Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Неонилла Самухина
 Email: nilla@hm.csa.ru
 WWW: http://www.csa.ru/Samoukhina
---------------------------------------------------------------




     Евгений   был  счастлив  и  измотан  одновременно.  Свадебная  кутерьма
совершенно закружила его - в один месяц он выдавал замуж свою дочь и женился
сам.
     Его невеста, Анна, была младше его на тринадцать лет, ей было  двадцать
шесть, и ей еще не  наскучили  шумные вечеринки, светские  тусовки и  прочее
компанейское времяпрепровождение.
     На одной из таких вечеринок на Голубой даче, куда три месяца  назад его
пригласила Катерина, супруга Гарика - его  друга с афганских времен, Евгений
и познакомился с Анной.
     Катерина,  директрисса одной  из  престижных гимназий  в городе,  тогда
отмечала свое тридцатипятилетие.
     На юбилей  собралось  не  менее сотни  гостей,  из  которых  сослуживцы
гимназии  и  близкие  друзья  составляли  меньшинство,  остальные  же   были
известные  в городе люди,  дети которых учились  в  гимназии  Катерины.  Она
всегда умела держать нос по ветру, поэтому гимназия ее процветала.
     Анна после окончания педагогического университета уже два года работала
в гимназии психологом, и, несмотря на разницу в возрасте, очень сдружилась с
Катериной, которая с самого начала взяла ее  под свое крыло. И надо сказать,
что за это время Катерина ни разу об этом не пожалела.
     Когда  Евгений пришел  на юбилей без  пары - после  развода он  не имел
постоянной спутницы - Катерина тут же поручила одинокого фронтового друга ее
мужа  Анне. И не без тайного умысла, ведь Анне шел уже двадцать седьмой год,
и ей  давно было пора обзавестись семьей. Евгений  же был завидной партией -
имел процветающий бизнес, и ни внешностью, ни здоровьем, не смотря на давнее
ранение, не был обижен.
     На этой вечеринке все и завертелось.
     Сначала Евгений и  Анна танцевали до умопомрачения и пьянели, причем не
только от бокалов,  выпитых  за  здоровье  юбилярши, но и  от близости  друг
друга.  Потом, уже под утро, неспеша шли пешком с Крестовского острова через
Петроградскую сторону к Невскому проспекту, где жил Евгений.
     Его водитель  неслышно вел машину в метрах пяти позади них - Евгений не
стал  отпускать  его,  не  зная, примет  ли Анна приглашение выпить  чашечку
утреннего кофе у  него или попросит отвезти себя домой. Он оставлял выбор за
девушкой и не хотел на нее давить.
     Она приняла его приглашение без лишних слов и жеманства.
     Из постели они не вылезали три дня...
     Евгений сам позвонил Катерине и попросил  оформить  Анне несколько дней
отгула по состоянию здоровья.
     -  А  что  у  нее  случилось  со  здоровьем?  -  рассмеялась  Катерина,
моментально сообразившая в чем дело.
     Взглянув  на лежащую  на животе и призывно посматривающую на него Анну,
он деликатно пояснил:
     - Она несколько возбуждена...
     Анна  возмущенно  ущипнула  его,  но  он  не  смущаясь,  чмокнул  ее  в
оголившуюся ягодицу и добавил:
     - Ты  же не  хочешь,  Кать, чтобы  твои ученики  ходили  в  приподнятом
настроении после встречи с ней...
     - Не хочу, - опять рассмеялась Катерина. - Так что,  давайте, успокойте
там друг друга...
     Евгений хмыкнул и, поблагодарив за такое напутствие, положил трубку.
     - Благословение получено, так что ты моя на несколько дней! - сказал он
Анне.
     Та нарочито насупилась:
     - Всего лишь на несколько?..
     - А  на  сколько бы  ты хотела? - поинтересовался  Евгений, внимательно
глядя на нее.
     - Ну... минимум... на всю жизнь, - ответила  Анна и дерзко взглянула на
него.
     - Так тому и быть! - коротко ответил Евгений и принялся ее целовать.
     Она,  барахтаясь,  высвободилась из его объятий,  и,  приподнявшись  на
локте, удивленно спросила:
     - Ты что, серьезно?
     - А  что?  Ты уже передумала? - спросил  он, переворачиваясь на спину и
закидывая руки за голову.
     - Но мы же друг друга совсем не знаем... - растерянно протянула Анна.
     - А пока вместе не поживем, так и не узнаем... -  усмехнулся Евгений. -
Если бы люди хорошо узнавали друг друга перед свадьбой, то  вряд  ли бы  они
вообще женились...
     - Жениться? Ты хочешь на мне жениться? - недоверчиво уточнила она.
     - Только в случае, если ты хочешь выйти за меня замуж...
     Помолчав несколько секунд, Анна серьезно кивнула:
     - Я не против...
     - Вот и  хорошо, значит, через три  месяца  сыграем свадьбу, - заключил
Евгений.
     - Почему именно через три месяца? - с любопытством спросила Анна.
     - Потому что  на следующей  неделе я уезжаю за границу и вернусь только
через два с половиной  месяца... - улыбаясь, ответил Евгений и шутливо нажал
ей пальцем на кончик носа.
     - Понятно, - кивнула она и, куснув его палец, легла рядом, прижавшись к
Евгению теплым боком.
     Через несколько  дней  после  этого  странного  разговора, перед  самым
отъездом Евгения, уже  больше ничего не  обсуждая, они отправились во Дворец
бракосочетаний на Фурштадской подавать заявление.
     Гарик  просто  обалдел, когда  Евгений попросил их с Катериной  быть на
свадьбе свидетелями.
     - Женька, ты чего? Год назад разхомутался и опять?.. - воскликнул он.
     -  Перестань,  ты,  Гарик! - воскликнула  Катерина. - Мужчина не должен
жить один, тем более такой, как наш Женя.
     - А что в нем такого особенного? - ревниво сощурился Гарик.
     Насмешливо глянув  на мужа, Катерина показала ему язык, а потом сказала
Евгению:
     - Конечно, Женя, мы будем у тебя свидетелями, с большой радостью... А в
Ане ты не сомневайся - она отличная девочка и будет тебе хорошей женой.
     Два с половиной месяца пролетели мгновенно.
     Вернувшись из-за границы нагруженный подарками, Евгений завез их домой,
и сразу же помчался в гимназию к Анне, по которой очень соскучился.
     Она ему тоже обрадовалась, а он, привезя ее к себе, едва  дождался пока
она выйдет из душа, и  тут же накинулся  на нее, изголодавшись за два месяца
разлуки.
     Вечером они решили  съездить в  ресторан,  чтобы  отметить  возвращение
Евгения и  заодно поужинать, потому что  у него дома после командировки было
хоть шаром покати,  а желания заниматься хозяйством в первый день их встречи
не было никакого.
     Они уже  стояли в  дверях,  когда раздался телефонный звонок  - звонила
дочь Евгения, Ольга.
     - Папочка, ты уже вернулся! Я звоню тебе, чтобы сообщить, что  я выхожу
замуж!
     - Когда? - Евгений потрясенно опустился на стул. - Ты же еще маленькая!
Зачем тебе так рано выходить замуж?
     - Шестого августа. Мне уже восемнадцать лет и я его люблю, - по очереди
ответила дочь.
     -  Ты  что,  беременна?  -  продолжал  он допытываться, пытаясь  понять
причину столь раннего брака...
     -  Папа!..  -  укоризненно  воскликнула  Ольга.  -  Почему  обязательно
беременна? Я его просто люблю, и мы хотим пожениться.
     - Ясно... - сказал Евгений, стараясь собраться с мыслями. - Ну и что ты
хочешь в подарок?
     - Шубу, папочка, из лисы! - выпалила Ольга.
     -  Хорошо,  я подумаю и позвоню маме, - сказал Евгений и, попрощавшись,
положил трубку.
     Посмотрев  на  Анну,  замершую  в  дверях  в  ожидании,  он  растерянно
произнес:
     - Моя дочь выходит замуж... И тоже в августе.
     Анна улыбнулась:
     - Ты, конечно,  не ожидал, что твоя дочь уже выросла? Известная история
для многих родителей... Не  переживай - это жизнь, и ее не остановишь... Так
что, может быть, ты скоро станешь дедом и будешь растить внуков...
     - Внучку... - сказал Евгений, закрывая ключом входную дверь.
     - Почему именно внучку? - удивленно повернулась к нему Анна.
     - Хочу внучку, - коротко объяснил Евгений.
     -  Я  бы  тоже  хотела девочку,  сыновей нынче рожать  опасно... - тихо
сказала Анна, невольно взглянув на изломанный рубец на шее Евгения.
     Евгений ответил ей долгим задумчивым взглядом.
     Они ужинали в  ресторане "Адамант", отмечая свою  встречу шампанским  с
потрясающими пирожными. Евгений любил сладкое, и не  стеснялся этого  только
перед  Анной, которая  тоже была страшной сладкоежкой, так что  и в этом они
оказались очень близки.
     В разгар  их пиршества Евгений увидел знакомое  лицо:  в ресторан вошел
хозяин известной в городе меховой фирмы "Хелена", Алексей Буйнов,  с которым
они были давно знакомы.
     Обрадовавшись  неожиданной  встрече, Евгений извинился  перед  Анной  и
пошел навстречу Буйнову:
     - Леша! Как кстати мы встретились! Мне очень нужен твой совет!
     - Конечно, чем могу помочь? - спросил Буйнов, пожимая ему руку и снимая
пальто.
     - Дочь просит в подарок шубу,  -  ответил Евгений. - Она  у меня  замуж
выходит, представляешь!
     - Поздравляю! Так какие проблемы? У нас большой выбор  шуб. Более того,
завтра  вечером  у меня  в салоне как раз  намечаются "меховые  посиделки" с
показом  новой  коллекции из каракуля. Я  тебя с дамами  приглашаю! - сказал
Буйнов, и, бросив через плечо Евгения  взгляд на  сидящую  за столиком Анну,
слегка поклонился ей, здороваясь.
     Поблагодарив его за приглашение, Евгений вернулся к Анне.
     - Кто это? - шепотом спросила Анна, провожая взглядом его собеседника.
     - Алексей Ильич Буйнов, известный в городе меховщик, - ответил Евгений.
- Кстати, он приглашает нас завтра к  себе  в салон на "меховые  посиделки".
Говорит, будет демонстрировать новую коллекцию из каракуля.
     -  Каракуль... - поморщилась Анна. - Старушечий  мех, его носят  только
пожилые женщины.
     -  Знаешь,  я  ничего в  этом не понимаю,  но, думаю, нам стоит принять
приглашение  - нужно присмотреть свадебный подарок  для моей  дочери  -  она
просила шубу из лисы.
     "Ничего себе запросы у его доченьки!.." - оторопела Анна.
     Евгений, увидев ее изменившееся лицо, предложил:
     -  А,  может  быть,  съездим  все  вместе завтра  и  выберем вам  обоим
что-нибудь по вкусу? Заодно познакомишься с Олей.
     - Надеюсь, она будет без своей мамы, - настороженно спросила Анна.
     - Без... Но даже если бы и с мамой была, тебе нечего было бы опасаться,
- сказал Евгений. - Моя бывшая жена очень хороший человек.
     -  Что же ты тогда  с ней развелся?  - поинтересовалась Анна, бросив на
Евгения полуревнивый полуобиженный взгляд.
     - Есть причина, но мы с тобой ее не будем  обсуждать, хорошо?  - твердо
сказал Евгений. - А с Олей тебе нужно познакомиться, потому как вам, так или
иначе, придется общаться.
     - Хорошо, - согласилась Анна. - Я не против.
     На  следующий день  они  поехали  на  знаменитые  "меховые  посиделки",
периодически устраиваемые хозяином "Хелены" для своих клиентов.
     По пути  они забрали из  дома Ольгу, которая  всю  поездку  промолчала,
украдкой разглядывая Анну.  Но Евгений зря волновался: Ольга и Анна, приехав
в  салон,  начали довольно  дружелюбно  переговариваться,  обсуждая  модели,
которые  демонстрировали  на  подиуме  длинноногие  девушки  из   известного
модельного агентства.
     Даже  Евгению  понравились  элегантные  шубы  из  светло-коричневого  и
палевого каракуля. Юные  стройные манекенщицы в них были похожи на  северных
королев.
     - И совсем не старушечьи шубы,  - шепотом заметил  он на  ухо Анне, - а
очень даже симпатичные, вон посмотри! Может быть, тебе такую купим?
     - Думаешь? - Анна заинтересованно окинула взглядом выбранную им шубу.
     -  Модель  "Венера",  -  прокомментировала ведущая  показа. -  Шуба  из
афганского каракуля,  цвета "шампань"  с  богатым воротником  из окрашенного
песца. Желающие могут примерить все модели после окончания показа.
     Услышав  слова "афганский  каракуль", Евгений почувствовал,  как у него
внутри что-то дернулось. До сих пор он не мог спокойно слышать название этой
страны...
     Посмотрев уже  совсем другим взглядом на шубу,  которая вдруг приобрела
для него какой-то  зловещий ореол, Евгений  незаметно отошел  в  сторону  от
оживленно обсуждающих модели женщин.
     В этот  момент его окликнул  Буйнов,  и, взяв под руку,  повел к себе в
кабинет.
     - Проходи, Евгений...  Пока твои дамы смотрят и примеряют наши изделия,
мы с тобой сможем спокойно покурить и выпить по коньячку, - предложил он.
     -  Я  за  рулем,  -  отказался  Евгений.  -  А  вот  покурить  -  это с
удовольствием.
     - Не волнуйся, я тебе немного налью...
     -  Ну,  давай, -  согласился  Евгений,  и  уже  было собрался  сесть  в
предложенное  кресло,  как  вдруг  его   взгляд   наткнулся  на  висящую  на
противоположной стене  большую фотографию,  на  которой  Буйнов был  снят  в
обнимку  с седовласым смуглым мужчиной  на  фоне каких-то  ярких иностранных
выставочных стендов.
     - Это ты с кем? - спросил Евгений, подходя к стене с фотографией.
     - Где? А-а, это я в Копенгагене на пушном аукционе с одним из афганских
поставщиков, Шамимом  Сабзоем. Как  раз из его каракуля мы и  сшили нынешнюю
коллекцию. Я очень ею доволен.
     Ощущая   смутное  беспокойство,   Евгений   пристально  вглядывался   в
фотографию. Что-то в лице стоящего рядом с Алексеем  мужчины было ему  очень
знакомо.
     "Может  быть, мы  где-то с  ним сталкивались по делам?  Эти глаза..." -
думал он.  И  тут память  вдруг выдала ответ  - эти  глаза были не  из  мира
бизнеса, а совсем из другого мира - мира войны...
     Уже предчувствуя ответ Алексея, Евгений спросил его:
     - У твоего поставщика какие-то проблемы с ногами?
     - Откуда  ты  знаешь?  - удивился Буйнов.  - Да, он ходит медленно и  с
тростью, наверное, у него, действительно, какое-то заболевание ног...
     Удовлетворенно кивнув, Евгений сказал:
     - У него  их  просто  нет... - и взяв из рук Алексея рюмку  с коньяком,
выпил ее залпом и опустился в кресло.
     - Что ты имеешь в виду? - спросил Буйнов, непонимающе глядя на Евгения.
     - Что у твоего поставщика нет ног, - ответил Евгений.
     - Откуда ты знаешь? -  снова удивился Буйнов. -  На фотографии этого же
не видно...
     - Видишь ли, Леша, мы с ним уже встречались...
     - Когда, где? - Буйнов заинтересованно посмотрел на Евгения.
     - В Афганистане, в 1984 году...

