Оцените этот текст:






     Я нарушаю долгое молчание,  чтобы  восстановить  доброе  имя  доктора
Дэвида Трокмартина и снять скандальный оттенок  с  имен  его  жены  и  его
помощника доктора Чарлза Стентона. Те, кто  заботятся  о  своей  репутации
ученого, познакомившись с фактами, доверенными мне одному, поймут,  почему
я так долго молчал.
     Вначале я  кратко  резюмирую  общеизвестные  сведения  об  экспедиции
Трокмартина на остров  Понапе  в  группе  Каролинских  островов  -  о  так
называемой тайне Трокмартина.
     Доктор  Трокмартин,  как  вы,  возможно,  помните,   направился   для
исследования  Нан-Матала,  островных  развалин,  остатков   высокоразвитой
доисторической цивилизации, расположенных на обширном побережье Понапе.  С
ним была его жена, на которой он женился менее года назад. Будучи  дочерью
профессора   Фразье-Смита,   она   чрезвычайно   интересовалась    следами
исчезнувшей расы, разбросанными по островам Тихого  океана,  знала  о  них
почти столько же, сколько сам Трокмартин, и разделяла  теорию  затонувшего
тихоокеанского континента.
     Миссис Трокмартин, как вы, возможно, помните, была  по  крайней  мере
лет на пятнадцать моложе мужа. Доктор Чарлз Стентон, сопровождавший  их  в
качестве ассистента доктора Трокмартина, был примерно ее  ровесником.  Эти
трое и шведка  Тора  Хелверсен,  нянька,  вырастившая  Эдит  Трокмартин  и
всецело ей преданная, составляли всю экспедицию.
     Доктор Трокмартин собирался провести год  среди  руин  не  только  на
Понапе, но и на Леле - втором центре  колоссальной  загадки  человечества,
чьи  корни  скрываются  в  неизмеримой  древности,   в   расцвете   чуждой
человеческой цивилизации, процветавшей задолго до того, как  были  посеяны
семена Египта; об искусстве этой цивилизации мы  знаем  очень  мало,  а  о
науке и тайных знаниях - вообще ничего не знаем.
     Трокмартин привез с собой все необходимое оборудование  и  набрал  на
Понапе с дюжину или чуть больше  туземцев-работников.  Они  направились  к
гавани Металаним и разбили лагерь на острове Ушен-Тау, одном из  островков
группы Нан-Матал. Вы, возможно, припоминаете, что эти острова не  населены
и туземцы избегают появляться в них.
     Три месяца спустя доктор Трокмартин появился в Порт-Морсби на  Папуа.
Он приплыл на шхуне, капитан которой был  наполовину  китайцем,  а  экипаж
состоял  из  жителей  Соломоновых  островов.   Трокмартин   сообщил,   что
направляется в  Мельбурн  за  дополнительным  оборудованием  и  за  новыми
членами экспедиции, белыми, которые должны помочь в его раскопках, так как
суеверные туземцы работали неохотно. В  то  же  утро  он  уплыл  на  борту
парохода "Южная королева". Трое суток спустя  он  исчез;  официально  было
объявлено, что его либо смыло с борта, либо он сам бросился в воду.
     Вспомогательное судно,  отправившееся  с  этой  новостью  на  Понапе,
обнаружило лагерь Трокмартина на острове Ушен-Тау и меньший - на островке,
который называется Нан-Танах. Все оборудование, одежда, припасы  оказались
нетронутыми. Но не  было  найдено  ни  единого  следа  миссис  Трокмартин,
доктора Стентона или Торы Хелверсен!
     Допросили туземцев, участвовавших в  раскопках.  Те  рассказали,  что
руины - жилище великих духов, ани, которые особенно сильны в полнолуние. В
такие ночи туземцы стараются вдвое дальше обходить эти развалины. Когда их
нанимали на работу, они поставили условие, что за день до полнолуния уйдут
из лагеря и вернутся, только когда луна начнет убывать. Доктор  Трокмартин
с этим согласился. Они трижды оставляли экспедицию  в  такие  ночи.  После
своего третьего возвращения они обнаружили, что все четверо белых исчезли,
и поняли что "их съели ани". Они страшно перепугались и бежали оттуда.
     И это все.
     Отыскали полукитайца, и тот неохотно признался, что нашел Трокмартина
в небольшой лодке в море примерно в пятидесяти  милях  от  Понапе.  Ученый
казался безумным, но он дал моряку  много  денег,  чтобы  его  довезли  до
Порт-Морсби и сказали, в случае расспросов,  что  он  сел  прямо  в  порту
Понапе.
     Вот и все, что известно о судьбе экспедиции Трокмартина.
     Хорошо, спросите вы, почему же я нарушил молчание  именно  теперь,  и
как мне стали известны факты, о которых я собираюсь рассказать.
     На первый вопрос я отвечу так: недавно я был в географическом клубе и
услышал разговор двух его членов. Они  упомянули  Трокмартина,  и  я  стал
прислушиваться. Один из них сказал:
     - Вероятнее всего, Трокмартин просто убил их всех. Опасно жениться на
женщине гораздо моложе тебя  и  потом  по  необходимости  оставлять  ее  в
обществе  такого  приятного  молодого  человека,   как   доктор   Стентон.
Несомненно, случилось неизбежное. Трокмартин обнаружил это и  отомстил  за
себя. Ну а потом - угрызения совести и самоубийство.
     - Трокмартин казался  не  способным  на  это,  -  задумчиво  возразил
собеседник.
     - Вы правы, - согласился первый.
     - Я слышал  другую  историю,  -  продолжал  второй.  -  Будто  миссис
Трокмартин убежала со Стентоном, взяв с собой эту женщину, Тору. Как будто
их недавно видели в Сингапуре.
     - Можете сами выбрать какую-либо  из  этих  двух  версий,  -  ответил
первый. - Несомненно, либо то, либо другое верно.
     Но на самом деле - ни то, ни другое. Я знаю -  теперь  я  отвечаю  на
второй вопрос, - потому что был с Трокмартином, когда он... исчез. Я знаю,
что он рассказал мне и что  я  видел  собственными  глазами.  Как  это  ни
невероятно, сверхъестественно, противоречит всем данным современной науки,
я свидетельствую, что  это  было.  И  мое  намерение  -  после  публикации
рассказа - отправиться на Понапе, к группе Нан-Матал, на тот островок, под
хмурыми  стенами  которого  скрывается  загадка,  которую  искал  и  нашел
Трокмартин - и которая искала и нашла его самого!
     Я оставляю копию карты, данной мне Трокмартином. А также  его  чертеж
большого  двора  Нан-Танаха,  где  указано  расположение   лунной   двери,
приблизительное  местонахождение  лунного  бассейна,  подхода  к  нему   и
примерное расположение сверкающих шаров. Если  я  не  вернусь  и  найдутся
такие, кто поверит моему рассказу, у кого хватит научной  любознательности
и храбрости, чтобы последовать за мной, эти схемы дадут им верный след.
     А теперь я обращаюсь к самому рассказу.
     В течение шести месяцев я находился на островах Д'Антркасто,  собирал
данные для заключительных глав своей книги "Флора  вулканических  островов
южной  части  Тихого  океана".  Накануне  я  добрался  до  Порт-Морсби   и
благополучно погрузил свои образцы на борт  "Южной  королевы".  И  теперь,
сидя ранним утром на верхней  палубе,  с  тоской  думал  о  многих  милях,
отделяющих  меня  от  Мельбурна,  и  еще  больших  -  между  Мельбурном  и
Нью-Йорком.
     Желтое утро Папуа - в такое утро Папуа проявляет свое самое мрачное и
злобное расположение духа. Небо - горящая  охра.  Над  островами  нависает
угрюмый,  безжалостный,  пагубный  дух;  их  заполняет   угроза   скрытых,
затаившихся злобных  сил,  ждущих  освобождения.  Кажется,  это  излучения
самого неприрученного злого сердца Папуа  -  всегда  зловещего.  Время  от
времени ветер доносил дыхание неисследованных джунглей, полное  незнакомых
запахов.
     В такое утро Папуа говорит вам о своей бесконечной древности и  силе.
Я не чрезмерно впечатлителен, но такое утро заставляет меня вздрагивать  -
я упоминаю об этом, потому  что  это  непосредственно  связано  с  судьбой
доктора Трокмартина. Такое настроение присуще не только  Папуа.  Я  ощутил
его на Новой Гвинее, в Австралии, на Каролинских и  Соломоновых  островах.
Но наиболее ярко оно проявляется именно на Папуа. Оно как  будто  говорит:
"Я сама древность; я свидетель рождения  земли;  я  свидетель  рождения  и
смерти рас; смотри: в моей груди сокрыты тайны, которые сожгут  вас,  дети
изнеженного века. Мы с вами не можем сосуществовать в одном и том же мире,
и все же я есть и вечно буду! Никогда не постигнете  вы  моей  сути,  и  я
ненавижу вас, хотя и терплю. Терплю - но долго ли еще буду терпеть?"
     В такие мгновения мне кажется,  что  я  вижу,  как  гигантская  лапа,
протянувшаяся с Папуа, вытягивает и втягивает чудовищные когти.
     Все ощущают это настроение Папуа. В ее жителях  оно  всегда  сокрыто,
оно часть их души; неожиданно и  мгновенно  проявляется,  как  дух  чуждой
вселенной, так же неожиданно и мгновенно исчезает.
     Я боролся с Папуа, как каждый белый это делает в такое утро. И увидел
высокого человека, идущего по пирсу. За ним мальчишка капа-капа нес  новый
чемодан. Что-то в этом высоком человеке показалось мне знакомым. Дойдя  до
трапа, он поднял голову, посмотрел мне прямо в глаза и махнул  рукой.  Это
был доктор Трокмартин!
     Удивившись его  неожиданному  появлению,  я  одновременно  испытал...
неприятный  шок.  Это,  несомненно,  был  Трокмартин,  но  было   какое-то
беспокоящее различие между ним и тем человеком, которого я так хорошо знал
и с которым распрощался меньше года назад. В то время, как вы знаете,  ему
едва перевалило  за  сорок;  худощавый,  стройный,  мускулистый,  с  лицом
ученого и искателя.  На  лице  всегда  выражение  сдержанного  энтузиазма,
интеллектуальной остроты, постоянного... как  бы  это  назвать...  поиска.
Вечно ищущий разум четко отпечатывался в выражении его лица.
     Я попытался объяснить себе, что же так поразило меня в  этом  кратком
приветствии. Заторопившись на нижнюю палубу, я обнаружил там Трокмартина в
обществе начальника хозяйственной части. Когда я заговорил, он  повернулся
и протянул руку - и тут я увидел произошедшее в нем изменение!
     Разумеется, он увидел по выражению моего лица, какой шок  я  испытал.
Он резко отвернулся к моряку, потом заторопился в свою каюту, оставив меня
ошеломленным.
     У трапа он повернулся.
     - Да, Гудвин, - сказал он, - увидимся позже. Сейчас мне как раз нужно
кое-что срочно записать до отправления...
     И он быстро ушел.
     - Странный парень, да? - сказал моряк.  -  Хорошо  знаете  его,  сэр?
Похоже, он вас удивил.
     Я что-то ответил и медленно направился к  своему  креслу.  Я  пытался
проанализировать, что же так поразило меня, что изменилось в  Трокмартине.
И тут я понял.  Как  будто  этот  человек  испытал  сильнейшее  потрясение
одновременно от ужаса и восторга, какая-то  душевная  катастрофа  изменила
его лицо, наложив на него отпечаток радости и страха. Как  будто  небесный
экстаз и адский ужас пришли к нему одновременно, рука об  руку,  захватили
его,  посмотрели  ему  в  глаза  и,  уходя,  оставили  на  его  лице  свой
неизгладимый отпечаток.
     Я то смотрел на  корму,  то  принимался  ходить  по  палубе,  пытаясь
разгадать загадку, изгнать ее из своего мозга. И все это время  над  Папуа
нависал злобный дух древнего зла, непостижимый, недоступный уму;  и  когда
"Южная королева" подняла якорь и вышла в залив, этот дух не оставил нас.





     Я с облегчением смотрел, как исчезают за горизонтом берега, радовался
свежему морскому ветру. Казалось, мы уходим от чего-то зловещего,  чего-то
скрывающегося на островах и - мелькнула в моем мозгу мысль  -  наложившего
свой отпечаток на лицо Трокмартина.
     Я  надеялся  -  и  одновременно   испытывал   объяснимое   нежелание,
невыразимый  страх,  -  что  встречу  Трокмартина  за  ленчем.  Но  он  не
показался, и я вместе с  разочарованием  испытал  неожиданное  облегчение.
Весь день я беспокойно бродил по палубе, но он не  выходил  из  каюты.  Не
появился он и за обедом.
     Быстро опустилась ночная тьма. Мне стало жарко, и я  вновь  вышел  на
палубу к своему креслу. "Южная  королева"  шла  по  беспокойному  морю,  и
палуба пустовала.
