Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     ЛО изд-ва "Советский писатель", 1970
     Редактор Т.Д.3убкова
     Сдано в набор 20/ХI 1969 г.
     Подписано в печать 24/III 1970 г.
     Тираж  30000  экз.  Издательство  "Советский  писатель",  Ленинградское
отделение,
     Ленинград Невский пр. 28
     OCR BPT, 1999 г.
---------------------------------------------------------------



     И.  Варшавский  известен  читателям  по  книгам  "Молекулярное   кафе",
"Человек,  который  видел  антимир" и "Солнце  заходит в  Дономаге".  "Лавка
сновидений" -  сборник повестей  и  рассказов,  написанных в том  же  жанре,
который  лишь  условно  можно  причислить  к  научной фантастике.  Автор  не
занимается  прогнозированием  достижений   науки,  предоставляя  это  делать
ученым. Его интересуют моральные, этические и социальные проблемы, связанные
с  научным  прогрессом. Многие  из  его рассказов  полемичны. Иногда  -  это
полемика  с  теми  буржуазными   социологами,  которые  видят  в   тотальной
автоматизации панацею  от бед  капиталистического строя,  иногда с теми, кто
бездумно стремится  все  кибернетизировать,  не  останавливаясь  даже  перед
вмешательством  в биологическую сущность человека, а  иногда и  с некоторыми
собратьями по перу, считающими,  что  все  земные проблемы будут  сами собой
решены при установлении контактов с внеземными цивилизациями. Здесь читатель
найдет рассказы и смешные и грустные.
     "Евангелие  от  Ильи"  -  это пародия  на  современное  мифотворчество,
пытающееся представить Христа в качестве космического пришельца
     Последний раздел книги во  многом автобиографичен.  Это -  воспоминания
автора, в прошлом - моряка и инженера-судостроителя.


                               Посвящение Люле


          ИЛЬЯ ВАРШАВСКИЙ
          ЛАВКА СНОВИДЕНИЙ
     Фантастические повести и рассказы
     Советский писатель
     Ленинградское отделение

          1970

          ЕВАНГЕЛИЕ ОТ ИЛЬИ

     Петля гистерезиса

          ОБЫКНОВЕННАЯ ФАНТАСТИКА
     Поездка в Пенфилд
     Утка в сметане
     Побег
     Старики
     Ограбление произойдет в полночь
     Лавка сновидений
     Тараканы
     Контактов не будет
     Любовь и время
     Второе рождение

          НА ГРАНИ ФАНТАСТИКИ
     Ветеран
     ========================================================




     Хранитель Времени был  тощ,  лыс  и высокомерен. На  его лице  навсегда
застыло выражение, какое бывает у внезапно разбуженного человека.
     Сейчас  он  с  явным  неодобрением  глядел  на  мужчину  лет  тридцати,
расположившегося  в  кресле  напротив  стола.  Мощные  контактные  линзы  из
синеватого  стекла придавали глазам незнакомца необычную голубизну  и блеск.
Это раздражало Хранителя, он не любил ничего необычного.
     Посетитель  обернулся на звук открывшейся  двери. При  этом два блика -
отражение света настольной лампы - вспыхнули на поверхности линз.
     Хранитель, не поворачивая головы, процедил:
     - Принесите мне заявление... э...
     - Курочкина, - подсказал посетитель, - Курочкина Леонтия Кондратьевича.
     - Курочкина, - кивнул Хранитель, - вот именно Курочкина. Я это и имел в
виду.
     - Сию минуту! - Секретарша осторожно прикрыла за собой дверь.
     Курочкин вынул из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.
     - Разрешите?
     Хранитель молча указал на пепельницу.
     - А вы?
     - Не курю.
     -  Никогда не курили? - спросил Курочкин просто  так,  чтобы  заполнить
паузу.
     - Нет, дурацкая привычка!
     - Гм... - Гость поперхнулся дымом.
     Хранитель демонстративно уткнулся носом в какие-то бумаги.
     "Сухарь! - подумал Курочкин. - Заплесневевшая окаменелость. Мог бы быть
повежливее с посетителями".
     Несколько минут он с преувеличенной сосредоточенностью пускал кольца.

     -  Пожалуйста!  - Секретарша положила на стол  Хранителя  синюю папку с
надписью: "Л.К.Курочкин". - Больше ничего не нужно?
     - Нет, -ответил Хранитель, не поднимая  головы. - -Там, в приемной, еще
кто-нибудь есть?
     - Старушка, которая приходила на прошлой неделе. Ее заявление у вас.
     - Экскурсия в двадцатый век?
     - Да.
     Хранитель поморщился, как будто у него внезапно заболел зуб.
     - Скажите, что сейчас  ничего  не можем сделать. Пусть наведается через
месяц.
     -Она говорит... - неуверенно начала секретарша.
     -  Я  знаю все, что  она  говорит,  - раздраженно перебил  Хранитель. -
Объясните   ей,   что   свидания  с   умершими   родственниками   Управление
предоставляет только при наличии  свободных мощностей. Кроме того,  я занят.
Вот  тут, -  он хлопнул ладонью  по папке,  -  вот тут дела поважнее. Можете
идти.
     Секретарша с любопытством взглянула на Курочкина и вышла.
     Хранитель открыл папку.
     -  Итак,  -  сказал  он,  полистав  несколько  страниц,  -  вы  просите
разрешения отправиться в... э... в первый век?
     - Совершенно верно!
     - Но почему именно в первый?
     - Здесь же написано. Хранитель снова нахмурился:
     -  Написано -  это  одно,  а  по  инструкции полагается  личная беседа.
Сейчас,  - он  многозначительно  взглянул на Курочкина... - вот  сейчас мы и
проверим, правильно ли вы все написали.
     Курочкин  почувствовал, что допустил ошибку.  Нельзя  с  самого  начала
восстанавливать  против себя Хранителя. Нужно постараться увлечь  его  своей
идеей.
     -  Видите ли,  - сказал он,  стараясь придать своему голосу  как  можно
больше задушевности, - я занимаюсь историей древнего христианства.
     - Чего?
     -  Христианства.  Одной  из   разновидностей   религии,  некогда  очень
распространенной на Земле. Вы, конечно, помните: инквизиция, Джордано Бруно,
Галилей.
     -  А-а-а, - протянул Хранитель, - как же, как же! Так,  значит, все они
жили в первом веке?
     - Не совсем так, - ответил ошарашенный Курочкин. - Просто в первом веке
были заложены основы этого учения.
     - Джордано Бруно?
     - Нет, христианства.
     Некоторое  время  Хранитель  сидел, постукивая  пальцами  о край стола.
Чувствовалось, что он колеблется.
     -  Так с  кем  именно вы хотите там повидаться? -  прервал он, наконец,
молчание.
     Курочкин  вздрогнул.  Только  теперь,  когда  дело   подошло  к  самому
главному, ему стала ясна вся дерзость задуманного предприятия.
     - Собственно говоря, ни с кем определенно.
     - Как?! - выпучил глаза Хранитель. - Так какого черта?..
     - Вы  меня не совсем  правильно  поняли! - Курочкин вскочил  и  подошел
вплотную  к  столу. -  Дело  в  том,  что  я  поставил себе  целью  получить
неопровержимые доказательства... ну, словом, собрать убедительный  материал,
опровергающий существование Иисуса Христа,
     - Чье существование?
     -   Иисуса   Христа.   Это   вымышленная  личность,   которую   считают
основоположником христианского учения.
     -  Позвольте, -  Хранитель нахмурил  брови,  отчего  его  лоб  покрылся
множеством мелких морщин. Как же так? Если тот,  о ком  вы говорите, никогда
не существовал, то какие же можно собрать доказательства?
     - А почему бы и нет?
     -  А потому и нет, что  не существовал.  Вот  мы  с вами сидим здесь  в
кабинете.  Это факт,  который  можно доказать. А  если б нас  не  было, то и
доказывать нечего.
     - Однако же... - попытался возразить Курочкин.
     - Однако же вот вы ко мне  пришли,  - продолжал Хранитель. - Мы с  вами
беседуем согласно  инструкции,  тратим драгоценное время. Это  тоже факт.  А
если бы вас не было, вы бы не пришли. Мог ли я в этом случае сказать, что вы
не существуете? Я  вас не знал бы, а  может, в это  время  вы  бы  в  другом
кабинете сидели, а?
     -  Позвольте, позвольте'  - вскричал  Курочкин.  -  Так  же  рассуждать
нельзя, это софистика какая-то! Давайте подойдем к вопросу иначе.
     - Как же иначе? - усмехнулся Хранитель. - Иначе и рассуждать нельзя.
     - А вот как. - Курочкин снова достал сигарету и на этот раз закурил, не
спрашивая разрешения. - Вот я к вам пришел и застал вас в кабинете. Так?
     - Так, - кивнул Хранитель.
     - Но могло бы быть и не так. Я бы вас не застал на месте.
     - Если б пришли в неприемное время, - согласился Хранитель. - У нас тут
на этот счет строгий порядок.
     - Так  вот, если вы существуете,  то секретарша мне  бы сказала, что вы
просто вышли.
     - Так...
     - А если  бы  вас  не было вообще, то она и  знать  бы о  вас ничего не
могла.
     - Вот вы и запутались, - ехидно сказал Хранитель. - Если б  меня вообще
не  было, то  и  секретарши никакой не существовало бы. Зачем же секретарша,
раз нет Хранителя?
     Курочкин отер платком потный лоб.
     - Неважно, - устало сказал он, - был бы другой Хранитель.
     -  Ага! - Маленькие глазки  Хранителя  осветились  торжеством.  -  Сами
признали! Как  же вы  теперь будете  доказывать,  что Хранителя  Времени  не
существует?
     -  Поймите,  - умоляюще сказал  Курочкин, -  поймите,  что здесь совсем
другой  случай.  Речь  идет  не  о должности,  а  о  конкретном  лице.  Есть
евангелические  предания, есть  более или  менее точные  указания времени, к
которым относятся события, описанные в этих преданиях.
     - Ну, и чего вам еще нужно?
     -  Проверить их достоверность. Поговорить с людьми,  которые жили в это
время. Важно попасть именно в те годы. Ведь даже Иосиф Флавий...
     - Сколько дней? - перебил Хранитель,
     - Простите, я не совсем понял...
     - Сколько дней просите? Курочкин облегченно вздохнул.
     -  Я думаю,  дней  десять, -  произнес он просительным тоном.  -  Нужно
побывать во многих местах, и, хотя размеры Палестины...
     - Пять дней.
     Хранитель открыл  папку, что-то написал размашистым почерком и нагнулся
к настольному микрофону:
     - Проведите к главному хронометристу на инструктаж!
     - Спасибо! - радостно сказал Курочкин. - Большое спасибо!
     - Только там без всяких таких штук, - назидательно  произнес Хранитель,
протягивая Курочкину папку.  - Позволяете себе там  черт знает что,  а с нас
тут потом спрашивают. И вообще воздерживайтесь.
     - От чего именно?
     -  Сами должны понимать. Вот  недавно один типчик  в девятнадцатом веке
произвел на свет своего прадедушку, знаете, какой скандал был?
     Курочкин прижал  руки к груди, что, по-видимому, должно было изобразить
его готовность строжайшим образом выполнять все правила, и пошел к двери.
     - Что ж вы сразу не сказали, что вас направил товарищ Флавий? - крикнул
ему вдогонку Хранитель.



     В  отличие   от   Хранителя   Времени   создатель   наградил   главного
хронометриста таким количеством волос, что  часть из  них,  не  уместившаяся
там, где ей положено, прозябала на  ушах  и даже  на  кончике носа.  Это был
милейший человек, излучавший доброжелательность и веселье.
     - Очень рад, очень рад! - сказал он, протягивая Курочкину руку. - Будем
знакомы. Виссарион Никодимович Плевако.
     Курочкин тоже представился.
     -  Решили  попутешествовать?  -  спросил Виссарион Никодимович,  жестом
приглашая Курочкина занять место на диване.
     Курочкин сел и протянул Плевако синюю папку.
     - Пустое! - сказал тот,  небрежно бросив папку  на стол. - Формальности
обождут! Куда же вы хотите отправиться?
     - В первый век.
     - Первый век! -  Плевако  мечтательно закрыл  глаза. -  Ах, первый век!
Расцвет римской культуры, куртизанки, бои  гладиаторов! Однако же у вас губа
не дура!
     - Боюсь,  что  вы меня  не совсем правильно поняли, - осторожно заметил
Курочкин.  -  Я  не  собираюсь   посещать  Рим,  моя   цель  -  исторические
исследования в Иудее.
     - Что?! - подскочил на стуле Плевако. - Вы отправляетесь в первый век и
не  хотите  побывать  в Риме?  Странно!..  Хотя,  -  прибавил  он, пожевав в
раздумье  губами, -  может, вы и  правы. Не  стоит дразнить себя. Ведь на те
несколько  жалких  сестерций,  которые  вам здесь  дадут,  не  разгуляешься.
Впрочем, - он  понизил  голос до  шепота, -  постарайтесь прихватить с собой
несколько  бутылок  пшеничной.  Огромный  спрос  во все  эпохи.  Только... -
Плевако приложил палец к губам. - Надеюсь, вы понимаете?
     - Понимаю, - сказал Курочкин. - Однако мне хотелось бы знать, могу ли я
рассчитывать  на  некоторую сумму  для  приобретения  кое-каких  материалов,
представляющих огромную историческую ценность.
     - Например?
     - Ну хотя бы древних рукописей.
     -  Ни в коем случае! Ни в коем случае! Это как раз то, от чего я должен
вас предостеречь во время инструктажа.
     Лицо  Курочкина выражало  такое  разочарование,  что Плевако счел  себя
обязанным ободряюще улыбнуться.
     - Вы, наверное, первый раз отправляетесь в такое путешествие?
     Курочкин кивнул.
     - Понятно, - сказал Плевако. - И о петле гистерезиса ничего не слыхали?
     - Нет, не слышал.
     - Гм... Тогда, пожалуй, с этого и нужно начать. - Плевако взял со стола
блокнот и, отыскав  чистую страницу, изобразил  на ней две жирные точки. Вот
это,  -  сказал он, ткнув карандашом в  одну из  точек,  - состояние мира  в
данный момент. Усваиваете?
     -  Усваиваю, -  соврал  Курочкин. Ему  не хотелось  с  места  в  карьер
огорчать такого симпатичного инструктора.
     -  Отлично! Вторая  точка  характеризует  положение дел  в  той  эпохе,
которую вы собираетесь навестить. Согласны?
     Курочкин наклоном головы подтвердил свое согласие и с этим положением.
     - Тогда можно считать, - карандаш  Плевако начертил прямую, соединяющую
обе  точки, - можно считать, что  вероятность  всех  событий  между  данными
интервалами времени лежит на этой прямой.  Образно выражаясь, это тот  путь,
по  которому  вы  отправитесь  туда и  вернетесь  обратно.  Теперь смотрите:
предположим,  там  вы купили  какую-то  рукопись, пусть  самую  никчемную, и
доставили ее сюда. Не правда ли?
     - Да, - сказал заинтересованный Курочкин, - и что же?
     -  А  то, что эту  рукопись археологи могли разыскать, скажем,  лет сто
назад. - Плевако поставил крестик на  прямой. -  О ней были написаны научные
труды, она  хранится  в  каком-то  музее и так  далее.  И  вдруг,  хлоп!  Вы
вернулись назад и притащили ее с собой Что это значит?
     - Минуточку! - сказал Курочкин. - Я сейчас соображу.
     -  И  соображать  нечего.  Вся  цепь событий,  сопутствовавших  находке
рукописи,   полетела   вверх   тормашками,   и  сегодняшнее  состояние  мира
изменилось.  Пусть  хоть  вот настолько, - Плевако намалевал еще одну  точку
рядом с первой. - Как это называется?
     - Постойте! - Курочкин был явно обескуражен. Ему никогда не приходилось
раньше думать о таких вещах.
     - А называется  это петлей  гистерезиса, -  продолжал Плевако, соединяя
линией  крестик с  новой точкой. - Вот здесь,  внутри этой петли, существует
некая неопределенность,  от которой можно  ожидать  всяких пакостей. Ну как,
убедились?
     -  Убедился,  -  упавшим  голосом  сказал  Курочкин.  -  Но  что же  вы
рекомендуете делать? Ведь я должен доставить какие-то доказательства, а так,
как вы говорите, то и шагу там ступить нельзя.
     - Можно ступить,  - сказал Плевако. - Ступить можно, только нужно очень
осмотрительно  действовать.  Вот поэтому мы  категорически запрещаем ввозить
туда оружие и ограничиваем путешественников валютой, а то, знаете ли, всякая
блажь может прийти в голову. Один скупит и отпустит на  волю  рабов,  другой
пристрелит  Чингисхана в цветущем  возрасте,  третий  рукописи  какие-нибудь
приобретет, и так далее. Согласны?
     Курочкин был согласен, но от этого легче не стало, Экспедиция,  которую
он предвкушал с таким восторгом,  поворачивалась к нему  оборотной стороной.
Ни оружия, ни денег в далекой от современной цивилизации эпохе...
     Плевако,  видимо,  угадал его мысли.  Он встал  со стула и сел на диван
рядом с Курочкиным.
     - Ничего, ничего, - сказал он, положив руку ему на колено, - все не так
страшно. Вашу личную безопасность мы гарантируем.
     - Как же вы можете ее гарантировать?
     - Очень просто. Что бы с вами ни случилось, обратно вы вернетесь  живым
и невредимым, это обеспечивается законом причинности.  Петля  гистерезиса не
может быть  больше  некой  предельной величины, иначе весь  мир провалится в
тартарары.  Раз  вы  существуете  в   данный  момент,   значит  существуете,
независимо от того, как сложились дела в прошлом. Ясно?
     - Не совсем. А если меня там убьют?
     -  Даже  в  этом  случае,  если  не  припутаются  какие-нибудь   особые
обстоятельства.  Вот  в  прошлом  году  был  такой  случай:  один  настырный
старикашка, кажется  палеонтолог, требовал отправить  его в  Юрский  период.
Куда  он  только  не обращался!  Ну,  разрешили,  а  на  следующий день  его
сожрал...  этот...  как его? .. - Плевако сложил ладони, приставил их ко рту
и, выпучив глаза, изобразил захлопывающуюся пасть.
     - Неужели динозавр?! - дрожащим голосом спросил Курочкин.
     - Вот-вот, именно динозавр.
     - Ну и что же?
     - Ничего. В таких случаях  решающее устройство должно было дать  толчок
назад на несколько минут до происшествия, а затем выдернуть путешественника,
но вместо этого оно дернуло его вместе с динозавром, так сказать, во чреве.
     - Какой ужас! - воскликнул Курочкин. - Чем же это кончилось?
     -  Динозавр  оказался  слишком  большим,  чтобы  поместиться  в  камере
хронопортации. Ошибка была исправлена автоматическим корректором,  бросившим
животное снова в  прошлое,  а  старикашка был  извлечен,  но  какой  ценой?!
Пришлось  менять  все  катушки  деполяризатора.  Они  не  выдержали  пиковой
нагрузки.
     - Могло же быть хуже! - сказал потрясенный Курочкин.
     -  Естественно,  -  согласился   Плевако.   -  Мог  перегореть  главный
трансформатор, там не такой уж большой запас мощности.
     Несколько  минут оба молчали, инструктор и кандидат в  путешественники,
обдумывая возможные последствия этого происшествия.
     - Ну  вот,  - сказал Плевако, - теперь вы в общих  чертах представляете
себе технику дела. Все оказывается не таким уж сложным. Правда?
     - Да, - неуверенно ответил Курочкин, пытаясь представить себе, как его,
в случае необходимости,  будут дергать из пасти льва. - А каким же образом я
вернусь назад?
     - Это  уже не ваша забота.  Все  произойдет автоматически  по истечении
времени,  если  только  вы  не  наделаете  каких-нибудь  глупостей, грозящих
катастрофическим  увеличением   петли   гистерезиса.  В  этом   случае  ваше
пребывание в прошлом  будет немедленно прервано. Кстати, на сколько дней  вы
получили разрешение?
     -  Всего  на  пять дней,  - сокрушенно  сказал  Курочкин. -  Просто  не
представляю себе, как за это время можно выполнить всю программу.
     - А просили сколько?
     - Десять дней.
     -  Святая  простота! - усмехнулся Плевако. Нужно  было  просить  месяц,
получили  бы десять  дней. У  нас  всегда так.  Ну ладно,  теперь уже поздно
что-нибудь предпринимать. Становитесь на весы.
     Курочкин шагнул на  площадку весов.  Стрелка над пультом счетной машины
показала 75 килограммов.
     - Так! - Плевако набрал две цифры на табуляторе. - Какая дата?
     - Чего? - не понял Курочкин.
     - В когда точно хотите отправиться?
     - Тридцатый год нашей эры.
     - Тридцатый год, тридцатый год, - промурлыкал Плевако, нажимая клавиши.
- Координаты?
     -  Координаты? - Курочкин вынул  карманный атлас. - Пожалуй, что-нибудь
вроде тридцати  двух градусов пятидесяти  минут  северной  широты и...  - Он
нерешительно пошарил  пальцем по карте. -  И тридцати пяти  градусов  сорока
минут восточной долготы. Да, пожалуй, так!
     - Какой долготы? - переспросил Плевако.
     - Восточной.
     - По Гринвичу или Пулкову?
     - Гринвичу.
     - Отлично!  Координаты гарантируем с точностью до  трех минут. В случае
чего, придется там пешочком. Понятно?
     - Понятно.
     Плевако   нажал  красный  клавиш  сбоку  машины  и  подхватил  на  лету
выскочивший откуда-то картонный жетон, испещренный непонятными знаками.
     - Желаю успеха! -  сказал  он,  протягивая жетон  Курочкину.  -  Сейчас
подниметесь на двенадцатый этаж, отдел пять, к товарищу Казановаку. Там  вам
подберут  реквизит.  А затем на первый  этаж  в сектор  хронопортации. Жетон
отдадите им. Вопросы есть?
     - Вопросов нет! - бодро ответил Курочкин.
     - Ну, тогда действуйте!



     Курочкин долго бродил по  разветвляющимся коридорам,  прежде чем увидел
дверь с надписью:
     5-й отдел


     - Товарищ Казановак?  - спросил он у человека, грустно рассматривающего
какую-то тряпицу.
     Тот молча кивнул.
     - Меня сюда направили... - начал Курочкин.
     -  Странно!  -  сказал Казановак. - Я никак  не могу понять, почему все
отделы  могут  работать ритмично,  и  только  во  "Времена и  Нравы" сыпятся
посетители,  как в рог изобилия?  И  никто не  хочет  считаться с тем, что у
Казановака не две головы, а всего лишь одна!
     Смущенный новой для него интерпретацией свойств рога изобилия, Курочкин
не  нашелся, что ответить.  Между  тем Казановак  отвел  от  него  взгляд  и
обратился к девице лет семнадцати, сидевшей в углу за пультом:
     - Маша! Какая  же это набедренная повязка древнего полинезийца?! Это же
плавки  мужские безразмерные, двадцатый век. Пора уже немножко разбираться в
таких вещах!
     - Разбираюсь не хуже вас! - дерзко ответила девица.
     -  Как  это  вам  нравится?  -  обратился  Казановак  непосредственно к
Курочкину. - Нынешняя молодежь!
     Курочкин изобразил на своем лице сочувствие.
     - Попробуйте снова набрать индекс, -  продолжал Казановак. - Тринадцать
эм дробь четыреста тридцать один.
     - У меня не десять рук! - огрызнулась Маша. Вот наберу вам копье, потом
займусь повязкой.
     По-видимому, дела, которые вершил отдел  "Времена  и Нравы",  были  под
силу только мифическим десятируким, двуглавым существам.
     Однако не  прошло и трех  минут,  как  получивший  и  копье  и  повязку
Казановак снова обернулся в сторону Курочкина:
     - Чем могу служить?
     - Мне нужно подобрать реквизит.
     - Куда именно?
     - Иудея, первый век.
     На  какую-то  долю  секунды в  бесстрастных глазах Казановака мелькнула
искорка одобрения. Он придвинул  к себе лежавший на столе толстый фолиант и,
послюнив палец, начал листать страницы.
     - Вот!
     Курочкин подошел к столу и взглянул через плечо Казановака на выцветший
рисунок, изображавший человека в  длинном  лапсердаке, с ермолкой на голове,
обутого в старинные штиблеты с резинками.
     - Ну как, смотрится? - самодовольно спросил Казановак.
     -  Боюсь, что не  совсем, - осторожно ответил Курочкин. -  Мне кажется,
что это... несколько более поздняя эпоха.
     - Ага! - Казановак снова  послюнил палец. - Я уже  знаю, что вам нужно.
Полюбуйтесь!
     На этот раз на  рассмотрение Курочкина был представлен наряд бухарского
еврея. Однако и этот вариант был отвергнут.
     -  Не понимаю! -  В  голосе  Казановака  прозвучала  обида. -  Какой же
костюмчик вы себе в конце концов мыслите?
     -  Что-нибудь... - Курочкин  задумался.  -  Что-нибудь, так сказать,  в
библейском стиле. Ну, скажем, белая холщовая рубаха...
     - Холщовых нет, - сухо сказал Казановак, только синтетика.
     - Ну, пусть синтетика, - печально согласился Курочкин.
     - Еще что?
     - Дальше - хитон, тоже желательно белый.
     - Что такое хитон? - поинтересовалась Маша.
     - Хитон это... Как вам объяснить? Такое одеяние, похоже на плащ, только
свободнее.
     После долгих поисков в одном из каталогов было обнаружено нечто белое с
капюшоном, закрывающим лицо и снабженным прорезями для глаз.
     - Подходит?
     - Как будто подходит, - нерешительно подтвердил Курочкин.
     - Маша, набери!
     Маша  набрала  шифр,  и  лента транспортера  доставила откуда-то  снизу
аккуратно перевязанный пакет.
     - Примерьте! - сказал Казановак, разрезая ножиком бечевку.
     Глаза,  прикрытые контактными линзами, в обрамлении  капюшона выглядели
столь необычно, что Маша захохотала:
     - Ой, не могу! Умора!
     -  Ничего смешного нет!  -  одернул  ее Казановак.  -  Очень практичная
одежда для  тамошнего  климата.  И  головного  убора не  нужно,  защищает от
солнечных  лучей. Не  хотите, можете  откинуть на  плечи.  Хитончик - первый
сорт, совсем новый. Наклейку разрешается сорвать.
     Курочкин нагнулся и отодрал от подола ярлык с надписью:
     "Театральные  мастерские.  Наряд  кудесника. Размер  50,  рост 3.  100%
нейлона"
     - Так... - Казановак оглядел его с ног до головы. - Какая обувь?
     - Сандалии.
     Выбор  сандалий  не представлял труда. По совету  Маши остановились  на
толстых рубчатых подошвах из пластика, украшенных позолоченными ремешками.
     - Носочки свои оставите или подобрать? - спросил Казановак.
     - Нет, сандалии носят на босу ногу.
     - Кальсоны, трусы или плавки? - поинтересовалась Маша.
     -  Не  знаю,   -  растерянно  сказал  Курочкин.  -  Может  быть,  лучше
набедренную повязку?
     - Можно и повязку. А вы умеете ее повязывать?
     -  Тогда   лучше  плавки,  -  поспешно  ответил  Курочкин,  устрашенный
перспективой прохождения инструктажа у такой решительной особы.
     - Как хотите.
     - Переодевайтесь! - Казановак указал ему на кабину в глубине комнаты. -
Свои вещички свяжите в узелок. Получите их после возвращения.
     Спустя   несколько  минут  Курочкин  вышел  из  примерочной   во   всем
великолепии нового наряда.
     - Ну как? - спросил он, поворачиваясь кругом.
     - Впечатляет! - сказала Маша. - Если б  я ночью такого увидела, честное
слово, родила бы со страха.
     --  Ну  вот, - сказал Казановак, -  теперь  -  индивидуальный пакет,  и
можете смело отправляться. - Он пошарил в ящике стола и извлек оттуда черную
коробочку. - Получайте!
     - Что тут? - поинтересовался Курочкин.
     -   Обычный  набор.  Шприц-ампула  комплексного  антибиотика,  мазь  от
насекомых  и  одна ампула  противошоковой  сыворотки. На все  случаи  жизни.
Теперь все!
     - Как все, а деньги? - спросил обескураженный Курочкин.
     - Какие еще деньги?
     - Полагаются же какие-то суточные, на самые необходимые расходы.
     - Суточные?
     Казановак  почесал  затылок и углубился  в изучение  какой-то книги. Он
долго вычислял что-то на  бумаге, рылся в ящике стола,  сокрушенно вздыхал и
снова писал на бумаге колонки  цифр. Наконец,  жестом ростовщика он выбросил
на стол горсть монет.
     - Вот, получайте! На четыре дня - двадцать динариев,
     - Почему же на четыре?
     - День  отбытия  и  день  прибытия считаются за  один  день,  - пояснил
Казановак,
     Курочкин понятия не имел, что это за сумма.
     - Простите,  - робко спросил он, -  двадцать  динариев  - это много или
мало? То есть я хотел спросить... в общем я не представляю себе...
     - Ну, копей царя Соломона  вы на них не купите, но прокормиться хватит,
- ответил  Казановак,  обнаружив при  этом недюжинное  знание  экономической
ситуации на Ближнем Востоке в эпоху римского владычества. - Все?
     - Еще две бутылки водки, - попросил Курочкин, вспомнив совет Плевако. -
Если можно, то пшеничной.
     - Это еще зачем? Курочкин замялся:
     -  Видите ли,  - сказал он лживым голосом, -  экипировка у  меня  очень
легкая, а ночи там холодные.
     - Маша, одну бутылку!
     - Но почему одну? - вступил в пререкания Курочкин.
     - Не такие уж там холодные ночи, - резонно ответил Казановак.
     Расторопная Маша принесла и водку.
     Курочкин поднялся и растерянно оглянулся по сторонам.
     - Извините, еще один вопрос: а куда все это можно сложить?
     - Маша, достань чемодан!
     - Нет, нет! - поспешно  возразил  Курочкин. - Чемодан-это не  та эпоха.
Нельзя ли что-нибудь более подходящее?
     - Например?
     - Ну, хотя бы суму.
     - Суму? - Казановак придвинул к себе справочник. - Можно и суму.
     Предложенный  ассортимент  сумок охватывал весь диапазон  от необъятных
кожаных  ридикюлей,  какие  некогда   носили  престарелые  гувернантки,   до
современных сумочек для театра из ароматного пластика.
     Курочкин  выбрал  голубую прорезиненную  сумку  с длинным  ремнем через
плечо,  украшенную  шпилями  зданий  и  надписью:  "Аэрофлот". Ничего  более
подходящего не нашлось.
     - Теперь, кажется, все, - облегченно вздохнул он.
     - Постойте! - закричала Маша. -  А грим? Вы что, с такой рожей в первый
век собираетесь?
     -  Маша!  -  Казановак укоризненно  покачал головой. - Нельзя же  так с
клиентом.
     Однако все согласились, что грим действительно необходим.
     Казановак  рекомендовал  скромные  пейсы, Маша  настаивала  на  длинной
прямоугольной ассирийской бороде, завитой  красивыми колечками, но  Курочкин
решительно  потребовал раздвоенную  бородку и локоны, ниспадающие  на плечи.
Эти атрибуты мужской красоты больше гармонировали с его нарядом.
     Маша  макнула  кисть  в  какую-то банку, обильно смазала клеем  лицо  и
голову Курочкина и пришлепнула пахнущие мышами парик и бороду.
     - Просто душка! - сказала она, отступив два шага назад.
     -  А  они...  того... не  отклеятся?  -  спросил  Курочкин,  выплевывая
попавшие в рот волосы.
     - Можете не сомневаться! - усмехнулся Казановак.  - Зубами не отдерете.
Вернетесь, Маша отклеит.
     - Ну, спасибо! - Курочкин вскинул на плечо сумку и направился к двери.
     - Подождите!  - остановил его  Казановак. - А словари, разговорники  не
требуются?
     - Нет, - гордо ответил Курочкин. - Я в совершенстве владею арамейским и
древнееврейским.
     - Тогда распишитесь за реквизит. Вот здесь и здесь, в двух экземплярах.



     - Ничего не забыли? -  спросил лаборант, высунув голову через форточку,
какой  раньше  отделяли  кассиров   от   остальных  представителей  грешного
человеческого рода.
     - Сейчас  проверю.  - Курочкин открыл сумку и в  темноте нащупал  пачку
сигарет, зажигалку, индивидуальный  пакет  и  бутылку.  -  Минуточку!  -  Он
пошарил в поисках рассыпавшихся монет. - Кажется, все!
     - Тогда начинаем, лежите спокойно!
     До Курочкина  донесся  звук  захлопнувшейся  дверцы.  На  стене  камеры
зажглось множество разноцветных лампочек.
     Курочкин поудобнее устроился на гладкой холодной поверхности лежака. То
ли от страха, то ли по другой причине, его начало мутить. Где-то над головой
медленно  и неуклонно нарастал  хватающий за сердце  свист.  В бешеном ритме
замигали лампочки. Вспыхнула надпись:
     СПОКОЙНО! НЕ ДВИГАТЬСЯ, ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА!
     Лежак начал вибрировать выматывающей мелкой дрожью. Курочкин машинально
прижал  к  себе  сумку,  и  в  этот  момент  что-то  оглушительно  грохнуло,
рассыпалось треском,  ослепило  через  закрытые веки  фиолетовым  светом  и,
перевернув на живот, бросило его в небытие...



     Курочкин  открыл  глаза  и  закашлялся  от  набившегося  в  рот  песка.
Приподнявшись на четвереньки, он огляделся по сторонам.
     Прямо перед ним расстилалась мертвая, выжженная солнцем пустыня. Слева,
в  отдалении - гряда гор, справа озеро. Несколько людей,  казавшихся  отсюда
совсем маленькими, копошились на берегу.
     Курочкин встал на ноги, отряхнулся  и, прихватив  сумку,  направился  к
озеру.
     Хождение в сандалиях  на  босу ногу по  горячему песку  оказалось  куда
более неприятным делом,  чем это  можно было себе представить, сидя в уютном
помещении отдела "Времена и Нравы". Песок обжигал, набивался между  ступнями
и  подошвами,  прилипал  к  размякшим  от  жары  ремешкам, отчего  те  сразу
приобретали все свойства наждачного полотна.
     Курочкину пришлось несколько раз присаживаться,  вытряхивать  песок  из
сандалий и обтирать ноги полою  хитона, раньше чем ему удалось добраться  до
более или менее твердого грунта на берегу.
     Его заметили.  Весь  облик  человека в странном  одеянии,  с  сумкой на
плече,  идущего  журавлиным шагом,  был столь  необычен, что  трое  рыбаков,
чинивших  на  берегу  сеть,  бросили  работу  и  с  интересом  наблюдали  за
приближением незнакомца.
     - Уф!  -  Курочкин  плюхнулся рядом  с ними на  песок  и стащил  с  ног
злополучные сандалии. - Ну и жарища!
     Поскольку эта фраза была произнесена по-русски, она не вызвала никакого
отклика у  рыбаков,  продолжавших разглядывать экипировку путешественника во
времени.
     Однако Курочкин  не  зря  был  представителем науки,  ставящей  радость
познания выше личных неудобств.
     - Мир  вам,  добрые люди!  - сказал он, переходя  на древнееврейский, в
надежде,  что  чисто  библейский   оборот  речи  несколько  скрасит  дефекты
произношения. - Шолом алейхем!
     - Шолом! - хором ответили рыбаки.
     - Рыбку ловите? - спросил Курочкин, соображая, как же  лучше  завести с
ними разговор на интересующую его тему.
     - Ловим, - подтвердил высокий, широкоплечий рыбак.
     - Как уловы? План выполняете?
     Рыбак ничего не ответил и занялся сетью.
     -  Иаков! Иоанн!  - обратился  он к сыновьям. - Давай,  а то дотемна не
управимся!
     - Сейчас,  отец!  -  ответил  тот,  кого  звали  Иаковом.  - Видишь,  с
человеком разговариваем!
     -  Ради  бога, не обращайте  на меня  внимания, - смутился  Курочкин. -
Занимайтесь своим делом, а я просто так, рядышком посижу.
     - Ничего, подождет, - сказал Иоанн, - а то мы, сыновья Зеведеевы, и так
притча во языцех, с утра до ночи вкалываем. А ты откуда сам?
     - Я?.. Гм... - Курочкин был совершенно не подготовлен к такому вопросу.
- Я... в общем... из Назарета, - неожиданно выпалил он.
     - Из  Назарета? -  В  голосе Иоанна звучало  разочарование.  -  Знаю  я
Назарет. Ничего  там  нету хорошего. А это тоже в Назарете купил? - ткнул он
пальцем в нейлоновый хитон.
     - Это? Нет, это в другом месте, далеко отсюда.
     - В Ерушалаиме?
     - Да.
     Иоанн пощупал ткань и присоединился к  отцу. За  ним неохотно  поплелся
Иаков.
     Курочкин  глядел на  лодки в озере, на покрытые виноградниками  холмы и
внезапно  почувствовал  страх.  Невообразимая  дистанция  в  два тысячелетия
отделяла его от привычного мира,  который  казался сейчас таким  заманчивым.
Что ожидает его  здесь,  в полудикой рабовладельческой стране? Сумеет ли  он
найти  общий язык  с этими примитивными людьми?  Стоила ли  вообще вся затея
связанного с  нею риска? Он вспомнил про старичка, проглоченного динозавром.
Кто знает,
     не  ждут  ли  его самого еще более тяжкие испытания? Мало ли что  может
случиться? Побьют камнями, распнут на кресте. Бр-р-р! От одной мысли о таком
конце  его  пробрала дрожь.  Однако  теперь  уже  поздно  идти на  попятный.
Отпущенный Хранителем срок нужно использовать полностью.
     - Скажите, друзья, - обратился он к рыбакам, -  не  приходилось  ли вам
слышать о человека по имени Иисус?
     - Откуда он? - не поднимая головы, спросил Зеведей.
     - Из Назарета.
     - Твой земляк? - поинтересовался Иоанн.
     - Земляк, - неохотно подтвердил Курочкин. Он не мог себе простить,  что
выбрал для рождения такое одиозное место.
     - Чем занимается?
     - Проповедует.
     - Не слыхал, - сказал Зеведей.
     -  Постой! - Иаков перекусил  зубами бечевку и встал.  -  Кажется, Иуда
рассказывал. В прошлом году ходил один такой, проповедовал.
     - Верно! - подтвердил Иоанн. - Говорил. Может, твой земляк и есть?
     Курочкина захлестнула  радость  удачи.  Он  и мечтать не мог,  что  его
поиски  так быстро  увенчаются успехом, и хотя это в корне противоречило его
научной концепции, в нем взыграл дух исследователя.
     - Иуда? - переспросил он дрожащим от волнения голосом. - Скажите, где я
могу его увидеть. Поверьте, что его рассказ имеет огромное значение!
     - Для чего? - спросил Зеведей.
     - Для  будущего.  Две  тысячи  лет  люди  интересуются  этим  вопросом.
Пожалуйста, сведите меня с этим человеком!
     - А  вон он, - Иаков указал на лодку  в озере,  сети  ставит. Может,  к
вечеру вернется.
     -  Нет, -  сказал Иоанн.  - У них вчера  улов хороший был,  наверное  в
Капернаум пойдут, праздновать.
     - Ну сделайте одолжение! - Курочкин молитвенно сложил руки на  груди. -
Отвезите меня к нему, я заплачу.
     - Чего там платить! - Зеведей поднялся  с песка. - Сейчас повезем сеть,
можно дать крюк.
     -  Спасибо!  Огромное  спасибо! Вы не представляете себе, какую  услугу
оказываете  науке!  -  засуетился Курочкин, натягивая сандалии и морщась при
этом от боли. - Вот проклятье! - Он с яростью  отбросил рифленую  подошву  с
золочеными ремешками. - Натерли,  подлые, теперь жжет, как крапива! Придется
босиком...
     Сунув под мышку сандалии и  сумку, он направился к лодке, которую тащил
в воду Зеведей.
     - Оставь здесь, - посоветовал Иаков. - И суму оставь, никто не возьмет,
а то ненароком намочишь.
     Совет  был вполне  резонным. В  лодке отсутствовали скамейки,  а на дне
плескалась   вода.   Курочкин   вспомнил  про  единственную  пачку  сигарет,
хранившуюся в сумке, и сложил свое имущество рядом с тряпьем рыбаков.
     - Ну, с богом!
     Иоанн оттолкнулся веслом и направил лодку на середину озера.
     - Эй, Иуда!  - крикнул он, когда они поравнялись с небольшим челном,  в
котором сидели два рыбака. Тебя хочет видеть тут один... из Назарета!
     Курочкин поморщился.  Кличка  "назаретянин",  видно, прочно  пристала к
нему. Впрочем, сейчас ему было не до этого.
     - А зачем? - спросил Иуда, приложив рупором ладони ко рту.
     - Да подгребите ближе! - нетерпеливо произнес Курочкин. - Не могу же  я
так, на расстоянии.
     Иоанн несколькими сильными взмахами весел подвел лодку к борту челна.
     - Он ищет проповедника, земляка. Вроде ты видел такого...
     -Видал, видал! - радостно закивал Иуда. - Вон и Фома видел, - указал он
на своего напарника. Верно, Фома?
     - Как же! - сказал Фома. - Ходил тут один, проповедовал.
     -  А как его звали?  -  спросил Курочкин,  задыхаясь от  волнения. - Не
Иисус Христос?
     - Иисус? - переспросил Иуда. - Не, иначе както. Не помнишь, Фома?
     - Иоанн его заали,  - сказал Фома. -  Иоанн Предтеча, а  не Иисус.  Все
заставлял мыться в  речке.  Скоро,  говорит,  мессия  придет, а  вы грязные,
вонючие, вшивые, как вы перед лицом господа бога вашего такие предстанете?
     -  Правильно  говорил!  -  Курочкин  втянул  ноздрями  воздух.  Запахи,
источаемые  его  собеседниками,  мало  походили  на  легендарные  аравийские
ароматы. - Правильно говорил ваш  Иоанн, - повторил он, сожалея, что мазь от
насекомых осталась в сумке на берегу. - Чему же он еще учил?
     - Все больше насчет мессии. А этот твой Иисус что проповедует?
     -  Как  вам  сказать...  .  -  Курочкин  замялся.  -  Ну,  он  в  общем
проповедовал любовь к ближнему, смирение в этом мире, чтобы заслужить вечное
блаженство на небесах.
     -  Блаженство! - усмехнулся Фома.  - Богатому всюду блаженство,  что на
земле,  что на небесах, а нищему везде худо. Дурак твой проповедник! Я б его
и слушать не стал.
     Курочкина почему-то взяла обида.
     - Не такой уж дурак, - ответил он, задетый тоном Фомы. - Если бы он был
дураком, за  ним  не  пошли  бы миллионы  людей, лучшие умы  человечества не
спорили бы  с церковниками о его  учении. Нельзя все так упрощать. А  насчет
нищих, так он сказал: "Блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное".
     - Это как же понимать? - спросил Иаков.
     - А очень  просто. Он пояснял, что легче верблюду  пролезть  в игольное
ушко, чем богатому человеку попасть в рай.
     - Вот это  здорово! - хлопнул себя по ляжкам  Иоанн. - Как, говоришь? В
игольное ушко?! Ну, удружил! Да я б такого проповедника на руках носил, ноги
бы ему мыл!
     Богатый  опыт истории  научного атеизма  подсказал Курочкину,  что  его
лекция  об  основах христианского учения воспринимается  не совсем так,  как
следовало бы, и он попытался исправить положение.
     -  Видите  ли,  -  обратился  он  к  Иоанну,  - философия  Христа очень
реакционна. Она  -  порождение  рабовладельческого строя. Отказ от борьбы за
свои человеческие  права приводил к узаконению взаимоотношений между рабом и
его  господином. Недаром Христос говорил:  "Если тебя ударят по  левой щеке,
подставь правую".
     -  Это  еще  почему?  -  спросил  Зеведей.  -  Какой  же  болван  будет
подставлять другую щеку? Да я бы как размахнулся!
     - Непротивление злу, - пояснил  Курочкин,  один из краеугольных  камней
христианства.  Считается,  что человек,  который не  отвечает на  зло  злом,
спасает тем  самым свою  душу. Немудрено,  что ослепленные этим учением люди
шли на смерть во имя господа бога.
     - На смерть? - усомнился Фома. - Ну уж это ты того... заврался!
     - Ничего не заврался!  - запальчиво ответил Курочкин.  - Сколько народа
гибло на аренах Рима! Если не знаешь, так и не болтай по-пустому!
     - Зачем же они шли на смерть?
     -  Затем,  что  во все времена человек не  мог примириться  с  мыслью о
бренности  всего  сущего,  а   Христос   обещал  каждому  праведнику  вечное
блаженство,  учил, что наше пребывание  на земле - только подготовка к  иной
жизни там, на небесах.
     -  Н-да!  -  сказал  Иуда.  -  Дело  того  стоит!  А  чудеса  он  являл
какие-нибудь, твой Христос?
     -  Являл. Согласно  преданиям, он воскрешал мертвых,  превращал воду  в
вино, ходил по воде, как по суше, изгонял бесов,  на него сходил святой дух.
Все это, конечно, реминисценции других, более отдаленных верований.
     - Чего? - переспросил Иуда. - Как ты сказал? Риме...
     - Реминисценции.
     - А-а-а! Значит, из Рима?
     -  Частично  христианство  восприняло  некоторые  элементы греческой  и
римской мифологии, частично  египетского культа, но в основном оно сложилось
под  влиянием  заветов  Моисея,  которые  являются тоже  не  чем  иным,  как
мистификацией, попыткой увести простой народ от...
     - А твой Христос чтит закон Моисея? - перебил Иаков.
     - Чтит.
     - Значит, праведный человек!
     Прошло  еще не менее часа,  прежде чем  Курочкину удалось удовлетворить
любопытство слушателей, забывших о том, что нужно ставить сети.
     Багровый диск солнца уже наполовину зашел за  потемневшие вершины  гор.
Курочкин взглянул на запад, и  два ярких огненных блика  загорелись  на  его
линзах. Сидевший  напротив Иаков ахнул и  отшатнулся.  От  резкого  движения
утлая ладья накренилась и зачерпнула бортом воду.
     С криком "Так  я и знал!" Курочкин вскочил, но, запутавшись в балахоне,
полетел вперед, боднул в живот Зеведея,  пытавшегося  выправить  крен, и все
оказались в воде.
     Леденящий ужас сковал не умеющего плавать Курочкина.
     Однако не зря Казановак комплектовал реквизит лучшими образцами швейной
промышленности. Необъятный балахон  из нейлоновой  ткани надулся исполинским
пузырем, поддерживая своего владельца в вертикальном положении.
     Вскоре,  осмелевший от такого  чудесного вмешательства судьбы, Курочкин
даже начал  размахивать  руками  и давать  советы  рыбакам; как  совладать с
лодкой, которая плавала вверх килем.  В конце концов, подтянутый багром Фомы
христов следопыт снова водрузился в лодку, направившуюся к берегу.
     В общем, все обошлось благополучно, если не  считать потерянной сети, о
которой больше всего горевал Зеведей.
     -  Скажи,  -  спросил  он, нахмурив брови, - если ты  знал,  что  лодка
перевернется, то почему не предупредил? Я бы переложил сеть к Иуде.
     - Я не знал, честное слово, не знал! - начал оправдываться Курочкин.
     - Ты же сам сказал, - вмешался Иоанн, - крикнул: "Так я и знал!"
     Курочкин взглянул на  здоровенные кулаки рыбаков, и у него засосало под
ложечкой.
     -  Видишь  ли,  -  дипломатично  начал   он,   обдумывая  тем  временем
какое-нибудь объяснение, - я не мог тебя предупредить.
     - Почему?
     - Потому что... потому что  это тебе бог посылал  испытание, - нахально
вывернулся Курочкин, - испытывал тебя в беде.
     - Бог? - почесал в затылке Зеведей. Кажется, аргумент подействовал.
     -  Бог!  -  подтвердил,  совершенно обнаглев,  Курочкин.  -  Он и  меня
испытывал. Я вот плавать не умею, но не возроптал, и он не дал мне утонуть.
     - Верно! - подтвердил Иаков. -  Я сам видел, как этот назаретянин шел в
воде и еще руками размахивал, а там знаешь как глубоко?
     - Гм... - Зеведей сокрушенно покачал головой и начал собирать сучья для
костра.
     Солнце  зашло, и с озера  поднялся холодный ветер. У  промокших рыбаков
зуб  на зуб не попадал. Один  лишь Курочкин чувствовал  себя более или менее
сносно. Спасительная синтетическая ткань совершенно не намокла.
     Зеведей  разжег  костер  и, приладив  перед  огнем сук, развесил на нем
промокшую одежду. Его примеру последовали Иоанн и Иаков.
     - А ты чего?
     - Спасибо! - сказал Курочкин. - Я сухой.
     -  Как это сухой? - Иоанн подошел к  нему и  пощупал  балахон. - Верно,
сухой! Как же так? Курочкин промолчал.
     - Нет, ты скажи, отчего ты не промок? - настаивал Иоанн. - Мы промокли,
а ты нет. Ты что, из другого теста сделан?!
     - А если и из  другого?!  -  раздраженно сказал Курочкин.  Он  все  еще
испытывал лихорадочное возбуждение  от своего чудесного спасения.  - Чего вы
пристали?!
     - Так чудо же!
     Курочкину  совсем  не хотелось пускаться в объяснения. Запустив руку  в
сумку, он нащупал  бутылку  водки, отвинтил пробку  и,  сделав основательный
глоток, протянул ее Иоанну.
     - На, лучше выпей!
     Тот поднес к огню бутылку и разочарованно крякнул:
     - Вода... Сейчас бы винца!
     - Пей! - усмехнулся Курочкин. - Увидишь, какая это вода.
     Иоанн глотнул, выпучил глаза и закашлялся.
     - Ну и ну! - сказал он,  протягивая бутылку  Иакову.  - Попробуй! Иаков
тоже хлебнул.
     - Эх, лучше старого тивериадского!
     Прикончил бутылку Зеведей.
     Вскоре подъехал челн с Фомой и Иудой. Они тоже присели у костра.
     После  водки  Курочкина  потянуло  в  сон.  Прикрыв  глаза,  он  лежал,
испытывая ни с чем не сравнимое ощущение счастливо миновавшей опасности.
     В отдалении о чем-то совещались рыбаки.
     -  Это он! -  взволнованно  прошептал Иоанн.  - Говорю вам, это он!  По
воде, как  по суше,  это раз, пророчествует - два, воду в вино превращает  -
три! Чего вам еще!
     - А взгляд светел и страшен, - добавил Иаков. И впрямь он, Мессия!
     Между  тем слегка  захмелевший  Мессия  сладко  посапывал, повернувшись
спиной  к огню. Во  сне  он наносил с кафедры  смертельный  удар в солнечное
сплетение отцам  церкви.  Никаких  следов  пребывания  Иисуса  Христа в этой
крохотной стране не обнаруживалось.