     Апрель восемьдесят  четвертого  был холодным  по  погоде, но жарким  по
боям. Шла 7-я Панджшерская операция.
     В одном из  ущелий, отходящих  ветками от Панджшерского ущелья, попал в
духовскую  засаду один  из  наших  батальонов.  На беду уже третий день  шел
противный мокрый  снег,  не  дающий авиации  возможности  прийти  на выручку
ребятам.  Тогда был отдан приказ выдвигаться  колонной без  сопровождения, и
идти по ущелью в сторону Анавы и дальше, на Руху, где кипели бои.
     Свернув направо с трассы  Кабул  -  Термез у  городка Джабаль,  колонна
двинулась по Панджшерскому ущелью к Анаве.
     Слева от дороги, идущей по дну ущелья, почти отвесно подымались горы, а
справа   протекала   речка  Панджшер,   за  которой   тоже  высились   горы,
проглядывающие черной массой сквозь летящие хлопья мокрого снега.
     Благополучно  и  без  помех  миновав  кишлак  Гульбахар,  означающий  в
переводе "Весенний сад", колонна спешно двинулась дальше по ущелью. До места
оставалось километров двадцать.
     Евгений,  сидящий на броне  БТРа,  идущего  в  колонне третьим,  сжимая
автомат, настороженно вглядывался в снежную круговерть.
     Вдруг впереди неожиданно раздался сильный взрыв.
     Водитель БТРа, резко  затормозив, остановил машину.  Евгений  и сидящие
рядом бойцы  ссыпались с брони, и,  укрываясь  в боевой готовности за бортом
машины,  пытались  понять,  что  происходит,  напряженно  ожидая, что сейчас
сверху, как это не раз бывало, последует шквальный огонь. Но было тихо.
     Евгений  короткими  перебежками,  укрываясь за  бортами передних машин,
побежал в начало колонны.
     БМР -  боевая машина  разминирования, идущая впереди  колонны, зацепила
мину.  Саперов взрывной волной снесло с машины и раскидало по разные стороны
дороги. Минный трал, прикрепленный к БМР спереди, был искорежен взрывом.
     Оглушенные бойцы  поднимались с  земли и  перебегали  под укрытие брони
БМР.
     - Мины,  товарищ  старший  лейтенант,  - увидев Евгения,  сказал  сапер
Кириллов,  отряхивая бушлат от мерзлой земли и снега. - Духи оставили минный
заслон. Самих-то их вроде не  видно. Сейчас  пойдем,  посмотрим.  Черт, руки
замерзли! Вася, давай, за мной!
     Рыжий Вася Степанов, утирая кровь из носа, разбитого во время падения с
машины, взял второй  щуп и пошел чуть позади и сбоку от Кириллова, осторожно
протыкая землю на дороге.
     Евгений,  наблюдая  за  ними, время  от  времени  настороженно окидывал
взглядом нависавшие слева горы.
     Было  подозрительно  тихо,  лишь далекая  кононада боя со стороны Анавы
доносилась сюда слабым эхом.
     - Есть! - раздался голос Кириллова.
     Отложив в сторону щуп, он присел  и начал разгребать землю, под которой
притаилась мина.
     Неожиданно Кириллов  медленно завалился набок, а  секунду спустя сверху
раздался приглушенный  одиночный выстрел. Евгений вздернул  автомат и послал
очередь  вверх, но оттуда не последовало  никакого ответа.  Опять  наступила
тишина,  но  теперь  она  стала звенящей  от  ежесекундного  ожидания нового
выстрела.
     Вася,  бросив щуп,  рванулся  к  Кириллову,  и, схватив его за отвороты
бушлата, быстро потащил в сторону БМР.
     -  Жив?  -  спросил  Евгений, заглядывая  в  лицо Кириллову,  но из-под
полуприкрытых век на него смотрели невидящие глаза.
     "О, Господи!" - мысленно  простонал  Евгений. Сколько уже таких мертвых
взглядов ему пришлось перевидать за эти несколько месяцев...
     На бушлате Кириллова набухало кровавое пятно. Бережно опустив погибшего
сапера на землю, Евгений тщательно  обтер об снег обагренные его кровью руки
и, сжав зубы, закрыл ему глаза.
     Вася сидел рядом и,  покачиваясь, беззвучно  плакал,  глядя  на убитого
товарища.
     -  Что  тут у нас?  - спросил появившийся  капитан Скворцов, или просто
Гарик, как его между собой называли ребята.
     -  Впереди  - мины,  сверху -  снайперы, - коротко  изложил  обстановку
Евгений. - Вот, Кириллов погиб.
     - Если снайперы засели, то не  дадут  разминировать, нужно  их выкурить
оттуда.  Пойду, доложу командиру, - вздохнув, сказал  Скворцов,  поворачивая
назад.
     Вдруг с  противным  визгом  пролетев над  ухом Скворцова, по борту  БМР
цокнула  пуля,  и,  отскочив  от металла,  впилась  в землю,  заставив  всех
инстинктивно прижаться к боку машины.
     - Вот  суки, мать их!  - выругался Гарик  и  побежал  в сторону  машины
заместителя по вооружению полка, майора Свиридова.
     Через  несколько  минут  Евгений  и Скворцов  получили  приказ  с двумя
неполными взводами подняться в горы, и, обойдя  с тыла душманских снайперов,
уничтожить их.
     Как  они  туда  лезли, Евгений, плохо переносящий  высоту,  до  сих пор
вспоминает с содроганием. Снег залеплял  глаза,  ноги соскальзывали с мокрых
скальных выступов, но они упорно продвигались вверх.
     На  вершине их  встретил ледяной ветер.  Теперь  нужно  было  проползти
метров триста, чтобы обойти снайперов с тыла и ударить им в спину,  пока они
их не обнаружили.
     Снайперов  оказалось всего  пятеро,  видимо  у  духов  не было  сил  на
серьезное  нападение, они  оставили этих,  чтобы  задержать  проход колонны,
спешащей на выручку батальону, попавшему в засаду.
     Бой  наверху  был  короткий.  Закидав  снайперов гранатами, Евгений дал
своим бойцам  приказ проверить выполнение задания, и сам пополз к ближайшему
стрелку, решив лично убедиться в его смерти.
     Осторожно заглянув  за край воронки, Евгений увидел, что снайпер лежал,
уткнувшись лицом в  землю,  а вместо ног у  него из-под  халата расползалось
какое-то кровавое месиво. Рядом валялась винтовка с оптическим прицелом.
     Спрыгнув в воронку, Евгений ногой  отпихнул винтовку в сторону, а затем
перевернул тело, ожидая увидеть характерный неподвижный взгляд мертвых глаз.
     Но на него смотрели совершенно живые и полные боли глаза. Из закушенной
губы душмана сползала струйка крови, а его пальцы судорожно скребли землю.
     Рука Евгения дернулась на автомате. Перед ним лежал поверженный, но еще
живой враг.
     Евгений быстро обыскал его, и, вытащив у него из-за пояса  нож и "глок"
- мощный американский  9-миллиметровый, 18-зарядный автоматический пистолет,
отбросил их в сторону.
     Потом, наклонившись, Евгений  поднял снайперскую винтовку, и,  глядя  в
глаза царапающему землю душману, со всей  силы саданул ею об камень. Приклад
разлетелся  на  куски,  а оставшийся в руках  ствол Евгений,  размахнувшись,
швырнул в ущелье, запоздало подумав, что не дай Бог он кому-нибудь упадет на
голову из своих.
     Все  это время  Евгений  не отрывал  взгляда от глаз душмана. Он  вдруг
понял,  что не будет его  добивать, тот все  равно был  обречен  и  вряд  ли
кому-нибудь еще причинит вред. Пусть смерть сама его заберет...
     Подобрав  оружие,  Евгений  выбрался  из  воронки  и  в  последний  раз
оглянулся   на   душмана,  смотрящего   на  него   напряженным  непонимающим
взглядом...
     После разминирования дороги, колонна спешно двинулась дальше.
     А  на подходе к  Анаве Евгения ранили.  Самой боли он  не почувствовал,
только физически ощутил,  как  что-то  полоснуло ему по шее,  и упал,  теряя
сознание, на сидевшего рядом Гарика.
     Очнулся  Евгений  в  Ташкенте,  куда  его  доставили  из   Центрального
госпиталя  Кабула, оценив тяжесть  ранения - у  него были задеты позвонки, и
врачи не знали, встанет ли он вообще когда-нибудь на ноги.
     В  Ташкенте,  где  его  нашел  Орден  Красной Звезды,  к  которому  его
представили за  участие в  той операции, он  провел шесть месяцев. Потом его
перевели  в  Питер,  в окружной 442-й госпиталь на Суворовском проспекте. Не
даром  говорят: родные стены помогают - при  поддержке  питерских  врачей  и
заботе  родителей, плачущих от счастья, что их сын вернулся живым, он быстро
пошел  на  поправку. И  сейчас, спустя почти пятнадцать лет,  о  ранении ему
напоминал лишь большой шрам на шее и боль в спине при изменении погоды.

     -  Значит, и  он выжил... - сказал Евгений, глядя  на фотографию своего
бывшего врага. - Наверное, французские врачи  подсуетились, у них там  такие
были антибиотики, что мертвого на ноги подымали. Нашим тогда такие лекарства
и не снились...  Видимо они и спасли недобитка. Да... А теперь он нам шкурки
поставляет... Меховой привет из Афганистана.  Вот жизнь!.. - Евгений покачал
головой.
     Буйнов оторвал задумчивый взгляд  от  фотографии и молча  налил в рюмку
Евгения еще коньяка.
     -  Женечка,  посмотри,  как мне  хорошо!  - воскликнула  Анна,  входя в
кабинет,  и  закружилась,  демонстрируя  ему  роскошную   каракулевую  шубу,
идеально сидящую на ней.
     Евгений отрешенно посмотрел на шубу, потом  провел  рукой по  ее нежным
светло-коричневым завиткам, и, кивнув, перевел взгляд на Алексея.
     -  Пятьдесят процентов  скидки...  - тихо предложил  тот, - мастерам за
работу заплатить...
     И, бросив взгляд на фотографию, добавил:
     - А он свое уже дважды получил. И от тебя, и от меня...


     Санкт-Петербург,
     15 марта 2000 года





     Андрей работал охранником у нового русского.
     Новый  русский мнил себя очень крутым новым русским, и любил,  чтобы  к
нему  почтительно  обращались  "Босс".  Из-за  своего заносчивого  скверного
характера он постоянно  находился с кем-нибудь в стадии разборки, и работать
в его  охране  было несладко. Мало того,  что можно было нередко попасть под
дурную  пулю,  предназначенную  хозяину, но и само отношение Босса  к людям,
которые  должны   были  рисковать  за   него  жизнью,  было,  мягко  говоря,
пренебрежительным  - он не жалел их даже в случае  ранения. В связи с этим у
Босса  постепенно  встала  проблема  найти хорошего  охранника  -  из-за его
"славы" люди  боялись  идти  к  нему  работать.  Тогда он  начал  неимоверно
подымать плату за охрану своего драгоценного тела, и в офис опять потянулись
новые храбрецы,  безрассудно надеющиеся,  что им-то повезет, и  они  успеют,
прежде  чем  их  постигнет   участь  предшественников,   сколотить  неплохой
капиталец и свалить с опасной работы.
     Андрей  устроился на работу к  Боссу в тяжелый для семьи  период:  мать
болела,  нужны были  деньги на операцию и  лекарства.  Жена, безразличная ко
всему,  кроме своего горя, никак  не могла  прийти  в себя после  очередного
выкидыша.
     Посреди этого  лазарета Андрей и  принял решение - пойти  на  риск,  но
постараться заработать денег, чтобы вытащить своих женщин из нездоровья.
     До этого Андрей после школы телохранителей два года работал в небольшой
спокойной фирме по закупке  ваучеров, где главой была женщина.  Платили  ему
мало, но и работа у  него была непыльной - в его функции входило открывать и
закрывать двери, заваривать  клиентам кофе  и иногда  сопровождать  главного
бухгалтера  в  банк.  До поры, до  времени его все  устраивало,  но когда он
услышал  от знакомых ребят,  что Босс  набирает  себе охранников,  он  решил
перейти на работу к нему.
     Думать о том, что станет  с его семьей, если с ним что-нибудь случится,
он не хотел. Даже мысли такой не допускал...
     Как  ни странно, отношения с Боссом у него сложились совсем  неплохие -
то  ли  тот остепенился, то ли просто  настал более менее спокойный период и
Босс перестал срываться на окружающих.
     Однако Андрей  к концу дня все равно  выматывался страшно - приходилось
много ездить, к тому же Босс привык  завершать свой день в ночном клубе, где
любил под шашлычок выпить и погонять шары в бильярд.
     Посетители в  клубе были разные, поэтому Андрею  с напарником постоянно
приходилось быть настороже.
     Вечеринки  частенько плавно  перерастали  в  ночные застолья  и  иногда
заканчивались  под утро,  после  чего Андрей доставлял Босса домой,  где его
принимал сменщик. В итоге у Андрея практически не оставалось времени ни  для
семьи,  ни  для тренировок.  Борьбу, которой он  занимался  уже  много  лет,
пришлось забросить, заменив ее на  урывочные занятия в тире по  стрельбе  по
движущейся мишени.
     То ли совесть  у Босса была очень не чиста, то  ли просто со сном  были
нелады,  но спал  Босс мало, вскакивал рано и  сразу  же вызывал к  себе  по
телефону Андрея.
     Глаза  у Андрея  от  постоянного  недосыпа  через  месяц  такой  работы
приобрели привычный красноватый  ободок, что придавало его взгляду некоторую
кровожадность.  Правда,  он и без  этого  имел  довольно внушительный вид со
своей,  традиционной  для охранника,  шкафообразной фигурой, мощной  шеей  и
грудью,  увесистыми  кулаками  и  спокойным тяжелым  взглядом  из-под темных
густых  бровей. Впрочем, это не портило его, скорее наоборот,  он был весьма
привлекательным мужчиной,  что  было  замечено даже Боссом, который,  увидев
однажды в  клубе  двух  девиц,  с  вожделением  пялящихся на его  охранника,
расхохотался:
     - О, Андрюха, гляди - телки прямо прибалдели от тебя! Хочешь?..
     Андрей спокойно  посмотрел на девиц, от чего те аж потянулись телом  за
его взглядом, и равнодушно отвернулся.
     -  Женат  я, - сказал  он  таким тоном,  что у  развеселившегося, было,
Босса, отпала охота проезжаться по этому поводу.
     Скривившись, он промолчал, но потом, не выдержав, все-таки спросил:
     - Что, так жену любишь?
     - Уважаю, - поставил точку в этом вопросе Андрей.
     -  Ну  ладно, - бросил  Босс  и с  тех  пор никогда  больше не  заводил
разговора на эту тему.
     Благодаря новой работе, уже через два месяца Андрей смог позволить себе
оплатить  операцию  матери  в  Военно-Медицинской  Академии,  где за ней был
обеспечен хороший уход.
     Надежда на  то, что  жена отойдет  от  своего  подавленного состояния и
возьмется сама ухаживать за свекровью, быстро  увяла.  Валю,  казалось,  уже
ничего не трогало  и что самое ужасное, она стала попивать. Приходя домой  и
наклоняясь  к жене  с  поцелуем,  Андрей уже  не  раз  замечал  он нее запах
спиртного. Но  ругать ее у него  язык не поворачивался... Ему казалось,  что
вот подзаработает он еще денег, уйдет со своей опасной работы, и все встанет
на  свои места.  Он  сможет оплатить  комплексное  обследование жены, чтобы,
наконец, выяснить  причину этих проклятущих выкидышей, а там, даст  Бог,  ее
подлечат, и еще зазвучит в их доме радостный детский смех.
     С этими  мыслями Андрей еще больше сосредотачивался на работе, позволяя
себе чуточку расслабиться лишь в ставшем  уже привычным  клубе, который  был
закрытым  заведением и имел  отличную собственную охрану.  Правда, с членами
клуба  иногда приходило  много  незнакомых гостей,  что  добавляло некоторый
риск, но Андрея это уже не пугало.
     Вынужденный  наблюдать   за  всеми  окружающими  Босса  людьми,  Андрей
довольно быстро  начал узнавать  постоянных посетителей клуба в лицо, и даже
немного развлекался, распределяя их на группы по поведению.
     Здесь   были   респектабельно   одетые   холеные   мужчины,   тщательно
поддерживающие  имидж  высоты  своего  полета,  который  на  поверку  обычно
оказывался  высоким  только  из-за их  легковесности.  Таких  Андрей называл
"пыльниками": "пускают пыль в глаза"...
     Были и миллионеры, в нарочито небрежной одежке, с мешковатыми брючками.
Как  ни странно,  чаще всего они были маленького  роста. Этих Андрей называл
"бизнюками":  маленькие  мужчины,  страдая  от   комплекса  неполноценности,
старались восполнить свой малый рост высотой капитала. Бегал тут среди таких
один,  владевший не  одним  десятком  фирм, но  ростом  от  этого так  и  не
увеличившийся, скорее наоборот фирмы эти придавили его еще больше к земле...
     Особенно  много  среди посетителей было бизнесменов в дорогих костюмах,
слегка  присыпанных традиционной перхотью, которые горячо  и  умно обсуждали
свои важные дела за ужином,  побрызгивая слюной  на собеседника. Этих важных
особ Андрей  называл  "торапыгами"... Их излишняя  горячность  давно его  не
напрягала.  Посетив  однажды "землю обетованную",  он  навсегда  успокоился,
когда ему объяснили, что сценка с орущими и чуть ли не хватающими друг друга
за грудки  еврейскими мужчинами,  отнюдь не означает ссору  или начинающуюся
драку - оказывается, люди просто обсуждают погоду...
     Мужиков, подобных его Боссу, он называл "гундосами", они подразделялись
на два подвида: на "гундосов обыкновенных" и "гундосов редкостных".
     Иногда,  глядя на выеживающегося  пьяного  Босса, Андрей произносил про
себя  голосом  Семена  Фурмана:  "Ну,  ре-е-едкостный гундос..." и  мысленно
сплевывал.
     Деловых  дамочек, просушенных  диетой и  затаивших  обидку  на  деловых
мужчин, Андрей называл коротко: "мымрессы". Ну, а дамочек отнюдь не деловых,
а  вполне  отдыхающих,  он  ласково  называл  "мармулеточками", хотя  в  его
отношении к  ним  не было ничего  ласкового. Они вызывали у  него брезгливое
чувство, подобно сучкам, бегущим во главе собачьей свадьбы.
     Впрочем,  среди посетителей клуба  иногда встречались люди, которые  не
подходили ни под какую категорию, выпадая из общей  массы и имея свой особый
облик и своеобразный стиль поведения.
     Такой была высокая стройная женщина лет  тридцати, которая не так давно
появилась  в клубе  и теперь  почти  каждый  вечер приходила  сюда  с  новым
мужчиной. Ощение их, однако,  носило сугубо светский характер. Они  ужинали,
тихо переговариваясь через  стол, после  чего  мужчина прощался  и уходил, а
женщина оставалась одна и задумчиво доедала ложечкой свой десерт, не обращая
внимания  на окружающих. Ее постоянно  сменяющиеся мужчины не были похожи ни
на любовников, ни на деловых  партнеров.  Скорее, они были похожи на друзей.
Только вот не многовато ли их было у нее?
     Сидя  у  барной  стойки  и  приглядывая  за  Боссом,  Андрей  все  чаще
останавливал свой взгляд  на заинтриговавшей  его женщине. Он  никак  не мог
придумать   ей  имя,  поскольку  ему  все  еще  не  удавалось   уловить  ее,
почувствовать ее суть. Поэтому, в конце концов, он стал называть ее про себя
просто: Незнакомка.
     Однажды,  приготовившись  сопроводить подвыпившего  Босса в  туалет, он
перед  выходом бросил взгляд на  сидящую за неизменным десертом  Незнакомку.
Впервые  за  все  это время  их  глаза  встретились,  и  Андрей  ошеломленно
почувствовал, как в груди  у него  словно что-то расцветает, а губы невольно
расползаются в улыбке, совершенно несвойственной ему.
     В глазах женщины промелькнуло удивление, но тут ее губы тоже вздрогнули
в ответной улыбке, и вдруг  сквозь ее  тридцатилетнее лицо  проступили черты
совсем юной девушки, нежной и ранимой.
     С трудом  вспомнив  о своих  обязанностях, Андрей  усилием воли оторвал
взгляд  от ее удивленных внимательных глаз и поспешил за Боссом, который уже
приплясывал у  дверей туалета, ожидая  когда  Андрей проверит  помещение  на
предмет безопасности.
     Запустив  счастливого  Босса  внутрь,  Андрей  привалился к  косяку  за
дверью, пытаясь разобраться в том, что произошло.
     Снова перед мысленным взглядом встало ее удивленное улыбающееся лицо, и
снова  что-то сладко  сжалось, а потом распустилось в груди. Это было  очень
приятное и незнакомое ощущение.
     Андрей нетерпеливо  заглянул  за  дверь, проверяя, когда Босс  закончит
свое мокрое дело  и можно  будет вернуться в зал  к  поразившей его  улыбкой
Незнакомке. Но  Босс, похоже,  дремал над писсуаром, упершись лбом  и  одной
рукой в стену.
     Подойдя к нему, Андрей умехнулся:  Босс хоть и кемарил, но дело свое на
удивление  вел к завершению... Дождавшись,  когда  тело Босса удовлетворенно
обмякло, Андрей нажал  на ручку смыва. Вода со страшным шипением ворвалась в
писсуар, и,  разлетевшись брызгами,  бросила несколько  капель на обнаженную
мужественность дремавшего Босса. Босс с испуганным криком подскочил на месте
и ошалело вытаращил глаза, не понимая,  где он находится  и что  происходит.
Увидев перед собой широкую мужскую грудь и заметив свои растегнутые штаны со
всеми выдающимися оттуда частями тела,  Босс вдруг прикрыл обеими руками эти
части и жалобно взмолился:
     - Ой, не надо, не надо!
     "Господи, тоже  мне,  жертва насилия!"  -  хмыкнул  про себя Андрей,  и
успокаивающе подхватив Босса под руку, повел его к раковине.
     Тот, сначала засопротивлялся,  но,  подняв лицо, узнал Андрея и  ужасно
обрадовался:
     - Вот блин, а я думал, что меня кто-то решил оприходовать, блин!
     - А что, было и такое? - спросил Андрей.
     - Было... - признался Босс, а потом, спохватившись, запротестовал: - Да
нет, это мне так - спьяну показалось!
     "Уж не сидел ли наш уважаемый Босс? - подумал Андрей, оглядывая хозяина
перед тем, как вывести его из туалета. - Что-то уж больно он испугался..."
     Поднимаясь в  зал,  Босс  замешкался,  пропуская  даму.  Андрей  увидел
спускающуюся по  лестнице Незнакомку, которая,  окинув слегка  презрительным
взглядом Босса, отстраняясь, прошла мимо, игнорируя его пьяную галантность.
     Поравнявшись с Андреем, она посмотрела на него  потеплевшим взглядом, и
в глубине ее глаз, оказавшихся темно-темно карими, промелькнула улыбка.
     - О, о, о! -  передразнил ее вдогонку Босс, поведя бедрами. - Красивая,
зараза, но что-то уж больно гордая!
     Андрей напрягся.
     "Черт, что-то не то получается, - с досадой подумал он, - вроде хозяина
защищать обязан, но и спокойно смотреть, как он оскорбляет Ее - не могу!"
     Андрей оглянулся.
     Незнакомка стояла внизу лестницы  и смотрела в спину  Босса, совершенно
преобразившись. Андрей даже оторопел, увидев искаженные  ненавистью черты ее
красивого лица. В  ее темных глазах  застыло презрение  и  ярость. От такого
взгляда Босс должен был мгновенно осесть пеплом у ее ног.
     Заметив,   что  Андрей  смотрит   на  нее,  женщина  перевела  на  него
смягчившийся взгляд, а потом, быстро шагнув в сторону, скрылась за углом.
     Заглядевшийся  на  нее  Андрей нечаянно налетел на Босса, заставив того
споткнуться, и тут же напоролся на его злой пьяный взгляд.
     -  Ты  чего пихаешься?! - прошипел  Босс,  покосившись на официанта  за
барной стойкой. - Жить надоело?!
     Андрей  усмехнулся, у  него уже  не  в  первый  раз зачесались  руки от
желания врезать Боссу по его жирной шее рукояткой пистолета.
     Но он, засунув руки в карманы, спокойно ответил:
     - Споткнулся! Прошу прощения.
     -  Смотри у  меня!  - недовольно  пробурчал Босс и пошел допивать  свое
виски.

     Когда   пришло  лето,  у  Андрея  прибавилось  работы  по  вечерам.  Не
избалованные  питерским климатом, посетители клуба, желая насладиться теплом
непривычно  жаркого солнышка, перебрались из  помещения  ресторана в клубный
дворик, где на зеленой фирменной  травке были расставлены столики под яркими
тентами.
     В один из таких теплых вечеров Босс балдел,  гоняя шары на площадке для
мини-гольфа,  а  Андрей напряженно осматривал прилегающую территорию  - если
кому-нибудь очень захочется, то "снять" азартного  игрока будет не сложно...
Путей - море! Все не перекроешь... Скорей бы осень пришла, когда можно будет
вернуться под защиту стен.
     На клубную автостоянку прибывали все новые машины, заполняя клуб толпой
жаждущих развлечений бизнесменов и их спутниц.
     Мармулеточки    зашевелились,    выглядывая    одиноких    посетителей,
подъезжающих на шикарных "мерседесах", "вольво" и "БМВ".
     Когда  на   стоянку   въехал   широкобедрый   "хаммер",  взгляды   всех
присутствующих обратились в сторону этой редкой и  дорогущей  тачки.  Из нее
вышел  высокий,  хорошо одетый,  молодой мужчина  и, обойдя  машину,  открыл
дверцу своему пассажиру. Сначала на землю спустились стройные ноги  в черных
прозрачных чулках, а потом Андрей увидел Незнакомку.
     Опершись на  руку своего  спутника,  она невозмутимо прошествовала мимо
глазеющих на  них  людей в дальний угол  двора к зарезервированному столику.
Сев, она скользнула быстрым взглядом по окружению и вновь сосредоточилась на
своем спутнике.
     Андрей  замер  на  своем  посту,  вглядываясь  ей   в  лицо  и  надеясь
перехватить ее взгляд. Очень уж ему  хотелось опять увидеть  ее  улыбающиеся
глаза.
     Она,  словно  почувствовав его  взгляд,  неторопливо,  почти  незаметно
огляделась и увидела его.  В  лице у  нее что-то  дрогнуло, несколько секунд
она, не отрываясь, смотрела на него, а потом опустила глаза.
     Подошедший за новой порцией виски, Босс тоже заметил Незнакомку,  и его
всего передернуло.
     - Где-то  видел  я  эту сучку  раньше, но  не  могу вспомнить,  где! Не
нравится она мне что-то...  Нужно выяснить, кто такая! Займись! - сказал он,
и, залпом выпив рюмку виски, пошел доигрывать в гольф.
     Андрей  озабоченно подумал, что ему совсем не хочется выяснять, кто она
и как ее  зовут. Его вполне устраивало их молчаливое  созерцание друг друга.
Оно   ни   к   чему   не   обязывало   и   дарило  неизвестные  ему   доселе
приятно-тревожащие чувства.
     Спутник  Незнакомки,  проследив  за  ее  очередным  взглядом в  сторону
Андрея,  внимательно  посмотрел  на него.  Андрей  не  стал отводить  глаза.
Мужчина повернулся к Незнакомке  и  что-то у нее  спросил. Она, улыбнувшись,
тихо ответила и успокаивающим жестом положила руку на  его запястье. В  этот
момент официанточка  в  коротюсенькой  юбочке  принесла им заказанный  ужин.
Андрей отвернулся, чтобы не смущать их во время еды.
     Через  какое-то  время  он  заметил  боковым зрением движение:  спутник
Незнакомки поднялся из-за столика и, поцеловав ее в щеку, отправился к своей
машине, бросив напоследок беглый взгляд на Андрея.
     Незнакомка осталась одна,  и теперь ничто не мешало Андрею  смотреть на
нее.
     Так и сидели они, посылая друг другу длинные взгляды через пространство
дворика.
     А  через несколько  дней  жизнь Андрея пошла  под откос. Они  с  Боссом
только-только приехали на встречу, как зазвонил  радиотелефон Андрея  и  его
мать, захлебываясь слезами, закричала в трубку:
     - Сыночек, приезжай скорее домой! Валя перерезала себе вены...
     У Андрея все внутри захолодело.
     - Мама, ты "скорую" вызвала? Она жива?
     - Вызвала, да поздно уже, - рыдала мать.
     - Мама, успокойся!  Я сейчас  приеду, - сказал  Андрей  и  повернулся к
хозяину: - Босс, с женой несчастье,  мне нужно  домой,  там  мать одна после
операции.
     Хозяин окинул его недовольным взглядом, но потом отпустил, сказав:
     - Вызови с улицы напарника и езжай.

     Словно во сне несся Андрей на машине через весь город домой.
     Резко затормозив у подъезда, он одним махом взлетел на третий этаж.
     Дверь  была  открыта, а в квартире  суетилось несколько человек в белых
халатах. Пахло корвалолом и еще чем-то больничным.
     Мать лежала на диване  с белым, как мел,  лицом, сморщившись  от  боли,
пока врач делал ей в вену какой-то укол.
     Увидев сына,  она попыталась подняться,  но потом  зашлась в рыданиях и
осела обратно.
     Андрей бросился к матери, обнял ее и, прижав к себе, тихо спросил:
     - Где она?
     - В ванной, сыночек, - сквозь слезы прошептала мать в ответ.
     Он  поднялся и  вышел  в  коридор.  Стоявшие  у двери в  ванную  медики
попытались его задержать, но он, отодвинув их плечом, вошел внутрь.
     Его жена с закрытыми глазами лежала в ванной. Лицо ее было безмятежным,
словно  она  прилегла  отдохнуть,  да  и уснула.  Ее  обнаженное  тело  было
наполовину скрыто бурой водой, как будто она решила искупаться  в клюквенном
морсе. На  раковине стояла вымазанная в крови почти  пустая  бутылка  водки.
Стены в нескольких местах  были покрыты  темно-красными разводами, а на полу
валялись рассыпавшиеся лезвия...
     Андрея  замутило. Ссутулившись, он вышел из  ванной и рухнул на  первый
попавшийся стул. В глазах стояло лицо жены, белое и спокойное.
     Андрея скрутило жгучее чувство  вины  - это он виноват,  что она сейчас
мертва! Это  он бросил ее один  на  один с  ее горем, зациклившись  на своей
работе. Пошел добывать для нее  деньги, вместо того, чтобы быть с ней рядом,
помочь превозмочь ее боль. Кому они теперь нужны, эти деньги!..
     - Сыночек, - позвал из комнаты слабый голос матери, - где ты?
     - Здесь я, мама.
     Двигаясь как во сне, он подошел к матери и, взяв ее за руку, сел  рядом
с ней на диван.
     - Это  я виноват, мама! - простонал он, и,  уткнувшись матери в  плечо,
заскрежетал зубами, сдерживая рыдания.

     Следующие  дни  и  недели  прошли  для  Андрея,  как в тумане.  Сначала
навалились  выматывающие  похоронные  хлопоты.  Потом,  уже  после  похорон,
начались  бесконечные   вызовы  "скорой"   для  матери   -  смерть  невестки
окончательно подкосила ее здоровье, так и не окрепшее после операции.
     Терзаемый чувством вины перед женой, Андрей не отходил теперь ни на шаг
от  матери, боясь ее тоже потерять в свое отсутствие. Все  его мысли  теперь
были  только  об  одном  -  поправить  здоровье  и  продлить  жизнь  матери,
единственного, оставшегося близкого ему человека на свете.
     Андрей позвонил Боссу  и попросил отпуск, на что хозяин со свойственным
ему  цинизмом, сказал,  что отпуск положено  давать через год,  а  не  через
несколько  месяцев  с  начала работы, и что для  матери Андрей может  нанять
сиделку, мол, не так мало он ему, Андрею, платит.
     Тогда Андрей  объявил  о  своем  уходе и  положил трубку,  не дожидаясь
ответа Босса.
     У Андрея, действительно,  была отложена небольшая сумма из той, которую
он собирался накопить для лечения жены. Теперь эти деньги он решил растянуть
на  как можно  больший  срок, пока  не поставит мать на  ноги.  Ни  о  каких
сиделках  он  даже  думать  не  хотел,  боясь  оставить  мать  одну с  чужим
человеком.  Поэтому  он  ограничился  только  медсестрой, которая  приходила
делать матери уколы, а все остальное взял на себя: стирал, убирался, ходил в
магазин и готовил еду. Он  словно наложил на себя епитимью, сузив свою жизнь
до  пределов квартиры  и  квартала,  где затаривался  всем  необходимым  для
хозяйства. И чем мрачнее становились прогнозы врачей, тем большей заботой он
окружал мать.
     Глаза его ввалились,  он  даже почернел лицом и, лишь заходя в  комнату
матери, старался натянуть на губы безмятежную улыбку.
     Она же все понимала и у нее, не смотря  на все его усилия, слабеющей  с
каждым днем, просто разрывалось сердце, глядя, как он страдает.
     Всматриваясь в его потухшие глаза, она уговаривала:
     - Сыночек, что ты себя казнишь, не виноват ты ни в чем! Не хорони  хоть
ты-то себя! Сходи куда-нибудь, погуляй, друзей навести. Ну что ты сидишь  со
старухой? Ничего со мной не случится, я вот телевизор посмотрю.
     - Мама, я тебя не брошу, и не проси! - сердился он. - И давай больше не
будем об этом!
     Дни складывались в недели, недели в месяцы.
     За эти месяцы, проводя  все свое время друг с другом, Андрей с  матерью
так сблизились, как не были близки  за всю их предыдущую жизнь. Он  научился
заранее  предугадывать все  ее  желания, с полуслова понимая, что  она хочет
сказать или  сделать. Замечая, как она  неумолимо сдает, он хоть  и старался
держаться,  но  уже  изнемогал  от  мысли,  что  скоро  останется  один. Ему
казалось,  что  он просто не  переживет этого. Со смертью жены у него словно
вынули сердце,  а  с постепенным уходом матери у него по  частичкам отмирала
душа.
     Однажды,  через  четыре   месяца   их   одинокого,  наполненного  болью
затворничества, мать, уже не встававшая с постели, посмотрела на осунувшееся
лицо Андрея, и, не выдержав, расплакалась:
     - Скорее бы я умерла, может, тогда бы ты ожил, сыночек!
     - Что ты говоришь,  мама! Как ты можешь! - ужаснулся  Андрей и обхватил
ее  за плечи. - Ты не можешь меня бросить, неужели теперь я буду жить только
со смертью?!
     Он  заставлял мать бороться за жизнь до конца,  измучив и себя, и ее, и
доктора,  который  давно  потерял веру  в  ее выздоровление,  и  приходил, в
основном, по обязанности.
     Андрей отказался от  медсестры,  научившись сам  делать матери  уколы с
анальгетиками.
     Шесть месяцев спустя мать тихо умерла во  сне, навсегда избавившись  от
боли и старости.
     Вернувшись в опустевшую  квартиру  после похорон  и поминок, которые он
справил в помещении столовой недалеко от их дома,  Андрей  просидел на кухне
несколько  часов,  бездумно  уставясь в темнеющее окно и  смоля сигарету  за
сигаретой.
     Оборвался  последний корешок,  которым  он  был  привязан к этой земле.
Теперь, оставшись один, он не знал,  ради кого  стоит жить и как вообще жить
дальше.
     Когда  совсем  стемнело,  он  зашел  в комнату  матери, в которой стоял
резкий запах лекарств, включил свет и опустился на ее кровать.
     Машинально поправив  съехавшую  подушку,  он  провел по  одеялу  рукой,
словно  хотел   ощутить  мамино  присутствие  в  вещах,  которые  последними
прикасались к ее измученному телу.
     На тумбочке  рядом  с  кроватью стоял непочатый бутылек  с  медицинским
спиртом, который он  неделю  назад купил  для  инъекций. Теперь он больше не
понадобится.
     Андрей, тяжело вздохнув,  взял  бутылек  и  пошел  на  кухню.  Отвернув
пробку,  он  плеснул  немного спирта в  чашку, потом резко выдохнул и залпом
выпил до дна. Стараясь не дышать, он быстро запил  спирт водой из-под крана.
Рот сразу  же  взбугрился  пупырышками,  от  живота побежал  обжигающий жар,
разливаясь по всему телу.
     Ожидая, когда голову заволочет спасительным  дурманом, Андрей присел на
стул и закурил сигарету.
     Звонок в дверь вырвал его из оцепенения.
     Тяжело поднявшись, он подошел к двери и распахнул ее.
     На пороге стоял Босс с новым охранником.
     - Ты один? - спросил бывший хозяин.
     Кивнув, Андрей отступил в сторону, пропуская их в квартиру.
     Охранник  с пакетом  в  руке сразу  прошел  на  кухню  и  стал из  него
выкладывать на стол продукты.
     Андрей и Босс молча наблюдали за его действиями.
     Когда  из пакета  были  вытащены  последняя бутылка  водки и  консервы,
охранник посмотрел на Босса.
     - Иди, жди меня в машине, я тебя вызову, - приказал тот.
     Охранник быстро ушел, тихонько щелкнув дверным замком.
     -  Слышал, ты  сегодня  мать  схоронил...  - то  ли  спрашивая,  то  ли
утверждая, сказал Босс.
     Андрей опять молча кивнул.
     - Помянем, - сказал Босс и, свернув пробку на смирновской водке, жестом
попросил тару.
     Андрей вытащил из шкафчика два стакана и поставил на стол.
     Они молча выпили и закусили огурцами из принесенной Боссом банки.
     В голове  у  Андрея слегка зашумело,  водка, упавшая  на спирт,  словно
прорвала шлюзы  и долгожданное  опьянение нахлынуло  на  него, отдаляя  боль
потери.
     Посмотрев на его угрюмое лицо, Босс опять наполнил стаканы.
     Через  час,  когда они молча приканчивали вторую бутылку,  Босс положил
руку Андрею на плечо и заплетающимся голосом сказал:
     - Возвращайся ко мне, Андрюха, а? Чего ты теперь один сидеть будешь? Ты
мне нужен! Платить тебе буду в два раза больше, чем раньше. У меня тут такие
дела... блин... Две тачки подзорвали, - Босс обреченно махнул рукой.
     - Я подумаю, - угрюмо пообещал Андрей.
     "И деньги теперь ни при чем", - пронеслось у него в голове.
     - Подумай, подумай, - обрадовался Босс. - Ты мне всегда нравился!
     - Я не баба, чтобы нравиться, - буркнул Андрей. - Сказал, подумаю.
     - Хорошо, только недолго, два дня тебе хватит?
     Андрей  удивился - было  совсем  не похоже  на Босса кого-то  о  чем-то
просить, да еще с таким нетерпением...
     - А что будет через два дня? - нехотя поинтересовался он.
     - Вроде четверг, - силясь вспомнить, наморщил лоб Босс.
     - Да нет, я спрашиваю, что будет через два  дня, если я должен  принять
решение за это время?
     - А-а-а...  - сообразил Босс, - да дел много, а вокруг меня как круги -
кто-то кружит, кружит, а понять не могу, кто... Неспокойно мне, Андрюха...
     - Понял... На днях позвоню, - сказал Андрей.
     - Вот и ладушки! - Босс  хлопнул его по плечу и встал. - Я  пойду. Буду
ждать от тебя звонка.
     Вызвав по рации охранника, он потопал в коридор к двери.
     -  Босс, подождите,  -  остановил  его Андрей  и, выйдя  на  лестничную
площадку, внимательно осмотрелся.
     Послышались шаги - по лестнице вприпрыжку поднимался охранник.
     - Я вас провожу, - сказал Андрей, выпуская Босса из квартиры.
     Они вышли  втроем из подъезда. Босс сразу же нырнул в предусмотрительно
открытую дверцу машины. Тачка была новая, с наворотами.
     "Видно,   и  впрямь   дело  худо..."  -  подумал   Андрей,  разглядывая
бронированные стекла.
     Отступив в сторону, он махнул рукой, и машина рванула с места.