     Небо было  затянуто  облачной  завесой,  сквозь  которую  пробивалась
восходящая луна. Море фосфоресцировало. Тут и там за кораблем и  по  бокам
от него поднимались  странные  туманные  завитки,  как  дыхание  подводных
чудовищ, вились несколько мгновений  и  исчезали.  Я  закурил  и  еще  раз
постарался изгнать из своей памяти лицо Трокмартина.
     Открылась дверь на палубу, и появился сам Трокмартин.  Он  неуверенно
остановился,  со  странным,  напряженным  выражением  посмотрел  на  небо,
поколебался и закрыл за собой дверь.
     - Трокмартин, - позвал я. - Идите сюда. Это я, Гудвин.
     Он немедленно направился ко мне и сел, как я с любопытством  отметил,
со странным вздохом облегчения. Схватил меня за руку  и  болезненно  сжал.
Рука его была холодна, как лед. Я затянулся и при свете  огонька  сигареты
внимательно  посмотрел  на  него.  Он  смотрел  на  большой  клок  тумана,
проплывающий мимо корабля. Фосфоресценция снизу освещала туман  порывистым
светом. Я увидел в глазах Трокмартина страх. Туман прошел мимо; Трокмартин
вздохнул, расслабился, отпустил мою руку и откинулся в кресле.
     - Трокмартин, - сказал я, не тратя  времени  на  предисловия,  -  что
случилось? Я могу вам помочь?
     Он молчал.
     - Как здоровье вашей супруги? Что вы здесь делаете? Я слышал,  вы  на
целый год отправились на Каролинские острова, - продолжал я.
     Я почувствовал, что он снова напрягся. Некоторое время молчал,  потом
ответил:
     - Я плыву в Мельбурн, Гудвин.  Мне  кое-что  нужно,  очень  нужно.  И
больше всего мне нужны люди - белые.
     Говорил он негромко, озабоченно. Как будто  в  разговоре  участвовала
лишь часть его мозга,  а  остальное  напряженно  прислушивалось,  стараясь
уловить первые признаки приближения чего-то ужасного.
     - Значит, ваши исследования продвигаются успешно? - банальный вопрос,
заданный для того, чтобы привлечь его внимание.
     - Успешно, - повторил он, - успешно...
     И неожиданно замолчал, встал и принялся  напряженно  всматриваться  в
небо на севере. Я  тоже  взглянул  туда:  далеко-далеко  луна  пробивалась
сквозь тучи. На горизонте виднелось  ее  отражение  на  поверхности  моря.
Отдаленная лунная дорожка дрожала и колебалась. Тучи снова  сгустились,  и
дорожка исчезла. Корабль быстро двигался на юг.
     Трокмартин упал в кресло. Дрожащей рукой зажег сигарету. Пламя спички
осветило его лицо, и я со странным предчувствием  увидел,  что  незнакомое
выражение  углубилось,  стало  напряженным,  как  будто  выжженным  слабым
раствором кислоты.
     - Сегодня ведь полнолуние? - с деланной непоследовательностью спросил
он.
     - Первая ночь полнолуния, - ответил я.
     Он снова замолчал. Я тоже  сидел  молча,  ожидая,  когда  он  решится
заговорить. Он повернулся ко мне, как будто принял неожиданное решение.
     - Гудвин, - сказал он, - мне нужна помощь. Если когда-нибудь  человек
действительно нуждался в помощи, так это я  сейчас.  Гудвин...  можете  вы
представить себя в другом мире, чужом, незнакомом, в мире ужаса, в котором
величайшая радость и величайший ужас существуют  одновременно,  и  вы  там
один, чужак! Как такой человек нуждается в помощи, так и я...
     Он неожиданно замолк и напряженно поднялся, сигарета выпала у него из
пальцев. Я увидел, что луна опять прорвалась  сквозь  тучи,  на  этот  раз
гораздо ближе. Не дальше мили от нас она отбросила свою дорожку на воду. И
оттуда  до  самого  горизонта  протянулась  лунная  тропа   -   гигантская
сверкающая змея от края мира к нашему кораблю.
     Трокмартин смотрел на нее, будто окаменев. Он напрягся,  как  пойнтер
при приближении к спрятавшемуся выводку. От него исходила волна ужаса - но
ужаса, смешанного с незнакомой адской радостью. Волна  прошла  и  оставила
меня потрясенного, дрожащего, всего в поту.
     Трокмартин наклонился,  вся  жизнь  сосредоточилась  в  его  взгляде.
Лунная дорожка приближалась, теперь она  находилась  в  полумиле.  Корабль
убегал от нее, мне показалось, как преследуемый. А вслед за ним  быстро  и
прямо, рассекая волны, стремился лунный поток. И затем...
     -  Боже!  -  вздохнул  Трокмартин,  и  слова  его  были  молитвой   и
заклинанием.
     И затем... я впервые... увидел... _е_г_о_!
     Лунная дорожка, как я говорил, тянулась до самого горизонта, со  всех
сторон окруженная тьмой. Как будто облака наверху раздвинулись, чтобы дать
ей  место,  отдернулись,  как  занавес  или  воды  Красного  моря,   чтобы
пропустить народ Израиля. По обе стороны дорожки  складки  этого  занавеса
отбрасывали  тьму.  И  посередине  дорожки  между  непрозрачными   стенами
сверкали, дрожали и танцевали горящие, бегущие волны лунного света.
     Далеко, бесконечно далеко  на  дорожке  я  скорее  почувствовал,  чем
увидел приближение чего-то. Оно виднелось как более яркое свечение  внутри
света. Вперед и вперед стремилось оно к нам - светящийся туманный сгусток,
напоминающий крылатое существо в полете. Я  вспомнил  даякскую  легенду  о
крылатом вестнике Будды - птице Акле,  чьи  перья  из  лунных  лучей,  чье
сердце - живой опал, чьи крылья испускают кристально  ясную  музыку  белых
звезд, но эта музыка  сжигает  и  разбивает  души  неверующих.  Непонятное
приближалось, и до меня донесся сладкий, тревожный звук  -  как  пиццикато
стеклянных скрипок, как преобразованное в  звук  чистейшее,  прозрачнейшее
стекло. И снова я вспомнил миф о птице Акле.
     Теперь оно было близко к концу  светлой  полоски,  рядом  с  барьером
тьмы, все еще разделяющим корабль и сверкающее начало лунной дорожки.  Оно
ударилось об этот барьер, как птица о прутья клетки, и я понял, что это не
туман, рожденный морем и воздухом. Оно завертелось  сверкающими  полосами,
водоворотами кружевного света,  спиралями  живого  пара.  Внутри  него  со
странным,   незнакомым   сверканием   двигалось   что-то    перламутровое.
Светящиеся, сверкающие частички  скользили  сквозь  него,  как  будто  оно
притягивало их из лучей, окружавших это нечто.
     Все ближе и ближе подходило оно, рождаясь в сверкающих волнах, и  все
тоньше и тоньше становилась защищавшая нас полоска тьмы. Хрустальные звуки
слышались все отчетливее - ритмичные, похожие на музыку с другой планеты.
     Теперь я видел  внутри  сверкающего  тумана  сердцевину,  ядро  более
интенсивного света, жилистого, опалового, лучезарного, напряженно  живого.
А над ним, в путанице дрожащих и пульсирующих  полос  и  спиралей  -  семь
огоньков.
     Во всем непрерывном,  но  странно  организованном  движении  этого...
с_у_щ_е_с_т_в_а_  семь  огней  держались  устойчиво  и  неподвижно.   Один
жемчужно-розовый, еще  один  тончайшего  голубовато-перламутрового  цвета;
один сверкающе-шафрановый, еще один изумрудный,  как  мелкие  воды  вблизи
тропического острова; смертельно белый; призрачно-аметистовый; и еще  один
серебряный, цвета рыбы, выпрыгивающей из глубины океана под луной. Так они
сияли, эти семь маленьких разноцветных шаров внутри опалового тумана,  чем
бы он ни был, - балансирующие и ожидающие, ждущие приближения к нам, когда
исчезнет разделяющая полоска темноты.
     Звенящая музыка стала еще громче. Она пронзала уши  дождем  крошечных
копий, заставляла сердце ликующе биться  -  и  сжимала  его  скорбью.  Она
сжимала  горло  в  приступе  восторга  и  крепко  держала  его,  как  рука
бесконечной печали!
     До меня донесся бормочущий возглас, он слышался отчетливо, но исходил
как бы из чего-то  абсолютно  чуждого  этому  миру.  Ухо  восприняло  этот
возглас и с трудом преобразовало его в звуки этого мира. И мозг отшатнулся
от них неудержимо, и столь же неудержимо они к нему устремились.
     - Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а! - казалось, слышалось в этом крике.
     Трокмартин разжал руку. Он напряженно  двинулся  по  палубе  прямо  к
видению, находившемуся теперь  всего  в  нескольких  ярдах  за  кормой.  Я
побежал за ним, схватил его - и тут же отшатнулся.  Потому  что  его  лицо
утратило всякое сходство с человеческим. Страшная боль и крайний экстаз  -
они были рядом, не боролись в выражении, которое не  может  иметь  никакое
Божье создание, и  глубоко,  глубоко  вцеплялись  в  душу.  Дьявол  и  Бог
гармонично шли рука об руку. Так, должно быть, выглядел Сатана, только что
падший, все еще божественный, видя и небо, и ожидающий его ад.
     И тут - лунная дорожка быстро померкла! Небо затянули тучи, как будто
их привела чья-то рука. С юга налетел ревущий шквал. Луна исчезла,  и  то,
что я видел, исчезло с нею, погасло, как  изображение  волшебного  фонаря;
звуки странной музыки резко смолкли  -  и  наступила  тишина,  за  которой
последовал лишь раскат грома. А потом - ничего, кроме тишины и тьмы.
     По всему моему телу прошла дрожь, как будто я  только  что  стоял  на
самом краю пропасти, в которой, как говорят жители Луизиады,  живет  ловец
человеческих душ, и только случайность спасла меня.
     Трокмартин поддержал меня.
     - Как я и думал, - сказал он. В  его  голосе  звучала  новая  нота  -
спокойная уверенность сменила ужас ожидания неизвестного. - Только я знаю!
Идемте в мою каюту, старый друг. Теперь, когда вы тоже видели это, я  могу
вам рассказать... - он заколебался, - рассказать,  что  же  вы  видели,  -
закончил он.
     Входя, мы столкнулись с первым помощником капитана. Трокмартин быстро
отвернулся, но все же недостаточно быстро, чтобы помощник не остановился в
изумлении. Потом он вопросительно взглянул на меня.
     Усилием воли  Трокмартин  придал  своему  лицу  выражение,  отдаленно
напоминающее нормальное.
     - Нас ожидает буря? - спросил он.
     - Да, - ответил помощник. Потом, поборов любопытство,  моряк  светски
добавил: - Очевидно, она будет сопровождать нас на всем пути до Мельбурна.
     Трокмартин распрямился, как будто ему в голову пришла новая мысль. Он
энергично схватил моряка за рукав.
     - Вы хотите сказать, что  нас  ожидает  облачная  погода,  -  тут  он
заколебался, - еще по крайней мере три ночи?
     - И еще три, - ответил помощник.
     - Слава Богу! - воскликнул Трокмартин, и мне кажется,  я  никогда  не
слышал в его голосе такого облегчения и надежды.
     Моряк удивился.
     - Слава Богу? - повторил он. - Слава... что вы хотите этим сказать?
     Но Трокмартин уже направлялся в свою каюту. Я  хотел  пойти  за  ним.
Первый помощник остановил меня.
     - Ваш друг не болен?
     - Море, - торопливо ответил я. - Он не привык к нему. Я присмотрю  за
ним.
     В глазах моряка было сомнение и недоверие,  но  я  поторопился  уйти.
Потому что знал: Трокмартин на самом деле болен - но в этой болезни ему не
поможет ни корабельный врач, ни кто-либо другой.





     Когда я вошел, Трокмартин сидел на краю койки. Он снял пальто.  Сидел
склонившись, закрыв лицо руками.
     - Закройте дверь,  -  негромко  сказал  он,  не  поднимая  головы.  -
Закройте иллюминаторы и затяните занавес... и... нет ли у  вас  в  кармане
электрического фонарика, хорошего, сильного фонаря?
     Он посмотрел на карманный фонарик, который я протянул ему, и включил.
     -  Боюсь,  этого  недостаточно,  -  сказал  он.  -  Впрочем,   -   он
заколебался, - это всего лишь теория.
     - Что всего лишь теория? - удивленно спросил я.
     - Считать, что это оружие против... против того,  что  вы  видели,  -
сказал он с сухой улыбкой.
     - Трокмартин! - воскликнул я.  -  Что  это  было?  Я  на  самом  деле
видел... это существо... на лунной дорожке? На самом деле слышал?..
     - Например, это, - прервал он меня.
     И  негромко  прошептал:  "Ав-о-ло-а!"  И  я   будто   вновь   услышал
хрустальную  неземную  музыку,  ее  эхо,  слабое,  зловещее,  насмешливое,
ликующее.
     - Трокмартин, - сказал я. - Что это было? От чего вы  бежите?  И  где
ваша жена... и Стентон?
     - Мертвы!  -  монотонно  ответил  он.  -  Мертвы!  Все  мертвы!  -  Я
отшатнулся в ужасе, а он продолжил: - Все мертвы. Эдит,  Стентон,  Тора...
мертвы... или еще хуже. А Эдит в лунном бассейне... с ними...  ее  утащило
то, что вы видели на лунной дорожке... Теперь оно охотится за мной...  Оно
наложило на меня свою ленту... и преследует меня.
     Злобным движением он распахнул рубашку.
     - Взгляните, - сказал он. Я смотрел молча. Кожа на груди, примерно на
дюйм выше сердца, была жемчужно-белой. Белизна резко  выделалась  на  фоне
здоровой кожи. Он повернулся, и я увидел, что полоса проходит по  спине  и
окружает все тело. Она образовывала идеально ровный пояс  примерно  в  два
дюйма шириной.
     - Прижгите! - сказал он, протягивая мне сигарету.
     Я отшатнулся. Он сделал повелительный знак. Я прижал  горящий  кончик
сигареты к белому поясу. Он даже не  моргнул,  не  слышно  было  и  запаха
горелого; когда я отвел белый цилиндрик, на коже не было ни следа.
     - Потрогайте, - снова приказал он.
     Я коснулся пальцами ленты. Она была холодной - как мрамор на морозе.
     Он протянул мне маленький перочинный нож.
     - Режьте! - приказал он.
     На этот раз, увлекаемый научной любознательностью,  я  не  колебался.
Лезвие погрузилось в тело. Я ждал появления крови. Ничего не появилось.  Я
извлек лезвие и погрузил его снова, на этот раз  на  четверть  дюйма.  Как
будто я резал бумагу - ничего похожего на человеческую кожу и мышцы.
     Мне пришла в голову еще одна мысль, и я с отвращением отшатнулся.
     - Трокмартин, - прошептал я, - это не проказа?
     - Если бы, - ответил он. - Взгляните на места разрезов.
     Я посмотрел: на белой полосе не было  ни  следа.  Там,  где  я  делал
разрез, не было даже царапины. Как будто кожа разошлась, пропустила лезвие
и сомкнулась снова.
     Трокмартин встал и надел рубашку.
     - Вы видели две вещи, - сказал он, - _е_г_о_ и  его  печать,  которую
о_н_о_ наложило на меня и которая, как я думаю, дает ему власть надо мной.
Теперь вы должны поверить в мой рассказ. Гудвин, говорю вам опять, что моя
жена мертва - или еще хуже, я не знаю; может, стала добычей.. того, что вы
видели; и Стентона тоже, и Тора. Как... - Он замолк.
     Потом продолжал:
     -  Я  отправляюсь  в  Мельбурн  за  оборудованием,  которое  позволит
опустошить гробницу, его берлогу; за динамитом, чтобы разрушить его логово
- если что-либо, сделанное на земле, может его уничтожить; и  за  храбрыми
белыми людьми, которые не побоятся его. Может быть...  может  быть,  после
того, что вы услышите, вы будете одним из них? - Он задумчиво посмотрел на
меня. - А теперь - не прерывайте меня, прошу вас, пока я не кончу,  потому
что, - он слабо улыбнулся, - помощник может ошибаться. А если это  так,  -
он встал и дважды прошелся по каюте, - если он ошибся,  у  меня  может  не
хватить времени рассказать вам.
     - Трокмартин, - ответил я, - у меня нет предрассудков.  Рассказывайте
- и если я смогу, я помогу вам.
     Он взял мою руку и пожал ее.
     - Гудвин, - начал он, - если вам показалось, что  я  легко  воспринял
смерть  жены,  или  вернее,  -  лицо  его  исказилось,  -  как  нечто   не
первостепенное для меня, поверьте, это не  так.  Если  я  ушел  достаточно
далеко... Если первый  помощник  сказал  правду...  Если  облачная  погода
продержится, пока луна не начнет убывать... я  могу  победить...  то,  что
знаю. Но если это  не  так...  если  обитатель  лунного  бассейна  возьмет
меня... тогда вы или кто-нибудь другой должны отомстить за мою жену...  за
меня... за Стентона. Я не могу  поверить,  что  Бог  позволит  этой  твари
победить. Но почему же Он тогда  позволил  забрать  мою  Эдит?  Почему  Он
вообще позволил ему существовать? Может быть, это существо  сильнее  Бога,
как вы думаете, Гудвин?
     Он лихорадочно повернулся ко мне. Я не знал, что ответить.
     - Не знаю, как вы определяете Бога, - сказал я, - если  вы  имеете  в
виду стремление познавать, осуществляемое через науку...
     Он нетерпеливым взмахом руки заставил меня замолчать.
     - Наука, - сказал он. - Что  наша  наука  перед...  этим?  Или  перед
наукой той проклятой исчезнувшей расы,  что  создала  его...  и  дала  ему
возможность проникнуть в наш мир?
     С заметным усилием он овладел собой.
     - Гудвин, - сказал он, - что вы вообще знаете о руинах на Каролинских
островах, о гигантских мегалитических городах и гаванях на Понапе и  Леле,
на Кусаие, на Руке и Хоголу, на десятке других  островов?  В  особенности,
что вы знаете о Нан-Матале и Металаниме?
     - О Металаниме я  слышал,  видел  фотографии,  -  ответил  я.  -  Его
называют забытой Венецией Тихого океана.
     - Взгляните на эту карту, - сказал Трокмартин. Он протянул мне карту.
- На  ней  Кристиан  обозначил  гавани  Металанима  и  Нан-Матала.  Видите
прямоугольники, названные Нан-Танах?
     - Да, - ответил я.
     - Здесь, - продолжал он, - под этими стенами - лунный бассейн и  семь
сверкающих шаров, поднимающих обитателя бассейна  из  глубины,  здесь  его
алтарь и гробница. И здесь, в лунном бассейне, Эдит, Стентон и Тора.
     - Обитатель лунного бассейна, - недоверчиво повторил я.
     - Существо, которое вы видели, - серьезно ответил Трокмартин.
     В иллюминаторы ударил сплошной поток дождя, и "Южная королева" начала
раскачиваться на поднимающейся волне. Трокмартин опять облегченно вздохнул
и, отведя занавеску, начал всматриваться в  ночь.  Ее  чернота,  казалось,
успокоила его. Во всяком случае, садясь, он был спокоен.
     - Нет более удивительных руин,  чем  Металаним  на  восточном  берегу
Понапе, - сказал он почти обыкновенным  тоном.  -  Они  занимают  примерно
пятьдесят островков и покрывают своими пересекающимися каналами и лагунами
около двенадцати квадратных миль. Кто построил их? Никто не  знает!  Когда
они были построены? Несомненно, за века до тех времен, что помнит человек.
Десять тысяч, двадцать тысяч, сто тысяч лет  назад  -  последнее  наиболее
вероятно.
     Все эти островки, Гудвин, прямоугольные,  и  на  море  хмуро  смотрят
стены из гигантских базальтовых  блоков,  вырубленных  и  поставленных  на
место руками древних  людей.  Каждый  выходящий  на  воду  берег  укреплен
террасой из этих базальтовых блоков, которые на  шесть  футов  возвышаются
над  извивающимися  между  ними  мелкими  каналами.  За  стенами  на  этих
островках циклопические, разрушенные временем крепости,  террасы,  дворцы,
пирамиды; огромные дворы, усеянные руинами, - и все  такое  древнее,  что,
кажется, даже глаз устает от этой неизмеримой древности.
     Когда-то здесь произошел большой обвал. Если на три мили  выплыть  из
гавани Металанима, то в двадцати футах под водой видны такие же монолитные
строения и стены.
     И  повсюду  связанные  каналами   острова,   окруженные   загадочными
гигантскими стенами, глядящими сквозь густые мангровые заросли -  мертвые,
покинутые неисчислимые века назад, и все живущие сторонятся их.
     Вы, как ботаник, знакомы с  доказательствами  существования  в  Тихом
океане огромного континента - континента, который не был разорван на части
вулканическими извержениями, как легендарная Атлантида в Восточном океане.
Мои исследования на Яве, Папуа и на Ладронских  островах  вызвали  у  меня
интерес  к  затонувшему  материку.  Я  получил  доказательства,  что,  как
Азорские острова считаются уцелевшими вершинами Атлантиды, так  и  Понапе,
Леле и их окруженные стенами островки -  это  последние  кусочки  медленно
тонущего западного континента, все еще цепляющиеся за  солнечный  свет,  и
они-то и стали последним убежищем и святыней правителей той расы,  которая
потеряла свой дом под поднимающимися водами Тихого океана.
     Я считал, что  здесь,  под  руинами,  я  найду  доказательства  своей
теории. Вновь и вновь сталкивался я  с  легендами  о  подземной  сети  под
Нан-Маталом, о проходах, ведущих в глубины главного острова, о базальтовых
коридорах, повторяющих очертания мелких каналов  и  соединяющих  остров  с
островом, связывающих их загадочную цепь.
     Моя... моя жена и я  договорились  перед  женитьбой,  что  это  будет
главной работой нашей жизни. После  медового  месяца  мы  подготовились  к
экспедиции. Она должна была стать моим памятником. Стентон был увлечен  не
меньше нас.  Как  вы  знаете,  в  мае  прошлого  года  мы  отплыли,  чтобы
осуществить свою мечту.
     На Понапе мы набрали - не без трудностей - рабочих,  землекопов.  Мне
пришлось употребить необыкновенные приманки, чтобы получить рабочую  силу.
У жителей Понапе мрачные верования. Они верят, что болота,  леса,  горы  и
берега населены злыми духами - они их  называют  _а_н_и_.  И  они  боятся,
страшно боятся островных развалин и того, что или кто,  как  они  считают,
там живет. Не удивляюсь - теперь! Страх дошел до них от  людей  "до  наших
отцов", как они их называют, которые, как они рассказывают, подчинили себе
этих злых духов, сделали их своими рабами и посыльными.
     Когда им сообщили,  куда  мы  направляемся  и  сколько  намерены  там
оставаться,  они  зашептались.  Те,  кто  все-таки   согласился   с   нами
отправиться, поставили условие, которое я считал предрассудком, - чтобы им
позволили уходить на три ночи полнолуния. Если бы я только послушался их и
ушел вместе с ними!
     Он замолчал, на лице его опять появилось как  бы  глубоко  врезанное,
странное выражение.
     - Мы прошли в гавань Металанима, - продолжал  он.  -  Слева  от  нас,
примерно в миле, поднимался массивный прямоугольник. Стены  его  достигали
сорока футов в высоту и тянулись на сотни футов в обе  стороны.  Когда  мы
проходили мимо, туземцы замолкали, украдкой и  со  страхом  поглядывая  на
него. Я знал, что эти развалины называются Нан-Танах, "место,  где  хмурые
стены". Молчание моих людей напомнило  мне,  что  написал  об  этом  месте
Кристиан,  как  он  "достиг  древних  платформ   и   прямоугольных   стен,
удивительных, извилистых проходов  и  лабиринта  мелких  каналов,  угрюмых
каменных масс, глядящих из-за зеленого занавеса, циклопических баррикад. И
вот, когда мы оказались  в  их  мрачной  тени,  немедленно  веселье  наших
проводников прекратилось и разговоры перешли в шепот.  Мы  были  близки  к
Нан-Танаху - месту высоких стен, наиболее интересному из руин Металанима".
     Трокмартин встал и остановился передо мной.
     - Нан-Танах, Гудвин, - серьезно сказал он, - это действительно место,
где умирает  веселье  и  застывают  слова.  Нан-Танах,  где  скрыт  лунный
бассейн, спрятан за лунной скалой, но  шлет  свою  дьявольскую  силу  даже
через окружающий камень. - Он поднял сжатые кулаки. - О Небо,  -  выдохнул
он, - позволь мне стереть его с лица Земли!
     Он недолго молчал.
     - Конечно, я захотел разбить там наш лагерь, - спокойно продолжал он,
- но мне пришлось отказаться от этой мысли. Туземцев охватила паника,  они
угрожали, что вообще уйдут. "Нет, - говорили они, - здесь слишком  сильные
а_н_и_. Мы пойдем в любое другое место, но только не сюда".  И  хотя  даже
тогда я чувствовал, что тайна всего заключается именно в  Нан-Танахе,  мне
пришлось сдаться. Рабочие необходимы для успеха  экспедиции,  и  я  сказал
себе, что пройдет какое-то время, я  сумею  убедить  их,  что  тут  ничего
страшного нет, и мы перенесем наши палатки. Наконец в качестве  лагеря  мы
выбрали островок Ушен-Тау, вот здесь, - он показал на карте.  -  Близко  к
моей цели, но достаточно далеко,  чтобы  удовлетворить  наших  людей.  Тут
нашлось отличное место для лагеря и ручей со  свежей  водой.  К  тому  же,
прекрасное поле для предварительных исследований, прежде чем мы  приступим
к главным развалинам. Мы разбили палатки, и через  несколько  дней  работа
шла уже полным ходом.





     - Я не собираюсь рассказывать вам сейчас, - продолжал  Трокмартин,  -
ни о  результатах  следующих  двух  недель,  Гудвин,  ни  о  том,  что  мы
обнаружили.  Позже,  если  мне  будет  позволено,  я  все  вам   расскажу.
Достаточно сказать, что к концу этих двух  недель  я  нашел  подтверждение
многих своих теорий, и мы намного продвинулись по  пути  в  разгадке  тайн
юности человечества - так  мы  тогда  считали.  Но  достаточно.  Я  должен
перейти к первым признакам присутствия того  необъяснимого  существа,  что
ожидало нас.
     Место, несмотря на всю свою заброшенность и опустошение, не  заразило
нас меланхолией - ни Эдит, ни Стентона, ни меня. Жена моя была  счастлива,
никогда не была она счастливее. Она и Стентон, хотя и занятые  работой  не
меньше меня, откровенно наслаждались товариществом,  которое  дает  только
молодость. Я был рад - и никогда не ревновал.
     Но Тора была очень несчастна. Как вы знаете, она шведка, и  у  нее  в
крови верования и  предрассудки  северян,  некоторые  из  них  удивительно
похожи на суеверия далеких южных островов: вера в духов гор, лесов, вод, в
оборотней  и  злых  духов.  С  самого  начала  она  проявила  удивительную
чувствительность к тому, что я бы назвал  "излучением"  этого  места.  Она
сказала, что оно "пахнет" духами и колдунами.
     Тогда я смеялся над ней, но теперь считаю, что чувствительность  тех,
кого мы называем первобытными людьми, - это естественное  проникновение  в
неизвестное, которое мы, отрицающие сверхъестественное, утратили.
     Жертва этих страхов, Тора всегда сопровождала  мою  жену,  как  тень,
всегда брала с собой маленький ручной топорик, и, хотя мы  посмеивались  и
говорили, что бесполезно пытаться рубить духов таким оружием, она с ним не
расставалась.
     Прошли две недели, и к нам явился предводитель туземцев.  Он  сказал,
что следующая ночь - ночь полнолуния. Напомнил мое обещание. Завтра  утром
они уходят в свою деревню, вернутся  через  три  дня,  когда  сила  _а_н_и
начнет убывать вместе с луной. Они оставили  нам  различные  заклинания  и
торжественно предупредили, чтобы во время их отсутствия мы  держались  как
можно дальше от развалин Нан-Танаха - хотя их предводитель вежливо сказал,
что мы, конечно, сильнее злых духов.  Полураздраженно,  полузабавляясь,  я
смотрел им вслед.
     Без них, разумеется, никакую работу вести было нельзя,  и  мы  решили
устроить на несколько дней пикник на южных  островках  группы.  При  свете
луны руины были невыразимо зловещи и прекрасны. Мы отметили несколько мест
для последующих исследований и наутро третьего дня двинулись вдоль  берега
к нашему лагерю на  Ушен-Тау,  чтобы  подготовить  все  к  возвращению  на
следующий день наших людей.
     Мы высадились перед наступлением темноты, усталые и готовые сразу  же
лечь спать. Часов в десять Эдит разбудила меня.
     - Послушай, - сказала она. - Прижмись ухом к земле.
     Я повиновался и услышал, как будто доносящееся  издалека,  с  большой
глубины, слабое пение. Оно набрало силу, потом затихло,  кончилось;  снова
началось, усилилось, затихло.
     - Волны где-то бьются о скалы, - сказал я. - Мы, видно, над  каким-то
хребтом, который переносит звук.
     - Я впервые слышу это, - с сомнением ответила моя жена.
     Мы снова прислушались. И тут сквозь смутный ритм, глубоко  под  нами,
возник другой звук. Он пронесся через лагуну, разделявшую нас и Нан-Танах,
маленькими звенящими волнами.  Это  была  своего  рода  музыка;  не  стану
описывать ее необычное воздействие, вы испытали его сами...
     - На палубе? - спросил я.
     Трокмартин кивнул.
     - Я подошел к выходу из палатки, - продолжал он, - и выглянул.  В  то
же время из своей палатки вышел Стентон и остановился, глядя  на  соседний
остров и прислушиваясь. Я окликнул его.
     -  Какой  странный  звук!  -  сказал  он.  -  Хрустальный!  Как  звон
прозрачного стекла. Как хрустальные  колокольчики  на  систрумах  Изиды  в
храме Дендары, -  мечтательно  добавил  он.  Мы  внимательно  смотрели  на
остров.  Неожиданно  наверху  гигантской   стены   мы   увидели   огоньки,
двигавшиеся медленно, ритмично. Стентон рассмеялся.
     -  Мошенники!  -  воскликнул  он.  -  Вот  почему  они  хотели  уйти.
Понимаете, Дэйв, это нечто вроде праздника, какой-то  обряд,  который  они
совершают в полнолуние. И именно поэтому они так хотели удалиться от нас.
     Я почувствовал странное облегчение, хотя до этого  не  сознавал,  что
испытываю напряжение. Объяснение казалось  здравым.  Оно  объясняло  звуки
музыки и пения - несомненно, молящиеся скрываются в развалинах, их  голоса
доносятся вдоль проходов, изрезавших, как я теперь знал, весь Нан-Матал.
     - Давайте проберемся туда, - предложил Стентон, но я отказался.
     - С ними так трудно  ладить,  -  сказал  я.  -  Если  мы  нарушим  их
религиозную церемонию, они, вероятно,  никогда  нас  не  простят.  Давайте
держаться в стороне от семейного приема, на который нас не пригласили.
     - Ладно, - согласился Стентон.
     Странная звенящая музыка, если это вообще можно было назвать музыкой,
вздымалась и опадала, полная то печали, то радости.
     - Что-то в  этом  есть...  что-то  беспокоящее,  -  наконец  серьезно
сказала Эдит. - Интересно, как они производят эти звуки? Они  пугают  меня
до  полусмерти  и  в  то  же  самое  время  заставляют  чувствовать,   что
невыразимый восторг ожидает за углом.
     Я тоже ощутил это воздействие, хотя ничего не сказал о нем. И в то же
время ясно понял, что пение, доходящее до  нас,  производится  множеством,
тысячами, которых не могло бы вместить все это место. Конечно, подумал  я,
это следствие  каких-то  акустических  свойств  базальта;  усиление  звука
каким-то гигантским резонатором в скалах; и все же...
     - Дьявольски нечестиво, - отвечая на мои мысли, вмешался Стентон.
     И в это мгновение распахнулся клапан палатки Торы, и на  лунный  свет
вышла старая шведка. Она принадлежала к типу рослых северян -  высокая,  с
широкой грудью, созданная по образцу древних викингов. Шестьдесят лет  как
будто  соскользнули  с  нее.  Она  походила  на  древнюю  жрицу  Одина.  -
Трокмартин замолчал. - Она знала, - продолжал он медленно, -  знала  нечто
такое,  чего  не  могла  дать  вся  моя  наука.  Она  предупреждала  меня,
предупреждала! Глупцы и безумцы; мы не  обратили  на  это  предостережение
внимания! - Он провел рукой по глазам.
     - Она стояла так, -  продолжал  он,  -  смотрела  широко  раскрытыми,
блестящими глазами. Повернула голову к Нан-Танаху, разглядывая  движущиеся
огни, вслушиваясь. Неожиданно подняла руки  и  сделала  странный  жест  по
направлению к луне. Это был... древний... жест.  Она,  казалось,  извлекла
его из глубочайшей древности, но в нем была странная  власть.  Дважды  она
повторила этот жест - и звон смолк! Она повернулась к нам.
     - Уходите! - сказала она, и голос ее как будто доносился  с  большого
расстояния. - Уходите отсюда,  и  побыстрее!  Уходите,  пока  можете.  Они
позвали... - Тора указала на остров. - Они знают, что вы здесь. Они  ждут.
- Глаза ее еще больше расширились. -  Оно  здесь,  -  взвыла  она.  -  Оно
манит...
     Она упала у ног Эдит, и тут  же  над  лагуной  вновь  разнесся  звон,
теперь в нем звучали ликующие, триумфальные ноты.
     Мы,  Стентон  и  я,  подбежали  к  Торе,  подняли   ее.   Голова   ее
запрокинулась,  лицо  с  закрытыми  глазами  осветила   полная   луна.   Я
почувствовал приступ незнакомого страха: лицо Торы  опять  изменилось.  На
нем  отразились  смешанные  радость  и  ужас,  чуждые,  пугающие,  странно
отталкивающие. То же самое, - он ближе придвинулся ко мне, - вы видели  на
моем лице.
     Несколько секунд я, как очарованный, смотрел на него; затем он  вновь
отодвинулся в полутьму своей койки.
     - Я умудрился спрятать ее лицо от Эдит, - продолжал Трокмартин.  -  Я
решил, что она испытала что-то вроде нервного припадка. Мы  отнесли  ее  в
палатку. Внутри  нечестивое  выражение  сошло  с  ее  лица,  и  она  вновь
превратилась в добрую, грубоватую старуху. Всю ночь я присматривал за ней.
Звуки  с  Нан-Танаха  доносились  до  самого  захода  луны.   Утром   Тора
проснулась, чувствуя себя, очевидно, хорошо. Она сказала, что  ей  снились
кошмары.  Содержание  их  она  не  помнила,  сказала   только,   что   они
предупреждают об опасности. Она была странно молчалива, и я  заметил,  что
все утро ее взгляд полуудивленно, полуоколдованно  обращался  к  соседнему
острову.
     Днем вернулись туземцы. Они так преувеличенно радовались, застав  нас
здоровыми и невредимыми, что  предположения  Стентона  подтверждались.  Он
сухо заметил их предводителю, что "шум на соседнем острове говорит о  том,
что там всю ночь веселились".
     Я никогда не видел такого ужаса, который охватил понапейцев при  этом
невинном замечании. Стентон сам так удивился, что постарался все перевести
в шутку. Ему это плохо удалось. Туземцы были охвачены страхом,  и  я  даже
подумал, что они вообще собираются уйти, но они не ушли. Они разбили  свой
лагерь на западной стороне острова,  откуда  не  виден  был  Нан-Танах.  Я
заметил, что они разожгли большие  костры,  и,  просыпаясь  ночью,  слышал
медленное низкое пение - одно из их длинных "заклинаний", как сонно  думал
я, против злых _а_н_и_. Больше я ничего  не  слышал:  "место,  где  хмурые
стены", было погружено в молчание, не видно было огней. На следующее  утро
туземцы казались тихими, угнетенными, но по мере того, как проходили часы,
они оживали, и скоро жизнь в лагере потекла как обычно.
     Вы догадываетесь, Гудвин, как описанные мной  происшествия  возбудили
наше научное  любопытство.  Разумеется,  мы  отвергли  всякие  объяснения,
включающие предположения о действии сверхъестественных сил.  И  почему  бы
нет?
     Кроме странно беспокоящей звенящей музыки и поведения Торы,  не  было
никаких подтверждений таких странных теорий, даже если бы мы были  склонны
к ним.
     Мы пришли к заключению, что между Понапе и Нан-Танахом  есть  проход,
известный  туземцам  и  используемый  во  время  их  ритуалов.  Церемонии,
вероятно, совершаются в большом подвале или пещере под руинами.
     Наконец мы решили, что сразу после  следующего  ухода  наших  рабочих
немедленно отправимся на Нан-Танах. Днем проведем разведку, а вечером  моя
жена и Тора вернутся в лагерь, а мы со Стентоном проведем ночь на острове,
наблюдая происходящее из какого-нибудь укрытия.
     Луна убывала; появился полумесяц на западе; он медленно увеличивался;
снова приближалось полнолуние. Перед уходом наши люди буквально молили нас
уйти с ними. Их настойчивость только усилила наше желание увидеть то, что,
как  мы  считали,  они  от  нас  скрывают.  По  крайней  мере,  это  верно
относительно Стентона и меня. Но не относительно Эдит. Она была задумчива,
рассеянна, соглашалась с нами  неохотно.  Тора,  с  другой  стороны,  была
необычно беспокойна, казалось, ей не терпится уйти. Гудвин, - он помолчал,
- Гудвин, я теперь знаю, какой яд  действовал  в  Торе...  и  что  женщины
способны чувствовать то, что  не  чувствуют  мужчины...  У  них  есть  дар
предчувствия. Как бы я хотел  обладать  им  тогда...  Эдит!  -  неожиданно
воскликнул он. - Эдит! Вернись ко мне! Прости меня!
     Я протянул ему графин. Он пил большими глотками. Вскоре самообладание
вернулось к нему.
