. Новые бдения, к разочарованию слишком хорошо думающих о роде человеческом, стали приманкой для многих нетвердых в канонической вере. Царящая в секте хлыстов распущенность оказалась приманкой. Многие из последователей хлыстовства в изображе╜нии Радаева обосновались в Сибири. Некоторые из них были высланы туда правительством, с усердием пре╜следовавшим секту, другие добровольно перебрались в эти места, чтобы избежать гонений. Отец и раньше слышал о хлыстах. Сначала в Покров╜ском, недалеко от которого в глубине леса скрывались приверженцы этой секты, попавшие в Сибирь откуда-то из Центральной России. В Верхотурском монастыре он имел возможность на╜блюдать за причудливым соединением православных обрядов и хлыстовских радений, практиковавшимся монахами, изнемогавшими от тяжести воздержания. Теперь ему предстояло столкнуться с ними близко. Однажды отец после дня, проведенного в дороге, попросил в одной избе ночлега и хлеба. Хозяйка, чем-то удрученная, впустила его. Тут же стала понятна при╜чина озабоченности женщины. На лавке под кучей оде╜ял лежала девочка. Похоже было, что она умирает. Отец подошел к ней. Ребенок был без сознания, един╜ственным признаком жизни оставалось еле слышное дыхание и иногда -- стон. Отец попросил оставить его наедине с больной. Родители девочки вышли. Отец упал на колени возле лавки, положил ладонь на пышущий жаром лоб ребенка, закрыл глаза и начал молиться. Он рассказывал, что совершенно не ощущал тече╜ния времени. Обеспокоенные родители то и дело приоткрывали дверь и с изумлением смотрели на застывшего в молит╜ве человека. Наконец девочка шевельнулась, открыла глаза и спросила: -- Я жива? Через минуту она ничем не напоминала умирающую. В мыслях простившиеся со своим ребенком родите╜ли, обезумевшие от неожиданного счастья, без конца благодарили отца и усадили ужинать. Мать девочки, которую еще не вполне покинуло бес╜покойство, извиняясь, спрашивала отца, что он такое сделал. Отец отвечал: -- Молился. Господь помог. Выпили, как полагается, за здоровье. Разговор по╜шел живее. Хозяйка раскраснелась. Ее очень интересовал вопрос, какую жизнь ведет отец -- за что ему дан такой дар: -- Ты, должно быть, ведешь очень чистую, целомуд╜ ренную жизнь? Отец ответил, что не верит в необходимость цело╜мудрия. Женщина оживилась. Спросила, не из хлыстов ли он. Отец сказал, что он не из хлыстов, что слышал о них и что они ему не интересны. Без всякого перехода добавил: -- А вот вы-то -- из хлыстов. Хозяйка ойкнула, зажала ладонью рот, осознав, что чем-то выдала тайну. Так отец познакомился с хлыстами. Весть об исцелении девочки быстро облетела хутор. Кормщик упросил отца познакомиться. Рассуждения кормщика сводились к тому, что без радений по хлыстовскому обряду нет никакой возмож╜ности приблизиться к истине. И что поэтому члены сек╜ты удовлетворены и счастливы, и, безусловно, ближе к Богу, чем православные. Был ли Распутин хлыстом Отец никогда не скрывал, что бывал на радениях хлыстов, но точно так же он никогда не говорил, что разделяет их взгляды. Английский посланник Бьюкенен утверждал, что отец "большую часть времени вел двойную жизнь. Он руководствовался правилом, что только раскаяние прино╜сит спасение, и всем его проповедовал, причем добав╜лял, что без греха нет спасения. Поэтому первый шаг по пути спасения -- это поддаться искушению. Секта, ко╜торую он основал, была сколком с секты хлыстов, или бичевалыциков. Члены ее стремились к непосредствен╜ному сношению с Богом, хотя несколько странным об╜разом. Их служба, которую они совершали ночью, была более похожа на вакханалии древнего Рима, чем на об╜ряд христианской церкви. С пением и криками они вели хоровод, ускоряя шаг при каждом круге, до тех пор, пока, завертевшись в безумной пляске, не падали обес╜силенные на землю. Далее следовала сцена, которую мы из скромности не будем описывать. Распутин был впол╜не подходящим первосвященником для такой секты, потому что он пользовался необыкновенным внимани╜ем женщин. Несмотря на его ужасное обращение с ними, они готовы были терпеть от него всякие унижения, лишь бы не покидать его". Правда здесь в том, что отец, как и любой другой христианин, полагал раскаяние и искупление грехов важ╜ной частью духовной жизни, что он действительно осо╜бенно сильно воздействовал на женщин, благодаря чему и исцелял их успешнее мужчин. Но причина кроется не в особенностях хлыстовства, а в особенностях энергии отца. Что же до того, что он организовал секту, то по этому вопросу даже была учреждена целая комиссия. У Гурко находим: "По вопросу о принадлежности Распутина к какой-либо определенной секте можно прийти к определенному выводу. Дело в том, что воп╜рос этот весьма интересовал группу членов Государ╜ственной Думы еще в 1912 году в связи с распростра╜нившимися тогда сведениями о возраставшем влиянии Распутина при дворе, а в особенности об его система╜тическом вмешательстве в дела православной церкви. А.И.Гучков решил этот вопрос вынести на трибуну Го╜сударственной Думы. Надо было, однако, найти для этого какой-нибудь законный повод. Таким поводом явилась наложенная администрацией кара на газету "Голос Москвы" за напечатание ею открытого письма некоего Новоселова, образовавшего в Москве особый духовно-религиозный кружок. В письме этом говори╜лось о той опасности, которой подвергается православ╜ная церковь от вмешательства в ее действия и распоря╜жения отдельных лиц, с православием имеющих мало общего. Таким образом, дабы связать запрос по поводу административной кары, наложенной на "Голос Мос╜квы", с Распутиным, надо было выяснить, поскольку он в православном смысле является еретиком, принад╜лежит ли он к недозволенной законом религиозной секте. Подозревался же Распутин в принадлежности к хлыстовству. Обратились с этой целью к известному знатоку рус╜ского сектантства Бонч-Бруевичу, тому самому, кото╜рый впоследствии объявился убежденным большевиком и стал управляющим делами Совета народных комиссаров. Бонч-Бруевич, через посредство баронессы В.И.Ик-скуль, охотно познакомился с Распутиным, вел с ним продолжительные беседы на различные темы, причем выказал к нему некоторую симпатию. Результат своего знакомства с Распутиным и его религиозными воззре╜ниями Бонч-Бруевич доложил в собрании членов ок╜тябристской партии. Пришел он к тому выводу, что ни к какой секте Рас╜путин не принадлежит и в состав ее не входит. Доклад Бонч-Бруевича был в общем для Распутина благоприятным. К такому же выводу пришла в 1917 году и Чрезвы╜чайная следственная комиссия". Некоторые же в ненависти к отцу заходили так дале╜ко, что причисляли его к хлыстам на том основании, что отец часто называл себя "Божьим человеком". Ряд выст╜раивали при этом такой -- хлысты не называют себя хлы╜стами, считая это обидным прозвищем, а обозначают себя как "Божьи люди". Так, стало быть и отец -- хлыст. Но только ли отец называл себя Божьим человеком, и только ли его так называли? И можно ли про них даже подумать, что они хлысты? Другие уличали отца в хлыстовстве, видя сходное с хлыстовством в том, какие коленца он выделывал во время плясок. При этом они ссылались на описание хлы╜стовских радений: "В 1812 году был в этой секте... меща╜нин Евграфов. Этот Евграфов впоследствии попался в руки правительства и сообщил на формальных допросах о секте "московской хлыстовщины" весьма любопыт╜ные подробности. По его словам, по окончании пения хлыстовских песен... пророчествующий становился сре╜ди моленной и начинал радеть, то есть кружиться, при╜седая, сильно ударял в пол ногами и т. п.". Но посмотрите, как пляшут вошедшие в раж мужики на праздниках, разве не так? Что ж, и они все хлысты? Вот именно -- сходное выдается за сущее. Они говорят: "По учению хлыстов, тому, в ком жи╜вет "дух Божий", как праведнику, закон не лежит; он может творить чудеса и предсказывать будущее". И на этом не успокаиваются, идут все дальше и го╜ворят все больше. Лишенные благодати рады корить тех, на ком она есть, чем угодно. Только ведь "правда поругаема не бывает". Отец не отказался присутствовать на радениях хлыс╜тов. Интерес всегда брал в нем верх. Он смотрел, запо╜минал, говоря его словами, "вешал". И это поставят потом ему в вину ревнители благо╜честия. Он хотел всего лишь понять, какие есть пути к Богу, убедиться, что то знание, которое находилось у него внутри, -- правильное. Начетничеством этого не дос╜тигнешь. Прочтите "Житие опытного странника": "Посмот╜рю по поводу примеров на священников -- нет, все что-то не то; поет и читает резко, громко, как мужик дрова рубит топором. Вот мне и пришлось подумать много: хоть худой да батюшка. Вот я и пошел паломни╜чать, а так был быстрый вглядываться в жизнь; все меня интересовало, хорошее и худое, я и вешал, а спро╜сить не у кого было что значит? Много путешествовал и вешал, то есть проверял все в жизни. Ходил берега╜ми, в природе находил утешение и нередко помыш╜лял о Самом Спасителе, как Он ходил берегами. При╜рода научила меня любить Бога и беседовать с Ним. Я воображал в очах своих картину Самого Спасителя, ходившего с учениками своими". Там же отец написал: "Нужно всегда себя проверять, только в середину точки зрения, а не до крайностей". Он прекрасно понимал, что истина находится между двух крайних точек, о чем бы речь ни шла. И в вопросах следования духовному уставу. Не доводите сами до полного конца того, кто не может и не собирался до него доходить... Лестно додумать за другого, полагая, что "проник вглубь". Но, поступая так, вы неизбежно ставите себя на его место. И он уже -- не он, а -- вы. Что ж, вам и отвечать. Глава 4 ОПЯТЬ ДОМА Запретная любовь -- Соломенная вдова -- -- О чем граф Витте просил Распутина -- -- Дом ходит ходуном -- За кого бес? -- -- Отец Петр против Распутина -- -- Как добраться до царей Запретная любовь В "Житии...": "Странничать, нужно только по време╜ни а чтобы многие годы, то я много обошел странно-приимен -- тут я нашел странников, которые не только года, а целые века все ходят, ходят и до того они, бед╜няжки, доходили, что враг в них посеял ересь -- самое главное осуждение, и такие стали ленивые, нерадивые, из них мало я находил, только из сотни одного, по сто╜пам Самого Христа. Мы -- странники, все плохо можем бороться с врагом. От усталости является зло. Вот по этому поводу и не нужно странничать годами, а если странни╜чать, то нужно иметь крепость и силу на волю и быть глухим, а иногда и немым, то есть смиренным, наипаче простячком. Если все это сохранить, то неисчерпаемый тебе колодезь -- источник живой воды. А в настоящее время сохранить источник этот.трудненько. Все же-таки Бог не старее и не моложе, только время другое. Но на это время Он имеет Свою благодать и время восторже╜ствует. Страннику нужно причащаться тем более во вся╜ком монастыре, потому что у него большие скорби и всякие нужды. Святые тайны обрадуют странника, как май месяц свою землю". Все годы скитаний (так сказали бы, а для отца они были временем опытного странствования) мать ждала весточки. Но не дождалась. Она оказалась хорошей хозяйкой. Хозяйство процве╜тало, дети, порученные заботам работниц, которых она наняла, были здоровы. Первой из двух работниц в доме появилась Катя Ива╜нова, сухощавая краснолицая женщина, смешливая и скорая на руку. А второй была та самая Дуня Бекешова, о которой я уже немного рассказала. Само собой разумеется -- в то время ни мать, ни тем более я ничего не знали о событиях рокового для отца дня в имении Кубасовых (а мать так никогда и не узнала). Дуня родилась в Тюмени, то есть была городская. В некотором смысле это весомая характеристика в глазах деревенского жителя. Но в ней не было ничего такого. Она несколько лет была в услужении у Кубасовых, вер╜нее, у Ирины Даниловны Кубасовой. Следовала за ней по всем местам, где та путешествовала с мужем. Случай с отцом, невольной участницей которого она стала, изменил ее судьбу. Она влюбилась в моего отца. Дуня рассказывала, что первым порывом ее была не любовь (в плотском смысле), а стыд и жалость. Оставаться в доме Кубасовых Дуня больше не могла. Ее словно тянуло прочь. Как-то выспросила у торговцев на базаре, откуда был отец (имя его она знала). Но уйти все не решалась. Время шло, а желание увидеть отца не становилось глуше. Так она бросила хлебное место и отправилась в По-кровское. Но отца там уже не было. Нанялась в работницы (Дуня, рассказывая об этом, качала головой: "Наплела невесть что..."). И ждала появ╜ления отца. Именно ждала, потому что была убеждена -- он вернется. Предупрежу тех, кто приготовился к новой любов╜ной интриге. Ничего похожего. Такой человек, как Дуня, не мог бы обманывать хозяйку, ставшую ей подругой. Я сразу и навсегда полюбила Дуню. В ней было что-то теплое, очень домашнее, родное. Мать, оставшись одна, не могла уделять нам столько времени, сколько ей, наверное, хотелось бы. Да в де╜ревнях, где на счету каждая минута и хозяйка должна выбирать, посидеть с детьми или присмотреть за ско╜том -- выбор чаще всего делался в пользу последних. Дети были предоставлены сами себе. У стариков (в этот разряд родители моих родителей перешли, по обычаю, тотчас же после рождения первенца у молодых) дел тоже хватало. Достаточным был присмотр. К тому же появление в нашей семье работниц вовсе не означало, что мать решила уделить внимание детям. Просто работы по хозяйству становилось больше. Мама работала наравне с Катей и Дуней. Хватало работы и нам. Сложа руки сидеть считалось зазорным, да никому и в голову не приходило. Соломенная вдова Мама была нежна с нами. Часто плакала вечерами. Тогда я ловила на себе ее тоскливый взгляд. Так смотрят на сирот. Целый день мама буквально не присаживалась. Не помню, чтобы она и за столом сидела дольше несколь╜ких минут. Все боялась чего-нибудь не успеть. Тем более, что после ухода отца свекр и свекровь начали косо смот╜реть на нее. Думали, что в поступке сына (а, они, разу╜меется, видели в нем только внешнюю сторону, так же, правда, как и мама) виновата жена. Так что ей при╜шлось очень нелегко. Добавьте к этому косые взгляды соседей. Не каждый день хозяин уходил из дому так надолго, не давая о себе знать. Мама действительно не получала никаких известий непосредственно от отца, но до Покровского доходило что-то о каком-то страннике, исцеляющем больных и проповедующем Слово Божье. Мама никогда не говорила с нами об этом, но, хо╜рошо зная ее и образ ее мыслей, могу предположить, что она не прикладывала появлявшиеся вести к мужу. Как и любая крестьянка, она была человеком практи╜ческим в первую очередь. Соломенная вдова, она хотела, чтобы в дом вернул╜ся муж, отец ее детей, хозяин в доме, наконец. О чем граф Витте просил Распутина В конце девятнадцатого века в Сибири новости рас╜пространялись медленно. "Железка" -- железная дорога, Транссибирская магистраль -- в тех краях только строи╜лась. Дорога была проложена в 1905 году. Инициатором строительства стал граф Сергей Юлье-вич Витте, один из самых способных людей из служивших Николаю Второму. Позже Витте стал добрым другом отца. Отношения Витте и отца представляют собой при╜мер того, как образованнейший~человек, сановник мо╜жет точно понять душу простого крестьянина. Граф Витте писал: "Нет ничего более талантливого, чем талантли╜вый русский мужик. Распутин абсолютно честный и доб╜рый человек, всегда желающий творить добро". Ковыль-Бобыль пишет: "Покойный граф С.Ю.Витте нередко пользовался советами Распутина. Граф Витте считал старца умным человеком и нередко совещался с ним. В начале войны, когда поднят был вопрос о вос╜прещении продажи спирта и водочных изделий, Распу╜тин принимал деятельное участие в частных совещани╜ях, происходящих в квартире покойного графа. Гр. Витте считал, что Распутиным нужно уметь пользоваться и тогда он принесет большую пользу". Симанович описывает только один, по понятным причинам близкий ему эпизод встреч графа Витте и отца: "Однажды позвонил ко мне граф Витте и просил при╜ехать к нему по одному доверительному делу. В осторожной форме граф спросил меня, может ли он мне довериться и быть спокойным, что разговор ос╜танется в секрете. У него имеется план, который может оказаться весьма интересным для еврейского народа, а ему известно, что еврейский вопрос очень близок мне. -- Я считаю необходимым, -- сказал Витте, -- чтобы вы свели меня с Распутиным. Я уже привык, что высокопоставленные особы ста╜рались использовать для себя влияние Распутина, по╜этому предложение Витте меня нисколько не удивило. Я согласился свести его с Распутиным. Сознаюсь, что мысль свести Витте с Распутиным и помочь первому опять занять руководящий пост была для меня очень заманчивой. Во всяком случае, при про╜ведении еврейского равноправия Витте мог оказать нам огромные услуги. При этом Витте должен был обещать мне, что, если нам удастся опять провести его к управ╜лению государственным кораблем, он будет сотрудни╜чать с нами в уничтожении еврейских ограничений. Он согласился еврейский вопрос поставить на первый план, и договор между нами был заключен. Распутин был рад, что для Витте потребовалась его поддержка. Первая встреча между Витте и Распутиным состоя╜лась весною. Результатами этой встречи оба были до╜вольны. Распутин рассказывал потом мне, что он спер╜ва спросил Витте, как ему величать его, и они услови╜лись: "Графчик". Витте пояснил, что он в немилости, потому что он против войны. Но он не может увлечься войной. -- Дай тебя поцеловать! -- воскликнул восторженно Распутин. -- Я также не хочу войны. В этом я вполне согласен с тобой. Но, что делать? Папа (Николай Вто╜ рой) против тебя, он боится тебя. Я, во всяком случае, в ближайшие дни переговорю с ним и посоветую ему поручить тебе окончание войны. Я верю тебе. Спустя двенадцать дней Распутин сообщил Витте, что он имел относительно его разговор с царем, но тот не мог решиться на новый призыв Витте к власти. Отношения между Распутиным и Витте продолжа╜лись до смерти последнего. Они часто встречались, и Витте, по-видимому, не оставлял мысли при помощи Распутина вновь забрать в свои руки власть. Однако, обладая хорошей шпионской организацией, старый двор вскоре разузнал о дружбе Витте с Распутиным. Шпионили не только за царем, царицей и царскими детьми, но следили за всеми лицами, имевшими дос╜туп ко двору. Я, например, не мог шагнуть в Петербур╜ге, чтобы за мной не следили. Бывали случаи, что за мной одновременно следило несколько агентов. Извес╜тие, что Витте при помощи Распутина ищет сближе╜ния с молодым двором, привело противников Нико╜лая Второго в сильное волнение, а также произвело возбуждение в кругах старого двора. Там против Витте боролись очень энергично. Предполагали, что этот за╜мечательный государственный муж мог предпринять такие шаги, которые могли бы сильно повредить ста╜рому двору. Когда Витте умер, то по Петербургу ходи╜ли слухи, что враги его отравили". Ясно, что именно интересно Симановичу в приве╜денных страницах. И-об этом я несколько позже тоже собираюсь рассказать то, что знаю. Сейчас же обращу внимание на некоторые слова, способные стать ключом для объяснения многого в со╜бытиях из петербургской жизни отца. "Высокопоставленные особы старались использовать для себя влияние Распутина", -- пишет Симанович. Замечу, что отец далеко не всем подряд составлял протекцию, как может показаться из намека Симано-вича, старавшегося, говоря подобное, усилить и свой вес. Отец всегда по-своему показывал отношение к про╜сителю. Сошлюсь на слова Жевахова, верно отражаю╜щие одну деталь в манере отца: "К стыду глумившихся над Распутиным, нужно сказать, что он распоясывался в их обществе только потому, что не питал к ним ни малейшего уважения и мнением их о себе нисколько не был заинтересован. Ко всем же прочим людям, не гово╜ря уже о царском дворце, отношение Распутина было иное. Он боялся уронить себя в их мнении и держался всегда безупречно. Я несколько раз встречался с Распу╜тиным в 1910 году, то в Петербургской духовной акаде╜мии, то в частных домах, и он производил на меня, хорошо знакомого с монастырским бытом и со старца╜ми, такое впечатление, что я даже проверял его у более духовно сведущих людей и сейчас еще помню отзыв епископа Гермогена, сказавшего мне: "Это раб Божий: Вы согрешите, если даже мысленно его осудите". О графе Витте. Случай с ним отличается от тех, на которые ссылается Симанович. Граф, пожалуй, если не единственный, то один из считанных вельмож, искав╜ших помощи отца не для себя лично, а для блага всех. Витте провел денежную реформу, оздоровившую Россию, поддерживал развитие промышленности и до╜бывал для нее кредиты у иностранного капитала. Он проявил себя слишком талантливым. Это-то и стало при╜чиной удаления его от государственных дел. Из слов Симановича же видно, что за атмосфера ца╜рила тогда в столице. Она вполне соответствовала на╜строению умов. Клубок змей, готовых жалить любого, в ком только заподозрят покушение на свой покой. Шпи╜онство, заговоры, полное непонимание или нежелание понимать выгоды государства. Что же касается графа Витте, то взгляды его и отца во многом совпадали, хотя и выражались, разумеется, по-разному. Это можно проследить и по приведенному рассказу. Этим случаем отношения отца и графа Витте не ограничивались. Я поспешила забежать вперед, и даже увлеклась, го╜воря о графе Витте, что, учитывая все обстоятельства, простительно. Дом ходит ходуном Итак, как-то вечером, только мы собрались сесть за ужин, без стука вошел незнакомец. Спутанная борода, длинные рыжевато-каштановые волосы. Мама закричала: -- Гриша! Все в доме пошло ходуном, из погреба достали лако╜мые припасы -- все на стол. Хозяин вернулся! Мы, дети, как бросились к нему, так и не отходили. У меня потом вся щека была в царапинах от его колючей бороды, -- так сильно он прижимал меня к себе. Перецеловал всех нас бессчетное количество раз. Сейчас злюсь на себя -- не спросила отца, о чем он в тот вечер рассказывал. Я-то от восхищения не запомнила ничего. Да и могла ли вообще что-либо запомнить и понять -- слишком мала была. Помню, говорили все сразу, перебивая друг друга, пытаясь первыми рассказать и о корове, и о занозе, и о том, что скучали без него. Помню чувство довольства и умиротворения, кото╜рое буквально разлилось по дому. На огонек пришли соседи, вскоре дом наполнился народом. Мы, дети, носились по всему дому, шумели, сколь╜ко хотели, и никто не пытался нас утихомирить, пото╜му что взрослые шумели еще больше. Кто-то притащил гармошку. Начались пляски, сначала со сложными ко╜ленцами, а потом, когда все уже изрядно подпили, с немыслимыми ужимками и дикими прыжками... Мама совершенно забыла о том, что нам пора спать, и мы не ложились до тех пор, пока ноги нас носили. Дуня рассказывала, что я упала на стул совершенно без сил, а вокруг меня продолжалось веселье. Она отнесла меня наверх и уложила в постель, но я очень гордилась тем, что сдалась последней, -- Митя и Варя свалились раньше. За кого бес? Один человек точно не радовался возвращению отца -- новый деревенский священник. Отца Павла, много лет служившего в церкви Покро╜ва Богородицы в Покровском, перевели в другой при╜ход. На его место прислали нового батюшку -- отца Петра. Вот он-то и почувствовал в возвратившемся страннике соперника. В "Житии..." читаем: "Когда в храме священник, то нужно его почитать; если же с барышнями танцует, то напоминай себе, что это не он, а бес за него, а он где-то у Престола сам служит. А видишь, что он сладкие обеды собрал и кумушек-голубушек созвал, то это по╜тому, что у него свояченица барышня и шурин кавалер, а жене-то батюшковой и жалко их. Он же, Христовый, все же батюшка, и не сам, а пожалел их. Так и пред╜ставляй в очах картину". И еще: "Ему бы надо в исправники, а он в пошел в батюшки". Это просто списано с отца Петра. Вообще священникам жалованье платила епархия. Но по сути кормились семьи священников за счет прихо╜жан. Кое-где и сами батюшки не гнушались крестьянс╜кой работой. Но не отец Петр. Он брал, что называется, двумя руками. И не по-божески. Обычных приношений за требы -- службы за упокой на похоронах, за здравие на крестинах, за венчание -- ему было мало. Отец Петр возомнил себя чуть ли не святым Петром, стоящим с ключами у врат рая. Собственно, он сам со╜творил для себя маленький рай, "где нет ни бед, ни воздыханий"... А тут появился человек, окруженный такой славой! Ковалевский свидетельствует: "Распутин побывал на богомолье в Абалакском монастыре, Саровской пустыни, Одессе, Киеве, Москве, Казани. Возвратившись, он стал еще более богомолен, являлся на клирос раньше священ╜ника, истово крестился, бился лбом о землю до крови". Обращу внимание на слова -- "стал еще богомоль╜нее". Значит, и был богомольным. Это расходится с ха╜рактеристикой, которую дают отцу другие. Из того же: "Говорить он стал загадочно, отрывоч╜ными фразами, стал претендовать на пророчество и предсказание. Когда его о чем-нибудь спрашивали, он подолгу не отвечал, а потом точно спросонья произно╜сил несколько отрывочных бессмысленных фраз. Это юродство стало мало-помалу привлекать к нему внимание односельчан. Мужики, впрочем, больше сме╜ялись над ним и презирали его, но бабы начинали ве╜рить, захаживали за советами. Вскоре, однако, по селу разнеслась весть, что заро╜дился новый пророк-исцелитель, чтец мыслей, разга╜дыватель душевных тайн. Слава Распутина стала распространяться далеко за пределами села Покровского и соседних деревень. При╜ходили бабы, водя за собой кликуш, хромых, слепых, больных ребят". Священник увидел в отце врага, способного лишить его, по крайней мере, части доходов. Теперь больные шли за исцелением к отцу, а не в церковь. Те же, кто искал духовного руководства, предпочитали получать хлеб из рук отца, а не камни из рук священника. И без того разгневанный соперничеством "выскочки", священник пришел в ярость, узнав, что отец намерен соорудить на своем подворье подземную часовню. Отец Петр против Распутина Насколько я знаю, отец никогда открыто не выказы╜вал своего отношения к покровскому батюшке. Но тот был достаточно опытен и не нуждался в непосредствен╜ных объяснениях. С точки зрения сугубо церковной, затея, подобная затее отца, не несла в себе ничего оскорбительного. От покровского служителя Господнего потребовалось бы только освятить новую часовню. Или заявить, почему он этого делать не намерен. Имея представление об отцовском характере, батюш╜ка не мог отважиться на такой шаг. Отец молчать бы не стал, последовало бы разбирательство с привлечением деревенской общины (мира), многое могло бы тогда явиться на свет Божий. Отец Петр решил -- не мытьем, так катаньем -- до╜печь неугодного. А тем временем строительство продвигалось. Отец работал не переставая. Нашлись и помощники. Когда уже все было закончено, и собранные в стран╜ствиях моим отцом иконы расположили в нишах земля╜ных стен, батюшка решил, что настал час действовать. И настрочил донос. В ожидании (и даже -- в предвкушении) своей побе╜ды он строго-настрого запретил ходить в отцовскую ча╜совню, предрекая кары небесные тем, кто будет продол╜жать потакать "пособнику дьявола". Это не помогало. При╜хожан в церкви не становилось больше. Наоборот. Ответа от церковного начальства все не было, и ба╜тюшка направился в Тюмень сам. Там его принял епископ. Батюшка вылил на отца не один ушат грязи. Вплетая в уже устный донос все, что мог припомнить из сплетен, сопровождавших отца. Картина получилась страшная. Богобоязненный епископ пришел в ужас от творя╜щихся в подведомственном ему приходе непотребствах, и тут же отправился вместе с отцом Петром в Покрове -кое положить конец безобразиям. За ними последовали ученые монахи и полицейские. Учинили целое следствие. Полицейские, переодетые крестьянами, несколько раз побывали на службе в часовне, монахи с суровыми лицами ходили по деревне и расспрашивали тех, кто бывал на отцовских собраниях. Через несколько дней тщательного расследования они доложили епископу, остановившемуся в доме батюшки, -- не замечено ни╜чего, что могло бы хоть в какой-то степени подтвердить обвинения. Епископ оказался человеком трезвомыслящим. К тому же за несколько дней жизни под одной крышей с батюшкой он рассмотрел его поближе и понял, с кем имеет дело. Священник, который был уверен, что ненавистного соперника уберут с его дороги, был поражен. Все обер╜нулось против него самого. Деваться некуда -- батюшка был вынужден признать, что оговорил отца. Священник оправдывался тем, что слухи передавали ему верные люди. Но епископ не скрывал неудовольствия. С одной сто╜роны, на подведомственной ему территории ереси нет -- и это хорошо. Но, с другой стороны, епископ пони╜мал, что покровский батюшка не остановится и пойдет жаловаться дальше по начальству -- а это уже плохо. Так и вышло. Как добраться до царей Мы, дети, просто купались в счастье -- в доме опять воцарился покой. Это был один из редких периодов жизни отца, когда он жил в полном согласии с собой, близкими, односельчанами, за исключением, разуме╜ется, местного священника. Но отец не был бы тем, кем был, если бы успокоил╜ся, застыл. Он опять заметался. И отец опять отправился странствовать. Он говорил, что поступил так по слову св. Симеона Верхотурского. Тот явился во сне и сказал: "Григорий! Иди, странствуй и спасай людей". Вот отец и пошел. На пути в одном доме он повстречал чудотворную икону Абалакской Божьей матери, которую монахи носили по селениям. Заночевал в той комнате, где была икона. Ночью проснулся, смот╜рит, а икона плачет, и он слышит слова: -- Григорий! Я плачу о грехах людских; иди странствуй, очищай людей от грехов их и снимай с них страсти. Отец исходил почти всю Россию. Ковыль-Бобыль передает это так: "В девятисотых го╜дах он прибыл в Казань. Здесь он, как человек опытный уже в духовной жизни, вошел в общение с местным духовенством и в особенности с неким архимандритом Хрисанфом, постником, молитвенником, мистиком, впоследствии епископом. Любитель божьих людей, Хри-санф уделил Григорию чрезвычайное внимание. Пере╜дал ему многое из своего духовного опыта, как равно и сам дивился духовным способностям своего ученика, его необычайной склонности к восприятию самых труд╜ных достижений и духовной зрячести. С письмами, полными похвал ему, он направляет его в Петроград к гремевшему уже тогда в столичном обще╜стве славою аскета и глубокого мистика архим. Феофа╜ну, инспектору здешней Духовной академии, пользо╜вавшемуся к тому же необычайным авторитетом в "выс╜шем свете". Следуя этим путем, отец "добрался до царей". Глава 5 НОВЫЙ СОДОМ Петербургские непотребства -- Мнимые пророки -- -- Последние времена Петербургские непотребства Санкт-Петербургу тогда только перевалило за две сотни лет. Город был основан 16 мая 1703 года, и о стро╜ительстве его возвестил залп из множества артиллерий╜ских орудий, расставленных по берегам Невы. Для нача╜ла работ потребовалось около двадцати тысяч человек. Петру Великому суждено было сделать этот город па╜мятником Богу и самому себе. Тридцать один болотистый остров предстояло соеди╜нить мостами, возвести чудно изукрашенные велико╜лепные дворцы и правительственные здания, разбить парки и бульвары. И сделать все это на европейскую ногу. Только Петр, с его самолюбием, мог задумать по╜добное. Ему не давали покоя красоты Стокгольма, ви╜денные в пору ученичества. В который уже раз Россия отспоривала у мира то, что, как ей казалось, вернее, как она знала, по праву принадлежало ей. Рим ("Москва -- Третий Рим, а Четвертому не бы╜вать!") -- отспорила. И Венецию -- отспорила. (Первая Венеция -- италь╜янская, вторая -- Стокгольм, называемый в допетров╜ские времена Северной Венецией, третья -- и есть Пе╜тербург). Кроме Петра вряд ли кто решится на такое дело. Царь Петр строил город Святого Петра. Но, видно, не хватило праведников, и город не устоял. Как, впрочем, и сама Россия. Представлявшаяся глы╜бой, она расползлась по ниточкам за несколько дней. "Дурак спорить горазд", -- говорил отец. Правда. За Рим спорили, за Венецию спорили... Да как... А Россию проспорили ни за что. После моего отъезда из России прошло уже доста╜точно времени. В моем положении не странно, что за эти годы я узнала о русской жизни гораздо больше, чем знала, живя в Петербурге. В первые годы особенно, и понятно почему, разговоры среди эмигрантов велись исключительно о прошлом в России. Кто что сказал, кто чего не сказал, кто как поступил, кто как не посту╜пил. Чем заслужили мы и Россия то, что с нами и с ней произошло. К началу века Петербург впору было называть не Новой Венецией, а Новым Содомом. Хлыстовские радения могли показаться шалостями в сравнении с тем, чем наполняли свой досуг (то есть дни напролет) столичные искатели удовольствий. Несметные толпы веселых девиц ночами прогулива╜лись по Невскому проспекту. Полиция сбивалась с ног, следя за порядком в бес╜численных домах терпимости. Девушек для них приво╜зили из Азии, Южной Америки и Африки, в том числе десятилетних, спрос на которых был весьма велик. Зрители Порная покраснели бы, покажи им зрели╜ща, которыми наслаждались завсегдатаи аристократи╜ческих закрытых клубов. Пределом могли служить лишь границы воображения. Одним из самых популярных представлений подоб╜ного рода были сценки, изображающие совращения. От совращения малолетних до скотоложества. Интересно заметить при этом, что члены столичных клубов никогда бы не признались в том, что стали раз╜вратниками. Происходящему они придавали роль какой-то эстетической игры. Явно полагая (когда дело каса╜лось их самих), что наблюдать -- не значит участвовать. Публика, и дамы в том числе, еще вчера приходив╜шая в негодование от откровений Мопассана, с пато╜логической жадностью набрасывалась на литературу самого низкого сорта, не гнушавшуюся передачей гряз╜нейших деталей. Более того, в этом даже стали находить шик, уверяя, что просто необходимо открывать все низкие стороны человеческого существования. Большие города всегда были средоточием порока, но никогда раньше порок так усердно не окружали флером респектабельности. Никогда пороком так не гордились. Кокаинисты-декаденты задавали тон. И их принима╜ли в аристократических домах. Самым невинным из времяпрепровождений, пользо╜вавшихся тогда огромным успехом у праздной публи╜ки, было "столоверчение". Приглашение на спиритичес╜кие сеансы считалось хорошим тоном. Почти во всех модных салонах столицы собирались те, кто желал ис╜пытать судьбу. Даже видные материалисты (ученые) не были чуж╜ды этому занятию. Химик Менделеев, чья слава тогда находилась в зените, давал пример. Он написал целый труд, который так и назывался -- "О столоверчении". Надо заметить, что светские люди из тех, кто прини╜мал участие в этом предосудительном, с точки зрения церкви, занятии, не переставали полагать себя истинны╜ми христианами и не усматривали никакого греха в при╜зывании духов. Не укоряю их нисколько, а только гово╜рю, что собственная нетвердость в вере всегда кажется простительной или даже не заслуживающей внимания. В обществе широко распространилось учение Елены Петровны Блаватской, основательницы теософии. Одни только и говорили о карме, реинкарнации, об Учите╜лях. Другие посещали лекции мистиков... Третьи искали смысла жизни в дыхательной гимнастике и медитации по методу йогов. Мнимые пророки О тех же самых днях обер-прокурор Синода князь Жевахов писал, что "с духовной стороны столица была и лучше, и чище провинции. Религиозная атмосфера столицы резко отличалась от провинциальной. Жизнь столицы представляла исключительно благодарную по╜чву для духовных посевов. Петербургская аристократия не только чутко отзывалась на религиозные вопросы, но искренно и глубоко искала в разных местах удовлет╜ворения своих духовных запросов. Салоны столичной знати точно соревновались между собою в учреждении всевозможных обществ и содружеств, преследовавших высокие религиозные цели. Во главе каждого из этих обществ стояли представители высшего столичного об╜щества, объединявшие вокруг себя лучших людей сто╜лицы. В притонах нищеты, среди чернорабочих Петер╜бургской гавани, в подвалах и трущобах, в тюрьмах и больницах, всегда, и я это подчеркиваю не как случай╜ное явление, можно было встретить представителей сто╜личной знати, с Евангелием в руках и всякого рода при╜ношениями... Нужно ли говорить о том, что при этих условиях ни одно явление церковной жизни не проходи╜ло мимо без того, чтобы не найти своей оценки и отра╜жения в этих салонах! Излишне добавлять и то, что такое отражение было часто уродливым и свидетельствовало об изумительном незнакомстве столичного общества с церковной областью и о религиозном невежестве. Вопросы христианского социализма привлекали в то время особое внимание петербургского общества, и имя доцента Духовной академии, архимандрита Михаила (Се╜менова), выпускавшего серии своих брошюр, под общим заглавием "Свобода и христианство", пользовалось чрез╜вычайной популярностью. Эти брошюры ходили по ру╜кам, читались нарасхват и производили сильнейшее впе╜чатление на тех, кто не прозревал их сущности и не до╜гадывался о намерениях автора, еврея, принявшего пра╜вославие, впоследствии перешедшего в старообрядчество, с возведением в сан старообрядческого епископа, и уби╜того при крайне загадочной обстановке... На смену ему явился священник Григорий Петров. Трудно передать то впечатление, какое он произвел сво╜им появлением. Залы, где он читал свои убогие лекции, ломились от публики; многотысячная толпа молодежи сопровождала каждый его шаг; знакомства с ним иска╜ло как высшее общество, так и широкая публика; газеты были переполнены описаниями его лекций; изда╜тельство Сытина не жалело ни денег, ни бумаги для распространения его "сочинений" в народе; фотогра╜фические карточки и портреты его красовались в вит╜ринах магазинов на Невском, и "общественная" мысль была погружена в созерцание его облика, создавая ему небывалую славу. Даже такие авторитеты, как незабвен╜ный, великий пастырь земли русской, отец Иоанн Крон╜штадтский, не могли поколебать той почвы, на которой утвердился бездарный Григорий Петров, человек неум╜ный, необразованный, этот типичный "оратор", умев╜ший трескучими фразами прикрывать свое скудоумие. В чем же была причина такого успеха Григория Пет╜рова? Она очень несложна. Он пел в унисон с теми, кто был хозяином общественного мнения, кто, сидя за ку╜лисами, создавал его и управлял им. После его развенчания религиозный Петербург стал искать ответов на свои сомнения и духовные запросы в иной плоскости и вступил на почву народной веры, не знающей никаких религиозных проблем, не сталкиваю╜щейся ни с какими противоречиями, не св