Неужели и этот снаряд снова нацелился в нас? Через пять минут мы были готовы, а Мухе и не пришлось переодеваться - его как унесли в санчасть в камуфляже, да так и оставили. На нас снова накинули наручники, но как-то необычно. Дока, Боцмана и Артиста сковали в цепь, а меня - персонально. В чем смысл этого, я не понял, но спрашивать не решился, потому что от Сивопляса в его теперешнем настроении вместо ответа можно было получить по зубам, чего как-то не хотелось. Какая, интересно, муха его укусила? - Вперед! - скомандовал пират и стволом показал на выход. В нашем сопровождении было задействовано пять черных. Один шел впереди, двое сбоку, а еще двое тащили носилки с Мухой. Замыкал шествие Сивопляс. В начале и конце длинного бетонного коридора тоже была выставлена охрана. В такой ситуации невольно ощущаешь свою значительность. Для полноты картины не хватало толпы репортеров у выхода. Чтобы зажужжали телекамеры, засверкали блицы, обрушился град вопросов, и весь мир узрел бы новых героев нашего времени и узнал, что из напитков они предпочитают "Пепси", к лесбиянкам относятся с интересом, а вот пидорасов не уважают. От коридора, тускло освещенного плафонами, шло несколько боковых ответвлений. Когда мы поравнялись с одним из них, вдруг послышалась музыка, чьи-то очень немузыкальные вопли и звон стекла. Будто кто-то вдрабадан пьяный отводил душу под караоки и метал пустые бутылки в железную дверь. Это было настолько неожиданно, что я даже приостановился. Но тут же мне в спину больно ткнули стволом, давая понять, что отвлекаться не следует. Я человек догадливый, все понял, и до конца пути уже не отвлекался, тем более что отвлекаться было больше не на что. У выхода из ремзоны нас ждал аэродромный "пазик" с выбитыми стеклами, заделанными фанерой и кусками дюраля. Он был подогнан вплотную к воротам, как подгоняют автозак к дверям следственного изолятора. Но и в то короткое время, пока нас грузили в автобус, я успел умилиться хмурому ветреному дню, который после темницы показался ослепительно ярким и многоцветным, как первомайская демонстрация в старые добрые времена. На фоне низких летящих облаков плыли мачты аэродромных прожекторов, трепыхался флажок на вышке руководителя полетов, стыли полусферы радаров. А неподалеку от выхода из подземных ангаров возвышался огромный самолет с надписью на фюзеляже "Аэротранс". При виде его я слегка прибалдел и не сразу понял, что это не "Мрия". У "Мрии" шесть турбин, а у этого было только четыре. Это был "Ан-124". "Руслан". Я поискал взглядом "Мрию" и обнаружил ее останки в дальнем конце летного поля. Задняя аппарель "Руслана" была опущена, возле нее суетились солдаты в оцеплении черных, подвозили со стороны ремзоны какие-то разномерные ящики. - Это не модули истребителей, - сказал Док. - Что же это они грузят? Его вопрос остался безответным, потому что новый тычок автоматным стволом в спину напомнил мне, что и сейчас отвлекаться не следует. Артиста, Дока и Боцмана усадили сзади, прицепили к поручням, меня снова почему-то выделили, отвели боковое сиденье, носилки с Мухой поставили в проходе. Один из черных сел за руль, а Сивопляс и еще двое расположились в передней части автобуса, лицами к нам, что было вполне грамотно и говорило о том, что пират дело знает туго. Сравнительная малочисленность конвоя меня слегка удивила, но с моей стороны это было чистым тщеславием. Четверо с "калашами" против пятерых в браслетках - выше крыши. Автобус продребезжал по бетонке и после короткой остановки миновал КПП. Сивопляса здесь хорошо знали и уважали, ему достаточно было махнуть рукой, чтобы ворота открылись. "Пазик" выкатился на шоссе, водитель прибавил ходу. Поплыли навстречу березовые колки и заросли кустарников вдоль обочин, подернутые зеленым флером свежей листвы. По моим прикидкам, до Читы было часа три-четыре езды, но "пазик" неожиданно свернул с шоссе к широко раскинувшемуся селу с добротными бревенчатыми избами и высокими, как по всей Сибири, воротами. Возле одного из окраинных домов автобус остановился, Сивопляс вышел и стукнул по калитке массивным железным кольцом. На стук взъярились собаки, потом появилась дородная хозяйка, эдакая ядреная забайкальская казачка в кацавейке, выслушала пирата и согласно покивала. По знаку Сивопляса двое черных подхватили носилки с Мухой и потащили к выходу. - Эй! А это зачем? - потребовал я объяснений. - Зачем нужно, - объяснил Сивопляс. - Будешь спрашивать, когда тебя спросят. Пришлось удовлетвориться. Поворот событий был странным, но угрозы, как мне показалось, не содержал. Муху втащили в дом, черные вернулись, автобус выехал из села и затрясся по грунтовке, вскоре свернувшей к берегу широкой спокойной реки. - Наводит на размышления, - заметил Док. Возможно, он имел в виду отделение Мухи от коллектива, но скорей то, что эта грунтовка не могла быть дорогой в областной центр. Так и оказалось. "Пазик" скатился по крутому съезду и остановился у свайного причала, к которому был пришвартован довольно задрипанного вида катер без каких-либо признаков команды. Даже вахтенного не было. Все это мне не понравилось. Такой катер не мог принадлежать воинской части. Скорей - рыбоохране или лесосплавщикам. Нас собираются транспортировать в округ на этом катере? В армии так не делается. В армии на все существует четкий порядок. И всякое отклонение от него не может не насторожить. Особенно в нашем положении. - Наводит на размышления, - повторил Док. Но предаваться размышлениям на берегу пустынных волн нам не дали. Через три минуты мы оказались в темном вонючем кубрике, застучал судовой дизель, и по легкой качке можно было понять, что плавание началось. - И куда же мы плывем? - задал риторический вопрос Артист. - Плавает говно, - машинально поправил Боцман по своей привычке, которая осталась у него еще со времен службы в морской пехоте. - И куда же мы плывем, как говно? - откорректировал формулировку своего вопроса Артист. Я напряг память, пытаясь вспомнить карту, которую мы изучали в ленинской комнате с "Моральным кодексом строителя коммунизма". И вспомнил. - Это Ингода, - сказал я. - Она впадает в Читу. - Река не может впадать в город, - рассудительно заметил Док. Он всегда говорил рассудительно, кроме тех случаев, когда нужно говорить очень быстро. Но в этот раз его рассудительность почему-то вызвала у меня раздражение. Я огрызнулся: - Но ты понял, что я хотел сказать? - Ты хотел сказать, что в нижнем течении этой реки расположен областной центр Чита. Правильно? - Вот именно, - подтвердил я. - Это я и сказал, но гораздо короче. В двадцать первом веке так будут говорить все. Привыкай. - И знаменитый монолог Гамлета будет звучать так: "Да или как? Вот в чем", - сказал Артист. - Если вы оба не заткнетесь, я набью вам морды из собственных ручек. - Извини, Док, - сказал я. - Все в порядке, - сказал Док. Катер неожиданно ткнулся в берег. Дверь кубрика открылась, появился Сивопляс и показал на меня стволом "калаша": - На выход. Сам. Остальные на месте. - Акт третий, - прокомментировал Артист, пока я выбирался из кубрика. - А сколько всего? - спросил Боцман. - В классической трагедии - пять. - Тогда еще поживем, - заключил Боцман. III Для третьего акта классической трагедии место действия было выбрано подходящее. Во всяком случае, для его обозначения длинных ремарок не требовалось. "Берег реки. Рыбацкий навес. Ветер." Даже причала не было - мостки, с каких в деревнях полощут белье. Навес на высоком берегу, узкий и длинный, покрытый шифером. Между опорными столбами натянуты шнуры. На них, видно, вялили рыбу. Место открытое, хорошо проветривается, в стороне от жилья с коровниками и свинарниками. Значит - без мух. От мостков к навесу вела узкая крутая тропка. В одном месте я оступился и едва не потерял равновесия, но Сивопляс поддержал меня за плечо. И не стволом "калаша", а рукой. Его предупредительность так меня удивила, что я даже "спасибо" не сказал. Но то, что последовало за этим, было не просто удивительно, а хрен что. Он указал мне на лавку: - Садись, в ногах нет. - И сел сам. - Даю вводные. У меня приказ: всех вас при попытке к бегству. Это понятно? Это было понятно. Это было уже давно понятно. Даже не нужно было спрашивать, кто отдал этот приказ. Но я все же спросил: - Генерал-лейтенант? Сивопляс подумал и кивнул: - Он. - Давай дальше. - Сейчас мы с тобой сверимся и сбежите, - продолжал Си- вопляс. - Мои не в курсе, так что вот так. Сделать все нужно чисто. Смогут твои? Мои не из лыка мочалка, учти к сведению. Ты чего головой мотаешь, как на новые ворота? - Не пройдет, командир, - сказал я. - Мы не будем сбегать. - Это как? - Не хочу облегчать твою совесть. Тебе придется выполнить приказ а натюрель. В натуральном виде. И потом на Страшном суде долго и нудно объяснять, что заставило тебя сгубить четыре безоружных невинных души. Чувство долга? Любовь к Родине? Не думаю, что там вообще поймут, что ты этим хочешь сказать. - Это ты про себя, что невинный? - удивился Сивопляс. - А кто подполковника Тимашука и ухом не моргнул? - Я-то при чем? - Не мути мне в голове воду. Я все видел на пленке. Как сначала маленький его, потом ты. И слышал, как ты командовал: "Быстро, все по местам." Так что давай не надо. - За свои грехи я отвечу сам. А ты будешь отвечать за свои. - Дурак ты и уши у тебя соленые! - разозлился Сивопляс и неожиданно заговорил нормальным русским языком. - Ты что ж думаешь - я хочу вас спровоцировать на попытку к бегству? - А нет? - спросил я. - Тогда зачем я вашего парня к своей бабе завез? - Не знаю, - признался я. - Да затем, что если он в воду прыгнет, так сразу пойдет ко дну, как колун без ручки! Молчи и слушай. Твои парни свяжут моих в придачу со мной. Катер поставишь на малый ход, горючку перекроешь, поплывет по течению. В Потапове забираете маленького, берете у хозяйки мой "жигуль". Уходите на Улан-Удэ до Транссиба. Тачку бросите, сядете в поезд. На все про все у вас полсуток. Раньше катер вряд ли найдут, места глухие. Успеете уйти до тревоги - ваше счастье. Если вопросы есть, давай быстро. Время идет. - Вопросы есть. Два. Но мне было бы проще с тобой разговаривать, если бы ты снял с меня браслетки, - запустил я пробный шар. - Повернись, - приказал он и отщелкнул наручники. - Только потом держи их в руках за спиной для полной видимости. Я растер запястья и запустил следующий шар: - Ты не мог бы в знак доверия дать мне подержать твой "калаш"? - Держи. Я еле успел поймать брошенный автомат. Заряжен. Полный рожок. И патроны не холостые. Я вернул "калаш" пирату и задал первый вопрос: - Зачем устраивать захват твоих парней, если они с тобой заодно? - Затем, что объяснять им все - сутки уйдут. И не умею я объяснять. - Но кое-что тебе объяснить придется. Это второй вопрос. Главный. Почему ты принял это решение? Хмурое лицо пирата посмурнело еще больше. - Ладно, - шумно вздохнув, сказал он. - Попробую. Когда вас раздевали, я видел спину твоего парня. Чернявого. - Боцмана, - подсказал я. - Пусть Боцмана. А теперь смотри. - Он расстегнул широкий офицерский ремень, выпростал из-под него форменку и повернулся ко мне спиной. - Задирай. Я задрал. - Ясно? - спросил он. - Ясно, - сказал я. Он привел одежду в порядок, долго молчал, глядя как ве- тер рябит холодную гладь полноводной реки, величественной в своей несуетности. Как Стикс. Потом добавил: - Скажу еще. Я смотрел пленку с допросами. Одно место смотрел два раза. С допросом доктора. Он сказал: "Нас всех убили на той войне". Так вот, меня тоже убили на той войне. Не на вашей, а на моей. В Афгане. Мы - свои. А своих я убивать не дам. Все. Подъем. Давай работать. Работу мы сделали быстро, не отходя от берега. Рассудили, что нет резона усложнять дело и нырять в ледяную воду. Мужики были жилистые и верткие, как пантеры. Но на нашей стороне был эффект неожиданности и преимущества молодости. В разработанный Сивоплясом план Док внес коррективы. Мы обрядили черных в наши камуфляжки, а сами надели их униформы. Была откорректирована и роль Сивопляса. Когда троих его парней умотали линями и уложили в кубрике, его самого, тоже связанного и с кляпом из грязной тряпки во рту, вытащили на берег и отволокли под навес. Он мычал и бился, как уссурийский тигр, спеленутый сетью ловцов. Укоризненный взгляд его прожигал мне сердце раскаленным железом, каким были изукрашены спина Боцмана и спина Сивопляса. И я чувствовал, что если не удастся убедить его в правильности того, что мы делаем, этот взгляд до конца жизни будет преследовать меня в бессонницу, а потом будет предъявлен мне первым номером в списке моих грехов на Страшном суде. Катер отплыл, на середине реки заглох. Его подхватило течением и медленно повлекло к востоку. Мы освободили Сивопляса и вернули ему "калаш". Он отплевался и сказал: - Ну? - Объясняй, - предложил я Доку. У Дока, конечно, было много достоинств и среди них попадались даже таланты, но умением жечь глаголом сердца людей природа его обделила. Его объяснения Сивопляс слушал внимательно, но чувствовалось, что все эти дела ему глубоко до феньки. Его нисколько не ужаснула апокалипсическая картина будущих локальных войн, в которых с помощью российских штурмовиков народы мира будут превращать друг друга в кровавую лапшу, оставила совершенно равнодушным угроза краха российской экономики, а когда Док упомянул о международном престиже страны, который неминуемо будет подорван, если агентура ЦРУ перехватит "Руслан", Сивопляс перебил: - Кончай. Барабанишь, как попугай на базаре. Россия, Россия. Что такое Россия? Док посопел, попыхтел, потом показал на реку, которая все дальше уносила катер, и сказал: - Вот это и есть Россия. Понял? Сивопляс посмотрел на него, как убогого. И ответил: - Это река Ингода. А если ты еще хочешь сказать, то лучше молчи. - Тихо! - вдруг приказал Артист. - Все под навес! Ложись! Со стороны Потапово донесся гул вертолетного двигателя. Он приближался. Это был хорошо знакомый нам патрульный "Ми-28". Он тянул над рекой на высоте метров триста. Потом пошел вниз, чуть клюнул носом и выплюнул одну из шестнадцати ракет "Вихрь". Оставляя белый след, она прошла над водой и там, где только что был маленький силуэт катера, сверкнуло, вспух и лопнул огненный шар и взметнулся водяной столб. Сивопляс взревел, как раненый тигр, и рванулся из-под навеса. Боцман успел схватить его за ногу, за другую ногу ухватился Артист, а Док навалился сверху всей своей массой. Вертолет вышел на второй заход и прошил фарватер из скорострельной 30-миллиметровой пушки 2А42. Еще раз развернулся, облетая на малой высоте окрестности, прогрохотал двигателем над крышей навеса, заложил вираж и отвалил в сторону аэродрома. Сивопляс поднялся на ноги и машинально отряхнул форменку от сора. Потом сел на краю обрыва, по-восточному скрестив ноги, и начал раскачиваться вперед-назад. Мы расположились по сторонам от него и сидели, молча глядя на хмурую воду сибирской реки Стикс. А что тут можно было сказать? - Костя Сальников, - негромко проговорил Сивопляс и снова закачался. Потом сказал: - Младший сержант. Потом сказал: - Он прикрыл меня во дворце Амина. Потом сказал: - Гриша Майборода. Младший лейтенант. Мы вместе горели в бэтээре под Урузганом. Потом сказал: - Никита Петраков. Старший сержант. С ним мы были в плену. Потом встал и сказал Доку: - Теперь я понял, что такое Россия. Это и есть Россия. Она такой и останется, если их не остановить. Говори, что делать. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ I От одного человека не зависит ничего. От одного человека зависит все. Генерал-лейтенант Ермаков понимал, что стечение обстоятельств поставило его в такое положение, когда только от него, как от одного единственного солдата на острие захлебнувшейся атаки, зависит исход огромного дела. Дрогнет он, и запнется взвод, вожмется в землю на свинцовом юру рота, залягут , а потом начнут пятиться батальоны, обнажая фланги соседей, вовлекая в губительную воронку отступления полки и дивизии. Решение, которое принял Ермаков, было инстинктивным, самопроизвольным, как взмах руки и изгиб тела потерявшего равновесие канатоходца. В какой-то момент он даже поразился себе: да не спятил ли я? Но уже заработал его холодный практический ум, анализируя ситуацию, просчитывая варианты. И когда приехал аль-Джаббар с тремя молодыми черноусыми арабами-телохранителями в одинаковых черных костюмах и с одинаковыми черными кейсами, Ермаков уже был готов к разговору. Но он не стал начинать его на даче. Времени до отлета "Руслана" было в обрез, это был хороший повод отложить разговор. В машине тоже вести обсуждение нельзя из-за присутствия арабов, понимавших по-русски и по-английски. На предложение Ермакова изложить дело уже на борту "Руслана" аль-Джаббар немного подумал, легким касанием ладони поправил безукоризненный пробор на иссиня черных, набриолиненных волосах, повертел массивный золотой перстень на маленьком пухлом пальце и согласился. - Мы знаем господина Ермакова как очень серьезного человека. Мы не сомневаемся, что наш высокочтимый друг отдает себе полный отчет в своих действиях. Круглое жирное лицо Джаббара с пышными черными усами излучало доброжелательство, но глаза смотрели холодно, жестко. Представитель ОПЕК при правительстве России (он же - доверенное лицо могущественного миллиардера бен Ладена) гражданин Саудовской Аравии Мухаммед Хасан аль-Джаббар был очень опытным бизнесменом и хладнокровным человеком. Но и он окаменел, когда узнал, что афганские летчики, которые должны были перегнать истребители из Потапова в Лахор, взяты под наблюдение и вот-вот будут арестованы. Второе сообщение Ермакова - о том, что прежний способ транспортировки самолетов не может быть использован из-за противодействия неких влиятельных сил в российском руководстве - стерло последние остатки доброжелательства с его лица. Ермаков не стал объяснять, какие силы он имеет виду, лишь сказал, что эта часть российского руководства придерживается прозападной, а точней - проамериканской ориентации. Как Ермаков и ожидал, его слова попали в болевую точку. У всех этих воинов ислама была одна ахиллесова пята. При всей многоопытности и хитроумии они забывали, что ненависть - очень плохой советчик в делах. Даже намек на военную оснащенность Израиля приводил в ярость ближневосточных арабов и заставлял их идти в переговорах с Ермаковым на большие уступки. Такой же красной тряпкой для аль-Джаббара было упоминание США. Он потребовал конкретизации, но Ермаков твердо ответил, что это внутренние дела России и он не намерен обсуждать их с многоуважаемым и высокочтимым партнером. От Джаббара дохнуло угрозой, как от кобры перед смертельным броском. Но и к этому Ермаков был готов. Во время разговора в ЦКБ аль-Джаббар не скрывал своего превосходства. И его позиция была действительно очень сильной. Но в ней таилась и уязвимость. Она заключалась в том, что талибам нужны истребители, а купить их они могут только у России. Проблема не решалась такими частностями, как жизнь или смерть Ермакова или жизнь или смерть самого аль-Джаббара. Ермаков даже допускал, что его партнер настолько фанатичен, что готов пожертвовать своей жизнью во имя священного дела. Но это было только на руку Ермакову. Джаббар быстро понял, что невольно оказался в ловушке. Он напряженно искал выход. Ермаков не торопился его подсказать. Партнер должен дозреть до того состояния, когда в любом предложении он изначально станет искать выгоды, а не опасности и подвохи, будет думать, почему это предложение нужно принять, а не почему отвергнуть. Над Волгой Ермаков понял, что клиент готов. Он изложил свое предложение. Афганской стороне нужны самолеты-невидимки, России нужна валюта. Расторжение ранее заключенного контракта на девятьсот шестьдесят миллионов долларов невыгодно обеим сторонам. В силу форс-мажорной ситуации российская сторона не может в настоящее время передать талибам боевые машины, готовые к продаже. Российская сторона предлагает другой способ реализации контракта. На "Руслане" в Лахор будут доставлены не самолеты, а оборудование для нанесения антирадарного покрытия. Одновременно будет передана технология обработки поверхности. Организация производственной базы не представляет никаких сложностей. Талибы сами смогут превращать истребители в невидимки, а самолеты "МИГ-21", "МИГ-23", "СУ-24" и "СУ-25" российская сторона будет продавать талибам через третьи страны. Первые три десятка машин будут поставлены в счет контракта, цена других будет установлена в ходе дополнительных переговоров. Естественно, она будет значительно выше общепринятых цен на старые российские штурмовики. Господин Джаббар должен признать, что это условие правомерно, так как технология антирадарной обработки сама по себе является огромной ценностью. Аль-Джаббар думал примерно до Казани. Молча сидел в откидном кресле, покусывал перстень. Потом задал несколько мелких уточняющих вопросов, снова умолк. И только в районе Набережных Челнов приступил к делу. Предложение досточтимого господина Ермакова крайне неожиданно и требует тщательного обдумывания. У господина Джаббара есть для этого не меньше пяти часов. Для такого опытного человека этого времени более чем достаточно. Господин Ермаков утверждает, что радиолокационная уязвимость истребителей уменьшена в двадцать раз. Мы хотели бы убедиться в этом. Наш уважаемый партнер получит эту возможность. Специально для него будет произведен испытательный полет одного или нескольких истребителей, господин Джаббар сможет сам следить за показаниями приборов и при необходимости получить квалифицированную консультацию специалистов. Передавая афганской стороне не только оборудование, но и технологию артирадарной обработки, российская сторона лишается возможности производить такую же обработку своих боевых машин для продажи их другим покупателям. Уважаемый господин Джаббар ошибается. Российская сторона не лишается этой возможности. У нее остается вся техническая документация "ноу-хау" и автор методики, изготовление же нового оборудования не представляет никаких трудностей. Российская сторона не может не понимать, что, обладая оборудованием и технологией, мы сами сможем организовать широкомасштабное производство и продавать самолеты-невидимки тем, кто в них нуждается. Мы отдаем себе в этом отчет. Но для того, чтобы делать самолеты-невидимки, нужно прежде всего иметь самолеты. В настоящее время завершены переговоры России с республиками СНГ и бывшими союзниками по Варшавскому договору о передаче их авиарезервов России в обмен на современные вооружения. (Этот довод Ермаков привел без всякого опасения, что его утверждение может быть быстро проверено аль-Джаббаром. А в будущем такие переговоры необходимо будет провести, и нет сомнения, что они завершатся подписанием межправительственных соглашений.) Таким образом, афганская сторона будет находиться в прямой зависимости от России, но мы не намерены употреблять эту зависимость во вред нашим деловым отношениям. Мы заинтересованы в успешном применении российских "невидимок" в Афганистане, так как это создаст им рекламу и повысит спрос. Над Уралом аль-Джаббар задал наконец вопрос, которого Ермаков давно ждал: - Каким образом мы сможем убедиться, что оборудование, которое будет вывезено на "Руслане", действительно то, о каком идет речь? - Вы убедитесь в этом, когда смонтируете его и произведете антирадарную обработку первой машины, - ответил Ермаков. - Только после этого начнете проплачивать контракт. Аль-Джаббар возразил: - Мы не ставим под сомнение добросовестность нашего уважаемого партнера. Но по этому контракту мы уже проплатили двести миллионов долларов и хотели бы иметь гарантии, что за свои деньги получим настоящий товар. На этот раз сам Ермаков заставил себя подумать километров сто, хотя ответ у него был давно готов. Наконец он произнес: - Господин аль-Джаббар не является новичком в бизнесе. Он знает, что в делах, а особенно в больших делах, невозможно работать без доверия к партнеру. Если возникают сомнения, самое разумное - прервать отношения. Я мог бы сказать, что хорошо помню слова моего уважаемого партнера о том, что ваши снайперы не делают промахов никогда. Но это очень слабая гарантия, хотя лично для меня она имеет значение. Нет, господин Джаббар, лучшая гарантия в бизнесе - взаимная выгода. В нашем случае она очевидна для обеих сторон. Если мои слова вас не убедили, я прикажу посадить самолет и вы вернетесь в Москву на пассажирском рейсе. Наш контракт будет расторгнут, мы вернем предоплату и будем искать новых партнеров. Это не составит труда. Таким партнером - и очень быстро - может стать премьер Раббани и его военный министр Шах-Масуд. Надеюсь, вы оцените мою откровенность. Араб оценил. Над газовыми факелами Тюмени он сказал: - Мы полностью доверяем нашему уважаемому партнеру. Но при монтаже оборудования могут возникнуть неполадки. Их трудно будет устранить без опытного специалиста. Надеюсь, достопочтенный господин Ермаков не сочтет чрезмерной нашу просьбу о том, чтобы вместе с оборудованием этим же рейсом к нам был доставлен ваш специалист, автор методики. Мы щедро оплатим его консультации. И как только технологический процесс будет отлажен, немедленно вернем его в Россию. Достопочтенный господин Ермаков понял, что выиграл, но позволил себе покочевряжиться. - Мы признаем обоснованность этой просьбы и не считаем ее чрезмерной. Но я не могу решать за нашего специалиста. Он свободный гражданин свободной страны и вправе сам принимать решения. Обещаю приложить все усилия, чтобы убедить его принять ваше предложение. Надеюсь, мне это удастся. - Я тоже очень на это надеюсь, - с важностью произнес араб. - После этого вы навсегда сможете забыть мои слова о снайперах. Навсегда, мой дорогой друг. В крупной игре, которую вел Ермаков, частные эмоции не имели никакого значения. И все же слова Джаббара приятно легли на душу. Ты еще погрызешь свой перстень, жирная морда, все зубы об него обломаешь. Над Красноярским краем все уточнения контракта были оговорены. В новый вариант без изменений вошел пункт о том, что доставку груза в заранее намеченное место обеспечивает российская сторона, дальнейшая ответственность за груз возлагается на покупателя. Ермаков откатил кресло-коляску к иллюминатору, сам искоса поглядывал на Джаббара. Тот покусывал перстень, думал. Над Байкалом он внимательно посмотрел на Ермакова и произнес: - Россия очень большая страна. Ей не хватает больших людей, чтобы стать великой. Знакомство с вами, дорогой друг, заставляет меня верить, что она станет великой. И снова погрузился в напряженные раздумья. Искал подвох. Ермаков не беспокоили его раздумья. Потому что в его плане никакого подвоха не было. Подвох был не в плане, а вне его. Джаббар получит все оборудование, подлинное, в полном комплекте, получит и Фалина. Только в Лахоре груз попадет не к талибам, а к ЦРУ. В этом и заключалась идея Ермакова. Первоклассная идея. Такие идеи рождаются только от полной безвыходности. И как всякая хорошая идея, она таила в себе разрешение не только главной, но и всех побочных проблем. Пусть не сразу, но Россия получит этот миллиард долларов. Программа "Феникс" выйдет на качественно новый уровень. А на этом уровне без Ермакова не обойтись, скорей уберут из "Госвооружения" самого Г., если у него не хватит мозгов правильно оценить ситуацию. Перед Г. и стоящим за ним экс-премьером он тоже чист. Да, он выразил несогласие, но приказ выполнил: "Руслан" отправлен. Сумеют цэрэушники раздуть международный скандал, в результате которого полетит правительство Кириенко, ради Бога. Нет - нет. Ваши проблемы, вы занимаетесь политикой, а я занимаюсь конкретным делом. В этом контексте все угрозы аль-Джаббара выглядели детскими страшилками. Когда он попадет в руки цэрэушников, ему будет не до снайперов, штатники найдут повод упаковать его лет на двадцать. Афганская сторона не сможет предъявить российской стороне никаких материальных претензий: груз будет доставлен в Лахор, а дальше ваши проблемы. Они пришлют нового представителя вместо Джаббара и реализация контракта пойдет своим нормальным ходом. То, что оборудование и документация окажутся в руках ЦРУ - ничего страшного. У США есть технология "стелс", корпорации "Локхид" и "Норнтроп" проигнорируют российское "ноу-хау", как в свое время проигнорировали предложения профессора Ефимова. А быстро построить новое оборудование, имея всю техническую документацию даже и без Фалина - нет проблем. Да и Фалина цэрэушники не будут долго держать, вернут в Россию. Зачем он нужен? Вариант был беспроигрышным. В нем не было ни одного изъяна. И приятным пустячком, греющим сердце, было сознание того, что эти злосчастные шесть миллионов долларов так и останутся на его счету. Он выполнил главное условие третьей стороны: не препятствовал вылету "Руслана", хотя и мог. Что же до их угроз, так они вообще гроша ломаного не стоят. После того, как их человек оказался в руках Управления и раскололся, они надолго заткнутся. За такой прокол может полететь со своего места и сам директор ЦРУ. Ермаков даже развеселился, но тут вспомнил о диверсантах, с которыми нужно что-то решать, и нахмурился. Что ж, нужно решать - значит, придется решать. Он никогда не уклонялся от трудных решений. II Первые минуты пребывания Ермакова в Потапово едва не лишили его уверенности в успехе дела. Сообщение полковника Тулина о том, что на объект прибыл начальник Оперативного отдела УПСМ, было крайне неприятным сюрпризом. К счастью, многоопытный Г. предусмотрел этот вариант и умело подстраховался. Ермаков подозревал, что замминистра обороны подмахнул приказ об увольнении новоиспеченного генерал-майора Голубкова в запас по старой дружбе с Г. Приказ наверняка будет отменен, так как срок службы генерала не ограничивается пятидесятилетним возрастом. Но в конкретной ситуации это не имело значения. Главное, что Голубков выведен из игры, а потом пусть жалуется на самоуправство Ермакова. Не было никакого самоуправства. Голубков - частное лицо, охрана "Феникса" имела право применить к нему силу. Арест полковника Тулина грозил Ермакову более серьезными неприятностями, но и это дело нетрудно будет уладить. Хорошая премия или лучше, пожалуй, квартира где-нибудь в Подмосковье заткнут Тулину рот. Черт с ним, пусть живет, а "Феникс" от этого не обеднеет. Ермаков помрачнел, вспомнив оскорбившие и возмутившие его своей несправедливостью слова Тулина. "Все, к чему вы прикасаетесь, превращается в грязь и в кровь." А как иначе? Тем, кто работает для России, а не болтает о своей любви к ней, приходится иметь дело с грязью. И с кровью. Да, и с кровью. "Это к вам вернется." До лысины дожил, а ума не нажил. Ладно, проехали. Если каждую ерунду принимать близко к сердцу, никакого сердца не хватит. Единственное, что продолжало неясно тревожить Ермакова, была фраза Голубкова, которую он успел сказать по мобильнику: "Начинать без приказа". Она содержала в себе некую непонятную опасность, и единственным способом избежать ее было максимально ускорить погрузку оборудования и отправку "Руслана". Четкость, с которой команда Сивопляса выполняла все приказы, позволяла надеяться, что задержек не будет. Ермаков даже добрым словом вспомнил подполковника Тимашука, сумевшего сформировать такую команду. Впрочем, за такие деньги можно было набрать любых профи, оставшихся не у дел после разгона КГБ и бесконечных перетрясок спецслужб. Ермаков никогда не экономил на людях, и теперь пожинал плоды своей предусмотрительности. Летчики-испытатели и экипажи патрульных вертолетов получали больше, чем министр обороны. За то и тянулись перед Ермаковым, как перед министром. Отдавая Сивоплясу приказ отконвоировать арестованных диверсантов в округ и по дороге убрать этих опасных свидетелей, Ермаков почувствовал по реакции Сивопляса, что тут могут быть осложнения. Это заставило его подстраховаться. Пилот "Ми-28" не выразил ни малейших колебаний. В гарнизоне на все лады обсуждали появление таинственных диверсантов, которые впятером сумели блокировать аэродром, поэтому сообщение Ермакова о том, что они перебили охрану и пытаются скрыться на катере по Ингоде, вертолетчик воспринял без тени сомнений. В глазах его даже зажегся охотничий азарт. Через час после вылета он вернулся на аэродром и доложил, что приказ выполнен. Ермаков премировал его двойным окладом, приказал держать язык за зубами и почувствовал облегчение. Неприятная проблема была решена. Между тем дело двигалось. Пока Джаббар под вежливым присмотром начальника штаба сидел у экранов радаров, а летчики гоняли над аэродромом на разной высоте и скорости три штурмовика, рабочие бригады упаковывали оборудование из подземного ангара и вручную грузили его в "Руслан". ЛЭП по-прежнему бездействовала, что-то у саперов задерживалось, но ждать не было никакого резона. Да и вес и габариты контейнеров ни в какое сравнение не шли с модулями истребителей, которые так и остались в вагонах литерного состава. Сидя в своем кресле-коляске, Ермаков наблюдал за погрузкой, время от времени посматривая на часы. Он заметил, как через КПП на территорию аэродрома вкатился "пазик", в котором были отправлены диверсанты. За рулем сидел водитель в камуфляже. В появлении этого автобуса была какая-то нестыковка с нормальным, ожиданным порядком вещей, но Ермаков решил, что хозяйственный Сивопляс не захотел беспризорно оставлять автобус на пристани и прихватил водителя из прапоров, чтобы он отогнал "пазик" в часть. Автобус остановился у входа в ремзону, водитель скрылся внутри. Внимание Ермакова отвлекла заминка в погрузке, он забыл об автобусе. И только через полчаса, заметив боковым зрением движение у ремзоны, развернул коляску и увидел, что к "Руслану" бодрой трусцой бежит водитель - так, как в хорошей части бегают все солдаты, выполняя приказ. И вдруг Ермаков похолодел: он узнал в водителе Сивопляса. - Товарищ генерал-лейтенант, выше приказание выполнено, - доложил Сивопляс. - Эти отправлены все как есть, все будет сделано, как только отойдут подальше. - А ты почему не с ними? - грозно вопросил Ермаков, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно. - Троих без меня с запасом. Ребята опытные, не первый раз замужем. Мой пригляд тут нужен больше, чем меньше, а то будут тянуть резину в долгий ящик. В позе и выражении лица начальника охраны "Феникса" не было ничего необычного. Мрачен - так он всегда мрачен. Глаза чуть отводит в сторону - ну, на это могут быть вполне бытовые причины. И одну из них Ермаков нашел сразу. - Когда ушел катер? - спросил он. - Два часа двадцать минут тому как, - доложил Сивопляс. - Где же ты шлялся? - Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Заехал домой пообедать, а то с позавчера на одних ногах. Какие будут приказания? - спросил он, явно желая отвлечь начальство от своего мелкого проступка, который в глазах самого Сивопляса, ревностного службиста не по должности, а по всей своей натуре, мог выглядеть совсем не мелким. - Поторопи с упаковкой, - приказал Ермаков. - И вот что еще. Инженера приведи в норму. Он полетит этим рейсом. - Невозможно, товарищ генерал-лейтенант, - возразил Сивопляс. - Сначала он пел, а теперь мычит, как свинья, и ползает вокруг себя на четвереньках. Не понимаю, как можно так пить. Ну выпил одну, ну две, ну литр, ну два, но зачем же так напиваться? А еще образованный ученый. Что-то он слишком разговорчивый, отметил Ермаков. Впрочем, и это можно понять: отмазался от грязной работы, доволен. - Черт с ним, пусть мычит, - подумав, решил Ермаков. - Потом затащишь его на борт, протрезвеет. Откуда у тебя этот камуфляж? Сивопляс снова отвел глаза. - Виноват, товарищ генерал-лейтенант. Махнулся с одним. Все равно добру пропадать. А это "Выдра", не купишь. Разрешите идти? - Махнулся, - повторил Ермаков. - Скажи уж: сдрючил. Ладно, иди. Ермаков проводил Сивопляса хмурым, исподлобья, взглядом и развернул кресло к Джаббару, спешившему к самолету в сопровождении начальника штаба и молодых арабов, которые не расставались со своими черными кейсами. Начштаба подвел гостей к Ермакову и удалился, считая свою миссию выполненной. Круглое лицо Джаббара лучилось улыбкой, но глаза по-прежними оставались холодными. - Дорогой друг, результаты превзошли мои самые смелые ожидания. Если мы сможем получить такие же результаты у себя, у нас с вами не будет проблем с ценами. Вы говорили с инженером? Он дал согласие? - Дал, - кивнул Ермаков. - Хотя я не уверен, что он завтра об этом вспомнит. - Вы что-то имеете в виду? - насторожился Джаббар. - С ним все в порядке? - Да, все. Он просто в дымину пьяный. - В дымину, - повторил Джаббар. - Русские идеомы выразительны, но не всегда понятны. Мы поможем ему избавиться от этого порока. Документы? Ермаков протянул ему папку. - Здесь все. Дискеты зашифрованы, шифр каждой указан в приложении. И специалист его знает. - Товарищ генерал-лейтенант, последний контейнер, - доложил старший команды грузчиков. - Закрываем? - Чуть позже. Начинайте заправку. Вызвать экипаж. Передать Сивоплясу: пусть тащат. Он знает что. Один из солдат метнулся к ремзоне, другой к военному городку, третий подал сигнал заправщикам. - Прекрасно работают ваши люди, прекрасно, - отметил Джаббар и углубился в изучение документов. Из ремзоны появился Сивопляс. За ним трое черных тащили на плащ-палатке безжизненную фигуру в белом халате, покрытом красными винными пятнами. Рука инженера безвольно волочилась по бетону. Даже на расстоянии слышался крепкий водочный дух. Солдаты-грузчики зашмыгали носами и завистливо завздыхали. Черные без остановки двинулись к аппарели, но молодые арабы преградили им дорогу. Один из них что-то сказал Джаббару. Тот объяснил: - Мои секьюрити требуют, чтобы ваши люди поднимались на борт без оружия. Я не могу возразить, так как давал клятву выполнять все приказы охраны. Черные неохотно отдали свои "калаши" Сивоплясу. Ермаков обратил внимание, что униформа на одном из них сидит в обтяжку, но тут появился экипаж, начали проверять центровку груза, потом таможенник, негласно состоявший на жалованье фирмы, принес заранее подготовленные документы, и Ермаков забыл об этой мимолетно отмеченной странности. Один араб остался у входа в самолет, два других проводили черных с их грузом в трюм и проследили, чтобы они вышли.