     - Когда работники исчезли за поворотом гавани, - продолжал он,  -  мы
сели в лодку и направились к Нан-Танаху. Вскоре над нами  возвышались  его
могучие стены. Мы вошли  в  гигантские  морские  ворота  с  их  огромными,
вырубленными из базальта,  призмами  и  высадились  возле  полузатонувшего
пирса. Перед нами начиналась гигантская лестница, ведущая в обширный двор,
усеянный обломками упавших колонн. В центре двора, за упавшими  колоннами,
возвышается еще одна терраса из базальтовых  блоков,  на  которой,  как  я
знал, размещается еще один внутренний двор.
     А теперь, Гудвин, для лучшего понимания  последующего  и  на  случай,
если я... не в состоянии буду сопровождать вас там,  слушайте  внимательно
описание  этого  места.  Нан-Танах  представляет  из  себя  буквально  три
прямоугольника. Первый прямоугольник образован выходящими в океан  стенами
каменных монолитов. Гигантские ступени ведут от морских ворот  через  вход
во двор.
     Этот двор окружен другой, внутренней, стеной из базальта.
     Внутри двора третье ограждение. Его  терраса  из  того  же  базальта,
примерно в двадцать футов высотой. Пройти туда можно через  многочисленные
щели, проделанные временем в каменном  ограждении.  Это  внутренний  двор,
сердце  Нан-Танаха!  Здесь  находится  гигантское  подземелье,  с  которым
связано единственное имя живого  существа,  дошедшего  к  нам  из  туманов
прошлого. Туземцы называют это сокровищницей  Чо-те-ло,  могучего  короля,
правившего задолго "до  наших  отцов".  Поскольку  "чо"  в  языке  древних
понапейцев  означает  одновременно  "солнце"  и  "король",  это   название
означает "место солнечного короля".
     Напротив "места солнечного короля" находится лунная скала, скрывающая
лунный бассейн.
     Стентон  первым  обнаружил  то,  что  я  называю  лунной  скалой.  Мы
осматривали внутренний  двор;  Эдит  и  Тора  готовили  завтрак.  Я  забыл
сказать, что перед этим мы осмотрели весь остров и не нашли ни следа живых
существ. Я вышел из подземелья Чо-те-ло и увидел, что Стентон в  удивлении
рассматривает часть террасы.
     - Что вы об этом думаете? - спросил он, когда я подошел. И указал  на
стену. Я посмотрел туда и увидел  каменную  плиту  примерно  в  пятнадцать
футов высотой и десять шириной. Первое, что я заметил, это  исключительная
точность,  с  которой  края  скалы  соединялись  с  окружающими  каменными
блоками. Потом я понял, что скала  другого  цвета  -  она  более  серая  и
кажется гладкой, странно... смертоносной.
     - Скорее похоже на известковый шпат, чем  на  базальт,  -  сказал  я,
дотронулся до скалы и быстро отдернул руку; при прикосновении все нервы на
руке испытали шок, как от внезапного  удара  замороженным  электричеством.
Это не обычный холод, каким мы его знаем. Холодная сила... Я  описал  это,
назвав  замороженным  электричеством:  такое  определение  подходит  лучше
всего. Стентон странно взглянул на меня.
     - Значит, вы тоже  почувствовали,  -  сказал  он.  -  Я  подумал,  не
испытываю ли галлюцинации, как Тора. Заметьте,  кстати,  что  блоки  рядом
нагрелись на солнце.
     Я пощупал их, а потом снова коснулся серой скалы. Тот же  слабый  шок
пробежал по руке -  звенящий  холод,  вызывающий  представление  о  чем-то
материальном, о силе. Мы осмотрели плиту внимательнее. Края  ее  были  как
будто  отшлифованы  гранильщиком  алмазов.  Они  так  плотно  прилегали  к
соседним камням,  что  не  оставалось  просвета  даже  толщиной  в  волос.
Основание плиты, как мы  заметили,  слегка  изгибалось  и  так  же  плотно
прилегало к каменному блоку внизу. И тут мы увидели, что камень снизу  был
вырезан, чтобы соответствовать изгибу плиты. От  одной  стороны  плиты  до
другой шло полуокруглое углубление, как будто серая плита стояла в  центре
плоской чаши -  полувыступая,  полускрываясь.  Что-то  в  этом  углублении
привлекло меня. Я протянул руку и пощупал камень. Гудвин,  хотя  остальные
камни, окружавшие плиту, и все камни  двора  были  грубыми  и  изношенными
временем, этот был гладкий, как будто только что из рук полировщика.
     - Это дверь! - воскликнул Стентон. - Она поворачивается  вокруг  этой
чаши. Поэтому углубление такое гладкое.
     - Может, вы и правы, - ответил я. - Но как, ради дьявола, нам открыть
ее?
     Мы снова осмотрели плиту, нажимали  на  края,  пытались  сдвинуть.  Я
случайно поднял голову - и вскрикнул.  Примерно  выше  на  фут  и  по  обе
стороны от перемычки серой скалы виднелись небольшие  выпуклости,  видимые
только под тем углом, под которым я случайно бросил взгляд.  Выпуклости  в
базальте были круглыми, восемнадцати дюймов в диаметре, как мы  установили
позже, и в центре всего на два дюйма  выдавались  над  поверхностью.  Если
только не смотришь прямо на них, прижавшись  к  поверхности  лунной  скалы
(потому что, Гудвин, эта плита и есть лунная скала), они невидимы. И никто
не осмеливался стоять там! С нами была небольшая переносная лестница, и  я
поднялся по ней. Выпуклости были не  что  иное,  как  высеченные  в  камне
изгибы. Я прижал руку к одной из выпуклостей и отдернул ее так резко,  что
чуть не свалился с лестницы. Ладонью, у самого основания большого  пальца,
я ощутил тот же шок. Я снова прижал руку. Электричество исходило от  места
не более дюйма шириной. Я внимательно исследовал выпуклость  и  еще  шесть
раз испытал шок. Гудвин, на выпуклости располагалось семь кружков,  каждый
в  дюйм  шириной,  и  прикосновение  к  каждому  вызывало  описанное  мной
ощущение. Выпуклость на противоположной стороне оказалась точно такой  же.
Но никакие нажимы на кружки поодиночке или в любой  последовательности  не
вызывали никакого движения самой плиты.
     - И все-таки... это устройство открывает  дверь,  -  уверенно  сказал
Стентон.
     - Откуда вы знаете? - спросил я.
     - Не знаю... - с сомнением ответил он. - Что-то говорит мне, что  это
так, - продолжал он полусерьезно, полунасмешливо, - моя  научная  половина
борется с моей  человеческой  половиной.  Научная  половина  велит  искать
способ открыть эту дверь.  А  человеческая  столь  же  настоятельно  велит
ничего подобного не делать и как можно скорее убраться  отсюда,  пока  еще
можно!
     И он рассмеялся немного смущенно.
     - Что же будет? - спросил он, и мне показалось, что его  человеческая
половина побеждает.
     - Вероятно, все останется как есть, если только мы не разнесем  плиту
на куски, - ответил я.
     - Я думал об этом, - сказал он, - и я бы... не осмелился,  -  добавил
он достаточно угрюмо. И я тоже испытал описанное  им  чувство.  Как  будто
что-то исходящее из  скалы  ударило  меня  по  сердцу,  как  рука  ударяет
нечестивые уста. Мы отвернулись от скалы и увидели проходящую через пролом
на террасе Тору.
     - Мисс Эдит просит вас быстрее... - начала она и замолчала. Я увидел,
как ее взгляд миновал меня, глаза ее широко раскрылись.  Она  смотрела  на
серую скалу. Тело ее неожиданно напряглось, она сделала несколько шагов...
и устремилась прямо к скале. Мы видели, как она бросилась на нее, услышали
крик, как будто из нее извлекли душу, видели, как она падает  у  основания
скалы. И когда мы  уносили  ее,  я  заметил,  как  с  ее  лица  сходит  то
выражение,  которое  появилось  впервые  при  звуках  хрустальной   музыки
Нан-Танаха, - нечеловеческое смешение противоположностей!





     Мы отнесли Тору вниз, к ожидавшей Эдит. Рассказали Эдит о случившемся
и о том, что мы обнаружили. Она серьезно слушала, а когда мы кончили, Тора
вздохнула и открыла глаза.
     - Я  хочу  осмотреть  этот  камень,  -  сказала  Эдит.  -  Чарлз,  вы
оставайтесь с Торой. - Мы молча прошли во внутренний двор  и  остановились
перед скалой. Эдит коснулась ее, отдернула руку, как и я; решительно снова
протянула ее и удержала. Казалось, она к чему-то  прислушивается.  Наконец
она повернулась ко мне.
     - Дэвид, - сказала моя жена, и печаль в ее голосе поразила меня, - ты
ведь будешь очень-очень разочарован, если  мы  уедем  отсюда,  не  пытаясь
больше ничего узнать?
     Гудвин, я ничего в жизни больше не хотел, как узнать, что  скрывается
за серой скалой. Вы поймете -  все  усиливающееся  любопытство,  вызванное
всем происходящим; уверенность в  том,  что  передо  мной  место,  хотя  и
известное туземцам - я все еще придерживался своей теории, - но совершенно
неизвестное людям моей расы; что  здесь,  на  расстоянии  вытянутой  руки,
лежит ответ на колоссальную загадку этих островов  и  утраченная  глава  в
истории человечества. Здесь, передо мной  -  и  меня  просят  отвернуться,
оставить ответ непрочитанным!
     Тем не менее, я постарался справиться со своим желанием и ответил:
     - Эдит, я подчиняюсь, если ты хочешь, чтобы мы ушли.
     Она видела смятение в моих глазах. Вопросительно посмотрела на меня и
снова  повернулась  к  серой  скале.  Я  видел,  как  она   задрожала.   И
почувствовал угрызения совести и жалость!
     - Эдит, - воскликнул я, - мы уйдем!
     Она прямо взглянула на меня.
     - "Наука - ревнивая  любовница",  -  процитировала  она.  -  В  конце
концов, это все, возможно, мои выдумки. Ты не можешь так просто уйти. Нет!
Но, Дэвид, я тоже останусь!
     - Нет! - воскликнула я. - Ты отправишься в лагерь с Торой. Со мной  и
Стентоном будет все в порядке.
     - Я останусь, - повторила она. И решение ее было неизменно. Когда  мы
приближались к остальным, она взяла меня за руку.
     -  Дэйв,  -  сказала  она,  -  если  произойдет  что-нибудь...  ну...
необъяснимое... что-нибудь кажущееся... опасным, ты обещаешь вернуться  на
наш остров завтра, или как только  мы  сможем  подождать  там  возвращения
туземцев?
     Я с готовностью пообещал - желание остаться и увидеть, что происходит
ночью, жгло меня, как огнем.
     Почему, Гудвин, я не стал ждать; почему не собрал всех в тот момент и
не отплыл от острова через мангровые заросли к Ушен-Тау?
     Тору мы застали  на  ногах,  она  была  необыкновенно  спокойна.  Она
утверждала, что ничего не помнит из происшедшего после ее появления  рядом
с нами перед серой скалой, как ничего не помнила после своего припадка  на
Ушен-Тау. Во время наших расспросов она стала такой  же  замкнутой,  какой
была  до  этого.  Но,  к  моему  изумлению,  когда  она  узнала  о   наших
приготовлениях к ночи, ее охватило  какое-то  лихорадочное  возбуждение  и
нетерпеливое ожидание.
     Мы выбрали место в пятистах футах от  лестницы,  ведущей  во  внешний
двор.
     Перед наступлением сумерек мы  подготовились  к  ожиданию  того,  что
может случиться. Я располагался ближе всех к гигантским ступеням, за  мной
Эдит, далее Тора и наконец Стентон. У каждого из  нас  был  автоматический
пистолет и у всех, кроме Торы, еще ружья.
     Наступила ночь. Через некоторое время небо на востоке  посветлело,  и
мы знали, что восходит луна; становилось все  светлее.  На  море  взглянул
сияющий шар и вдруг стал виден весь. Эдит схватила меня за руку; как будто
появление  луны  послужило  сигналом,  мы  услышали  низкое   пение.   Оно
доносилось из глубочайшей бездны.
     Луна лила на нас свои лучи, и я увидел, как вздрогнул Стентон. И  тут
же услышал поразивший его звук. Он доносился из внутреннего двора. Похожий
на долгий, мягкий вздох. Звук не человеческий, а какой-то механический.  Я
взглянул на Эдит, затем на Тору. Моя жена  напряженно  вслушивалась.  Тора
сидела, как сидела с того  момента,  как  мы  расположились,  -  локти  на
коленях, лицо закрыто руками.
     И вдруг от струившегося на нас лунного света на меня напала  страшная
сонливость.
     Казалось, с лунных лучей капает сон и падает мне на глаза,  закрывая,
неумолимо закрывая их. Я чувствовал, как расслабилась  в  моей  руке  рука
Эдит, видел, как она опустила голову. Я видел, как голова  Стентона  упала
ему на грудь и как его тело пьяно покачнулось. Я пытался  встать,  пытался
бороться с непреодолимым желанием уснуть.