     Через десять дней он вновь приступил к работе у Босса.
     За   время  его  почти   годового  отсутствия,   действительно,  что-то
произошло. Изменилось местоположение  не только квартиры и дачи  Босса, но и
его двух офисов. На дверях и окнах везде появились решетки и плотные жалюзи.
     Чтобы  попасть  к Боссу, его посетители,  не взирая на ранг,  вынуждены
были проходить три зоны безопасности.
     Напряжение, повисшее в воздухе, казалось, можно было резать ножом.
     Босс суетился и шугался каждого  резкого звука.  Выезжая на встречу, он
по несколько раз  менял время, боясь утечки информации и нового покушения. О
ночных развлечениях в клубе он уже  и не помышлял - после работы он уезжал и
сидел, запершись либо дома, либо на даче, забыв о вечеринках и даже перестав
встречаться  с  друзьями  и партнерами. Это  не  могло  не  сказаться на его
"имидже" и бизнесе, в  целом. По городу поползли слухи, что Босс уже не тот,
что укатали сивку крутые горки. У некоторых из шакалов, ранее подтявкивающих
и  подбирающих  остатки с делового  стола  Босса, начали  прорезаться волчьи
зубы. Босс со своим бешеным психованным характером, естественно, не мог  это
оставить безнаказанным и вновь заварил кашу непрекращающихся разборок, теряя
людей и  взвинчивая себя до состояния оголенного нерва.  С ним  стало совсем
опасно находиться рядом.
     В  офисе среди сотрудников Андрей не встретил ни одного знакомого лица.
А  новенькие,  угнетенные  атмосферой  страха  и  подозрительности,  мышками
шмыгали  вдоль стен и замирали на своих рабочих местах,  не  понимая, как их
угораздило сюда попасть  и  как  им теперь отсюда  выбраться. Как  и  раньше
действовал   финансовый   механизм   заманивания   кадров.   Зарплаты   были
фантастически высокими,  хотя  Андрей заметил, что уровень  фирмы уже был не
тот. Он вдруг с беспокойством подумал, что Босса надолго не хватит и вряд ли
он уже  выправится.  Свежий  взгляд легко  угадывал  неуловимые черты начала
конца.
     Глянув в затравленные  глаза  Босса,  Андрей  внутренне  приготовился к
самому худшему, но в душе  у него ничего не дрогнуло.  Беречься  ему  теперь
было не  для кого, а для  него  самого  его жизнь  перестала иметь значение.
Прошел день, и хорошо! Однако  непроходящая боль постоянно напоминала ему  о
его предыдущих потерях,  и он неожиданно  для  себя  вдруг почувствовал, что
теперь  боится потерять  и Босса, который, пребывая на грани паники, доверил
ему свою жизнь. Андрей не хотел больше смертей. Кроме этого, он с удивлением
понял,  что   просто   жалеет  Босса,   жалеет   этого   самовлюбленного,  с
отвратительным  характером,  детину,  который  до  того  заигрался в  крутой
бизнес, что теперь вокруг  него трупы можно было укладывать в штабеля,  да и
сам он ходил "над пропастью во ржи"...
     Андрей решил для себя, что постарается сделать все, чтобы Босс выбрался
из этой мясорубки по возможности живым, и старался проводить с ним как можно
больше времени.
     Как-то незаметно, само по себе, сложилось так, что  вскоре  Андрей стал
просто жить рядом с Боссом, практически неделями не появляясь у себя дома.
     Босс все  больше проникался доверием  к Андрею и никуда  не выезжал без
его сопровождения. Похоже, он чувствовал себя  спокойно только  тогда, когда
ощущал крепкое плечо Андрея рядом с собой на заднем сидении машины.
     В последнюю пятницу июля, в конец издерганный Босс решил уехать на дачу
на  выходные. До этого  он  почти месяц торчал в  городе,  опасаясь  дальних
переездов по трассе. Но погода стояла замечательная, солнце жарило во всю, и
Босс решился, наконец, позволить себе расслабиться на природе.
     Надежная  дачная  охрана,  которую  набирал   уже   сам   Андрей,  была
предупреждена заранее. Обслуга получила задание готовить мясо для шашлыков и
ждать хозяина на "товсь" к вечеру.
     В конце дня  их водитель Вася с напарником Андрея - Петром, внимательно
осмотрели машину, перед тем как посадить в нее уставшего Босса.
     В багажнике лежала затаренная водка и деликатесы на все выходные.
     Сидя  рядом с  Боссом,  Андрей  внимательно  следил за  движением через
затемненные бронированные стекла.
     Василий,  отчаянно  сигналя,  обгонял едущие за  город  машины.  Многие
шарахались от их "мерседеса", не рискуя заступать им дорогу.
     Выехав из города, они понеслись по Приморскому шоссе, пугая встречный и
попутный транспорт, гуськом тащившийся по извилистой нижней дороге.
     Босс  повеселел  и,  расслабленно  раскинувшись  на  сидении,  хохотал,
комментируя выражение лиц водителей в уворачивающихся от них автомобилях.
     Андрей был спокоен, он был уверен в Василии,  кроме  того, если что, на
такой скорости к ним будет труднее "прицепиться".
     Через полчаса этой сумасшедшей  гонки, Босс вдруг хлопнул Васю по плечу
и, указав на какой-то поворот, попросил съехать его на узкое шоссе, уходящее
вглубь леса.
     Андрей напрягся.
     -  Там  есть  классное озеро, и людей почти не бывает, - объяснил  Босс
Андрею. - Вряд ли нас там ждут...
     - На даче есть бассейн, - попытался урезонить Босса Андрей.
     -  Хочу в  нормальном озере искупаться, в конце концов, надоело  все! -
психанул Босс.
     Андрей, пожал плечами и не стал спорить - надоело, так надоело...
     Проехав  минут  пятнадцать,  они  выехали  к небольшому озеру, которое,
действительно, оказалось замечательным.
     Не  смотря  на близость  дороги, каких-то метров пятьдесят,  берег  был
безлюдным.
     Выйдя  из  машины,  Андрей пошел к  озеру, осматривая  окрестности.  Не
заметив ничего подозрительного, он вернулся к машине, где Босс уже стаскивал
ботинки в предвкушении купания.
     "Как  дите малое, -  усмехнулся  про  себя  Андрей.  -  А! Лишь  бы  не
плакал..."
     Они аккуратно съехали  на грунтовую дорожку, ведущую на берег озера, и,
подъехав прямо к кромке воды, остановились.
     Босс  вышел из машины, с наслаждением  потянулся и стал раздеваться, но
не успел он даже снять рубашку, как раздался телефонный звонок.
     С досадой Босс  выхватил телефон из машины, послушал,  а потом отошел в
сторону, с кем-то раздраженно разговаривая. Матерясь через каждые два слова,
он пинал ногой березовый пенек, потом сел на него и, сбавив тон, устало стал
кого-то увещевать в трубку.
     Переговорив,  он задумчиво  посидел,  а потом,  сбросив  с себя остатки
одежды, разбежался и нагишом влетел в воду. Вынырнув далеко  от берега,  он,
делая широкие гребки руками, поплыл на середину озера.
     Андрей  почувствовал  себя кудахчущей мамашей,  когда  еле-еле  сдержал
желание крикнуть  Боссу,  чтобы  он не  заплывал далеко.  Но тот и без этого
скоро сам повернул и поплыл вдоль берега, с головой уходя под воду  и шлепая
выступающими из воды ступнями друг об дружку.
     Нанырявшись в  теплой  воде,  Босс  разлегся  на  травке,  обсыхая  под
ласковым вечерним солнышком.
     Андрей  настороженно  осматривался.  Ему  не   хотелось  здесь  надолго
задерживаться.  А  когда  он  услышал  шум  мотора  и  увидел  сквозь  кусты
проезжающую мимо по шоссе машину, вообще забеспокоился.
     - Босс, поехали! Не стоит искушать судьбу.
     Босс недовольно посмотрел на Андрея, но, увидев тревожное выражение его
лица, нехотя поднялся.
     Вася без  лишних  слов тут  же  сел  за  руль  и  завел  мотор,  а Петр
предупредительно распахнул дверцу перед Боссом.
     Натянув на  еще не совсем  обсохшее тело только плавки  и рубашку, Босс
взял брюки в охапку и залез в машину.
     Андрей,  еще раз окинув окрестности внимательным взглядом, сел рядом  с
Боссом и захлопнул дверцу.
     Проехав по грунтовке к выезду на шоссе, они остановились и осмотрелись.
     - Вроде все спокойно, - сказал Петр.
     Шоссе в обе стороны было пустое.
     Андрей тронул Васю за плечо, разрешая ехать.
     - Черт!  - воскликнул  Босс,  озабоченно хлопая  по  лежащим на сидении
брюкам. - Я трубку оставил на пеньке. Андрюха, пойди, забери!
     Андрей вылез  из машины  и, миновав грунтовую дорожку, пошагал напрямую
по упругой траве в сторону их привала.
     Оттуда  вдруг   пронзительно  и  тонко  заверещала   телефонная  версия
"Турецкого марша" Моцарта, так любимого Боссом.
     Подбежав   и   нашарив,   наконец,   упавший  в  траву  возле   пенька,
радиотелефон, Андрей ответил на звонок.
     В трубке послышался шорох, а потом низкий женский голос спросил:
     - Босс!  Хорошо ли тебе сейчас? - и,  помедлив,  добавил:  -  Ну, пусть
будет тебе еще лучше!
     - Алло, кто это? - мгновенно напрягшись, спросил Андрей,  поворачиваясь
в сторону машины.
     Следующего шага он сделать не успел.  Последовавший за каким-то хлопком
оглушительный взрыв накрыл его с головой. Горячая волна сбила Андрея с ног.
     Упав на колени, он оцепенело смотрел, как машина Босса кувыркается  над
шоссе в зареве пламени. Из  открытой  правой двери вылетела какая-то  темная
масса и, пролетев метров двадцать над дорогой, рухнула на обочину.
     Словно в замедленной съемке машина, наконец, черным  остовом рухнула на
шоссе  и,  скрежеща, прокатилась  по  нему,  теряя в движении отваливающиеся
части.
     В ушах у Андрея звенело, шоссе заволокло черным дымом,  за которым  уже
трудно было что-либо разобрать.  Похоже,  что по машине стреляли  из "Мухи",
попав при этом в бензобак.
     Андрей с трудом поднялся  с земли,  чувствуя, что  ставшие ватными ноги
едва держат  его.  Трубка радиотелефона все  еще  была зажата в его руке. Он
отбросил  ее  в сторону и,  спотыкаясь, побежал  к  шоссе,  на ходу  вынимая
пистолет из кобуры.  Ощутив  тяжесть оружия в  ладони,  он почувствовал, что
голова  его постепенно проясняется, и настороженно огляделся.  Только сейчас
он осознал, что  это  было очередное покушение на Босса, на сей  раз успешно
завершившееся   к   вящему   удовольствию  заказчика  и   других  врагов   и
недоброжелателей хозяина. Вот тебе и отдохнули у озера...
     - Господи, опять  смерть! Что  же я  как проклятый! -  застонал Андрей,
приближаясь к полыхающей на шоссе машине.
     В воздухе стояла гарь.
     К  "мерседесу" было не подойти  -  языки  пламени  с радостным  треском
облизывали его, еще не до конца обгоревший, раскаленный скелет.
     Андрей  посмотрел на обочину шоссе, где лежала темная масса, вылетевшая
из  машины  при  взрыве.  Подойдя  ближе, он  увидел  чье-то  почерневшее  и
окровавленное тело.
     Присев на корточки, Андрей  перевернул тело,  и, не смотря  на  то, что
лицо погибшего было сильно изуродовано,  сразу же опознал Босса. Не  в силах
отвести от него глаз он зачем-то попытался нащупать пульс на руке хозяина.
     Раздавшийся в  этот момент сзади резкий  визг тормозов  заставил Андрея
обернуться, но тут  перед его глазами полыхнул ослепительный свет,  в голове
словно что-то взорвалось, и Андрей рухнул на землю рядом с Боссом.
     Прийдя в себя, он почувствовал, что его руки вывернуты за спиной,  а на
его тело навалилась чья-то тяжелая туша. В затылке пульсировала адская боль.
Сознание его еще раз на мгновение соскользнуло в спасительную темноту, и тут
же вынырнуло обратно.
     Он лежал в неудобной позе на земле, прижатый щекой к горячему асфальту.
     Издалека послышался звук мотора, и вскоре, шурша шинами, прямо напротив
него остановилась еще одна машина.
     Лежа на земле, Андрей мог видеть только ее низ.
     Открылась дверь, и появились стройные ноги, обутые в туфельки на тонких
высоких каблуках.
     Андрей вздрогнул: эти ноги он не спутал бы ни с какими другими...
     Преодолевая сопротивление прижимающих его к земле рук, он поднял голову
и  посмотрел  вверх... Он не  ошибся:  это,  действительно,  была  она - его
Незнакомка.
     Медленно подойдя к трупу  Босса, она долго  смотрела на него с каким-то
непонятным выражением  лица,  а потом, брезгливо пнув его  носком  туфельки,
прошептала:
     - Передай привет моему мужу! - и отошла обратно к машине.
     Открыв  дверь, она села на сидение, оставив ноги на земле, и посмотрела
на Андрея.
     - Отпустите его, - приказала она тихим голосом.
     Прижимающая его к земле тяжесть тут же исчезла, Андрей рывком сел.
     -  Давно  вас не  видела... Не думала,  что  вы  вернетесь.  Ну что, не
сберегли вы  своего  Босса...  -  с  невеселой  усмешкой сказала она.  -  А,
впрочем, из-за такой мрази погибать не стоит. Как же вы сами-то уцелели?
     - К телефону отошел, - угрюмо взглянув на нее, ответил Андрей.
     - А где был телефон? - удивленно спросила она.
     - Босс на пеньке оставил, - опустив голову, сказал он.
     - Понятно...  сяду  на  пенек, съем пирожок... Значит,  это  с  вами  я
разговаривала?..  Жаль!  Хотела  услышать последний вздох этого подонка.  Ну
ладно, -  она  потерла виски.  Лицо ее было бледным. - Что с  вами-то делать
будем?  Вариантов,  как  сами понимаете, не  густо... Ко  мне  работать  вы,
конечно, не пойдете?
     Он, с усмешкой глянув на нее, отрицательно покачал головой.
     - Ну, вот видите? Вы не оставляете мне выбора, - грустно констатировала
она. - Так что придется прощаться... - она с сожалением взглянула на Андрея.
Потом, приняв решение, посмотрела тяжелым взглядом на стоявших за его спиной
людей и отвернулась.
     - Вопрос можно? - спросил Андрей, уже понимая, что его ожидает.
     Она  нехотя  повернулась  к нему. В  ее  глазах застыла  боль, но  лицо
оставалось непроницаемым.
     -  Скажите,  почему вы  все  время  на меня  при  встрече  так  странно
смотрели? Я вам кого-то напоминаю?
     Она грустно улыбнулась:
     - Кого может напоминать красивый мужчина?  Разве что самого себя... Мне
просто нравилось смотреть на вас. Такие замечательные глаза... и губы, очень
искушающие... - последние слова она произнесла почти шепотом и потянулась за
дверцей машины.
     - Постойте, - дрогнувшим голосом, остановил ее Андрей. - Как я понимаю,
мы с вами больше не увидимся, можно последнюю просьбу?
     Не поворачиваясь к нему, она молча кивнула.
     - Проведите со мной ночь... - тихо попросил Андрей.
     Она на мгновение замерла, потом,  напряженно провела рукой  по волосам,
и, повернувшись к Андрею, посмотрела на него странным долгим взглядом.
     Он ждал, не отрывая от нее глаз.
     - Хорошо,  - наконец,  коротко согласилась она, и, кинув взгляд за  его
спину, знаком отдала команду.
     Два  дюжих  молодца,  молча подхватив Андрея  под  руки,  повели его  к
стоящей  рядом машине  и  запихнули  на заднее  сидение.  Машина,  взвизгнув
шинами,  рывком  тронулась с места  и, объехав дымящиеся останки "мерседеса"
Босса, полетела по шоссе, набирая бешеную скорость.
     Даже  не завязав  ему  глаза,  а, впрочем, им это и не нужно  было, как
понял Андрей, все равно  эта ночь  - его последняя,  его привезли по  глухой
лесной дороге к большому красивому дому.
     Один из парней отвел его  в роскошную гостиную на первом  этаже. Усадив
его в кресло у окна, он приковал его наручниками к батарее и вышел.
     Андрей  сидел  и наблюдал через  зарешеченное окно, как среди  деревьев
пробивается вечерний  свет заходящего солнца, окрашивающего облака в розовый
цвет. Белые ночи кончились, и  сумерки с каждым днем  становились все  более
ранними и густыми.
     Через какое-то время послышался шум подъехавшей к дому машины. Хлопнули
дверцы и на крыльце застучали шаги. Дом наполнился голосами, но к Андрею так
никто и не зашел.
     Не обращая внимания на  боль в запястьях,  Андрей  потянул  батарею  на
себя, пробуя  ее на прочность. Наручники громко  лязгнули по металлу, тут же
распахнулась дверь.
     На пороге проявился уже знакомый мордоворот.
     - Балуешь? Сейчас тебя освободят... - пообещал он, насмешливо посмотрев
на Андрея.
     "Сейчас" превратилось еще часа в два.
     За  окном  уже совсем стемнело. Вокруг стояла  тишина.  По дому  ползли
ароматные запахи, видимо, на кухне готовился ужин.
     Неожиданно открылась дверь.
     В гостиную неслышно вошел незнакомый парень.
     Отцепив Андрея от батареи, он указал на  дверь и сказал, копируя  голос
Папанова:
     - Просю! Вас ждет ва-а-анна... И какава с чаем... тоже...
     Он провел Андрея на второй этаж в большую спальню с камином и старинным
комодом в углу.
     Дом явно принадлежал богатому человеку.
     Андрей   огляделся  -   окна   здесь   тоже   были   убраны  решетками,
декоративными, но прочными.  Широкая  кровать, застеленная белым покрывалом,
занимала  большую  часть  спальни. У стены  стояло трюмо, на котором, как на
прилавке  парфюмерного   магазина,  выстроились   в  ряд  флакончики  разных
размеров,  форм и расцветок. У камина стояли  два  кресла  с резным столиком
между ними.
     - Проходите, будьте как дома, - раздался сзади  знакомый низкий женский
голос. - Надеюсь, у нас с вами не будет никаких проблем...
     Андрей повернулся.
     На пороге стояла Незнакомка в вечернем платье.
     Войдя в комнату, она плотно прикрыла за собой дверь и подошла к Андрею.
     Окинув его взглядом, она сказала:
     -  Ванная  вон за  той  дверью.  Можете привести себя в  порядок,  пока
накрывают на стол, - и, подойдя к комоду, она вытащила из него новую рубашку
в упаковке.
     Протянув ее Андрею, она спросила:
     - Вам подойдет этот размер?
     Он молча  взял из  ее рук  рубашку, посмотрел на  воротничек и, кивнув,
скрылся за дверью в ванной.
     Через пятнадцать минут,  он вышел, освеженный душем, в чистой  рубашке.
Мокрые  волосы  он зачесал назад, и его  лоб,  не тронутый загаром,  светлым
пятном выделялся на фоне смуглого лица.
     Пока он мылся, столик уже накрыли к ужину.
     Верхний  свет был погашен, и лишь три горевшие  свечи да огонь в камине
освещали комнату, разгоняя мягкий сумрак по углам.
     Незнакомка сидела в кресле и задумчиво  смотрела на огонь. Услышав шаги
Андрея, она, не глядя на него, сделала приглашающий жест к столу.
     Впереди у них была еще целая ночь... Последняя ночь Андрея...
     Не  смотря  на  эту ужасающую мысль,  Андрей почувствовал  голод и  без
лишних слов принялся за еду.
     Откинувшись   в  кресле  после  ужина,   он  в  ожидании  посмотрел  на
Незнакомку,  которая  почти не притронулась к  еде и только молча потягивала
вино из хрустального бокала. Она ответила ему изучающим взглядом.
     - Наверное, нам  все-таки имеет смысл познакомиться, -  предложила она,
и, не успев ее остановить, Андрей услышал ее имя: - Татьяна...
     - Андрей, - вынужден был представиться и он.
     Она протянула ему руку.
     Он на секунду замешкался, не  зная, что сделать - пожать или поцеловать
ее,  а  потом, взяв ее руку в свою, склонил голову и прикоснулся губами к ее
прохладным пальцам. Ее рука утонула в его широкой теплой ладони.
     Андрей поднял голову и посмотрел на Татьяну долгим ожидающим взглядом.
     Она опустила глаза и,  мягко  выпростав свою руку, откинулась в кресле,
снова устремляя взгляд на огонь.
     - За что вы его убили? - осторожно спросил ее Андрей.
     Она нахмурилась и нехотя ответила:
     - Это долгая история...
     - Ну, так расскажите, у нас целая ночь впереди...
     Она серьезно посмотрела на него:
     - Вы собирались эту ночь посвятить разговорам?
     - На другое я и не смел надеяться, - чуть улыбнувшись, ответил Андрей.
     Она усмехнулась и, помолчав, печально сказала:
     - Да... Вы даже представить  себе не  можете, каким смелым  нужно быть,
чтобы получить это "другое"... - и пояснила, увидев его непонимающий взгляд:
- Я - больна, у меня СПИД...
     Андрей в шоке отшатнулся:
     - Откуда?!
     -  А это  ваш  Босс  постарался...  -  зло  ответила она,  заметив  его
недвумысленную реакцию.
     - Вы были... близки с Боссом?! - сдавленно спросил Андрей, не в силах в
это поверить.
     - Нет, он был близок с моим мужем.
     -  Что?!  -  все  больше поражаясь,  воскликнул Андрей. - Я,  наверное,
что-то не так понял?
     - Нет,  Босс  не спал  с моим  мужем, конечно... Он просто  на одной из
пьянок  в Калининграде,  напоил  его и  подложил  ему  проститутку,  больную
СПИДом. А когда мой муж умер, Босс получил в свое  собственное  распоряжение
их общее дело... Это уже потом он перебазировался в Питер.
     - Ваш муж умер от СПИДа? И давно? - тихо спросил Андрей.
     -  Пять  лет назад... А  мне...  Мне  пришлось прервать беременность на
большом сроке, чтобы не рожать больного ребенка... Он всех нас приговорил...
     Переваривая информацию, Андрей в смятении молчал.
     "Что ж  ты натворил, Босс, мать  твою!" - думал он, вспоминая погибшего
хозяина, а потом, вдруг засомневавшись, спросил Татьяну:
     - Почему вы так уверены, что в этом замешан Босс?
     - А  он этого  особенно и не скрывал, - усмехнулась  она.  - У  нас,  в
Калининграде, он вообще известная личность на всякие пакости...
     - Почему же он вас не узнал в клубе?
     - А мы с ним до этого ни разу лично не встречались.
     - Но я помню, что он как-то сказал, будто ваше лицо ему знакомо.
     - Может быть, фотографию видел?.. - равнодушно предположила она.
     Они замолчали.
     Андрей  вздрогнул, когда  в  камине от соснового  полена  с пистолетным
выстрелом отскочила искра.
     - И теперь нет никакой надежды? - спросил Андрей, чувствуя,  как сердце
его сжимается от жалости к ней.
     Она печально покачала головой:
     - Лекарств перепробовала уйму, но это все... - и она безнадежно махнула
рукой.
     Не  смотря  на  близость  живого огня,  Андрея  охватил  озноб  - опять
смерть...
     "Пять видов смерти есть у человека, неужели я у каждой должен постоять?
-  с  ужасом  думал  он.  - Валя убила себя  собственной  рукой,  маму убила
болезнь,  Босса убила рука чужая,  - он покосился на изящную руку Татьяны. -
Есть еще  смерть  от  стихии и несчастного случая.  Да,  и  еще от старости.
Дожить бы до последней, она, пожалуй, самая логичная и справедливая..."
     - Ну, что  вы притихли? - прервала  молчание Татьяна. -  И почему вы не
пьете вино? Это очень  хорошее вино, вкусное и очень полезное,  - она  взяла
бутылку, долила себе, а потом, наполнив второй бокал, подала его Андрею.
     "Да, сейчас самое время думать о полезности", - невесело усмехнулся про
себя Андрей, принимая бокал из ее рук.
     -  Может быть, вы  скажете тост? -  спросила  Татьяна. - За что  же  мы
выпьем?
     Единственным  подходящим  к  данной  ситуации  был  тост,  произносимый
почему-то только  одним,  самым  гонимым,  народом  в  мире.  Вот  его-то  и
предложил Андрей:
     - За жизнь...
     Татьяна подняла на Андрея глаза, и, поколебавшись, спросила:
     - Вам очень хочется жить?
     - А вам? - усмехнулся Андрей.
     - Мне - да, но у меня нет будущего.
     - Будущее есть всегда, - возразил  Андрей, -  у  вас  есть  эта ночь, и
будет завтрашний день... и еще не один день, и не одна ночь...
     - Ужасно, когда счет идет на дни. Это так мало...
     -  Все относительно, - тихо сказал Андрей. -  Есть  дни,  которые стоят
всей жизни. И есть жизни, тянущиеся как один беспросветный серый день.
     - Да вы  философ... -  грустно улыбнулась Татьяна. - Вы даже  не корите
меня  за  то,  что  я  отнимаю у  вас ваше  завтра...  Ну  что же,  давайте,
действительно, выпьем за жизнь.
     Протянув  руку, она  осторожно  потянулась своим  бокалом  к  нему. Они
чокнулись, и  хрустальный звон бокалов  вдруг наполнил затаившуюся в сумраке
комнату каким-то тихим, праздничным очарованием. Они оба почувствовали это и
по-новому взглянули друг на друга.
     И  снова ожили глаза, и отошли куда-то в сторону последние события, как
будто время повернуло вспять  и  вновь  возвратились те, прошлогодние летние
дни.
     Андрей замер, перед ним опять сидела его Незнакомка.
     - Вы так на меня смотрите... - тихо сказала она.
     - Как?
     - Совсем, как  тогда... в первый  раз,  в клубе, - и она  улыбнулась, и
вновь ее улыбка преобразила ее черты, явив Андрею ее юное лицо.
     Она смущенно опустила глаза.
     - Как  давно  у тебя не было мужчины? -  тихо спросил Андрей, незаметно
для самого себя перейдя на "ты".
     -  Легче  спросить, сколько времени у меня был мужчина... -  с  горечью
сказала  она.  -  Два коротких  года...  Я  вышла  замуж  в  двадцать лет...
девственницей, - она вздохнула и пламя свечей тревожно дернулось, всколыхнув
тени  на  стенах.  - А когда  узнала,  что больна,  пришлось забыть,  что  я
женщина... Уже почти восемь лет...
     Он представил, чего  стоили  для нее эти  годы, и  ему стало жутко. Как
жить человеку, у которого  весь мир  разрушен и отнято все?  Она осталась  в
одиночестве без права на детей, без права  на любовь,  без права на жизнь...
Утешаясь только мыслью о местью, она жила, похоже, исключительно ею, истекая
кровью, обламываясь чувствами и крошась эмоциями.
     - Бедная моя, что же они с тобой сделали!  - с болью в голосе, произнес
Андрей и, протянув руку, погладил Татьяну по щеке.
     Она  испуганно  взглянула  на  него  широко  открытыми  глазами,  и  на
мгновение  замерла,  прижавшись  щекой  к  его  ладони.  Потом  вдруг  резко
отстранилась, и стремительно поднявшись, отошла к окну.
     Андрей немного выждал, а потом тоже встал и подошел к ней.
     Остановившись  позади нее, он взял ее за плечи и тихонько потянул ее на
себя. Она покорно прислонилась спиной к его груди. Он обнял ее и, прижавшись
губами к ее  волосам, поцеловал  темную прядку над ухом. Она  вздрогнула, но
ничего не сказала. Тогда он решительно развернул ее к себе лицом и попытался
привлечь ее поближе, но она уперлась руками ему в грудь, останавливая его.
     -  Я не  могу забрать твою жизнь, - прошептала она, и, опустив  голову,
закрыла лицо руками.
     - Я тебе ее сам готов отдать, - тихо сказал он.
     -  Ты,  наверное, не  понял,  - вскинула  она голову. -  Я  больна!  Ты
заразишься и умрешь!
     - Не  успею,  - улыбнулся он, и, преодолевая  ее  сопротивление, крепко
прижал ее к себе.
     Она забилась в его объятиях.
     - Ты  что, хочешь  сказать,  что,  действительно, готов завтра умереть,
поэтому и не боишься близости со мной?
     -  Я не боюсь близости с тобой. Больше того, я хочу этой близости. И не
имеет  значения, убьют  ли меня завтра твои ребята, или я заболею и умру  от
СПИДа. Все мы рано или поздно умрем, я к этому готов, единственно, чего бы я
не хотел, так это потерять эту ночь. Таня, я, действительно, готов ради этой
ночи умереть, потому что ради такой ночи стоит жить.
     Она  изумленно  подняла  на  него  глаза,  в  которых  билось  отчаяние
вперемешку с надеждой.
     - Почему? - почти неслышно, одними губами, спросила она.
     - Не почему, просто так оно есть,  - и, стиснув ее лицо в руках, Андрей
порывисто припал к ее губам.
     Сминая  ее  застывшие  губы,  он  словно пытался  выпить  из  нее  этот
мертвящий холод предстояния  смерти, царивший в ней все эти годы, и влить на
его место огонь жизни, пробуждая в ней забытые чувства и желания, и согревая
ее сломленную душу своей любовью.
     -  Перед  смертью   не  надышишься,  -  простонала  она,  вырываясь   и
отворачивая от него лицо.
     - Не умирай раньше смерти, - выдохнул он ей в губы и опять впился в них
обжигающим поцелуем.
     И она покорилась, всем телом подавшись  к нему и почти уже захлебываясь
в потоке освобожденной  нежности  и желания, неистово хлынувших из-подо льда
многолетнего одиночества.
     Это было  больше страсти, больше  любви,  это была сама жизнь,  тонкими
стежками счастья начавшая сшивать расползающиеся края ее истерзанной души.
     А  за  окном,  в  мягких  объятиях ночи  догорающего  лета  едва слышно
трепетал листвою  лес, обступивший  тихий  дом  и  кружащий вокруг него свой
недвижимый обережный хоровод под мягким светом мерцающих звезд.

     Через месяц  из "Пулково-2"  по  маршруту  "Россия -  Италия"  вылетала
супружеская пара.
     Улыбающиеся,  оба в темных  очках, что  выглядело несколько  странно  в
такой хмурый дождливый день, они шли, держась за руки, сосредоточенные  друг
на друге и не замечая людей вокруг.
     Багажа у  них  было  мало, несмотря на то, что покидали они  эту страну
навсегда.
     Разобравшись с таможней, пара прошла в отсек паспортного контроля.
     Пограничник в капитанских  погонах,  сидящий за стеклом, попросил  даму
снять очки и внимательно взглянул на фото в паспорте.
     Дама спокойным движением сняла очки и подняла глаза.
     Капитан изумленно воззрился на нее - казалось, от ее глаз исходит такое
сияние,  что  если  ее  выпустить  в темную  ночь, то  и  тогда  бы путь был
светел...
     Капитан замахал рукой.
     - Что? - недоумевающе улыбнулась дама.
     - Наденьте, наденьте, - попросил он.
     С грохотом поставив  в  ее  паспорт  печать,  он  торопливо  вернул  ей
документы.
     Дама,  еще раз улыбнувшись ему, вышла из отсека  паспортного контроля к
своему нетерпеливо ожидающему спутнику.
     Взявшись  за  руки  и  глядя  друг  на  друга, они  вслепую шагнули  на
эскалатор, ведущий к посадочным терминалам и новой жизни.
     А за  их  спиной остался  офицер-пограничник,  который  сидел  за своей
стеклянной перегородкой прикрыв глаза, ослепленные светом  чужого счастья, и
не  обращая внимания  на нетерпеливые взгляды ожидающих пассажиров,  думал о
том, что  вот  также  сияли  глаза  у  его  супруги, когда он встречал ее из
роддома.
     "Пора второго заводить", - принял он твердое решение, и, повернувшись к
очередному пассажиру, широко улыбнулся ему...


     Санкт-Петербург,
     15 августа - 2 сентября 1999 г.


     Неонилла Самухина. ИСТОРИЯ МОЕГО ПАДЕНИЯ

     Последнее  время  в определенных кругах стало модным рассуждать о своих
предыдущих  воплощениях. Нередко  можно услышать от посетителя какого-нибудь
манерного салона горделивую фразу о том,  какой потрясающей личностью он был
в прошлой жизни где-то там: в Англии, или Франции, то ли в XII, то ли в XVII
веке...
     Поскольку  я действительно помню свои воплощения,  то могу  определенно
сказать, что  никакой потрясающей личностью я не была. Последнее воплощение,
которое  мне открыли, относилось к XVI веку - тогда я была тибетским монахом
-  письмоношей, доставлявшим  во вне  важные  послания  настоятеля монастыря
Тхарпа-Чхой Лин.
     И вот я  опять здесь - на  Земле,  в России, на рубеже  XX-го и  XXI-го
веков.  Но что  было между моим нынешним воплощением и тем монахом -  скрыто
какой-то пеленой с мерцанием неясных образов и чувств.
     Меня все  время мучал вопрос - почему?  Почему так высоко поднявшись по
духовной лестнице, я не смогла подняться еще выше, почему меня опять вернули
на Землю, да еще и в нечистое тело женщины?..
     И однажды я поняла...
     Чтобы  родиться  на  этой  планете женщиной  после  того,  как  побывал
тибетским монахом,  нужно было совершить нечто  такое,  за что и должно было
последовать наказание через несовершенное воплощение.  И тот большой перерыв
в четыре века,  укрытый от  осознания мерцающей  пеленой,  мог означать лишь
одно: что хотя воплощения и были, но не в человеческом облике, как в песне у
Высоцкого: "...родился баобабом...". Значит, было совершено нечто такое, что
потребовало для искупления целых четыре века воплощений в низшие формы, пока
я не добралась до человеческой, да и то женской.
     Тому, кто пребывал не  в себе, для  перехода  к  высшему воплощению,  а
затем  и  к  выходу  из  их  круговорота, требуется  покаяние.  Но  покаяние
недоступно человеку в  состоянии  "пока-я-ни-я". Лишь вернувшись  и  осознав
себя, человек  сможет  каяться, то есть,  осознавая  себя,  отвечать за свои
поступки.
     Я хочу знать, что совершил монах в горах Тибета в XVI веке и за что был
наказан круговоротом низших воплощений.


     Дордже  спешил. Путь был неблизок,  а солнце уже приближалось к опасной
черте. Не  смотря на сандалии, горячие камни  обжигали его  уставшие ступни.
Шафрановое  дхоти  пропиталось  едким  потом  и  запылилось.  Давно небритый
затылок нещадно зудел и чесался от прорастающего ежика волос.
     В пути он  был  уже семь  дней  и  скоро  перед  ним  должен  открыться
величественный  вид пятого  монастыря,  куда он  уже несколько лет доставлял
послания настоятеля монастыря Тхарпа-Чхой Лин.
     Устремив взгляд на  возвышающийся впереди перевал, за которым был скрыт
монастырь  Багтэн, Дордже  в  привычном  ритме переставлял свои  натруженные
ноги. Там, за перевалом, его ждал короткий отдых  перед тем, как он двинется
дальше - к монастырю Сэра, последнему в его маршруте.
     С ведущей к перевалу каменистой дороги, поднимавшейся по кромке крутого
склона, открывался  вид  на шин-наг  -  лесные  заросли,  устилавшие  долину
зеленым ковром.
     Дордже снова  поднял  взгляд на  вершину перевала,  дрожащую  в далеком
мареве, как вдруг его нога зацепилась за что-то на дороге.
     Посмотрев вниз, Дордже с удивлением  увидел лежащий  в  пыли полотняный
мешок. Недоуменно оглядевшись по сторонам, Дордже  подумал, кто  бы мог  это
обронить?  Подняв  мешок,  он  развязал тесемки и  заглянул внутрь: там была
смена женской одежды, гребень, деревянная фляга с водой и хлеб, завернутый в
пеструю ткань.
     Два  часа  назад  он  разминулся с  караваном  спешащих по своим  делам
торговцев, возможно,  это они потеряли мешок,  хотя он не заметил среди  них
женщин.
     Тщательно отряхнув мешок от пыли,  Дордже положил его на большой камень
у дороги - может быть, за ним вернутся, или он кому-нибудь еще пригодится...
     Собравшись идти дальше, Дордже бросил последний  взгляд  по сторонам  и
вдруг  его  что-то  остановило - справа,  недалеко от обочины дороги,  почти
скрытая в траве валялась женская соломенная шляпа.
     Монах  осторожно  приблизился к  ней, но  поднимать ее не стал и только
осмотрел  ее.  Шляпа  была  почти новая,  и  вряд  ли  ее кто-нибудь  просто
выкинул...
     С недобрым предчувствием Дордже раздвинул густые кусты, растущие рядом,
и внимательно вгляделся сквозь сумрак в скрытое за ними пространство...
     Там  что-то  белело.  И это  "что-то"  по  очертаниям очень  напоминало
человеческое тело...
     Не  обращая  внимания  на  цепляющиеся  за  дхоти  ветки,  Дордже начал
продираться сквозь кусты, пока не добрался  до лежащего на земле обнаженного
тела.
     Остановившись над  ним,  Дордже увидел, что это  женщина, вернее, почти
девочка,  на  юном  избитом  лице  которой  запеклась кровь, а глаза заплыли
багрово-черными кровоподтеками. Ее длинные черные косы были  обмотаны вокруг
самшитового ствола,  а рядом валялась  разодранная одежда.  Все указывало на
то, что над несчастной жестоко надругались.
     Подняв обрывки одежды, Дордже бережно  прикрыл ими тело  жертвы, бросив
беглый  взгляд на  ее искусанные  до синяков  маленькие груди,  и бедра,  на
которых бурыми пятнами уже запеклась кровь.
     "Кто же это  мог  сделать?!  - думал  Дордже, стоя  на коленях рядом  с
девушкой и освобождая ее косы. Он был потрясен картиной зверского злодеяния,
ему впервые пришлось столкнуться  с  этой  стороной жизни.  -  И что  теперь
делать с телом?"
     Вдруг с земли послышался стон.
     Дордже от неожиданности отшатнулся,  поскольку  был уверен, что девушка
мертва.  Но она шевельнулась и медленно  открыла глаза. Увидев склонившегося
над ней  Дордже,  она хрипло  закричала  и  забилась  всем  телом,  стараясь
отползти от него подальше.
     Удержав ее за плечи, он попытался ее успокоить:
     - Тихо, тихо, я не трону тебя, не бойся!
     Девушка  сжалась под  его  руками и смотрела  на него  взглядом, полным
ужаса.
     - Не бойся! - повторил он, и, отпустив ее плечи, сел рядом с ней.
     Глядя на нее с сочувствием, он спросил:
     - Кто это сделал с тобой?
     Девушка не ответила.
     -  Ты  можешь встать?  -  терпеливо обратился  он  к  ней снова. -  Тут
неподалеку есть родник, я тебя отведу, там ты сможешь... -  он  заколебался,
выбирая, как назвать то,  что ей нужно было сделать, и облегченно добавил: -
...смыть с себя грязь.
     Девушка опустила взгляд на свое тело, едва прикрытое обрывками одежды и
попыталась сесть, но тут же вскрикнула, вновь откидываясь на  землю. Лицо ее
исказилось гримасой боли, а по щекам потекли слезы из плотно сжатых глаз.
     -  Давай  я  помогу  тебе,  - сказал  Дордже, наклоняясь  к  девушке  и
подсовывая руку под ее плечи.
     - Нет, святой  отец, - простонала  она, пытаясь отодвинуть от  себя его
руку. - Я не могу, мне больно...
     -  Я понимаю, но  и тут тебе  нельзя  оставаться,  -  возразил  Дордже,
осторожно поднимая ее.
     Она опять застонала.
     -  Если тебе больно  сидеть, давай, я подниму тебя на ноги, - предложил
он.
     - У меня все кружится перед глазами, я не смогу стоять, - ответила она.
     - Не бойся, я поддержу тебя, - успокоил ее Дордже.
     Обняв ее за талию, он помог ей встать на ноги, и  смутился, ощутив, что
спина  у нее  обнажена -  он прикрыл  ее  обрывками одежды  только  спереди.
Растерянно  замерев и чувствуя под  рукой  ее горячую  кожу, он не знал, что
предпринять. Но тут девушка начала неожиданно обвисать на его руках, видимо,
снова потеряв сознание, и он едва успел подхватить ее.
     "Легкая,  как перышко райской  птички",  - думал Дордже, направляясь  к
роднику, и спиной раздвигая кусты, чтобы не поранить девушку, лежащую у него
на  руках.  Впервые ему  приходилось  нести  такой груз, и хотя  он устал за
долгую дорогу между монастырями, ее он нес без особых усилий.
     - Как зовут тебя? - спросил он, увидев, что девушка открыла глаза.
     - Чхойдзом... - едва слышно ответила она.
     Добравшись  до  родника, он  осторожно  опустил девушку  на  землю,  и,
прислонив ее спиной к песчаному откосу, сказал:
     - Побудь здесь, я сейчас вернусь.
     Пробравшись сквозь кусты обратно к дороге, он  забрал оставленный им на
камне мешок,  поднял шляпу, валявшуюся  в траве, и почти бегом  устремился к
роднику.
     Девушка лежала  неподвижно там, где он ее оставил. Услышав шаги Дордже,
она  зашевелилась и  испуганно  повернула к нему  свое разбитое лицо. Дордже
снова ужаснулся содеянному с ней.
     - Вот, наверное, это твое? - спросил он, положив рядом с девушкой мешок
и шляпу.
     Она кивнула и благодарно посмотрела на него.
     - Хочешь,  я отнесу тебя в ручей? Вода  облегчит  твою  боль. А  я  тем
временем приготовлю место для ночлега, скоро ночь, - и он  добавил, поясняя:
-  Здесь есть неподалеку  пещера. Идти ты не сможешь,  а я не смогу  бросить
тебя здесь одну.
     Не  дожидаясь  ее ответа, Дордже  подхватил девушку на руки и  отнес  к
ручью, вытекающему из  родника. Потом  перенес ее  мешок  поближе к  ней,  и
направился в сторону скал, где была пещера, в которой он не раз укрывался от
внезапно разыгравшейся непогоды.
     Два  дня он выхаживал  ослабевшую от потери крови Чхойдзом, не  решаясь
продолжить путь, и  как  мог,  старался  облегчить ее страдания. Он поил  ее
отваром  шалфея и шафрана, прикладывал холодные компрессы к кровоподтекам на
лице  и  теплую землю,  взятую  у мышиной норки, смотрящей на  восток, к  ее
пояснице.
     Все это  время Чхойдзом молчала, лишь коротко  отвечая на его вопросы и
настороженно  наблюдая за  его действиями. Наконец, к исходу второго дня она
нарушила свое молчание  и  поведала Дордже о  том,  что недавно  овдовела  и
хотела  вернуться к  родственникам,  живущим  в пяти днях пути от деревни ее
покойного  мужа.  Не  решившись идти одна,  она напросилась  в  попутчицы  к
торговому  каравану,  направлявшемуся в  нужную  ей местность.  Но в  дороге
пятеро  торговцев,  очарованные  красотой  юной  вдовы,  решили  вкусить  ее
прелестей, и, прямо днем затащив в самшитовые заросли, жестоко изнасиловали.
Она, прожившая  с мужем в любви  и ласке  почти год, истекла бы кровью после
этого чудовищного совокупления, если бы не Дордже.
     Он слушал ее внимательно, не перебивая, и сокрушался про себя о тяготах
Пути, выпавших на долю этой несчастной молодой женщины.
     На третий день, когда было съедено все, что у них было, включая и хлеб,
лежащий в мешке Чхойдзом, они медленно направились через перевал к монастырю
Богтэн.
     Приведя Чхойдзом в деревню, расположенную недалеко от монастыря, Дордже
оставил  ее у  одной  сердобольной женщины,  а сам направился  в  монастырь,
обещая  Чхойдзом вернуться  за  ней, и  на обратном  пути в  свой  монастырь
сопроводить ее до деревни, где жили ее родственники.
     Через несколько дней, с ответной почтой,  он уже спешил в деревню,  где
оставил свою подопечную.
     Увидев,  он  не сразу узнал  ее -  синяки  сошли с  ее лица, сменившись
нежным румянцем, в движениях пропала болезненная скованность. Она  вышла ему
навстречу   плавной   походкой,   и  остановилась,   застенчиво   глядя   на
приближающегося Дордже.  В  руке  она  держала  знакомый  полотняный  мешок,
наполненный припасами в дорогу.
     -  Вы  пришли  за  мной,   святой  отец...  -  тихо  сказала  она  и  с
благодарностью склонилась перед Дордже, целуя ему руку.
     - Если ты готова, то нам пора в путь, меня давно ждут в моем монастыре,
- сказал он, и, повернувшись, быстро пошел по дороге.
     Чхойдзом попрощалась с приютившей ее женщиной и поспешила за Дордже.
     За несколько дней  они миновали два монастыря. Чхойдзом не жаловалась в
пути и следовала за Дордже, не отставая.
     Он  оставлял  ее  в деревнях  на время  своего  пребывания в  очередном
монастыре, и каждый раз, когда он забирал  ее оттуда,  он замечал,  как она,
завидев его, облегченно вздыхала, словно боялась, что он бросит ее здесь.
     В  короткие минуты  отдыха у дороги  Чхойдзом садилась чуть поодаль  от
Дордже и молча смотрела на него. Она вообще была молчалива, и Дордже не  раз
ловил себя на мысли, что ему бы очень хотелось узнать, о чем она думает.
     Когда они  добрались до монастыря Кабу, рядом с которым не было никаких
селений, Дордже  пришлось оставить Чхойдзом у водопада, находящегося в  часе
пути от монастыря.
     - Здесь ты  сможешь отдохнуть,  - сказал он  перед уходом.  - Я принесу
тебе свежую еду и устрою на ночлег. Не бойся, тут ты в безопасности.
     Через три часа он возвращался назад.
     Отведя  кусты  в  сторону,  Дордже  вышел  к  водопаду,  и  ошеломленно
остановился: потоки воды алмазным каскадом срывались со скал вниз,  и зыбкая
радуга  дрожала над  озером в  изножии водопада,  где плескалась  совершенно
обнаженная Чхойдзом. Ее стройное тело, все в бисеринках влаги, переливалось,
подобно алебастру, в лучах солнца, а длинные черные волосы  темным блестящим
шлейфом тянулись за ней по воде.
     Почувствовав  присутствие  постороннего, Чхойдзом испуганно оглянулась,
но, увидев Дордже, с облегчением улыбнулась ему.
     Выбравшись из воды, она  пошла к нему навстречу, совершенно не смущаясь
собственной наготы.
     Дордже,  как завороженный, смотрел на нее.  Впервые  он  так открыто  и
близко лицезрел обнаженную женщину. Обнаружив несколько дней назад Чхойдзом,
лежащую растерзанной и без  сознания  в гуще  кустов, он  видел ее тело лишь
мельком,  и оно было  обезображено  насилием. Сейчас же, на ярком солнце, он
смог хорошо рассмотреть ее, и испугался - испугался женской красоты, которая
ранее  была  неведома ему  в его монашеской жизни, и той  ошеломляющей  бури
эмоций, которую она пробудила.
     Дордже с ужасом почувствовал, как внутри у него что-то жарко  вскипело,
и,  прорвавшись  потоком  горячей  крови,  хлынуло  в  низ  живота,  вздымая
мгновенно отяжелевшую плоть.
     Чхойдзом  шла  к Дордже,  молча глядя на него  с загадочным  выражением
своих продолговатых черных глаз. Ее точеные маленькие груди,  на которых уже
почти не осталось  следов кровоподтеков, подрагивали в такт шагам. Небольшие
светло-коричневые соски, словно бусины четок, маняще выделялись на  ее белой
груди.
     Подойдя вплотную  к  Дордже, Чхойдзом  остановилась  и опустила глаза в
ожидании.
     Дордже, не в силах сдержать искушения, протянул руку и дотронулся до ее
груди.  Почувствовав прохладное прикосновение  упругого  соска, он  медленно
провел по нему ладонью.
     Чхойдзом вздрогнула и подняла на Дордже затуманенный желанием взгляд.
     Это было последней каплей...
     Дордже, сорвав с себя дхоти, толкнул Чхойдзом на траву, и, нависнув над
ней,  грубо  развел  ее ноги.  Бросив  короткий взгляд  на  открывшееся  ему
беззащитное  лоно,  он  с  каким-то  животным рыком вонзился  в  него  своей
пульсирующей плотью и  замер от острого непривычного ощущения... Это было ни
с  чем несравнимое ощущение, какого ему  никогда  не доводилось испытывать в
своей жизни.
     Откачнувшись назад, Дордже высвободил из девушки  свою  плоть  и  вновь
вошел  в нее, желая  еще  раз прочувствовать  это  потрясающее погружение  в
горячее влажное  лоно, туго обхватывающее  его со всех сторон, и уже  не мог
остановиться.  Он неистово раскачивался  над  Чхойдзом, словно вбивая каждым
ударом вглубь  ее  податливого  тела один  за одним годы своего вынужденного
целомудрия.
     Чхойдзом, вначале  в страхе замершая под ним, ощутив  страстный  натиск
Дордже внутри себя, вдруг встрепенулась, вскинула бедра,  и,  подчиняясь его
ритму, порывисто задвигалась навстречу. Приглушенный стон сорвался с ее губ,
и это не было стоном боли.
     Зеленые  кроны  шин-нага  сомкнулись  над  ними  ажурным   шатром.  Шум
водопада, птичьи голоса исчезли куда-то,  а в той  тишине, что окутала их со
всех сторон, остались лишь звуки их прерывистого дыхания, стоны и удары  тел
друг об друга.
     Время  остановилось. Дордже  не  смог  бы  сказать, сколько длилось это
безумие.  Он  лишь запомнил, как  Чхойдзом,  цепляясь  за  его  плечи, вдруг
закричала и затрепетала под  ним в судорогах наслаждения,  на которые тут же
откликнулась его плоть.
     С  отчаянным  стоном  выплеснувшись в глубину  ее  тела, Дордже, тяжело
дыша,  откатился от Чхойдзом и  распростерся  в изнеможении  на  влажной  от
водяной пыли траве.  У него было такое чувство, словно с него содрали кожу и
нервы, он перестал воспринимать  мир, а  в  голове  не было ни  одной мысли.
Тяжелый дурман навалился на него, не давая поднять закрывающиеся веки.
     Несколько долгих мгновений он ничего не осознавал, но постепенно голова
начала проясняться и на него нахлынуло чувство непоправимой вины.
     "Что  я наделал?! Что  она со мной сотворила?!.." -  мысленно простонал
он, приходя в себя.
     Неуклюже  поднявшись,  Дордже  побежал  на дрожащих  ногах  к  озеру  и
погрузился  в  его  холодные  воды, пытаясь  остудить  тело,  еще  опаляемое
вспышками  памяти о недавней близости. Он лег на  мелководье так, чтобы тело
его  омывалось быстрыми струями убегающего из озера ручья, и, закрыв  глаза,
откинулся  головой  на   песчаный  берег.  Он   лежал  недвижимо,   пока  не
почувствовал,  что  тело  его  совсем  заледенело.  Тогда  он  поднялся,  и,
повернувшись   спиной  к  сидящей  на  берегу  Чхойдзом,  принялся  ладонями
стряхивать с себя капельки воды.
     Неожиданно  он почувствовал, как жаркое  тело Чхойдзом прижалось к нему
сзади, и  маленькие  горячие  руки, обняли  его. Порхнув по  его груди,  они
двинулись вниз, устремляясь к его уже успокоившейся плоти.
     -  Нет!  -  крикнул  Дордже,  отрывая  от себя  эти  ласкающие  руки  и
поворачиваясь к их владелице.
     Чхойдзом, отступив от него на шаг, испуганно смотрела на него.
     - Нет! - еще раз повторил Дордже. - Оставь меня в покое! - и он с силой
толкнул ее в грудь.
     Не удержавшись на ногах, Чхойдзом упала навзничь.
     Ему вдруг захотелось бить и даже топтать ее ногами за то, что она ввела
его в искушение, за то, что заставила совершить великий грех.  Но,  глядя на
покорно лежащую перед  ним Чхойдзом, он почувствовал, как уже раз взведенная
пружина   страсти   вновь   начинает  раскручиваться   где-то  внутри   него
непреодолимым ослепляющим желанием.
     Чхойдзом, увидев,  как  его  плоть  дрогнула, наполняясь  новой  силой,
широко  развела  ноги  в  приглашающем  движении  и  чуть  приподняла  бедра
навстречу ему.
     Он бросился на нее,  рывком ворвался в уже знакомую глубину, и, страдая
от   собственной   слабости,  не  дающей  ему  совладать  с  охватившим  его
вожделением, впился зубами в ее призывно торчащий сосок.
     Чхойдзом дернулась и, сладострастно вскрикнув, выгнулась ему навстречу.
Он, уже  не  сдерживаясь, начал  кусать  ее  грудь  и  шею, оставляя на  них
глубокие следы  с  тут  же  проступающей кровавой  росой,  и  чувствуя,  как
обуреваемый  новой страстью - страстью всех насильников мира, с наслаждением
терзающих свои жертвы, погружается в темный омут упоения чужой болью. Но его
жертва разделяла с ним это наслаждение, и на краю его заволоченного страстью
сознания вдруг вспыхнула смятенная мысль,  что от той демонической бездны, в
которую  неудержимо увлекала  его  Чхойдзом,  его  уже  не уберегут  никакие
молитвы и посты. Он будет падать в нее, одолеваемый все новыми пороками...
     Дордже  ужаснулся этой мысли и,  пытаясь  остановить  это наваждение, с
силой сжал горло той, в которой он увидел воплощение всех своих искушений.
     Чхойдзом забилась под его руками  в попытке вырваться, лицо ее налилось
темной  кровью, но  ее  судорожные движения только сильнее распалили его. Он
еще  крепче  сжал ее  горло,  продолжая вторгаться вглубь  ее тела,  и в тот
момент,  когда  она, наконец, обмякла под  ним, он содрогнулся в  пароксизме
оглушающего экстаза, изливая жизненную влагу в уже мертвое тело.
     Отодвинувшись  от  девушки, Дордже  полежал  несколько  минут,  усмиряя
сбившееся дыхание, потом окинул неподвижное тело Чхойдзом долгим  прощальным
взглядом и поднялся.
     Даже не взглянув на свое дхоти, мокрой оранжевой  тряпкой валявшееся на
берегу, он решительно направился к водопаду.
     Цепляясь за скалистые выступы, он карабкался вверх, не обращая внимания
на то, что солнце  нещадно опаляет  ему спину, что  растущие на скалах кусты
царапают его обнаженное тело, а с  ободранных коленей стекают ручейки крови,
смешиваясь с каменистой почвой под его ногами.
     Солнце уже  почти склонилось  к закату,  когда  он оказался  на вершине
скалы, с которой срывался водопад.
     Выпрямившись во весь рост, Дордже взглянул вниз. Там  уже залегли тени,
но он все же смог разглядеть белевшее на изумрудной траве совсем крошечное с
такой высоты тело Чхойдзом.
     - О, великий Будда, я  утерял свой Путь! Я дважды согрешил за один день
и не  хочу  более множить свои прегрешения.  Пусть  третий грех прервет цепь
моих злодеяний! - произнес он, делая шаг вперед.
     Когда  он летел вниз  вместе с шипящими потоками  воды, он не ощущал ни
страха, ни боли. И даже чувство вины покинуло его - он искупил ее, принося в
жертву свое грешное тело. Душа не умирает, и он  еще вернется на эту землю в
другом обличии...
     Он представлял  себя бессмертной капелькой  жизни, которая  вечно будет
срываться  вниз  -  водой  в  водопаде,  росой с  травинки,  семенем  в лоно
женщины...

     Санкт-Петербург,
     5 марта 2000 года





     Иллюстрация Александры Захаровой


     Быстро  пробежав  по  своим  рабочим  делам, остаток дня она бродила по
городу, вглядываясь во встречные лица.
     По пути  она останавливалась  в летних  кафе и сидела над бокалом вина,
ожидая  того,  кто  бы всколыхнул  ее  устоявшееся  одиночество.  Но  город,
опаленный зноем жаркого лета, не предлагал ей даже завалящегося собеседника.
Томясь в ожидании,  она вытаскивала из тяжелого портфеля альбом с набросками
очередного интерьера и  рассеянно  изучала его,  пытаясь  скоротать время  в
иллюзии занятости.  Но заканчивалось вино и заканчивалось  терпение. Она, со
слегка  кружащейся  головой,  поднималась из-за столика  и, вытирая  со  лба
бисеринки пота,  шла дальше,  никому  не  нужная  и  никому  не  интересная.
Встречные мужчины, на которых она поднимала свои  жертвенные глаза,  мазанув
по ней равнодушным взглядом, обходили ее и шли мимо.
     От такого  бесцельного и  безуспешного блуждания,  она  совсем потеряла
веру в себя. Кому нужна стареющая сука?
     Только однажды, не найдя свободных мест,  за ее  столик присел  молодой
человек. Она напряглась и опустила глаза, повторяя про себя, как заклинание:
"Посмотри на меня и скажи мне хоть слово". Но он молчал, уткнувшись взглядом
в свежую газету и лениво потягивая пиво из пластикового стакана.
     "Господи,  пошли  мне  хоть  кого-нибудь!"  --  молила она.  Но мужчины
ускользали  от нее,  также  как  и  тот,  расправившийся с пивом и  газетой,
молодой человек, ушедший от нее без слов.
     Оглядываясь  вокруг,  она  видела только  женщин,  болтающих  и манерно
посасывающих   леденцы   дефлорированных  сигарет  "Парламент".  Женщин  она
ненавидела. Они  ничего  не могли  ей дать  ни  для  души,  ни для ума.  Да,
впрочем, она давно ничего и не ожидала от них. Жизнь женщин, сосредоточенная
где-то  в промежутке между последними сплетнями и последними месячными, была
ей  омерзительна.  Она  вывалилась из этой жизни, и плыла  своим, одиночным,
курсом. И Фаллос Родосский отнюдь не был главным маяком в ее странствиях.
     Получив  гонорар за  очередной дизайнерский  проект,  она шла в  ночной
клуб, но и там  она оказывалась никому не  нужной. Занятые  флиртом парочки,
покачивались в подобие танца, приклеившись друг к другу телами и очарованные
собственной похотью.
     Компании молодых и уже  не  очень молодых мужчин, шумные и пьяные, тоже
не обращали на нее внимания, не смотря на ее неподвижно устремленный на  них
взгляд.
     Наверное, она представляла собой странное зрелище, отпугивающее живущих
мимолетными страстями мотыльков-однодневок.
     "Умру", -- решила она и, выпив залпом рюмку коньяка, сползла на пол, не
имея  ни  сил,  ни  желания  встать. Лежа на  полу,  и  уже  не  воспринимая
испуганно-брезгливые  взгляды посетителей,  она безучастно наблюдала,  как к
ней бегут бдительные охранники, проявившие теперь совсем ненужное внимание.
     -- Умру, -- сказала она врачу "скорой помощи".
     Его светлые брови удивленно приподнялись.
     --  Это сделать  никогда не поздно,  так  что не спеши, -- ответил  он,
осторожно нащупывая ее пульс. Его  теплая  рука толкнула кровь  по  венам, и
слезы росой упали на ее ресницы. Она закрыла глаза.
     Жало укола коснулось ее  вздрогнувшей руки, а затем мерное  покачивание
носилок подхватило ее и увлекло в жаркое нутро "скорой помощи".
     Потом она  видела только  лицо  со светлыми  бровями и  добрыми  серыми
глазами,  устремленными на нее. Зацепившись за них  взглядом, она держалась,
стараясь не соскользнуть в темноту, уже совсем близкую,  притаившуюся где-то
рядом.
     Серые глаза неотрывно следили за ней.
     -- Меня никто не любит, -- пожаловалась она глазам.
     Они дрогнули, потом залучившись паутинкой морщинок, ответили:
     -- Жди...
     -- Чего? -- удивилась она.
     -- Любви, -- улыбнулись глаза.
     -- Думаете?
     -- Знаем,  -- ответили  они,  сметая  ее сомнение  решительным  взмахом
ресниц.
     И  она  вдруг поверила  и  пошевелилась,  порываясь встать. Теплые руки
удержали ее, потом ласково отвели  падающие ей на лицо волосы. Она, повернув
голову, из последних сил, благодарно припала губами к этим рукам.
     -- Все будет  хорошо. Все еще будет... -- прошелестел над ней почти уже
неслышимый, тонущий в вязкой тишине, голос.
     Уплывая в неотвратимо  наваливающуюся темноту, она на мгновение увидела
эти  слова,  начертанные  на  быстро проносящихся  за  окном  кареты "скорой
помощи" домах, и ее словно озарило светом. Но было уже поздно.
     --  Все  еще будет... --  повторило ее  угасающее  сознание и  ниточка,
связывающая ее с этим миром, натянулась и жалобно тенькнув, оборвалась.
     Ошеломленный врач снежным сугробом застыл над ее опустевшим телом.
     --  Ушла,  все-таки  ушла, --  дрогнувшим голосом  констатировал  он ее
смерть,  понимая, что  не  смог удержать ее здесь,  не  успел  найти  Слова,
способного убедить ее, что жить  надо. Да и есть ли такое  Слово? Ведь смысл
жизни  в  самой  жизни.  И  посему: Живите, люди... просто  живите... даже в
одиночестве... живите...

     Санкт-Петербург
     Летнее кафе во дворе Дома Актера
     21 июля 1999 года




                         Иллюстрации Долгор Санжмятав

     Ты прости меня, что не писала так долго - закрутилась, завертелась, как
веретено, а толку чуть, и время ушло...
     Ты помнишь пустыню Сахару, какую во  мне оставил  мой бывший  муж после
развода? Ты знаешь, не  хотела тебе писать об этом раньше, но видно придется
признаться: твоя подруга  все возненавидела и иссохшейся,  древней  старухой
бредет по жизни. Вот такой "поэтический" образ...
     Ты спрашиваешь  о  поклонниках, признаюсь  - не  обездолена  я  в  этом
вопросе, но стала замечать, что поклонники мои в последнее время  все больше
увлекаются самим процессом поклонения, а  я в  этом процессе как будто уже и
не участвую. Смотрю со стороны на их руки, так трепетно прикасающиеся к моим
пальцам,  и  ничегошеньки, кроме их географического расположения, не ощущаю!
Осознала я это недавно и ужаснулась - неужели старею?!
     А тут пришла осень, странная такая, теплая,  можно сказать, весенняя. И
что-то  во  мне  сдвинулось. Будь  я  деревом,  наверное, вся  бы  покрылась
почками-цветами  и  заблагоухала.  Жар  какой-то заполыхал  в груди, истома,
темные желания  с дразнящими дикими видениями. Сны  стали  сниться.  Помнишь
этот анекдот,  когда доктор  спрашивает  пациента:  "Вас мучают  эротические
сны?", а  тот ему в ответ лукаво:  "Ну почему же,  доктор, мучают?". Ну, так
вот, они, сны, то есть, меня не то чтобы мучают, но одолевают. Причем снятся
не  люди,  а  ощущения и музыка.  Просыпаюсь  и думаю -  сбрендила,  а потом
решила, что все  это неспроста и  стала ждать чего-то неземного.  И вот  это
"неземное" пришло, точнее - подземное.
     Иду как-то по Питеру и вдруг вижу мужчин, оказывается, они тоже живут в
нашем городе! Ты знаешь, меня это вдруг так поразило! И вот такая пораженная
захожу я в  метро, вношусь на  чужих бедрах и  плечах в, как всегда,  битком
забитый  вагон и  припарковываюсь в полувисящем положении на чьей-то мужской
груди. Поднимаю глаза,  Машенька,  и обомлеваю,  потому что то, что я вижу в
десяти сантиметрах от своего лица в метро возить нельзя, это нужно держать в
картинной галерее  какого-нибудь знаменитого  картинного музея. Потому что у
него, Машенька,  есть губы... Нет,  у него еще  есть  глаза,  ах,  какие это
глаза, Машенька! Их взгляд словно ударил меня в грудь. От этого удара что-то
скатилось в  низ живота  и  замерцало-закололо  звездочками-иголочками. А  в
голове будто взрыв полыхнул, залив жаром лицо и шею. Как-то отстраненно,  но
мгновенно я осознала значение слов: "перехватило дыхание". Помнишь, как мы с
тобой в десятом классе ходили с нашими мальчишками  в кино, и Колька Иванов,
вроде  как случайно и незаметно клал свою руку на мою. Я помню, что сердце у
меня  тогда буквально выпрыгивало  из груди и таяло где-то  в вышине,  а его
горячие капли падали сверху и обжигали мне грудь и живот, которых скручивало
спазмами такого наслаждения, какого  мне не доводилось  испытать, даже  став
женщиной. Кому сказать - не поверят, но самым счастливым местом в моей жизни
до недавнего времени  было старое изодранное кресло в  кинотеатре маленького
таежного  поселка.  Так вот,  чувствую, что сердечко мое,  совсем как тогда,
через  солнечное  сплетение  упорхнуло  к  потолку  вагона  и  начинает  там
плавится. И тут моя дурацкая модная челка, как назло, падает на правый глаз.
Стою, как идиотка, руки  к телу  прижаты, поправить  нечем, смотрю  на  него
беспомощно левым глазом  и  не знаю, что делать. И  тогда  он  наклоняется и
своей щекой отводит мою челку в сторону.  Ты знаешь, я  жутко восприимчива к
запахам,  от  него  же повеяло  такой сногсшибательной  смесью  одеколона  и
свежего  здорового  теплого дыхания,  что я тут же умерла, хотя и продолжала
стоять, с ужасом ощущая как предательски наливаются  мои губы. Мужчины, если
они в  широкой одежде, еще  как-то  могут  закомуфлировать  проявление своих
чувств, а вот  припухающие, рдеющие губы не скроешь,  они  всегда выдают мои
желания.  Опустила я  лицо,  а стоим-то мы тесно  прижатые друг  к другу,  и
рассматриваю  прямо перед  собой гладкий  ворс его  шерстяной куртки. А  тут
вагон  качнуло, я  носом  уткнулась  ему  в  грудь,  откинулась,  попыталась
отодвинуться,  да не  тут  то было! Вагон, как назло, замотало  из стороны в
сторону, я затравленно взглянула на него и улеглась щекой ему на грудь.
     И тут сверху раздался шепот:
     - Не смущайтесь... Я вас удержу!
     Кто  бы  сомневался, только  не я!  Казалось, что уже  ничто  не  может
оторвать  меня от него, будь моя  воля - ехала бы так вечно... Прижимаясь  к
нему, я  ощущала как он  дышит, и изнывала от  желания  прижаться к нему еще
сильнее,  чтобы  почувствовать  как  его  грудь вздрогнет и  заволнуется  от
участившегося дыхания.  Но такой смелости я не набралась, да и Бог его знает
как бы он на это среагировал, мужчины бывают  разные, хотя мне кажется, всем
мужчинам должно быть приятно, что  они волнуют  женщину.  Но  есть и  такие,
которые делают возмущенное лицо, начинают говорить о какой-то черте, которую
не стоит переступать и так далее, по-моему  они просто ханжи. Так или иначе,
но разрушать  момента мне не хотелось. А  самые  сладкие моменты, согласись,
Машенька, это моменты ожидания и начала. Когда его еще не  знаешь, то можешь
только представлять его  реакцию на себя. Тут  уж фантазия расстарается... А
потом,  правда, ходишь с такой дикой болью  в животе  от неудовлетворенности
этих фантазий, которые, впрочем, [Image] как правило, ни один  мужчина и  не
может удовлетворить по причине своего эгоизма. Кое-кто, правда, не советовал
мне обобщать в этом [Image]  вопросе, но сам при этом  не попытался доказать
обратного на деле.
     [Image] Ну да ладно. А  кончилось все, Машенька, довольно быстро. Поезд
подъехал  к центральной станции,  все стали выходить,  нас отлепило  [Image]
друг  от друга, освободились места, я села. А он, даже не взглянув  на меня,
ушел в другой конец вагона, тоже сел, достал из дипломата журнал  и уткнулся
в него. Как  я  ни  старалась пускать [Image]  ему посылы, он  был  броней -
неприступной и такой же холодной.  Я потерла  лоб рукой, от  руки пахло  его
одеколоном, значит мне  [Image]  ничего  не  показалось.  Он вышел  на  моей
станции, как-то странно неся дипломат  перед собой, заторопился к эскалатору
и  скрылся. И только тут  я сообразила  в чем  дело! Куртка у него короткая,
[Image] джинсы  -  в  обтяжку,  ноги, кстати, обалденные.  Скорее всего, наш
эротичный подземный  тур все-таки оставил  следы  в конфигурации его [Image]
тела. Машенька, признаюсь  честно, я пожалела,  что  была в шубе, ослабившей
чувствительность моих бедер... Вот и все.
     [Image]  Три  месяца   ходила  неприкаянная,  думала   только   о  нем.
Просыпалась утром,  еще  глаза не успевала  открыть - и тут же видела  перед
внутренним взором его лицо, глаза, и опять ощущала удар его взгляда. Днем на
работе тоже думала только о нем. Вечером не могла уснуть, до того дошла, что
стала  ощущать прикосновение его губ.  Низ живота болел уже  непрестанно.  Я
даже испугалась,  что могу себе весь свой  тонкий женский организм угробить.
Сразу   вспомнила  Христовых  невест,  которые  до  того  доводили   себя  в
монастырях, что в буквальном смысле ощущали соитие с Богом, даже были случаи
ложной  беременности  с  ростом  живота, в  котором,  как  потом выяснялось,
никакого дитя не было. Недаром Ломоносов говорил, что молодым нельзя уходить
в монастырь,  ибо вместо моления Богу, они тратят  силы, энергию и  время на
укрощение плоти.
     Ты  знаешь,  я  поняла, почему  неразделенное  чувство  так  нестерпимо
мучительно.   Потому  что   в  этот  период  накопление  нежности  растет  в
геометрической прогрессии  по отношению к остальной жизни,  и  эта нежность,
если  она не отдана мужчине, вызвавшему ее,  начинает  разъедать душу. Оскар
Уайльд говорил это о неудовлетворенных желаниях, которые разъедают душу. Мне
кажется,  он сузил  проблему. Душу может разъедать и нежность, и  любовь,  и
любое другое  чувство,  не имеющее  выхода. И  вот недавно произошло со мной
нечто  невыразимое.  Не  пугайся,  Машенька,  начало самое  что ни  на  есть
банальное. Заехал ко мне  мой  давний  поклонник. Желаний у  меня, бедняжки,
истерзанной подземной любовью, как ты  сама  понимаешь, не было никаких.  Но
выпили чего-то  вкусного, потрепались,  по глазам  вижу  - заводится,  а мне
сопротивляться стало  вдруг лень. Провались,  думаю, все  пропадом, да  и  о
здоровье пора подумать. Расстегнула  ему рубашку,  прижалась  губами  к  его
животу, и сдалась.
     Машенька,  вот тут-то  меня  и накрыло.  Почувствовав его погружение  в
меня, я закрыла глаза. И тут же увидела лицо того, близкого моего попутчика.
И  не просто  отвлеченно увидела, а увидела  его над  собой...  Это  не  мой
поклонник погружался в меня, а  он. Я видела его полуприкрытые глаза, видела
как  менялось его  лицо от  движений  нашей  близости, слышала  его дыхание,
именно такое,  какое я  представляла и хотела услышать там  в  метро.  Ты не
представляешь, Машенька, что со  мной стало, каким  темным туманом заволокло
мое сознание... Из женщины я превратилась в  тигрицу,  тело мое, как пишут в
любовных романах, выгнуло дугой. Кончики грудей встали дыбом под его руками.
Я  увидела его руки, Машенька, как в живую. Сильные и нежные, с наполненными
венами,   в   которых,   когда   к  ним  прижимаешься  губами,   чувствуется
стремительный ток его крови. Я увидела и ощутила его  щеку, гладко выбритую,
с небольшим раздражением у виска, пахнущую его одеколоном,  запах которого я
не  могу  забыть.  И,  наконец,  я почувствовала его  горячие губы,  сначала
терпеливые, а потом все более неистовые и жадные.
     Конец был  ужасен. Такого безумного, черного,  дьявольского конца я  не
испытывала никогда и, надеюсь,  не  испытаю более. Меня скрутило и  швырнуло
под  огненный  смерч,  застывший  в  бешеном вращении  над  моим  телом  и с
ураганной  силой разверзнувший мои бедра. Его клокочущая воронка вошла в мое
лоно,  пронзила его,  прокатилась  по позвоночнику  и вырвалась  через чакры
потоком ослепляющего света. Дикое, режущее наслаждение полоснуло и разорвало
мое сознание, я что-то выстонала и замолчала. Больше не помню ничего...
     Когда я очнулась,  мой поклонник  стоял нагой  у окна  и  нервно курил.
Видно  заметив в отражении  в  стекле,  что я  шевельнулась,  он повернулся,
подошел ко мне и лег рядом. Помолчал, с какой-то тоской вглядываясь в  меня,
а потом спросил:
     - Кто он?
     Я отлично  поняла, кого  он имеет  в  виду, и  ответила правду - что не
знаю.
     - Но ты же звала его по имени! - возмутился он.
     Тут  у  меня,  Машенька,  в  голове  пронеслось  воспоминание,  что  я,
действительно,  что-то говорила. Но  ты  мне объясни  - как я могла звать по
имени  того,  чьего  имени  я   не  знаю?!  Можешь  представить  лицо  моего
поклонника,  когда я его спросила - какое  же  имя я произнесла! Он  загасил
сигарету, молча  оделся и ушел,  так ничего и  не  ответив.  Дверь,  правда,
закрыл тихо. А теперь скажи - как жить  дальше?  Мало  того,  что я до этого
напредставляла   кучу  всякого,  теперь  к  этой  куче  добавились  какие-то
реально-ирреальные воспоминания, которые не дают мне отныне покоя. Хуже того
- я теперь боюсь с кем-нибудь ложиться в постель.
     Короче говоря, не выдержала  я  всего этого, взяла отпуск,  и  из метро
теперь  не вылезаю, пытаясь разыскать его. Только он сможет  освободить меня
от этого наваждения. И еще я пытаюсь  вспомнить его имя, которого я  никогда
не знала. Господи, за что мне это наказание?!
     Целую тебя, Машенька, ты у меня единственная, кто поймет  и  не осудит,
да и кому еще я могу такое рассказать... Санкт-Петербург, 17 марта 1997 года




Last-modified: Wed, 05 Apr 2000 16:35:51 GMT

Оцените этот текст: