Дмитрий Биленкин. Тихий звон колокольчика
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Сила сильных". М., "Детская литература", 1986.
OCR & spellcheck by HarryFan, 19 October 2000
-----------------------------------------------------------------------
В тот вечер все собрались поздно, усталые, и ужинали без лишних слов,
обстоятельно, плотно, как пахари после трудного дня. Неяркий свет, глухая
замкнутость стен усиливали впечатление трапезы, словно не было позади ни
долгих веков прогресса, ни бездны пространства, которые отделяли людей от
Земли, а были только привычные заботы общины, работа, еда, короткие
развлечения и крепкий, мужицкий напоследок сон.
Уже опустели тарелки, когда Биранделли уронил как бы в задумчивости:
- Тайскейясея...
- Тайскейясея или тойсойясейя? - лениво переспросил Тагров.
- А есть разница? - Маленький, черноволосый Биранделли остро чиркнул
гуманолога взглядом.
- Существенная, ибо первое - бессмыслица, второе же - "цвет зла".
- А! Выходит, я неверно запомнил. Ты перевел по смыслу или...
- Без "или", - уточнил Тагров. - Теперь кайся.
- Что-что?
- Ты встретился с муарийцами. И произошло нечто как будто пустяковое.
Но... Дальше?
- Дальше я позволю себе вопрос, - подал голос Шахурдин. Все подняли
головы и насторожились. - Если что-то случилось, даже пустяковое, но
связанное с муарийцами, то почему об этом тотчас не было доложено мне?
- Потому, уважаемый капитан, что это такая историйка, которыми
пай-мальчики не беспокоят занятых пап! - Биранделли озорно улыбнулся. -
Типичная, такими после ужина сводят с ума мрачных гуманологов.
- Биологи шутят, - поднося к губам чашку кофе, прокомментировал физик
Ясь. - Юмор, да еще под благодушное настроение, лучшая смазка для мелкого
грешка, верно?
- "Что-то физики в загоне, что-то лирики в почете", - пропел
Биранделли. - Таков наш век, дорогой Ясь, однако замечено, что комплекс
неполноценности рождает мнительность. Не так ли, капитан?
Блестя темным вороньим глазом, он покосился на Шахурдина.
- К делу, - сказал тот без выражения.
- Хм... Начало банальное. Маршрут. Гербарий. Ценозы. Слабоумные
скуггеры, которые вечно путают божий дар с яичницей...
- Извини, я только позавчера поставил новые сканографы! - возмущенно
перебил его приборист.
- Все равно границы ландшафтов они различают плохо... Но дело не в
этом. Значит, так. Уже к вечеру натыкаюсь я на совершенно незнакомое
растеньице. Прелесть! Такой, понимаете, розовенький, как мечта
влюбленного, воздушно-бархатный псевдохвощ. Правда, так классифицировать
его нельзя, поскольку проламинарные медеоустьица... Молчу, молчу! Словом,
для здешней, впрочем, и для любой другой флоры нечто феноменальное. Только
я подошел к скуггеру, чтобы сложить образцы, глядь - муарийцы. Трое, все в
этих своих присосочных коконах. Поздоровались и сразу выяснять, что я
намерен делать с букетом. Я объяснил популярно. Вот тут и началось:
"Тойсойясейя, тойсойясейя!" Попробуйте угадать, что было дальше.
Смеющийся взгляд Биранделли обежал всех.
- Все ясно: муарийцы поблагодарили тебя за прополку!
- Просветили насчет медеоустьиц!
- Посоветовали преподнести букет капитану!
- Добавить этого розовенького в отчет!
- Смазать им на ночь пятки!
- Фу! - Биранделли скорчил гримасу. - Шедевры юмора и гекатомбы
фантазии. Кого, спрашивается, человечество посылает к звездам? Муарийцы,
да будет всем известно, пожалели меня, неразумного. И вас заодно. Вот так,
други. Теперь и кофе выпить можно.
Он неторопливо налил кофе, неторопливо размешал ложечкой сахар.
- Что же дальше? - не выдержал Ясь.
Биранделли глянул на физика, как кот на выманенную из норки мышь.
- Тойсойясейя находится здесь, в хранилище, - сказал он веско. - Она,
повторяю, здесь. По каковой причине нас всех ждут неведомые, но страшные
беды.
- Точнее, - попросил Шахурдин.
- Я предельно точен. Тойсойясейя, по мнению муарийцев, накликает беды.
Разные. Поэтому ее нельзя держать в доме. Ни в коем случае! Муарийцы
первым делом осведомились, в порядке ли мой достопочтенный ум. Отдаю ли я
себе отчет в содеянном. Уходя, они красноречиво вращали затылочным глазом.
В аналогичной ситуации мы крутим пальцами у виска.
- Ну и что? - нетерпеливо спросил Ясь. - В чем соль историйки?
- Подожди, будет и соль, будет и перец... Вопрос уважаемому гуманологу:
существуют ли беспричинные суеверия? Или все это недостойная внимания
чепуха?
На крупном, грубо обтесанном лице Тагрова проступило слабое подобие
улыбки - так, верно, могла бы улыбнуться гранитная глыба.
- Верно третье.
- Браво! - воскликнул Ясь. - Ответ в классическом стиле гуманологии.
Чем больше я с ней знакомлюсь, тем больше ценю простую и ясную физику.
- Которая и нам на многое раскрыла глаза, - кивнул Тагров. - Со времен
Гюйгенса и Ньютона, три столетия, если не ошибаюсь, вы спорили, что есть
свет: волна или поток частиц? Факты подтверждали и ту и другую точку
зрения. А что вам в конце концов ответила природа?
- Верно третье! - воскликнул Биранделли. - Свет - это волночастицы.
Снимаю свой глупый вопрос.
- Да, тебя, как и капитана, волнует другое, - спокойно сказал Тагров. -
Тебя беспокоит, не оскорбил ли ты нечаянно муарийцев, не нарушил ли
какое-нибудь их табу. Вот тут я отвечаю твердо и категорично: нет!
- Уф! - с облегчением вздохнул Биранделли.
- Основание? - быстро спросил Шахурдин.
- Биранделли неверно истолковал прощальный взгляд муарийцев.
"Красноречиво вращая затылочным глазом..." Это отнюдь не сомнение в
умственных способностях нашего дорогого биолога, а знак расположенности и
сочувствия. На недруга, осквернителя, вообще нехорошего человека муарийцы
глядят затылочным глазом прямо, в упор, не вращая им. Потому что врага ни
на секунду нельзя терять из видимости. А что муарийцы дивятся нашим
поступкам, так это естественно. Все, кончено с этим. Спасибо за историйку.
- Нет, не покончено, - вдруг сказал Биранделли. - А проклятие?
- Проклятие?
- Ну, наговор, заговор... Тойсойясейя находится тут, за стеной. Не
накличет ли она беды?
- Чего-чего?
- Беды. Серьезно спрашиваю.
Шахурдин нахмурился. Ясь хихикнул: сейчас Тагров был похож на человека,
у которого осведомились, не плоская ли, часом. Земля. Но смешок оборвался,
ибо Биранделли, бледнея на глазах и, видимо, чувствуя это, поспешно
растянул рот в прежней улыбочке, теперь натужной и жалкой, как всякая
попытка скрыть наконец прорвавшуюся тревогу.
- Несчастье? - Тагров подался вперед всем своим мощным телом. - Ну?
- Прости, что не сказал об этом сразу. Я лишился... - мучительно
напрягшийся голос Биранделли сорвался в шепот. - Лишился невозместимого.
Да, невозместимого... Я потерял...
Тишину, казалось, можно было взвешивать на весах.
- Час своей жизни! - торжествующе объявил Биранделли. И кротко добавил:
- При диспуте с муарийцами, как все уже проницательно догадались...
- Ну, артист! - Тагров восхищенно грохнул кулаком по столу, но этот
звук перекрыл дружный хохот. - Подловил-таки!
Несчастье произошло часом позже. Оступившись на лестнице, Ясь упал и
сломал ногу, чего ни с одним звездопроходцем вот так не бывало.
Физика тут же отнесли в регенерационную, подключили к биорезонатору,
благотворное действие которого, однако, вызвало у бедняги нередкое в таких
случаях ощущение щекотки, что отнюдь не улучшило его настроения. Яся с
совершенно серьезной миной принялись утешать историями об астрогаторе,
который, зевая на посту, вывихнул себе челюсть, о планетологе, который,
регулируя температуру скафандра, заполучил насморк, о механике, который
так рьяно ловил в невесомости масленку, что выдавил ее себе за шиворот, и
тому подобным фольклором. Биранделли, естественно, намекнул на зловещее,
особенно для физиков, влияние тойсойясейи, отчего Ясь озверел окончательно
и выгнал всех вон, а потом, перебрав в памяти сказанное, долго посмеивался
наедине. Может быть, поэтому кость у него срослась за рекордный срок.
Вся эта суета, понятно, не помешала полевикам наутро выйти в маршрут.
Среди них был и планетолог Брук.
Брук и не подозревал, что в его душе притаился ребенок, способный
завороженно, в неловкой позе, прильнуть к трещине скалы, во мраке которой
лиловели аметисты, льдинки горного хрусталя золотились пылью крохотных
кристалликов пирита, а прозрачность топазов хранила в себе отсвет небесной
голубизны.
Сбылась мечта детства, и время для Брука остановилось. Теперь он мог
сознаться, что именно тяга к красоте камня побудила его стать
планетологом. Увы! Планетология уже давно мыслила иными категориями, на
Земле давно не осталось неоткрытых занорышей, да и кому нужны драгоценные
камни, коль скоро промышленность могла их синтезировать в любых
количествах, наделяя к тому же достоинствами, каких в природе не сыщешь?
И все-таки нет! Сыплющиеся из кристаллизаторов горы искрометных алмазов
или рубинов были заводской, стандартной, вроде стекляшек, продукцией. А
сейчас взгляду открывалось нечто сокровенное, выношенное в чреве Земли,
девственное и неповторимое.
Земли?! Брук потрясенно уставился на занорыш. Здесь же совсем другая
планета! Да. Но стоило, включив фонарик, спиной заслонить ртутно блещущее
муарийское солнце, как светлая гармония кристаллов заставляла забыть о
чужом мире.
Его не было здесь, в толще. Здесь, в тысячах парсеках от Земли, тот же
топаз оставался самим собой, с детства пленившим воображение камнем. Его
облик не был земным или муарийским. Он был извечен, как... Брук не нашел
сравнения. Его ромбическая геометрия была данностью, ни от места, ни от
времени не зависящим постулатом этого минерала. Нигде, ни под каким
солнцем он не мог стать кубом или тетраэдром. Да и весь минеральный мир
Вселенной был способен упорядочиться всего двести тридцатью способами, а
двести тридцать первая кристаллическая форма упаковки атомов не могла
возникнуть нигде и никогда.
Если бы не шлем, Брук вытер бы со лба пот - так его поразила эта
известная еще со студенческой скамьи и теперь наглядно материализовавшаяся
истина. Все чужое вокруг! Только не камень. Это жизнь блистала
разнообразием обликов, неповторимо строила себя и на Земле и здесь, всюду
рвалась к свободе форм. В ней были возможны бесконечные комбинации,
сочетания и сцепления, тогда как в камне...
Боль в затекшей пояснице, не дав додумать, напомнила о времени. Брук с
досадой глянул на часы. А, пропади оно все пропадом! Тяжело вздохнув, он
ввел в занорыш лучевой резак, мысленно, с саднящим чувством предательства,
попросил прощения у той каменной красоты, которую сейчас должен был, не
мог не ограбить.
Занорыш озарила бесшумная вспышка. В кристаллах метнулось разноцветье
молний, и подсеченная друза с печальным шорохом осела в подставленную
ладонь.
Вынутые топазы ртутно блеснули на солнце. Теперь в них не было ни
земной голубизны, ни космической надвечности: муарийское солнце сделало их
муарийскими.
Прежде чем передать образец скуггеру, Брук чуть изменил неудобную позу.
Под коленом со скрежетом пополз щебень.
"Не уподобиться бы Ясю..." - рассеянно подумал Брук. Взгляд его все еще
был прикован к занорышу. Отдав скуггеру мысленный приказ, он, не глядя,
отвел руку, чтобы манипулятору-автомату было легче принять образец. Брук
успел уловить метнувшуюся тень механической лапы, прежде чем страшный удар
по темени погасил в нем мысль.
В тот же миг на диспетчерском пульте базы полыхнул красный сигнал
тревоги. Тремя секундами позже аварийный реалет был уже в воздухе; тем
временем спасательная система скафандра судорожно боролась за жизнь
планетолога. Врачу, когда он очутился подле Брука, потребовалось не более
двух минут, чтобы вывести его из клинической смерти. Когда реалет взмыл
обратно к базе, возле скалы осталась лишь забытая друза. Пыль тотчас
припорошила пятнышко крови на сверкающей грани одного из топазов.
Просмотрев заключение техэкспертизы, выслушав мнения, Шахурдин внешне
остался спокойным. Все остальные тоже сделали вид, что ничего ужасного не
произошло. В конце концов Брук жив, скоро будет здоров, а что касается
самого происшествия, то ведь бывает всякое...
Бывает, точно, всякое. Теория вероятностей допускает даже такое
сложение скоростей всех молекул, при которой в стакане может вдруг
закипеть дотоле холодная вода. И если такой феномен, как показывают
расчеты, способен случиться во Вселенной раз в триллионы триллионов лет,
то есть практически нигде и никогда, то роковая поломка скуггера, которая
едва не погубила Брука, увы, лежала в пределах обыденной вероятности.
Но логика логикой, а воображение невольно набрасывало на случившееся
зловещую тень робота, который отнюдь не слепо метил в склоненную голову
человека. Два несчастья подряд! И когда Тагров услышал, как то в одном, то
в другом разговоре всплывает сопровождаемое неловким смешком слово
"тойсойясейя", он нахмурился.
- Вот что, друзья, - сказал он тем же вечером. Прошу отнестись к моим
словам серьезно. Вчера Биранделли весьма красноречиво рассказал нам о
предостережении муарийцев. После этого Ясь сломал ногу. После этого чуть
не погиб Брук. Буду рад ошибиться, но это может случиться снова, если мы
убедим себя, что между всеми тремя событиями есть причинная связь.
Подождите! - Движением руки он оборвал поднявшийся гул. - Сила разума в
том, что он везде и всюду ищет такую связь. Но недаром говорят, что
недостатки есть продолжение наших достоинств. Ах какими глупцами нам порой
кажутся наши далекие, погрязшие в предрассудках предки! Меж тем вот это
устройство, - Тагров постучал себя по лбу, - совершенно одинаково что у
них, что у нас. Они точно так же искали объяснения всему на свете, не их
вина, что первое приближение всегда дальше от истины, чем последующее.
Давайте проанализируем случившееся. Внушение было? Было - предостережение
муарийцев. Последовало подтверждение? Последовало. И это в опасной,
стрессовой обстановке чужого мира. Будь нам свойственна средневековая
психология, в нашей маленькой общине уже возникло бы стойкое суеверие.
Запросто, как в историко-лабораторном эксперименте, ибо каким было первое
постижение характера причинно-следственных связей? "После этого, значит,
вследствие этого". А если причина события непостижима, следовательно, дело
не обошлось без потустороннего! Однако мы люди другой эпохи, и, явись нам
сейчас привидение, мы первым делом стали бы искать голографическую
установку. Но! Привычка всюду искать корреляцию, взаимосвязь может сыграть
с нами злую шутку. Я уверен, что кое-кто уже провел расчет вероятности
случайного совпадения всех случаев, впал в легкое замешательство и подумал
о некой закономерности событий...
- А что тут плохого? - быстро спросил Шахурдин. - Я, например, обязан
учесть и такой вариант.
- Да, мы обязаны сделать это. Но на этих путях, единственно правильных
и возможных, тотчас возникает гипотеза неслучайности всех трех событий.
Неизбежно. Тут нас и подстерегает ловушка, против которой я хочу
предостеречь. Сознание допускает - только допускает! - причинную связь. И
оно настораживается. А это опасно.
- Не понимаю. Объясни.
- Каждый из нас спокойно пройдет по досочке шириной в ладонь. Если она
лежит на земле. И каждый, скорее всего, сорвется, если та же досочка
перекинута через пропасть. Она стала уже? Нет. Человек изменился? Да! В
сознании безумствует сигнал тревоги: "Не упасть, ни в коем случае не
упасть!" На это мобилизуются все силы, психика перенапрягается, одно
судорожное движение следует за другим, человек шатается и - падает. Именно
потому, что чересчур стремился не упасть! Мы же в этом мире все идем как
бы по досочке.
- То есть я сломал ногу, а на Брука обрушился кибер, потому что мы оба
испугались глупого предупреждения? - вскинулся Ясь. - Славно! Да я через
пару минут и думать забыл от этом дурацком цветке, что я - мистик?
- Ты забыл. Забыло ли об этом твое подсознание?
- Оно у меня дрессированное... И уж скуггер-то суевериям в принципе не
подвержен!
- Да, это или из ряда вон выходящий случай или... - Тагров порылся в
кармане. - Какая особенность придала всему трагический и неправдоподобный
оттенок? Не та, что сломался скуггер, они и раньше ломались, а та, что
удар манипулятора пришелся точно по склоненной голове человека. Теперь
проверим...
Выхватив из кармана руку, Тагров метнул в Яся шарикоподшипник. Тот
мгновенно его перехватил. Кто-то вскрикнул.
- Спокойно! - сказал Тагров. - Даже если бы Ясь не перехватил шарик,
беды не было бы: я нацелился мимо... Но Ясь перехватил. Хотя был застигнут
врасплох. Хотя его внимание было отвлечено. Все как у Брука! А у Брука
реакция не хуже; у всех у нас превосходная реакция, что само собой
разумеется. И все же Брук не успел отклониться. Тут могут быть разные
объяснения. И одно из них... Человек падает, потому что слишком стремится
не упасть.
- Позволь, - ошарашенно пробормотал Ясь, разглядывая шарик, словно тот
был по меньшей мере осколком нейтронной звезды. - Все должно быть совсем
наоборот! Как раз наоборот! Предупрежден, значит, вооружен.
- Человек настороженно ступает на карниз и срывается. А лунатик
спокойно проходит.
- Но мы-то живем разумом! - воскликнул Ясь.
- Слеп тот разум, который видит только себя. - Тагров опер руки о стол.
- У одного индейского племени существовало поверье: нельзя, опасно
смотреть на радугу, которая блещет над водопадом. И не смотрели, а кто
нарушал запрет, тот заболевал. Нелепо, смешно, далеко от нас? Не
спешите... Стоит загипнотизировать тебя, кого угодно, приложить к телу
хоть этот шарик, внушив, что это раскаленное железо, как, будьте уверены,
кожа вздуется ожогом. Между прочим, животному ничего такого внушить
нельзя... Вы думаете, человек всю свою историю боролся только с внешними
обстоятельствами? Ничего подобного! Где ныне те лешие, ангелы, феи,
демоны, вурдалаки, которые прежде так часто являлись людям и так рьяно
вмешивались в жизнь? Нет их, сгинули, как только изменилось сознание. Но
возникли-то они не вопреки, а благодаря сознанию! Кролику ангелы и демоны
не являются... Уж не думаете ли вы, что сознание утеряло способность
творить мнимую, но весьма активную реальность только лишь потому, что соху
сменил звездолет?
- Ясно, - отрубил Шахурдин. - Ты опасаешься "эффекта черной кошки".
- И этого тоже, ибо кто вздрагивал, когда дорогу пересекал милый и
симпатичный кот, для того он становился дурной приметой. Единственно
потому, что человек терял уверенность в себе, а она - мать успеха. Поэтому
настаиваю: нет никакой, ни малейшей реальной связи между тойсойясейей и
неприятностями, которые нас постигли. Нет и не может быть!
Некоторое время все молчали, обдумывая сказанное.
- Все правильно, - проговорил наконец Биранделли. - Тойсойясейя,
ручаюсь, безвредна, как еловая шишка. Но... не нравится мне такая
категоричность: этого не может быть, потому что этого не может быть
никогда! Извини меня, но это суеверие наизнанку. Опять же один мудрый
человек - Рабиндранат Тагор - сказал столетия два назад: "Если мы закроем
дверь перед заблуждением, то кто же ее откроет перед истиной?" Мы,
биологи, однажды получили предметный урок. "Бери такое-то лекарственное
растение в безлунную полночь, по росной траве..." Поморщились: знахарство,
суеверие! Бери, значит, в свете новейших достижений науки когда
заблагорассудится. А потом, в свете еще более новых достижений,
выяснилось, что именно ночью, обязательно безлунной, при стойком
антициклоне лекарственная активность растения на порядок выше, чем в любое
другое время.
Тагров кивнул.
- Верно. Предостережение муарийцев - не обязательно суеверие.
- Прекрасно! - изумился Ясь. - Начал за здравие...
- И тем же кончил, - возразил Тагров. - Муарийцы стоят на уровне людей
каменного века, а мы летаем на звездолетах, но да не ослепит нас гордыня!
Люди и до появления науки успешно познавали мир. Они ошибались, как в той
истории с радугой? Будто мы никогда не заблуждаемся... В начале двадцатого
века к Южному полюсу одновременно устремились Скотт и Амундсен. Первый
слишком доверился передовой технике своего времени и погиб, второй
положился на опыт "невежественных эскимосов" и вернулся победителем.
Работай мы на Земле, я бы очень серьезно отнесся к любому предостережению
"дикарей", трижды бы все проверил. Но мы не на Земле, вот в чем дело! Не
исключено, что тойсойясейя чем-то вредна для муарийцев. Но не для нас. Не
та физиология! Чужие мы здешней биосфере, и этим все сказано.
- Итак, - Шахурдин припечатал ладонь к столу, - надеюсь, всем все ясно?
Впредь заведу черного кота и буду всех проверять на устойчивость к
предрассудкам...
Два дня прошли спокойно. За стенами бушевал яростный ураган, дозорный
видел, как черные смерчи выламывали из скал гранитные глыбы, но внутри
корабля было тихо, словно в университетской библиотеке, и даже тонкие
аналитические весы не колебались от бешеных толчков инопланетной стихии.
На третий день при испытании взорвался только что отремонтированный
ретроблок.
Обошлось без жертв. Когда выяснилась причина аварии, Шахурдин сначала
побагровел, затем побледнел, и было отчего: ремонтная бригада грубо
напутала в гомеостатической схеме!
- Ужасно, - пожаловался капитан своему заместителю. - В доброе старое
время начальник устроил бы разнос, вкатил выговор, и душа бы его утешилась
- отреагировал на ситуацию... А нам каково? Сейчас для людей нет горше
наказания, чем стыд за свою ошибку. Вот и реагируй в этих условиях,
проявляй, так сказать, власть...
- Давайте все спишем на тойсойясейю, - попробовал пошутить помощник, но
Шахурдин глянул так, что тому стало не по себе.
Буря стихла, и экспедиционники двинулись в маршрут. Сутки спустя
Биранделли обнаружил у себя в постели ксилла - крохотного, похожего на
репей зверька, с такими же, только ядовитыми колючками.
Подавленный стон пронесся по кораблю. Беда, конечно, была не в том, что
ксилл ядовит, а в том, что он очутился в помещениях, чего в принципе быть
не могло. Как это вышло, понять не удалось. Очевидно, ксилл прицепился к
скафандру, застрял в его складке и кто-то, не заметив, внес его в шлюзовую
камеру. Но дальше? Обнаруженный в конце концов дефект некролампы вроде бы
давал намек. Но во-первых, лампа в шлюзовой камере была не единственной,
во-вторых, имелись и другие процедуры биодезактивации, которые тоже не
сработали.
Ксилл, когда его нашли, был уже мертв: земной воздух не годился даже
для этого неприхотливого существа. Сколько и каких бактерий, вирусов он,
однако, успел рассеять? Оставалось лишь надеяться, что воздух корабля
окажется губительным и для них. Но о таком исходе, помня все прежние
случаи, никто, понятно, уже не мечтал. И точно. Бесцветная липкая плесень
обнаружилась вскоре возле шлюзовой камеры, затем и в других местах.
Натянув скафандры, словно родной корабль стал частью чужой планеты - а
так в сущности и было, - все с мрачным ожесточением принялись за работу. К
концу недели не осталось ни миллиметра свободной поверхности, ни пылинки в
воздухе, которых бы трижды не опалил луч некролампы. Плесень исчезла, но
всеми продолжало владеть гнетущее ожидание новых бед.
- Открываем совет, - сказал Шахурдин. - Ей-ей, он нам нужен сейчас, как
никогда.
Никто не произнес ни слова. Все, не сговариваясь, посмотрели на
потемневшего лицом Тагрова. Тот резко вскинул голову.
- Я ошибся. Начну с этого признания - достаточно? Сейчас я убежден, что
тойсойясейя влияет на человека. Только не знаю как.
- Стоит ли спешить с выводами? - остановил его Шахурдин. - Я не
утверждаю, что ты не прав, но давай рассудим. Было два случая, и ты
уверенно их объяснил, не прибегая к скользким допущениям. Их стало четыре,
даже пять, но ведь теория вероятностей допускает и большую серию
совпадений.
- Математика допускает, а психология - нет, - убежденно сказал Тагров.
- Переоценить ситуацию меня заставило одно несовпадение ожидаемого с
действительным. Каждый из нас знает по опыту, что в любой массовой
экспедиции обычно выделяются люди, на которых, что называется, все шишки
валятся. Так или не так?
Все дружно закивали.
- А среди нас таких людей нет. Раскрою небольшой секрет. Работы
Эстремадуры и Гвоздева недавно доказали, что везение, удачливость, иначе
говоря, подсознательная оптимизация поступков - такое же производное
генетических особенностей человека, как мягкость или решительность
характера. Что природную неудачливость можно подавить воспитанием и
самовоспитанием, излечить средствами психотерапии, как уже лечат острую
вспыльчивость или мнительность. Астрослужба, естественно, первой
использовала это открытие. Она не афиширует новинку, чтобы не травмировать
отсеявшихся, но с некоторых пор в рискованные экспедиции людей подбирают и
по критерию удачливости. Так что мы все не просто знающие и все такое
прочее люди. Мы еще и удачники. Которые вдруг стали неудачниками, каких
свет не видывал! Человек, бывает, ломается. Но чтобы изменились сразу все?
Так быстро?
Биранделли встрепенулся:
- Уж не предлагаешь ли ты...
- Да! Тойсойясейю надо выкинуть.
- Именно этого я и боялся, - гневно сказал Ясь. - Не отрицаю: почва
трясется. На наших глазах развалилось стройное здание гуманологической
теории. Давайте, чтобы его спасти, вынем самые краеугольные камни науки?
Капитулируем перед мистикой и чертовщиной?
- Если непознанное тождественно мистическому, а отступление -
капитуляции, тогда я с тобой согласен, - спокойно возразил Тагров.
- А! Слова, слова, слова! Хорошо, я не прав, но как все это будет
выглядеть на Земле? Случилось непонятно что, испугались неизвестно чего.
Прелестно все это будет выглядеть на Земле.
- Ясь прав, - твердо сказал Шахурдин. - Отступать можно и должно, лишь
зная, перед чем и во имя чего. Все иное просто бегство.
- И трусость, - добавил Тагров. - Я верно закончил твою мысль? А теперь
представьте, что здесь, на столе, возникнет брусок плутония. Нас будто
ветром сдует, не так ли? Сдует, хотя никто не ощутит ни малейшей боли,
Потому что мы знаем, чем грозит этот с виду обычный металл. Сейчас
ситуация противоположная: нас жжет, опаляет нечто с виду невинное, нам
больно, но мы не бежим только потому, что не знаем, отчего нам больно. И
это вы считаете достойным человека, здравым, сугубо научным подходом?
Биранделли был прав: желая поубедительней доказать, что Земля не плоская,
мы часто забываем, что она все-таки и не шар... Буду опять же банален.
Бесконечен мир, в котором мы живем, бесконечны его свойства и связи. На
судьбу человека, к примеру, накинута сеть, сотканная жизнедеятельностью
микроорганизмов. Так? Так! Вот уже несколько веков мы звено за звеном
ощупываем эту сеть, рубим ее удавки, освобождаемся от них... почти
освободились. А раньше? В те века, когда она была незримой, чувствовались
ли ее зловещие касания? Или, скажем, влияние солнечных пятен на сердечную
деятельность. Это уже космическая сеть! Вот о чем я постыдно забыл, твердя
о заведомой безвредности для нас тойсойясейи: есть сети, раскинутые под
всеми звездами... О некоторых мы знаем многое. О других кое-что. Однако
должны, обязаны быть сети, о которых мы пока не знаем ничего. Только
где-то вдруг звякнет колокольчик... Его-то мы сейчас и слышим. Глупо ли
отдернуть руку и сообразить, какую сеть мы затронули, прежде чем лезть в
нее снова?
- В теории все правильно, - строго сказал Ясь. - Есть сети, и, кстати,
чем обширней наша деятельность, тем больше мы их затрагиваем...
- Познали ту же ядерную энергию, - кивнул Биранделли, - и - пожалуйста!
- Не перебивай... Незримые сети можно предполагать где угодно, в чем
угодно, пугаться этого - значит замереть навсегда. Нет, ты поди, как
сказал еще Менделеев, продемонстрируй! Не можешь... Нет этого - нет науки.
- Есть факт: предостережение муарийцев...
- С той же вероятностью это может быть мифом, предрассудком, глупостью!
- Да, если брать его изолированно. Кстати, наши далекие предки, понятия
не имея о законах генетики, отвергли внутрисемейные браки, хотя это
требовало осмысления судеб многих поколений, что и современной науке
удается нелегко. Еще кстати: уже в Древней Индии хирурги поняли, что
операции требуют стерильной чистоты, а их просвещенные, ведающие о
микробах европейские коллеги еще в начале девятнадцатого столетия не
считали нужным мыть перед операцией руки. Вот что такое коллективный разум
поколений, вот как он чувствует тайные сети! Его опыт требует
корректировки? Что ж... Проверки, осмысления и корректировки требуют
показания даже сверхточных приборов. Но это так, между прочим. Критерий
истины - практика. А она, как видите, подтверждает вывод муарийцев. Он,
стало быть, не миф, не ошибка - факт!
- Который ты сам не менее убедительно ранее истолковал совсем иначе! -
воскликнул Ясь. - И новые случаи можно истолковать в рамках прежнего
допущения! Не хуже! А наука - это точность, точность, точность. И
однозначность выводов. Их достоверность. Дважды два - четыре. Земля
вращается вокруг Солнца, а не наоборот. Вода есть соединение водорода с
кислородом. У тебя же... Это беда всей гуманологии, она никак не может
стать точной наукой.
- В твоем понимании...
- В каком угодно! Прости, но все, что ты сказал, - это слова. А
современная наука родилась с девизом: "Ничего со слов!" С ним она нас
вывела к звездам, и ничто не заставит меня отступить, теряя это знамя.
- Даже если завтра новое несчастье оборвет чью-то жизнь?
- Риск - это наша профессия.
- И убедить тебя в закономерности событий может только эксперимент,
только показания точных приборов, только бесспорные математические
выкладки? Если, по-твоему, наука сводится к этому...
- Это ее краеугольный камень. Я все сказал.
Тагров молча перевел взгляд на Шахурдина, и тот понял, что хотел
сказать гуманолог. Все поняли.
- Наука гораздо шире своих методов... - Шахурдин откашлялся. - Они
менялись, меняются... Словом, это не икона, чтобы на нее молиться. Чем мы,
однако, не можем поступиться ни при каких обстоятельствах, так это
самоуважением. Думаю, что мы его лишимся, если отступим с пустыми руками.
- То есть без объективных доказательств, ты хочешь сказать. - Тагров
устало наклонил голову. - Которых за оставшееся время мы можем вообще не
найти. А ставка - жизнь...
- А на другой чаше весов - долг ученого. Самоуважение. Гордость
человека. Я выбрал. Что решат остальные?
Ясь согласно кивнул, Биранделли кивнул, все остальные тоже. Все кивнули
в мрачном молчании.
"Вот так попадают в ловушку! - пронеслось в мыслях Тагрова. - А еще
убеждаем себя, что нет на свете ничего важнее благополучия и жизни..."
Он перевел взгляд на пульт. Тишину рубки наполняло сухое пощелкивание
приборов-регистраторов. Пока люди спорили, корабль, словно живое существо,
озирал пространство вокруг, и не было ничего - ни дальнего радиоголоса
звезды, ни близкой зарницы, - что укрылось бы от созданных человеком
дозорных.
Но они могли оградить лишь от тех бед, которые были известны людям.
Изучить то, что уже заприметил разум. В такой, как сейчас, ситуации пользы
от них было не многим больше, чем от иконостаса.
Оставался эксперимент. "Цвет зла" можно было унести с корабля, снова
вернуть, опять унести и сравнить результаты. Но этот рискованный опыт
требовал еще и времени, а срок экспедиции уже подходил к концу.
Тупик! "Мы действуем так, как мыслим, а мыслим так, как привыкли", - с
горечью подумал Тагров.
Его взгляд ушел внутрь, словно гуманолог прислушивался к чему-то в
глубине себя. Уж не к тихому ли звону неведомого колокольчика?
- Вот что... - Тагров как будто очнулся. - Надо сделать новые
психограммы всех членов экипажа.
- Есть идея? - быстро спросил Шахурдин. - Какая?
- Сделаю - скажу.
Вскоре Тагров расстелил на столе шуршащие рулоны.
- Кто умеет читать психограммы? - Он потер красные от усталости глаза.
- Легче разобраться в конформном отображении астролиний, - косясь на
графики, пробормотал Ясь.
- Слева, - пояснил Тагров, - наши психограммы месяц назад. Справа -
теперешние. Проследите за дифракцией Т и Н-прим волн. Особенно обратите
внимание на четки узлов дивергенции. А теперь смотрите, как все это
выглядит сейчас.
- Разница есть. - Шахурдин проследил за указующим пальцем Тагрова. -
Вот только не припомню, как ее объяснить.
- Еще недавно ее и не могли объяснить. Это фазовый сдвиг "комплекса
удачливости". Здесь, как я и ожидал, он далеко выходит за пределы нормы.
- Объективное подтверждение! - воскликнул Шахурдин.
- Да! Соответственно возникает рабочая гипотеза. Всякое растение слабо
излучает в широком спектре волн. Излучение местного растения под названием
тойсойясейя уникально тем, что резонансно воздействует на волновые
импульсы тех центров головного мозга, которые ведают оптимизацией
поступков. Мы внесли на корабль своего рода психодеструктор.
- Приемлемо? - Шахурдин обернулся к Биранделли и Ясю.
- Чепуха какая-то. - У Яся был слегка ошарашенный вид. - То есть я не
ставлю под сомнение конечный вывод. - Он потрогал листы психограмм, словно
желая убедиться в их реальности. - Что и как, однако, воздействует?
Неизвестный вид излучения? Так ведь растение - это растение, а не
генератор новых форм материи. Не проходит. Значит, известный тип
излучения? Однако на сильное, аномальное излучение Биранделли, надо
полагать, тотчас обратил бы внимание. Значит, слабое. И такое влияние?
Сквозь стены? Это уже не физика, а чертовщина.
- Чертовщина? - Биранделли встрепенулся. - Нет, знаете, это уже по моей
части! Ну-ка, что произойдет, если в живую клетку поступит квант излучения
с энергией меньшей, чем энергия теплового движения молекул?
- Как что? Тепловое движение забьет слабый импульс. Он потонет, как
писк комара в реве буйвола. Это самоочевидно.
- Даже самоочевидно? Так вот, к общему сведению: клетка отзывается на
дозы энергии в миллиарды раз меньшие, чем величина теплового движения
молекул. В миллиарды раз меньшие! Более того, на организмы, как правило,
физиологически воздействуют не сильные, а, наоборот, очень слабые поля.
Вот ведь какая чертовщина... Теперь только приказ заставит меня расстаться
с тойсойясейей. Это такой объект излучения, такой объект!
Биранделли даже закатил глаза от восторга.
- Приказ будет. - Голос Шахурдина стал жестким. - Впредь до выяснения,
что, надо полагать, станет задачей особой экспедиции, тойсойясейя
останется на планете. Все! Я не имею права лететь с деструктором на борту.
Шахурдин и Тагров были одни в рубке. Корабль близился к Солнцу. Оно
волшебно сияло среди россыпи звезд - крохотный огонек приюта среди
бесконечной ночи, единственный во всей Вселенной фонарь, который обещал и
свет, и дом, и ласку, объятия и близость, синь неба и запах цветов.
- Как хорошо, что тебе это удалось доказать, - потягиваясь и жмурясь,
проговорил Шахурдин. - Иначе, чего доброго... Я не раз вспоминал о судьбе
Скотта.
- Ты доволен?
- Еще бы! Такого тихого, спокойного полета у меня давно не было. Или
это кажется по контрасту? Те дни мне во сне снятся, просыпаюсь так, будто
родился заново. Темный ужас...
- Темный, - эхом отозвался Тагров.
Он сидел, уперев локти в колени, опустив подбородок на сцепленные
пальцы рук, и, не мигая, смотрел на крохотный диск Солнца. Постаревшее
лицо гуманолога было глубоко изрыто тенями.
- Если бы не твой график... - нахмурясь, Шахурдин покачал головой.
- Моя выдумка, - глухо ответил Тагров.
- Что?!
- Никаких дивергенции, никаких таких сдвигов на психограммах не было, -
безжизненно проговорил Тагров. - А нас между тем уже захлестнула незримая
петля. Но вы были готовы верить только приборам.
- Ты... ты... - Капитан задохнулся, не найдя слов.
- Я! - Тагров с вызовом взглянул на капитана. - И отвечать буду я! Но
корабль цел, все живы, а загадка... - Он махнул рукой. - Подождет, никуда
не денется загадка. Ясь по-своему был прав. Но и опыт поколений тоже
чего-то стоит! Слишком громко тогда звонил колокольчик, я не мог поступить
иначе...
- Не мог... - эхом откликнулся Шахурдин. - Нет. - Он покачал головой
после недолгого молчания. - Я тебе не судья, ибо, возможно, ты спас всех
нас... Но свою репутацию ты погубил окончательно и бесповоротно. Ведь даже
когда будет доказана - верю! - твоя правота...
- Не имеет значения, - тихо сказал Тагров. - Ни одна репутация не имеет
значения, если за нее надо платить хоть каплей чужого страдания.
С минуту оба сидели неподвижно. Затем рука капитана скользнула по
подлокотнику и благодарно стиснула пальцы Тагрова.
Last-modified: Thu, 19 Oct 2000 16:01:11 GMT