     И в этой борьбе увидел, как Тора подняла голову, будто  прислушиваясь
к чему-то; увидел, как она встала и повернулась  лицом  к  лестнице.  Тора
смотрела туда, и своими затуманенными глазами я увидел какое-то  глубокое,
сильное сияние. Тора  взглянула  на  нас.  На  ее  лице  было  бесконечное
отчаяние - и ожидание. Я попытался встать - но сон с новой силой навалился
на меня. Смутно, засыпая,  я  услышал  хрустальный  звон;  с  невероятными
усилиями еще раз приподнял веки, увидел Тору, купающуюся в свете,  стоящую
наверху лестницы, - и сон победил меня, унес в самое сердце забвения!
     Когда  я  проснулся,  начинался  рассвет.  На  меня   сразу   хлынули
воспоминания,  и  я  в  страхе  протянул  руку  к  Эдит,  коснулся  ее   и
почувствовал, как в приливе благодарности учащенно  забилось  сердце.  Она
зашевелилась, села и протерла заспанные глаза. Я посмотрел на Стентона. Он
лежал на боку, спиной к нам, закрыв голову руками.
     Эдит со смехом взглянула на меня.
     - Боже! Что за сон! - сказала  она.  И  тут  же  вспомнила.  Лицо  ее
побледнело. - Что случилось? - прошептала она. -  Что  заставило  нас  так
уснуть?  -  Она  посмотрела  на  Стентона,  вскочила,  подбежала  к  нему,
затрясла. Он повернулся с могучим зевком,  и  я  видел,  как  на  ее  лице
отразилось облегчение, которое испытал и я сам.
     Стентон осторожно встал. Взглянул на нас.
     - В чем дело? - воскликнул он. - Вы как будто увидели привидение!
     Эдит схватила меня за руку.
     - Где Тора? - воскликнула она. Прежде чем  я  смог  ответить,  она  с
криком выбежала на открытое пространство - Тора! Тора!
     Стентон смотрел на меня.
     - Взята! - все, что я мог сказать. Вдвоем мы  подошли  к  моей  жене,
которая теперь стояла возле больших каменных ступеней, с испугом глядя  на
вход на террасу. Вместе мы поднялись по  ступеням  во  внутренний  двор  и
направились к серой скале.
     Серая скала, как и накануне, была закрыта,  не  было  никаких  следов
того, что ее открывали. Никаких следов! Как раз когда  я  думал  об  этом,
Эдит опустилась на колени перед ней  и  протянула  руку  к  чему-то  у  ее
основания. Это был клочок черного шелка. Я узнал  его  -  обрывок  платка,
который Тора всегда носила на голове. Эдит взяла клочок,  заколебалась.  Я
увидел, что клочок отрезан от  платка  будто  острым  ножом,  увидел,  что
несколько нитей от него тянутся к основанию  серой  плиты,  и  уходят  под
него. Серая скала - действительно дверь! И она открылась, и Тора прошла  в
нее!
     Думаю, Гудвин, что следующие несколько  минут  мы  все  были  немного
безумны. Мы колотили по дьявольскому входу кулаками, камнями  и  дубинами.
Наконец, разум вернулся к нам. Стентон направился в лагерь за динамитом  и
инструментами. Пока он ходил, мы с Эдит обыскали весь островок  в  поисках
какого-то другого следа. Никаких  признаков  пребывания  Торы  или  других
живых существ, кроме нас  самих.  Мы  вернулись  к  входу  и  застали  там
Стентона.
     Гудвин, в течение следующих двух часов мы испробовали  все  бывшие  в
нашем  распоряжении  способы  пройти  сквозь  скалу.  Камень  на   близком
расстоянии от скалы не поддавался сверлу. Мы пробовали произвести взрыв  у
основания  скалы,  покрывали  ее  зарядами,  прижатыми  камнями.  Никакого
воздействия на поверхность: естественно, заряд  действовал  в  направлении
меньшего сопротивления.
     К  полудню  мы  потеряли  всякую  надежду  прорваться  сквозь  скалу.
Приближался вечер, и нам нужно было решить, что  делать  дальше.  Я  хотел
отправиться на Понапе за помощью.  Эдит  возражала,  говоря,  что  на  это
потребуется много времени и нам вообще  не  удастся  убедить  наших  людей
вернуться с нами. Что тогда оставалось? Одно из двух: вернуться в  лагерь,
подождать возвращения наших людей и затем попробовать убедить их  пойти  с
нами на Нан-Танах. Но это значило, по крайней мере, на  два  дня  оставить
Тору. На это мы не могли пойти,  это  было  бы  слишком  трусливо.  Другая
возможность - дождаться ночи  на  месте,  подождать,  пока  скала,  как  и
накануне, не откроется, и сделать вылазку через нее в поисках Торы, прежде
чем она закроется снова. С солнцем к нам вернулась уверенность,  развеялся
зловонный туман суеверий, который на какое-то время окутал  наш  разум.  В
ярком свете солнца, казалось, нет места для привидений.
     Очевидно, плита все же открывалась, но разве  Тора  просто  не  могла
обнаружить  ее  уже  открытой  благодаря  действию  механизма,   все   еще
работающего и  основанного  на  законах  физики,  неизвестных  современной
науке? Этот механизм мог действовать при свете  полной  луны.  Утверждения
туземцев,  что  _а_н_и_   обладают   особой   силой   давали   возможность
использовать силу, заключенную в лунных лучах, как  мы  нашли  возможность
использовать солнечные лучи. Если это так, то Тора, вероятно, находится за
плитой и шлет нам призывы о помощи.
     Но как объяснить охвативший нас сон? Может, это  был  запах  каких-то
растений или газ, выделяющийся на острове? Мы согласились, что это  вполне
вероятно. Каким-то образом период наибольшей активности этого  воздействия
совпадает с полнолунием, но если это так, почему Тора не уснула тоже?
     С наступлением сумерек  мы  проверили  свое  оружие.  Эдит  прекрасно
владела и пистолетом, и ружьем. Помня о том, что сон мог  быть  следствием
естественной или созданной  людьми  причины,  мы  изготовили  простые,  но
надежные нейтрализаторы сна и  разместили  их  около  рта  и  ноздрей.  Мы
решили, что моя жена  останется  в  укрытии,  Стентон  займет  позицию  на
противоположной стороне за лестницей, а я расположусь по  другую  сторону,
ближе к Эдит. Место, которое я выбрал, находилось в пятистах футах от нее,
и я, глядя на углубление, в котором она лежала, уверял  себя,  что  она  в
безопасности. Поскольку накануне все началось с восходом луны, мы считали,
что и теперь до появления луны нам нечего опасаться.
     Слабое свечение предвещало восход луны. Я поцеловал  Эдит,  и  мы  со
Стентоном заняли свои места. Становилось все светлее,  лунный  шар  быстро
поднимался и через несколько мгновений стал виден полностью.
     И тут же, как и накануне, с террасы донесся звук, похожий на вздох. Я
видел,  как  Стентон  выпрямился,  напряженно  глядя  на  вход,  с  ружьем
наготове. Лунный свет усилился, стал ярче. Я видел, как изумление Стентона
все усиливается.
     Я встал.
     - Стентон, что вы видите? - осторожно окликнул  я  его.  Он  взмахнул
рукой, призывая к молчанию. Я повернул  голову  и  посмотрел  на  Эдит.  И
ощутил шок. Она лежала на боку, лицо ее освещала полная луна. Эдит  крепко
спала!
     Повернувшись, чтобы окликнуть Стентона,  я  задержал  взгляд  наверху
лестницы и застыл в изумлении. Лунный свет еще более сгустился.  Казалось,
он... материализуется... там.  Сквозь  него  пробегали  жилки  сверкающего
белого  пламени.  Меня  охватила  вялость.  Просто  у  меня  не  было  сил
пошевельнуться. Я оторвал взгляд и посмотрел на Стентона. Пытался  позвать
его. Но не мог заставить губы шевельнуться! Борясь  с  этим  параличом,  я
испытал сильнейшее потрясение. Подобно удару.  И  с  ним,  Гудвин,  пришла
полная неспособность двигаться. Я не мог даже отвести глаз!
     Я видел, как Стентон прыгнул на лестницу  и  начал  подниматься.  При
этом свет во внутреннем  дворе  стал  ослепительно  ярок.  И  сквозь  него
пробивался тонкий  звон,  который  заставлял  сердце  биться  в  чистейшей
радости и в то же время охватывал его ужасом.
     И тут я впервые услышал возглас: "Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а!", который  вы
слышали на палубе. Звук производил странное впечатление -  будто  он  лишь
частично находился в нашем пространстве, будто это часть фразы,  пришедшей
из другого измерения и утраченной при переходе. Звук, бесконечно ласковый,
бесконечно жестокий!
     На лице  Стентона  появилось  выражение,  испугавшее  меня,  -  но  я
каким-то образом знал, что оно появится:  смешанное  выражение  радости  и
страха. Эти два чувства, как и на лице Торы, проявлялись одновременно,  но
значительно усилились. Стентон поднялся по лестнице и вышел из поля  моего
зрения.  Снова  я  услышал  возглас  "Ав-о-ло-а!"  Теперь  в  нем  звучало
торжество, и то же торжество прозвучало в буре звенящих звуков.
     Краткое молчание. Затем еще один взрыв звуков, и сквозь него со двора
донесся голос Стентона  -  крик,  вопль,  полный  невыносимого  экстаза  и
невообразимого ужаса! И снова тишина.  Я  пытался  разорвать  удерживавшие
меня невидимые путы. И не мог. Даже  веки  мои  не  шевелились.  А  глаза,
сухие, неподвижные, горели.
     Затем, Гудвин... я впервые увидел... необъяснимое! Хрустальная музыка
взметнулась. Со своего места  я  видел  вход  во  внутренний  двор  и  его
базальтовые порталы, грубые и  разбитые,  поднимающиеся  на  сорок  футов,
изломанные, разрушенные порталы, недоступные для подъема. Из  входа  потек
все усиливающийся свет. Он рос, разбухал, и в него, прямо у меня на  виду,
вошел Стентон.
     Стентон! Но, Гудвин! Что за зрелище! - Он замолк. Я ждал... ждал.





     - Гудвин, - сказал, наконец, Трокмартин, - я могу описать его  только
как  существо  из  живого  света.  Он  излучал  свет,  был  полон  светом,
переполнен им. Вокруг него  кружилось  сверкающее  облако,  оно  проходило
сквозь  него  блестящими  завитками,  горящими  щупальцами,   блистающими,
светящимися.
     Я видел его лицо. Оно светилось радостью, слишком сильной для  живого
существа, и в то же время было затемнено невыносимым несчастьем. Как будто
его лицо было переделано рукой  Бога  и  Сатаны  одновременно.  Вы  можете
видеть отражение этого в моем лице. Но вы не видели этого в той степени, в
какой оно было на лице Стентона. Глаза широко открыты и неподвижны - будто
созерцают внутреннее зрелище рая и ада! Он шел, как проклятый,  несущий  в
себе ангела света.
     Музыка взметнулась снова. Я вновь услышал бормотанье  -  "Ав-о-ло-а!"
Стентон повернулся лицом к порталу. И тут я  заметил,  что  заполняющий  и
окружающий его свет имеет внутреннее ядро - нечто  отдаленно  напоминающее
по форме человеческую фигуру. Это  ядро  то  рассеивалось,  то  собиралось
вновь, вырывалось  за  его  пределы  и  входило  в  него  снова.  И  когда
сверкающие частицы входили в него, все тело  Стентона  испускало  свет.  И
внутри этого сверкания, спокойные и безмятежные, двигались семь  маленьких
лун.
     Все это я видел, а потом Стентон поднялся,  взлетел  на  неприступную
стену, на самую ее вершину. Свет  под  луной  побледнел,  звенящая  музыка
стихла. Я попытался  пошевелиться.  Но  заклинание  продолжало  удерживать
меня. Теперь из неподвижных глаз полились слезы и облегчили боль в них.
     Я сказал,  что  взгляд  мой  был  неподвижен.  Так  оно  и  было.  Но
периферическим зрением я видел часть дальней  стены  внешнего  укрепления.
Казалось, прошли века, и я увидел на  этой  дальней  стене  сияние.  Потом
показалась фигура Стентона. Он  был  далеко,  на  самом  верху  гигантской
стены. Но я  по-прежнему  различал  сверкающие  спирали,  которые  ликующе
вились вокруг и сквозь него; скорее чувствовал,  чем  видел,  его  лицо  в
трансе при свете семи шаров. Взметнулись хрустальные ноты, и он прошел.  И
все это время, как будто из какого-то скрытого источника, внутренний  двор
светился и рассыпал серебряные огни, которые  затмевали  лунный  свет,  но
казались частью его.
     Десять раз так он проходил мимо меня. Свечение усиливалось  вместе  с
музыкой, скользило по вершине созданного человеком  базальтового  утеса  и
исчезало. И между этими проявлениями проходила вечность, а  я  по-прежнему
корчился в неподвижности, беспомощное существо из камня с незакрывающимися
глазами.
     Наконец луна приблизилась к горизонту. Звуки музыки стали громче,  за
ними - вторично - крикнул Стентон. Крик его был, как  эхо  первого.  Вновь
мягкий, вздыхающий звук на террасе. И - полная тишина. Свет  померк;  луна
заходила, и мгновенно жизнь и способность двигаться вернулись  ко  мне.  Я
побежал вперед, прыжками взлетел по лестнице, во внутренний двор и прямо к
серой скале. Она была закрыта - я знал, что так и будет. Но показалось  ли
мне, или  я  на  самом  деле  услышал  доносящийся  с  огромного  удаления
торжествующий возглас: "Ав-о-ло-а! Ав-о-ло-а!"?
     Я вспомнил об  Эдит.  Побежал  к  ней.  При  моем  прикосновении  она
проснулась, с удивлением взглянула на меня, приподнялась на руке.
     - Дэйв! - сказала она. - Я уснула... после всего. - Тут она  заметила
на моем лице отчаяние и вскочила на ноги. - Дэйв! - воскликнула она. - Что
случилось? Где Чарлз?
     Прежде всего я разжег костер. Затем рассказал ей  все.  И  до  самого
рассвета мы сидели перед костром обнявшись, как испуганные дети.
     Неожиданно Трокмартин умоляюще протянул ко мне руки.
     - Гудвин, старый друг! - воскликнул он. - Не смотрите на меня, как на
сумасшедшего! Это правда, абсолютная правда! Подождите... -  Я,  как  мог,
успокоил его. Через некоторое время он продолжил рассказ.
     - Никогда, - сказал он, - человек так не приветствовал приход солнца,
как мы в  то  утро.  Как  только  стало  светло,  мы  вернулись  во  двор.
Базальтовые  стены,  на  которых  я  видел  Стентона,  стояли   черные   и
молчаливые. Терраса, как всегда, была пуста. Серая скала на своем месте. В
углублении у ее основания - ничего. И ничего, никаких следов пребывания на
острове Стентона - ни следа, ни знака.
     Что нам оставалось делать? Те же доводы, что удержали  нас  накануне,
удержали и сейчас - и вдвое сильнее. Мы не могли покинуть  тех  двоих,  не
могли уйти, пока оставалась хотя бы слабая надежда на их спасение - но как
же нам оставаться? Гудвин, я любил свою жену, сильно  любил,  так  сильно,
как я и не подозревал до этого дня; и она так же любила меня.
     - Оно за ночь забирает только одного, - сказала она. - Любимый, пусть
оно возьмет меня.
     Я плакал, Гудвин. Мы плакали...
     - Вам потребовалась большая храбрость, Трокмартин, - прервал  я  его.
Он оживленно взглянул на меня.
     - Значит, вы поверили? - воскликнул он.
     - Верю, - ответил я. Он схватил меня за руку и сжал ее так, что  едва
не сломал.
     - Теперь, - сказал  он,  -  я  не  боюсь.  Если  я...  не  смогу,  вы
подготовитесь и продолжите работу.
     Я пообещал. И - да простит меня Небо - это было три года назад.
     - Да, потребовалась храбрость, -  продолжал  он,  опять  спокойно.  -
Больше чем храбрость. Потому что мы знали, что идем на  самопожертвование.
Каждый из нас в глубине сердца чувствовал,  что  один  из  нас  не  увидит
следующего восхода. И каждый  из  нас  молился,  чтобы  смерть,  если  это
смерть, вначале пришла к нему.
     Мы тщательно все обсудили, призвав на помощь все умение анализировать
и привычку к спокойному научному мышлению. Мы по минутам рассчитали  время
проявления феномена. Хотя низкое пение начиналось в момент  восхода  луны,
проходило целых пять минут между полным восходом  и  странным,  вздыхающим
звуком на внутренней террасе. Я перебирал в памяти все происшедшее прошлой
ночью. По крайней мене пятнадцать минут прошло между вздохом  и  усилением
лунного света во внутреннем дворе. И проходило еще десять минут до  первых
звуков хрустальной музыки.
     Звук  вздоха  -  что  он  мне  напоминал?  Конечно  -  дверь,   мягко
поворачивающуюся вокруг основания.
     - Эдит! - воскликнул я. - Думаю, я  нашел!  Серая  скала  открывается
через пять минут после восхода луны. Но кто бы не  появлялся  изнутри,  он
должен ждать, пока луна  поднимется  выше,  или  он  приходит  с  большого
удаления. Нам не нужно ждать его появления, наоборот, нужно захватить  его
врасплох, прежде чем он пройдет в дверь. Мы  рано  пройдем  во  внутренний
двор. Ты возьмешь с  собой  пистолет  и  ружье  и  спрячешься  так,  чтобы
прикрывать вход, - если скала действительно откроется, я войду внутрь. Это
наша лучшая возможность, Эдит. Я думаю, она у нас единственная.
     Моя жена упорно возражала. Она хотела идти со мной. Но я  убедил  ее,
что ей лучше оставаться снаружи и быть готовой помочь мне,  когда  я  буду
пробиваться к выходу.
     День прошел  слишком  быстро.  Перед  лицом  опасности  наша  любовь,
казалось, стала еще сильнее. Может это последняя вспышка перед затуханием,
раздумывал я. Мы приготовили и съели хороший обед. Старались отвлечься  от
всего, кроме научного аспекта проблем. Мы согласились, что, чем бы это  ни
было, причины у  него  человеческие,  и  нам  ежесекундно  нужно  об  этом
помнить. Но какой человек способен создать подобные чудеса? Мы дрожали при
мысли о вероятных открытиях следов исчезнувшей расы,  о  людях,  возможно,
живущих в городах,  над  скалистой  крышей  которых  перекатываются  волны
Тихого океана, об утраченной мудрости полубогов юности человечества.
     За полчаса до восхода луны мы вдвоем отправились во внутренний  двор.
Я занял место рядом с серой скалой.  Эдит  присела  в  двадцати  футах  за
разбитым столбом и просунула наружу ствол ружья, нацелив его на плиту.
     Ползли минуты. Во  дворе  было  тихо.  Тьма  рассеивалась,  и  сквозь
проломы террасы я видел, как светлеет небо на горизонте. С первым  бледным
светом тишина, казалось, усилилась.  Она  углубилась,  стала  невыносимой,
выжидающей. Взошла луна, показалась на четверть, наполовину, наконец стала
видна полностью, как гигантский воздушный шар.
     Ее лучи упали на  описанные  мною  выпуклости,  и  вдруг  ожили  семь
маленьких  огненных  кругов.  Они  светились,  сияли,  становились   ярче,
сверкали. Гигантская плита передо мной повернулась, как  на  оси,  вздыхая
при своем движении.
     Мгновение  я  смотрел  в  изумлении.  Похоже  на  трюк  фокусника.  И
движущаяся плита, как я заметил, тоже засветилась, стала  флюоресцировать,
подобно семи сверкающим огонькам.
     Только мгновение я смотрел на это, затем, крикнув Эдит, устремился  в
открывшееся отверстие. Передо мной была платформа, а от нее ступени вели в
ровный коридор. Проход не был темным, он светился тем же слабым свечением,
что и входная дверь. Я побежал вниз.  И  на  бегу  яснее,  чем  когда-либо
раньше, услышал пение. Проход резко повернул, пошел  параллельно  наружной
стене, затем опять устремился вниз. Я продолжал бежать и на бегу  взглянул
на часы. Прошло всего три минуты.
     Проход кончился. Передо  мной  была  большая  сводчатая  арка.  Я  на
мгновение  остановился.   За   аркой,   казалось,   открывается   какое-то
пространство, заполненное сияющим, многоцветным туманом, чья  яркость  все
время увеличивалась. Я прошел сквозь арку и застыл в благоговейном страхе!
     Передо мной был бассейн. Круглый, примерно в двадцать футов  шириной.
Вокруг  него  невысокий,  мягко  закругляющийся  барьер  из   сверкающего,
серебряного камня. Вода бассейна прозрачно-голубая. Бассейн  с  серебряным
барьером походил на огромный голубой глаз, глядящий вверх.
     В него устремлялись семь сверкающих столбов.  Они  лились  в  голубой
глаз, подобно цилиндрическим потокам. Они походили  на  сверкающие  столбы
света, поднимающиеся от сапфирового пола.
     Один  цвета  нежно-розового  жемчуга;  зеленый;  голубой;  смертельно
белый;  сверкающая  колонна   бледного   янтаря;   луч   аметиста;   столб
расплавленного серебра. Таковы были цвета семи потоков,  устремляющихся  в
лунный бассейн.  Пораженный,  я  придвинулся  ближе.  Столбы  не  освещали
глубину. Они касались поверхности и, казалось, растворялись, расплавлялись
в ней. Бассейн выпивал их!
     Сквозь  воду  устремились  крошечные  сверкающие   искорки,   частицы
бледного свечения. И далеко, далеко внизу  я  уловил  движение,  сверкание
чего-то медленно поднимающегося.
     Я взглянул вверх, на источник семи светящихся столбов. Далеко  вверху
светились семь шаров, от них и  исходили  столбы  света.  Яркость  их  все
росла. Они походили на семь лун, закрепленных на пещерном  небе.  Медленно
их великолепие  усиливалось,  и  все  ярче  становились  стремящиеся  вниз
столбы. Мне пришло в голову,  что  это  кристаллы  неизвестного  вещества,
укрепленные на крыше лунного бассейна, и  свет  их  исходит  от  взошедшей
луны. Они были удивительны, эти шары, - в них заключалось неведомое знание
тех, кто когда-то установил их!
     Ярче и ярче становились они, по мере того, как луна  поднималась  все
выше и посылала через них свое сверкание. Я оторвал взгляд и посмотрел  на
бассейн. Он стал молочным,  полупрозрачным.  Лучи,  устремленные  в  него,
казалось,  его  заполнили;  он  ожил  светящимся,  сверкающим  блеском.  И
свечение, которое я видел, поднималось из глубины, становилось все ближе и
ближе!
     От него  на  поверхность  устремился  клубок  тумана.  Он  подплыл  к
розовому столбу и замер  на  мгновение.  Столб,  казалось,  обнимает  его,
посылает в него маленькие светящиеся частицы, крошечные  розовые  спирали.
Туман поглощал луч, становился все материальнее. Другой клубок  подплыл  к
другому столбу, прилип к нему и начал питаться, потом быстро придвинулся к
первому и слился с ним. Появились еще клубки, тут  и  там  они  появлялись
слишком быстро, чтобы их можно было сосчитать, и  устремлялись  к  столбам
света, вспыхивали и пульсировали друг в друге.
     Все гуще и  гуще  становился  туман,  пока  поверхность  бассейна  не
превратилась в сплошной столб  пульсирующего,  светящегося  тумана;  туман
становился все гуще, он впитывал жизнь из семи падающих на него столбов; а
из глубины бассейна в него влетали красные стремительные частицы. В  центр
тумана переходило свечение,  которое  я  заметил  далеко  внизу.  И  центр
засветился,  запульсировал,  начал  посылать  вокруг  пробные  щупальца  и
сгустки.
     Передо  мной  формировалось  _с_у_щ_е_с_т_в_о_,  забравшее  Стентона,
взявшее Тору, - существо, которое я стремился найти!
     И с осознанием этого мой мозг ожил. Рука легка на рукоять  пистолета,
и я начал стрелять  прямо  в  центр  свечения.  Все  вокруг  загремело  от
выстрелов, и я почувствовал, что совершаю величайшее святотатство. Хотя  и
знал, что бассейн этот - дьявольский, одновременно он казался святым.  Как
будто, нерасторжимо соединенные, в нем жили Бог и Дьявол.
     При  первом  же  выстреле  столбы  заколебались,  вода   в   бассейне
заволновалась. Туман  покачнулся,  потом  собрался  вновь.  Я  перезарядил
пистолет. Мне пришла в голову мысль, и я тщательно прицелился  в  один  из
шаров наверху. Оттуда, как я понял, исходит  сила,  формирующая  обитателя
бассейна. Из льющихся оттуда лучей черпает он силы. Если я сумею разрушить
механизм, я прерву этот процесс. Я стрелял снова и снова. Даже  если  я  и
попал, то, по-видимому, не причинил вреда.  Только  беспокойнее  заплясали
светящиеся частицы в тумане. И все.
     Из бассейна, как маленькие колокольчики, как пузыри хрустальных  нот,
поднимался звон. Звуки его становились все выше,  утрачивали  спокойствие,
звучали все более гневно.
     И тут из чего-то необъяснимого,  повисшего  над  бассейном,  вырвался
сверкающий сгусток. Он устремился ко мне,  охватил  меня.  Я  почувствовал
ледяной холод, и на меня одновременно обрушились  экстаз  и  ужас.  Каждый
атом во мне задрожал от радости и одновременно сжимался в отчаянии. В этом
не было ничего отвратительного. Но как будто ледяная душа зла  и  огненная
душа добра вместе вошли в меня. Пистолет выпал у меня из руки.
     Так я стоял, а бассейн сверкал и искрился; потоки  света  становились
все интенсивнее, туман сиял и сгущался. Я видел теперь, что его сверкающая
середина приобретает форму - но форму, которую мои глаза и мозг  не  могли
определить. Как будто существо из другого измерения приняло форму, по  его
представлениям напоминающую человеческую. И в то же  время  оно  оказалось
неспособным скрыть свою чуждость от человеческого взгляда. Не мужчина и не
женщина, существо неземное и бесполое.  И  его  человеческое  подобие  все
время изменялось. А во мне продолжали  существовать  смешанные  восторг  и
ужас. Только какая-то ничтожная часть мозга оставалась нетронутой:  что-то
продолжало следить за происходящим. Была ли это душа? Я никогда не верил..
и все же...
     Над головой туманного  тела  неожиданно  засветились  семь  огоньков.
Каждый цвета того столба,  под  которым  он  находился.  И  я  понял,  что
сотворение существа завершилось.
     И тут - за собой я услышал крик.  Голос  Эдит.  Я  подумал,  что  она
услышала выстрелы и последовала за  мной.  Я  почувствовал,  как  все  мои
способности сосредотачиваются  в  едином,  могучем  усилии.  Оторвался  от
охватившего меня щупальца, и оно отшатнулось. Я повернулся, чтобы удержать
Эдит, но  поскользнулся  и  упал.  И  увидел,  как  существо  из  бассейна
устремилось ко мне.
     Что-то пронеслось мимо меня, обитатель бассейна замер, и прямо в него
устремилась Эдит, вытянув руки, чтобы защитить меня!
     Трокмартин задрожал.
     - Она бросилась прямо в это дьявольское свечение, - прошептал  он.  -
Остановилась и покачнулась, как будто наткнулась на что-то твердое. И  тут
же сверкающий туман обернулся вокруг нее. Ликующе  взметнулся  хрустальный
звон. Свет заполнил ее, прошел сквозь нее и вокруг нее, как  это  было  со
Стентоном, и  я  увидел,  как  на  ее  лице  появилось  то  же  выражение.
Послышался возглас: "Ав-о-ло-а!" Он эхом отозвался от свода.
     - Эдит! - воскликнул я. - Эдит! - Она, должно  быть,  услышала  меня,
даже сквозь это... существо. Я видел, как она пытается высвободиться.  Она
в своем броске оказалась на самом краю бассейна.  Покачнулась...  и  через
мгновение упала - сверкание по-прежнему окружало  ее,  по-прежнему  вилось
вокруг нее и сквозь нее - упала в лунный бассейн! Она утонула, Гудвин, а с
ней и обитатель бассейна!
     Я дотащился до  края  бассейна.  Далеко  внизу  увидел  опускающееся,
движущееся многоцветное облако, увидел лицо Эдит, оно исчезало,  глаза  ее
смотрели на меня, полные сверхъестественного экстаза и ужаса. И - исчезло!
     Я тупо осмотрелся. Семь золотых шаров продолжали лить на бассейн свой
свет. Бассейн  снова  стал  бледно-голубым.  Искры  и  светящиеся  частицы
исчезли, а из глубины послышался взрыв триумфального пения!
     - Эдит! - снова воскликнул я. - Эдит, вернись ко мне!
     И тут  меня  охватила  тьма.  Помню,  как  я  выбежал  по  сверкающим
коридорам во двор. Разум покинул меня.  Когда  он  вернулся,  я  находился
далеко в море в нашей лодке, оторванный от цивилизации.  Через  день  меня
подобрала шхуна, на которой я прибыл в Порт-Морсби.
     Я разработал план; вы должны выслушать меня, Гудвин... - Он  упал  на
койку. Я склонился к нему. Истощение и облегчение  от  рассказа  оказались
слишком сильным испытанием для него. Он уснул, как мертвый.





     Всю эту ночь я присматривал за ним. Когда  рассвело,  я  отравился  в
свою каюту, чтобы немного поспать самому. Но спал я беспокойно.
     На следующий день шторм продолжался. Во время  ленча  ко  мне  пришел
Трокмартин.  Он  выглядел  лучше.  Странное  выражение  поблекло.  К  нему
вернулась прежняя живость.
     - Идемте в мою каюту, - сказал он. Там  он  снял  рубашку.  -  Что-то
происходит, - сказал он. - Знак стал меньше.
     - Я  ухожу,  -  радостно  прошептал  он.  -  Только  бы  благополучно
добраться до Мельбурна, и тогда посмотрим, кто выиграет! Гудвин,  я  вовсе
не уверен, что Эдит мертва - как мы понимаем смерть -  и  остальные  тоже.
Что-то существует вне нашего опыта, какая-то великая тайна.
     Весь день он говорил о своих планах.
     - Разумеется, существует естественное объяснение, - говорил он. - Моя
теория  заключается  в  том,  что   лунная   скала   -   это   устройство,
чувствительное к действию лунных лучей; что-то подобное  тому,  как  селен
реагирует на солнечные лучи. В лунном свете есть  могучая  сила;  об  этом
говорят и наука, и легенды. Мы знаем, как он  воздействует  на  умственную
деятельность, на нервную систему, даже на некоторые болезни.
     Лунная плита сделана из материала, который реагирует на лунный  свет.
Кружки на ней, несомненно, - действующие  устройства.  Когда  их  касается
лунный луч, они приводят в действие механизм, открывающий дверь точно  так
же, как вы можете при  помощи  солнечного  света  открыть  обычную  дверь,
расположив соответствующим образом селеновые батареи. Очевидно, для  этого
требуется свет полной луны. Мы вначале  попробуем  сосредоточить  на  этих
кружках свет почти полной луны и проверим, подействует ли  механизм.  Если
подействует,  мы  сможем  обследовать  бассейн  без  вмешательства...  его
обитателя.
     Посмотрите, вот здесь отмечено их  расположение.  Я  сделал  для  вас
дубликат на случай, если со мной что-нибудь произойдет.
     Он еще немного поработал над картой.
     - Вот здесь, - сказал он, - как мне кажется, расположены семь больших
шаров. Они спрятаны где-то в развалинах острова, который  называется  Тау;
там они улавливают лунные лучи. Я это рассчитал по тому  времени,  которое
мне потребовалось, чтобы добраться и продолжать  спускаться  по  длинному,
изгибающемуся коридору в  зал  с  лунным  бассейном.  Следовательно,  шары
расположены примерно здесь. - Он указал.
     - Они, несомненно, тщательно спрятаны, но  должны  быть  открыты  для
доступа воздуха и света. - Он снова помолчал. - Я  полагаю,  что  разумней
сразу уничтожить их, потому что прежде всего, через них  проявляется  этот
феномен лунного бассейна. Но  уничтожить  такое  удивительное  устройство!
Может, лучше оставить там несколько человек,  которые  уничтожат  шары  по
сигналу, если нам внизу будет угрожать опасность. Или просто прикрыть  их.
Это должно их нейтрализовать. Уничтожить их... - Он опять помолчал. - Нет,
этот феномен слишком интересен, чтобы уничтожить его без, как можно  более
полного, исследования. - Лицо его снова омрачилось.  -  Но  это  нечто  не
человеческое, не может им быть, -  забормотал  он.  Повернулся  ко  мне  и
рассмеялся. - Старое противоречие  между  наукой  и  хрупкой  человеческой
доверчивостью! - сказал он.
     И снова:
     - Нам потребуется с полдюжины костюмов для подводных работ. Мы должны
проникнуть  в  бассейн  и  осмотреть  его.  На  это  потребуется   немалая
храбрость, но в новолуние это не должно  быть  опасно,  или  мы  уничтожим
обитателя бассейна, тогда будет безопасно.
     Мы  снова  занялись  планами,  принимали  их,  отвергали,   а   шторм
продолжался - весь день и всю следующую ночь.
     Спешу закончить. Во второй половине дня тучи начали  рассеиваться,  и
Трокмартин с беспокойством следил  за  ними.  К  сумеркам  они  совершенно
исчезли, и небо прояснилось. Показались звезды.
     - Сегодня ночью, - сказал Трокмартин. -  Гудвин,  друг,  побудьте  со
мной. Ночью он придет, и я должен бороться.
     Я не мог ничего сказать. Примерно через час до восхода луны мы  пошли
в его каюту. Крепко закрыли иллюминаторы и зажгли свет. У Трокмартина была
странная теория, что электричество может помешать его  преследователю.  Не
знаю, каким  образом.  Немного  погодя  он  пожаловался  на  усиливающуюся
сонливость.
     - Это просто усталость, -  сказал  он.  -  Совсем  не  похоже  на  ту
сонливость. До восхода луны еще целый час. - Он зевнул. -  Разбудите  меня
за пятнадцать минут до этого.
     Он лег на койку. Я сел,  раздумывая.  И  пришел  в  себя  неожиданно.
Который  час?  Я  посмотрел  на  часы  и  бросился  к  иллюминатору.  Было
полнолуние, луна светила уже не менее получаса. Я подбежал к Трокмартину и
потряс его за плечо.
     - Вставайте, быстрее! - воскликнул я. Он  сонно  встал.  Рубашка  его
распахнулась, и я с изумлением посмотрел на белую полоску у него на груди.
Даже в электрическом свете  она  слегка  светилась,  и  в  ней  как  будто
мелькали маленькие искорки.
     Трокмартин, казалось, не вполне проснулся. Он взглянул на свою грудь,
увидел сверкание и улыбнулся.
     - О, да, - сонно сказал он, - оно приближается, вернет меня к Эдит. Я
рад.
     - Трокмартин! - воскликнул я. - Проснитесь! Не сдавайтесь!
     - Не  сдаваться?  -  повторил  он.  -  Бесполезно.  Сохраните  карты.
Приходите за нами.
     Он подошел к  иллюминатору  и  сонно  отодвинул  занавес.  Луна  ярко
освещала корабль. Под ее лучами полоса на его груди засветилась ярче,  она
отбрасывала мягкое свечение, казалось, она движется.
     Он внимательно вглядывался  и  неожиданно,  прежде  чем  я  смог  его
остановить, распахнул иллюминатор.  И  я  увидел,  как  что-то  сверкающее
быстро движется по лунной дорожке к нам, скользя по волнам.
     В  это  же  время  донесся  хрустальный  звон  и  какой-то   далекий,
приглушенный крик.
     Свет в каюте погас; очевидно, он погас на всем  корабле,  потому  что
послышались какие-то возгласы и беготня. Я сжался в углу.  У  иллюминатора
появилось сияние - завитки и спирали живого, белого,  холодного  огня.  Он
устремился в каюту и весь был заполнен танцующими,  огненными  точками,  и
над этим сиянием, как  семь  маленьких  лун,  горели  семь  огней.  Сияние
втянуло в себя Трокмартина. Оно окружало его,  проходило  сквозь  него.  Я
видел, что его кожа  приобрела  прозрачность  и  белизну,  как  освещенный
изнутри фосфор. Лицо стало неузнаваемым, нечеловеческим, с этим  смешанным
-  двойным  -  чувством.  Он  мгновение  стоял  неподвижно.  Столб  света,
казалось, заколебался, а семь огоньков рассматривали  меня.  Я  еще  более
вжался в  угол.  Увидел,  как  Трокмартина  тянет  к  иллюминатору.  Каюта
заполнилась бормотанием. Я потерял сознание.
     Когда я пришел в себя, свет снова горел.
     Но не было и следа Трокмартина!
     Существуют поступки, о которых мы сожалеем всю жизнь. Думаю, что  все
происшедшее вывело меня из равновесия. Я не  мог  ясно  рассуждать.  Но  я
понял, что совершенно невозможно рассказать судовым офицерам о том, что  я
видел, что описал мне Трокмартин. Я знал, что меня обвинят в его смерти...
И никто, кроме нас двоих, не видел появления странного феномена.  Иначе  я
бы услышал разговоры об этом. Почему никто этого не видел, не знаю.
     На следующее утро, когда было обнаружено  отсутствие  Трокмартина,  я
просто сказал, что расстался с ним в начале вечера. Никто не  усомнился  в
моих словах, не расспрашивал меня. Его странное  поведение  было  замечено
всеми, его сочли полубезумным. И было официально объявлено,  что  он  либо
упал за борт, либо сам прыгнул  туда  во  время  неполадок  с  освещением,
причина которых стала еще одной загадкой этой ночи.
     Впоследствии  те  же  соображения  удержали  меня   от   рассказа   о
случившемся коллегам ученым.
     Но вот неожиданно эти соображения умерли,  и  я  не  уверен,  что  их
смерть не является призывом Трокмартина.
     Я отправлюсь на Нан-Танах, чтобы искупить свою  трусость  и  отыскать
обитателя бассейна. Я уверен теперь, что все описанное мной  -  абсолютная
правда.

Last-modified: Tue, 25 Nov 1997 06:35:07 GMT

Оцените этот текст: