котором
большинство населения - негры. Помните, мы  фотографировались  с  вами  на
курорте? Так эти фотографии и заметки репортера  были  помещены  в  газете
нашего города. Я полагал также, что вы будете и дальше  занимать  заметное
место в моей избирательной кампании. Затем, поверьте, Стэнли, я все больше
проникался к вам искренней  симпатией.  Это  очень  странно  для  уроженца
штата, где белые всегда презирали негров. Став капитаном больших судов,  я
зарабатывал достаточно, чтобы даже кое-что откладывать на будущее. Но  мне
этого было мало. Деньги я вкладывал в дело своего  шефа  Тимоти  Чевера  и
вначале значительно преуспел. Мой капитал достиг солидной суммы.  Но  крах
предприятия Чевера делал нищим и меня. Он прямо оказал мне об этом.  Чевер
успокаивал меня, давно задумав провернуть дельце со  страховкой  "Глории".
Он занимал деньги у Рафаэля Минотти на ремонт судна,  на  шумную  рекламу,
готовя его к последнему рейсу. Исподволь намекал, что этот рейс поможет  и
мне не только вернуть все вложенное в его дело, но заработать еще двести -
триста тысяч.
   Поверьте,  Стэн,  что  я  ни  тогда,  ни  позже  ничего   не   знал   о
запланированных убийствах дочери Чевера, ее жениха и вас в том числе - как
нежелательного свидетеля и опасного противника.
   Когда Чевер мне сказал, что судно застраховано в пятнадцать  миллионов,
я понял, к чему он клонит.  И  думаете,  я  возмутился,  с  гневом  отверг
преступное предложение? Нет, Стэн. Я рассуждал так.  Судно  нерентабельно.
Оно делает последний рейс, потом станет на прикол и в лучшем случае  будет
продано за бесценок.  Так  не  лучше  ли  от  него  избавиться?  Страховая
компания не разорится, а если и потерпит крах, так это ее беда, а не наша.
Я не привык, не хотел думать о других. Я ухватился за эту  мысль,  как  за
средство снова стать на ноги.
   Мало беспокоила меня и  этическая  сторона  дела.  Наверное,  даже  вам
знакомы случаи, когда владельцы уничтожали суда ради страховых  премий.  Я
же знаю их предостаточно. В бизнесе  идет  беспрерывная  война,  побеждает
беспощадный и хитрый. Не тревожила меня  и  возможная  при  аварии  гибель
людей. Вообще цена человека  в  этом  мире  невысока.  Вспомните  Вьетнам,
беспрерывные войны на Ближнем Востоке, в Африке. Нет,  меня  не  тревожила
участь пассажиров, к тому же должно было сказаться мое морское мастерство:
я решил аккуратно посадить судно на рифы и снять  людей,  ну  а  если  что
случится, то жертв будет все же меньше, чем в автомобильных катастрофах на
наших дорогах. Я принял предложение Чевера и Минотти погубить судно, и  мы
клятвенно скрепили нашу договоренность.
   Я не учел лишь одного. Отец, убивающий свою дочь  ради  обогащения,  не
остановится, чтобы убрать и меня, имея такого компаньона,  как  Минотти  с
его организацией убийц. Грош цена любым их клятвам! Помните, я говорил вам
о  слуге  Чене,   о   его   непроницаемом   характере   и   необыкновенной
исполнительности? Недавно я его застал у письменного стола, он делал  вид,
что вытирает пыль, а я уверен - копался в столе, не зная, что эти  записки
я прячу в книжный шкаф. По всей вероятности, он уберет меня, как только  я
расправлюсь с судном. И знаете, Стэн, я не боюсь  смерти,  у  меня  иногда
даже возникает к слуге чувство благодарности: он может  избавить  меня  от
страшной тяжести, которая невесть почему навалилась  на  меня.  Я  потерял
сон,  запил,  ударился  в  разврат.  Вся  моя   циничная   потребительская
философия, логика поступков обернулись жалкими попытками оправдаться перед
самим собой. Однако перед собственной совестью трудно оправдаться, Стэн.
   Теперь лично для вас, Стэн. Не кляните себя за то, что  не  действовали
более решительно, не остановили меня. Ничто уже не могло помочь  "Глории",
ее судьба была предрешена, и моя также, я не  захотел  бы  ничего  менять.
Такой уж сложился, как вы  говорите,  сюжет  нашей  драмы.  Вы  вели  себя
правильно, Стэн, и помогли мне хоть перед смертью прозреть.
   Мне уже  не  сойти  с  "Глории".  С  сердцем  все  хуже  и  хуже.  Врач
предупредил, что  малейшее  волнение  может  оказаться  причиной  рокового
исхода. Моим гробом станет  моя  "Глория".  Какое  это  было  изумительное
судно, Стэн! Можно восхищаться им как пассажир, как зритель,  но  все  его
неоценимые мореходные качества поймет только моряк. Это одно из  последних
судов такого рода. Как чайными клиперами завершилась эра парусного  флота,
так с гибелью "Глории" закончится  эра  морских  гигантов.  И  все-таки  я
потоплю свою возлюбленную, несравненную "Глорию". Она неизбежно  двигается
к своей гибели - рифам.
   Вы, Стэн, опубликуете и это письмо,  и  мое  официальное  признание  на
бланке "Глории". Чевер с Минотти не получат страховки, и я воздам в полной
мере этим клятвопреступникам.
   Как я ни мерзок, Стэн,  все  же  мне  хочется,  чтобы  в  вашей  памяти
осталось обо мне и  что-то  хорошее.  Я  горько  улыбнулся,  написав  это.
Составьте  хотя  бы  обо  мне  справедливое  мнение,  как  о  преступнике,
заслуживающем снисхождения. На этом свете мне хочется еще сказать, что  не
я подсунул роковой  пистолет  бедняге  Томсену.  Ведь  именно  при  вас  я
приказал выбросить пистолет. Но Томсен его оставил, так  как  знал  точно,
что  пистолет  мой,  и,  видимо,  собирался  вернуть  его  мне,  когда   я
протрезвею. Теперь-то я знаю, что  пистолет  положил  в  стол  штурманской
рубки мой слуга Чен, вернее - подручный Минотти - Чевера.
   Китаец  следил  за  каждым  моим  шагом.  Ждал.  Наблюдал.  Это  тонкий
психолог. Он изучил и характер неуравновешенного,  слабовольного  Томсена,
предугадал его реакцию и подсунул ему мой заряженный пистолет. И наверное,
прочитал даже мои мысли в день катастрофы. Не иначе! Чен заходил в ходовую
рубку чуть раньше  вас.  Опасайтесь  его.  Не  садитесь  вместе  с  ним  в
спасательную шлюпку. Остерегайтесь также Гольдмана. Мои письма лучше всего
пусть сбережет Джейн. Себе оставьте только пустой конверт и  мою  записку,
приложенную к деньгам.
   Занавес опускается, Стэн. Финита ля комедия! Прощайте...
   Капитан лайнера "Глория" Дэвид Смит".
   Томас Кейри спрятал письмо в карман, поправил одеяло  на  плечах  жены,
спросил:
   - Тебе не холодно, Джейн?
   - Мне страшно, Том! Боже, какое чудовище мой отец! Все-таки я  все  еще
считала его отцом. Цеплялась за  мысль,  что  произошла  какая-то  нелепая
ошибка, что он-то ни при чем, что все это - дело рук подлого Минотти.  Мне
не хочется жить, Том! Почему меся не убил тот гангстер в Гонолулу?  -  Она
зарыдала и долго не могла успокоиться. Наконец" уснула, положив голову  на
колени мужа.
   Гарри Уилхем невозмутимо изрек:
   - С таким папашей расстроишься. Хорош и наш капитан. Скажите,  док,  вы
действительно догадывались, как он пишет, о его намерениях?
   - Не совсем так, Гарри. Смиту просто казалось, что его планы  раскрыты.
Так всегда бывает, когда совесть нечиста.  Действительно,  у  меня  иногда
мелькала такая мысль. Хотя  я  размышлял  и  о  пожаре,  и  о  взрыве,  но
почему-то все время возвращался к тем, кто  управляет  судном.  Я  пытался
разгадать капитана и в то же время думал,  что  на  мостике  находились  и
другие. Я  подозревал  Гольдмана  и  особенно  второго  помещика  Томсена,
пытаясь понять, ради какой выгоды для  себя  каждый  из  них  мог  бы  это
сделать. По  выходе  из  Иокогамы  я  застал  капитана  за  чтением  лоции
Кораллового моря. Он тогда же сказал: "Какой опасный район!" - и захлопнул
книгу. Руки его при этом дрожали,  а  лицо  посерело.  Тут  же  он  принял
нитроглицерин. И потом сказал, как бы оправдываясь: "Люблю  читать  лоции,
набираться ума-разума". Этот факт вам, пожалуй, ничего  не  скажет,  но  у
меня их накопилось множество, и все  они  склоняли  меня  к  тому,  что  и
капитан Смит способен пойти на преступление. Одного я не мог понять - ради
чего? Он долго плавал и очень много  зарабатывал.  Здесь  же  он  рисковал
большим, чем жизнь, - честью. Он понял, что  я  о  чем-то  догадываюсь,  и
старался разуверить меня. И  на  какое-то  время  это  ему  удавалось.  Вы
знаете, каким он мог быть обаятельным человеком. Я теперь  уверен,  что  в
первоначальный его план не входил Риф  Печали,  он  хотел  потопить  судно
дальше - в Коралловом  море.  Но  его  слишком  тяготило  ожидание,  затем
обострившаяся болезнь сердца толкнула на ближний риф. Он не  в  силах  был
больше ждать, у него не оставалось времени.  Меня  удивляет,  как  он  мог
написать такое письмо, зная о ежеминутно грозящей смерти? И все же он  это
сделал.  Что  это  -  неуемная  жажда  мести?  Поистине  это   трагический
шекспировский персонаж!
   Ветер сорвал с гребня волны брызги и обдал ими сидящих на плоту.
   - Ветерок свежеет, но до шторма далеко. К ночи стихнет, - сказал  Гарри
Уилхем,  протягивая  Томасу  целлофановый  пакетик.  -   Спрячьте   письма
капитана, а не то чернила расплывутся. У вас там должно быть еще и  другое
письмо?
   - Да, Гарри. Оно запечатано и адресовано в  Верховный  суд  Соединенных
Штатов.
   - Но он же распорядился оба письма напечатать в газетах.
   - Так мы и сделаем, Гарри.  Размножим  у  нотариуса,  заверим  копии  и
разошлем во все большие газеты.
   - Дело говорите, Том. Тогда и второе в мешок, и не носите и то и другое
вместе. Передайте одно доку. Скажу я вам, что никогда не  приходилось  мне
слушать подобное. Я два раза чуть румпель из рук не выпустил. Удружил  нам
капитан, нечего сказать! А ведь был для нас,  матросов,  выше  президента!
Должен я еще вам всем сказать,  что  вели  вы  себя  неправильно.  Дело-то
касалось не вас одних, а всего судна, так надо было  поднимать  людей.  Не
всем можно было довериться - хотя бы мне, а  я  уже  поднял  бы  ребят:  и
рулевых, и духов, и трюмных. Может быть... Хотя дело это  запутанное,  как
линь у плохого боцмана. - Он погладил Фанни. Прищурясь, посмотрел вдаль: -
Не пойму - то ли птица, то ли парус. Нет, птица, и не одна, а целая  стая.
Берег близко. Том! Включите приемник на красной  черточке.  Как  там  наша
флотилия, может, их уже всех подобрали, остались только мы одни?
   Множество голосов перекликалось в эфире.
   - Базар устроили, - сказал Гарри Уилхем.
   Властный голос пресек сумятицу:
   - Прекратить гам! Мне нужен плот девяносто шесть, на котором  находится
матрос Гарри Уилхем.
   - Кому это так загорелось со мной поболтать? Подержите, док, румпель...
Гарри Уилхем слушает, сэр!
   - У вас находится негр Стэнли Гордон?
   - Где же еще ему быть! Профессор здесь. Несет рулевую вахту.
   - Как вы смели ослушаться меня, Гарри? Человек, с  которым  вы  бежали,
преступник, он похитил ценные документы о гибели судна.  Каким  курсом  вы
идете?
   - Как было приказано, сэр.
   - Не смейте отклоняться! Измените курс на четыре градуса к востоку, вас
относит течением к западу.
   - Есть, сэр, взять восточное.
   - Поддерживайте со мной связь каждые четверть часа.
   - Понял, сэр.
   - Пока все, Гарри. За невыполнение моего приказа вы понесете  уголовную
ответственность. Ясно?
   - Как не понять, сэр. - Он выключил станцию. - Вот какая штука, друзья.
Выходит, нам и носа нельзя показывать Бешеному Сэму. Ишь ты, хочет,  чтобы
мы сами приплыли к нему в  лапы.  Не  дождется,  мы  лучше  поищем  другой
компании...





   День выдался тихий, теплый. С юго-запада шла пологая зыбь.  Темно-синие
валы с одуряющей монотонностью катились навстречу катеру.  Ветер,  хотя  и
очень слабый, все же позволял держаться против волны.
   У штурвала стоял Петрас Авижус, все еще с надеждой поглядывая на четкое
полукружие горизонта. Временами ему казалось, что он видит белое  облачко,
которое стойко держится над горами в теплых широтах, и что вот-вот под ним
покажется конусообразная вершина потухшего вулкана.
   Горизонт был чист, пустынен и не хотел  открывать  желанный  берег.  На
небе,  выгоревшем  до  светлой  голубизны,  кудрявились  дорожки  перистых
облаков.  Эти  облака,  казалось,  застыли,  не  двигались  вопреки  вечно
деятельному океану под ними.
   Чтобы скоротать  время  и  не  впасть  в  беспросветную  тоску,  Петрас
старался вспомнить, прочувствовать еще раз хорошие случаи в  своей  жизни.
Он мысленно перенесся в один из светлых дней своего детства. Так же высоко
стояло солнце, в небе плавились перистые облака, только вместо монотонного
хлюпанья воды в кормовом подзоре шумели краснокорые сосны над головой.  Он
шел  по  дорожке,  протоптанной  между  дюнами.  Рядом  с  ним   тоненькая
белоголовая девочка - дачница из Вильнюса, она гостила в деревне  у  дяди.
Девочку звали Зинка. Они молчат. Им и так хорошо. Зинка делает вид, что ей
тесно на дорожке, задевает его плечом, улыбается. У нее  белые,  острые  и
мелкие, как у белки, зубки и чуть вздернутый носик. Они знакомы уже  целую
неделю, обо всем переговорили, все узнали друг о  друге:  и  как  жили  до
встречи, и как будут жить дальше. Петрас станет моряком, а Зинка - оперной
певицей. И сейчас, чтобы подтвердить ему правильность выбранного ею  пути,
она начинает петь. Голосок у нее тоненький, дрожащий, но Петрас слушает ее
затаив дыхание.
   Они поднялись на самую высокую дюну. Отсюда был виден рыбацкий поселок,
опрокинутые лодки на  песке,  серо-зеленое  море,  одинокий  сейнер  серым
брусочком среди волн.
   Зинка сказала:
   - А я завтра уезжаю. Здесь хорошо, но скучно. Лучше ты приезжай ко  мне
в Вильнюс.
   - Как-нибудь приеду, - говорит Петрас, протягивая ей единственную  свою
драгоценность - кусочек янтаря с мушкой. - Вот возьми на память...
   - Ой, Петрик, какой ты добрый! И тебе не жалко такую прелесть?
   - Я себе еще добуду, после шторма их навалом...
   Зинка поглощена разглядыванием мушки.
   - Как живая! Неужто правда, что ей сто миллионов лет?
   - Больше... - Петрас радовался больше, чем сама Зинка.
   Где теперь она? С тех пор он ее не видел.  Петрас  смущенно  улыбается.
Зинка была его первой любовью.
   Перед рубкой на лючинах  отдыхают  Асхатов  и  Горшков.  Они  все  утро
красили рубку. Старшина сидит, Горшков лежит на спине,  уставясь  в  небо.
Оба загорелые до черноты, поджарые.
   Старшина размышляет вслух:
   - Дождик нам во как  нужен.  Воды  осталось  на  неделю.  Придется  нам
дневной рацион сократить. В остальном жить можно, харчи еще  есть.  Вот  я
часто думаю, что нам с вами отчаянно везет. Никто еще  в  нашем  положении
так ловко не устраивался.
   - Куда лучше! - хмыкает Горшков. - Аж синие  круги  в  глазах  от  этой
благодати.
   - И пойдут, если будешь без конца глаза  на  небо  пялить.  Что-то  ты,
Алеша, в последнее время захандрил маленько. Вот увидишь  -  скоро  или  к
острову выплывем, или корабль встретим. Даже странно, что нас до  сих  пор
никто не заметил. Так, проходят на горизонте. Но теперь чем  дальше  будем
плыть, тем шансов больше.
   - Уже сорок пять дней эти шансы растут, - нехотя отвечает Горшков.
   - Сорок девять, Алеша. У меня есть предчувствие...
   - Сколько же оно будет длиться, ваше предчувствие? До Антарктиды?
   - Ближе, Алеша,  ближе.  Предчувствие  доброго  всегда  должно  жить  в
человеке. Предчувствие - это спасательный круг.
   - Все это розовая философия, товарищ старшина.
   - Философии  не  бывает  ни  розовой,  ни  зеленой.  На  философии  мир
держится. Помнишь, что говорил замполит капитан-лейтенант Иваньков?
