очень обижусь! - Пока из-за него плачу я, - ответила Рита. Она подгребла разлетевшиеся бумаги в огонь и со вздохом сказала: - Даже не верится. Наконец-то кончился этот кошмар. - Еще не кончился, - возразил Артист. - И неизвестно, чем кончится. Пора ехать. Рита, отгони в город тачку Томаса. Пастух ждет тебя в гостинице. Нам понадобится твоя помощь. Он скажет, что делать. А мы проскочим за Розой Марковной. - Я сам отгоню, - запротестовал Томас. - Вы поезжайте, а мы с Ритой поедем на моем "жигуле". Рита Лоо, я по тебе соскучился. - Ты придурок, - сказала она. - Но я тоже по тебе соскучилась. - Скажи не так, - попросил он. - Скажи так, как ты сказала вчера. - Томас Ребане, я по тебе соскучился, - сказала она. - Извините, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но с ней придется погодить, - заявил Артист. - Томас, поедешь с нами. Покажешь дорогу. Мотель "Линда" в Марьямаа. Знаешь, где это? - Артист, ты меня обижаешь. Эстонию я знаю до последней родинки. Потому что люблю. Вот ты однажды сказал, что тебе не нравится Эстония. И мне это очень обидно. - Она начинает мне нравиться, - сказал Артист. Муха кивнул: - Мне тоже. II Мотель "Линда" располагался на трассе Таллин - Пярну километрах в восьмидесяти от Таллина на северной окраине небольшого городка Марьямаа. О том, что до поворота к мотелю осталось 500 метров, предупреждал большой красочный щит, но Артист приказал водителю не останавливаться. "Линкольн" вплыл в пригород, развернулся на оживленной рыночной площади и вернулся к мотелю с юга. Здесь Артист велел тормознуть. Он немного посидел в лимузине, внимательно осматривая подходы к мотелю, потом удовлетворенно кивнул и приказал высаживаться. Муха прихватил из салона спортивную сумку с надписью "Puma", а Томасу было велено забрать серый кейс, который без купчих дедули напоминал ему змеиную кожу, сброшенную змеей. "Линкольн" отослали в Таллин, потому что обратный путь предполагалось проехать на "фиате" Розы Марковны. Артист и Муха прошли к мотелю, а Томасу приказали стоять на месте и ждать. Он остался в одиночестве на солнечном тротуаре, снял плащ и вскоре ощутил сладкое бремя славы. Он не понял, узнавали его самого или сначала узнавали его элегантный серый сюртук, в котором он не раз появлялся на телеэкранах. Но уже минут через десять негромким возгласом "Зиг хайль!" и вскинутым к плечу кулачком его приветствовал какой-то старикан, который тут же удалился, опасливо посматривая по сторонам. Потом какая-то русская женщина средних лет с чувством сплюнула в его сторону. Потом на него налетела стайка старшеклассниц и начала совать ему тетрадки и учебники. Томас охотно одарил всех автографами, при этом несколько сожалея в душе, что фашистские, в сути своей человеконенавистнические, идеи уже проникли в души даже этих аполитичных вроде бы школьниц, таких милашек. Но тут одна из них робко спросила, в каком новом фильме он будет сниматься, и он с облегчением понял, что его тревоги за будущее молодежи Эстонии были несколько преувеличенными. Потом два горячих русских парня вознамерились набить ему морду, за него заступились два горячих эстонских парня. Пока они выясняли отношения с помощью слов и угрожающих, а также неприличных жестов, подкатил на мощном "харлее" толстый бородатый байкер в черной коже с цветной косынкой на голове и объяснил сидевшей за его спиной герле в такой же коже: - Этого мэна я видел в ящике. Он говорил. Герла выразила неумеренный восторг, что заставило Томаса заподозрить, что она под легким кайфом, и пожелала получить автограф. А поскольку писать было нечем и не на чем, сунула Томасу тюбик губной помады и бесстрашно распахнула куртку, обнажив и подставив Томасу очень симпатичную левую сисечку. Он не без удовольствия расписался на ней и не без некоторого труда подавил в себе соблазн нажать на сосочек, как на кнопку дверного звонка. Но рассудил, что с его стороны это будет несолидно и можно схлопотать от байкера, которому экзальтированность подруги не слишком понравилась. Эта сцена ненадолго отвлекла горячих русских парней и горячих эстонских парней от выяснения идеологических разногласий, но, едва байкер свалил, они схватились уже всерьез. Тут же вокруг них образовалась небольшая толпа и начала степенно обсуждать шансы противоборствующих сторон на победу. Про Томаса все забыли, чему он был очень рад. А тут подкатил и синий "фиат браво", за рулем которого сидела Роза Марковна. Муха перебрался на заднее сиденье, уступая Томасу место. Томас нырнул в "фиат" и сообщил Розе Марковне, что она была права, в свое время остерегая его от политической карьеры, так как он еще раз убедился, что не чувствует к публичной политике никакого призвания. Роза Марковна посмотрела в зеркало заднего вида на потасовку и неодобрительно покачала седой головой: - Это в Марьямаа в будни. А что же будет в Таллине в субботу? - А что будет в Таллине в субботу? - заинтересовался Томас. - Он меня спрашивает, что будет в Таллине в субботу. Это я должна вас спросить, что будет в Таллине в субботу. Торжественные похороны останков эсэсовца - вот что будет в Таллине в субботу! - Черт! - сказал Томас. - Совсем про это забыл. А сегодня у нас какой день? - Сегодня у нас пятница. Вашего деда будут хоронить завтра. - Уже завтра? - удивился Томас. - Время-то как идет! Но не такой уж он мне и дед, - дипломатично заметил он, имея в виду, что кое у кого из присутствующих родственные связи с вышеупомянутым эсэсовцем немножко более прямые и не такие сомнительные, как у него. Но тут до него дошло, что Роза Марковна не просто так сказала "вашего деда", а не сказала "моего отца". Он понял, что эта тема ей неприятна, и не стал ее развивать. - Ваш друг Сергей Пастухов сказал, что на нелегальном положении мне, возможно, придется прожить несколько дней, - продолжала Роза Марковна, обращаясь к Артисту и Мухе.- Я прожила всего день. Из этого я заключаю, что опасность для моей жизни миновала. Что произошло за этот день? - Да ничего, - ответил Артист. - Никакой опасности и не было. Мы просто подстраховались. - Не думаю, что вы просто подстраховались. Ладно, попытаюсь понять сама. В этом контексте мне видится только одно событие. В утреннем выпуске новостей сообщили, что ночью на базе отдыха Национально-патриотического союза в Пирита произошел сильный пожар. В огне погиб оргсекретарь союза, член политсовета Юрген Янсен. - Как?! - ахнул Томас. - Янсен погиб?! - Какая утрата! - воскликнул Артист. - Кто же теперь будет за меня платить? - расстроился Томас. - А стипендия? Он обещал мне стипендию! - Томасу верю. Вам не верю, - заметила Роза Марковна. - Семен, вы плохой актер. Почему ваши друзья называют вас артистом? - Потому что я артист. Плохой? Может быть. Потому что у меня роли плохие. - Наконец-то я вспомнила, откуда мне знакомо ваше лицо. Ну конечно же! Вы снимались в рекламном ролике про какой-то стиральный порошок. Правильно? - Роза Марковна, я вас умоляю! - завопил Артист. - Смотрите на дорогу, а не на меня! Мы сейчас будем в кювете! - Никогда, - парировала она. - У меня хорошее боковое зрение. И все-таки - я права? - Вот такова судьба у человека искусства, - со вздохом сказал Артист. - Тратишь половину жизни, чтобы тебя узнавали на улицах, а вторую половину - чтобы не узнавали. - Я ошиблась. Вы хороший актер, Семен. Вы очень умело увели разговор от нежелательной для вас темы. Но я все-таки к ней вернусь. Как-то не очень удачно складываются в последние дни дела Национально-патриотического союза. Прямо какая-то черная полоса. Лидер в реанимации, врачи оценивают его состояние как тяжелое... - А что с ним? - из вежливости поинтересовался Томас. - Цирроз печени. Профессиональная болезнь эстонских политиков. А теперь вот и Янсен. Его прочили в председатели Национально-патриотического союза. Любопытная складывается ситуация. Благоприятная для появления теневых фигур. И одна из таких фигур очевидна. Это некто Генрих Вайно. - Господин Вайно? - переспросил Томас. - Вы его знаете? - Не так чтобы очень. Но не исключено, что я буду его зятем. - Неужели? Рита Лоо, этот анфан террибл! Как вам удалось ее приручить? - Не знаю. Так получилось, - смущенно признался Томас. - Поздравляю. Не исключено, что вы станете зятем президента Эстонии. - Да ну? - поразился Томас. - Нет, я бы этого не хотел. А то все будут думать, что я женился по расчету. - Так будут думать только те, кто вас не знает, - успокоила его Роза Марковна. - А тем, кто знает, это и в голову не придет. Так вы утверждаете, Семен, что гибель в огне господина Янсена и мое освобождение никак не связаны между собой? - Ничего я не утверждаю, - недовольно ответил Артист. - Я любуюсь природой, а вы отвлекаете меня посторонними разговорами. - В мире все связано между собой, - пришел ему на выручку Муха. - Но господин Янсен погиб не в огне. Это неудачная формулировка. Если строго придерживаться фактов, он погиб в воде. - Вы хотите сказать, что он утонул? - Утонул? Можно, конечно, сказать и так. Но это тоже не совсем правильно. Во время пожара он почему-то оказался в подвале котельной. - Ты говорил, - вспомнил Томас. - В котельной взорвался бойлер, и подвал залило... Святые угодники! Муха! Ты хочешь сказать, что он не утонул, а сварился?! - Странный ты человек, Фитиль, - рассудительно проговорил Муха. - Я тоже люблю точные формулировки, но нельзя же доводить их до абсурда. Если все детализировать, как делаешь ты, можно зайти черт-те куда. Сварился. Уж тогда не сварился, а недоварился. И сразу новые вопросы: в какой степени недоварился, сколько еще нужно было варить до состояния полной готовности. - Муха! - ужаснулся Томас. - Ты говоришь страшные вещи! - Я говорю страшные вещи? Это ты говоришь страшные вещи. Я всего лишь сказал, что формулировка "погиб в огне" не кажется мне удачной. Лучше просто "погиб". Или "героически погиб". А еще лучше: "Героически погиб за родину". Мечта любого истинного патриота. Патриоты не истинные мечтают, чтобы за родину героически гибли другие люди. А патриот истинный героически гибнет сам. Господин Янсен оказался истинным патритом. Хотя, возможно, от себя он этого не ожидал. - Кончай трепаться! - приказал Артист. - В самом деле, давайте сменим тему, - поддержала его Роза Марковна. - Семен, вы бывали раньше в Эстонии? - Нет, к сожалению. Или к счастью. - Вам не нравится Эстония? - Сначала она им не нравилась, - подсказал Томас. - А теперь начала нравиться. И я очень этому рад. Не потому, что я патриот. А потому, что я люблю Эстонию. - Я тоже люблю Эстонию, - сказала Роза Марковна. - Мне будет очень ее не хватать. Сейчас начинается самое хорошее время. Весна. - Да, это хорошее время, - согласился Томас. - В детстве мы поджигали сухую траву и убегали от огня. Меня за это пороли, но все равно было очень весело. С тех пор я люблю весну. Лето я тоже люблю. Даже осень люблю. А зиму не люблю. Зимой люди становятся какими-то неприветливыми. Зима похожа на старость. Он умолк и стал думать о том, что сказал. Ему понравилась случайно высказанная мысль. Получилось нечаянно, но неглупо. Старость - это одиночество. А когда человек чувствует себя одиноким? Зимой. Томас посчитал, что на этом тема времен года исчерпана, но Роза Марковна сказала: - Это моя последняя весна в Эстонии. - Почему последняя? - Потому что мне придется уехать. - Куда? - Куда уезжают евреи? В Израиль, друг мой. Другого места для евреев еще не придумали. Были попытки придумать другие места. Но евреи там почему-то не приживались. - Вы имеете в виду Биробиджан, - догадался Томас. - Нет. Я имею в виду Освенцим. - Извините, - смутился он. - Я не хотел навести вас на такие мысли. - Вы-то при чем? На Метсакальмисту похоронен мой прадед. В этой земле прах всей моей семьи. Завтра в нее закопают фашиста. Я не могу этому помешать. Но я не смогу больше ходить по этой земле. Она будет проклята. Она притянет к себе всю злобу мира. Я уехала бы немедленно, но меня удерживают очень близкие мне люди. - Но... - Томас обернулся и посмотрел на Артиста и Муху. - Можно сказать? Они хмуро переглянулись. На лицах обоих была неуверенность. - Нужно сказать, - убежденно заявил Томас. - Ей обязательно нужно сказать! - Ладно, скажи, - разрешил наконец Артист. - Но сначала... Роза Марковна, можно мне сесть за руль? А вы спокойно поговорите. Не отвлекаясь на дорогу. - Меня не отвлекает дорога. О чем вы хотели сказать? Артист пожал плечами и кивнул Томасу, как бы подтверждая разрешение говорить. - Роза Марковна, вам не нужно никуда уезжать! - обрадованный этим разрешением, заторопился Томас. - Не будет на Метсакальмисту никакого праха фашиста! Я вам говорю, не будет! Она сухо напомнила: - Похороны состоятся завтра в десять утра. - Похороны будут. А останков не будет. Вы можете мне не поверить, но ребята не дадут соврать. Не было никакого фашиста в гробу. В гробу вообще никого не было. - В гробу? - переспросила она. - Про какой гроб вы говорите? - Про тот, который откопали в Аугсбурге. На котором было написано: "Альфонс Ребане, 1908 - 1951". - Это было написано на гробу? - Да нет! На камне! На камне, который стоял на могиле! На могиле, из которой вытащили гроб! Понимаете? - Понимаю. Гроб вытащили из могилы. Откуда же еще можно вытащить гроб? И что? - В том-то и дело, что ничего! - Что значит ничего? - Ничего значит ничего! - начал сердиться на ее непонятливость Томас. - В гробу не было никакого фашиста! В гробу было немного земли, немного камней и немного костей коня. Очень может быть, что на этом коне когда-то ездил фашист. Но разве можно по этой причине сказать, что в гробу останки фашиста? Это просто глупо. Поэтому я и говорю, что не нужно вам никуда уезжать. Роза Марковна остановила "фиат" и повернулась к Артисту: - Садитесь за руль, Семен. Вы правы. Этот разговор требует всего внимания. Артист занял ее место, а она пересела на заднее сиденье и закурила коричневую сигарету "More". Кивнула Томасу: - Продолжайте. - Да нечего продолжать. Я сказал все. - Начните с начала. И не опускайте подробностей. Выслушав рассказ Томаса об эксгумации, она внимательно посмотрела на как бы окаменевший затылок Артиста, а потом обратилась к Мухе: - Это правда? - Да. - И это все, что вы можете мне сказать? - Все. - Тогда объясните мне, что это значит. Кого же похоронили в Аугсбурге? - Никого. Пустоту. - Кого будут хоронить завтра на Метсакальмисту? - Пустоту. Прошлое. - Спрошу по-другому. Где похоронили Альфонса Ребане? - Этого мы не знаем. - Когда его похоронили? - Этого мы тоже не знаем. - А что вы знаете? - Кое-что знаем. Но гораздо меньше, чем нужно. - Кто вы такие, молодые люди? - спросила Роза Марковна. - Кто вы такой, Олег Мухин? Кто вы такой, Семен Злотников? Откуда в вас эта жуть? - Не понимаю, о чем вы говорите, - ответил Муха. Роза Марковна взглянула на Томаса: - Вы понимаете? - Немножко понимаю. Я тоже замечал. Но это ничего. Просто из них еще немножко не выветрилась война. - Чечня? - Ну, Чечня, Чечня! - с досадой подтвердил Муха. - Нашли о чем разговаривать. Как будто нет других тем. Говорили о весне. Чем не тема? А лето? Осень? Зима? А другие времена года? - Какие другие? - изумился Томас. - Времен года всего четыре! Разве бывает пятое время года? - Бывает, - буркнул Муха. - Какое? - Война. - Извините меня, ребята, - помолчав, сказала Роза Марковна. Она еще помолчала и попросила: - Пожалейте меня. Пожалейте старую еврейскую женщину. Расскажите мне то, что знаете. Я обещаю молчать. Далеко впереди прорисовались пригороды Таллина, над ломаным контуром крыш возникла игла телецентра. Артист свел машину на стоянку придорожного кафе и заглушил двигатель. Кивнул на серый кейс, лежавший на коленях Томаса: - Там справка об Альфонсе Ребане. Достань. Без нее она ничего не поймет. Томас вынул из папки со сценарием Кыпса листки служебной записки Информационного отдела Главного штаба Минобороны Эстонии и протянул их Розе Марковне. Она углубилась в чтение. Артист сидел, откинувшись на спинку кресла, барабанил пальцами по рулю. Муха рассеянно смотрел в окно на проносящиеся по шоссе машины. - Разведшкола в Йоркшире, - проговорила она. - Об этом я не знала. Потом прочитала вслух: - "Обращает на себя внимание то обстоятельство, что большинство диверсантов, прошедших обучение в разведшколе А.Ребане и заброшенных в Эстонию, было выявлено органами МГБ, перевербовано и использовано в контрразведывательных операциях советской госбезопасности, в результате чего были уничтожены многие отряды "лесных братьев"... Это ключевое место? - Да, - сказал Артист. - Да. - Теперь я понимаю, почему с "лесными братьями" в Эстонии покончили раньше, чем в Латвии и Литве. Мало ему показалось быть эсэсовцем. Мало. Я иногда жалела, что сделала стерилизацию. Да, молодые люди, я сделала стерилизацию. Потому что не хотела быть разносчиком заразы. Не хотела, чтобы в моих детях была хоть капля его крови. Крови фашиста! Оказывается, еще и крови предателя. Крови стукача! Крови шпиона! - Он не был предателем, Роза Марковна, - сказал Артист, оборачиваясь к ней и глядя на нее с коровьей еврейской грустью в серых и вроде бы совсем не еврейских глазах. - Да, он был фашистом. Он был эсэсовцем. Но стукачом и шпионом не был. Под именем Альфонса Ребане жили два человека. Один - штандартенфюрер СС. Второй - советский разведчик. Вот он и был начальником разведшколы в Йоркшире. Настоящий Альфонс Ребане в это время уже сидел на Лубянке. Его выкрали в мае сорок пятого года. А в пятьдесят первом году из Аугсбурга эксфильтровали в Москву разведчика. Для этого и была устроена инсценировка с автомобильной аварией и похоронами пустого гроба. - О чем ты говоришь, Артист? - изумился Томас. - Откуда ты это знаешь? - Сорока на хвосте принесла. - Я понял. Да, понял. Все это узнал доктор Гамберг в Аугсбурге. Правильно? Доктор Гамберг - это их друг, они называют его Доком, - объяснил Томас Розе Марковне. - Он остался в Аугсбурге, чтобы выяснить, почему гроб дедули оказался пустым. Мэр обещал открыть архивы и свести со свидетелями. Я говорю "дедули" для простоты. Как-то же нужно его называть. А как его правильно называть, я теперь уже и не знаю. - Это так? - спросила Роза Марковна. - В общем, да, - подтвердил Артист. - В общем и целом. Чтобы не вдаваться в подробности - да. Но доктор Гамберг узнал в Аугсбурге еще одну очень странную вещь. Чрезвычайно странную. Объяснить ее мы не можем. Того, кто как бы стал жертвой аварии, хоронили трое из эстонского землячества, - продолжал Артист. - Так они назвали себя. Они вроде бы ехали за ним на другой машине и увидели, как "фольксваген-жук" сорвался в пропасть. Тут же сообщили полицейскому из соседней деревни. Тот осмотрел место происшествия. Смотреть было особо не на что, машина упала с трехсот метров, взорвалась, на что там смотреть? Личность погибшего сомнений не вызывала, земляки назвали его, машина была его, обгоревшие документы тоже его. В общем, полицейский составил протокол и разрешил забрать останки. И если бы погибший ехал на каком-нибудь "рено", дело так бы и ушло в архив. Но погибший ехал на "жуке". Комиссара это заинтересовало. У него самого был "фольксваген-жук", он знал, что эта машина просто так не ломается. Он вызвал эстонцев в комиссариат, но те исчезли. Выяснилось, что документы, которые они предъявили, были поддельными. Комиссар прижал полицейского, тот признался, что в ущелье даже не стал спускаться. Комиссар открыл уголовное дело, начал копать. Он заподозрил, что здесь не обошлось без руки Москвы. То, что Альфонс Ребане был штандартенфюрером СС и все такое, его не очень волновало. Во всяком случае, так он сказал доктору Гамбергу. Но то, что русские хозяйничают на подведомственной ему территории, ему не понравилось. Первые результаты расследования показали, что он на верном пути. И тут произошло самое интересное. Его неожиданно вызвал комендант города... - Ты не сказал, что Аугсбург находился в американской оккупационной зоне, - подсказал Муха. - Да, это была американская зона. Военной комендатуре подчинялись все гражданские власти. Так вот, комендант приказал полицайкомиссару закрыть это дело и забыть о нем. При их разговоре присутствовал еще один человек, штатский. Как всякий законопослушный немец, комиссар сказал: "Яволь, герр комендант". Но это ему тоже не понравилось. Он установил слежку за этим штатским и в конце концов выяснил, кто он такой. Это и есть самое обескураживающее во всей истории. - Он оказался советским разведчиком, - уверенно предположил Томас. - Или как там у них? Резидентом. Я угадал? - Угадал, - усмехнулся Артист. - С точностью до наоборот. Да, он оказался разведчиком. Но не очень-то советским. Он оказался полковником Форсайтом из отдела МИ-6 английской разведки Сикрет интеллидженс сервис. - Кранты, - сказал Томас. - Все. У меня кранты. Я уже ничего не понимаю. У меня в голове все немножко перемешалось. Для таких дел я, наверное, тупой. Не знаю, для каких дел я не тупой. Но для этих тупой. - Не расстраивайся, - утешил Муха. - Мы тоже ничего не понимаем. - Какова же судьба настоящего Альфонса Ребане? - спросила Роза Марковна, по-прежнему, как отметил Томас, избегая называть его отцом, хотя уже назвала по имени. - Ничего не могу сказать. Есть один документ, который проясняет это. Или наоборот, еще больше запутывает. - Артист достал из бумажника какой-то листок и подал его Розе Марковне. - Это завещание Альфонса Ребане. Текст удалось восстановить. Она пробежала взглядом неровный машинописный текст и растерянно посмотрела на Артиста: - Господи Боже! Я не верю своим глазам! Что это значит? Объясните мне, ради всего святого, что это значит? - Мы не знаем. - Могу я оставить это у себя? - Нет. Извините, Роза Марковна, нет, - твердо сказал Артист, отбирая листок. - Я даже не очень уверен, что имел право показать его вам. - Может быть, вы хотите взять снимок вашего отца? - чтобы как-то утешить ее, предложил Томас. - Все-таки отец. Что там ни говори. Можно? - оглянулся он на Артиста. - Почему нет? Это не наши дела. - Про какой снимок вы говорите? Томас поспешно извлек из кейса парадный снимок эсэсовца, который был приложен к информационной записке, и протянул его Розе Марковне. Она взяла его не очень уверенным движением, как бы сомневаясь, стоит ли это делать. Но после первого же взгляда на снимок на ее патрицианском лице появилось напряженное и даже как бы болезненное выражение. - Кто этот человек? - спросила она. - Как кто? - удивился Томас. - Альфонс Ребане, ваш отец. - Это Альфонс Ребане? - Ну да, - сказал Томас. - Там написано. В углу. "Альфонс Ребане. Девятое мая сорок пятого года. Мюрвик-Фленсбург". Видите? - Надпись вижу. Но это не Альфонс Ребане. - Как это? - У тети Хильды была его фотография. Она была сделана перед войной, в сороковом году. В детстве я очень часто ее рассматривала. Потом сожгла. Но человека, который был на той фотокарточке, запомнила на всю жизнь. Это не он. Роза Марковна еще раз всмотрелась в снимок, и Томасу показалось, что она побледнела. - Вы его узнали, - догадался он. - Нет, я не знаю этого человека, - повторила она. - Поехали, Семен. Хочу поскорей оказаться дома. В моем возрасте такие умственные нагрузки противопоказаны. - Какой возраст! - укорил ее Томас. - Вы еще очень даже ничего. Особенно когда смеетесь. Когда смеетесь, вы становитесь молодой. Вам нужно чаще смеяться. - Я постараюсь. Возле подъезда гостиницы "Виру" Артист остановил машину. Томас вылез и осмотрелся. Его белый пикапчик стоял на платной стоянке. "Мазератти" Артиста не было. "Линкольна" тоже не было. Роза Марковна подождала, пока выгрузятся Артист и Муха, села за руль "фиата" и немного вымученно улыбнулась: - Спасибо, молодые люди. Мне было с вами интересно. - Секунду, не уезжайте, - попросил Артист. Он для чего-то взял у Мухи спортивную сумку "Puma" и побежал к цветочнице, раскинувшей свой многоцветный товар на углу гостиницы. Вернувшись, галантно поднес Розе Марковне крупную, как качан капусты, бледно-желтую розу на длинном стебле. - Роза Марковна, это вам. Это "Глория Дей". Должен признаться, что Эстония нравится мне все больше. - Мне тоже, - сказал Муха. "Фиат" отъехал от гостиницы. - Быстро, ловим тачку! - распорядился Артист. - Зачем нам тачка? - удивился Томас. - Вон мой "жигуль". - А ключи? - При чем тут ключи? Со своим "жигулем" Томас прекрасно обходился и без ключей. Ключи он много раз терял по пьянке, поэтому запасной всегда держал в салоне под ковриком. А проникнуть в машину не составляло никакого труда, так как замок на задней правой двери давно уже был сломан, и дверь открывалась, если ее дернуть за ручку и одновременно пнуть. - Езжай за "фиатом", - приказал Артист. - Близко не подходи. - Она поедет домой, - напомнил Томас. - Сомневаюсь. Он оказался прав. Роза Марковна повернула не к своему дому, а к Старому городу. Возле табачного киоска остановилась. Но подошла не к прилавку, а к уличному телефону. - Кому-то звонит, - заметил Томас. - Она могла бы позвонить с твоего мобильника. - Значит, не могла, - ответил Артист. Закончив разговор, Роза Марковна вернулась в машину, миновала ратушу и свернула к Домскому собору. Припарковалась на малолюдной в этой дневное время площади перед собором, открыла дверцу и закурила, не выходя из машины. По приказу Артиста Томас приткнул "жигуленка" за автобусной остановкой возле библиотеки Крейцвальда и заглушил двигатель. С этого места хорошо были видны и Домский собор, и площадь, и "фиат" Розы Марковны. Минут через десять она вылезла из машины и пошла к собору. Роза "Глория Дей" была у нее в руках. - Проверь, - сказал Артист. Муха извлек из спортивной сумки с надписью "Puma" плоскую черную коробку, выдвинул из нее антенну и покрутил ручку настройки. В динамике раздалось слабое шипение. Муха кивнул: - Порядок, пашет. Роза Марковна подошла к собору и остановилась. Артист и Муха внимательно наблюдали за ней. - Чего мы ждем? - поинтересовался Томас. - Фитиль, помолчи, - попросил Муха. До Томаса вдруг дошло: - Я понял! Она узнала этого человека! Да, узнала! Того, что на снимке! Вы думаете, она ждет его? Ни Муха, ни Артист не ответили. Томас почувствовал себя обиженным. - Хоть показали бы мне это завещание, - сказал он. - А то вы уж совсем держите меня за пешку. А сказали, что считаете меня своим другом. Друзьям принято доверять. Артист вынул из кармана листок и молча сунул его Томасу. Это была ксерокопия завещания, которую когда-то оставил Томасу генерал Мюйр. Но затушеванные места на ней были каким-то образом проявлены и выделялись из текста, словно бы отмеченные светло-серым маркером. "Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все принадлежащее мне имущество гр. Штейн Розе Марковне, 1941 года рождения". - А я вам еще в Аугсбурге сказал, что она наследница, - прокомментировал он. - Не туда смотришь, - сказал Муха. Томас прочитал: "Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, из которых один выдается на руки завещателю Ребане Альфонсу, а второй хранится в делах нотариуса по адресу поселок Усть-Омчуг Тенькинского района Магаданской области..." - Вот это номер! - поразился Томас. - Магаданская область! Это же Колыма! Как его туда занесло? - Это не главное, - сказал Муха. - А что главное? - Дата. "Завещание составлено и заверено дня Четырнадцатого, месяца Октября, года Одна тысяча девятьсот семьдесят пятого". Томас даже потряс головой. Этого не могло быть. И тем не менее это было. Так и стояло: "Года Одна тысяча девятьсот семьдесят пятого". - Это что же получается? - ошарашенно спросил Томас. - Выходит, в семьдесят пятом году он был еще жив? Может, он и сейчас жив? На безлюдной площади появился высокий худой человек в светлой шляпе и белом плаще. В руке у него была трость. Судя по какой-то особенной медлительности его движений, это был глубокий старик, но держался он прямо, посматривал вокруг словно бы свысока и лишь слегка опирался на трость. - Приготовься, - приказал Артист. - Все готово, - ответил Муха. Роза Марковна увидела старика, повернулась к нему, но навстречу не пошла. Он приблизился к ней, снял шляпу, открыв совершенно седые волосы, блеснувшие на солнце, как снег, наклонился к ней и поцеловал в щеку. - Включай, - сказал Артист. В динамике прозвучало: - Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось? - Здравствуйте, отец. - Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала. - Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане. - Приехали, - сказал Томас. - Вот, значит, кого должны завтра хоронить на Метсакальмисту! III В ту ночь, когда на базе отдыха Национально- патриотического союза в Пирита произошел пожар, командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант Йоханнес Кейт проводил совещание со своими доверенными офицерами, командирами спецподразделения "Эст". Благовидный предлог для того, чтобы провести довольно многолюдное совещание и при этом не привлечь внимания въедливой, как керосин, прессы, дал неожиданный приезд в Таллин эксперта Военного комитета НАТО генерала Урхо Тимонена. Это был толстый добродушный финн с розовым поросячьим лицом, любитель попариться в сауне, плотно поесть и крепко выпить. Он уже не раз посещал Эстонию с рабочими визитами, которые на самом деле были инспекционными поездками. Его отчеты о состоянии эстонских вооруженных сил были благоприятными для республики. Генерал Тимонен отмечал в них, что уровень боевой выучки Сил обороны Эстонии уверенно приближается к стандартам НАТО, и это во многом является заслугой командующего Силами обороны генерал-лейтенанта Кейта. Нынешний визит генерала Тимонена был неплановым и очень не ко времени, но Кейт не ощутил недовольства. Так человек, занятый строительством дома, все же рад случаю показать хорошему знакомому, как споро движется стройка, и выслушать заслуженные похвалы. Для высокого гостя из Брюсселя была разработана разнообразная программа визита, но генерал Тимонен сослался на нехватку времени и согласился посетить лишь одну воинскую часть. После некоторых колебаний Кейт остановил выбор на отдельном батальоне спецподразделения "Эст" с базой под Тарту, возле которой две недели назад так неудачно начались и тут же закончились съемки патриотического кинофильма "Битва на Векше". Воспоминания об этом были для генерал-лейтенанта Кейта крайне неприятными, но он всегда старался быть справедливым. Капитан Кауп, которому он устроил грубый публичный разнос, был одним из лучших молодых офицеров "Эста". Не его вина, что его люди столкнулись с профессиональным диверсантом неожиданно высокого уровня. Капитан Кауп не заслуживал этого разноса. Кейт понимал, что следует перед ним извиниться, но сидевший в нем опыт десяти лет службы в Советской Армии мешал ему это сделать. Генералы не извиняются перед капитанами. Здесь вам не тут. Инспекционная поездка Тимонена давала Кейту возможность принести извинения, но сделать это неявно. Показательные выступления спецназовцев капитана Каупа непременно получат высокую оценку эксперта Военного комитета НАТО, а это позволит Кейту объявить личному составу и командиру благодарность в приказе. База части была идеальным местом и для проведения секретного совещания. Генерал Тимонен остался доволен уровнем боевой подготовки молодых солдат капитана Каупа, но от сауны и ужина, накрытого в офицерской столовой, решительно отказался. Вместо этого предложил Кейту выйти на свежий воздух. Водрузив грузный зад на скамейку беседки, он рассеянно оглядел обсаженный молодыми тополями плац и заговорил без обычного благодушия, сухо, жестко. Его безупречно правильный и словно бы выхолощенный английский язык звучал с бесстрастностью компьютерного синтезатора речи. - Генерал Кейт, я имею поручение руководства Военного комитета НАТО проинформировать вас о нашем понимании ситуации в Эстонии в контексте общего положения в Европе. Известно ли генералу Кейту, что переговоры в Рамбуйе по урегулированию проблемы Косово практически сорваны? - Да. Милошевич отозвал свою делегацию. - Понимает ли генерал Кейт, что это делает военную операцию НАТО в Югославии неизбежной? - Да, - повторил Кейт. - Известно ли генералу Кейту, что противостояние между российским президентом Ельциным и премьер-министром Примаковым продолжает обостряться, популярность президента Ельцина стремительно падает, а президентский рейтинг премьера Примакова так же стремительно растет? - продолжал финн, как бы поднимаясь со ступеньки на ступеньку по логической лестнице, которую он выстроил у себя в голове, готовясь к этому разговору. - Понимает ли генерал Кейт, что это противостояние вынудит президента Ельцина и его команду использовать любую возможность, чтобы укрепить свой престиж прежде всего в России? - Да, - кивнул Кейт, пытаясь сообразить, к чему ведет его высокопоставленный гость из Брюсселя. - Понимает ли генерал Кейт, что политика дискриминации русскоязычного населения в Балтии вообще и в Эстонии, в частности, от которой страны НАТО решительно предостерегали правительства прибалтийских республик, подсказывает кремлевской администрации адрес крупномасштабной акции, которая поможет Кремлю решить свои внутриполитические проблемы? - поднялся на следующую логическую ступеньку натовский генерал. - Понимает ли генерал Кейт, что этот адрес - Эстония? - Генерал Тимонен, я не политик. Я военный, - решительно заявил Кейт. - Эти проблемы вне моей компетенции. - Этот адрес - Эстония, - словно не услышав его, повторил финн. - А повод для этой акции - торжественные похороны останков эсэсовского офицера, которым ваше правительство придало статус государственного мероприятия. Торжественные похороны останков фашиста. - Мы хороним не эсэсовца и не фашиста, - возразил Кейт. - Мы хороним отважного эстонского офицера, патриота и борца против коммунистического режима. - Вы хороните эсэсовца и фашиста, генерал Кейт. И когда я говорю "фашист", это и означает фашист. Для всего цивилизованного мира он прежде всего фашист. Он фашист для России, которая заплатила за победу во Второй мировой войне десятками миллионов жизней. Вы бросаете вызов России. Любой, самый жесткий ответ России на ваш вызов будет активно одобрен всеми гражданами России. И когда я говорю "любой ответ", это и значит любой ответ. Кейт хотел снова напомнить ему, что он не политик, но промолчал. - Вы демонстративно отклонили ноту протеста России. Вы никак не отреагировали на отзыв посла России. Это заставило наших аналитиков сделать вывод о том, что вы провоцируете Россию на следующий шаг. Прошу меня не перебивать, генерал Кейт. Разжигая ажиотаж вокруг торжественных похорон фашиста, вы даете России повод для этого шага. Этим шагом будет введение в Эстонию российских миротворческих сил. Или даже во всю Прибалтику. Высшая точка восхождения была достигнута. Генерал Тимонен помолчал, как бы давая собеседнику возможность прочувствовать ответственность момента, и тон его стал еще жестче. - Мы настоятельно рекомендуем вам отменить это мероприятие, генерал Кейт. Если же в силу каких-то причин сделать это невозможно, мы настоятельно рекомендуем провести его без лишнего шума. И когда я говорю "без лишнего шума", это и означает без лишнего шума. Это была не рекомендация. Это был приказ. Кейт ощутил, как кровь горячим толчком прихлынула к его лицу. - Генерал Тимонен, мы никому не позволим указывать нам, что нам следует делать, а чего не следует, - сдержанно произнес он. - И когда я говорю "никому", это и значит никому. - Вы рассчитываете, что угроза вашей независимости со стороны России заставит нас принять Эстонию в НАТО срочно, в обход всех формальностей, - холодно и даже словно бы чуть брезгливо предположил финн. - Вы недооцениваете Россию, генерал Кейт. Она не даст нам на это времени. В июне сорокового года русские оккупировали Прибалтику за одну ночь. Сегодня им хватит двух часов. Кто окажет сопротивление десантникам Псковской дивизии? Эти ваши игрушечные спецназовцы, которые умеют сокрушать голыми руками доски и кирпичи? Русские десантники умеют сокрушать не доски и кирпичи, а головы. И когда я говорю "головы"... - Я понял, - перебил Кейт. - Когда вы говорите "головы", это и означает головы. Следует ли из ваших слов, что Запад предаст Эстонию, как предал в сороковом году? - Возможности НАТО ограничены. Наша главная проблема сейчас - Косово. Мы не можем отступить перед вызовом Милошевича. Это будет означать слабость НАТО. Это побудит к активности все диктаторские режимы. У цивилизованного мира много врагов. НАТО не может продемонстрировать им свою слабость. - Вы полагаете, что если НАТО позволит России оккупировать Эстонию, это продемонстрирует всему миру вашу силу? - с иронией поинтересовался Кейт. - Это политическое решение. Его будут принимать политики. Цель моего визита - довести до эстонской стороны позицию Военного комитета НАТО. Я имел беседу с вашим премьер-министром и министром обороны. У меня создалось впечатление, что они не посвящены ни в какие планы. Но если эти планы есть, а наши аналитики убеждены, что они есть, в них не можете не быть посвящены вы, генерал Кейт. - В чем же состоит позиция Военного комитета НАТО? - В том, что мы видим в Эстонии союзника и будущего члена НАТО. Но мы не позволим Эстонии навязывать нам вынужденные решения. Эстонии следует трезво оценивать собственное значение. Эстонии не следует забывать, что Россия при всех ее проблемах - это мировая держава. Мировая ядерная держава. Эстония должна знать свое место. И когда я говорю "свое место", это и значит свое место. За годы службы в Советской Армии генерал-лейтенанту Кейту не раз приходилось получать выговоры и молча, стиснув зубы, выслушивать начальственные разносы. Его обкладывали матом и по делу, и не по делу. Но никогда он не чувствовал себя таким униженным, как сейчас под холодным взглядом заплывших свинячьих глаз этого финна. Он разговаривал с командующим Силами обороны Эстонии, как со слугой. Ему указывали его место. Эстонии указывали ее место. Эстонии командовали: "К ноге!" Это и было ее место. Сукин сын! Попробовал бы ты говорить так с командиром танкового батальона Кантемировской дивизии майором Кейтом! Попробовал бы ты говорить так даже с командиром танковой роты Забайкальского военного округа капитаном Кейтом! Командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант Кейт молчал. Потому что он не знал, что ответить. Генерал Тимонен встал, давая понять, что разговор закончен. - Мы не оставим Эстонию в беде, - счел нужным добавить он. - Но лишь в том случае, если будем совершенно уверены, что ее независимости угрожает Россия. И когда я говорю "совершенно уверены", это и значит совершенно уверены. Генерал Тимонен отбыл в Таллин на вертолете командую