весные... ничего уже не ждешь. Вдруг, на дальней стороне, где-то, видимо, на кухне, Спичка бледная в окне Встрепенется и потухнет. А бывало-то, скажи, и у нас с тобой горело, Душу грело, чайник грело... Сам ты чайник. Не блажи. Продолжай-ка лучше врать, сочинять свои прогулки, Завиралки запирать в золотые закоулки - Там светлеют купола, там дряхлеют тополя, Там пенек вечнозеленый двинул мох на флигеля, Там есть флигель удивленный, Что не деньги три рубля, Трижды рубленый, паленый, темный, как сама земля. Там прилгнуть не дадут. Не простят. Не предадут... Удивительный пенек! - Все тоской зеленой пухнет, А в окошке огонек То погаснет, то потухнет... Ослепительный денек! 9 В зеленом свете переулка На кованом крюке фонарь Дремуч, как дедова шкатулка, Железами обитый ларь. Здесь те же версты и сажени, Здесь пуд с аршином не забыт, В кругах таинственных решений Торжественно вершится быт. ...брусчатник полоснут две фары, Взревет мотор, и - тишина. Века стоят здесь как амбары Тумана, пороха, зерна. А если встретишь человека, То он спешит наверняка, И уклоняется от века Косым крылом дождевика О чем горевать? Что недолог был праздник, Что гости ушли, погалдев у крыльца, И тропка теряется в чаще, и дразнит Трехьярусным эхом лихого словца? А ты не жлобись. Жили-были, певали О поле, о доле тугой, невпротяг, Что пили, что ели, красавчиком звали, Попили, поели - прощай, шелудяк. И все-таки мир - золотое колечко, Крутнется и вспыхнет сквозь темный лесок И поле, и жизнь, и тропа у крылечка - Вся в птицах!.. Авось, не в последний разок... РОМАНС Цвели на подоконнике Герани у окна, И пела в доме тоненько Вечерняя струна. Расписана, расчерчена Вся жизнь моя была. Струна твоя вечерняя Меня с ума свела. И было удивительно Что ты живешь одна, И жизнь была пронзительна, Как тонкая струна. И ночь была расколота, И вновь была весна, И вновь звенела молодо Осенняя струна. Но горьким воплем дальняя Дорога позвала, И сердце нам вокзальная Струна разорвала. ...была гитара в домике, Где ты жила одна... И пела в сердце тоненько Щемящая струна... ПОЗДНЯЯ ЭЛЕГИЯ Ты помнишь, мы брели с тобой над озером, И смолкли вдруг: дымящейся горой Слезился тополь, раненный бульдозером, И остро пахло срезанной корой. В лучах весенних сладко млела рощица, А он - горчил, темно клонясь над ней. Он болен был, и все же гнал два сросшихся, Два спорящих побега от корней. ...о чем мы спорим, два родимых ворога? Наш путь пропащей нежностью пророс. Темны пути... и мы, побеги города, Ветвясь и двуедино, и поврозь... И верится - так дико! - облекут еще Живые сны все то, что нас ожгло: В счастливых грозах, в зарослях ликующих Очнемся - а кругом светлым-светло... Что такое стряслось? Что за новости в мире? Что такое случилось со всеми подряд? Перебранка в квартире, перебранка в эфире, И тревога, тревога во всем, говорят. Ну а я нынче утром впервые в оконце После долгой болезни загляделся с тоской, И весеннее солнце, Весеннее солнце Разливало по миру тепло и покой. Тот же талый снежок с дымных кровель сочится, Тот же свет в небесах, как и встарь, как и впредь. Ничего не случится, ничего не случится, Если только очнуться, и вдаль посмотреть... Чего-то простого все просит душа. Неясно чего, просто хочется ясного... Ах, песня моя, что же ты несогласная Со всем, что тебя обступает, дыша? Он вымахнул вкривь, сумасшедший зажин, Где черт возле доброго колоса вьется, И все это путается и поется, А после еще выдается за жизнь. Уже не спасут ни слова, ни трава, Угрюмо ворочающаяся под ними. А нужно всего - только вздох, только имя, И кровь запоет, и светла голова. Я вспомню то имя, я слышал тот вздох, Он облачком легким взошел в поднебесье, По нем и тоскует высокая песня, А песню пьянит завывающий мох. Он дышит горячей низиной болот, Непросто, туманно глядит исподлобья. Но это не жизнь. Это только подобья, Кривые подобья того, чем живет Душа... Несказанною далью дыша, Простого и ясного просит душа. В сиреневое небо, что вьюга намела, Луна над перекрестком, прозрачная, взошла. Стоит луна, большая, оголено плечо, И в сердце, как бывало, как в детстве - горячо. Мне радость, - что-то будет! Душа опять полна. Вверху такое небо! Такая в нем луна! ...ее еще затянет туманом, а пока Не вышли те туманы, не встали облака, - Так сладко плавать в небе под теплою луной, Под первой и колючей зелененькой звездой... Вот и солнце иссякло. И канул огонь. А потом обозначится ночь в синеве. Там и вечная ночь... А опустишь ладонь - Холодеет в траве. А потом - Хоть травой, хоть цветком расцвести, Всколыхнется ледник, Ни к чему тут слова. А потом, а потом Хоть трава не расти!.. Вырастает трава. Все слова и слова, им и сроки малы, Ими дразнишь судьбу, а под ними - родник. Заплетает земля травяные узлы... И не тает ледник. Т Л-мой Гасит тихий гром шумных молний треск. Ты права кругом, я неправ окрест. Рвет сыра трава корни старых трав. Ты кругом права, я окрест неправ. Как шатнуся я да на бел порог, Правота твоя мне кругом урок, Как дохнет гроза перегаром дней, Как твои глаза да моих ясней, Как пахнет весна, опыляя цвет, Опалит, пьяна, старка прошлых лет, Как я сам нетрезв от любимых рук... Рвет урочный крест Безупречный круг. ХРОНИКА Ни правых на земле, ни виноватых... Сквозь хвойный мpак, на лапах золотых Столбы лучей в лесах стоят мохнатых, Как в кинозалах - дымных и пустых. Отпpянет луч, И вспыхивает медно Пеpстом на муpавьиной гоpодьбе. Всплывет оса - летающая ведьма, И коpчится в пылающем столбе. А все-таки отстукивают, споpя За полсекунды вpемени, за тpеть, Блистательные тваpи, Таpатоpя И споpя, Успевают в общем хоpе И звук зашифpовать, и умеpеть. Но яpкую, мгновенную фигуpу Печального, быть может, бытия Вставляют в миp как некую скульптуpу, И ей уже природа не судья. Она уже навеки непpеклонна, Незpимая, - ни мpамоp, ни гpанит, И только сосен темные колонны, И только свет для нас ее хpанит. Не нам ли сквозь pазвалы паутины, Сквозь pухнувший во вpемени пpоем Высвечивают дpевние каpтины Стpекочущим, туманным фонаpем? И ни вины, ни пpавоты бессменной Здесь, на земле не сыщется, нетленной Какой-то мысли, судей вечных, школ... Здесь все - документация вселенной, Все хpоника ее, все пpотокол. БЛИЗОРУКОСТЬ Глушили к полночи турбины, И в подлой тишине сквозя, Вновь шла под лопасти плотины Еще вращающиеся Слепая пелядь, и всплывая Вверх брюхом средь Иртышской тьмы, К низовьям шла едва живая От мясорубки Бухтармы. Вот здесь ее и брали с лодки Сачками чудо-рыбаки, Кудесники ухи и водки, Костров и песен у реки, Сачками брали и горстями, Переполняли рыбой дно... Сказать, что были мы гостями? Не оправданье все равно. Да и оправдываться вроде Особо не в чем, - испокон, Считай от пуска ГЭС, в народе Добычай этот заведен. Но почему тогда, не знаю, Та полночь, вплоть до мелочей, Вся высвечена, как сквозная, В заплоте прочих полночей? Не потому ль, что поднебесье Всплошь полыхало, гром гремел Над Иртышом, и словно в песне Ревела буря, дождь шумел? А мы, продрогшие, трезвели, Учуяв что творит река, И тоже выли и ревели, Конечно же, про Ермака. В ладьях, набитых рыбой рясно, К огням, мерцающим вдали, Гроза и ужас Серебрянска, Нас братья Балмочных вели, И - Царствие ему Небесное! - Смешной по-детски без очков, Еще так жив и счастлив песней Был Женя, Женя Курдаков... И Талинька, мой ангел смелый, Еще жива, светлым-светла, Прильнув ко мне озябшим телом, Нам подпевала как могла... Ревела ночь, ревели глотки, Уже и страх не доставал Что переполненные лодки Заглотит, избоченясь, вал. А тут еще лихие братцы Среди стихии ледяной Пошли на веслах разбираться С какой-то местною шпаной. И разобрались. Приумолкли Все, кроме наших, голоса, И мы, голодные как волки, Через каких-то полчаса Уже в костер всем хором дули, Отрыв припасы под скалой, И булькала уха в кастрюле Над багровеющей золой... Утихнул гром, и крупногрозды, Грузны, над самою косой Из туч повыкатили звезды Насквозь промытые грозой. И новый гул возник...но скоро Сошел на стук, реветь устав: Четыре тепловоза в гору Тянули медленный состав, Подъем, в Союзе самый дикий, Одолевали, и несли По всем суставам стук на стыке Откуда-то Из-под земли... Мы у костра завороженно Молчали, слушая себя, Как будто в нас самих груженый Состав прошел, скалу дробя. И стало вдруг легко и пусто И неторжественно, когда С горы уже провыл он грустно, Словно простился навсегда. И ночь иссякла... полусонно Мы разбредались на ночлег, Простившись странно-обреченно, До утра, словно бы навек... А ведь на поздний взгляд, похоже, Оно и вышло так, - с ранья Мы путь продолжили, в свой тоже Рейс снаряжались братовья... И много лет прошло, и многих На свете нет уже давно Родных мне, близких мне... в дорогах Иные канули темно... И нет страны, где жили вместе И пели - всласть!.. все чаще врозь Могилы, И все чаще песни Не в сласть уже орутся - в злость. Иные рейсы разметали На картах новых... Но зачем, Зачем та ночь, и все детали Так странно живы?.. Но за чей, Туманный счет мы перебыли Ту ночь, грозой ослеплены? За что пощажены мы были?.. И были ли пощажены?.. Ищу ответа я, но слезы Мешают разглядеть ответ, И близорукие вопросы Блуждают в мареве примет. Весло... разорванная сетка... Мысок... уха... топляк в костре... В четыре тепловоза сцепка... Колеса... звезды на горе... Здесь, в этом хаосе скорбном лишь резче Трещины, скрытые в каждой судьбе. Вот они, смысл источившие вещи, Вещи замкнувшиеся в себе. Хмелем охлестнуты ребра корыта, Под лопухом пламенеет горшок, Череп мыслителя и сибарита, Время истерло мозги в порошок. Вот она, вещь, корень мира, пружина Внутрь, вглубь себя завитая, во тьму. Непознаваема, непостижима... Господи, непостижимо уму! Звезды надтреснуты, взорваны почки, Хмелем охлестнуты свалки, дворы... Плачет сверчок в диогеновой бочке. Слезки сквозь щель заливают миры. Ах как сложно мы с тобою говорим, Иностранными словечками сорим. Было проще все. Я звал тебя. Ты шла. Так зачем же про ученые дела? Про влечение полов, про либидо... Тропки те позаметало лебедой. Так давай хоть на прощание вдвоем Песню старую-престарую споем, Да по-доброму вспомянем те года... Лебеда ж ты, золотая лебеда! ДВЕ ТРАВЫ Судьбой земли и воздуха Насущная жива. А в паpке, в зоне отдыха Досужая тpава. Она гуляет в клумбочке Пpелестницей босой, В зеленой мини-юбочке Со стpижечкой косой... Беда поpою вешнею, Себя же пpоклянешь: И любишь-то - сеpдешную!.. И к ветpенице льнешь. Сумасшедшая, дурочка!.. я человек, или нет? Что же ты ссоришься?.. да не молчи ты с дивана! Плюнь в потолок, наконец! Иль напейся из крана. Иль сошвырни со стола хоть пригоршню сырую монет. С улицы, да. Да, с друзьями зашел в магазин. Да, за здоровье и прочее... но не убил же старуху! Время такое... завоешь - ни слуху, ни духу. Глухо, как в танке. И так много лет, много зим. Надо ж не спятить. А ты уже это, учти, Тронулась, кажется, малость вот тут, в одиночке. Плюну, сбегу, отсижусь в диогеновой бочке... Ссорься, пожалуйся. Только не молча - кричи. В этой жизни ни хера я Не пойму. На морозе пожираю Шаурму. У вокзала, среди стольной Суеты, Треугольной, алкогольной Маяты Я стою, мозги врубаю, Как му-му... И рубаю, и рубаю Шаурму... Из поэмы "Воспоминание об Элладе" ...я к людям тянулся. Но не было их. Я вышел на площадь. Я поднял светильник. В лучах его нежились раб и насильник. Я просто рукою закрылся от них. Я в свитки зарылся. В труды мудрецов. Я сам преумножил тьму истин, По сумме Их пафоса - апофеоз! А по сути - Простое пособие для шельмецов. Да, циник. Да, пес-Диоген. Но учти, Несчастный потомок, - за что я в бессмертьи? За то, что в людской - днем с огнем! - круговерти Не смог на земле человека найти... ПОД СПУДОМ Я в зелень уйду, утону, обопьюсь Дремотным туманом сиреневых почек, Тягучим туманом травы обовьюсь, Змеей уползу меж надтреснутых строчек, Под камень, утюжащий шланги червей, Сквозь черные шарики почвенной ртути, Где норы в огне проточил муравей, В назревшей к весне черноземной запруде. Покуда не вспомнят, еще не пора, Таись и молчи, назревая, покуда Поющим толчком золотого ядру Не вынесет из-под спуда. Надену черные очки, приду к друзьям, шумя и ссорясь, Чтоб не заметили тоски в глазах, запавших от бессонниц, Не приложу ладонь к виску, не затяну запевку волчью, Солью остатки коньяку в пустой бокал, и выпью молча. О чем базар? Очки темны, как ставни в тереме старинном. Добротны так же. И верны. И аварийны. Мир не сумеет стать темней, задвинутый за эти ставни, И сам не стану я грустней, хотя и радостней не стану. Помалу набирать очки, и перед жизнью не смиряться... Начнем, пожалуй, притворяться. Наденем черные очки. ЭЛЕКТРИЧЕСТВО 1 Все те же лица... но какая злость! И гром в очах, и молнии в одежде... Назвалось электричеством, что прежде Божественной энергией звалось. Колосс, воздвигший Слово на века Над каменным безмолвьем пантеона, Ревет в бетонной нише стадиона, Дебилов тыча радостно в бока, И в дом приносит на воротнике, В магнитном поле вздыбленных ворсинок, Полсотни электронов, а в руке Ядро дождя с отливом керосина. 