     На следующее  утро,  чуть свет, Фома с Иудой отправились  в  Капернаум.
Зеведей с сыновьями остались ждать пробуждения Курочкина.
     Тот, продрав глаза,  попросил было чаю, но рыбаки о таком и не слыхали.
Пришлось ограничиться глотком воды.
     За  ночь  натертые  ноги  распухли  и покрылись  струпьями.  Ступая  по
горячему песку, Курочкин поминутно взвизгивал и чертыхался.
     Не  оставалось  ничего другого, как соорудить из весел подобие носилок,
на  которых Иоанн с Иаковом понесли  Мессию, державшего  в  каждой  руке  по
сандалии.
     Весть  о  новом  проповеднике  из  Назарета распространилась  по  всему
городу, и  в синагоге, куда доставили Курочкина, уже собралась большая толпа
любопытных. Его сразу засыпали вопросами.
     Не  прошло  и  получаса,  как Курочкин совершенно  выбился  из сил. Его
мутило от голода, однако, судя по всему, о завтраке никто не помышлял.
     - Скажите, - спросил он, обводя взглядом присутствующих, - а перекусить
у вас тут не найдется? Может, какой-нибудь буфетик есть?
     -  Как   же   так?  -  спросил  пожилой  еврей,  давно  уже  иронически
поглядывавший на проповедника. - Разве ты не чтишь закон Моисея, запрещающий
трапезы в храме? Или тебе еще нету тринадцати лет?
     Однако  старому  догматику  не  под  силу  было  тягаться с  кандидатом
исторических наук.
     - А разве ты не знаешь, что  сделал Давид, когда взалкал сам и бывшие с
ним? - ловко отпарировал эрудированный Курочкин. - Как он вошел в дом  божий
и ел хлебы предложения, которых не должно было есть ни ему, ни бывшим с ним,
а только одним священникам. Осия, глава шесть, стих шестой, - добавил он без
запинки.
     Блестящее знание материала принесло свои плоды  Молодой служка, пощипав
в нерешительности  бородку, куда-то отлучился  и  вскоре вернулся с  краюхой
хлеба.
     Пока Курочкин, чавкая и глотая непрожеванные куски, утолял голод, толпа
с интересом ждала, что разверзнутся небеса и гром поразит нечестивца,
     - Ну вот!-Курочкин собрал  с колен крошки и отправил их а рот. - Теперь
можем продолжить нашу беседу. Так на чем мы остановились?
     - Насчет рабов и войн, - подсказал кто-то.
     -  Совершенно  верно!  Рабовладение,  так  же  как  и  войны,  является
варварским пережитком. Когда-нибудь человечество избавится от этих язв, и на
земле  наступит  настоящий  рай,  не  тот, о  котором вам толкуют книжники и
фарисеи, а подлинное равенство свободных людей, век счастья и изобилия.
     -  А  когда  это  будет? - спросил рыжий  детина.  Курочкин  и  тут  не
растерялся. Ему  очень  не хотелось  огорошить слушателей огромным сроком  в
двадцать столетий.
     - Это зависит от нас с вами, - прибег он к обычному ораторскому приему.
-  Чем  быстрее  люди  проведут  необходимые  социальные преобразования, тем
скорее наступит счастливая жизнь.
     - А чего там будет? - не унимался рыжий.
     - Все будет. Построят большие удобные дома с холодной и  горячей водой.
Дров  не нужно  будет запасать, в каждой кухне будут такие горелки, чирк!  и
зажегся огонь.
     - Это  что же, дух святой будет к ним сходить? - поинтересовался старый
еврей.
     - Дух не дух, а газ.
     - Чего? - переспросил рыжий.
     - Ну газ, вроде воздуха, только горит. Слушатели недоверчиво молчали.
     - Это  еще не  все,  -  продолжал  Курочкин. - Люди  научатся летать по
воздуху, и не только по воздуху, даже к звездам полетят.
     - Ух ты! - вздохнул кто-то. - Прямо на небо! Вот это да!
     - Будет побеждена  старость,  излечены все болезни, мертвых и то начнут
оживлять.
     - А ты откуда знаешь? - снова задал вопрос рыжий. - Ты что, там был?
     Толпа заржала.
     - Правильно,  Симон! - раздались голоса. - Так его! Пусть не врет, чего
не знает!
     От громкого смеха,  улюлюканья и  насмешек  кровь бросилась Курочкину в
голову.
     - Ясно, был! -  закричал он, стараясь перекрыть шум.  - Если бы не был,
не рассказывал бы!
     - Ша! - Старый еврей поднял руку, и гогот постепенно стих. - Значит, ты
там был?
     - Был, - подтвердил Курочкин.
     - И знаешь, как болезни лечат?
     - Знаю.
     - Рабби! - обратился  тот к скамье старейшин. Этот человек был в раю  и
знает,  как  лечить все болезни. Так  почему бы ему не  вылечить дочь нашего
уважаемого Иаира, которая уже семь дней при смерти?
     Седой патриарх, восседавший на самом почетном месте, кивнул головой:
     - Да будет так!
     - Ну, это уже хамство! - возмутился Курочкин. - Нельзя каждое слово так
буквально понимать, я же не врач, в конце концов!
     -  Обманщик! Проходимец! Никакой  он  не пророк! Побить его камнями!  -
раздались голоса.
     Дело принимало скверный оборот.
     - Ладно, - сказал Курочкин, вскидывая на плечо сумку. - Я  попробую, но
в случае чего, вы все свидетели, что меня к этому принудили.
     В  доме старого  Иаира  царила  скорбь. Двери на улицу были  распахнуты
настежь, а  сам хозяин в разодранной  одежде,  раскачиваясь, сидел  на полу.
Голова его была обильно посыпана пеплом. В углу голосили женщины.
     Рыжий Симон втолкнул Курочкина в комнату. Остальные толпились на улице,
не решаясь войти.
     - Вот, привел целителя! Где твоя дочь?
     - Умерла моя дочь, мое солнышко! - запричитал Иаир. - Час  назад отдала
Ягве душу! - Он зачерпнул из кастрюли новую горсть пепла.
     - Неважно! - сказал Симон. -  Этот пророк может воскрешать мертвых. Где
она лежит?
     - Там!  - Иаир указал рукой на закрытую дверь. - Там лежит моя голубка,
моя бесценная Рахиль!
     - Иди! - Симон  дал Курочкину легкий подзатыльник, отчего  тот влетел в
соседнюю комнату. - Иди, и только попробуй не воскресить!
     Курочкин прикрыл  за собой  дверь  и  в  отчаянии  опустился на  низкую
скамеечку возле кровати.  Он  с  детства боялся  мертвецов и  сейчас  не мог
заставить себя поднять глаза, устремленные в пол.
     Симон сквозь щелку наблюдал за ним.
     "Кажется, влип! -  подумал Курочкин. - Влип ни за грош! Дернула же меня
нелегкая!"
     Прошло минут пять. Толпа на улице начала проявлять нетерпение.
     - Ну что там?! - кричали жаждавшие чудес. - Скоро он кончит?!
     - Сидит! - вел репортаж Симон. - Сидит и думает.
     - Чего еще  думать?! Выволакивай его  сюда, побьем камнями! - предложил
кто-то.
     Курочкин почувствовал приближение  смертного  часа.  Нужно  было что-то
предпринять, чтобы хоть немного отдалить страшный миг расплаты.
     -  Эх, была  не была! -  Он закурил  и дрожащей рукой откинул простыню,
прикрывавшую тело на кровати.
     - Ой! - вскрикнул Симон,  увидевший голубой огонек газовой зажигалки. -
Дух святой! Дух святой, прямо к нему в руки, я сам видел!
     Толпа благоговейно затихла.
     Лежавшая  на  кровати  девушка  была  очень хороша  собой. Если  бы  не
восковая  бледность и сведенные в предсмертной судороге  руки, ее можно было
принять за спящую.
     Курочкину даже показалось, что веки покойницы слегка дрогнули, когда он
нечаянно коснулся ее груди кончиком сигареты.
     Внезапно его осенило...



     Когда  спустя несколько  минут Курочкин вышел из  комнаты,  где  лежала
Рахиль,  у  него был  совершенно  измученный  вид.  Рукой, все еще сжимавшей
пустую ампулу, он отирал холодный пот со лба.
     -  Будет  жить!  -  сказал он,  в изнеможении опускаясь на  пол. -  Уже
открыла глаза!
     -  Врешь! - Симон  заглянул в комнату и  повалился в  ноги Курочкину: -
Рабби!! Прости мне мое неверие'
     -  Бог простит'  - усмехнулся  Курочкин. Он уже начал  осваивать  новый
лексикон.
     Субботний ужин в доме Иаира остался в памяти Курочкина приятным, хотя и
весьма смутным воспоминанием. Счастливый хозяин не жалел ни вина, ни яств.
     По  случаю торжества жена Иаира вынула  из заветного сундука серебряные
подсвечники.
     Курочкин возлежал на почетном  месте, с лихвой  компенсируя вынужденный
пост. Правда, от ночи, проведенной на берегу, у него разыгрался радикулит, а
непривычка есть лежа вынуждала приподниматься, глотая каждый кусок. От такой
гимнастики поясница болела еще больше.
     Воздав должное  кулинарному  искусству  хозяйки и  тивериадскому  вину,
Курочкин   отвалился   от  стола   и   блаженно   улыбнулся.   Его  потянуло
проповедовать. Все присутствующие только этого и ждали.
     Начав  с чудес  науки,  он,  незаметно для себя, перешел  к антивоенной
пропаганде.  При  этом  он так увлекся описанием мощи термоядерного оружия и
грозящих  бед  от развязывания  атомной войны, что у потрясенных  слушателей
появились слезы на глазах.
     - Скажи, - спросил дрожащим голосом  Иаир, неужели Ягве даст уничтожить
все сущее на земле?' Как же спастись?!
     -  Не  бойся, старик!  - успокоил его уже совершенно пьяный Курочкин. -
Выполняй, что я говорю, и будет полный порядок!
     Все  хором  начали   уговаривать   проповедника  навсегда  остаться   в
Капернауме,  но тот  настойчиво  твердил,  что утром  должен  отправиться  в
Ерушалаим, потому что, как он выразился, "Христос не может ждать".
     Утром Иоанн  с Иаковом разбудили Курочкина, но тот долго не мог понять,
чего от него хотят.
     - Ну вас к бесу! - бормотал он, дрыгая ногой и заворачиваясь с  головой
в простыню. - Ни в какой институт я не пойду, сегодня выходной.
     Верные своему долгу апостолы принуждены были стащить его на пол.
     Курочкин был  совсем плох. Он морщился, рыгал и поминутно  просил пить.
Пришлось  прибегнуть  к  испытанному   средству,  именуемому  в  просторечии
"похмелкой".
     Вскоре перед домом Иаира  выстроилась целая процессия  Во главе ее были
сыновья Зеведеевы, Иуда и Фома. Дальше, на  подаренном Иаиром осле, восседал
Курочкин с  неизменной сумкой  через  плечо. Рядом  находился новообращенный
Симон,  не спускавший  восторженных  глаз с Учителя. В  отдалении  толпилось
множество любопытных, привлеченных этим великолепным зрелищем.
     Уже были  сказаны все напутственные слова, и  пышный кортеж двинулся по
улицам Капернаума, привлекая все больше и больше народа.



     Слава Курочкина  распространялась со  скоростью пожара. Однако он  сам,
целиком поглощенный поисками Христа, оставался равнодушным к воздаваемым ему
почестям.
     "Что ж, - рассуждал он, мерно покачиваясь на осле, - пока  пусть  будет
так. Нужно  завоевать  доверие  этих  простых людей. Один  проповедник  ищет
другого, такая ситуация им гораздо более понятна, чем появление пришельца из
будущего".
     Толпы  увечных,  хромых   и  прокаженных  выходили  на   дорогу,  чтобы
прикоснуться к его одежде.
     Тут  обнаружились  новые свойства великолепного  хитона.  От  трения  о
шерсть осла нейлоновая  ткань приобретала столь мощные электрические заряды,
что  жаждущие исцеления  только  морщились  и уверяли, что  на  них нисходит
благодать божья.
     Вскоре такое  повышенное  внимание к  его особе все же  начало тяготить
Курочкина. Жадная до  сенсаций толпа поминутно требовала чудес. Больше всего
ему  досаждали  напоминания о  манне  небесной,  которой бог некогда обильно
снабжал  евреев  в  пустыне.  Нарастала  опасность  голодного   бунта.  Даже
апостолы, и те начали роптать.
     В конце концов,  пришлось пожертвовать двадцатью  динариями,  выданными
Казановаком на текущие расходы.
     Отпущенных  денег хватило только на семь хлебов и корзину вяленой рыбы.
В  одном начальник отдела  "Времена и Нравы"  оказался прав: финансовая мощь
его подопечного далеко не дотягивала до покупки копей царя Соломона.
     Возвращавшийся с покупками Иоанн чуть не был растерзан голодной свитой,
которая во мгновение  ока расхитила  все  продовольствие.  При этом ему  еще
надавали по шее.
     - Что делать, рабби?! - Иоанн был совсем  растерян.  - Эти люди требуют
хлеба.
     - Считать, что они накормлены, - ответил Курочкин. - Больше денег нет!
     В  одном  из  селений  путь процессии  преградили  несколько  гогочущих
парней, которые тащили женщину в разодранной одежде.
     - Что вы с ней собираетесь делать? - спросил Курочкин.
     - Побить камнями. Это известная  потаскуха Мария. Мы ее  тут  в  канаве
застукали.
     Чувствительный к женской красоте, Курочкин нахмурил брови.
     -  Хорошо, -  сказал он, не брезгая самым грубым плагиатом. - Пусть тот
из вас, кто без греха, первый кинет в нее камнем.
     Демагогический  трюк  подействовал.   Воинствующие  моралисты  неохотно
разошлись.  Только  стоявшая в  стороне  девочка  лет пяти  подняла с дороги
камень и запустила в осла.
     На этом инцидент был исчерпан.
     Теперь к свите Курочкина прибавилась еще и блудница.
     Недовольный этим Фома подошел к Учителю.
     - Скажи, рабби, -  спросил он, - достойно ли таскать с собой  шлюху? На
кой она тебе?
     - А вот освобожусь немного, буду изгонять из нее бесов,  - ответил тот,
искоса поглядывая на хорошенькую грешницу.
     Так, в лето от сотворения мира  3790-е, в канун первого дня опресноков,
Леонтий Кондратьевич Курочкин,  кандидат  исторических наук,  сопровождаемый
толпой ликующей черни, въехал верхом на осле в священный город Ерушалаим.
     - Кто это? - спросила женщина с кувшином  на голове  у  старого нищего,
подпиравшего спиной кладбищенскую стену.
     -Се грядет царь иудейский! - прошамкал безумный старик.



     В  Нижнем городе процессия остановилась. Симон  и Фома предлагали сразу
же  отправиться в Храм,  но измученный жарою Курочкин наотрез отказался идти
дальше.
     Он прилег в  садике под смоковницей и  заявил, что  до вечера никуда не
двинется.
     Верующие разбрелись кто куда в поисках пропитания.
     Нужно было подумать о пище телесной и проповеднику с апостолами.  После
недолгого совещания решили послать Иуду на базар, продавать осла.
     Иоанн с  Иаковом пошли на улицу  Горшечников,  где, по их  словам, жила
сестра Зеведея, у которой они надеялись занять несколько динариев.
     Курочкин перетянул живот взятой у Фомы веревкой и, подложив под  голову
сумку, уснул натощак.
     Иуде  повезло. Не прошел он и трех кварталов, как следовавший за ним по
пятам человек остановил его и осведомился, не продается ли осел.
     Иуда сказал, что продается, и, не зная, как котируются на  рынке  ослы,
заломил несуразную цену в двадцать пять сребреников.
     К его удивлению, покупатель не только сразу согласился, но и обещал еще
скрепить сделку кувшином вина,
     Простодушный апостол заколебался. Ему совсем  не  хотелось продешевить.
Почесав затылок, он пояснил, что это осел не простой, что на нем ехал не кто
иной как знаменитый проповедник из Назарета, и что  расставаться за двадцать
пять  сребреников  с   таким  великолепным  кротким  животным,  на  которого
несомненно тоже сошла крупица благодати божьей, просто грех.
     Покупатель прибавил цену.
     После  яростного торга,  во время  которого не  раз  кидалась  шапка на
землю, воздевались  руки  к небу и призывался в свидетели  Ягве,  ударили по
рукам на тридцати сребрениках.
     Получив   деньги,  Иуда  передал   осла  его  законному   владельцу,  и
коммерсанты отправились в погребок обмыть покупку.
     По  дороге  новый  знакомый  рассказал,  что  служит  домоправителем  у
первосвященника Киафы и приобрел осла по его личному приказанию.
     -  Зачем же ему  осел? - удивился Иуда.  - Разве  у него в конюшне мало
лошадей?
     -   Полно!   -  ответил   домоправитель.   -   Полно   лошадей,  однако
первосвященник очень любит ослов. Просто мимо пройти не может спокойно.
     - Чудесны дела твои, господи! - Иуда вздохнул. - На  что только люди не
тратят деньги!
     Уже было выпито по второй, когда управитель осторожно спросил:
     - А этот твой проповедник, он действительно святой человек?
     - Святой! - Иуда выплюнул косточку маслины и потянулся к кувшину.  - Ты
себе не можешь представить, какой он святой!
     -  И чему же  он  учит?  - поинтересовался  управитель, наполняя кружку
собеседника до краев.
     - Всему учит, сразу и не упомнишь.
     - Например?
     - Все больше насчет рабов и богатых. Нельзя, говорит, иметь рабов, а то
не попадешь в царствие небесное.
     - Неужели?
     -  Определенно! -  Иуда  отпил большой глоток. А  богатые у Ягве будут,
вместо верблюдов,  грузы  возить. В  наказанье он их будет  прогонять сквозь
игольное ушко.
     - Это когда же?
     -  А вот  скоро конец света настанет,  появится ангел такой... термо...
термо... не  помню, как звать, только  помню, что  как  ахнет! Все сожжет на
земле, а спасутся  только те,  кто подставляет  левую  щеку,  когда  бьют по
правой.
     - Интересно твой пророк проповедует.
     -  А ты  думал?!  Он и мертвых воскрешать  может. Вот в  субботу девицу
одну, дочь Иаира, знаешь как сделал? В лучшем виде!
     - Так... А правду говорят, что он царь иудейский?
     - А как же! Это такая голова! Кому же еще быть царем, как не ему?
     Распрощавшись  с  управителем  и  заверив  его  в  вечной  дружбе. Иуда
направился на свидание  с Курочкиным. После выгодно  заключенной  сделки его
просто  распирало  от   гордости   за  свои  коммерческие   способности.  Он
заговаривал  с  прохожими и несколько раз останавливался у лавок, из которых
бойкие молодые люди выносили товары.
     Он было решил купить мешок муки, но от него только отмахнулись:
     -  Не знаешь разве, что конец  света наступает? Кому теперь  нужны твои
деньги?!
     - Деньги - всегда деньги,  - резонно  ответил Иуда и зашагал  к садику,
где его ждали товарищи.
     На  улице   Ткачей  ему   попался   навстречу  вооруженный  конвой  под
предводительством  его  нового  знакомого,  окруживший связанного  по  рукам
Курочкина.



     Первосвященник Киафа с утра был в скверном настроении.
     Вчера у него состоялся  пренеприятный разговор  с  Понтием Пилатом. Рим
требовал  денег. Предложенный прокуратором  новый налог  на оливковое  масло
грозил   вызвать  волнения   по  всей   стране,   наводненной  всевозможными
лжепророками, которые подбивали народ на вооруженное восстание.
     Какие-то люди, прибывшие  неизвестно откуда в Ерушалаим, громили лавки,
ссылаясь на приближение Страшного Суда.
     А тут  еще этот проповедник,  именующий себя царем иудейским!  Коварный
Тиберий только  и ждал чего-нибудь в этом роде, чтобы  бросить в Иудею  свои
легионы  и  навсегда  покончить  с  жалкими  крохами  свободы,  которые  его
предшественник оставил сынам Израиля.
     Открылась дверь, и вошел управитель.
     - Ну как? - спросил Киафа.
     - Привел.  Пришлось  связать, он никак  не  давался  в руки.  Прикажешь
ввести?
     -  Подожди!  -  Киафа  задумался.  Пожалуй,   было  бы  непростительным
легкомыслием допрашивать  самозванца в  собственном  доме. Слухи  дойдут  до
Рима, и неизвестно, как их там истолкуют. - Вот что, отведи-ка его к Анне, -
сказал он, решив, что лучше подставить под удар тестя, чем рисковать самому.
     - Слушаюсь!
     - И пошли к бен Зарху и Гур Арию, пусть тоже придут туда.
     Киафе  не хотелось созывать  Синедрион. При  одной мысли  о бесконечных
дебатах,  которые поднимут эти  семьдесят  человек, ему стало  тошно.  Кроме
того, не имело смысла предавать все дело столь широкой огласке.
     - Иди! Скажи Анне, что я велел меня ждать.



     Когда  связанного Курочкина вволокли  в  покои,  где  собрались  сливки
иудейских богословов, он был вне себя от ярости.
     - Что это  за  штуки? - заорал  он, обращаясь к Киафе, в котором угадал
главного. - Имейте в виду, что такое самоуправство не пройдет вам даром!
     -  Ах,  так ты разговариваешь с первосвященником?! - Управитель отвесил
ему увесистую затрещину. - Я тебя научу, как обращаться к старшим!
     От второй пощечины у Курочкина все поплыло перед  глазами. Желая спасти
кровоточащую щеку от третьей, он повернулся к управителю другим боком.
     - Смотри! -  закричал тот Киафе.  - Его бьют по щеке, а  он подставляет
другую! Вот этому он учит народ!
     - На моем месте ты бы и не  то подставил, дубина! - пробурчал Курочкин.
- Тоже мне философ нашелся! Толстовец!
     Допрос начал Киафа:
     - Кто ты такой?
     Курочкин взглянул на  судей. В этот раз  перед ним были не простодушные
рыбаки и землепашцы, а  искушенные  в  софистике священники. Ему стало ясно,
что пора открывать карты.
     -  Я  прибыл  сюда  с  научной  миссией,  -  начал  он,  совершенно  не
представляя себе, как растолковать этим  людям свое чудесное появление в  их
мире. - Дело  в  том,  что  Иисус  Христос,  которого  якобы  вы  собирались
распять...
     - Что он говорит? - поинтересовался глуховатый Ицхак бен Зарх, приложив
ладонь к уху.
     - Утверждает, что он мессия по имени Иисус Христос, - пояснил Киафа.
     -  "Кто  дерзнет сказать  слово  от имени  моего, а  я  не повелел  ему
говорить, тот да умрет". Второзаконие,  глава восемнадцатая, стих двадцатый,
- пробормотал бен Зарх.
     - Значит, ты не рожден женщиной? - задал новый вопрос Киафа.
     -  С  чего  ты  это взял? -  усмехнулся  Курочкин.  - Я  такой  же  сын
человеческий, как и все.
     - Чтишь ли ты субботу?
     - Там, откуда я прибыл, два выходных  в неделю. По субботам  мы тоже не
работаем,
     - Что же это за царство такое?
     - Как вам объяснить? Во всяком случае, оно не имеет отношения к миру, в
котором вы живете.
     - Что? - переспросил бен Зарх.
     - Говорит, что его царство не от мира сего. Как же ты сюда попал?
     - Ну, технику этого дела я вам рассказать не могу. Это знают только те,
кто меня сюда перенес.
     - Кто же это? Ангелы небесные?
     Курочкин не ответил.
     Киафа поглядел на собравшихся.
     - Еще вопросы есть?
     Слово взял Иосиф Гур Арий.
     - Скажи, как  же ты  чтишь  субботу,  если в  этот  день  ты  занимался
врачеванием?
     - А  что же, по-вашему, лучше, чтобы человек умер в субботу? - задал  в
свою  очередь вопрос Курочкин. - У нас,  например, считают, что  суббота для
человека, а не человек для субботы.
     Допрос снова перешел к Киафе.
     - Называл ли ты себя царем иудейским?
     - Вот еще новость!  - Курочкин снова  пришел в раздражение. - Глупее ты
ничего не придумаешь?!
     Управитель дал ему новую затрещину.
     -  Ах так?! - взревел Курочкин. - При  таких методах следствия я вообще
отказываюсь отвечать на вопросы!
     - Уведите его! - приказал Киэфа.



     Понтий Пилат беседовал в претории с гостем, прибывшим из Александрии.
     Брат жены прокуратора  Гай Прокулл, историк, астроном и врач, приехал в
Ерушалаим, чтобы познакомиться с древними рукописями, находившимися в Храме.
     Прислуживавшие за столом рабы собрали остатки еды  и удалились, оставив
только амфоры с вином.
     Теперь, когда не нужно было опасаться  любопытных ушей,  беседа потекла
свободней.
     - Мне сказала  Клавдия, что ты хочешь  просить императора  о переводе в
Рим. Чем это вызвано? - спросил Прокулл.
     Пилат пожал плечами.
     - Многими причинами, - ответил он после небольшой паузы. - Пребывание в
этой проклятой стране подобно жизни на вулкане, сегодня не знаешь, что будет
завтра. Они только и ждут, чтобы всадить нож в спину.
     - Однако же власть прокуратора...
     -  Одна  видимость.  Когда я подавляю восстание,  всю славу приписывает
себе Люций Вителлий,  когда же пытаюсь  найти с иудеями общий язык, он  шлет
гонцов в  Рим с  доносами на  меня. Собирать подати  становится все труднее.
Мытарей  попросту  избивают на  дорогах,  а то  и отнимают  деньги. Недоимки
растут,  и этим ловко пользуется Вителлий,  который уже давно хочет посадить
на мое место кого-нибудь из своих людей.
     - И все же... - начал Прокулл, но закончить ему не удалось. Помешал рев
толпы под окнами.
     - Вот, полюбуйся! -  сказал Пилат, подойдя к  окну. - Ни днем, ни ночью
нет  покоя.   Ничего  не  поделаешь,  придется  выйти  к  ним,  такова  доля
прокуратора. Пойдем со мной, увидишь сам, почему я хочу просить о переводе в
Рим.
     Толпа неистовствовала.
     - Распни его! -  орали,  увидев Пилата, те, кто еще  недавно  целовал у
Курочкина  подол  хитона.  Распятие  на  кресте  было  для  них  куда  более
увлекательным мероприятием,  чем  любые проповеди, которыми они  и  без того
были сыты по горло. - Распни!!
     - В  чем  вы обвиняете  этого человека?  - спросил  Пилат,  взглянув на
окровавленного Курочкина, который стоял, потупя голову.
     Вперед выступил Киафа.
     - Это наглый обманщик, святотатец и подстрекатель!
     - Правда ли то, в чем тебя обвиняют?
     Мягкий,  снисходительный тон  Пилата ободрил  совсем  было отчаявшегося
Курочкина.
     -- Это страшная ошибка, - сказал он, глядя с надеждой на прокуратора, -
меня принимают  тут не за того, кто я  есть на  самом  деле. Вы, как человек
интеллигентный, не можете в этом не разобраться!
     - Кто же ты есть?
     - Ученый. Только цепь нелепейших событий...
     - Хорошо! - прервал его Пилат. - Прошу, - обратился  он к  Прокуллу,  -
выясни, действительно ли этот человек ученый.
     Прокулл подошел к Курочкину.
     -  Скажи,  какие  события предвещает  прохождение  звезды  Гнева вблизи
Скорпиона, опаленного огнем Жертвенника?
     Курочкин молчал.
     - Ну что  ж, - усмехнулся Прокулл, - этого ты можешь и не  знать. Тогда
вспомни, сколько органов насчитывается в человеческом теле?
     Однако и на второй вопрос Курочкин не мог ответить.
     - Вот как?! - нахмурился Прокулл. - Принесите мне амфору.
     Амфора была доставлена.
     Прокулл поднес ее к лицу Курочкина.
     - Как ты определишь, сколько вина можно влить в этот сосуд?
     - Основание... на...  полуудвоенную  высоту...  -  забормотал  тот. Как
всякий гуманитарий, он плохо помнил такие вещи.
     - Этот  человек  -  круглый невежда,  - обратился  Прокулл к Пилату,  -
однако  невежество  еще  не может  служить причиной для казни на кресте.  На
твоем месте я бы его публично высек и отпустил с миром.
     - Нет, распни его! - опять забесновалась толпа.
     Курочкина вновь охватило отчаяние.
     -  Все эти вопросы не  по моей  специальности! закричал  он,  адресуясь
непосредственно к Пилату. - Я же историк!
     - Историк? - переспросил Прокулл. - Я тоже историк. Может быть,  ты мне
напомнишь, как была укреплена Атлантида от вторжения врагов?
     - Я не занимался Атлантидой. Мои изыскания посвящены другой эпохе.
     - Какой же?
     - Первому веку.
     - Прости,  я  не понял,  -  вежливо сказал Прокулл.  - О каком веке  ты
говоришь?
     - Ну, о нынешнем времени.
     - А-а-а!  Значит, ты составляешь  описание  событий,  которые произошли
совсем недавно?
     - Совершенно  верно!  - обрадовался  Курочкин.  - Вот  об этом я  вам и
толкую!
     Прокулл задумался.
     - Хорошо,  - сказал он, подмигнув Пилату, - скажи, сколько легионов, по
скольку воинов в каждом  имел  Цезарь Гай  Юлий во время  первого  похода на
Галлию?
     Курочкин мучительно  пытался  вспомнить  лекции  по  истории  Рима.  От
непосильного напряжения у него на лбу выступили крупные капли пота.
     - Хватит! - сказал Пилат. - И без того  видно, что он никогда ничему не
учился. В чем вы его еще обвиняете?
     Киафа снова выступил вперед.
     -  Он  подбивал  народ  на  неповиновение  Риму,  объявил   себя  царем
иудейским.
     Прокуратор поморщился.  Дело оказывалось  куда более серьезным,  чем он
предполагал вначале.
     - Это правда? - спросил он Курочкина.
     - Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!
     - Почему ты веришь ему, в не веришь мне?! - заорал Киафа. - Я как-никак
первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!
     Пилат развел руками.
     - Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.
     -  Вот  как?! -  Киафа в ярости  заскрежетал зубами.  -  Я  вижу, здесь
правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!
     Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось  впутывать  сюда
правителя Сирии.
     - Возьмите  этого  человека! - приказал  он  страже,  отводя взгляд  от
умоляющих глаз Курочкина.



     Иуда  провел ночь у ворот претории.  Он  следовал за Курочкиным  к дому
Киафы, торчал  под  окнами  у  Анны  и сопровождал  процессию  к  резиденции
прокуратора. Однако ему  так и не  удалось  ни разу пробиться сквозь толпу к
Учителю.
     В конце концов, выпитое вино,  волнения  этого дня  и  усталость совсем
сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул.
     Проснулся  он  от  жарких  лучей   солнца,  припекавших  голову.   Иуда
потянулся, подергал себя за  бороду, чтобы придать  ей более респектабельный
вид, и пошел во двор претории, надеясь что-нибудь разузнать.
     В тени,  отбрасываемой  стеной  здания,  сидел здоровенный  легионер  и
чистил мелом меч.
     - Пошел,  пошел отсюда! - приветствовал он апостола.  - У  нас  тут  не
подают!
     Смирив  гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил  легионеру свое
дело.
     - Эге! -  сказал тот. - Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже... -
Легионер заржал и  красочно  воспроизвел позу,  которая впоследствии надолго
вошла в обиход как символ искупления первородного греха.
     Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту...


 На вершине холма стояло  три  креста.  У среднего,  с надписью  "Царь
иудейский", распростершись ниц, лежал плачущий Симон.
     Иуда плюхнулся рядом с ним.
     - Рабби!!
     - Совсем слаб твой  рабби, - сказал один  из  стражников,  рассматривая
снятые с Курочкина доспехи. - Еще и приколотить как следует  не успели, а он
сразу того... - стражник закатил глаза, - преставился!
     -  Со страха,  что ли?  -  сказал  второй  стражник, доставая игральные
кости. - Так как, разыграем?
     - Давай!
     Иуда взглянул  на  сморщенное в  смертной муке бледное лицо  Учителя  и
громко заголосил.
     - Ишь, убивается! - сказал стражник. - Верно, родственничек?
     - Послушайте! - Иуда встал и молитвенно сложил руки. - Он уже все равно
умер, позвольте нам его похоронить.
     - Нельзя. До вечера не положено снимать.
     - Ну, пожалуйста!  Вот, возьмите все, только разрешите!  - Иуда высыпал
перед ними на землю деньги, вырученные за осла.
     -- Разрешить, что ли? - спросил один из стражников.
     -- А может, он и не умер еще вовсе? - Второй служивый  подошел к кресту
и ткнул копьем в бок Курочкина. - Пожалуй, помер, не дернулся  даже. Забирай
своего родственничка!
     Между тем остальные продолжали рассматривать хитон.
     - Справная вещь! - похвастал  счастливчик, на  которого пал выигрыш.  -
Сносу не будет!
     Потрясенные  смертью Учителя, апостолы  торопливо снимали его с креста.
Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от  ног, Курочкин приоткрыл глаза и
застонал.
     - Видишь?! - шепнул Иуда на ухо Симону. - Живой!
     - Тише! - Симон оглянулся на стражников. - Тут поблизости пещера  есть,
тащи, пока не увидели!
     Стражники  ничего  не заметили.  Они  были  целиком  поглощены  дележом
свалившихся с неба тридцати сребреников.
     Оставив Курочкина  в  пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался
сообщить радостную весть прочим апостолам.
     Курочкин не приходил в сознание.
     В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать
первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке.
     -  Петя! Петр!  Я  вернусь, обязательно вернусь, не  может же Хранитель
оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего...
     Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли.
     Где-то,  в  подвале   двадцатиэтажного  здания  мигнул  зеленый  глазок
индикатора. Бесшумно включились релейные цепи.
     Дьявольский  вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и
закономерностей окутал распростертое на  каменном  полу тело,  озарил пещеру
сиянием электрических  разрядов  и,  как  пробку  со  дна океана,  вытолкнул
Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее.
     - Мессия!! - Ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда  и  Фома
стояли у входа в пещеру.
     - Вознесся!  -  Симон  поднял руки к небу. -  Вознесся, но вернется! Он
меня нарек Петром и оставил своим наместником!
     Апостолы смиренно пали на колени.

*
     Между тем  Курочкин  уже лежал в одних плавках на диване гостеприимного
заведения Казановака. Его  лицо и  лоб были обложены  тряпками, смоченными в
растворителе.
     - Ну, как  попутешествовали? - спросила  Маша,  осторожно отдирая  край
бороды.
     - Ничего.
     - Может, вы у нас докладик сделаете? - поинтересовался Казановак. - Тут
многие из персонала проявляют любознательность насчет той жизни.
     - Не знаю... Во всяком случае  не сейчас. Собранные мною  факты требуют
еще тщательной  обработки,  тем  более,  что,  как  выяснилось,  евангелисты
толковали их очень превратно.
     - Что  ж,  конь о  четырех ногах и тот ошибается, -  философски заметил
Казановак.  Он   вздохнул  и,   тщательно  расправив  копирку,  приступил  к
составлению акта на недостачу реквизита.
     - Что там носят? - спросила Маша. - Длинное или короткое?
     - Длинное.
     - Ну вот, говорила Нинке, что нужно шить подлиннее! Ой! Что это у вас?!
- Она ткнула пальцем в затянувшиеся розовой кожицей  раны  на  запястьях.  И
здесь, и здесь, и бок разодран! Вас что, там били?
     - Нет, вероятно поранился в пути. Казановак перевернул лист.
     - Так как написать причину недостачи?
     -  Напишите,  петля  гистерезиса,  -   ответил  уже   поднаторевший   в
терминологии Курочкин,




     Современная сказка
     - Пожалуй, я лучше выпью еще коньяку, - сказал Лин Крэгг.
     Подававшая чай служанка многозначительно взглянула на Мефа.
     Тот пожал плечами.
     - Зачем вы так много пьете, Лин? В вашем положении...
     - В моем положении стаканом  больше или  меньше уже  ничего не  решает.
Вчера меня смотрел Уитроу.
     - Теперь мы справимся  сами,  Мари, - сказал Меф. - Оставьте нам кекс и
коньяк.
     Он подождал, пока служанка вышла из комнаты.
     - Так что вам сказал Уитроу?
     - Все, что говорит врач в подобных случаях пациенту.  Вы не возражаете?
- Крэгг протянул руку к бутылке.
     - Мне, пожалуйста, совсем немного, - сказал Меф.
     Несколько минут он молча вертел в пальцах стакан.
     - Вы знаете, Лин, что труднее всего бывает находить слова утешения.  Да
и не всегда они нужны, особенно  таким людям, как вы.  И все же поймите меня
правильно... Ведь в подобных случаях всегда остается надежда...
     - Не нужно, Эзра, - перебил Крэгг.  - Я не понимаю  обычного стремления
друзей прибавить к физическим страданиям еще и пытку надеждой.
     - Хорошо, не будем больше об этом говорить.
     -  Вы знаете, Эзра,  - сказал Крэгг, - что жизнь  меня не  баловала, но
если бы я мог вернуть один-единственный момент прошлого...
     - Вы имеете в виду ту историю?
     Крэгг кивнул.
     - Вы никогда мне о ней ничего не рассказывали, Лин. Все, что я знаю...
     - Я  сам старался  ее забыть. К сожалению, мы не  вольны  распоряжаться
своей памятью.
     - Это, кажется, произошло в горах?
     -  Да,  в Пенфилде.  Ровно сорок  лет назад. Завтра -  сорокалетие моей
свадьбы и моего вдовства. Он  отпил большой глоток. -  Собственно  говоря, я
был женат всего пять минут.
     - И вы думаете, что если бы вам удалось вернуть эти пять минут?..
     - Признаться, я постоянно  об этом  думаю. Меня не оставляет мысль, что
тогда я...  ну, словом,  вел  себя  не наилучшим образом. Были  возможности,
которых я не использовал.
     - Это всегда так кажется, - сказал Меф.
     - Возможно. Но тут, пожалуй, особый случай. С того момента,  как Ингрид
потеряла равновесие, было совершенно очевидно, что она полетит в пропасть. Я
достаточно хорошо владею лыжными поворотами на спусках и еще мог...
     - Глупости! -  возразил  Меф. - Вся эта  картина  придумана вами потом.
Таково свойство человеческой психики. Мы неизбежно...
     -  Нет,  Эзра.   Просто  тогда  на  мгновение  меня  охватило  какое-то
оцепенение.  Странное  фаталистическое  предчувствие  неизбежности  беды,  и
сейчас я готов  продать душу дьяволу только за это единственное мгновение. Я
так отчетливо представляю себе, что тогда нужно было делать!
     Меф подошел к камину и стал спиной к огню.
     -  Мне  очень жаль,  Лин,  - сказал он после  долгой паузы.  - По  всем
канонам я бы должен был теперь повести вас в  лабораторию, усадить  в машину
времени и отправить путешествовать в прошлое. К сожалению, так бывает только
в  фантастических рассказах.  Поток  времени необратим, но  если бы даже сам
дьявол бросил вас в  прошлое, то все  события в  вашей новой системе отсчета
были бы строго  детерминированы еще не  существующим  будущим. Петлю времени
нельзя представить себе иначе, как петлю. Надеюсь, вы меня поняли?
     - Понял, -  невесело усмехнулся Крэгг.  - Я  недавно прочитал  рассказ.
Человек, попавший  в  далекое  прошлое, раздавил  там  бабочку, и от этого в
будущем изменилось все:  политический строй, орфография и еще что-то. Это вы
имели в виду?
     -  Примерно  это,  хотя  фантасты  всегда  склонны   к  преувеличениям.
Причинно-следственные   связи   могут   быть   различно   локализированы   в
пространстве  и  во  времени.  Трудно  представить  себе последствия  смерти
Наполеона  в  младенческом возрасте, но,  право,  Лин, если бы ваша  далекая
прародительница избрала  себе  другого  супруга, мир,  в котором  мы  живем,
изменился бы очень мало.
     -  Благодарю вас!  -  сказал Крэгг. - И это все,  что  мог мне сообщить
философ и лучший физик Дономаги Эзра Меф?
     Меф развел руками:
     - Вы преувеличиваете  возможности  науки, Лин,  особенно там,  где  это
касается времени. Чем больше мы вдумываемся в его природу, тем  сумбурнее  и
противоречивее наши представления о нем. Ведь даже теория относительности...
     -Ладно, - сказал Крэгг, опорожняя стакан, - я  вижу,  что действительно
лучше иметь  дело  с  Сатаной,  чем  с  вашим братом.  Не  буду  больше  вам
надоедать.
     - Пожалуй, я вас провожу, - сказал Меф.
     - Не стоит, тут два шага. За двадцать лет я так изучил дорогу, что могу
пройти с закрытыми глазами. Спокойной ночи!
     - Спокойной ночи! - ответил Меф.




     Крэгг  долго не  мог попасть  ключом  в  замочную скважину. Его  сильно
покачивало. В доме непрерывно звонил телефон.
     Открыв наконец дверь, он в темноте подошел к аппарату.
     - Слушаю!
     - Алло, Лин! Говорит Меф. Все в порядке?
     - В порядке.
     - Ложитесь спать. Уже двенадцать часов.
     - Самое время продать душу дьяволу!
     - Ладно, только не продешевите. - Меф положил трубку.



     - К вашим услугам, доктор Крэгг.
     Лин  включил  настольную   лампу.  В  кресле  у  книжного  шкафа  сидел
незнакомый человек в красном костюме, облегавшем сухощавую фигуру,  и черном
плаще, накинутом на плечи.
     - К вашим услугам, доктор Крэгг, - повторил незнакомец.
     - Простите, - растерянно сказал Крэгг, - но мне кажется...
     - Что вы, уйдя  от одного литературного штампа, попали в другой? Не так
ли?  -  усмехнулся  посетитель. -  К  сожалению, вне  этих  штампов проблема
путешествий  во  времени неразрешима. Либо  машина времени, либо... я. Итак,
чем могу быть полезен?
     Крэгг сел в кресло и потер лоб.
     - Не беспокойтесь, я не призрак, - сказал гость, кладя ногу на ногу.
     - Да, но...
     - Ах это?!  - он  похлопал рукой по  щегольскому лакированному  копыту,
торчавшему из-под штанины. - Пусть это вас не смущает. Мода давно прошедшего
времени. Гораздо удобнее и элегантней, чем ботинки.
     Крэгг невольно бросил взгляд на плащ, прикрывавший спину незнакомца.
     - Вот  оно что! - нахмурился  тот  и  сбросил  плащ.  - Что  ж,  вполне
понятный вопрос, если учесть все нелепости, которые выдумывали о нас попы на
протяжении столетий. Я понимаю, дорогой доктор, всю грубость и  неуместность
постановки эксперимента  подобного рода, но  если бы я...  то есть  я  хотел
сказать,  что  если  бы  вы...  ну,  словом, если  бы  такой эксперимент был
допустим с этической точки зрения, то вы  бы собственными глазами убедились,
что никаких признаков хвоста нет. Все это - наглая клевета!
     - Кто вы такой? - спросил Крэгг.
     Гость снова сел.
     -  Такой  же  человек,  как и  вы, - сказал  он, накидывая плащ. -  Вам
что-нибудь приходилось слышать о цикличности развития всего сущего?
     - Приходилось. Развитие по спирали.
     - Пусть по спирали, -  согласился гость, - это дела не меняет. Так вот,
мы  с вами  находимся  на  различных витках этой спирали. Я  - представитель
цивилизации, которая предшествовала  вашей.  То,  чего  достигла наша наука:
личное  бессмертие,  способность  управлять  временем,   кое-какие  трюки  с
трансформацией, -  неизбежно  вызывало в  невежественных умах  людей  вашего
цикла   суеверные   представления  о   нечистой   силе.   Поэтому   немногие
сохранившиеся  до  сего  времени  представители нашей  эры  предпочитают  не
афишировать своего существования.
     - Ерунда! - сказал Крэгг. - Этого быть не может!
     - Ну, а если бы на моем месте был пришелец из космоса, - спросил гость,
- вы поверили бы в реальность его посещения?
     -  Не знаю, может быть, я поверил бы, но пришелец из космоса не пытался
бы купить мою душу.
     - фу! - На лице незнакомца появилось выражение гадливости. - Неужели вы
верите в  эти  сказки?!  Могу  ли  я - представитель воинствующего  атеизма,
пугало всех церковников, заниматься подобной мистификацией?
     - Зачем же тогда вы - здесь? - спросил Крэгг.
     - Из чисто научного интереса. Я занимаюсь проблемой переноса во времени
и не могу без согласия объекта...
     - Это правда?! - Крэгг вскочил, чуть не опрокинув кресло. - Вы могли бы
меня отправить на сорок лет назад?!
     Незнакомец пожал плечами.
     -  А почему  бы и нет? Правда, с некоторыми ограничениями.  Детерминизм
причинно-следственных связей...
     - Я это уже сегодня слышал, - перебил Крэгг.
     - Знаю, - усмехнулся гость. - Итак, вы готовы?
     - Готов!
     - Отлично! - Он снял со своей руки часы. - Ровно сорок лет?
     Крэгг кивнул.
     - Пожалуйста! - Он перевел стрелки и застегнул ремешок на  руке Лина. -
В тот момент, когда вы захотите начать трансформацию, нажмите эту кнопку.
     Крэгг взглянул на циферблат, украшенный непонятными знаками.
     - Что это такое?
     - Не знаю,  как вам лучше объяснить,  - замялся незнакомец.  - Человеку
суеверному я бы сказал, что это - волшебные часы, физику был бы ближе термин
-  генератор поля отрицательной вероятности, хотя что это за поле, он бы так
и  не понял, но для вас, дорогой доктор Крэгг,  ведь все равно.  Важно,  что
механизм,  который  у  вас  сейчас  на руке, просто  средство перенестись  в
прошлое. Надеюсь, вы удовлетворены?
     - Да, - не очень уверенно ответил Крэгг.
     -  Раньше, чем я вас покину,  - сказал гость, - мне нужно  предупредить
вас о трех существенных обстоятельствах:  во-первых, при всем  моем глубоком
уважении  к  памятникам  литературы,  я  не  могу  не  отметить  ряд  грубых
неточностей, допущенных господином Гете. Приобретя с моей помощью молодость,
Фауст  никак  не  мог  сохранить жизненный  опыт  старца,  о  чем,  впрочем,
свидетельствует  его  нелепое  поведение  во  всей  этой  истории.  В  нашем
эксперименте,   помолодев  на   сорок  лет,  вы   лишитесь   всяких  знаний,
приобретенных за  это время. Если вы все же хотите что-то удержать в памяти,
думайте об этом в период трансформации. Во-вторых,  вероятно, вы знаете, что
физическое тело не может одновременно находиться в различных местах. Поэтому
приступайте к трансформации в той точке пространства, в которой находились в
это  время сорок  лет назад. Иначе  я  не  отвечаю  за  последствия. Вы меня
поняли?
     Крэгг кивнул головой.
     - И наконец, снова о причинно-следственных связях. В старой ситуации вы
можете вести  себя иначе,  чем  в первый раз. Однако, к  чему  это приведет,
заранее предсказать нельзя.  Здесь  возможны... э-э-э... различные варианты,
определяемые  степенью  пространственно-временной  локальности  все  тех  же
связей. Впрочем, вы это уже знаете. Засим... - он  отвесил  низкий поклон. -
Ах, Сатана! Я, кажется, здесь  немного наследил своими копытами! Это, знаете
ли, одно из неудобств...
     - Пустяки! - сказал Крэгг.
     - Прошу великодушно извинить. Сейчас я исчезну. Боюсь, что вам придется
после этого проветрить. Сернистое топливо.  К сожалению,  современная  химия
ничего другого для трансформации пока предложить не может. Желаю успеха!
     Крэгг  подождал,  пока  рассеется желтоватое облако  дыма, и  подошел к
телефону:
     - Таксомоторный парк? Прошу прислать машину. Улица Грено, дом три. Что?
Нет, за город. Мне срочно нужно в Пенфилд.

*
     - Въезжаем в Пенфилд, - сказал шофер.
     Крэгг открыл глаза.
     Э_т_о  б_ы_л н_е т_о_т П_е_н_ф_и_л_д. Ярко освещенные окна многоэтажных
домов мелькали по обе стороны улицы.
     - Вам в гостиницу?
     - Да. Вы хорошо знаете город?
     Шофер удивленно взглянул на него.
     -  Еще  бы!  Мне уже много лет приходится возить сюда лыжников. Из всех
зимних курортов...
     - А вы не  помните, тут на горе жил священник. Маленький домик на самой
вершине.
     - Помер, - сказал шофер. - Лет пять как  похоронили.  Теперь тут другой
священник, живет в  городе, возле церкви. Мне и туда случалось возить...  По
всяким делам, - добавил он, помолчав.
     - Я хотел бы проехать по городу, - сказал Крэгг.
     - Что ж, это можно, - согласился шофер.
     Крэгг  смотрел   в  окно.   Н_е_т,   э_т_о   б_ы_л  р_е_ш_и_т_е_л_ь_н_о
д_р_у_г_о_й П_е_н_ф_и_л_д.
     -А вот  -  фуникулер,  -  сказал шофер.  -  Теперь многие  предпочитают
подниматься наверх в фуникулере. Времена меняются, и даже лыжный спорт...
     - Ладно, везите меня в гостиницу, - перебил Крэгг.
     Мимо  промелькнуло старинное  здание ратуши.  Стрелки  часов  на  башне
показывали два часа.
     Крэгг узнал это место. Тут вот, направо, должна быть гостиница.
     - Приехали, - сказал шофер, останавливая машину.
     - Это не та гостиница.
     - Другой здесь нет.
     - Раньше была, - сказал Крэгг, вглядываясь в здание.
     - Была деревянная, а потом на ее месте построили эту.
     - Вы в этом уверены?
     Шофер пожал плечами:
     - Что я, дурачить вас буду?
     - Хорошо, - сказал Крэгг, - можете ехать назад, я тут останусь.
     Он вышел на тротуар.
     - Приятно  покататься!  - сказал шофер, пряча деньги  в карман. -  Снег
сейчас превосходный. Если вам нужны лыжи получше, советую...
     - Хватит! - Крэгг со злобой захлопнул дверцу.
     ...В пустом вестибюле за конторкой дремала дежурная.
     - Мне нужен номер во втором этаже с окнами на площадь, - сказал Крэгг.
     - Вы надолго к нам?
     - Не знаю.  Может быть... - Крэгг запнулся. - Может быть,  на несколько
дней.
     - Покататься на лыжах?
     - Какое это имеет значение? - раздраженно спросил он.
     Дежурная улыбнулась.
     - Решительно никакого. Заполните, пожалуйста, карточку. - Она протянула
ему белый листок, на котором Крэгг написал свою фамилию и адрес.
     - Все?
     - Все. Пойдемте, я покажу вам номер. Где ваши вещи?
     - Пришлют завтра.
     Они поднялись во второй этаж. Дежурная сняла  с доски  ключ  и  открыла
дверь.
     - Вот этот.
     Крэгг  подошел  к  окну.   З_д_а_н_и_е  р_а_т_у_ш_и  в_и_д_н_е_л_о_с_ь_
_ч_у_т_ь л_е_в_е_е, ч_е_м е_м_у с_л_е_д_о_в_а_л_о б_ы
     - Эта комната мне не подходит. А что рядом?
     - Номер рядом свободен, но там  еще не  прибрано. Оттуда выехали только
вечером.
     - Это неважно.
     - Да, но сейчас нет горничной.
     - Я сказал, что это не имеет значения!
     -  Хорошо,  -  вздохнула дежурная,  -  если вы  настаиваете,  я  сейчас
постелю.
     Кажется,  это было то,  что  нужно,  но кровать  стояла  у  д_р_у_г_о_й
с_т_е_н_ы.
     Крэгг подождал, пока дежурная расстелила простыни.
     - Спасибо! Больше ничего не надо. Я ложусь спать.
     - Спокойной ночи! Вас утром будить?
     - Утром? - Казалось, он не понял вопроса. - Ах, утром! Как  хотите, это
уже не существенно.
     Дежурная фыркнула и вышла из комнаты.
     Крэгг  отдернул  штору, передвинул  кровать к противоположной стене  и,
погасив свет, начал раздеваться.
     Он долго лежал, глядя на узор  обоев, пока  блик луны не переместился к
изголовью кровати. Тогда, зажмурив глаза, он нажал кнопку на часах...



     "Если вы  хотите  удержать что-то  в памяти, думайте  об этом в  период
трансформации".
     ...Объезжая пень,  она резко завернула  влево  и  потеряла  равновесие.
Когда ей удалось стать второй лыжей на снег, она вскрикнула, обрыв был всего
в нескольких метрах. Она поняла, что тормозить уже поздно, и упала  на левый
бок. Большой пласт снега под ней стал медленно оседать вниз...
     Крэгг проснулся со странным  ощущением тяжести в голове. Лучи утреннего
солнца били в глаза, проникая  сквозь закрытые веки. Он перевернулся на бок,
пытаясь вспомнить, что произошло вчера.
     Кажется, вчера они с Ингрид  до двух часов  ночи катались  на лыжах при
лунном свете. Потом,  в  холле,  она сказала...  Ах,  черт! Крэгг вскочил  и
торопливо начал  натягивать  на  себя  еще не просохший  со  вчерашнего  дня
свитер. Проспать в такой день!
     Сбегая по лестнице, он чуть не сбил с  ног поднимавшуюся наверх хозяйку
в накрахмаленном чепце и ослепительно белом переднике.
     - Торопитесь,  господин Крэгг! - На ее лице появилось добродушно-хитрое
выражение. - Барышня вас уже давно ждет. Смотрите, как бы...
     Крэгг в два прыжка осилил оставшиеся ступеньки.
     - Ингрид!
     - А  мой совет: до обрученья не  целуй его! -  пропела Ингрид, оправляя
прическу. - Садитесь лучше  пить кофе. Признаться, я уже начала думать,  что
вы, раскаявшись  в  своем безрассудстве, умчались в город, покинув обманутую
Маргариту.
     ...Когда ей удалось стать второй лыжей на снег, она вскрикнула...
     - Не знаю, что со мной случилось, - сказал Крэгг, размешивая сахар. - Я
обычно так рано встаю.
     - Вы нездоровы?
     - Н-н-нет.
     - Сожаление об утерянной свободе?
     - Что вы, Ингрид!
     -  Тогда  смажьте  мои  лыжи.  Мы  поднимемся наверх  в  фуникулере,  а
спустимся...
     -  Нет!! - Крэгг опрокинул чашку на скатерть. - Не нужно спускаться  на
лыжах!
     - Что с  вами,  Лин?! - спросила  Ингрид, стряхивая  кофе  с  платья. -
Право, вы нездоровы. С каких пор?..
     - Там... - Он закрыл глаза руками.
     ...Объезжая пень, она резко завернула влево и потеряла равновесие...
     - Там...  пни!  Я... боюсь, Ингрид! Умоляю вас, пойдем назад по дороге!
Мы можем спуститься в фуникулере.
     Ингрид надула губы.
     -  Странно, вчера вы не боялись никаких пней, - сказала она, вставая. -
Даже ночью не боялись.  Вообще,  вы  сегодня  странно  себя  ведете,  Еще не
поздно...
     - Ингрид!
     - Перестаньте,  Лин! У меня нет никакого желания тащиться три километра
пешком под руку со  своим  добродетельным  и  трусливым  супругом  или стать
всеобщим  посмешищем, спускаясь в фуникулере.  Я иду переодеваться.  В вашем
распоряжении десять минут,  чтобы  подумать. Если вы  все это делаете против
своей воли, то еще есть возможность...
     - Хорошо, - сказал Крэгг, - сейчас смажу ваши лыжи...



     ... - Согласен ли ты взять в жены эту женщину?
     .. .обрыв был всего в нескольких  метрах. Она поняла, что тормозить уже
поздно, и упала на левый бок...
     - Да.
     - А ты согласна взять себе в мужья этого мужчину?
     - Согласна.
     - Распишитесь...
     Церемония окончилась.
     - Ну? - прикрепляя  лыжи, Ингрид снизу взглянула на Крэгга. В ее глазах
был вызов. - Вы готовы?
     Крэгг кивнул.
     - Поехали!
     Ингрид взмахнула палками и вырвалась вперед...
     Крэггу  казалось,  что  все  это  он  уже  однажды  видел  во  сне:   и
синевато-белый  снег,  и фонтаны  пыли,  вырывающиеся из-под ног  Ингрид  на
поворотах,  и  красный шарф, полощущий  на ветру,  и яркое солнце,  слепящее
глаза.
     Впереди  одиноко  маячила старая  сосна.  Ингрид мелькнула рядом с ней.
Д_а_л_ь_ш_е в с_н_е_г_у д_о_л_ж_е_н б_ы_л т_о_р_ч_а_т_ь п_е_н_ь.
     ...Объезжая пень, она резко завернула влево и потеряла равновесие...
     Ингрид вошла в правый поворот. В правый! Крэгг облегченно вздохнул.
     - Не  так уж много пней, - крикнула она, резко заворачивая влево. - Все
ваши страхи... - Взглянув на ехавшего сзади Крэгга, она потеряла равновесие.
Правая лыжа взметнулась вверх.
     Крэгг  присел  и, оттолкнувшись  изо  всех  сил  палками,  помчался  ей
наперерез.
     Они столкнулись в нескольких метрах от обрыва.
     Уже падая в пропасть, он услышал пронзительный крик Ингрид. Дальше весь
мир потонул в нестерпимояркой вспышке света.
     - Вот ваша газета, доктор Меф, - сказала служанка.



     Эзра Меф допил кофе и надел очки.
     Несколько  минут он с брезгливым выражением лица просматривал сообщения
о событиях  в Индо-Китае. Затем, пробежав  статью  о  новом  методе  лечения
ревматизма, взглянул на последнюю страницу.  Его внимание привлекла заметка,
напечатанная петитом и обрамленная черной каймой.
     В номере  гостиницы курорта Пенфилд скончался известный ученый-филолог,
профессор  государственного  университета Дономаги,  доктор  Лин Крэгг. Наша
наука потеряла в его лице...
     Меф сложил газету и прошел в спальню.
     - Нет, Мари, - сказал он  служанке, - этот пиджак  повесьте в  шкаф,  я
надену черный костюм.
     - С утра? - спросила Мари.
     - Да, у меня сегодня траур. Нужно еще выполнить кое-какие формальности.
     - Кто-нибудь умер?
     - Лин Крэгг.
     - Бедняга! -  Мари достала из  шкафа костюм. - Он  очень плохо выглядел
последние дни. А вы его вчера даже не проводили!
     - Это случилось в Пенфилде, - сказал Меф. - Кажется, он поехал кататься
на лыжах.
     - Господи! В его-то годы! Вероятно, на что-нибудь налетел!
     -  Вероятно,  если исходить из представлений пространственно-временного
континуума. Ах, Сатана!..
     - Ну, что еще случилось, доктор Меф? - спросила служанка.
     - Опять куда-то  задевался рожок для обуви!  Вы не представляете, какая
мука - натягивать эти модные ботинки на мои старые копыта!


     Откровенно говоря, я люблю вкусно поесть Не вижу причины  это скрывать,
потому  что  ведь  от  гурмана  до  обжоры, как  принято  нынче  выражаться,
дистанция  огромного размера Просто  я считаю что  каждое блюдо  должно быть
приготовлено наилучшим образом. Возьмем, к примеру, обыкновенный кусок мяса.
Можно его кинуть в кастрюлю и сварить, можно перемолоть на котлеты, а можно,
потушив в  вине  с грибами  и  пряностями, создать произведение  кулинарного
искусства
     К  сожалению, в наше время люди  начали забывать, что  еда - это прежде
всего удовольствие Увы,  канули  в  Лету  придорожные кабачки, где голодного
путника ждала у пылающего очага  утка, поджаренная  на  вертеле.  Кстати, об
утках:  уверяю  вас, что обычная газовая  плита дает возможность приготовить
утку ничуть  не хуже, чем  это делалось  нашими предками. Просто нужно перед
тем, как поставить ее в сильно нагретую духовку, обмазать всю  тушку толстым
слоем сметаны. Если  вы при  этом  проявите достаточно внимания  и не дадите
утке  перестоять,  ваши  труды  будут вознаграждены  восхитительной  румяной
корочкой, тающей во рту
     Многие считают, что утку  нужно жарить с  яблоками. Глупости! Наилучший
гарнир - моченая  брусника. Не забудьте положить внутрь утки,  так сказать в
ее недра,  несколько  зернышек душистого  перца,  немного укропа  и лавровый
лист. Это придает блюду ни с чем не сравнимый аромат.
     Был воскресный  день, и  я только посадил утку в духовку,  как раздался
звонок в передней.
     - Это, наверное, почта, - сказала жена - Пойди открой.
     У  меня  очень  обширная  корреспонденция.  Не  буду  скромничать.  Как
писатель-фантаст, я пользуюсь большой  известностью После выхода книги  меня
буквально засыпают письмами. Пишут  обычно  всякую галиматью,  но я  бережно
храню все эти листки, чаще всего нацарапанные корявым почерком со множеством
ошибок, храню потому, что ведь  это, что ни говори, часть  моей славы. Когда
ко мне  приходят гости, особенно собратья по перу,  я  люблю достать папки с
письмами и похвастать ими.
     К сожалению, дело не всегда ограничивается посланиями. Мне часто звонят
по телефону.  У меня уже выработалась  особая система  уклоняться от  просьб
"уделить  несколько  минут   для  очень  важного  разговора".  Все  это  или
графоманы, или восторженные  юнцы, принимающие всерьез то, что я пишу. Хуже,
когда  они являются  без  предварительного  звонка, Тут,  хочешь  не хочешь,
приходится тратить на них время. Иногда мне даже всучивают рукописи, которые
я,  признаться,  никогда  не  читаю. Держу некоторое  время у  себя, а потом
отвечаю  по почте, что,  дескать, замысел не лишен интереса, но нужно больше
обращать внимания на язык и тщательнее работать над сюжетом. Как-то все-таки
приходится заботиться о своей популярности.
     Итак, я пошел открыть дверь.
     Это  был не  почтальон.  Переминавшийся  с ноги  на ногу  человек  мало
походил на моих обычных посетителей. На вид ему  было лет  сорок  пять.  Под
глубоко запавшими  глазами  красовались  набрякшие  мешки,  какие  бывают  у
хронических  алкоголиков.  Длинный,  немного  свернутый  на  сторону  нос  и
оттопыренные   уши  тоже  не   придавали   особой  привлекательности  своему
владельцу. Хотя на улице шел снег, он был без пальто и шапки. Снежинки таяли
на  его голове  с наголо остриженными волосами.  Облачен  он был  в дешевый,
видно только что купленный, костюм, слишком широкий в плечах. Рукава же были
настолько коротки,  что из них сантиметров на десять торчали  руки  в черной
сатиновой рубашке. Шею он обвязал клетчатым шарфом, концы которого болтались
на груди.
     В   людях  я  разбираюсь  хорошо.  Не   дожидаясь  горькой  исповеди  о
перипетиях, приведших  его  к положению  просителя, я достал из  кошелька 40
копеек и протянул ему.
     Посетитель  нетерпеливым  жестом  отмахнулся  от денег  и  бесцеремонно
переступил порог.
     - Вы  ошибаетесь.  -  К моему  удивлению,  он  навал  меня  по  имени и
отчеству. - Я к вам по делу,  и притом  весьма срочному. Прошу  уделить  мне
несколько минут.
     Он взглянул на свои ноги,  обутые в огромные рабочие ботинки, такие  же
новые, как и его костюм, потоптался нерешительно на месте и вдруг направился
в комнаты.
     Обескураженный, я последовал за ним.
     - Ну-с? - Мы сидели в кабинете, я за столом, он - в кресле напротив.  -
Чем же я обязан вашему визиту?
     Я постарался задать этот вопрос  ледяным тоном, тем  самым, который уже
не раз отпугивал непрошеных посетителей.
     - Сейчас. - Он провел ладонью по мокрой голове и вытер руку о пиджак. -
Сейчас я вам все объясню, но только разговор должен остаться между нами.
     С  меня  этого было достаточно.  Мне совершенно не хотелось выслушивать
признания о  загубленной жизни. Вот  сейчас  он  скажет: "Дело в том, что  я
вернулся..."
     - Дело в том, -  сказал  посетитель, - дело  в  том... -  он запнулся и
сморщил лицо,  как будто проглотил что-то очень невкусное, - дело в том, что
я прибыл с другой планеты.
     Это  было  так  примитивно, что  я  рассмеялся.  Моему перу принадлежат
десятка  два подобных рассказов,  и у меня  выработался  полный иммунитет ко
всякой фантастической ерунде. Вместе с тем, мой опыт в таких делах давал мне
возможность  быстро и, я бы сказал, элегантно разоблачить любого проходимца.
Что ж, это было даже занятно.
     - С другой планеты?  - В моем голосе не  было  и следов удивления.  - С
какой же именно?
     Он пожал плечами.
     - Как вам сказать? Ведь ее название  ничего вам не  даст, оно на  Земле
неизвестно.
     - Неважно! - Я снял  с полки  энциклопедический словарь и отыскал карту
звездного неба. - Покажите  мне хотя бы место, где она  находится, эта  ваша
планета.
     Он близоруко прищурился  и, поводив пальцем  по карте, ткнул в  одно из
звездных скоплений.
     -  Вот тут.  С  Земли она  должна была бы наблюдаться в этом созвездии.
Однако ни в один из телескопов вы ее увидеть не  сможете. Ни  ее, ни звезду,
вокруг которой она обращается.
     - Почему же?
     -  Это  не  имеет  значения.  - Он опять  поморщился.  -  Слишком долго
объяснять.
     - На каком же расстоянии она находится от Земли?
     -  На  каком  расстоянии?  -  растерянно  переспросил  он.  -  На каком
расстоянии? Это... смотря как считать...
     -  А  как  вы  привыкли  считать  звездные  расстояния?  Может быть,  в
километрах? - Я вложил в этот вопрос столько  иронии, что лишь болван не мог
ее почувствовать.
     - В километрах? Право, не знаю... Нет, в километрах нельзя.
     - Почему?
     - Не получается. Километры, ведь они...
     - Разные? - насмешливо переспросил я.
     - Вот-вот, - радостно заулыбался он, - именно разные.
     - Тогда, может быть, в парсеках или в световых годах?
     - Пожалуй, можно в световых годах. Что-то около... двух тысяч лет.
     - Около?
     - Да, около. Я, признаться, никогда точно не интересовался.
     Тут я ему нанес новый удар:
     - Сколько же времени вам пришлось сюда лететь?
     - Я не  знаю. -  Он  как-то  беспомощно  огляделся вокруг. -  Право, не
знаю... Ведь те понятия о времени и пространстве...
     Видно было, что он запутался. Еще два вопроса, и я его загоню в угол.
     - Когда вы прилетели?
     - Двадцать лет назад.
     - Что?!
     Только идиот мог  отвечать подобным образом. Он даже не пытался придать
своим ответам хоть какую-то видимость правдоподобия. Сумасшедший?  Но тогда,
чтобы  поскорее  его   спровадить,  нужно   менять  тактику.  Говорят,   что
сумасшедшие обладают  редким  упрямством. С ними нужно во  всем соглашаться,
иначе дело может принять совсем скверный оборот.
     - Где же вы были все это время? - спросил я участливым тоном.
     -  Там.  -  Он  ткнул пальцем  по  направлению  потолка.  -  На орбите.
Неопознанные летающие объекты. Слышали?
     - Слыхал. Значит, вы были на этом, как его, летающем блюдце?
     Он утвердительно кивнул головой.
     - Чем же вы там занимались все двадцать лет?
     -  Чем  занимался?!  -  Он неожиданно  пришел  в бешенство. - Идиотский
вопрос!  Чем  занимался?! Всем  занимался!  Расшифровывал  ваши передачи  по
эфиру,  наблюдал,  держал  связь с Комитетом.  Попробовали  бы вы, вот  так,
двадцать  лет  на  орбите!  Двадцать  лет  питаться  одной  синтетикой!  Чем
занимался?!! Это вам не за столом сидеть, рассказики пописывать.
     Я взглянул  на часы. Пора было полить  утку вытопившимся  жиром,  иначе
корочка пересохнет. Однако оставлять такого  субъекта одного  в кабинете мне
очень  не  хотелось.  О,  злополучная  писательская  доля!  Чего  только  не
приходится терпеть.
     -  Действительно, это должно быть очень тяжело, -  примирительно cказал
я. - Двадцать лtт не слезать с блюдца,  не каждый выдержит. Видеть под собой
землю и не иметь возможности побывать там, с ума сойти можно.
     - Бывал я на земле, - мрачно произнес он.  - Бывал, но не надолго. Часа
по  четыре. Больше  в библиотеки  ходил,  знакомился  с книгами. Вот и к вам
пришел оттого, что прочитал ваш роман.
     Час от часу не легче! Гибрид сумасшедшего с почитателем.
     - Так  вот,  - продолжал  он, - пришел я  к вам, потому что вы пишете о
внеземных контактах.
     - Ну и что же?
     -  А  то,  что  я заболел.  Психика  не  выдерживает больше на  орбите.
Понятно? Через месяц  у  меня сеанс  связи с  Комитетом,  я  сообщу им  свое
решение  насчет  Земли, а  пока  придется  мне пожить у  вас,  привести себя
немного в порядок, накопить жизненной силы для сеанса, а  то ничего из этого
не получится.
     -  Из  чего не  получится?  -  Я  чувствовал,  что  еще  немного,  и  я
окончательно потеряю терпение. Пусть он сумасшедший, но я тоже имею нервы. -
Простите, я не понял, что именно не получится.
     - Сеанс связи  не получится. Жизненных сил не хватит, а по радио  очень
долго. Сами понимаете, две тысячи световых лет.
     - Ну и что?
     - А то, что останетесь без помощи еще на неопределенное время.
     -  В  чем  же  вы  собираетесь нам  помогать? -  Я задавал  вопросы уже
совершенно машинально. В  мыслях у меня была только утка, которую нужно было
вынуть из духовки. - В какой же помощи мы, по-вашему, нуждаемся?
     Он пренебрежительно ухмыльнулся.
     - Во  всех  областях. Разве ваши  знания  можно сравнить с  нашими?  Вы
можете  получить  все: долголетие, управление силой  тяжести, раскрытие тайн
биологического синтеза,  преодоление времени  и  пространства. Неужели этого
мало  за то, что я  месяц посплю у вас тут на диване?  Нам нужны такие люди,
как вы, любознательные,  одаренные  фантазией. Поверьте,  что для  вас  этот
месяц тоже  не  пропадет даром. На  свою ответственность,  еще  до получения
санкции Комитета, я начну вводить вас в курс высших наук, вы станете  первым
просветителем новой эпохи, ведь наши методы обучения...
     - Хватит! - Я встал и подошел к нему вплотную. - Вы попали не по адресу
Для  этого есть Академия наук, обратитесь туда,  и поймите же наконец, что я
больше не могу тратить на вас свое время.
     - Академия наук? - Он  тоже встал. - Я ведь не могу туда обратиться без
ведома Комитета. Может быть, через месяц, когда...
     - Делайте, что хотите, а я вам ничем помочь не могу.
     - И пожить не дадите?
     - Не дам. Мой дом не гостиница. Хотите отдохнуть - снимите себе номер и
отдыхайте, сколько влезет, а меня, прошу покорно, оставьте в покое!
     Он скривил рот и задергал плечом. Похоже  было  на то,  что сейчас меня
угостят прелестным зрелищем искусно симулированного припадка.
     Я  принципиальный  противник  всякой  благотворительности,  превышающей
сумму в  один рубль, Но тут был  готов  на что угодно, лишь бы отделаться от
этого психопата.
     - Вот,  -  сказал я,  достав  из стола деньги,  -  купите себе шапку  и
пообедайте.
     Он  молча  сунул  в  карман десятирублевую  бумажку и пошел  к  выходу,
добившись, по-видимому, того, чего хотел.
     Я запер за  ним дверь с тем смутным чувством  недовольства собой, какое
испытывает каждый из нас, когда кто-нибудь его одурачит.
     Впрочем, дурное настроение вмиг развеялось, как только я вошел в кухню.
     Все оказалось в  порядке. Покрытая аппетитнейшей розовой корочкой, утка
уже красовалась на столе рядом с запотевшим хрустальным графинчиком.
     - Кто это у тебя был? - спросила жена, подавая бруснику.
     - Какой-то сумасшедший, да и аферист к тому же.
     Наполнив рюмку, я взглянул в окно. Снег валил вовсю, крупными хлопьями.
Мой посетитель  все  еще  болтался во  дворе. Он  ежился от холода и  как-то
по-птичьи  вертел  головой. Потом  он поднял  руки,  медленно  взмыл  вверх,
повисел несколько секунд неподвижно, а затем, стремительно набирая скорость,
скрылся в облаках.
     -   Удивительное   нахальство!   -  сказала  жена.  Не  дадут  человеку
творческого труда отдохнуть даже в воскресенье.


     - Раз, два, взяли! Раз, два, взяли!
     Нехитрое приспособление - доска, две веревки,  и  вот уже тяжелая глыба
породы погружена в тележку.
     - Пошел!
     Груз не больше обычного, но маленький  человечек  в  полосатой  одежде,
навалившийся грудью на перекладину тележки, не может сдвинуть ее с места.
     - Пошел!
     Один  из   арестантов  пытается   помочь   плечом.   Поздно!   Подходит
надсмотрщик.
     - Что случилось?
     - Ничего.
     - Давай, пошел!
     Человечек снова пытается  рывком сдвинуть груз. Тщетно. От непосильного
напряжения у него начинается кашель. Он прикрывает рот рукой.
     Надсмотрщик молча ждет, пока пройдет приступ.
     - Покажи руку.
     Протянутая ладонь в крови.
     - Так... Повернись.
     На спине арестантской  куртки - клеймо, надсмотрщик срисовывает  его  в
блокнот.
     - К врачу!
     Другой заключенный занимает место больного.
     - Пошел! -  Это относится в  равной мере к  обоим - к тому, кто  отныне
будет возить тележку, и к тому, кто больше на это не способен
     Тележка трогается с места.
     - Простите, начальник, нельзя ли...
     - Я сказал, к врачу!
     Он глядит на удаляющуюся сгорбленную спину и еще раз проверяет запись в
блокноте: треугольникквадрат 15/13264. Что ж, все понятно. Треугольник -
дезертирство,  квадрат   -   пожизненное   заключение,   пятнадцатый  барак,
заключенный  тринадцать   тысяч  двести   шестьдесят   четыре.   Пожизненное
заключение.  Все правильно, только для этого вот, видно, оно  уже приходит к
концу. Хлопковые поля.
     - Раз, два, взяли!



     Сверкающий  полированный металл, стекло, рассеянный свет люминесцентных
ламп, какая-то особая, чувствующаяся на ощупь, стерильная чистота.
     Серые, чуть  усталые глаза человека в белом  халате  внимательно глядят
из-за толстых стекол очков. Здесь, в подземных лагерях Медены, очень ценится
человеческая  жизнь.  Еще  бы!  Каждый  заключенный,  прежде  чем  его  душа
предстанет перед высшим трибуналом, должен искупить  свою  вину перед  теми,
кто в далеких глубинах космоса ведет небывалую в истории битву за  гегемонию
родной  планеты.  Родине нужен  уран. На  каждого заключенного дано задание,
поэтому его жизнь  котируется наравне с драгоценной рудой. К сожалению,  тут
такой случай...
     - Одевайся!
     Худые длинные руки торопливо натягивают куртку на костлявое тело.
     - Стань сюда!
     Легкий нажим на  педаль, и  сакраментальное клеймо перечеркнуто красным
крестом.  Отныне  заключенный  треугольникквадрат 15/13264  вновь  может
именоваться Арпом Зумби. Естественное  проявление  гуманности по отношению к
тем, кому предстоит труд на хлопковых полях.
     Хлопковые поля.  О них никто толком ничего  не  знает, кроме того,  что
оттуда не возвращаются.  Ходят слухи, что в знойном, лишенном влаги  климате
человеческое тело  за двадцать дней превращается в  сухой  хворост, отличное
топливо для печей крематория.
     - Вот освобождение от работы. Иди.
     Арп  Зумби  предъявляет освобождение часовому  у дверей  барака,  и его
охватывает  привычный запах карболки. Барак  похож на общественную  уборную.
Густой запах  карболки  и кафель.  Однообразие белых стен нарушается  только
большим  плакатом: "За побег  - смерть под пыткой". Еще  одно  свидетельство
того,  как  здесь ценится  человеческая  жизнь; отнимать  ее  нужно  тоже  с
наибольшим эффектом.
     У одной из стен нечто вроде  огромных сот спальные места, разгороженные
на отдельные  ячейки.  Удобно и гигиенично. На белом пластике видно малейшее
пятнышко. Ячейки же не для комфорта. Тут  каторга, а не санаторий, как любит
говорить голос, который проводит ежедневную психологическую зарядку. Деление
на соты исключает возможность общаться между собой ночью, когда бдительность
охраны несколько ослабевает.
     Днем находиться на спальных местах запрещено, и Арп Зумби коротает день
на   скамье.  Он  думает  о  хлопковых  полях.  Обыкновенно  транспорт  туда
комплектуется раз  в  две  недели. Он забирает заключенных  из всех лагерей.
Через  два дня после этого  сюда привозят новеньких. Кажется,  последний раз
это было дней пять назад, когда рядом со спальным местом Арпа  появился этот
странный тип. Какой-то чокнутый. Вчера за обедом отдал Арпу  половину своего
хлеба.
     "На, - говорит, - а то скоро штаны будешь терять на ходу". Ну и чудило!
Отдать  свой  хлеб,  такого  еще  Арпу  не  приходилось  слышать.  Наверное,
ненормальный.  Вечером что-то напевает  перед  сном.  Тоже, нашел место  где
петь.
     Мысли Арпа вновь  возвращаются к хлопковым полям.  Он понимает, что это
конец, но почему-то мало огорчен. За десять лет работы в рудниках привыкаешь
к смерти. И все же его интересует, как там, на хлопковых полях.
     За все время заключения первый  день без  работы.  Вероятно, поэтому он
так тянется. Арп с удовольствием  бы лег  и уснул, но это невозможно, даже с
бумажкой об освобождении от работы. Здесь каторга, а не санаторий.
     Возвращаются с работы товарищи Арпа, и к запаху  карболки примешивается
сладковатый запах дезактивационной жидкости. Каждый, кто работает с урановой
рудой,  принимает  профилактический душ.  Одно  из  мероприятий,  повышающих
среднюю продолжительность жизни заключенных.
     Арп занимает свое место в колонне и отправляется на обед.
     Завтрак и обед  -  такое  время, когда охрана  сквозь пальцы смотрит на
нарушение запрета разговаривать. С набитым ртом много не наговоришь.
     Арп молча съедает свою порцию и ждет команды встать.
     - На! - Опять этот чокнутый предлагает полпайки.
     - Не хочу.
     Раздается команда строиться. Только теперь  Арп замечает, что все пялят
на него глаза.  Вероятно,  из-за красного  креста на спине. Покойник  всегда
вызывает любопытство.
     - А ну, живей!
     Это относится к соседу Арпа. Его ряд уже построился, а он все еще сидит
за  столом. Они  с Арпом встают одновременно, и, направляясь на свое  место,
Арп слышит еле уловимый шепот:
     - Есть возможность бежать.
     Арп делает вид, что не расслышал. В лагере полно стукачей, и ему совсем
не нравится смерть под пыткой. Уж лучше хлопковые поля.



     Голос  то поднимается до крика, от которого ломит виски, то  опускается
до еле слышного шепота, заставляющего невольно напрягать  слух. Он льется из
динамика,  укрепленного  в   изголовье  лежанки.  Вечерняя   психологическая
зарядка.
     Знакомый до  отвращения баритон разъясняет заключенным  всю глубину  их
падения. От этого голоса не  уйдешь и не спрячешься. Его не удается попросту
исключить из сознания, как окрики надсмотрщиков. Кажется, уже удалось начать
думать  о  чем-то  совсем  ином,  чем  лагерная жизнь, и  вдруг  неожиданное
изменение громкости вновь напрягает внимание. И так  три раза: вечером перед
сном, ночью  сквозь сон  и  утром за пять минут до побудки. Три раза, потому
что здесь каторга, а не санаторий.
     Арп  лежит закрыв глаза и старается думать о  хлопковых полях.  Зарядка
уже кончилась,  но ему  мешает ритмичное постукивание  в  перегородку  между
ячейками. Опять этот псих.
     -  Ну, чего  тебе?!  -  произносит  он  сквозь  сложенные трубкой руки,
прижатые к перегородке.
     - Выйди в уборную.
     Арп сам не понимает, что заставляет его спуститься вниз и направиться к
арке, откуда слышится звук льющейся воды.
     В  уборной жарко, ровно настолько, чтобы  нельзя  было  высидеть больше
двух минут. С него сходит семь потов раньше, чем появляется новенький.
     - Хочешь бежать?
     - Пошел ты...
     Арп Зумби - стреляная птица, знает все повадки стукачей.
     - Не  бойся, -  снова  торопливо  шепчет  тот.  -  Я  тут  от  Комитета
Освобождения.  Завтра  мы пытаемся  вывезти и переправить  в  надежное место
первую партию. Ты ничего не теряешь. Вам дадут яд. Если побег не удастся...
     - Ну?
     - Примешь яд. Это же лучше, чем смерть на хлопковых полях. Согласен?
     Неожиданно для самого себя Арп кивает головой.
     - Инструкции получишь утром, в хлебе. Будь осторожен.
     Арп снова кивает головой и выходит.
     Первый раз  за десять лет он настолько погружен в мечты, что пропускает
мимо ушей вторую и третью зарядки.



     Арп Зумби последним стоит в  очереди  за завтраком. Теперь  его место в
конце хвоста. Всякий, кто освобожден от работы, получает еду позже всех.
     Верзила уголовник, раздающий похлебку, внимательно  смотрит на  Арпа и,
слегка ухмыльнувшись, бросает ему кусок хлеба, лежавший отдельно от других.
     Расправляясь с похлебкой, Арп осторожно крошит хлеб. Есть! Он прячет за
щеку маленький комочек бумаги.
     Теперь нужно дождаться, пока колонна уйдет на работу.
     Команда встать. Арп  выходит  из  столовой в конце колонны  и, дойдя до
поперечной галереи, поворачивает влево. Остальные идут прямо.
     Здесь, за поворотом, Арп в  относительной безопасности. Дневальные - на
уборке бараков, для смены караула еще рано.
     Инструкция очень лаконична. Арп  читает  ее три раза и, убедившись, что
все запомнил, вновь комкает бумажку и глотает ее.
     Теперь, когда нужно действовать, его охватывает страх.
     Он колеблется. Смерть на хлопковых полях кажется  желанной по сравнению
с угрозой пытки.
     "Яд!"
     Воспоминание о яде сразу  успокаивает.  В конце  концов, действительно,
что он теряет?!
     Страх,  противный,  липкий,  тягучий  страх  приходит  вновь,  когда он
предъявляет удостоверение  об  освобождении от работы  часовому  на  границе
зоны.
     - Куда?
     - К врачу.
     - Иди!
     Арпу  кажется,  что его  ноги  сделаны  из ваты.  Он медленно бредет по
галерее, ощущая спиной опасность. Сейчас раздастся окрик и за ним автоматная
очередь.  Стреляют  в этих случаях по  ногам. За  побег смерть  под  пыткой.
Нельзя лишать заключенных такого назидательного зрелища, здесь каторга, а не
санаторий.
     Поворот!
     Арп поворачивает за угол и прислоняется к стене. Он слышит удары своего
сердца.  Ему кажется,  что  сейчас он выблюет этот трепещущий комок вместе с
горечью,  поднимающейся  из желудка.  Холодная испарина покрывает тело. Зубы
выстукивают непрерывную дробь. Вот так, под  звуки барабана, ведут пойманных
беглецов на казнь.
     Проходит целая вечность, прежде чем он решается двинуться дальше.
     Где-то  здесь, в нише,  должны  стоять мусорные баки. Арп еще раз в уме
повторяет инструкцию. Снова появляется сомнение. А вдруг все  подстроено? Он
залезет в бак, а  тут его и прихлопнут! И яда никакого  нет. Дурак! Не нужно
было соглашаться, пока  в  руках не  будет  яда.  Болван! Арл  готов  биться
головой о стену. Так попасться на удочку первому попавшемуся стукачу!
     Вот  и баки.  Около  левого кто-то  оставил малярные  козлы. Все  как в
записке. Арп стоит  в нерешительности. Пожалуй, самое правильное - вернуться
назад.
     Неожиданно до него доносятся громкие голоса и лай собаки. Обход! Думать
некогда. С неожиданной легкостью  он взбирается на козлы и оттуда прыгает  в
бак.
     Голоса приближаются.  Он слышит  хрип пса, рвущегося с  поводка, и стук
подкованных сапог.
     - Цыц, Гар!
     - В баке кто-то есть.
     - Крысы, тут их полно.
     - Нет, на крыс он лает иначе.
     - Глупости! Пошли! Да успокой ты его!
     - Тихо, Гар!
     Шаги удаляются.
     Теперь Арп может осмотреться в  своем  убежище. Бак наполнен  всего  на
одну четверть. О том, чтобы вылезти из  него, - нечего и думать. До верхнего
края  расстояние в  два человеческих  роста.  Арп проводит рукой по стенке и
нащупывает  два  небольших  отверстия, о которых  говорилось в записке.  Они
расположены  в выдавленной  надписи:  "Трудовые лагеря",  опоясывающей  бак.
Через эти отверстия Арпу придется дышать, когда захлопнется крышка.
     Когда захлопнется крышка. Арп и без этого чувствует себя в ловушке. Кто
знает, чем  кончится  вся  эта затея. Что за Комитет Освобождения? В  лагере
ничего  о  нем не было  слышно.  Может, это те самые  ребята, которые  тогда
помогли ему дезертировать? Зря он  их не послушался  и пошел навестить мать.
Там его и  застукали. А ведь не будь  он таким  болваном, все могло бы  быть
иначе.
     Снова голоса и скрип колес. Арп прикладывает глаз к одному из отверстий
и  успокаивается.  Двое  заключенных  везут  бадью  с  отбросами.  Очевидно,
дневальные по сектору. Они  не торопятся. Присев на  тележку, докуривают  по
очереди  окурок, выброшенный  кем-то  из  охраны. Арп  видит бледные струйки
дыма, и рот его наполняется слюной. Везет же людям!
     Из окурка  вытянуто  все,  что возможно.  Бадья  ползет  вверх.  Канат,
который ее тянет,  перекинут  через блок  над  головой Арпа. Арп  прикрывает
голову руками. На него вываливается содержимое бадьи.
     Только  теперь,  когда  заключенные  ушли, он  замечает, до чего гнусно
пахнет в его убежище.
     Отверстия для дыхания расположены немного выше рта Арпа. Ему приходится
сгрести часть отбросов себе под ноги.
     Сейчас  нужно  быть начеку.  Приборка кончается  в десять часов.  После
этого заполненные мусорные баки отправляют наверх.



     Неизвестно, откуда она взялась, широкая неструганая доска, перемазанная
известкой. Один конец ее уперся  в  стенку бака у дна, другой лежит  немного
выше  головы Арпа.  Доска, как  и козлы, - свидетельство чьего-то внимания к
судьбе  беглеца.   Особенно  Арп   это   чувствует   теперь,  когда   острый
металлический  прут  проходит  сквозь толщу отбросов, натыкается на доску  и
планомерно ощупывает ее сверху донизу. Не будь этой доски... Кажется, осмотр
никогда не кончится.
     - Ну, что там? - спрашивает хриплый старческий голос.
     - Ничего, просто доска.
     - Давай!
     Легкий толчок, скрип  ворота,  и бак,  раскачиваясь,  начинает движение
вверх. Временами он  ударяется  о шахту, и  Арп чувствует лицом,  прижатым к
стенке,  каждый  удар.  Между  его  головой и доской небольшое пространство,
свободное  от мусора.  Это дает  возможность  немного отодвигать  голову  от
отверстий при особенно резких качаниях бака.
     Стоп!  Последний, самый сильный удар, и  с грохотом открывается крышка.
Снова железный  прут шарит  внутри бака. Опять  спасительная доска  скрывает
притаившегося под ней, трясущегося от страха человека.
     Теперь отверстия повернуты к  бетонной  ограде, и  весь мир вокруг Арпа
ограничен серой шероховатой поверхностью.
     Однако  этот мир  полон  давно  забытых звуков. Среди них Арп различает
шорох автомобильных шин, голоса прохожих и даже чириканье воробьев.
     Равномерное  настойчивое  постукивание о  крышку  бака  заставляет  его
сжаться в комок. Стуки все чаще, все настойчивее, все  нетерпеливее, и вдруг
до его сознания доходит, что это дождь. Только тогда он понимает, как близка
и как желанна свобода.



     Все  этой ночью похоже на бред. С  того момента, когда его  вывалили из
бака,  Арп  то  впадает в забытье,  то снова  просыпается  от  прикосновения
крысиных  лап.  Помойка  заполнена  крысами.  Где-то  рядом  идут  по  шоссе
автомобили. Иногда  их  фары выхватывают из темноты бугор мусора, за которым
притаился  Арп. Крысы  с писком ныряют в темноту, царапают его  лицо острыми
когтями,  огрызаются, если  он пытается их  отпугнуть, и вновь возвращаются,
как только бугор тонет во мраке.
     Арп думает о том, что, вероятно,  его побег уже обнаружен. Он  пытается
представить себе, что сейчас творится в лагере. У него мелькает мысль о том,
что собаки могли обнаружить его след, ведущий к бакам, и тогда...
     Два ярких  пучка  света действуют, как удар.  Арп вскакивает. Сейчас же
фары гаснут.  Вместо  них загорается маленькая лампочка в кабине автомобиля.
Это армейский фургон, в каком обычно перевозят боеприпасы.  Человек за рулем
делает знак Арпу приблизиться.
     Арп облегченно вздыхает. Автомобиль, о котором говорилось в записке.
     Он подходит сзади к кузову. Дверь открывается, Арп хватается за  чьи-то
протянутые руки и вновь оказывается в темноте.
     В кузове тесно. Сидя на полу, Арп слышит тяжелое дыхание людей, ощущает
спиной  и  боками чьи-то тела. Мягко покачиваясь на  рессорах,  фургон  тихо
мчится во мраке...
     Арп  просыпается  от света фонаря,  направленного  ему  в  лицо. Что-то
случилось! Исчезло, ставшее уже привычным, ощущение движения.
     - Разминка! - говорит  человек с  фонарем. -  Можете  все выйти на пять
минут.
     Арпу совсем не  хочется выходить  из машины,  но сзади на него напирает
множество тел, и ему приходится спрыгнуть на землю.
     Все беспорядочно сгрудились  вокруг  кабины водителя,  никто не рискует
отойти от фургона.
     - Вот  что,  ребята!  - говорит их спаситель, освещая фонарем  фигуры в
арестантской одежде. - Пока все  идет благополучно,  но до  того, как мы вас
доставим  на  место, могут быть  всякие  случайности. Вы  знаете, чем грозит
побег?
     Молчание.
     -  Знаете.  Поэтому  Комитет  предлагает  вам  яд. По одной таблетке на
брата. Действует мгновенно. Принимать только в крайнем случае. Понятно?
     Арп  получает  свою  порцию, завернутую в серебристую  фольгу,  и снова
влезает в кузов.
     Зажатая в  кулаке таблетка дает  ему  чувство  собственного могущества.
Теперь  тюремщики  потеряли   над  ним  всякую  власть.  С  этой  мыслью  он
засыпает...
     Тревога!  Она ощущается во  всем: в неподвижности автомобиля, в бледных
лицах  беглецов, освещаемых светом, проникающим через щели кузова, в громкой
перебранке там, на дороге.
     Арп делает  движение, чтобы встать,  но  десятки рук машут, показывают,
чтобы он не двигался.
     - Военные грузы не осматриваются. - Это голос водителя.
     - А я говорю, что есть приказ. Сегодня ночью...
     Автомобиль срывается с  места, и сейчас  же вдогонку  трещат автоматные
очереди. С крыши кузова летят щепки.
     Когда  Арп наконец поднимает голову,  он замечает, что его рука сжимает
чью-то  маленькую ладонь.  Из-под  бритого лба на него глядят  черные глаза,
окаймленные  пушистыми  ресницами.   Арестантская  одежда  не  может  скрыть
девичьей округлости фигуры. На левом рукаве - зеленая звезда. Низшая раса.
     Арп  инстинктивно разжимает  руку  и  вытирает  ее  о штаны.  Общение с
представителями низшей расы запрещено законами Медены. Недаром те, кто носит
звезду, рождаются и умирают в лагерях.
     - Нас ведь не поймают? Правда, не поймают?!
     Дрожащий  голосок  звучит  так  жалобно,  что  Арп,  забыв  о  законах,
отрицательно качает головой.
     - Как тебя зовут?
     - Арп.
     - А меня - Жетта.
     Арп опускает  голову на грудь и делает вид, что дремлет. Никто  ведь не
знает, как отнесутся к подобному общению там, куда их везут.
     Автомобиль свернул  с шоссе и  прыгает по ухабам,  не сбавляя скорости.
Арпу  хочется есть.  От голода  и тряски  его  начинает мутить.  Он пытается
подавить кашель, стесняясь  окружающих, но от  этого  позывы  становятся все
нестерпимее. Туловище сгибается  пополам, и из горла  рвется кашель вместе с
брызгами крови.
     Этот приступ так изматывает Арпа, что нет сил оттолкнуть руку с зеленой
звездой на рукаве, вытирающую пот у него со лба.



     Горячий  ночной  воздух  насыщен  запахами  экзотических  цветов, полон
треска цикад.
     Сброшена арестантская одежда. Длинная, до пят,  холщовая рубаха приятно
холодит  распаренное в бане  тело.  Арп тщательно очищает ложкой тарелку  от
остатков каши.
     В  конце столовой,  у  помоста, сложенного из старых бочонков  и досок,
стоят трое.  Высокий человек с седыми волосами и загорелым лицом землепашца,
видимо,  главный. Второй -  миловидный паренек в форме солдата армии Медены,
тот, кто сидел за рулем автомобиля. Третья-маленькая женщина с тяжелой рыжей
косой, обернутой вокруг головы. Ей очень к лицу белый халат.
     Они ждут, пока закончится ужин.
     Наконец стихает стук ложек. Главный ловко прыгает на помост.
     - Здравствуйте, друзья!
     Радостный гул голосов служит ответом на это непривычное приветствие.
     -  Прежде  всего  я  должен  вам  сообщить,   что  вы  здесь  в  полной
безопасности. Месторасположение нашего эвакопункта неизвестно властям.
     На  серых изможденных  лицах сейчас  такое выражение счастья,  что  они
кажутся даже красивыми.
     - Тут, на эвакопункте, вы должны будете пробыть от пяти до десяти дней.
Точнее  этот  срок будет  определен нашим врачом,  потому  что вам предстоит
тяжелый, многодневный переход. Место, куда мы вас отведем, конечно,  не рай.
Там  нужно  работать.  Каждую пядь земли  наших  поселений  мы отвоевываем у
джунглей. Однако  там  вы будете  свободны,  сможете  обзавестись  семьей  и
трудиться на собственное благо. Жилище, на первое время, вам подготовили те,
кто прибыл  туда  раньше  вас.  Такая  уж у нас традиция. А  теперь я  готов
ответить на вопросы.
     Пока  задают  вопросы,  Арп мучительно  колеблется. Ему  очень  хочется
узнать, можно ли в этих поселениях жениться на девушке  низшей расы. Однако,
когда он наконец  решился  и  робко поднял руку,  высокий  мужчина  с  лицом
землепашца уже сошел с помоста.
     Теперь к беглецам обращается женщина. У нее тихий певучий голос, и Арпу
приходится напрягать слух, чтобы понять, о чем идет речь.
     Женщина просит всех лечь в постели и ждать медосмотра.
     Арп находит свою койку по навешенной на ней бирке, ложится на хрустящие
прохладные простыни и немедленно засыпает.
     Сквозь сон он чувствует, что его поворачивают на бок, ощущает  холодное
прикосновение стетоскопа и,  открыв глаза,  видит маленькую женщину  с рыжей
косой, записывающую что-то в блокнот.
     - Проснулся? - Она улыбается, обнажая ослепительные ровные зубы.
     Арп кивает головой.
     - Ты очень истощен. С легкими тоже не все в порядке.  Будешь спать семь
дней. Сейчас мы тебя усыпим.
     Только теперь Арп замечает какой-то аппарат, придвинутый к постели.
     Женщина  нажимает  несколько  кнопок  на  белом  пульте,  в  мозг  Арпа
проникает странный гул.
     - Спать! - раздается далекий-далекий мелодичный голос, и Арп засыпает.
     Ему снится удивительный сон, полный солнца и счастья.
     Только во сне возможна такая упоительная медлительность движений, такое
отсутствие  скованности  собственной  тяжестью, такая  возможность парить  в
воздухе.
     Огромный  луг  покрыт  ослепительно белыми  цветами. Вдалеке Арп  видит
высокую башню, светящуюся всеми цветами радуги. Арп слегка  отталкивается от
земли и медленно опускается вниз.  Его  непреодолимо влечет  к себе  сияющая
башня, от которой распространяется неизъяснимое блаженство.
     Арп не один. Со всех  сторон луга к таинственной башне стремятся  люди,
одетые так же, как и он,  в длинные белые рубахи. Среди них - Жетта с полным
подолом белых цветов.
     - Что это? - спрашивает у нее Арп, указывая на башню.
     - Столп Свободы. Пойдем!
     Они  берутся за руки  и вместе  плывут  в пронизанном солнечными лучами
воздухе.
     - Подожди!
     Арп тоже набирает полный подол цветов, и они продолжают свой путь.
     У подножия башни они складывают цветы.
     -  А  ну, кто больше?! -  кричит  Жетта, порхая среди серых  стеблей. -
Догоняй!
     Их пример заражает остальных.  Проходит немного времени, и все подножие
башни завалено цветами.
     Потом они жгут костры и жарят на огне большие куски мяса, насажанные на
тонкие длинные прутья.  Восхитительный запах шашлыка  смешивается с  запахом
горящих сучьев,  будит в памяти какие-то воспоминания, очень древние и очень
приятные.
     Утолив голод,  они лежат  на земле у костра, глядя  на  звезды, большие
незнакомые звезды в черном-черном небе.
     Когда  Арп  засыпает  у гаснущего костра, в его руке покоится маленькая
теплая рука.



     Гаснут  костры.  Выключены разноцветные  лампочки,  опоясывающие башню.
Внизу, у самой земли, открываются двери, и две исполинские механические лапы
сгребают внутрь хлопок.
     В  застекленном куполе  старик  с  загорелым лицом смотрит  на  стрелку
автоматических весов.
     -  В пять  раз больше, чем  у  всех предыдущих партий,  -  говорит  он,
выключая транспортер. - Боюсь,  что при таком сумасшедшем темпе они и недели
не протянут.
     - Держу пари на две  бутылки, - весело ухмыляется миловидный парнишка в
военной  форме. - Протянут обычные  двадцать  дней. Гипноз - великая  штука!
Можно подохнуть от смеха, как они жрали эту печеную брюкву! Под гипнозом что
угодно сделаешь. Правда, доктор?
     Маленькая  женщина  с  тяжелой  рыжей  косой,  обвивающей   голову,  не
торопится с Ответом. Она  подходит к окну, включает прожектор  и внимательно
смотрит на обтянутые кожей, похожие на черепа, лица.
     - Вы несколько  преувеличиваете возможности  электрогипноза,  - говорит
она,  обнажая в улыбке  острые зубы  вампира.  -  Мощное излучение  пси-поля
способно  только  задать ритм работы  и определить  некую общность действий.
Основное же - предварительная психическая настройка. Имитация побега, мнимые
опасности  -  все это создало  у  них ощущение свободы,  завоеванной дорогой
ценой.  Трудно  предугадать,  какие  колоссальные  резервы  организма  могут
пробуждаться высшими эмоциями.


     Семако сложил бумаги в папку.
     - Все? - спросил Голиков.
     - Еще один вопрос, Николай Петрович. Задание Комитета по астронавтике в
этом месяце мы не вытянем.
     - Почему?
     - Не успеем.
     -  Нужно  успеть.  План должен быть  выполнен  любой  ценой.  В крайнем
случае, я вам подкину одного программиста.
     - Дело не в программисте. Я давно просил вас дать еще одну машину.
     - А я давно вас просил  выбросить "Смерч". Ведь эта рухлядь числится  у
нас на балансе. Поймите, что там мало разбираются в тонкостях. Есть машина -
и  ладно.  Мне  уже  второй  раз  срезают  заявки.  "Смерч"!  Тоже  название
придумали!
     - Вы забываете, что...
     - Ничего  я не забываю,  - перебил  Голиков.  Все эти дурацкие  попытки
моделировать  мозг  в  счетных  машинах  давно  кончились  провалом.  У  нас
Вычислительный центр, а не музей. Приезжают комиссии, иностранные делегации.
Просто совестно водить их в вашу  лабораторию. Никак  не могу понять, что вы
нашли в этом "Смерче"?!
     Семако замялся.
     - Видите ли, Николай Петрович, я работаю на "Смерче" уже тридцать  лет.
Когда-то  это  была  самая  совершенная  из  наших  машин. Может  быть,  это
сентиментально, глупо, но у меня просто не поднимается рука...
     - Чепуха!  Все имеет конец. Нас с  вами, уважаемый  Юрий Александрович,
тоже когда-нибудь отправят на свалку. Ничего не поделаешь, такова жизнь!
     - Ну, вам-то еще об этом рано...
     - Да нет, - смутился Голиков - Вы меня неправильно поняли. Дело ведь не
в возрасте. На пятнадцать лет  раньше  или  позже  - разница не велика.  Все
равно  конец  один. Но ведь мы с вами - люди,  так  сказать, хомо сапиенс, а
этот,  извините   за  выражение,  драндулет  -   просто  неудачная   попытка
моделирования.
     - И все же...
     -  И все же выбросьте ее к чертям и в следующем  квартале я вам  обещаю
машину самой последней модели. Подумайте над этим.
     - Хорошо, подумаю.
     - А план нужно выполнить во что бы то ни стало.
     - Постараюсь.



     В  окружении  низких,  изящных,  как  пантеры,  машин  с  молекулярными
элементами этот огромный громыхающий шкаф казался доисторическим чудовищем.
     - Чем ты занят? - спросил Семако.
     Автомат прервал ход расчета.
     - Да вот, проверяю решение задачи, которую решала эта...  молекулярная.
За  ними  нужен глаз  да  глаз.  Бездумно  ведь считают.  Хоть  и быстро, да
бездумно.
     Семако  откинул  щиток  и  взглянул  на  входные данные.  Задача  номер
двадцать четыре. Чтобы повторить все расчеты, "Смерчу" понадобится не  менее
трех недель. И чего это ему вздумалось?
     - Не  стоит, - сказал  он, закрывая крышку. - Задача  продублирована во
второй машине, сходимость вполне удовлетворительная.
     -  Да я быстро. - Стук машины перешел в оглушительный скрежет. Лампочки
на панели замигали с бешеной скоростью. - Я ведь ух как быстро умею!
     "Крак!" -  сработало  реле тепловой защиты. Табулятор сбросил все цифры
со счетчика. Автомат сконфуженно молчал.
     -  Не  нужно, - сказал Семако,  -  отдыхай пока.  Завтра я тебе подберу
задачку.
     - Да... вот видишь, схема не того... а то бы я...
     - Ничего, старик. Все будет в порядке. Ты остынь получше.
     - Был у шефа? - спросил "Смерч".
     - Был.
     - Обо мне он не говорил?
     - Почему ты спрашиваешь?
     -  На днях  он сюда приходил  с начальником  АХО. Дал  указания.  Этого
монстра, говорит, на свалку, за ненадобностью. Это он про меня.
     - Глупости! Никто тебя на свалку не отправит.
     - Мне бы  схемку  подремонтировать, лампы сменить,  я бы  тогда  знаешь
как?..
     - Ладно, что-нибудь придумаем.
     - Лампы бы сменить,  да где их  нынче достанешь?  Ведь,  поди, уже  лет
двадцать, как сняли с производства?
     -  Ничего.  Вот  разделаемся  с планом,  соберу  тебе  новую  схему  на
полупроводниках. Я уже кое-что прикинул.
     - Правда?!
     -  Подремонтируем и  будем на тебе студентов учить.  Ведь ты  работаешь
совсем по другому принципу, чем эти, нынешние.
     - Конечно!  А  помнишь, какие  задачи  мы  решали, когда готовили  твой
первый доклад на международном конгрессе?
     - Еще бы не помнить!
     -  А когда ты  поссорился  с  Людой,  я  тебе давал оптимальную тактику
поведения. Помнишь? Это было в тысяча девятьсот... каком году?
     - В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Мы только что поженились.
     - Скажи... тебе ее сейчас очень не хватает?
     - Очень.
     - Ох, как я завидую!
     - Чему ты завидуешь?
     - Видишь ли... - Автомат замолк.
     - Ну, говори.
     - Не  знаю, как  это  лучше  объяснить...  Я  ведь  совсем не  боюсь...
этого...  конца. Только хочется, чтобы  кому-то меня  не  хватало,  а не так
просто... на свалку за ненадобностью. Ты меня понимаешь?
     - Конечно, понимаю. Мне очень тебя будет не хватать.
     - Правда?!
     - Честное слово.
     - Дай, я тебе что-нибудь посчитаю.
     - Завтра утром. Ты пока отдыхай.
     - Ну, пожалуйста!
     Семако вздохнул:
     - Я ведь тебе дал вчера задачу.
     - Я... я ее плохо помню.  Что-то с линией задержки памяти. У тебя этого
не бывает?
     - Чего?
     - Когда хочешь что-то вспомнить и не можешь.
     - Бывает иногда.
     - А у меня теперь очень часто.
     - Ничего, скоро мы тебя подремонтируем.
     - Спасибо! Так повтори задачу.
     - Уже поздно, ты сегодня все равно ничего успеешь.
     - А ты меня не выключай на ночь. Утром придешь, а задачка уже решена.
     - Нельзя,  - сказал Семако, - пожарная  охрана  не разрешает  оставлять
машины под напряжением.
     "Смерч" хмыкнул.
     -  Мы с тобой в  молодости  и  не такие  штуки выкидывали. Помнишь, как
писали диссертацию? Пять суток без перерыва.
     - Тогда было другое время. Ну, отдыхай, я выключаю ток.
     - Ладно, до утра!



     Утром,  придя  в   лабораторию,  Семако   увидел  трех   дюжих  парней,
вытаскивавших "Смерч".
     - Куда?! - рявкнул он. - Кто разрешил?!
     -Николай Петрович  велели,  -  осклабился начальник  АХО,  руководивший
операцией, - в утиль за ненадобностью.
     - Подождите! Я сейчас позвоню...
     Панель  "Смерча" зацепилась за  наличник  двери, и  на пол хлынул дождь
стеклянных осколков.
     - Эх вы!.. - Семако сел за стол и закрыл глаза руками.
     Машину выволокли в коридор.
     - Зина!
     - Слушаю, Юрии Александрович'
     -  Вызовите  уборщицу.  Пусть  подметет.  Если меня  будут  спрашивать,
скажите, что я уехал домой.
     Лаборантка испуганно взглянула на него.
     - Что с вами, Юрий Александрович?! На вас  лица нет. Сейчас я позвоню в
здравпункт
     - Не нужно. - Семако с  трудом  поднялся со стула. -  Просто я  сегодня
потерял  лучшего друга... Тридцать лет...  Ведь  я с ним... даже... мысленно
разговаривал иногда... Знаете, такая глупая стариковская привычка.


     Патрик  Рейч,  шеф полиции, уселся  в  услужливо пододвинутое  кресло и
огляделся по  сторонам. Белые  панели  с множеством  кнопок  и  разноцветных
лампочек чем-то напоминали  автоматы для  приготовления коктейлей.  Сходство
Вычислительного  центра  с  баром  дополнялось  двумя  девицами-операторами,
восседавшими за пультом в белых халатах. Девицы
     явно злоупотребляли косметикой, и  это определенно не  нравилось Рейчу.
Так же, как, впрочем, и вся  затея с покупкой электронной машины. Собственно
говоря, если  бы  Министерство внутренних дел поменьше обращало  внимания на
газеты, нечего было бы заводить все эти новшества. Кто-кто, а Патрик Рейч за
пятьдесят лет  работы в  полиции  знал,  что  стоит появиться  какому-нибудь
нераскрытому преступлению,  как газетчики поднимают крик о том,  что полиция
подкуплена  гангстерами.  Подкуплена! А на  кой черт им ее подкупать,  когда
любой гангстерский синдикат располагает значительно большими  возможностями,
чем  сама  полиция.   К  их  услугам  бронированные  автомобили,  вертолеты,
автоматическое оружие,  бомбы  со слезоточивым газом и, что  самое  главное,
возможность стрелять по кому угодно и когда угодно. Подкуплена!..
     Дэвида  Логана  корчило  от  нетерпения,  но  он  не  решался  прервать
размышления  шефа.  По всему было  видно, что старик  настроен  скептически,
иначе  он бы  не делал  вида,  будто  все  это  его не касается. Ну  что  ж,
посмотрим, что он запоет,  когда  все  карты будут выложены на  стол.  Такое
преступление готовится не каждый день!
     Рейч вынул  из кармана трубку  и  внимательно оглядел  стены в  поисках
надписи, запрещающей курить.
     - Пожалуйста! - Логан щелкнул зажигалкой.
     - Благодарю!
     Несколько минут Рейч молча пыхтел трубкой.
     Логан  делал карандашом отметки на  перфоленте, исподтишка  наблюдая за
шефом.
     - Итак, - наконец произнес Рейч,  - вы хотите меня уверить, что сегодня
ночью будет сделана попытка ограбления Национального банка?
     - Совершенно верно!
     - Но почему именно сегодня и обязательно Национального банка?
     -  Вот!   -   Логан   протянул   шефу   небольшой  листок.   -   Машина
проанализировала все  случаи ограбления банков за последние пятьдесят лет  и
проэкстраполировала  полученные данные. Очередное преступление,  -  карандаш
Логана отметил  точку на пунктирной кривой, - очередное преступление  должно
произойти сегодня.
     -  Гм..  -  Рейч  ткнул  пальцем  в график.  -  А где  тут  сказано про
Национальный банк?
     - Это следует из теории вероятностей. Математическое ожидание...
     Национальный  банк.  Рейч вспомнил ограбление этого банка в  1912 году.
Тогда в яростной схватке  ему прострелили колено, и все  же он сумел догнать
бандитов на мотоцикле.  Буколические времена,  когда преступники действовали
небольшими группами  и были вооружены  старомодными кольтами. Тогда отвага и
ловкость    чего-то   стоили.   А   сейчас...   "Математическое   ожидание",
"корреляция",   "функции  Гаусса",  какие-то   перфокарты,  о,  господи'  Не
полицейская служба, а семинар по математике.
     - ...таким образом, не подлежит сомнению, что банда Сколетти.. .
     - Как вы сказали?! - очнулся Рейч.
     - Банда Сколетти. Она  располагает  наиболее современной  техникой  для
вскрытия сейфов и давно уже не принимала участия в крупных делах.
     - Насчет Сколетти - это тоже данные машины?
     -  Машина  считает, что это будет  банда Сколетти. При этом вероятность
составляет восемьдесят шесть процентов.
     Рейч встал и подошел к пульту машины.
     - Покажите, как она работает.
     - Пожалуйста! Мы можем повторить при вас все основные расчеты.
     - Да  нет, я  просто  так, из  любопытства. Значит, Сколетти  со своими
ребятами сегодня ночью вскроют сейфы Национального банка?
     - Совершенно верно!
     - Ну что ж, - усмехнулся Рейч. - Мне остается только его пожалеть.
     - Почему?
     - Ну как же! Готовится ограбление, о нем знаем мы с вами, знает машина,
но ничего не знает сам Сколетти.
     Логана захлестнула радость реванша.
     - Вы ошибаетесь, - злорадно сказал он. - Банда Сколетти приобрела точно
такую же машину.  Можете  не сомневаться,  она  им  подскажет,  когда  и как
действовать.



     Жан Бристо променял университетскую карьеру на деньги, и ничуть об этом
не   жалел.  Он  испытывал  трезвое   самодовольство  человека,  добровольно
отказавшегося от  райского блаженства ради греховных  радостей в сей  земной
юдоли.  Что  же касается  угрызений  совести  оттого, что он все свои знания
отдал  гангстерскому  синдикату,   то  нужно  прямо  сказать,  что  подобных
угрызений Жан  не  чувствовал.  В конце  концов,  работа программиста  - это
работа программиста,  и папаша Сколетти платил за нее  в десять раз  больше,
чем  любая другая фирма. Вообще  все это  скорее  всего  напоминало  игру  в
шахматы.  Поединок на электронных  машинах. Жан  усмехнулся и, скосив глаза,
посмотрел на старого толстяка, которому в этот момент телохранитель  наливал
из  термоса   вторую  порцию  горячего   молока.  Вот  картина,  за  которую
корреспонденты газет готовы перегрызть друг другу глотки: гроза банков Педро
Сколетти пьет молочко.
     - Ну что, сынок? -  Сколетти поставил пустой  стакан  на пульт машины и
обернулся к  Бристо.  -  Значит, твоя  гадалка  ворожит  на сегодня  хорошее
дельце?
     Бристо слегка поморщился  при  слове "гадалка".  Нет, сэр,  если  вы уж
решили приобрести электронную машину  и довериться  голосу науки, то  будьте
добры обзавестись и соответствующим лексиконом.
     -  Мне  удалось,  -  сухо  ответил  он,  -  найти  формулу,  выражающую
периодичность  ограблений  банков. Разумеется, удачных ограблений, - добавил
он,  беря  в  руки  школьную указку.  -  Вот здесь,  на  этом  плакате,  они
изображены  черными кружками. Красные кружки -  это ограбления, подсчитанные
по моей  формуле.  Расположение кружков по  вертикали соответствует денежной
ценности,  по горизонтали  - дате ограбления. Как  видите, очередное крупное
ограбление приходится на сегодняшнее число. Не  вижу, почему бы нам не взять
такой куш.
     - Какой куш?
     - Сорок миллионов.
     Один  из  телохранителей  свистнул.  Сколетти  в  ярости  обернулся. Он
ненавидел всякий неожиданный шум.
     Некоторое время глава синдиката  сидел,  тихо посапывая.  Очевидно,  он
обдумывал предложение.
     - Какой банк?
     - Национальный.
     - Так...
     Чувствовалось,  что   Сколетти  не   очень  расположен   связываться  с
Национальным банком, на котором синдикат уже дважды ломал себе зубы. Однако,
с другой стороны,  сорок миллионов -  это  такая  сумма, ради которой  можно
рискнуть десятком ребят.
     Бристо  понимал,  почему  колеблется  Сколетти,  и  решил  использовать
главный козырь:
     - Разумеется, все проведение операции будет разработано машиной.
     Кажется, Бристо попал в точку. Больше всего Сколетти  не любил брать на
себя  ответственность  за разработку операции.  Пожалуй,  стоит попробовать,
если машина... Но тут его осенило:
     -  Постой! Говорят, что  старик Рейч тоже  установил  у  себя в лавочке
какую-то машину. А не случится так, что они получат от нее предупреждение?
     - Возможно,  -  небрежно  ответил  Бристо.  Однако  у  нас в этом  деле
остается некоторое преимущество: мы знаем, что у них  есть машина, а они про
нашу могут только догадываться.
     - Ну и что?
     - Вот тут-то вся тонкость. Машина может разработать несколько вариантов
ограбления. Одни из  них будут  более удачными, другие - менее. Предположим,
что  полиция  получила   от   своей  машины  предупреждение  о   возможности
ограбления. Тогда они  поручат  ей определить,  какой  из  синдикатов  будет
проводить операцию и какова тактика ограбления. Приняв  наилучший вариант за
основу, они разработают в соответствии с ним тактику поведения полиции.
     - Ну и прихлопнут нас.
     - Ни в коем случае!
     - Почему же это?
     - А потому, что  мы,  зная об  этом,  примем не  наилучший  вариант,  а
какой-нибудь из второстепенных.
     Сколетти энергично покрутил носом.
     -  Глупости!  Просто они устроят засаду  в  банке  и перебьют  нас, как
цыплят.
     - Вот тут-то вы и  ошибаетесь,  -  возразил  Бристо. -  Рейч ни в  коем
случае не решится на засаду.
     - Это еще почему?
     - По чисто психологическим причинам.
     - Много ты понимаешь в психологии полицейских, - усмехнулся Сколетти. -
А я-то знаю старика больше тридцати лет. Говорю тебе: Рейч любит действовать
наверняка и ни за что не откажется от засады.
     Бристо протянул руку и взял со стола рулон перфоленты.
     - Я, может быть, и мало знаю психологию полицейских, но машина способна
решить  любой   психологический   этюд,   при   соответствующей   программе,
разумеется.  Вот  решение такой  задачи.  Дано: Рейчу семьдесят четыре года.
Кое-кто  в  Министерстве  внутренних дел давно уже подумывает  о замене  его
более   молодым  и  менее  упрямым   чиновником.  Во-вторых,  на  засаду   в
Национальном  банке  требуется  разрешение  Министерства  внутренних  дел  и
санкция  Министерства  финансов.  Что  выигрывает  Рейч  от  засады?   Чисто
тактическое  преимущество.  Чем  Рейч  рискует   в  случае   засады?   Своей
репутацией, если он не  сможет отбить  нападение. Тогда все газеты  поднимут
вой, что  полиция  неспособна  справиться  с шайкой гангстеров,  даже  в тех
случаях,  когда  о  готовящемся преступлении известно  заранее.  В еще более
глупое  положение  Рейч  попадет,  если  засада  будет устроена,  а  попытки
ограбления  не последует. Спрашивается: станет ли Рейч просить разрешения на
засаду, раз  он сам не  очень доверяет  всяким машинным прогнозам? Ответ: не
станет. Логично?
     Сколетти почесал затылок.
     -  А  ну,  давай  посмотрим  твои  варианты  операций,  -  буркнул  он,
усаживаясь поудобнее.



     -  Ну  что  ж, - сказал  Рейч, -  ваш первый  вариант  вполне  в  стиле
Сколетти. Все  рассчитано на  внешние  эффекты - и  прорыв на  броневиках, и
взрывы петард, и весь план блокирования района.  Однако я  не понимаю, зачем
ему устраивать ложную демонстрацию в этом направлении. -  Палец шефа полиции
указал на одну из магистралей центра города. - Ведь отвлечение сюда большого
количества полицейских  имеет смысл  только в том случае, если бы мы знали о
готовящемся ограблении и решили бы подготовить им встречу.
     Логан не мог скрыть торжествующей улыбки.
     - Только  в этом случае, - подтвердил  он.  -  Сколетти уверен, что нам
известны его замыслы, и соответствующим образом готовит операцию.
     - Странно!
     -  Ничего странного  нет.  Приобретение  Управлением  полиции  новейшей
электронно-счетной машины было разрекламировано Министерством внутренних дел
во  всех газетах. Неужели вы думаете,  что в Вычислительном центре синдиката
Сколетти  сидят  такие  болваны, что они не учитывают  наших возможностей по
прогнозированию преступлений?  Не станет же  полиция приобретать машину  для
повышения шансов выигрыша на бегах.
     Рейч покраснел.  Его  давнишняя страсть  к тотализатору  была одной  из
маленьких слабостей, тщательно скрываемой от сослуживцев.
     - Ну, и что из этого следует? - сухо спросил он.
     - Из  этого  следует,  что  Сколетти  никогда  не  будет действовать по
варианту номер один, хотя этот вариант наиболее выгоден синдикату.
     - Почему?
     - Именно потому, что это самый выгодный вариант.
     Рейч  выколотил трубку, снова  набил  ее  и погрузился  в  размышления,
окутанный голубыми облаками дыма.
     Прошло несколько минут, прежде чем он радостно сказал:
     - Ей-богу, Дэв, я, кажется, все  понял! Вы хотите сказать, что синдикат
не только догадывается о том, что нам  известно о готовящемся ограблении, но
и о том, что мы имеем в своих руках их планы.
     -  Совершенно  верно!  Они знают, что наша  машина  обладает  такими же
возможностями, как  и та, что они  приобрели. Значит, в наших руках  и  план
готовящейся операции, а раз этот план  наивыгоднейший для синдиката, полиция
несомненно положит его в основу контроперации.
     - А они тем временем...
     - А они тем временем примут менее выгодный для  себя вариант, но такой,
который явится для полиции полной неожиданностью.
     -  Фу! -  Рейч  вытер  клетчатым  платком  багровую шею. -  Значит,  вы
полагаете, что нам...
     - Необходимо  приступить к  анализу плана номер  два, - перебил Логан и
дал знак девицам в халатах включить машину.



     -  Не понимаю, почему вы так настроены против этого варианта? - спросил
Бристо.
     '- Потому что это собачий бред! - Голос Сколетти дрожал от ярости. - Ну
хорошо, у меня есть пяток  вертолетов, но это вовсе не означает, что я  могу
сбрасывать тысячекилограммовые бомбы и высаживать воздушные десанты. Что я -
военный министр, что ли?! И какого черта  отставлять первый вариант? Там все
здорово было расписано.
     - Поймите, - продолжал  Бристо, - второй вариант как раз  тем  и хорош,
что  он,  во  всяком случае в глазах  полиции,  неосуществим. Действительно,
откуда вам достать авиационные бомбы?
     - Вот и я о том же говорю.
     - Теперь  представьте себе, что вы все же  достали  бомбы. Тогда против
второго варианта полиция совершенно беспомощна. Ведь  она его считает блефом
и готовится к отражению операции по плану номер один.
     - Ну?
     - А это значит, что сорок миллионов перекочевали из банка в ваши сейфы.
     Упоминание  о  сорока  миллионах заставило  Сколетти  призадуматься. Он
поскреб пятерней затылок, подвинул к себе телефон и набрал номер.
     -  Алло,  Пит? Мне нужны две  авиационные бомбы по тысяче  килограммов.
Сегодня к вечеру. Что? Ну ладно, позвони.
     -  Вот  видите!  - сказал Бристо. - Для синдиката  Сколетти нет  ничего
невозможного.
     - Ну, это мы посмотрим, когда у меня на складе будут бомбы. А что, если
Пит их не достанет?
     - На этот случай есть вариант номер три.



     В машинном зале Вычислительного центра Главного полицейского управления
было нестерпимо жарко. Стандартная миловидность операторш таяла под потоками
горячего воздуха, поднимавшегося  от  машины.  Сквозь  разноцветные  ручейки
былой красоты, стекавшей с потом, проглядывало костлявое лицо Времени.
     Рейч и Логан склонились над столом, усеянным обрывками бумажных лент.
     - Ну, хорошо,  - прохрипел Рейч,  стараясь преодолеть шум,  создаваемый
пишущим устройством, допустим,  что синдикату удалось достать  парочку бомб,
снятых с  вооружения. Это маловероятно,  но сейчас я готов согласиться  и  с
такой гипотезой.
     - Ага, видите, и вы...
     -  Подождите, Дэв! Я  это говорю потому, что,  по сравнению даже с этим
вариантом,  подкоп  на  расстоянии  пятидесяти  метров,  да  еще из  здания,
принадлежащего посольству иностранной державы, мне представляется  форменной
чушью.
     - Почему?
     -  Да  потому что, во-первых,  такой  подкоп  потребует  уйму  времени,
во-вторых, иностранное посольство. .. это уже верх идиотизма.
     - Но посмотрите, - Логан развернул на  столе план, -  здание посольства
наиболее  выгодно  расположено.  Отсюда  по  кратчайшему  расстоянию  подкоп
приводит прямо к помещению сейфов. Кроме того...
     - Да кто же им позволит вести оттуда подкоп?! - перебил Рейч.
     - Вот этот вопрос мы сейчас исследуем отдельно, - усмехнулся Логан. - У
меня уже заготовлена программа.



     - Хватит, сынок! - Сколетти снял ноги в  носках с пульта и  протянул их
телохранителю, схватившему с пола ботинки. - Так мы только зря теряем время.
Твой первый план меня вполне устраивает.
     - Да, но мы с вами  говорили о том, что он наиболее опасен. Действуя по
этому плану, мы даем верный козырь полиции.
     - Черта с два! Когда полиция ждет налета?
     - Сегодня!
     - А мы его устроим завтра.
     -  Папаша! - проникновенно сказал  Бристо.  У вас не  голова, а счетная
машина! Ведь это нам дает удвоенное количество вариантов!
     - Так, - Логан расстегнул воротничок взмокшей сорочки,  - вариант номер
семь  -  это  неожиданное  возвращение  к  варианту  номер  один.  О,  черт!
Послушайте, шеф, может быть, нам просто устроить засаду в банке?!
     - Нельзя, Дэв. Мы должны воздерживаться от каких-либо действий, могущих
вызвать  панику на  бирже. Наше  ходатайство  разрешить  засаду  обязательно
станет известно газетчикам, и тогда...
     - Да...  Пожалуй,  вы правы, тем более, что вариант  номер восемь  дает
перенос ограбления  на завтра, а в этом случае... Да заткните вы ему глотку!
Трезвонит уже полчаса!
     Одна из девиц подошла к телефону.
     - Это вас, - сказала она Рейчу, прикрыв трубку рукой.
     - Скажите, что я занят.
     - Оперативный дежурный. Говорит, что очень важно.
     Рейч взял трубку.
     - Алло! Да. Когда? Понятно... Нет, лучше мотоцикл... Сейчас.
     Закончив разговор, шеф полиции долго и молча глядел на Логана. Когда он
наконец заговорил, его голос был странно спокоен.
     - А ведь вы были правы, Дэв.
     - В чем именно?
     - Десять минут тому назад ограбили Национальный банк.
     Логан побледнел.
     - Неужели Сколетти?..
     - Думаю, что Сколетти целиком доверился такому же болвану, как вы. Нет,
судя по  всему, это дело рук Вонючки Симса. Я знаю его  манеру действовать в
одиночку, угрожая  кольтом образца 1912 года и консервной банкой, насаженной
на ручку от мясорубки.


     Если  вы когда-нибудь бывали на Венере, то  вам,  может  быть,  удалось
заглянуть  в лавку  У-И. Я говорю "может  быть", потому  что  эта  лавка  не
занесена в  справочники для  туристов.  Так  что,  если вам придет в голову,
воспользовавшись   минутной  передышкой  в  скоропалительной  речи  гида  из
Всемирного бюро  путешествий, задать ему  вопрос  о  Лавке Сновидений, то  в
ответ он недоуменно пожмет плечами.
     И все  же эта лавка существует.  Больше того: было  время, когда вокруг
покосившегося маленького домика,  напоминающего  избушку  на  курьих ножках,
велись ожесточенные дебаты во многих комиссиях КОСМОЮНЕСКО.  Да и  не только
там. Однажды вопрос о деятельности Комитета по  освоению природных  богатств
солнечной системы был поставлен на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи
ООН  именно  в  связи  с лавкой  У-И.  Однако, по  рекомендации  большинства
делегаций,  этот  тонкий  и  деликатный  вопрос  передали на  дополнительную
проработку в одну из комиссий, где он, по-видимому, пребывает до сих пор.
     Так что, если  вы когда-нибудь  и бывали  на Венере,  то  это  вовсе не
означает, что вы знакомы с У-И и с его  лавкой.  Это могло  случиться только
если вам посчастливилось в  развалинах Старого Города повстречать Ю-А и если
в это время у вас в руках была книжка с картинками.
     Если же вы вообще так и не удосужились слетать на Планету Чудес, как ее
именуют  в  проспектах,  то  история,  которую  я  собираюсь  вам  поведать,
нуждается в предварительных пояснениях.
     К  тому времени,  к  которому относится  наше повествование,  население
Земли  уже  было  в  неоплатном  долгу  перед  венерианами.  Этот  маленький
деликатный  народец  не проявлял  никакого интереса к  несметным богатствам,
которыми обладал.
     Все усилия человечества рассчитаться с аборигенами за эксплуатацию недр
планеты материальными или духовными ценностями ни к чему не приводили.
     Венериане  питали  непонятное отвращение  к жизни  в каменных домах,  к
одежде, изготовленной искусственным  путем, а не выросшей на  болотах родной
планеты, и к земной пище. Казалось,  ничто  не могло победить их страх перед
механизированным транспортом, радио и телевидением.
     Их певучая речь, бесконечно богатая интонациями, не могла быть выражена
в письменной форме, все попытки создать венерианскую  письменность неизменно
кончались  неудачей.  Ею могли пользоваться  все, кроме тех,  для  кого  она
создавалась.
     Но самый  большой  конфуз  постиг  современных миссионеров,  пытавшихся
привить соплеменникам У-И  дух  здорового атеизма.  Решив,  что их культовые
обряды,  кстати  очень  красочные,  чем-то  оскорбляют  религиозное  чувство
странных существ, прилетающих  с  неба  в  ореоле огня,  коренное  население
планеты  откочевало   в  болота,  предоставив  пришельцам   полную   свободу
поведения.
     Я  не  знаю,  почему  У-И   не  последовал  за  своими  сородичами.  Он
удивительно ловко умел уклоняться от недостаточно деликатных расспросов. Мне
кажется,  что  искусство, которым владел  У-И,  играло  немаловажную роль  в
религиозных обрядах венериан. Во всяком случае, я не раз  видел посланцев из
болот,  нагруженных  плетеными  мешками  с  волшебным  товаром,  когда  они,
озираясь по сторонам, выходили поздно вечером из лавки У-И.
     Как-то У-И мне сказал,  что  умение  находить нужные  листья  для сигар
передается в их  роду от  отца к  сыну. На мой вопрос, сколько же  поколений
владеет этим секретом, последовал лаконичный ответ: "много".
     Сам  У-И не был женат. Уже много позднее я  понял, что это была одна из
причин, заставившая его  остаться в романтических развалинах Старого Города,
служившего  приманкой  для туристов.  Ибо душу У-И,  заключенную в крохотное
тельце лилипута, непреодолимо влекли большие, румяные женщины Земли.
     Второй  страстью У-И  были  книжки  с  картинками.  Отчаявшись приучить
жителей  Венеры  к  письменности,  Комитет  по культурным связям  в  космосе
попытался привлечь  их внимание  к  земной жизни при помощи картинок. Эффект
превзошел все ожидания, особенно после того, как в  ход были пущены складные
иллюстрации. Хотя адаптированные  издания Шекспира  и  Достоевского  особого
успеха не имели, спрос на сказки трудно было удовлетворить.
     Я  видел  на священном  столике  в лавке  У-И роскошно  изданные сказки
"Тысячи и одной  ночи", которые  он почитал не менее божков,  вылепленных из
синей глины.
     Особенный восторг вызывала у него одна  из книжек, в которой вы  могли,
открыв окованные медью двери, попасть во дворец Гарун-Аль-Рашида.
     В  этом  увлекательном  и  опасном  путешествии  вас  на   каждом  шагу
подстерегали  чудеса. То  в устланной коврами  прихожей вам  преграждал путь
обнаженный  до  пояса  великан-нубиец, то  среди  карликовых  деревьев важно
прохаживались цветастые павлины,  то  вы попадали в зал без окон, освещаемый
брызгами фосфоресцирующего фонтана.
     Но  вот  открыта  последняя  дверь,  охраняемая  вооруженным  до  зубов
евнухом, и  взору смельчака предстал  гарем великого султана. Полные  томной
неги красавицы в полупрозрачных одеждах, лежащие  в соблазнительных  позах у
ног своего  владыки, и, наконец, он, царь  царей, великий шах,  чернобородый
красавец Гарун-Аль-Рашид.
     Последнюю  картинку У-И рассматривал  часами,  погруженный  в  какой-то
благоговейный   экстаз,  что  вызывало  вполне  законное  недовольство   его
клиентов, ибо звук маленького гонга, которым обычно пользовались курильщики,
чтобы  получить разрешение  войти  в  лавку,  не  мог  пробудить хозяина  от
сладостных грез наяву
     Согласитесь сами, что не очень приятно проделать весь путь  от болот до
Старого Города и,  вместо  вожделенной сигары проторчав  полдня  у  заветных
дверей, ни с чем вернуться восвояси.
     Назревавший  конфликт между У-И и  его  соплеменниками был  улажен,  со
свойственным венерианам тактом, специальной делегацией, возглавляемой Ю-А.
     Выполнив весь сложный ритуал, принятый в подобных случаях, и выкурив по
толстой  "оки-оки",  высокие  договаривающиеся  стороны пришли к  следующему
соглашению:
     1. Лавка  У-И  будет открыта для всех  желающих от  восхода  до  заката
Солнца.
     2. У-И предоставляется право  вести  коммерческие операции с землянами,
отпуская им сигары в обмен на книжки с картинками.
     Этот договор был дополнен региональным соглашением  между У-И и Ю-А, по
которому последний брался находить соответствующую клиентуру среди туристов,
получая в  качестве комиссионного  вознаграждения по одной  сигаре за каждый
проданный десяток.
     Первым результатом заключенного договора было то, что на следующий день
У-И  вышел  из  универмага Дома Дружбы,  держа  в руке красочно  оформленную
картонную коробку со звонком "Прошу повернуть!".
     Через два  часа после того  как приобретение  У-И было занесено в книгу
взаимных расчетов двух планет, шеф-инженер Управления по Внеземным Контактам
установил этот звонок на дверях Лавки Сновидений.
     Я не берусь утверждать, что установка обычного звонка была единственной
услугой,   непосредственно  оказанной  земной   цивилизацией   малоразвитому
населению Венеры,  но  все  же  сведения  о ней фигурировали в  отчетах всех
тридцати двух  комитетов, связанных с  проблемой  освоения планет  Солнечной
системы.
     Очевидно, отчеты, в которых упоминалась курильня У-И, и привлекли к ней
внимание КОСМОЮНЕСКО.
     Для  расследования  беспрецедентного  случая  торговли  наркотиками  на
глазах  у  международной администрации  было  создано множество комиссий. Их
заключения  с  ответами на поставленные  вопросы  сброшюрованы в  двенадцати
объемистых книгах.
     Наркотики?  Да, сигары,  изготовляемые У-И,  представляют собой сильное
наркотическое  средство, вызывающее  глубокий  сон  с  яркими  сновидениями.
Химическая  формула этого наркотика  окончательно еще не установлена. Однако
наркотические  средства, входящие в  состав листьев, из которых  изготовлены
сигары,  не содержат вредных для организма веществ. Более того, на основании
проведенных клинических исследований  можно утверждать, что  систематическое
курение  сигар, изготовляемых У-И, благотворно сказывается на  течении таких
заболеваний, как ранняя  стадия рака легких, острые приступы  стенокардии, а
также  при обострении различных  колитов. Опыты  были проведены  в  клиниках
Земли.   Среди  населения   Венеры  желающих  подвергнуться  соответствующим
исследованиям равно как и больных указанными болезнями не оказалось.
     При  оценке  социологического  аспекта  проблемы  комиссии   единодушно
отмечали  отрицательное  влияние курения  сигар, поскольку  это препятствует
успешному  распространению  среди  аборигенов  таких  прогрессивных  методов
передачи  информации, как кино и  телевидение,  которые  упорно  отвергаются
венерианами,  предпочитающими  красочные  сновидения, вызванные дымом сигар.
Поэтому  комиссии  рекомендуют  КОСМОЮНЕСКО  создать  организацию,   которая
юридически  была бы  правомочна  наложить  запрет  на изготовление,  сбыт  и
курение наркотических сигар а пределах всей Солнечной системы.
     Что   же   касается   лечебного   использования   сигар,  изготовляемых
венерианином  У-И,  то  эта  проблема  осложняется  нежеланием  изобретателя
открывать кому бы  то ни было  секрет их изготовления.  Пока необходимые для
дальнейших   опытов  сигары  могут  быть  получены   только   в   обмен   на
адаптированные сказки с картинками,
     Как  бы то ни было,  но весь  шум,  поднятый комиссиями, в  общем  мало
коснулся самого У-И, разве что только увеличил сбыт сигар.
     Ю-А исправно выполнял принятые на себя обязательства, и  редко  выпадал
такой  день,  когда в  Лавке  Сновидений не  появлялся  вновь  завербованный
клиент.
     Особенным  успехом  у туристов пользовались  маленькие  черные  сигарки
"изи-изи", дым  которых вызывает  видение  венерианских  джунглей.  За  час,
проведенный на  жесткой лежанке, курильщик переживал больше приключений, чем
иной исследователь планет за всю свою жизнь.
     Что ни говори, а У-И был мастером своего дела!
     Теперь он мог спокойно предаваться созерцанию гарема, не рискуя вызвать
этим   чьи-либо   нарекания.  Новый   звонок   был   способен  пробудить   к
действительности самого заядлого фантазера.
     И все же У-И нарушал заключенный договор. Часто с утра, намалевав углем
на дверях лавки  изображение венерианина, шествующего  под нависшими кронами
деревьев, что в переводе  на  обычный язык  означало "ушел  за  товаром", он
уединялся в маленькой комнатке, расположенной за кабинками для курения.
     Характер тайных  занятий  хозяина  лавки оставался  для  всех секретом,
потому  что У-И решил ни  больше,  ни меньше как изобрести новый сорт сигар,
способный   перенести   его   душу   из   сонного  тела  прямо   во   дворец
Гарун-Аль-Рашида.
     Можете  не сомневаться, это ему удалось,  ибо У-И был не только великим
мечтателем, но и великим магом снов.
     Однако  между  великим  и  смешным  всего  один  шаг,  и  измерить  это
расстояние было суждено У-И.
     Каким смешным  и  жалким должен  был показаться  обитательницам  гарема
маленький,  кривоногий,  пузатый венерианин по  сравнению  с  владыкой всего
мусульманского мира, сказочным Гарун-Аль-Рашидом!
     Бедный  У-И!  Он  сам  это понял,  притаившись за  ширмой,  расписанной
диковинными птицами, и  подглядывая исподтишка за сыном  пророка, сидящим на
диване.  В одной  руке  шаха был  мундштук драгоценного кальяна,  другой  он
небрежно перебирал волосы прекраснейшей Гаянэ, жемчужины гарема.
     Бедный У-И! Самые дерзкие, самые потаенные мечты его таяли, как струйки
табачного дыма, выходящие из янтарного мундштука.
     Несчастный маленький уродец У-И! Целый день шагал он по своей лавке, не
отзываясь на пронзительные звонки.  Страсть, ревность и отчаяние терзали его
подобно чудовищам венерианских лесов в кошмаре начинающего курильщика.
     Обливаясь слезами, незадачливый влюбленный то прижимал к груди заветную
книжку, то топтал ее ногами, проклиная того, кто выдумал эту обольстительную
и злую сказку.
     Все же  у  сказки  есть свои  законы, и  там, где бессильна  Любовь, ей
помогает Дружба.
     Ю-А был преданным  другом, и  план,  который  родился в его голове, был
дерзостно смел и до гениальности прост.
     На следующий день вечером верный Ю-А уложил У-И  на лежанку для курения
и  сам сунул  ему  в  рот толстую сигару, длиной в  локоть. Вторая  такая же
сигара, накрошенная маленькими кусочками, хранилась в карманах У-И.
     Теперь  У-И,  перенесенный  во дворец  восточного владыки,  должен  был
улучить  момент  и  подсыпать  ему в кальян  своего  зелья,  а  Ю-А,  выждав
положенное  время, - поднять такой  трезвон  при  помощи "прошу повернуть!",
который был бы способен пробудить и мертвого.
     Да, в маленькой тощей  груди  Ю-А  билось большое  и  отважное  сердце!
Честно говоря, я бы не хотел  быть на его месте, когда из кабины для курения
в лавке У-И вышел,  волоча  за собой потухший  кальян и  протирая  заспанные
глаза, не кто иной, как сам Гарун-АльРашид.
     Мне  неизвестны  подробности  этой ночи. Впрочем, важно  лишь то,  что,
когда великий шах наконец опять уснул под  утро в Лавке Сновидений с сигарой
в зубах  и адаптированной книжкой под боком, Ю-А деликатным и нежным звонком
вызвал своего друга из небытия.
     Очевидно, экспедиция удалась на славу, потому что У-И ходил важный, как
павлин. Он поглаживал  свой животик и так плутовски  глядел на  Ю-А, что тот
изнывал от любопытства,  но в  отношении всего, что произошло во дворце, У-И
хранил скромное молчание, подобающее истинному мужчине.
     Вскоре  У-И  установил  в   своей  лавке  еженедельный  выходной  день,
посвященный экспедициям во дворец.
     В эти дни Ю-А  вместо него безвыходно сидел  в лавке, и редкие туристы,
которым приходило в голову полюбоваться ночным видом Старого Города, слышали
сквозь закрытые ставни громкую перебранку, причем один из голосов изъяснялся
на  певучем  венерианском  наречии,  а другой  - низкий гортанный  баритон -
по-видимому, принадлежал землянину.
     Так продолжалось около  года, пока  в одно прекрасное утро У-И вернулся
из экспедиции с черноглазым младенцем, которого Ю-А немедленно  переправил к
кормилицам на болотах.



     Всю  эту  историю мне  рассказал У-И,  когда  я  прилетел в  длительную
командировку.
     Мы сидели вечером в  Лавке  Сновидений.  Передо мной красовалась желтая
"оки-оки", которой я собирался насладиться после  нашей беседы, а У-И  с Ю-А
воздавали  должное  содержимому   моего  портсигара.  На  столе  стояла  уже
наполовину пустая бутылка, из-за которой у меня были крупные  неприятности с
международной таможней, и три окаменевших цветка лилии, заменяющие на Венере
стаканы.
     Словом,  все  располагало к  задушевному  разговору,  но мне  почему-то
казалось,  что У-И что-то скрывает. Очень странным  также было равнодушие, с
которым он  принял  мой подарок  - полную  адаптированную серию  "Похождений
Буратино". Я знал, что эти книжки еще не были в киоске Дома Дружбы.
     - Ну хорошо,  - сказал я, - но  мне все-таки непонятно, почему  ты снял
звонок.
     -  Звонок?  - У-И ловко  выпустил десять  колец  и нанизал их на тонкую
струйку дыма. - Почему я снял звонок?
     - Да, почему ты снял звонок, - подтвердил я.
     - Видишь ли, - взор  У-И был мечтательно  устремлен в потолок, - сейчас
много  покупателей.  Туристы.  Снятся им  всякие  чудовища, а  звонок  очень
громкий, вдруг он разбудит какое-нибудь страшило?
     - У-И, - я вновь наполнил  стаканы из пузатой бутылки, - ты  меня давно
знаешь, У-И?
     - Давно.
     -  Может  быть, ты тогда  будешь  со мной  вполне  откровенным? Я  ведь
прекрасно знаю, что чудовища не курят кальяны. Скажи мне лучше всю правду, а
то ты меня очень обижаешь.
     У-И пригубил стакан и, зажмурив один глаз, лизнул тыльную сторону руки,
что по  венерианскому  этикету означало  высшую степень  признательности  за
угощение.
     - Всю правду?..  Дело в том, что Гаянэ... Она была бы хорошей женой. Но
там  есть  еще одна старуха... ее  мать. Она  вечно сует свой  нос,  куда не
нужно... Кажется,  уже все  пронюхала.  Боюсь, чтобы не заявилась сюда жить.
Нет, - добавил он, помолчав, - пусть уж лучше малыша воспитывает венерианка.
     - И он вырастет магом снов, - добавил верный Ю-А.


     Мне не хотелось просыпаться. Я знал, что стоит открыть  глаза,  как вся
эта карусель закружится снова. Один оборот в двадцать четыре часа, и так изо
дня  в день,  из  месяца в месяц, из года в год.  Во сне можно было делать с
миром  все что  угодно:  перекраивать его  по  своему  усмотрению,  населять
сказочными персонажами, останавливать время и поворачивать его вспять.
     Во сне я был хозяином мира, а днем... Впрочем, об  этом  нельзя думать.
Рекомендуется  лежать  десять  минут с закрытыми глазами  и  думать только о
приятном. Дурацкий рецепт. Это значит, не думать  о  том, что есть на  самом
деле. Не думать о наступающем дне, не думать о лежащей на столе рукописи, не
думать...  Древняя, наивная  мудрость, детские представления о всемогуществе
человеческой  психики.  Соломинка, протянутая утопающему. К черту соломинки,
техника спасения тоже идет вперед.
     Я протянул руку и взял со  столика контакты. Один - на затылок,  два на
запястья и один на живот.
     Кто ты, мой благодетель, дарующий  мне мужество  и покой?  Может  быть,
твой  прах  уже давно в урне крематория и все, что от тебя  осталось,  - это
магнитная запись  эмоций, размноженная в миллионах  экземпляров.  Ты оставил
людям неоценимое наследство - утреннюю радость. У тебя был веселый характер,
отличное пищеварение  и  неутомимое  сердце.  Ты обладал завидным аппетитом,
любил спорт, хорошую шутку и  женщин. Твои биотоки наливают силой мои мышцы,
усиленно гонят кровь по сосудам, заставляют  меня ухмыляться этой  идиотской
улыбкой.
     Гоп-ля!   Жизнь  прекрасна!   Пользуйтесь   по   утрам   электрическими
биостимуляторами Альфа!
     Щелчок реле.  Теперь аппарат выключен  на  двадцать четыре  часа. Нужно
попробовать сломать замок и отключить реле. Пролежать несколько суток в этом
блаженном состоянии,  а там пусть все катится в преисподнюю: и  недописанные
книги,  и неверные  жены,  и  вы, надежда  человечества,  господа  лопоухие!
Слышите? В преисподнюю, вместе со всеми вашими проблемами и проблемками.
     Я пытаюсь открыть ножиком черный ящик, но корпус аппарата изготовлен из
твердого пластика. Нигде  ни малейшей щели. Ну что ж,  ваша взяла, ничего не
поделаешь.
     Посмотрим, что творится в мире.
     На экране - реклама, реклама, реклама.
     Больше ешьте, больше пейте, чаще меняйте одежду, обувь, мебель. Следите
за  модой,  мода  - зеркало  эпохи.  Женщины,  старайтесь  всегда  нравиться
мужчинам.   Мужчины,  следите  за  своей  внешностью.  Посетите  Центральный
магазин, там  все  товары  пониженной прочности.  Неограниченный  кредит. Не
жалейте вещи, не привыкайте к  вещам. Помните, что, надев лишний раз костюм,
вы нарушаете ритм работы Главного Конвейера. Все, что послужило один раз,  -
в утилизатор! Берите, берите, берите!
     Сводки. Десятизначные числа, бесконечные, уходящие вдаль автоматические
линии,  монбланы жратвы, невообразимые количества  товаров. Стрелки приборов
на щитах энергосистем стоят ниже  зеленой  черты.  Потребляйте, потребляйте,
потребляйте! Главному Конвейеру грозит переход на замкнутый цикл!
     Другая  программа: лекция  для женщин.  Рожать полезно, рожать приятно,
рожать необходимо. Вы ищете смысл жизни? Он - в детях! Новое а законе
     о браке. Каждая патриотка Дономаги должна иметь не менее пяти детей.
     Мы не поднимем потребление, пока...
     Хватит! Включаю третью программу.
     Сенсация века  - мыслящая  горилла Макс  дает  интервью корреспондентам
телевидения и  газет. Грузное  тело облачено в ярко-красный халат, тщательно
застегнутый до шеи. Высокомерное, усталое лицо. Глаза полузакрыты набрякшими
веками. Неправдоподобно  большая черепная коробка еще хранит  розовый рубец,
след недавней операции.
     Сидящий рядом  комментатор  кажется по сравнению с Максом  крохотным  и
жалким.
     - Скажите, Макс, - спрашивает  корреспондент агентства печати, - какие,
по-вашему, перспективы сулят операции подобного рода?
     Макс усмехается, обнажая острые желтые клыки.
     - Я думаю, - говорит он, - что если бы эти операции не давали желаемого
результата, то я бы сегодня не имел чести беседовать с вами.
     Камера  панорамой  показывает  журналистов  за   столиками,   торопливо
записывающих ответ в блокноты.
     - Боюсь, что вы  меня не совсем точно поняли, продолжает корреспондент.
- Я имел в виду перспективы... э-э-э... для человечества, в целом.
     -  Я работаю  для  человечества,  -  сухо звучит  ответ.  - Неужели  вы
думаете.,.
     -  Простите, Макс, - перебивает комментатор, я  позволю  себе  уточнить
вопрос моего  коллеги.  Считаете  ли  вы  возможным,  что подобные  операции
когда-либо будут производиться на людях?
     Макс пожимает плечами:
     - Этот  вопрос нужно  адресовать  тем, кто такие операции разрабатывал.
Спросите лопоухих.
     Смех в зале.
     -  И все же, -  настаивает корреспондент,  - нас интересует  ваша точка
зрения.
     У  Макса  начинает  дергаться  губа.  Несколько  секунд  он  глядит  на
корреспондента  остановившимся  взглядом. Затем  из  его  глотки  вырывается
пронзительный рев. Согнутыми руками он наносит себе несколько  гулких ударов
в  грудь.  По-видимому, у оператора сдают нервы, -  телекамера  стремительно
откатывается назад.
     - Ну  что  вы,  Макс! - Комментатор  протягивает  ему связку бананов. -
Стоит ли из-за этого волноваться!
     Пока Макс жует  бананы, в студии - такая тишина,  что я отчетливо слышу
тяжелое сопение и глухие, чавкающие звуки.
     - Извините! - Он запахивает расстегнувшийся халат. - Так о чем мы?..
     - Возможны ли такие операции на людях? - подсказывает комментатор.
     - Это скорее вопрос этический, чем научный. Для того чтобы создать один
сверхмозг, двух особей из трех  нужно умертвить. Там, где речь идет  о жизни
животных, ваши лопоухие не  проявляют особой щепетильности. Не  знаю, хватит
ли у них решимости, когда дело коснется людей.
     Он слишком смело говорит  о  лопоухих. Комментатор явно чувствует  себя
неловко и пытается изменить ход беседы:
     - Может быть, вы расскажете, над чем вы сейчас работаете?
     Быстрый  взгляд  исподлобья.  Какое-то мгновение он колеблется. Честное
слово, эта горилла умнее, чем я полагал. Достаточно посмотреть на улыбку.
     -  Боюсь, что это  не так  просто. Я  плохой  популяризатор,  да и сама
проблема выходит за пределы понимания людей с обычным генетическим кодом. Не
можете же вы объяснить мартышке законы стихосложения.
     Браво, Макс, браво!
     -  Так... -  Комментатор обескуражен.  -  Есть  ли  еще  у  кого-нибудь
вопросы?
     На экране - крупным планом - корреспондентка радио:
     - Простите, Макс, возможно мой  вопрос  будет  несколько...  Ну,  может
быть, вы сочтете его чересчур... - Кажется, она безнадежно запуталась.
     - Интимным? - приходит ей на помощь комментатор.
     - Вот  именно.  - Она облегченно  вздыхает.  -  Ваше прошлое. Ведь  его
нельзя так просто списать со  счета. Звериные инстинкты. Не  появляется ли у
вас иногда желание...
     Макс кивает головой:
     -  Я  вас  понял. Мы  все находимся  во  власти инстинктов. От них ведь
никуда не спрячешься. Разве у вас, когда вы ночью остаетесь наедине со своим
мужем, не появляется желание внимать их зову?
     Ржут журналисты, ухмыляется комментатор, только лицо гориллы сморщено в
брезгливой гримасе.
     Корреспондентка краснеет.
     Отличная вещь цветной экран! Я наслаждаюсь богатством оттенков  румянца
на лице этой дуры.
     - Я... девушка... - с трудом выдавливает она.
     Теперь уже хохочет и Макс.
     - Тем более! - Он достает из кармана халата платок и вытирает им глаза.
- Тем более: неудовлетворенные инстинкты - самые сильные.
     Комментатор пытается спасти положение:
     - Спасибо,  Макс. Разрешите поблагодарить вас и от имени  телезрителей,
которые, надеюсь, с интересом слушали это интервью.
     Я выключаю экран. Пора завтракать.
     Двенадцатый шифр - диетический завтрак для страдающих ожирением. Однако
почему-то  вместо  обычных  двух  блюд  и  стакана  чая  металлическая  рука
выталкивает  на  поднос  все новые  и  новые тарелки. Я  пытаюсь  захлопнуть
дверцу, но она не поддается. Ага, понятно: новый трюк, - хочешь не хочешь, а
повышай потребление.
     Я не могу сказать, что все это невкусно. Блюда приготовлены по рецептам
опытных гурманов, но стоит мне съесть две ложки, как аппетит пропадает. Меня
раздражает  такое  обилие еды. Я сваливаю содержимое всех тарелок на поднос,
тщательно  перемешиваю и  выбрасываю  в  утилизатор. При этом  я стараюсь не
думать  о  счете,  который придет  в  конце  месяца.  Нужно  быть патриотом.
Необходимо  обеспечить  загрузку   всех  автоматических   линий.   Конвейер,
работающий по замкнутому циклу,  действительно  страшная вещь.  Что-то вроде
писателя, которому не о чем писать.
     Кстати, о писателях. Сейчас ты, дорогой мой, сядешь за стол и  напишешь
две полагающиеся на сегодня страницы. Так, на чем мы остановились?
     Минут десять я  тупо смотрю на  недописанный лист и размышляю. Впрочем,
может быть, только делаю вид, что размышляю.
     Нет,  пожалуй,  надо начинать  с  главного.  Я подхожу  к информатору и
вызываю центральный пост.
     - Слушаю!
     - Дайте  справку.  Сколько раз  в литературе использована  ситуация,  в
которой  герой любит героиню, но она  не  разделяет его  чувств  и уходит  к
другому?
     - За какой период?
     - От Эсхила до наших дней.
     Явное замешательство. Я слышу, как дежурный передает задание дальше.
     - Абонент?!
     - Да.
     -  Мы  не можем дать такую справку.  Объем информации превышает емкость
памяти машин.
     - Ну, тогда за последнее столетие.
     - Подождите.
     Я терпеливо жду.
     - Справка будет готова  завтра  к двадцати  трем  часам. Вас устраивает
такой срок?
     -  Ладно, - говорю я, -  не так  уж  важно знать,  какая  ты  по  счету
бездарность.
     - Простите?
     -  Нет,   это   я   просто  так.   Развлекаюсь.  Можете  считать  заказ
аннулированным.
     - Хорошо.
     Двух страниц не будет ни сегодня, ни завтра, ни во веки веков. Аминь.
     Честное слово, я испытываю облегчение. Теперь  нужно решить, чем занять
день.
     Я подхожу к зеркалу и  оглядываю себя с ног до головы. Выгляжу я просто
шикарно. В  мире,  изнывающем от  изобилия,  стоптанные башмаки,  вздутые на
коленях брюки и пиджак с прорванными локтями признак изысканного снобизма.
     Отвесив глубокий поклон своему изображению, я выхожу на улицу.
     Верхний этаж - для пешеходов. Здесь же расположены магазины, поэтому  в
воздухе стоит такой гул. Сотни динамиков зазывают зайти и взять что-нибудь.
     На перекрестке - несколько молодых девушек.
     Если стремление по  возможности ничем не  прикрывать  свои телеса будет
прогрессировать, то Главному Конвейеру грозит полная остановка.
     Девушки  всячески стараются  привлечь  внимание  бесцельно  фланирующих
парней,  но  те  проходят  мимо  с каменными  лицами.  Почти  все  они  жуют
противную, липкую массу. Говорят, что она помогает от ожирения.
     Я гляжу на лица прохожих и  пытаюсь понять, что же произошло. Я не могу
писать о мире, в котором живу, просто потому, что его не знаю.
     Бессмысленные,  откормленные  хари,  потухшие  глаза, полная апатия  ко
всему.
     Впрочем, это не так.  Внезапно толпа преображается. Прекратилось всякое
движение,  застывшие  на  месте  люди  впились  глазами  в  экраны.  Начался
футбольный  матч. Проходит несколько минут.  Дикие выкрики и свист заглушают
даже рев рекламных громкоговорителей.
     Мне  трудно думать в таком гаме. Я захожу в первый попавшийся  магазин.
Никого нет, и относительно тихо.
     Здесь очень удобные кресла. От кондиционера веет приятной прохладой.
     Мне хочется хоть что-нибудь понять. Еще недавно мне казалось, что самое
главное - это выиграть соревнование в потреблении. Автоматизация и изобилие.
Сколько лет  мы  поклонялись этим  двум  идолам? Бесконфликтный  капитализм.
Жрать, жрать, жрать. Пусть каждый жрет сколько может, и проблема "иметь и не
иметь"  потеряет  всякий  смысл.  Всех  уравнивает  емкость  желудка в  этом
автоматизированном раю. Ну вот, желудки набиты до  предела. А дальше? Дальше
- мы и лопоухие. Все те же два класса. Интеллектуальное неравенство. Никогда
еще  оно  не  проявлялось  так  резко.  Для  лопоухих  мы  - просто  свиньи,
поставленные  на  откорм, объект социального эксперимента. Нас разделяют  не
только стены Исследовательского Центра. Я  когда-то читал романы Уэллса. Там
тоже была элита ученых,  управляющих миром, но это получалось как-то  иначе.
Никто  не  мог  предполагать,  что  имущественное  неравенство  выродится  в
интеллектуальное,  что  все настолько  усложнится и  настоящая наука  станет
доступной  только гениям. Иногда мне кажется, что  нами правят  марсиане. На
каждые десять  миллионов  человек рождается  один гений. Лопоухие  умеют  их
отыскивать. В  годовалом возрасте счастливчики попадают  в Исследовательский
Центр. Ошибок почти не  бывает, говорят,  что генетический  гороскоп - очень
точная вещь. А что прикажете делать человеку, если он не гений?
     Я встаю и направляюсь к выходу.
     - Вы ничего не взяли? - раздается  у меня над ухом. Магазинные автоматы
работают с безукоризненной точностью.
     Я подхожу к витрине,  сую в ящик  с фотоэлементом банковскую карточку и
наугад беру галстук, расписанный замысловатыми узорами.
     - Он вам будет очень к лицу!
     Я бросаю  галстук  на  пол и по лестнице  спускаюсь  на проезжую  часть
улицы.
     Несколько минут я в нерешительности  стою  перед вереницей автомобилей,
потом сажусь в маленький кар.
     "Куда?" - вспыхивает надпись на пульте.
     На этот вопрос я не могу ответить. Нажимаю на все кнопки сразу.
     В пульте что-то щелкает, и надпись загорается снова.
     - Эх ты, - говорю я, - а еще называешься автоматом, простую проблему не
можешь решить!
     Тычу  пальцем  в первую  попавшуюся  кнопку,  и автомобиль  трогается с
места.
     Мне кажется,  что  я  еду по  вымершему городу. На проезжей части  - ни
одной машины. В Дономаге уже давно никто никуда не торопится.
     Я нажимаю кнопку за кнопкой. Автомобиль бесцельно кружит по улицам.
     Неожиданно мой  кар  сбавляет  скорость.  Из-за  угла вылетает  красный
лимузин с эмблемой Исследовательского Центра.  Я успеваю разглядеть лежащего
на подушках человека. Огромный  лысый лоб,  маленький,  срезанный подбородок
дегенерата.
     Проходит еще полчаса. Мне надоела эта бессмысленная езда, но не хватает
воли принять решение.
     Я думаю о  том, что, если вырвать несколько  сопротивлений  из  пульта,
машина  потеряет управление, и тогда...  Внезапно  я понимаю, что  весь день
играю сам с собою в жмурки.
     Я набираю номер на диске и наклоняюсь к микрофону:
     - Лилли! - Я говорю шепотом,  потому  что стыжусь слов, которые  сейчас
произнесу. - Ты надо  мной тяготеешь,  как проклятье,  Лилли! Я разобью себе
голову, если ты не разрешишь к тебе приехать!



     У  подъезда  стоит  красный  лимузин.  Я  пристраиваю  свой кар рядом и
поднимаюсь во второй этаж.
     Мне открывает сама Лилли. У нее очень возбужденный вид.
     - Здравствуй, милый! - Она рассеянно целует меня в губы. - А у меня для
тебя сюрприз!
     Я догадываюсь, что это за сюрприз.
     Красный  лимузин  плюс  необузданное честолюбие  Лилли.  Данных  вполне
достаточно, чтобы решить уравнение с одним неизвестным.
     - Очень  интересно! - Мне действительно интересно. Я никогда  не  видел
близко ни одного лопоухого.
     Он сидит в кресле у окна. Я его сразу узнаю. Рядом с ним - Тони.
     - Знакомьтесь! - говорит Лилли. - Мой бывший муж.
     Это - про меня.
     Бывший муж, бывший писатель, - что еще?
     - Он писатель, - добавляет Лилли, - и очень талантливый.
     Еще бы! У нее все должно быть самого лучшего качества, даже бывший муж.
     Тони приветливо машет мне рукой.  Он  уже здорово пьян.  Интересно, где
ему удается добывать спиртное?
     Я направляюсь к  креслу, где сидит лопоухий, но по дороге спотыкаюсь  о
протянутые ноги Тони. Торжественность церемониала несколько нарушена. Первый
муж споткнулся о второго, просто водевиль какой-то!
     - Лой,  -  говорит  лопоухий. Он даже не считает нужным приподняться  с
кресла.
     Я пожимаю потную, мягкую руку и тоже представляюсь.
     - Хочешь чаю? - спрашивает Лилли.
     - Лучше чего-нибудь покрепче.
     Тони подносит палец к губам.
     -  Можете  меня  не  стесняться,  - говорит  Лой.  -  Все законы  имеют
статистический  характер, в том  числе и сухой.  Какие-то отклонения  всегда
допустимы.
     Лилли достает из шкафа бутылку спирта и сбивает коктейль.
     Она протягивает  первый стакан Лою, но тот отрицательно качает головой.
Тони довольно ухмыляется: не хочет пить - не надо, нам больше достанется.
     - Вы  читали последний роман Свена? - обращается Лилли к Лою. - В  свое
время о нем много говорили.
     Лой  смотрит на  меня  тяжелым  сонным  взглядом. Кажется,  все  же  он
сообразил, что речь идет обо мне.
     -  Я  не читаю  беллетристики, - говорит  он,  - но когда знакомишься с
автором, то невольно хочешь прочесть, что он написал.
     Лилли облегченно вздыхает и снимает с полки книгу. Интересно, читала ли
она сама?
     У Лоя короткие руки, похожие на паучьи лапки. Когда он берет ими книгу,
мне кажется, что сейчас он поднесет ее ко рту и высосет из нее все соки.
     Так и есть! Он быстрыми, резкими движениями перелистывает  страницы, на
какую-то долю секунды впивается в них взглядом и листает дальше.
     -  Вряд  ли  это может вас  заинтересовать, - говорю  я, отбирая у него
книгу. - Любовная тема в наше время...
     - Вы ошибаетесь,  - перебивает он. -  Проблема сексуального  воспитания
молодежи  стоит сейчас  на первом месте. Мы запрограммировали Систему на сто
лет вперед из расчета ежегодного прироста населения не менее пяти процентов.
Вносить сейчас коррективы  невозможно. То,  что люди  избегают иметь  детей,
может привести к катастрофическим последствиям.
     Только  теперь я понимаю, что меня мучит  с самого утра. Мне необходимо
причинить боль Лилли.  Нанести удар в самое чувствительное место. Нет, такой
случай нельзя упустить!
     - Действительно, Тони, -  говорю я, -  почему бы вам с Лилли не завести
ребенка?
     Лилли закусывает губу. Сейчас она вся - как натянутая пружина.
     -  Я же импотент, - добродушно отвечает Тони. Разве вы не знаете, что я
импотент?
     Попадание в яблочко! Лой недоуменно поворачивается к Лилли,
     - Сейчас очень  модно  выходить  замуж  за  импотентов, -  говорит  она
небрежным  тоном,   -  это   освобождает   от   кучи  всяких   омерзительных
обязанностей.
     Так...  Лилли  всегда  считала,  что  возмездие  должно быть  скорым  и
безжалостным.
     Лой ничего не понимает.
     - А разве вы не хотите иметь ребенка?
     - Я не хочу плодить бездарностей. Их и так слишком много развелось.
     - Но всегда же есть шанс, - настаивает Лой.
     -  Меня такой  шанс не устраивает.  Мне нужно  иметь, по  крайней мере,
пятидесятипроцентную уверенность. Тони рассказывал, что когда-то в древности
боги  спускались с Олимпа и брали дочерей человеческих. Так рождались герои.
Правда, Тони?
     Тони  кивает головой.  Глаза его устремлены на графин. Там еще осталось
немного выпивки. Я наполняю его стакан и жду, что будет дальше.
     Намек настолько прозрачен, что понятен даже Лою. Он колеблется.
     - Это не очень рекомендуется. Гениальность, как  и всякое отклонение от
нормы, связана  с  накопленной  ошибкой в наследственном веществе.  При этом
бывают сопутствующие изменения генетического кода. Иногда летальный ген...
     Он говорит о своей гениальности так, словно речь идет о паховой грыже.
     - Вы слишком осторожны! - В голосе Лилли звучат нотки,  от  которых мне
становится тошно. - Цель оправдывает риск. Разве я вам не нравлюсь?
     Это уже черт знает что!
     Лой жмурится, как сытый кот. Сейчас он облизнется.
     -  Что ж,  - говорит  он, - было бы  любопытно  составить  генетический
гороскоп нашего потомка.
     Лилли бросает на меня торжествующий взгляд. Пауза затягивается.
     - Давайте сыграем в тараканьи бега, - предлагает Тони.
     -Тони историк,  -  поясняет Лилли, -  Он  всегда выкапывает  что-нибудь
интересное.
     Тони достает из стола коробочку и извлекает оттуда двух тараканов. Один
помечен белой краской, другой - синей.
     - Выбирайте! - предлагает он мне.
     - Где вы их раздобыли? - спрашиваю я.
     - В энтомологическом музее. У меня там есть приятель.
     Я выбираю белого таракана.
     Тони ставит на стол деревянный лоток.
     Лой  наблюдает за  нами  со снисходительным любопытством, будто мы сами
забавные и безвредные насекомые.
     Игра  идет  с переменным успехом. После нескольких заездов я  возвращаю
своего таракана Тони.
     - Надоело? - спрашивает он.
     Я  киваю головой. У  меня так  мерзко на душе,  что  еще немного -  и я
разревусь.  Мне страшно  думать 0 том, что Лилли...  Уж лучше бы это был  не
Лой, а Макс.
     - Это потому, что мы играем без ставок,  - говорит Тони.  - Представьте
себе, что проигравший  должен был бы пойти в соседнюю  комнату и повеситься.
"Висеть повешенному за шею,  пока не будет  мертв". Игра сразу  бы приобрела
захватывающий интерес.
     -  Что ж, это мысль,  - усмехается Лилли. - Попробуй,  Свен.  Рыцарский
турнир на тараканах за право обладания дамой. Очень элегантно'
     До чего же она меня ненавидит!
     Право, я не прочь попробовать, но мне не хочется подвергать риску Тони.
Он, в  общем, славный парень. Вот  если бы Лой.. Чего не сделаешь ради того,
чтобы на свете стало одним лопоухим меньше.
     - Ладно! - говорю я и пододвигаю лоток к Лою. - Выбирайте таракана.
     - Я не играю в азартные  игры, -  сухо отвечает  он. - Что  же касается
вашей  затеи, то это  просто  идиотизм! Неужели  у вас  нет  более  разумных
развлечений?
     Тони неожиданно взрывается.
     - А что вы нам еще оставили?! - кричит он.
     Лой пожимает плечами:
     - Не понимаю, чего вы хотите.
     -  Работы! - орет  Тони. - Можете вы  понять,  что и обычные люди хотят
работать?!
     - Разве вы не работаете?
     - Работаю. - Он одним махом  допивает коктейль и немного успокаивается.
- Я написал монографию о восемнадцатом веке, а кому она нужна? Кто ее читал?
Да  и  какой смысл копаться  во всем этом дерьме, когда  я не  понимаю,  что
творится вокруг?  Чем вы  там занимаетесь  в вашем  проклятом Центре?! Какие
сюрпризы  вы  нам  еще  готовите? Господи!  Иногда мне кажется,  что  все мы
заперты в огромном сумасшедшем доме. Ведь есть же еще люди на Земле.  Можете
вы  объяснить,  почему мы ограждены от всего мира  непроницаемой  стеной? Не
умеете сами сообразить,  что делать, так  учитесь у  других! Весь  мир живет
иначе.
     -  Нам  нечему учиться у коммунистов,  -  высокомерно  отвечает Лой.  -
Уровень производства, достигнутый нами...
     - Я  ничего  не смыслю в производстве, но  думаю,  что  тот  уровень не
ниже...  - говорю  я.  -  Меня интересует  другое - люди. Что  вы  сделали с
людьми?
     - Разве автоматизация не освободила их от тяжелого труда?
     - Освободила. От всего освободила, а взамен ничего не дала. Может быть,
поэтому мы перестали походить на людей.
     - Глупости!
     Мне не хочется больше спорить.
     - Был очень рад повидать тебя, Ли, - говорю я. - До свиданья!
     - Будь здоров, дорогой!
     - Прощайте, Тони! Мы еще с вами как-нибудь сыграем.
     Лой тоже встает. Он целует руку Лилли и небрежно кивает Тони.
     Мы выходим вместе.
     - Пройдемтесь пешком, - предлагает Лой, - мне нужно с вами поговорить.
     Я знаю, о чем он хочет поговорить.
     Лой ставит рычажок на  пульте своей машины  против надписи "возврат", и
мы поднимаемся на пешеходную трассу.
     Он сразу приступает к делу:
     -  Я хочу получить у  вас кое-какие сведения о Лилли. Ведь вы ее хорошо
знаете.
     - Никто не может познать душу женщины.
     Меня самого ужасает пошлость этой фразы.
     -  Я спал  с  ней  всего  три месяца, - добавляю  я, и это  уже  пахнет
стопроцентным кретинизмом.
     Лой  бросает   на  меня  быстрый   взгляд   из-под  насупленных  бровей
Точь-в-точь как Макс на ту корреспондентку.
     Я  сгораю  от  стыда, но в  душе рад,  что разговор на эту  тему уже не
состоится.
     Целый квартал мы проходим молча.
     На  перекрестке  -  затор.  Равнодушная, сытая  толпа  молча  наблюдает
движущуюся  колонну  молодых  ребят.  Они  несут  транспарант  с   надписью:
"Л_о_п_о_у_х_и_е,  п_р_и_д_у_м_а_й_т_е н_а_м  з_а_н_я_т_и_е!"  Очевидно, это
студенты.
     - Вы понимаете, что им нужно? - спрашивает меня Лой.
     - Вам лучше знать, - отвечаю я.
     - К  их услугам все блага жизни, - задумчиво продолжает он.  - Они ни в
чем  не  нуждаются  и могут  заниматься  чем  угодно, в  меру  своих  сил  и
возможностей, разумеется.
     -  Вот  в  этом-то все  дело,  - говорю  я.  -  Возможности  непрерывно
сокращаются.  Вероятно, они боятся  что скоро даже те  крохи,  которые вы им
оставили, будут отвоеваны вашими обезьянами.
     - Обезьянами? - переспрашивает Лой. - Ну нет, обезьяны предназначены не
для этого
     - А для чего?
     Лой  не спешит с ответом Последние ряды демонстрантов уже прошли, и  мы
снова пускаемся в путь.
     - Профаны, - говорит Лой.  - Профаны всегда падки  на всякую  сенсацию,
способны  раздуть ее до невероятных размеров. Ваши  представления о мыслящих
обезьянах  -  чистейшая фантастика. Сверхмозг - просто рабочая машина, такая
же,  как любое счетно-решающее устройство. Нет смысла изобретать то, что уже
создано природой, но усовершенствовать природу
     всегда  можно.  Пока  тот  же   Макс  нам  очень  полезен  при  решении
ограниченного круга задач. Изменятся эти задачи - придется искать что-нибудь
новое.
     -  Не  знаю,  - говорю я.  - Все это  темный  лес. - Просто  меня,  как
писателя, пугают эти обезьяны. Впрочем, я их и близко-то не видел.
     - Хотите посмотреть? Я могу это вам устроить, хотя Центр очень неохотно
выдает разрешения на посещение питомника.
     - Еще бы! Вероятно, зрелище не для слабонервных.
     - Нет, - отвечает он, - просто это отвлекает обезьян.



     Разрешение приходит через пять дней. Почему-то оно на двух человек.
     Я решаю, что Лой хочет блеснуть перед Лилли, и звоню ей по телефону.
     - Я сегодня занята, - говорит она. - Если не возражаешь, с тобой поедет
Тони.
     ...Мы  останавливаем автомобиль перед воротами Центра.  Висящее  на них
объявление доводит до всеобщего сведения, что въезд общественного транспорта
на территорию категорически воспрещен.
     Отщелкиваем свой пропуск в маленьком черном аппарате и сразу попадаем в
иной мир.
     Густые, нависшие  кроны деревьев,  посыпанные  розовым песком  дорожки,
спрятанные в густой зелени белые коттеджи, полная тишина.
     Если  бы не  вспыхивающие  при нашем приближении  указатели, можно было
подумать, что мы перенеслись на несколько столетий назад.
     Указатели приводят  нас  к  большому одноэтажному  зданию,  обнесенному
высоким забором.
     Небольшая калитка  в заборе заперта. Я  нажимаю кнопку звонка, и  через
несколько минут появляется худой, высокий человек, облаченный в синий халат.
Он долго и с явным неудовольствием разглядывает наш пропуск.
     - Ну что ж, заходите!
     Мы идем за ним.  В нос нам  ударяет запах  зверинца. Весь двор уставлен
клетками, в которых резвятся мартышки.
     - В кабинеты заходить нельзя, - говорит наш проводник.
     - Мы имеем разрешение.
     -  Они сейчас  работают.  Никому  не  разрешается  заходить, когда  они
работают.
     - Но тут же ясно написано в пропуске, - настаиваю я.
     - Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.
     Нужно  ждать,  ничего   другого  не  остается.  От  нечего   делать  мы
разглядываем мартышек.
     - А они тут зачем? - спрашивает Тони, указывая на клетки.
     -  Не  знаю. Я  сторож, мое  дело  их кормить, а что с ними  там делают
потом, меня не касается.
     - Ну их к черту! - говорит Тони. - Поедем домой, Свен.
     - Когда у них обед? - спрашиваю я.
     - А вот сейчас буду звонить,
     Раздается звук колокола. Мартышки  прекращают  свою возню и припадают к
решеткам.
     Я почему-то испытываю невольное волнение.
     Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.
     Мартышки в клетках начинают бесноваться. Они вопят, размахивают руками,
плюют сквозь прутья.
     Гориллы идут медленным  шагом, высокомерные,  в  ярких  халатах, слегка
раскачиваясь на ходу. Они чем-то удивительно походят на Лоя.
     Рядом с нами истошным голосом вопит маленькая  обезьянка с детенышем на
руках. Она судорожно закрывает ему ладошкой глаза, но сама не может оторвать
взгляда от приближающейся процессии.
     Шум становится невыносимым.
     Тони зажимает уши и отворачивается. Его начинает рвать.
     Гориллы проходят  мимо,  не  удостаивая  нас  даже  поворотом головы, и
скрываются в маленьком домике расположенном в конце двора.
     - Все!  - говорит сторож. - Через час они  пойдут обратно; если хотите,
можете подождать.
     Я подхожу к одной из клеток.
     В глазах  маленькой мартышки - тоска и  немой  вопрос, на который я  не
могу ответить сам.
     - Бедная девочка! - говорю я. -  Тебе тоже не  хочется быть  хуже своих
сородичей.
     Она  доверчиво  протягивает  мне  лапку. Я  наклоняюсь и  целую  тонкие
изящные пальчики.
     Тони трогает меня за рукав.
     - Пойдемте, Свен. Есть предел всему, даже... здравому смыслу.
     Назад мы идем уставшие и  злые. Тони  что-то насвистывает сквозь  зубы.
Это меня раздражает.
     У поворота на главную аллею стоит обнявшаяся парочка. Я их сразу узнаю,
     - Снимите  шляпу, Свен,  - высокопарно  произносит Тони.  - Сегодня  мы
присутствуем  при  величайшем  эксперименте,  кладущем  начало  расширенному
воспроизводству лопоухих.
     Я поворачиваюсь и что есть силы бью кулаком в его ухмыляющийся рот.
     -  Вы идеалист, Свен, -  говорит Тони, вытирая ладонью кровь с  губы. -
Неисправимый  идеалист.  И ударить-то  по-настоящему  не  умеете. Бить нужно
насмерть. Писатель!
     Я  приближаюсь  к ним, сжав кулаки и проклиная  себя за то,  что у меня
никогда не хватит духа поднять руку на женщину. Тони идет сзади, я слышу его
дыхание у себя за спиной.
     Первой нас замечает Лилли. У нее пьяные, счастливые глаза.
     -  Поздравьте  нас, мальчики, -  говорит  она. -  Все получается просто
великолепно! И гороскоп изумительный!
     Мы молчим.
     Лой берет ее под руку, Лилли оборачивается к Тони:
     - Я вернусь через десять дней. Пожалуйста, не напивайся до бесчувствия.
     Мы оба глядим им вслед. Когда они доходят до поворота, Тони говорит:
     - Поедем ко мне. У меня есть спирт, полная бутылка спирта.



     Проходит  всего  три дня, но мне кажется, что мы постарели за это время
на десяток лет.
     Я улетаю. Тони меня провожает.
     - Вот  письмо к Торну, -  говорит он, протягивая мне конверт.  - Думаю,
что Торн не откажется вас взять. Ему вечно не хватает людей. Ведь археология
не входит в список официально признанных наук. Приходится рыть лопатами.
     - Спасибо,  Тони!  - говорю  я.  -  По правде сказать,  мне  совершенно
наплевать, чем они там роют. Меня интересует совсем другое.
     - Чепуха  все это,  - говорит Тони. -  Двадцатый  век. Не  понимаю, что
может вас интересовать там.
     -  Не знаю. Мне  хочется вернуться в прошлое. Понять, где и когда  была
допущена роковая ошибка. Может быть, я напишу исторический роман.
     - Не напишете, - усмехается он, - ведь сами знаете, что не напишете.
     Я смотрю на часы. Пора!
     - Прощайте, Тони!
     - Подождите, Свен! - Он обнимает меня и неловко чмокает в щеку.
     Я поднимаюсь по трапу. Тони смотрит на меня снизу вверх.
     - Скорее возвращайтесь, Свен!
     - Я вернусь!  - кричу я, но  шум мотора заглушает мои слова.  - Вернусь
месяцев через шесть! Ошибаюсь я ровно на год...



     Стоит  мне  снова  переступить порог моего дома, как у меня  появляется
такое ощущение, будто  этих полутора лет просто не существовало. В  мире все
идет по-старому.
     Первым делом я звоню Тони.
     - Здравствуйте, Свен! - говорит он. - Очень рад, что вы уже в городе.
     -- Не могу сказать того же о себе, - отвечаю я. - Ну, как вы живете?
     Тони мнется.
     -  Послушайте, Свен, - говорит  он после небольшой паузы,  -  вы сейчас
где?
     - Дома.
     - Можно, я к вам приеду?
     - Ну, конечно, Тони!
     Через десять минут раздается звонок в дверь.
     - А вы молодцом, Свен, - говорит  он, усаживаясь в кресло. - Вас просто
не узнать!
     - Похудел на десять килограммов, - хвастаю я.
     - Ну что ж, могу только позавидовать. Как там Торн?
     - Молодчина Торн! И ребята у него отличные!
     - Будете писать?
     - Вероятно. Нужно еще о многом подумать.
     - Так...
     Мне хочется разузнать о Лилли, но вместо этого я задаю дурацкий вопрос:
     - Как ваши тараканы?
     Лицо Тони расплывается в улыбке.
     -  У  меня  теперь  их  целая  конюшня.  Некоторые   экземпляры  просто
великолепны!
     Почему-то мы оба чувствуем себя очень неловко.
     - Жаль, что у меня нечего выпить, - говорю я, - но в экспедиции...
     - Я не пью, - перебивает Тони, - бросил.
     - Вот не ожидал! Вы что, больны?
     - Видите  ли, Свен,  -  говорит он, глядя в пол,  - за  ваше отсутствие
произошло много событий... У Лилли ребенок.
     -  Ну  что  ж,  -  говорю  я,  -  она этого хотела. Надеюсь, теперь  ее
честолюбие удовлетворено?
     Он хмурится:
     - Не знаю, как вам лучше объяснить. Вы помните, был гороскоп.
     - Еще бы!
     - Так  вот...  по  гороскопу  все получалось  очень здорово. Должен был
родиться мальчик с какими-то необыкновенными способностями.
     - Ну?
     -  Родилась  девочка...  идиотка...  кроме   того...   с...  физическим
уродством.
     У меня такое чувство, будто мне на голову обрушился потолок.
     -  Боже! - растерянно  шепчу я. - Несчастная Ли! Что же теперь  будет?!
Как все это могло произойти?!
     Тони пожимает плечами:
     -  Понятия не имею.  Может быть, вообще генетические гороскопы сплошная
чушь,  а может,  дело  в  стимуляторах. Они ведь там, в Центре, жрут  всякие
стимуляторы мозговой деятельности лошадиными дозами.
     Я все еще не могу прийти в себя:
     - А что же Ли? Представляю себе, каково это ей!
     - Вы  ведь знаете,  Лилли не терпит, когда  ее жалеют. Она очень нежная
мать.
     - А Лой? Он у вас бывает?
     - Редко.  Работает  как одержимый. У него там что-то не ладится,  и  он
совершенно обезумел, сутками не ложится спать.
     -  Скажите, Тони, - спрашиваю я, - как  вы думаете, можно  мне повидать
Лилли?
     - Можно,  - отвечает  он, - я  за этим и приехал,  только мне  хотелось
раньше обо всем вас предупредить.



     - Здравствуй, Свен! - говорит Лилли. - Вот ты и вернулся.
     Она очень мало изменилась, только немного осунулась.
     - Да, - говорю я, - вернулся.
     - Как ты съездил?
     - Хорошо.
     - Будешь что-нибудь писать?
     - Вероятно, буду.
     Молчание.
     - Может быть, вспомним  старое, сыграем? -  говорит  Тони. -  Смотрите,
какие красавцы! Все как на подбор!
     - Спасибо, - отвечаю я, - что-то не хочется. В следующий раз.
     - Убери своих тараканов, - говорит Ли, - видеть их не могу!
     Только теперь я замечаю, какое у нее усталое лицо.
     Из   соседней   комнаты  доносятся  какие-то  мяукающие   звуки.  Лиллн
вскакивает.  Я  тоже  делаю  невольное  движение.  Она  оборачивается  в мою
сторону. В ее глазах бешенство и ненависть.
     - Сиди, подлец! - кричит она мне.
     Я снова сажусь.
     Ее гнев быстро гаснет.
     - Ладно, - говорит она, - все равно, пойдем!
     - Может, не стоит, Ли? - тихо спрашиваю я.
     - Согрей молоко, - обращается она к Тони. - Идем, Свен.
     В кроватке  -  крохотное,  сморщенное  личико.  Широко  открытые  глаза
подернуты мутной голубоватой пленкой.
     - Смотри! - Она поднимает одеяло, и мне становится дурно.
     - Ну вот, - говорит Лилли, - теперь ты все знаешь.
     Пока она меняет пеленки, я стараюсь глядеть в другую сторону.
     - Пойдем, - говорит Лилли, - Тони ее покормит.
     Я беру ее за руку:
     - Лилли!
     -  Перестань! - Она  резко выдергивает свою руку из моей. -  Бога ради,
перестань! Неужели тебе еще мало?!
     Мы возвращаемся в гостиную.
     - Ты знаешь, - говорит Лилли, - я бы, наверное, сошла с ума, если бы не
Тони. Он о нас очень заботится.
     Я сижу  и думаю о том,  что я действительно подлец. Ведь все могло быть
иначе, если б тогда..,
     Возвращается Тони.
     - Она уснула, - говорит он.
     Лилли кивает головой.
     Нам не о чем говорить. Вероятно, потому, что все мы  думаем об одном  и
том же.
     - Ну, как ты съездил? - снова спрашивает Лилли.
     - Хорошо, - отвечаю я, - было очень интересно.
     - Будешь что-нибудь писать?
     - Вероятно, буду.
     Лилли щиплет обивку кресла. Она поминутно  к чему-то прислушивается.  Я
чувствую, что мое присутствие ее тяготит, но у меня нет сил встать и уйти.
     Я не свожу глаз с ее лица и вижу, как оно внезапно бледнеет.
     - Лой?!
     Я оборачиваюсь к двери. Там стоит Лой. Кажется, он пьян. На нем грязная
рубашка, расстегнутая до пояса, ноги облачены в стоптанные комнатные туфли.
     Рот ощерен в бессмысленной улыбке, по подбородку стекает тонкая струйка
слюны.
     - Что случилось, Лой?!
     Лой хохочет.  Жирный  живот  колышется в  такт  под  впалой,  волосатой
грудью.
     - Потеха!
     Он  подходит   к  дивану  и   валится  на  него  ничком.  Спазмы  смеха
перемежаются с судорожными всхлипываниями.
     - Потеха! .. Макс... за неделю... за одну неделю он сделал все, над чем
я, дурак, зря бился пять лет... В Центре такое веселье. Обезьяна!
     Мне страшно. Вероятно, это тот страх, который заставляет крысу бежать с
тонущего корабля. Я слышу треск ломающейся обшивки. Бежать!
     - Лой!  - Лилли  кладет руку  на его вздрагивающий  от рыданий затылок.
Первый раз  я слышу в ее голосе настоящую нежность.  - Не надо, Лой,  нельзя
так отчаиваться, ведь всегда остаются...
     - Тараканы! -  кричит Тони.  - Остаются тараканы!  Делайте ваши ставки,
господа!


     К  этому  событию  человечество готовилось  много  лет.  Радиотелескопы
крупнейших обсерваторий  Земли планомерно прощупывали глубины пространства в
поисках   сигналов   инопланетных   цивилизаций,   лингвисты  и   математики
разрабатывали   методы   общения  с  представителями   других  миров,  юноши
допризывного возраста жили в мечтах  о кремнийорганических и фтороводородных
возлюбленных,   писатели-фантасты,   вдохновленные    небывалыми   тиражами,
смаковали острые ситуации  столкновений с антигуманистическими общественными
формациями,  ученые  предвкушали  разгадку  самых  жгучих  тайн  мироздания,
галантно преподнесенную им коллегами из соседних галактик.
     Было  подсчитано и  взвешено все возможное количество обитаемых планет,
уровень   развития  существ,  их  населяющих,  вероятность  посещения  Земли
космонавтами,  представителями  сверхмудрых   рас,  овладевших   источниками
энергии невообразимой мощности и победивших Пространство и Время.
     Мечты  об эпохе  Вселенского Содружества Разума в космосе таили  в себе
такие перспективы, перед которыми мелкие неурядицы на нашей планете казались
не заслуживающими внимания
     Судя по всему, оставалось ждать еще совсем немного, пока добрые дяди  в
сверкающих  космических  доспехах,  взяв  за  руку  неразумное  и  заблудшее
человечество, поведут его к вратам  нового рая,  где оно вкусит блаженство и
покои вкупе со всем сущим в космосе.
     Правда,  находились   скептики,   ставившие   под   сомнение   ценность
межгалактического общения при помощи  информации, поступающей с опозданием в
сотни миллионов лет, но их злопыхательство никто всерьез не принимал, потому
что Крылатая Мечта допускала и не такие штучки, как распространение сигналов
со скоростью, превышающей скорость света.
     Несколько сложнее дело обстояло с  установлением эстетических критериев
будущего  содружества.  Однако  в   длительной   и  ожесточенной   дискуссии
сторонники мыслящих плесеней и  живых океанов были разбиты наголову. Трудами
известного ученого Карлсона (не того, что живет на крыше, а другого) была не
только  доказана неизбежность идентичности  облика всех существ, стоящих  на
вершине   биологического   развития,   но   даже   определен   вероятностный
среднестатистический   тип,    наиболее    распространенный    в    пределах
метагалактики.
     Пользуясь методами биокибернетики, алгебры логики и теории игр, Карлсон
создал  синтетическую  реконструкцию  мужчины  и  женщины  -  гипотетических
аборигенов, населяющих один из возможных спутников Тау Кита.
     Эта реконструкция  была размножена методом офсетной печати на небольших
картонных открытках, удобных для хранения в нагрудных карманах, и за три дня
разошлась  в  количестве  ста  миллионов  экземпляров.  Особым  спросом  она
пользовалась у школьников старших  классов. Может быть, этому способствовало
то, что  Карлсон  считал одежду второстепенной  деталью и сосредоточил  свое
внимание главным образом на весьма пикантных подробностях.
     Что же  касается всяких толков  будто натурой Карлсону послужила  некая
танцовщица  и  ее  партнер,  выступающие  с  неизменным  успехом   в  весьма
популярном,  но мало рекламируемом  увеселительном заведении, то они  лишены
всякого основания, хотя бы потому, что никто из авторов подобных утверждений
не рискнул выступить с ними в печати.
     Итак, сто  тысяч  радиотелескопов  были нацелены в таинственную  бездну
мирового  океана,   восемь  миллиардов  челюстей   находились  в  постоянной
готовности обнажиться в приветливой улыбке, столько же рук тянулись раскрыть
объятия, шестьдесят  миллионов девушек дали обет  связать себя узами любви с
инопланетными  пришельцами,  целая  армия  юношей рвалась  оспаривать  честь
первыми покинуть  родную  Землю и  стать  под  космические  знамена Великого
Содружества.
     И все же, когда это стряслось...



     - Радиограмма от командира Х26-371. - Дежурный международного аэропорта
в Аддис-Абебе  положил на  стол начальника белый листок. - Я  б  не стал вас
беспокоить, если бы...
     - Что-нибудь случилось?
     - Нет, но...
     -  Гм...  - Начальник  дважды  перечитал  радиограмму  и  вопросительно
взглянул на диспетчера. - Вы уверены, что радистка ничего не перепутала?
     -  Клянется, что записала все слово в  слово. Вначале  слышимость  была
очень хорошей, а потом связь неожиданно оборвалась.
     - Странно!
     Он еще раз прочел текст:
     "17 часов,  13 минут. 26?31'  СШ  20?10' ВД высота 2000 метров скорость
1500  километров прямо  по  курсу вижу шаровую  радугу около тысячи метров в
поперечнике предполагаю..."
     На этом радиограмма обрывалась.
     - Ну и что вы думаете?
     Дежурный пожал плечами.
     -  Боюсь,  что распоряжение  Главного  управления,  запрещающее  членам
экипажа  пользоваться  услугами  бортовых  баров,  выполняется  не  во  всех
случаях.
     -   Глупости!  -  Начальник  подошел  к   стене  и  отметил  карандашом
координаты, указанные в радиограмме. - Самолет немного отклонился от курса и
летел  в  это  время  над  Ливийской  пустыней.   Очевидно,  обычный  мираж.
Попробуйте еще раз с ними связаться.
     - Хорошо.
     Начальник достал из ящика стола  диспетчерскую сводку. Самолет Х26-371,
рейс  Сидней  - Мадрид. Семьдесят  пассажиров. Сейчас  они  должны  идти  на
посадку в Алжире. Командир - Лейстер, один из лучших пилотов  Компании, вряд
ли он мог. ..
     Вернулся дежурный.
     - Ну как?
     - Связи нет.
     - Запросите Алжир.
     - Запрашивал. Они ничего не знают.
     - Пора начинать поиски. Соедините меня с Сиднеем.



     На следующий день все газеты мира запестрели сенсационными сообщениями.
     Обломки  самолета Х26-371  были найдены в Ливийской пустыне недалеко от
места, указанного в  последней радиограмме. По  заключению комиссии, самолет
взорвался в воздухе. Экипаж и пассажиры погибли.
     Однако  газеты  уделяли  основное  внимание  не  самой  катастрофе,   а
обстоятельствам, сопутствовавшим ей.
     Неподалеку  от  места аварии был обнаружен полупрозрачный  шар, висящий
над поверхностью пустыни на высоте около двухсот метров.
     Радужная  оболочка  шара,   напоминавшая   мыльный   пузырь,   излучала
радиоволны  в диапазоне от  21 см до 1700 метров. При этом она, сокращаясь в
объеме, неуклонно опускалась на землю.
     За сутки,  прошедшие  с момента  обнаружения,  размер  шара  уменьшился
наполовину.
     В  Ливийскую  пустыню  были  срочно  командированы  представители  всех
академий мира.
     Три раза  в  сутки  крупнейшие  телевизионные компании передавали через
телеспутник изображение таинственного шара.
     Наконец  на  пятые  сутки шар  коснулся  поверхности песка и  лопнул  с
оглушительным треском. Разразившаяся в момент приземления  магнитная буря на
несколько  часов  прервала  все  виды  связи  по  эфиру.  Когда же  передачи
возобновились,  свыше  миллиарда  телезрителей, изнывавших  в  нетерпении  у
экранов, увидели на месте посадки три прозрачных сосуда прямоугольной формы,
наполненных мутной жидкостью, в которой шевелилось нечто неопределенное.
     Ужасающее зловоние,  поднимавшееся  из сосудов,  не  давало возможности
операторам  вести  съемку  с   близкого   расстояния.  Однако,   при  помощи
телеобъективов,  удалось  установить,  что предметы,  плавающие  в жидкости,
похожи на осьминогов и все время находятся в движении.
     Теперь уже не было никаких сомнений.
     Наконец-то   нашу   планету  посетили   братья  по   разуму,  владеющие
могущественной техникой межзвездных перелетов.
     Хотя прогнозы Карлсона оказались  не совсем точными, а обеты девушек  -
опрометчивыми,  ничто  не  могло  омрачить  захватывающего  величия  первого
общения с обитателями далеких и загадочных миров.
     На  время  были  отставлены  всякие научные  споры  между  сторонниками
антропоцентрической теории и приверженцами гипотезы о  сверхинтеллектуальных
ящерах.  Сейчас  их  объединило   одно   неудержимое  стремление:   поскорее
установить контакт с гостями.
     К  всеобщему  удивлению,  пришельцы  не  проявляли  к   этому   никакой
инициативы. Они преспокойно плавали в своих сосудах, не  обращая внимания на
все творящееся вокруг.
     Любопытство широкой  публики готово уже было  перейти в  возмущение, но
ученые, как всегда, не торопились. Свыше десяти суток  шли оживленные дебаты
в многочисленных  комиссиях, созданных под  эгидой  Организации Объединенных
Наций.
     В  опубликованном  наконец коммюнике были сформулированы  три  основных
пути решения проблемы:
     1. Определить, какими органами чувств обладают пришельцы.
     2. Найти способ доказать им, что они имеют дело с разумными существами.
     3. Установить общий язык.
     На пленарном заседании была избрана  парламентерская группа во главе  с
сэром  Генри Ноблом, последним отпрыском древнего рода, ступившего  на берег
Англии   вместе   с   Вильгельмом   Завоевателем.   По   всеобщему   мнению,
безукоризненное воспитание лорда Нобла и  дотошное знание  им правил этикета
делали эту кандидатуру наиболее подходящей.
     Правда,  во время очередных парламентских  дебатов о  внешней  политике
правительства  лидер  оппозиции выразил  сомнение,  сможет  ли  лорд Нобл  с
достаточным  успехом доказать свою принадлежность  к мыслящим  существам, но
после разъяснения премьер-министра, что иначе сэр Генри не  мог бы  занимать
место в Палате лордов, взял запрос обратно.
     Комментируя это  происшествие,  одна  из  либеральных  газет  приводила
неопровержимый довод в  защиту кандидатуры  лорда Нобла, который,  по мнению
автора  статьи,   с   детских  лет   был  вынужден  упражняться  в  подобных
доказательствах.
     Теперь   комиссия  была  готова  к   началу   опытов   по  установлению
взаимопонимания.
     В Ливийскую пустыню  было стянуто все, что могло способствовать решению
поставленной задачи,
     Мощные акустические установки, радиоизлучатели, работающие на коротких,
средних  и длинных волнах, прожекторы, меняющие цвет и интенсивность  пучка,
должны были помочь определить, какими же органами чувств обладают пришельцы.
     Однако  этого  было  недостаточно.  Странные  существа,  погруженные  в
жидкость, не реагировали ни на одну попытку привлечь их внимание.
     На бурном  заседании комиссии по контактам мнения разошлись. Математики
считали, что следует переходить на  язык геометрии, одинаково доступный всем
разумным  существам,  искусствоведы настаивали на музыке, химики  предлагали
структурные формулы, инженеры собирались поразить гостей достижениями земной
техники.
     Неожиданное  и  остроумное решение  было  наивно председательствовавшим
лордом  Ноблом.  Он  предложил испробовать  все  методы поочередно,  а  пока
предоставить ему возможность установить с пришельцами личный контакт.
     Такой  план  устраивал  всех.  В  подкомиссиях вновь  закипела  работа.
Десятки самолетов перебрасывали
     пустыню  материалы  для  сооружения гигантского крана  и  раковины, где
должен  был  расположиться   водный   оркестр   Объединенных   Наций.  Шесть
композиторов срочно писали космическую симфонию до-мажор.  Некоторые  трения
возникли в  технической подкомиссии.  В  результате длительных  дебатов было

решено  предоставить  США  возможность   показать  автомобильные  гонки  во
Флориде, а Франции - ознакомить пришельцев с производством нейлоновых шубок.
     Тем временем лорд Нобл готовился к ответственной и почетной миссии.
     Он  с  негодованием  отверг  предложение  специалистов  воспользоваться
противогазом,  дабы избежать дурманящего зловония, испускаемого пришельцами,
и  заявил  представителям прессы, что истый  джентльмен никогда  не позволит
себе  показать, будто он  заметил  что-либо, выходящее  за  пределы хорошего
тона. "В таких случаях, - добавил он, - воспитанный человек  задыхается,  но
не зажимает нос".
     Группа  парламентеров, во  главе  со своим высокородным  руководителем,
прибыла на место  встречи в специальном самолете. Несмотря на палящий  зной,
все  они были  облачены в  черные фраки  и крахмальные  сорочки, что выгодно
отличало их от  толпы  корреспондентов и операторов,  щеголявших в шортах  и
ковбойских шляпах.
     Лорд  Нобл вскинул  монокль  и  торжественным  шагом направился  к трем
таинственным сосудам. Его свита, в составе пяти человек, следовала за ним  в
некотором отдалении.
     Приблизившись к пришельцам на расстояние пятидесяти метров, лорд слегка
покачнулся, отвесил  полный достоинства поклон  и  тут же  упал  в  глубоком
обмороке на песок. Остальные  члены группы, нарушив тщательно подготовленный
церемониал,  уволокли главу делегации  за ноги в безопасное место.  При этом
они не  только  позабыли  подобрать вывалившийся  монокль, но  еще  и  самым
неприличным образом прикрывали носы батистовыми платочками.
     После   небольшого   замешательства,  вызванного   этим  непредвиденным
происшествием, инициатива была передана математикам.
     Огромный экран  покрыло  изображение  "Пифагоровых штанов". При  помощи
средств мультипликации, два квадрата, построенных  на  катетах треугольника,
срывались  с места  и,  потолкавшись  в  нерешительности возле  квадрата  на
гипотенузе, укладывались в нем без остатка.
     К   сожалению,   и  это  свидетельство  мощи  человеческого   мышления,
повторенное сто двадцать раз, не вызвало никакой реакции в сосудах.
     Тогда, посовещавшись, комиссия пришла к  единодушному решению пустить в
ход тяжелую артиллерию - музыку.
     Пока на экране два известных комика  разыгрывали написанную лингвистами
сценку, из которой пришельцам должно было стать ясным, что землянам не чужды
понятия "больше" и "меньше", оркестранты занимали места в раковине.
     Солнце зашло,  но  жар  раскаленного  песка заставил  людей  обливаться
потом. Внутри же нагретой за день раковины было жарко, как в духовке.
     Комики  на  экране,  обменявшись  необходимым  количеством  бутылок   и
зонтиков,  уже  выполнили  задание  лингвистов,   а  оркестранты   все   еще
настраивали инструменты.
     Наконец приготовления были закончены.
     Пятьсот лучших музыкантов мира застыли, готовые повиноваться магической
палочке дирижера.
     Космическая  симфония  до-мажор началась  с  низких, рокочущих  звуков.
Исполинский  шар  праматерии,  медленно  сжимаясь,  вращался  в первозданном
пространстве.  Взрыв!  Чудовищное неистовство  струнных  инструментов,  хаос
сталкивающихся и разлетающихся галактик, бушующий океан звуков.
     Но вот, в стремительный, кружащийся рев вкрадывается  простой и строгий
мотив - предвестник нарождающейся жизни.
     Гордо  звучат фанфары: кроме простейших углеводородов, появились первые
молекулы аминокислот.
     Ширится рокот  барабанов, пытаясь  проглотить  нежные звуки свирелей  и
валторн. Мрачную песнь смерти поют контрабасы, пророчествуя победу  Энтропии
над Жизнью.
     Оркестранты   изнывают  от  жары  Крахмальные  воротнички  и  пластроны
превратились  в  мокрые  тряпки,  многие  уже тайком  расстегнули пиджаки  и
жилеты, но палочка дирижера неумолима, она не дает никакой передышки.
     Щелкают челюсти динозавров, раздаются  предсмертные вопли  живой плоти,
перемалываемой в огромных пастях, шорох  крыльев  летающих ящеров, завывание
бушующих смерчей, грохот извергающихся  вулканов,  и вдруг - снова чистый  и
ясный мотив. Величайшее чудо свершилось: из унылой серой  протоплазмы, через
триллионы смертей и рождений, на планете появился Хомо Сапиенс.
     Тихий  шепот проносится  у телевизоров. Впереди оркестра  на освещенном
постаменте  возникает  обнаженная  фигура женщины, воплощенная реконструкция
Карлсона.
     На  ней ничего нет, кроме золотых  туфель  на шпильках и длинных черных
чулок,  перехваченных  выше  колен кружевными подвязками  с бубенчиками. Она
танцует.  Цветные  прожекторы  выхватывают  из мрака  то ее руки, поднятые к
небу, и откинутую назад голову, то стройный, смуглый торс, то  вращающиеся в
медленном ритме бедра.
     Теперь   в   круговороте  звуков  слышится   тоска  человеческой  души,
устремленной навстречу братьям по разуму.
     Все  отчетливей становится партия скрипок, все быстрее вращение  бедер,
все явственнее аккомпанемент бубенчиков.
     И тут случилось то, чего никто уже не ожидал.
     Из   аквариумов  с   пришельцами  высунулись  три  извивающиеся  ленты,
развернулись наподобие детской игрушки "тещин язык" и понеслись по воздуху к
оркестру.
     Задержавшись  на  мгновение  возле танцовщицы,  они  проникли  в  глубь
раковины, прошли над  головами  оркестрантов  и  с той  же  стремительностью
вернулись аквариумы.
     Весь  мир  ахнул.  Это  было неопровержимым доказательством  могущества
искусства, способного  объединять носителей разума в космосе,  независимо от
различия их биологических форм
     Оркестранты, казалось, больше не чувствовали усталости и жары. Громко и
победно  зазвучала  последняя  часть  симфонии,  славя  новую  эру  Великого
Содружества.
     Между тем сосуды с пришельцами  вновь окутались  радужной  оболочкой, и
сверкающий в лучах прожекторов шар взмыл под финальный аккорд к таинственным
далям звездного неба.



     Донесение   начальника   136-й  космической  партии   Великому   Совету
Всепознающего Мозга:
     "Волею  и мудростью Всепознающего  Мозга  нами были организованы поиски
разумных существ на  окраинах галактического скопления звезд,  занесенного в
Регистр Совета под номером 294.
     В  качестве  объекта  изучения  была  выбрана  третья  планета  желтого
карлика, имеющая в составе атмосферы 21 % кислорода.
     Перенос   на   эту  планету   был  осуществлен  методом   перенасыщения
пространства.
     Поверхность планеты представляет собой гладкий песчаный рельеф. Водоемы
отсутствуют. Это обстоятельство,  а также высокая  температура и  повышенная
сила тяжести вынудили  нас вести наблюдение,  не покидая защитных  сосудов с
компенсирующей питательной жидкостью.
     Биологический   комплекс   планеты   крайне    беден    и   представлен
передвигающимися на двух конечностях существами.
     Эти    существа,    по-видимому,    обладают   некоторыми    начальными
математическими познаниями, в пределах нулевого цикла обучения, принятого на
нашей планете в дошкольных учреждениях.
     Мы наблюдали их ритуальные игры и  пляски, однако полного представления
о культовых обрядах составить не могли, так как  все наши попытки установить
с  ними  контакт при  помощи  обычного  языка  запахов, неизменно  кончались
неудачей.
     Спектр  запахов, источаемых туземцами, весьма  ограничен, и проведенный
лингвистический анализ не мог выделить из них смыслового значения.
     Есть   основания  предполагать,   что  в  заключительной  фазе   нашего
пребывания они всячески пытались усилить излучение  запахов, согнав для этой
цели несколько сот особей в нагретое помещение и заставляя их выполнять  там
тяжелую  физическую работу. Может  быть, эти запахи помогают им организовать
простейшее общение  между  собой  во время  коллективных трудовых процессов,
что, впрочем, совершенно недостаточно для того, чтобы их можно  было отнести
к числу разумных существ, обладающих запахоречью.
     Учитывая  все  изложенное,  считаем  дальнейшие   попытки  установления
контактов с населением обследованной планеты бесцельными.
     Начальник 136-й партии".
     Донесение  было записано  в системе семи запахов  на губчатом пластике,
пригодном для длительного архивного хранения.


     Если вам 26 лет и ваша личная жизнь  определенно не удалась, если у вас
робкий   характер,  невыразительная  внешность   и   прозаическая  профессия
экономиста-плановика, если вы обладатель смешной  фамилии  Кларнет,  ведущей
начало от какого-нибудь заезжего музыканта-неудачника, неведомо когда  и как
осевшего  на   Руси,  если  вы   настолько   бережливы,  чтобы   мечтать  об
однокомнатной  кооперативной квартире,  но вместе с  тем  достаточно  трезво
смотрите  на вещи,  чтобы  понимать,  что  ваше  пребывание  в  коммунальном
муравейнике  -  состояние далеко  не кратковременное,  если волшебное  слово
"любовь" вызывает у вас надежду, а не  воспоминания, - словом, если  вы тот,
кого я намерен сделать своим героем, то вам обязательно нужно иметь хобби.
     Хобби - это подачка, которую бросает равнодушная Судьба своим пасынкам,
чтобы они не вздумали искушать ее терпение.
     Не имеет существенного значения,  какое  именно хобби  вы изберете. Это
зависит от ваших способностей, средств и темперамента Ведь если разобраться,
то  настойчивые  и  бесплодные  попытки  наладить прием дальних  телепередач
ничуть не хуже  коллекционирования пивных кружек или  выращивания цитрусовых
на подоконнике. Важно одно; как-нибудь  в обеденный перерыв небрежно сказать
сослуживцам,  что вчера Париж  передавал великолепный  фильм с участием Софи
Лорен,  либо, священнодействуя с  непроницаемым лицом, нарезать  в стаканы с
чаем таких же бедолаг,  как  вы, по  ломтику сморщенного зеленого лимончика.
("Знаете ли, это  далеко не  лучший  из тех, что  у меня в этом году, но все
остальные пришлось раздарить".)
     Итак,  Юрий  Кларнет  посвящал  свой  досуг  поискам в  эфире  сигналов
чужеземных  стран.  Для  этой цели  за 8  рублей в комиссионном магазине был
куплен  старенький  КВН  с  экраном  чуть  больше почтового  конверта. Выбор
телевизора был продиктован отнюдь не скаредностью или недостатком  оборотных
средств.  Просто  каждому,  кто  знаком   с  техникой  дальнего  телеприема,
известно, что лучшего изображения, чем на КВН, не получишь нигде.
     После того  как  попытка  установить  на крыше  в  качестве  отражателя
антенны  оцинкованное   корыто   была   со   всей  решительностью  пресечена
управхозом,  Кларнету  пришлось  плюнуть на советы,  даваемые в  журналах, и
заняться изобретательством.
     Тот вечер,  с  которого, собственно,  и  начинается  мой  рассказ,  был
завершающим этапом долгих  поисков, раздумий и неудач.  Зажав между коленями
сложное    ажурное    сооружение   из   проволоки,   напоминающее    антенну
радиотелескопа, Кларнет припаивал  вывод  для штекера. Он торопился, надеясь
еще сегодня провести несколько задуманных заранее  экспериментов. Как всегда
в таких случаях, неожиданно перестал греться паяльник. Кларнет  чертыхнулся,
положил на пол свое творение и подошел к штепсельной  розетке с паяльником в
руке.
     В этот момент что-то треснуло, и в комнате погас свет.
     Кларнет выдернул вилку из розетки и направился к столу, где должны были
лежать спички.  По  дороге  он  запутался  в  ковровой дорожке,  лежавшей  у
кровати, и с размаху шлепнулся на тот самый проволочный  параболоид, который
с неистовством дилетанта мастерил более двух недель.
     Кларнет выругался еще раз, нащупал в темноте спички и вышел в коридор.
     Там тоже было темно.
     - Опять пережгли свет, гражданин хороший?
     Хороший гражданин невольно выронил  зажженную спичку. Голос принадлежал
майору в отставке Будилову, зануде, человеконенавистнику и любителю строгого
порядка.  Майор жил  одиноко и скучно.  Первые  десять дней после  получения
пенсии  он   находился   в  постоянно   подогреваемом   состоянии   злобного
возбуждения, остальные же двадцать пребывал в глубокой депрессии. Питался он
неизвестно где и, хотя имел на кухне персональный столик, хозяйства никакого
не  вел.  Раз  в  месяц  приезжала  его  дочь,  жившая  отдельно,  привозила
выстиранное белье  и забирала  очередную  порцию  грязного.  О  себе Будилов
рассказывать  не  любил.  Было  лишь  известно,  что  он -  жертва  каких-то
обстоятельств,  и, если бы не эти обстоятельства, его майорская звезда давно
уже превратилась бы в созвездие полковника.  В какой именно  части небосвода
должно было сиять это  созвездие,  оставалось невыясненным, так как, судя по
всему, в боевых действиях майор никогда не участвовал.
     - Опять, говорю, свет пережгли? Кларнет зажег новую спичку.
     - Сейчас посмотрю пробки.
     Между  тем  начали открываться многочисленные двери,  выходящие в общий
коридор. По  стенам  забегали  уродливые тени в  призрачном  свете лампадок,
фонариков  и  свечных  огарков.  Аварии  осветительной сети  были  привычным
явлением, и жильцы встречали их во всеоружии.
     - Боже! - дрожащим голосом сказала  учительница,  жившая возле кухни. -
Каждый день! Должны  же  быть, в  конце концов, какие-то  правила общежития,
обязательные для всех. У меня двадцать непроверенных классных работ.
     - Правила! - фыркнул Будилов. - Это у нас квартира такая беспринципная.
В другой надавали бы пару раз по мордасам, сразу бы узнал, что за правила.
     - По мордасам ни к чему, - возразил  солидный баритон. - По мордасам  -
теперь такого закона нету, а вот в комиссию содействия сообщить нужно.
     -  Ладно! - огрызнулся  Кларнет.  - Лучше  помогите притащить из  кухни
стол.
     - Ишь какой!  -  ткнул в  него пальцем  Будилов. - Нет,  уважаемый, сам
пережег, сам и тащи, тут тебе нет помощников.
     Кларнет, пыхтя, приволок кухонный стол, взгромоздил на него  табуретку,
а на табуретку- стул.
     Электропроводка  в квартире была оборудована еще в те времена, когда  к
току относились  с  такой  же  опаской,  как в наши дни к  атомной  энергии.
Поэтому  святая святых -  пробки - были упрятаны от непосвященных  под самым
потолком на четырехметровой высоте.
     Набивший руку  в таких делах,  Кларнет попросил  еще скамеечку для ног,
которой пользовалась  страдавшая  ревматизмом учительница,  и,  завершив  ею
постройку пирамиды, влез наверх.
     Он наугад крутанул  одну из многочисленных  пробок, и  в  дальнем конце
коридора раздался рев:
     - Эй! Кто там со светом балуется?!
     -  Извините! -  сказал  Кларнет.  -  Это  я  случайно не ту группу.  Да
посветите же, тут ни черта не видно!
     Чья-то сострадательная рука подняла вверх свечку.
     - Так.  .. - Кларнет вывернул еще две пробки. В общем, понятно. Есть  у
кого-нибудь кусочек фольги?
     - Чего?
     - Серебряной бумаги от шоколада.
     - Шоколадом не интересуемся, - сказал Будилов.
     - Подождите, Юра, сейчас принесу. - Учительница направилась в комнату.
     Неизвестно, как  пошли бы дальнейшие  события,  если б  Кларнет проявил
больше осмотрительности, покидая свою вышку. Очевидно, тот момент, когда его
левая нога потеряла опору, и был поворотным пунктом,  где робкая Случайность
превращается в самоуверенную Закономерность.
     Грохнувшись вниз, он  пребольно стукнулся головой о  край стола, отчего
пришел в совершенное  исступление. Во всяком случае,  иначе  он не стал  бы,
вернувшись в комнату, вымещать  злобу на  ни  в чем не  повинной антенне. Ни
один  здравомыслящий человек не будет  топтать  ногами то, над чем  с  такой
любовью трудился столько вечеров.
     От этого малопродуктивного занятия его отвлек голос стоявшего  в дверях
Будилова:
     - А стол кто будет ставить на место?



     Неприятности проходят, а  хобби остается. Это известно каждому, начиная
от юного  коллекционера  марок и  кончая престарелым любителем певчих  птиц,
всем,  в чьей душе  горит  всепожирающая  страсть  к занятиям, не приносящим
пользы.
     Неудивительно поэтому, что  уже на следующий день Кларнет,  насвистывая
песенку,  пытался  устранить последствия вчерашней вспышки гнева.  Увы!  Чем
больше он  прикладывал усилий,  тем  меньше его антенна походила  на изящный
параболоид.  Трудно сказать, к какому  классу  поверхностей  причислил бы ее
специалист  по  топологии.  Что-то  вроде  изъеденного  червями, скрученного
листа.
     Кто  может  предугадать   непостижимый  и  таинственный  миг  открытия?
Доведенный до отчаяния  человек раздраженно бросает на плиту  комок каучука,
смешанного с серой.  "Баста! - говорит он. - Больше ни  одного опыта!" И вот
чудо  совершилось: найден  способ  вулканизации, кладущий  начало  резиновой
промышленности.  Неврастеник,  страдающий мигренью от  стука  колес детского
велосипеда,  обматывает их  клистирными трубками.  Проходит несколько лет, и
шорох  шин  слышен   на  всех   дорогах  мира.  Скромный  экономист-плановик
подключает к допотопному  телевизору  искореженную  проволочную корзину и...
ничего  не   происходит.  Решительно  ничего.  Экран  по-прежнему   светится
голубоватым светом, но изображения нет, сколько ни верти антенну.
     Как бы вы  поступили  в  этом  случае? Вероятно, выдернули  бы вилку  и
отправились спать.  Поэтому  закон  всемирного  тяготения,  спутники  Марса,
радиоактивный распад, волновые свойства электрона и многое другое открыты не
вами. Вам чужд благородный азарт исследователя.
     Кларнет закурил и задумался.  Затем, повинуясь какому-то  наитию, начал
дальше  скручивать  антенну  по  спирали.  И   вдруг  все  чудесным  образом
изменилось.
     Сначала  на  экране  забегали  черные молнии, а  затем,  в  их  ореоле,
возникло  лицо девушки. Оно было неописуемо  красиво.  Красиво, потому что в
противном случае  мы посягнули бы  на святые каноны фантастики.  Неописуемо,
так  как  все,  что прекрасно, не  может быть  выражено  словами. Попробуйте
описать торс Венеры, улыбку Джоконды, запах жасмина или трель соловья. Поэты
в  таких  случаях прибегают  к сравнениям, но это  -  не  более,  чем  трюк.
Объяснение одних понятий  через  другие ничего никому не  дает.  Ограничимся
тем, что  она была  красива. Ее наряд... Тут я снова вынужден  признаться  в
своей  беспомощности.  Любой  мужчина  способен  десятилетия  помнить  форму
какой-нибудь ерундовой  родинки на  плече  возлюбленной,  но  никогда  не  в
состоянии рассказать, в каком платье она была вчера.
     -  Ну,  что  вы  таращите  на  меня  глаза?  -  спросила  девушка.  - И
пожалуйста,  не  воображайте, что  это вы меня  открыли.  Просто форма вашей
антенны хорошо  вписывается в кривизну пространства времени. Иначе вам бы не
видать  меня, как своих  ушей. Я ведь  за  вами давно  наблюдаю. Занятно  вы
живете!
     Кларнет  машинально  огляделся  по сторонам и  почувствовал себя крайне
неловко.  Одно  дело  предстать  перед  хорошенькой  женщиной  во  всеоружии
тщательной подготовки, а другое -  быть  застигнутым врасплох в  собственной
комнате.  Снятое  еще  позавчера  белье,  скомканное,  валялось  тут  же,  у
неприбранной  кровати.  На  столе  рядом  с  паяльником  и  канифолью  лежал
промасленный лист газеты с огрызками  хлеба и скелетами копчушек - остатками
вчерашнего ужина.
     Батарея  немытых бутылок из-под кефира красовалась на подоконнике. Черт
знает что!
     Кларнет  застегнул на груди  ковбойку, сунул  под  стол  босые  ноги  в
стоптанных шлепанцах и изобразил на лице подобие улыбки.
     - Вот как? Чем же я обязан такому вниманию? - Девушка нахмурилась.
     - Что вы там шевелите губами? Я  вас  все  равно не слышу. Отвечайте на
вопросы жестами. Если да - кивните головой, если нет - помотайте. Понятно?
     - Понятно, - растерянно сказал Кларнет.
     - Понятно или нет?
     Кларнет кивнул.
     - Вот так лучше. Вы можете собрать таймерный радиопередатчик?
     - Что это такое?
     - Ну до чего же бестолковый! Можете или нет? Кларнет покачал головой.
     - Конечно! - усмехнулась девушка. -  Откуда  же вам уметь? Ведь в  ваше
время их еще не было. Допотопная техника. И деталей подходящих нет. Придется
мне  его вам трансмутировать. Замерьте-ка расстояние от центра вашей антенны
до середины стола по вертикали и горизонтали. Результат напишите на бумажке.
Надеюсь, мерить вы умеете?
     Кларнет порылся в ящике с инструментами  и извлек  оттуда  заржавленную
металлическую рулетку.
     Девушка наблюдала за ним с иронической улыбкой.
     -  Не так! Проведите мысленно два перпендикуляра. Вот! Запишите! Теперь
- до поверхности стола. Отлично! Покажите-ка, что у вас получилось.
     Кларнет поднес к экрану листок с записанными цифрами.
     - Допустим,  что вы не ошиблись, -  поморщилась она. - Уберите всю  эту
дрянь со стола. Телевизор  можете сдвинуть на  край. Осторожно! Не поверните
антенну! Отойдите подальше и не пугайтесь. Раз, два, три!
     Кларнет  сделал несколько шагов к двери,  и  тут  над  столом  возникло
нечто. Не то облачко, не то солнечный зайчик, не  то... Впрочем, разобраться
во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой
     клеенке начало  расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил
дым.
     -  Шляпа!  - сказала незнакомка. - Замерить и то как следует не  сумел.
Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!
     Кларнет помчался на кухню, забыв  впопыхах притворить дверь.  Когда  он
рысью  возвращался с чайником,  у его комнаты уже  стоял  принюхивавшийся  к
чему-то Будилов.
     - Пожар у вас, что ли?
     - Нет, это просто так. Окурок прожег клеенку.
     Будилов  попытался  было войти, но Кларнет захлопнул у него перед носом
дверь и повернул ключ.
     Между тем  стол уже  горел  по-настоящему. Кларнет вылил на него чайник
воды, но этого оказалось мало, пришлось бежать за вторым.
     -  Хватит!  - сказала  девушка.  -  Слышите? Хватит, а  то  вы мне  все
испортите. Берите передатчик.
     Кларнет вытащил из прожженной дыры маленькую черную шкатулку.
     - Ну-с, говорите.
     - Что говорить? - растерялся Кларнет.
     - Как вас зовут?
     - Юра.
     - Хорошо, пусть Юра.  Так вот что,  Юра:  никаких расспросов, иначе мне
придется прервать с вами всякие отношения. Все, что нужно вам знать, я скажу
сама. Кстати, меня зовут Маша.
     - Очень приятно! - сказал Кларнет.
     Маша насмешливо поклонилась.
     - Мы с вами находимся в одной и той же точке пространства, но разделены
временным интервалом, каким - неважно. Вы - там, а я - тут, в будущем. Ясно?
     - Где?! - спросил ошеломленный Кларнет. - Где вы находитесь?
     - В Ленинграде, где же еще?
     - Простите, - пробормотал Кларнет, - это, так сказать...
     -  Ничего   не  так  сказать.  Я  историк-лингвист,  занимаюсь  поэзией
двадцатого века. Вы согласны мне помочь?
     - Вообще... я никогда...
     - Я тоже никогда не  разговаривала  с таким... ну, словом, поможете или
нет?
     "Какая-то  она  уж  больно  напористая",  - подумал  Кларнет,  но вслух
сказал:
     - Буду рад, если в моих силах.
     - Это уже хорошо! - Маша обворожительно улыбнулась. - Так по рукам?
     - По рукам! - ответил Кларнет  и  с сожалением  взглянул на  экран. Эх!
Нужно было покупать телевизор побольше.
     - Отлично! Теперь я объясню вашу роль.
     - Слушаю! - сказал Кларнет.
     -  Не  перебивайте  меня.  Понимаете ли,  я живу  в такое  время, когда
библиотек уже нет, одна машинная  память.  Это, конечно, гораздо удобнее, но
если  нужно   откопать  что-нибудь  древнее,  начинаются  всякие  казусы.  Я
запрашиваю о Пастернаке, а мне выдают какую-то  чушь про  укроп,  сельдерей,
словом,  полный набор  для супа.  С  Блоком еще  хуже.  Миллионы всяких схем
электронных блоков.  Ведь что  ни говори, с тех пор, как  они писали, прошло
уже две тысячи лет.
     - Сколько?!
     Маша закусила губу.
     -Ну вот, я и проболталась! Фу, дура! Теперь жди неприятностей.
     - Я никому не скажу, - произнес в благородном порыве Кларнет, - честное
слово, не скажу!
     -  Ах,  как  нехорошо!  -  Маша  закрыла  лицо  руками. - Нам запрещены
контакты с прошлым. Я  ведь  тайком от всех. Даже  Федю услала, чтобы все  в
полной тайне...
     - Кто такой Федя? - Кларнету почему-то не понравилось это имя.
     -  Мой  лаборант.  Очень милый парень. -  Маша  опустила  руки и  снова
улыбнулась. - Представляете  себе, влюблен в меня до потери сознания,  так и
ходит по пятам. Еле выпроводила.
     Бывают странные ощущения где-то там, чуть повыше грудобрюшной преграды.
Не то чтобы болит, а так, не разберешь что такое. Какая-то непонятная тоска.
И  очень милые  парни вовсе не  кажутся такими  уж милыми,  да  и вообще вся
человеческая жизнь, если разобраться,..
     - Ладно!  -Маша решительно тряхнула волосами. - Будь что будет!.. Итак,
мне нужна помощь. Возьмете в  библиотеке Блока и  Пастернака. Все, что есть.
Усвоили?
     - Да, и что дальше?
     - Будете читать вслух.
     - Зачем?
     - Ох! - Маша потерла виски пальцами. - Вот экземплярчик попался! Будете
читать, а я запишу. Неужели так трудно понять?
     -  Нет, отчего  же,  -  сказал Кларнет, - понять  совсем не трудно. Вот
только читаю я неважно.
     - Ну, это меньше всего меня беспокоит. Значит, завтра в это время.
     Изображение пропало, как будто кот  слизнул. Только что она была здесь,
а сейчас пуст экран,  безнадежно пуст. Исчезло наваждение, сгинуло,  и  все,
что осталось, - это маленькая черная коробочка да мокрый обгоревший стол.



     Когда  многократно  повторенный  опыт в  одних  и тех же  условиях дает
неизменный результат, то есть все основания считать, что установленные связи
подчинены какому-то закону.
     Так,  например, если  любители  ранней похмелки выстраиваются в длинные
очереди  у ларьков в бесплодном ожидании  вожделенной цистерны с пивом, если
строители   бестрепетно   роют   канавы   в   ухоженных   газонах,   обнажая
склеротическую кровеносную систему города, если по утрам к  шуму трамвая под
окном добавляется пыхтенье катков для асфальта, если,  просыпаясь  от щебета
птиц, вы не можете сообразить, ночь сейчас или день, знайте: на дворе июнь.
     Если  на дворе  июнь,  а  вам двадцать шесть лет, если  вы каждый вечер
читаете девушке прекрасные стихи, если... Впрочем, хватит! И так все ясно.
     Какой-то пошляк, родоначальник литературных штампов, сказал, что любовь
не знает преград. Ну и что? Одно дело не знать преград, а другое - суметь их
преодолеть, или, как выразился бы философ, добиться такого развития событий,
когда  любовь в себе превращается в любовь для  себя. Ведь что  ни говори, а
две тысячи лет. ..
     Хотите еще одну заезженную сентенцию? Пожалуйста! Беда приходит оттуда,
откуда ее меньше  всего ждешь. На этот раз она явилась через дверь  в облике
дворника, пригласившего однажды  вечером Кларнета  незамедлительно прибыть в
домоуправление, где его ждет комиссия содействия в полном составе.
     Состав оказался не так уж велик: два человека, не считая уже известного
нам бравого майора в отставке.
     Увидев Кларнета, майор пришел в  крайнее  возбуждение  и вытянул вперед
правую длань, отчего стал сразу удивительно похож  на  Цицерона, обличающего
Катилину.
     - Вот он, голубчик! Собственной персоной!
     Председатель комиссии расправил  седые  запорожские  усы и  вытащил  из
стола листок, исписанный корявым почерком.
     - Так... садитесь, товарищ Кларнет.
     Кларнет сел.
     -   Имеются    сигналы,   что   вы   пользуетесь   незарегистрированным
радиопередатчиком. Верно это?
     - Нет у меня никакого передатчика, - солгал Кларнет.
     - Ну до  чего же нахально темнит! - патетически воскликнул  Будилов.  -
Ведь сам слышал, как передает! То открытым, то закрытым текстом.
     Председатель вопросительно взглянул на Кларнета.
     - Это... я стихи читаю.
     - Почему же вслух? - удивилась интеллигентного вида немолодая женщина.
     - Они так лучше запоминаются.
     - Врет, врет! -  кипятился майор. -  Пусть  тогда  скажет, что он там у
себя паяет, почему пробки все время горят?
     - Ну-с, товарищ Кларнет?
     - Не паяю я. Раньше, когда телевизор ремонтировал, то паял, а сейчас не
паяю.
     Председатель крякнул и снова расправил усы.
     - Так... Значит, только стихи читаете?
     - Только стихи.
     - Какие  будут суждения? - Он поглядел на женщину, но та только плечами
пожала.
     - Обыск бы нужно сделать, - сказал Будилов. - С понятыми.
     - Таких прав  нам  не дано, -  поморщился председатель. - А вы, товарищ
Кларнет,   учтите,   никому  не   возбраняется  и  телевизоры  мастерить   и
радиоприемники...
     - И стихи читать, - насмешливо добавила женщина.
     - И стихи читать, - подтвердил председатель.  -  Но ежели действительно
радиопередатчик... тут другое  дело.  Нужно зарегистрировать. И вам лучше, и
нам спокойней. Согласны?
     -   Согласен,  -  вздохнул  Кларнет,  -  только  нет  у  меня  никакого
передатчика.
     О,  святая,  неумелая,  бесхитростная ложь!  Ну,  кому  какое  дело  до
честного слова, опрометчиво брошенного в туманное будущее?
     Нет,  Кларнет,  не  тебе тягаться с видавшим  виды  майором в  отставке
Будиловым. Сколько ты ни темни, расколет он  тебя, непременно расколет! Пора
подумать, чем это все может кончиться.



     -  Маша! - Кларнет говорил шепотом,  опасливо  поглядывая на  дверь.  -
Пойми, Маша, я этого просто не переживу.
     - Что ты предлагаешь?
     - Не знаю.  Возьми  меня туда.  Есть  же, наверное, какие-нибудь машины
времени.
     - Нет таких машин, - печально улыбнулась Маша. - Все это сказки.
     - Но сумела же ты переправить передатчик.
     - Это  совсем другое дело.  Трансмутация.  Но  ведь  она у  вас еще  не
изобретена.
     Кларнета внезапно осенила идея.
     - Послушай, а ты сама бы не смогла?
     - Что?
     - Трансмутироваться сюда.
     - Ох! Ты понимаешь, что ты говоришь?! Нет, это невозможно!
     - Но почему?!
     -  Я же  сказала, никаких контактов  с прошлым.  Нельзя менять историю.
Трансмутацией  во  времени  у  нас  пользуются  не  больше,  чем в  пределах
столетия, и то со всякими ограничениями. А тут... ведь возврата назад уже не
будет. Остаться навсегда неизвестно где...
     - Известно! Ты же будешь со мной!
     Маша заплакала.
     - Ну что ты, Машенька?!
     - А ты меня никогда не разлюбишь? - спросила она, сморкаясь в крохотный
платочек.
     Вы сами знаете, что отвечают в подобных случаях.
     В июне все идет  по раз навсегда  установленным законам.  Вот  набежала
туча,  брызнул  дождь, а  там,  глядишь, через несколько  минут  снова греет
солнышко.
     - Не могу же я в таком виде к вам явиться, сказала Маша. -  Достань мне
хоть несколько журналов мод.
     Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать за женщиной, изучающей фасоны
платьев? Такого  абсолютного  отвлечения  от  суетного мира, такого  полного
погружения в нирвану не удавалось добиться ни одному йогу. Не пробуйте в это
время  ей  что-нибудь говорить.  Она  будет кивать головой,  но  можете быть
уверены, что ни одно слово не доходит до ее сознания.
     - Переверни страницу!
     - Послушай, Маша.. .
     - Это не годится, следующую!
     - Маша!
     - Поднеси ближе, я хочу рассмотреть прическу.
     - Машенька!
     - Дай другой журнал.
     На   все   нужно   смотреть  философски,   и  каждое   терпение  бывает
вознаграждено сторицей.
     Кларнет убедился в этом уже на следующий день.
     - Ну, как я тебе нравлюсь?
     Он обалдел.
     Давеча  я  наклеветал  на  мужчин,  будто  они  неспособны  оценить  по
достоинству женский  наряд.  Внесем поправку:  оценить способны, запомнить -
нет.
     Но тут была налицо такая разительная перемена. ..
     Во-первых, Кларнет установил, что трефовая дама его сердца превратилась
в бубновую. Изменилась  не только масть. Доступный ранее  для обозрения  лоб
богини был теперь прикрыт завитой челкой, тогда как
     затылок подстрижен совсем коротко.
     Во-вторых,  вместо каких-то ниспадающих одежд, на  ней был обтягивающий
фигуру   свитерок.  А  в-третьих...   В-третьих   -   мини-юбка.  Не  верьте
предсказателям! На то они  и  предсказатели, чтобы  врать. Нет,  никогда  не
выродится человечество в беззубых  головастиков с  хилыми  конечностями,  не
выродится,  независимо  от того,  что по  сему поводу думают антропологи. Не
знаю, как обстоит дело где-нибудь в Крабовидной туманности, но на Земле пара
восхитительных ножек всегда будет вызывать волнение, подобное тому, какое мы
испытываем, просматривая тиражную таблицу. Сознайтесь, кто из  вас, несмотря
на ничтожный шанс, не мечтал втайне о главном выигрыше?
     Счастливчик  Кларнет!  Этот  выигрыш  достался  ему,  единственному  из
триллионов людей, родившихся и сошедших в могилу за два тысячелетия.
     - Ну как?
     - Потрясающе!
     - Теперь я готова.
     Любовь  не  так безрассудна, как  принято  думать.  Подсознательно  она
чувствует,  что  отгремят  свадебные цимбалы,  погрузится  во  мрак  чертог,
промчится  полная  счастья  ночь и  настанет, по  меткому определению поэта,
благословенный день забот.
     Кое-какие из этих забот уже заранее посетили Кларнета.
     -  Кстати, Машенька, - сказал он небрежным тоном, - не забудь захватить
с собой паспорт.
     - Что?
     - Ну, документ, удостоверяющий личность.
     Маша рассмеялась.
     - Глупый! Как  же документ может удостоверить личность? Личность-это я,
-  она  горделиво повернулась в профиль, - а документ-бумажка. Вряд ли ты бы
удовлетворился такой подменой.
     Вот тебе первый сюрприз, Кларнет!  "Что это за гражданка у вас ночует?"
-  "Это  - моя жена". "Она  прописана?" -  "Нет, видите  ли,  у  нее потерян
паспорт".  - "Разрешите взглянуть на  свидетельство  о браке". - "Мы, знаете
ли,  еще не успели..." -  "Какой-нибудь документ, удостоверяющий  личность?"
"Ну,  что   вы?!  Человеческая   личность  неповторима,   неужели   какая-то
бумажка..." Н-да. ..
     - А диплом?
     - Какой диплом? - удивилась Маша.
     - Училась же ты где-то?
     - Конечно!
     - Так вот, свидетельство об окончании.
     -  Не понимаю,  6  чем  ты  говоришь?  - Маша  надула губы. -  Если  ты
раздумал, так прямо и скажи, а не... не...
     Страшная вещь женские слезы. Черт с ними, со всякими  бумажками!  Целый
ворох  их  не стоит  и  одной  крохотной слезинки. Подумаешь, важное дело  -
диплом. "Выдан в три тысячи девятьсот таком-то году". Тьфу, пропасть! Ладно,
что-нибудь придумаем!
     - Не надо, Машенька! Ты меня неправильно поняла. Просто в нашем времени
есть свои особенности. Ну, давай назначим день.
     - А почему не завтра?
     - Завтра? Гм... завтра. Видишь ли, мне нужно кое-что подготовить. Взять
отпуск на работе и вообще. ..
     - Когда же?
     -   Сейчас    сообразим.   -   Кларнет   вынул   из   записной   книжки
табель-календарь. - Сегодня у нас четверг. Давай в субботу. Суббота двадцать
девятого июня. - Он обвел красным карандашом дату. - Согласна?
     - Хорошо! Я за это время уговорю Федю.
     - При чем тут Федя?
     -  Мне  самой  не справиться. Я  ведь всего  лишь лингвист, а тут нужно
составить программу трансмутации так, чтобы не получилось осечки.
     Ну что ж, Федя  так  Федя, Кларнет  даже почувствовал  какое-то злобное
удовлетворение.
     -  Нужны  ориентиры, - продолжала  Маша, - не  такие, как  ты  мне  дал
прошлый раз.  Пустынное место, где нет транспорта и пешеходов, лучше  поздно
вечером. Вот что, давай-ка у Медного Всадника в одиннадцать часов вечера.
     - Он у вас еще стоит?
     - Еще бы! Договорились?
     -  Договорились!  -радостно  сказал  Кларнет.  У   Медного  Всадника  в
одиннадцать часов вечера в субботу двадцать девятого июня. Не забудешь?
     - Такие вещи не забывают. Ну, целую!



     Тот, кто никогда не  выходил на свиданье задолго до назначенного срока,
достоин  сожаления. Настоящая  любовь прошла мимо, не задев  его  даже краем
своих белоснежных одежд.
     ...Наступал час, когда  белая ночь отдает беззащитный  город  во власть
колдовских чар.
     По  остывающему асфальту скользили  на  шабаш  юные  ведьмы  в коротких
распашонках. Изнывающие от сладостного томления чертенята  подтанцовывали  в
подворотнях, повесив на  грудь транзисторные приемники, старый греховодник в
лихо сдвинутом берете, под которым угадывались элегантные рожки, припадая на
левое копыто, тащил тяжелый  магнитофон. Скрюченная карга с клюкой несла под
мышкой полупотрошеного петуха в цветастом пластиковом мешочке.
     Марципановые ростральные колонны  подпирали бело-розовую  пастилу неба,
сахарный пароходик резал леденцовую гладь  Невы, оставляя за кормой пенистую
струю  шампанского. Над противнями крыш вечерний бриз гнал на заклание белых
пушистых ягнят, и  надраенный  шампур  Адмиралтейства  уже сверкал отблеском
подвешенного на западе мангала. А там, где хмельные запахи лились в  реку из
горлышка Сенатской площади, маячила  исполинская  водочная этикетка с Медным
Всадником на вздыбленном коне.
     Все готовилось к свадебному пиру.
     Кларнет шел  по ковру  тополиного  пуха, и  на шелковых  подушках клумб
навстречу ему раскрывались лепестки фиалок, доверчиво, как глаза любимой.
     Предчувствую Тебя. Года проходят мимо - Все в облике одном предчувствую
Тебя.
     Основательное  знакомство с  творчеством  Блока  определенно  пошло  на
пользу моему герою.
     ...Тот, кто не простаивал  на  месте свидания,  когда уже все  мыслимые
сроки прошли, не знает, что такое муки любви.
     Она обманула. .. Нет горше этих слов на свете. Тоскливо дождливым утром
в Ленинграде, ох, как тоскливо! Все кажется мерзким: и злобный оскал лошади,
и самодовольная рожа  всадника,  и насмешливые  крики  чаек,  и  сгорбленные
фигуры первых пешеходов, и плюющийся черным  дымом буксир, волокущий грязную
баржу, и покрытая коростой дождя река, и похожие  на  свежие могильные холмы
клумбы с небрежно набросанными мокрыми цветами, и нелепые столбы, у подножья
которых сидят голые  мужики с  дурацкими  веслами Тошно с опустошенной душой
возвращаться в одинокое свое  жилье, где подготовлен  ужин на  двоих и вянут
уже никому не нужные розы, - трудно сказать, до чего тошно!
     Торговец! В твоих руках секрет забвенья, нацеди мне из той бочки добрую
кружку вина! Ах, еще не продаете? Простите, я вечно путаю эпохи.
     ...Сколько же раз можно нажимать кнопку  вызова, пока тебе ответят?! Ну
вот, слава богу!
     На экране проявилась физиономия вихрастого юноши.
     - Ну? - спросил  он, неприязненно взглянув на Кларнета. Очевидно, это и
был тот самый Федя.
     - Где Маша?
     - Вам лучше знать.
     - Она не прибыла.
     - Не  может  быть,  -  нахмурился юноша.  -  Я сам составлял программу.
Максимальный разброс по времени не должен превышать пяти минут.
     - Все-таки ее нет.  Я  прождал десять  часов.  Федя недоуменно  почесал
затылок.
     - Сейчас проверю. Какой у вас вчера был день?
     - Суббота двадцать  девятого июня, вот  поглядите! - Кларнет  поднес  к
экрану  календарь, на котором  красным карандашом была  отмечена вожделенная
дата.
     - А год?
     - Тысяча девятьсот шестьдесят девятый.
     Федя уткнул нос в какие-то записи. Когда он наконец поднял голову,  его
лицо было перекошено.
     - Идиот! - сказал  он  тихо и злобно.  - Прозевал свое счастье, дубина!
Суббота двадцать девятого июня!  Ищи ее теперь  во вчерашнем  дне.  Понятно?
Каждый день - во вчерашнем.
     Изображение на экране исчезло.
     Кларнет растерянно взглянул на картонный прямоугольник, который все еще
вертел в руках, и обмер. Это был прошлогодний календарь!



     С тех пор в Ленинграде каждый  вечер можно  видеть  обросшего  бородой,
небрежно одетого человека, который внимательно вглядывается в лица встречных
женщин. Он  идет всегда одной  дорогой,  мимо Биржи на Васильевском острове,
через Дворцовый мост, вдоль  фасада Адмиралтейства, и выходит  к  памятнику.
Там он стоит некоторое время, а потом возвращается назад тем же маршрутом.
     По утрам, когда он просыпается, ему кажется, что вчера она  была здесь.
Нет,  не  кажется. Он  помнит ее  поцелуи,  наконец,  есть  десятки  примет,
свидетельствующих, что  это не сон. И так - каждое  утро. Он плачет, и слезы
капают в стакан с чаем, который он проглатывает, торопясь на работу.
     А вечером он снова отправляется на бесплодные поиски.
     Иногда его видят в компании пожилого тучного человека.
     -  Ты  понимаешь,  Будилов,  -  говорит  он,  -  человек не  может жить
вчерашним  днем. Нельзя  быть сытым  от обеда,  который  съел накануне.  Что
толку, что она тебя целовала вчера? Человеку все нужно сегодня. Чтобы каждый
день было сегодня. Ты понял?
     - Ладно, пойдем домой, фантазер. Смотри, не споткнись!
     Будилов берет  его  под  руку и бережно ведет, пока  тот  заплетающимся
языком бормочет стихи:
     Ночь,  улица,  фонарь, аптека,  Бессмысленный и тусклый свет. Живи  еще
хоть четверть века - Все будет так. Исхода нет...
     И тогда Будилову тоже почему-то хочется плакать.


     Тонкая  песчаная  коса далеко вдавалась  в  море. Человек,  лежавший на
песке,  слышал шорох волн, подкатывающихся  к  самым  ногам. Воспаленные  от
бессонницы глаза глядели на меркнувшие звезды. Нужно было бежать, потому что
там в неумолимо светлевшем небе таилась смертельная опасность.
     Человек приподнялся на локти и тут же со стоном вновь упал на спину. Он
увидел бесформенные неуклюжие туловища, выползавшие из моря. Похожие на змей
щупальцы извивались на мокром песке.
     Он еще раз с надеждой взглянул вверх. Поздно! Темный силуэт исполинской
птицы  кружил  над местом,  где  лежал  беглец.  Поздно! Сейчас тонкие,  как
паутина, антенны на  крыльях птицы передают все, что  она видит, в крохотные
приемники, упрятанные в мозгу тех, со щупальцами.
     Человек  закрыл  глаза руками  и перевернулся на  живот.  Ночной кошмар
развеялся вместе с клочьями предрассветного тумана.
     Еще несколько  минут человек лежал, уткнувшись лицом в  подушку. Затем,
повернувшись на бок, он протянул руку.
     Следившие за  ним всю  ночь  глаза  гремучей змеи  вспыхнули  во  мраке
зеленоватым   блеском.  Где-то  в  глубинах   подсознания  родилась  команда
"напасть!", Крохотный  всплеск напряжения в змеином мозгу был подан на сетку
триода. В  ответ по направлению  к  кровати метнулась  металлическая рука  с
пачкой сигарет. Комната осветилась голубоватым огоньком зажигалки.
     Человек закурил.
     Сейчас  он  уже  спокойно  пытался проанализировать свой  сон.  Что  ж,
пожалуй, во всем этом есть доля здравого смысла. Конечно, спруты - это чушь,
порождение расстроенного воображения, однако сама по себе мысль использовать
зрение хищной птицы, скажем для поисков чего-то, заслуживает внимания. Нужно
только...
     На  подоконнике  заключенная  в  стеклянный   контейнер  голова  петуха
почувствовала  рассвет.  Беззвучно  раскрылся  клюв,  приветствуя восходящее
солнце. Сейчас же металлический паучок, соединенный проводом с мозгом птицы,
начал быстро перебирать лапками, поднимая штору.
     Человек спустил ноги с кровати и начал одеваться.
     Его звали Альфа 312. Конечно, у него было и  настоящее имя,  данное ему
при рождении, но одно  дело, как вас звали в детстве, когда никто еще толком
не мог сказать, что из вас  получится, а другое -  индекс, в который вложено
все, чего вы добились в жизни.
     Альфа 312.  Достаточно поглядеть в  карманный справочник,  чтобы  сразу
определить,  что  под  номером 312  числится  Институт  Бионики,  тот  самый
институт, которому человечество обязано полным переворотом в технике.
     Что же  касается обозначения Альфа, то любой  карапуз в детском  садике
знает, что это высшая власть в пределах  своего  учреждения. Экземпляр Альфа
повсюду только  один.  Могут быть три экземпляра  Бета, десятки  экземпляров
Тау, наконец, неограниченное количество  экземпляров Пси и Омега, но  Альфа,
олицетворяющий руководство, всегда  один.  Поэтому  перед  своим индексом он
никогда не имеет числовой приставки. В  иерархии, где, например,  работник 3
Ламбда 312  неизбежно  подчинен работнику 2 Ламбда 312, один лишь  Альфа  не
имеет ни начальника, ни равных себе. Отличная  организация, заимствованная у
самой природы. Потому что, черт побери, если уж мы начали учиться у  нее, то
почему  бы и  в области субординации не  воспользоваться проверенной  веками
иерархией  стада? Что же касается несколько усложненной  системы  индексов с
приставками,  то  виноваты  в  этом  прежде  всего  древние  греки,  которые
почему-то ограничили свой алфавит всего двадцатью четырьмя буквами.
     Альфа сунул ноги в комнатные туфли и подошел к окну.
     Счетно-решающее устройство, анализировавшее всю ночь поведение лягушки,
которая жила на  крыше в  специальном бассейне, предсказывало сегодня погоду
без дождя.
     Что ж, тем лучше!
     На кухне он с гордостью взглянул на свое детище, Автоматическую Плиту С
Программным  Управлением. Это  сооружение, сверкавшее хромом и белой эмалью,
скорее напоминало медицинский аппарат, чем кухонное приспособление.
     Альфа установил рычажок  на  пульте против надписи "омлет", положил  на
сковородку кусочек  масла,  вылил  туда два яйца и нажал на пусковую кнопку.
Сейчас   же  дремавшая  в  блоке  управления  безволосая  крыса  (специально
направленная мутация) получила электрический разряд в правый бок. Метнувшись
влево, она замкнула контакты реле нагрева.
     Теперь  Альфа мог  заниматься другими  делами, не беспокоясь  о  судьбе
омлета. Как только температура сковородки поднимется выше заданного предела,
крыса   получит   разряд  в  левый  бок  и  разомкнет  контакты.  Так  будет
продолжаться,  пока  изощренное  обоняние  крысы  не  уловит  запах  в  меру
поджаренных яиц.  Тогда  вступят  в  действие слюнные  железы.  Изменившаяся
кислотность во рту животного,  определенная  чувствительным  потенциометром,
послужит  командой для  выключения  тока во  всей системе. Просто,  как  все
гениальное! Не зря же крысы считаются лучшими дегустаторами в мире.
     В ванной его поджидал элегантный футляр из  черного пластика, в котором
был  заключен электрический угорь.  Легкий  нажим пальцем на мягкую оболочку
футляра  -  и  выделенный  угрем  электрический   заряд  привел  в  действие
миниатюрный вибратор с зубной щеткой.
     Нет,  что ни  говори, а бионика  великая наука! К  сожалению,  краны  с
горячей и холодной водой еще не были автоматизированы, хотя на этот счет уже
имелись  кое-какие  идеи. Однако,  пока  не  закончены  испытания смесителя,
регулируемого золотыми рыбками, нечего и думать о промышленном образце.
     Тут  размышления  Альфы  были  прерваны мелодичным  звонком.  Сигнал  о
готовности омлета.
     Вожак биоников наскоро вытер лицо полотенцем и направился на кухню.
     Что случилось?! Почему-то в сковородке вместо омлета, покрытого румяной
корочкой, плавали  полусырые яйца.  Проклятье!  Тут  он только вспомнил, что
крыса не кормлена со вчерашнего утра.  Теперь понятно, почему слюноотделение
началось раньше, чем были достигнуты оптимальные вкусовые качества.
     Альфа поковырял ложкой похожие на клей белки и, брезгливо поморщившись,
отдал свой завтрак крысе.
     Кофе,  ввиду  полного  равнодушия  всех  грызунов  к  этому  волшебному
напитку, пришлось варить на вульгарной электрической плитке.
     Времени оставалось в обрез. Нужно было еще задать корм всем автоматам и
провести ежедневную профилактику в гараже.
     При  виде  новенького  прыгающего автомобиля  лицо  владельца сказочных
чудес техники приняло озабоченное выражение.

Это  была  отличная  четырехместная  машина  типа КМ-1, работающая  по
принципу "кошки-мышки", но кое-какие сведения  с мест  эксплуатации вызывали
легкую тревогу. Нет, конечно, ничего серьезного, но все же...
     Альфа  приподнял  капот  и, убедившись в  хорошем  состоянии  животных,
подкачал воздух в амортизаторы.
     Затем он уселся на место водителя и, нажав на педаль,  поднял  пусковую
заслонку, отделявшую отсек, где помещался большой рыжий кот, от двух рабочих
камер,  соединенных  между  собой небольшим  отверстием.  В  одной  из камер
маленькая мышка лакомилась шкуркой от сала.
     Кот,  почувствовав  запах  мыши, прыгнул  на  цель.  Биотоки, снятые  с
рецепторов  кота,  через управляющее  устройство привели в  движение  четыре
пневмоопоры, и автомобиль в точности повторил мягкий прыжок животного.
     Мышь юркнула в спасительное отверстие и очутилась в  другой камере, где
была  снова  атакована  котом, легко перемахнувшим через  перегородку, после
чего все началось сначала.
     В бодром темпе автомобиль вскочил на улицу. Альфа перевел управление на
почтового голубя, сидевшего  на крыше  кабины, и удовлетворенно откинулся на
спинку сиденья. Голубь хорошо знал дорогу.
     Итак, какую  же реальную пользу  можно  извлечь  из  сегодняшнего  сна?
Проблемой  передачи  видеосигналов от живого глаза в специальные  устройства
занимаются  давно, но  до практических результатов  еще очень  далеко. Лучше
всего дело обстоит с насекомыми, и если бы не трудности с их дрессировкой...
     Тут случилось нечто, не предусмотренное конструктором. То ли лентяй кот
устал  от  бесплодных  прыжков, то ли  задуманный им новый маневр нуждался в
тщательном анализе  ситуации, точно неизвестно.  Во  всяком случае,  главный
датчик импульсов прекратил прыжки и застыл в созерцательной позе, оперевшись
передними лапами о перегородку.
     Повторивший  этот  маневр  автомобиль  резко  вздыбился, отчего  голова
седока стукнулась о приборный щит.
     Впрочем, досадная  заминка продолжалась недолго.  Через  мгновение  кот
вновь приступил  к выполнению своих  обязанностей, и единственным следствием
происшедшего была шишка на лбу владельца экипажа.
     Однако  этого  было  вполне  достаточно,  чтобы окончательно  испортить
настроение на весь день.
     Чернее тучи вошел Альфа в подвластный ему институт.
     Главный Страж, лежавший  в вестибюле, почуяв запах  одеколона,  который
служил  пропуском,  приветливо  замахал  хвостом.  Биопотенциалы,  снятые  с
позвонка собаки, дали соответствующий сигнал, и стальные  двери,  скрывавшие
от постороннего взгляда святая святых новой техники, медленно раздвинулись.
     Погруженный в невеселые думы, Альфа проследовал в свой кабинет, позабыв
даже стимулировать Стража кусочком сахара.


 Диктофон состоял  из трех блоков: попугая, анализирующего звуки речи,
усилителя биотоков и печатающего устройства.
     Альфа  придвинул  к себе попугая, чтобы продиктовать приказ, но вовремя
вспомнил о необходимости  натренировать систему  специальным  тестом. Дело в
том, что попугай обладал пониженной селективностью  согласных букв, особенно
шипящих, и  ежедневно  перед пользованием  диктофоном нужно было  дать птице
привыкнуть к особенностям произношения,
     Альфа откашлялся и стал говорить, стараясь как можно  яснее произносить
слова:
     -  Шесть  шустрых  шакаликов шикарно  швыряли  широкополые шляпы,  семь
служащих   сами   себе   составляли  свою  собственную   смету   социального
страхования...
     - Дурак! - меланхолично заметил попугай.
     Альфа  вспыхнул. Опять  эти  шуточки  лаборантов!  Когда  они, наконец,
оставят птицу в покое?!
     Он поглядел на ленту пишущего устройства. Черт знает что! Однако выхода
не  было. Других средств переносить  свои  мысли  на бумагу  в институте  не
имелось. Это  обстоятельство  столько  раз  подчеркивалось  во  всевозможных
интервью для  печати,  радио и телевидения, что писать  карандашом  было  бы
равносильно сдаче основных позиций. Нет, уж лучше вот такая абракадабра!
     Альфа вздохнул и, с ненавистью взглянув на попугая, начал диктовать.
     Вышедший из-под валиков печатающего устройства приказ мог заинтриговать
любого лингвиста. Он гласил:

     П Р И К А Ж
     ПО  ИНШТИТУТУ  БИОНИКИ В  ПОШЛЕТНИЕ  ВРЕМЕ  НАПЛЮТАЮЦА  ШЛУЦАИ  СДАЦИ В
ПРОИЖВ0ТШТВО ОПРАСЦОВ  НОВОЙ  ТЕХНИКИ НЕДОШТАТОЦНО ПРОВЕРЕНЫХ Ф ЛАПОРАТОРНЫХ
УШЛОФИЯХ   ТОЦКА  ТАК  НАПРИМЕР  ПРЫХАЮСЦЫЙ  АФТОМОПИЛЬ  НАРЯТУ  СНЕКОТОРЫМИ
ПОХАЗАТЕЛЯМИ  СТАВЯСТЧИМИ  ЕХО  ВРЯТ С  ЛУТШИМИ  ОПРАСЦАМИ  МИРОФОЙ  ТЕХНИКИ
ОПЛАТАЕТ СЕРЕЗНЫМИ ДЕФЕКТАМИ
     ПРИХАЗЫВАЮ
     ОТДЕЛУ НАДЕШНОСТИ  ПРЕТШТАВИТЬ  МНЕ ПЛАНГРАВИХ МЕРОПРИЯТИЙ  ИСКЛЮЧАЮЩИК
СТАЧУ В ЭХСПЛУТАСИЮ НЕПРОФЕРЕНЫХ ОПРАССЦОВ
      ОТДЕЛУ ЭХИПАШЕЙ УШТРАНИТЬ ФСЕ ТЕФЕХТЫ АФТОМОПИЛЯ В НЕТЕЛЬНЫЙ СРОК
                А Л Ь П А

     Альфа  перечитал   приказ  и  громко  крикнул  в   ухо   летучей  мыши,
прикрепленное к изящному ящику из карельской березы:
     - Один Бета - ко мне в кабинет!
     Через минуту раздался стук в дверь.
     - Входите!
     В кабинет вошел первый заместитель.
     - Слушаю!
     - Вот! - Альфа протянул ему листок  приказа. -  Ознакомьтесь и возьмите
под контроль.
     -  Гм...  - Все-таки, кажется, Бета расшифровал  письмена,  начертанные
гибридом  попугая  с  пишущей  машинкой.   -   Что-нибудь   случилось?  Были
рекламации?
     - Полюбуйтесь! - Альфа  указал перстом на свой лоб, где красовалась уже
вполне созревшая шишка.  - К счастью, дело обошлось только этим,  хотя могло
кончиться значительно хуже.
     -- Дефекты управления?
     - Нет, забарахлил кот.
     - Гм...
     - Вы понимаете, - продолжал  Альфа, - что все произошедшее не  подлежит
широкому разглашению. Ведь  несколько  экземпляров  головной  партии... - Он
шепнул что-то на ухо своему заместителю, отчего тот изменился в лице.
     - Нет, нет! - взволнованно воскликнул  Бета.  - Там  подобные инциденты
невозможны! Мне  помнится, что вся  головная партия была оснащена сибирскими
котами   высших   кондиций.  Ни  одного   сомнительного  экземпляра,  только
чистопородные, я сам следил!
     - Чистопородные! - усмехнулся Альфа. - Вы думаете, что с чистопородными
такие случаи исключены? Так вот, не далее как вчера... - Он снова перешел на
шепот.
     Бета совсем сник.
     - Не может быть!
     - Уверяю вас.
     - Да... -  Бета  задумался. - В конце концов  мы  могли  бы значительно
повысить  надежность всей системы, удвоив количество котов... Вот именно!  -
Глаза его сверкнули. - Два кота и две мыши! Если одна пара забарахлит...
     - Глупости!  - сухо прервал его  Альфа.  - Не хватало только, чтобы они
там передрались. Представляете себе, что будет? Нет, тут нужны принципиально
новые идеи.
     - А как же с теми экземплярами, что?..
     - Найдем способ заменить. Так вот, я повторяю, нужны новые идеи.
     - Новые идеи... - Бета почесал затылок, но никаких новых идей оттуда не
извлек.
     - Дурак!! - рявкнул попугай.
     - Вот тоже, подарочек! - Альфа ткнул  пальцем в  диктофон. Видели,  что
печатает?! Это ваш седьмой отдел, его работенка.
     -  Они  сейчас  разрабатывают  модернизированный  вариант  с   сорокой,
обещают, что будет обладать большей селективностью.
     - Обещают! Два года обещают. Стыдно перед людьми, растрезвонили на весь
белый свет. Тогда тоже обещали.
     Бета  благоразумно  промолчал.  Он  имел непосредственное  отношение  к
разработке первого варианта диктофона.
     - Так вот, - Альфа  постучал пальцем  по столу, дальнейший выпуск машин
КМ-1  придется  приостановить.  Через неделю представите мне соображения  по
коренной модернизации. Еще раз повторяю: нужны совершенно новые идеи.
     -  А может быть... - Бета замялся. - Может быть, вернуться к ползающему
варианту?
     - Ни в  коем случае! Вы помните,  какие  тучи  пыли они поднимали? Одна
воздухоочистительная установка в кабине чего стоила. А скорость?
     - Да...
     Попугай  снова  попытался  высказаться,  но  Альфа  вовремя накрыл  его
колпачком из пористого пластика.
     - А как насчет шагающей повозки? - спросил Бета. - Мы ведь тогда...
     - Шагающая повозка -  пройденный этап.  Ни одно  животное  не  обладает
такой  походкой, которую можно было бы  имитировать,  не подвергая пассажира
качке.
     - Можно подвесить кабину в магнитном поле.
     -  Исключается!   Сложно  и  громоздко.  Посчитайте,   сколько   лишних
аккумуляторов придется таскать с собой.
     - Гм...
     Несколько минут они сидели молча.
     Первым заговорил Бета:
     - Тут есть  один старичок, изобретатель. Кажется, совсем выжил  из ума.
Он несколько раз обращался к нам с каким-то диким  проектом  самодвижущегося
экипажа.
     - Ну и что?
     - Проект мы, конечно,  отвергли,  он не выдерживал никакой критики, но,
может быть, если искать новые идеи...
     - Какой же принцип он закладывал в свой проект?
     Бета покраснел.
     - По правде сказать, я  уже  не помню, это было в прошлом году. Вчера я
разбирал бумаги и нашел его адрес. Можно было бы вызвать.
     - Что ж, - вздохнул Альфа, - вызывайте вашего старичка.



     -   Ну,  -   снисходительно  произнес  Альфа,   -  поясните,   как  все
функционирует.
     Старичок ухмыльнулся.
     - Чего тут пояснять? Вот это - лошадь.
     - Вижу, что не крокодил. Покажите, где нервные импульсы преобразуются в
силовое поле,
     - Чего?
     - Я вижу ярмо  магнита на шее лошади.  От этого ярма  идут две штанги к
повозке.  Кроме  того,  два  кабеля  тянутся  от  рта  животного.  Очевидно,
биопотенциалы в шейных позвонках, взаимодействуя с полем магнита...
     -  Не, -  перебил  старичок, - вот  это - хомут, это - оглобли, а это -
вожжи для управления.
     - Так, - сказал Бета. - А где же блок управления?
     - Чего?
     - Спрашиваю, что управляет повозкой?
     - Я управляю, или вы, если сядете. Куда вожжу потянете, туда и поедет.
     - Грандиозно! - сказал Бета. - Сколько же всего реле?
     - Чего?
     Альфа поморщился. Тут уже пахло мистификацией.
     - А ну, сделайте два круга по полигону, - обратился он к старичку.
     - Это можно.
     Старичок  уселся  в   повозку,  причмокнул  губами,  и  все  сооружение
тронулось с места.
     Альфа, как завороженный, глядел на мелькающие спицы
     - Так, хватит, - сказал он, когда экипаж закончил первый круг. - Можете
отправляться домой.
     - А вы мое предложение рассмотрите? - спросил старичок.
     - Рассмотрим, рассмотрим, - сказал Бета.
     - Когда за ответом приезжать?
     - Оповестив. В свое время.
     - Эх, милая! - крикнул старичок, и лошадь увлекла повозку на улицу.
     - Ну как? - робко спросил Бета.
     -  Ерунда!  Непосредственное  использование  мускульной  силы  животных
совершенно  бесперспективно.  Кроме  того,  управление  со столь примитивной
обратной связью  не гарантирует элементарной  безопасности движения Меня, по
правде  сказать,  заинтересовали  эти  круглые штуки,  на  которых  движется
повозка. Может быть...  - Альфа  задумался.  - ...Что  ж, может быть, если б
удалось трансформировать прыжки кота во вращение таких устройств...
     - Какая идея! - воскликнул Бета.
     -   ...Однако,   -   продолжал   Альфа   после   небольшой   паузы,   -
преобразователей  подобного рода  не существует и  быть не может. Природа не
знает вращения.
     Бета вздохнул.
     - Так что будем делать? - спросил он, возвращаясь на землю с заоблачных
высот.  - Придется дублировать котов.  Вы. уж сами проследите чтобы они были
надежно изолированы друг от друга.
     - Будет сделано! - сказал Бета.
     Второе  рождение колеса  не состоялось. Чудо никогда не повторяется, на
то оно и чудо.




     -  Так  это  вы, молодой  человек, пойдете  на ходовые испытания? Очень
приятно  познакомиться,  очень  приятно...  Нет, меня поздравлять не с  чем,
выход  на пенсию не такое уж радостное событие... Конечно, в  первый раз вам
будет  трудно, но ничего, справитесь. Вы напрасно об этом говорите. Если мои
советы могут быть  вам полезны, я с удовольствием это  сделаю. Да, мне много
раз  приходилось  сдавать  механизмы  на  кораблях.  Кстати,  учтите:  моряк
торгового флота никогда не называет судно,  на котором он плавает, кораблем.
Для него это шип, коробка  или лайба, будь  оно даже роскошным теплоходом  с
дизелем мощностью  двадцать  тысяч  лошадиных  сил. В  этих названиях таится
суровея нежность, не терпящая сантиментов, заставляющая  молодожена называть
свою юную  супругу старухой.  Но так  можно говорить только  о своем  судне.
Корабль - слово официальное, вроде слова "сударыня", с которым мы обращаемся
к незнакомой женщине. Теперь, правда, в моде другое  обращение  - гражданка,
но оно мне не нравится. В нем  нет  той учтивости. Вот в военном  флоте иное
дело: там все, что плавает, - корабль. Там иначе нельзя. Я очень люблю слово
"корабль".  В  нем еще сохранилось очарование парусного  флота. Нет, мне  не
приходилось плавать на парусниках. Я ведь механик.
     Ну, пожалуй, начнем по  порядку. Корабль выйдет прямо с  завода. Первые
неприятности вас ожидают в проходной.  Пропуск, конечно, не заказан. Пока вы
будете  звонить  секретарше  главного  строителя,  а она  - искать по заводу
человека, могущего  подписать заявку, в бюро  пропусков уже наберется таких,
как вы, человек пятнадцать. Вы неприязненно поглядываете друг на  друга, так
как  в  вашем  положении  каждый  лишний человек  - конкурент  в  борьбе  за
получение каюты. Наконец вопрос  с  пропусками  улажен. Под недремлющим оком
начальника охраны, подозревающего вас в попытке пронести бомбы  замедленного
действия, вы будете  составлять опись содержимого  своих чемоданов. Когда вы
пройдете это испытание, окажется, что без медосмотра выходить в море нельзя.
     Удивительное  дело:  вы  можете  взять  билет  на самолет,  летящий  во
Владивосток, и с вашей гипертонией благополучно отдать богу душу в  воздухе.
Можете  сесть  на  пароход,  идущий  из Владивостока на  Камчатку,  и, мягко
выражаясь, загнуться на пароходе. Можете, наконец, в разгаре лета поехать на
курорт  в комбинированном вагоне  и получить  инфаркт. Никто,  продавая  вам
билеты,  не  будет  интересоваться  состоянием вашего  здоровья. Вы уплатили
страховой  сбор,  и  в случае  вашей  смерти  горечь  утраты будет  частично
компенсирована  родным  страховой  выплатой. Но  для  того, чтобы  выйти  на
несколько  дней в  море  на  корабле, предназначенном  для океанских рейсов,
необходимо  пройти  медосмотр.  И   не  простой  медосмотр.  Нужно  посетить
терапевта, невропатолога,  окулиста, хирурга и  даже  кабинет уха,  горла  и
носа. Это  правило введено недавно, после того как на испытаниях кто-то умер
и возникла проблема считать эту смерть связанной с производством или нет.
     В заводской поликлинике вы узнаете, что  часть врачей работает вечером,
и  так  как судно  уходит через  час,  перед  вами  встанет выбор: проходить
медосмотр  и  не  идти  на  испытания  или  идти  на  испытания,  не  пройдя
медосмотра.  Советую выбрать второе. Впоследствии вы  убедитесь, что суровое
правило отбора для  ходовых испытаний лучших экземпляров человеческой породы
существует только на бумаге и никто с ним не считается.
     Потом,  с тяжелым чемоданом в  руках, вы будете  блуждать  по  огромной
территории  завода,  шарахаясь от мчащихся  машин и  боязливо поглядывая  на
многотонные грузы, висящие на кранах над вашей  головой. На все вопросы, как
пройти на корабль, вам  будут  отвечать: "идите  прямо",  что,  как вы легко
выясните, может означать и направо, и налево, и даже назад.
     И   вдруг  за  поворотом   вашим   глазам   откроется   изумительное  и
захватывающее зрелище: ослепительно чистый, сверкающий  на солнце,  спокойно
лежит  на воде заводского ковша  новорожденный гигант. В нем все прекрасно -
от  белизны надстроек  до плавных  обводов  корпуса. Заботливо  склонившийся
плавучий  кран  прихорашивает  его перед  первым выходом в  свет.  Потом  на
белоснежном   теле   младенца   вы   разглядите   цепочки,   движущиеся    в
противоположных направлениях. Подойдя ближе, вы увидите, что вниз по сходням
бегут на берег веселые девушки с ведрами, очищающие чрево  корабля от всякой
пакости,  а  навстречу им поднимаются на  корабль могучие дядьки, согнувшись
под бременем тяжелого груза. Это идет погрузка технической документации.
     Невозможно   перечислить  всю   технику,   которая   насыщает   большой
современный корабль. Ее очень и  очень  много. Но все,  что есть на корабле,
начиная  с  форсунки камбуза  и кончая главным  двигателем,  поставляется  с
технической документацией. Мелочь, о которой не стоит  говорить,  снабжается
паспортами и свидетельствами, вещи покрупнее имеют формуляры и кипы отчетных
чертежей. Все  это венчает паспорт корабля с многочисленными инструкциями по
расчету, остойчивости  и непотопляемости, снабженными кривыми, смысл которых
навсегда остается секретом составителя.
     Давно  подсчитано, что  если  бы  механик  выполнял все  инструкции  по
заполнению формуляров, то ему понадобилась бы личная канцелярия со штатом не
менее  десяти  человек,   а  вся  машинная  команда   занималась  бы  только
прозваниванием изоляции и замерами зазоров в  подшипниках. Но с каждым годом
объем  поставляемой  с  оборудованием  документации растет.  Думаю,  что  на
складах  судового  оборудования  ее  учитывают   просто  по  весу,  так  как
пересчитать все это очень трудно.
     Вы никогда  не бывали на  большом складе судового  оборудования?  Тогда
постарайтесь  как-нибудь  туда   попасть.   Чего  там   только  нет!  Иногда
десятилетиями лежит там какой-то хитрый механизм, и все уже забыли не только
его  назначение,  но  и название, и все  же его  время от  времени тщательно
протирают и  смазывают. Выбросить его нельзя. Он занесен в картотеку и учтен
сложной  машиной  материальной  бухгалтерии.  Пройдут годы,  прежде  чем  он
попадет в разряд  так называемых неликвидов, но  и тогда  от него невозможно
будет избавиться. Ведь это учтенная материальная ценность.
     Помню, много лет  назад на  складах одного порта производилась ревизия.
Кладовщик был  в отпуске,  и начальник складов  сам  предъявлял оборудование
комиссии. Все оказалось в наличии,  кроме  медной  калябры,  числившейся  по
описи.  Никто не  знал,  что это такое.  Председатель  комиссии  предупредил
начальника складов, что если не будет найдена калябра, то дело может принять
скверный оборот, тем более, что  калябра, очевидно, вещь очень нужная, иначе
на ее  изготовление не стали бы  тратить дефицитную медь. На розыски калябры
были мобилизованы самые старые  работники  складов, но никто  из них  не мог
сказать, как эта  калябра выглядит. Назревали крупные неприятности. Наконец,
кто-то  догадался  сплющить  под  молотом медный  чайник  и  предъявить  его
комиссии в качестве  калябры. Все облегченно вздохнули. Когда же вернулся из
отпуска кладовщик, выяснилось, что медная калябра никогда не существовала, а
были мерные калибры, выброшенные после ревизии в утиль, так как они нигде не
числились. Причиной возникшей путаницы был неразборчивый почерк  кладовщика.
Но  отрабатывать назад  было уже поздно. Калябра значилась  в актах ревизии.
Вероятно, до сих  пор  на  этом  складе хранится сплющенный  чайник, носящий
таинственное название калябра.
     Извините, пожалуйста.  О чем  мы  с вами до этого  говорили? Ах, да,  о
предстоящих испытаниях Попав на корабль, прежде всего  постарайтесь получить
каюту. Распределением  кают  ведает  третий  помощник.  Он  вам скажет,  что
судовая роль у старшего строителя, а без роли он не может ничего сделать. Не
верьте,  это  трюк. Дело в  том,  что  на такую ораву,  какая  собралась  на
корабле,  не  хватает  спасательных  средств, и  портовый надзор никогда  не
выпустит его в море, если все, кто идет в плавание, будут занесены в судовую
роль.
     Несколько  слов о  спасательных средствах. Конечно, современная техника
кораблевождения значительно повысила безопасность плавания. Но  это вовсе не
значит,  что  спасательные средства не нужны. Особую опасность  представляет
плавание  на  танкерах.  У  меня  до  сих  пор  стоит  перед  глазами  пожар
нефтеналивного судна на рейде Александрии в 1928 году. Помню отблески зарева
на  спокойной  глади  бухты, убегающие  во  все  стороны суда и два пожарных
катера,  ведущих борьбу  с  огнем.  У  нефтяных причалов  Красноводска можно
видеть останки  взорвавшегося лихтера  - наглядное предупреждение  тем,  кто
забывает, какую опасность таят  пустые  танки,  содержащие  взрывчатые  пары
топлива. Впрочем, если дело  дошло до взрыва танков, то особой надобности  в
спасательных средствах уже нет.
     Несмотря  на  наличие  на   современном  танкере  пенного  огнетушения,
несмотря на орошение палуб и прочая, и прочая, бывают положения, при которых
команде необходимо покинуть судно. Часто  путь  к жизни  лежит через горящее
море,  так  как  разлившаяся   нефть  может  гореть  на   поверхности  воды.
Естественно, что деревянные баркасы для  этой цели непригодны. Несколько лет
назад встал  вопрос  о замене их металлическими. Мне довелось присутствовать
при  испытании опытного образца. В металлический баркас посадили двух кошек.
Выбор пал  на кошек потому,  что они  не умеют  плавать.  С таким же успехом
можно было  посадить туда и  кур,  но это сложнее. Человек, рискнувший взять
под отчет  кур, преследовался  бы  бухгалтерией до  самой смерти. Баркас был
отведен  на  середину  ковша,  на поверхности которого  зажгли  нефть. Через
несколько  минут, когда пожарные загасили  огонь, в  баркасе  не  обнаружили
ничего,  кроме  неистребимого  запаха  паленой  шерсти  и двух  обуглившихся
кусочков кошачьего рагу.  Вопрос о  спасательных  баркасах для  танкеров  не
решен до сего времени. Существует равное количество сторонников деревянной и
металлической  конструкций.  По  существу,  этот  спор,  в  который  втянуто
множество  конструкторов,  сводится к тому,  в каком  виде  следует подавать
моряков  к  столу Князя  Тьмы:  зажаренными или  тушеными.  Со  временем эта
проблема  будет  решена.  Не  нужно  только  терять  надежды.   Может  быть,
впоследствии моряки поставят памятник двум  безвестным котам,  отдавшим свои
жизни за  благородное дело  спасения на  водах.  Вроде  памятника  собаке  в
Колтушах.
     Если уж мы с вами заговорили о  кошках, то позвольте рассказать случай,
произошедший  на  пароходе  "Курск".  Я  имею  в  виду  не  танкер  "Курск",
приписанный  к  одесскому порту, а пароход  "Курск",  некогда принадлежавший
Российскому обществу пароходства и торговли, уведенный, а затем возвращенный
нам  англичанами в 1925  году. Капитан "Курска" терпеть не  мог кошек. Он их
ненавидел с детства.  И когда камбузнику  пришло в голову притащить на судно
кошку, капитан ударом ноги отправил ее  за  борт. Все  обошлось бы,  если  б
несчастное животное каким-то чудом не выбралось из воды и не очутилось опять
на  пароходе.  На  этот раз она проникла в каюту капитана в его отсутствие и
прошлась  лапами,  перемазанными в мазуте, по  какому-то  важному документу,
лежавшему на столе. Механик говорил мне. что  за пятнадцать лет  совместного
плавания это был единственный случай, когда он видел слезы  на глазах своего
кепа. Некоторое время  капитан, старпом  и  боцман гонялись  по  кораблю  за
кошкой,  но  она уже  была научена  горьким  опытом и  держалась от людей на
почтительном расстоянии.
     Погрузка закончилась, и нужно  было  выходить в море. Однако капитан не
мог мириться с присутствием кошки на борту. Он сказал, что всем подвахтенным
вменяется в обязанность ловить кошку до тех пор, пока она не будет поймана и
на его глазах брошена в море. Четырнадцать  суток продолжался  этот  рейс, и
четырнадцать дней  и ночей  сорок пять мужчин охотились за одной кошкой. Это
была  борьба, в которой человеческий разум должен  был  восторжествовать над
слепым  инстинктом животного.  Но кошка  проявляла чудеса изобретательности.
Никто  не знал,  где  она прячется.  Не  помогли ни  приманки, ни хитроумные
капканы,  ни  нежное кис-кис-кис.  Однажды подлая тварь уже была  в  руках у
боцмана,  но  выскользнула  с  непостижимой  ловкостью.  Как-то ночью  кошку
обнаружили на клотике и вахтенный штурман выстрелил в нее  из ракетницы.  Он
бы  наверняка сбил ее вторым выстрелом, но с идущего поблизости итальянского
судна запросили, какую помощь они могут оказать терпящему бедствие пароходу.
     Впоследствии  оказалось, что никакой кошки на судне  не было. Камбузник
сам  видел,  как она  в  последний момент перед  отходом сошла  на берег, но
никому об этом не сказал, так  как не  хотел лишать себя столь великолепного
зрелища, как охота на несуществующую кошку.
     Я знал об этой истории понаслышке и, случайно встретившись в  Москве, в
Третьяковской  галерее,  с приятелем,  плававшим на  "Курске", попросил  его
рассказать  все,  чему он  был очевидцем. То, что я жив,  следует  приписать
чистой  случайности, так как бутылка  пролетела в  нескольких миллиметрах от
моей головы. Вы спрашиваете, какая бутылка? Обыкновенная винная бутылка 0,?5
литра. Она еще разбила графин с водкой на соседнем столике, и дело чуть было
не кончилось совсем плохо. Вот до чего иногда могут довести кошки.
     Вообще, моряку  не  стоит  связываться  с  животными.  Помню, как-то  в
Ливерпульском порту я  купил у  американского  матроса  мартышку.  Это  было
очаровательное,  веселое  создание.  Я  имею  в  виду  обезьяну.  Мы  быстро
подружились,  и я понес  ее на  пароход, радуясь тому, что приобрел  верного
друга. У самого  трапа  меня остановил таможенник. Оказывается, существовали
какие-то  ограничения по  вывозу животных из Англии. Насколько я мог понять,
мне нужно  было  оформить  разрешение в учреждении,  расположенном в городе.
Пришлось  отправиться с  обезьяной искать  это учреждение. У выхода из порта
меня  снова  задержали,  так как существовали какие-то  ограничения по ввозу
животных в Англию.  Поймите мое  положение. Не мог  же я навсегда остаться в
чужом порту  с обезьяной на  руках. У меня  не было даже денег, чтобы купить
шарманку. Тщетно я пытался всучить обезьяну  всем проходившим мимо.  Видимо,
они лучше меня  разбирались в правилах вывоза и ввоза животных. Под конец на
меня даже начали  смотреть с подозрением. А тут еще  обезьяна стала хныкать.
Очевидно, она была голодна. Я купил ей пару горячих сосисок, но она швырнула
их мне  в лицо и  захныкала еще сильней. Потом она испачкала мой костюм. Я в
отчаянии сел на  причальную тумбу. Обезьяна положила голову на  мое  плечо и
уснула.  Нечего было  и думать бросить  это доверчивое существо на  произвол
судьбы.
     Гениальные решения приходят внезапно. Я поднялся и с обезьяной на руках
пошел искать того  самого таможенника, который не  пустил  меня  на пароход.
Больше часа  я  уговаривал его  взять у меня обезьяну.  Уж он-то  как-нибудь
пронесет  ее в город. Наконец, когда он понял,  что я  не собираюсь брать за
обезьяну  деньги,  мы  быстро  пришли  к  соглашению. Он  даже угостил  меня
отличной  гаванской сигарой,  что  было очень мило  с его стороны, так  как,
насколько мне известно, ввоз табачных изделий в
     Англию  ограничен какими-то правилами. Это был неплохой таможенник. Что
же касается обезьяны, то я до сих пор жалею, что пришлось ее отдать. Сейчас,
вероятно, их обоих уже нет в живых.
     Но мы  с  вами,  кажется,  опять  немного  отклонились  от  темы нашего
разговора. Итак, если вы проявите достаточно настойчивости, то получите ключ
от каюты. Однако это вовсе не значит, что вы в нее попадете. На судне больше
пятисот ключей. Когда-то к ним привязали картонные бирки,  указывающие номер
помещения,  которое  должен  открывать  каждый  ключ.  Вскоре  бирки  начали
отрываться. Вы же сами знаете,  какой теперь картон. Незадолго перед отходом
кто-то совершил один из подвигов Геракла и запер все каюты. Не знаю, как это
ему удалось. Может быть, он действовал отмычкой, а может быть, у него был
     "мастерок" - ключ,  отпирающий все  замки, полумифический инструмент, о
котором матерые  домушники рассказывают в долгие тюремные ночи подрастающему
поколению. Он же привязал оторвавшиеся бирки к ключам. При этом он заботился
только о  том,  чтобы каждый ключ  был снабжен биркой, неважно,  какой.  Вам
предложат  на  выбор  два типа ключей  Одни поворачиваются  в замке,  но  не
отпирают его, другие не поворачиваются и не отпирают. Таких горемык, как вы,
набралось  человек  пятьдесят, и  единственный  выход  из  положения  -  это
взаимный обмен  ключами  по  принципу "каждый с каждым".  Когда какая-нибудь
дверь наконец  оказывается открытой, раздаются  радостные  возгласы, так как
шансы  остальных на успех повышаются. Правда, счастливцы, попавшие в  каюту,
немедленно выскакивают назад, вытирая обильно льющиеся слезы.  Пары лакового
растворителя  и  клея,  которым  приклеивают  линолеум  в  каюте,  исключают
возможность  существования там  высших форм  жизни.  Но  это уже пустяки. Вы
можете  открыть иллюминатор. Те,  кому  это удалось,  появляются на  палубе.
Пальцы правой руки у  них обернуты  окровавленными платками. Можно подумать,
что все они члены одной масонской ложи.
     Пропуск  вы  уже  сдали, и  теперь вам  грозит  стать  узником.  Трудно
сказать, на сколько времени. Во всяком  случае, не меньше суток, но это, так
сказать, срок мобилизующий. Единственное,  в чем можно быть  уверенным,  это
то, что корабль уйдет тогда, когда он Уйдет.
     Камбуз начнет работать только в море, заводские столовые уже закрыты, и
если  у  вас  с собой  ничего  нет  пожевать, то  утешайте себя мыслью,  что
разгрузочные дни полезны для вашего гастрита. Что касается остального, то не
дальше, чем в пятистах метрах,  на соседнем причале есть деревянная будочка.
Будьте  осторожны ночью: там темно. Постельное  белье  еще  не  погружено на
корабль, но вы прекрасно  устроитесь на диване. Только учтите, что это диван
не  простой,  а  корабельный.  Конструктор  этого  дивана  основное внимание
обращал на выработку бравой  осанки у  тех,  кто  будет  на нем  сидеть  Для
лежания же диван слишком узок. Я часто  думал о том, что, может быть, именно
привычка  пользоваться корабельной  мебелью  окончательно формирует характер
моряка и воспитывает в нем презрение к пошлому комфорту.
     Особый интерес для людей, занимающихся вопросами психологии творчества,
должны  представлять кресла,  которыми  щедро снабжаются  салоны  командного
состава.  Они   не  очень  тяжелые,  два  матроса  средней  упитанности  под
руководством опытного  боцмана без  особого труда поднимают  такое кресло Но
истинные  качества  этих  кресел  проявляются  во  время  качки.  Не имеющее
крепления к палубе произведение прикладного искусства  превращается в таран,
свободно   сокрушающий   стальные   переборки.   Таранные   свойства  кресел
усиливаются тем,  что они  склеены, наподобие биллиардного кия, из небольших
кусочков дерева.  Однако мозаично-биллиардная структура  обеспечивает только
ударную прочность При  плавании в  тропиках клеи отказывается выполнять свои
функции, и вся мебель в салоне приобретает весьма причудливый вид.
     Вообще, кораблестроение  до сих пор представляет собой  ниву, с которой
снимают обильные урожаи  непризнанные  на суше таланты. Желая украсить жизнь
моряка,  проектанты  судов  сочли  необходимым  повесить картины  в  салоне,
столовой экипажа  и  кабинете капитана.  Проектом  предусматриваются  только
размеры картин  и их стоимость. В  остальном конструкторские  бюро  доверили
этот  щекотливый  вопрос художественному чутью начальников отделов снабжения
судостроительных  заводов. Отпущенные  на приобретение картин суммы  слишком
велики, чтобы  можно  было ограничиться закупкой  литографий, и недостаточны
для  приобретения, скажем,  подлинного Айвазовского.  Но снабженцы не  такие
люди, чтобы не найти  выхода из самого запутанного положения. Они  полностью
осваивают отпущенные лимиты, заключая договора на  создание новых шедевров с
художественными артелями. Нужно прямо  сказать,  что поставляемые на корабли
картины  не  отмечены  печатью  гения,  хотя  им  часто  нельзя  отказать  в
своеобразном толковании  законов перспективы. Что  же касается тематики,  то
они  чаще всего изображают кораблекрушения в  самых изощренных вариантах. Не
мудрено, что моряки предпочитают держать у себя в каютах  рекламные картинки
фирм, изготовляющих женский  трикотаж,  более жизнеутверждающего содержания,
чем картины в салоне.
     Воспитание художественного вкуса у моряков не ограничивается картинами,
развешанными  на  корабле.  На  море  нет  выходных дней.  Взамен  их моряки
получают  дополнительные  отпуска несколько раз  в год. Не у  каждого моряка
есть  семья, и  для того,  чтобы  скрасить  одиноким пребывание  на  берегу,
пароходства построили  дома моряка. Это  хорошо  оборудованные гостиницы  со
всеми удобствами. Приветливый персонал этих домов принимает все меры к тому,
чтобы моряк чувствовал себя там как дома.  Но разве можно создать  подлинный
уют, если в комнате нет картины! Почуявшие  наживу  халтурщики из худартелей
пытались и здесь захватить ключевые позиции, но это им не удалось. Лимиты не
те. Пришлось морякам на суше довольствоваться литографиями.
     В доме моряка, где я часто останавливался, сорок комнат, и в  каждой из
них   висит   литография   "Березовая   роща"   Куинджи.  Предусмотрительная
администрация закупила  литографии с запасом. Но не прятать  же произведения
искусства  в  кладовку. Поэтому  еще  десять экземпляров  было  развешано  в
коридорах, красном уголке, вестибюле и т. д.
     Куинджи  отличный  художник,  и,  пожалуй,  нет  человека,  который  бы
отворачивался  от его  картин. Но  длительное  пребывание  в  роще  с такими
резкими контрастами света и тени утомительно для самого выносливого человека
Может быть, и приятно сменить хмурые просторы моря на свежую зелень леса, но
не  надолго.  Рано  или поздно  захочется  более  разнообразной  обстановки.
Однажды  мой сосед  по  комнате признался  мне, что по  вечерам он чувствует
непреодолимое  желание  выть. Откровенность за  откровенность: я  по секрету
сообщил  ему, что уже несколько дней, открывая по  утрам глаза, подвываю, но
не  очень  громко,  чтобы   не  мешать  ему  спать.  После  этого  мы  стали
переворачивать  картину  лицом   к  стене,  вполне  довольствуясь  эмоциями,
вызываемыми дубликатами в коридоре.
     Однообразие   -  ужасная   вещь,   и   к  чему   оно   может  привести,
свидетельствует история  с  патефонными пластинками на каспийских  танкерах.
Если  вы настаиваете,  то  я  могу на время прервать  деловую  часть  нашего
разговора,  чтобы рассказать об этом поподробней.  У  вас билет  на вечерний
поезд? Очень жаль. Тогда  нам нельзя отвлекаться. О чем мы говорили? Да, да,
конечно.  Но  это тоже советы деловые.  Итак, хотите  вы  или  не  хотите, а
ночевать  придется  на  корабле. Кранов на  умывальниках нет.  С  ними вышла
какая-то  заминка.  Вы  можете  принять душ, но только не  советую.  Почему?
Сейчас объясню.
     Жили в Москве Сандуновы, построившие отличные  бани. Самое удивительное
в этих банях -  души. Два крана: один для холодной воды, другой для горячей.
Отрегулируй, как тебе хочется, и мойся на здоровье. Теперь, когда этим делом
занялись специализированные конструкторские бюро, души работают по принципу,
заложенному Шарко. Вы получаете порции горячей и  холодной воды попеременно.
Может быть, это и полезно, но неприятно. Конструкторская мысль  работает над
устранением  этого  дефекта,  и  кое-что уже  удалось сделать.  На  танкерах
проекта одного  из  Центральных конструкторских  бюро,  не скажу какого, для
того чтобы  принять  душ,  нужно  неопределенно  долгое время манипулировать
шестью  вентилями. Что же касается постоянства температуры  льющейся  на вас
воды,   то   оно,   мягко   выражаясь,  заставляет   мечтать   о  дальнейшем
усовершенствовании системы.  Может  быть, для  достижения  устойчивой работы
душа не хватает еще двух-трех вентилей или трехходовых кранов. По-моему, тут
нечего стесняться, и  если они действительно нужны, то надо их поставить. Во
всяком случае, если вы только можете потерпеть,  то лучше не принимайте душа
на корабле. Дома вымоетесь в ванне. Это надежней.
     Не забудьте  захватить с  собой бутылку  авиационного  бензина. Корабль
красят. Корабль  красят  непрерывно с  момента  его  закладки  на  стапелях.
Последнюю  окраску  он проходит перед постановкой на прикол, когда  комиссия
решает, окупятся ли  расходы на  кислород, чтобы разрезать  его на куски. По
мере  того  как  краска  достигает предельной  толщины,  ее  отбивают, и все
начинается с начала.
     На ходовые испытания выходит бригада  маляров в усиленном составе.  Их,
по  крайней мере,  человек тридцать. Впрочем,  маляры название неточное, так
как   это   малярши   -  очаровательные  девушки   в  предельно   измазанных
комбинезонах.  Когда  они   ловко   машут  кистями,   вам  кажется,  что  вы
присутствуете  на  спектакле театральной газеты  "Синяя блуза" или  смотрите
сорок  герлс  Голейзовского.  Хотя если вам  меньше пятидесяти лет, то таких
ассоциаций у вас не возникает, так как эти изжившие себя  формы театрального
искусства  могут быть вам знакомы  только понаслышке.  Однако это  не делает
девушек менее очаровательными.
     На корабле будет  много  непонятных  для вас  названий.  Старайтесь  не
попасть впросак.  Однажды в трамвае я невольно прислушался к  разговору двух
моряков: один из них говорил, что ловить сельдь  сетями труднее,  чем минтая
тралом. Такого термина я никогда не слыхал и  долго потом пытался выяснить у
компетентных людей,  что  такое  минтать трал.  К  сожалению,  никто  ничего
определенного мне ответить не мог. Наконец судьба свела меня с одним военным
моряком, которому  я  задал  тот  же вопрос,  не надеясь, впрочем,  получить
ответ. Каково  же было мое удивление, когда  выяснилось, что именно он может
дать  мне все  пояснения относительно техники  минтания  тралом.  По  правде
сказать, он даже слегка разочаровался во мне. Прежде  он был  более высокого
мнения  о  моем  знании морской жизни. Ему  лично много раз еще на гражданке
приходилось минтать тралом. Это же очень просто! Трал сначала немного
     подтягивают  к кораблю,  а потом  отпускают.  Это и называется  ловить,
минтая тралом. Только  спустя год я узнал,  что минтай - это рыба  семейства
тресковых.  Неприятно  то,  что  в течение этого  года я  пытался полученные
сведения о технике минтания  тралом сделать достоянием многих моих знакомых.
Нет, мы с ним больше не встречались.
     Вы все  время  смотрите  на  часы. Не беспокойтесь,  пожалуйста.  Я еще
располагаю  временем.  Так  о чем  мы говорили?  Ах,  да. Итак, несмотря  на
маленькие неудобства, вы временный хозяин прекрасной каюты.
     Ничего  не  скажешь,  мы  научились  строить  отличные, комфортабельные
корабли. Я  помню кочегарские кубрики  времен моей юности. Двухэтажные койки
по бортам,  прикрытые  от  света  неугасимой  лампы  ситцевыми  занавесками,
штормовые,   не  открывающиеся  иллюминаторы,  круглосуточный  стук   медных
костяшек домино об  окованный цинком стол, неистребимый запах грязной робы и
злобную ругань тех,  кому  мешают выспаться перед  вахтой. Теперь  не делают
кубриков.  Каюты  команды,  на  мой  взгляд,  оборудуются  даже  с  излишней
роскошью.  Помню, как  на  каспийских  танкерах нас  смущала  необходимость,
приходя с вахты, топать запачканными в машинном масле ботинками по чудесному
ковру,  зачем-то  постеленному  в каюте. В  конце  концов мы попросили ковер
убрать. Во всяком случае,  умывальники с горячей и  холодной  водой, удобные
кровати  и  письменные столы украшают жизнь  моряка.  Когда  я вхожу в такую
каюту, то  испытываю  легкую зависть.  Мы в молодости плавали в  значительно
худших условиях. Я представляю  себе, как хорошо было бы в то время лежать с
книгой  у  открытого иллюминатора,  под  тихую  музыку  джаза,  льющуюся  из
репродуктора.  Спать  не на  деревянной  койке  с  пробковым  матрацем, а на
настоящей кровати  с  пружинами.  Впрочем,  насчет спать не все  обстоит так
ослепительно.
     На современном корабле слишком много  звуковой техники. На столе у  вас
телефон  корабельной  АТС,  на  стене  -  телефон коммутатора  машинной  или
штурманской группы, а над головой неустанно проклинаемый вами спикер. С виду
это  обычный динамик  с  регулятором громкости,  через  который вы  слушаете
радиотрансляцию. Не хотите слушать - можете выключить. Но внутри безобидного
динамика  сидит  демон,  просыпающийся обычно по  ночам. Это и есть спикер -
основной  вид  связи на корабле, правда, связи  односторонней. Отключить или
приглушить спикер невозможно. Всю ночь  вас держат в  курсе перипетий ночных
вахт. Сначала  ищут неизвестного вам Петрова  или Мамедова,  которому  уже в
пятый раз, в самой категорической форме, предлагают явиться в ходовую рубку.
Потом вы узнаете, что сработал пожарный извещатель номер 64, и кому-то нужно
проверить,  в чем  дело.  Если, не  дай бог, ночью швартовка, то  до  вашего
сведения доводится, сколько  футов якорной цепи следует иметь на брашпиле, а
также все суждения старпома о расторопности боцмана.
     Кроме спикера, еще существуют  обильно размещенные по  кораблю колокола
громкого боя, ревуны, сирены, просто звонки и, наконец, обычай транслировать
легкую музыку через мощнейший динамик, висящий на мачте. Так  что насчет сна
- это как удастся.
     Простите, я не  совсем понял, что  вы сказали. Ну,  конечно, вас больше
всего интересует  испытание дизелей.  Не можете же вы  интересоваться сдачей
радиолокаторов! Ведь это не ваш профиль.
     Да, сдать на  ходовых испытаниях главные и вспомогательные двигатели не
так уж  просто.  Жизненный путь сдатчика двигателей отнюдь не усыпан розами.
Если  говорить о розах, то на его долю приходится больше шипов и терний. Еще
до начала испытаний на швартовых кто-то выскажет предположение, что  главные
двигатели неспособны развивать  положенную мощность. Этот слух,  как гадюка,
поползет по кораблю, и, хотя впоследствии  испытания покажут,  что проектная
скорость корабля перекрыта и  двигатели работают точно  в режиме номинальной
мощности,  до  самого конца испытаний все будут смотреть  на  вас с  суровым
укором, подозревая в нечестном намерении утаить от государства несколько сот
лошадиных сил.
     Потом начнут  мутить  воду  радиолокаторщики.  Они  всегда  мутят  воду
потому, что у них что-то не клеится.  Они будут  утверждать,  что регуляторы
дизель-генераторов  не поддерживают заданную частоту.  С такими регуляторами
их тонкая техника работать не может.
     А тут  еще  вас начнут донимать  собственные  неприятности. При проходе
узкостей  заест  блокировка,  и  вы не  сможете вовремя выполнить  команду с
мостика. Затем  обнаружится, что идеально отрегулированные давления сгорания
по цилиндрам  проявляют  тенденцию  к  разброду  и  шатанию, вы  будете  под
скептическими  взглядами  членов  комиссии  лихорадочно менять форсунки.  Но
самое ужасное  -  это то,  что  появится течь масла из  кормового уплотнения
коленчатого  вала.  Она  всегда  появляется потому, что ее почти  невозможно
устранить во время  сдачи. Как только  будут обнаружены первые  капли масла,
члены комиссии начнут слетаться на них, как мухи на мед.
     К концу второго дня испытаний вы потеряете  голос и начнете изъясняться
жестами, скорее вразумительными, чем пристойными.
     За всю свою  жизнь я знал только одного сдатчика  дизелей, не терявшего
голоса и присутствия духа до конца испытаний. Он безвыходно находился у себя
в  каюте и на все претензии  отвечал одной  и  той же  фразой: "Люди, я  вас
любил". В его устах эти прекрасные слова приобретали совсем иной смысл.
     Рано  или  поздно  его оставляли в покое, и  возникающие  недоразумения
улаживались  сами собой. Потом оказалось,  что у  него  была злокачественная
опухоль мозга, и он вскоре умер. Жаль. Очень хороший  был сдатчик, хотя и не
без странностей.
     Не  обращайте внимания  на  интриги  радиолокаторщиков.  Все  равно  их
россказням о гуляющей частоте никто не верит. Все знают,  что радиолокатор -
это такая вещь, которую голыми руками не возьмешь.
     Однажды на  испытаниях  мы  определяли  радиус циркуляции корабля.  Это
радиус окружности, описываемой кораблем при руле, положенном на борт Каждому
капитану  необходимо  знать  циркуляцию своего  судна,  чтобы  потом  давать
объяснения аварийной  комиссии  о причинах, вызвавших  столкновение. В  море
была спущена шлюпка с радиоотражателем, и корабль начал описывать вокруг нее
циркуляцию  Радиус  определяли по  локатору.  Когда  маневр  закончился,  на
мостике появился бледный штурман и крикнул вниз, чтобы кто-нибудь принес ему
из  аптечки  валериановых  капель. Ему  первый  раз  приходилось плавать  на
корабле, описывающем циркуляцию с радиусом сорок километров. В приемном акте
записали, что радиус циркуляции равен  двумстам  тридцати шести метрам.  Эта
величина была определена на глаз капитаном и всех устраивала.
     Один раз, после определения радиуса циркуляции, шлюпку с отражателем не
подняли на  борт, а взяли на  буксир, пока не  приведут  в порядок подъемное
устройство.  Находившийся  в шлюпке  помощник сдатчика  радиолокаторов,  как
всегда,   спал.  Спустя  некоторое   время  кто-то  обнаружил,   что  шлюпка
буксируется вверх  килем.  Сыграли  тревогу "Человек  за  бортом". Это  был,
пожалуй,  единственный  случай,  когда не сработали  колокола  громкого боя.
Правда, после того как  была устранена неисправность, они отлично звонили  в
течение  сорока  минут,   и  так  как  поднятый  ими  шум  мешал  электрикам
соображать, почему они звонят, пришлось обесточить всю линию.
     Нет, он не утонул, так как держался за  шлюпку. Когда  его вытащили, он
сразу  сел писать акт на списание казенных сапог, которые ему пришлось снять
в воде, хотя все видели, что он садился в шлюпку в тапочках.
     Я не люблю радиолокаторщиков, хотя допускаю, что и среди них попадаются
хорошие люди.
     Кроме  радиолокаторов,  в  ходовой  рубке имеется  еще  куча  приборов:
гирокомпас,    магнитный   компас,   радиопеленгатор,   эхолот,   курсограф,
радиотелефон  дальнего действия, радиотелефон ближнего  действия и прочие. Я
просто не понимаю, как я когда-то доверял свою  жизнь штурманам,  не имевшим
за душой ничего, кроме компаса и старенького секстана. Страшно подумать, что
с такими техническими средствами они  еще  имели наглость плавать чуть ли не
вокруг всего земного шара.
     Так мы же с  вами и говорим  об испытании дизелей!  Ну, хорошо, хорошо,
постараюсь не отвлекаться.
     Кроме сдаточной команды, на судне  присутствует штатная команда Это те,
в чьи руки передадут корабль после  подписания приемного акта. Это они будут
водить  его  по  всем  морям  и  океанам от  Кейптауна до Чукотки,  снабжать
топливом  антарктические  экспедиции  и  возить  дальневосточных  крабов  из
Владивостока  в  Сан-Франциско.  Они  обожжены  солнцем  тропиков и закалены
суровыми  буднями  арктических  плаваний.  Однако,  если  не хотите развеять
очарование, навеянное их профессией, не спрашивайте их  ни о чем. Они плохие
рассказчики. Они могут рассказать кучу мелких историй, но  ничего серьезного
вы от них не услышите.
     Однажды на Сахалине мой сосед по комнате в гостинице, главный бухгалтер
управления флота, рассказал мне об одной  сельдяной  экспедиции, попавшей  в
Беринговом  море в жесточайший  шторм. Рассказчик  он был  превосходный, и я
ясно представлял себе маленькие суденышки,  черпающие дымовыми трубами воду;
обледеневшие палубы; людей, скалывающих лед, держащихся за протянутые леера,
полузадохшихся от обрушивающихся  на  них  волн,  и  моториста,  ныряющего в
ледяную воду,  чтобы  выяснить  причину  течи,  угрожающей гибелью  судну  и
команде.
     Я  интересовался подробностями  и  был очень  рад,  когда  мне  удалось
встретиться  с  одним  из  флагманов этой  экспедиции.  Мы выпили.. Неважно,
сколько мы  выпили, но  единственное, что мне удалось из  него  вытянуть  за
целый вечер, это то, что "по линии шторма стоял вопрос о гибели двух судов".
Нарисованная моим воображением яркая картина сразу поблекла.
     Моряки плохие рассказчики, и  если вам придется услышать от кого-нибудь
истории  о штормах,  льдах, выжимающих судно и  кладущих  его  на  борт, или
пожарах в океане, будьте уверены,  что  бард,  повествующий об  этом с таким
искусством, при сем не присутствовал. В море все бывает, но моряки не  любят
рассказывать о таких вещах.
     Навсегда ушел  в прошлое  бичкомер - нигде не плавающий моряк,  живущий
подаяниями,  перепадающими  ему  на   судах,   и   начиненный  всевозможным"
историями. Нынче бичей на  флоте не жалуют.  Но я помню время, когда в южных
портах можно было наблюдать такую картину.
     У стоящего под погрузкой парохода вырастает тощая фигура с персональной
лопатой  в руках.  Неккоторое время фигура,  опершись на  лопату, критически
взирает на  пароход,  мысленно оценивая все статьи лошади,  на  которую  она
делает  последнюю ставку.  Потом,  сунув  лопату под мышку, она  приставляет
ладони рупором ко рту и кричит:
     - На шипе! Я уже хочу видеть вашего кепа
     После появления на палубе капитана происходит следующий диалог:
     - Кеп, тебе нужен тррропический кочегаррр?
     - Какой ты, к черту, кочегар? Одни кости'
     - А кожу ты не считаешь?
     - Иди продай свою кожу на барабан.
     - Ну хорошо, что ты меня не взял. Я бы тебе наработал!
     С какими только типами тогда не приходилось встречаться на море Однажды
я должен был  принять дела у механика небольшого теплохода. Встретил он меня
с распростертыми объятиями.
     - Пойдем,  родной, ко мне в каюту, -  сказал он ласково. -  Там у  меня
есть пара капель нектара, и нам никто не помешает подписать приемо-сдаточный
акт.
     Я робко заметил, что перед подписанием акта хотел бы посмотреть машину.
     -   Посмотреть  машину?  -  удивился   этот  видавший  виды  укротитель
механизмов. - А зачем ее смотреть? Она ведь железная.
     Когда  же ему  стало ясно, что  речь идет  не только о наружном осмотре
железной  машины, а  даже  о ревизии  чугунных поршней,  его  лицо  выразило
отвращение.
     - Моторист! - закричал  он вниз.  - Покажи  этому дикарю поршни, он  их
никогда не видел!
     К сожалению,  акта я не подписал. Поршни оказались в  таком  состоянии,
что всякая попытка пуска двигателя могла расцениваться как внесение горящего
факела в бочку с порохом. Таких  поршней я  действительно до этого не видел.
Нужно учитывать, что я тогда был еще очень молод.
     Извините, я невольно немного отвлекся. Если память  мне не изменяет, мы
говорили о том, что на корабле  присутствует штатная команда, в руки которой
его передадут после подписания приемного акта. Они  вежливы и немногословны,
но  их  блокноты  когда-нибудь доведут  ответственного сдатчика  корабля  до
инфаркта. Они предъявят  свои  замечания в  конце  испытаний.  Ответственный
сдатчик будет вертеться, как уж, но бульдожья хватка молодых людей в беретах
заставит  его выполнить все работы до  единой. Он и сам знает, что  все  это
нужно  сделать, и  мечтает только о разрешении устранить все недоделки после
подписания  акта. Как-никак,  а  ведь он отвечает за план. Скажу по секрету,
что иногда ему идут навстречу.
     Наконец  все приготовления к отходу закончены. Два замызганных буксира,
плюясь  клубами черного  дыма, выводят  белоснежного красавца  из заводского
ковша на встречу с первой волной.
     И вот вы снова  на палубе  корабля,  устремляющегося  в неведомые дали.
Нежное дыхание моря играет остатками волос на  вашем темени. Море шепчет вам
на ухо,  что сорок  лет назад, когда вы  познакомились, у вас была чудесная,
густая шевелюра.  Что ж, ничего  не поделаешь! Время берет  свое.  Сорок лет
назад вам море казалось другим.  Таинственным и  более заманчивым. Теперь вы
лучше знаете друг друга. Между вами  легли долгие годы измены, которую можно
простить, но  нельзя забыть. И  все  же вы с наслаждением  вдыхаете пьянящие
запахи  смолы,  насыщенного  озоном  ветра  и  еще  чего-то неуловимого, что
свойственно  только судам, отправляющимся в первый рейс.  Скорее  всего, это
легкий запах спиртного, витающий над кораблем с момента, когда перед спуском
на воду об его форштевень была разбита традиционная бутылка шампанского.
     Сейчас  дух,  выпущенный из бутылки,  чтобы оберегать своего крестника,
снова  надежно заперт в трех  канистрах,  хранящихся в  каюте ответственного
сдатчика  корабля.  Назначение  спирта,  щедро  отпускаемого  ответственному
сдатчику,  окончательно  не  выяснено,  хотя  на  этот счет  делается  много
предположений.
     Ответственный  сдатчик  - главная фигура на корабле, и его  обязанности
весьма разнообразны. Что же  касается всяких разговоров о назначении спирта,
то мало ли что люди говорят из зависти.
     Пока  штурманы  возятся с устранением девиации компасов,  а  кок тщетно
пытается  разжечь  камбуз,  в  каюте  капитана созывается  первое  заседание
приемной комиссии.
     Непременные члены комиссии - представитель Комнаба и инспектор Морского
Регистра.  Это, так сказать, рабочий аппарат комиссии.  Правда, у  них  есть
тоже свой рабочий  аппарат - ОТК судостроительного завода. Рабочим аппаратом
ОТК  служит  сдаточная  команда.  У  сдаточной  команды  есть  представители
контрагентов, вроде вас, которые,  если разобраться,  тоже  могут  считаться
рабочим  аппаратом.  Все  же  Комнаб и  Регистр - это  самый главный рабочий
аппарат.
     Когда-то  в  Англии существовал  излюбленный моряками  парусного  флота
кабачок Ллойда.  Хозяин  кабачка,  бывший  моряк, живо  интересовался  всеми
делами   на  море  и  мог   дать  в   любой   момент  справку   относительно
целесообразности  отправки  грузов  на  том  или  ином  корабле. Нередко  он
выступал  поручителем  за сохранность грузов. Сейчас  фирма  Ллойда -  самое
крупное  морское страховое агентство в мире.  За границей  судно, не имеющее
класса  Ллойда,  не может  рассчитывать на получение выгодного  фрахта.  Лет
тридцать  назад  и  на наших  судостроительных  заводах  можно  было  видеть
красномордых англичан  -  сервейеров  Ллойда,  осуществлявших наблюдение  за
постройкой наших судов.
     Между  тем  наш  флот  рос,  и  государству  не  было  смысла   тратить
значительные суммы в золоте на страховку у  Ллойда,  так как ответственность
за сохранность грузов оно могло  взять на себя. Для наблюдения за постройкой
судов,  их  классификации  и обеспечения  безопасности  плавания  был создан
Морской Регистр.
     Некоторое  время   Регистр  и  Ллойд   действовали  на   наших  заводах
параллельно.  Часто можно  было  видеть,  что если грузовая марка Ллойда  на
борту судна разрешает максимальную осадку 20 футов, то скромно расположенная
ниже марка Регистра допускает только 18. Избавленный от  необходимости нести
страховые  обязательства,   Регистр   был  склонен   все   же  к   некоторой
перестраховке. Потом  Регистр  окреп, и  англичан  вежливо  проводили домой.
Сейчас   Регистр   -   это    мощная   организация,   насчитывающая    сотни
квалифицированных инспекторов.
     Однако  кому-то  этого  показалось  мало.  Министерство Морского  флота
организовало  Комитет  наблюдения  за  постройкой судов - Комнаб. С тех  пор
представители Комнаба и Регистра на заводах представляют  собой нечто  вроде
двойной звезды, вращающейся вокруг оси, проходящей через общий центр тяжести
системы.  Эта  ось  называется  перечнем  обязательных  приемок.  Никому  не
известно,  что должен принимать Комнаб,  а что Регистр,  и почему. Только  в
отношении приемки от ОТК заводов воздухохранителей и сосудов, работающих под
давлением, Регистр не уступает никому своего права контроля,  за исключением
тех  случаев, когда он передоверяет эту работу Котлонадзору, которому в этом
деле, как  говорится, и  карты в руки. Котлонадзор  не может  справиться  со
всем, что ему положено  делать,  и охотно выдает доверенности  на проведение
испытаний ОТК заводов. В общем, получается вроде замкнутого круга.
     Есть еще и другие члены  комиссии, но они  ничего  особенного  собой не
представляют.  Пока комиссия  распределяет обязанности  и составляет  график
дежурств, котирующийся  в  аду  наравне  с дефицитным  булыжником, в  салоне
расчерчивается пулька. Никто толком  не знает, кто эти преферансисты и зачем
они  присутствуют  на  корабле.  Таков обычай: на ходовых испытаниях  кто-то
должен играть в преферанс.
     Уже  подпишут приемный  акт, и  председатель комиссии,  надев полосатую
пижаму и ковровые туфли,  будет жаловаться жене на расстроенное пищеварение,
намекая,  что  в  этой  ситуации хорошая порция  перцовки была  бы отнюдь не
лишней, уже малярши,  надев шелковые платья и с профессиональным  искусством
подкрасив губы, пойдут в городской сад, уже вы будете  мчаться в  реактивном
самолете  на  короткую  побывку домой, мысленно повторяя в десятый  раз  все
горькие  слова,  которые скажете  начальнику ОТК насчет  качества  заводской
сборки,  уже боцман  перекрасит  по  своему вкусу все  надстройки  (Разве на
заводе красят?  Одна  срамотища!), а  из  дверей  салона,  вместе с  клубами
табачного дыма  будут  расползаться  по кораблю  карточные  афоризмы  времен
Очакова и покоренья Крыма: "под игрока с семака, под вистуза с туза", "валет
не фигура, бей дамой" и "кто играет семь бубен, тот бывает удивлен".
     Только вмешательство пограничных властей, закрывающих границу, заставит
игроков убраться  восвояси.  Пульку они будут расписывать  тут же, на пирсе,
под сенью ящиков с копченой скумбрией.
     Итак,  вы в  море, под надежной защитой джинна, выпущенного из  бутылки
шампанского.
     Тихая  погода на море располагает к  пению.  Мужчины предпочитают песни
мужественные и суровые,  вроде  "Ревела буря,  дождь шумел",  в которой  так
красиво звучат басы. Девушки же поют песни грустные и нежные, почерпнутые из
кинофильмов. Но джинн, вышедший  из бутылки, не терпит  уныния. Ведь сегодня
день рождения  его крестника. И  вот уже, под  неизвестно  откуда  взявшийся
баян, каблучки малярщ лихо отстукивают веселую плясовую:
     Я шахтерочка  сама, Зовут меня Маруся, В мене черных бров нема, Та я не
журюся.
     И  кажется,  что  даже  хитро  подмигивающая  луна  сейчас  сорвется  с
небосвода, чтобы рвануть на палубе трепака.
     Свою первую ночь в море корабль проводит на якоре, потому что команда в
таком настроении, когда море по колено. А  это плохо, когда море по  колено,
можно посадить судно на мель.
     И только вахтенные видят, как из недр перламутрового моря всплывает  на
поверхность  багровый  шар,   предвещающий   начало   второго  дня   ходовых
испытаний...
     Однако  мы  с  вами  заболтались.  Я   хотел  дать  вам  еще  несколько
технических советов, но боюсь, что у  меня уже не  хватит  времени.  Ничего,
вернетесь с моря, поговорим обо всем подробно.
     Или знаете что? Может,  мне с вами дернуть на ходовые? В последний раз.
Чем смогу, помогу на сдаче, а то ведь без опыта вам трудновато будет. Как вы
думаете?
     Что?! Вы сами  пришли меня  об  этом  просить?  Так какого же  черта вы
сидите, будто воды в рот  набрали?! Развесил уши, как лопухи, а мы тут битых
два  часа  теряем  драгоценное  время.  Одной  болтовней,  дорогой  мой,  вы
двигатели не сдадите. Тут еще  кое-что требуется. Ну, давайте сюда программу
испытаний.

Last-modified: Tue, 29 Aug 2006 04:24:39 GMT

Оцените этот текст: