Вячеслав Пьецух. Левая сторона
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Государственное дитя". М., "Вагриус", 1997.
OCR & spellcheck by HarryFan, 31 July 2002
-----------------------------------------------------------------------
Село Покровское, что на Оке, стоящее не так чтобы близко, но и не так
чтобы далеко от того места, где Ока под Нижним впадает в Волгу, издавна
делилось на две недружественные части, искони существовали тут как бы два
самостоятельных поселения, - левая сторона и правая сторона. Возможно, по
той причине, что на правой стороне жили выходцы из Сибири, вроде бы даже
отдаленные потомки польских сепаратистов, причастных к мятежу 1830 года,
заборы здесь глядят прочно, как свежее войско, ворота у мужиков тесовые,
наличники все фигурные, сельхозтехника покоится под окнами такая
ухоженная, что любо-дорого посмотреть. Не то левая сторона; словно на
обитателей левой стороны нашла повальная меланхолия или им не
благоприятствует здешний климат, - такое у них кругом нестроение и разор.
Впрочем, виды на левой стороне не просто неприглядны, а как-то затейливо,
неспроста, например, у цыгана Есенина изба крыта соломой, но не по
обрешетке, а по железу, имеется каменная пожарка, в которой никогда не
стояло ни одной пожарной машины, и при ней облупленная каланча, с которой
видать чуть ли не Арзамас, на задах у Вени Ручкина торчит памятник
генералиссимусу Сталину в виде бюста, почему-то выкрашенный в жидкий
зеленый цвет.
Уже погаснет на востоке Венера, звезда весенняя, уже красно солнышко
взойдет, всегда дающее поутру прежние государственные цвета, и задымятся
черные крыши сараев, уже на правой стороне отголосит сельхозтехника,
оставив по себе смрад, вылезет откуда-то, весь в соломе и картофельных
очистках, деревенский дурачок Гамлик, которого на самом деле дачники
прозвали Гамлетом, принцем датским, поскольку он безнаказанно поносил
советскую власть даже в самые опасные времена, уже дети пойдут в школу, по
дороге тузя друг друга пестрыми рюкзачками, когда мужики левой стороны
начинают подтягиваться к пожарке, рассаживаются где попало, кашляют,
курят, охают, сопят, вообще скучают, пока у них мало-помалу не наладится
разговор.
- Суки вы, парни! - говорит цыган Есенин. - Совсем я с вами сбился с
жизненного пути!..
- Ты давай не обобщай, - говорят ему с другого конца скамейки, - а
всегда критикуй конкретно. Ты с кем вчера, предположим, пил?
- Да с тобой и пил, ты чего, совсем уже опупел?!
- Что пил - я помню, а с кем конкретно пил - это туда-сюда...
- Ну и что же ты, предположим, пил?
Напротив пожарки хлопает калитка, и в сторону компании направляется
мрачный Колян Угодников, - в оскаленных зубах папироса, руки в карманах
брюк. Его жена по пояс высовывается в окошко и вопит так, что ее слышит
вся левая сторона:
- Ты куда, стервец?! А картошку содить?!
Кажется, один Угодников ничего не слышит, мужики же возле пожарки
посмурнели и нехорошо задумались про картофельную страду.
- А пил я, товарищи, самогон. Приехала ко мне вчера теща из Ардатова и
привезла тамошний самогон. Ничего... все-таки домашнее, только мышами
пахнет. А наутро теща и говорит: в следующий раз я целый чемодан самогона
привезу, чтобы ты обпился и околел...
- А я вчера, - говорит Угодников, - украл у своей скво мешок картошки и
продал дачникам за две бутылки какого-то заграничного шнапса, - не сказать
чтобы это была водка, но и не подумаешь про вино.
- Я интересуюсь, а самочувствие твое как?
Угодников внимательно призадумался и сказал:
- То-то я чувствую, будто мне, братцы, как-то не по себе...
- Я про это и говорю. Пить, мужики, тоже надо с умом, а то недолго и до
беды. Вон в прошлом году Ивановы из Васильков выпили с похмелюги невесть
чего, а потом их по весне выловили в Оке!..
- И ведь, помните: они всей семьей в валенках плыли, - и смех и слезы!
- Это значит, что они зимой окончательно допились.
- Понятно, что зимой, летом в валенках особенно не походишь.
Больше разговаривать было вроде бы не о чем, и мужики опять принялись
кашлять, сопеть и охать, мучительно раздумывая о том, где бы добыть винца.
Выпить хотелось страстно, как в другой раз жить хочется, если твое
существование находится под угрозой, и даже физически необходимо было
выпить, ибо у всех то и дело замирало сердце, к горлу подступал спазм и
ходили перед глазами оранжевые круги. Общее чувство у мужиков левой
стороны было такое, словно их несправедливо лишили чего-то чрезвычайно
важного, без чего нельзя полноценно жить, вроде обоняния или запаса дров.
Веня Ручкин сказал:
- Прямо хоть воровать иди!
- А я бы и пошел, даже не задумавшись, если б было чего украсть.
- Вообще-то дачников можно было бы почистить, но это до осени нужно
ждать.
- Осень еще не скоро...
- До осени еще глаза вытаращишь, это да.
И опять молчат, слышно только, как напротив хлопает на ветру незапертая
калитка.
- Если бы я был верующий, - сказал Угодников, - то я бы прямо упал на
колени и взмолился: "Господи, пошли рабу твоему стакан!" А Бог, видя такое
мое отношение, взял бы и спустил мне с неба на веревке пол-литра водки...
- А ты попробуй, - подначил кто-то на дальнем конце скамейки, - авось
пошлет.
Поскольку алкоголь у Коляна еще со вчерашнего не выветрился из крови,
он вдруг действительно рухнул на колени, зашевелил губами и перекрестился
неловко, как-то наискосок.
Из-за угла пожарки показалась весьма пожилая женщина, однако не то
чтобы совсем уж старуха, Раиса Измайлова, которую на левой стороне все
звали тетка Раиса, вдова тракториста Ивана Измайлова, умершего в прошлом
году от жестокого перепоя; этот Иван два раза в Оке тонул вместе со своим
трактором, замерзал по зимней поре в сугробе, как-то ему проломили колуном
голову, но умер он, как ни странно, в своей постели. Тетка Раиса подошла к
мужикам и сказала с выражением ей несвойственным, в котором просклизнула
некоторым образом артистическая печаль:
- Обломилась вам, охломонам, нечаянная радость, то есть милости просим
выпить и закусить.
Наступила какая-то испуганная тишина, все посмотрели на Угодникова,
Угодников посмотрел в небо.
Цыган Есенин сказал:
- Что-то ты, тетка Раиса, загадками говоришь.
- Уж какие тут загадки, - со злостью молвила та и утерла рот уголком
платка. - Покойник мой за два дня до смерти, видать, почувствовал недоброе
и закопал на огороде канистру браги. А мне наказал: в том несчастном
случае, говорит, если я помру, откопаешь бражку через год, пусть в день
моей смерти ребята меня помянут. Сегодня как раз годовщина, как мой
пропойца отдал концы.
Мужики левой стороны все как-то сразу приосанились, посвежели, и на
чудесном расположении духа отнюдь не сказалось то, что, во-первых,
откапывать канистру предстояло собственными усилиями, во-вторых, было даже
доподлинно не известно, где точно она зарыта, где-то между засохшей
яблоней и уборной.
- Е-мое! - засомневался Угодников. - Ведь это же как минимум пять соток
нужно будет перекопать!
- Да ладно тебе, Колян, подумаешь, час-другой помахать лопатой!..
- Тем более сегодня так и так картошку тебе не содить.
- Моя скво меня не поймет.
- А ты почаще проводи среди нее воспитательную работу!
- Вот что, тетка Раиса, - сказал Веня Ручкин. - Если ты про канистру
бражки правду говоришь, то низкий тебе поклон от нашего сельсовета. Но
если это провокация, если тебе нужно просто-напросто огород перекопать, то
я тебе кур дустом потравлю, чтобы ты знала, как дурачить простой народ.
- Это вы как хотите, - равнодушно сказала Измайлова, - мое дело волю
незабвенного усопшего передать. Я сама не пью, я через эту пьянку такого
натерпелась, что до самой смерти не забуду, а для вас двадцать литров
бражки поди не шутка.
Двадцать литров браги - это точно была не шутка; мужики заплевали свои
окурки, побежали за лопатами по дворам, и минут через десять все собрались
на задах у тетки Раисы, именно в пространстве между засохшей яблоней и
уборной, где была навалена прошлогодняя картофельная ботва. Не явился один
отщепенец Щукин, которого, как впоследствии оказалось, жена связала и
засунула под кровать.
Уже солнце стояло порядочно высоко, уже мужики с правой стороны своим
ходом приехали на обед, обдав село смрадом, загадочный дурачок Гамлик
забрался под крыльцо магазина слегка соснуть, и в обыкновенное время
пронесся в направлении Ардатова молоковоз, когда первая штыковая лопата
врезалась в землю и работа, что называется, закипела.
Откуда только силы взялись: и получаса не прошло, как между засохшей
яблоней и уборной образовался чуть ли не котлован. Весенним делом было еще
свежо, но мужики левой стороны работали голыми по пояс, обливались горячим
потом, кряхтели, матерились, а недра все не отдавали канистру с заветной
бражкой.
- Сейчас мы проверим, есть Бог на небе или это одна фантазия, -
подзадоривал товарищей цыган Есенин и, в общем, напрасно, потому что
азарта мужикам было не занимать.
Так прошел час, и два, и уже третий час открыл хладнокровный счет,
компания начала нервничать и с ненавистью поглядывать в сторону тетки
Раисы, которая варила на костерке картошку для поросят, когда чья-то
лопата отчетливо звякнула о металл.
Мужики на мгновение замерли и выкатили глаза, словно у всех
одновременно схватило сердце, потом все поглядели на Угодникова, Угодников
поглядел в небо. Тем временем Веня Ручкин припал к земле и, ухватив у
штыка лопату, принялся ею орудовать, как совком. Через пару минут
показалась круглая алюминиевая крышка, обличавшая молочную канистру,
которую еще называют флягой, и компания восторженно замычала. Радость,
однако, была преждевременной, ибо даже после того, как канистру окопали со
всех сторон, вытащить ее оказалось невмоготу.
Мужики расселись по краям котлована и начали совещаться.
- Что-то я не пойму, ребята, в чем тут загвоздка, - говорил Веня
Ручкин. - Двадцать литров бражки плюс сама канистра потянет килограмма на
три, а создается такое впечатление, что эта зараза весит как "Беларусь".
- А может быть, там не бражка, а клад золотых монет?..
- Держи карман шире! Ты покойника Измайлова не знаешь, он, гад, поди
кирпичей туда наложил.
- Кирпич тоже денег стоит. Разве что он натолкал в канистру булыжников,
или ржавых гвоздей, или другую какую дрянь.
Кто-то заметил:
- Тайна, покрытая мраком...
- Ничего! - сказал Веня Ручкин. - Я все равно эту тайну разъясню,
загнусь тут на месте, а разъясню!
И он, призадумавшись, что-то зачертил палочкой на песке.
- Все-таки причудливый у нас народ, - сообщил Угодников, теребя и
комкая свое ухо. - Год, как человек помер, должно, уже истлел полностью
или частично, а таки исхитрился через год после смерти кинуть подлянку
товарищам по беде!..
- А у него вообще была такая вредная повадка, он всю дорогу насмешки
строил. Помню, как-то говорит: вы, мужики, напрасно не рвите сердце, вы,
говорит, главное возьмите в толк, что культурный уровень нашего села
приближается к африканскому, только заместо тамтама у нас гармонь.
- А хрен его не знает, может быть, так и есть. Что мы вообще знаем о
положении дел в природе? То-то и оно, братцы, что ничего!
- Вон ежик бежит, - подхватил Угодников эту мысль, и все стали
озираться по сторонам: действительно, неподалеку от засохшей яблони мелко
семенил ежик. - Вот ежик, а ведь он даже и не знает, что он ежик, из
разряда млекопитающих, - так и мы. Я думаю, что я Николай Петрович
Угодников, а на самом деле, может, я никакой не Угодников, а герцог
аравийский или пуговица от штанов...
- Ежика-то, положим, не жалко, хотя ежика тоже жалко, раз ему выпала
такая доля пожить у нас, а по-настоящему жалко... вот так сразу даже и не
сообразишь, как назвать, жалко чего-то до слез, и все! Бывало, оторвешься
от журнала "Огонек", поглядишь в окошко на свой забор, и прямо слезы
душат, точно мимо родного покойника пронесли...
- Кстати о покойниках: это у Измайлова фляга архиерейского образца, во
всем нормальном мире давно перешли на тару из искусственного стекла...
Между тем Веня Ручкин в мучительной задумчивости по-прежнему что-то
чертил палочкой на песке. Он время от времени поднимал глаза к небу,
щурился, загадочно улыбался и что-то нашептывал сам себе. Мужики уже давно
сбились на другую тему и говорили о безобразных закупочных ценах на
молоко, когда Веня Ручкин значительно кашлянул и сказал:
- Значит, мужики, так! Ты, Есенин, возьми кого-нибудь с собой и тащите
сюда лагу, которая у тебя валяется на задах. Ты, Колян, иди попроси у
тетки Раисы трос. У нее точно должен остаться трос, я сам видел, как
Измайлов на лесопилке его украл. Остальные несут гвозди и топоры.
Общественное дело, ребята, надо постараться, а то к чему все эти
перипетии, зачем живем!..
Вскоре прибыло лежалое бревно, обтесанное с двух сторон, обнаружился
целый бунт троса, явились гвозди, топоры, и работа, что называется,
закипела. Полных два часа левая сторона оглашалась стуком лопат, тюканьем
топоров, кличем "раз-два взяли", вследствие чего над строительной
площадкой даже повисло что-то вроде марева, еще издали пахнувшее горячей
смолой и потом. Ровно через два часа на задах у тетки Раисы, между
засохшей яблоней и уборной, можно было видеть странное сооружение, в
котором было что-то грозно-изящное, древнеегипетское, радующее глаз
проблеском той шероховатой, но победительной мысли, какой не знает
механически существующая природа. Уже на правой стороне механизаторы
обмывались из бочек с дождевой водой, задымили летние кухни, слышались
приятные вечерние голоса, чья-то затренькала мандолина, когда Веня Ручкин
величаво взмахнул рукой: мужики поднатужились, блоки заскрипели, и
канистра, словно через силу, этаким побеспокоенным покойником, тяжело
вылезла из земли. Вылезла, воспарила примерно на двухметровую высоту и
закачалась на тросе туда-сюда. К днищу канистры был приварен отрезок
рельса.
- Вот зачем он это сделал? - произнес в тяжелой задумчивости Веня
Ручкин. - Поди пойми...
- А зачем он в восьмидесятом году выкрасил своей корове зеленкой хвост?
- Погодите, товарищи: еще окажется, что он в канистру булыжников
натолкал...
- Нет, это вряд ли. Это будет даже для Измайлова перебор.
- А если в канистре все-таки бражка, - е-мое, ребята, это ж неделю
пить!
- Ну, неделю не неделю, а на завтра заботы нет.
Угодников сказал:
- Не берите в голову, мужики. Послезавтра, если что, я еще раз Богу
помолюсь, и, глядишь, опять совершится чудо.
- Я пятьдесят два года существую в этой стране и, кроме налога на
яблони, что-то не упомню других чудес.
- А по-моему, у нас кругом сплошная таинственность и прочее волшебство.
Вот, предположим, наша бригада который год собирает по десять центнеров
зерновых, и ничего, стоит Россия, - разве это не чудеса?!
Тем временем Веня Ручкин спустил канистру на землю, с некоторым усилием
открыл крышку, и воздух сразу наполнился хлебно-пьянящим духом.
- Бражка! - ласково сказал цыган Есенин, и лицо его расцвело. - Я,
ребята, обожаю бражку, хотите верьте, хотите нет. От водки все-таки
дуреешь, а бражка как-то скрашивает, окрыляет... одним словом, правильное
питье.
Тут подоспела тетка Раиса с вареной картошкой, кислой капустой,
солеными груздями, пирогами с рыбой и поминальным гороховым киселем.
Мужики левой стороны расселись вокруг канистры и начали пировать. Бражка
вообще не сразу сказывается на рассудке, и поэтому первое время развивался
худо-бедно содержательный разговор. Впрочем, уже после третьей кружки
заметно ослабли причинно-следственные связи и как-то взялись патинкой
голоса.
- Я интересуюсь, а чего пьем?
- Не чего, а по какому поводу. Сегодня пьем благодаря безвременной
кончине Ивана Измайлова, который, если по правде, был заноза и паразит.
- Каждый день у нас, товарищи, праздник, - вот это жизнь!
- Я сейчас разъясню, почему. Потому что настоящих, народных праздников
у нас нет.
- А у меня, наоборот, такое понятие, как будто я каждый день именинник,
ну и приходится соответствовать настроению, то есть с утра заливать
глаза... После, конечно, настроение понижается, и к вечеру обязательно
требуется чего-нибудь изломать.
- Это я понимаю, вернее сказать, не понимаю, а знаю, что так и есть.
Вон мой Васька давеча в школе глобус ножом изрезал. Я его спрашиваю: ты
зачем, паскуда, изрезал глобус? А ему и самому невдомек, изрезал и
изрезал, видно, что-то в крови у него не так.
Вдали показался отщепенец Щукин, который волочил за собой обрывок
бельевой веревки, зацепившийся за ремень. Подойдя, он присел на корточки
возле канистры, достал из кармана кружку и стал ее внимательно протирать.
Веня Ручкин ему сказал:
- Все-таки слабо в тебе, Щукин, бьется общественная жилка. Обидно,
конечно, но это так.
Ко всем прочим добродетелям, мужики левой стороны еще были и
незлопамятны, и в скором времени Щукин уже храпел, лежа на земле и
трогательно сложив ладони под головой.
Колян Угодников говорил:
- Я почему обожаю выпить... Потому что примерно после третьего стакана
мне приходят разные красочные видения. Я уже не вижу, что у меня напротив
вонючий пруд, а мерещатся мне какие-то мраморные лестницы, фонтаны, и моя
скво разгуливает в газовом платье до полу и по-иностранному говорит. Я что
думаю: вот обитаю я в Нижегородской области, а может быть, от природы я
запланирован на Версаль?!
- Я вот тоже десятилетку закончил, мог бы, предположим, выучиться на
зоотехника, а вместо этого я имею нищенскую зарплату и сахарную болезнь.
- Не говорите, мужики, не жизнь, а тайна, покрытая мраком!
- Это точно, соображения в нас не больше, чем в каком-нибудь
млекопитающем, ну ничего не понятно, аж жуть берет!
- Ты еще про ежика расскажи...
Затем разговор мало-помалу мешается, сбивается с пятого на десятое, и,
когда мимо усадьбы Раисы Измайловой проезжает на велосипеде механизатор с
правой стороны и неодобрительно покачивает головой, мужики уже
положительно не в себе.
Но характерное обстоятельство: на правой стороне и живут дольше и
собирают без малого канадские урожаи, а между тем левая сторона дала
России одного лирического поэта и одного видного изобретателя, который
замучил одиннадцать министерств.
Last-modified: Sun, 04 Aug 2002 13:04:10 GMT