иходится его все время успокаивать. Надеюсь, однако, пройдет и эта трудная полоса в его жизни. Крепко тебя целую, привет всем нашим. Буду рад, если ответишь. Ватутьке особый привет. Твой тезка Пират. P. S. Появилась дельная статья в "Известиях" - о клинике глазных болезней. Она может тебе пригодиться". Глава 12. Тет-а-тет с мамой Машей "Милые мои, дорогие горожане! Представляю, как оно вам в городе, если уже мне старой никто и писем-то не пишет, а только пес Пират. Бедняжки! Скоро уж лето. Приезжайте, родненькие мои, меня старую потешить. Костенька уж, поди, вырос: уж пошел, я знаю, - такое мне привиделось во сне. Приезжайте с Пираткой, его тезка сейчас учится писать. Чудеса, да и только! Но он, правда, постарше вашего, и грамота ему идет не шибко, да и глаз у него один, вы знаете, не видит. Прям не знаю, может, его в Москву везти в институт, где-то слыхала вставляют хрусталики-то глазные; может Бог даст, и ему помогут. Корова Фрося мычит, Ватутька тут как услыхала о том, что у Вити смурное настроение, сразу же и сказала: это у него любовь. Ну, а раз любовь, так и не мешайте, все образуется. А девочка-то хоть хорошая? Ну, бывайте, родные мои, в лето жду вас одних, весь дом отдаю, другим дачникам отказала. Живите, сколь хотите. Ваша бабушка Аграфена".  О письме я узнал вечером, когда Мама-Маша читала его вслух. А после письма мы пошли с мамой Машей гулять. Перед выходом Пал Палыч проворчал, что у него столько дел, - прямо неприлично, что он ни разу за полгода не написал тете Груше письма. "А ведь добрая женщина, - говорил он, - спасибо, хоть Пират выручает иногда"... И я от похвалы с утроенной энергией завилял хвостом. Ну что ж, мы пошли гулять, а я все думал: вот беда - это ведь я не подумал и написал своему тезке Пирату, что Витя влюблен в Настеньку. Тот, конечно, письма прочитать не сумел, попросил хозяйку - бабушку Аграфену, а хозяйка прочла и, не видяв этом большой тайны, написала, как само собой разумеющееся, маме Маше. Мама-Маша, в свою очередь, прочла это письмо вслух, и получилось немножко глупо. Вроде она мне поручила узнать про Витю тайну, а об этом раньше нее узнали все. А мне как раз в таком деликатном вопросе делиться со всеми меньше всего хотелось. Ведь никакая дружба не выдержит разоблачения тайны, если она уязвляет самолюбие. Думая об этом, я чинно шагал рядом с мамой Машей и старался чувствовать себя джентльменом. Мама-Маша молчала, видимо, переживала за Витю. Ха, хотел бы я видеть маму, которая бы не переживала, если б узнала, что ее сын влюбился! - Ты знаешь, Пиратка, - вдруг сказала Мама-Маша задумчиво, - когда человек или пес, - она посмотрела на меня пристально, - влюблен, то он не бывает в плохом настроении. Он бывает в плохом настроении, если испытываемые им чувства безответны. Наверное, она его не любит. Странно, - продолжала она свой монолог, - такой хороший мальчик, и учится прилично. И я совершенно с ней согласился, лучше нашего Витеньки никого нет, почему это Настенька его не любит? Но только позвольте, кто это сказал, что не любит? Может быть, как раз любит, но только тайно... Может быть, это от хорошего воспитания. Мы уже забыли в нашей житейской суетности о таинстве чувств. - А ты видел ее? - спросила меня Мама-Маша подозрительно. Видел ли я Настеньку? Я подпрыгнул в воздух. - Судя по твоей реакции, она ничего? Я кивнул: конечно, ничего, что ж, нашему Вите кто попало нравиться, что ли, будет? Но подпрыгиванье - это не решение вопроса, и мы стали думать - что же делать дальше? Что делать с моим хозяином, надо же что-то делать, надо же, чтобы и она оказала ему внимание... Была бы у нее собака, я бы поговорил с ней, но, увы, собаки у Настеньки не было. - А у Настеньки нет собаки? - спросила вдруг Мама-Маша. Я помотал головой. В последнее время я часто замечаю, что и маме Маше и мне одновременно приходят в голову одни и те же мысли. ... Минуточку, но ведь Колли говорит, что и Витя девочке нравится. А вот тут уже было совсем непонятно: зачем Вите постоянно приходится доказывать Настеньке свою привязанность?.. Я не находил ответа на этот вопрос. Глава 13. Мой старый приятель японский Хин Несмотря на общность целей и мыслей, нам это не помогло все понять. А тут еще Мама-Маша увидела себя в витринном отражении. Воспользовавшись свободной минуткой, она начала приводить себя в порядок. Тут-то я и увидел знакомого пса японского происхождения, Хина. Решил перемолвиться с ним парой слов: - Привет, Хин, псинка, - сказал я. - Здорово, Пиратка, куда? - Так прогуливаю хозяйку. - Очаровательная она у тебя! Мне эта фривольность не особенно понравилась, но в душе было приятно, что маму Машу все оценивают по достоинству; к тому же, поглощенный своими собственными мыслями, я спросил: - Слушай, а ты был когда-нибудь влюблен? - Сколько раз, - сказал он, - а ты? Я оставил без внимания его вопрос и продолжал: - Слушай, а что надо сделать для того, чтобы она тоже полюбила?.. Тут Хин задумался, даже перестал вилять хвостом. - Ты знаешь, - сказал он, - мой хозяин - известный ученый; он мне когда-то что-то говорил о каком-то трактате о любви, кажется, индийском, там наверняка все сказано. - А он есть в библиотеке? - Наверняка, - сказал Хин, - то есть, нет вопроса. Я совершенно забыл про маму Машу, про Хина и витрину, отцепился от ошейника и побежал в библиотеку. Мама-Маша заметила это и позвала меня. И я не ослушался. Мне было очень стыдно, я вернулся, и мы, пристегнувшись, снова чинно пошли вместе. Но я знал, что делать. Чуть впереди - на бульваре, как раз возле библиотеки, есть лужайка, на которой Мама-Маша меня всегда спускает с поводка. Я ждал этого момента и дождался. - Беги, Пиратка, - сказала Мама-Маша, отстегнув поводок. И я припустил... Кто бы подумал, что я бегу на травку, нет, я бежал в библиотеку. Травка, не сомневаюсь, в моей жизни еще будет, а настроение Вити для меня важнее. У входа в библиотеку я обнаружил своего знакомого Колли. - Здравствуйте, - сказал я. - Добрый вечер, - поприветствовал меня аристократ Колли. - Я в библиотеку, - смущенно сказал я. - Прошу, - сказал Колли, - показав на дверь лапой, словно он тут хозяин и приглашает меня зайти. Я, пятясь, кланяясь и еще неизвестно что делая, взошел по лестнице. Но у входа в дверь стоял такой "барбос" в человеческом облике, что мне пришлось сразу же отойти. Однако я нашел в себе силы сделать вторую попытку. - Простите, я в библиотеку, - сказал я, хотя "барбос" меня вовсе ни о чем не спрашивал. - Паспорт, - рявкнул "барбос", вроде бы, и не слыша меня. Паспорта у меня, как назло, не было. - Тогда идите в читальный зал, - заворчал он, как будто читальный зал для собак второго сорта. И я прошел в читальный зал. Но, увы, там не было трактата о любви, я специально обнюхал все полки. А я был убежден, что трактат пахнет по-особенному. К тому же меня скоро выставили, потому что, хотя в правилах библиотеки и не сказано нигде о том, что собаки книгами не обслуживаются, но библиотекарь сказала, что собаки приравниваются к людям в нетрезвом состоянии, и категорически попросила меня выйти. Я ушел, тем более на лужайке меня ждала Мама-Маша, разговаривавшая в этот момент с Колли. А около Колли стояли обе его хозяйки, те самые, помните, одинаковые девчонки из Витиного класса. Они по-взрослому разговаривали с мамой Машей, и моя хозяйка поочередно вглядывалась в их одинаковые лица. Яподбежал к маме Маше и ткнулся ей в колени, но мог бы еще отсутствовать, она не очень меня искала. А из общения с библиотекарями я вынес весьма прискорбную вещь: мы совершенно не учим детей культуре, а между тем в Советском фонде культуры существует даже программа "Классика". Которая ставит своей целью (настало самое время) - гуманизировать общество. Надо образовываться и учить иностранные языки. Человечество может дружить только с помощью культуры. Вот взять, к примеру, меня: повстречался я с японским Хином. Пес как пес, а говорит, естественно, по-японски. Хорошо, что я знаю этот язык. Я пять минут поговорил с Хином, и мы поняли друг друга, нашли общий язык. Он мне рассказал массу интересных вещей, и поскольку теперь меня интересовали проблемы семьи, то я с удовольствием узнал о том, что в японской семье имеются три принципа воспитания детей: быть побольше со своими детьми, делать все, чтобы малыши поменьше плакали, никогда не ругать их при постороннем. Я считаю это разумным, и в нашей семье это именно так. Глава 14. Витин благородный поступок Итак, Мама-Маша, встретив Витиных подружек-близняшек, вела с ними разговор, в котором, вернувшись из библиотеки, я принял самое деятельное участие. Она спрашивала их про занятия, про учебу, про все, самое неинтересное. Из-за скучноты разговора я гонялся за невесть как обнаружившейся на лужайке бабочкой, за цветком, за самим собой и в глазах умного Колли выглядел, наверное, очень глупо. А он смотрел на меня серьезно, ждал, чтобы что-то сказать. В конце концов я угомонился и решил получить ответы на мучившие меня вопросы; ведь его хозяйки учились с моим хозяином. - Можно обратиться к вам? - учтиво спросил я Колли, видя, что он слишком уж пристально разглядывает ножки мамы Маши. - Конечно, - Колли с трудом оторвался от своего занятия и повернул свою узкую физиономию ко мне. - В прошлую нашу беседу вы говорили о моем хозяине и даже показали мне его увлечение, Настеньку, если не ошибаюсь. Так вот, не могли бы вы меня утешить, сказав, а в чем собственно их размолвка? Почему Настенька перестала испытывать симпатию к нашему Вите? - Вопрос ваш хоть и заслуживает внимания, - подумав, сказал Колли, - но вряд ли я утешу вас, сообщив, что никакой размолвки между ними нет, а есть нечто другое, вероятно, не доступное нашему с вами собачьему соображению. - Что же, если это не секрет? - Неуверенность вашего, милый песик, хозяина в своих силах. - Не понимаю вас, - возразил я, и мне почему-то захотелось добавить - мсье. - Очень просто. Когда юноша совершает какой-то особенный поступок, то, будучи осененным взглядом девушки, он сверяет свой поступок с этой девушкой, вернее, ее взглядом. - И какой же поступок совершил наш Витя? - спросил я, опасливо поглядывая на маму Машу, увлеченную, судя по всему, разговором с Олей и Полей. - На мой взгляд, благородный. Он спрятал школьный журнал, выразив тем самым протест против несправедливой оценки, поставленной учительницей... - Настеньке? - Не только ей; тогда не было бы ценности поступка, а была бы только симпатия к даме, причем субъективная. Ценность поступка в том, что Виктор за справедливость вообще. Понимаете, он не выборочно принципиален, это его сущность. Мне было ужасно приятно слушать Колли, и хотелось узнать, чем там кончилась история с журналом. - Позвольте узнать, - спросил я, - а чем закончилась история с журналом? - Пока ничем, журнал не нашли. - А Настенька? - Судя по рассказам моих хозяек, она в восторге от Вити. - Но он же отчего-то страдает... - Ну, не от этого же, а от того, что не уверен, правильно ли он поступил, и не хочет впутывать в свои дела даму. Еще одно свидетельство его благородства. - Спасибо вам, - искренне поблагодарил я Колли и отбежал. И вдруг лужайка показалась мне тоскливой и ненастоящей. И маленькой. Как же я понимаю школьников, которые ждут каникулы и лета! Ведь летом где-нибудь далеко от города можно просто быть самим собой. Теперь лета жду и я. Поедем на дачу, к Ватутьке, будем писать Пал Палычу диссертацию. Здорово будет! А на последний месяц поедем в оздоровительный пансионат. Глава 15. Это звонила Она Я смотрел на беседующих со стороны, и мне многое стало ясно. Мама-Маша как раз в это время тоже закончила разговор с близняшками, и мы раскланялись. Началась, вернее, продолжилась, моя любимая прогулка с мамой Машей. Я, как мог, рассказал ей о Вите, о том, что не надо совершенно беспокоиться, что нет такой девочки, которая бы посмела не обратить внимание на Витю, и Мама-Маша осталась довольна нашей беседой. Когда мы пришли домой, она покормила нас всех, я лег передохнуть, но услышал обрывки разговора мамы с Пал Палычем. Она говорила, что в школе у Вити все в порядке, и вообще все это мелочи жизни, а что надо уже думать о том, как бы отправить нашего Витю в оздоровительный пансионат летом на море. Лето и море - это очень хорошо. А дальше они стали говорить о том, что надо к новому учебному году купить Вите новую школьную форму. Если вы хотите знать мое собачье мнение о школьной форме, то скажу вам только одно: если все будут выглядеть одинаково и говорить одно и то же - жить будет совершенно невозможно. Одежда у учеников должна быть и красивая, и дешевая, а главное, всегда висеть в магазине, чтобы родителям не искать ее все лето. Летом ведь так приятно купаться в реке или в море, отдыхать... Сперва я очень обрадовался за Витю, что он едет в оздоровительный пансионат. А потом загрустил о том, что меня, наверное, туда не повезут... Однако я - оптимист и, немного погодя, взбодрился и снова порадовался за Витю. Витя пришел в тот день поздно, потому что он был во дворце пионеров. Витя занимается там в кружке рисования и очень дружит с мальчиком из кружка химии. И тут у меня родилось подозрение, что бертолетова соль из замочной скважины - это плод общения Вити с этим мальчиком. Правда, это только в том случае, если в школе, где учится этот мальчик, все стены окажутся разрисованными карикатурами на учителей... Витя пришел домой и сразу же засел за уроки. Я, как всегда, принялся ему помогать. Вдруг раздался звонок. Витя поднял трубку и весь засиял. Я все понял. Это звонила она! Глава 16. Мои ночные приключения Вечером я долго не мог заснуть, мне все казалось, что у меня безумно неудобная кровать. Я ворочался и все думал, что бы такое сделать. И сделал. Щелкнула входная дверь: Пал Палыч пошел выносить помойное ведро. Я, еще не сообразив, для чего это мне, выскочил в открытую дверь и помчался на улицу. На улице я уже начал соображать, что к чему; мысли лихорадочно забегали внутри моей собачьей головы. Я помчался в школу. Дорогу знал прекрасно, да это и не было очень далеко от дома. А когда что-то очень надо - дороги не замечаешь. В школе я был через десять минут. Пока бежал, я вдыхал ночной воздух; шелест листвы, сейчас черной, а не зеленой, волновал мне кровь. Сквозь листву проглядывали звезды. Когда-то Витя рассказывал мне про них, называл созвездия. Вот и двери школы. Они, небось, не только закрыты, но и заперты. Я попробовал - конечно. И почти тотчас же обнаружил на таком примерно уровне, чтобы можно было мне впрыгнуть внутрь, крошечное открытое окошечко. Я немедленно в него втиснулся и, плохо еще представляя себе не только, что будет дальше, но и как я отсюда выберусь, спрыгнул куда-то на пол. Падение мое длилось довольно долго, я думал, что пол вот он - совсем рядом, а я все летел и летел. Пока я летел, я успел подумать Бог знает о чем. Подумал, передумал и даже чуть перевел дух, а полет все продолжался. "В космос я, что ли, попал, - показалось мне, - к звездам? ". Но это был не космос. Когда глаза мои привыкли к свету, который отбрасывал фонарь, раскачивающийся напротив на улице, я обнаружил, что нахожусь в помещении исполинских размеров, и сообразил, что совсем недавно здесь был. - Ха, - громко сказал я, - здесь же у Вити проходил урок физкультуры... Я в спортзале! Но, позвольте, а почему я продолжаю все еще куда-то лететь?.. Скоро все прояснилось: я не в воздухе вовсе - а в баскетбольной кольце и, проскочив металлический обруч, раскачиваюсь теперь в сетке. Хорошенькое положеньице! Покачавшись немного, я убедился, что приключения мои не столь уж и неприятны, и попытался выбраться. Взобравшись на металлический обруч, я зажмурился, потому что кольцоот пола довольно высоко (баскетболисты вон какого роста) и... нет, не спрыгнул. Высоко. Хотел попасть на гору лежащих невдалеке матов - чувствую, не допрыгну. Сообразил, допрыгнул до висящего тут же каната, по которому и спустился на пол спортивного зала. Не успел спуститься, как услышал чьи-то аплодисменты. Повернулся. Боже мой, так это же Лис! - Здравствуй, родной, - сказал я. Мы обнялись. - Чему обязаны столь поздним посещением? - галантно спросил он. Я рассказал ему все. - Нет ничего проще, - сказал Лис. - Мы все вместе пойдем искать журнал; надо найти его и положить в учительской. А сейчас я познакомлю тебя со своими друзьями... По ходу дела. - Спасибо, - пролепетал я, - но что это нам даст? Ведь завтра утром учителя обнаружат, что журнал на месте, и все встанет на свои места, а оценка - двойка - так и останется в журнале. И вроде никто никому ничего не доказал. Мы с Лисом задумались. Но, ничего не придумав, решили все же для начала найти журнал, с тем чтобы потом, может быть, что-то придумать. - Какой он хоть из себя, этот журнал? - спросил я Лиса. - Без иллюстраций, - печально сказал Лис. - Знаешь что: пойдем-ка в учительскую, там ты понюхаешь, как они пахнут, эти журналы, и потом уже поищем тот, который нужен тебе. Сказано - сделано; мы отправились с Лисом в учительскую. - Как поживают твои друзья из живого уголка? - спросил я Лиса, чтобы не молчать. - Спасибо, ничего, сейчас у нас как раз вечерняя прогулка; я услышал шум в спортзале и поэтому пошел сюда, а все остальные кто где. - И удавчик гуляет? - спросил я тревожно. - Но что здесь особенного, он - тоже живое существо. Вечерами мы всегда гуляем. Ты знаешь, школа ночью - это волшебная вещь. Пустые классы, отблески огней с улицы, тишина... Главное - тишина, которой не бывает днем... Вот, кстати, видишь, по лестнице спускается удавчик, я тебя с ним познакомлю: - Боароджерс, позволь тебе представить моего друга Пирата! Удавчик улыбнулся и протянул мне хвост для пожатия. Я с удивлением пожал этот хвост. Но сам, конечно, протянул ему лапу. Собаке для пожатия протягивать хвост как-то не принято. - Дальше мы пошли в учительскую втроем. А я подумал, что как это здорово - иметь всюду друзей, и еще: как это хорошо - быть собакой! Наверняка Витя, проберись он ночью один в школу, испугался бы зверюшек, а может быть, еще больше испугался бы сторожа, который, не разобравшись, что да кто, позвал бы милиционера. Почему-то считается, что ночью в темном помещении совершаются только плохие поступки, а не хорошие. Не понимаю, почему это так. Мы дошли, наконец, до учительской. Кто видел ночью учительскую, тот не станет гулять по школе... Глава 17. Ночные приключения продолжаются В учительской в специальном шкафу лежали журналы всех классов. Все они были залапаны руками примерно одинаково. И, что главное, именно такой вот запах, исходивший от журналов, я уже слышал и стал вспоминать - где. Да вот когда раздумывал, куда бы выпрыгнуть из баскетбольной сетки... "За мной", - сказал я своим друзьям, и мы помчались обратно в спортивный зал. Опять мой нос меня выручил! - Здесь, - сказал я, показав на гору гимнастических матов. Боароджерс распрямился, надулся, преисполненный рвения помочь мне, перекидал толстые маты для гимнастики, и под последним из них обнаружился искомый классный журнал. Он был примятым и плоским. Торжественно, все вместе, мы понесли его в учительскую. Почему нас так манила эта комната? В учительской мы обнаружили еще компанию: двух кроликов, Грача и Черепаху. Я торжественно раскрыл журнал, чтобы посмотреть на несправедливое дело рук учительницы, как вдруг из журнала выпало два листка. На одном из них было написано: "Директору школы т. Щегловой! Докладная. В связи с крайне кощунственным отношением ученика Витухина к учебе прошу вынести вопрос о неудовлетворительной ему оценке за четверть на очередной педагогический совет. Кощунственность прилагается. Учительница литературы Лизогубова". - Хорошая фамилия для учительницы литературы, - подумал я, - Лизогубова - это же так поэтично! Но надо посмотреть и что за кощунственность, которая прилагается: люблю читать то, что нам, собакам, не положено. Я развернул листок и вслух прочитал. Меня слушали и Лис, и Черепаха, и кролики, и удавчик, и даже Грач, хотя он сразу сказал, что к стихам равнодушен. "Я Вас люблю, Любовь моя, о боже! В душе моей осталась навсегда. Она меня и губит и тревожит И не уйдет, наверно, никогда. Я Вас люблю безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим, Я Вас люблю так искренне, так нежно, Что не отдам я Вас любить другим". А что, хорошее стихотворение... На Пушкина похоже. Только из восьми строк шесть даны в Витиной интерпретации. Может быть, учительница литературы не знает слово интерпретация, а знает из иностранных только слово "кощунственность". Мои слушатели затихли. Боароджерс обвился вокруг Черепахи, кролики принялись целоваться, Лис заиграл с Грачом. Вот оно, оказывается, в чем дело: Витя написал письмо в стихах Настеньке. Письмо перехватила учительница, объявила всем на свете, что Витя написал Настеньке гадость, и в подтверждение своих слов составила докладную записку директору школы. И Настенька почему-то поверила учительнице, а не Вите... Хорошие же учителя в нашей школе! Ничего не понимают в глубоких чувствах. Одновременно меня удивило легковерие Насти. А стихотворение мне понравилось. Вдруг я услышал как кто-то явственно меня позвал: - Пиратка! Это несомненно был голос Вити. Я выглянул в окно учительской. ... Надо было выбираться из школы. Тем более внизу меня ждал мой хозяин, которому я теперь как никогда готов был крепко пожать лапу. Глава 18. Что же произошло? Что же произошло? Как мой хозяин Витя, которого я час назад видел спящим в своей кровати, вдруг оказался возле школы, да еще с моим новым другом Колли? Потом все прояснилось: оказалось, что Витя вовсе не спал, а когда я исчез, он быстро это обнаружил. Быстро оделся и выбежал на улицу. Он так громко звал меня: "Пират, Пират! " - что сердобольный Колли, услышав его призывный голос, начал выразительно-грустно смотреть в глаза своим хозяйкам. Они поняли, сжалились над ним и выпустили погулять. Вскоре Колли с гордо поднятой головой, похожий на дорогого скакуна, уже мчался в школу... Здесь он увидел меня и деликатно взвизгнул, дав понять, что он - здесь. Надо ли говорить, что я был несказанно рад этому. Увидев меня в окне учительской, и Витя, и Колли запрыгали от радости. Пока они прыгали, а я спускался по лестнице, прощался с Лисом, с Грачом, удавом, кроликами ( с Черепахой я попрощался наверху, чтобы она успела до начала занятий доползти к себе в клетку), компания на улице значительно пополнилась: там уже были и родители Вити, и близняшки Оля и Поля. Выбираясь из школы, я вдруг столкнулся со странно согбенной фигурой. - Добрый вечер, - на всякий случай сказал я. - Здравствуй, песик, - сказала фигура. - Ты кто? - Я Пират. - А почему ты в школе? Я прижал уши и пополз на брюхе к фигуре. Но раскаиваться не пришлось. Фигура распрямилась и оказалась очень приятной не старой еще женщиной, которая погладила меня и завела тоскливый разговор одинокого человека. И я вам скажу, что мне очень приятно было поговорить с этой учительницей. Она гладила меня и рассказывала обо всем сразу. И о том, что учитель сегодня не чувствует себя учителем: он и дворник, и сторож, и маляр, и слесарь; про то, что современные школьники совершенно забыли, что такое культура, и что вызвать в школу родителей просто невозможно, лучше вызвать дедушку, он посолиднее, и джинсы на нем не такие засаленные... И что родители детей бьют, и что в театры их не водят: откуда же взяться культуре? И пособий для учителей нет, и школьная программа отстает, и что все, что ремонтируют для школы шефы, - из ряда вон плохо. И что надо переходить на домашнее образование... Тут я нетерпеливо тявкнул, и мы попрощались. А когда я выскочил, меня взяли на поводок, но близняшки что-то сказали маме Маше, и меня отпустили. Мы пошли домой. По дороге Колли молчал, пока я рассказывал ему про своих новых друзей. Когда же я дошел до истории с классным журналом и процитировал ему на память стихи хозяина (или Пушкина? ), он вздохнул: - Жаль, что у меня хоть и две хозяйки, но Вите нужна одна Настенька. И у нее нет собаки... Потом мы стали говорить о школе. Колли знал об этом предмете довольно много, потому что его хозяйки главным образом о школе только и говорили. Я, правда, видел эту школу лишь однажды, но с меня было этого вполне достаточно. Хватило надолго. Даже самому глупому щенку понятно, что со школой надо что-то делать. Но пока по-прежнему у руководителей школы никакой инициативы, никакой фантазии. Словом, это отдельный разговор. Колли обещал попросить своих хозяек поговорить с Настенькой. И выполнил обещание. Девочки рассказали Настеньке, что же такое произошло в тот вечер с журналом. Настенька, наверное, поняла, потому что вскоре пригласила Витю на день рождения. Я ждал его в подъезде и был счастлив. А Витя там при всех прочитал стихотворение, которое он написал вместе с Пушкиным. Но это было позже, а на следующий день утром Витя пошел в школу и положил учителю на стол журнал со своей запиской, в которой объяснил причины своего поступка. Эпилог А во время очередной прогулки с мамой Машей я резво прыгал, и в своем прыганье старался воплотить все, что думал о современной школе. Ведь в ней учится наш дорогой Витя, и нам всем вовсе не безразлично, каким он вырастет. Но, каким бы он ни был, я надеюсь, он никогда не станет чересчур правильным. Потому что чрезмерная правильность стандартизирует человека, делает его скучным и нудным. А это исключает творчество. Творчество же необходимо всегда и во всем. И в приготовлении пищи, и в написании диссертации, и в воспитании собаки. А если вы с этим не согласны, я вас просто укушу!  * ПИРАТ В ОГНЕННОЙ СТРАНЕ *  или новые приключения Вити Витухина и замечательного Пса Пирата Предисловие автора Вы, конечно, ребята, меня знаете, если прочитали книжки "Наши каникулы" и "Записки из-под парты". В них рассказывалось о том, как весело я, мои хозяева и друзья провели время на даче прошлым летом, и о том, как Витя написал стихи даме своего сердца и что из этого вышло. И несмотря на то, что записки, на мой взгляд, были лишены всяческой назидательности, которую так любят почему-то наши учителя, я получил немало писем от бабушке и мам, дедушек и пап, а также девочек и мальчиков с просьбой продолжать рассказывать о себе и о своих приключениях. Что я и делаю. Этим летом Витя тайно взял меня в оздоровительный пансионат. До сих пор не понимаю, почему это надо было делать тайно, ведь я вполне приличный пес, никогда не безобразничаю, постоянно работаю над собой, сдерживаю даже лай и скулеж, не выкусываю прилюдно блох из спины и, если надо, даже могу временно не гоняться за своим хвостом, во всяком случае, в комнате. Более того, как вы уже знаете, умею писать и готов был даже дать расписку в том, что буду вести себя хорошо, если меня официально пустят в оздоровительный пансионат. Письмо с такой просьбой директору пансионата написал мой хозяин Витя. А из пансионата почему-то на имя Витиного папы пришел серьезный ответ, извещающий о том, что собаки писать не могут и что ученик 7-а класса Витя Витухин напрасно вводит в заблуждение администрацию рядового низового учреждения народного образования. В том же ответе Вите посоветовали следить за своим поведением, заниматься арифметикой и географией. И мы поняли, что поехать в пансионат я смогу только инкогнито. Мы залезли с Витей на диван и, покачивая лапами, долго обсуждали, как это сделать, потом вытащили из шкафа воротник от шубы мамы Маши из рыжей лисы. Витя засунул меня в пронафталиненный воротник (от которого хотелось чихать) как в комбинезон, заколол булавками, и мы вышли во двор попрактиковаться в моем новом обличье. Но из этого ничего, кроме дикого визга девчонок, не вышло - воротник чихал моим голосом. Вдобавок, в воротнике было страшно жарко, как в Африке, да еще Мама-Маша взгрела нас как следует... Представляю, какой был бы шум, если бы я нарядился в шкуру медведя, которая висит на стене у нашего соседа. Только, думаю, она мне была бы великовата... Как бы то ни было, от нового костюма пришлось отказаться и заняться настоящей конспирацией. В пансионат я доехал в прекрасной адидасовской сумке, которую Витя перекинул лямкой через плечо. Я вел себя тихо, как разведчик, и никто меня не заметил. А когда приехали в пансионат, там уже все было проще - строился палаточный городок, на меня не обращали внимания, я делал вид, что никого не знаю, и старался не подходить к Вите, чтобы его нечаянно не скомпрометировать. А к вечеру решил хорошенько замаскироваться - вывалялся в репейнике, дабы быть похожим на бездомного пса. Бездомного пса, я так думал, будут любить всем отрядом. И действительно, полюбили. Молодым людям нравится делать хорошие дела. "Инициатором" этого дела стал мой хозяин Витя. Его даже за доброе отношение к животным похвалили в администрации пансионата.. - Сейчас идет перестройка высшей школы, - сказал старший пионервожатый, - надо давать детям возможность дружить с братьями нашими меньшими. Это делает их жизнь полнокровней и наполненней. Что такое "наполненней" я не знал, но мое положение в пансионате стало легальным. Ночью и Витя, и я, и все, кто строил палаточный городок, спали без задних ног и даже без хвоста от усталости. А перед сном Витя опустил руку под кровать, чтобы удостовериться, на месте ли я; я лизнул ее и больше ничего не помню, потому что очень хотелось спать. И еще: мне надо было проснуться раньше всех. Ведь завтра столько дел: надо познакомиться с ребятами из других палаток, с животными, которые всю ночь шуршали за брезентовой стеной, с попискивающими насекомыми и птицами. Говорят, тут и змеи есть, а я до сих пор не видел ни одной. (Удава Боароджерса я змеей не считаю - он очень по-человечески проявил себя. ) Представляю их себе только как кишку от пылесоса - видел в телевизионной передаче. Спать, спать, спать: завтра буду бегать, лаять, купаться в море... И, конечно, сделаю некоторые записи для нашей с Витей будущей книги. Г л а в а 1 В которой мы все просыпаемся и решаем совершить прогулку по морю Рано утром я проснулся от того, что был счастлив. Я потянулся, потом вскочил и немедленно хотел радостно залаять, но вовремя вспомнил о своем обещании хорошо себя вести, огляделся, увидел брезентовый полог палатки и улыбнулся. Я бесшумно вылез из-под Витиной раскладушки и лизнул лежащие на земле часы, подаренные недавно нашим папой Пал Палычем. Было шесть утра. Солнце стояло прямо над морем, и хотелось побежать по его глади, погоняться за "зайчиками", виляя хвостом и фыркая от избытка чувств, а спать больше не хотелось. "Вот интересно, - подумал я, - а почему, когда Мама-Маша и Пал Палыч идут на работу, а Витя спешит в школу, они зевают, с ними зеваю и я? И так хочется спать! А сейчас вот нет, хотя те же шесть утра, и никуда не надо идти, спешить. Может, вздремнуть еще?.. " С этими мыслями я сильно зажмурился и удобно положил голову на лапы, но сон не приходил. Тогда я приоткрыл один глаз и осторожно посмотрел на спящих. Кроме меня в палатке было трое мальчиков, вчера подружившихся: мой хозяин - Витя Витухин, Ате, приехавший сюда из далекой Африки, и мальчик из Индии - Гурбахш. Гурбахш был очень смуглый, и от него вкусно пахло незнакомыми белыми цветами, а Ате просто был такой смуглый, что походил на большую шоколадную куклу. Я люблю шоколад, и лизнул ему ногу. Но шоколада почему-то не почувствовал и очень удивился. А хорошо было бы, если бы он был на самом деле шоколадным и дружил со мной. ... Наконец-то потягивается мой хозяин. Я тотчас же бросился к нему с нежностями. Выбравшись из палатки, разогретой лучами, мы оказались на залитой солнцем лужайке. Вдалеке дымилась облаками гряда невысоких гор, а перед нами о чем-то сокровенном и таинственном шептало море. Не успели пройти и нескольких шагов, как услышали позади себя грохот - что-то упало и застучало; оглянулись: а-а-а, это наш Ате вылезает заспанный из палатки. Я подбежал к нему, обнюхал, и снова убедившись, что, увы, от него не пахнет шоколадом - какао, молоком и ванилью, - быстро и молча догнал хозяина. Ате сорвал крохотный красный на жестком стебельке цветок и стал его рассматривать. Чудак, неужели это самое интересное? Гораздо веселее бегать, прыгать... А цветок? Его можно просто съесть, если, конечно, в нем нет противной желтой осы. - Можно и мне с вами?.. - спросил Ате, догнав нас с Витей. - Привет. Конечно. Я фыркнул, ответив на приветствие, и мы пошли дальше. По дороге ребята оживленно болтали, а мне было не до разговоров: вокруг столько удивительного, что я растерялся. Я и не предполагал, что на свете умещается столько ползающего, летающего, кусающего! - Гурбахш все еще спит? - спросил Витя у Ате. - Да, спит, он долго читал. Он читал, пока не погасла большая белая звезда. Видимо, Ате так называл луну, надо будет спросить об этом Витю. Интересно все-таки у этих иностранцев обстоят дела с названиями. "Большая белая звезда"! А меня он, к слову сказать, называл "мистер Фокс". - Сплюха, - пробурчал Витя, имея в виду Гурбахша. - Он не сплюха, - вступился за товарища Ате, - он Читатель. Он узнает много, когда читает, он много читает. Он проснется скоро. Вот увидите, проснется. - А что он читает? - спросил Витя; как я понял по его голосу - больше от нечего делать, нежели из любопытства. - Книгу, - сказал белозубый Ате. Витя хотел было рассмеяться, но увидев, какое серьезное лицо у собеседника, сдержался, а я не выдержал, раскрыв пасть, расхохотался. Хорошо, что никто не обратил внимания. В это время Гурбахш, которому на нос, наверное, упал прорвавшийся в окно лучик солнца, перевернулся на другой бок, открыл глаза, огляделся. И, не увидев никого из своих новых друзей, тоже побежал к морю, на ходу наматывая на голову чалму из полотенца. - Смотри, смотри, идет наш Гурбахш, - сказал Витя Ате, когда они на берегу моря, спрятавшись за валун, наблюдали за тремя девочками, стоявшими на берегу и одетыми так, будто их пригласили на сказочный бал. Все оглянулись. - Он их спугнет, - тихо продолжал мой хозяин, показывая на Гурбахша и девочек. - Тише! - закричал что есть силы Ате приближающемуся Гурбахшу, - не спугни девочек. - Что? - громко закричал Гурбахш, не расслышав нас. Витя махнул рукой. Нечего было и думать, чтобы остаться незамеченными. Гурбахш подошел к камню, за которым стояли друзья, и тоже увидел девочек. Они уже садились в покачивающуюся на волнах лодку. Одну из этих девочек мы с Витей вчера уже видели и успели с ней познакомиться. Эта долговязая девчонка - американка Хайди. Она подошла к хозяину первой и протянула ему руку. При этом она назвала свое имя и, строго посмотрев на меня, спросила его, не знает ли он, как отсюда позвонить в Америку маме и папе. Она хочет предупредить, что благополучно доехала и что здесь не страшно, а удивительно: нет ни гангстеров, ни медведей, о чем предупреждали ее, когда она покупала билет на самолет. Что наоборот, много друзей и очень красиво. И мы с Витей отвели ее к международному телефону-автомату, я даже понюхал подол ее платья и не обнаружил ничего особенного, хотя оно и "Made in USA". И сама девочка мне не очень понравилась - задавака: вышла из телефонной будки и словно бы не заметила нас, никак не показала свое с нами знакомство. Нам с Витей было досадно, но не будешь же обижаться на девчонку, да еще заокеанскую, и мы вскоре забыли про нее, увлекшись установкой палатки. Гурбахш тоже видел вчера Хайди, а сегодня вместе с нами с большим интересом смотрел на другую девочку. Рядом с Хайди в лодке находилась изящная, словно отлитая из прозрачного сока лимона девочка с тонкими длинными пальцами и длинными ноготками. Лимон я не люблю, но девочка мне очень понравилась. Я это немедленно доказал, поцеловав ей колено. - Лайце, - повелительно обратилась к ней Хайди, - не отвлекайся, иначе мы не увидим Зеленый луч. - Они заметили нас, - с беспокойством сказала Лайце. - Кто? - по-взрослому многозначительно улыбнулась американка, делая вид, что не видит ни Витю, ни Ате, ни Гурбахша, ни даже меня, хотя я отряхивался рядом, приветствуя ее. - Мальчики, - сказала Лайце-китаянка, показав на большой камень, за которым стояли мои друзья и хозяин. Ате, Витя и Гурбахш, увидев этот жест, вышли из-за камня и подошли к лодке. И тотчас же неизвестно откуда появилась третья девочка. Тоже очень красивая. Витя поздоровался. Эту девочку я видел впервые и поэтому, как и подобает джентльмену, подбежал к ней знакомиться. Она была темно-красной. Я, привыкший уже ко всему, вилял остатками того, что у дворняг называется хвостом. И наклонив голову, смотрел на нее. Минуту длилось молчание. - Что же ты мешкаешь, Три Лепестка Черной Розы? - обратилась Хайди к этой третьей девочке, - отвязывай же. Та, которую назвали столь необычным и длинным именем, спешно стала отвязывать лодку от причального конца. Легонько, мягко и даже ласково отстранив ее, Гурбахш быстро справился с узлом, после чего подсадил ее в лодку. Она смутилась и поблагодарила. Лодка стала отчаливать от берега. - Возьмите и нас с собой, - неожиданно попросил Ате. - Конечно, - образовалась Три Лепестка Черной Розы, - прыгайте. Глаза Вити встретились с глазами Лайце. - Конечно же садитесь, - сказали ее губы. А глаза потеплели. Хайди величественно кивнула, но было видно, что она вовсе не прочь от такой компании... Г л а в а 2 Начинается нечто непонятное, интересное и таинственное Я завизжал от радости и прыгнул в лодку прямо с берега. Но видя, что не все еще сели, я выскочил назад и принялся безобразно резвиться на берегу. Потом пулей вскочил на наш корабль и замер на капитанском мостике. Хайди отвернулась. Она играла во взрослую, и я ей был не интересен. Может быть, ей были симпатичны ребята, но она предпочла никак не показывать этого. Опять задавалась... Я радовался, визжал, смотря то на воду, то на берег, то на коричневые, черные, желтые, белые и красные ноги своих друзей. И конечно брызгался. - А куда мы поедем? - спросил Витя Хайди. - Мне всегда казалось, что такие вопросы решает мальчик, а не девочка, - заявила Хайди, пожимая плечами. Мой хозяин, усмехнувшись, взялся за весла. - Еще бы, - удачно отпарировал он иностранке, - только девочке может прийти в голову плыть в лодке, чтобы посмотреть Зеленый луч утром. Зеленый луч бывает, когда заходит солнце, а не всходит. Хайди чуть заметно улыбнулась, подобрала широкую юбку и завернула поля шляпы таким образом, что ей легко и незаметно можно было смотреть на этого приятного мальчика, моего хозяина Витю, а он не мог видеть ее лица. Но я-то хорошо видел ее лицо. Витя ей нравился, и это мне было приятно. Ате устроился в лодке рядом с Лайце, а я тут же свернулся калачиком на капитанском мостике. Витя, привалясь к скамейке, смотрел на берег, Хайди молча размышляла, Г