али обвисать, опускаться вниз... То, что аппетит у Юзика пропал, - об этом и говорить не стоит. Часто, когда Юзик находился в хате и слышал шум или грохот, он оглядывался, вздрагивал. И еще, чего раньше не было, Юзик начал выпивать. Да не в гостях, а в одиночестве. Еле притащится грустный домой, сядет за стол, кульнет рюмку-другую, а тогда уже, так и не закусив, уставится немигающим взглядом на счетчик и говорит: - Ну-тка, друг любезный, покажись мне на глаза... Давай по душам поговорим. Как мужчина с мужчиной. Скажи ты мне, какого тебе хрена от нас нужно? Чего ты со мною в прятки играешь, чего боишься? - А тогда кулаком по столу как стукнет... Когда Люба все это слышала и видела, у нее волосы поднимались дыбом. "Скоро в дурдом завезут, в Новинки... Вот так на глазах и с ума сходят... И сделать ничего нельзя. Доказывай потом... Вот беда-то будет... Вот смехотища..." - так думалось Любе всякий раз, когда Юзик начинал разговаривать с нечистиком. Что еще не давало спокойной жизни Круговым, так это любопытствующие и зеваки, которые наезжали не только со всего Березова, но из-за света. С утра до ночи толпился народ возле двора, некоторые заглядывали в калитку, через забор, а то - и к окнам не стеснялись подкрадываться. Появились какие-то старушки в лохмотьях и с торбами, стояли возле хаты, говорили о близком конце света и все крестились, глядя на окна. А на Юзика с Любой смотрели, как на покойников, временно оставивших могилы... Что люди могли увидеть под окнами? Ничего путного, однако попробуй-ка жить каждый день на театральной сцене, если за каждым твоим жестом и каждым шагом непрошеные глаза подглядывают... Когда Юзик начисто сбрил усы, Люба чуть было не заголосила, ибо поняла - все, конец приходит... И тогда ей стало ясно: пора самой за дело браться, ибо помощи ни от кого не добьешься: ни от ученых, ни от милиции, ни даже от боевых телевизионщиков, которые перед отъездом поклялись ее в телевизоре показать, да так почему-то и не показали... Может, и придет та помощь, но только тогда, когда уже загнется мужик, пропадет ни за понюшку табака. Не станет Юзика, и что же тогда ей, Любе, делать прикажете? Что это за женщина, когда мужчины в доме нет? Сейчас Любе уже и нечистик в голову не лез - не до нечистика было... В пятницу вечером Юзик вернулся с огорода в расстроенных чувствах. Опустился на табурет возле стола и сердито сплюнул на пол: - Тьфу ты, дожили... В другое время Люба сразу бы и спросила: "Ты что, этот пол хоть разочек мыл, что плюешь на него?" А сейчас только смотрела на Юзика и ждала, когда он еще хоть словцо скажет. Не дождалась. Молчал мужик, на пол глядя. - Что такое, Юзичек? - Любе ничего не оставалось, как на цырлах* подойти к мужу, присесть рядом на другой табурет. Но взять Юзика за руку она побоялась, ибо сейчас он был слишком вспыльчивым. И вообще - непонятный какой-то. Даже вечерами, когда спать ложились, Юзик о кровати-аэродроме даже и не вспоминал - не до этого ему было... ______________ * Сознаюсь, я и сам толком не знаю, что такое цырлы... Но в Березове, как и в моем Житиве, часто любят говорить: "Ходит, как на цырлах", - это значит, что женщина ходит очень красиво и осторожно, когда хочет поддобриться... - Только что пошел я на огород. Смотрю, за яблоней, где наша смородина возле забора растет, чернеет что-то. Я туда. А там, поверишь ли, милиционер. Молоденький. Наверное, только что школу закончил. Я ему: ты чего здесь, друг ситцевый? А он мне: веду наблюдение за объектом. Я его и спрашиваю: за мною или за женой? А он, глазом не моргнув: за всеми вместе, и за хатой тоже... - Юзичек, а может, все-таки знахарей поищем, а? - наконец-то выбрав момент, Люба повела свою линию. - Когда уже и милиция не помогает, может, хоть они помогут. Люди не зря говорят: когда тонешь, то и за соломинку хватишься... Хуже не будет. Знаешь, когда я маленькая была и у мамки жила, у нас в Житиве так умели колдовать, как нигде. Вот, например, Адоля у нас жила. Так она скупому Евхиму корову так заколдовала, что та и в сарай не заходила, на дыбки вставала и криком исходила... И ворожея у нас была, Евка... Раньше в каждой деревне и ворожеи были, и знахари. Раньше все как-то проще было. Я думаю, что когда-то, когда болот было полно, там нечистая сила и жила спокойно. А вот сейчас, когда мелиораторы болота поосушали, вся нечисть в города и подалась. А где же ей, бедной, деваться? Ты можешь мне не верить, но я об этом давно думаю. И еще я считаю, что нас, наверное, заколдовали. - А кому это мы зло успели сотворить? - посмотрел Юзик на мудрствующую жену. Осторожно так посмотрел. Но Люба уже почувствовала: можно, можно мужа уговорить. Жена если захочет, так и черта уговорит, не то что мужа родного. И потому голосок у Любы стал еще мягче и слаще: - Знаешь, Юзичек, наверное, колдовали на других, а пало на нас с тобой. Такое в Житиве часто бывало. Задумался Юзик. Еще ниже голову опустил. Заколебался, значит... - Я тебе всю правдочку расскажу, как на исповеди, - соловьем заливается Люба. - Когда у нас телевизионщики были, их наш кабан сильно напугал. Они, наверное, как родились, так ни разу живых свиней и не видели в своей Москве. Так я им воды лечебной давала. - Ну и что? - Помогло, помогло, Юзичек. Снова помолчали. И тогда Юзик спросил: - Так куда же податься? - Как куда? - искренне удивилась Люба. - В Студенку надо ехать. Там знахарь живет. Отовсюду к нему люди едут. И из Минска. Из Вильнюса. С Украины. Одним словом - со всего света. Вот завтра утром ты и отправляйся, благо, суббота не черная*... ______________ * Черной березовцы обычно называют рабочую субботу. Молчал Юзик, ничего не говорил, только жену слушал. И в самом деле что-то нехорошее стало назревать в мире, словно перед войной или перед концом света. То - авария, в которой люди ни за что гибнут, то - землетрясение, не одно, так другое стало сыпаться после Чернобыля. А сейчас вот дожили, что в своей хате покоя нету. - Ладно, так тому и быть: съезжу. Чему быть - того не миновать, как говорил мой отец. Ну, а если и знахарь не поможет!.. - что будет делать Юзик тогда, он не сказал, но Любе стало ясно, что тогда Юзик развернется по-настоящему... Когда болит, тогда чешется... Юзик проснулся, когда еще и гимн по радио не играли. Оделся, лицо водой сполоснул и на двор вышел. Густой утренний туман стоял над землей, трава во дворе была мокрая и как будто припудренная. Пахло сыростью - осень надвигалась вовсю. Солнце еще не показывалось, но чувствовалось, что день будет как по заказу: солнечный, теплый. Позже, когда Юзик перекусил и снова во дворе показался, почему-то захотелось зайти в сад. Подошел к яблоне, поднял с еще влажной земли яблоко. Крупное, желтоватое. Антоновка уже запах набирала. Сейчас, утром запах этот чувствовался остро и даже как-то осязаемо. Юзик словно в детство перенесся. Тогда все пахло остро и резко: и первый снег, который обычно неожиданно выпадал ночью, и весенние звонкие ночи, когда последний ледок с хрустом крошится под ногами, а небо чистое и глубокое, кажется, только оттолкнись - полетишь... После сада Юзик заглянул на приречный луг где тихая Береза дымилась белым туманом - возле куста чернела фигура рыбака... "Вот так и проживешь век, задушенный работой на заводе, ничего не сделав для души, - о себе Юзик думал, как о чужом человеке. И вдруг ему в голову пришло настолько простое и ясное, что он аж удивился: почему раньше об этом не подумал? - А хорошо все-таки, что на свет появляешься. Приятная это штука - жизнь... Вот бы только люди между собой не грызлись..." Уже потом, когда Юзик ехал рейсовым автобусом к Студенке - небольшой деревушке на берегу Березы, где разбили Наполеона с его ордой, - чувство покоя и единения с природой постепенно улетучилось: повседневность брала свое... Глядя в окно, за которым проплывали колхозные поля, леса, деревенские хаты, Юзик думал о другом. "Ладно, ни в Бога ни в черта я не верю, но Люба ведь правду говорит: хуже, чем есть, не будет. Заодно и этого знахаря проверю. Или - дурит он людей, или - правду говорит. Развелось этих знахарей - не ступить. Послушаешь, так каждый из них счастье да райскую жизнь обещает, только вот не сейчас, а все в будущем. Один - еще вон когда рай грозился построить: за двадцать лет. Второй тоже обещал, и третий обещает... Обещанки-цацанки, а дураку - радость... И этот знахарь, студенковский, наверное, тоже будет лапшу на уши вешать, только слушай рот разинув... Однако я тебе, знахарь мой любезный, ни слова не скажу, зачем к тебе заявился. Коль ты все знаешь, вот и догадайся сам. Посмотрим, посмотрим, какой ты у меня знахарь!" В Студенке, когда шел по улице, Юзик еще издали увидел возле одного из дворов толпу - словно на свадьбе... Кого там только не было: и крепкие краснощекие молодицы, которых неизвестно что сюда привело, и дряхлые старушки - они уже все, что могли, получили от жизни, и сухонькие старики, и солидные, при галстуках и шляпах полнолицые мужчины, которые держали в руках чемоданчики-дипломаты, - эти мужчины все оглядывались, как будто чего-то стеснялись. Одни стояли тихо, на белый песок да на зеленую траву глядя, другие - переговаривались. Старухи и старики сидели на лавке у палисадника. Подойдя к толпе, Юзик сразу же ощутил какую-то загробную тишину, что бывает на похоронах. Юзик тоже притих, словно присоединился к тайне, которую простым смертным не разгадать. Заколебался: освоиться сначала или сразу же направиться к Нему. Со двора послышался звонкий голос начальствующей женщины: - Бабы, кто там помоложе... Ему бульбы на огороде надо накопать. Тех без очереди пустит. И воды из колодца принести. Да и пол в хате протереть, а то - натоптали вчера. Сразу же три молодицы вошли во двор. Следом за ними поплелся худенький очкастый интеллигент. Через минуту он уже бежал с пустым ведром к колодцу на улице. "Это же столько несчастных! - подумал Юзик. - И у каждого - своя болячка, которая каждый день печет. И каждый надежду на счастье хочет иметь. Хоть от кого. Хоть от Бога. Хоть от врачей. Хоть от начальства. А если они не помогают разочаровавшемуся человеку, тогда он сюда отправляется, к знахарю..." Вспомнив нынешнее начальство и нынешних докторов, Юзик аж на траву сплюнул, так делал он всегда, когда начинал злиться, и снова уставился на калитку. В это время во дворе снова зазвучал начальствующий голос, который только что послал баб копать бульбу и мыть пол: - Скоро, скоро выйдет. Сюда, во двор, можете заходить. Он смотреть будет. Все подались во двор: и молодицы, и старики, и интеллигенты. Юзик тоже направился следом. Двор был такой же, как и у Юзика, - сарай, навес с погребом, невысокая деревянная калитка, ведущая в огород, где две молодицы копали бульбу. Третья, наверное, мыла пол. Люди молча стояли у веранды. Вскоре дверь ее открылась и показался Он - высокий, крепкий мужчина лет пятидесяти с блестящими живыми глазами. Черная густая, без седины, борода подчеркивала румянец на щеках. Нос большой, губы полные и красные. Молодицы почему-то боялись смотреть Ему в глаза. Да и не каждый мужчина осмеливался. Как только Юзик увидел Его, сразу же подумал. "Своего не упустит... И до баб охоч. Здоровущий... А что ему, не у станка стоит целыми днями. И сеют, и полют, и копают, и воду носят, и пол моют. Только глазом моргни. Вот устроился, как ногу в сапог всунул! Мне бы так пристроиться!.." Знахарь окинул притихших людей взглядом, и Юзик как-то физически почувствовал, что Он смотрит на него. - Зачем ты пришел? - зазвучал Его низкий басовитый голос, от которого все вздрогнули. И все поняли, к кому Он обратился. Внутри у Юзика похолодело! Люди стали незаметно отступаться от него. Как от заразного. - Я больной, - отчаянно глядя в Его темные глаза, сказал Юзик. - Неправду говоришь, ты здоровый, - сказал Он и тут же, повернувшись к людям спиной, пошел в хату. Все больше и больше отступались люди от Юзика. И по-разному они смотрели. С недоверием. С удивлением. А некоторые словно сказать хотели: "Гляди-ка, мудрец нашелся!.. Притворяться перед Ним вздумал!.. Что ты за птица такая? Кто тебя сюда подослал? Наверное, из органов. Кого обдурить захотел... Его никто не обдурит, ибо Он все знает..." От этих взглядов Юзику было хоть со двора убегай... Но в это время Он снова показался на крыльце. И снова Юзик почувствовал, что Он у него спрашивает: - Все еще летает? - Летает, - сказал Юзик. Он помолчал. А потом говорит: - Ничем я тебе не помогу. Помощь твоя в тебе самом. Ты еще и сам не слабак - справишься и без меня. Иди домой. И все... Больше - ни слова. Повернулся Юзик к Нему спиной, толпа сразу же расступилась. По этому коридору под настороженными взглядами подался Юзик на улицу, где сейчас никого не было, только серая курица греблась в песке... И чем дальше отходил Юзик от хаты, в которой жил Он, тем спокойнее становилось у него на душе. Почему-то вспомнилась толпа во дворе, а не этот крепкий здоровый мужчина с живыми глазами. - Все помощи ждут... Машины изобрели, городов понастроили, наелись, напились, а несчастные стали, как никогда до этого... Всем помощь понадобилась. И чертовщина неизвестно откуда на людей полезла. А где же человеку взять эту помощь?.. - все шептал и шептал Юзик. И что-то новое появилось в мыслях, о чем до сих пор и не помышлял вовсе. А на душе становилось все светлее и теплее... Домой Юзик вернулся почти ночью, когда добрые люди уже спать укладывались. - Ну, что он сказал?! - Люба встретила Юзика на веранде и, как только взглянула на мужа, сразу же поняла: что-то с Юзиком случилось... Посветлел лицом, словно повзрослел, и другими глазами на свет смотрит. ...Теми, которыми на Любу смотрел, когда еще нечистика не было. Ничего не ответил Юзик. Улыбнулся, подошел к Любе и - чего давно уже не было - потянул руку к халату, туда, где верхняя пуговица расстегнута. - Пойдем в спальню, на аэродром. Там все расскажу как на духу. - Перестань, - покраснела, застеснялась Люба. Оглянулась на всякий случай на дверь веранды. Что значит - отвыкла женщина... С той поры как в хате нечистик появился, она и забывать стала об этом... Ибо ежеминутно чувствовала, что за ними кто-то подсматривает. А если за тобой подсматривают, до этого ли тогда?.. - Пошли, пошли, не стесняйся, - с той, прежней настырностью Юзик подталкивал Любу в спальню, где пустовал широченный аэродром. Когда они зашли и пальцы Юзика стали расстегивать халат Любы, вдруг снова, как и раньше, как не раз уже бывало, отключился свет, на веранде послышалось знакомое щелканье, стук - на пол упала пробка... - Юзичек, слышишь, снова началось... Неудобно как-то получается, - защищалась Люба и словами и руками. И тогда Юзик произнес те легендарные слова, которые через год Бог знает каким образом стали известны всем березовским мужикам: - А по мне пускай хоть стены и пол трясутся - еще лучше будет... Лишь бы ты была на "аэродроме"... Эпилог Прошел год. А за прожитый год, как говорят, бывает много приключений. И вот снова катится осень по земле. Середина сентября. Дни стоят солнечные, сухие и теплые - самое время убирать картофель. За городом копают полным ходом. Целыми днями на колхозных полях копошатся ученики, студенты, рабочие, ученые - все, кого на неделю-другую оторвали от обычных занятий, уговорили выехать сюда, на помощь... В пятницу вечером в Березове на пригородные автобусы билетов не бывает. На автовокзале шум, гам, везде - на перроне, в здании, у окошка касс - толчея, неугомонные парни и краснощекие девчата невесть чего смеются да вокруг оглядываются, словно кого-то разыскивая. Не меньшее столпотворение и у дверей автобуса, когда он подается на посадку. Безбилетники протягивают мелочь водителю, который, сидя за рулем, отрывает билеты и подает их сверху. К позднему вечеру все рассасываются по автобусам. Люди едут из Березова туда, где нет городской сутолоки, где не дымят заводские корпуса. По обе стороны дороги расстилаются широкие поля, невысокие, когда смотришь издали, леса и перелески. Неожиданно за поворотом показываются длинные приземистые фермы, крытые шифером, колхозные дворы с водонапорной башней в центре, два ряда деревенских хат, над которыми, как кресты над могилами, торчат телевизионные антенны. Видны огороды, сады, в которых горят золотые яблоки. Наступают сумерки, на огородах жгут сухую траву, ботву картофеля. Темно-синий дым укрывает тихую землю настоящим туманом. Через окно автобуса виден серпик луны да первая звезда... Скоро дом. Едешь домой... Что-то дорогое и до слез знакомое начинает трепетать в душе. Субботнее утро разостлало над росной землей тяжелый осенний туман, в котором, кажется, слишком резко пахнет прелая листва. На своих участках женщины убирают картофель, ведут неторопливые разговоры. В непривычной после города тишине голоса их звучат звонко и чисто. Где-то за плугом идет мужчина, а в конце борозды стоят еще двое - ждут своей очереди... И тебе тоже, увалень ты этакий, нужно идти к ним, ибо - проспал, проворонил коня... Из-за леса показывается на удивление огромное красное солнце, какого в городе ни разу не увидишь. Смотреть на него можно спокойно. Туман так и не хочет уходить - держится в ложбинах, белой завесой укрывая речушку с полуосушенным болотом по берегам. И все не проходит в душе острое, давно саднящее ощущение утраты. Только никак не можешь вспомнить - что же потеряно... Помнишь: то, забытое, настолько родное и близкое тебе, что все на свете готов отдать, лишь бы только вспомнить... Небо светлеет. Солнце наливается теплотой, на него уже больно смотреть. На огородах прибавилось людей - будто на праздник высыпали. Разговоры, смех, понукание коней, черно-белые полотняные мешки, стоящие рядами, - все это наполнено жизнью и радостью. Начинаешь чувствовать тяжесть мешков на спине и приятную усталость в теле. Время от времени разгибаешь спину и подолгу вглядываешься вдаль, сквозь чистый стеклянный воздух, туда, где не видно людей, где зеленеет луг и чернеет берег Житивки, в которой учился плавать и поймал первого в жизни пескаря - даже закричал от удивления и радости, таким огромным показался тот пескарь... Смотришь на золотисто-зеленый лес, где в молодые годы так хотелось встретиться с той, у которой кирпатый носик, веснушки на чистых щеках и от которой исходило ослепительное неземное сияние и поэтому смотреть на нее было страшно... А потом снова, в который раз неведомая сила поворачивает тебя, чтобы взглянуть на свою хату, в которой родился и вырос, на другие хаты - на все Житиво... Счастлив тот, кто с чистым сердцем приезжает домой, кто с волнением переживает радостное чувство возвращения, которое не зачерствело в закоревшей от городского шума и суеты душе. И тогда хоть на мгновение, хоть на краткий миг возвращаешься туда, куда, как утверждают законы логики, никто не может вернуться - где беспричинно смеялся и сладко плакал, где верил во все, во что потом, поумнев, верить перестал... Прости, прости, читатель, за это краткое отступление, что невольно вырвалось из моей души. А что же произошло с нашими героями? В хате Круговых электропробки больше не выворачиваются и на пол не падают, подушки не летают, тарелки и миски стоят спокойно, кабан-кормник, напугавший телевизионщиков, пошел на колбасы - Юзик ел их и все нахваливал... Правда, березовцы говорили, что глубокой осенью из Москвы приезжала к Круговым какая-то фифочка в штониках, магнитофон с собой притащила и все расспрашивала Любу о нечистике. Но приехала та фифочка, когда все невероятное уже закончилось. Слишком расстроилась она и все жалела о какой-то международной конференции, которая из-за этого сорвалась... Говорили, что Юзик, посмотрев, как та фифочка сигареты смолила, потом мужчинам рассказывал: - То ли дело - моя Люба: есть на что посмотреть... А эта фифочка, вся прокуренная, как селедка высохшая, - кому она нужна, - только на конференцию и годится... О причине исчезновения чертовщины в хате Круговых говорили разное. Одни утверждали, что Юзик ездил к знахарю и тот ему все расколдовал, находились даже такие, кто видел Юзика в Студенке. Говорили, что Люба тайком приводила попа и он в полночь вокруг хаты с крестом ходил. Еще говорили, что в конце концов милиция все же поймала какого-то жулика, который проделывал фокусы в хате Круговых. Его, естественно, сразу же засекретили, ибо слишком уж хитрые фокусы он мог выделывать. Короче, говорили всякое... Если же кто-либо откровенно начинал допытываться у Юзика и Любы, как им удалось избавиться от нечистика, те ничего не объясняли. Взглянув друг на друга, они вместо ответа начинали смеяться. Насмеявшись вволю, Юзик говорил: "Всего, браток, и не расскажешь, что на свете между людьми бывает..." Юзик снова отпустил усы, что ежиком топорщились под носом... Да, еще одна новость... Люба родила мальчика. Горластого, здоровенького. Все, кто видел ребенка, говорили: "Весь в Юзика пошел, как вылитый, даже крошки подобрал... Такой же атлет* будет, когда вырастет". ______________ * Слово это я часто слышал как в Березове, так и в моем Житиве. Обычно так говорят о человеке рискованном, отчаянном. Возможно, оно происходит от слова атлет, что по-русски значит спортсмен. А может - от слов летать, летчик... Вырастет, куда он денется. Конечно, вырастет...