2 -"Отец! - гунявит плачущий мутант - Возьми нас с братцем в лес, к живому волку! Мы скушали искусственную елку... Мы хвойный выпили дезодорант..." -"Отец!.. Отец!.." - на сотни голосов Орут обезображенные дети, Играя на свихнувшейся планете Пружинами взбесившихся часов. И, все кляня, бредет Отец туда, Где в клеммах Рождества искрят метели, И держат расколдованные ели Электрооцеплений провода. 3 Стоял волшебный лес. Тихонько жил. Остерегал отчаянных - не суйся Куда не след. О, Господи Иисусе, Зачем ты этот кряж разворожил! Зачем огонь, заговоривший вдруг, Разбалтывает Слово по спирали! Смирился Ты, что нищих обокрали? Смирись еще. Верни им крест и круг. Верни слова под током в дебрь пласта, В тот узел, крыж корней, где жизнь упруго, Распространяясь, держит образ круга... И движется энергией креста. РОСТ "Стяжание Благодати не по Сущности, но по энергии..." Паламитский Догмат. "Я еще не встречал человека, который вполне бы проснулся". Г. Д. Торо. Неужели все было готово? Просто мы еще не проросли, Не очнулись от сна золотого В потаенных протоках земли? Ну а вдруг это лишь фотопроба, Фокус, вспышка, реликтовый взрыв?.. И степенные воды потопа Омывают земной негатив? Проявляются в лабораторной, Долгой тьме под багровым огнем Рифы, отмели... кромкою горной Отформован овальный объем... Вот уже из рассеяний блеклых Завивается зыбкая крепь, Магма жизни; Из юных молекул Организмов связуется цепь. Праланцетников бледные тени Вдруг проносятся мощной струей... Точно вялый протей сновидений Прорастает упругой змеей. Выдвигаясь из чрева обскуры, Вот уже в реактивах земли На бескровные плети культуры Плиты цивилизаций легли. И сквозь дрему - внезапное чудо: Кто-то ярко плеснул в камыше!.. Нас таких, пробужденных, как Будда, Единицы еще... а уже Глохнут кладбища цивилизаций, В руслах крови бушует трава,- Наш рельеф, наш черед просыпаться, Фотосинтез вступает в права! В каждой клеточке луч мирозданья С ликованием рвет нашу плоть, Каждым ужасом в бездне страданья Нас ломает и лепит Господь! Мы грузны, мы горды, мощноглавы, Но соборной энергией звезд Раздымает спросонок суставы Благодати стяжающий Рост. В дикой тьме, пред слепящим порогом, Непоклонным стопе и уму, Зверь, тоскуя, в нас борется- с Богом, И, рыча, уступает - Ему. Органические минералы, Газы, нефть - ищут ритм и размер. Дышат солнцем живые подвалы, Кладовые былых биосфер. Трудной кровью косневшая масса Выправляется в гибкий росток... Светолюди, зеленая раса, Подключившийся к солнцу поток! ...там и я сладкий луч преломляю, За овальную выпав кайму... Воздаю тебе, смерть, утоляю Пунктуальность прохода сквозь тьму, - Эту сущность разверстого гроба, Эту резкость наводки на суть... Ну, а вдруг это лишь - фотопроба? Неужели бессмыслен весь путь? Но ведь мир непреложно верстался!.. И однажды, родство ощутив, Просто кто-то чуть раньше поднялся, И на память навел объектив. ...шевеление душ-невидимок Проступает за гранью ума, И становится больше, чем снимок, Колоссальней, чем память сама! Где сквозь оттиск зернисто и ломко Жизнь бугрит позитивную гладь: Даже если засвечена съемка. Даже если размыта печать. Свет, толченый в черной ступе... На ступенях у скалы Он сидел тогда в раздумье У раздутой Им золы. Он подыскивал простые, Однозначные слова, До скупой земли пустыни Опуская рукава. Буквы бабочек с опаской Правя, опрощал в тоске Смысл, повисший пред оглаской На тончайшем волоске. Ни пергаментов, ни хартий... И ползла себе змея По пустыне, как по карте, Как по книге Бытия, И ложился длинный-длинный, Безмятежный след, деля Безраздельные долины: Тут - земля, и там - земля... Ржа рудых грунтов урана. Привкус каменных просфир. Крепость Торы. Кряж Корана. ...стронций, бьющий сквозь цифирь. Последняя полупрозрачность, Излом последнего тепла... Преувеличена горячность Внезапных отблесков стекла. Чуть свет пылят, афиши клеют, Шуршат горбатою метлой. По переулкам горько тлеют Костры с дымками над золой. Рассветы долго прорастают, Пунктиром облачков кроя Маршруты, по которым стаи В чужие поплывут края, И пустота ветвей, щемяще Сухим повитая дымком, Им отзовется снизу мягче Трамвайным, утренним звонком... В прудах лежит густая тина И звезды низкие блестят, И преломленных паутинок Сквозные контуры летят... КРУГИ Белое небо. Больная тень На голубом снегу. Видимо, даже и этот день Я не убеpегу. Вpежется в память слоистый кpуг, Точно колечко в пень, Чтоб от pезьбы откатилась вдpуг Полуволною тень. Но, pасшиpяясь, еще кольцо Вновь наплывет с утpа, Словно в опpаву вводя лицо Сжавшегося Вчеpа. Пеpедвигается на снегу Темная полоса... Видимо, даже не сбеpегу Лица и голоса. В кучку собьются дела, звонки, И отвеpдеют вдpуг Лишь pасплывающиеся витки - Кpуг Затонувший В кpуг. Наливающийся звук Капли, вытянутой длинно, Назревающий былинно Рокот, битвы перестук. В замешательстве зима. Воевать? Сдавать форпосты - Крыши, маковки, погосты?.. Ломит свет. Лютует тьма. Над окном, в огне зари, Как на тетиве, упруга, Капля ждет...- молчит округа... Звук уже поет внутри. Мне снился каравай - до боли грудь щемящий. Быть может, он хотел, Чтоб вспомнил я... Кого? Мне снился круглый хлеб... он был еще дымящий И золотилась корочка его. Тревожен этот сон, и радостен, я знаю, Должно быть, он в ночи давно меня искал, - Я выпекаю хлеб!.. Но я не понимаю. Но я ведь никогда его не выпекал. А он стоял светло, как золотая башня, Он испускал лучи от мощного лица. А там, за ним, в дыму - угадывалась пашня, И города вдали, и села без конца. А стол был как земля, и хлеб стоял на блюде, Как солнце, как зерно, взошедшее сквозь мрак, Я чувствовал - кругом за ним стояли люди, Но я не видел их - не понимаю как. А он еще сиял, дымился на престоле... И смолото зерно. И я его испек Я видел - и моя В нем золотилась доля! Которая? - еще Увидеть я не мог. Снова вспомнилось детство... А что еще вспомнится лучше-то? Вот сижу, вырезаю кораблик, - Задворки, развал кирпичей... Тихо солнце шуршит колокольчиком хмеля чешуйчатым. Дремлет старый забор В переборах осенних лучей. Ну а дальше, что дальше? А дальше туман намечается, А в тумане слепой тупичок - Близоруким сомненьям в ответ. Или это забор? Может, там и калитка качается? Или это стена, за которой кончается свет?.. Снова вспомнилось детство, и ясное тихое знание Всех вопросов лукавых - простое незнание их. Дом был в старом дворе. Просто дом. Не строенье, не здание... И калитка в заборе была. Все скрипела на петлях своих. Тебя несла ко мне прозрачная вода, А я тебя не знал... я знал тебя всегда! Ведь ты росла в саду, я даже знаю где, - Вон там, где вспыхнул свет в разбитой темноте, За клумбой, где цветы, за горкой, где дрова, Ты деревцом была, и ты была права! Ты лодочкой, ручьем, ты девочкой была, Но темная вода нас тайно развела. И все ж встречались мы, и ты кричала мне, И ты меня звала... но это же во сне! А наяву я вновь терялся, забывал Тот сад, тот двор, тот сон, где я во сне бывал, И забывала ты тот сон, тот сад, где я Тебя встречал в слепом тумане бытия. И все же я узнал, я вспомнил этот двор. Где ручейки, сверкнув, прорвались под забор И озарили все, когда в один слились... Вновь белые цветы во тьме двора зажглись, Вновь лампочка жива в погибшей тьме его... И вспыхиваешь ты из детства моего. ...и нервное крон разветвленье В цепи оголенных стволов, И первое ошеломленье Искрящих, сцепившихся слов, Когда за нечаянным сдвигом, На вывихе зренья, строки, Шатнешься, подкошенный свингом Новизн, горизонтов, тоски, И бродишь по лужам, хмелея, И ловишь улики окрест: Трамвай ушатало в аллею... Ветла ковыляет в подъезд... И бродишь, и прячешь улыбку: Вся ясно, мир съехал с опор... Но кто расшатал ту калитку? Кто луч просверлил сквозь забор? И вздрогнешь, увидев зазоры, Присев на поленницу дров, - Чреваты не эти заборы, Не надо, - искрит из миров!.. И видишь вдруг всю подоплеку, Расклад настоящих улик, Где брат переменному току, Прерывистый луч - только блик, Лишь отблеск того, что в накале Покажет, помедлив слегка, Все, чем так надменно сверкали Трамваи, стихи, облака. Обновочка, бела, Под ноготь уплыла. Как месяц на заре. Как лунка в серебре. И облачко, перке, Расплылось на руке, Разрыхлясь, как луна, С краев подсолена. Вбуровя след, оса Ввинтилась в небеса. И шрам, из детства знак, Тревожит. Но не так. ...там боль была - так боль. И соль была - лишь соль... ДОЖДЛИВОЙ НОЧЬЮ Не в поисках тепла и хлеба Метался я, а лишь - ночлега, И просто был оставлен тут. Студенчеством здесь отдавал уют. Подзатянувшимся нелепо. На полках потускневший сыр, Да грустных книжек разнобой, Да мисочка с капустой кислой. А в сенцах нищенский сортир Со всхлипывающей трубой, Слезящейся, осклизлой. И, тоже плачущий, худой, Пол в трещинах, и стол, и койка,- Все, все сквозило здесь бедой И достоевщиной какой-то. Но я был благодарен ей, Смиреннице полуголодной, Прозрачной от любви своей Запущенной и безысходной. Чужой проникнувшись судьбой, Она была ничуть не лжива, Когда разделась и с собой Меня по-братски уложила, - Здесь больше не было угла... А дождь за окнами навзрыд Рыдал, рыдал, и сердце ныло... Она себе не солгала И мне, когда приют дала, И благодарный мой порыв, Смущенная, но отклонила. Здесь не меня она ждала. Всплакнула молча, боль сожгла, И в сон сознанье уронила... Там, за пылающей чертой Любви ее неразделенной, С непоправимой простотой Я благодарен был соленой Подушечке полупустой, Всей неустроенности той И той слезе неутоленной. Помотало тебя по казенным дорогам, Баритон ясноглазый, гуляка, фразер, А теперь вот сидишь у меня, ненароком Подбиваешь на стопочку. И на повтор. Ты судьбу расписал мне, привычно чудача, За бутылкой вина в небольшом городке. Угощаю бродяг. Сострадание прячу. Раскрываются души спьяна, налегке. Твой недопит стакан. Ты допей и запой мне О лучине, о келье сырой, гробовой. Эту песню я тоже, я тоже запомню, Допою, додышу ее вместе с тобой. Будет много еще полустанков, и сухо Жизнь на круги своя нас опустит, как лист. Это все суета и томление духа, Как говаривал в прошлом один пессимист. Только ты не забудь эту песню, хотя бы Потому, что врачует порой и тоска, И покажутся глаже земные ухабы, И безоблачней свод, и светлей облака... ЧУЖОЙ ПРАЗДНИК В оконный проем узенький Звонкая, как вода... А у меня никогда такой музыки Не было, никогда... Там глубоко накурено, Женщины там нахмурены, Будто с морского дна, Сонные, с полуулыбками... Там золотою рыбкою Плавает одна... Как чешуя - бусинки, Плавает она в музыке, Курит и пьет вино - Медленно и давно. Пальцы ее на антенне, Ей под глазами тени Наводят кисти сирени, Серебряные лепестки. Слабые ее мускулы Передвигают музыку, Такую звонкую музыку - Чокаются материки. ОСЕННИЙ ПОЛЕТ Пpидет человек, наpасскажет занятных истоpий, Пpисядет неловко, спpосив позволенья куpить. Пpивстанет, походит. Замpет, пеpед каpтою стоя... Мне не о чем с ним, мне с ним хоpошо говоpить. В окно залетит небывалая, беглая птица, Он тотчас укажет ее золотую стpану, И лист залетит, и откpоется ветpом стpаница Монаха-японца с тpехстишием пpо тишину. И впpямь тишина pазольется в осеннем эфиpе, И вот уже нас pаствоpил опpозpаченный миp, И стpанный мой гость, заблудившийся в чьей-то кваpтиpе, И все мы плывем, потеpявшие оpиентиp. Мы стpанники миpа, мы вышним стихиям послушны, Нам нечем, нам незачем в почву, коpней мы и знать не хотим, Мы легкие, нам хоpошо, мы настолько воздушны, Чуть вздох ветеpка - и листвой в миpозданье летим!.. ОТРОЧЕСТВО Кричало отрочество мне В ночном мерцающем подъезде: - "Я не солгу - клялось - я не Солгу перед лицом созвездий!.." А глянь в туманное стекло Всех завтр - вот было б изумленье! ...и мыслей сдвиг произвело, И слов, как видишь, искривленье. А чем, а чем? Борьбой ума И совести? Их бой неравный... А вдруг, а вдруг земля - с а м а Жива какою-то н е п р а в д о й? А если так, зачем бегу От всех кривизн, от всех предвестий? ...не плачь, поверь мне, я не лгу Перед лицом т в о и х созвездий. Тянет из марта апрелевым, маевым, Тянется сердце за сердцем измаянным, Тянется оклик протяжный за окликом... Вскинуты чистые трубы за облаком. Время подснежниковое, грачиное Дунуло нежной и талой горчинкою: Что-то случиться должно - не случается... Веточка в сердце горчит и качается. Намучил тебя, обидел... Заныло под вечер в груди. Лучше бы снов не видел. Увидишь - не приведи!.. ...залитый лучом приснится Лица твоего клочок, Там вывихнута ресница И скошен лунный зрачок, Ликующий взгляд уносишь, Сияешь в бесстыжем луче И жарко прощения просишь Во сне, на его плече... В себя или в лес мы уходим, поссорясь, Уходим по ягоды, или по совесть? Что так равнодушно плечами пожалось?.. Идем по свободу, приходим по Жалость. Но словно в душе кариозная полость, Сквозь жалость тихонько въедается подлость Кружить, мелочась, на колесах турусясь... Стыдливым цветком распускается Трусость. Боязнь расставанья годами натмилась, Впаденья в тоску, в круговую немилость Приязни, которая так далека в нас... И трусость вылущивается в Деликатность. А там поязвим и про неорутинность, Впадая в мужающую необратимость Быть Богом семьи!.. (уж не бес ли юлит в нас?) А зрелость сюжета и есть Бесконфликтность. Звездою белой выстрелит в лицо Черешня в деревянном переулке, В резном дому, как в сказочной шкатулке, Дверное закачается кольцо, И древний кот, забывший о прогулке. Возляжет мрачным сфинксом на крыльцо. Здесь все - его. Он не уступит дома. Он пяди не отдаст, покуда жив, Недоурчав и недоворожив, - Последний житель пушкинского тома. Он охраняет призраки и тени, Зрачком всех любопытствующих жжет, Он пригород волшебный стережет. Он охраняет ветхие ступени. Он - осени угрюмый понятой:... А с гор уже весна сошла на речку, Подкралась к деревянному крылечку, И пустоцветом - пулей холостой - В лицо стрельнула... и дала, осечку, И разлетелась пылью золотой... Забредила гитара, потемнела, Куда-то потянулась, уплыла К сирени за беседкой, в кипень белую, В сырой развал известки и стекла, И дня неторопливые посулы Косым лучом роились в теплых мхах... Зеленый месяц, льнувший в закоулы, Шатало камышинкой на верхах, А темный рокот струн, перебегая Уловками болотного огня, Пугал тебя, и радовал, пугая, И убегал, наклонами дразня... И ты уже сдалась, но словно мало Гитаре было этого, она Морочила тебя, перемогала, Сама собою заворожена...  ШЛЯГЕР 1 Гостья, дурочка, что ж ты скрываешься, Нить мерцавшую перерубя?.. . Ты по рынку идешь, улыбаешься, Так отчетливо вижу тебя. В золотом идешь сарафане, Перепрыгиваешь арык, И арбуз несешь в целлофане - Кустарями сработанный "крик".:) Выпирает из размалеванного, Именованного мешка Пугачевой некоронованная Вкривь отрубленная башка. Ты смеешься, такая счастливая, Тебя чествуя, диски поют... Только тень твоя торопливая Тянет дальше тебя, на юг. Ты как будто сегодня была еще. Точно в медленной белой реке Потонула в июле пылающем В азиатском цветном городке. 2 Я забуду все, ты не бойся, Только в памяти приберусь... Вот ты вспарываешь на подносе Захрипевший кровавый арбуз. Ну какая тут, к черту, поэзия? Шлягер, смута, душевный разлад!,, О халат обтираешь лезвие. Сбрасываешь халат. Затмевает вселенную целую Иродиады плоть. Купола налитые, белые Плавно вылепил сам Господь. Жаждал храма, а вышла женщина, Беспощадна и неверна. Она будет лжива, божественна И навеки обнажена. Знать, конечно, она не будет То, что выше себя, вон той Что подносит сейчас на блюде Дольку раны незажитой. 3 Песня кружилась как лето, Втиснута в солнечный диск. Спетая песенка - спета. Не повторяют на бис. Вспыхнуло на излуке Крылышком молодым Желтое платье разлуки Бывшее золотым. Песня - твой стан и лагерь. Не размыкай кольца. Пусть остается шлягер Шлягером до конца. Ранкой останешься хрупкой, Что былое жалеть? Больше одной зарубкой Только и будет алеть. Маленькая женщина в траве Хрупкую былинку нагибая. Сломит, подберет ее губами И закинет руки к голове. Маленькая женщина в траве Думает, - смешна, светлоголова, Теплый рот протягивает слову, Поцелую, солнцу, синеве. Маленькая женщина в траве Слушает биенье близкой крови - В поцелуе, свете, или слове, В падающей на руке листве? Бабочка плутала, или две? Бабочку былинкой отгоняла, Руки обнаженные роняла Маленькая женщина в траве... Какая есть на свете белом сказка, Она еще запутанна, темна, В нее вступаешь медленно, с опаской... Но где-то там есть женщина одна! Еще на свете есть простая жажда. На чашку чая, в угол даровой Я постучусь, войду к тебе однажды... Но тень ее, но тень над головой! Еще - доверьем сдержанное чувство. И я взорвусь, и мне ответишь ты, И закружится все светло и пусто... Но скорбь ее над жаждой пустоты! Доверие? Какое там! Короста Ревнивой укоризны... Жизнь одна! О, как все соблазнительно и просто... Но женщина, но женщина одна... Соpочий гвалт наполнит мглу. Светло беpеза ветвь наклонит, И снег стpяхнет, и по стеклу Не стукнет даже - мягко тpонет... Затихнет к полночи жилье. Вздохнет соседка. Глухо всхлипнет. Вновь одиночество ее Мою бессонницу окликнет. Я закуpю, и там она, Все зная что меж нас веpшится, Опять вздохнет, и вслух меня Опять окликнуть не pешится. Зачем, зачем, зачем слова, Надежда, боль очеpедная? Соседка, бpошенка, вдова, Я даже имени не знаю... Дpуг дpугу сдеpжанно кивнем, Наутpо встpетившись в паpадном, И к остановке подойдем, И - в путь, по дымным автостpадам. Еще покажутся в пpосвет, Меж поpучней, в окошке мутном - Пушистый воpотник, беpет В автобусе, почти попутном. Счастливый путь!.. Все гоpше, злей В потоке этом безымянном Слова надежды. Все светлей Оставшееся несказанным. НА ДВА ГОЛОСА - Рассказать тебе, милая, сказку? - Расскажи, милый мой, расскажи, Милый мой, и обиду, и ласку, Все одним узелком завяжи... - Ты прислушайся, милая - звон золотой, То родник наш студеный из юности бьет... Пересохла река, темен берег пустой, А душа - родниковая жилка - поет. - Милый мой, за какую утрату Подарили нам юность души? - Рассказать тебе, милая, правду? - Расскажи, милый мой, расскажи. - Оглянись, оглянись, вот он, путь наш былой, Наша жизнь почернела от бед и невзгод, Все, что пело в крови, прогорело золой... А душа - родниковая жилка - поет. - Милый мой, очарованной вестью, Как бывало, печаль заглуши!.. - Рассказать тебе, милая, песню? - Расскажи, милый мой, расскажи! - Как по круче студеной водичка текла, Как царапалась жизнь сквозь бездушье и лед... И разбита вся плоть, и в разломах скала... А душа - родниковая жилка - поет. Когда, излучась, отворятся Грома золотым кистенем И дрогнет, набухшая рясно, Сирень, опьяняясь огнем, Когда, как сирень, отворяя Себя вероломной весне, Ты медлишь и медлишь, смиряя Огонь свой, порывы ко мне, - Я знаю, что это смиренье Не жалкий кураж торжества, Но жаркую дрожь оперенья Устала смирять тетива, Ито молний, разящих беспечно, Рассеется огненный хмель... Что может лететь бесконечно?.. Стрела, поразившая цель. Мне важно вам сказать совсем немного, Ну pазве то, что в комнате тpевога, А в коpидоpе шлепанье, возня И что никто не слушает меня. Я говоpю, и даже повтоpяю. Я только собеседников теpяю. Я только дpуга смутного ищу, Котоpому однажды не пpощу Пpицельной шутки, точного словца, Удач и обpучального кольца. Еще, пожалуй, - если и делиться, То так, чтоб без остатка pаствоpиться В каком-то одиноком существе, По существу - в пpостpанстве, веществе, И в том добpе, котоpое вложил, Вдpуг ощутить себя до самых жил... Но я добpа унизить не хочу. И я уже смолкаю. Я молчу. Если нету у женщины счастья, Она счастье себе наколдует, Или зеркалом наколдует, Или словом выманит счастье. "Эти женщины, знаешь, колдуньи, Здесь нечисто, даю тебе слово..." Люди думают, что колдуньи, А они просто знают слово. Они любят желанья загадывать И помногу смотреться в зеркало. Я однажды всмотрелся в зеркало, И желания стал отгадывать. А когда угадал желания, У меня возникло желание Воплотиться в предмет желания, Дабы легче исполнить желание. Тут-то мне и сказали женщины, Даже те, что искали счастья: - "Безразлично вам счастье женщины, Значит, с вами не будет счастья. Пусть уж смотрят женщины в зеркало, Пусть уж сами судьбу находят..." И действительно - смотрят в зеркало. В самом деле - что-то находят. Я сказал - вот моя точка зpения. И такая мне точка мила. Я сужу на свое усмотpение. Тем и жив. Вот такие дела. Ты пpищуpила глаз, и пpезpения В мое сеpдце вонзилась игла, Словно ты на мои увеpения Посветлей и взглянуть не могла... А потом ты пpическу взбивала, А потом что-то мне толковала, Я кивал тебе, как дуpачок. А еще ты немножко косила... А еще твоя насмеpть пpонзила Точка зpения - чеpный зpачок. Новолунье всем в новинку: Ищем, ищем половинку Целый день, целый день. Только день опять лукавит, Только ночь ее проявит, Только тень, только тень... Поживем, давай, потужим. Встретиться б тебе со мной! Только ты - жена. За мужем, Как за каменной стеной. Как за месяцем неясная Луна во тьме ночной. Ты еще и знать не знаешь, Что уж так заведено, Только таешь, таешь, таешь, И сливаешься в одно. Ты луною на ущербе Светишь в узкое окно. Светишь, светишь, угасаешь... Ты и знать того не знаешь, Ты и знать-то не должна Как нужна еще мне эта Узкая полоска света, Глаз пустынных глубина... Да луна - за месяцем. Замужем - жена. Я жил в сентябре, перепутав все числа. Трамвай увозил меня в осень. Наверно Тебя не хватало мне. Дождик сочился, И спички в плаще раскисали, и скверно Чадил "Беломор". Воротник поднимая, Вдоль рощ наших шлялся я. Правда, похоже Тебя не хватало... Я все понимаю, И все же тебя ослепили, и все же Не солнцем азарта - посулами загса... Трамвай тихо гаснул к полуночи, искры Роняя во мрак, и лазурная клякса Меж луж распускалась, шипя... даже в риске Утратить тебя, зачеркнуть наши даты, Пригреть (моросило) постылую лярву, Что мог я тебе предложить? Я когда-то Тебе предложил закружиться на пару По миру, хотя бы по городу - ладно; Шататься в аллеях, трамваях - конечно; - Легко соглашалась ты, и безоглядно Я верил тебе, и казалось, что вечно Кружить карнавалу - без меро