болезненно блестевшими глазами. Все его смятение, вся неуверенность сгорели в этой яркой, как молния, минуте счастья. Глаза уже начинало резать от нестерпимой яркости вспышки, которую не могли погасить даже темные светофильтры в перископе. Но он твердо смотрел на полосу ядерного огня, не мигая. Наконец степь потухла. Стало тихо. Все вокруг снег, лица людей, блиндаж показалось тусклым и темным. В низких тучах все заметили какую-то черную полосу. Когда глаза освоились, то рассмотрели: тучи над местом вспышки испарились, образовав длинный просвет, сквозь который была видна голубизна зимнего неба. Но скоро от земли поднялись новые облака испарившегося снега и закрыли просвет. Ошибки не было... И Николай только теперь полностью ощутил навалившуюся на него усталость, огромную, нечеловеческую усталость, от которой люди не могут спать. ЭПИЛОГ 1.НОЧЫО В БЕРКЛИ... День заканчивался. Полосы солнечного света, мерцая редкими пылинками, пронизывали из конца в конец зал лаборатории больших энергий. Уборщик-негр водил между столами и колоннами глухо урчащий пылесос. Сотрудники уже выключили приборы, убрали все лишнее в столы и, с нетерпением поглядывая на часы, занимали разговорами последние минуты перед уходом. Смотри-ка, Френк, подмигнул один молодой инженер своему коллеге. Наш Эндрью Хард опять засиделся. Он качнул головой в дальний конец зала. Там за столом сидел и что-то сосредоточенно писал на четвертушках бумаги пожилой человек. Солнце рельефно освещало склоненную голову: искрящиеся волосы крупными завитками, как у древнеримских скульптур, мягкий отвислый нос, резкие щели морщин у глаз и вдоль щек продолговатого лица. Профессор Хард делает новое открытие! в тон первому ответил второй инженер. Они, посмеиваясь, стали одеваться. Скоро лаборатория опустела. Через полчаса, когда солнце зашло и в зале стало сумеречно, профессор Хард встал из-за стола и направился к выключателю, чтобы зажечь свет. Но по дороге он забыл об этом намерении и остановился у окна. ... Небо, темно-синее вверху, к горизонту переходило в холодный багровый цвет. Маленький реактивный бомбардировщик, позолоченный из-под горизонта лучами зашедшего солнца, в многокилометровой высоте рассекал небо сдвоенной розово-белой облачной полосой. Профессор смотрел и не видел все это, обдумывая возникшую сегодня идею опыта. Он отвернулся от окна и, так и не включив свет, подошел к громаде беватрона, нашел нужный выключатель на пульте и повернул его. Большой овальный телеэкран осветился изнутри: на мраморной плите в камере лежала маленькая черная пластинка нейтриума; в неярком свете внутренней лампы она казалась дыркой с рваными краями, пробитой в белой поверхности мрамора. Гарди рычажками сдвинул вправо и влево объектив телекамеры внутри беватрона. "Все, в сущности, готово для опыта... Попробовать?" Еще не решив окончательно, он включил насосы откачки, чтобы повысить вакуум в камере. В тишине лаборатории негромко застучали лихорадочные ритмы насосов. Доктор Энрико Гарди, или как переиначили его слишком музыкальное для английского языка итальянское имя Эндрью Хард, был главным экспертом комиссии Старка, расследовавшей катастрофу в Нью-Хэнфорде. Вот уже три месяца он со своей группой исследовал радиоактивные образцы, подобранные у места взрыва, облучал пластинки нейтрида, подозревая, что в нем-то и кроется загадка, и безрезультатно. Вспышка, превратившая завод вместе с его работниками в пыль, пар и груду светящихся обломков, радиоактивный труп доктора Вэбстера, убитого часовым, непонятные спектры излучения обломков всему этому, кажется, еще долго предстояло быть тайной. Какое-то большое и страшное явление скрывается в этих черных пластинках нейтриума... Неужели открыть его можно только при помощи катастрофы? Идея, которую сейчас обдумывал Гарди, была несколько расплывчатой: подвергнуть нейтрид сложному облучению, обрушить на него весь комплекс ядерных частиц, которые только можно получить в беватроне мезоны, протоны, электроны, позитроны, гамма-кванты. Это должно дать какое-то