ять никому.
- Документы, которые вы показали Калмыкову в лагере, были липой? О том,
что квартиру его жены вы перекупили у Мамаева?
- Квартира сейчас полностью принадлежит ей, - уклонился он от прямого
ответа.
- Ее купили вы?
Буров некоторое время молчал, закручивал в стрелки усы. Потом спросил:
- Вы узнали, кто послал семьдесят тысяч долларов за квартиру?
- Нет.
- Вы очень удивитесь, если узнаете. Очень, сударь.
- Мне рассказывали, что в бытность заместителем министра финансов вы
помогали Мамаеву, поддерживали его проекты. Это так?
- А почему нет? У него серьезный бизнес. Он умело руководит своим
делом. Сейчас успешно реализует проект, связанный с нефтью. Очень
перспективный проект. Таких бизнесменов нет так уж много в России. Для чего
мне ему мешать? Это было бы непатриотично.
- Тогда зачем вам нужно, чтобы Калмыков его убил?
- Да с чего вы взяли, что мне это нужно? - очень искренне, как мне
показалось, удивился Буров.
- А нет?
- Нет.
- Калмыков понял свою задачу так.
- Он правильно понял.
- Не понимаю.
- А должны бы понять, это близко к вашей профессии. Вы станете угрожать
кому-нибудь незаряженным пистолетом?
- Нет.
- А почему? Потому что ваша угроза будет пустой. И тот, кому вы
угрожаете, это почувствует. Пистолет должен быть заряжен, если вы намерены
получить нужный вам результат. Даже если не хотите стрелять. Калмыков должен
знать, что он убьет Мамаева. Но это вовсе не значит, что я хочу его смерти.
Это было бы слишком просто, негуманно и экономически нецелесообразно.
- Чего же вы хотите?
- А вот этого я вам не скажу. Почему, собственно, вас так волнует
судьба Мамаева?
- Меня не волнует судьба Мамаева. Меня волнует судьба Калмыкова.
Выведите его из игры.
- Нет, сударь, этого я не сделаю.
- Тогда это сделаю я.
- Каким образом?
- Отдам эту папку Мамаеву.
- И Калмыков сядет в тюрьму.
- Но не за убийство. И не за подготовку к убийству. Пусть сядет. Он
просидит недолго.
- Так-так, - протянул Буров. - А вы, сударь, не проста сопля, как
говаривал мой дед. С пузырьком. Значит, у вас в рукаве есть еще кое-что,
кроме этих протоколов? Какой-то козырь?
- Может быть.
- Сделаем так, - предложил он и подался вперед, навис над столом, усы
затопорщились, глаза азартно заблестели. - Я обещаю, что не спущу курок. Ну,
разве что ситуация выйдет из-под моего контроля. А вы подыграете мне. И тем
самым поможете Калмыкову. Согласны?
- Что для этого нужно?
- Я куплю у вас эти документы. За тридцать тысяч долларов. Деньги будут
перечислены вам немедленно. Но с одним условием. Сразу от меня вы поедете к
Мамаеву и продадите эти бумаги ему. Слупите с него побольше. Тысяч
пятьдесят. Он заплатит. Дайте ему немного порадоваться, а потом выложите из
рукава то, что у вас есть.
- Смысл?
- Какой самый верный способ деморализовать контрагента? Сначала дать
ему надежду, а потом отнять. А когда вы лишите его последней надежды
выкрутиться из этого дела, дайте совет: пусть попробует договориться со
мной.
- Вы затеяли опасную игру, - предупредил я.
- Опасную для кого?
- Для всех. В том числе для себя.
- Ее начал не я. И не я устанавливал правила. Мне навязали эту игру. Я
всего лишь играю по тем правилам, которые мне навязали. В бизнесе, сударь,
есть главное правило: никогда никому ничего не прощать. И не только в
бизнесе, в жизни тоже. Никогда! Никому! Ничего! - презрительно повторил он.
- Если, конечно, вы не хотите, чтобы о вас вытирали ноги.
- Не продолжайте. Я уже понял, что насчет непротивления злу насилием у
вас все в порядке.
- А у вас? - парировал Буров. - Что вы сказали тем, кто похитил вашу
жену и дочь? Иди и больше не греши?
- Вы уверены, что в рукаве у меня есть козырь. А если нет?
Буров снисходительно усмехнулся.
- Вы удивились, для чего я веду аудио и видеозапись всех переговоров. А
между тем из всего, о чем мы с вами сейчас говорили, вы не уловили главного.
Самого главного. Хотя я сказал это совершенно ясно, открытым текстом.
Признайтесь, сударь, не уловили?
- Что вы считаете главным?
- Я сказал, что никогда не приступаю к решению проблемы, если не
обладаю всей информацией. Абсолютно всей.
- У нас уже очередь, - с похоронным видом сообщил возникший в дверях
референт.
- Иду. Возьмите у господина Пастухова банковские реквизиты. Тридцать
тысяч долларов. Перевести немедленно. Проследите. Нет, сорок. А с Мамаева,
Сергей Сергеевич, слупите шестьдесят тысяч. Да, шестьдесят. И ни центом
меньше! Иначе я перестану вас уважать!
Буров пожал мне руку, заговорщически подмигнул и устремился в кабинет,
как узкая черная хищная пиратская шхуна. "Веселый Роджер" незримо трепетал
над ним на свежем морском ветру.
Ну и ну. Если десятками тысяч долларов пробрасываются, как мелкой
монетой, что же за ставки в этой игре?
Или, как говорят современные пираты: какова же цена вопроса?
Отъезжая от Народного банка, я оглянулся. В черных стеклах, разрезавших
мрамор облицовки, плыли низкие белые облака. Тихая золотая осень понемногу
смещалась от Москвы к югу.
III
Я предпринял попытку дозвониться до Мамаева, но она закончилась ничем.
Секретарша сначала сказала, что у него важный посетитель, потом совещание.
По сучьей интонации в ее голосе и нескрываемому злорадству я понял, что стал
персоной нон-грата. Пришлось действовать по-другому.
Я заехал на главпочтамт и сделал ксерокс обложки папки с протоколами
трибунала, приговорившего Калмыкова к смертной казни. На ксерокопии поставил
адрес нашего полуподвала на Неглинке и написал: "Если Вас это интересует,
жду в 12-00 в офисе агентства "МХ плюс". Пастухов". Сбросил все это по факсу
в секретариат Мамаева, обзвонил ребят и назначил общий сбор. Перед встречей
с Мамаевым нужно было разобраться, что мы имеем.
Офис детективно-охранного агентства "МХ плюс" являл собой зрелище
грустное и трогательное, как воспоминания о красивой, но не сбывшейся, увы,
мечте. Ах, с каким рвением Боцман и Муха ремонтировали этот старый
полуподвал, перестилали полы, обшивали панелями стены, рушили одни
перегородки и воздвигали другие. Раз в неделю устраивались воскресники, и
вся наша команда, включая Дока, вовлекалась в созидательный процесс. В конце
концов общими усилиями удалось превратить полуподвал в довольно уютное
помещение с пятнадцатиметровой приемной, в которой будущая секретарша должна
была сортировать будущих посетителей и угощать их кофе "эспрессо", и с
восьмиметровым кабинетом для переговоров с клиентами. С какими яростными, до
взаимных обид спорами выбиралась вывеска агентства! Муха непременно хотел
медную с гравировкой, Боцман настаивал на стеклянной, черной с золотом, как
на Администрации Президента. Сошлись посередине - на такой, как в мэрии.
А каким торжественным было открытие агентства! Как тонко звенели
хрустальные бокалы с французским шампанским, содвинутые в ознаменование
того, что двое наших друзей, уважаемый господин Мухин и уважаемый господин
Хохлов, обретают солидный социальный статус! Долго-долго этот звон стоял в
ушах счастливых совладельцев агентства.
Примерно два месяца.
Каждое утро они являлись в офис и просиживали до вечера в ожидании
клиентов, которые должны были выстраиваться в очередь, прочитав рекламу в
газете "Из рук в руки". Клиентов за два месяца было трое. Первой пришла
старушка, у которой пропал ее любимый кот. Двух других клиентами можно было
назвать с очень большой натяжкой, потому что это были местные братки,
которые решили, что за вывеской "МХ плюс" скрывается торговая фирма, с
которой совершенно необходимо что-нибудь поиметь. В припадке разочарования
Муха и Боцман умесили братков и ссыпали их в мусорный контейнер. После этого
Боцман произнес историческую фразу:
- Нет ли у тебя такого ощущения, что мы начали дело не с того конца?
Теперь офис стоял заброшенный. Торжественная, как на мэрии, вывеска
была снята и пылилась в углу, а единственными живыми организмами были
кофеварка и подключенный к "Интернету" компьютер, по которому и
осуществлялась связь с внешним миром. Лишь изредка, когда намечались деловые
встречи, наводился порядок, и офис обретал жилой вид.
Я просмотрел электронную почту. Ничего заслуживающего внимания не было.
Потом сварил кофе и стал ждать.
Первым появился Боцман с пачкой цветных снимков, сделанных телевиком
возле офисов компании "Интертраст" и Народного банка. Снимков было с
полсотни. Он разложил их на большом столе в приемной и предложил
полюбоваться.
Сытые самодовольные лица, по большей частью молодые, дорогие машины,
костюмы от хороших портных. Холеные женщины, как из рекламных журналов. Было
такое впечатление, что снято все это не в Москве, а где-нибудь за границей,
в Швейцарии.
- Новая порода, хозяева жизни! - обобщил Боцман с нотками классовой
неприязни.
Пока мы рассматривали снимки, позвонил Док и сказал, что, если можно,
он не приедет, так как на счет реабилитационного центра неожиданно поступили
сорок тысяч долларов и нужно срочно выкупить кое-какие лекарства и
договориться с немецкой фирмой о поставке инвалидных колясок.
- Деньги откуда? - спросил я.
- От Народного банка. Я несколько раз забрасывал им просьбы. Все мимо,
а вот поди ж ты. Даже не ожидал.
- Может, они вспомнили о душе? - предположил я. - С богатыми это
бывает. Не помнят, не помнят, а потом вдруг раз - и вспомнят.
- Почаще бы вспоминали! - выразил пожелание Док.
Потом подкатил Артист, которому впервые за несколько дней не нужно было
тащиться рано утром в бассейн и по этому поводу он от души выспался.
Последним появился Муха. Он занимался поиском сотрудницы почты в Перово,
которая год назад уволилась. На мой вопрос об успехах только рукой махнул.
Девчонку нашел, обстоятельно расспросил, но толком ничего не узнал.
Человека, который перевел семьдесят тысяч долларов в рублевом эквиваленте на
счет риэлторской фирмы "Прожект", она помнила. Мужик лет пятидесяти,
высокий, хорошо одетый, с ухоженными ногтями, представительный. Не красавец,
но ничего. Приехал, вероятно, на машине, так как шел дождь, а он был без
плаща. На какой машине, она не видела. Волосы с проседью. Лицо нормальное,
чисто выбритое. Глаза нормальные, нос нормальный, уши нормальные.
Обручального кольца нет.
- Таких мужиков в Народном банке каждый четвертый, вон их сколько! -
подвел итог Муха, кивнув на стол с фотографиями. - Съезжу еще раз, покажу
снимки. Может, узнает. Но надежды мало. Она больше не на него смотрела, а на
артистку, с которой он приехал. Вся почта на нее таращилась, даже из
экспедиции прибежали.
- Что за артистка? - спросил я.
- Какая-то Забелина. Она ждала в машине, потом зашла и спросила:
"Котик, ты еще долго?" Котик, мать его.
- Забелина? - заинтересовался Артист. - Нина?
- Да, Нина Забелина. Не знаю, что за Забелина. Я в этом не копенгаген.
- Ты не знаешь Нинон Забелину? - поразился Артист. - А я считал тебя
интеллигентным человеком!
- А она меня знает?
- Вынужден тебя разочаровать. Боюсь, что нет.
- А почему я должен ее знать?
- А ты ее знаешь? - задал резонный вопрос самый практичный из всех нас
Боцман.
- Обижаешь, - ответил Артист. - В этой тусовке я знаю всех. С Нинон мы
снимались в одном фильме. У нее была главная роль, а у меня роль третьего
плана. В том смысле, что я был третьим слева в массовке. Неплохая актриса.
Хотя, если честно, слава ее несколько преувеличена.
- Так чего ты сидишь? - сердито спросил Боцман. - Звони и спроси, с
каким котиком она была на почте в Перово!
- Да она всех называет котиками. У нее этих котиков!
- А вдруг?
- Можно попробовать, - без особой уверенности согласился Артист. Он
порылся в пухлой записной книжке, набрал номер и замурлыкал: - Неужели?!
Неужели я слышу голос несравненной Нинон Забелиной?!. Я? Издеваюсь? Бог с
тобой, рыбка моя! Мы сидим с друзьями и возмущаемся... Как это чем? Тем, что
Любимов не дал тебе главную роль! Он совсем выжил из ума!.. А что Демидова,
что Демидова? Я ушел со второго акта!.. А... Да... Нет, конечно... Ну, что
ты!.. Еще как... Никогда... Всегда... Ну да... Да нет... Что ты говоришь?!..
Кофе мне никто не нальет?.. Это я не тебе... Иди ты!.. Не может быть!.. А я
тебе другое скажу... Дай мне сказать! Публика вовсе не дура! Ты только
послушай! Жена одного моего друга в тебя влюблена! Знаешь, что было для нее
самым неизгладимым впечатлением?.. Если помолчишь, скажу... Нет, не кино.
Кино тоже, но... Да нет! Твое посещение почты в Перово! Она там работала. И
до сих пор вспоминает, как ты приезжала туда с каким-то банкиром... Понятия
не имею, с каким банкиром... С таким представительным, лет пятидесяти, ногти
холеные, обручального кольца нет... Да я и сам не верю. С какой стати тебе
связываться с каким-то старым козлом?.. Не старый?.. Ах-ах, какие мы!.. Не
банкир? А кто?.. Погоди, выйду в другую комнату, а то мешают...
Артист прихватил кофе и закрылся в кабинете. Вышел он через двадцать
минут, беззвучно матерясь и вытирая вспотевший лоб.
- Ну? - спросил Боцман.
- Расскажу. Все расскажу. А сейчас дайте мне помолчать. Хоть полчаса.
Всего полчаса, мне хватит. Могу я полчаса помолчать?
- Ну, помолчи, - разрешил Боцман.
До встречи с Мамаевым оставалось сорок минут. Я решил использовать это
время, чтобы ввести ребят в курс дела. Сначала рассказал о моем утреннем
разговоре с президентом Народного банка, потом выложил на стол диктофон и
нажал кнопку "Play". В динамике прозвучало:
"- Начните с начала. С восемьдесят четвертого года. Что было
четырнадцатого декабря в Кандагаре?
- Четырнадцатого декабря в Кандагаре был очень сильный буран..."
Глава девятая ГИБЕЛЬ "КАСКАДА"
"- Четырнадцатого декабря в Кандагаре был очень сильный буран. Мы
готовили большой десант в тыл моджахедов. Подготовка, как всегда, велась в
строжайшей тайне. Но у нас были сведения, что агентура Ахмед Хана получила
информацию, и будет сделана попытка сорвать операцию. На аэродроме выставили
усиленное охранение. Приказ был: стрелять на поражение по любой
подозрительной цели... Ты куришь?
- Нет.
- Я тоже бросил. Сейчас бы закурил. Ну да ладно. Так вот. В двадцать
три пятнадцать по московскому времени или в три пятнадцать по местному
одному солдату показалось, что кто-то подкрадывается к стоянке
бомбардировщика. Он дал очередь из АКМ. Пуля срикошетила от бетонки и попала
во взрыватель бомбы на самолетной подвеске.
- И что?
- И все ебнуло.
- Значит, это была не диверсия?
- Нет. Это была нелепая, чудовищная случайность. Любая война - это цепь
случайностей. И более ничего. Политики могут начать войну. Дальше им
остается только хвататься за голову. В Афган планировалось ввести войска на
два-три месяца. Завязли на десять лет. Порядок в Грозном хотели навести за
два часа. Завязли бессрочно. Ладно. Я был на месте через двадцать минут.
Решение нужно было принимать очень быстро, пока слухи о взрыве не разошлись.
Я связался с Москвой. Мне дали добро. Часового отправили в госпиталь,
командира полка и начальника аэродромной охраны отстранили от должности.
Сразу же передали в эфир сообщение, что на аэродроме совершена диверсия.
Шифром, который был известен Ахмед Хану. Подняли по тревоге войска,
разослали ориентировки на диверсантов. На майора Калмыкова и на двух наших
агентов-таджиков. Тем же шифром.
- А майор Калмыков в это время сидел с женой в Большом театре и знать
ничего не знал.
- Да. Его доставили на "Су-27". В девять утра по местному времени он
был в Кандагаре. На "бэтээре" его и таджиков вывезли в предгорье.
Инсценировали погоню, "бэтээр" взорвали. Буран еще не кончился, так что все
прошло чисто. Им нужно было добраться до горного кишлака на границе с
Пакистаном и там затаиться.
- Почему на роль диверсанта выбрали его?
- У нас не было времени вводить в комбинацию кого-то другого. Он был
готов к этой роли. Работал в Афгане с восемьдесят первого по восемьдесят
четвертый, владел ситуацией. Восточная внешность, это у него от
матери-узбечки. Еще с детства знал узбекский и таджикский, свободно говорил
на пушту, дари и урду. Он был лучший. Опасность он чувствовал на уровне
подсознания, у него было очень мощное биополе. Он был прирожденным
разведчиком. И главное - у него была практически готовая легенда.
Мусульманин, вынужденный скрывать свою веру. Отчисленный из академии ГРУ по
религиозным мотивам. Тайно сочувствующий "джихаду". При всей своей
изощренности Восток в чем-то очень простодушен. Верность исламу сомнениям не
подвергается. Особенно когда она подкреплена серьезным делом. А взрыв
эскадрильи "шурави" - это очень серьезно. Ответил я на твой вопрос?
- Да.
- Прикрыли мы его очень тщательно. В Кандагаре провели заседание
трибунала. Майор Калмыков был разжалован, лишен всех наград и заочно
приговорен к смертной казни. Приказ об этом был зачитан в войсках. Это
подкрепило его легенду. В ней было только одно слабое место. Мы были
вынуждены задействовать его под своей фамилией. Времени на подготовку других
документов не было. Но он знал, на что шел.
- Вы не допускали, что он может отказаться?
- Майор Калмыков. Отказаться. Не мог.
- Что было дальше?
- Через полтора месяца их нашла агентура Ахмед Хана. К тому времени
среди моджахедов об их подвиге уже ходили легенды. Неизвестные герои,
устроившие диверсию на аэродроме "шурави". Их переправили в Пешавар,
встретили с почестями. Калмыкова принял сам Ахмед Хан. Потом началась
проверка. Проверяли его со всех сторон, но легенда выдержала. Теперь ты
понял, почему я ничего не мог сообщить его жене, почему не мог даже подойти
к ней?
- Не совсем.
- Для прокачки Калмыкова были задействованы все каналы. В том числе и
агентура ЦРУ в Москве. За Галиной следили. Мы не могли ничего для нее
сделать, потому что это значило расшифровать его.
- Теперь понял. Вы его не расшифровали.
- Да. Он выдержал проверку и стал вторым человеком в контрразведке
моджахедов. Ему доверял Ахмед Хан. Калмыков был его советником. Он знал
систему работы ГРУ, знал нашу армию, наши методы. Впрочем, что значит
доверял? Азия - это серпентарий. В разведке редко кому доверяют до конца. В
Азии никому не доверяют вообще. Четыре года Калмыков жил в этом гадюшнике.
Работал, создавал агентуру. Тысячи наших матерей должны молиться за него, он
спас жизнь их сыновьям. Зорге. Абель. Ким Филби. Да они рядом с ним не
стояли! По сравнению с ним они работали в курортных условиях. "Каскад" был
лучшим диверсионно-разведывательным отрядом со времен Отечественной войны.
Лучшим, говорю я тебе. А Калмыков был лучшим в "Каскаде".
- Что было в восемьдесят восьмом году?
- Ничего хорошего.
- Это я уже понял.
- Ничего ты не понял. Никто этого так и не понял. Нельзя было уходить
из Афгана. Никому это было не нужно. Ни нам, ни американцам, ни самим
афганцам.
- Но Америка требовала вывода наших войск.
- Мало ли что она требовала. Она требовала на словах. Им было выгодно,
чтобы мы там оставались. Чем дольше, тем лучше. Каждый день стоил нам
миллионы долларов. Это экономика. Для всего мира СССР был агрессором. Это
пропаганда. Но они и другое понимали: если мы уйдем из Афгана, наше место
займут не они. В этом была их политика. Калмыков предупреждал: талибы - это
очень серьезно. Это вам не непримиримая оппозиция. Рак, проказа - вот что
такое Талибан. С оппозицией можно договориться. Со всеми можно договориться.
С раком договориться нельзя. Я добился приема у Горбачева. Сказал ему:
нельзя уходить из Афгана, Афган никогда не будет нейтральным. "Мы предпримем
все усилия, чтобы Афганистан не стал зоной влияния Соединенных Штатов".
Каких Штатов? Болтун проклятый. Он даже не понял, что ему говорят!
- И решение об уходе приняли.
- Приняли. А как же? Миротворец плешивый. Но в Москве понимали, что
афганцы перегрызутся между собой и откроют дорогу талибам. Хоть это
понимали. Ситуацию в регионе контролировал только Пакистан. У нас был
сильный рычаг давления на Исламабад - наши поставки оружия Индии.
Пакистанцам это нож острый. Была разработана комбинация, которая хоть что-то
могла спасти. Горбачев должен был прилететь в Дели для заключения
крупномасштабного договора о военном сотрудничестве. Этот рычаг
предполагалось использовать, чтобы заставить пакистанцев принять наши
условия афганского урегулирования. Для талибов это означало крах. Агентура
Ахмед Хана подготовила покушение на Горбачева во время его визита в Дели. О
нем знали только три человека. Калмыков сумел передать нам информацию и
через свою агентуру предупредил индусов. Все люди Ахмед Хана были
нейтрализованы. Но Горбачев отменил визит. Обосрался, сучий потрох. Чем все
это кончилось, сам знаешь.
- Чем?
- Тем, что талибы уже в Кабуле! Тем, что весь Афган - сплошная раковая
опухоль! Тем, что на складах талибов хранятся семьсот тысяч тонн наркотиков
нового урожая и ждут отправки в Россию! За десять лет в Афгане мы потеряли
пятнадцать тысяч человек. Сейчас в год от наркотиков погибает по двадцать
тысяч! Что будет дальше? Дальше будет - Средняя Азия. Метастазы этой раковой
опухоли уже в Чечне. На очереди Татарстан. Вот чем! Калмыков об этом кричал
еще тогда, в восемьдесят восьмом! А он знал, о чем говорит!
- Чем это кончилось для Калмыкова?
- Тем, чем и должно было кончиться.
- Его вычислили?
- Его не могли не вычислить. Он был одним из тех троих, кто знал о
подготовке покушения на Горбачева. Знал Ахмед Хан, знал его начальник
контрразведки. Третьим был Калмыков. Больше не знал никто.
- Он не успел уйти?
- Он не мог уйти. Это означало признать, что он работал на нас. Это
погубило бы всю агентуру.
- Нельзя было его обменять?
- О чем ты говоришь? Мы даже заикнуться об этом не могли!
- Значит, у него не было выбора?
- У него был выбор. Он его сделал. Сам. Он не выдал никого. Ахмед Хан
приказал его расстрелять. Но он так и не узнал, кого расстреливает.
- Как вы узнали, что он расстрелян?
- Сначала было официальное сообщение о том, что разоблачен и приговорен
к расстрелу советский шпион. Оно было рассчитано на нашу реакцию. Понятно,
что никакой реакции не было. Потом сообщили, что приговор приведен в
исполнение. Расстрел снимали на видео. Нашему агенту удалось достать копию
пленки. Не было никаких сомнений в ее подлинности. Подтверждение поступило и
из других источников.
- Что же на самом деле произошло в Пешаваре в восемьдесят восьмом году?
- Не знаю. Теперь уже не знаю. Осенью девяносто третьего поступила
шифровка от нашего резидента в Индии. О том, что с ним ищет контакта
человек, который назвал себя майором Калмыковым. Он сообщил, что в начале
восемьдесят девятого года индийская разведка выменяла его на одного из
руководителей повстанческого движения в Кашмире. Четыре года он лечился в
Тибете. Он просил помочь ему вернуться в Россию. Мы запретили резиденту
вступать с ним в контакт.
- Почему?
- Мы были уверены, что это провокация. А потом... Потом был октябрь
девяносто третьего. "Каскаду" приказали штурмовать Белый дом. Я заявил, что
"Каскад" создан для диверсионно-разведывательной деятельности за рубежом, а
не для полицейских операций. Этого нам не простили. "Каскад" разогнали.
Отправили дослуживать в округа. Лучших из лучших. Вышвырнули, как
использованный гондон! Я обивал пороги, просил: уберите меня, но не губите
отряд. Нет, Россия миролюбивая страна, она не посылает за рубеж диверсантов.
Будьте вы прокляты. Будьте вы все прокляты!
- Кого вы проклинаете, товарищ генерал-лейтенант?
- Их. Всех. Все просрали. Бездарно, пошло. Подло! Предали армию,
предали народ. Тошно, парень. Тошно мне на это смотреть. Мне бы остаться в
Афгане. Бог миловал. Он не миловал. Он наказал. Наказал жизнью. За что?
- Чему вы удивляетесь? С вами обошлись так же, как вы с Калмыковым.
Использовали и вышвырнули.
- Ты! Щенок! Не тебе судить!
- Почему? Я своих не бросал никогда. Мы никогда не хоронили друзей до
того, как их хоронили. Сами, своими руками. Только после этого мы с ними
прощались.
- Калмыков выполнил свой долг!
- А вы? Вы свой долг выполнили? Ваш долг был - вытащить его. Как? Не
знаю. Это должны знать вы. Почему вы не приказали индийскому резиденту
установить личность человека, который назвал себя Калмыковым?
- Мы были уверены, что он погиб.
- А проверить?
- У меня уже не было этой возможности. После октября девяносто третьего
я был отстранен от оперативной работы. И хватит об этом. Хватит! У тебя еще
есть вопросы?
- Вы сказали, что у Калмыкова было очень сильное биополе. Что вы имели
в виду?
- Ну, он мог останавливать электронные часы. Подносил руку -
останавливались. Убирал - шли. У наших психологов зашкаливали все приборы.
Пленные душманы на допросах пели у него без всякого скополамина. Что еще? За
сутки предсказывал подземные толчки. Как змеи. Почему ты об этом спросил?
- После выхода из лагеря его должны были перехватить мурманские
бандиты. Четверо. На двух трупах никаких следов. У них констатировали
инфаркт. Он мог его вызвать?
- Трудно сказать. У него была теория. О том, что человек несет свою
смерть в себе. Ее блокирует воля к жизни. Она слабеет в старости, от
болезней. Но можно ее и подавить. Блокировка исчезает, человека убивает то,
чего он больше всего боялся. Ты сказал, бандиты? Не исключаю, что их мог
убить страх.
- Он их не мог убить. Он их убил.
- Возможно. Сам-то я в эту чертовщину не верю, но Калмыков относился к
ней очень серьезно.
- Вы все время говорите о нем в прошедшем времени.
- А как я могу о нем говорить? Он для меня - был.
- Он не был. Он есть.
- Что ты о нем знаешь?
- То, чего не знаете вы. Я расскажу, что было с ним дальше. Он понял,
что помощи от вас не дождется. И стал пробираться в Россию сам. Он вернулся
в Афганистан. Через афгано-таджикскую границу переходил с группой
наркокурьеров. Другого способа не было. Об этом он рассказал моему другу,
руководителю реабилитационного центра. Караван наткнулся на засаду. В ней
были наши солдаты из Двести третьей дивизии. В перестрелке его ранило в
голову. И тут ему повезло. Может быть, единственный раз в жизни. Его узнал
командир роты. Он служил вместе с Калмыковым в Чучковской бригаде. Поэтому
его отправили в наш военный госпиталь. Сначала в Душанбе, а оттуда санрейсом
в Москву. Здесь ему и сделали операцию. Если бы не эта случайность, он так
бы и сдох на границе. Я сказал "повезло"? В этом я уже не уверен. Даже не
знаю, что было бы для него лучше: сдохнуть на афгано-таджикской границе или
провести остаток жизни в российской тюрьме.
- Не говори загадками!
- Его выпустили по амнистии. На амнистию он не имел права, так как в
декабре восемьдесят четвертого года военный трибунал в Кандагаре приговорил
его к смертной казни, разжаловал и лишил всех наград. Почему не был отменен
приговор трибунала?
- Да не было никакого трибунала! Я же сказал: это была инсценировка,
операция прикрытия. О трибунале не знает никто.
- Кое-кто знает.
- Этого не может быть.
- Откуда же знаю я?
- Да, откуда?
- От человека, который намерен на основании этого приговора объявить
Калмыкова во всероссийский розыск. Вероятно, он нашел протоколы трибунала в
архиве.
- Чушь! Их никогда не было в архиве. Я сразу изъял протокол.
- Где он сейчас?
- У меня.
- Покажите.
- Почему я должен тебе доверять?
- Потому что я единственный, кто может что-то сделать для человека,
который был вам, как сын. Вы не смогли ему помочь. А я попробую. Не уверен,
что получится, но попробую.
- Почему ты занимаешься этим делом?
- Я не хочу, чтобы мне было тошно смотреть на себя по утрам в зеркало.
Это мешает бриться.
- Я тебе почему-то верю, парень. Не знаю почему, но верю. Всю жизнь я
не доверял никому. А теперь чувствую себя так, будто с моих плеч снимают
рюкзак. Неподъемный. Свинцовый.
- Так снимите.
- Сниму. Да, сниму. Мне уже не под силу его тащить. Ты получишь
документы. Все. Я перекладываю этот груз на тебя. Понимаешь, что я хочу этим
сказать?
- Понимаю.
- Помоги ему, капитан спецназа Пастухов. Помоги моему сыну!.."
Глава десятая ХОД В ИГРЕ
I
Ровно в двенадцать к офису "МХ плюс" подкатили черный "Мерседес-600" и
темно-вишневая "Вольво-940". Из низкого, на уровне тротуара окна полуподвала
мы могли видеть только ноги приехавших. Ног было четыре. Две ноги короткие,
в черных брюках, две другие длинные, в темно-синем, в мелкий рубчик,
вельвете. На всех ногах были черные кожаные туфли, выдававшие в их
владельцах людей, которые не часто ступают на пыльный московский асфальт.
В дверь позвонили. Боцман убрал со стола приемной снимки и на правах
хозяина пошел открывать. Вошел Мамаев, а с ним человек, которого мы видели
на многих фото рядом с Мамаевым. Он-то и был в стильном вельвете: рослый
пятидесятилетний господин с высокомерным и словно бы слегка сонным лицом.
Это был начальник службы безопасности компании "Интертраст", бывший опер с
Петровки, подполковник милиции Тюрин.
Мне не очень нравился план, предложенный Буровым. Он был остроумный и
базировался на тонком понимании психологии. В самом деле, дать человеку
надежду, а затем отнять ее - сильный способ сломать контрагента. Но такой
план хорош только в теории. Когда речь идет о живых людях, остроумие его
начинает попахивать дьявольщиной. С живыми людьми в такие игры играть
нельзя.
Никакой расположенности к Мамаеву у меня и раньше не было. Теперь же,
когда практически до конца, за исключением не имеющих принципиального
значения частностей, выяснилась его роль в затеянной им же самим интриге, он
не вызывал у меня ни малейшего сочувствия.
Я ничего не имел против того, что Буров выкатит Мамаеву счет по полной
программе и заставит уплатить по нему. Но способ достижения этой цели
вызывал у меня очень большие сомнения. И чем больше я о нем думал, тем
меньше он мне нравился. Нельзя лишать человека шанса.
Мамаев имел право на шанс. Не больше, чем любой другой человек. Но и не
меньше. Я решил дать ему этот шанс.
С такой установкой на матч я и начал игру: провел Мамаева в кабинет,
предложил ему кресло за черным письменным столом и положил перед ним папку с
протоколами военного трибунала, приговорившего Калмыкова к смертной казни.
Мамаеву хватило десяти минут, чтобы ознакомиться с делом. Он достал из
кейса какую-то старую школьную тетрадку, заполненную мелкими убористыми
строчками, и выборочно сравнил то, что в ней написано, с протоколами
трибунала. Затем еще раз внимательно прочитал приговор и закрыл папку. Это
был правильно предсказанный Буровым момент обретения надежды. Но даже следа
удовлетворения не мелькнуло на хмуром лице Мамаева. Напротив, он еще больше
помрачнел, поднял на начальника службы безопасности тяжелый ненавидящий
взгляд и негромко спросил:
- Что это?
Тюрин молча пожал плечами.
- Что это? - так же негромко, бешено повторил Мамаев.
- Протоколы трибунала, - ответил начальник службы безо- пасности. И
этот простой ответ на простой вопрос произвел неожиданный и очень сильный
эффект.
- Протоколы трибунала? Какого трибунала? Которого не было? Которого не
было и быть не могло? Какого, я тебя спрашиваю, трибунала?!
Маленький кабинет агентства "МХ плюс" заполнила предгрозовая свинцовая
тишина. Миг, и молния звезданет в стол, от тяжелого грома содрогнется
Москва, в груду развалин превратится старый дом на Неглинке, и весть о новом
теракте ужаснет весь цивилизованный мир: да что же происходит в этой
загадочной, непредсказуемой, жуткой России?
В загадочной, непредсказуемой, жуткой России происходила загадочная,
непредсказуемая, слегка жутковатая, но в общем и целом вполне обычная
российская жизнь. Два респектабельных господина, один из которых грузно
сидел в кресле за черным офисным столом, а второй на стуле пристроился
сбоку, держали напряженную паузу, а два других, я и Артист, как зрители
очень камерного театра, с диванчика наблюдали за ними в ожидании, чем
кончится их молчаливое противостояние. Мухе и Боцману билетов на спектакль
не досталось из-за малой вместимости зала. Мамаев и присутствием Артиста был
недоволен, но Артист твердо заявил, что не может оставить друга без
моральной поддержки. А поскольку это была наша территории и правила на ней
устанавливали мы, Мамаеву пришлось смириться.
Тюрин понял, вероятно, что ему не стоит дожидаться грома и молнии, и
применил прием, который современные политологи именуют экспортом кризисов, а
в старину называли "с больной головы на здоровую".
- Господин Пастухов, потрудитесь объяснить, как у вас оказались эти
бумаги! - с угрожающим видом потребовал он.
- Может, мы начнем с другого конца? - предложил я. - Это подлинные
документы?
- Судя по всему, да.
- Это не ответ.
- Да, они подлинные! - гаркнул Тюрин. - Но тем хуже для вас!
- Заткнись! - приказал Мамаев. - Откроешь рот, когда тебя спросят! А
сейчас заткнись! Понял? Заткнись!
- Ах, как это недемократично! - укорил Артист. - Дайте человеку
высказаться.
- Какому человеку? - с бешенством бросил Мамаев. - Этому человеку? Этот
человек уже высказался!
Я не понял, чем вызван такой сильный взрыв эмоций. Артист тоже не
понял. Мы невольно оказались в положении зрителей, которые включили
телевизор на середине спектакля, и лишь по реакции действующих лиц
догадываются, что в предыдущем эпизоде что-то такое произошло. Но никакого
желания вникать в отношения Мамаева и его начальника службы безопасности у
меня не было. Поэтому я сказал:
- Тогда мы слушаем вас.
- Я покупаю документы.
- Ничего ты не покупаешь! - заорал Тюрин и повернулся ко мне. - Ты что
делаешь? Ты знаешь, на что идешь? Ты идешь под статью! Это документы
строгого учета, они должны храниться в архиве Военной коллегии Верховного
суда СССР! Похищение официальных документов, совершенное из корыстной или
иной личной заинтересованности, - это статья! Статья триста двадцать пятая
Уголовного кодекса! Ясно? Раньше за это давали до пяти лет!
- А сейчас? - полюбопытствовал Артист.
- Штраф до пятисот минимальных зарплат.
- Ух, как страшно! Это же целых полторы тысячи баксов! Жуть!
- Или до года лишения свободы! - зловеще добавил Тюрин.
- Пастух, мужайся! - подбодрил меня Артист. - Мы тебя не оставим. Будем
носить передачи. А если станет невмоготу, пришлем напильник в палке
сервелата Черкизовского мясокомбината. Напильником перепилишь решетку, а
сервелатом будешь глушить охрану.
- Могу я попросить всех помолчать? - вежливо поинтересовался Мамаев.
- Да! - поддержал его Тюрин. - Цирк, понимаешь, устроили!
- Я покупаю документы, - повторил Мамаев. - Деньги будут переведены
немедленно. Куда?
Он извлек мобильник и приготовился набрать номер.
- Не спешите, - остановил его я. - С помощью этих документов вы
намерены объявить Калмыкова во всероссийский розыск. Я правильно понимаю?
- Вас это не касается! Вы продавец. Я покупатель. У меня деньги, у вас
товар. Что я с ним сделаю, это решать мне!
- Вы намерены засадить Калмыкова в тюрьму на всю оставшуюся жизнь и
таким образом снять проблему. Я хочу убедить вас, что это не лучший выход.
- Вот именно! - одобрил Тюрин. - Совсем не лучший, Петрович! Говно это,
а не выход!
- Заткнись! - рявнул Мамаев. - Почему же, господин Пастухов, не лучший?
- Он негуманный.
- Негуманный. Понятно. И все?
- Вам этого мало?
- Ну почему? Это очень сильный аргумент. Но не в деловом разговоре.
- Эти документы не принесут вам никакой пользы. Это вообще не выход.
Это тупик.
- В чем же выход?
- Разрулите ситуацию миром. Договоритесь.
- С кем?
- Вы знаете, с кем.
- А я тебе о чем говорил? - энергично вмешался в наш диалог Тюрин. - О
чем я тебе твердил? Договорись, Петрович! Пастухов дал тебе хороший совет!
Мамаев внимательно посмотрел на меня.
- Мне кажется, вы действительно этого хотите.
- Совершенно верно, - подтвердил я. - Я действительно этого хочу.
- Почему?
- Это наши дела.
- Вы не представляете себе, какая цена вопроса.
- Почему же не представляю? Очень хорошо представляю. Ваша жизнь.
- Моя жизнь? - презрительно, с прорвавшейся злобой переспросил Мамаев.
- Моя жизнь! Подумайте лучше о своей жизни! А о себе я позабочусь сам!
Хватит болтать! Вы продаете бумаги или не продаете?
Похоже, моя миротворческая миссия провалилась. Мамаев пер, как танк. И
никакой возможности остановить его я не видел.
- Вы все-таки хотите купить?
- Да, черт возьми, хочу!
- Не делай этого, Петрович, пожалеешь! - хмуро предупредил Тюрин. -
Крупно пожалеешь!
- Ты! Угрожаешь?! - вскинулся Мамаев. - Ты мне угрожаешь?!
- А что мне остается? Слова до тебя не доходят. Да, твою мать, угрожаю!
- Как приятно видеть такую преданность сотрудника своему шефу, -
прокомментировал Артист. - Господин Тюрин, позвольте пожать вашу честную
руку!
Он поднялся с диванчика, торжественно пожал руку недоумевающему
начальнику службы безопасности, что-то сказал ему на ухо и широко улыбнулся
Мамаеву. - Поздравляю, вы умеете подбирать кадры!
- Могу я продолжить? - спросил Мамаев.
- Да делай что хочешь! - махнул рукой Тюрин.
- Спасибо. Я спросил вас, господин Пастухов, куда перевести деньги.
- Вы приняли решение?
- Принял! Вы получите свои двадцать тысяч баксов! Тюрин
был прав, слова до него не доходили. Он был уст- ремлен к цели, видел
ее в том, чтобы получить бумаги и с их помощью решить свою проблему самым
простым, как казалось ему, способом. Он лез в расставленную Буровым ловушку
с тупым упорством ночной совки, летящей на гибельный для нее свет.
Доводы на него не действовали. Может, подействует наглость?
- Двадцать тысяч было три дня назад, - заявил я.
- Сколько сегодня?
- Шестьдесят.
- Шестьдесят тысяч долларов?
- Да, господин Мамаев, шестьдесят тысяч долларов.
Тюрин захохотал.
- Плати, Петрович, быстро плати! А то сейчас будет сто!
- Вы быстро учитесь, господин Пастухов, - заметил Мама- ев, метнув на
Тюрина ледяной взгляд.
- У меня хорошие учителя.
- Думаете, взяли меня за горло? Загнали в угол?
- Мы? Вас? Господин Мамаев, мы вас знать не знали и не хотели бы знать
никогда. Вы сами загоняете себя в угол. И делаете это с упорством, достойным
лучшего применения. Я не навязываю вам эти бумаги. Я сказал и готов
повторить: они вам не помогут.
- Об этом позвольте судить мне!
Я сдался.
- Ну, как знаете. Тогда десять тысяч переведите на счет агентства "МХ
плюс". Это наш гонорар. А пятьдесят тысяч - на счет реабилитационного центра
доктора Перегудова. За это вам что-нибудь простится. Но я вас предупредил:
вы делаете ошибку.
- Спасибо за предупреждение, - буркнул Мамаев.
Он связался по мобильнику с офисом и приказал немедленно перечислить
бабки.
Деньги на счет "МХ плюс" поступили через шесть минут. Я вызвонил Дока,
попросил его проверить счет центра и сразу перезвонить. Он перезвонил. В его
голосе было счастливое изумление:
- Что происходит, Серега? Свалились пятьдесят тысяч от компании
"Интертраст"! Пятьдесят тысяч! Я не верю своим глазам! Наши богатые Буратины
вспомнили о спасении души?
- Пока не души, - охладил я его восторг. - Пока только о спасении
жизни.
- Теперь я могу взять документы? - спросил Мамаев.
- Они ваши. А вот это считайте нашим подарком, - проговорил я и
протянул ему заклеенный конверт. - Не вскр