   Горшков пожимает плечами.
   - Не помню.
   - А надо такие слова помнить.  Философия  -  наука  всех  наук.  Хватит
вылеживаться! Пока погода, надо всю краску использовать. Ну что ты раскис?
   - Эх, Ришат Ахметович! Заорать хочется, глядя на эту соленую водищу.  И
от чего меня еще мутит, так это от нашей вяленой рыбы. Обрыдла!
   - Все от безделья, Алексей. Клади краску тоньше. Не то  придем  в  порт
обшарпанными,  и  подновиться  будет  нечем.  Люблю  я  красить.   Великое
изобретение - краска. Отчистишь ржавчину, наложишь слой, и  лист  заиграет
как новенький. С детства люблю малярничать.
   Горшков красил рубку с левого борта, а старшина Асхатов  -  с  правого.
Асхатов без умолку говорил, отвлекая матроса от мрачных  мыслей,  да  и  у
самого становилось как-то легче на душе от собственных бодрых слов.
   - Никак нам, Алексей, не миновать тропиков. За последние трое суток  мы
градуса на два поднялись к югу. Ветер  дул  свежий,  да  и  течение  здесь
попутное. Исполнится твоя мечта,  будешь  ходить  босяком  по  коралловому
песку под кокосовыми пальмами.
   - Соку бы кокосового хлебнуть. Вода у нас протухла.
   - И соку напьешься. А на остров попадем, воду сменим.
   - Вы что, думаете и дальше плыть? Куда?
   - Вопрос по существу. Хотелось бы вернуться домой, к своим, на  катере.
Да  сам  знаю,  что  это  мечта.  Хотя  как  сказать.  Своих  повстречаем,
подзаправимся горючим, харчишками - и рванем во Владивосток!
   Авижус сказал очень тихо:
   - Судно! Встречным курсом! Кажется, сейнер!
   - Спокойствие! - воскликнул старшина и выронил из рук банку с краской.
   Суда быстро сближались. Подходил  желтый  сейнер  водоизмещением  около
трехсот тонн. Сейнер прошел близко от борта, обошел катер  и,  дав  задний
ход, остановился в десяти метрах с правого борта.  Команда  из  японцев  и
китайцев разглядывала странное судно с диковинным парусным вооружением, не
отвечая на бурные проявления радости  трех  русских  моряков.  Шкипер,  по
обличим китаец, вышел  на  крыло  мостика  с  мегафоном  в  руке  и,  хотя
расстояние позволяло вести разговор обычным путем, оглушительно рявкнул на
плохом английском:
   - Чье судно?
   Старшина Асхатов ответил:
   - Корабль принадлежит Тихоокеанскому военно-морскому  флоту  Советского
Союза. - Ему хотелось сказать, что они потерпевшие бедствие,  но  холодное
выражение на лице шкипера остановило старшину, и он умолк,  подумав"  "Что
он, сам не видит, в каком мы положении?"
   Шкипер сказал что-то на своем языке,  и  матросы  угодливо  засмеялись.
Затем опять поднес мегафон ко рту:
   - Командиру катера явиться ко мне на борт!
   Старшина не выдержал, обидясь за своих ребят:
   - Вы что, не видите, в каком мы положении? По международным законам, вы
должны оказать нам необходимую помощь. Мы более пятидесяти дней в открытом
океане!
   - Потом, после выяснения обстоятельств, вас накормят. Сейчас немедленно
ко мне!
   - Вот так спасатель! - сказал Горшков. - Идите,  Ришат  Ахметович.  Вон
там один гаврик автомат держит в руках.
   - Да, ничего не поделаешь. Вы ждите меня. Помните, что у нас  ни  капли
бензина и моторы неисправны. Я там ему объясню, что к чему.
   Сейнер подошел вплотную к КР-16, на палубу перепрыгнули три  матроса  -
японец и два китайца, у  одного  китайца  был  автомат.  Старшина  Асхатов
перешел на сейнер.
   Матросы  стали  обыскивать  катер.  Заглянули  в  кубрик,  в   машинное
отделение, в трюм; гогоча, стали раскачивать мачту, сорвали ее со  скоб  и
вместе с парусом  перекинули  через  борт.  Сбросили  за  борт  и  сигналы
бедствия. Неожиданно один из китайцев, тот, что был  без  оружия,  человек
лет пятидесяти, заговорил по-русски:
   - Сколько у вас горючего?
   Помня наказ старшины, Петрас ответил:
   - В канистре для примуса осталось литров восемь керосина.
   - Как же это вы не запаслись горючим?
   - Унесло нас штормом внезапно, когда катер должны  были  поднимать  для
просушки на берег. Не повезло нам.
   - Не только в этом, - сказал китаец. - Самое большое ваше  несчастье  в
том, что вы встретились с нами.
   Горшков спросил:
   - Кто вы такие? Почему взяли нашего командира?
   - Я только боцман этого сейнера. Распоряжается капитан. Мы, как видите,
спасательное судно. И знаете, как оно называется? "Любимец Желтого  моря".
А сам не очень любит тех, кто встречается ему на пути. - Китаец насмешливо
улыбался. - Все же не советую падать духом. Хотя,  если  судить  по  тому,
куда вы заплыли  на  своем  крейсере,  люди  вы  неробкого  десятка,  так,
кажется, у вас говорят. Многое я уже стал забывать из русского языка.
   - Откуда вы так хорошо знаете русский язык? - поинтересовался Горшков.
   - Я очень долго жил в местах, которые вы  называете  Дальним  Востоком.
Родился в Никольске-Уссурийском. Это  исконно  китайская  земля,  как  вам
известно.
   У Горшкова от гнева потемнело в глазах.
   - Нам известно, что Дальний Восток всегда был русским!
   - Заблуждение, воспитанное пропагандой. Я тоже так думал прежде. Но  не
будем спорить об этом. История  нас  рассудит.  А  вот  вы  мне  почему-то
нравитесь. Давно я не видал русских.  -  Он  засмеялся.  Во  рту  блеснули
золотые коронки. - Хорошая встреча! Скоро вам  дадут  немного  перекусить.
После такой диеты, - он посмотрел на вяленую рыбу, висевшую  на  переборке
рубки, - надо питаться очень  умеренно,  по  крайней  мере  первое  время.
Сейчас вам подадут конец. Закрепите его на баке  за  кнехт.  Да  смотрите,
чтобы конец не перетерся,  а  не  то  вам  всем  придет  конец!  -  Боцман
захохотал, довольный своим каламбуром.
   Он  внимательно  наблюдал  за  Горшковым,  пока  тот   крепил   толстый
манильский канат, продев его сквозь полуклюз. Похвалил:
   - Хороший узел. Теперь еще одно  указание:  не  рыскать.  Держать  свою
посудину в кильватер. За вами будут зорко наблюдать.
   С сейнера бросили замасленный узелок.
   - Вот вам и харчи. Желаю веселых минут. - Явно довольный собой,  боцман
перебрался вместе со своими матросами на "Любимца Желтого моря".
   - Сам ты посудина! - зло проворчал Горшков. - Юморист доморощенный! Что
это они нам швырнули? - спросил он Авижуса.
   Петрас, не ответив, кинулся в рубку:  у  сейнера  за  кормой  забурлила
вода, он набирал ход. Буксирный  канат,  разбрасывая  брызги,  вылетел  из
воды, натянулся. Горшков еле удержался  на  ногах.  Ругая  спасателей,  он
поднял узелок и понес его в рубку.
   В узелке  оказалось  несколько  рисовых  лепешек,  пропитанных  бобовым
маслом, и пара кусков жареной рыбы.
   - Я едва не запустил в них обратно  этим  паршивым  узелком,  -  сказал
Горшков, разламывая лепешку.
   - На еду  нельзя  обижаться,  Алеша,  -  заметил  Петрас.  -  Люди  они
паршивые, а лепешки пекут вкусные, да и рыба  -  тунец  -  как-то  здорово
приготовлена, со специями.
   - Я не на еду. Ты сам посуди...
   - Все понимаю, Алеша. Ведут они себя очень нагло, но  за  еду  спасибо.
Это мы оставим Ришату Ахметовичу. Как он там? Думаю,  сумеет  объясниться.
Он ведь у нас дипломат.
   - Даже чаю не дали, - проворчал Горшков,  наливая  воды  из  чайника  в
синюю кружку с отбитой эмалью. Пил жадно, долго. Напившись,  сказал:  -  Я
еле сдержался, когда они мачту ломали. Если бы не автомат, я бы одного  из
них с палубы сбросил.
   - Их больше, Алеша. Да и слабоваты мы стали после рыбной диеты. Нет,  в
драку лезть нам не следует. Только обозлим их. Кроме того, мы до  сих  пор
не знаем, что это за люди. Моряк  моряку  в  таком  положении,  как  наше,
последнее должен отдать.
   - Я думаю, мы на пиратов напоролись.
   - Вполне возможно. В  этих  широтах  они  до  сих  пор  не  перевелись.
Помнишь, старшина рассказывал, как пираты напали  на  судно  ФРГ  прямо  в
Гонконге?
   - Ну еще бы не помнить! Ребята с нашего плавучего крана  и  с  буксиров
тоже в тропиках отбивались от пиратов. Но что им надо от  нас?  У  нас  же
ничего нет!
   - А катер? Он немалых денег стоит.
   - Думаешь, отнимут КР-16?
   - Хотелось бы не думать, да сам видишь, что  получается...  Ход  у  них
узлов семь, не больше...
   Навстречу один за другим прошли греческий танкер  и  японский  пароход.
Несколько рыболовецких судов маячили на горизонте.
   - На судоходную линию вышли, - печально проронил Петрас.
   Горшков не ответил, закусив губу.
   Томительно тянулся этот тихий солнечный день. В  ста  метрах,  обгоняя,
прошел белый филиппинский теплоход. На палубах по-летнему одетые пассажиры
безучастно посматривали на странную буксирную сцепку.
   - Туристский лайнер, - сказал Петрас. -  Наверное,  идет  из  Манилы  в
Японию.
   - Хоть к черту на рога! Нам-то теперь что?
   Петрас укоризненно посмотрел на Горшкова.
   - Ну зачем так, Алеша? Возьми себя в руки.  Подумай,  что  бы  на  твои
такие слова ответил старшина Асхатов. Он бы сказал: "Алексей, нам до всего
есть дело". И что в такие минуты человек должен  собрать  все  свои  силы,
напрячь свой ум, чтобы найти выход из положения... Подержи-ка  штурвал.  У
меня что-то ноги затекли.
   - Давай... А ведь здорово мы плыли. Свободно,  вольно.  Как  наш  катер
слушался руля, когда мы шли под парусом! Сейчас, гляди, так  и  рвется  из
рук. Будто чувствует, что ведут его на аркане неизвестно куда...
   На юг низко над водой,  торопливо  махая  крыльями,  пролетела  цепочка
бакланов.
   - Где-то там есть остров, - сказал Петрас. - Спешат к земле.
   - Вот бы повернуть за ними!
   Петрас промолчал, глядя на палубу сейнера. Там появился кок  в  грязном
фартуке, с  ведром.  Подошел  к  борту,  выплеснул  помои,  что-то  сказал
часовому с автоматом, кивая на катер, и скрылся в открытой двери камбуза.
   - Невозможно дышать, - сказал Горшков, болезненно морщась.
   - Что с тобой? - спросил Петрас.
   - Ничего. Шибко жареным луком пахнет...
   - Чувствуется. Ужин готовят пираты...
   - Клянчить не станем. Сами поджарим вяленого тунца. Пусть знают, что  и
без их помощи обойдемся.
   - Все-таки что с нашим Ришатом Ахметовичем? - вслух подумал  Петрас.  -
Ни разу не показался на палубе. Наконец-то!
   Старшина в сопровождении боцмана шел от палубной надстройки к кормовому
кубрику. Он приветственно  поднял  руку,  увидав  на  палубе  катера  свою
команду.
   Асхатов спустился по узкому трапу в низкий кубрик, по бортам находились
двухъярусные койки. Посредине кубрика  -  небольшой  стол  с  выщербленной
столешницей. За столом сидели четверо матросов, игравших в  карты.  Боцман
повелительно крикнул, игроки подались на скамейках к концу стола.
   - Садись, старшина. - Боцман сел напротив. - Пока  будешь  жить  здесь.
Дня через три-четыре придем в порт, там тебя и твоих матросов  поместят  в
гостиницу.
   - В тюрьму?
   - Ну это будет зависеть от вас самих.  Мы  обращаемся  очень  хорошо  с
людьми, которые идут нам навстречу и говорят правду.
   - Я сказал вам только правду.
   - Ах, старшина! Неужели ты думаешь, что мы  такие  наивные  люди?  Надо
было придумать более достоверную легенду. Никто не  поверит,  чтобы  можно
было пройти тысячи миль на рейдовом катере, способном передвигаться только
в порту да близ берега. За  последний  месяц  там,  где  вы  якобы  плыли,
разразилось несколько жестоких штормов, даже,  кажется,  пронесся  тайфун.
Вас доставил сюда большой корабль и  спустил  на  воду  милях  в  тридцати
отсюда. Мы встретили там вчера десантное судно. Зачем  этот  маскировочный
такелаж?
   - Ты ведь прекрасно знаешь, что по-русски все это  называется  брехней.
Бессовестной брехней! Не знаю только, для чего она вам понадобилась?
   - На берегу разберутся, где брехня, а где правда. Ты лучше подумай  над
тем, что говорил тебе капитан.
   - Мне думать нечего. Нам, пострадавшим  от  шторма,  по  международному
морскому праву обязано оказать помощь любое  встречное  судно.  Вот  вы  и
оказали...
   - Должен предупредить, старшина, что капитан очень тобой недоволен.  Ты
не оценил чести, которую он тебе оказал, пригласив вместе с ним пообедать.
Такой чести даже я ни разу не удостоился.
   Старшина Асхатов с сожалением посмотрел на боцмана:
   - Послушай, как тебя звали в Никольске?
   - Анатолием.
   - Жаль мне тебя, Анатолий.  Неужто  в  тебе  не  осталось  ни  капельки
гордости? Ведь ты учился в нашей, советской,  школе.  И  стал  лизоблюдом,
жалким лакеем...
   Лицо боцмана потемнело.
   - Молчать! Не заниматься пропагандой! Не то загремишь в канатный ящик!
   - Не стращай, советского моряка не запугаешь! Я вот тоже -  татарин,  а
горжусь своей великой Родиной, ни на какие коврижки ее не променяю!
   Игроки застыли, держа в  руках  длинные  узкие  карты  с  драконами  на
оборотной стороне.
   Заметив их интерес, боцман примирительно улыбнулся:
   - Не будем  ссориться,  старшина.  Должен  тебе  сказать,  что  ты  мне
нравишься. Я могу быть  тебе  очень  полезен.  Очень!  -  многозначительно
повторил он и, сказав что-то игрокам, направился к трапу. Поставив ногу на
ступеньку, оглянулся: - Тебе покажут койку, если захочешь  отдохнуть.  Без
моего разрешения на палубу не выходить.
   Асхатов остался за столом, обводя взором замызганное  помещение.  Пахло
чесноком и  устоявшимся  запахом  табачного  и  опиумного  дыма.  Матросы,
казалось, не замечали его,  сосредоточенно  глядя  в  карты,  делая  ходы,
гортанно выкрикивая ставки, жадно хватая деньги со стола или кладя  их  на
банк.
   Старшина раздумывал о том, верно ли он себя держал и со  шкипером  и  с
боцманом, и нашел, что правильно.  Он  ничем  не  поступился,  не  выказал
трусости, на что рассчитывали китайцы, пригрозив, что сбросят за борт.  Он
сжал голову руками, поставив локти на стол, и тут же опустил их на колени:
"Пусть не думают, что совсем скис. Должен же быть какой-то выход. За  борт
не спишут, просто стращают, а привезут в  Китай  -  наши  и  там  выручат.
Только бы найти способ дать знать посольству!"
   В  очередной  раз  он  стал  досадовать  на  себя,   что   не   заменил
радиостанцию, и тут же, отбросив  эти  бесполезные  сожаления,  улыбнулся,
вспомнив радостные лица ребят, когда те увидели его на  палубе  сейнера  в
сопровождении боцмана. "Что  это  за  человек?  Родился  и  вырос  у  нас.
Возможно, был даже комсомольцем и вдруг превратился в  подонка?  Хотя  тут
все такие собрались. А шкипер еще, пожалуй, похуже боцмана. Какое  у  него
надменное лицо! Нос с горбинкой, губы тонкие. Не говорит, а  цедит  сквозь
зубы. Может быть, не стоило садиться с ним обедать? Нет, поесть надо было.
Чтобы с ними бороться, нужно набраться  сил.  А  мужества  у  нас  у  всех
хватит". Старшина с гордостью вспомнил ураганы в  ледяном  море,  как  они
приспосабливали свой кораблик  к  активной  борьбе  с  океаном,  как  сами
боролись со страхом ночами,  когда  заливало  палубу,  раскачивало  катер,
ставя бортом к волне. Они преодолели холод и голод, нашли способ  собирать
дождевую воду, собирали планктон, ловили  рыбу,  кальмаров.  Как  все  эти
неустанные заботы, бессменный труд закаливали  их,  добавляли  уважения  к
себе, вселяли уверенность, что  они  обязательно,  выживут,  доберутся  до
какого-нибудь берега, встретят свое или чужое судно! И вот встретили.
   - Ну вас всех к дьяволу! - зло сказал старшина вслух.
   Картежники  снова  с  любопытством  посмотрели  на  пленника  и   опять
углубились в игру.
   Боцман поднялся на крыло мостика.  Там  находились  капитан  и  старший
помощник, оба смотрели в бинокли на небольшое судно, в двух милях  впереди
пересекавшее курс сейнера.
   Капитан сказал:
   - Идет от Рифа Печали. Палуба  и  трюмы  наверняка  завалены  тюками  и
чемоданами. Изрядно  поживились.  Боюсь,  что  мы  придем  туда,  когда  с
американского лайнера все растащат. Надо будет  позаимствовать  кое-что  у
этих "рыбаков". Самый полный!
   - Мы идем весь день самым полным, - ответил старпом.
   - Но так мы не догоним "рыбачков".
   - Русский катер съедает  больше  двух  узлов.  Надо  от  него  временно
избавиться. Никуда он не денется.
   Боцман добавил:
   - Бензина у них нет. Парусная оснастка - за бортом. У нас их заложник.
   Капитан приказал:
   - Отдать буксир! Тревога!  И  пусть  механик  выжимает  из  дизеля  все
обороты. Открыть предупредительный огонь!..
   Раздались частые удары в рынду. Игроки бросили  карты.  Банкомет  сгреб
деньги со стола. Все кинулись к трапу.
   Выглянув  из  палубного  тамбура,  старшина  увидел,  что   матросы   с
автоматами пробежали  в  носовую  часть  судна,  где  слышались  выстрелы.
Часовой, прислонив автомат к  лебедке,  возился,  отдавая  буксир.  Первой
мыслью Асхатова было схватить автомат и перестрелять всех пиратов,  а  там
что будет. Эту нелепую мысль он  отбросил,  увидев  своих  ребят.  Алексей
стоял на палубе, Петрас выглядывал из окна рубки, оба что-то кричали ему.
   Старшина оглянулся, ища глазами боцмана: может,  тот  объяснит,  почему
бросают катер, а его оставляют на сейнере. На  кормовой  палубе  находился
только часовой, силясь отдать неумело закрепленный буксирный канат. С бака
отрывисто застучал крупнокалиберный  пулемет.  Часовой  наконец  перерезал
канат  ножом  и  с  облегчением  глядел,  как  отстает   катер   с   двумя
незадачливыми русскими моряками.
   Старшина быстро  сбросил  тяжелые  ботинки.  Сняв,  крадучись  пошел  к
автомату. Часовой оглянулся, когда старшина уже схватил оружие.  Из  груди
часового вырвался хриплый безнадежный крик, похожий на стон. Японец думал,
что русский срежет его очередью.  Произошло  не  менее  страшное:  автомат
полетел за борт, а русский вскочил на фальшборт и прыгнул вниз  головой  в
воду.
   Часовой с отрешенным от всего лицом наблюдал, как плывет русский  моряк
навстречу идущему по инерции катеру. Он уже  близко.  Ему  бросили  конец.
Помогают подняться на палубу...
   На баке стрельба усилилась. В кубрик пробежал матрос, быстро вернулся с
двумя сумками с патронами.
   - Ты  здесь  загораешь,  Тодзаки,  а  там  дело  заварилось.  Они  тоже
голенькими не дадутся! Везет тебе,  Тодзаки.  Весь  бой  проторчишь  возле
русского парня. И зачем капитан оставил его?.. -  Он  побежал,  волоча  по
палубе тяжелые патронные сумки.
   Стрельба усилилась. Над головой Тодзаки просвистели пули, словно горсть
гальки рассыпалась по синей упругой волне.
   У русского катера за кормой вдруг запенилась  вода,  он  развернулся  и
стал быстро удаляться к юго-востоку. Часовой в смертельной  тоске  смотрел
ему вслед, а когда он скрылся, стал провожать взглядом солнце,  удивляясь,
как оно быстро  опускается  к  горизонту.  Осталось  совсем  немного,  оно
вот-вот коснется воды, и тогда Тодзаки умрет, Он знал это. Ему  полагалась
смертная казнь только за то, что потерял  оружие,  позволил  схватить  его
пленному. За это вешают  на  грузовой  стреле.  Но  на  нем  было  двойное
преступление. Он позволил бежать пленнику и увести катер. За такое, прежде
чем повесить, выкалывают глаза.
   Тодзаки ждал. Солнце  коснулось  черты  горизонта  и  стало  неудержимо
падать в расплавленное золото заката. Тодзаки выхватил нож и,  как  только
солнце скрылось, ударил им себя в сердце.





   КР-16 шел на юго-запад, его два мотора  работали  на  полную  мощность,
съедая последние три канистры бензина.
   Далеко позади некоторое время слышались  выстрелы,  похожие  на  глухую
барабанную дробь. Скоро все стихло.  Отблески  вечерней  зари  осветили  у
самой черты горизонта еле приметный силуэт, потом  сумерки  опустились  на
океан, погасли краски заката, казалось, что воздух стал гуще,  затеплились
на темно-синем небе первые звезды. Настала ночь.
   - Выключай, Петрас, правый мотор! На левом - самый  малый!  -  приказал
старшина в переговорную трубу и, взглянув на компас, изменил курс -  катер
повернул на юг, вслед за стаей бакланов. Старшина сказал с облегчением:  -
Ну вот, теперь пусть догоняют. Петрас, сколько мы сожгли?
   - Почти все.
   - Залей в бак НЗ, что берегли для примуса.
   - Уже залил, товарищ старшина.
   - Будем тащиться самым малым. Кажется, течение попутное, да  и  ветерок
тоже, хотя едва дышит. Бриз. Раз бакланы в ту сторону полетели, то, думаю,
вскоре к земле приткнемся. Баклан - птица береговая.
   - Хорошо бы, - отозвался Горшков. Он сидел на  палубе,  свесив  ноги  в
машинный люк. - Неужели мы все-таки доберемся до  какой-нибудь  страны?  -
вслух подумал он и спросил старшину: - Думаете, пираты в Китай нас  хотели
увезти?
   - Черт  его  знает  куда!  Эх,  ребята,  тяжелые  минуты  пришлось  мне
пережить. Вам здесь было нелегко, но там, как  вспомню  -  пот  прошибает.
Признаюсь, мандраж у меня был приличный.
   - Акула все еще плывет за нами,  -  сказал  Горшков.  -  Возле  правого
борта! Смотрите, как вся светится. Мы ведь вас еле  успели  вытащить,  как
она мимо прошмыгнула. Едва не цапнула вас за ноги.
   - Я как прыгнул, то сразу увидел ее в воде. Я всегда ныряю с  открытыми
глазами. Она прошла передо  мной,  показав  белое  брюхо.  Что  оставалось
делать? Только плыть вперед. Прямо на нее. Пропал, думаю, Ришат. Ну а  сам
нажимаю. Никогда в жизни я так быстро не плавал. Был в одежде,  а  тяжести
не чувствовал. Откуда сила  взялась!  Смотрю  -  уже  борт  рядом.  А  там
подхватили меня...
   - Она два раза катер обошла, - сказал Горшков. - И вот до  сих  пор  не
отстает.
   - Пусть сопровождает, - махнул рукой старшина. - С ней веселее как-то.
   - Ришат Ахметович! А если бы вы ее с палубы увидели, то  поплыли  бы  к
нам? - спросил Горшков.
   - Все равно прыгнул бы... Знал, что давался единственный  шанс.  Пираты
напали на соперников. Все на баке.  Часовой  растяпой  оказался.  Ну  я  и
рискнул. Прыгнул бы  прямо  к  акуле,  прыгнул,  -  теперь  уже  увереннее
произнес старшина.
   - Акула не всегда нападает, - сказал Авижус.
   - Вот-вот, - подхватил старшина. - Конечно, увидев ее, я не подумал  об
этом,  а,  наверно,  где-то  в  голове  сработало:  "Не  бойся,  может,  и
доплывешь, Ришат".
   - Если бы у вас нож был, тогда другое дело. Акулу  надо  бить  ножом  в
брюхо. У меня нож как бритва.
   - Верно, Алеша, - сказал Авижус. - Жаль, не одолжил его старшине...
   В голосе друга Горшков уловил иронию, но не обиделся.  У  матроса  было
легко  и  весело  на  душе.  Он  чувствовал  себя  таким  же   сильным   и
неустрашимым, как Асхатов, и даже смелее, чем старшина. Он был уверен, что
вел бы себя точно так же, как тот, и даже в чем-то превзошел бы его.
   - Еще одна летит, - вымолвил Авижус, провожая взглядом падающую звезду.
- Я где-то читал, что ежегодно на землю падают тысячи тонн звездной  пыли,
- сказал он и опять подумал о Зинке  из  Вильнюса:  где  она  сейчас,  что
делает? Помнит ли его...
   - Сейчас бы по этой пыли  босиком  пошлепать,  -  мечтательно  произнес
Горшков.
   Все засмеялись. Потом стали строить планы на будущее: как увидят землю,
как на нее сойдут и что станут делать в первую очередь.  Как  их  встретят
туземцы? Если помогут связаться с базой, то как там удивятся и обрадуются,
что они живы и здоровы!


   Птиц становилось все больше. Чайки,  деловито  вертя  головами,  летали
стаями,  выслеживая  добычу,  на  воде  сидели  бакланы,  олуши,   морские
ласточки. Поднимаясь, птицы летели на юго-восток.
   Гарри Уилхем радостно объявил:
   - Теперь уже точно - какой-то остров близко. Он нам вот так  необходим,
- провел он ребром ладони по шее, - отсидимся  на  нем  день-другой,  пока
Бешеного Сэма не выудят из воды, а затем сами выдадим сигнал бедствия -  и
к нам кинется целая флотилия спасателей.
   Джейн сказала:
   - Лучше бы нам попался необитаемый остров.
   - Ну конечно! - подхватил Томас Кейри.  -  Никто  из  нас  не  открывал
необитаемых островов. Вот разве вы, Гарри?
   - Тоже не приходилось, - сознался Гарри Уилхем. - Мальчишкой я мечтал о
таком своем островке. Потом, когда начал плавать, стала  больше  нравиться
обитаемая земля. Целый год как-то я проболтался на парусно-моторном барке.
Такая    пятимачтовая    громадина    -    "Донна    Мария"    называлась.
Американо-аргентинской компании. Возили мы на ней зерно через Атлантику  в
Гамбург, а однажды зафрахтовали нас австралийцы, тоже для перевозки зерна.
Вот это был рейс! Шкандыбали чуть не полгода. Ничего более нудного не было
в моей жизни. Казалось, так и будем плыть до  второго  пришествия  Христа.
Вот тогда я даже стал бояться необитаемых островов. После такого  плавания
- не хватало только безлюдного острова... Ну а сейчас какой будет, такой и
ладно. - Он спросил мистера Гордона, стоявшего впередсмотрящим на баке:  -
Что видно впереди, док?
   - Только птицы, Гарри. Хотя там вдали что-то темнеет!
   - Гора! - радостно воскликнула Джейн. - Целый вулкан!
   - И скалы! - предостерегающе добавил Томас Кейри.
   - Действительно, - согласился мистер Гордон, - прибой кипит на  камнях,
за ними - возвышенность.
   - Шлюпок не видно? - встревоженно спросил Гарри Уилхем.
   - Не вижу пока.
   - Они нам совсем не нужны, док.
   Все, вытянув шеи, смотрели на  приближающийся  островок,  отходящую  от
него гряду скал, над которыми с громким гамом кружились птицы, на пальмы с
трепещущими на ветру кронами.
   - Двенадцать пальм, - сосчитал Гарри Уилхем. - Хорошее число, и так еще
есть зелень помельче. Смотрите! Дым! Остров обитаемый!
   Все  подумали  об  одном:  кто  может  поселиться  на  таком  крохотном
островке?
   На желтый песчаный берег набегали белогривые волны.
   - Здесь не прорваться через гряду, - сказал Гарри Уилхем.  -  Зайдем  с
подветренной стороны.
   - Люди! - радостно крикнул мистер Гордон. - Четверо!
   На оконечности небольшого скалистого мыса, почти сливаясь с  коричневым
базальтом, стояли мужчина, женщина, двое детей. Мужчина показывал знаками,
что следует обогнуть мыс.
   Там оказалась окаймленная  скалами  бухточка.  На  белом  песке  стояла
лодка, сети, развешенные на кольях. За полосой песка зеленел кустарник,  в
небольшой рощице  пальм  виднелась  хижина,  над  деревьями  синей  струей
поднимался дым.
   Рыбак-японец довольно сносно говорил по-английски,  так  как  несколько
лет провел в школе у миссионеров, о чем он с гордостью  сообщил  в  первую
очередь.
   Узнав, что приплывшие к ним на остров люди с погибшего судна,  рыбак  и
его жена печально закачали головой. Рыбак сказал, что знает этот  риф.  На
него однажды уже садилось пассажирское судно, которое с трудом сняли через
двое суток. Риф коварный, спрятан глубоко под водой, опасен только в отлив
для больших судов.
   Прибытие гостей явилось большим событием для семьи японцев.  Дети  были
заинтригованы и видом плота, и незнакомцами, особенно их  удивили  собаки.
Мальчик и девочка никогда не видели этих животных и  сейчас  с  изумлением
наблюдали, как Фанни с Кингом носились по пляжу.
   Глава семейства пригласил гостей к себе в дом.
   Они прошли мимо  навесов  из  пальмовых  листьев,  под  которыми  сохли
нанизанные на бечевку трепанги, похожие на  перезрелые  огурцы,  небольшие
тушки кальмаров, осьминоги и нарезанное полосами мясо тунца.
   Возле хижины, на  утрамбованной  площадке,  во  вместительном  чугунном
котле грелась вода, здесь же стояла большая железная бочка.  Гарри  Уилхем
сказал:
   - Здесь у них, видать, ванная. Японцы - невероятные чистюли.  Полощутся
по три раза в  день  почти  что  в  кипятке.  Наверняка  и  нам  предложат
помыться.
   - В бочке! - воскликнула Джейн. - С удовольствием! Это же прелестно!
   - Только надо учесть, - Гарри Уилхем лукаво посмотрел на нее, - сначала
моются мужчины, потом - дамы. И в одной воде.
   - Раз такой обычай, я согласна, - храбро ответила Джейн.
   Одна из стенок домика была раздвинута, открывая вид на  бухту  и  море.
Гости по примеру хозяев сняли обувь  и  после  церемонного  приглашения  и
поклонов хозяйки сели на золотистые циновки.
   - Меня все еще качает, - сказала Джейн. -  Но  как  здесь  хорошо,  как
просторно и какой чудесный открывается вид!
   - Да, вид необыкновенный, - согласился мистер  Гордон,  не  зная,  куда
девать свои ноги.
   Томас Кейри, к удивлению  всех,  сидел  на  корточках,  как  заправский
японец, не испытывая неудобства.
   - Помогает занятие йогой. В  плавании  я  все  забросил,  но  кое-какие
навыки сохранились от прежнего.
   Гарри Уилхем щедро одарял растерявшуюся хозяйку  консервами,  супами  в
пакетах, фруктовым соком, банками с пивом, шоколадом, вином. Хироко -  так
звали хозяйку дома - не решилась выложить все это на стол, она  предложила
гостям свой скромный обед из рыбы, креветок,  риса  и  овощей.  Гарри  сам
открывал банки с фруктовым соком и пивом.  Мистер  Гордон  налил  всем  по
чашечке  своего  любимого  хереса,  который,  к  его  немалому  удивлению,
оказался в аварийном запасе на плоту.
   Выпили за благополучие хозяев, за избавление от опасностей океана.
   Джейн сказала:
   - У меня такое чувство, что мы очутились в сказочной счастливой стране,
где нет людской злобы, тщеславия, бешеной  погони  за  богатствами.  Может
быть, это единственный уголок, оставшийся еще на земле. Давайте выпьем  за
то, чтобы здесь никогда ничего не менялось.
   - Да, здесь человек гармонично сливается с  природой,  -  подхватил  ее
мысль мистер Гордон. - Никогда не  предполагал,  что  подобное  место  еще
существует на грешной планете.
   Томас Кейри сказал:
   - Как жаль, что с нами нет ни Лиз, ни Банни.
   - О, Том! - сказала Джейн. - Как мило,  что  ты  о  них  вспомнил!  Они
сейчас, наверное, плывут к Маниле или к Токио.
   Гарри Уилхем, уписывавший за обе  щеки  запеченных  в  тесте  креветок,
блаженно улыбался.
   - Островок что надо, - согласился он, отпив из чашки ананасового  сока.
- Только не думаю, чтобы и  здесь  было  полное  райское  житье.  Хозяевам
порядком достается. Впереди проблемы: ребят надо учить. А где?  Вдруг  кто
заболеет? Налетит тайфун? И не от хорошей жизни они поселились здесь.
   Стали расспрашивать господина Юдзи  -  так  звали  хозяина.  Он  охотно
отвечал - с неизменной улыбкой.  Рассказал,  что  живут  они  здесь  всего
четыре года. До прошлой весны здесь обитали еще две семьи. Соседям  сильно
не повезло. На крышу одного дома во время тайфуна с горы свалился камень и
убил хозяйку, в другой семье умер единственный ребенок, и родители уплыли,
сложив в лодку свой жалкий скарб.  Так  семья  Юдзи  Накамура  осталась  в
одиночестве. Прежде он жил в ста милях отсюда, на  другом  острове.  Тогда
ему во всем сопутствовала удача. У него были два друга. Вместе они  купили
в рассрочку моторный баркас: "Целое большое судно,  как  ваш  плот".  Юдзи
развел руки, показывая, какой оно было величины. На  том  острове  у  него
также был свой дом, гораздо лучше  теперешнего,  огород,  садик.  Все  его
состояние погибло в несколько минут, когда нахлынул  цунами.  Хорошо  еще,
что население поселка заранее предупредили. Все жители поднялись на гору и
наблюдали оттуда, как тридцатиметровая волна накрыла поселок  и,  схлынув,
унесла все строения в океан. Погибло все, в том  числе  дом,  сети  и  все
надежды на будущее. Еще много лет ему выплачивать деньги за лодку. Одному,
так как его друзья погибли: в тот день они находились  в  море  на  рыбной
ловле, а он заболел и остался дома. Хозяин лодки так составил договор, что
каждый отвечал за полный пай. Японец переплел пальцы рук, показав, какой у
него с друзьями был  крепкий  союз.  Теперь  вот  он  здесь.  На  островке
родилась и младшенькая - Марико. Старшему  мальчику  следует  учиться.  Он
отдаст его в школу, как только скопит достаточно денег для этого. А деньги
у  него  будут.  Он  нашел  отмель,  где   водятся   жемчужные   раковины.
Рассчитается за лодку и сына сделает ученым человеком. Юдзи  посмотрел  на
пляж, где "ученый человек" с сестренкой, собаками Фанни и Кингом бегали по
песку, их звонкий смех и восторженный лай их четвероногих друзей повторяло
многоголосое эхо.
   - Нет мира под оливами, - вздохнул Томас Кейри.
   Мистер Гордон печально улыбнулся:
   - Вы, Том и Гарри, оказались правы. То,  что  мы  с  Джейн  приняли  за
полное счастье, - только маленький светлый эпизод в  большой  человеческой
трагедии, которой я бы дал название "Жемчужная  отмель".  Каждого  из  нас
ждет где-то такая отмель. По крайней мере, должна быть. Без надежды на нее
жизнь теряет всякий смысл.
   - Нет, нет! - горячо запротестовала Джейн. - Все-таки здесь  хорошо!  Я
никогда еще не видела места более прекрасного  и  таких  милых,  сердечных
людей. Несмотря на все перенесенные невзгоды, они полны доброжелательства,
несчастья не ожесточили их. Юдзи! Что вам необходимо,  чтобы  добывать  из
воды жемчужные раковины?
   Японец ответил:
   - Веревка, камень и еще один помощник. - Он стал объяснять, что  Хироко
- его жена - отличная ныряльщица, в юности была аму - добытчицей  раковин.
Однажды ее чуть не загрызла акула. Здесь много акул. С тех пор жену ни  за
что не загонишь под воду. Хотя бояться акул не следует. Но что поделаешь с
женскими капризами! Напарника он найдет среди  рыбаков,  что  приходят  на
остров в июне. Тогда приезжает скупщик трепангов и рыбы, он охотно берет и
жемчуг. Юдзи с лукавым видом стал "пересыпать" из  пригоршни  в  пригоршню
невидимые жемчужины.
   Гарри Уилхем, сосредоточенно следивший за ребятами на берегу, сказал:
   - Пожалуй, я подарю им Фанни. Теперь я ее хозяин,  и  лучшего  общества
мне для нее не найти. - Он  подвинул  к  себе  радиостанцию,  стоявшую  на
циновке, включил приемник на аварийной волне. С  минуту  слышались  только
шипение и потрескивание, затем раздался вкрадчивый голос:
   - ...Плот  девяносто  шесть!  Вызываю  плот  девяносто  шесть!  Говорит
старший офицер Гольдман. Почему не отвечаете?  Что  с  вами  случилось?  Я
слушаю вас. Мистер Гордон, предупреждаю: вы затеяли плохую игру...
   Гарри Уилхем выключил станцию:
   - Как он о нас беспокоится! Ну, док, насолили мы ему,  видно,  здорово,
что он с нами заговорил, как волк с Красной Шапочкой. Думаю, что  Сэм  уже
на острове или скорее всего их подобрало какое-нибудь судно. Пусть  плывет
подальше, а мы здесь переждем.
   Внезапно повеяло сыростью: со скал поползли клубы сизого тумана.  Скоро
туман заполнил бухту, не  стало  видно  ни  плота,  ни  лодки.  Явственнее
доносился шум волн, бившихся о рифы, и голоса птиц. Хироко позвала:
   - Кан, Марико! - Голос ее поразительно напоминал крик испуганной чайки.
   Дети,  оживленно  разговаривая,  подходили  к  дому.  Хироко  задвинула
стенку. Стало почти темно.
   - Вот оно, здешнее райское житье, - не преминул заметить Гарри  Уилхем.
- Под крышей еще куда ни шло, а каково в море в такой туман, на  крохотной
лодчонке?.
   Джейн сказала:
   - Вы, Гарри, совсем развенчали остров и море.
   - Должен заметить, мэм, что море здесь действительно скверное. Плохая о
нем идет слава. Туманы падают как снег на голову; есть у здешнего  моря  в
запасе кое-что и похуже.
   - Туман скоро пройдет, - заверил Юдзи. - Завтра  будет  солнце.  Бывают
плохие туманы, как день назад, когда село на Риф Печали ваше судно.
   Перед ужином, как и предупреждал Гарри Уилхем, Хироко предложила гостям
принять ванну, но прежде выкупала  ребят,  а  также  вымылась  сама  после
Джейн, для мужчин же нагрела новый котел воды.
   За ужином продолжались долгие  разговоры.  Дети  уснули  под  шерстяным
одеялом, захваченным с "Глории". В ногах у них свернулись Фанни с  Кингом.
Горел керосиновый фонарь, слабо освещая комнату.  Ритмично  урчал  прибой.
Изредка сонные чайки поднимали гам.
   Не выдержав, уснула Джейн. Улеглись хозяева.  Сладко  похрапывал  Гарри
Уилхем. Не спали только мистер Гордон с Томасом Кейри.
   - Нам с вами нельзя показываться в Сан-Франциско, - говорил  профессору
Томас Кейри, - пока все не уляжется.
   - Вы думаете, что они постараются избавиться от нас?
   - Непременно, Стэн. Мы для них даже страшнее писем Смита.
   - Без свидетелей они запросто опротестуют подлинность документов.
   - Не исключаю. Я думаю, что четвертый акт нашей пьесы будет  еще  более
содержательным и  напряженным.  -  В  голосе  мистера  Гордона  прозвучали
восторженные нотки.
   Прогноз рыбака  Юдзи  оправдался  -  утро  выдалось  ясное,  солнечное.
Коварное море окружало безмятежной синевой  одинокий  маленький  островок.
Огромные тучи белых птиц, неистово горланя, вились над грядой рифов.  Юдзи
Накамура собирался на лов трепангов, которые, по его словам, во  множестве
водились на береговых отмелях.
   - Надо, чтобы солнце поднялось выше, тогда оно осветит дно, - сказал он
и вдруг чутко прислушался. - К нам идет моторное судно, - сообщил он.
   - Неужели Бешеный Сэм? - Гарри Уилхем испуганно сверкнул глазами. - Его
только нам и не хватало...
   Но матрос ошибся. В бухту входил незнакомый катер. Это был  КР-16.  Его
свежевыкрашенная рубка сверкала на солнце, запаса шаровой  краски  хватило
еще лишь на часть левого борта, весь некрашеный корпус  облупился,  был  в
белых подтеках соли, и всем своим видом катер показывал, что немало хватил
лиха, пока добрался до этой благословенной бухточки.
   - Советский военный флаг! - приглядевшись, воскликнул Гарри  Уилхем.  -
Точно, это  русское  судно.  Судя  по  всему,  оно  побывало  не  в  одной
переделке! - И он побежал на конец естественного мола.
   Джейн сказала мужу:
   - Том! Тебе представляется случай блеснуть знанием русского языка.
   - Попробую, но боюсь, что особого блеска не получится.
   Мистер Гордон заметил с довольным видом:
   - Новые персонажи пьесы, и совсем из другого мира!
   КР-16, не сбавляя хода, шел прямо к молу. На баке стоял Алексей Горшков
в полотняных штанах и форменке, выбеленных на солнце и на ветру. Он  махал
рукой, отвечая на приветствия с берега. Обернувшись, сказал старшине:
   -  Ришат  Ахметович!  На  плоту,  что  пришвартован  справа,  написано:
"Глория-96".
   - Вижу, Алеша.
   - Стоп моторы!
   - Отдать якорь!
   Катер развернулся кормой и подошел к ближней оконечности мола.
   Гарри Уилхем принял причальный конец и, закрепив его вокруг базальтовой
глыбы, крикнул:
   - Товарищ, давай, давай! - протянул руки, помогая сойти на мол.
   Все трое русских, почувствовав под ногами твердую почву, остановились в
замешательстве:  им  показалось,  что  камни   плывут   под   их   ногами,
раскачиваются, как палуба катера. Гарри Уилхем понял их состояние.
   Смеясь и повторяя свое "давай, давай", он взял было под руки Горшкова и
старшину Асхатова.
   - Благодарим, мы сами, - сказал старшина по-английски.
   Они благополучно добрались до берега; пожав руки хозяевам острова и  их
гостям, опустились на песок, так как кружилась голова и подгибались ноги.
   Алеша Горшков похлопал ладонями по горячему песку.
   - Хорошо! - сказал он, улыбаясь. - Какой остров! Какие пальмы!
   Джейн обратилась к мужу:
   - Что говорит этот юноша?
   - Ему нравится остров. Похоже, что они очень долго пробыли в океане.
   - Подъем, друзья! - приказал старшина, первым вскакивая. - Что  это  мы
расселись, когда перед вами стоит дама!
   Поднялись и Горшков с Авижусом.
   Разговор шел попеременно то по-русски,  то  по-английски.  Томас  Кейри
довольно хорошо знал русский, а  некоторые  знания  английского  старшиной
позволяли вести оживленную беседу. Начались обоюдные расспросы. Узнав, что
КР-16 пробыл в океане пятьдесят один день,  Гарри  Уилхем  и  Накамура  от
удивления раскрыли рты. Рыбак что-то говорил по-японски, приседая и хлопая
себя по бедрам, Гарри Уилхем снова принялся  пожимать  руки  и  награждать
русских моряков шлепками по исхудавшим спинам и плечам.
   - Нет, это невероятно! - говорил, волнуясь,  Гарри  Уилхем.  -  Столько
времени проболтаться в океане, не имея  продуктов  и  воды!  И  вы  только
посмотрите - у парней вполне приличный вид!
   Жена рыбака всплескивала руками и качала головой, она-то знала,  каково
ожидать мужа, ушедшего в море на день, на два, а здесь люди пробыли  среди
волн столько времени! Дети застыли у  подола  матери,  рассматривая  новых
гостей. Радостное возбуждение передалось Фанни и Кингу, и  собаки  кругами
носились по пляжу.
   - Гарри! - воскликнула Джейн. - Неужели верно, что они  питались  одной
рыбой и планктоном?
   - Последние дни ели кальмаров, - уточнил Асхатов.
   - Надо их угостить! - Гарри Уилхем побежал по берегу к плоту и приволок
груду банок с фруктовым соком и пивом, шоколад, несколько пачек галет.
   В этот  день  Юдзи  Накамура  отложил  ловлю  трепангов.  Хироко  снова
разожгла огонь под чугунным котлом, чтобы гости приняли горячую  ванну,  и
принялась готовить еду для русских моряков.
   Когда все направились к дому, мистер Гордон взял Томаса Кейри под руку.
   - Джейн и Гарри займут гостей. Мне надо переговорить с вами, Том.
   - Я весь внимание, Стэн.
   - Вы не  находите,  что  появление  русских  моряков  как-то  по-новому
освещает события, в которых нам довелось принять участие?
   - Пока я не думал об этом, Стэн. Единственное, что пришло мне в голову,
так это то, что эти люди по воле совсем другого случая,  преодолев  тысячи
миль по бурному океану, очутились, как и мы, на этом затерянном островке.
   - Вы, похоже, не радуетесь их прибытию?
   - Нет, почему же, Стэн, мне приятно их общество.
   - Сегодня вы мне что-то не нравитесь, Том.  Какая-то  печать  усталости
лежит на вашем челе. В то время, когда мы так близки к финалу пьесы.
   - Меня гнетет наше бездействие.
   - Вынужденное, Том. Пауза перед бурным натиском. Вы же сами говорили  о
трудностях, ожидающих впереди. Мы  их  непременно  преодолеем.  Только  бы
благополучно покинуть Райский остров. Я надеюсь, что в  этом  нам  помогут
русские моряки. На плоту мы далеко не уедем.
   - Нам потрясающе везет, Стэн! Надо же было случиться,  чтобы  где-то  в
России бурей унесло в океан катер!
   Мистер Гордон тихонько засмеялся и потер руки:
   - У нашей пьесы, Том, прекрасный режиссер. Назовите его как  вам  будет
угодно - господом богом, судьбой, удачей,  но  он  действует  на  редкость
умело.
   В рыбацкой хижине при виде черного ящичка  рации  у  старшины  Асхатова
загорелись глаза.
   - Работает? Позволите нам воспользоваться ею? - Он посмотрел на часы. -
Сейчас самое время...
   - Ну конечно, - великодушно разрешил Гарри Уилхем. - Хочешь  со  своими
поговорить? Давай, давай! Пока хозяйка с Джейн не накроют на стол. Давай я
помогу тебе включиться в эфир. Ну вот и все. Настраивайся на свою волну, а
мы поболтаем с твоими ребятами. Или они тоже захотят послушать  своих?  Ну
разговаривайте, а я схожу на плот, прихвачу еще пивка.
   - Ну, ребята! - Старшина склонился над рацией.  -  "Тюлень"!  "Тюлень"!
Говорит КР-16. Старшина Асхатов! Вы меня слышите? Перехожу на прием!
   В ответ послышался треск и завывание помех, застрекотала было  морзянка
и тут же оборвалась.
   - Что творится в эфире! - сказал старшина после  нескольких  бесплодных
попыток связаться с базой. - Прямо немыслимое дело.
   - Та ли волна? - спросил Авижус.
   - Наша, посмотри.
   - Как будто она. Ну-ка, попробуй еще, старшина.
   Вернулся Гарри Уилхем с пивом.
   - Вот теперь мы можем отпраздновать встречу и наше  чудесное  спасение.
По правде говоря, мои спутники хоть и отличные люди, да с ними как следует
не выпьешь.
   - Мы тоже, Гарри, не лучшие собутыльники, - ответил на это старшина.  -
Да и нельзя нам. Видишь? - Он кивнул на Горшкова, который сидел,  скрестив
ноги и покачиваясь из  стороны  в  сторону.  Затуманенными  глазами  Алеша
смотрел на Джейн и  Хироко,  сидевших  на  корточках  возле  плиты,  потом
перевел взгляд на пальмовую  рощицу,  на  зеркало  бухты,  ему  нестерпимо
хотелось спать, но он отчаянно боролся со сном. И вот ему показалось,  что
он преодолел сон и сходит по ступенькам на золотистую  дорожку.  От  плиты
поднимается Варя и говорит: "Ах это ты? А я  прогнала  длинного  механика.
Пойдем посидим под пальмами. Ты же знаешь, я люблю  кокосовые  пальмы".  И
они пошли по горячему песку, и Варя поочередно превращалась то в Джейн, то
в Хироко, то опять становилась Варей и рассказывала что-то непонятное,  но
необыкновенно приятное для слуха...
   - Пусть спит, - сказал  Гарри  Уилхем,  кивая  на  Горшкова.  -  А  ты,
старшина, не огорчайся на такую кутерьму в  эфире.  Здесь  это  в  порядке
вещей, ведь мы в "море дьявола". На "Глории" тоже бились  чуть  не  сутки,
пока удалось связаться с берегом и со спасательными судами. Почему  так  -
никто не может объяснить.
   - Говори помедленнее, а  то  я  плохо  разбираю.  А  надо  еще  Петрасу
переводить.
   -  Я  сам...  -  начал  было  Авижус,   но   старшина,   снисходительно
улыбнувшись, сказал: - Надо Алеху будить, обед несут.
   Горшков вскочил, как только Авижус притронулся к его плечу.
   - Уже вахта? - спросил он и сам же рассмеялся. - Привычка! -  Посмотрел
на часы. - Время становиться к штурвалу. Ну как, поговорили с базой?
   - Нет, Алеха. Тут такая свистопляска и вой в эфире.
   Хироко поставила на циновку  низенький  столик  и  принесла  деревянную
миску, полную дымящегося риса.
   Джейн помогала хозяйке, расставляя на столе чашечки с соленой брюквой и
салатом из морских водорослей.  Гарри  Уилхем  раскрывал  банки  с  пивом,
водрузил на стол бутылку виски и бутылку хереса.
   - Понемножку можно, - сказал он Асхатову. - Даже необходимо после  всех
ваших передряг. Как же не отпраздновать  такое  дело!  Нет,  это  было  бы
вопиющим нарушением морского закона.
   Старшина покачал головой:
   - Опять ты, Гарри, зачастил. О каком законе ты толкуешь?
   - Наверное, о морском, - подсказал Авижус. -  Говорит,  что  по  такому
случаю грех не выпить.
   - Ну это дело известное. Сколько всякой вкуснятины на  столе,  и  какая
посуда! Прямо пища богов! - Асхатов потянул носом. - Только,  ребята,  чур
всего понемножку, особенно риса. Надо, чтоб организм привык к  нормальному
питанию, разрешаю по глотку чего там в бутылках, и больше ни-ни!
   - Что такое ни-ни? - спросил Гарри Уилхем, принимаясь разливать вино  в
чайные пиалы.
   - Нам только по единой, - сказал старшина.
   - Будет видно, - мудро заметил Гарри Уилхем.  -  Вот  и  мистер  Гордон
явился. А где Том?
   - Том затеял игру с детьми. Слышите, какой там шум  и  гам?  -  ответил
профессор, присаживаясь на татами. - Мне глоток хересу, Гарри.
   - Обязательно, док. Ваши вкусы мне известны. А вы, друзья,  приступайте
к еде. Мы-то уже перекусили. Ну,  за  встречу!  Более  торжественный  тост
отложим до прихода Тома.
   Минут десять русские моряки ели молча,  благодарно  улыбаясь  Хироко  и
Джейн, которые подкладывали им креветок,  риса,  жареного  палтуса.  Затем
снова потекла беседа.
   У старшины был не слишком богатый словарный запас чужого языка, и  свою
речь он дополнял  жестами.  Нет-нет  да  и  вставлял  английское  словечко
Горшков, обращаясь  главным  образом  к  Джейн.  Авижус,  до  сих  пор  не
выказавший своих познаний в английском  языке,  вдруг,  к  удивлению  всех
присутствующих, непринужденно вступил в разговор. Как бы оправдываясь,  он
сказал, что в школе ему легко давался английский, к тому же  у  него  есть
родственник, который долго жил в Америке и  три  года  назад  вернулся  на
родину.
   - Ну, Петрас! - восхитился старшина. - Скрытный ты парень! Как  же  это
ты скрывал от меня, от своего непосредственного начальника, что  прекрасно
знаешь язык? Нехорошо, брат!
   Авижус застеснялся:
   - Вы, товарищ старшина, переводили почти верно. Да и  не  хотелось  мне
выставлять себя напоказ...
   - Скромность - хорошее дело, Петрас, но не до такой степени. В неловкое
положение ты меня поставил. Какой же я командир, если  ничего  о  тебе  не
знаю! Ну да ладно. Будешь меня поправлять, если не то скажу, не точно  или
не пойму чего.
   - Если смогу.
   - Ну, ну, слышали, как ты чешешь. Переведи им, за что  я  тебе  выговор
сделал.
   - Может, не стоит, старшина?
   - Надо, Петя! Не то подумают, что мы их по косточкам разбираем. А народ
они симпатичный. Не налегайте, ребята, на шоколад.
   В хижину быстро вошел Томас Кейри. Извинился. Сел возле жены.
   - Теперь мы выпьем,  -  сказал  Гарри  Уилхем,  -  за  наше  счастливое
избавление и за  то,  чтобы  удалось  мирно  пришвартоваться  в  спокойной
гавани.
   Когда выпили, старшина кивнул Авижусу:
   - Давай, Петя!
   Когда Петрас,  смущаясь,  выполнил  распоряжение  старшины,  американцы
засмеялись.
   Мистер Гордон одобрительно посмотрел на русских моряков:
   - Похвально, молодые люди. Как было  бы  хорошо,  если  бы  мы  никогда
ничего не скрывали друг от друга.
   - Настал бы Золотой век, - сказал  Томас  Кейри.  -  Тогда  бы  исчезли
дипломатия, войны, почти сто процентов несправедливости, преступлений.
   - Тогда бы не погибла "Глория", - добавила Джейн.
   Гарри Уилхем усмехнулся:
   - Но тогда бы мы не попали на этот остров, на  самом  деле  сегодня  он
совсем райский, и не встретили русских парней, Юдзи и его семейство.
   - Вопрос поставлен философски, - одобрил мистер Гордон. - Во всем можно
найти все стороны добра и зла.
   Асхатов, все время думавший о том, как бы поскорее подать о себе  весть
в свою часть, протянул руку к радиостанции:
   - Разрешите, я еще попытаюсь?
   На  этот  раз  какие-то  неведомые  силы  навели  порядок  в  эфире,  и
послышалась вдруг  русская  речь.  Радист  Крутиков  передавал  приказание
посыльному   катеру   следовать   в   Южно-Сахалинск.   Старшина,    забыв
установленную форму, крикнул срывающимся от волнения голосом:
   - Паша, друг! Здравствуй, Паша! Мы нашлись!
   Радист прервал передачу. Послышалось его частое дыхание.
   - Кто это? Почему вмешиваетесь? - спросил он растерянным тоном.
   - Да мы это, Паша! Экипаж КР-16! Говорит старшина Асхатов!
   - Ребята! Вы живы? Вот это да! Не отходите от рации! Где вас носит?  Мы
тут совсем отчаялись. Где вы?
   - Все живы-здоровы, Паша. А где - сами пока  толком  не  знаем.  Доложи
капитану второго ранга Булыгину...
   - Да он здесь! Товарищ капитан второго ранга! Ребята нашлись! КР-16  на
связи!
   - Асхатов! - зарокотал низкий бас. -  Где  вы?  Откуда  говорите?  Ваши
координаты?
   - Мы на острове. Только сегодня подошли. Где-то далеко  на  юге.  Здесь
растут кокосовые пальмы. Докладываю, что все здоровы. Материальная часть в
сохранности.
   - Молодец, Асхатов! Привет Горшкову и Авижусу. Ну и  напугали  вы  нас!
Постарайся выяснить название острова, его место на  карте  и  держи  связь
каждые два часа. Почему ничего не сообщали?
   - Наш передатчик не работает. Говорю  по  американской  рации.  Тут  на
острове оказались четверо  американцев  с  затонувшего  лайнера  "Глория".
Добрались сюда на спасательном плоту. Трое мужчин и одна женщина.
   - Если можете, окажите помощь.
   - Они нам сами оказали. Люди очень хорошие.
   - Говоришь - вы все здоровы?
   - В полной форме. Нам повезло; промышляли горбушу и треску, даже  акулу
однажды поймали. Так что все в норме.
   - В норме? Что в норме?
   - И мы, и катер, товарищ капитан второго ранга.  Немного  потрепало,  и
все. Правда, едва было не попали в лапы к пиратам, да удалось вырваться.
   - Пираты? Эти еще откуда взялись?
   - Все окончилось хорошо...
   - Потом подробнее доложишь. Уточни название острова, архипелага...
   - Есть, товарищ капитан второго ранга. Сейчас мы только что  пообедали.
На острове живет всего одна семья японцев, тоже хорошие люди.
   - Жду на связи через два часа. На моих без пятнадцати двенадцать.
   - Без тринадцати, товарищ капитан второго ранга.
   - Забыл, что у тебя часы - супер, прима и так далее.
   - Совершенно верно, товарищ капитан второго ранга.
   - Так через два часа. Позывные прежние.
   Старшина Асхатов обвел всех ошалевшим от счастья взглядом.
   - Наконец-то! Сам Булыгин оказался на рации! Они о  нас  не  забыли!  А
сейчас Пашка Крутиков начнет по всей базе  трезвонить,  что  нашлись!  Ах,
ребята, вот житуха настала! И надо же  -  со  второго  раза  связались  со
своими. - Он стал торопливо объяснять американцам, как ему повезло  и  что
за ними обязательно пришлют военный корабль.
   - Как бы это было кстати, - сказал мистер Гордон. - Только бы  поскорее
он приходил, ваш корабль.
   - Дней через пять-шесть. Ну от силы через неделю.
   Томас Кейри сказал, обращаясь к своим:
   - Для нас это очень долго. Но будем надеяться, что за это время сюда не
заглянет Гольдман. Лучше всего нам следовало бы  убраться  отсюда  сегодня
или в крайнем случае завтра на рассвете.
   - Кто этот Гольдман? И  почему  вы  так  спешите?  -  спросил  старшина
Асхатов.
   - Гольдман - старший помощник капитана "Глории". Он  тоже  причастен  к
гибели судна. "Глорию" посадили на риф, чтобы получить страховку...
   В это время Гарри Уилхем прошептал, снимая наушники:
   - Бешеный Сэм! Разговаривает с пилотом вертолета  наших  ВВС.  Вот  уже
куда втерся, пройдоха. Я сейчас прибавлю звук.
   В хижине послышался вкрадчивый голос:
   - ...исчезнуть они не могли, Стив.
   - И я так думаю, чиф-офицер. Куда им здесь деться?  Покружусь  еще  над
этим дьявольским морем.
   - Ищите, Стив, и помните, что за поимку преступников  назначено  десять
тысяч долларов.
   - Это меня и вдохновляет, чиф-офицер, боюсь только,  что  их  подобрало
какое-нибудь встречное судно.
   - Исключено. Все суда тоже предупреждены. Но самый главный  ориентир  -
плот. Он очень приметный!
   - Плот действительно заметная штука. Несколько пустых плотов  я  видел,
да ни одного с вашим номером.
   - Ищите, Стив, девяносто шестой!
   - Ищу, чиф-офицер. Что-то барахлит компас, здесь  это  вечная  история.
Когда нет видимости, курс угадываем чутьем. "Глория" ваша совсем легла  на
правый борт. Возле нее три спасателя и с  полсотни  разной  мелкоты.  Если
начнется шторм, то наверняка перевернется.
   - Не ваша забота, Стив. Летите к  группе  островов  на  юго-востоке  от
рифа.
   - Есть, чиф! Я осмотрю их все. Начну с самого южного, затем подамся  на
север. В большинстве это необитаемые островки - птичьи базары,  только  на
одном обосновался рыбак с семьей. Пока, чиф! Сильный встречный ветер,  нос
так и задирает.
   - Передавайте обо всем замеченном, и немедленно! Я буду дежурить  возле
станции.
   - Есть, чиф! Показались черные рифы, но туда никто не подойдет.  Вечный
прибой...
   - Боже! - Джейн прижала руки к груди. - Скоро он будет над  нами.  Надо
что-то предпринять! Может, действительно нам уйти на вашем катере,  мистер
Асхатов?
   - Я бы с удовольствием, миссис Джейн, но должен дождаться разговора  со
своим командиром. Думаю, что  он  разрешит.  Осталось  час  двадцать  пять
минут.
   - За это время летчик может обнаружить наш плот, - сказал Гарри Уилхем,
поднимаясь с циновки. - Надо его спрятать в зелени, замаскировать.  А  вы,
старшина, уберите свой флаг с катера.
   Семеро мужчин быстро разгрузили плот,  выпустили  из  баллонов  воздух,
скатали в рулон прорезиненную ткань и уволокли ее в  кустарник.  Едва  они
успели  очистить  берег  от  груды  одеял  и  продуктов,  как   послышался
характерный шум приближающегося вертолета.
   - В укрытие! - крикнул Гарри Уилхем.
   Военный вертолет завис над островком. Снизившись, прошел над  молом.  В
кабине сидел, поглядывая вниз, широкоплечий блондин с усами  щеточкой.  На
бреющем полете машина прошлась над бухтой и, подняв всех птиц  с  каменной
гряды, ушла на юго-восток.
   Гарри  Уилхем  вышел  из  кустарника  и,  глядя  на  синеватое  облачко
выхлопных газов, сказал:
   - Заметил он что или нет? Бегу к рации. Надо послушать, что он  доложит
Сэму. - И матрос бросился  к  хижине.  За  ним  быстрым  шагом  направился
Асхатов, так как подходило его время связи с базой.
   Пилот вертолета передавал Гольдману:
   - ...Надо будет еще заглянуть на островок. Плота я и там не заметил, но
возле мола стоит какой-то странный катер. Видимо, подошли мародеры. Сейчас
вашу "Глорию" растаскивают эти молодцы. На ней уйма добра! Садиться  я  не
рискнул - еще подстрелят. Эти субчики на все способны.
   - Сколько времени вам потребуется, чтобы взять солдат  и  вернуться  на
остров?
   - Часа три с заправкой.
   - Черт знает что такое! Как же вы не сумели ничего толком разузнать?  Я
буду вынужден пожаловаться генералу!
   - И думаете, что старик подбросит солдат  и  заправит  мою  колымагу  в
воздухе? Эх, чиф! В таком деле горячиться не следует. Сказано -  проверим,
значит, проверим. Только бы погода не подкачала.
   - Что еще там?
   - Да, похоже, туман движется на острова. Туманы здесь падают, как  снег
в Канаде. Действительно, подо мной туман, плотный, как  войлок.  Черт  его
знает, сколько он еще продержится!
   Гольдман забористо выругался.
   Пилот захохотал:
   - Классно у вас получается, чиф! Так-то  лучше,  а  генералом  меня  не
пугайте, лучше готовьте монету...
   - Действительно, кажется, туман движется прямо к нам,  -  сказал  Гарри
Уилхем, глядя на каменистый мыс. - С одной стороны, это не так  уж  плохо.
Давай, старшина, поговори со своим шефом. Слышал, как Бешеный Сэм  загнул?
Он у нас по этой части всех боцманов обставлял.
   - Еще шесть с половиной минут до сеанса, - сказал Асхатов.
   - Теперь нам надо бога молить, - сказал Уилхем, - чтобы туман  подольше
подержался над авиабазой, а у нас прояснилось - и мы бы подорвали  отсюда.
- Гарри Уилхем замолчал, так как старшина включил рацию. И  опять,  как  в
первый раз, из репродукторов послышался треск и  вой  разрядов,  временами
через этот хаос звуков прорывался голос радиста Крутикова, и  тут  же  его
заглушали посторонние шумы. Все же старшине  удалось  на  минуту  наладить
связь. Он сообщил капитану  второго  ранга  Булыгину  название  архипелага
островов и расслышал в ответ, что где-то близко  в  этих  водах  находится
советский спасатель. На этом связь прервалась.
   - Ну ничего, - сказал старшина Асхатов. - Через  пару  часов  мы  снова
попытаемся связаться.


   Золотистый  туман  запеленал  островок.  Солнце  оловянным  диском   то
показывалось, то скрывалось совсем. Во  второй  половине  дня  ветер  унес
туман и пригнал  тяжелую,  свинцового  цвета  тучу.  Разразилась  короткая
тропическая гроза. Все укрылись в хижине. Хироко с мужем сдвинули  стенки.
В единственной комнате стало  темно.  В  щелях  трепетал  фиолетовый  свет
молний. Чудовищной силы удары грома сотрясали воздух. Света  не  зажигали,
сидели в темноте, прислушиваясь к потокам  дождевых  струй,  ожидая  новых
ударов грома.
   Гроза длилась четверть часа. Засияло солнце. Хироко раздвинула стены, и
перед  глазами   вновь   засверкали,   заискрились   сахарно-белый   пляж,
кустарники,  кроны  пальм,  базальтовые  скалы.  Птицы   неистовым   гамом
возвещали возвращение солнца и света.





   Конец дня прошел спокойно. Вертолет больше не  прилетал.  Гарри  Уилхем
подслушал разговор Гольдмана с командующим авиабазой.  Генерал  обещал  на
следующий день выслать несколько машин с десантниками на  борту,  обшарить
все острова. Гольдман настаивал на продолжении поисков в ночное время:
   - Простите, генерал, но у вас наверняка есть  оборудование  для  ночной
разведки. Неужели ваши люди не смогут обнаружить какой-то несчастный плот?
Это дело вашей чести. О бегстве опасных преступников знают в Вашингтоне, и
в ваших интересах проявить должную инициативу.
   Генерал ответил раздраженно:
   - У нас есть дела поважнее, чем ловля беглого негра...
   Разговор оборвался.
   Гарри Уилхем, выключив станцию, улыбнулся:
   - Один ноль в нашу пользу, леди и джентльмены!
   Мистер Гордон покачал головой:
   - Боюсь, что нет, Гарри. Ты же сам назвал Гольдмана пройдохой.  Как  он
разговаривал с генералом! Или это неприкрытая наглость, или за  ним  стоит
кто-то в Вашингтоне. Оттуда могут приказать генералу.
   Джейн предложила:
   - Давайте снарядим плот и поплывем на другой остров. Юдзи нам  поможет.
Да, Юдзи?
   Рыбак, улыбаясь, закивал головой:
   - Это возможно. Только на воде плот гораздо  заметнее.  Вы  не  сможете
далеко уплыть. Вблизи - лишь рифы и одиночные скалы.
   Старшина Асхатов сказал Томасу Кейри:
   - Подождите и особенно не волнуйтесь, я сейчас снова попробую связаться
со своей базой и постараюсь объяснить командованию обстановку.
   Битый час он пытался связаться с базой.
   - Нет, опять что-то мешает, -  со  вздохом  сказал  старшина.  -  Но  я
пробьюсь! Чтобы не беспокоить хозяев и всех остальных, я,  пожалуй,  выйду
на улицу. Ночь теплая.
   - И мы пройдемся, - сказал Петрас.
   - Стоит ли, Петя? Отдыхайте с Алешей, пока на твердой земле.
   - Что-то бессонница одолела, - зевнул Горшков. - Вот зевается, а  спать
совсем не хочется.
   - Ты только приляг, и сон придет, - посоветовал старшина. - Ну я пошел,
друзья.
   - Постойте! - остановил его Томас Кейри. - Если связи у вас  не  будет,
то особенно не надо огрущаться... или, постойте, огорчаться. В  инструкции
написано, что гарантированный  диапазон  действия  нашей  микростанции  не
более пятисот миль. Вам крупно повезло, когда вы услышали своих  друзей  с
Курильских островов.
   - Может, еще разок повезет. Все-таки я попытаюсь.
   - Желаем удачи.
   - Спасибо, мистер Томас.
   - И мы с тобой, - сказал Петрас. Поглядел на Горшкова, но тот уже спал,
положив голову на свернутое одеяло. - Пусть кимарит, а  я  буду  с  тобой,
старшина.
   Когда Асхатов и моторист вышли, Джейн сказала:
   - Пойдемте и мы погуляем по пляжу. Том, Стэн, Гарри!
   Мистер Гордон встал:
   - У меня вертелось на языке точно такое же предложение. Идемте, друзья.
   - Меня увольте, мистер Гордон, - усмехнулся Уилхем. -  Как  ни  странно
это, на судне со  своими  собаками  я  очень  мало  спал.  Мои  клиенты  -
удивительно нервный, неспокойный народ, то примутся выть  среди  ночи,  то
лай поднимут. Что там ни говорите, а предчувствие у них, видать, было, что
плавание добром не кончится. Особенно Фанни  меня  изводила.  Зато  сейчас
себя ведет  как  молодая  леди  в  гостях  у  богатых  родственников.  Ишь
прикорнула в ногах у ребят, и Кинг завалился с ней за компанию. Идите  без
меня, я поболтаю немного с Юдзи и Хироко и тоже сосну. Удивительно  хорошо
спится на здешних циновках!
   Старшина Асхатов с Авижусом  уселись  на  груду  водорослей,  собранных
семьей рыбака для удобрений.
   Дважды в час на всех морях и океанах радисты  прекращают  самые  важные
разговоры,  так  как  наступает  время,  отведенное  для  судов,  терпящих
бедствия. Асхатов решил использовать минуты молчания  для  переговоров  со
своей частью.
   - Мы ведь тоже потерпевшие бедствие, - сказал он  Авижусу.  -  Так  что
имеем право выходить в эфир.
   - Имеем полное право, - подтвердил тот.
   - Десять минут до паузы. Слышишь, Петя, какой бедлам в эфире?
   - Подождем, пока угомонятся.
   - Кроме того, - продолжал старшина, - разговор сейчас пойдет не о  нас,
нам бы позагорать не грех с недельку, силенок поднабраться.
   - Совершенно справедливо, Ришат Ахметович. - Петрас  кивнул  в  сторону
пляжа, откуда доносился беззаботный женский смех. - Им надо бежать  отсюда
как можно скорее. А без нас они не смогут.  Сцапает  их  этот  Гольдман  -
золотой человек. А с ним, видно, шутки плохи.
   - И то верно. Алексею особенно  надо  бы  поправить  здоровье  на  этом
райском островке. Здесь все какое-то особенное, как будто в мультике.  Мне
довелось  не  раз  бывать  в  южных  широтах,   но   не   припомню   такой
необыкновенной красоты. Хотя чего говорить, увидишь землю  лишь  издали  -
сверкнет песок, пальмы макушки покажут, и все.
   - Разве в порты вы не заходили?
   - Бывали и в портах. Там мне не нравилось. Пестрота.  Сутолока.  Гомон.
Чужие лица. Запахи особенные, странные... Ну пора,  Петя.  Все  как  будто
поутихло в эфире. Слышишь морзянку? Кто-то SOS отстукивает.


   Джейн,  Томас  Кейри  и  мистер  Гордон  остановились  в  ажурной  тени
кокосовых пальм.
   - Смотрите! - удивленно воскликнула Джейн. - Стволы кажутся отлитыми из
меди, а в воде что-то вспыхивает. Интересно, что там происходит?
   Томас Кейри ответил:
   - Пожалуй, то же, что и в нашем свободном обществе, - живность  поедает
друг друга.
   - Не стоит так мрачно, Том, - сказал мистер  Гордон.  -  Разница  есть.
Там,  -  он  протянул  руку  к  воде,  -  никто   не   пытается   добиться
справедливости.
   - Ну пожалуйста, не надо об этом! - взмолилась Джейн. - Такая ночь! Все
так необыкновенно, чудесно! Как легко дышится! И  кажется,  что  все,  что
происходило с нами, - не настоящее. Какая-то злая сказка. А вот это, - она
развела руки, - вот все это настоящее! Нет,  я  искренне  завидую  Юдзи  и
Хироко. Все это принадлежит им. Том, Стэн! Давайте однажды  снова  приедем
сюда!
   - Принимаю ваше предложение, Джейн, - сказал мистер Гордон. -  Пожалуй,
лучшего местечка не найти на всей нашей  планете.  Особенно  в  такие  вот
вечера.
   - Лично меня мало трогают эти красоты, - хмуро ответил Томас Кейри. - Я
все думаю о завтрашнем дне, когда сюда явится вертолет, а на нем  Гольдман
с полицией. Нас могут обвинить в чем угодно, даже в потоплении  судна!  По
крайней мере, в соучастии в этом злодействе!
   Джейн сказала с возмущением:
   - Но ведь стоит только предъявить следствию письма  капитана,  как  это
нелепое обвинение отпадет!
   - Клевета на нас им понадобится для того, чтобы задержать  нас.  Отнять
письма. Гольдман их никому не  покажет.  Постарается  скрыть,  уничтожить.
Затем  перед  нами  извинятся.  Вы  чему   улыбаетесь,   Стэн?   Создается
впечатление, будто вас не беспокоит завтрашний день?
   - Ну не так чтобы не беспокоил, а не  скрою  -  я  доволен.  Вы  только
вникните, друзья мои, откинув все опасения хотя бы  на  время,  что  сюжет
нашей пьесы напрягается до крайней степени! В движение приходят все  новые
силы и подталкивают действие. У меня сейчас такое же состояние,  как  и  в
тот незабываемый вечер, когда я впервые, сидя на галерке,  ждал  финала  в
шекспировском "Гамлете".
   - О боже! - посмотрев на него, вздохнула Джейн.
   Мистер Гордон постарался исправить впечатление от своих слов:
   - Я, как и вы, Джейн, надеюсь, что конец все же будет хорошим.  Не  все
драмы кончаются трагически. Вы сами можете вспомнить много примеров, когда
порок наказывается...
   Томас Кейри добавил:
   - ...и добродетель торжествует. Не так ли?
   - Да, Том, - печально сказала Джейн. - Хотелось бы,  чтобы  и  в  нашей
пьесе был бы такой банальный конец. Тем более что  ставкой  является  наша
жизнь, наши надежды, наше будущее.
   - Прости, Джейн. Ты права, этим шутить нельзя. Но я так же, как и Стэн,
надеюсь, даже уверен...
   Заскрипел песок. Подошли русский старшина и матрос.
   Томас Кейри спросил:
   - Вам удалось наладить связь?
   - Нет, с базой не удалось поговорить. Слабовата ваша станция.  Или  уже
сели батареи.
   - Я внимательно прочитал инструкцию. Этого следовало  ожидать.  Но  вам
беспокоиться не следует: за вами наверняка придет ваше судно. Думать  надо
нам...
   Уловив тревожные нотки в голосе мужа, Джейн спросила:
   - Что теперь с нами будет? Неужели попадем в лапы Гольдмана?
   Авижус сказал:
   - Не беспокойтесь, все будет хорошо.
   - Но вы слышали, что они хотят учинить на острове? Хотя и  у  нас  есть
оружие, мы будем защищаться! Том, Стэн, вы не потеряли пистолеты?
   Мистер Гордон похлопал себя по оттопыренному карману:
   - Ну как вы могли такое подумать, Джейн! Потерять оружие до конца боя -
значит или сдаться, или погибнуть!
   - Отлично, Стэн! Вы отвечаете, как персонаж шекспировских трагедий.  Мы
дорого продадим свою жизнь! Жаль, что я не позаимствовала у Малютки  Банни
его револьвера.
   - Браво, Джейн! - Мистер Гордон довольно потер руки.
   Старшина Асхатов по-русски обратился к Томасу Кейри:
   - Передайте вашей жене и мистеру  Гордону,  что  мы  решили  уходить  с
острова, не дожидаясь, когда сюда придет за нами корабль. Встретим  его  в
море. И вы можете уйти с нами. Только  нам  потребуются  ваши  канистры  с
бензином.
   Когда Томас Кейри торопливо перевел, Джейн сказала:
   - Я чувствовала, что так и  случится.  Не  могло  быть,  чтобы  от  нас
отвернулись наши боги-покровители. Они так хорошо  нам  помогали  все  эти
тревожные недели. Когда же мы можем уехать?
   - Хоть сейчас, - ответил старшина. - Заправим наш бак, и  можно  отдать
чалку. Разбудим Гарри, Алешу, пусть собираются.
   - Ну для чего же так спешить? - Джейн засмеялась. - Раз все решено,  то
можно подождать до рассвета. Хочется еще побыть  на  этом  дивном  берегу.
Давайте пройдем вон до тех мрачных скал и дождемся, пока луна скроется  за
вершиной горы. Чувствуете,  как  повеяло  теплом  из  долины?  Какая  игра
лунного света, какие причудливые тени на воде!
   Мистер Гордон сказал с восхищением:
   -  Какая  вы  сами  очаровательная  непоследовательность,   Джейн!   Вы
необыкновенно талантливо ведете свою роль.
   - Вы находите, Стэн? - Она взяла его под руку и потащила  вдоль  кромки
воды по блестящему, укатанному волнами песку. - Но я совсем и  не  считаю,
что играю какую-то роль. Хотя должна вам сообщить, что в юные годы я имела
некоторый успех на любительской сцене. О моем исполнении роли Офелии  даже
писали в студенческой газете.
   - В этом нет ничего  удивительного,  у  вас  несомненный  артистический
талант.
   - Ах, Стэн! Вы  у  любого  находите  какой-нибудь  талант,  и  особенно
артистический, чтобы подтвердить вашу странную теорию о жизненных  драмах,
комедиях и водевилях.
   - Ну конечно, Джейн! И вы убедились в ее правоте на собственном опыте.
   - Нет, Стэн, не льстите, я бездарная актриса. Вот вы  другое  дело.  По
всей вероятности, вы когда-то играли в театре?
   - Признаюсь, что в юности я тоже мечтал о сцене и предпринимал  попытки
к осуществлению своей призрачной мечты.
   - И конечно, успешно? Из всех нас  именно  вы  производите  впечатление
прекрасного актера!
   - И я так думал когда-то, и даже был убежден, что  рожден  для  театра.
Кое в чем мне удавалось завоевать зрительские симпатии.
   - Я уверена, что вы играли Отелло!
   - Да, Джейн. Было и это.
   - Вы рождены для этой роли!
   - Может быть, но тогда я действительно любил одну Дездемону. И конечно,
был не в силах ее задушить, несмотря на все наговоры одного коварного Яго,
мне было даже страшно подумать об этом. Потому я с треском провалился...
   Шагов десять они прошли молча, затем Джейн сказала с некоторой досадой:
   - Любительская сцена одно, а вот то, что сейчас творится с нами, -  это
очень скверный спектакль. И я  не  хочу,  как  вы  говорите,  вживаться  в
теперешнюю свою роль. В данном случае я вовсе не актриса, я  просто  боюсь
за Тома, за себя, за вас, Стэн. И мне часто  кажется,  что  мы  совершенно
беспомощны, что за нами охотятся, как за  бизонами  в  прерии,  где  негде
укрыться. Надо только удивляться, почему мы все еще живы!
   Мистер Гордон засмеялся:
   - Потому что мы не бизоны, милая Джейн! Мы с вами пока успешно боролись
не только за свою жизнь, но и за жизнь многих других людей. Том, узнав  об
опасности, угрожающей вам и всем, кто находился на  судне,  очертя  голову
кинулся в бой. Он едва не погиб в первый же день, еще по пути на "Глорию",
то есть к вам, Джейн. Затем мы вместе упорно разыскивали преступников и на
берегу и на судне. Как известно, небезрезультатно. Нет, Джейн,  мы  далеко
не бизоны. Нам рано подводить итоги нашей борьбы; судя по всему,  она  еще
продолжится, все же мы должны победить, Джейн! Добра в  мире  больше,  чем
зла. Только поэтому происходят  благоприятные  перемены  на  земном  шаре.
Появление на сцене  трех  русских  моряков  подтверждает  мои  слова.  Они
появились в кульминационный момент, когда, казалось, у нас уже нет выхода.
Нам оставалось одно - передать документы нашему другу Юдзи,  но  тогда  мы
причинили бы ему и его семье неисчислимые  страдания.  Его  могли  пытать,
посадить в тюрьму. Убить, наконец. Теперь все  улаживается.  Слышите,  они
уже готовят катер к отходу.
   - Заливают горючее из наших канистр, что  были  на  плоту.  Чувствуете,
пахнет бензином?
   -  Действительно,  бензин  перебивает  даже  запахи  моря.  Какие   это
решительные, бесстрашные ребята! После всего, что  они  перенесли,  им  бы
загорать на этом благоуханном клочке суши в ожидании помощи.  А  они  сами
хотят помочь другим. По первому зову сердца идут на новые  опасности.  Кто
бы мог предугадать их появление в  финале  третьего  акта?  Тем  и  хороши
сюжеты, разработанные жизнью, что в них никогда нельзя предвидеть сцен под
занавес...





   Тяжелые шторы на окнах были опущены - нелишняя предосторожность, ибо  в
небоскребе  напротив,  через  улицу,  тоже  на  двадцать   первом   этаже,
находилась контора  конкурирующей  компании  и  при  современных  способах
электронного шпионажа держать окна открытыми было далеко не безопасно.
   Кабинет освещали скрытые  светильники.  Кондиционер  поставлял  в  меру
прохладный воздух, слегка отдающий мятой.
   Мистер Чевер сидел в кресле за письменным столом и просматривал газеты,
их скопилось множество, так как накануне  он  летал  в  Нью-Йорк  и  почти
ничего не читал, занятый переговорами со страховыми  компаниями.  Во  всех
газетах на первом  месте  стояла  катастрофа  в  "море  дьявола".  "Тайм",
"Нью-Йорк  пост",   "Лос-Анджелес   тайме",   "Сан-Франциско   экзаминер",
"Ньюсуик", "Крисчен сайенс монитор" и все  другие  крупные  газеты  отвели
катастрофе по нескольку полос с  массой  фотографий.  "Глория"  сходит  со
стапелей; "Глория" уходит в первое плавание;  "Глория"  в  океане,  вблизи
Бермудских островов; "Глория" среди судов на Сингапурском рейде. Лайнер  в
шторм, он же у морского вокзала в момент прибытия в  Сан-Франциско,  когда
лавина счастливых пассажиров спешит к стоянке машин,  груды  чемоданов  на
автокарах. Последние свежие снимки с вертолета: судно на Рифе Печали,  оно
сильно  накренилось,  волны  перекатываются  через  низко  осевший   борт.
Множество фотографий пассажиров  и  членов  команды  "Глории".  Фотография
капитана Смита  -  с  чисто  американской  безмятежной  улыбкой  на  лице,
широкоплечего, пышущего  здоровьем  и  силой,  снятого  в  ходовой  рубке,
похожей на  лабораторию  научно-исследовательского  института;  снимки  на
палубе,  среди  пассажиров  и  на  берегу  у  машины.  Фотография  второго
помощника сразу наталкивает на мысль, что именно ему  суждено  было  стать
виновником катастрофы, но тут же несколько других фотографий того же Вилли
Томсена в разные периоды его жизни, где он явно  вызывает  симпатии  своим
бравым видом и той же американской улыбкой. Много фотографий Джейн Чевер и
только одна - ее мужа Томаса Кейри; интерьеры  кают,  холлов,  ресторанов,
баров погибшего лайнера. Снимки  трех  кинозвезд  в  мини-бикини  на  краю
бассейна на верхней палубе "Глории".
   Мистер Чевер задержал взгляд на своей фотографии, помещенной  в  центре
полосы. Лицо его в  достаточной  мере  выражало  и  горе,  и  мужественную
стойкость истинного американца, которого ничто не сможет ни поколебать, ни
сломить.
   - Недурно. Совсем неплохо, - пробормотал он и начал читать очерк о себе
самом. Во время чтения с его лица  не  сходило  довольное,  даже  веселое,
выражение. Прослеживался его жизненный путь -  чуть  не  с  пеленок  и  до
владельца целого флота пассажирских судов. - "Этот выдающийся  человек,  -
вслух читал он, - может служить примером  для  нашего  молодого  поколения
американцев, утративших реальные  представления  о  истинных  ценностях  и
неизмеримых возможностях нашего свободного  демократического  общества..."
Так, так, и  дальше  совсем  неплохо:  "Он  умеет  добиваться  своего,  не
останавливаясь перед препятствиями, какими бы трудными они ни казались. Не
раз он оказывался на грани банкротства, но всегда находил верный и честный
выход. Дело его обретало новую силу, и доверие акционеров росло.
   Но вернемся к первым шагам его деловой карьеры. Матрос, затем шкипер на
каботажном  судне  "Флорида"  водоизмещением  всего  800  тонн,  он  сумел
наладить  быстрые  выгодные  рейсы  между  островами  Карибского  моря   и
Флоридой... - Мистер  Чевер  усмехнулся,  вспомнив,  как  в  годы  "сухого
закона" доставлял с Ямайки и  Кубы  контрабандный  ром.  -  Честный  труд,
предприимчивость, умение предугадывать конъюнктуру  на  современном  рынке
дали ему возможность стать совладельцем, а затем и хозяином первого судна,
положившего основу его благосостоянию..."
   Вошла Эва О'Брайнен:
   - За первые часы после открытия биржи наши  акции  поднялись  на  шесть
пунктов, - сказала она.
   - К вечеру должны еще подскочить.
   - Безусловно, Тим. Такой рекламы мне еще не доводилось видеть. А  какие
заголовки! - Она стала читать: - "Трагедия в "море  дьявола",  "Безутешный
отец", "Пример мужества и стойкости". Мне этот заголовок  нравится  больше
остальных. А вот опять о  тебе.  Несколько,  правда,  грубовато.  Надо  бы
тоньше. Знаешь, Тим, - она прижалась к нему, - я  бы  написала  лучше.  Из
меня могла бы получиться хорошая журналистка. Я подавала надежды, пока  не
застряла в твоем офисе.
   - Безусловно, моя радость. У тебя холодный ум и горячее сердце.  Ты  бы
заткнула за пояс многих из этих писак.
   - Пожалуй, ты прав. Горячее сердце меня часто подводит.
   - На этот раз, думаю, не подвело: сколько ты получала раньше и  сколько
теперь, у меня?
   Она ласково посмотрела на него:
   - Ты думаешь, в этом основная причина?
   - Ну конечно нет, Эва!
   - Подожди, не  переворачивай  страницу:  здесь  что-то  опять  о  тебе.
Какая-то лирика. - Она стала читать: -  "Обычно  утром  он  выпивал  чашку
крепкого чая с ломтиком лимона. В середине дня, если ему  удавалось  найти
ресторанчик по своему вкусу, он выпивал чашку  простокваши,  съедал  грушу
или яблоко да еще ломтик хлеба с кунжутным маслом..."
   Оба они засмеялись.
   Мистер Чевер сказал:
   -  Ловко  работает,  подлец!  Получил  заказ  изобразить  воздержанного
человека  и  действует,  даже  не  поговорив  ни  с  кем!  Оказывается,  я
вегетарианец! Что, если мне действительно перейти на растительную пищу?
   - Попробуй. Приобретешь талию и вернешь юношескую бодрость.
   Мистер Чевер самолюбиво помрачнел.
   - Ты считаешь, мне это необходимо?
   - О нет! Ты и так выглядишь прекрасно.  У  тебя  стальные  мускулы.  Ты
настоящий мужчина. Ну-ка, а что же тут в самом  низу,  на  пятой  колонке?
"Повод для  размышлений",  -  прочитала  она  заголовок  и  продолжала:  -
"Катастрофа "Глории" возбудила много  толков.  Просочились  сведения,  что
накануне отплытия лайнера в последний рейс некий гангстер по кличке  Тихий
Спиро сообщил газетному репортеру, что судно обречено..."
   Мистер Чевер ударил кулаком по столу:
   - Проклятье! Это работа Харриса! Хочет подложить  свинью,  мерзавец!  И
все же это холостой выстрел. Чистая сплетня. Мы привлечем  его  борзописца
за   лжеинформацию,   подрывающую   финансовые   интересы   компании.   Он
поплатится... Как его там?
   - Паркер. Роберт Паркер, - прочитала  Эва  О'Брайнен.  -  Скорее  всего
псевдоним.
   - Доберемся и до подлинного имени. Чья газетенка?
   - "Светоч демократии", принадлежит Харрису.
   - Хорош "демократ"! Хотя, Эва,  идет  настоящая  жестокая  война.  Меня
втянули в нее. И мне в конце концов наплевать, кто  кого  задушит:  Харрис
Минотти или, наоборот, тот этого. Мне надо  поправить  свои  личные  дела.
Пусть один Минотти грызется со своим партнером.
   - Но ты же связан с Рафаэлем?
   - Пока, Эва, только пока. Мне бы вырвать куш у  страховых  компаний,  а
там я уберу всех со своего пути.
   - Да, Тим, у тебя есть настоящая хватка.
   - Это я и сам знаю. Минотти висит у меня камнем  на  шее.  Но  скоро  я
приберу его к рукам... Тебе нравится его дворец в мавританском стиле?
   - Прелесть, Тим!
   - Ну так вот, когда-нибудь ты переедешь в этот домишко.
   - Не может быть, Тим!
   - Я его куплю, радость моя. Дай только распутаться со всем этим... - Он
столкнул груду газет со стола на  пол.  -  И  тогда  ты  станешь  хозяйкой
дворца. Только вот...
   - Ты опасаешься возможных осложнений, Тим?  -  угадала  его  мысли  Эва
О'Брайнен.
   - Все должно обойтись. Дело чистое. Капитан Смит выбрал удачное место -
там погибли сотни судов. К тому же не часто главные  виновники  катастрофы
так быстро выходят из игры. Кто мог  предполагать,  что  у  Смита  больное
сердце? Страховщикам не удастся прикрыться таким вот бульварным листком. У
меня есть неоспоримое право на страховую премию.
   - А что, если они затеют  судебную  тяжбу?  Все-таки  у  них  появилась
какая-то зацепка. Найдут лжесвидетелей?
   - Ничего путного у них не выйдет. Судно погибло при самых благоприятных
обстоятельствах. Да... Коли они  намереваются  раздуть  дело,  то  рискуют
многими миллионами. Тогда они должны будут доказать, что и второй помощник
с капитаном были в сговоре. А это доказать абсолютно  невозможно.  Мертвые
молчат. Нет, я не завидую страховщикам. Ну а если они лишатся  рассудка  и
все же обратятся в суд, то мы наймем самых знаменитых адвокатов.
   - Я бы добавила, Тим, - самых хитрых адвокатов.  -  Но  сознайся,  тебя
все-таки что-то тревожит?
   - Да, Эва. Приятели моей приблудной дочери не выходят из головы. Только
они могут осложнить  дело,  между  нами,  конечно.  У  меня  нет  от  тебя
секретов, моя радость! Все, что я делаю, - для тебя...
   - Верю  и  благодарю,  Тим.  Но  ведь  они  погибли...  Они  не  должны
вернуться?
   - Я не желаю Джейн зла,  но  она  попала  в  слишком  плохую  компанию.
Сначала этот ретивый репортер, затем  негр-профессор,  который  якшался  с
капитаном. Врач сообщил, что капитан передал негру какой-то важный пакет.
   - В нем может оказаться что-то опасное для тебя?
   - Все может быть, потому-то мне захотелось поделиться своей тревогой  с
тобой, Эва. От тебя у меня нет тайн, хотя рано или  поздно  ты  меня  тоже
предашь.
   - Да что ты, Тим! - Она снова прижалась к его плечу. - Боже,  как  тебе
могло прийти в голову такое?
   - Вот пришло, прости. - Чевер задумался. Покачал головой, вздохнул.
   - Тим, - задумчиво произнесла секретарша, -  скажи  мне,  Тим,  неужели
тебе совсем не жаль девочку? Вдруг она действительно твоя родная дочь?
   Мистер Чевер так порывисто вскочил, что Эва О'Брайнен едва не свалилась
с подлокотника кресла.
   - Извини, Тим, я не хотела...
   - Оставь меня! - сказал он жестко. - У меня масса дел. Свяжись с Токио.
Узнай, что там делает Гольдман, в этом паршивом море. - И мягче добавил: -
Иди, иди, моя радость, и прости за резкий тон. Пойми, что мне сейчас не до
сантиментов.
   - Понимаю, Тим. И ты меня извини.
   - Ну, ну, будет! Подставляй щечку и не грусти.
   Эва О'Брайнен, улыбнувшись заученной улыбкой, вышла из кабинета, плотно
прикрыв за собой массивную дверь.
   Мистер Чевер подошел к окну и отдернул штору. За  хаосом  крыш  голубел
залив. На внутреннем рейде стояло множество судов. Белели  паруса  яхт.  В
сторону Золотых Ворот скользил  кремовый  лайнер,  отдаленно  напоминающий
"Глорию". Заметка в "Светоче демократии" будоражила мозг мистера Чевера, и
он стал мысленно прикидывать, что еще могут предпринять его противники.
   Постараются раздуть найденный "уголек". Будут  публиковать  интервью  с
пассажирами, разыщут врачей, санитаров, которые занимались слюнтяем Спиро,
полицейских и все это распишут подробнейшим образом, не упоминая пока  его
имени. Словом, будет объективная подача  фактов,  интересующих  читателей.
Все это чертовски неприятно. Хотя у него больше  козырей  на  руках.  Пока
больше. Но что будет завтра? Они  возьмут  след  и  пойдут  по  нему,  как
полицейские собаки.
   - К дьяволу! - процедил сквозь зубы мистер Чевер. Он не переносил минут
слабости, которые притупляли волю.
   В приемной секретарша разговаривала  с  только  что  вошедшим  Рафаэлем
Минотти.
   - Вы, как всегда, прекрасно выглядите, Эва! - польстил тот.
   - Стараюсь не стареть, мистер Минотти.
   - Старайтесь, Эва. Молодость - хороший товар.
   - Буду во всем следовать вашим советам, мистер Минотти! - Эва О'Брайнен
улыбнулась и слегка наклонила голову к бумагам на столе. Это был знак, что
встретятся они сегодня в условленный час в условленном месте.
   - Какие новости из Токио, Эва?
   - Пока никаких. Заказала разговор для шефа на тринадцать часов.
   - Прекрасно. Чевер в одиночестве?
   - Да, мистер Минотти. Читает почту.
   - Пресса нынче великолепна!
   - Кроме одной заметки в газете Харриса.
   - Это пустяки... - Он бросил на Эву многозначительный взгляд  и  взялся
за ручку двери, ведущей в кабинет.
   Мистер  Чевер  нажал  на  клавишу  селектора,  выключая  приемную:   он
подслушивал разговор между компаньоном и секретаршей.
   - Наконец-то! - Мистер Чевер порывисто встал и вышел навстречу,  крепко
пожав Минотти руку, спросил: - Читал?
   - Пустяки! Не беспокойся. Это  блошиные  укусы.  Но  не  думай,  что  я
оставил этот выпад без внимания. Завтра появятся статьи, испепеляющие  эту
паршивую заметку. В  наших  материалах  будет  обвинение  в  дезинформации
общественного мнения и нанесении ущерба процветающему предприятию, дающему
работу десяти тысячам моряков, что не  так  мало  в  наше  время  массовой
безработицы. Мы прижмем Харриса по всем статьям закона.
   - Хорошо, Раф, беспокоит меня другое... Ты послал новых людей?
   - Я же говорил тебе. Уже на месте. Отличные ребята.
   - Прежние также, видимо, были не из замухрышек.
   - Ты прав, Тим, парни с безукоризненной репутацией, не раз испытанные в
труднейших делах.
   - Но это дело они блестяще провалили...
   - Не скажи, Тим. Главное-то сделано - суденышко на дне. И мои ребята не
жалели себя. Четверо из них погибли, пятый пропал без вести.
   - Отец Патрик?
   - Он самый. Таких потерь у меня еще не бывало. Какой-то злой рок.
   - Не городи ерунду, Раф. Просто  твои  люди  были  растяпами.  Если  мы
сделаем еще хоть один роковой промах, то нам обоим конец.
   - Больше этого не случится, Тим. Отбрось мрачные мысли. Больше никто не
доставит  тебе  огорчений.  Та  троица  не  вернется  в  Сан-Франциско.  Я
гарантирую...
   Компаньоны некоторое время  помолчали,  прикидывая  в  уме,  что  может
произойти, если троица вдруг объявится в Штатах.
   Минотти сказал:
   - Конечно, здесь было бы легче заставить их держать язык за зубами.
   - Боже избави! Нельзя допустить, чтобы  они  передали  бумаги  капитана
Смита в прессу! Что в них может быть?
   Минотти пожал плечами:
   - Мы с тобой довольно хорошо знали Смита. Он  любил  власть  и  деньги.
Всячески оберегал свое доброе  имя,  намереваясь  заняться  политикой.  Не
может быть, чтобы  он  раскололся  перед  смертью.  Может,  это  письма  к
женщине, к близким? Хотя у него нет родни. Вот подруга была.  Вернее,  она
существует, хотя между ними произошел разрыв. Что, если в  этом  письме  -
последнее прости?
   - Он не был сентиментальным, этот морской волк. Хотя...
   - Я приказал письма уничтожить, не читая.
   - Думаешь, твои люди не заглянут в пакет?
   - Не посмеют. Таков приказ. Они знают, что их ждет за ослушание. А мы с
тобой, Тим, не любопытны. Пусть бумаги останутся тайной  капитана.  Ты  не
возражаешь?
   - Ты принял правильное решение, но мне хотелось бы знать,  какие  мысли
приходят человеку в его последние минуты.
   - Это любопытно, да нельзя ручаться, что моих ребят не перехватят  люди
Харриса.  Харрис  почуял,  что  схватил  кончик  ниточки,  и   в   лепешку
расшибется, чтобы размотать клубок.
   - Надеюсь, ты и это предусмотрел?
   - Конечно. - Минотти многозначительно посмотрел на часы. - Через  сорок
минут белоснежный  "Процион"  Харриса  -  яхта  стоимостью  пятьсот  тысяч
долларов - взлетит на воздух. После этого нам следует снова начать  с  ним
переговоры о мире и дружбе. Убытки делают человека благоразумнее...
   Стремительно влетела Эва О'Брайнен.
   - Что произошло? - спросил мистер Чевер, вставая. - На  вас  лица  нет,
Эва!
   - Гольдман сообщил, что они скрылись с острова.
   - Когда? На чем? - разом выкрикнули Чевер и Минотти.
   - Сегодня рано утром. На русском военном катере. Десант с вертолета  их
уже не застал.
   - Откуда там взялись русские?! - воскликнул мистер Чевер.
   - Не знаю. Гольдман не сообщил подробностей.
   - Что он еще передал?
   - Только это. Ждет указаний.
   - Дело усложняется, - нахмурился Минотти. - Только мои парни  здесь  ни
при чем.
   - Кто же при чем? Все будут  при  чем,  если  пакет  с  бумагами  Смита
уплывет в Москву!
   Рафаэль Минотти слегка наклонил голову и выставил вперед ладонь:
   - Не  теряй  хладнокровие,  Тим.  Все  уладится,  и  ты  возьмешь  свои
обвинения назад. Извини, я побегу к рации.
   - Иди и повысь премию за поимку троицы до ста тысяч.
   - Хорошо, держись бодрее,  Тим.  -  Минотти  покинул  кабинет,  оставив
мистера Чевера в тяжелом раздумье. Дело, продуманное, как ему казалось, до
мельчайших деталей, вдруг стало  выходить  из-под  контроля.  Стоило  лишь
сделать неверный ход, а этих неверных ходов,  судя  по  всему,  накопилось
достаточно,  и   то,   что   вначале   казалось   необыкновенной   удачей,
оборачивается против него -  о  Минотти  мистер  Чевер  не  думал,  судьба
компаньона его совсем не интересовала. "Если вопреки  всему  Джейн  и  эти
двое выберутся через Россию в Штаты и поднимут шум, то мы еще поборемся! -
размышлял он. - Дело примет затяжной  характер.  Все  же  в  конце  концов
страховщики с их помощью возьмут меня за горло, тогда -  все,  конец.  Мне
уже больше не подняться... Все-таки что мог написать этот  сентиментальный
идиот Смит в своих письмах?"
   Вошел озабоченный, усталый Рафаэль Минотти.
   - Ну, Тим, кажется, наконец-то мы исправляем положение. Да, дружище, ты
можешь принести свои извинения за напрасные упреки в мой адрес.
   - Ну что придумали твои ребята?
   -   Они   нашли   способ   исправить   положение:   разыскали    одного
предприимчивого то ли японца, то ли китайца, давно живущего в Токио...
   - Короче, Раф, говорите о сути дела!
   - Ну хорошо. Так этот  Фуруко  или  Хуруко-сан  -  президент  компании,
объединяющей сотню малых судов.
   - Говори яснее! Пиратская флотилия?
   - Что-то в этом роде, хотя официально  они  занимаются  скупкой  копры,
жемчуга.
   - Они находятся в тех местах?
   - Да,  Тим.  И  представь,  какое  счастливое  стечение  обстоятельств!
Большой отряд флотилии Фуруко находится на Рифе Печали возле "Глории".
   - Да, там есть чем поживиться.
   - И они не упустили случая. Только что возле рифа они заметили  русский
военный катер...
   - Захватили? Боже, что же  ты  тянешь?!  Их  взяли,  распотрошили,  где
бумаги капитана?
   - Ну зачем так волноваться, Тим!  Они  были  заняты  другим  прибыльным
промыслом и не стали  возиться  с  этим  катером,  не  зная  ожидающей  их
награды.
   - Ушел? Был в их руках - и ушел!
   - Но сейчас дана команда, и  два  десятка  быстроходных  судов,  хорошо
вооруженных, с современными средствами связи и наблюдения,  устремились  в
погоню. Каждую минуту надо ждать хороших вестей...





   Утро выдалось тихое, туманное,  сеял  мелкий,  как  из  пульверизатора,
дождь. С каменной  косы  доносился  неистовый  гомон  птиц.  Ухал  прибой,
накатываясь на скалы с северной стороны острова. Бухта застыла неподвижным
тусклым зеркалом, в ней размытыми акварельными пятнами  отражались  скалы,
рощица кокосовых пальм, катер, лодка Юдзи.
   - Даже в ненастную  погоду  здесь  все  какое-то  необычное,  -  сказал
Алексей Горшков.
   Авижус, шагавший с ним рядом,  ничего  не  ответил,  только  передернул
плечами, что означало полное согласие со словами друга.
   - И люди особенные, - продолжал Горшков. - Хотя у нас в  этом  плавании
все какое-то необыкновенное. Надо же наткнуться на такой остров,  а  здесь
встретить других потерпевших кораблекрушение! - Он помолчал немного, потом
неожиданно спросил: - Нравится тебе эта американка Джейн?
   - Да как тебе сказать... Молодая, красивая...  Ты  не  влюбился  в  нее
случайно?
   - Ну что ты, Петрас! Я просто так. Очень уж она  на  мою  Варю  похожа.
Только у Вари веснушки.  Удивительно  симпатичные  веснушки!  Варя  их  не
любит, она все их сводит, а мне очень нравятся,  таких  веснушек  я  ни  у
одной девушки больше не видел. Наверное, уже сейчас знает, что мы живы.  -
Алеша вздохнул. - Что, если...
   - Ты все о том же?
   - Ну конечно.
   - Оставь глупые мысли. Не выйдет она за того тощего механика. Если  она
тебя по-настоящему любила, то так скоро не выскочит за другого. А нас пока
никто не хоронил... Многих пропавших без вести на войне до сих пор ждут, а
сколько уж лет прошло...
   Они подошли к молу. Небольшие волны, мурлыча, набегали на песок.  Глыбы
базальта, образующие мол, обросли густыми водорослями,  в  них  укрывалось
несметное количество мальков, серебристые стайки рыбешек выплывали  из-под
водорослей и вдруг, как по команде, все до одной кидались в укрытие.
   - Жизнь у них беспокойная, заставляет глядеть в оба, - сказал Авижус. -
Чуть зазевался, и все. Видишь, синяя спина мелькнула? Наверное, барракуда.
Мигом проглотит зевуна. Хотя у нас на суше  тоже  дела  бывают  не  лучше.
Взять наших американцев. Лайнер-то их нарочно потопили. Хорошо, что погода
была тихой, не то бы...
   Подошел старшина Асхатов.
   - Через полчаса будем уходить, - сказал он. - Надо выручать  людей,  не
то этот Гольдман их сцапает. Вертолеты вот-вот поднимут  в  воздух:  Гарри
сейчас опять разговор подслушал. Гольдман рвет и мечет. С генералом вдрызг
переругался. Просил выслать в море катера, да тот ответил,  что,  пока  не
рассеется туман, он и пальцем не пошевельнет. Но туман уже  почти  пропал.
Надо уходить, пока не поздно. А сейчас пошли простимся с  хозяевами,  люди
они простые и очень благородные.
   - Настоящие робинзоны, - сказал Горшков, и это прозвучало в  его  устах
как высшая похвала.
   Рыбаку Юдзи подарили плот, часть продуктов и одеял.
   - Нам и подарить на память  нечего,  -  с  сожалением  сказал  хозяевам
старшина.
   - Подарим второй примус, - предложил Петрас. - Тот, что недавно  купили
с получки в складчину. Он же почти новый и с запасной горелкой.
   - Верно, Алеша, жарь на катер за примусом!
   - Есть!
   Трогательной была сцена, когда Гарри  Уилхем  поднял  Фанни  и  передал
маленькой Марико.
   - Это тебе, малышка, на память от всех  нас.  Характер  у  собачки  был
неважный, наверное, потому, что ее закормили куриной печенкой и форелью. К
тому же скучала она отчаянно, сидела большей частью взаперти,  или  водили
ее раз в день на ремешке. Теперь Фанни будет  дом  сторожить  и  играть  с
тобой в прятки. А тебе, Кан, - вот! - Он вытащил  из  кармана  и  протянул
мальчику матросский нож.
   В ответ на щедрые подарки Юдзи Накамура  принес  целую  корзину  редких
раковин.
   - Нет, нет! - сказала Джейн. - Все мы не возьмем. Только  по  одной  на
память о райском острове и его милых хозяевах.
   Женщины обнялись и прослезились.
   Когда катер покидал  бухту,  на  базальтовой  скале  долго  стояла  еле
различимая в тумане семья рыбака.
   Мистер Гордон смотрел на берег, сняв шляпу.
   - Еще одна непредвиденная, необыкновенно трогательная сцена, - произнес
он. - Каких прекрасных людей мы встретили здесь и вот  прощаемся  с  ними,
возможно, навсегда...
   - Да, уж больше сюда не заявимся в таком составе,  -  согласился  Гарри
Уилхем, размахивая шейным платком. - По крайней  мере,  я  вряд  ли  смогу
совершить  новое  путешествие  на  райский  остров.  Правда,  наша   Джейн
собирается навестить эти места.
   - Обязательно приеду, - сказала Джейн.
   - И хорошо сделаете,  мэм.  Этих  добрых  людей  не  больно-то  ласкает
судьба... Смотрите, что делается с Кингом - вот-вот заплачет, бедняга.
   Действительно, морда бульдога, устремленная в сторону острова, выражала
крайнюю степень страдания.
   Томас Кейри кивнул:
   - Какой контраст со всем, что мы встречали в  плавании!  Как  просты  и
бесхитростны эти люди, с какой жизненной отвагой борются с  окружающим  их
прекрасным и беспощадным миром!
   Джейн одобрительно улыбнулась:
   - Как только вернемся  в  Штаты,  обязательно  организуем  им  посылку.
Пошлем что-нибудь.
   - Что-нибудь им не надо, - сказал Гарри Уилхем. -  А  нужен  бензиновый
мотор, бензин и рис.  Я  видел,  как  хозяйка  последнюю  горсть  высыпала
сегодня в кастрюлю.
   - Вы правы, Гарри! - согласилась Джейн. - И еще одежду и игрушки детям.
Юдзи говорил, что раз в месяц их посещает маленькое почтовое судно.
   Туман сгустился над скалой, скрыв семью рыбака. Низко пролетали  птицы,
спеша к гнездам и в море.
   КР-16 шел на двух моторах, развивая свою крейсерскую скорость в  девять
узлов.
   Алексей Горшков стоял за штурвалом, поглядывая на компас и слушая,  как
старшина Асхатов, сидя в углу рубки, пытается связаться то с базой,  то  с
буксиром-спасателем. На палубе, у стенки рубки, расположились американцы.
   Гарри  Уилхем,  добровольно   взявший   обязанности   впередсмотрящего,
воскликнул с носа катера:
   - Возблагодарим всевышнего, как говорил пройдоха отец Патрик, за туман.
Плыть сейчас одно удовольствие.  Туман  легкий,  приятный,  как  кисея  на
дамском платье. А случаются туманы - не приведи бог! Однажды мы  влипли  в
такой в Северном море, да  еще  на  паруснике.  Парусина  намокла.  Штиль.
Вокруг паровики шастают. Звон стоит, в рынды бьют, сирены завывают. Того и
гляди, что кто-нибудь  в  борт  долбанет.  Сейчас  -  другое  дело.  Вроде
прогулки в воскресный день по взморью.
   - Ты не ошибся, Гарри, - сказал мистер Гордон. - Сегодня  действительно
воскресенье, и лично нам с Кингом нравится такая прогулка. -  Он  нагнулся
и, погладив бульдога, лежавшего у его ног, продолжал: - Месяц назад  мы  и
мечтать не могли о чем-либо подобном. Плавание на огромном судне  отделяет
от океана, а здесь он совсем под  ногами.  Нет,  друзья  мои,  нам  нельзя
пожаловаться  на  скудость  декораций.  Каждое  действие  было  обставлено
необыкновенно пышно и со вкусом.  Я,  знаете  ли,  противник  современного
модерна, когда на сцене только задник в виде серой или черной тряпки...
   Гарри Уилхем крикнул:
   - Встречным курсом идет моторное судно!
   Старшина Асхатов вышел на палубу.
   - Да, стучит кто-то, - сказал он, послушав с минуту.  -  Пусть  стучит.
Наверное, рыбачий бот. Алеша, возьми на три градуса правее.
   - Есть, правее.
   Старшина был необыкновенно возбужден, ему только что удалось  связаться
с буксиром-спасателем. Он  поделился  своей  радостью  с  Томом,  вставляя
кстати и не кстати английские слова:
   - Вы не поверите, Том!  Навстречу  нам  идет  тот  самый  "Нептун",  на
котором я плавал до призыва на военный флот! Идет к Рифу Печали. Наверное,
туда стягивают все спасательные суда, что  находились  поблизости!  Радист
меня узнал. Говорит, что  есть  приказ  взять  нас  на  борт.  Вот  все  и
устроилось, Том! "Нептун" вас живо доставит или в Токио, или в  Манилу,  а
хотите - и во Владивосток...
   Гарри Уилхем сказал с тревогой в голосе:
   - Встречное судно совсем близко. Судя по  всему,  держит  курс  на  наш
остров. Не мистер ли Гольдман пожаловал?
   Старшина приказал Авижусу выключить левый двигатель и идти на одном при
самых малых оборотах.
   Внезапно туман поредел, проглянуло солнце, и в  ста  саженях  слева  по
борту показался военный катер.
   - Он! - крикнул Гарри Уилхем. - Давай полный и прячься в тумане!
   КР-16 резко свернул и скрылся в сизой пелене. Вслед ему раздался голос,
усиленный мегафоном:
   - Эй, на катере! Глуши моторы! Морская полиция! Не остановитесь - будем
стрелять!
   - Самый полный! - крикнул Асхатов в переговорную трубу. -  Жми  на  всю
железку, Петя! Всем в кубрик!
   Гулко в тумане разнеслась очередь крупнокалиберного  пулемета,  за  ней
другая, и снова голос, приказывающий остановиться.
   - У них скорость значительно больше, - сказал Гарри Уилхем. - Все равно
надо идти. Возьми,  старшина,  круто  вправо.  Затем  застопори  ход.  Они
проскочат. Только бы туман не рассеялся!
   Об этом с надеждой думали все на катере. Теперь, казалось, только туман
мог спасти от встречи с Гольдманом.
   Пулеметные очереди стали раздаваться  чаще,  и  одна  из  пуль  пробила
ветровое стекло. Томас Кейри отвел жену в  кубрик.  Катер  преследователей
находился где-то совсем близко.  Старшина  произвел  маневр,  предложенный
Гарри Уилхемом. КР-16 пошел  самым  малым  ходом,  достаточным,  чтобы  не
потерять управление.
   Гарри Уилхем перебрался в рубку.
   - Послушайте, старшина, - сказал он, - нам следует приготовиться к бою.
Это наше право. На нас напали.
   Профессор Гордон, тяжело дыша, появился в дверях рубки:
   - У нас пистолеты и много патронов, - прохрипел он. - Они не решатся на
серьезный конфликт, если мы встретим их тоже пулями.
   - Не забывайте, профессор, что у нас на борту женщина. Нам  надо  вести
себя очень тихо. - Старшина сказал в переговорную трубу:  -  Петя,  глуши.
Вот теперь пусть они нас поищут. Стреляют-то в другую сторону.  Приказываю
- всем идти в кубрик! И ты давай с ними, Алеха.
   - А если они нас всех перещелкают, как куропаток? - прошептал Горшков в
дверях.
   - Двумя пугачами не отобьешься. Слышишь, они бьют из крупнокалиберного.
   - В белый свет, как в копеечку.
   - Паше счастье. Иди и следи, чтобы все сидели в кубрике!
   - Есть, товарищ старшина.
   Преследователи  вдруг   прекратили   стрельбу.   Взревев   двигателями,
американский катер стал удаляться.
   - Неужели они уходят? - спросила профессора Джейн, выйдя на палубу.
   - Все, дорогая Джейн, или пока все, не будем особенно обольщаться.  Нам
надо быть готовыми к новым схваткам.
   - "Ну что вы, Стэн? Не довольно ли трагедий?
   - Сейчас  мы  по-прежнему  не  в  силах  остановить  ход  нашей  пьесы.
Пользуйтесь  антрактом  для  отдыха.  Скоро  снова  поднимется  занавес  и
начнется следующий акт нашей пьесы.
   И действительно, туман вдруг поднялся, словно  театральный  занавес,  и
взорам стоящих  на  палубе  КР-16  представилась  почти  лежащая  на  боку
"Глория". Ее окружало множество мелких судов, очевидно морских  мародеров,
привлеченных легкой поживой. В отдалении стояло три спасательных  буксира.
На одном из них ветерок колыхал красный советский флаг.
   - Так вот почему убрался восвояси Гольдман!  -  обрадованно  воскликнул
Асхатов. - Наши! Это "Нептун"!
   Над агонизирующим судном медленно кружил вертолет. Вдруг с рифа донесся
звук, похожий на тяжкий  вздох,  -  видимо,  в  недрах  "Глории"  вылетели
последние  водонепроницаемые  переборки.  Суденышки   мародеров   кинулись
врассыпную. Огромное судно стало медленно опрокидываться. Буксиры  скорбно
взвыли сиренами, Алексей Горшков тоже ударил в колокол.





   КР-16  на  полном  ходу  пересек  флотилию  мародеров,  направляясь   к
советскому спасателю.
   - "Нептун"! "Нептун"! Я КР-16! Иду к вашему борту! -  кричал  по  рации
Асхатов.
   - Где вы, КР-16? - отвечал радист буксира. - Здесь столько мелочи,  что
мы вас не можем различить.
   - Не можете различить катер вспомогательных сил Тихоокеанского флота?!
   За штурвалом КР-16 стоял Гарри Уилхем, гордый оказанным  ему  доверием.
Джейн и Томас Кейри сидели на палубе  возле  рубки,  мистер  Гордон  стоял
рядом, широко расставив ноги, с пистолетом в руке.
   - Вышвырните эту игрушку за борт, - сказал ему Томас. - Она  больше  не
понадобится. Да и к русским нам не следует являться в гости  вооруженными.
Я свой уже утопил.
   - Вы правы, Том! - Профессор, широко размахнувшись, швырнул пистолет  в
сверкающие под солнцем волны. - Дома, в Штатах, нам  придется  бороться  с
другим оружием в руках. Пусть на сцену выступит  прогрессивная  пресса.  У
нас все-таки есть конституция и всесильные законы!
   В   небе   прогрохотала   эскадрилья   истребителей   с   американскими
опознавательными знаками на крыльях.
   - Патрульные полеты, - сказал Гарри Уилхем из рубки. - Машины  новейшей
марки, по сто миллионов долларов за штуку.
   - Может, нас разыскивают? - с испугом спросила Джейн. - Я что-то  всего
стала бояться, добавила она виновато.
   - Ну, истребителей ты не бойся, - сказал Томас. - Так далеко  дело  еще
не зашло.
   Мистер Гордон, щуря дальнозоркие глаза, сказал:
   - За нами следом двинулась вся флотилия. С чего бы это они?
   Горшков тихо сказал:
   - Передний сейнер как две капли воды похож на "Любимца Желтого моря". И
еще два таких же, только они другого цвета.
   Старшина вышел из рубки:
   - Плевать  мы  теперь  хотели  на  всех  этих  любимцев  разбоя!  Пусть
попробуют сунуться к большому советскому судну!
   "Нептун" был уже совсем рядом, направляясь навстречу катеру. Вскоре  на
буксире застопорили ход.
   - Давай, дружище, штурвал, швартоваться  к  спасателю  буду  я  сам,  -
сказал Асхатов Гарри Уилхему.
   Команда катера и  пассажиры  поднялись  на  борт  "Нептуна".  На  КР-16
перешли два матроса, завели капроновый буксирный канат; спасатель,  описав
дугу, взял курс на северо-запад. Все же  к  нему  успел  подойти  головной
сейнер флотилии.
   Боцман-китаец прокричал в мегафон:
   - На вашем судне находятся преступники! Один из них,  старшина  катера,
убил нашего матроса. Предлагаем выдать его немедленно для  суда,  а  также
других преступников, бежавших с лайнера. Мы имеем  распоряжение  доставить
их на американскую военно-морскую базу.
   "Нептун" не удостоил его ответом.


   ...Далеко позади остались  и  "Любимец  Желтого  моря"  и  Риф  Печали.
Старшина Асхатов по старой памяти  поднялся  в  ходовую  рубку  спасателя,
вышел на крыло мостика.
   - Вы только посмотрите, как идет наш катерок! -  сказал  он  вахтенному
штурману. - Как  легко  отыгрывается  на  волне!  Таких  корабликов,  Петр
Васильевич, найдется немного.
   - Пожалуй, он уникальный. Катер следует отремонтировать и  поставить  в
морском музее как реликвию.
   - Что вы! Как можно его на прикол? Да он еще послужит! Мы  на  нем  еще
поплаваем!..
   "Нептун" взял курс на Владивосток.
   Закончились приключения старшины  Ришата  Асхатова,  моториста  Петраса
Авижуса, матроса Алексея Горшкова, заброшенных жестоким штормом в  далекие
края,  познавших  истинную  дружбу,  сохранивших  непоколебимую   верность
воинскому долгу. Впереди их ждали товарищи, служба, осуществление  больших
надежд. Жизнь их наверняка будет и дальше связана с морем, и все  же,  как
бы она ни была  содержательна,  интересна,  самым  ярким  эпизодом  в  ней
останется долгое плавание на КР-16.
   Судьба журналиста Томаса  Кейри,  его  жены  Джейн,  профессора  Стэнли
Гордона и матроса Гарри Уилхема для автора менее ясна.  Очевидно  одно:  в
борьбе за справедливость на их долю выпадет еще не один "жестокий шторм".

Last-modified: Wed, 11 Oct 2000 04:35:19 GMT

Оцените этот текст: