ие нарушит... -- Леша, как ты вошел? У нас же заперто! -- Нестеров зевнул. -- У меня везде свои люди, Николай Константинович! Вот заодно проверил, какое радушие и гостеприимство оказывают вам мои коллеги. Что ты распластался на постели, как барышня? -- напустился он на Полковского. -- Она что, твоя? Вали отсюда, вали... -- Леша, Алексей Николаевич, -- успокоил его Нестеров, -- садитесь, давайте завтракать. Тут, между прочим, можно завтрак в номер заказывать. Нестеров сказал это и окончательно проснулся, очнулся; память разорвалась в его голове гранатой, и его обдало холодным потом. Вчера утром он завтракал с женщиной, которая казалась ему необходимой и долгожданной. Ее кожа, шелковистая, загорелая, со светлыми полосками в складочках, ее выгоревшие белыми прядками волосы, тихий говорок... Нестеров, взял полотенце, выскочил в ванную комнату и заперся там... Он вспомнил ее слова, тогда в казино: "...пришел человек и от нечего делать погубил...". И еще про то, что хорошее никогда не кончается плохо. А если что-нибудь закончилось плохо, значит, что-то с самого начала было не так. Наверное, она была права. Но к кому это относилось в большей мере: к нему или к Крекшину, ведь история, которая закончилась вчера смертью Наташи, начиналась в Киеве, где она познакомилась с этим человеком? Нестеров вышел из ванной с твердым намерением все-таки слетать из Нового Уренгоя на один день в Киев. В его номере сидел высокий облезлый старик, при виде Нестерова он встал и протянул ему руку. -- Станислав Борисович Сокиркин, -- представился незнакомец. -- Он -- сторож, -- объяснил Нахрапов, -- сторож школы No 679, в которой работает Моисеева. Вот пришел ко мне утром, возле прокуратуры дожидался. -- А потому что я вас одного из законников и знаю. Так сказать, личное знакомство. Ваш сынок у меня на особом положении: я ему завсегда без сменной обуви проходить разрешаю, если забывает... -- Медвежья услуга, -- смутился Нахрапов. -- Так твой сын у Моисеевой учится? -- вскользь уточнил Нестеров. -- Ну-ну, так что вас привело сюда, Станислав Борисович? -- Спрашивали ее вчера. У меня спрашивали. Один высокий молодой парень... да уж мужчина. Полковский достал из портфеля фоторобот подозреваемого. -- Такой? Какой? -- Оба, -- ответил старик, разглядывая зачерненные портреты, сделанные ночью со слов Моисеевой. -- Как это оба? Вы уж не пугайте, -- остановил его Нестеров, -- вы же сказали, что Моисееву спрашивал молодой человек. -- Да уж мужчина, -- поправил Сокиркин. -- Ну? -- Баранки... -- начал было Сокиркин, но под строгим взглядом Нахрапова продолжал уже тише: -- Баранки, значит, сижу пью с чаем. Ем, то есть. Нету никого, а школа закрыта. Стучат. Стучит. Вот этот. -- Сокиркин показал на того, что был на фотороботе без усов. -- Вот этот? -- Полковский встал удобнее, чтобы видеть фоторобот. -- Ага. И через стекло спрашивает, а где, мол, Елена Ивановна, она в школе должна быть... -- В какое время он приходил? -- Погоди, не перебивай, -- важно отмахнулся старик. -- Я ему говорю: школа закрыта, а учителей нет ни одного, их в каникулы на пушечный выстрел к производству не затянешь. Он и ушел. -- Так который, вы говорите, час был? -- повторил Полковский. -- В семь-восемь. Говорю же, ужинал я. -- Кажется, я кое-что понял. Подозреваемый разыскивал Моисееву, так как узнал, что ее отпустили из СИЗО. Он выяснил, где могут быть Моисеевы. Узнал, что в Новый Уренгой прилетел генерал ФСБ, а также что здесь и Терехова. Он приходит в гостиницу сначала к ней, потом видит, как Моисеевы уходят домой, и едет за ними, захватывая с собой Терехову, раз я обнаружил ее связанной. У него не было другого выхода, как вырубить меня, а Наташу забрать... Старик помялся немного и добавил: -- А вот этот, усатый, спрашивал про Моисееву, как только она прилетела со своими зверушками. Завуч, то есть Николай Николаевич Науменко, ему выдал ее адрес, она-то уже ушла, а мужик не знал, куда с аэропорта ее багаж везти. Следователи переглянулись. Их беспокойство немного улеглось, потому что спрашивал Моисееву один и тот же человек. Это было ясно. Ранним утром, после ухода сторожа Сокиркина, трое следователей еще оставались в номере Нестерова. Нахрапов сидел надутый, вспотевший, над верхней губой блестели крупные капельки пота. -- Вижу, мое присутствие здесь лишнее, -- сказал он, -- вы что же, избегаете меня? Нестеров вздохнул и ответил ученику в заданном тоне, хотя ему было не до иронии: -- Алексей Николаевич, ты же не баба, чтобы я тебя избегал. А если баба, то пошли в баню, попаримся. Нахрапов бережно, легонечко стукнул себя по лбу и воскликнул восторженно: -- Ну, конечно, у меня же тут внизу такая банька сибирская, настоящая, с пельменями и пивом! В любой момент... Нестеров задумался: а может, и правда залечь на верхнюю полочку да дать себя отхлестать вот такому громиле, с его богатырскими кулаками? -- А выпить купим? -- спросил он. -- Очень уж хочется выпить, если честно. Напрасно Полковский сделал попытку удержать Нестерова от необдуманного шага. Нахрапов уже побежал договариваться, поднимать банщиков, официантов, истопников. А Нестеров вытягивал из чемодана белье и чистую рубашку. -- Кто же парится на заре? Да пока ее протопят. Вам же лететь надо, Николай Константинович, -- увещевал Полковский. -- Вот и позвони в аэропорт, -- с жаром сказал Нестеров, -- вот и закажи билетик мне в Киев, только тс-сс. И айда в баньку, жуть как истосковался по пару... Полковский позвонил в аэропорт, заказал билет для Нестерова и поплелся за ним, как подконвойный. Банька была растоплена быстро и умело. На столе в светлой горнице возникли горшочки с жарким, рыба, пирожки и расстегаи, пельмени и икра. Чай, само собой, подавали без остановки, а пышущие жаром блины с икрой запивали водочкой, когда тело охлаждалось после очередного отдыха в трапезной. Первым стал одеваться Полковский. Как наиболее трезвый, он посмотрел на часы и обнаружил, что до нестеровского рейса остается полтора часа. Сказав об этом генералу, Полковский поднялся в его номер и принес вниз все вещи: чемодан, бритву и блокнот. Оформил выезд дорого гостя у администратора. Вольва Саабовна расхваливала генерала и его очаровательную спутницу, с которой он приехал и которую выводил в ночной Уренгой... Нестеров собрался с трудом. Особенно тяжело далось оружие, которое никак не хотело попадать в кобуру под мышкой. -- Что-то с коор-на-динацией, -- едва выговорил Нестеров, -- Нахрапов, к доске! Нахрапов мирно спал, сложив руки на столе и уронив на них буйну вихрасту головушку. Его большое белое тело расплывалось в нестеровских глазах, к которых стояли непролитые слезы. -- Никогда еще не видел белых бегемотов, -- шептал он и плакал, слабой рукой гладя бывшего своего студента по спине. Потом ему показалось, что он в аудитории и сбивчиво рассказывает про происхождение милиции. Оказывается, слово это, как и сами стражи порядка, ведет свое начало из Древнего Рима. Когда свобода докатилась до того, что мужчинам было разрешено спариваться прямо на улице (мужчине и женщине это не возбранялось от начала демократии), свободные граждане этого города заявили протест, ибо сие зрелище мешало им пользоваться своей свободой -- не видеть этого. И тогда был найден компромисс: специально подготовленные люди должны были немедленно покрывать прелюбодеев простынями. Отсюда и слово милиция: militio -- покрывать. Правда, ни один свободный гражданин города Рима не пожелал идти на такую службу, и поэтому первую милицию набирали из рабов. Сегодняшняя милиция тоже иногда покрывает -- и, в сущности, то же самое. Она покрывает преступления. Рабское занятие. Трезвея, Нестеров вспоминал, что его студенты, особенно служащие в органах внутренних дел, не очень любят эту историю, но при этом он продолжал ее рассказывать: разве можно выкидывать слова из песни? Полковский спал -- не слышал. Или делал вид... Над банькой мирно притаилось объявление, прилепленное сюда каким-то остроумцем: "В женской одежде -- просьба не заходить". 2 Полковский умудрился пройти в салон самолета вместе с Нестеровым. Поставил сумку и присел на ручку кресла. -- Увидимся или нет? -- спросил он Нестерова. -- Разве только в Москве. У нас переводы, как у военных, не положены. Работаешь и работай на своем месте, ты здесь живешь, у тебя здесь дом, дети, жена... Полковский сконфузился. -- Я даже не думаю об этом, с чего вы взяли? -- Читаю мысли и думаю, что как только у меня в управлении объявится вакансия, мы тебя вызовем. Полковский улыбнулся своими и без того узенькими глазами-щелочками и покачал головой. -- Мне не надо, это Нахрапов мечтает. А мне и здесь хорошо. Но если прикажут, переберусь. -- Кстати, а где же Нахрапов? In vino veritas. Как они оказались в самолете, ни Полковский, ни Нестеров не помнили. Но Полковский час назад отчетливо видел, как полуголый Нахрапов выбежал из гостиницы на ступени вслед за отъезжающими "жигулями". Нахрапов сел в поджидавшую его "Волгу", однако вспомнил, что на нем из одежды только березовый веник, пришлось ему за одеждой вернуться. Вбежав в здание аэровокзала, он ринулся к московскому рейсу и осмотрел всех пассажиров, разворачивая их к свету: Нестеров как в Лету канул... Один из тех, кого он так вот развернул, был заместитель генерального прокурора Ксенофонт Медведко, инкогнито совершающий аэровояжи по России -- в качестве государева ока, тайно пытающийся дознаться: нет ли где измены? Ему-то и попытался объяснить уренгойский прокурор, что все латинские изречения Нестеров взял из французской книги, автор которой уже умер. В книге действуют четыре королевских СОБРовца против ППС кардинала, и у одного из них, самого молодого, -- не встает на миледи и -- армянская фамилия... Заместитель гениального прокурора великой страны, читавший в основном подшивку газеты ЛДПР (в зале VIP ничего другого не водилось), книгу, пересказанную Нахраповым, не вспомнил и по возвращении в Москву в присвоении рассказчику очередного чина -- отказал. 3 В полдень Николай Константинович Нестеров подходил к небольшому облупившемуся дому на улице генерала Ватутина. Проверив на всякий случай пистолет и расстегнув кобуру, он позвонил в дверь второго, верхнего этажа. Дверь открыла девушка, испуганно посмотрела на Нестерова. -- Вы к кому? -- Семен Сергеевич Крекшин здесь проживает? -- Семен Сергеевич сейчас в университете, на кафедре, а вы кто? -- Я его московский коллега, преподаю в МГОУ, только на правовом факультете. Вы его родственница? -- Жинка, -- ответила девушка, очевидно, привыкшая к паузе, возникающей вслед за этим. Она провела Нестерова в квадратную комнату, с одним выходящим в парк окном. В комнате было темно, деревья перед окном раскачивали желто-бурыми кронами, как будто море дыбилось и бурлило в оконной раме. -- А у вас тут, оказывается, еще осень, еще желтые листья... -- вздохнул Нестеров. -- Жаль, что не застал старого приятеля. Нестеров моя фамилия, не слыхали? -- Ни. Та вы проходьте, сидайте. Може, пообидаете? Я зараз! Девушка метнулась в сторону кухни, но Нестеров категорически отказался. Девушка принялась уговаривать, клясться, что нальет ему "зовсим трошки борщча", но Нестеров пригласил девушку к письменному столу в комнате. У нее был поразительно испуганный взгляд, она была напряжена, от каждого шороха и вздоха деревьев за окном она сжималась, будто ее собирались бить. -- Так вы жена Семена Сергеевича? Вот сукин сын, что ж он не пригласил на свадьбу, я бы хороший подарок сделал. А ну давайте сюда фотоальбомы, хоть так посмотрю. Я, конечно, вижу, какую чудную молодую жену выбрал себе. Как же вы решились? В пылу своего актерского монолога Нестеров однако заметил, как девушка заплакала. А она быстро увернулась от его взгляда, встала, пошла доставать альбомы. Молча. -- Вот. -- А как вас зовут, дорогая моя? -- Марина. Марина Лебедева. -- Ох, и фамилия под стать самой, -- все больше распалялся Нестеров, -- а что ж не поменяли? Он жадно листал страницы альбома, приговаривая, что до него дошли слухи про их свадьбу, но он не верил. Специально выбрал транзитный рейс, чтобы забежать к другу, удостовериться. Пролистав половину альбома, Нестеров увидел фотографию сына Крекшина. Он незаметно потянул ее из целлофановой ячейки, раздумывая, как бы ему этот снимок присвоить. -- А что, Мариночка, может, напоите меня молоком? А если есть, то и ломоть хлеба отрежьте. Аж слюнки потекли, как вспомнил вкус настоящего молока и вашей украинской гарнаутки -- каравай такой, да? Марина просияла и побежала на кухню. Нестеров быстро пролистал альбом. -- А сынок Семена Сергеевича был на свадьбе? -- спросил он входящую с подносом хозяйку. Она поджала губы, будто что-то резануло ее внутри. -- Был. -- Он ведь в Москве живет, шельмец. Хоть бы разочек зашел. А не знаете, в каком районе? Может, слышали? Я бы сам к нему наведался, честное слово. Марина отрицательно покачала головой. -- Этого никто не знает. Он очень независимый. С отцом почти не общается. -- Ай-ай-ай. А ведь отец вырастил его, образование хорошее дал. Экономическое? Она кивнула и поставила на стол кувшин и стакан с молоком, тарелку с хлебом и мед. Ей было от силы лет восемнадцать. В облегающей белой футболочке и джинсах она напомнила Нестерову собственную дочь и этим поразила его. -- А можно, я вот эту вашу общую фотографию конфискую? -- спросил Нестеров. -- Да что с вами, Маринушка, уж не заболели ли вы? Она глубоко задышала, затряслась, но промолчала и на сей раз. На фотографии, которую выбрал Нестеров для официальной конфискации, в сборе была вся семейка: брат и сестра, Марина и младший Крекшин. Да, он видел Никиту, теперь он совершенно точно был уверен в этом. В какой-то далекой, другой жизни Нестерова они пересекались, но вот на каких орбитах, вспомнить пока не мог. Нестеров чувствовал, что Марина чем-то угнетена, но отнес это на счет неравного брака. Судя по фотографии, шестидесятивосьмилетний профессор химии был еще недурен собою, высок и осанист, но никто не стал бы утверждать, что он тянет на секс-символ Киева. Обвислые щеки и старческую их желтизну не смогла скрыть красочная пленка. Нестеров решил, что он не так уж мало почерпнул из этого визита, все лучше, чем если бы хозяин оказался дома. Он встал и устало попрощался. -- А вы не зайдете к нему на кафедру? -- спросила девушка на прощание. -- Пожалуй, уже не успею, -- вздохнул Нестеров. -- А я еще хотел в Лавру зайти, раз уж недалеко здесь оказался. Передавайте огромный привет. Желаю вам семейного счастья и любви. Марина вдруг схватила его за руку и резко остановила. Нестеров немного взволновался. -- Подождите меня, хорошо? Поможете мне вынести чемоданы, хорошо? Нестеров согласился, но все-таки спросил, куда это собралась новобрачная. Уже на лестнице, с искаженным лицом, толкнула ногой, захлопнула дверь и зло проговорила, причем на чистом русском языке: -- Новобрачная? Елки. Контракт новобрачная расторгает. Пусть его сынуля хоть зарежет меня. Я с этим вонючим маразматиком за его деньги больше жить не хочу. Это стоит слишком дорого. Гораздо дороже, чем те две тысячи долларов, которые они мне платят. А институт... В другой поступлю, где зайти за пятеркой преподаватели не зовут на дом. Нестеров поднес ее вещи к обочине дороги и попрощался вторично, ни слова не сказав, а лишь слегка кивнув головой. Сначала он зашел в церковь Спаса на Берестове, в усыпальницу Мономахов. Ее отреставрировали. Он поклонился основателю Москвы и низом пошел ко входу на территорию Киево-Печерской лавры. Это был незаметный пустынный вход, который скрывался в высокой сухой траве и седых деревьях. Нестеров медленно побрел вниз, на территорию Ближних пещер. Как наркотик, всякий раз тянул его к себе холод этих пещер, этих подземных ходов и келий, темнота ниш, в которых лежали святые мощи древних чудотворцев, сусальные блики тесных подземных церквей, всплеск черных монашеских сутан. Однажды вдохнув этот воздух, он каждую осень стремился в Лавру, в пещеры, к монахам. Его пустили в Крестовоздвиженскую церковь, дали в руки свечку и благословили на спуск в узкий беспросветный омут. Нестеров сошел по земляным ступенькам, несколько раз повернул, пока наконец не оказался в первом коридоре, по стенам которого стояли гробы с мощами. Он застегнул пальто и потеплее укутал горло шарфом. Начался озноб, холод пробирал его до костей. Вдали мигали, мелькали, проносились быстрые огоньки -- монахи готовились к вечерней службе. Нестеров остановился перед широкой земляной кельей, в которой тоже, еле различимые, стояли стеклянные гробы схимников. Непроизвольно он стал молится. Молиться он не умел и вдруг поймал себя на мысли, что молится. Он рассказывал Богу про Наташу, про этот несовершенный человеческий мир и про совершенную женщину, которую встретил, он рассказывал о ее недавней смерти и чистой душе, о том, что она заслуживает милости и спасения. Он не знал, откуда берутся нужные слова, но понимал, что может одной-единственной мощной мыслью своею охватить сразу всех дорогих ему людей и поднести их в своем воображении к Господнему оку для благословения. Вот как молился Нестеров. Он ничего не просил в своей молитве: ни наказания убийцам, ни благополучия родным, он только дивился потоку сознания, льющемуся сквозь него. Внезапно он вспомнил, что Никиту Семеновича Крекшина он видел семь лет назад в сером "вольво". Машина ждала у ворот дома на Старом Арбате и увезла от него его давнюю возлюбленную -- Марину. Это был тот человек, лощеный щеголь, который положил ей руку на плечо, и смотрел по сторонам, когда взгляды Нестерова и Марины столкнулись и застыли. Нестеров не удивился и не обрадовался своему открытию. Он принял его спокойно и достойно, как принимают подтверждение своей правоты. Он не стал находить университетских подруг Наташи или Никиты, чтобы выяснить, каковы были их отношения. Он только прошелся по городу от Крещатика до Золотых ворот и обратно к Софии и Андреевскому спуску и посмотрел на Киев Наташиными глазами. Она так хотела этого. В Москву Нестеров прилетел на следующий день. Где он блуждал всю ночь, где пил кофе, где спал, он не помнил. В десять часов машина подвозила его к дому в Серебряном переулке. Он никому, кроме своего водителя, не сообщил о своем приезде, и если бы Женечка и догадалась по отсутствию "Волги" о том, что Нестеров -- в Москве, разыскать его она бы не смогла. Он хотел сам выйти на человека, который в разные годы отнял у него двух прекрасных женщин. 4 Он увидел ее в окне, выходившем на Арбат. Ее нельзя было не заметить: все окна в этом доме были закрыты плотными жалюзи или раздвижными занавесками, тяжелыми гардинами или цветастыми шторами, а она мелькнула на белом фоне и исчезла, нарушив эту монотонную немоту фасада. Значит, она все еще с ним, живет в этом доме, в богатстве и роскоши, которые предпочла Нестерову, с его безумными походами по городу и поездками в подмосковные усадьбы и монастыри. Николай Константинович решил идти напролом. В Киеве это ему сошло с рук, и теперь он не волновался. Ему казалось, что Никиты дома нет, а своей интуиции он привык доверять. Вошел в небольшой, уставленный автомобилями дворик и подошел к нужному подъезду. Подъездная дверь была заперта на кодовый замок, шифра которого Нестеров, естественно, не знал. Пришлось дожидаться, пока кто-нибудь не выйдет из подъезда. Его служебный автомобиль стоял на выезде со двора, так чтобы его было не очень-то видно, но чтобы водитель мог наблюдать за дверью. Наконец-то вышел человек с собакой, и Нестеров вошел в подъезд, поднялся на третий этаж. На лестничной площадке было всего две квартиры, он выбрал ту, которая должна была выходить окнами на угол Серебряного переулка и улицы Арбат. И позвонил в дверь. Марина улыбнулась и втащила его в квартиру. Она похорошела и располнела, но обабилась. Нестеров только сейчас подсчитал, сколько же ей лет. Выходило тридцать пять. "Как странно, -- вдруг подумал Нестеров, -- она тоже Марина, как та в Киеве, что по контракту с Никитой за деньги согласилась жить с его пожилым отцом, спать с ним в одной постели, выполнять его капризы и прихоти. Только та в два раза моложе этой". В ту радостную разноцветную пору, когда они встречались, Марина в свои двадцать восемь казалась такой же девочкой, как киевская крекшинская наложница. Она была тогда изящной, доверчивой и наивной. Впрочем, в любом возрасте влюбленная женщина кажется наивной и доверчивой. А потом берет и бросает вас -- вероломно и вовсе не наивно... Нестеров уже вошел в квартиру и осматривался. -- Хорошо живешь, -- одобрительно констатировал он, обозрев зеркальный потолок прихожей. -- Муж дома? -- В отпуске, -- сказала Марина. -- Отъехал на юга. -- Чего ж тебя с собой не взял? -- Наверное, взял бы, но у нас ребенок, его деть некуда. -- Вот как? Не знал, поздравляю. Можно познакомиться? В этот момент из коридора раздался звук приближающейся коляски, и женщина вывезла в холл мальчика лет пяти. -- Извините, мы не слышали звонка, -- смутилась женщина. -- Поздоровайся, Коленька. Мальчик поздоровался. Марина раздраженно отвернулась от всех и пошла в большую кухню, дверь в которую была открыта. Ребенок сидел в инвалидном кресле, ножки его были атрофированы, короткие, они висели над полом, безжизненно покачиваясь. Нестеров сглотнул ком, заставил себя улыбнуться и поздоровался с малышом. -- Назад! -- неожиданно скомандовал он, и прислуга быстро увезла кресло. -- Что с сынишкой? -- спросил он, оборачиваясь. -- Ничего. Зачем ты пришел? -- А что? -- нарочито встал в позу Нестеров. -- Или боишься, что муж неожиданно вернется? Это тот тип, которого я тогда с тобой в машине видел? -- Когда -- тогда? Ты здесь раза три дежурил, выслеживал. И наивно полагал, будто я не замечаю. -- Да. Тогда я все еще был влюблен и наивен... -- Что ж, больше не страдаешь? Ну и слава Богу. Марина села за стол, закурила. Кухня была длинная, уютная, по одну сторону шел дубовый гарнитур с мраморной поверхностью, по другую -- стол и длинный диванчик. Ничего лишнего, все сияло чистотой. -- Хорошо живешь, -- повторил Нестеров. -- Так вы зарегистрированы? -- Да, -- ответила Марина, -- а ты думаешь, что ради меня не стоило бросать жену? -- Это смотря кому, -- Нестеров начинал искренне раздражаться, -- если бы я развелся, ты бы за меня и не пошла, а пошла -- так сбежала бы с чемоданами вскорости, у меня ведь не было и нет таких денег. -- А-а, что ты знаешь!.. Нестеров снова вспомнил киевскую Марину. Ждать Никиту в этой квартире было бесполезной тратой времени. Марина знает, что он в отпуске. Даже если Никита и нагрянет сюда, открывать огонь по нему при жене и сынишке -- последнее дело. -- Где, ты говоришь, он работает? -- уточнил Нестеров. -- Так тебе я нужна или мой муж? -- Мне никто не нужен, с чего ты взяла? Нестеров не то хотел сказать, но Марина уже взвилась. -- С того взяла, что когда бывший любовник приходит к женщине, значит ему что-нибудь нужно, значит по делу. Он побеседует-побеседует, на больного ребенка посмотрит, о проблемах расспросит, а потом выложит свое дельце. Так, мол, и так, помоги, старушка, в том-то и в том-то... -- Откуда такой опыт? -- не удержался Нестеров. -- И много любовников так тебя огорчало? -- Не твое дело, ты что, ревнуешь до сих пор? -- Когда это я тебя ревновал? -- Нестеров обиделся, чувствуя, что Марина попала в точку, ревность волной вскипала в нем с того момента, как он подошел к этому дому. -- Если ты моим мужем интересуешься, то объясни -- зачем. Это ведь неспроста? Что, знакомства ищешь? -- Ты так говоришь, будто я тайком прополз в твой дом и что-то выведываю. -- А что, разве не так? Нестерову все больше хотелось уйти. Но он должен был оставить последнее слово за собой. -- Так, сдаюсь, сдаюсь, -- мягко сказал он. -- Мне действительно нужен твой муж, я слышал, он специалист в "Севресурсе", больше мне не к кому обратиться. Марина тяжело вздохнула, как бы говоря, что она этого и ожидала. -- Но его нет. Он уехал на Кипр. Он даже не звонит. Запер меня в золотой клетке и... Она не договорила, но и печали не было на ее лице. Пожав плечами, включила чайник. На прощанье она сказала Нестерову, что ее муж, Никита, действительно работает в "Севресурсе", в Департаменте безопасности, и когда он вернется, Марина Нестерову позвонит. Он долго раздумывал, стоит ли обеспечить безопасность Марины и ребенка, предупреждать ее о ведущемся следствии, но потом решил, что им ничто не угрожает. На всякий случай он позвонил из машины оперативникам из своего управления и попросил подежурить на углу Серебряного переулка и улицы Арбат, предварительно подключив телефон квартиры к прослушиванию. "Многим не равное -- pluribus impar", -- промурлыкал он. Дождавшись бригаду наружного наблюдения, он передал им одну из фотографий Никиты Семеновича Крекшина и уехал домой. 5 В Москве, к удивлению Нестерова, потеплело. Сквозь извивающиеся сизые тучи проблескивало солнце. В такую погоду обычно вспоминается детство или самые приятные минуты в жизни, словно рождаются те же ощущения и впечатления. Нестеров лежал в кровати и смотрел в окно на небо, был полдень. Анна Михайловна давно не видела мужа в таком созерцательном состоянии. Она не стала говорить ему, что его второй день ищут, а просто позвонила Женечке, сообщила, что генерал дома, немного приболел. К завтрашнему дню Анна Михайловна пообещала поставить мужа на ноги. Расчет был верен. Она не предприняла ничего особенного, просто знала, что уже к вечеру Николай ощутит пустоту, начнет метаться и наконец поймет, чего ему не хватает. И снова станет входить в рабочее состояние. А пока он заперся в их спальне, залез под одеяло и лежал, уставившись в окно. Перед его глазами, словно бестелесные херувимы, проплывали лица некогда имевших к нему отношение женщин: киевлянки Марины Лебедевой, Наташи Тереховой и Марины Крекшиной. Наутро следующего дня Женечка в присутствии Вани Снегова и троих его ребят рассказывала Нестерову про шефа Департамента безопасности "Севресурса" Андрея Олеговича Сенокосова и его семью, разложив на столе фотографии. На фото был человек, которого Нестеров видел в уренгойском морге, сомнений не было. Жена Сенокосова выглядела элегантно, она чем-то напоминала принцессу Диану, только была небольшого роста, насколько это можно было понять по фотографии, и более сухощава. Но смотрела так же исподлобья, слегка опустив голову и едва заметно стыдливо улыбаясь. -- Красивая женщина, -- заметил Володя Полян, который тоже был в кабинете. -- Андрей Олегович Сенокосов, 1955 года рождения, женат. В "Севресурсе" работает три года. Ранее был сотрудником управления по борьбе с экономическими преступлениями КГБ. Костя Алтухов должен его знать. В конце октября отправился с женой в круиз по Средиземноморью, раньше не отпускали. -- Проверили, от какой фирмы они уплыли? Не та же самая, что и у Тереховых и Крекшина? -- Я проверял, -- вмешался Снегов, -- фирмы разные. Ничего общего между ними нету. -- У Сенокосова есть своя охрана, но в круиз он брать их отказался, они только провожали его до Одессы, откуда вышел теплоход. Обеспокоены неприбытием Сенокосова и его жены в назначенный срок. Охранники встречали его в Одессе, но ни Сенокосов, ни его жена с трапа не сошли. Руководство "Севресурса" организовало частное расследование, которое поручило сотрудникам Департамента безопасности. Никита Семенович Крекшин в расследовании участия не принимает, так как ушел в отпуск одновременно с шефом, и найти его, чтобы вызвать из отпуска, не представляется возможным. -- Не удалось выяснить, -- перебил Женечку Нестеров, -- какое отношение имел Сенокосов к Новому Уренгою и что могло от него зависеть, что так заинтересовало преступника? Понятен вопрос? Женечка сегодня была немного скованна. Еще бы! Все утро Нестеров с ней "на вы", не смотрит на нее, ходит стремительно, раздражен. Что она такого сделала, что попала в немилость?.. -- Вопрос понятен, я узнавала. Беседовала с сотрудниками и начальниками Сенокосова. О нем самом отзываются доброжелательно. Бывал резковат, но личных врагов у него не было. Говорят, справедливый человек, проявил себя в некоторых кризисных моментах как настоящий мужчина. Очень уважительно к нему относились. По службе никого не задевал, не увольнял. Там такие вопросы решает Департамент по кадрам. Женат всего пять лет. Всех потрясло, как он ухаживал за будущей женой, когда влюбился. Она была в курсе всех его дел, сотрудники, как ни странно, не возражали и не выказали никакого недовольства на сей счет. Жену он боготворил. Она часто забегала к нему на службу. А Департамент безопасности занимался обеспечением этой самой безопасности на всех своих объектах, в том числе Сенокосов лично контролировал системы самоликвидации комбинатов и комплексов. -- Хорошо, -- одобрил Нестеров. -- Это подходит... -- Внутреннее расследование пока не дало никаких результатов. Президент "Севресурса" Борис Лашкевич сообщил, что они уже делали обыск на квартире Сенокосовых. Нестеров насторожился. -- Кто позволил? Да что за детский лепет! "...делали обыск...", -- передразнил он. -- Я их под суд отдам, если это правда! -- Николай Константинович, у них есть такое право, я проверяла. Им разрешена частная розыскная деятельность. Но они уверили, что не нашли пока то, что искали. А обыск дачи Сенокосовей я предотвратила. И квартиру, и дачу, и кабинет, где, конечно, тоже пошуровали, мы опечатали. -- Что за лексика неюридическая? -- заметил Нестеров (он не мог сдержать себя). -- И что они такое ищут? Что-нибудь конкретное? -- Конкретное, товарищ генерал, -- тихо сказала Женечка со слезами в голосе. -- Ну-ну, что же вы замолчали? -- Сенокосов имел доступ к магнитным карточкам, с помощью которых входят в бункеры, где расположены системы самоликвидации, и запускают эти системы... -- Та-а-ак! Приехали. Нестеров схватился за голову. Снегов нервно закурил. -- И сколько таких карточек пропало? -- Все, товарищ генерал. Ко всем системам Сибири. Приблизительно они выглядят как пластиковые карточки для банкоматов, а все вместе уместились бы в коробку из-под аудиокассеты. И вот именно их и не оказалось в сейфе, где они хранились. С правовой точки зрения, Сенокосов имел право изъять их из сейфа на время своего отпуска, так как он несет личную ответственность за них, и только он может... мог применять их по команде президента России или председателя правительства. -- Замечательно. Не нашли, стало быть? -- простодушно спросил Нестеров. -- А жена где? Жена, жена? -- Жена, Светлана Максимовна Сенокосова, 1960 года рождения, в девичестве Искольдская... -- Женя, остановись! -- Нестеров поднял голову. -- В Новом Уренгое наш сучонок застрелил двоих Искольдских, мужа и жену. Установить срочно, есть ли родственная связь с женой Сенокосова, или совпадение случайное. До четырех часов вечера представить мне материал. Продолжайте. Женечка записала в блокнот задание начальника и продолжила? -- Сенокосова родилась в Обнинске, работала там в непрофессиональном театре, но, видимо, возомнила себя великой актрисой и в тридцать лет поехала завоевывать Москву. Здесь снимала комнату, участвовала от Москонцерта в поэтических вечерах, читала стихи, пробовалась на эпизодические роли. Познакомились на концерте в День нефтяника. Детей нет. Ее самой -- тоже нет. Нестеров, не расположенный сегодня к шуткам, бросил на Женечку быстрый взгляд. -- Сегодня проводим опознание Сенокосова, собрать всех сотрудников, кто работал с ним каждый день. Родственники какие-нибудь существуют? -- У Сенокосова есть двоюродные братья и родная сестра. -- Всех пригласить. -- Зачем всех-то, Коля? Остановись на троих, будет быстрый взгляд, -- вмешался Снегов, начавший замечать, что Нестерова разрывают плохо скрываемые эмоции. Николай Константинович встрепенулся, словно с него слетела спесь слетела, и согласился на троих. -- Похоже, карточки, ну, ключи эти магнитные, у Светланы... как ее... Максимовны, жены, -- задумчиво проговорил он. -- Судя по тому, что преступник волок Сенокосова в Новый Уренгой, он был уверен, что карточки при нем. Выходит, в последний момент Андрею Олеговичу удалось передать карточки жене. В сумке Моисеевой ничего такого не обнаружено, в салоне самолета -- тоже. -- Еще на даче нужно поискать и в квартире, -- напомнил Снегов. -- Чует мое сердце, что нужно искать его жену, и срочно. Где она, туда и преступник обязательно придет. Точно вам говорю. Снегов, ты организуй обыск дачи. Женя -- кабинет, повторно. Я посмотрю еще раз квартиру и разыщу теплоход, уточню кое-что. Главное, выйти на Алтухова. Раз он в Египте, значит он ближе всего к цели. 6 У Светланы Максимовны тоже была своя судьба. Отец жил в Латвии -- остался там после войны. С ее матерью познакомился во время поездки на Обнинскую атомную станцию. Его пригласили прочесть лекции в Институте атомной энергетики, где мама Светланы работала лаборантом. Широкоплечий высокий генерал атаковал лаборатнку в первый же день в столовой и, не дав опомниться, вечером нагрянул к ней домой. Ему тогда было уже немало лет, в Риге у него рос сын... Сразу после школы Светлана стала посещать театральную студию. К началу перестройки студия стала хозрасчетной, а Светлана -- ее примой. Однажды ей повезло, и ее пригласили в массовку художественного фильма про Циолковского, который снимали в Калуге и Малоярославце. Светлана была счастлива. Ведь приглашал не просто режиссер, но ее любимый поэт-шестидесятник, горланящий свои и чужие стихи при любом удобном случае. Она считала его гением. В фильме, вышедшем на экраны через год, мелькнуло личико Светланы, и она почувствовала, что ее жизнь на этой земле оправдана. В девяностом она переселилась в Москву, на квартиру, которую ей снял ее приятель-режиссер, поэт-шестидесятник. Когда она вышла на сцену киноконцертного зала "Октябрь" и читала стихотворение Евтушенко, с первого ряда на нее неотрывно смотрела пара внимательных и немножко грустных мужских глаз. А она стала "работать на него" -- так говорят артисты. То есть обращала свое чтение к незнакомцу, а уж затем -- ко всему залу. На банкете по случаю Дня нефтяника они познакомились. Он смущался. Помреж подвел Андрея Сенокосова к артистам. Андрей был элегантно одет, костюм сидел на нем слегка небрежно, чувствовалось, что мужчина знает себе цену. Через год они поженились, и Светлана занялась домом. Любовь к мужу заменила ей любовь к театру и потребовала не меньшего таланта. Вскоре Андрей пошел на повышение. Куратор Департамента безопасности Борис Лашкевич ни дня не мог обойтись без Сенокосова. Ему непременно нужно было пообщаться с Андреем хотя бы полчаса в день, -- от того исходило вдохновение, как от хорошей литературы. Андрей обладал способностью быстро реагировать на возникшие проблемы, а когда разговор касался бытовых тем, сама речь его доставляла наслаждение. Борис Лашкевич перетянул Андрея Сенокосова из КГБ после одного чрезвычайного происшествия, в котором принимало участие управление по экономическим преступлениям. Директор нефтегазового комплекса в городе Аютинске проворовался, продав акции своих рабочих, хранившиеся у него, на сторону, крупным дельцам от мафии в Сибирском регионе. Когда специальный отряд, которым командовал Сенокосов, подступил к административному зданию, директор помахал им с крыши отстойника нефтяных отходов связкой гранат. Борис Лашкевич своими глазами видел, как Андрей организовал захват этого сумасшедшего. Тогда они и подружились, у них оказалось много общего. Лашкевич предложил Андрею перейти в свое ведомство начальником охраны холдинга, а через пару лет, как раз после свадьбы Андрея, назначил его директором Департамента безопасности. Доверил все тайны и сокровища "Севресурса", и вот теперь Андрей исчез вместе с женой. Лашкевич ни на минуту не сомневался, что Сенокосов не сбежал на Запад, не предал, тем более что он проверял Андрея почти три года. Сам уже наизусть изучил биографию своего протеже. Но факт оставался фактом. Его человек, Андрей Сенокосов, забрал из хранилища магнитные ключи от пунктов систем самоликвидации нефтяных комплексов и бесследно исчез. Нестеров выписал постановление об обыске (бланки с подписью прокурора по старинке хранились в сейфе) и поехал с экспертом Полторецким и опербригадой на квартиру Сенокосова. Они подъехали к дому на Ленинском проспекте и свернули во двор. Дверь в квартиру была приоткрыта. Пломба сорвана. Вошли. Нестеров зло рассмеялся, и Полторецкий, в своем старом поношенном плаще и шляпе, съежился, стал еще меньше ростом от этого саркастического смеха. -- Ты чего смеешься? -- спросил он, и Нестеров заметил, что Полторецкий стал шепелявить. -- Ты шепелявишь, старик. Вставь зубы. -- Вот еще. Скоро помирать, а я буду зубы вставлять, такие деньги тратить. -- Дорого? -- Ты чего смеешься? -- повторил Полторецкий. -- А волчара-то снова в Москве. Вызови сюда Женю. Теперь вы знаете, что искать: не оставил ли взломщик следов... Хотя он работает чисто. Посмотри характер взлома, ты сам все знаешь... А я -- в Жуковку. Из машины Нестеров позвонил Снегову, но тот уже выехал. Нестеров понимал, что преступник вернулся в Москву вчера или сегодня и сейчас вполне мог направляться на дачу, тем более что тамошняя охрана не была предупреждена на его счет и знала Никиту Крекшина как подчиненного Сенокосова. Нестеров приказал связаться с охраной дач "Севресурса" в Жуковке, предупредить их об опасности появления преступника. Машина мчалась по Рублевскому шоссе, в нарушение правил (однорядное движение), обгоняя автобусы и грузовики, вскоре свернула с трассы и въехала на территорию дачного хозяйства. Молодые ребята подняли шлагбаум и показали, как найти дачу Сенокосова. -- Никто не проезжал? -- поинтересовался Нестеров. -- Проезжал один сотрудник прокуратуры. Нас предупредили, чтобы мы его пропустили. -- А еще какой-нибудь вход на территорию есть? -- Да тут легко через забор сигануть, мы и не увидим, -- заулыбался один из охранников, -- мы так, для проформы... Нестеров обнаружил, что участки были тесно приткнуты друг к другу, не больше десяти соток каждый. Дома, правда, высились крепкие. Окна были плотно зашторены или закрыты ставнями -- дачники давно съехали на московские квартиры. У Нестерова стало неспокойно на душе. С кличем "Ваня!" он взлетел на крыльцо и распахнул дверь. Снегов как ни в чем не бывало стоял в прихожей и улыбался. Нестеров стукнул его в плечо кулаком и тяжело выдохнул: -- Ну что? Побывал он здесь? -- Побывал. Но вел себя спокойнее. Мне сообщили о погроме, который он учинил в квартире. -- Ничего не нашел? Где понятые? -- Нестеров прошел в комнату и поздоровался с пожилыми супругами со старой соседней дачи, которые жили здесь круглый год. Над их крышей вился дымок. Во второй половине дня ему предстоял тяжелый разговор с Борисом Лашкевичем, нужно было объявлять ру