Александр Казанцев. Пылающий остров --------------------------------------------------------------- МОСКВА "МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ 1983 OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- НАУЧНО- ФАНТАСТИЧЕСКИЙ РОМАН ПРЕДИСЛОВИЕ Инженер Александр Петрович Казанцев - писатель-фантаст старшего поколения - выступил в советской литературе больше четверти века назад. Роман "Пылающий остров" - его первое большое произведение. Несколько поколений читателей знают и любят эту книгу. "Пылающий остров" - одно из произведений, определивших жанр советской научной фантастики. Хочется сказать несколько слов о научной фантастике вообще. Часто приходится встречать на страницах газет и журналов, иногда и в больших художественных произведениях утверждения о том, что действительность превзошла всякую фантазию, жизнь обогнала самую смелую выдумку писателей или реальность оказалась куда больше мечты. Надо со всей определенностью сказать, что такого никогда не было. Но если бы случилось, то означало бы, что наша судьба печальна, как печален удел людей, переставших мечтать и выдумывать, заглядывать вперед, в будущее, иногда очень отдаленное. Если фантазия, высказанная много времени назад, устарела, если мечтатель ошибся в сроке исполнения своей мечты, то так и надо писать: "в этом, конкретном случае", и никогда - "в общем". Пока жива человеческая мысль и стремление к лучшей жизни, к познанию мира, к поискам прекрасного, действительность не обгонит фантазию даже в самом далеком коммунистическом завтра. Больше того, я убежден, что фантазия станет смелее, куда больше будет мечтателей, и соответственно этому еще быстрее пойдет прогресс науки и искусства. Роман "Пылающий остров" - хороший пример обгоняющей время фантазии. В те времена, когда ученые казались большинству людей безобидными чудаками, когда грозное могущество науки еще было скрыто в ее глубинах, Александр Казанцев предвидел ту смертельную опасность, которую может принести миру убийственная сила, попавшая в руки фашиствующих маньяков войны и империализма. Сейчас, когда главная опасность - в ядерном оружии и когда возможности науки практически безграничны, уничтожение земной атмосферы, описанное в романе, может стать столь же реальным, как и отравление ее радиоактивностью. Социальную опасность капиталистической науки, служащей средствам истребления, сумел верно определить и убедительно показать автор "Пылающего острова", почему эта книга жива и актуальна в наши дни. И. Ефремов 17 апреля 1962г. Все идеи извечны из опыта, они - отражения действительности, верные или искаженные. Ф. Энгельс Анти-Дюринг  * КНИГА ПЕРВАЯ. ОБЕТ МОЛЧАНИЯ *   * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЧЕРНАЯ ШАМАНША *  - Бае, она уже не будет говорить. Помирать будет. Передать велела. Лететь на красную звезду будешь - обязательно с собой возьми Таимбу... Глава 1. ВЗРЫВ 30 июня 1908 года в 7 часов утра в далекой сибирской тайге произошло необыкновенное событие. Около тысячи очевидцев сообщили иркутской обсерватории, что по небу пронеслось сверкающее тело, оставляя за собой яркий след. В районе Подкаменной Тунгуски над тайгой вспыхнул шар много ярче солнца. Слепая девушка из фактории Ванавара на единственный в жизни миг увидела свет. Огненный столб взметнулся в безоблачное небо. Черный дым поднялся по багровому стержню и расплылся в синеве грибовидной тучей. Раздался взрыв ни с чем не сравнимой силы. За четыреста верст в окнах лопались стекла. Повторяющиеся раскаты были слышны за тысячу верст. Близ города Канска, в восьмистах верстах от места катастрофы, машинист паровоза остановил поезд: ему показалось, что в его составе взорвался вагон. Огненный ураган пронесся над тайгой. "Чумы, олени летали по воздуху... Ветер кончал стойбища, ворочал лес..." - рассказывали тунгусы, как в те годы называли эвенков. На расстоянии двухсот пятидесяти верст от места взрыва ураган срывал с домов крыши, а за пятьсот верст валил заборы. В далеких городах звенела посуда в буфетах, останавливались стенные часы. Сейсмологические станции в Иркутске, Ташкенте, Тифлисе и в Иене (Германия) отметили сотрясение земной коры с эпицентром в районе Подкаменной Тунгуски. В Лондоне барографы отметили воздушную волну. Она обошла земной шар дважды. В течение трех ночей не только в Западной Сибири, но и в Европе не было темноты. Сохранилась фотография городской площади, снятая в Наровчате, Пензенской губернии, местным учителем: он вышел с аппаратом в полночь на следующие сутки после тунгусской катастрофы, не подозревая о ней. В Париже, на Черном море и в Альпах стояли никогда не виданные там белые ночи. Русский академик Полканов, тогда еще студент, но уже умевший наблюдать и точно фиксировать виденное, находясь в те ночи близ Костромы, записал в дневнике: "Небо покрыто густым слоем туч, льет дождь, и в то же время необыкновенно светло. Настолько светло, что на открытом месте можно довольно свободно прочесть мелкий шрифт газеты. Луны не должно быть, а тучи освещены каким-то желто-зеленым, иногда переходящим в розовый светом". На высоте восьмидесяти шести километров учеными были замечены светящиеся серебристые облака. Многие ученые решили, что в тунгусскую тайгу упал метеорит небывалой величины... x x x В памятное утро 30 июня 1908 года таежники-ангарцы вчетвером тянули бечеву. Они шли по крутым, заросшим лесом холмам, которые, как ножом срезанные, обрывались к реке. С обоих берегов вплотную к воде подступала тайга, вдали подернутая фиолетовой дымкой. Впереди шел ссыльный Баков, человек лет пятидесяти, богатырского сложения, с густой рыжей бородой. Раскатистый бас его, когда он окликал товарищей или громко хохотал, далеко был слышен по реке. Угрюмые таежники любили его за этот смех, уважали за силу и ученость и жалели. Знали, что неладно у Бакова с сердцем - иной раз привалится спиной к лиственнице и глотает ртом воздух. В тайге не принято спрашивать: кто ты, откуда, за что сюда попал. С виду Баков мало чем отличался от других таежников. Его подстриженные в кружок волосы, запущенная борода, ободранная охотничья парка, изношенные ичиги, что ссыхаются на ноге, принимая ее форму, и не натирают потому мозолей, - все это мало помогло бы, скажем, председателю последнего Международного конгресса физиков мистеру Холмстеду узнать здесь, в далекой тайге, петербургского профессора Бакова. Столичные же врачи ужаснулись бы, услышав, что Михаил Иванович, страдающий грудной жабой, выполняет работу бурлака. Внизу под обрывом, куда уходила бечева, виднелся шитик с высокими бортами и острым носом. Впереди полнеба закрывала огромная скала. Из-за нее выплывали плоты. На переднем около избушки плотовщика сгрудились овцы. Сам он, таежный бородач в синей рубахе без пояса, выбрался на свет и смотрел на небо, почесывая спину и потягиваясь. Зевая, он необыкновенно широко раскрыл рот и перекрестил его. И вдруг - страшный удар. Что-то блеснуло, ослепляя... Ангарцы, тянувшие бечеву, как шли, наклонясь вперед, так и свалились на землю. Лишь один Баков успел ухватиться за дерево и удержался на ногах. Плотовщик упал на колени. Его огромный рот был открыт. Овцы шарахнулись к самой воде, жалобно заблеяли. И тут - второй удар, еще страшнее. Избушку сорвало с плота, и она поплыла рядом с овцами. В воде мелькнула синяя рубаха... Воздух, густой, тяжелый, толчком обрушился на Бакова. Его руки сорвались, и он полетел с обрыва в воду. Выплыв на поверхность, он увидел на реке водяной вал, похожий на высокий берег. Захлебываясь, Баков ловил ртом воздух... Баков видел, как переломился густой плот, как встали торчком бревна. Вода обрушилась на Бакова. Не запутайся бывший петербургский профессор Баков в бечеве, не вытяни его ангарцы из воды - не произошло бы многих удивительных событий... Костер ярко пылал. У огня, растянутая на кольях, сушилась парка Бакова. Ангарцы сидели молча. Каждый из них один на один вышел бы на медведя, в шитике не устрашился бы переплыть пороги. Кое у кого за плечами были и не такие дела; не боялись они ни бога, ни черта, но сейчас присмирели, когда повалило их наземь, - крестились. У костра обсыхал и угрюмый плотовщик в синей рубахе, потерявший всех своих овец. Баков сидел, прислонившись спиной к лиственнице. Сердечный приступ прошел, но левая рука ныла. Однако Баков уже гремел своим завидным басом: - Божьим знамением попы пусть пугают, а вам, охотникам, только глазу да руке верить можно. А камни, что с неба падают, и увидеть и пощупать можно. Находят их немало. - Чтой-то камушек этот, паря, больно велик сегодня, - сказал седой благообразный ангарец. - Верно! - согласился Баков. - Нынче брякнулась о землю целая скала, не меньше той, что на дороге у нас стояла. Только упавшая скала, по вероятности, была железной. - Не слыхивал про такие скалы, - сказал плотовщик. - А вот про черта слыхал. - Падают железные скалы, - заверил Баков. - Редко, но падают. Раз в тысячу лет. - А ты видел? - След, что такая упавшая скала оставила, видел. - Это где же, паря, ты его видел? - В Америке. На съезд один ездил. Есть в Северной Америке каменистая пустыня Аризона. И место в ней есть - каньон Дьявола... - Я говорил - черт, - вставил плотовщик. - В ту пустыню тысячу лет назад упала с неба железная скала. Я купил у индейцев два ее маленьких осколка. Смотрел и воронку, что там осталась. С доброе она озеро, шириной больше версты. А глубина до ста сажен! - Ого! - отозвался молодой таежник. - Без пороха та скала взорвалась, как ударилась о землю, - продолжал Баков. - Летела она раз в пятьдесят быстрее, чем винтовочная пуля. Вся сила, которую скала в полете имела, сразу в тепло перешла. - Известно, - сказал плотовщик. - Пуля в железо ударится - расплавится от тепла. Только, по-моему, это не скала была, а черт. - А ты у черта рога щупал? - лукаво спросил Баков. - Попадется, так и пощупаю, - ответил сибиряк. - Больше версты воронка! - свистнул самый молодой из таежников, видимо только теперь представивший величину кратера. - А какая нынче в тайге сделалась воронка? Страсть охота поглядеть. - Наверно, не меньше, чем в Аризоне. Плотовщик долго молчал, приглядываясь к Бакову, потом пододвинулся к нему. - Я вижу, ты, мил человек, из ученых, - почтительно начал он. - Бечева, видать, сердцу твоему не под силу. Пошто бы тебе нам грамотой своей не пособить? Давай подрядись ко мне. Мы с тобой наперед плотов на шитике сплавимся. Страховую премию за овец мне схлопочешь? Баков даже сел, забыв про сердце. Плыть вниз по Подкаменной Тунгуске, мимо места катастрофы в тайге?.. Профессор способен был юношески увлекаться. И когда он "вспыхивал", как говорили его былые сотрудники, то уж не знал удержу. Сутками напролет сидел в лаборатории, и его оттуда порой выводили под руки. А если не было вдохновения, неделями мог валяться на диване, ленясь подойти к столу. Поднявшись во весь рост, он оказался почти на голову выше кряжистого плотовщика. - Схлопочу тебе премию, хозяин! - заверил Баков. - Схлопочу, ежели доставишь меня к месту, где взрыв произошел, ежели согласишься вместе со мной кратер посмотреть. - Смотреть - смотри. А я, паря, для опасности, в шитике тебя обожду. Баков хохотал. Хлопая таежников по спинам, торопил своего нового спутника. Плотовщика звали Егором Косых. Он дивился на неуемного ссыльного. Но и сам заразился его нетерпением. Поручив своим помощникам собирать разбитые плоты, он принялся снаряжать шитик, имевшийся на одном из плотов. Через час Баков и Косых, простившись с ангарцами, поплыли вниз по Подкаменной Тунгуске. Зашло солнце, наступили сумерки. Небо затянуло тучами, стал накрапывать дождь, а темноты все не было, и путники не останавливались. - Что-то долго не темнеет, - удивился сибиряк, никогда не видавший белых ночей. Остановились на привал, так и не дождавшись темноты. - Тут уж, Михаиле Иванович, твоя скала ни при чем, - сказал Косых, смотря на освещенные без солнца тучи. - Говорю тебе - черт. Ночью пошел сильный дождь, но по-прежнему было светло. Пораженный профессор отметил, что желтовато-зеленые, иногда розовые лучи пробиваются через слой дождевых туч. На третьи сутки шитик достиг Ванавары. Три домика фактории ютились на высоком берегу. Здесь путники встретили первых очевидцев катастрофы - охотников-тунгусов. Баков сидел с тунгусами на берегу, угощал их табаком, рассуждал об охоте, о погоде и постепенно подводил разговор к интересующему его предмету. Но старый тунгус Илья Потапович Лючеткан, с коричневым морщинистым лицом и такими узенькими глазами, что они казались щелками, неожиданно сам заговорил об этом: - Ой, жаркий ветер был, бае! Потом наши люди ходили в тайгу. Олени находили, дохлый, шерсть паленая... Видали: вода вверх сильно бьет. Много сажен... Пришли, рассказали. Потом очень кричали, корчились. Все сгорели, померли. Пойди посмотри, бае. Ожогов не найдешь, однако. Старый, иссохший, в высокой шапке и в парке с цветными ленточками, шаман начал камлание. Он бил в бубен и кричал, что ослепительный Огды, бог огня и грома, сошел на землю и сжигает всех и вся невидимым огнем. Глаза у шамана закатывались, он страшно вращал белками и бился о землю, пока на губах у него не выступила пена. Собравшиеся в кружок тунгусы курили трубки и кивали головами. - Говорю, черт, - сказал Косых и сплюнул. Верный условию, он готов был ждать Бакова, который решил отправиться в тайгу. Плотовщик, которому почему-то полюбился ссыльный, пытался даже подрядить ему в провожатые тунгусов, но никто из них не согласился. - Вот что, паря, - сказал тогда Косых. - Один в тайге пропадешь. Мне теперь черт не брат. Пошто бы и не посмотреть на этого ихнего Огды! Пойдем для опасности вместе, только слово дай, что премию мне схлопочешь. Баков рад был товарищу. Поговорив с тунгусами, решили не идти в тайгу пешком, а плыть в шитике по таежным речкам. Место катастрофы находилось верстах в шестидесяти от Ванавары. Тунгусы помогли перетащить шитик волоком до бурной речки. Сплавляясь по ней, можно было, как они говорили, добраться до страшного места. Тунгусы с жалостью смотрели на "отчаянных бае" и качали головами. Шитик помчался по бурной воде, проскакивая меж подбеленных пеной камней. Вскоре Баков и Косых увидели небывалую картину. Тайга, где нет опушек и прогалин, где лиственницы растут одна подле другой, - эта тайга, сколько хватал глаз, была повалена, деревья вырваны с корнями, которые обращены были к центру катастрофы. Два дня плыли путники среди поваленной тайги. Баков подсчитал, что деревья вырваны на площади диаметром верст в сто двадцать, а если прибавить и вырванные на возвышениях, то площадь лесовала будет не меньше всей Московской губернии. Косых дивился и угрюмо молчал. Один раз только сказал: - Видать, паря, здешний дьявол будет поболе американского. Баков и сам думал, что кратер в тайге, к которому они стремились, может действительно оказаться больше аризонского. - Эх, Егор Егорыч! - с размаху ударил он таежника по плечу. - Теперь бы под мое начало экспедицию Императорской Академии наук вызвать! Какой научной сенсацией была бы находка гигантского метеорита! - Известно, - соглашался Косых. - Я б тебя, отец, коллектором экспедиции назначил. - Пошто ж не так? Можно и коллектором. Премию за овец схлопочем - и депешу в Петербург, в самую эту академию. - Как бы не так! - вздохнул и сразу ссутулился Баков. - Для академического начальства не существует больше профессора Бакова, который два года назад должен был баллотироваться в академики. Есть политический ссыльный, у которого дочь жандармы убили на Обуховском и который... Э, да что там говорить! - И он махнул рукой. Косых умел ни о чем не спрашивать и стал свертывать цигарки и для себя и для Михаила Иваныча. Больше об этом не говорили. Баков прекрасно понимал, что ему суждено сейчас тянуть бечеву или наниматься к плотовщикам, а не возглавлять научные экспедиции. И все-таки он оказался первым ученым, добравшимся до центра тунгусской катастрофы. Баков и Косых, поднявшись на возвышенность, увидели внизу долину, в сторону которой были повернуты все вывороченные корни. Сверху отчетливо был виден фонтан воды. Но он бил не со дна кратера, который рассчитывал увидеть здесь Баков. Кратера не было!.. Там, где гигантский метеорит, летя с космической скоростью, должен был врезаться в землю, а его энергия движения перейти в тепло и вызвать взрыв, - в этом месте никакой воронки не оказалось. Вместо ожидаемого исполинского кратера Баков и Косых увидели лес, стоящий на корню... Это был странный, мертвый лес с деревьями без вершин, коры и сучьев. Их словно срезало, как заметил сразу Баков, вертикальной, рухнувшей сверху волной. Деревья уцелели лишь там, где были перпендикулярны ее фронту. Всюду, где удар пришелся под углом, лиственницы были повалены веером на гигантской площади. - Айда, паря, вниз, - предложил Косых. - Что-то чудно мне это... - Стой, дурная голова! - рявкнул Баков. - И шагу не смей делать! Сдается мне, что бог Огды имеет отношение не только к шаманам, но и к физикам... Сибиряк удивленно посмотрел на своего товарища, который, как он уже успел убедиться, трусостью не отличался. - И придется нам с тобой, Егор Егорович, все-таки написать в Академию наук! - закричал на всю долину возбужденный Баков. Он стоял подбоченясь и смотрел вниз на диковинный мертвый лес, в котором смертельно были поражены богом Огды тунгусы. x x x Баков написал в Императорскую Академию наук о тунгусском феномене, настаивая на присылке в тайгу экспедиции, в которой он готов был принять участие хотя бы в качестве проводника или рабочего. Профессор долго ждал ответа, но так и не получил его. Он загрустил. Целыми днями валялся на лавке в избе Егорыча в одной из енисейских деревень. Плотовщик Косых так и не добился страховой премии за овец. Ему пришлось продать избу, в которой лежал Баков, неудачливый его ходатай. Косых не рассердился на Бакова. Такой же одинокий, как и он, без угла и пристанища, Косых привязался к Бакову и стал уговаривать его отправиться на промысел в тайгу, где была у него заимка. - Может быть, паря, снова в те места заглянем, - подмигнул он. Только они двое и думали о тунгусском феномене. В царской России никто не заинтересовался им. Царскому правительству в темные годы реакции было не до того. Глава II. ЧЕРНАЯ ШАМАНША Таежная заимка походила на маленькую крепость. Угрюмый хозяин обнес ее тыном, хоронясь и от зверя и от варнака. Тяжелые ворота запирались на крепкие запоры. Крыша прикрывала не только избу, но и двор. Лиственницы вплотную подступали к одинокому жилью, которое казалось таким же дремучим, как и сама тайга. Собаки залаяли все разом. Зазвенели за забором цепи, захрипели, заливаясь, псы. Перед воротами стояли два человека, с виду не походившие ни на таежников, ни на беглых. Один из них, низенький, скуластый и косоглазый, одетый в теплую синюю кофту, изо всех сил бил в ворота палкой. Другой, худой и высокий, был одет в узкое городское пальто и в мягкую шляпу, нелепо выглядевшую в тайге. Растопыренные локти делали его фигуру неуклюжей. Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем. Наконец одна из них завизжала, остальные приумолкли. За тыном послышался раскатистый бас: - Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков? - Мало-мало открывай! Человек ходи-ходи тебя ищет, - сказал низенький. - Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен. - Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это я - Кленов... ваш бывший студент... Откройте! - Что такое? Что за мистификация? - С этими словами рыжебородый мужик богатырского роста открыл калитку и загородил ее проем своей фигурой. - Кленов, Иван Алексеевич! Ваня! Да какими же вы судьбами! Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды! И таежник сгреб приезжего в объятия. - Михаил Иванович! Профессор! Голубчик! Простите, что обеспокоил... Но я сразу к делу... Времени, осмелюсь заметить, терять нельзя. - У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же с вами? Проводник? Кленов кивнул головой и задумчиво взялся за бородку. Он был еще совсем молодым человеком, вчерашним студентом, по-видимому только что получившим университетский значок. - Это - кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом. - Почему по-английски? - весело гремел Баков, подталкивая впереди себя Кленова. - Вы неисправимый англоман. - Видите ли, профессор... его рекомендовали мне как надежного человека... И он поедет с нами в Америку. - Куда, куда? - переспросил Баков и расхохотался. Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях. - Видите ли, многоуважаемый Михаил Иванович, я везу вам приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в Аппалачские горы, где у него есть лаборатория. Он готов предоставить ее в ваше распоряжение. - Вы, милейший Иван Алексеевич, шутник. Профессор Холмстед, очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор, а таежный ссыльный, раз в неделю обязанный ходить к уряднику отмечаться. - Напротив, Михаил Иванович. Холмстед прекрасно все знает. Он написал, что уважает чужие политические взгляды и считает за честь предоставить убежище политическому эмигранту, который способен принести пользу науке. - Постой, постой! Я еще не эмигрант. Разговаривая, все трое вошли в избу. В ней жили одни мужчины, но пол был чисто выскоблен. Лавки и крепко сколоченный стол кто-то недавно смастерил из свежевыструганной лиственницы. От нее ли или вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было. Баков еще раз обнял своего гостя, а проводника дружески потрепал по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы. - Кэд поможет вам бежать. Вас хватятся не раньше чем через неделю. Вы будете, осмелюсь уверить вас, далеко... Потом все тот же Кэд проведет вас через китайскую границу. Мы сядем на пароход в одном из китайских портов. Умоляю вас, Михаил Иванович, соглашайтесь! Ведь здесь, в тайге, погибает богатырь русской науки! Баков усмехнулся. - Да... богатырь... - Он постучал себя в грудь. - Действительно, погибает... грудная жаба - и ни одного модного врача, который берется довольно безуспешно ее лечить. - Вот письмо мистера Холмстеда. Не откажите в любезности прочесть его. Я осмелился вести с ним переписку от вашего имени. Баков покачал головой, взял письмо и быстро пробежал глазами. - Ну, вот что, господа почтенные. Сейчас я выставлю на стол угощенье. От спирта в тайге отказываться нельзя. А вы, дорогой мой Иван Алексеевич, рассказывайте... все рассказывайте, и прежде всего про нашу физику. Что там нового. Поддержана ли кем-нибудь моя гипотеза о существовании трансурановых элементов? - М-да... - Кленов сидел на лавке, так и не сняв пальто; шляпу он положил рядом. - Ваша гипотеза о трансурановых радиоактивных элементах вызвала всеобщий интерес. У вас немало последователей. Некоторые из них, осмелюсь огорчить вас, готовы оспаривать ваш приоритет... - Ну и черт с ним, с приоритетом! Была бы лишь науке польза. - Какой вы русский человек, право, Михаил Иванович! - улыбаясь, сказал Кленов. Баков усмехнулся и поставил на стол бутылки, хлеб и еще какую-то снедь. - Наиболее сенсационным событием 1913 года надо считать открытие голландским физиком Камерлингом Оннесом явления сверхпроводимости... - Как, как? - остановился с откупоренной бутылкой в руке Баков. - Если электрический проводник - скажем, свинец - заморозить в жидком гелии до температуры, близкой к абсолютному нулю, то всякое электрическое сопротивление мгновенно исчезает. Баков тяжело опустился на скамью, налил дрожащей рукой спирта в стакан и одним духом выпил его. - Повторите! - потребовал он. Кленов обстоятельно рассказал о сверхпроводимости. - Ходя, пей! - приказал Баков проводнику. - Если бы твоя башка понимала, что он тут говорит, ты бы колесом прошелся по избе. - Моя мало-мало ничего не понимай, - закивал головой проводник и подобострастно принял из рук Бакова стакан. - Явление сверхпроводимости очень мало изучено, Михаил Иванович. Едва увеличивается магнитное поле, как сверхпроводимость мгновенно исчезает... Двое ученых оживленно беседовали о физике, а проводник-кореец, очевидно захмелев, сидел, привалившись к стене, и похрапывал. - Черт возьми! - вскочил с лавки Баков. - Если вы думаете, что ваш профессор только тянул здесь бечеву, то вы заблуждаетесь, господин Кленов. Не угодно ли взглянуть? - И он положил перед Кленовым выцветшую любительскую фотографию. - Что такое? - внимательно разглядывая снимок, спросил Кленов. - Я думал, что был единственным исследователем района падения Тунгусского метеорита, о чем и писал вам, голубчик. Однако я ошибся. Вот такое существо я встретил в запретном месте, куда не покажется ни один тунгус... Вблизи вот от этого мертвого, стоячего леса. - И он положил на стол еще несколько фотографий поваленной тайги. - Кто же это такой? - спросил Кленов, рассматривая первый снимок. - Не такой, а такая. Всмотритесь. Кленов видел на фотографии утесы, белую пену горной речушки, черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик с высокими бортами. В лодке стояла, управляя веслом, женщина с развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка. - Это что? Негатив? Почему она черная? - поинтересовался Кленов. - Это позитив, милейший! Она чернокожая. - Ничего не понимаю, - признался Кленов. - Откуда здесь, в тайге, чернокожие? К тому же она, как мне кажется... очень рослая. - Боюсь, что я не достал бы ей до плеча. А волосы у нее огненные, рыжие, как моя борода... - Простите, но какое отношение это имеет к физике? - Быть может, не меньшее, чем остальные фотографии... Но об этом потом. Итак, бежать? Бежать в Америку, к Холмстеду? Исследовать сверхпроводимость или искать трансурановые элементы, черт возьми! Баков встал и прошелся по горнице. Он взъерошил бороду, потом потер руки. - Бежать! - убеждающим тоном повторил Кленов. - И как можно быстрее. Кэд проведет вас через границу... - Быстрее? Не могу, голубчик. Мы с вами должны прежде повидать эту чернокожую... Уверяю, она имеет отношение к физике. Кленов стал нервно теребить бородку. Его водянисто-голубые глаза выразили неподдельное отчаяние. - Что мне с вами делать? - Готовиться в поход! Мы выедем немедленно. Кэд останется здесь, а я достану тунгуса Лючеткана с верховыми оленями. - Вы с ума сошли, профессор! Мы не имеем права терять времени. - Вы только послушайте, милейший, - наклонился к Кленову профессор Баков. - Я навел о ней справки. Она шаманит в роде Хурхангырь. Несмотря на протесты Кленова, Баков тотчас же отправился в тунгусское стойбище. Вернулся он к вечеру в сопровождении безбородого старика с узкими щелками вместо глаз. Они привели с собой трех верховых оленей. Лючеткан, потирая голый подбородок, по просьбе Бакова рассказывал удрученному Кленову про шаманшу: - Шаманша - непонятный человек. Порченый. Баков пояснил, что тунгусы порчеными называют душевнобольных. - Пришла из тайги после огненного урагана, - продолжал старик. - Едва живой была, обгорела вся. Говорить не могла. Много кричала. Ничего не понимала. И все к тому месту ходила, где бог Огды людей жег... - Помните, Иван Алексеевич, я писал вам? - прервал Баков. - Живой приходила. Видно, знакомый ей бог был. Значит, шаманша. Потом увидели: одними глазами лечить умеет. Люди рода Хурхангырь прогнали старого шамана. Ее шаманшей сделали. Другой год ни с кем не говорила. Непонятный человек. Черный человек. Не наш человек, но шаман... шаман! - Я в отчаянии, Михаил Иванович! - пробовал протестовать Кленов. - Я привез вам приглашение самого Холмстеда, а вы увлекаетесь поисками какой-то дикарки. Однако Баков настоял на своем. Утром двое ученых в сопровождении Лючеткана выехали верхом в стойбище Хурхангырь. Всю дорогу Баков фантазировал, ставя Кленова в тупик своими неожиданными гипотезами. - Чернокожая, чернокожая! - говорил он, задевая носками сапог за землю. При его росте казалось, что он не едет верхом на олене, а держит между колен это маленькое животное. - Вы думаете, что тунгусы, или эвенки, как они сами себя называют, милейшие и добрейшие в мире люди, - и есть коренные жители Сибири? - Понятия не имею. - Эвенки, почтенный мой Иван Алексеевич, принадлежат к желтой расе и родственны маньчжурам, соседям вашего Ким Ид Сима. Когда-то они были народом воинственных завоевателей, вторгшихся в Среднюю Азию. Однако они были вытеснены оттуда якутами. - Тунгусы, якуты в Средней Азии? Не легенды ли это? - Ничуть, дорогой мой коллега. Изучайте, кроме физики, и другие науки. Эвенки были вытеснены из Средней Азии якутами и отступили на север, укрылись в непроходимых сибирских лесах. Правда, и якутам пришлось уступить завоеванную ими цветущую страну более сильным завоевателям - монголам - и тоже уйти в сибирские леса и тундры, где они стали соседями эвенков. - Кто же в таком случае коренные жители Сибири? Может быть, американские индейцы? - Отчасти верно. Действительно, люди сибирских племен вышли из Сибири "тропою смелых" через Чукотку, Берингов пролив и Аляску и заселили Американский континент. Но не о них будет речь... Не угодно ли закурить? - протянул Баков Кленову портсигар. - Спасибо, Михаил Иванович. Я ведь не курю. - Я сам отпилил заготовку для этого портсигара от кости коренного обитателя Сибири. Кленов испуганно посмотрел на Бакова, а тот расхохотался: - Это был бивень слона. - Может быть, мамонта? - робко поправил Кленов. - Нет. Бивень был прямой, а не загнутый. Его принес мне Егор Косых. Он исколесил таежные болота и гривы. И на 65o северной широты, насколько я мог потом определить это по карте, и 104o восточной долготы он открыл "кладбище слонов". Горные кряжи заборами отгородили плоскогорье со всех сторон. Жаркое сибирское солнце растопило слой вечной мерзлоты и оголило кости. Три недели Егор Егорыч не ел ничего, кроме "пучек" - местного растения из семейства зонтичных, весьма пригодного для дудочек и очень мало для гастрономических блюд. Он оставил на кладбище слонов всю провизию, лишь бы принести мне, ученому человеку, как он говорит, неведомую кость. - Что же следует из всего этого, если даже, осмелюсь так выразиться, поверить вашему неграмотному таежнику? - Из этого следует, милейший, что в Сибири до последнего ледникового периода был жаркий африканский климат. Здесь водились тигры, слоны... - Вы хотите сказать, что и люди, обитавшие здесь... - Вот именно! И люди, обитавшие здесь, были совсем другие, чернокожие. Не хотите ли еще раз взглянуть на фотографию? Кленов замахал руками: - Простите меня, профессор. Я ваш недавний студент. Но я лишь экспериментатор. Я верю только опытам, а не гипотезам. - Вам не нравится эта гипотеза о затерянном племени чернокожих сибиряков? Хотите, я взволную вас другой? Кленов, может быть, и не хотел, но Баков обращал на это очень мало внимания. - Что вы думаете, почтенный мой физик-экспериментатор, о единстве форм жизни Вселенной? - Откровенно признаюсь, профессор, ничего не думаю. Это так далеко от физики... - Быть может, и не так далеко... - снова загадочно сказал Баков. - Во всяком случае, надо думать, что формы эти бесконечно разнообразны, - заметил Кленов. - Не вполне, - пробурчал Баков. - И у лягушки и у человека по пяти пальцев на конечностях и сердце в левой стороне. - Совершенно справедливо. - На голове почти у всех животных по два глаза, по два уха... Словом, похожего много. - Пожалуй, - согласился Кленов. - А как вы думаете, по какому пути могла развиваться жизнь на другой планете? - Простите, профессор, осмелюсь возразить вам. Я считаю саму постановку вопроса... не научной. Баков громко расхохотался. Олень Кленова, который шел рядом с оленем Бакова, шарахнулся в сторону. - А между тем это любопытнейший вопрос! Знаете ли вы, Кленов, замечательного мыслителя прошлого века Фридриха Энгельса? - Я далек от его понимания классовой борьбы и ее значения. На мой взгляд, вершителем судеб человечества может быть только человеческий Разум и Знание. - И носителями Разума и Знания вы готовы считать лишь наших с вами почтенных коллег? - М-да... мне кажется, что только ученые могут принести человечеству счастье. Впрочем, я далек от политики, хотя и готов сопровождать вас в изгнание, быть вашим учеником и помощником. - Если бы у меня хватило времени, я прежде всего выучил бы вас марксизму. Так вот! Я встречался с Фридрихом Энгельсом, с этим замечательным человеком, когда еще пылким юношей бывал за границей. Старый философ рассказывал мне, что работает над книгой о природе, применяя для понимания ее законов материалистическое учение и диалектический метод. Он в этой работе затрагивал вопросы, закономерности возникновения и развития жизни. Жизнь, первая живая клетка, неизбежно должна была возникнуть, когда условия на какой-нибудь планете оказались благоприятными. Развитие жизни всюду должно было начинаться с одних и тех же азов. Высшие формы жизни, по крайней мере у нас на Земле, связаны с позвоночными, у которых наиболее совершенная нервная система. А высшим среди высших является то позвоночное, в котором природа приходит к познанию самой себя, - человек. Я бы не ожидал встретить на другой планете в роли тамошнего "царя природы" муравья или саламандру. Условия на планетах разные, вернее - смена этих условий различна, а законы развития жизни одни и те же. Все преимущества строения позвоночных, которые определили высшую ступень их развития на Земле, неизбежно сказались бы и на любой другой планете, если условия вообще допускали бы там возникновение и развитие жизни. Но уж если жизнь возникла, то она будет развиваться и в конце концов, как говорил Энгельс, неизбежно породит существо, которое, подобно человеку, познает природу. И клянусь вам, Кленов, на расстоянии версты оно будет походить на человека! Оно будет ходить вертикально, будет иметь свободные от ходьбы конечности, которые позволят ему трудиться, развить этим свое сознание и возвыситься над остальными животными. Конечно, в деталях разумные существа других планет могут отличаться от нас: быть других размеров, иного сложения, волосяного покрова... ну, и сердце у тех существ не обязательно будет в левой стороне, как у земных позвоночных... Кленов тяжело вздохнул: - Я не понимаю, почтенный Михаил Иванович, какое это все имеет отношение к физике или черномазой шаманше? Баков загадочно усмехнулся: - Как знать! Вот, например, мертвый стоячий лес, который я сфотографировал среди поваленной тайги. Не кажется ли вам, что взрыв произошел не на земле, а верстах в пяти над нею? Взрывная волна ударила во все стороны. И там, где фронт ее был перпендикулярен деревьям, они не были повалены, потеряв лишь верхушки и сучья. Но всюду, где удар пришелся под углом, деревья были повалены, а на возвышенностях - даже на сотню верст. Видите? - И Баков показал на возвышенность, по склону которой лежали стволы деревьев. - Что же из этого следует? - недоумевал Кленов. - То, что метеорит никогда не падал в тайгу, - отрезал Баков. Они могли ехать рядом лишь по краю болота, где тайга расступается. Болото кончилось, и деревья сомкнулись. Баков, ударяя своего рогатого конька пятками, погнал его вперед за оленем Лючеткана. Глава III. ТЯЖЕЛЫЙ ПОДАРОК В стойбище со странным названием "Таимба" русских приняли радушно. Они остановились в чуме старика Хурхангыря, старейшего в роде. Михаил Иванович всячески допытывался, из какого рода живущая в стойбище шаманша. Но удалось ему установить только то, что до появления ее в роде Хурхангырь о ней никто ничего не знал. Возможно, что языка и памяти она лишилась во время катастрофы, по-видимому окончательно так и не оправившись. Лючеткан сказал русским, что у шаманши есть свои странные обряды. И он шепнул, что покажет бае камлание. Оказывается, она шаманила ранним утром, когда восходит утренняя звезда. Лючеткан разбудил Бакова и Кленова до рассвета. Они встали и вышли из чума. Глядя на рассыпанные в небе звезды, Баков сказал Кленову: - Джордано Бруно сожгли на площади Цветов в Риме за то, что он предположил существование жизни и разумных существ, кроме Земли, на многих мирах. - В наше время вас не сожгут на костре, но я не советовал бы вам, Михаил Иванович, выступать с подобными утверждениями. Баков усмехнулся. Конический чум шаманши стоял у самой топи. Сплошная стена лиственниц отступала, и были видны низкие звезды. Лючеткан сказал: - Здесь стоять надо, бае. Ученые видели, как из чума вышла высокая женщина, а следом за ней три старушки тунгуски, казавшиеся совсем маленькими по сравнению с шаманшей. Процессия гуськом двинулась по топкому болоту. - Бери шесты, бае. Провалишься - держать будут. Стороной пойдем, если смотреть хочешь. Словно канатоходцы, с шестами наперевес шли двое ученых по живому, вздыхающему под ногами болоту, а кочки справа и слева шевелились, будто готовые прыгнуть. Даже кусты и молодые деревья раскачивались, цеплялись за шесты и, казалось, старались заслонить путь. Ученые повернули за поросль молодняка и остановились. Над черной уступчатой линией леса, окруженная маленьким ореолом, сияла красная звезда. Шаманша и ее спутницы стояли посреди болота с поднятыми руками. Потом скрывшиеся в кустарнике наблюдатели услышали низкую длинную ноту, и, словно в ответ ей, прозвучало далекое лесное эхо, повторившее ноту на какой-то многооктавной высоте. Потом эхо, звуча уже громче, продолжило странную, неземную мелодию. Баков понял, что это пела Таимба. Так начался этот непередаваемый дуэт голоса с лесным эхом, причем часто они звучали одновременно, сливаясь в непонятной гармонии. Песня кончилась. Ни Баков, ни Кленов не могли двинуться. - Не кажется ли вам, что это доисторическая песнь? Не верна ли моя гипотеза о доледниковых людях? - испытующе спросил Баков. Кленов недоуменно пожал плечами. Днем ученые сидели в чуме шаманши. Их привел туда Илья Иванович Хурхангырь, сморщенный старик без единого волоска на лице. Даже ресницы и брови не росли у этого лесного жителя. На шаманше была сильно поношенная парка, украшенная цветными тряпочками и ленточками. Глаза ее были скрыты надвинутой на лоб меховой шапкой,