сложное взаимодействие. Какое? Профессор Гарди не любил ставить опыты, не прикинув предварительно, что из них получится. В игре с природой он, как опытный шахматист, привык загадывать на несколько ходов вперед. Но сегодня он только напрасно убил день, пытаясь рассчитать опыт. "Так что же, делать или нет?" еще раз спросил себя Гарди. И, рассердившись на свои колебания, решил: "Делать!" Лабораторный зал уже утонул в темноте, но он ясно представлял все, что возникло от движений его пальцев на пульте. Вот гулко лязгнули пластины сильноточных контакторов это в дальнем конце зала включились высокочастотные генераторы. Упруго загудели после движения его пальца катушки электромагнитов по кольцу беватрона заметалось магнитное поле. Вспыхнула сигнальная лампочка, красный острый лучик упал на худые руки профессора это за бетонными стенами загорелись электрические дуги в ионизационных камерах. Заплясал на экране осциллографа тонкий зеленый луч и, постепенно успокаиваясь, начал выводить плавную кривую это "электронный робот" выравнивает режим работы беватрона. Вверху загорелась трепещущим сине-красным светом неоновая лампочка знак того, что в камеру пошел пучок ускоренных частиц, к черному пятну нейтриума протянулся голубоватый и прозрачный лучик. Внизу, на столе, зазвенел телефон. Гарди спустился, взял трубку: Да? Кто включает беватрон? спросил обесцвеченный мембраной голос. Гарди назвал себя. А-а, добрый вечер, мистер Хард... Это звонят с подстанции. Когда кончите, позвоните мне в дежурку мы вырубим высокое напряжение. Хорошо. Гарди положил трубку. Так. Теперь нужно ждать. Он сел за стол, взял лист бумаги, развинтил ручку и задумался: что же должно получиться? Лист бумаги так и остался чистым. ... Сдержанное монотонное гудение, ритмичный перестук вакуум-насосов, позднее время все навевало дремоту, Гарди почувствовал, что сонно тяжелеют веки, помотал головой, взглянул на часы: "Ого начало одиннадцатого! Ну, что же там?" Он оправил халат и взошел на мостик. Лампа-подсветка в камере мешала рассмотреть пленку, и Гарди выключил ее. Почему-то сильно забилось сердце. "Но ведь я еще ничего не видел..." Луч ядерных частиц по-прежнему упирался в черное пятно на мраморе. Но в самом центре пятна нейтриума, под лучом, сверкала какая-то точка. Дрожащими руками, не попадая винтами в гнезда, профессор привинтил к перископу увеличивающую приставку, навел резкость, и точка превратилась в маленькую, дрожащую в сиреневом свете брызгу. "Что это?!" Толчки сердца отдавались в ушах. Голова наполнилась сумятицей неопределенных лихорадочных догадок, мыслей, предположений они мелькали как рекламные щиты вдоль шоссе мимо автомобиля, мчащегося в стокилометровой гонке. "Нейтриум ожил мезоны вызвали взаимодействие. Нет, не это важно... Что это? Какое-то вещество... Металл? Жидкость? Расплавленный нейтриум? Нет, не то... Какая-то ядерная реакция: нейтриум минус-мезоны гамма-лучи электроны позитроны... Неужели нейтриум снова восстанавливается в обычное вещество, в атомы обычного металла?" Вселенная отсутствовала был только он, профессор Энрико Гарди, и ничтожная капелька Неведомого, дрожащая под ядерным лучом. "Что же это? Неужели нейтриум действительно первичное вещество, из которого можно делать любые атомы?!" Гарди едва не задохнулся от этой догадки. В голове расширялась и звучала все сильнее великолепная музыка: вот оно, то великое и прекрасное, ради чего он живет и работает! Вот оно, то, ради чего он приехал в эту чужую страну! Вот оно! Там, в космической пустоте камеры беватрона, по его воле рождаются миры, возникают атомы! Есть ли большее могущество в мире, чем могущество знания? Есть ли большее счастье, чем победа над природой? Гордая светлая мелодия гремела, и Гарди неслышно подпевал ей. Если бы он был в более спокойном состоянии, то понял бы, что эта мелодия не принадлежит ни одному композитору мира она родилась сейчас... "Откуда же эти искорки?" Через час, когда на нейтриуме накопилась достаточная для анализа капелька и Гарди выключил беватрон. Он заметил, что капля продолжала светиться сама. Увеличенная линзами, она казалась величиной с горошину, и эта сплюснутая блестящая горошина в темноте камеры ежесекундно вспыхивала множеством ослепительно голубых искорок. "Сцинтилляции? Нет, это слишком ярко для них..." Гарди много раз наблюдал сцинтилляции зеленоватые вспышки на светящемся от ударов радиоактивных частиц экране; они были очень слабы глаз долго привыкал к темноте, чтобы различить их. "Нет, это не сцинтилляции..." Он посмотрел на приборы на пульте. Странно... Ведь он выключил все вакуум-насосы почему же стрелки вакуумметров медленно движутся к показателям все большей и большей разреженности в камере? Неисправные приборы? Все сразу не может быть... Гарди снова посмотрел в перископ капелька сияла тысячами голубых искорок. "Воздух!.." Чудовищная догадка сверкнула в голове профессора, и, прежде чем она оформилась в четкие мысли, он осторожно чуть-чуть повернул рукой стеклянный кран, впускающий воздух в камеру. И капля на матово-черном пятне нейтриума сразу вспыхнула мириадами голубых искр так ослепительно ярко, что Гарди даже отшатнулся от перископа. Так вот оно что... Потрясенный увиденным и понятым, профессор медленно спустился вниз, к столу, на котором лежал лист бумаги. Из пленки нейтриума под действием мезонов и позитронов образовались атомы антивещества самого необычного, самого могучего вещества в нашем мире. Так вот оно что! Вот как произошла катастрофа! В мезотронах Нью-Хэнфорда образовывалось и накапливалось антивещество. Антиртуть. Накапливалось медленно, годами. Потом один из мезотронов открыли для ремонта или проверки и завода не стало... Теперь не нужно даже производить подробные анализы, чтобы установить истину: все ясно и так. Радиоактивность, урановая бомба, термоядерная бомба и антивещество. Последнее звено в цепи великих и страшных открытий. Он сделал это открытие он, профессор Энрико Гарди, итальянский эмигрант, когда-то бежавший в Америку от преследований Муссолини да так и оставшийся здесь... Завтра тысячи газет, радио- и телевизионных станций протрубят его великую славу на весь мир. Его имя не будет вызывать зависть слишком огромно открытие для такого мелкого человеческого чувства; оно будет вызывать восторг и ужас. Многие миллионы людей будут чтить его, причислять к бессмертным именам в науке, говорить о нем... И проклинать его. Атомная энергия... Человечество случайно напало на эту золотую россыпь природы и теперь оно похоже на того сказочного богача, который набрал столько золотых слитков, что не смог их поднять, и золото обратилось в пепел. Разница лишь в том, что теперь в пепел может обратиться само человечество... Профессор Гарди сидел за столом сгорбившись будто груз ответственности, полчаса назад навалившийся на его плечи, придавил его к столу. Там, в пустоте камеры, на пленке нейтриума лежало вещество, перед которым казались пустяковыми все ядерные взрывчатки уран, плутоний, тяжелый водород. Вещество, которое при соединении с обычными веществами воздухом, водой, металлом, камнем полностью превращается в энергию. Гарди задумчиво написал на листке: Е = МС2. Подумав, поставил перед МС2 двойку: Е = 2МС2. Конечно, двойная полная энергия: ведь соединившееся с антивеществом обычное вещество тоже превратится в энергию. ... Это вещество легко хранить нужны только герметические контейнеры из нейтриума и вакуум. Его легко применить слабый доступ обычного воздуха даст вспышку, капля воды взрыв, равный взрыву водородной бомбы. Его легко получать в первом же опыте он получил его столько, сколько было получено плутония в Хэнфорде за первые несколько недель работы реакторов. "Сколько?" Гарди поднялся на мостик, взглянул в перископ: капелька сверкала редкими искрами это взрывались оставшиеся в камере немногие молекулы воздуха. "Миллиграмм 10 15", на глаз определил он. ... Он не просил у природы этой ее тайны великой тайны того, как делаются звезды. Он не добивался, не хотел этого открытия. Правда, он думал о таком веществе. Он предполагал, что его когда-нибудь получат. "Когда-нибудь..." Но вот оно величайшее из всех открытий, которые были сделаны людьми. Открытие безграничной энергии. Для созидания и для уничтожения... Он, профессор Энрико Гарди, знает, что такое атомное уничтожение. Он видел взрывы в пустыне Аламогадро, в атоллах Бикини и Эниветок, он на себе испытал, что такое лучевая болезнь... Он знает, какие страшные следы остаются в атмосфере и земле после каждого испытания водородной бомбы. Он представляет, какая угроза нависнет над всеми, когда начнут испытывать это оружие... О-о, из нейтриума и антивещества можно наделать много великолепного оружия! Маленькие снарядики огромной пробивной и взрывной силы такой снарядик может пронизать толстые бетонные стены, многоэтажные перекрытия и сжечь скопившихся в бомбоубежище людей. "Чище" самых "чистых" водородных бомб оно не оставляет не только следов радиации, но и следов жизни! Великолепная реклама! Гарди неожиданно для себя рассмеялся, и этот странный хриплый смех, похожий на кашель, гулко разнесся в устоявшейся тишине лабораторного зала. Он испуганно оборвал его, потер лоб. Великая сила... В небо, сине-розовое, как сегодня, одна за другой взмывают ракеты. Из хвостовых дюз вырываются четкие пучки ярко-голубого огня; это антивещество, тонкой струйкой соединяющееся с обычной водой, дает непрерывный взрыв, движущий ракеты вперед. Нет предела скорости и предела расстояния для таких космических кораблей. Небольшие цилиндры из нейтриума, наполненные антивеществом, погружают на дно Ледовитого океана, в ледники Антарктики. Медленно, в течение десятилетий, чтобы не нарушить равновесие атмосферы, изменяется климат планеты. Тает вечная мерзлота, тундра вытесняется лесами, лугами; теплые моря омывают все берега Земли. Вечнозеленой, плодородной и обильной становится планета... ... Веретенообразные снаряды из нейтриума, непрерывно подогреваемые антивеществом до сотен тысяч градусов, проплавляют базальтовую оболочку, скрывающую неизвестное ядро планеты. Люди, тысячи лет знавшие только слой Земли не толще кожуры яблока, проникают внутрь планеты и кто знает, какие неожиданные и огромные открытия встретят их в этом путешествии, более значительном, чем путешествие в Космос? Великая сила, умная сила достойное орудие безграничного человеческого творчества. Можно изменить не только лицо Земли, но и любую планету солнечной системы. Можно создать жизнь на Луне, сделать какой нужно жизнь на Марсе и Венере... Все это будет недаром над Землей проносятся спутники. Но все это будет не при нем... Что-то теплое неприятно поползло по лицу. Слезы. Хорошо, что никого нет. Глупо... Он крепко вытер глаза рукой неумелым движением человека, не плакавшего лет сорок. Потом сошел вниз и зажег свет в лаборатории. Ребристая громадина беватрона, камеры для анализа, электронные анализаторы, счетчики, индикаторы все это его "хозяйство". Его? Он хозяин? Гарди посмотрел на свое отражение в темном оконном стекле и его охватило тоскливое презрение к этому старчески благородному лицу, длинным волосам, умному взгляду. "Нет, вы не хозяин, Энрико Гарди! Вы жалкий слабый человек держите одну эту ночь в своих руках могучую силу. И завтра отдадите ее в жадные невежественные руки, какому-нибудь делателю долларов, генералу, сенатору... Вы раб, Энрико Гарди, он же Эндрью Хард. Высокообразованный, обеспеченный раб". Ему вспомнился генерал Рандольф Хьюз, некогда в первые послевоенные годы руководивший его ядерными исследованиями. Этот был хозяин... "Вы, ученые, очень любите умничать, философствовать, с прямотой солдафона и цинизмом бизнесмена заявил он однажды, и в этом ваш недостаток. Все просто: вы открываете явления, мы их реализуем. Делайте свое дело, а уж мы позаботимся, чтобы оно применялось с должным эффектом..." Правда, генерал Хьюз вознесся на небеси при взрыве в Ныо-Хэнфорде. Но другие хозяева остались. "Вы думали, что работаете для человечества, доктор Гарди? Как бы не так! Человечеству не нужна эта страшная капелька. Если ею распоряжаются генералы хьюзы она может стать последней каплей в смертельной атомной чаше. Для чего? Для защиты "свободного мира" от русских? Чепуха и ложь. Вы давно не верите в это, Эндрью Хард, в эти сказки для массового оболванивания. Бизнес..." Беспощадные мысли наполнили его гневом. Злоба к себе, к этому проклятому, безвыходному миру вокруг него сжала кулаки, выпрямила спину. Нет, он не раб. Сегодня он еще хозяин открытия... Резко и долго звонил телефон. Гарди подошел к столу. Да? Вы уже закончили, профессор? Можно вырубать напряжение? Нет! Я еще не кончил! В трубке что-то недовольно бормотали, но Гарди положил ее на рычажки. Он посмотрел на часы три часа ночи. Еще можно успеть. Он взял листок бумаги и набросал на нем несложный расчет: чтобы не возник опасный перегрев, воздух нужно впускать три с небольшим часа двести минут. Все ясно. Твердой поступью человека, принявшего решение, он поднялся на мостик. Капелька антивещества слабо искрилась в темноте камеры. "Итак, вы пережили самое прекрасное в своей жизни, доктор Гарди. Теперь вам предстоит пережить самое страшное". Профессор закурил сигарету, чтобы успокоиться. Потом медленно повернул стеклянный вентиль, впускающий воздух в камеру. Если бы кто-то зашел в лабораторию больших энергий в этот поздний час, то он увидел бы немногое: вырывающийся из раструба перископа сноп голубого света, яркого и неровного, как от электросварки; в его освещении синее и неподвижное, как у мертвеца, лицо Гарди с черными ямами глазниц. На потолке и стене изломился огромный силуэт его тени. В камере пылала и не могла погаснуть капля антивещества, съедаемая воздухом, голубая и ослепительная, как вольтова дуга. Болели глаза, но Гарди не отводил их от капли и бормотал, будто успокаивая кого-то близкого и живого: Ничего... тебя получат позже... в лучшие времена. Обязательно получат... Ничего... Ничего... Люди еще не имеют на тебя права. Капля пылала и не хотела умирать; Рука, лежавшая на холодной поверхности вентиля, затекла. "Открыть целиком? И сразу взрыв... Нет, неразумно". Гарди усмехнулся своему благоразумию. "Бетон камеры теперь станет настолько радиоактивным, что с беватроном будет невозможно работать. Неважно...". На груди халата вспыхнула синим светом трубочка индикатора это гамма-излучения сгорающей капли проникли сквозь бетонную стену Гарди стиснул зубы: "Неважно!" Наконец капля превратилась в ослепительно сверкавшую точку и погасла. Только некоторое время воспаленные глаза еще видели в камере сгусток темноты на ее месте. Окна уже синели начинался рассвет. Гарди выключил ненужное теперь освещение. Беватрон бетонные колонны, установки, столы все выступило из темноты смутными бесцветными тенями. В дальнем углу светилась красная неоновая лампочка; высоковольтное напряжение еще не выключено... "Да... тот звонил, спрашивал..." Гарди поплелся к щиту. В зале стало светлее. Гарди видел слабо подрагивающую стрелку киловольтметра на белом полукруге шкалы, лоснящиеся цилиндрики сильноточных предохранителей, толстые медные шины. "Ну? спросил он себя. Вы знаете о том, о чем никому еще нельзя знать. Надолго ли вас хватит? Человек слаб а слава будет огромной... Ну? Это не больно это сразу... Вы уже пережили самое прекрасное и самое страшное, что можно пережить. Зачем жить дальше?.. Ну!.." Гарди поплевал на ладони, чтобы получился контакт, поднял руки к шинам и представил: бросок на приборах там, на высоковольтной подстанции, а здесь его почерневшее скрюченное тело, висящее на щите. Он медленно опустил руки. Нет, он не испугался, ему теперь уже ничего не страшно. И поэтому он будет жить. Он должен жить. Он будет драться за то, чтобы ученые не были рабами, чтобы дела в мире сейчас, а не когда-нибудь пошли как надо! Чтобы эта наука не была больше проклятием для человечества, чтобы она стала благом. Нет, он не продаст это открытие в минуту слабости за славу, за деньги, даже за бессмертие. Но он повторит его в том прекрасном будущем, которое будет скоро, будет еще при нем. 2. ИЗ ОТЧЕТА КОМИССИИ ПО ИСПЫТАНИЮ НЕЙТРИДА И АНТИВЕЩЕСТВА (АНТИРТУТИ) "... Мы берем на себя ответственность утверждать, что применение во взаимодействии этих двух веществ нейтрида и антиртути произведет неслыханный переворот в науке, технике и человеческих представлениях. Теперь открывается возможность дешевого производства нейтрида с помощью антиртути в самых широких масштабах и для самых различных применений. И из нейтрида снова можно воспроизводить антиртуть. Эти два вещества, гармонично дополняя друг друга, бесконечно увеличивают могущество человечества и позволят ему совершить небывалый в истории научно-технический скачок вперед. Очевидно, что все виды двигателей: гидро-, паро-, электро- и газовые турбины, моторы внутреннего сгорания, громоздкие атомные реакторы теперь могут быть заменены компактными двигателями из нейтрида, работающими на антиртути. Принцип такого двигателя предельно прост. В сопло из нейтрида впрыскивается микрокапелька антиртути и определенное количество воздуха или воды. Соединение антивещества с атомами воздуха (или воды) нагреет остальную часть воздуха (или воды) до температуры в десятки и сотни тысяч градусов. Вытекая с огромными скоростями из сопла, этот газ будет толкать ракету или вращать турбину. 450 граммов антиртути, заложенные прямо в тело нейтрид-турбины, достаточны, чтобы в течение года вращались электрогенераторы Волжской ГЭС имени В. И. Ленина, вырабатывая те же 2,3 миллиона киловатт электрической мощности. Отпадает наконец угроза исчерпания энергетических ресурсов планеты, которые отныне можно считать неиссякаемыми. Огромные возможности мы видим в нейтрид-конденсаторах малых объемов, которые позволят накапливать громадную электроэнергию. Изоляция из тончайших нейтрид-пленок позволит легко получать и передавать на большие расстояния электрический ток при напряжении в много миллионов вольт. Нейтрид позволит создавать стойкие против всех воздействий оболочки космических ракет, глубоководных кораблей и подземных танков, в которых мы сможем проникнуть не только в космический мир, но и в глубочайшие недра своей планеты. Можно назвать атомные домны и металлургические печи из нейтрида, могучие и простые станки для обработки всех металлов, сверхпрочные штампы, буровые станки, экраны от радиации, простые и дешевые синхроциклотроны... Концентрат энергии (грамм антиртути при соединении с обычным веществом выделяет столько же энергии, сколько 4000 тонн угля) можно доставить в любое место Земли. Можно освободить эту энергию сразу или использовать малыми порциями, постепенно, в течение долгого времени... Человек уже почти два десятилетия обладает космической энергией атомного ядра. Но только теперь ядерная энергия может быть применена везде так же легко, как до сих пор применялся электрический ток. Сочетая нейтрид и антивещество, нейтрид и расщепляющееся горючее, нейтрид и термоядерное горючее, мы овладеем не только безграничной энергией, но и безграничными возможностями применения этой энергии..." 3. СНОВА НИКОЛАЙ САМОЙЛОВ "Без даты. Мой "дневник инженера" постепенно вырождается. Все реже и реже вспоминаю я об этих тетрадях, наскоро записываю все события за большой отрезок времени и снова прячу подальше. Дело в том, что он теряет свое значение: я и без записей помню все, что было за эти три года. Такие события не нуждаются в дневниках они остаются в памяти навсегда. Вот уже снова весна. Из окна виден Днепр с грязно-белыми пятнами льдин. На улицах ручьи и лужи... Три года назад молодой специалист Н. Самойлов загадывал: вот приедет он сюда, в Днепровск, сделает великолепное открытие. Или встретит лучшую женщину в мире и она полюбит его, или и то и другое... Мечты сбываются не так прямолинейно, как загадывались, гораздо сложнее и интереснее. Были открытия правда, доля моей работы в них не так уж значительна. Такие открытия не делаются одним человеком. Вот насчет любви у тебя, Николай Николаевич, увы... Очевидно, потому, что очень уж интересная и напряженная работа выпала на твою долю. Ни времени, ни мыслей не оставалось. А сейчас весна, свободное время, и вспоминаешь, что уже третий десяток на исходе, что, того и гляди, запишут в старые холостяки... Яшка Якин тот уже женился; причем явно по космической вспышке любви, а не по рассудку. Потому что на Оксане, бывшей лаборантке Ивана Гавриловича, той самой, что звала меня не иначе, как "дядя, достаньте воробушка", по расчету жениться нельзя... Ох этот Яшка! Он может броситься в горящую лабораторию, может в непроверенном скафандре пойти в радиоактивные развалины, придумать смелые и остроумные идеи, изобретать, но все это у него только, чтобы доказать, что он пуп Вселенной, что мир вращается вокруг него! Не напрасно у нас на курсе его прозвали: "Я в квадрате". Сейчас он у нас на заводе делает свои (свои!) нейтрид-аккумуляторы из сверхтонких пленок. И нужно видеть, как ревниво он оберегает свою конструкцию от всяких изменений, предлагаемых заводскими инженерами. А впрочем, что я к нему привязался? Человек делает дело и делает хорошо. В конце концов, у каждого свой стиль, свои противоречия... И нельзя требовать от других того, чего ты сам еще не достиг, а к чему только стремишься. Ты часто говоришь себе, что наука требует кристальной чистоты мыслей и устремлений, требует отказываться от хорошего ради лучшего и от лучшего ради прекрасного; что нельзя творить с завистливой оглядкой на других. А сам ты всегда придерживаешься этих прекрасных принципов? Нет. Ну, так и нечего, как говорил Марк Твен, "критиковать других на той почве, на которой сам стоишь не перпендикулярно". Нейтрид и антиртуть постепенно уходят из сферы необычного. Антиртуть, конечно, опасна, но это уже понятая опасность, и она не страшна. Все мезонаторы у нас на заводе вычистили от нее. Собрали граммов двести антиртути; в стакане это было бы на донышке, а на самом деле столько энергии вырабатывает за полгода Волжская ГЭС: девять миллиардов киловатт-часов... Остатки антиртути на нейтридных стенках, которые уже не смогли вычислить "методом Якина" (да-да, это официально названо его именем!), выжгли осторожно, впустив разреженный воздух. Вот приду после отпуска начнем делать специальные мезонаторы для получения антиртути. А потом и специальные приборы для получения нейтрида и антивеществ без мезонаторов. Следы недавней катастрофы постепенно исчезают. Стеклянный корпус института демонтирован. Оборудование, даже уцелевшее, уничтожили или пустили в переплавку: невозможно проводить точные ядерные исследования там, где надолго остались неустранимые следы радиации, нельзя использовать приборы и оборудование, зараженные радиацией. В Новом поселке, неподалеку от нашего нейтрид-завода, строятся корпуса Института ядерных материалов имени профессора И. Г. Голуба. В стену главного корпуса вмонтируют плоскость те самые кафельные плитки из стены семнадцатой лаборатории, на которых остался белый силуэт Сердюка. Это будет лучший памятник им... Впрочем, мне что-то не хочется шевелить прошедшее отложим это до преклонных лет. Лучше подумать о будущем. А какое громадное будущее нетерпеливо ждет нас голова кружится! И это будущее начнется скоро, почти завтра, потому что космическая ракета из нейтрида уже готова и начинает проходить испытания. И парадоксально! эта ракета безнадежно устареет, едва только совершит свой первый полет по межпланетному простору, потому что на смену обычным атомным двигателям придут (и уже идут) предельно простые и исполински могучие нейтридные двигатели, работающие на антиртути. Сколько еще будет сделано и в Космосе, и на Земле! Машины из нейтрида будут крушить горы там, где они не нужны, и воздвигать их на более удобном месте; мы проникнем в глубь Земли, мы насытим Землю энергией, изменим ее лицо, климат... Три года прошло а сколько сделано! Впереди еще почти вся жизнь!" --------------------------------------------------------------- Сканировано по изданию: Савченко Владимир Иванович ЧЕРНЫЕ ЗВЕЗДЫ Н.-ф. повесть Рассказы. М., Детгиз, 1960. 248с. с илл. Ретропредисловие - из т.3. "Избранных произведений" Савченко Н.Новгород "Флокс" 1995г.