дом черные точки "акул", истаявшие в сумеречном небе, как журавлиная стая, повернулся ко мне и сказал: - Пять "акул", а? Нас страховали. С ракетами "воздух - воздух". Твою мать. Что происходит, Пастух? До него всегда все доходило с некоторым запозданием. Но уж когда доходило, то доходило основательно. - Понятия не имею, - ответил я. И действительно не имел. Почти никакого. Только одно не вызывало ни малейших сомнений: чтобы мы оказались здесь, должна была произойти целая цепь событий. Где и каких? Узнаем. Когда вернемся. Если вернемся. Суки. Только вот кто? Чья рука переставила нас, как пешки, из одной жизни в другую? И самое главное - зачем? Огромная бездонная тишина опустилась на нас. Океан безлюдья. Океан оглушающей пустоты. И мы шли по дну этого океана, как. Как волки. Вот так мы и шли по этим диким распадкам. След в след. При полной луне. Замирая и настороженно осматриваясь при каждом подозрительном шуме. Стараясь держаться в черной тени гольцов. Каждые три-четыре километра мы поднимались на господствующую высотку, намечали очередной ориентир и темными тенями стекали в низину. Шелестел под ногами схваченный ночным морозцем мох в долинах, похрустывала галька в руслах ручьев. И если поначалу, пока летели и дожидались на месте высадки предписанной для начала движения темноты, нас и томили разные невыясненные вопросы, то очень скоро они отступили. Горный ночной маршрут не располагает к раздумьям. Он располагает к тому, чтобы смотреть под ноги. В начале пути стрелка высотомера показывала 180 метров над уровнем моря, потом подползла к отметке 260, а к концу первого ночного перехода перевалила за 340. Весной здесь уже и не пахло. Далеко внизу остались голубые поляны цветущего багульника, заметно измельчали и скособочились сосны. Стало просторней, светлей, наледи с северной стороны гольцов играли алмазными отблесками луны. Подъем словно бы утяжелял вес навьюченного на нас железа, разреженный воздух плоскогорья с трудом насыщал легкие. Где-то впереди, на отметке 480, был перевал, спускаться будет полегче. Это согревало наши суровые мужские души. За первую ночь мы одолели всего лишь половину пути. Сорок два километра по прямой от места высадки до объекта на деле растягивались вдвое. Приходилось обходить глубокие овраги и буреломы в лощинах. На экране электронной приставки к рации наш маршрут напоминал путь вдугаря пьяного человека, которого мотает из стороны в сторону, но он все равно упорно стремится вперед, домой. В одном месте дорогу преградила расселина глубиной не меньше тридцати метров, огибали ее часа полтора. И когда нашли наконец пригодное для перехода место, подала сигнал вызова "Селена". На дисплее дешифратора появилась строка: "Отклонение от маршрута - 5466 м." Реакция ребят на это сообщение как нельзя лучше характеризовала каждого из них. - Вот это точность! До метра! - бесхитростно восхитился Муха. - Выходит, они за нами следят? Интересно, откуда? - спросил практичный Боцман. - Радиосигнал от нас идет на спутник, - авторитетно разъяснил Док. - С него может транслироваться хоть в Москву. - Да, не получается забыть, что мы живем в самом конце двадцатого века, - обобщил Артист. И добавил: - Даже здесь, где тысячу лет ничего не менялось. И только я промолчал. А про себя подумал, что среди моих друзей я, наверное, самый психически ненормальный. Патологически подозрительный. Правда, они не знали того, что знал я. О своем утреннем разговоре с младшим лейтенантом Ковшовым я рассказал только Доку. Да и то - так, вскользь. Поэтому, едва рассвело и мы остановились на дневку, я отправил всех рубить лапник, а сам вытащил "Селену" из чехла и ножом "Робинзон" открутил крепеж. Этот мини-нож спрессовал в себе опыт нравственных исканий всего человечества. Кроме того, что он был ножом - и ножом хорошим, из златоустовской стали, - он еще был: пилой по металлу, открывалкой для бутылок и консервных банок, плоской отверткой, шилом с ушком, приспособой для гибки и ломки проволоки, пятисантиметровой линейкой с миллиметровыми делениями, гаечным ключом, напильником, кастетом для нанесения тычковых и секущих ударов, пластиной для метания "сякэн". А еще им можно было ковырять в зубах. И весил он всего пятьдесят граммов. Но из всех его функций я использовал только отвертку. Осторожно снял с рации защитный кожух и принялся внимательно изучать электронные потроха. За этим занятием меня и застал Док. Он свалил под скальный навес, где мы облюбовали место для дневки, охапку сосновых веток, присел рядом со мной на корточки и некоторое время с интересом наблюдал за моими действиями. Потом спросил: - Что ты хочешь найти? - Ничего, - сказал я. - Я хочу не найти ничего. Вот эта хреновина не кажется тебе подозрительной? - Нет. Это блок питания. А не то, о чем ты подумал. - А о чем я подумал? - О том, что радиосигнал из Центра может преобразовываться в текст или в звук. А может - и во взрывной импульс. Этот импульс пойдет вот сюда. - Он показал на какую-то плашку. - Это самоликвидатор. Взрывчатки здесь граммов десять, не больше. - Ты меня успокоил, - сказал я, приводя рацию в первоначальное состояние. - А то я уж начал бояться, что у меня крыша слегка поехала. - Когда сталкиваешься с непонятным, существует только два способа сберечь крышу, - произнес Док, всегда готовый поделиться с младшими товарищами опытом своей жизни. - Первый - попытаться понять. А второй - даже и не пытаться. Ждать, пока разъяснится само. Все всегда разъясняется. - Разъясняется, - согласился я. - Только иногда слишком поздно. Мы подкрепились тушенкой, разогрев ее на таблетках сухого спирта, распределили дежурства. Ребята завернулись в плащ-палатки, повалились на лапник и мгновенно вырубились. А я остался дневалить. Песчинкой на дне океана безлюдья и тишины. Огромный багровый диск солнца восстал из испарений далеких уссурийских болот. Земля медленно поворачивалась перед ним, подставляя заполненные туманом низины и бурые скалы, ограненные ветрами лютой зимы. Через три часа меня сменил Артист. Он вкусно, до хруста в суставах, потянулся, потер отросшую за сутки светлую щетину, потом плеснул из фляжки немного воды на пальцы и смочил глаза. Сочтя туалет законченным, пощурился на залитые свежим солнцем увалы и спросил: - Тебе не кажется, что во всем этом есть какая-то театральщина? - В чем? - уточнил я, понимая, что он говорит не о пейзаже. В нем-то как раз никакой театральщины не было. Была избыточность, первозданная дикость, существующая сама по себе, вне всяких эстетических категорий. - Во всем, - повторил Артист. - Наше снаряжение. Арсенал. Космическая связь. "Черные акулы" с ракетами. А эти дуры зеленые? - кивнул он на трубы ручных зенитно-ракетных комплексов "Игла", один из которых выпало тащить ему, а другой мне. - Они-то нам на кой хрен? - Положено, - ответил я любимым словом давешнего подполковника. - Кому? Если мы разведгруппа, ни к чему нам это железо. А если мы штурмовой отряд, где бронетехника и огневая поддержка? Потому я и говорю: какая-то идиотская демонстративность. Не находишь? - Возможно, - подумав, сказал я. - Только кто, кому и что демонстрирует? - Может быть, мы это поймем, когда увидим объект? Артист хотел еще что-то добавить, но вдруг замер и напряженно прислушался. В шум ветра и щебет лесных пичуг вплелся какой-то чужеродный звук. Будто где-то очень далеко стрекотал трактор. Звук явственно приближался. Это был не трактор. Это был патрульный вертолет. Мы вжались под скальный навес. Да, это был вертолет. Но не какой-нибудь там "Ми-2" или "Ми-4". Это был вертолет огневой поддержки "Ми-28". С бронированной кабиной и остеклением, выдерживающим прямое попадание пуль калибра 12,7. С электронной системой регулирования двигателей и устройством для подавления инфракрасного излучения. С оптико-электронным каналом и телевизионной системой для низких уровней освещенности с 20-кратным увеличением. С лазерным дальномером и прибором ночного видения. С 30-миллиметровой пушкой на турели. С шестнадцатью сверхзвуковыми управляемыми ракетами "Вихрь" на подвеске. И с другими примочками. - Как тебе нравится эта театральщина? - спросил я. - Ексель-моксель! - с уважением сказал Артист. - Это становится интересным! Вертушка прошла над плато низким широким кругом и удалилась на юг. Туда, где был наш объект. Обыкновенный аэродром. ГЛАВА ВТОРАЯ I Шифрованное сообщение о том, что группа Пастухова десантирована в исходную точку маршрута, поступило в Москву во втором часу ночи. Лейтенант Юрий Ермаков, дежуривший в Информационном центре Управления по планированию специальных мероприятий, вывел текст на принтер. Канал связи относился к категории красных, все поступавшие по нему шифрограммы следовало немедленно докладывать начальнику Оперативного отдела полковнику Голубкову или самому начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову. Ермаков так и намерен был поступить, хотя сообщение не показалось ему таким, чтобы из-за него будить среди ночи начальство. Но порядок есть порядок. Ермаков связался с диспетчером Управления и попросил соединить его с начальником Оперативного отдела. - Он у себя в кабинете, - ответил диспетчер. Ермаков удивился. Половина второго ночи. Что делать полковнику Голубкову в Управлении в этот час? Аврал? Но авралом вроде не пахло. Когда наступал аврал, операторы Информационного центра узнавали об этом первыми, дежурить приходилось сутками. Последний раз аврал был в апреле, когда чеченские террористы сделали попытку взорвать Северную АЭС. Операция имела кодовое название "Капкан". Ермаков "сидел на ключе" - был единственным оператором, который знал код для расшифровки поступающих сообщений. Четверо суток он не выходил из своего бокса в Информационном центре, даже спал тут же на раскладушке. По шифрограммам, которые приходили в Управление со всего мира, он мог следить за ходом операции. Это было покруче любого боевика. А подробности дела Ермакову рассказал его сослуживец Володя, который во время операции работал на компьютере Северной АЭС. Рассказал, конечно, под очень большим секретом. Просто от невозможности не поделиться этой потрясающий историей, тем более что Ермаков был - хоть и с другого бока - в нее посвящен. Тогда Юрий впервые и услышал эту фамилию - Пастухов. Володя рассказал, что этот Пастухов командовал группой захвата. Они заняли первый энергоблок АЭС за двенадцать минут. Впятером. А в охране станции было, на минуточку, сорок вооруженных мордоворотов. С тех пор никаких авралов не было, шла обычная работа, ночные дежурства операторов в Информационном центре тоже были обычные, по графику. Юрий Ермаков не тяготился ими. Наоборот. Начальства нет, никто не дергает, можно залезать в Интернет и шариться там до утра за казенные деньги. Тем более что машины в УПСМ были такие, что любой хакер мог бы сдохнуть от зависти. А уж зачистить следы своих путешествий по Всемирной Паутине - этому Юрия не нужно было учить. Начальство догадывалось, конечно, чем занимаются молодые операторы во время ночных дежурств, бухтело для виду, но особенных препятствий не чинило. Пусть шарятся. Может, на что путное и наткнутся, не все же время будут торчать в порносайтах. А при необъятном диапазоне тематики, которой занималось УПСМ, любая новая информация могла оказаться полезной. Ермаков вышел в тускло освещенный холл и по широкой мраморной лестнице поднялся на второй этаж старинного дворянского особняка, на проходной которого красовалась солидная вывеска "Информационно-аналитическое агентство "Контур". На верхней площадке машинально глянул в окно и удивился еще больше. Во внутреннем дворе Управления, в небольшом скверике рядом с бездействующим фонтаном с белым от птичьего помета купидончиком, стояла служебная "Волга" полковника Голубкова и тут же "Ауди" Нифонтова. Значит, и начальник Управления еще у себя? Что-то все-таки происходит? Очень интересно - что? Лейтенант Ермаков служил в УПСМ второй год, но так и не сумел изжить из себя жгучего мальчишеского любопытства. При оформлении на работу он давал подписки о сохранении и неразглашении, проходил инструктажи, хотя и без всяких инструктажей знал, что главный закон всех спецслужб - омерта, закон молчания. Чем меньше человек знает, тем надежнее он молчит. Но себя перебороть не мог. Да и назвать простым любопытством его неодолимое желание всюду совать свой острый нос было не совсем правильно. В каждой тайне, во всем непонятном он видел вызов - себе, своим способностям понять непонятное, проникнуть в тайну. Это было лишено какой-либо корысти. Так бескорыстно, без всякой практической пользы, миллионы любителей кроссвордов роются в энциклопедиях и словарях, стремясь заполнить все до последней клеточки и тем самым доказать себе, что они все же не пальцем деланы. Только самоутверждался Юрий Ермаков не над кроссвордами, а за компьютером. Свой первый ПК он получил в подарок, когда ему исполнилось двенадцать лет. Отец привез его из Германии, где несколько лет, до перевода в Москву, служил в штабе Западной группы войск. Это был гэдээровский "Роботрон" с процессором 1086, похожий на дебильного переростка - сам большой-большой, а умишко маленький-маленький. Но это уже потом, в эпоху "пентиумов", он стал казаться таким. А в те годы, когда и видеомагнитофоны-то считались предметом неслыханной роскоши, даже "Роботрон" был потрясением, пришельцем из двадцать первого века. Юрий был покорен. Сразу и навсегда. Прошло немного времени, и на сверстников, собиравшихся по вечерам в подворотнях и на лестничных площадках, он уже смотрел с недоумением. Совершенно искренне не понимал, что за удовольствие тусоваться во дворах, беситься на дискотеках, пить в загаженных туалетах липкий портвейн, от которого мозги становятся тяжелыми и неповоротливыми. А травка, колеса? Кайф называется. Войти во Всемирную Паутину и ощутить себя Богом. Нет времени, нет расстояния, нет границ. Вот это кайф. И когда Россию - с многолетним, как всегда, запозданием - захлестнул океанский вал новых информационных технологий, Юрий Ермаков был давно уже внутри процесса, чувствовал себя в нем, как молодой сильный дельфин в подвластной ему стихии. А когда и до отца дошло, что век бумажных носителей информации подошел к концу, натаскал его до уровня среднего юзера, поражаясь неспособности отца, неглупого вроде бы человека, понимать самые элементарные вещи. Мальчишеское увлечение предопределило всю его дальнейшую жизнь. Разумелось, что после школы он пойдет в военное училище. Этого требовала семейная традиция. Дед начал войну командиром орудия, закончил командиром артиллерийского полка и вышел в отставку генерал-майором. Отец пошел по его стопам и уже в сорок лет получил лампасы. Юрий ничего не имел против того, чтобы стать генералом, но прекрасно понимал, что перед этим придется полжизни тянуть лямку в гарнизонах или прогибаться перед всеми в московских штабах. Он отказался. Отец настаивал. Юрий уперся. Отец вспылил, но сдержал себя. Холодно бросил: "Ну, как знаешь". Юрий подал документы в "бауманку", сочинение написал на уверенные два балла и немедленно загремел в погранвойска на Дальний Восток. Отец и пальцем не шевельнул, чтобы перевести сына поближе к Москве, хотя все два года мать устраивала ему истерики с битьем посуды, разрыванием простыней и угрозами выброситься из окна. Такие истерики были для нее делом обычным и раньше - из-за любовных интрижек отца. То ли действительных, то ли рожденных воспаленным ревностью воображением матери. Юрий не вникал. Отец поначалу пугался, потом привык, перестал реагировать. После дембеля Юрий поступил в Московский институт радиоэлектроники, не подозревая, что этот институт - традиционный поставщик кадров "технарей" для ФАПСИ и других спецслужб. В институте увлекся криптографией, его дипломная работа была посвящена системам защиты информационных сетей. И меньше всего он думал, что станет военным. Но повернулось иначе. Еще до защиты дипломов в институт зачастили "купцы". Компьютерщики шли нарасхват, к лучшим студентам начинали присматриваться задолго до выпуска. Юрия заинтересовало приглашение крупного московского банка с филиалами в Европе и в США. Отец отсоветовал: "Дело твое, конечно. Но все это ненадолго". Он оказался прав. Не прошло и полугода, как банк лопнул, а его президент был объявлен в федеральный розыск. Юрия удивило, каким образом отец мог предугадать это так точно. Но не спросил. Знал, что не получит ответа. О своих делах он никогда с сыном не говорил. И вообще дома не говорил. Юрий даже не знал, в каком главке Минобороны он служит. Догадывался, что по материально-техническому снабжению. Но точно не знал. Да и не очень этим интересовался. На предложение от аналитического агентства "Контур", занимавшегося, как было сказано Юрию, политическим прогнозированием, социологией и разными там еще другими проблемами, он не обратил внимания. Но реакция отца была неожиданной: - Они тебя выбрали? На твоем месте я не стал бы долго раздумывать. Это было что-то новое. Отец не раз говорил, что политика - занятие для проходимцев, дураков и для деда Матвея, который на старости лет задвинулся на политике, не пропускал ни одного митинга, а в перерывах между ними доставал всех домашних страстной патриотической публицистикой, круто приперченной матершиной. Отец объяснил: - "Контур" - это не политика. Это разведка. И очень серьезная. Разговор прервался - начали подъезжать гости. Дело происходило на даче в Архангельском. Отцу исполнилось сорок пять лет. Незадолго до этого он получил генерал-лейтенанта. Оба эти события отец и отмечал на даче в мужском кругу. Домашних празднеств он не любил. Мать быстро напивалась, начиналось швыряние хрусталя, выяснение отношений. Юрию нравились друзья отца. Народ был крупный, булыжистый. Сорокалетние полковники, сорокапятилетние генералы. Они носили хорошие штатские костюмы, очень редко - мундиры, ездили на хороших машинах с неразговорчивыми водителями. Сначала на черных "Волгах", потом на "Ауди", 940-х "Вольво" и "мерседесах". От них, как запах терпкого мужского одеколона, исходило ощущение уверенности и силы. Они были не дураки выпить, слетать на вертолете поохотиться на диких кабанов или на гусей, от души попариться в баньке. Насчет баб у них тоже наверняка не ржавело, но эти дела они умели не афишировать. Посреди застолья отец упомянул, словно бы между прочим, что Юрию предложили идти работать в "Контур". За столом мгновенно установилась уважительная тишина. Отец добавил: - Он думает. Гости дружно расхохотались - как крепкому анекдоту. Юрий был донельзя заинтригован. При новой встрече с человеком из таинственного "Контура" спросил, какие у них компьютеры. - Ну, примерно как в НАСА, - ответил тот. - Может, самую малость получше. Это было решающим. Юрий сказал "да". И позже ни разу не пожалел об этом. У него было все: интересная служба, налаженный домработницей быт, друзья - такие же компьютерные фаны, как и он сам, веселые и ненавязчивые подружки. А что до тягостной атмосферы в доме, так у кого лучше? В каждом доме свои скелеты в шкафу. Нужно просто не открывать дверцу этого шкафа. Он и не открывал. Он был счастлив. Но даже не подозревал об этом. Кабинет полковника Голубкова оказался запертым. Юрий сунулся в приемную начальника Управления. Свет горел, на подоконнике шумел белый электрический чайник "Тефал". Но дежурного не было. Из-за обитой коричневой кожей двери кабинета не доносилось ни звука. Юрий постучал. Не услышали. Хотел открыть дверь, но в этот момент ожил интерком, голос начальника Управления недовольно спросил: - Где кофе-то? Ты его выращиваешь, что ли? - Дежурный вышел, - доложил Юрий. - Это лейтенант Ермаков. Разрешите войти? - Заходи. В обширном кабинете царил полумрак. Верхний свет был погашен, горели лишь бра в простенках между высокими сводчатыми окнами и настольная лампа на столе начальника Управления. От этого кабинет казался еще больше и таинственней. Когда-то здесь была графская библиотека. От тех времен остались черные дубовые балки на потолке, бездействующий камин и громоздкий письменный стол с резными панелями и ножками в виде львиных лап. За столом, развернув черное офисное кресло к включенному компьютеру, сидел генерал-лейтенант Нифонтов. Крупный, в штатском, чем-то похожий на друзей отца. У окна, сложив за спиной руки, стоял полковник Голубков. Он был другой породы: невысокий, сухощавый, с седыми, коротко подстриженными волосами, с добродушным простоватым лицом. Но простоватость эта была обманчивой. И добродушие тоже. Юрию приходилось работать с ним. Даже при своем небогатом опыте он сумел оценить острый аналитический ум полковника и его феноменальную память, о которой в Управлении ходили легенды. Голубков тоже был в штатском. В Управлении все ходили в штатском. И общались, как штатские. Это иногда создавало затруднения. Как сейчас. Юрию нужен был Голубков, но игнорировать Нифонтова он не мог. Поэтому, поколебавшись, сказал: - Александр Николаевич, разрешите обратиться к Константину Дмитриевичу? Нифонтов усмехнулся и кивнул: - Обращайся. Перед этим он убрал с монитора изображение. Но по неистребимой своей привычке Юрий успел стрельнуть глазами в экран. Он узнал исчезнувший с экрана текст. Он сам переводил с английского и набирал этот текст. Недавно - всего пару недель назад. Это была дословная расшифровка магнитозаписи - разговора полковника Голубкова с человеком по имени Джеф. Разговор шел на английском. Английский язык полковника Голубкова был чудовищным, но - как ни странно - понятным. Он был буквальным - полковник словно бы произносил каждую букву в английских словах. Из-за этого и запомнилась Юрию эта работа, которую он делал по приказу полковника Голубкова. Все эти мысли в доли секунды промелькнули на периферии сознания Юрия. В реальном же времени он протянул полковнику Голубкову компьютерную распечатку и доложил: - Шифрограмма от Пастухова. - А, наконец-то. Полковник взял из рук Юрия листок, прочитал текст и молча положил листок на стол перед Нифонтовым. Тот мельком взглянул на него и внимательно посмотрел на Юрия: - Как жизнь, лейтенант? Юрий пожал плечами: - Нормально, Александр Николаевич. А что? - Да нет, ничего. Нормально - это хорошо. Ладно, свободен. Юрий вышел. Голос полковника Голубкова, неожиданно прозвучавший в динамике интеркома, остановил его на пороге приемной: - Жалко парня. Парень-то вроде хороший. Нифонтов: - Надо бы ему сказать. Голубков: - Нельзя. Утром сам узнает. Пауза. Нифонтов: - Да, нельзя. Голубков: - У тебя интерком включен. Нифонтов: - Черт! Юрий выскользнул из приемной, в коридоре поздоровался с дежурным, выходившим из туалета, и спустился в Информационный центр. Невольно подслушанный разговор встревожил его. Речь шла о нем, в этом не было ни малейших сомнений. Почему им жалко его? Что он узнает утром? Ерунда какая-то. Он прокрутил в памяти весь разговор в кабинете начальника Управления. Конечно же, ерунда. С чего он, собственно, взял, что говорили о нем? Потому лишь, что он только что вышел из кабинета? Да о ком угодно они могли говорить. О том же Пастухове хотя бы. Они сидели ночью и ждали его сообщения. Поэтому Голубков и сказал: "Наконец-то". Конечно, о нем. И нечего накручивать черт знает что. Юрий вошел в Интернет, но не испытал обычного чувства азарта и свободного, не скованного ни чем полета. Давила какая-то тревожная тяжесть. Он вышел из Паутины. Два часа ночи. Впереди было еще четыре часа дежурства. Чтобы хоть чем-то заполнить их, Юрий вызвал на экран текст, который он успел углядеть на компьютере начальника Управления. Доступ к нему был защищен уровнем А-1 - кодом высшей степени сложности. Для кого угодно это могло быть препятствием. Но не для лейтенанта Юрия Ермакова. II "Начало записи. - Добрый вечер, полковник. Рад вас видеть. - Здравствуйте, командор. Я тоже. Должен сразу предупредить... - Что вы записываете наш разговор? Ничего не имею против. - Наши контакты становятся регулярными. Вы уверены, что это разумно? - Вы правы, это не очень разумно. Но мы не нашли другого способа связаться с вами. В таких ситуациях особенно остро понимаешь, как нам не хватает такого посредника, каким был полковник Мосберг. Давайте выпьем за него. - Давайте, Джеф. У нас говорят - помянем. - Да, помянем. Мы еще не раз будем его вспоминать. Он оставил после себя пустоту. Нам придется ее заполнить. Без его умения и таланта. Но есть доверие. В разумных пределах. Это немного, но не так уж и мало. Вы согласны со мной? - Да. - Тогда я перейду к делу. - Только давайте уйдем отсюда. Для делового разговора здесь слишком шумно. - И отвлекает кордебалет? Мне говорили, что венгерские девушки очень красивые. Похоже, так оно и есть. Особенно вон та, справа. - А мне больше нравится та, что в центре. - У вас странный вкус, полковник. Это же мужчина. - В самом деле? Издержки профессии. Всегда стараешься увидеть больше того, что тебе показывают. Это шутка, Джеф. Я уже не в том возрасте, чтобы девушки сильно меня отвлекали. Думаю, что они отвлекают вас. - Немного. Но мы не можем уйти. Входной билет сюда стоит почти сто долларов. "Максим-бар" - лучшее кабаре Будапешта. Этот интерьер, между прочим, - точная копия парижского "У Максима". Если мы сразу уйдем, это может показаться подозрительным. - Кому? - Надеюсь, что никому. Но в таких делах осторожность никогда не бывает чрезмерной. Вам нравится здесь? - Больше всего мне нравится, что за мой билет в это заведение заплатило правительство США. Моя бухгалтерия в жизни не утвердила бы этот расход. Вы здесь по делам? - Нет. Я прилетел специально, чтобы встретиться с вами. Мы решили, что Будапешт - самое подходящее место. Давайте посмотрим шоу. После него можно будет уйти. Продолжение записи. "- Вам понравилось шоу, полковник? - У нас это называется эстрадный концерт. Только без девушек между номерами. Я вас внимательно слушаю, Джеф. Полагаю, дело очень серьезное, раз вы специально прилетели из Нью-Йорка, чтобы поговорить о нем. - Боюсь, что да. Более чем серьезное. И крайне неприятное. Вы отслеживаете ситуацию в Афганистане? Я имею в виду не лично вас, а вашу службу. - Разумеется. - Тогда вы обратили внимание на военные успехи талибов. Особенно в последние полгода. Если так и дальше пойдет, очень скоро правительство Раббани уйдет в изгнание. Судьба Раббани нас мало волнует. Но установление в Афганистане фундаменталистского режима крайне правого толка представляется серьезным дестабилизирующим фактором. Это очень опасно. И для западных демократий, и для России. Я бы даже сказал - в первую очередь для России. Вы согласны с этим, полковник? - Трудно не согласиться. Уже и сейчас мы имеем проблемы в Таджикистане. - А будете иметь их во всей Средней Азии. И в российских регионах с мусульманским населением. Российские политики не могут этого не понимать. Или не понимают? - Понимают. - В таком случае почему Россия продает талибам оружие? - Россия не продает талибам оружие. Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно. - Я вам верю, полковник. Но мы располагаем другой информацией. В структуре вооружений талибов - три четверти оружия советского и российского производства. От автоматов Калашникова до танков, систем залпового огня и самолетов. - После распада СССР огромное количество вооружений осталось у наших бывших союзников по Варшавскому договору. Нужны были только деньги, чтобы это оружие получить. - Мы тоже так думали. Пока не изучили ситуацию более тщательно. В последние полгода в тактике наступательных операций талибов произошли принципиальные изменения. Качественно возросла роль штурмовой авиации. Истребители-бомбардировщики "МИГ" и "СУ" парализуют оборону правительственных войск и открывают дорогу мотопехоте талибов. Если раньше в таких операциях было задействовано по два-три звена, то сейчас - до двух и даже трех эскадрилий. Откуда у талибов столько "МИГов"? - Они могли попасть к ним через третьи страны. Могли продать болгары, венгры, чехи, поляки. - Они и продавали. Но на вооружении их армий были "МИГ-21", "МИГ-23" и "СУ-25". А в наступательных операциях талибов действуют "МИГ-29М" и даже ваши новейшие истребители "СУ-39". Возьмите эту дискету, полковник. Здесь данные, полученные нашей агентурой. Мы сравнили количество истребителей, которые Россия продала по международным контрактам, с фактическим количеством ваших "МИГов" и "СУ" во всех странах мира. В том числе и у талибов. Данные точные, получить эту информацию нам стоило немалых трудов. Разница - в сотни самолетов. В сотни, полковник. И означает это только одно. Россия занимается подпольной торговлей оружием. - А Соединенные Штаты не занимаются? - Нет. - Мне нравится уверенность вашего ответа. Откуда же у Раббани зенитно-ракетные комплексы "Пэтриот"? - Это очень странно, полковник. Мы предполагали, что вы об этом не знаете. - Что вам кажется странным, Джеф? Что мы об этом знаем? - Нет. Что вы никак не отреагировали. Мы действительно дали Раббани возможность получить несколько установок "Пэтриот". Это не было торговлей оружием. Это было предупреждением России. На наш взгляд, достаточно недвусмысленным. Никакой реакции не последовало, поставки истребителей талибам не прекратились. Мы решили, что ваша агентура не сработала. Оказывается, сработала. В прошлом году мы инспирировали публикацию в кипрском журнале "Mideast Mirror" статьи о российской торговле вооружениями. Вы видели эту статью? - Нет. - Запросите. В ней приведены достоверные данные. Это тоже был наш сигнал Москве. И вновь не последовало никакой реакции. Чем объяснить такую позицию Кремля, полковник? России безразлично мнение международного сообщества? Или в Москве полагают, что мы и дальше будем мириться с этим? - Я не могу комментировать позицию Кремля. Мне никто этого не поручал. Я лишь могу довести до сведения моего руководства содержание нашего контакта. - Для этого я и попросил вас прилететь в Будапешт. - Вон та молодая пара, у парапета. Я видел их в "Максим-баре". Они сидели справа от нас, через ряд. - Вы наблюдательны, полковник. Все в порядке, это мои люди. А тот бородатый турист с видеокамерой - ваш человек? - Вы тоже наблюдательны, Джеф. Что это за красивое здание на том берегу? - Парламент. Да, очень красивое. И вообще город красивый. Нечто среднее между Парижем и Веной. Вам случалось раньше бывать в Будапеште? - Нет. В Париже и Вене тоже. Если я начну перечислять места, где мне не случалось бывать, это займет немало времени. Продолжайте, Джеф. - Мы и раньше знали, что не вся ваша торговля вооружениями укладывается в рамки международных соглашений. В этом смысле Россия достойно продолжает традиции СССР. Но мы не подозревали об истинных масштабах этой торговли. Мы и сейчас наверняка знаем не все. Но и того, что знаем, вполне достаточно. Очень жаль, что русские не научились производить никакого другого конкурентноспособного товара, кроме оружия. У вас хорошее оружие. И вы вправе продвигать его на мировой рынок. В условиях равных возможностей. Цивилизованно, а не по-бандитски, из-под полы. - Вы сами толкнули Россию на этот путь. Я не оправдываю подпольной торговли. Но не говорите мне о равных возможностях. Вы перекрываете нам кислород везде, где только можете. - Да, мы защищаем наших товаропроизводителей. И используем для этого все возможности. Законные. У России этих возможностей меньше? Мне очень жаль, но это ваши проблемы. Мы с симпатией относимся к новой России. Но интересы Соединенных Штатов для нас важней. А теперь к делу, полковник. Мы хотим, чтобы вы довели до сведения вашего руководства, что мы намерены предпринять самые жесткие меры для пресечения подпольной торговли оружием. Сейчас речь идет о ваших истребителях и об их поставках талибам. Мы разрабатываем широкомасштабную операцию. Суть ее в следующем. Первый же российский истребитель, который поступит к талибам, будет перехвачен. Какими бы каналами вы ни воспользовались. Этот факт мы сделаем достоянием мировой общественности. Последствия просчитать нетрудно. Россия лишится даже тех рынков сбыта оружия, на которые она сумела прорваться. Не исключены жесткие международные санкции. Соответствующим образом отреагируют Международный валютный фонд и Всемирный банк реконструкции и развития. Вы не сможете рассчитывать ни на какие кредиты. Вы лишитесь и частных инвестиций. Ни один серьезный бизнесмен не рискнет иметь дело с криминальным режимом. А именно такая репутация будет у России. Есть ли у вас сомнения в точности этого прогноза, полковник? - Нет. - Может возникнуть вопрос: почему мы вас об этом заранее предупреждаем? Ответ такой. Мы не хотим загонять Россию в угол. Мы не хотим дестабилизировать обстановку в вашей стране. Это откроет путь к власти красным. Но и с существующим положением мы мириться не можем. Производство и торговля вооружениями - это бизнес с годовым оборотом в десятки миллиардов долларов, он дает Америке миллионы рабочих мест. На таком уровне экономика предопределяет политику. Коммунистическая Россия - не лучшая перспектива для Америки и всего мира. Но мы пойдем на это. В нашей решимости ни у кого не должно быть ни малейших сомнений. Ни малейших, полковник. Это вы и должны довести до сведения вашего руководства. - Я это сделаю. - У вас есть вопросы? - Только один. По каким каналам наши самолеты поступают к талибам? - Скажу лишь одно. Можете исключить вариант с третьими странами. Ни Индия, ни Вьетнам, ни Китай ваших истребителей талибам не перепродают. Это прямые поставки. Большего я вам сказать не могу. - Спасибо и за это. - Вы огорчены? Но не вы же за это ответственны. - Это, конечно, утешает. Но не слишком сильно. - Почему? Я этого не понимаю. - Сколько вам лет, Джеф? - Тридцать четыре. - Хороший возраст. - Расслабьтесь, полковник. Выключите диктофон и давайте просто погуляем по этому прекрасному городу. Весной все города прекрасны. Конец записи. Место контакта: Будапешт. Время контакта: от 23 часов 4 мая до 02 часов 5 мая. Участники контакта: полковник Голубков, начальник Оперативного отдела УПСМ, командор Джеффри Коллинз, заместитель начальника Информационно-аналитического директората Центрального разведывательного управления США". Лейтенант Ермаков закрыл файл. Странно. С записью этого разговора начальник Управления наверняка был знаком. И даже саму пленку скорее всего прослушал сразу после возвращения полковника Голубкова из Будапешта. Для чего же он снова перечитывает расшифровку? Не от нечего же делать. Ночью. Каким-то образом это связано с шифрограммой о десантировании группы Пастухова в исходную точку маршрута? Какого маршрута? "Жалко парня". Ничего не понятно, сплошные загадки. Но на каждую загадку есть разгадка. Юрий ввел в подстроку для поиска по всей директории, кроме просмотренного файла: "талибы". Компьютер ответил: "Нет вхождения для поискового контекста". Юрий запросил: "Пастухов". Тот же ответ. "Коллинз". Аналогично. Крепкий орешек, сходу не разгрызешь. И главное - не ясно, с какого боку к нему подбираться. Ни на что особенно не рассчитывая, Юрий набрал: "Джеф". Ну вот, совсем другое дело. "Совершенно секретно. Начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову от полковника Голубкова. После того, как по просьбе Джефа я выключил диктофон, он сказал, что хочет поделиться со мной конфиденциальной информацией, полученной в процессе подготовки упомянутой в нашем разговоре операции, а я сам должен буду решить, следует ли доводить ее до сведения моего руководства. Информация следующая. Около года назад в Иркутске потерпел катастрофу самолет "Руслан", перевозивший во Вьетнам два истребителя "СУ-27". Это событие широко освещалось в российских и мировых СМИ. Аналитики ЦРУ обратили внимание, что после этой катастрофы кривая поступления российских боевых самолетов талибам пошла на снижение. В январе с.г. аэрокосмическая разведка США зафиксировала в районе хребта Ала-Тау взрыв российского грузового самолета типа "Антей", следовавшего от аэродрома загрузки в Восточной Сибири по направлению к Индии обычным для этих маршрутов воздушным коридором. Никакой информации об этой авиакатастрофе российской стороной не было обнародовано, но агентурным путем от источника в австрийской страховой компании "Транс-инвест" было установлено, что на борту "Антея" находились два самолета "МИГ-29М", предназначенные для Индии. После этой катастрофы поступления российских штурмовиков в военные формирования движения Талибан временно прекратились, а затем возобновились в значительно меньших объемах. Джеф сказал, что вывод напрашивается сам собой, но он начал этот разговор не для того, чтобы подвести нас к нему. Речь идет совсем о другом аспекте проблемы. Вскоре после катастрофы "Руслана" в Иркутске в Лос-Анжелесское отделение ФБР обратился профессор Калифорнийского университета, бывший российский гражданин Ефимов и рассказал о разговоре, который состоялся у него в Нью-Йорке во время международного научного симпозиума, посвященного проблемам телерадиокоммуникаций. Человек, который представился членом российской делегации Дубовым, предложил Ефимову вернуться в Москву и заверил, что ему будут предоставлены все возможности для научной работы. Он сказал, что в свое время идеи Ефимова не были по достоинству оценены, но сейчас ситуация изменилась и талант Ефимова будет востребован в полной мере. Дубов сообщил также, что в полное распоряжение Ефимова будет предоставлена лаборатория с новейшим оборудованием, испытательный полигон и необходимый штат сотрудников. Он дал понять, что ему известно о разногласиях, возникших у Ефимова с его американскими работодателями в части направления его научных исследований. В России он будет заниматься лишь тем, что считает нужным. В разговоре Дубов аппелировал к чувству патриотизма, сказал, что не сомневается в том, что Ефимов откликнется на призыв своей Родины, которая переживает сейчас трудные времена. В ответ на это Ефимов заявил, что ни о каком возвращении в Россию он и слышать не хочет, с него хватит того, что об него почти тридцать лет вытирали ноги, и что он не верит, что к власти в России пришли люди, умеющие уважать человеческую личность, иначе страна не оказалась бы в таком скотском положении, в каком она находится сейчас. Он добавил, ч