лицу приличных людей. -- Очень перспективная мысль, -- наделил его даром провидца Макарон. Давликан рьяно взялся за симпозиум. Наехала тьма участников. Под горячую руку Давликана попались немцы, французы и даже венгр Ласло Сабо из Капошвара. На вступительный банкет им подали вересковую настойку и нарезанную толсто докторскую колбасу с черным хлебом. Ласло Сабо никак не мог въехать в происходящее. Кроме дынной паленки, он не умел пить ничего. -- Попробуй водки, -- предложил ему Давликан и поднес граненый стакан. Ласло попробовал и закусил колбасой. А когда попадался на глаза Давликана снова, уже сам аккуратно подходил к столу, наливал полный с верхом, методично выпивал и занюхивал корочкой. К вечеру его лицо уже неугадывалось на фоне зеленой куртки, а утром надо было приступать к работе. Ласло приволокся в галерею чуть живой и сел на пуфик. -- Не могу работать! -- сдался он на поруки организаторам. -- Не переживай, мы твою голову мигом выправим, -- приветствовал его Давликан, -- айда к нам! -- и подтянул к ящику пива. До обеда Ласло был твердо выставлен на обе ноги. Все последующие дни он самостоятельно покупал вересковую, а с утра обретал два добрых "Афанасия". Работа, которую он представил на суд жюри, потрясла умы. Выполненная из бристольского паспарту мясная лавка в виде заштопанного шатра стала апофеозом симпозиума. За внешностью Ласло Сабо угадывалась судьба человека, у которого от долгого общения с Давликаном произошел душевный надлом. Дом на Озерной превратился в большое торжище. Таксисты заруливали туда с закрытыми глазами. Земельный комитет обнаружил расхождение по границам участка и принялся перемещать бетонный забор. Затеянная волочная помера вызывала бурю восторга, она зацепила станцию защиты растений по соседству, и в нее, лишенную ворот, никто и не смог въехать. Наряду с земельным переделом возникли и другие неурядицы. -- А сейчас хор судебных исполнителей исполнит шлягер "Где деньги, где?" -- объявлял Артамонов очередную группу экскурсантов. Исполнители смешивались с потоками, возникшими в связи с пребыванием в Твери Артура. Один поток представлял покупателей, выдавших гражданину Варшавскому задатки, но никакой техники не получивших. Другой -- кредиторов фирм, которым Варшавский продал юридические адреса. А когда разного рода жаждущих собиралось больше нормы, Макарон, чтобы проредить ряды, демонстративно кричал в трубку: -- Алло! Это Грозный?! Мне кого-нибудь из оппозиции! Руслан, привет! Почему не можем приехать?! Да потому, что все мы работаем в одной большой прокуратуре! Растерянные ходоки сматывались от греха подальше, чтобы прийти завтра, когда, может быть, будет поспокойнее. У подножия анклава не прекращались пикеты. На плакатах народным почерком было выведено требование: "Верните музыку музыкантам!" -- Ну просто плановые санитарно-эпидемиологические мероприятия! -- обзывала толчею Улька. -- Нас остается посыпать хлоркой! -- А мне приснился сон, -- делилась внутренним Дебора. -- Будто я проснулась, а вокруг -- одни гиены. Сосед-гиена копается в мусоропроводе, гиенята идут в школу, по телевизору три гиены ведут передачу, и куда ни гляну -- всюду они. Села в такси -- за рулем гиена, которая даже и не заметила, что я -- нормальная. И вдруг меня одолел страх, что еще миг -- и меня обнаружат, увидят, что я -- засланный казачок. У меня мурашки по коже побежали. А гиен вокруг все больше. Изредка мелькнет в подворотне человек-другой, и все! Меня взяла оторопь, я проснулась от дикого сердцебиения. -- Гиены -- это к дождю, -- сказал Макарон. "Губернская правда" и "Смена" злостно нахваливали Платьева. То он задвижку газовую открыл до упора, то сеялку из-под снега вытащил, а потом выбросился в канализационный люк в знак протеста против действий "Водоканала". Вот такой положительный товарищ. Мироволили ему и попутно долбили "Лишенца". Выпустили даже специальную энциклику против него в виде складывающейся гармошкой листовки. Дзскуя регулярно "находил" у входа в "унитаз" дискредитирующие документы, в которых имелись прямые доказательства того, что задержки пособий малоимущим матерям -- дело рук Макарона. Но заметки на эту тему, скверно изложенные силами Асбеста Валериановича и Фаддея, были трудны для непосвященных, как история болезни околоточного, умершего от подагры в середине прошлого века. На телевидении разыгрывалась предвыборная карта строительства высокоскоростной магистрали. Прямую линию с Фоминатом и владыкой вела Огурцова-старшая. Легко, как кондуктор, отвечала она на близлежащие к трассе вопросы. Фоминат стоял на том, что магистраль должна пройти через национальный Валдайский парк, в этом случае поезда из Москвы в Питер будут приходить на десять минут раньше. Шабада сидел рядом и благословлял затею. Как только в эфире появлялись все эти говорящие головы, на экране лопались сосуды, образуя гематомы. Приходилось убавлять красноту. И тут один звонок возьми да спроси Огурцову в прямом эфире: -- А какое, вам, милая, дело до скоростной магистрали? В ней же надо понимать. Вы что, работаете там? -- Да нет, я ведущая, -- сказала Огурцова. -- А владыка почему у вас в консультантах сидит? -- не унимался назойливый телезритель. -- Он что, сведущ в высоких скоростях? -- Он за магистраль молебны читает, -- ответствовала Огурцова. -- А кто он такой и почему его мнение должно быть интересно? -- продолжал давить зритель во все наушники. -- А вы что -- против магистрали? -- растерялась Огурцова. -- Я не то чтобы против, просто не пойму, при чем здесь вы? Вы что, видели подобные магистрали? Или обобщили опыт их строительства в Европе? Вряд ли. Но вы сидите и рассуждаете с таким умным лицом, будто Помпиду! А теперь, внимание, вопрос... -- бросил в трубку Макарон -- и затих. Огурцова долго напрягалась в ожидании вопроса, который Макарон и не собирался задавать. Она разволновалась от тишины, стала извиняться перед телезрителями за заминку, смутилась и... неосторожным движением руки открыла ухо. Оператор привычно взяла его крупным планом. Население прыснуло. -- Ну вот, а ты говоришь, не сработает, -- сказал Макарон. Вскоре должников вызвал Мошнак и сказал: -- Верните кредит, а то я не разовьюсь. -- Как мы вернем? У нас отняли здание, -- сказал Артамонов. -- Вы же знаете! -- Как хотите. Это ваши проблемы, -- отвел глаза в сторону Капитон Иванович. -- И давайте без заморочек. Мое дело предупредить. После этой встречи битой от бейсбола измочалили крышу микроавтобуса, который был припаркован у дома Макарона. Ночевавший в машине Бек от страха обгадил весь салон. -- Это серьезное предупреждение, -- сказал Макарон, поднимая биту, брошенную налетчиками. -- Дело разворачивается не на шутку. На следующий день из отдела по борьбе с преступностью позвонил доброжелатель и, назвавшись реальным именем, сообщил: -- Мы вас хорошо знаем и поэтому хотели бы сообщить о подслушанном разговоре. Мы не в курсе, в чем там у вас проблема, но вами занялась какая-то бригада. -- Спасибо за предупреждение. Но все это очень странно. Раз вы знаете, что произойдет, почему ничего не предпринимаете? Человек на том конце замолчал. Он не ожидал вопроса. В его задачу входило забросить информацию. Он добавил, что некая залетная юридическая контора, обслуживающая долги по кредитам, будет опираться на местную группировку. В этот вечер дежурной по номеру была Дебора. Но ее всегда подменяла Ясурова, потому что, стоило Деборе приблизиться к компьютерам, сразу зависали программы и номер нужно было верстать сначала. Поздно вечером к Ясуровой в присутствие ворвались двое и спросили: -- Где Макарон? -- Он потащил всех в филармонию. Что ему передать? -- спросила Ясурова. -- Ничего. Скажите, что приходила служба безопасности банка "СКиТ". "Лишенцы" в это время аплодировали "Хануме". После трех вызовов на бис Орехов проснулся, привстал и как дурак захлопал еще. -- Очень низкий акустический импеданс, -- сказал он. Труппа, и без того выходившая с неохотой, собралась по домам, но в пику выходке Орехова решила сыграть по новой все второе отделение. -- Ну вот, дохлопались на свою голову, -- сказал Макарон, чувствуя, что буфет уплывает как минимум на полчаса. Вернувшись домой, Орехов с Улькой обнаружили у подъезда машину. -- Странно, -- сказала Улька. -- Я вижу ее не в первый раз. Подъедет, постоит и снова уезжает. Из нее никто не выходит. Будто пасут кого-то. Стекла затемненные, сколько там человек, непонятно. Вот видишь, опять -- нас засекла и отваливает. -- Придурки какие-нибудь, -- промямлил Орехов, все еще находясь под впечатлением буфета. Не успели Орехов с Улькой войти в квартиру, как следом ворвались двое. -- Как будем отдавать долги? -- спросили они. -- Из-под нас вышибли залог, -- произнес Орехов заученную фразу. -- И вообще, дома я финансами не занимаюсь. Подтягивайтесь завтра в присутствие, там и разберемся. -- В офис мы заходили, вы от нас бегаете. Когда будут бабки? -- У нас их нет. По крайней мере, сразу всех. -- Тогда будете отдавать равными лобными долями в течение года! -- Минуточку, -- сказал Орехов и нагнулся развязать шнурки. -- Я же отдал Мошнаку его дурацкое вино! Удар битой по голове отвлек Орехова от дальнейших ухаживаний за обувью. Кровь не брызнула по стенам, но лужа на полу образовалась порядочная. Орехов упал, обхватив голову руками. Улька заорала на весь подъезд. Бойцы не обратили на вопли никакого внимания. По тому, как они бросили в угол бейсбольную биту, было понятно, что они не боятся последствий и действуют в рамках абсолютной безнаказанности. -- Даем три дня, -- бросили они на прощанье. -- Если не вернете, прибьем ваши черепа к дверям "унитаза"! Но уже после того, как передадите банку оборудование! Улька бросилась вызывать "скорую" и своих. -- Макарон, Артамонов, скорее сюда! Орехова убили! -- Как убили? -- Сильное сотрясение! Следом за "скорой" явился участковый, сославшись на то, что сводка поступила в дежурную часть УВД. Он посоветовал Орехову не подавать заявления. -- Это будет означать, что вы не признаете долга, -- растолковал он смысл сказанного. -- И тогда никто не может ручаться за последствия. Вас поставят на счетчик и будут доставать всю жизнь. Лучше отработать в нормальном капитуляционном режиме. Примчались Артамонов с Деборой и Макарон с собакой. Бек бросился к луже и принялся жадно лизать линолеум, брызгая слюной. Даже аксакал не смог оторвать его от этого занятия. Осклабившись, Бек подошел к бите и долго ее нюхал, запоминая понятный только ему узор папиллярных линий, оставленный пальцами налетчиков. -- Что будем делать? -- Макарон сделал попытку устроить некое подобие мозгового штурма и забрал для коллекции вторую биту. -- Завтра с утра надо идти к Мошнаку, -- сказал Артамонов. -- Разговаривать нужно только с ним. -- Нет никакого смысла, -- воспротивился Макарон. -- Этих ублюдков он наверняка направил сюда сам. Они работают в одной упряжке. Такие парни за мертвые дела не берутся, потому что просчитывают все до мелочей. Понятно, что наши печатные станки подвисают. А с ними и все остальное. -- Может, об этом срочно сообщить через спецвыпуск? -- предложила Дебора. -- Пусть узнает население. -- Само собой, заявить публично надо как можно быстрее, -- согласился Макарон. -- Но это дранка, а не решение проблемы. Население за нас деньги не отдаст. А если мы не рассчитаемся с банком, дальше будет только хуже. То ли дело в старину -- платишь виру и мочишь кого хочешь. А если покалечить надо -- полувирье, и все дела. -- Ты предлагаешь ввязаться в бойню по закону Талиона? -- спросил Артамонов. -- Око за око, глаз за глаз? В таком случае с нами разберутся еще быстрее. -- Да нет, я к тому, что, может, на самом деле пора обратиться к вашему куратору? Пока не поздно. В воздухе повисло молчание. Орехов нашел в себе силы переглянуться с Артамоновым. -- Видишь ли, Макарон, -- вкрадчиво произнес Артамонов. -- Нас сюда никто не посылал. Мы все придумали. Извини. -- В таком случае, неплохо придумали, -- спокойно воспринял сообщение Макарон. -- А где ж вы тогда были, если не в Завидове? -- Пиво в "Фазане" пили. -- Весь этот цирк с призванием на службу затеял Артамонов, -- пробормотал приходящий в себя Орехов, путаясь в бинтах. -- Я пристроился к нему от безделья. Это ему пришло в голову посадить дерево, построить дом, создать собственное дело и написать об этом книгу. А что касается Варшавского, мы не ожидали, что он дернет за нами. Он же все бил себя в грудь, что ему есть чем заниматься в жизни и без нас. -- Да, Артур бы вас точно искромсал, узнай правду, -- сказал Макарон. -- Он и так не выдержал, а раскуси, что вы прикалываетесь, вообще сошел бы с ума. -- Зато мы проверили его на вшивость, -- сказал Орехов, медленно перетирая зубами таблетки, которые не удалось проглотить целиком. -- Ну, а потом все понеслось, -- продолжил Артамонов, -- остановиться было невозможно... Так что придется выкручиваться самим. -- Интересные вы парни, -- рассудил Макарон. -- Но мне-то вы могли сказать правду. -- Могли, только случая не представилось. -- Посадить, значит, дерево, построить дом, написать книгу, -- Макарон принялся перечислять задумки Артамонова, поглаживая заспанного Дастина, которого было опасно оставлять дома одного. -- Что же остается из этого списка, если книга написана и дом построен? -- Посадить дерево, -- сообразил Орехов. -- Значит, посадим! -- многозначительно произнес Макарон и бросил Артамонову: -- Собирайся! -- Куда? -- Сажать, -- объявил Макарон. -- У нас нет другого выхода. В этот момент заявилась Ясурова, прознавшая об инциденте, подбежала к Орехову и запричитала в голос, выдавая с головой все то, что тщательно укрывалось долгое время. -- Что они с тобой сделали?! Я же тебе говорила -- давай сбежим отсюда! -- Все нормально, -- выкручивался Орехов. -- А мне что делать прикажете? -- развела руками Улька. -- Ты всю свою сперму, если не пропьешь, то разбазаришь! -- выкрикнула она и направилась к выходу. Макарон тормознул ее. -- Сейчас не до разборок, -- объяснил он. -- Нас того и гляди перемолотят, как пацанов, а вы придумали конкурсы устраивать! -- Да отстаньте вы от меня! -- вырывалась Улька. Макарон продолжал удерживать ее, а потом спросил: -- Интересно, Уль, а твое дуло достанет с "унитаза" до новой бани? -- Думаю, да, -- ответила Улька и успокоилась, загоревшись профессиональной затеей. -- Если немного нарастить. Пара объективов не помешала бы. -- Сегодня мы с Артамоновым кое-что подготовим, а завтра понадобишься и ты. -- Но ведь там непроницаемая крыша, -- вспомнила Улька. -- Бассейн открыт, а кабины -- под матовым стеклом. -- Для начала мы запустим туда Дебору, чтобы у них заклинило сигнализацию. А потом бомбанем крышу, набросаем туда шлака и обстучим битами соседние строения. -- Макарон разбил операцию на этапы. -- После чего сообщим в газете, что участившиеся полеты НЛО вызвали метеоритный дождь. Причем, местами. Прослеживается четкая закономерность -- наиболее кучное падение небесных тел произошло в точках с отрицательной энергетикой. -- Баню снова застеклят, -- додумалась Улька. -- Правильно, но уже простым оконным стеклом. Матового в этом городе за три дня они не сыщут, -- пояснил Макарон. -- А сквозь оконное мы отснимем все что надо. -- Неплохо придумано, сынок, -- улыбнулась Улька. Операцию с метеоритным дождем провели грамотно, словно всю жизнь занимались звездными войнами. Все произошло именно так, как задумал Макарон. Шлак легко сошел за обугленную плоть метеоритов. Крышу бани после стихийного бедствия застеклили оконным стеклом. -- Теперь они все как на ладони, -- приговаривал Макарон и в полной темноте тащил Ульку за руку на крышу "унитаза". -- Мы им такое жесткое порно устроим, что мало не покажется! А Ренгача, как гаерного шута, надо повесить на гайтане! -- сопел аксакал, одолевая этаж за этажом. -- Устроил из лифта курилку! Ульке вспоминала, как вместе с Ореховым они погорели на системе лифтовых кнопок в ДАСе, и всласть похохотала, пока поднимались на верхотуру. Отдышавшись, папарацци приступили к работе. Улька собрала свое фотодуло, и оно стало почти метровым. Макарон из любопытства посмотрел в него. Обзору бани мешал бетонный выступ, на котором висела забытая строителями люлька для штукатурных работ. -- Надо вывести в окно пару досок, -- подсказала Улька, -- чтобы можно было вытянуться и лечь. Тогда все будет видно. -- Попробуем, -- согласился Макарон и принялся городить конструкцию. Он отыскал два бруса, связал проволокой и выдвинул далеко за фрамугу. Потом укрепил все это хозяйство двумя бетонными блоками как противовесами. Попробовал улечься сам -- получилось. Если брусья не рухнули под ним -- значит, Ульку выдержат точно. Улька влезла на конструкцию, проползла вперед и велела подать фоторужье. Аксакал осторожно протянул ей аппаратуру. Улька настроила оптику, навела ее на объект и приступила к съемке. Сквозь стекла было хорошо видно, как Платьев нежился в кабине в приятной близости с Додекаэдром. В других комнатах занимались подобными интимными беседами еще несколько пар. В бассейне в окружении стайки пацанов плавали Шабада и Мошнак. Мэр сидел у кромки с человеком от органов, за прокурором, осклабясь, бегал авторитет. Улька работала не покладая рук. Макарон держал ее за ноги. Увлекаясь, она продвигалась вперед, чтобы достать точку, с которой вынимались солидные крупные планы. Отработав пленку, Улька перезарядила аппарат и передала отснятую катушку Макарону, едва дотянувшись до его руки из неудобной позы. -- Может, хватит? -- сказал он ей. -- Сейчас, Платьев вышел в бассейн к мальчикам, -- сказала Улька. -- Ну, давай, доснимай его, и валим. -- Погоди, тут такая групповуха начинается! -- сказала Улька и подалась вперед. Ее ноги, находившиеся в начале съемки по эту сторону окна, были уже на той. Она и не заметила, как оказалась снаружи почти вся. Брусья имели ширину, достаточную, чтобы чувствовать себя уверенно, только немного расходились в конце. -- Ну все, давай обратно, -- заволновался Макарон. -- Ползу. Возьми ствол. Макарон потянулся за аппаратом. -- Ну, что у вас тут? -- cпросил вбежавший на площадку Артамонов. От резкого окрика Улька упустила лямку, и фотоаппарат заболтался в воздухе. Улька потянулась за ним, опервшись всем телом на один брус, который тут же съехал вниз и развернул Ульку перпендикулярно к себе. -- Спокойней, Уля, спокойней, -- контролировал ситуацию Макарон. -- Я доползу до тебя и затащу сюда. -- Сначала втащи аппарат. -- Конечно, он же ближе. -- А потом разверни меня. И я сама вползу назад. -- Хорошо. Артамонов затих и наблюдал за происходящим. Луч прожектора разрезал пополам придуманную Макароном конструкцию и углом уходил в темнеющую пустоту. Свет растворялся во тьме, не доставая дна. Пока Макарон тянулся за ружьем, железобетонный противовес под двойной нагрузкой ушел в сторону. Вползая назад, Макарон не заметил, как окончательно сбил его. Это увидел Артамонов и бросился удерживать корпусом поднимающийся в горизонтальное положение брус. Улька ойкнула. Теперь она висела на брусе, придавленном к полу Макароном, а второе бревно от перевертывания удерживал Артамонов. -- Брось его на фиг и помоги мне! -- скомандовал Макарон. -- А Ульку не зацепит? -- Вроде нет. Артамонов отпустил свой брус. Страшный грохот сотряс тишину. -- Забери аппарат, -- попросил Артамонова Макарон. -- Я не пройду на ту сторону. Могу только через тебя. -- Перелезай, только быстрее. Артамонов перевалился через Макарона, забрал ствол и вернулся на площадку. Все шло нормально. Теперь Макарон спокойно удерживал второй брус, а Артамонов, потянувшись за окно, готовился помочь Ульке влезть обратно. Так бы все и получилось, но никто не знал, что творится в голове у Ульки. То ли она вспомнила, как пугала Орехова прыжками из окна ДАСа, чтобы он перестал заниматься ерундой, то ли на морозе у нее ослабли руки, но так или иначе она не проявила никакого интереса к приближающемуся Артамонову. Занятно, что ответил бы ей Орехов сейчас? Опять бы сказал: "А не сбегать ли лучше в лавку?" Теперь бы это прозвучало просто глупо. Все давно перестало быть смешным. От такого бесконечного юмора, кроме усталости, ничего не осталось. Все эти мысли, возведенные в степень, полностью овладели ею. На секунду она вообще забыла, где находится. И когда Артамонов протянул ей руку, она просто разжала свою. Чтобы ничего не видеть, Макарон разбил булыжником прожектор и побежал вниз, спотыкаясь и грохоча. Артамонов вполз на подоконник и бросился следом. Ситуацию спасло то, что Улька родилась в сорочке. Ее угораздило упасть прямо в лифтовую шахту. После приземления бездыханную Ульку еще долго покачивал батут курилки. Она очнулась, когда сетка почти не шевелилась. -- Ну, ты даешь! -- обрушился на нее Макарон. -- У меня чуть сердце не разорвалось. Улька ошалело вращала головой и не понимала, где находится. Сообщили Орехову, Деборе, остальным. Вызвали "скорую". Врачи сказали, что на выход из шока уйдет несколько дней. На место происшествия приехал следователь. Дача показаний для Макарона и Артамонова была хорошим поводом облегчиться. Рассказывать все, что было, просто так не поворачивался язык -- настолько с Улькой все получилось неожиданно. -- Что вы делали наверху? -- спрашивал следователь. -- У нее была мечта -- снять город с высоты птичьего помета, -- отвечал Артамонов. -- Неужели об этом можно мечтать? -- удивился следователь. -- А почему бы и нет? -- А больше вы ничего не снимали? -- Нет. -- А где пленка? -- Все упало вниз. -- Внизу ничего не нашли. -- Плохо искали. -- Вы занимаетесь сокрытием, товарищ Артамонов. Это преследуется законом. -- Мы знаем, чем занимаемся. И знаем, что все, чем мы занимаемся, у нас преследуется. После допроса Макарон с Артамоновым отправились к Орехову, но в квартиру к нему попали не сразу. Полет Ульки отнял у него дар речи. Орехов заперся и никому не открывал. Но Артамонов настоял. -- В этой жизни пристрелян каждый наш шаг, -- сказал он Орехову. -- Не ценишь деньги -- отнимут, не любишь жену -- уведут. У денег и дружбы есть одна тонкость -- их надо защищать, как диплом. Заслужить и потом защитить. Это две части одной работы. И еще -- от жизни надо брать чуть меньше, чем она позволяет взять. Орехов молчал. -- Пойдем проявлять пленки, -- сказал Макарон Артамонову. Они доехали до "унитаза", поднялись в лабораторию, достали из тайника фоторужье, вынули пленку и приступили к проявке. Потом сканировали кадр за кадром и по очереди вытаскивали на монитор. Снимки получились отчетливыми. Снятые в инфракрасном диапазоне, они придавали фактам дьявольский оттенок. -- Теперь эти ребята в наших руках, -- сказал Макарон. -- Главное -- промурыжить судебных исполнителей. Нам нельзя съезжать из детинца. Вплоть до того, что мы здесь забаррикадируемся. -- Надо призвать на помощь трезвенников, -- вспомнил Артамонов, -- и устроить из амбалов живое оцепление. -- Как мы раньше не додумались? Утром с белым флагом на Озерную явился Фоминат. Платьев заслал его к "лишенцам" как бывшего у них в употреблении. На Фомината возлагались функции парламентера. Он сказал, что если в выходящей завтра газете будет снята первая полоса, то найдутся люди, которые хорошо за это заплатят. Он дал понять, что та сторона в курсе всего, что происходит в лагере противника. Макарон встал навстречу, чтобы устроить Фоминату дисмисл -- иными словами, чтобы дипломата, которого корчил из себя Фоминат, объявить частным лицом и потом по этому лицу как следует настучать. Но Артамонов тормознул его. -- Это наш человек, -- сказал он. -- Мы с ним проводили лотерею. -- Ну, извини, -- сказал Макарон. -- Так это и есть тот самый Фоминат натрия? -- Конечно. -- Похож. -- Сколько платите за пленки? -- cпросил Артамонов у Фомината. -- Сто пятьдесят. -- Всего-то? -- А сколько вы просите? -- Мы ничего не просим. Нашу константу вы знаете -- триста. Она не меняется на протяжении уже нескольких лет, поэтому не обсуждается. -- Я передам заявку губернатору. -- Но это не все, -- сказал Артамонов. -- Положение о лотерее до сих пор не подписано. Вы должны вернуть назад видеодвойку. Мы выставим ее в галерее, как в музее. Она дорога нам как память и чтобы замкнуть круг. -- Я принесу, -- сказал Фоминат. -- Завтра. -- Сегодня, -- сказал Артамонов. -- В четыре мы привезем в "Чикен" оригинал полосы и обе пленки. Деньги и техника должны быть при вас. Было понятно, что Артамонов оттягивает время. Когда Фоминат ушел, Артамонов дал команду снять с номера сверстанный материал. -- Зачем? -- спросил Макарон. -- Мы, что, свертываемся? -- Нет. Мы снимем с полосы фотографии и отвезем, как обещали. А Дебора тем временем поставит другие, поконтрастнее. Они ведь думают, что мы не успели распечатать пленки. Оригинал-макет снятой полосы Артамонов сложил вчетверо и опустил в боковой карман. -- Тираж надо поднять до миллиона, -- начал он расписывать коллективу порядок действий. -- Пока мы с Макароном будем разбираться по существу вопроса, вы должны успеть отпечатать тираж и вывезти его из цеха. Ночью придут опечатывать имущество -- нам придется подписать акты, иначе не затянуть время. Если мы промурыжим их пять -- семь часов, вам будет достаточно. При разноске газеты использовать только своих людей. Никого слева не нанимать. В каждый почтовый ящик -- по две газеты: одну поглубже, вторую -- чтоб торчала. За почтальонами будет зачистка, люди Платьева пойдут по пятам вынимать газету из ящиков. На три оставшиеся полосы поместите приветы от Леха Валенсы, Жоржа Помпиду и так далее. Внутри телепрограммы поместите фотографию Макарона с Дастином на руках. Это придаст шарму. Надо расписать подробнее все как было -- и про биты, и про "Chrysler", и про Орехова. Будем взывать к народу. Текст должен быть убийственным. Газета должна попасть в квартиры к утреннему чаю. Дата выхода -- вчерашним числом, чтобы не смогли пришить нарушения закона. За главного остается Ренгач, -- Артамонов заговорил бодрее, а то все казалось, будто диктует завещание. Журавлева записывала за ним каждую букву. Коллектив стоял вокруг и ждал. Получив ценные указания, все отправились выполнять. "Может, никуда не ходить?" -- хотел сказать Артамонову Макарон, но вспомнил, как падала Улька, и раздумал. Было понятно, что своего решения Артамонов не отменит. -- Сделать из нас аманатов у них не получится, -- сказал в конце концов Макарон и свистнул Бека. До встречи с людьми Платьева оставалось несколько минут. Декабрьский день путался под ногами без всякой отчетливой идеи. Начинало темнеть. Ступенек до "Chrysler" оказалось девятнадцать. "Когда бы еще пришло в голову сосчитать?"-- подумал Артамонов. Трезвенники разомкнули ряды и пропустили Артамонова с Макароном за пределы оцепления. "Chrysler" вернулся на базу под утро. Он появился из-за угла соседнего здания с включенной аварийкой. Машина медленно катилась к подъезду "унитаза". -- Странно, -- сказала Журавлева, вместе со всеми не смыкавшая глаз целую ночь. -- Может, движок не тянет? -- поразмыслила Дебора и сама себе ответила: -- Должен тянуть, там ведь одни свои. Воткнувшись в бордюр, машина остановилась. Все побежали вниз. Салон оказался запертым изнутри. Артамонов с Макароном сидели с закрытыми глазами. Макарон -- за рулем, Артамонов на заднем сиденье. Бек по очереди лизал им лица. Дебора с Журавлевой начали стучать по кузову, чтобы хоть что-то делать. Бек метался от окна к окну, предъявляя то одной, то другой кровавую близну на морде. Похоже, он не понимал, зачем девушки пытаются проникнуть в салон. Что еще требуется, если сделано все? В мозгу Бека продолжала висеть раскадровка всего, что произошло в "Старом чикене". Как только Артамонов с Макароном прибыли в подвал, их принялись угощать. Потчевали бесконечно долго, подливали и подсыпали в бокалы разные вкусности с приятным запахом, причем достаточно знакомым. Где-то он уже попадался, этот запах. Очень запоминающийся и влекущий. Во всяком случае, Беку понравился. Но как раз псине никто ничего и не предлагал. Пришлось отправиться на кухню самостоятельно. Понятно, что оттуда сразу разбежались повара, и Бек учинил, как любит выражаться Макарон, тотальный бертильонаж. Все закончилось тем, что Бек зафиксировал человека, которым пахли биты, и схватил его за локоть прямо в подсобке. Беку показалось странным, что у людей при внешней дубоватости внутри такие мягкие кости: едва прикоснулся, а они хруп -- и все. Когда Бек вернулся в зал, угощение подходило к концу. Начали прощаться. Макарон позвал собаку и нетвердой походкой дошел до машины. Бека два раза звать не надо, он прыгнул на место, завели машину и поехали. Потом вспомнили, что забыли Артамонова. Стали возвращаться назад и застряли в воротах. Через некоторое время притащился Артамонов. Боковые двери были зажаты забором, и Артамонову пришлось влезать через заднюю дверь. Кое-как выкарабкались из узкого прохода и покатили домой. Потом поехали еще медленнее. Макарона выкручивало наизнанку, но наружу ничего не выходило. Такое бывало и раньше, но тогда он блевал веществом, которое Бек тут же пытался сожрать, за что ему и попадало под ребро. А в этот раз рвало насухую. Макарон несколько раз останавливал машину, потом опять трогался. Бек видел, как он пытался написать что-то на бумаге, но у него выпадала из рук авторучка. Он отключался и снова приходил в себя, чего нельзя было сказать об Артамонове, который, как только сел, сразу спекся. Вот так не спеша и добрались до "унитаза". "Открывайте, здесь нечем дышать!" -- додумал свою мысль Бек и громко завыл. Пока девушки догадались, что надо разбить стекло, прошло время. Макарон сказал, словно во сне: -- Палас сухой, как палубы со всеми бригадирами. На трассу всех бригадиров! Как в Цюрихе. Да, мам? Между сидениями лежал лист бумаги с нацарапанным текстом: "Не хоронить три дня". И подпись -- "Клофелин". Результатов выборов дожидались за городом. Оставаться на виду было опасно. Спаренный номер "Лишенца" произвел эффект разорвавшейся бомбы, бризантный заряд которой перешиб все информационные потоки. А вышедший за ним следом еще один -- просто размазал всех по земле. В нем расписывалось по пунктам все, что произошло накануне выборов. Город проголосовал за Макарона целиком и полностью, а вот область уклонялась до последнего. К часу ночи у Макарона набралось тридцать процентов голосов, а у Платьева -- сорок. Потом поступили уточненные данные: тридцать девять процентов у Макарона и сорок один -- у Платьева. После этого информацию сообщать перестали. К четырем утра не отчитались только три района. Как они изменят предварительный расклад, предположить было трудно. Окончательные результаты выборов утаивались до обеда следующего дня. И только когда тянуть было уже некуда, избирательная комиссия сообщила итоги -- Макарон победил с перевесом в три процента. Он собрал половину всех голосов, что означало победу в первом туре. Избирательная комиссия долго не вызывала Макарона для вручения Свидетельства о вступлении в должность. Квазисудебные органы рассматривали споры, связанные с итогами голосования. Макарону вменяли в вину то, что его фамилия была выделена синим цветом и вся информация игрою красок подавалась так, будто выборы уже состоялись и результаты известны, а материалы в "Лишенце" были смонтированы так, будто новый губернатор -- не Платьев, а Макарон. Введенный в заблуждение электорат якобы ничего не понял, подошел к урнам формально и проголосовал, как бросилось в глаза. Это явилось основанием для того, чтобы оспорить результаты. Проигравшая сторона подняла хипеж, но фокус не прошел. Да и не мог пройти. По той причине, что губернатор Платьев, как лежачий больной, уже давно "делал под себя". Делал все. В том числе и Устав области, который был сделан настолько под Платьева, что обратного хода не могли дать даже форс-мажоры. Когда страсти улеглись, "лишенцы" вернулись в город. Четыреста тысяч избирателей, проголосовавших за Макарона, были неплохим стартовым капиталом для очередного рывка. Вступив в должность, Макарон устроил прием на дому. Пришли все: Нидворай, Маргарита Павловна, топ-модель с Давликаном, комендант Ренгач, старший печатник Толкачев, трезвенник Завязьев с половиной своих коллег, "сестры" Изнанкина и Флегма, Шарлотта Марковна, отец Волович, Журавлева, Ясурова. На кухне хозяйничала тетя Паня. Дастин ездил верхом на Беке и требовал живую лошадь. Улька штудировала медицинскую энциклопедию на предмет, можно ли забеременеть после полета. Дебора занималась дочкой. В камине потрескивали дрова. Артамонов с Ореховым играли в шахматы. Доску они придерживали коленями, а сбитые фигурки бросали в огонь.
Тверь, 1995 -- 2000.