Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Андрей Саенко
     Email: avix@chat.ru
     WWW: http://www.art.ru/prose/saenko.html
     WWW: http://www.art.ru/prose/saenko2.html
     Date: 3 Feb 2000
     Повесть предложена на номинирование в литконкурс "ART-LITO"
---------------------------------------------------------------

                                       Москва 1999


     Если долго смотреться в бездну,
     бездна начинает смотреться в тебя.
     Фридрих Ницше
     




     Стоял июнь конца двадцатого века. В Москве в тот год было жарко.
     Только  что  государственная комиссия  огласила  результаты  последнего
"госа"  -  оценки, в которых  мало кто сомневался:  тот, кто  завалился, тот
завалился, это было ясно  и без объявлений. Остальные же получили свои более
или  менее  "липовые"  пятерки  и  четверки,  и галдели  как  первоклашки на
сентябрьском  утреннике.  У   кого-то  радость  за   "положительную  оценку"
смешивалась  с  досадой,  что  мог  бы  и  лучше,  некоторые,  напротив,  от
прихлынувшей  крови  принимали  оттенок  будущих  дипломов. Все  выпускники,
впрочем,   были   рады  уже  тому   факту,  что  все  наконец-то  кончилось.
Председатель госкомиссии с трудом угомонил собравшихся.
     Сашка сидел ближе к "камчатке",  несмотря  на то, что  от  особого рода
студентов, "забивающих" задние ряды чего бы то ни было -- от классных комнат
до залов кинотеатров,  -- его всегда отделяла невидимая, но  весьма ощутимая
граница. Он никогда не был отличником  и, более того,  сам  относился  к ним
настороженно. Он  не  любил зазубривать,  стараясь всегда  одолеть  проблему
мозгом, расставив по местам логические  связи и уловив, таким образом, самую
суть вопроса. Кроме того, в таком подходе сказывалась и его лень, которая по
заверениям  Сашкиной  бабушки, "вперед  него  родилась".  Сашка  никогда  не
оспаривал это.  Поведение  многих его  знакомых,  тех,  что  были  постарше,
подтверждало: лень точно  существовала уже до Сашкиного  рождения.  Вместе с
тем в  учебе он всегда достигал весьма неплохих результатов,  и теперь, вот,
"дослужился" до диплома юриста.
     Рядом  с ним сидел Влад. С Владом Сашка встретился еще в школе и прошел
через весь институт, что называется,  рука об руку. Они оба поменяли школы в
один и тот  же год и сошлись  сначала просто как  два  новичка в классе, где
костяк уже  сложился  из  ранее знакомых  между  собой учеников. Очень скоро
ребята заметили, что  их объединяет не только  одновременный приход в класс,
но и взгляды  на жизнь в целом, равно как и созвучность в мелочах, таких как
спортивные  пристрастия  (оба оказались "спартаковцами"), музыкальные вкусы,
оценка детективов и  философской литературы, которой они обменивались, и так
далее.  Из таких несущественных на первый  взгляд мелочей  и складывается  в
итоге образ  человека, который ты оцениваешь со всей строгостью, ставя рядом
с ним знак "плюс" или "минус"... или не ставя ничего.
     Председатель госкомиссии прошел по списку, называя фамилии в алфавитном
порядке. Сашкину пятерку он сообщил  без особых эмоций, зато на ответе Влада
он  остановился   внятной  похвалой.   Влад  окончил   школу   со   средними
результатами.  Однако,  он,  в  отличие  от  Сашки,  сразу  же  после  школы
определился со  специальностью -- юриспруденция. Короткий  промежуток  между
выпускными  в школе и вступительными в институт он готовился так,  что Сашка
всерьез опасался  за  психическое здоровье друга. В итоге  Влад  поступил со
всеми пятерками,  а Сашка, который пошел в этот  же  ВУЗ за компанию -- иных
предпочтений по части  будущей профессии  у него  в  тот момент  не  было --
набрал только  необходимый  минимум.  Так они и прошли всю  вузовскую тропу:
Сашка -- на зачеты и минимальный проходной бал, Влад -- на все пятерки, даже
не притронувшись  к  тому  лимиту четверок, что  полагались претендентам  на
красный диплом, все время выбивая пять  из пяти возможных. Сашка про себя не
раз отмечал,  что если бы они с  Владом встретились только в институте, едва
ли  у них сложились  столь теплые отношения, как  сейчас,  учитывая  Сашкины
эмоции по поводу "зубрилок". Впрочем, в  любом случае, Влад "зубром" не был,
просто  --  светлая  голова.  Что, собственно, и  отметил  в нем только  что
председатель госкомиссии.
     Примерно через час ребята сидели в летнем кафе в трех минутах ходьбы от
здания  института.  Сашка  взял по  бутерброду  с  неким подобием ветчины  и
стакану кока-колы  со  льдом  -- себе и  Владу. Учеба шаляй-валяй  позволила
Сашке уже  найти  себе работу по специальности  и иметь весьма неплохие  для
студента деньги.  Влад  же  был гораздо больше  предан  наукам и  не находил
возможности  совмещать  учебу  с  зарабатыванием  денег. Несмотря на  давнюю
дружбу и  разницу  в  финансовом  положении  Влад всегда  возвращал  долг  и
предпочитал угощать сам, когда предоставлялась такая возможность.
     Солнце нагревало черную крышку грубо сработанного стола  забегаловки, и
лед в  замусоленных стаканах таял  на  глазах.  Ребята молчали.  Время почти
остановилось.
     - Прикинь,  завтра  ни к чему  не  надо готовиться, - сказал,  наконец,
Влад.
     -  Клево,   -   лениво  отреагировал  Сашка,   -   может,   куда-нибудь
прошвырнемся?
     - А деньги?
     - Найдем что-нибудь по карману. Я угощаю!
     Они еще  немного  помолчали,  смакуя  газировку. Некоторое  время  тихо
вразвалочку шел мыслительный процесс.
     -  Может, в кино? --  предложил Сашка. Пошло, конечно, но не в театр же
после "госов"!
     -  В кино? Вдвоем? А ты  подумал, что скажет Кальтенбрунер? Знаешь, что
делали с "голубыми" в Германии?
     - Почему вдвоем, давай девчонок возьмем.
     - Они не пойдут.
     -  Обижаешь!  --  Сашка не  был  красавцем в голливудском  смысле этого
слова, но причин испытывать  комплекс по поводу  своей внешности у него тоже
не было.
     - Ты меня не понял. Ты же не пойдешь на мелодраму?
     Ответа  на  такой   вопрос  не  требовалось.   На  мелодраму  никто  из
присутствующих не собирался. С другой стороны, иногда важнее с кем ты идешь,
чем куда.
     -  Иногда  важнее с  кем  ты  идешь, чем  куда,  -  сказал  Сашка после
некоторых раздумий.
     - Тогда пойдем в зоопарк, туда вход до сих пор рублей сто.
     - Вдвоем?
     - Я уже спрашивал об этом.
     - А почему в зоопарк?
     - Не хочешь в зоопарк, давай в планетарий.
     Через  некоторое время Сашка, Влад, Серега, а с ними  Маринка и  Светка
сидели  в планетарии, задрав головы. Серега  и  девчонки пили пиво в общаге,
когда к ним  нагрянули Сашка с Владом. На самом деле,  после "госов" им всем
было не  только все равно, куда, и даже не только с  кем, но и вообще -- все
равно. Планетарий -- так планетарий.
     С  Серегой,  Маринкой  и  Светкой  Сашку  не  связывало  ничего,  кроме
института.  Более  того,  эти  трое  были частью  другой  компании,  которая
тусовалась, как правило, без Сашки. Нет,  от него не прятались и даже бывали
искренне рады его  нечастым появлениям, но  Сашке  с ними было  неинтересно,
если только он  не  брал  инициативу в свои  руки,  не делал себя  центровой
фигурой  компании  хотя  бы  на  вечер. Он  любил  поговорить, повыступать с
гитарой, побалагурить. А это нравилось не всем. Особенно недовольны были те,
кто  лидировал  в Сашкино отсутствие,  например ценитель женских прелестей и
крепких  алкогольных напитков Дуров. Сашка  понимал свое интеллектуальное и,
если  можно так сказать, творческое превосходство над ним и другими ребятами
в этой  тусовке,  и  старался пользоваться этим  как  можно  реже, чтобы  не
накалять обстановку. Так и повелось: он приходил редко, зато ему радовались.
Впрочем, Сашка также отдавал себе отчет, что его превосходство совсем не так
велико, как иной раз кажется со стороны.
     Светка с  Мариной относились к той  благодарной части публики,  которая
всегда охотно  откликается на любую  шутку вне зависимости от ее качества. А
Серега просто был славным малым, который искренне  любил людей. Он напоминал
добродушного   дворового  пса,  который  виляет  хвостом  при  виде  всякого
прохожего, если  тот  улыбнется  ему, причмокнет,  а еще лучше бросит  кусок
печенья. Поэтому Сашка был очень рад, застав в общаге именно их и их втроем.
Эти пошли бы и в планетарий, и в зоопарк, и в Мавзолей Ленина.
     Голос  диктора   рассказывал  про   черные   дыры   во  Вселенной.   На
куполообразном потолке сменялись  изображения чудных воронок в пространстве.
Если верить говорящему,  эти воронки всасывали в себя все, что находилось  в
непосредственной  близи  от  них - "в их гравитационном поле" - и бесконечно
сжимали  до  размера точки.  При  этом  время и пространство в черных  дырах
теряли свои привычные свойства и даже менялись  местами, что было уже совсем
непонятно. К тому же кресла были не очень удобные, и к концу у всех заболели
шеи. Да и выпитое уже давало о себе знать.
     После  лекции все пятеро  сидели в  скверике на  площади  Восстания,  и
потягивали каждый свое -- кто пивко, кто воду. Здесь была сетчатая  тень  от
листьев старых деревьев.
     -  Что нам рассказали, ничего  не поняла! -- сетовала  Светка, -  Какая
вообще разница, есть эти дыры, нет их... нам-то что с того?
     - Ну как же, - искренне удивлялся Сашка, - как же может быть все равно?
Если эти дыры действительно засасывают в  себя все, значит они передвигаются
относительно Вселенной!
     - Не понял, - отпустил горлышко бутылки Серега. Он вообще много чего не
понимал,  но любили его  не только  за  это.  Известная степень  недалекости
соседствовала в нем с открытостью и  искренностью, которые трудно ожидать от
обремененного развитым интеллектом примата.
     - Представь себе, что черная дыра --  это водяной насос, шланг которого
опущен в бассейн, - начал выступление Сашка, - а Земля -- это такой  кусочек
материи, взвешенный в воде этого бассейна. Сначала нам с  Земли кажется, что
шланг насоса стационарен -- сосет себе где-то воду  в дальнем углу бассейна.
Но мы  то в воде! И постепенно он притянет нас к себе и засосет  внутрь. Так
же  и  настоящая   Земля  взвешена  в  безвоздушном   пространстве,  которое
всасывается черной дырой. Когда-нибудь она доберется и до нашей планеты, как
бы далеко она не была.
     - Но  мы же  не можем этому помешать! --  изобразив сожаление на  лице,
пожала плечами Марина. Маринка представляла собой очень интересный экземпляр
-- про таких в комсомольских характеристиках писали: "хороший товарищ". Плюс
к  тому - ответственная, неглупая, начитанная, старательная. И в то же время
Сашка  почти  физически  ощущал  границу, за которую Маринкин ум никогда  не
перейдет.  Она просто не сможет понять  некоторые вещи, которые и он понимал
не до конца -- те же черные дыры - но чувствовал их, и постепенно сживался с
непонятым, вписывая его в свое видение мира.
     -  Сейчас не можем, - согласился Сашка, - но надо  изучать это явление,
пока есть время.
     - Надо, но не  юристам,  - вернула все на место Светка, - ты  бы  своим
делом занимался лучше. Ты свою дорогу выбрал, и она далеко отстоит от черных
дыр.
     -  Но  это же наша  Вселенная, -  не  унимался Сашка,  - это происходит
буквально рядом с нами! Как можно так к этому относиться!
     - "Все вокруг колхозное, все вокруг мое"... - процитировал Серега.
     - Это просто вопрос  комфортности самоощущения  человека в этом мире, -
сказал Влад. -- Каждый из нас знает, что когда его срок  на  земле кончится,
он умрет. Часто ли  мы возвращаемся к этой  мысли в повседневности? Нет.  Мы
сами себе ставим  "блок" на  эту тему. Но всегда  были и будут люди, которые
бьются  со  смертью  за  вечную  жизнь, хотя  логика  говорит:  этот  вопрос
неразрешим. Те же алхимики -- они не решили этот вопрос до конца, но мы ведь
обязаны  им  многим  открытиям в биологии,  химии, медицине, и  их  открытия
позволили победить эпидемии  болезней,  считавшихся неизлечимыми, и удлинить
срок человеческой жизни. В какой-то мере это решение вопроса бессмертия.  То
же  самое  здесь. Для Александра невозможно  не думать о проблемах, которые,
вполне  вероятно,  неразрешимы  по  своей  природе,  а  Светлана  с  Мариной
заблокировали опасную для  себя тему.  Вы  по-разному ощущаете себя  в  этом
мире, и все.
     Влад  в компаниях  говорил  не часто и вообще  не привечал всякого рода
тусовки. Он  не любил быть  на виду, хотя его высказывания часто расставляли
существенные акценты в возникающих  спорах, как по поводу теории государства
и права, так и касательно прогнозов на ближайшую игру "Спартака"  - в равной
мере. Кроме того, Влад умел и  сам воспринимать информацию, был внимательным
и благодарным слушателем. Сашка всегда ценил это качество в друге. Разговоры
с  Владом   позволяли  ему  самому  привести  мысли   в  порядок,  когда  их
накапливалось достаточно много, чтобы начался интеллектуальный хаос.
     После этого  разговор  постепенно  перешел  на  воспоминания случаев из
студенческой   жизни,   которая   вдруг,   после    сегодняшнего   экзамена,
диалектическим "скачком" оказалась в прошлом.
     Вечером, трясясь в вагоне метро, оставшись, наконец, наедине  со своими
мыслями, Сашка с грустной улыбкой, выплывшей на его длинное лицо, отметил: в
последних разговорах однокашников уже зазвучала ностальгия по прошедшим пяти
годам.
     Ностальгия... Знал ли он это чувство раньше? Стареем, стареем!..



     На  выпускной скинулись  всем  курсом  и  сняли небольшое кафе в районе
станции метро "Марксистская". Маленький  зал с  трудом умещал  всех желающих
присоединиться  к пиршеству. Из двухсот  пятидесяти выпускников на выпускной
пришло человек сто семьдесят, зато многие привели  с собой  свои половины со
штампом в паспорте или без такового.
     Сашка привел Нелю.
     Неля была моложе его на  два  года -- пару  месяцев  назад она справила
свое "гражданское совершеннолетие".  Они были вместе уже давно: четыре  года
назад Сашка познакомился с ней  на дне рождения  Нелиного двоюродного брата.
Неля приехала в Москву незадолго  до  этого праздника (до  этого она жила  в
Ленинграде),  но  внешне  и по разговору  вписалась в московскую  молодежную
тусовку сразу. Сашка  поначалу не обратил  на нее особого  внимания как  раз
из-за этой кажущейся  на  первый взгляд "вписанности" - он  никогда не любил
серые стандарты. Потом, как водится,  были танцы с выключенным светом, и так
сложилось, что они танцевали с Нелей. Она хорошо чувствовала музыку, и Сашка
завел  разговор на  "околомузыкальные" темы. И тут Неля обнаружила серьезное
знание западной альтернативной музыки, которая не имела широкого хождения  в
России. Сашка сам слушал такую музыку редко, и нельзя сказать, чтобы она ему
сильно  нравилась,  но... Неля ломала стереотипы, и  этого  было достаточно,
чтобы Сашка заинтересовался ею.
     Они стали перезваниваться, обмениваться кассетами (Нелин  старший  брат
работал представителем крупной российской внешнеторговой фирмы в ФРГ), потом
начали встречаться,  все чаще и  чаще. У  них оказались  схожие политические
взгляды --  они  оба  не  переваривали  "новых  демократических  ценностей",
считая,  что за  них  слишком  дорого  заплачено, а  главное,  придется  еще
заплатить.  При  этом  Сашка  был гораздо радикальнее  настроен,  чем  Неля,
которая всегда старалась смягчить его, не изменяя, впрочем, своим взглядам.
     В  отличие  от  многих  своих сверстников  они  знали западную жизнь не
понаслышке. Неля последние четыре года каждое лето уезжала к брату в Гамбург
на месяц. Сашка учил язык в  Штатах целое лето в 91-м году,  а затем бывал в
Бельгии  и той же Германии, причем не на курортах, а все больше в городах --
по обмену студентами.  Ребята не только видели прилавки магазинов,  которые,
безусловно,  в  начале  90-х  могли  на  любого  русского оказать  буквально
гипнотическое  воздействие,  но  и  людей,  которые  населяли   эти   страны
изобилующих товаром прилавков. Сашка  и Неля  сходились во мнении,  что люди
эти  не то,  что  хуже, нет!  --  Неля,  в отличие  от  Сашки,  вообще  была
"западником" в части музыки, ей ли  хаять заграницу! Просто это другие люди,
которые не смогли  бы  жить  в нашей  действительности. А  русским,  в  свою
очередь, должно  быть  очень  тяжело  осваивать западные  системы  мышления.
Поэтому    ни   Сашка,   ни   Неля    не   могли   приветствовать    слепого
западопоклонничества,   насаждавшегося  в   то  время  средствами   массовой
информации.
     - Почему люди не  видят то, что реально существует! -- удивлялся Сашка.
- Они выдумали себе Америку  и считают, что это "no-problem-country". Это же
бред!
     - Там действительно многие вещи проще... и люди живут проще, - пыталась
смягчить его Неля.
     - Но как можно верить всей этой пропагандистской лапше!  Наши эмигранты
возвращаются обратно, а россияне пакуют сумки! Кому они там нужны?
     - Саш, но ведь "железный занавес"...
     -  Да нет  никакого  "железного  занавеса" давно! Ты вспомни, когда еще
Кормильцев написал: "Мне стали слишком малы твои тертые джинсы..." Вот  ведь
думает человек, понимаешь, и все видит  поэтому. И ведь  он это  не в Москве
"вырос из Америки", не даже в Ленинграде твоем...
     -  Да, но  ты  помнишь  дальше:  "...нас  так долго  учили любить  твои
запретные плоды". Запретные, Саша. Ты слышишь, как звучит это слово?
     - За-пре-тны-е,  -  повторил  Сашка,  словно пробуя  эпитет  на вкус, и
задумчиво  склонил голову  на  бок.  -  Интересно, если завтра  объявят, что
бледные  поганки можно есть,  люди будут пожирать их, несмотря  на  то,  что
ранее  вкусившие  запретного  плода  падают рядом,  корчась  в  предсмертных
судорогах?
     Сейчас они сидели за  длинным столом. С другой стороны  от  Сашки сидел
Влад,  напротив -- Светка и остальные ребята  из  компании,  в которой Сашка
появлялся нечасто.  То тут, то там хлопала бутылка шампанского, вдоль столов
сновали три  работника кафе в  грязно-белых халатах,  убирая  освободившуюся
посуду и  пустые бутылки,  среди  которых загадочным  образом обнаруживались
емкости не только из-под шампанского. У дальней стены вертелся и переливался
всеми  цветами радуги  аппарат  светомузыки. Гулко  долбило  техно.  Человек
двадцать отрывались, скача под низкочастотный там-там.
     Некоторые из  тех, кто начал "принимать" заранее уже достигли состояния
нирваны. Дуров, завсегдатай из  компании девчонок напротив, уже притулился в
закутке, который в обычное время использовалось как гардероб, и, скрючившись
на  полу,  спал.  Чей-то  острый  язык  уже  успел окрестить эту  часть кафе
"уголком Дурова".
     Чтобы разговаривать с соседом, нужно  было напрягать голос, разговор  с
собеседником с другой стороны стола требовал перехода на крик.
     - Здорово, правда? -- веселилась Светка.
     Сашка уже устал от монотонного грохота динамиков:
     - Ты о чем?
     -  Ну, весело! Шумно, много народу... все веселятся. Сашка, ты  что, не
чувствуешь волны веселья, которые катятся по всему залу?
     Сашка  покосился на Нелю.  Она улыбалась, но  было видно, что  ей здесь
тоже  не слишком нравиться. Она не хотела идти, Сашка уговорил ее, пообещав,
что не оставит одну в течение вечера.
     Потом он перевел взгляд на Светку. Ее хорошенькая головка на тонкой шее
покачивалась в такт  гулким ударам музыки, в глазах читалась легкая  степень
опьянения,  такая, при которой человек может легко понять свое  состояние  и
вовремя   остановиться,  но  которая,  одновременно   с  этим,  уже  придает
определенную привлекательность  вещам  совершенно обыденным  и делает любого
собеседника  более  приятным и  располагающим  к  откровению. Светкин взгляд
блуждал  по  танцующим  телам   --   она  сама  недавно   вернулась  оттуда,
запыхавшаяся и намокшая, но по-прежнему привлекательная.
     "Вот молодец человек, - позавидовал он вдруг Светке,  - радуется  тому,
что есть и не просит другого. Живет  себе в полный рост! Чего я вечно чем-то
недоволен?  Может, она права?  Может так  надо?  Вероятно, я  слишком  много
думаю."
     Ему вспомнился стишок, который он написал несколько лет назад.

     Интеллект не может быть счастливым --
     В спор со мной вступать не торопись:
     Если б мысль остановить смогли мы,
     Как прекрасна быть могла бы жизнь!

     Если бы нашлись в природе силы,
     Что могли б заставить нас тупеть!..
     Интеллект не может быть счастливым
     Много бед еще ему терпеть.

     Сколько из-за этих парадоксов
     На земле страдает человек!
     Мудрым оказался тот философ,
     Что обрек на муки интеллект.

     Но законы непоколебимы,
     Приговор, увы, не отменить:
     Интеллект не может быть счастливым,
     Счастлив интеллект не может быть.

     Он снова посмотрел  на Нелю.  Теперь было очевидно, что у нее  начинает
болеть голова, хотя она старалась не подавать виду.
     "По крайней  мере, я  не  один,  кому  вся  эта байда не  по  кайфу,  -
успокоился Сашка. -- Впрочем,  я действительно слишком много думаю, причем в
основном о том, что я слишком много думаю".
     Рядом хлопнула новая бутылка шампанского. Сашка инстинктивно повернулся
на шум, и в поле его зрения попал Влад. Владу было  откровенно  скучно с его
неумением  говорить  громко  и нелюбовью к  спиртному.  Он  лениво гонял  по
тарелке недоеденный кусок жареной рыбы и думал о чем-то своем.
     Кроме надоедливого  шума  одолевала еще и духота.  Сашка предложил Неле
выйти подышать. Она охотно согласилась.
     У входа  в кафе стояло несколько  человек,  заменивших духоту помещения
потреблением никотина на свежем воздухе. Сашка с Нелей  встали поодаль. Было
еще светло, но на безоблачное  летнее  небо уже  вскарабкивался позолоченный
лунный серп.
     -  Помнишь, Саш, во многих русских сказках,  когда описываются  чудеса,
говорится, что  на небе одновременно светит и солнце,  и луна. Сейчас  прямо
как в сказке.
     "А   еще  так  иногда  описывают   Армагеддон..."   -   подумал  Сашка,
усмехнувшись,  но решил не  произносить  свою мысль  вслух. Вместо этого  он
обнял Нелю за хрупкие плечи и прижал к себе.
     -  Каждый сам  устраивает  себе свою  сказку.  Даже  то,  что  на  небе
одновременно светят и солнце и луна, нужно  сначала заметить, -- он запустил
пальцы в Нелины волосы. -- Видела Светку сейчас?  Вот кому всюду сказка, вот
кто в своей тарелке.
     - Чего ты на нее взъелся? -- Неля, игриво улыбаясь, посмотрела на Сашку
исподлобья.
     "Всегда, когда она смотрит вот так, мне  кажется, что она знает гораздо
больше, чем говорит, - отметил про себя  Сашка.  --  Интересно, кажется мне,
или действительно так и есть? И хотел бы я этого?"
     - С чего ты взяла?
     - У тебя же на лице написано! Я за тобой наблюдала в кафе, ты просто не
знаешь, куда тебе там приткнуться. А она знает.
     - Ты же сама говорила, что Светка недалекая, - парировал Сашка,  - вряд
ли она знает больше, чем я.
     - Больше -- это понятие количественное. А я  говорю о  качестве знания.
Какой-нибудь  дикарь в  Австралии  знает  в  сто  раз  меньше тебя,  но  как
охотиться на крупного хищника он знает во столько же раз лучше.
     Сашка в  очередной раз восхитился  Нелиной способностью грамотно  вести
споры, способностью, столь не свойственной женщинам.
     - В кого это ты такая толковая?
     - Я будущий социолог, мне по профессии положено.
     Солнце медленно  опускалось где-то за  домами  и небо принимало, сменяя
один за  другим, всевозможные оттенки красного цвета -- от нежно-золотого до
темно-малинового. В  кафе по-прежнему колотила  музыка,  курильщики  у входа
сменялись мелкооптовыми партиями.
     Из-за всей этой еле уловимой атмосферы чего-то  безвозвратно уходящего,
подобно  прожитому однажды раз и навсегда дню, Сашке вдруг стало грустно; он
в очередной раз осознал насколько он далек от всего этого шумного веселья, в
которое охотно и безоглядно окунались весь вечер его вчерашние однокурсники.
Ребята и девчонки, которых он искренне  уважал  и считал нормальными  умными
людьми, дергались у стойки со светомузыкой, а их разгоряченные спиртным лица
красноречиво  говорили  о  том, что мозги сегодня  тоже празднуют выпускной,
причем как красный день календаря, и потому не работают.
     - Чего ты расстроился?  -- и как  только она улавливала его настроения!
Иногда она просто  пугала  его  своей  проницательностью.  -- Разве ты  ждал
другого? Разве  ты был готов к другому? Я не хотела  идти сюда именно потому
-- мне самой знакомы такие настроения, но  я  научилась  перебарывать их.  И
пошла я с тобой на вечер по той же причине -- чтобы тебе было с кем выйти на
воздух.
     -  Золотая ты  моя... - прошептал  Сашка.  Он знал, что  нужно ответить
что-то другое, что Неля не напрашивалась на похвалу,  а действительно хотела
помочь, научить его чувствовать иначе.
     - Понимаешь, надо уметь радоваться простым  радостям. Вот ты пьешь свою
колу и считаешь ее  гораздо вкуснее обычной чистой воды. Но когда тебя будет
мучить жажда и у тебя не  будет выбора, ты  будешь совершенно искренне рад и
стакану прохладной чистой  воды.  То  же самое здесь: старайся радоваться не
только тонким  поворотам мысли  философов,  которых  ты  читаешь, не  только
элитному кино или альтернативной музыке --  попробуй порадоваться  тому, что
ты можешь попрыгать на месте под барабанный бой,  попрыгать вместе со всеми,
ощущая, как в момент всеобщего приземления  пол  прогибается под вашим общим
весом, просто восхитись силой толпы, наконец!
     - Нель, как в  тебе  все это  умещается: и аналитический ум,  требующий
изощренных наслаждений, и умение находить красоту в самых  простых вещах? --
искренне удивился Сашка.
     - Это  просто:  надо любить людей, и  тогда  их радости, самые простые,
станут твоими.
     - Это ты тоже как социолог говоришь?
     - Дурачок, - усмехнулась она и легонько ударила его кулачком в грудь, -
при чем тут это! Ты же меня знаешь!
     - Думаешь?.. -- чуть слышно ответил Сашка,  но  он был уверен, что Неля
уловила его реплику.
     "Зачем я вообще сюда  пришел?  --  в  который  раз  в подобной ситуации
спрашивал себя Сашка. -- Вот Нелька знает,  зачем она пришла. Она  наверняка
знает и зачем я пришел. Но как-то глупо у нее об этом спрашивать."
     Сашка никак не хотел признавать  в себе стадного чувства, которое могло
бы  заставить его  участвовать  в  мероприятиях,  аналогичных  сегодняшнему.
Откуда-то донесся обрывок  детской  песенки,  который  подтягивали несколько
пьяных голосов недавних Сашкиных  однокурсников: "К сожаленью, День рожденья
только раз в го-ду".
     "Может быть  поэтому?  --  порадовался  внезапной подсказке  Сашка.  --
Просто я  должен  быть  свидетелем того, что происходит с моими знакомыми, я
должен быть  в курсе.  И уж тем более  это касается тех событий,  которые по
определению  бывают   раз  в  жизни,   как  этот  выпускной,  со  всеми  его
недостатками. Не я принадлежу событиям, а они мне! Вот в чем дело."
     Но на душе от такого объяснения легче не стало. Оно  не могло успокоить
Сашку  потому,  что на  самом деле он только что  провел еще  одну  незримую
черту, которая отделяла его от ровесников, он снова поставил себя особняком,
"невключенным наблюдателем", как сказала бы будущий социолог Неля.
     "Невключенный наблюдатель" - какое  странный  термин;  он  означает  не
только то, что наблюдатель находится вне наблюдаемой группы, но и то, что он
"не включен",  то есть выключен.  Может, нужно  что-то включить,  чтобы  это
что-то заработало?  Снова вспомнилось из  детства:  "И все-таки,  где у него
кнопка?.."
     Неля... А не относится ли и она к таким редким событиям, за которыми он
должен наблюдать?..



     Всю  ночь  Сашке снилась  воронкообразная  черная  дыра.  Она  медленно
надвигалась на него, всасывая в себя ковровую  дорожку, по которой он бежал.
Сашка старался  быстро-быстро перебирать ногами,  стремясь унестись прочь от
ужасного хищника, но ноги словно увязали в  киселе и  двигались как в режиме
замедленного воспроизведения, к которому прибегают во время повтора  голевых
ситуаций футбольного телерепортажа. Расстояние  между  ним  и  пастью черной
дыры все сокращалось, а сил становилось  все меньше. Вдруг Сашка увидел, что
ковровая дорожка кончается, а это значит, что он сможет, наконец, убежать. И
в  то  же время  он почувствовал неописуемый, пронизывающий ледяными  иглами
ужас при одной мысли о том, что его  стопа опустится не на ткань ковра, а на
что-то совершенно другое. Он споткнулся, закричал в полный голос, и
     проснулся от собственного крика.
     В  окне  показывали,  как  хмурое уже  почти сентябрьское  утро  лениво
наползает  на  Москву, погребая ее  под  такой  же,  как оно  само,  ленивой
непогодой -- не дождь, не сухо,  не тучи, не солнце. При взгляде на всю  эту
дрянь у Сашки в голове проползла вереница ассоциаций с раздумчивым и ленивым
сочетанием "хм": хмурь -- хмарь -- хмырь -- хморь...
     Сашка ткнул кнопку  телевизионного  пульта, экран резво откликнулся  на
инфракрасный  сигнал,  и  в комнате появился как всегда неестественно бодрый
Андрей Малахов -- ведущий  утренней программы первого  канала. Он улыбнулся,
что-то сказал и картинка изменилась. Теперь  напротив  него  сидела какая-то
бабушка в скромном и строгом платье, молодая миловидная блондинка  в деловом
темно-красном костюме и представительный мужчина  средних лет в необращающей
на себя  внимание  одежде.  Эти  трое выдавали себя  за  учителей  начальных
классов, а, возможно, действительно являлись ими.
     Собственно, Сашка ждал погоды и курса доллара, больше ничего его в этой
тягомотине не  интересовало.  Но Малахов все  рассказывал  и  рассказывал  о
нелегком труде  преподавателей средней  школы (приближался  день  знаний)  и
задавал сидящим  напротив него представителям  славной профессии  вопросы  о
том,  как  сейчас  в  школе  вообще,  что  нового  в  учебном  процессе, чем
отличаются современные  дети  от  своих  предшественником...  и прочую муть.
"Хмуть".  Учителя отвечали слаженно, и выходило, что да, проблемы есть, но в
целом  все  идет  своим чередом.  Ровный  тон  разговора  и  повязанный  под
белоснежный воротничок  Малахова галстук другого цвета, чем  тот, что был до
встречи  с  учителями, свидетельствовали  о том, что  сюжет,  выдаваемый  за
прямой эфир, был снят накануне.
     "Что  за понты!  --  возмущался  Сашка,  прихлебывая  утренний кофе  из
огромной чайной кружки. -- Ну  снял ты сюжет за день - ну скажи об этом. Или
за галстуками  следи.  Какая,  в сущности,  разница,  выступают эти педагоги
сейчас,  посапывают  в кроватках,  или  наслаждаются своей телегеничностью в
кругу родных?.. Лучше бы дали погоду!"
     Словно  услыхав  Сашкины  мысли,  по  экрану пробежала  заставка,  и из
водянистой синеватой размытости стали появляться одна  за другой  цифры,  из
которых следовало, что  осень  в  Москве  медленно, но верно вступает в свои
права.
     Он  жил один  -- родители работали в Венгрии, в  Российском посольстве.
Хотя отец работал там уже давно, получилось, что Сашка не разу в Венгрии  не
был. Сперва отец выехал работать  без семьи, потом  некоторое время пробыл в
Союзе, затем они уехали с  мамой, а Сашкин отъезд отложился из-за  ветрянки,
которую он подхватил накануне. В  тот момент все казалось проще, Венгрия еще
была страной  соцлагеря,  и  было решено,  что Сашка  подъедет позже. Но тут
начались с одной стороны политические осложнения в отношениях  между СССР  и
Венгрией, с другой -- он только обжился в новой школе и начинать  все заново
ему не очень  хотелось. Кроме  того, кто-то должен был  следить за бабушкой,
которая жила  в  деревне  под Москвой  и  была  уже совсем  плоха. Да  и что
лукавить, к этому времени Сашка был  уже  достаточно самостоятельным,  чтобы
жить одному. Бабушка умерла, когда Сашка  был на втором курсе,  но теперь он
уже сам старался никуда не уезжать, так как  был с  одной стороны привязан к
институту,  с  другой  --  появилась  Неля,  долгой  разлуки  с  которой  он
инстинктивно очень боялся. Теперь, вот, работа. В итоге, он оказался в очень
выгодном  со  всех точек  зрения положении:  он  жил  один  в  двухкомнатной
обставленной  квартире, и  при этом имел  достаточно денег, чтобы не сдавать
одну из комнат случайным жильцам.
     Работа отнимала у Сашки  много  времени.  После  того,  как он  получил
диплом и  официально  расплевался  с вузом, его впрягли  в работу так, что в
офисе и в  деловых  поездках  он проводил все время с  девяти утра  до  семи
вечера, иногда  задерживаясь до еще  более позднего часа или занимая очередь
пораньше. Работал он, большей частью, над созданием предприятий:  подготовка
учредительных  документов,  Московская  регистрационная  палата,  налоговые,
банки, внебюджетные  фонды. Он лепил компании целыми группами  и по одной, и
количество проведенных им в угольное ушко регистрирующих органов юридических
лиц росло  столь  быстро,  что  вскоре Сашке стало трудно придумывать  новые
названия для них.
     Вот  и сейчас руководство  велело  запустить  в  производство три новые
компании,  и начать  нужно было  с  того,  чтобы  придумать  им  названия  и
забронировать их для будущей регистрации. Сашка уже  давно использовал такие
моменты, чтобы позвонить Неле и с ней вместе придумать что-нибудь неброское,
но запоминающееся и, главное,  свеженькое.  Однако, на этот раз у Нели никто
не отвечал.  Тогда Сашка  набрал номер Влада. После четырех  гудком в трубке
щелкнуло, и она сказала искаженным голосом Влада:
     - Ало?
     - Здорово, Влад. Это я.
     - Здорово, я.
     - С праздником тебя.
     - Спасибо. Тебя тоже. А что празднуем?
     - Ну, как же, я позвонил!
     - О, этот праздник  так  част на нашей  улице, что скоро  превратится в
обыденность.  Нет, жители нашей  улицы  не  хотят праздновать его реже,  но,
возможно,  к  этому  празднику  стоит  приурочить  какие-нибудь торжества  и
гуляния, например, встречи старых друзей?
     -  С удовольствием, Влад. Но  сейчас  мне необходимо выдумать несколько
нейтральных названий для будущих ООО. Тебе ничего в голову не приходит?
     -  Не приходит. Ты  же знаешь, до названия компании нужно договориться.
Его нельзя выдумать, оно уже есть. Его надо только произнести вслух.
     - Давай поговорим тогда. Для меня это важный вопрос.
     - Окей.  Но  не  долго.  У меня  вступительные в  аспирантуру на  носу.
Поднимаю весь материал по теории государства и права.
     -  Может  нам  действительно  встретиться  и  поговорить? Заодно  жизнь
обсудим, мне как раз в московскую налоговую надо, на Ильинку. У  меня  с тех
пор, как  мы последний раз виделись, накопилось всего... Да и тебе наверняка
уже пора развеяться -- я-то знаю, как ты готовишься.
     - Хорошо. Встретимся на "Китай-городе" в два часа дня.
     - Где конкретно?
     - Где и всегда -- у бюста товарища Китайгородского.
     Им  всегда  было  о чем поговорить, хотя области  их истинных интересов
пересекались не слишком обширно. Сашка отслеживал  молодежную музыку (в свое
время он занимался  джазовой  гитарой  в студии  при ДК  "Замоскворечье"), а
вместе с  ней движения всей поп-культуры в целом: кино, поэзия, проза.  Влад
был погружен в изучение права, особенно его теории. Зато получалось так, что
через руки Влада проходили разные ведомственные акты, информация из который,
бережно им законспектированная, помогала  Сашке двигать  свои рабочие  дела.
Другой страстью Влада была история культуры. Влад  не раз говорил, что через
нее "все развитие общества с  древнейших времен выглядит настолько ясно, что
ни одна  идеологическая  доктрина  не в  состоянии сместить центр  истинного
смысла социальной эволюции".
     Конечно,  Сашка  вызвал Влада  не  только и не столько  для того, чтобы
придумывать  эти  идиотские названия компаний.  Сашка  баловался  написанием
стихов, а  порой  и песен,  которые  мало  кому показывал.  Влад  же  всегда
восхищался творчеством друга, причем чувствовалось,  что его эмоции искренни
и  совсем не вызваны желанием польстить молодому автору. Поэтому  Влад часто
становился первым  слушателем  и ценителем  Сашкиного  творчества, если Неля
случайно не оказывалась ближе в "момент истины".
     Когда Сашка добрался до места, Влад уже ждал его. Они пожали друг другу
руки и направились к эскалатору. После нескольких  дежурных фраз, призванных
донести до  собеседников, что с  момента  их  телефонного  разговора  ничего
существенного не произошло, Сашка сказал небрежно:
     - Слушай, я тут всю эту байду зарифмовал.
     - Какую байду?
     - Ну вот это все, что на улице. Прочесть?
     - Конечно, давай.
     До конца эскалатора было еще далеко, и Сашка начал.

     Задождила Осень из прорех небесных,
     Режет сизый воздух лезвиями капель,
     И хребты иссохших листьев бестелесных
     Отдают деревья под осенний скальпель.

     Распустила сопли, замесившись в глину,
     Бывшая обитель цвета-малахита;
     Прошивая тучи очумелым клином,
     Обращают птицы злое небо в сито;

     Перешнуровали мертвые дороги
     Новыми шнурками дождевые черви;
     Своего правленья размывая сроки,
     Мечется по лужам непогода-стерва;

     Развезло способность мозга мыслить трезво,
     И в тумане пьяном потонула вера.
     И от слез безвкусных, тошнотворно-пресных,
     Душу облепила плесень серой скверны.

     Влад,  улыбаясь,  молча  смотрел  на  Сашку некоторое время.  Эскалатор
закончился. Они ступили на плиты вестибюля и тогда Влад, словно  распробовав
вкус тонкого вина, изрек, наконец:
     - Солидно, - Влад выдержал небольшую паузу и словно вернулся к ощущению
вкуса, - отдает Шевчуком.
     Он еще немного помолчал, а потом спросил вдруг:
     - А чего так мрачно?
     - А чему радоваться, Влад? У меня депрессия.
     - У тебя что, случилось что-то? -- вопрос был дежурным.  Влад прекрасно
знал, что все в порядке.
     - Да не то чтобы... Ощущение какой-то серости во всем.
     - Да  ладно! Тебе ли  жаловаться с твоей-то Нелькой! Она ж у тебя такой
цветастый человек.
     -  Цветастый  значит  калорийный,  от английского "color", - задумчивым
эхом отозвался Сашка. У него так бывало:  мозг его делал забавные наблюдения
и выдавал заключения  как бы отдельно от тех мыслей  и настроений, в которые
Сашка был погружен.  Выдав новое  определение,  мозг клал  его во внутренний
карман черепной коробки  до поры; когда-нибудь  он достанет его оттуда слово
"калорийный", чтобы использовать, например, как эпитет при описании дородной
женщины в кричащем цветастом платье.
     - Так в чем же дело?
     - Влад, ты знаешь,  - Сашка вернулся к полностью серьезному тону, - мне
сегодня всю ночь снилась огромная бездонная черная дыра.
     - Фрейдисты сказали бы, что  это символ глубокой задницы,  в которой ты
оказался вместе со всем нашим гражданским обществом.
     - Напрасно  ты переводишь это в шутку.  Она меня  чуть не  съела  и, ты
знаешь, Влад,  так страшно  мне еще  никогда не было.  Я  понимаю, глупо, но
против чувств не попрешь.
     - Ты же творческий  человек, Александр! Если тебя не будет  потряхивать
время от времени, что ты сможешь написать?
     Они уже  вышли из  метро и повернули на  Ильинку.  До  ворот  налоговой
оставалось еще метров пятьдесят.
     - Это очень серьезная тема, - ответил после некоторой паузы Сашка,  - я
часто  думаю,  не  придется  ли   мне  выбирать   между  спокойными  ровными
отношениями  с Нелей,  с  тобой,  со всем  окружающим миром  и  способностью
писать. Меня страшит  этот  выбор. На  самом деле,  это  и есть гамлетовский
вопрос "to be or not to be", только  адаптированный  под  мою ситуацию. Речь
идет о том, насколько устойчива та  субстанция, которую я  собой представляю
сегодня.
     Они подошли к дверям налоговой инспекции.
     - Я понимаю, о чем ты говоришь, - Влад тоже был совершенно серьезен. --
Это не только твой вопрос. Перед ним были поставлены все творческие личности
мира. И, как показывает практика, мало кому из них удалось совместить в себе
мятежное настроение творчества и обыденность спокойствия в быту. И все же, я
бы не  драматизировал ситуацию. Многие,  из тех,  кто  стали знаменитостями,
имели  отвратительный  характер,  что  позволяло им изматывать редакторов  и
пробивать свои произведения. Это имело и  другую сторону: они теряли  семьи,
любимых, ссорились с родителями, в итоге становились рабами публики  и  были
вынуждены эпатировать ее всякий раз. Однако, я уверен, существует не меньшее
количество людей, которые  пишут  прекрасные стихи,  музыку,  картины, имеют
прекрасный  характер, живут с  милыми и верными женами или мужьями,  скромно
отмечают свои  юбилеи  в узком кругу самых близких друзей. И  за все это они
платят лишь одним -- неизвестностью -- поскольку  они просто не в  состоянии
пробить   свои  произведения  через   редакции,  администрации   выставок  и
худсоветы. Я думаю, вопрос,  на который ты должен  ответить себе, звучит  не
"быть или  не быть?",  а "для кого я пишу?".  Если  для себя  -- живи себе с
миром; если для других -- придется быть альтруистом до конца.
     Сашка некоторое время переваривал то, что сказал Влад. Потом он коротко
крутанул головой -- жест означал "ты смотри, а!"  - и, усмехнувшись, хлопнул
Влада по плечу:
     - Это очень интересно,  то,  что ты  сказал. Я никогда  не  ставил этот
вопрос перед  собой так. Слушай,  я сейчас поднимусь  наверх и вернусь через
минут десять. Мы тогда продолжим эту тему, ладно?
     - Давай, давай, я подожду.
     Сашка ускакал по ступенькам в подъезд  налоговой.  Действительно, через
десять минут он вернулся, но  продолжить  не удалось. Так бывает, настроение
чуть-чуть сдвинулось, и все эти важные вопросы, которые так  тревожили Сашку
всего четверть часа  назад,  сделались  недоступными  для обсуждения; в  том
настрое, в  который  внезапно  попали ребята, обсуждать  их  казалось просто
неэтичным.
     Они  провели  вместе еще  около часа, болтая  о пустяках,  слоняясь  по
отшлифованным  столетиями  камням  мостовой  Красной   площади,   перекусили
хот-догами, а затем разбежались каждый по своим делам.



     В  четверг  позвонил  Гарик --  Сашкин  старинный  товарищ  еще  по  ДК
"Замоскворечье".  Он  был  гитаристом  и  автором  песен,  которые  исполнял
коллектив, сколоченный  Гариком  уже одиннадцать лет назад, когда  ему  было
всего семнадцать. Группа  когда-то  носила  напичканное звонкими  согласными
название  "РОМАНТИКА  УРБАНИЗАЦИИ",  которое  теперь  сократилось  до  более
удобоваримого "РУ". Кроме практического удобства, сокращение  имело и другие
плюсы. После того, как интернет  стал непременным атрибутом всякого молодого
человека, считающего себя  современным,  аббревиатура "РУ" неожиданно обрела
новый   ультрамодный  и  геополитический  смысл:  именно  суффикс  "*.ru"  в
названиях  серверов является  очень  частой составляющей сетевого  адреса, и
одновременно указывает на принадлежность сервера России.
     Сокращение это имело только  единственный существенный недостаток. Один
из главных древнейших  хитов  Гарика назывался "Каждый день  я  с Романтикой
Урбанизации",  в  припеве  которого эта  фраза  повторялась четыре раза, а в
конце -- восемь  раз.  Это  был  заглавный концертный номер, напоминающий по
духу кинчевскую  "Мы  вместе!".  Когда название группы  сократилось  до двух
букв,  Гарик,  не  желавший   отказываться  от  одной  из  "лицевых"  песен,
адаптировал мелодию припева  к новому размеру  и  ритму строки. И  тут он  с
ужасом  понял, что  смысл  припева  изменился совершенно.  Он  даже  пытался
исполнить один раз  новый вариант  этой песни  на полуподпольном  концерте в
начале  девяностых,  и зал "перся в полный рост", но уже к  началу  третьего
куплета  милиция  начала  разгонять  собравшихся, а самого  Гарика  под белы
рученьки оттащили  в "воронок".  В отделении  старшина  в  основном  резкими
движениями  конечностей  дал понять Гарику,  что  гребаные постмодернистские
мотивы,  зазвучавшие  в  поздней  версии  его  произведения,  не  могут быть
адекватно восприняты гребаными же культурными слушателями.
     Гарик звонил редко, Сашка тоже  отвечал  ему  звонками не часто. Иногда
они слышали друг друга два раза в год, на дни  своих рождений. Однако,  даже
при  такой  частоте  "аудиовстреч", как  говорил Гарик, они чувствовали друг
друга, как чувствуют друг друга творческие личности.
     -  Как  дела, чувак?  Все учишься?  -- в своей  обычной отвязной манере
спросил Гарик. На заре своей юности он старался говорить с такой интонацией,
чтобы быть покруче, и хотя с возрастом  эта  необходимость отпала, интонация
уже никуда не девалась.
     - Не,  я  закончил  еще зимой.  Потом  была  защита диплома, летом дали
корочку.
     - Так чего ж ты молчишь! Надо ж было обмыть это дело.
     - Да как-то все...
     - Так  ты, значит, теперь свободный человек!  Не женился, я надеюсь?  -
Гарик был убежденным холостяком.
     - Нет пока.
     -  Пока? А что,  есть  варианты? Ты с этим не шути:  охомутают  на раз,
глазом моргнуть не успеешь... Свободный, значит. Слушай, я вот чего. Мне щас
мальчик один от  Матвиенко звонил, они ищут гитариста в проект, типа "Любэ",
но немножко больше на фолк ориентированный. Ты как?
     Каждый  раз,  когда  Гарик  появлялся  на  горизонте,  это значило, что
появились  какие-то  вакансии  в  мире   шоу-бизнеса.  Гарик  считал   Сашку
"гениальным  чуваком"  и  старался  пропихнуть  его  в  каждую  щель  забора
искусства, за которым располагались золотые прииски эстрады.
     - Спасибо, Гарь, я, конечно, подумаю, но, честно говоря, я так загружен
работой...
     - Какой работой, чувак! Твоя работа -- музыка. Нет,  он думает, а!  Его
Матвиенко зовет, а он думает!
     - Гарь, а ты-то чего сам не идешь?
     - Да куда мне с моей спитой рожей в шоу-бизнес. Ты молодой, красивый, а
я... Потом у меня "РУ", концепция и все такое. Я же ребят не брошу!
     Ребята у Гарика менялись каждые полгода, только барабанщик Кроха прошел
весь этот  путь вместе с Гариком и никуда не ушел, да и  то лишь потому, что
толком  так  и  не  научился  играть. Насчет концепции  Гарик тоже несколько
преувеличил:  ее  как таковой не  было. Он  начинал играть в стиле "гитарный
"Depeche Mode", считая, что открыл новое перспективное направление в музыке,
затем играл занудный арт-рок с  бесконечными проигрышами и сольными партиями
гитары, экспериментировал  с регги,  потом  ударился  в панк... Зато, каждый
раз,   меняя  направление,   он   подводил   под  это   такую   "задвинутую"
социально-философскую базу, что  по крайней мере себя он убедил в четкости и
бескомпромиссности проводимой им и "РУ" музыкальной линии.
     Несмотря на все эти проблемы, Гарик вот уже одиннадцать лет, просыпаясь
каждое утро, на полном серьезе проверял: не стал ли он звездой? Ответ всегда
был одинаковым, и Гарик, не теряя уверенности в  себе, констатировал: завтра
-- так завтра. Он постоянно  где-то выступал, брал какие-то  призы и занимал
места в никому неизвестных фестивалях, по жизни тусовался на сейшенах. В его
рассказах  Макаревич и  Маргулис всегда  появлялись  как  "Макар"  и "Гуля",
Кинчев был "Костяном",  а Шевчук "Батей". Создавалось впечатление, что он со
всеми  ними  на   короткой  ноге,  и  оно  отчасти  было   обоснованным:  он
действительно встречался  со всеми  ними, но никто  из них не  встречался  с
Гариком. Так бывает, когда встречаешь  на улице кого-то  из  знаменитых:  ты
видишь почти родного человека  и подавляешь  в себе инстинктивно возникающее
желание поздороваться, а он  тебя  игнорирует,  ибо  таких  как  ты  --  сто
пятьдесят или одиннадцать миллионов, в зависимости от ранга знаменитости.
     - Ты, значит, по-прежнему раскручиваешь свой "РУ"?
     - Это  некоммерческий проект, он  не  нуждается  в раскрутке. Он станет
популярным, когда  наш народ,  наконец,  разгромит FM-диапазон  со всеми  их
"Русскими  Радиами". Зато  вот у меня новый басист --  чума  чувак!  -- слэп
рубит чисто шестнадцатыми. Я такой техники живьем раньше никогда не видал, в
видеошколе только. Мы с ним горы свернем. Я думаю с таким басом можно крутой
фанк отстроить...
     - Ты ж панк собирался играть?
     - Панк -- это не стиль, а настроение. Панк  остается, только теперь  он
будет  обернут в интеллигентный фанк. Такого до "РУ" еще никто  не делал.  В
ноябре будет фестиваль -- мы там с новой программой зададим такого жару, что
все  конкуренты  стопятся!  Я уже  одной  тетке демо  давал, так она зажала,
прикинь?
     - Здорово, Гарь, все у тебя какие-то планы. Кипишь прямо!
     - А  чего сам-то?  Тебе надо этим заниматься. С твоим умением рифмовать
да струны дергать тебе не один экономист в подметки не годится!
     - Я юрист.
     - Это несущественно.
     -  Не могу  я выносить  свое творчество на публику.  Это как  секс: как
только появляется наблюдатель, любовь становится порнографией.
     - Так ты меня за порнографа держишь?
     - Да нет, Гарь...  как  тебе  объяснить?  Здесь  главное,  что  ты  сам
чувствуешь. Пушкин кому-то из своих друзей писал,  типа гадкое ощущение,  но
поборол себя, начал продавать стихи. Это же шаг, понимаешь, поступок. Если я
вынесу свое творчество на люди, из него искренность уйдет.
     - А  вдруг не уйдет? Что-то ты накручиваешь, Санек.  Надо делать дело и
доставлять другим  удовольствие.  Кстати,  наблюдатель в  сексе...  меня это
заводит, чувак!
     - Если доставлять другим удовольствие -- это проституция и попса.
     -  Слушай, чувак, попса -- это когда другим удовольствие,  а  самому  -
ломы. А когда и тебе по кайфу, это просто кайф в натуре и  есть. Или любовь,
если хочешь.
     -  Так зачем  же  мне  к  Матвиенко идти,  если  ты  говоришь, мне свой
материал надо двигать?
     - А кому ты нужен сейчас? Ты поиграй там, завяжешь знакомства, посидишь
за  сценой, позанимаешься профессиональной музыкой... Матвиенко, кстати, еще
очень неплохо:  это  тебе  не  Алибасов  с Айзеншписом,  и не  Дорохин между
прочим!
     - Значит, все же предлагаешь мне продаться на время?
     - Почему -- продаться?...
     -  Ну, сдать себя в прокат "нехудшему  варианту". Это,  по  твоему,  не
проституция чистой воды, не попса?
     Гарик  замолчал.  Разговор раззадорил  его  и  он  только теперь  сумел
остановиться, чтобы перевести дух.
     - Блин,  какого  хрена  я  тебя уговариваю? Что я  тебе -- мать родная?
Занимайся своей ерундой. Ты "All Of Me" смотрел со Стивом Мартином?
     - Ну?
     - Баранки гну! Саксофон все равно победил  в нем  адвоката, вот что.  И
это правда,  иначе и не могло бы быть. Ты вот задумываешься, хрен ты с горы,
какого фига ты живешь?
     - Ты даже не представляешь себе, насколько часто.
     - И что?
     - Что "что"?
     - Зачем живешь-то?
     Сашка на минуту задумался.
     - Не знаю...
     - "Ниняю"...  - передразнил Гарик,  картавя по-детски, -  а кто  знает?
Пушкин? Ты уже здоровый мужик! "Не знаю"! Тебе Бог талант дал и твое главное
преступление будет, если ты этот талант зароешь. Понял? Ты играть должен.
     - Ничего я не должен, - разозлился теперь уже Сашка, - чего ты, в самом
деле, ко мне пристал? Не пойду я к Матвиенко.
     - Ну и хрен с тобой тогда!
     - Что есть, того не отнять.
     Они замолчали.  Они оба знали, что не  поругались. Они так  поговорили.
Это не значило ровным счетом ничего. Они же оба музыканты...
     - Ладно, - сказал, наконец, Сашка, - ты сам-то как?
     Попрощавшись с  Гариком, Сашка вновь и  вновь прокручивал в голове этот
разговор.  Он  старался понять, почему отказался  от предложения  Гарика. Он
понимал, что Матвиенковский  центр -- это наверняка какие-никакие деньги. Да
и вообще, вовсе  необязательно, что Сашку бы взяли.  Боялся ли  он того, что
ему  скажут: "не  подходишь"?  Да нет,  он  уже  достаточно  взрослый, чтобы
принимать спокойно такие ответы. Работа тоже по большому счету не удерживает
его особо -- попрощался и  пошел. Что  тогда?  Действительно  вера в высокое
предназначение настоящего искусства и главное в то, что он, Сашка,  является
носителем этого высокого искусства?
     Музыка,  стихи...  Кто занимается  всем  этим? Лежит ли на  них  печать
Господа изначально, или вспышка вдохновения может посещать любого? Вправе ли
он, Сашка, смеет  ли он причислять  себя  к  высокому клану избранных  --  к
обществу творцов?
     "Вошь ли я, или право имею?"
     Кто я, чтобы нести священный слог?
     Сашка  сел  на   кровати,  зажег  ночник,  схватил  какую-то  тетрадку,
валяющуюся  среди  газетного хлама, и быстро  застрочил мелким  почерком. Он
практически не  делал  исправлений,  слова  ложились одно  за  другим. Время
пропало. Пространство  исчезло.  Они сжались  в точку  и,  вполне  возможно,
поменялись местами. Вселенная сосредоточилась в Сашкиной голове. Вокруг была
такая тишина,  что  было  слышно,  как  шарик  в  патроне  стержня скачет  и
перекатывается  по волокнам бумаги, словно мотоциклист, участвующий в кроссе
по пересеченной местности.
     Наконец Сашка выбросил из себя последнюю строчку, поставил внизу число,
расписался  и откинулся на  спину. Веки его сомкнулись мгновенно.  Последнее
что он подумал перед сном, который сморил его сразу же:  "действительно, как
секс: ррраз... только непонятно: ты или тебя...".
     А утром он прочитал это. С бумаги на него глядели шесть четверостиший и
заголовок.



     Кто я, чтобы нести священный слог?
     Я о себе иллюзий не питаю.
     В своем астральном теле не летаю,
     А если захотел бы, то не смог.

     Не Абсолют - не водка и не суть -
     Бываю зол, порой необъективен,
     И на столе моем обычно Стивен
     Кинг, а не Л.Толстой какой-нибудь.

     Не часто окружающим бальзам,
     А если и бальзам - порой не в срок.
     Не раб. Но и не царь, и не пророк,
     И даже не директор. И не зам.

     Не черта сын. Но и, отнюдь, не свят,
     Как я уже писал когда-то раньше.
     И не всегда могу избегнуть фальши,
     Хотя я часто знаю верный лад.

     Так кто я, чтоб нести священный стих?
     Я сам порой того не понимаю.
     Но не один я рифмам сим внимаю -
     Вот ты уже прочел до пор до сих...

     На белый лист узоры звуков вышли,
     Листок поставив в ценных ряд бумаг.
     Не важно кто, а важно Что и Как --
     В конце концов, мы все в родстве с Всевышним.

     "Симпатичный стих! - подумал Сашка. - Интересно, кто его написал?"



     Весь год говорили о Москве. Еще бы: восемьсот пятьдесят лет -- это тебе
не шутка! Торжества  по случаю дня  города ожидались  самые  величественные.
Москва покрылась сетью концертных площадок,  по  всем  теле-  и  радиоволнам
крутились старые и новые песни о Москве; поезда  метро и  вестибюли станций,
рекламные щиты и  афишные столбы, окна офисных помещений и стены жилых домов
-- все было расписано  цитатами из стихотворений о Москве  классиков русской
поэзии. Лужков  был вездесущ.  Из  самой Франции,  которая  исторически  для
России была одновременно и целью культурного стремления и источником военной
опасности, выписали  мастера электронно-лазерных  музыкальных  шоу господина
Жана Мишеля Жарра, который обещался расписать в праздничную ночь невиданными
световыми узорами  стену одного из самых московский зданий -- главный корпус
Московского   Государственного   Университета  имени   Михаила   Васильевича
Ломоносова.
     Сашка с Нелей  сделали  огромную глупость -- они  выбрались на праздник
города, выехав с тихой окраины в самое пекло центра. Посмотреть толком ни на
что не удалось. Отчетливо запомнились  только спины медленно переступающих с
одной ноги на другую сограждан, которые тоже  стали  участниками изнуряющего
моциона. Из-за жары и духоты есть не хотелось, хотелось только пить. Но пить
хотелось   всем,   поэтому  к  каждому   раздаточному   пункту   живительной
газированной влаги выстраивалась длинная петляющая линия из страждущих.
     Двигаясь внутри медленного вязкого потока  людей, Сашка  и Неля  прошли
значительную  часть  Тверской  улицы.  То слева, то  справа  от них, судя по
звукам, проходили  какие-то  праздничные мероприятия с  песнями,  плясками и
прочими  безобразиями,  но  стать  их  свидетелями  возможности  ребятам  не
представилось:  в их поле зрения были только качающиеся спины и затылки всех
мастей.
     - Мне все это напоминает  кадры, снятые в Китае, - пыталась перекричать
шум  толпы и отголоски праздника Неля,  -- я когда-то по  телевизору видела.
Показывали  вид  сверху  одной из самых  оживленных  улиц  Пекина.  Я  тогда
подумала: как же они там ходят? Теперь мне понятно.
     - Это еще  раз подчеркивает, что мы далеки от Европы потому, что близки
к Востоку, - прокричал в ответ Сашка. -- Помнишь, давно еще было: "Да, скифы
мы, да, азиаты..."
     Откуда-то доносился "Хрустальный город" "Машины Времени". Скорее всего,
кто-то выставил  динамики  в окна  и отрывался в  этот  праздничный  день  с
любимыми, хоть  и не всегда "парадными", песнями. Гнусавый Макаревич, смешно
комкая конец каждой строчки, пел про посещение "огромного города", в котором
"совершенно  нет людей",  а  вместо стекол в  каждое окно вставлено зеркало.
"Когда я просто  улыбался,  то  улыбался  мне весь  город,  и если  я  кивал
кому-то,  то все кивали мне в ответ. И иногда казалось мне, что город  жив и
что вокруг мильон людей..."
     -  О чем он  поет? -  спросил Сашка Нелю. Он  давно  знал  наизусть эту
песню,  но  смысл,   который  безусловно   был   в  нарисованной   "Машиной"
иносказательной сюрреалистической картинке, все время ускользал от него.
     -  Мне кажется,  это  притча  о том,  что человек,  если, конечно,  это
"настоящий"  человек,  способен оживить целый город, воодушевить  его  своей
жизненной силой.
     "Они поссориться не могут, они похожи друг на друга..."
     - Мрачноватая музыка для такой пафосной идеи, - усомнился Сашка.
     - Игра контрастами - классический прием в искусстве, - парировала Неля.
     "И вскоре я покинул город, и город сразу опустел..."
     В  какой-то момент им удалось вырваться из толпы,  и они  оказались  на
одной  из  старых московских  улиц, перпендикулярных  Тверской.  Здесь  было
немного  тише  и  спокойнее,  словно поздним вечером  в  детской  комнате по
соседству  с большой, где идет  массовая  пьянка. Метров через пятьдесят они
набрели  на  небольшое  летнее  кафе, раскинувшее  цветастый  шатер  в  этом
нелюдном месте тоже по случаю дня города. Сашка взял по стакану кока-колы со
льдом  и по  бутерброду с сыром себе и Неле  и отнес  перекус на столик, где
Неля заняла  место.  Она была в  коротком почти детском платьице, ботиночках
без каблука, и выглядела моложе своих и без того не великих лет.
     - Ну, как тебе все это? -- спросила Неля.
     - А тебе?
     - Я уже устала, честно говоря.
     - Нель, ведь ты учила меня  радоваться простым радостям, помнишь? Что ж
теперь?
     -   Саш,   согласись,   что   выпускной  родного   курса   и   праздник
одиннадцатимиллионного города -- это не одно и то же.
     - Почему? Мой курс -- выборка членов моего общества, а москвичи -- тоже
выборка моего общества, только побольше.
     - Интересно, что же такое, тогда, "твое общество"?
     - Ну как... Все граждане бывшего СССР, как минимум России.
     - Отчего же ты сужаешь понятие "своего общества" до политических границ
государства? По какому принципу ты выбросил других людей? Они  уже  не "твое
общество"? А  как же те,  с кем ты  учился  в Штатах? Они  не  входят в  это
понятие?   --  Неля  разошлась;  ей   нравилось  выстраивать  четкую   линию
аргументов. -- А если  вся  Земля, вся Вселенная -- это  "твое общество", то
почему бы тебе не поприсутствовать, скажем, на похоронах некой  Дебби Браун,
штат Айова, скончавшейся от сердечного приступа при виде мужа? Она, выходит,
тоже член "твоего общества" и события ее жизни тебе  не безразличны. Мужа ее
утешишь.
     "Вот язвочка!  --  подумал Сашка. Он понял, что опять попался. - Почему
меня не научили так? Я же  юрист, правозащитник...  Должны были сделать хотя
бы факультативом отдельный предмет -- "искусство полемики".
     - И тем не менее, Нель, в чем разница, между днем города и выпускным?
     - Всякий социолог  тебе скажет, что  чем  шире социум,  тем абстрактнее
связи. Другим языком, с одним  человеком тебя может связывать почти все, что
происходило в твоей  жизни. С  двумя  -- уже  значительно меньше событий.  С
сотней человек, с  курсом -- учителя, предметы, экзамены, общага... ты лучше
меня знаешь.  А  вот  со  всеми  москвичами  тебя  объединяет  только  слово
"москвич".  А  этой общности  недостаточно,  чтобы  на душе было  длительное
ощущение единства.
     Вдруг около стола ребят раздались голоса:
     - Ух ты! Смотри-ка... Вот это да!...
     Сашка обернулся. К  ним уже  почти вплотную подошли Светка,  Маринка  и
Серега. Сашка обрадовался им не на шутку, гораздо больше, чем всем москвичам
вместе взятым:
     - Ребята, как здорово, что мы вас встретили!
     -  Это мы вас встретили, а  не вы нас,  -  поправила  всегда радующаяся
чему-то Светка, - как дела-то?
     - Слушайте,  мы ведь не виделись уже сколько?.. два месяца! -- удивился
вслух Серега. -- Как время-то летит!
     - Привет, Саш, - улыбнулась Маринка.
     Девчонки  сели  за  стол  к  ребятам,  а  Серега  резво  экипировал  их
газировкой. Несколькими фразами  собравшиеся  за столиком  выяснили, кто чем
занимается после института  -- Маринка села в банк, Серега почему-то нанялся
охранником,  Светка по-прежнему вела независимый образ жизни, -  потом стали
вспоминать бывших однокурсников  и сообщать друг другу, что о них известно и
насчет работы, и  насчет личной  жизни. Особенной осведомленностью по второй
части отличалась Светка:
     - Дуров словно ждал выпускного, чтобы расстаться с нами и не приглашать
нас на свадьбу: женился через шесть дней после вечера в кафе. Это значит, он
даже заявление заранее подал.
     -  А на  ком? -- поинтересовался Сашка, хотя ему было все  равно. -- На
Наташке?
     - На Семиной? Не-е-ет! Ты че? Он на другой женился, она не из наших.
     -  Странно,  - удивился Сашка,  - мне казалось  он  на  Наташке Семиной
женится.
     -  Да не,  это с Наташкой  так  просто,  - ответила  Светка и понеслась
дальше. -- Вот Алик и Верка расписались в прошлый четверг. Мы  там все были.
А ты, кстати, чего не пришел?
     - Меня не звали...- ответил Сашка, но история продолжалась.
     -  Алик все  спешил:  ему же  справка  нужна  от жены, а то его в армию
заметут.  Он  говорит,  с  первого  октября призыв,  времени  уже  мало. Но,
насколько я знаю, они шаги в этом направлении уже давно предпринимают.
     - Саш, а чего у тебя с армией? -- спросил Серега.
     - Да меня мои отмазали давно. Знакомые есть в военкомате. Договорились,
в общем.
     - А за меня обещал шеф похлопотать, - продолжил свою мысль Серега, - он
сам из бывших военных. Я чего в охранку-то пошел... Так-то мне нафиг все это
не нужно.
     - А Шурик Посудин с Лидкой  так живут, - не унималась Светка, - она его
фамилию брать не хочет, говорит, не желаю быть "посудиной", а он ей: пока не
согласишься -- в ЗАГС не пойду. Приколисты!
     Они протрепались  еще  какое-то время,  перемывая  косточки  общим и не
очень общим знакомым. Светка до самого конца продержалась спикером, и когда,
она, наконец, устала, сообщила:
     - Пойду сигареты посмотрю. Серег, сходи со мной.
     - С удовольствием.
     Сашка,  Неля и Маринка остались втроем.  Сашка обратил внимание на  то,
как повзрослела  и  похорошела Маринка  за  прошедшие  два месяца: казалось,
прошли  годы,  с той только разницей, что они  не испортили ее,  а улучшили.
Маринка  была  в  довольно строгом длинном  платье  с короткими рукавами, из
которых тянулись наружу тонкие руки, покрытые  бархатистой загорелой  кожей.
На  Марининой шее -- скромная,  но со вкусом подобранная тонкая  цепочка, на
указательном пальце правой руки  -- серебряное колечко. Темные волосы гладко
собраны назад и подколоты, из-за чего ее и так высокий лоб казался еще выше.
Никакой  косметики  на лице... хотя, нет,  немного подведены неяркой помадой
губы, и, кажется, все; если и есть еще что-то, то совсем незаметно.
     - У  вас-то  самих как  дела?  Не  женитесь пока?  -- спросила  Маринка
спокойным, чуть грустным голосом.
     -  Пока нет, -  ответила Неля, избавив Сашку от необходимости подбирать
ответ, который устроил бы всех, -  куда  спешить? Я  хочу институт закончить
сначала, а там посмотрим.
     - А ты  как? --  спросил  Маринку Сашка. Ему  вдруг стало чудно, что он
пять  лет бок  о  бок  учился  с это даже  не просто  красивой, а благородно
красивой девушкой, и не замечал ее красоты, слишком  много  думая о том, что
он слишком много думает.
     - Да что со мной  будет! -- Маринка усмехнулась. -- Села,  вот, в банк,
сначала в  юротдел.  Потом  шеф говорит:  слушай,  у  нас  операционистка  в
отпуске, не хочешь пока  за стойку сесть? Ты,  говорит, фактурная. Я села, а
сама думаю: фактурная -- это комплимент, или ему по морде въехать надо?
     - Вообще-то в слове "фактурная" есть  базовый слог "fuck", - отвлеченно
заметил Сашка, и, услышав  свой голос, спохватился:  не обидится ли Маринка.
Он она то ли не услышала, то ли пропустила его ремарку мимо ушей.
     - А это разве  нормально, что ты с  юридическим образованием за стойкой
сидишь? -- удивилась Неля.
     - Да ладно... - махнула рукой Маринка, - там у юристов все равно сейчас
толком работы нет. А тут все  время клиенты приходят, дядечки с бумажниками.
А найти богатого холостяка -- это не так-то просто.
     - Да я уж знаю, - засмеялась Неля,  погладив Сашку по плечу. Ее жест не
понравился Сашке. Он понимал,  что  это было  сделано только  для подержания
разговора,  но из Нелиного "знаю" получалось, что он либо  не холостяк, либо
не богатый. А он - холостяк. Одновременно с этим он отметил про  себя, что в
Маринке появилось  гораздо больше взрослой расчетливости, чем он видел в ней
за все  время  учебы.  Взять  даже  этот  термин  "дядечки  с  бумажниками".
Удивительно, всего два месяца!..
     - Неужели, бумажник так много значит? -- спросил вдруг Сашка Марину.
     - Саша,  Саша... - вздохнула Марина, - вам, мужикам, проще. Понравилась
девушка -  хватай ее, на коня  и в  степь. А нам надо  и  о себе,  и о детях
думать, одного  пламенного чувства тут недостаточно, приходится задумываться
о деньгах. А иногда и выбор делать в пользу них.
     - Но  ведь это  же... попса! -- Сашка хотел  сказать "проституция",  но
вовремя осекся. Маринка, впрочем, знала,  что Сашка ставит  два этих понятия
рядом.
     - Проституция, хотел сказать? -- Маринка  сокрушенно покрутила головой.
--  Вот  что меня больше  всего в  вас  мужиках убивает,  так это лицемерие:
клянете женскую продажность по  чем зря, но кроме вас самих никто  ж  нам за
нее  не платит! Давайте  организуем  общество, где  не будет власти у денег,
которые  зарабатывает  мужчина, а женщина равна с ним в  правах. Вы ж первые
взвоете и скажете: верните как было!
     - Фу, какой прагматизм, - возмутилась Неля.
     -  Прагматизм?  -- Марина  горько  усмехнулась.  --  Ты-то  вот  только
вернулась из Германии.  А  я? Я бы хотела романтики. Но для  этого работа за
стойкой банка не подходит.
     - Для  этого  надо выйти замуж за "дядечку  с бумажником"?  -- улыбаясь
спросила Неля. Она чувствовала, что разговор выходит  за рамки  светского, и
старалось  вернуть  его в  нормальное  русло. Она  искренне  симпатизировала
Маринке и не собиралась портить с ней отношения, да еще безо всякого повода.
Однако,  вопреки  стараниям  Нели  последняя  ее  реплика прозвучала  скорее
издевательски, чем примирительно.
     Впрочем, Маринка, не ответив Неле, вдруг обратилась к Сашке:
     - А вот ты, интересно, романтик?
     - Я? -- Сашка не  был готов  к такому вопросу. В  голове пронесся вихрь
мыслей, всплыло последнее стихотворение. -- Я -- да.
     -  Тогда Неля должна быть прагматиком. Иначе ваши детки будут голодать.
Скажи, Неля, ты прагматик? Или ты то, что Сашка любит в тебе?
     Сашка  вдруг  с  ужасом понял  по  глазам Нели, что та  не  знает,  что
ответить. Она испуганно  смотрела на него какую-то долю секунды, и  в глазах
ее читалось: "помоги!".
     - Классный сегодня получился день! -- раздался Светкин голос.
     "Слава богу!" - подумал Сашка.
     "Слава богу!" - подумала Неля.
     Маринка  закрыла  глаза  и откинула  голову назад,  подставив  лицо еще
теплому осеннему солнцу, выглянувшему на мгновение из-за облака.
     Когда  стемнело,  они впятером  отправились  смотреть  праздничное  шоу
заезжего француза на стенах МГУ. Сначала они попытались попасть на Воробьевы
горы, но народу прибыло столько,  что часа за три  до начала шоу милицейские
кордоны  перекрыли все подступы  и не пускали все прибывающих зрителей. Всех
выручил Серега, который отвез ребят на  другую  сторону Москвы-реки,  откуда
здание университета тоже прекрасно просматривалось, но народу почти не было.
По пути все  затарились  пивом  и газировкой и,  постелив на  траву Серегину
куртку  (Сашка  старался  надевать теплые вещи  как  можно  позже), устроили
импровизированный  вечерний   пикник.   Вскоре  на   стенах   МГУ  заскакали
разноцветные фигуры,  выводимые  хитроумным  лазером  иностранного  артиста.
Музыку  отсюда  было слышно плохо, но об этом никто  особо  не жалел.  Сашка
вместо  этого все еще слышал  другое:  "Я  был вчера в огромном  городе, где
совершенно нет людей..."
     Вид мерцающего в ночи МГУ навел Сашку на мысли об инженере Гарине и его
гиперболоиде;  на  мгновение   ему  показалось,  что  шпиль  главной   башни
Университета сейчас  начнет падать вниз,  срезанный  лезвием луча последнего
солдата  Наполеона.  Он  повернулся Неле:  она  смотрела  в  пустоту  широко
открытыми глазами и о чем-то думала.
     Сашка побоялся спрашивать, о чем.



     В понедельник зазвонил Сашкин рабочий телефон. Это был Влад.
     - Здорово, Саш. Как дела?
     - Бог милостив. Сам как?
     - Да что со мной будет... Как тебе празднества?
     - Утомили.  Мы с Нелькой прошлись позавчера по центру Москвы... тяжелое
впечатление. Словно я случайно попал на чей-то чужой праздник. Люди месяцами
не получают  зарплаты  и пенсии, городской  бюджет несет  такие колоссальный
траты только для того, чтобы с почетом обставить собственный день рождения!
     - Я представляю себе...  У меня хватило ума не выбираться никуда вчера.
Но я чего звоню-то - похвастаться.
     - Чего?
     - Можешь меня поздравить: с тобой говорит состоявшийся аспирант кафедры
теории государства и права.
     - Ух,  ну  ты  молодец! Ты ж  теперь три  года  можешь  военкомату язык
показывать!
     - И это тоже...  Я  вообще-то рассчитываю в полтора года уложиться, мой
научный говорит: развивай  тему  диплома. А  ты же знаешь, у  меня  в диплом
вошло процентов тридцать от всего материала - больше просто нельзя было. Так
что подчищу  все, добавлю  свежачка, сдам минимумы этой весной, а в том году
попробую защититься.
     -  Я  все  бросаю  и жду тебя  на Китай-городе  где обычно.  Это  повод
встретиться. ОК?
     Влад снова был  на месте  раньше  Сашки. "Почему я опаздываю, даже если
прихожу вовремя?" - удивлялся Сашка. Они пожали друг другу руки -  казалось,
нет на свете  силы, способной нарушить или изменить этот многолетний  ритуал
приветствия -  и,  балагуря на только  им двоим понятные темы,  поднялись на
поверхность.
     Сегодня Москву убирали. Сценические площадки к  этому времени город уже
демонтировал ("демон-тир-овал"  - обратил про себя  внимание на составляющие
этого глагола Сашка), но улицы были загажены обрывками праздничных листовок,
афиш, ошметками  лопнувших воздушных шаров и прочей постпраздничной мишурой,
которая показывает, что у  любого самого светлого  торжества  есть  и другая
сторона. Растворившись среди будничных пешеходов, уставшие люди в  оранжевых
спецовках  словно муравьи методично, усердно и  как-то  безысходно выполняли
свою  скорбную работу  по  погребению  вчерашнего праздника.  Было  довольно
пасмурно, как бывает всегда на следующий день после того, как тучи разгоняют
артиллерией. Аккуратный с иголочки  костюм-тройка на  Владе -  он был только
что с экзамена - резко контрастировал с окружающим ребят бардаком.
     Сегодня Сашка с Владом просто шли, не направляясь никуда. У них не было
цели,  требовавшей  физического  перемещения   с  того   момента,   как  они
поздоровались. Влад рассказывал про вступительный экзамен по философии.
     Конечно липа, покруче наших выпускных. В общем-то все места розданы еще
до начала экзаменов;  знаешь, если научный  руководитель решил  тебя  взять,
считай, что ты уже поступил. Ну а ты в курсе, мой-то меня уже два года звал.
Тем не  менее,  сам знаешь - экзамены - это экзамены, и самый липовый из них
тоже  надо  сдавать. Короче, приходим на  философию, сели, растянули билеты,
Дурову достался Фрейд.  А, знаешь, видно, что не готовился парень. Он достал
такой серенький доисторический краткий философский словарь, который не  одну
войну прошел...
     - Да, я знаю, у меня такой был, я посеял...
     - Ну вот, выписал оттуда  все,  что было по Фрейду. А мне-то сзади  все
видно - у  него  три небольших абзаца получилось. Подходит  его очередь, а я
вижу, он второй вопрос - вообще никак. Комиссия его спрашивает: ну так, мол,
с чего начнешь? Он говорит - с Зигмунда. Давай, говорят. А комиссия - Ларин,
Крашенинников Леонид Аркадьевич и Тортилла.
     -  Эльвира  Иосифовна? Она еще экзамены принимает? Я  думал, ей  только
лекции доверяют читать.
     Да нет,  жива еще старушка. Короче, Ларин и Крашенинников никакие, я не
знаю, что они вчера праздновали, может восемьсотпятидесятилетие Москвы...
     А может, восемьсотпятидесятилетие Тортиллы.
     Тоже  может быть. Я все это к тому, что фактически она одна прием вела.
Дуров  начал,  мол,  Фрейд, такой-сякой,  жил  там-то  тогда-то,  основатель
философской концепции, основные постулаты которой - инстинкты самосохранения
и  продолжения  рода,  и других инстинктов по Фрейду нет. Потом сказал  пару
слов про неофрейдистов,  и  я вижу  - у  него материал закончился. Он  начал
сначала, а Тортилла  на  него  смотрит.  Дуров  понял, что она просекла  его
фишку,  и   давай  тогда  на   Фрейда  катить:  мне,  говорит,   его  учение
представляется пустым  и  необоснованным. Тортилла  говорит: а  чего так? Он
отвечает:  ну как же? - говорит,  -  Зигмунд  Фрейд говорил, что человеком в
жизни  движут  только два инстинкта: продолжения рода и  самосохранения. Она
ему: ну и что же вас в этом не устраивает? А он возьми, да и ляпни: как, что
не устраивает? Вот вами сейчас который из них движет?!
     Сашка слушал Влада и  смеялся  над тем, что тот говорил,  но мысли  его
были далеко. Как обычно,  он снова  пригласил Влада на встречу не только для
того, чтобы поздравить  его с новым статусом. И  не только  для  того, чтобы
узнать, что Дуров все же не поступил в аспирантуру.
     У  Сашки  как  всегда  были  личные мотивы: что-то  непрерывно свербило
внутри.  Его  не  покидало  ничем  казалось  бы  не  обоснованное  волнующее
предчувствие значительных перемен, которые не гарантировали ничего хорошего,
хотя и плохого  тоже. Он уже  два дня не мог успокоиться  то ли из-за  этого
дурацкого  разговора  с  Мариной,  то  ли  из-за оторванности  от общего  --
Светкиного, прежде всего - настроения  по поводу праздника дня города. Сашка
охотнее сослался бы на вторую причину. С нее он и начал.
     - Так ты, Влад, значит, не выбирался никуда ни вчера, ни в субботу?
     - Нет, а зачем?
     - Ну как же, праздник твоего города. Конечно, это также  нерационально,
как и Храм Христа Спасителя, но  это же только форма. Все равно это остается
настоящим праздником.
     Влад  усмехнулся.  Рядом  с  ними   оранжевый  дворник  размеренно  мел
свернувшуюся от влаги в небольшие глинистые комочки грязь.
     -   Когда  ты  отмечаешь  праздник   с  большим  количеством  ничем  не
объединенных с  тобой людей, - ответил Влад, - на следующий день ты вынужден
выметать из своей души оставшийся после  праздника хлам. И ты знаешь, иногда
это  лопнувшие воздушные шарики, а иногда и использованные презервативы, и в
этом случае  понимаешь,  что тебя никто по-настоящему не любит, а каждый раз
предохраняются.
     -  Почему  ты  вдруг заговорил  об  этом? - Сашка испугался,  что  Влад
прочувствовал и  вторую часть  его, Сашкиных,  опасений.  Но  Влад, кажется,
просто попал в точку с образом.
     -  Просто я не  люблю тусовки,  и чем  они больше, тем больше  я их  не
люблю.
     Некоторое  время  ребята  шли  молча.  Влад  всегда  знал,  когда  надо
помолчать, чтобы Сашка собрался с мыслями. Это свойство, которое трудно было
переоценить в  человеке, и  очень  хорошо, если такой  человек  у тебя есть.
Впрочем, Сашкин обеденный перерыв  кончался,  и  очень  скоро  работа  вновь
засосет его до конца дня, резко изменив Сашкины представления о пространстве
и времени по сравнению с этим моментом неторопливого  разговора. Безобразный
Эйнштейн!
     - Мы вчера смотрели шоу Жана Мишеля Жарра, - заговорил, наконец, Сашка,
- ты слышал что-нибудь про это шоу?
     - Ты меня знаешь, Саш, само слово "шоу" заставляет меня стараться знать
о нем как можно меньше.
     - Но ты все равно знаешь об этой акции, так?
     - К сожалению, да. Я  ведь не в тайге живу,  иногда  смотрю  телевизор,
слушаю радио... Он что-то там с МГУ проделывал?
     - Да, точно. И мы вчера это  смотрели из  Лужников. Знаешь,  жутковатое
зрелище.  Старое здание университета,  основанного вообще бог знает когда...
вдруг  покрывается росписью  лазерных татуировок. И это  делает  иностранец,
француз.  Я  все  понимаю,  но  почему-то  у  меня  возникают  ассоциации  с
надругательством над  могилой. Когда я  смотрел все это, сначала  вспомнился
гиперболоид инженера  Гарина. Мне  в  какой-то  момент показалось,  что  все
рушится.  Стало  просто  страшно.  В  этом было... что-то сатанинское: ночь,
темнота, московская святыня и какой-то электронный шабаш иноверца.
     Влад  выслушал  Сашку,  секунду  словно рылся  в  памяти,  и,  наконец,
заговорил:
     - Не могу  сказать, что  я полностью разделяю твои чувства, но мне,  по
крайней  мере,  понятны твои  эмоции.  Ты  возможно  будешь удивлен,  но мне
кажется,  твое   восприятие  этого   действа   базируется  на   традиционной
православной христианской доктрине, и то, что ты чувствуешь,  имеет глубокие
корни в твоих генах и твоем подсознании.
     - Православное христианство? Что ты имеешь в виду?
     -  Ты  не  обращал  внимания на  то, как православные отмечают  Вербное
Воскресение  -- Вход Господен  в Иерусалим? Традиционно  это  Крестный ход с
массой народа.  И каждый человек  несет зажженную свечу. Но при этом люди не
пытаются  сложить  все эти  огни в один  большой "костер  революции". Каждый
несет  свою  свечу,  свою  веру.  Когда  вера  рассеяна  огоньками свечей  в
миллионах,  ее  труднее  задушить,  чем залить водой  один  большой  костер.
Знаешь, почему так?  Потому  что  православие говорит: Бог в тебе. Значит, и
праздник  в тебе.  Нет  необходимости собираться большими группами и уверять
друг друга, что праздник наступил и уж теперь-то точно весело. Если праздник
наступил  внутри  тебя,  ты  его  празднуешь  и  все.  Ты,  конечно,  можешь
поделиться  радостью с другим,  но  поймет  тебя  только тот,  у  кого  тоже
праздник внутри.  Если много незнакомых людей собираются  вместе, значит они
не в ладах сами с собой, и для того, чтобы убедить себя, что это не так, они
пытаются убедить в этом окружающих. Ты понимаешь, о чем я говорю?
     - Да,  что-то похожее мы  обсуждали  с Нелей.  Она говорила: чем больше
общность, тем абстрактнее связи. То есть, наиболее конкретная, полная  связь
может установиться между двумя людьми.
     -  С моей точки  зрения не совсем так. Наиболее конкретная связь  может
установится  внутри   самого  человека,  поскольку  он  является   замкнутой
системой.
     - А как же проблема одиночества?
     - Эту проблему  выдумали безбожники. Человек,  внутри которого Бог,  не
может быть  одинок по своей природе. Чаще наоборот, люди мешают  друг другу.
Вот  говорят,  трудно найти свою половину.  Я думаю,  это  потому, что,  как
правило, такой половины нет.  А счастливые  семьи, влюбленные голубки, - это
частью  вранье и  показуха,  а  частью исключения из  правила,  которые, как
известно, лишь подтверждают его.
     Сашка посмотрел на Влада  новым взглядом.  Влад, которого он знал много
лет, человек, которого он считал  почти своей частью, сегодня  вдруг открыто
отказывается  быть такой частью, утверждая,  что  является  самодостаточным.
Если так, почему же он тогда откликается на каждое Сашкино  слово, на каждую
просьбу,   срывается  и  летит,  стоит  только  Сашке  намекнуть  о  желании
поговорить?
     - Не хочешь же ты сказать, что мы с тобой не нужны друг другу?
     -  Я не  ставлю  вопрос  таким  образом.  То,  что  действительно нужно
человеку,  это  большой  открытый вопрос.  Ты  думаешь, человечество  в  нем
разобралось хоть на  йоту? -  Влад усмехнулся. - Посмотри,  чем мы с  тобой,
юристы,  занимаемся: мы прорываем кордоны законодательства, ищем, как обойти
закон, хотя по сути дела, помогаем людям жить так, как  им нужно. Но если им
нужно жить так, то кто же тогда писал и веками  проверял на практике законы,
которые вроде бы должны помогать людям жить так, как  им нужно, а не мешать.
Это классический пример паразитизма.
     -  Влад!  -- Сашка остановил  его, сердце заколотилось. Он  никогда  не
думал, что простое манипулирование словами может так разволновать его. Сашке
вдруг показалось, что все, чем  он жил до последнего момента, а прежде всего
Влад   и   Неля,   отступают  в  сумрак  прошлого,   становясь   призрачными
воспоминаниями.  --  Погоди,  Влад.  Я  ведь  тебя  о  другом  спрашиваю. Ты
говоришь,  что никто никому не нужен. И  мы с тобой  друг другу тоже? Ты это
хочешь сказать? Ты уверен, что это хочешь сказать?
     Влад вдруг улыбнулся, и тогда Сашка  понял, что ничего не изменилось, и
все, что было между ними остается в силе.
     - Александр, я  всегда стараюсь  говорить то, что я хочу  сказать. Если
это  по каким-то причинам  неуместно, я просто молчу. Что же касается твоего
вопроса, то, мне кажется, ты забыл минимум две вещи. Во--первых, мы говорили
об общих праздниках. В этом контексте я могу повторить свое утверждение, что
человек, безусловно, самодостаточен, поскольку  истинный  праздник  приходит
только  изнутри. Конечно,  на самом деле, и  проблемы возникают  изнутри, но
иногда, для  их  разрешения,  по  крайней мере,  на начальной стадии,  очень
полезен внешний контакт. А сейчас мы с тобой, кажется, ничего  не празднуем,
а  как  раз  рассматриваем  внутренние проблемы,  что называется, "в  первом
чтении". Во-вторых, - Влад снова  улыбнулся, - я все-таки не гуру, и то, что
я  говорю, не  следует  воспринимать  как  истину в последней инстанции. Это
всего лишь мое личное субъективное мнение.
     Сашка благодарно  посмотрел на  друга. Все-таки,  с  Владом ему здорово
повезло.  Влад  безусловно  ассоциировался  у  Сашки  с  чем-то  постоянным,
стабильным и сильным. Влад был Сашкиной константой, центром  Сашкиного мира,
и с этим центром Сашка соотносил все события в  своей жизни, чтобы понять, в
какую  сторону  она  двигается.  Одно  только  было   непонятно:  что   этот
удивительный человек нашел в нем,  в Сашке, чтобы вести себя так, как он это
делает уже на протяжении семи лет.
     Влад, а у тебя внутри был праздник?
     Был. Поэтому я никуда  и  не  пошел. Но этот  праздник не приходил и не
ушел  на следующий день. То, что я москвич и что Москва -- это  мой город, я
праздную каждый день. Иногда я прохожу по старым улицам, и в этот момент мне
кажется,  что  я  бессмертен, потому что  я существовал давным-давно до себя
вместе с этими  стенами и башнями, а значит, буду существовать и после себя.
У тебя не бывает такого?
     Сашка улыбнулся в ответ:
     Бывает... Хочешь, я тебе  про Москву расскажу? Только это на самом деле
песня.
     Тогда можешь спеть.
     Хочешь?.. Ну, хорошо.
     Сашка огляделся,  нет ли кого  слишком  близко. Он  понимал  комичность
ситуации, в которую сам себя поставил,  но ему  необходимо было врываться из
грубых материй, сгущавшихся над  ним. Проще  всего это сделать, окунувшись в
творчество, -- только оно  позволяет нам не потерять  индивидуальность среди
ежедневной рутины, которой заняты все мы.
     Творчество... Это отголосок того, что мы  знали  когда-то, и утратили в
процессе развития, который  оптимисты называют  эволюцией. Вполне  вероятно,
что  человечество  когда-нибудь   все-таки  упрется  в  границы  бесконечной
Вселенной, освоит чудеса ноль-пространства, переносящего  своих пассажиров в
любую   точку  бесконечности  за  такой  короткий  промежуток  времени,  что
современная наука  не в  состоянии описать  его  десятичной дробью  от целой
секунды, откроет свое официальное представительство в каждом из параллельных
миров и соберет  живородящий  компьютер, клонируя  поколение  за  поколением
гениального  Билла  Гейтса.  Но  вещи,  к которым мы  привыкли  и потому  не
кажущиеся нам удивительными,  никогда уже не будут  познаны нами. Отчего нам
всем,  как одному, кажется, что  мажорное трезвучие "веселое", а  минорное -
"грустное"?   Почему  обычные  слова,   выстроенные   в  ритмический  ряд  и
зарифмованные  по  нехитрой формуле,  заставляют нас  плакать или  смеяться,
тогда  как  другой  их  порядок,  даже  при  сохранении  общего  смысла,  не
воздействует  на нас никоим  образом? Что  притягательного  в шорохе листвы,
какая изначальная  мистика скрыта в шуме дождя, что заставляет нас смолкнуть
в призрачной  скорби в тот момент,  когда взор наш  невольно устремляется  в
ночное звездное небо?
     Мы отнюдь не получаем новые знания, а лишь постепенно заменяем одни  из
них другими.  Мы  знали  ответы  на  все эти "простые"  вопросы когда-то, но
отказались от них, чтобы узнать новое.  Так Адам и  Ева утратили рай, познав
иное. Платон говорил: "знание есть припоминание". Его современники еще могли
"припомнить" что-то  из  настоящего "знания", но с каждым годом, поколением,
веком  сделать  это  становилось труднее и  труднее из-за  все более  полной
замены "знания" о небе, дожде и деревьях чем-то "новым".
     И  потому блаженны  те, кто  прорывая вековую  коросту забвения даже не
припоминает,  но  хотя  бы  видит  частички  изначального Знания, и способен
пронести их  в наш век космических скоростей  и космического же  бездушия. А
посему Творчество - это сама Вечность.
     В  этот  момент  Сашка  был совершенно  один.  Не было  ни  города,  ни
дворников, ни  прохожих, ни даже  Влада.  Он  глубоко вдохнул  полную  грудь
сыроватого осеннего  воздуха,  и,  отключившись от всего реального, негромко
запел, отщелкивая вторую четверть пальцами:

     Снова вечер наступает
     И бесшумно мрак скрывает
     Город мой.
     Розовеют щеки неба,
     И струится запах хлеба
     Над Москвой.

     И, забыв людское племя,
     В бесконечность канет время
     До утра,
     И как будто дно морское
     Будет мир объят покоем
     В миг, что между завтра и вчера.

     Птицы дня уже отпели,
     Но еще не начал трели
     Соловей,
     Позабыв о дне вчерашнем,
     Звезды спят кремлевских башен
     И заснули маковки церквей.

     Всколыхнув покров полночный,
     Где-то вспыхнет светлой точкой
     Шум колес,
     И опять пустая нота,
     И в душе как будто что-то
     Сорвалось...

     Что же это за блаженство,
     Знать, что чудо совершенства
     Часть тебя...
     Пропусти же через душу
     Этот мир и молча слушай
     Как Москва баюкает себя.

     Последняя  нота  повисла  в  воздухе,  и  мелодия  унеслась  куда-то  в
самостоятельную жизнь.  Влад дослушал до  конца, и, выдержав паузу уважения,
сказал:
     - Вот это и есть твой день города. Чтобы праздновать его, тебе никто не
нужен. Понимаешь, что я имею в виду?
     Сашка кивнул.



     В  тот  вечер   по  телевизору  давали  подборку  клипов  отечественных
исполнителей.  Показвали  то,  что  Гарик называл "голимой  попсой".  Работа
вымотала Сашку почти до конца, но  посмотреть вечером какую-нибудь музыкалку
он считал необходимым.
     Сашку почти выворачивало  на изнанку  от  событий на экране,  однако он
по-прежнему лежал на  диване, закинув  одну руку под голову, держал в другой
пульт от телевизора и не делал никаких движений, чтобы  выключить "ящик" или
переключить канал. Что-то  удерживало  его на этом  канале, и он не  столько
слушал бестолковые  попевки, сколько судорожно  старался понять,  что же его
заставляет смотреть это.
     Они  вместе с Нелей и  раньше обращали внимание на этот феномен: крутят
они иной  раз каналы, вдруг -  хлоп! - на одном  из них "На-На". То, как они
оба относятся к этому коллективу, цензурными словами  выразить невозможно. И
все-таки, наткнувшись на них, Неля (или Сашка)  оставляли именно этот канал,
и  смотрели на  "сладких мальчиков", едко комментируя то, что происходило на
сцене  или  съемочной площадке  клипа.  Сколько  сарказма,  злости,  издевок
звучало, сколько брезгливости и насмешек...
     Но канал они не переключали, пока номер не заканчивался.
     "Я снова думаю о том,  что я думаю, - поймал  сам себя Сашка,  - пора с
этим завязывать. Так и до шизофрении с раздвоением личности недалеко."
     "Как  это  не  странно, мой  двойник с экрана снова  поет  и  поет  про
любовь..." - донеслось из телевизора.
     "Двойник... Что-то в этом есть. Может  в этом безобразии отражаемся все
мы? Может, тут у каждого двойник? И уж  конечно, он поет про любовь, про что
же еще..."
     "Эти глазки, эти голубые глазки,  эти ласки, эти неземные  ласки..."  -
пела Ирина Салтыкова.
     "Вот такую  любовь нам предлагают. Глазки-ласки,  любовь-морковь... Как
там у Пушкина?  "Читатель ждет уж рифмы "розы", так на, возьми ее скорей." А
кто, собственно, предлагает  взять эту туфту? Интересно,  насколько  мы сами
определяем то, что слушаем? И насколько то, что мы слушаем, определяет нас?"
     "Секс - секс! - без перерыва, секс -  секс!  -  как это мило!"  - снова
поддержал диалог телевизор.
     "Это точно, всех раком поставили, - зло подумал Сашка. - Как жалко, что
я не попал в семидесятые со своим припозднившимся рождением! Эх, время было:
"Машина",  "Воскресенье",  "Аргонавты",  "Скоморохи",  "Високосное  Лето"...
Вообще-то, все это, конечно, идеологическая война. Не совсем понятно, кто ее
ведет, но ясно, против кого: против остатков интеллекта в нашем обществе."
     "Атас! Веселей, рабочий класс! Танцуйте, мальчики, любите девочек..." -
настоятельно рекомендовал Николай Расторгуев.
     Последняя фраза заставила  Сашку дотянуться до телефона и набрать Нелин
номер. Сашка по-прежнему  не  оставляло ощущение,  что  что-то  в  его жизни
меняется.  Какие-то похожие ассоциации возникали у Сашки при фразе "прощание
с детством", хотя какое уж у него детство в двадцать-то с лишним лет!  После
трех гудков щелкнуло, и раздался сонный Нелин голос:
     - Але?
     - Нель, это я. Ты не спишь?
     - Нет.
     - Как у тебя?
     - Нормально. У тебя?
     - Тоже. Я слушай, чего звоню. Вы ничего не проходили про идеологическое
оружие?
     Неля хихикнула:
     - Пока нет. А что такое?
     - Да  так... Я вот в очередной раз смотрел клипы,  вспомнил про  На-Ну,
как мы  ее  смотрим  с тобой все  время...  Что-то же  заставляет меня  и ее
смотреть, и  сейчас вот  телевизор включать. Хотя я точно знаю, что мне  вся
эта дрянь противна. Я подумал, а может, с нами так борются? Какой-нибудь код
включают в клип и ты на него подсаживаешься, как на наркотики?
     - Выдумываешь ты все!
     - Нет, послушай, есть же принцип "двадцать пятого кадра", знаешь? Когда
зрителю  с определенной частотой показывают какие-то символы,  и в итоге они
прописываются у него на подкорке, в подсознании.
     - Слышала я, но  поп-музыка - это не  то, тут  же колоссальные средства
нужны. Представляешь,  в пятиминутном  ролике  каждый  двадцать  пятый  кадр
отметить!
     - Средства, положим, есть в шоу-бизнесе. Знаешь, сколько мне предлагали
в некоторых проектах?
     - Ты все равно ничего не получил.
     - Я - нет. Но  я-то знаю, что  это  реальные  деньги. Да и  Гарик, вон,
говорит...
     - Гарик твой - трепло. Он и соврет - недорого возьмет.
     -  Окей,  газеты  тогда просто почитай. Да и вообще, пусть не "двадцать
пятый  кадр", я  его  так вспомнил,  первое, что в голову  пришло... Кстати,
Нель, у вас, девчонок, не отсюда пошел термин "кадрить"?
     Неля снова хихикнула.
     -  А если серьезно, Нель,  то очень удобно через  попсу  кодировать. Ты
вспомни этот позорнейший тур "Голосуй или проиграешь!",  когда все это стадо
за Ельциным ездило! Ведь выбрали же его снова,  не смотря ни на  что! А ведь
альтернативы были: от Явлинского до Зюганова!
     - Куда ты клонишь-то? Причем тут Зюганов?
     - Неля,  услышь меня!  --  Сашка чувствовал, что  находится  на  пороге
озарения, но оно  чуть-чуть ускользает  от  него.  - Я не о политике  сейчас
говорю, а о том, что с помощью массовой культуры, прежде всего музыки, очень
удобно манипулировать массовым сознанием!
     - Есть много других более удобных форм: газеты, телевидение, радио...
     - Так  и что? Смотри,  все эти структуры как раз задействованы:  газеты
раскручивают звезд,  печатая их интервью и  тексты песен, телевидение крутит
клипы, радио -  треки.  Причем, поп-музыка гораздо удобнее голой  статьи или
репортажа.  Люди  поумнели и к  обычным способам  распространения информации
относятся настороженно.  А в эстраде ничто никого не настораживает - это  же
легкий жанр!  Между тем именно припевчики  из  таких  вот легковесных  хитов
врезаются в мозг. А это и есть - зомбирование.
     Сашка сам вдруг  удивился,  насколько просто и  аргументировано  он все
изложил.  Обычно, если Неля занимала  другую  позицию, ее  доводы были более
четки и стройны, и Сашка проигрывал ей. Сашка никогда не показывал, что  это
его удручало, он умел обставить все так, будто специально  просто уступил ей
в споре. Неля понимала, что это не так, но принимала игру.
     Что  заставило  Сашку  вдруг  так  до  боли   отчетливо  и   контрастно
почувствовать в этот вечер? Ощущение неустроенности, недостроенности чего-то
личного?  Недавний разговор  с  Владом  о  "празднике внутри"? День  города,
пафосный и показной, день,  когда  Москва вдруг казалась Сашке  то чужой, то
рушащейся? Маринины рассуждение о неизбежности попсы и  проституции? Скрытая
от самого себя завить ко всем этим псевдозвездам и уверенность, что он в сто
раз лучше? Тоска по  недавнему институтскому прошлому, когда все были семьей
и мир вокруг выглядел совсем иначе? Обрыдший бардак в стране, тянущийся черт
знает сколько лет? Что-то еще, быть может?
     Или  все  это  вместе,  накопившееся,  достигшее  критической  массы  и
прорвавшееся наружу,  как речная  вода,  проломившая  на  своем  пути  стены
плотины, удерживавшей ее так долго в неволе?
     И  вот  она  понеслась,  срывая  все  преграды   и  смывая  условности,
набравшаяся  сил, исключившая  понятие "невозможно" из построения логических
цепочек.
     И тут волна адреналина мощной инъекцией прокатилась по всей кровеносной
системе Сашки: он  вдруг понял, что нашел,  наконец, истинный предмет своего
интереса.  В этом предмете объединялись  и  дополняли друг друга до абсолюта
все его  знания и связи: и как музыканта, и как поэта,  и как  юриста, и как
внимательного  наблюдателя,  и  как   просто  мыслящего  человека,  имеющего
достаточно богатый для его возраста жизненный опыт.
     Это была его "тема" и называлась она "идеологическое оружие попса". Она
была  одновременно бесконечна  и ничтожна, примитивна  и сложна,  доступна и
скрыта.  В  ней  было  все: жизнь,  смерть, любовь,  боль, политика, деньги,
история,  религия, культура.  И только такой человек, как  Сашка,  который в
этот раз  мог при малейшей  необходимости,  опираясь  на свои знания, опыт и
связи, совмещать  в себе  функции как  "включенного", так  и "невключенного"
наблюдателя, мог  овладеть этой  темой настолько, насколько она  в  принципе
была познаваема.
     Одновременно с этим Сашка  вдруг увидел объемно,  словно на голограмме,
всю свою жизнь,  все  те мнимые преходящие  ценности,  которыми  он ошибочно
дорожил, и  ужаснулся,  насколько  все  то, что  происходит  с  ним,  с  его
поколением, со страной,  укладывается в прокрустово ложе попсовых мерок: все
от дутых праздников и тусовок до регистрации юридических лиц и пьянствующего
президента.  Он  вдруг   понял,  как  ежедневно  кастрируется  высший  смысл
человеческого  пребывания  на  земле. И теперь, осознав  это, он должен  был
врываться из порочного круга. А для такого прорыва достаточно просто сделать
этот круг видимым.
     -  Неля,  я  нашел свою  тему,  - сказал  Сашка в  трубку  изменившимся
голосом. - Это было, как озарение. Теперь я знаю, чем должен заниматься.
     -  Саш,  ты  о  чем?  Что с  тобой?  - было  слышно,  что Неля  немного
испугалась; она решительно  не понимала, о  чем идет  речь. На мгновение  ей
показалось, что на том конце не Сашка. - Ты про что говоришь-то? Мы говорили
про "двадцать пятый кадр"...
     - Неля, я буду исследовать музыкальную  поп-культуру как идеологическое
оружие. Я нашел свою тему, понимаешь?
     Неля не понимала.
     - Не  говори  глупостей. Какое оружие?  Тебе надо песни писать,  у тебя
талант. -- впервые Нелино заявление показалось Сашке безгранично глупым.
     -  Это не  то.  Я  нащупал колоссальный источник власти. Теперь я  хочу
понять, как он действует,  чтобы научиться  если не управлять им, то хотя бы
избегать зависимости от него.
     - Нет этой зависимости для умного человека.
     - Нет? А что ты напевала, пока мы гуляли по Тверской, помнишь?
     - Нет.
     - "Мальчик в кепочке нравится девочкам".
     - "На-ну"? В самом деле? Ну, пристало. Это не повод делать выводы.
     - Все на свете  повод. Не может быть  нелепых  предположений,  пока они
лишь предположения, поэтому любые предположения нужно проверять.
     - Саша, я не понимаю, о чем ты.
     - Ты не можешь не понимать, мы с тобой столько лет...
     -  Я  не понимаю,  - перебила  его  Неля, - ты слышишь,  что  я говорю?
Кажется, ты ведешь диалог сам с собой.
     - Неля...
     - Ты хочешь знать, о  чем я думала  во время  вечернего пикника на день
города?
     Сашка  хотел сказать  "нет", но это прозвучало  бы  невежливо.  Пока он
подбирал ответ, прошли  те три секунды,  которые можно было истолковать, как
молчаливое "да".
     -  Я  думала,  что  у нас  с  тобой что-то не так. Что-то  не сходится,
понимаешь?
     - Нет, - ответил Сашка, хотя он чувствовал что-то схожее. Зачем соврал?
Наверное, ему просто было лень сейчас тратить  время на обсуждения эфемерных
проблем.
     -  Вот  видишь,  - усмехнулась  Неля, -  теперь  ты  говоришь,  что  не
понимаешь меня.
     Она немного помолчала. Сашка тоже молчал.
     - Я думала над тем,  что  сказала Марина. Она  ведь точно не желает нам
зла, все  что она сказала - это то, что она действительно думает. И я думаю,
она  права...  во  многом  права.  Как  называются  два  магнитика,  которые
отталкиваются?
     - Не магнитики, а грани магнита. Однополюсные, называется.
     - Вот-вот. Однополюсные  магниты отталкиваются. А сам магнит состоит из
двух противоположных полюсов.
     Она  снова замолчала. По  тому, как  она  подыскивала  образы и строила
фразы Сашка понял, что Неля сильно волнуется.
     -  Я  что-то путано говорю... - снова заговорила она. - Но смысл в том,
что в наших отношениях  чего-то нет, они какие-то... акварельные,  что ли. А
хочется ярких цветов.
     -  Калорийности,  -  автоматически прошептал Сашка, вспомнив игру  слов
"калории- color", замеченную им когда-то.
     - Чего?
     - Так.
     -  Я  думала  тогда  над этой  песней  "Машины Времени",  про  зеркала,
помнишь? Честно говоря, я тогда  впервые до конца расслушала ее  слова. "Они
поссориться не могут, они похожи друг на  друга, и вскоре я покинул город, и
город  сразу опустел". Я поняла, о  чем это.  О  том,  что  иногда на сотню,
тысячу  отражений  приходится лишь  один  "настоящий"  человек.  Мы с  тобой
настолько  похожи, что можем стать отражениями друг друга. А я хочу остаться
"настоящей". Ты очень ярок, Сашка, за  это я и  люблю тебя. Но я не готова к
тому,  чтобы...  Как  сказать?  Я  должна  убедиться,  что  я  не отражение,
понимаешь? Саша, нам надо отдохнуть друг от друга, набраться сил...
     Она еще что-то говорила,  а Сашка слушал  и думал: какая  белиберда! Он
как-то вдруг потерял интерес  к этому разговору,  до его понимания перестало
доходить, что  говорит девушка на том конце  провода, это перестало для него
что-то  значить. Сашка  точно знал, что  уж  он-то -  "настоящий". Он  вдруг
почувствовал, что очень устал. И что ему надо срочно бумагу и ручку.
     Откуда-то издалека донеслось Нелино:
     - Хорошо?
     -   Хорошо,   -   ответил   Сашка   автоматически.  Стихотворение   уже
выстраивалось у него в голове.
     - Тогда, пока... Не пропадай. Позвони мне как-нибудь.
     - Take care, - ответил Сашка и повесил трубку.
     "И на тропинке,  и на тропиночке не повстречаемся мы больше никогда..."
- пропел телевизор.
     "Боже мой, какая же кругом попса!"  - зло подумал он, садясь за стол. В
этот  момент он понял, насколько и все  привычное течение  его личной  жизни
укладывалось в эти пошлые песенки. Удивительно, как он мог не заметить этого
раньше! Рука привычно побежала по бумаге, выводя строчку за строчкой. Неля и
все проблемы остались где-то далеко. На самом деле  существовали  только две
субстанции: Сашка  и  Попса.  И  Сашка  ощутил,  что  сейчас, именно  сейчас
начинается что-то новое, то  новое, чего он боялся. И это  новое, начинается
так:

     Холодает. Ни снега, ни инея,
     Все дожди, но надолго ль они?
     Хоть не порвана памяти линия,
     Что уходит в горячие дни,

     Но все больше кладу в пищу перца я,
     И на водку все больше кошусь -
     Прекращается, видно, инерция,
     Не внеся нас в спасительный шлюз.

     Холодает. И что-то неможется,
     Руки скрещены, брови углом.
     Ртутный шарик в термометре ежится,
     Ужаснувшись дождям за стеклом.

     И течет вода вертикалями -
     Не косыми, а ровно вниз.
     И зовет, и играет далями,
     И азотом жжет: поднимись!

     И рисует в мозгу абстракции -
     Омут лужи и я на дне,
     И все выше цена на акции
     У зимы, и все холодней...

     Зодиак мне не дал без риска жизнь,
     Моя рыба - зеркальный карп.
     Чемодан зевает, невыспавшись,
     Перевязан бечевкой скарб.

     Я тряхну в кулаке монетами -
     Путь туда мне, где, далеко,
     Снова Ной торгует билетами
     На свой атомный ледокол.



     Прошло не так много времени  (заканчивался  ноябрь), но Сашка уже успел
втянуться в новый ритм.  Он внимательно отслеживал все публикации, в которых
так  или  иначе освещались  события,  происходившие  в мирке  отечественного
шоу-бизнеса. Он  купил себе хороший плейер с устойчивым приемом FM-диапазона
и, несмотря на  холода, старался  ездить  в  основном  наземным транспортом,
позволявшим принимать радиосигнал. Он поставил перед собой цель отсматривать
все  телевизионные  передачи,  дающие  хоть  какую-то  пищу  для  анализа  и
классификации поп-культуры. За все это, а в особенности за то, что телевизор
Сашка   теперь   начинал  смотреть   заполночь,   довольно   скоро  пришлось
расплачиваться основной работой: он стал  рассеян, с трудом концентрировался
на поставленных  начальством задачах,  терял документы и находил  их в самых
неожиданных местах. В общем, в воздухе носился вопрос о его увольнении, а  в
штате появился молодой  белокурый  паренек, как говорили, юрист-второкурсник
из какого-то второсортного  же правового  колледжа, по имени Паша,  пока  на
подхвате, но который,  судя по  всему,  уже был готов  заменить Сашку, когда
настанет пора.
     "Вот   так  же  Алибасов   заменил  переставшего  подходить  по  имиджу
темненького нанайца на светленького... Тоже  на Пашу,  кстати," - подумалось
однажды Сашке, и он  еще  раз  ужаснулся, насколько он, да и все окружающие,
привыкли мерить окружающий мир попсовыми стандартами.
     Расставание с Нелей он пережил легко, чему он был одновременно  приятно
и  неприятно удивлен.  Сначала, правда, чувствовался легкий дискомфорт,  но,
как  понял Сашка  со  временем, это  был дискомфорт  от  отсутствия  чего-то
привычного, от пустоты на месте человека вообще, но не Нели конкретно.  Она,
слава  богу, не  тревожила его звонками; он тоже позволял  ей  отдохнуть  от
себя, как она сама предлагала.
     Этот легкий  дискомфорт вскоре  был вполне оттенен, а затем  и поглощен
изменившимся графиком  жизни, не оставлявшим  место  сентиментальности. Свой
новый режим, когда в  сутки на сон часто оставалось не  более четырех  часов
ночью и сорока  минут в поезде метро с учетом дороги в  оба конца, Сашка про
себя окрестил  "суворовским".  Те  физические  и  интеллектуальные нагрузки,
которые легли  на его плечи, Сашка приравнивал к героизму ученого, ставящего
очень важный для человечества, но очень  опасный для его  жизни эксперимент.
Наверное,  что-то  похожее чувствовали  физики-ядерщики в пятидесятых годах,
проводя дни и ночи  в  непосредственной близи от источников радиации. Вполне
вероятно, что так же чувствуют себя сегодня разработчики бактериологического
оружия,   шурша   своими  герметичными  скафандрами  в   подвалах  секретных
лабораторий.
     Существовало,  впрочем,  между  этими  учеными  и  Сашкой  существенное
различие, которое он  любил подчеркивать во время  разговоров с самим собой:
те разрабатывали  оружие,  а он  ищет противоядие,  схему, пароль,  систему,
которые обезопасят  людей от оболванивания и многих спасут от  полной потери
способности мыслить самостоятельно и независимо.
     В отличие от физиков и бактериологов, Сашка мог стать новым Спасителем,
и с  этой точки зрения жертвы, которые, быть  может, придется  принести  для
достижения высокой  цели,  вполне  могут  оказаться  большими, чем  те,  что
традиционно ассоциируются  в массовом сознании с трудом ученых. Вместе с тем
и приносить их должно быть легче, поскольку цель выше. А небольшие  проблемы
на работе - это фигня.
     Сашка  пока  точно не знал, чего он ищет, но чувствовал,  что  идет  по
правильному пути. Сначала Сашка выстроил общую структуру  проблемы, систему.
Накапливаемый прочитанный, прослушанный и просмотренный  материал постепенно
вкладывался  в  отведенные  для  него  в  системе ниши,  и картина  медленно
приобретала законченность. А это и был еще со  школьной скамьи Сашкин  метод
познания мира: от общего к частному.
     Сашка теперь  часто перезванивался с Гариком. Они даже встретились один
раз - Гарик приехал к Сашке, так как у него самого не то, что квартиры, даже
комнаты своей не было. Они долго сидели,  вспоминали ДК "Замоскворечье", кто
куда из общих знакомых подался и прочую такую лабуду. Как-то так получилось,
что спиртного не было, хотя Гарик сам по себе мог служить верным индикатором
горячительных напитков,  подобно  тому,  как  по мухомору принято определять
подходящий микроклимат для  благородного гриба. Но в этот раз все прошло без
алкоголя, и,  как  сказал  бы  Хармс,  Гарик  выпил  столько чаю,  что  стал
интересен уже как личность.
     Гарик  был Сашкиным  окном в мир живой музыкальной культуры. Хотя Гарик
сам  чурался  попсы  и   называл  ее  деятелей   различными   древнерусскими
заимствованными большей  частью  из тюркских  языков словами, он все же  был
гораздо ближе к ней, чем Сашка. Все проводимое исследование,  с точки зрения
Сашки,  делилось пока на две неравные составляющие:  теоретическую,  которую
Сашка  вел  самостоятельно,  и практические занятия, которые проводи  Гарик,
непосредственно сталкивающийся каждый день с этим "параллельным миром".
     Свои мысли по  поводу "разрабатываемой им  темы",  как  он это называл,
Сашка облекал в коротенькие эссе, на три-четыре странички. Для этого он брал
достаточно узкий  вопрос  внутри  поп-музыки,  и  разбирался с ним детально.
Основной  его   темой,   как   и   прежде,  оставалась   "поп-культура   как
идеологическое оружие". Поэтому  лежащим на поверхности  оказался  вопрос  о
связи  политического  режима  и  поп-культуры.  Посидев  над  текстом  около
полутора   часов,  Сашка   получил  фиксацию   своей  мозговой  деятельности
следующего содержания.

     Вся история  человеческого  общества  подспудно,  а  со  времен Великой
Французской революции  осознанно стремилась  к идеалам  Свободы, Равенства и
Братства. Что, в свою очередь, в самом грубом виде обозначает демократию (да
простят мне политологи эту маленькую терминологическую вольность).
     Однако, при  всех преимуществах этой формы организации  государственной
власти, в истории всегда находились, как существуют они и сейчас, противники
демократии, умнейшие, между прочим, люди, - те же Платон и Аристотель; та же
крылатая  фраза из Древнего Рима, о добрых и умных по отдельности сенаторах,
объединяющихся в страшный зверь под именем "сенат"; здесь же и все серьезные
идеологи  недемократических течений  сегодняшней России,  например,  активно
растущий в  последнее  время круг сторонников идеи возрождения  монархии, по
возможности абсолютной.
     В  советском прошлом наша  официальная, считающая  себя демократической
пропаганда,  в  частности, на  страницах критики "их"  философии,  объясняла
современные ей "недемократические" точки зрения корыстными собственническими
интересами   приверженцев  тех  или   иных   течений,  зачисляя   авторов  в
соответствующие  заинтересованные  классы.  С  обратной  же  стороны абсурда
официальная мысль  достигла в культивировании знаменитой ленинской байки про
кухарку-управленца, которая отнюдь не была  у него  ключевой, да и вообще не
носила столь безусловный директивный характер.
     Сегодня  официальная уже не советская,  но по-прежнему  демократическая
мысль переживает новый  взлет, которому совсем не  мешают мощные не-  и даже
активно  антидемократические  течения.  У  демократов   (в  истинном,  а  не
газетно-плакатном смысле этого  слова)  появилась  новая точка опоры: в СССР
демократии не было;  а если и была, то не  такая, как  была задумана; а если
такая,  как  была  задумана,  то,  значит,  задумана  неправильно;  а   если
правильно, значит  это не демократия и т.д. Короче, антидемократы - это  те,
кто, в лучшем  случае, просто не  познал всей прелести этого устройства. А в
худшем - дауны.  Впрочем, и в первом случае, они тоже недалеко ушли, так как
история для всех одинакова, значит - все из книжек, а Ленинка у нас  открыта
для всех  (хотя в нынешние истинно-демократические времена уже с перебоями.)
Читай - не хочу!.. Не хочешь, значит?
     Люди не  желают  считать себя  даунами.  Поп-артисты тоже люди. Они  за
демократию.  Продюсеры  тоже  люди. Умные,  не дауны. Журналисты  как умны -
загляденье. Рокеры - вообще  философы: про дзэн-буддизм слышали. Рэйв -  это
просто музыка демократии.
     Вот  и получается,  что  наша  массовая  музыкальная  культура  глубоко
демократична. Это не только внешнее проявление -  незабываемая президентская
гастроль'96, - но и ее глубинная сущность.
     В  свое  время журнал "Юный техник" проводил на своих страницах конкурс
технических  проектов "Летает все". Летало действительно все:  от планеров и
моделей самолетов до грампластинок на 78 оборотов в  минуту и ведер. Включая
телевизор и радио я ощущаю, что на необъятной территории нашей родины широко
проводится тайный конкурс "Поет все" или, может быть, "Выступает все".
     В чем причины принципиального отказа от уровня? Почему мы  растрачиваем
(или это только кажется)  все наши достижения, выпуская  на сцену (в  кино и
т.п.) бездарей, своим обилием затмевающих настоящие, но редкие таланты? Хотя
я  и сам это часто повторяю, не могу до  конца  смириться  и  осознать,  что
сегодня действительно "раскрутить можно все, что угодно".
     Известно,  что  когда звезда Голливуда  Мэрилин Монро осуществила  свой
стремительный взлет, американская киноиндустрия старательно нащупывала новый
образ героини своего кино: девушка  из народа (мила, глупа, сентиментальна).
Мэрилин оказалась именно такой  по типажу, и, казалось, судьба сама вознесла
ее.
     Наши  звезды масскульта тоже  стараются быть из народа.  Там, где этого
требует жанр, они милы, глупы и сентиментальны. В других жанрах  встречаются
такие  комбинации:  страшный,  глупый,  сентиментальный;  страшный,  глупый,
грубый;  милый, глупый,  грубоватый. Возможны и некоторые  другие оттеночные
характеристики, и лишь одна остается неизменной практически всегда: показная
глупость.  Артистов,  несущих  интеллектуальный  посыл,  можно перечесть  по
пальцам, и это не звезды из новых.
     Очевидно  культ глупости  (или  мягче  - незамысловатости) вытекает  из
стремлений артиста (и всего менеджмента  шоу-бизнеса) покрыть всю  возможную
слушательско-зрительскую аудиторию,  до  самых глупых, а кто поумнее - и так
поймет. Артист выходит на эстраду, открывает рот, и  мы  понимаем, что такой
текст  может написать любой из нас,  замечающий  хотя бы отдаленную схожесть
звуков. Музыка настолько не  "написана", что всякий может  угадать следующий
мелодический ход. Глядя  на одежду артиста, можно  сделать, как правило, два
основных  вывода:  хорошо  одет -  ярмарка "Коньково", так  как  вещи  часто
подобраны    безвкусно,   то   есть    налицо    некомплект   и   отсутствие
продавцов-консультантов при покупке; одет плохо - то тут уж настолько плохо,
что  наверняка выискал шмотки где-то на свалке. Все, что артист ни делает на
сцене (и вне ее), как он себя  ни ведет, во что  бы он ни оделся - все в нем
говорит:  "Ребята, я один из вас! Я - ваш!" И благодарный зритель аплодирует
ему  как  ребенку,  картаво  прочитавшему  стишок  про  елочку  на  семейной
вечеринке.
     Это поп-музыка. Что рок? Рокеры начинали  в  период, когда  официальные
певцы и пели хорошо, и играли слаженно, а вот Пол Маккартни, как утверждают,
до сих пор знает не все ноты. И ничего - справил пятидесятелетие. Это похоже
на  синдром  "Секс  Пистолз"  -  панкующие  ребята настолько  оторвались  от
общепринятых стандартов,  что принципиально не играли хорошо. Все  что  было
плохо  с  точки зрения  общества, от  противного, было хорошо с точки зрения
экстремальных панков. Так разве может  хороший рок-музыкант  играть  хорошо,
чтобы  походить на "соловьев  эпохи развитого социализма"? Нет,  ребята,  мы
ваши, возьми мою гитару, сыграй  соло вместо меня,  а  я - перекурю с  твоим
дружком.  Стоило  Наутилусу  Помпилиусу  -  одной из самых  интеллектуальных
именно  рок-групп  всей  истории  отечественного  рока  -  отладить  звук  и
выступить  сыгранно  - группу стали причислять  к  поп-музыке  (что тогда, в
восьмидесятые,  было   едва   ли   не  самым   страшным   оскорблением   для
диссиденствующего рокера).
     Для слишком умных есть элитарное искусство: кино, музыка, живопись. Это
не  для  быдла. Мы  -  не  они.  Мы  -  элита. Какие критерии  оценки  нашей
элитарности? А  кто  ты такой,  чтобы спрашивать? Ах, тебе  не нравится?  Не
понятно? Значит ты тоже быдло. А мы - нет. Мы не ты.
     Клевая  ситуация!  Все, что не "прокатило", объявляется элитарным.  Вот
Линда:  сделала  сразу две  версии дебютного  альбома  - демократический для
быдла  (ребята, я такая же дура, как и вы!) и  недемократический (со всякими
индийскими   прибабахами)  не   для   быдла.   Забавно,  что   популярностью
пользовалась именно версия не для быдла.
     Но неужели  античные  мыслители, предпочитавшие,  к примеру, демократии
аристократическое  "правление лучших", были дурачки? Как-то сомнительно. Так
может, подумать, всюду ли  должно пихать демократические принципы управления
обществом? Может, в искусстве-то другие  нормы? Может, тут-то как раз больше
годится правление лучших (оставим вопрос об их отборе для лучших времен)?
     Все  же, искусство  воздействует  на  потребителя,  или  потребитель на
искусство?  Сегодня  больше  второе.  То,  как  артисты  отдали свои святыни
массовому потребителю,  напоминает  трехдневное  разграбление города  дикими
воинами  после  его  захвата  армией,  когда  ущерб  наносился  несоизмеримо
больший, чем при его осаде и взятии.
     Конечно,  не  стоит полностью  отказываться от  обратной связи.  Но как
тогда  быть  с воспитательной ролью искусства? Как быть с тем, что написание
музыки и стихосложение - это таинства, доступные лишь посвященным? Как тогда
с "поэт в России - больше чем поэт"?  Вытереть ноги  и выбросить? Или все же
вытереть ноги и войти в храм?

     "Вот это насчет храма круто  я  завернул! - отметил про  себя  Сашка, -
Хотя, конечно, цитировать Евтушенко... Ну  да ладно!" Оглядев еще раз текст,
он пришел к выводу, что перед ним лежит статья, которую вполне можно тиснуть
в  какой-нибудь  полуподпольной  брошюрке, попирающей попсу, типа того,  что
раньше  при коммунистах представлял собой самиздатовский "Урлайт", а сейчас,
к примеру, печатает национал-большевистская молодежь Лимонова  (у Сашки были
выходы на подобные  издания через Гарика). Чтобы довести этот текст до  ума,
необходимо было приделать ему  концовку с "мудрым выводом", и  Сашка дописал
еще два маленьких абзаца.

     Демократия укрепилась в искусстве принципиальным отказом от цензуры. Но
внутренняя цензура? Совесть молчать не заставишь. Значит, все-таки,  цензура
есть? И тогда, значит, не место демократии в искусстве?
     Наше    общество   серьезно    больно   посттоталитанрным    "синдромом
демократического  беспредела неограниченности". У нас можно все. В  быту,  в
экономике, в искусстве. Звучит весело. Но правильно ли это?

     Практически всем были хороши изменения,  произошедшие в Сашкиной жизни:
он  стал  свободен, экономически независим и  творчески подвижен. Но  был  у
"нового режима" и один  существенный недостаток: Сашка практически  перестал
общаться с Владом. Это произошло  не только из-за  Сашки - Влад теперь много
преподавал  как аспирант, помогал вести правовой  кружок и потихоньку двигал
свою научную работу, зависая в то в Ленинке, то в библиотеке ИНИОНа рядом со
станцией метро  "Профсоюзная". Тем не менее, они по-прежнему были очень рады
слышать  друг друга в  те редкие  моменты, когда оба оказывались доступны по
телефону.
     - Влад, ну как ты?
     - Рад тебя слышать наконец.
     - Где ж ты пропадаешь-то, Влад?
     -  Да  все  дела,  дела...  То  семинары,  то кружок...  Вчера  меня из
библиотеки выгнали. Они уже  закрывались, а я только  нашел нужный материал.
Денег на ксерокс  не было, я стал конспектировать, но не успевал...  Короче,
погнали  меня поганой  метлой. Надо будет  мне  на эту  дежурную  больше  не
попадать, а то не видать мне ни кандидата, ни света белого.
     - Да, я  представляю,  как  ты своим усердием с  ума свести нормального
человека можешь...
     - Да ладно, тоже... Ты-то чего, все исследуешь?
     -  Да, собираю материал,  пока.  Знаешь,  это  похоже  на кандидатскую.
Сначала  нарабатываешь тему по  жизни, потом  обосновываешь ее актуальность,
потом  начинаешь  собирать  материал.  Неплохо бы  и  научного  руководителя
заиметь. У меня, вот, Гарик за него. Как говорится, старший опытный товарищ.
     -  Ну  что  ж,  работай,  посмотрим, что  у  тебя  выйдет...  -  пауза,
означающая смену темы. - Что Неля?
     - Ничего.
     - Совсем ничего?
     - Влад, не надо. Что ты ожидаешь услышать?
     - Не могу сказать, что это не мое дело, хотя, конечно... - он помолчал.
- Это твоя личная жизнь. Я ничего  не  ожидаю  и ни на чем не  настаиваю. Я,
честно говоря, не знаю, на чем настаивать. Тут  только ты  знаешь правильный
ответ. Возможно.
     - Ладно, Влад, проехали, окей?
     - Окей.
     Сашка хотел бы  поговорить с Владом серьезно и глубоко. В любом случае,
только в таких разговорах все свои  мысли Сашка мог  привести в порядок. Это
вполне  относится и  к  мыслям  о  попсе и  об  оружии.  Но  встретиться  не
удавалось, а  телефон в квартире Влада,  где жили в  общей  сложности, шесть
человек и два кота, постоянно требовался кому-то еще и при том срочно. Какие
уж тут беседы по душам!
     Так  Сашка двигался по  жизни последние месяцы. Иногда,  правда, у него
возникало  ощущение, что  это не  он движется,  а его  несет потоком, но  он
отгонял  эти  рассуждения  и  снова   занимался  своим  делом,  методично  и
сосредоточенно, словно идущий по лезвию ножа йог.
     Этот образ идущего по лезвию балансирующего страдальца, навеял на Сашку
несколько  рифм,  которые он  зафиксировал  на бумаге. Когда в одном из  все
более редких и  все менее продолжительных телефонных разговоров Влад спросил
его про "что-нибудь новенькое", Сашка прочел ему вот что.

     Идти по лезвию, расставив руки в стороны,
     Нести свой легкий вес и тяжкий крест забот,
     И знать, что справа жадно вьются злые вороны,
     А слева полчища акул зовут за борт.

     И шаг за шагом загонять в подошвы лезвие,
     Чуть влево-вправо - без предупрежденья залп,
     И беззаветно слепо верить в то возмездие,
     Что поделом и по делам, как Он сказал.

     Сводить к нормальным будням солоность страдания,
     Почти зомбирован, чуть жив, за коном кон,
     Лететь, бежать, идти, ползти... как на задании,
     Что каждый раз одно и то же испокон.

     ...А все затем, чтоб не стыдиться перед мертвыми,
     И перед тем, кем ты, когда-нибудь, потом,
     Худой, измученный, с руками распростертыми
     Издалека прочтешься купольным крестом.

     -  А  от  чего  ты так  страдаешь? - спросил Влад,  кажется, впервые не
похвалив Сашку за написанное.
     -  Это  ты меня спрашиваешь? - удивился Сашка. - Ты же по части религии
больший, чем я, специалист! Должен  знать,  что по христианской доктрине вся
наша жизнь есть страдания.
     - А  ты  не  романтизируешь свою  деятельность,  а? Может,  то, чем  ты
занялся, это не так здорово?
     "Может, это  не стоило разрыва  с Нелей?"  -  услышал Сашка в последней
фразе.
     -  Влад,   это  стихи,   понимаешь?   Образ.   Здесь  можно   и   нужно
романтизировать и утрировать. Это жанр такой.
     -  Утрируют  и  излишне  романтизируют как раз  в попсе, не так ли? Ты,
кажется, придумал:  "от сального  до сусального  один слог". Между  излишней
романтикой и пошлостью тоже не велик разрыв, не забывай.
     - Влад, ты не гуру.
     - Я не гуру.
     - Тогда не проповедуй.
     - Аминь, - ответил Влад.



     Вечером пятого декабря, в субботу, Гарик и "РУ" играли концерт  в клубе
"Золотая Лужа" в двадцати минутах ходьбы от станции метро "Спортивная".
     Гарик всегда старательно  приглашал Сашку на все  свои выступления, но,
несмотря на аккуратно доставляемые  Гариком  флаерсы,  Сашка приходил за все
время только пару  раз. Во-первых, ему не очень нравилось то,  чем занимался
Гарик,  хотя  сказать,  что  он  занимается чем-то  конкретным  было нельзя.
Возможно,  именно  это  и  не  нравилось.  Во-вторых, Сашка  в  принципе  до
последнего  времени   предпочитал  хорошо  записанные  сведенные  в   студии
фонограммы живым  выступлениям  на  не очень  хорошей аппаратуре со  звуком,
перекрывающимся  воем  толпы,  зачастую  одурманенной  спиртным или  легкими
наркотиками.   В-третьих,   жесткий   рабочий   график  часто   не  позволял
распоряжаться небольшим количеством  свободных  часов  иначе, как отдавая их
сну. Но теперь, Сашка  обязательно решил пойти: третий пункт отпал незаметно
сам  собой,  второй  Сашка пересмотрел  и  решил,  что  реакция зала и  есть
лакмусовая бумажка  любой  деятельности в  данной  области. Что  же касается
первого  пункта,  так  на  то  Сашка  и  получал  какое-никакое  музыкальное
образование,  чтобы   судить  о  музыке  не  только  с  позиции   обывателя,
оперирующего  критериями  "нравится/не  нравится",  но  также  и  на  уровне
отдельных   составляющих:   композиция,   аранжировка,   звук,   исполнение,
сыгранность, баланс, энергетика, вокал... И хотя в итоге, конечно, все равно
выходило "нравится/не  нравится",  это был уже принципиально  другой уровень
восприятия.
     Впрочем, толпу в зале Сашка  так  и не полюбил, и решил,  что пойдет не
один.  Влад в эту субботу  был занят, и Сашка  набрал номер  Сереги,  но там
никто не отвечал.  Сашка перелистнул несколько  страниц  записной книжки,  и
увидел телефон Нели. Он секунду смотрел  на  него, раздумывая, но потом стал
листать  книжку дальше.  Вот  он, Маринкин  телефон.  Он  позвонил ей, и  та
обещала  найти Серегу  и Светку, чтобы привести их к шести тридцати вечера в
субботу на платформу "Спортивной".
     В этот раз Сашка был вовремя, а вот его товарищи что-то  задерживались.
Спустя  полчаса  Сашка  уже начал  волноваться,  что он  встречает  ребят  в
неусловленном месте,  но тут из подъехавшего поезда выскочила легкая Маринка
и, улыбаясь, направилась к  нему.  Сегодня  она  была в короткой  чуть дутой
зимней куртке и светлых джинсах по фигуре. На ее щеках играл легкий морозный
румянец. С ней никого больше не было.
     Они поздоровались, Маринка чмокнула Сашку в щеку.
     - А где все?
     -  У  Сережки   что-то  никто  не  отвечает  два  дня,  я  даже  начала
беспокоиться. Все-таки он  в охране,  знаешь, все может случиться. А  Светка
просто занята.
     - Светка занята? Это в субботу-то вечером? - удивился Сашка.
     -  Да, она чего-то конспирируется последнее время.  У меня есть данные,
что она вокалом занимается.
     - Чем?!
     - Вокалом.
     Сашка  расхохотался.  Он понимал, что это  выглядит не  очень хорошо по
отношению  к  Светке,  но   не  мог  сдержаться.  По  нескольким   тусовкам,
случившимся еще  в  общаге,  он  имел  представление о  Светкиных  вокальных
возможностях.  Голос,  конечно,  громкий, ничего  не скажешь.  Но  понятие о
движении мелодии,  об изменении музыкального тона  у  девушки  отсутствовало
напрочь. Конечно, Светка была не вполне трезва в  те памятные моменты, но на
трезвую голову она не пела вообще.
     Маринка взяла Сашку под руку, и они  направились к клубу. Было темно  и
безлюдно. На пути шли какие-то дорожные работы, все было разрыто и перекрыто
высокими  заборами из свежего  некрашеного дерева, поэтому машин  тоже  было
очень  мало,  а  автобусы разворачивались  где-то  сзади,  подсократив  себе
маршрут  на  пару остановок. Несмотря  на то, что Сашка с Маринкой  ушли  со
станции на полчаса позже намеченного срока, они не  опаздывали:  выступление
Гарика  должно было начаться только в  девять вечера.  До него, правда, тоже
кто-то   выступал,   но   Гарик   строго  не  рекомендовал   слушать   своих
предшественников.
     В итоге,  со  всеми  поисками  и задержками, Сашка с  Маринкой достигли
"Золотой Лужи" к началу девятого. Они немного  промерзли, дул сильный колкий
ветер,  и  появление  долгожданных  приветственных огней  клуба,  выплывшего
как-то вдруг из-за угла,  было встречено их радостными возгласами. Они вошли
внутрь, заплатив за вход совсем не дорого, разделись в гардеробе и поднялись
на второй этаж по красивой крученой лестнице.
     Зал  в  "Золотой луже"  совмещался со стойкой  бара,  места за  которой
ребята и  оккупировали.  За их спиной  метров на  десять вглубь зала уходили
аккуратные   столики,  затем  было  тоже  где-то   десятиметровое  свободное
пространство для танцев, а дальше на метр над  полом  возвышалась неглубокая
сцена без занавеса, зато с дверью "служебный вход", которая наверняка вела в
артистическую.  Предшествующий  Гарику  и  его "РУ"  коллектив, видимо,  уже
отыграл, и  пока  наступило  временное затишье.  Впрочем, уже скоро на сцене
появились  какие-то  мрачные  люди  и  стали  собирать  микрофонные  стойки,
вытаскивать  маленькие  динамики  --   "мониторы",   раскручивать   какие-то
бесконечные провода и говорить "раз-раз". В одном из этих молчаливых угрюмых
людей  Сашка узнал Кроху --  бессменного барабанщица  "РУ".  Данное открытие
позволило Сашке  сделать вывод, что  все эти  люди были  музыкантами Гарика;
Сашка не  мог  их  узнать  потому, что всех,  кроме  Крохи  видел впервые. К
постоянной смене  музыкантов Гарик относился с удивительным для человека его
темперамента спокойствием и называл его "регулярная течка кадров".
     Обычно на таких мероприятиях каждый  платил за  себя, но  Сашка сказал,
что раз  уж Маринка пришла одна, ей суждено быть сегодня его дамой, а, стало
быть, он  угощает.  Они  взяли по  баночке прохладного  джин-тоника и  стали
осматриваться.
     Народу  совсем не  много, -  заметила Маринка  и приложилась  губами  к
баночке с напитком.
     Наверное, потому,  что  клуб  достаточно  молодой, и о  нем  не слишком
знают, - ответил Сашка.
     Да и  про группу "РУ" тоже, наверное,  не все слышали,  -  улыбнувшись,
заметила Маринка.
     Это верно. Хотя ей уже почти двенадцать лет.
     Ну, возраст не всегда соответствует степени зрелости, так?
     Да, наверное... Кроме того, каждую встречу с Гариком все эти двенадцать
лет  мне  кажется,  что я  вижу какую-то  другую группу  и  по стилю,  и  по
музыкантам.
     Наконец,  все  отстроилось,  в сумраке мелькнул  свет из открывшейся на
мгновенье двери "служебный вход",  и на сцене появился Гарик, который за все
время знакомства с Сашкой в отличие от  своего коллектива никак  не менялся:
длинные вьющиеся черные волосы, собранные в  конский хвост  и  перехваченные
аптекарской  резинкой, чрезвычайно большой нос,  похожий  на  клюв  коршуна,
бессменная  джинсовка и большие  черные очки, скрывавшие любые  изменения на
его  лице,  если  таковые  действительно  имелись.  Если  бы  его  фоторобот
расклеивали  на стенды  "Их  разыскивает  милиция!",  то  описание внешности
Гарика  следовало бы  начать словами:  мужчина выше среднего  роста,  на вид
20-40 лет.  К слову  сказать, фотография  его  смотрелась  бы на этом стенде
очень  органично,  а  разыскивали  бы  Гарика  скорее  всего   за  кражу   с
ликероводочного завода.
     Он подлетел к микрофону.
     Добрый вечер, everybody...  Спасибо, что заглянули на наш  вечер в этот
чудесный клуб. Давайте поблагодарим его хозяев за гостеприимство!
     Гарик  громко выкрикнул  букву "у", взяв  при этом  достаточно  высокую
ноту. Зал лениво откликнулся редкими хлопками.
     Спасибо,  спасибо... Я надеюсь, что наш коллектив поможет вам конкретно
оторваться в  этот вечер и...  Мы  сыграем  для  вас  небольшую программу из
чумовых вещей.  А вы танцуйте,  доставьте нам  радость вашим участием, окей?
Итак, первая композиция называется "Эсперанто"!
     Первая   композиция   была   без  слов   и   красочно   демонстрировала
несыгранность всей группы и отсутствие каких бы то ни было музыкальных идей,
хотя  басист  действительно  "был крут".  Сашка покосился  на  Маринку:  она
смотрела на сцену,  сдержанно  улыбаясь и  отстукивая  согнутым пальцем ритм
композиции  под  названием  "Эсперанто".  К  счастью,  Маринка  не  обладала
глубокими познаниями  в  музыке,  и  Сашка  решил, что  в случае чего опишет
творчество "РУ" как авангардную альтернативную  музыку. Но Маринка отслушала
и "Эсперанто", и всю  программу спокойно, не меня выражения лица и ни о  чем
не   спрашивая  Сашку.  Может,  она  действительно  с   интересом   смотрела
выступление,  а  может,  понимала  Сашкино положение: предполагалось, что их
будет четверо, а это совсем другое дело. Вчетвером-то можно и в планетарий.
     Когда закончилась очередная композиция, Гарик снова заговорил:
     Вот и приходит пора расставаться, как говорил кто-то из великих!  Но мы
увидимся  с  вами еще много раз.  У! А  в  завершение  нашего выступления мы
сыграем песенку Джо Дасена "Если б не было тебя". Танцуют все!
     Зазвучали аккорды знаменитой песни. Маринка заглянула Сашке в глаза:
     Раз уж я сегодня твоя дама, может, пригласишь меня?
     Сашка встал, нарочито учтиво поклонился  и протянул Маринке  свою руку.
Она положила на его ладонь  свою,  грациозно  встала, и  они двинулись между
столиков к сцене. Кроме них никто не танцевал, но это не смущало ни Маринку,
ни  Сашку.  Она положила руки ему на  плечи и они, покачиваясь из стороны  в
сторону,  стали  медленно кружить  по  небольшой  площадке, покрытой  мягким
ковролином. Они  ни  о чем  не говорили, но лица их были так близко друг  от
друга,  что Сашка  чувствовал дыхание  своей  партнерши.  Всю  песню  Марина
смотрела своими  глубокими черными глазами в  глаза  Сашке и он  видел в них
что-то  такое... гипнотическое,  бесконечное,  бездонное,  как черные  дыры.
Только сейчас они не пугали, а звали  погрузиться в них целиком без остатка.
И бог с ними -- со временем и пространством.
     Вдруг песня кончилась, и с ней кончилось все.  Лицо Маринки отступило в
полумрак клуба,  а  ее  бездонные глаза пропали,  хотя Сашка  все еще держал
Маринку за руку.
     Привет, чувак! Молодец, что пришел! - прямо со сцены к Сашке и  Маринке
спрыгнул Гарик. -- Дамам особый поклон. Как тебе наше действо?
     Сашка покосился на Маринку.
     Интересно. Всегда у тебя что-то новенькое.
     А вам, сударыня?
     Забавно.
     О, как  лестно услышать подобный отзыв от такой  шикарной  девушки! Как
вас звать?
     Марина.
     А меня Гарик.
     Сашку вдруг ощутил укол ревности, хотя ничего, кажется, не чувствовал к
Марине. Это было вдвойне странно потому, что Гарик никогда не пытался клеить
девушек своих друзей, как бы хороши не были девушки, и как бы "хорош" не был
он сам.
     Не  желаете  по  пивку?  --  продолжал  суматошный  Гарик.  --  Напиток
музыкального пролетариата.
     Отчего же? -- согласилась Маринка.
     Тогда пройдемте  в  артистическую!  --  почти закричал  Гарик  и убежал
вперед показывать дорогу.
     Гримерка была два на два метра, но, к  счастью, все остальные музыканты
пошли закупать  новую порцию  пива, поэтому  троим вошедшим можно было сесть
одновременно. Они  обмолвились о некоторых деталях прошедшего концерта  и из
разговора Сашка понял, что Маринка смотрела его гораздо внимательнее, чем он
думал.  Затем  Гарик  в двух словах  рассказал  о своих  творческих  планах,
которые  были  как  всегда  бескрайни  и  масштабны,  а также  сообщил,  что
сегодняшний концерт не  удался,  так как в зале  "запороли звук".  За  время
разговора  он  успел в  фамильярной  манере  вспомнить  "Толю  Крупского"  и
"Костика Никольского", а также упомянуть, что  однажды пил водку с "Доцей" -
Игорем Доценко, барабанщиком питерского ДДТ. Наконец, он повернулся к Сашке:
     Ну, а ты-то как? Все продолжаешь свои исследования? Все спасаешь мир от
попсы?
     Сашка с одной  стороны не хотел, чтобы эта  темы всплывала в разговорах
подобной легковесности, но, с другой стороны, он знал, что тут ему есть  чем
козырнуть перед Мариной.
     Да,  продолжаю,  недавно текст  написал, у меня  он  с собой. Глянь  на
досуге -- может, куда пристроишь.
     Хорошо,  я попробую. У меня одни  ребята просили  материал  для первого
номера.  Они  журнал  будут  выпускать -- "Выпь".  Им  как  раз  музыкальный
материал нужен.
     Ребята, да вы о чем?
     Понимаете, Марина, Сашка объявил  войну  пошлости и попсе.  В настоящее
время он находится в глубокой... э-э, глубоко исследует эти вопросы.
     Саш, почему ты мне ничего не говорил?
     Сашка вдруг почувствовал раздражение: "Чего она из себя дурочку строит?
Я ж не отчитываюсь перед ней, чем я занимаюсь. Да и когда бы я ей рассказал?
Мы ж с ней со дня города первый раз пересеклись!"
     Да что  говорить-то, Марин! Вот опубликуют меня -- я тогда подарю  тебе
экземпляр с моей статьей.
     Дал бы почитать пока?
     Не могу, примета есть, если дашь  свой текст читать до публикации -- не
опубликуют.
     Эти все опубликуют, - успокоил Гарик.
     Ну, хорошо,  не хочешь  -- не надо, - тем не менее согласилась Маринка.
-- Покажешь опубликованный.
     Уговор.
     Они посидели  еще  немного,  и Сашка поехал  провожать Маринку домой. В
метро тоже было  мало народу. Сашке казалось, что  весь город вымер: сначала
никого по пути в клуб, теперь никого в поезде...
     Саш, вот ты специалист по попсе, скажи мне: "РУ" -- это попса или что?
     Почему ты спрашиваешь?
     Хочу знать твое мнение.
     Гарик ненавидит попсу всеми фибрами своей пивной души.
     Это ответ на другой вопрос.
     Она смотрела на него, хитро улыбаясь. Она снова была близко-близко.
     "РУ" -- это некоммерческая музыка.
     Понятно. А некоммерческая музыка всегда не-попса?
     Марин, ты о чем говоришь?
     Ты знаешь, весь концерт я слушала с большим интересом, но когда в конце
они заиграли Джо Дасена...
     Сашка вдруг понял, что  имела в виду Марина.  Джо Дасен, наверное,  был
единственный номер, который запомнился из всего выступления "РУ". А  это был
совершенно нероковый, коммерческий, танцевальный хит французской эстрады. Да
еще перепетый  на русском языке. Это как ложка  дегтя в бочке меда...  хотя,
скорее всего наоборот. Маринка была права: они просмотрели попсовый  концерт
человека, считающего себя несгибаемым рокером.  Но соглашаться с этим сейчас
же  было нельзя, получится, что она сразу проникла в его тему глубже, чем он
сам.
     Ты  подняла  очень  интересную проблему. Я обязательно подумаю на  этот
счет и  поделюсь с  тобой. Но это очень сложно, нельзя ответить  так  сразу.
Грань между  попсой и настоящим роком тонка, это как расстояние "от великого
до смешного".
     Понятно, - она снова  улыбалась той же улыбкой, что и пару часов назад,
на концерте. Глаза ее снова сделались бездонны.
     Повинуясь  бессознательному,  Сашка  приблизил свое лицо к Марининому и
поцеловал  ее в губы. Маринка  не отстранилась, но и не ответила на поцелуй.
Губы ее по-прежнему были растянуты в монолизовской улыбке:
     Саш, а это не попса?
     Он не нашелся что ответить, и оставил попытки поцеловать ее. Дальше они
ехали молча, думая каждый о своем.
     Проводив  Марину,  Сашка  возвращался  домой  последним  поездом метро.
Напротив  сидел мужчина лет  сорока в потрепанном  пальто и читал  библию. К
нему подошли  две девушки сомнительного вида и стали о чем-то разговаривать.
Мужчина,  не закрывая  святой  книги,  вдумчиво и, судя  по всему,  довольно
пространно  отвечал на их вопросы. На какой-то  момент Сашке показалось, что
он проповедует,  только  девушки почему-то часто  смеялись.  Но  когда поезд
остановился  на  очередной  станции и  шумы  стихли, Сашка  расслышал  слово
"герболайф", произнесенное "проповедником", а лацканах его пальто  разглядел
белые кругляшки  с надписями  "Хочешь похудеть?  Спроси меня как!" и "Хочешь
заработать? Спроси меня как!". Нет, проповеди не было места в ночном метро.
     Дома Сашка был далеко заполночь.



     "Выпь"  действительно  опубликовал  Сашкину  статью,  дав ей  заголовок
"Выступает все!". Журнал выходил крошечным тиражом, никому не был  известен,
и даже,  кажется, не был зарегистрирован  в Госкомпечати.  Вероятность того,
что этот  журнал кто-то увидит,  была чрезвычайно мала.  Вместе  с  тем, как
сказал Гарик, издатели "Выпи", выпустившие до этого еще номеров  пять разных
журналов (ни у  одного  из которых  не  было более двух номеров),  по одному
экземпляру  каждого   журнала   отправляли   в  Ленинскую  библиотеку,   что
потенциально делало Сашкин текст доступным для широкого круга читателей.
     Сашка  получил  три  авторских  экземпляра,  один из  которых он  сразу
отложил для Маринки.
     Вид  опубликованного  текста  сильно  катализировал  Сашкины творческие
возможности. За  несколько дней он написал еще пять текстов, причем писал их
уже  с  оглядкой  на возможность  публикации.  Вдогонку прошедшему  в "Выпи"
тексту  Сашка  написал  материал,  в  котором  пытался  обосновать  значение
популярной  песни в формировании основных жизненных принципов слушателей и о
том,  кто заказывает музыку. Смысл получился еще более провокационным, чем в
предыдущем  тексте,  но  Сашка  этому  только  порадовался.  Он  назвал этот
материал "Много шума из ничего?".

     Когда  у человека хорошее  настроение,  он улыбается. Часто  ли  теперь
улыбаемся мы?
     На   сегодня   эстрадная   песня,   после   газетной   публикации   или
телевизионного   репортажа,  является   наверное  наиболее  чутко  и  быстро
реагирующим  на любые культурные (в  широком смысле  этого слова)  изменения
индикатором.  Судите сами: в  стране  власть криминала -  официально в  моде
блатные песни с  лагерной тематикой, сняты все сексуальные табу - появляется
"Мальчишник".  А  песни, написанные к  предвыборному туру г-на  Ельцина? Ряд
можно продолжать долго.  Потому, пусть  не обижаются  серьезные  музыканты -
здесь речь пойдет о "легком" жанре, об эстрадной песне.
     Первое же приближение к этому вопросу наталкивает на печальные  выводы:
песенное искусство (именно "искусство") масс приказало долго  жить. Попробую
разложить все по полочкам.
     Во-первых, популярная  песня коммерциализировалась. Певица  Анастасия в
популярном телевизионном ток-шоу назвала  расценки на  места в транслируемых
центральным  телевидением  концертах:  тысячи  долларов  в  зависимости   от
популярности  передачи.  Система  "проплачивания" своего  места  в  концерте
существовала всегда, но такого масштаба достигла впервые, ведь  если  верить
артистам, то даже тем из них, кому сами организаторы должны принести гонорар
за выступление на  блюдечке с голубой каемочкой, приходится раскошеливаться.
Откуда  ноги  растут  у такой системы, конечно, понятно: телевизионные акции
выполняют  роль рекламных роликов. Но  позвольте, разве уж до  такой степени
уровнялись песенное искуство и продаваемая материя?
     Во-вторых,  этот странный институт продюсерства  (чуждое  слово!). Кого
берут "великие" в раскрутку,  делая из  них звезд  и  кумиров? Мы  не  хотим
обижать  Влада Сташевского, Наталью Ветлицкую, Мистера Малого и др., поэтому
не  будем упоминать здесь  их имен. Но почему именно они?  Никто не заставит
меня поверить в  то, что это  предел талантов,  которыми Господь наделил мое
поколение. Но где тогда остальные?
     В-третьих,  после  падения  "железного  занавеса"  произошла изначально
неверная переориентация на  европоп (включая сюда  всю  стучащую  молодежную
танцевальную  культуру дискотек,  в  том  числе с  вкраплениями  америкнской
"черной"  музыки:  рэп,  хип-хоп,  рейв,  хаус,  транс), компьютерный стиль,
распространившийся в Европе как реакция на приевшееся  американское гитарное
звучание.  Но мы  еще  не  насытились вволю  этим гитарным  звучанием, чтобы
реагировать на него компьютерным беспределом;  кроме того европоп  культурно
более отдален от нас, чем среднестатистическая американская гитарная музыка,
которая более мелодична и  по законам  формальной логики имеет больше шансов
на успех, в том числе  и коммерческий, нежели  насаждаемые  сегодня странные
звукостукообразования.
     Закономерно подобными рассуждениями  мы приходим к  следующему вопросу:
если все это низкопробная гадость, то кто это слушает?
     Здесь  вполне логично  ввести  новый  термин. Если у каждого кино  есть
"свой зритель", у каждой книги - "свой  читатель", то  и у поп-музыки должен
быть  свой "поп-слушатель". Какие черты  отмечаются у данного биологического
вида? Первое:  абсолютное отсутствие  каких-либо культурных  ориентиров, ибо
для  него слово привнесенное важнее и значимее  собственного  голоса. Второе
(вытекающее из первого):  вообще в среднем  низкий интеллектуальный уровень;
сюда, впрочем,  не  относятся люди, которым по природе музыка  безразлична и
они слушают буквально то, что звучит в данный момент.
     Бог с ними, с артистами. Свою тотальную продажность в последний раз они
продемонстрировали участием в наипозорнейшем туре "Голосуй или проиграешь!",
хотя это было лишнее:  их  лакированные  глянцевые  физиономии ("Printed  in
Finland!")  -  все их, с  позволения  сказать,  "творчество". Но  слушатель?
Действительно ли тебе  хорошо  слышно то, что ты слушаешь?  Думаешь ли ты  о
том, какой заряд несут воспринимаемые тобой звуки? Не боишься ли ты отдавать
свое подсознание в лапы бездушных компьютеров и считающих продюсеров?
     Это  не попытка достучаться до  умов. Никто из поп-слушателей не увидит
этого текста. Им это сложно. Да и обидно.
     Значит, нужно искать другой подход. Какой?
     А просто думайте, господа! Если  такие  "звезды"  зажигают,  значит это
кому-то  нужно?  Значит, кто-то  хочет, чтобы эти плевочки... Ну и дальше по
тексту, как писал Владимир Владимирович.
     Думайте, если это выгодно кому-то, выгодно ли это вам? Ну включите свое
"Эго"! Вдруг вас используют? Вдруг вас обделяют?
     Думайте! Вы все буйно ратовали за  то, чтобы не было одной гребенки для
всех. Но сегодня вы еще больше на одно лицо, чем  раньше!  И лицо это, прямо
скажем, не эталон красоты. Да и лицо ли это?..
     Пускай бандитские песни слушают бандиты. Это их "плевочки". Где же ваши
песни? Ведь они есть, просто услышьте их.
     Кто-то может  спросить меня здесь:  "А чего ты, собственно, расшумелся?
Повод-то  пустяковый. Да пускай  они  услушаются  все  этой туфтой!" Я  могу
объяснить, откуда весь этот шум.
     Когда у человека хорошее настроение, он улыбается. Психологи  заметили,
что может быть и  обратный эффект: если человек  с утра улыбается, в течение
дня у него устанавливается хорошее настроение.
     Сегодня у  власти  бандиты, и все слушают бандитскую песню. А что, если
смена  власти  начнется с  хороших  песен?  Согласитесь:  без крови изменить
ситуацию завтра - хороший повод пошуметь сегодня.
     Кто против?

     Другие тексты, написанные  Сашкой  за этот короткий срок содержали  его
размышления  о необходимости ограничения тематики  "легкого жанра",  где  он
призывал не петь в  легкую о погибающих в Чечне и Афганистане солдатах равно
как  и  "живых" военных проблемах вообще, чем  грешили Наташа Королева, Лада
Дэнс, Валерий Меладзе  и  непонятно как всплывшая  в памяти Ирина Шведова; о
проблемах с мелодикой,  в которых Сашка усматривал насильственное насаждение
неприемлемых для  русского уха агрессивных ритмов дискотечных стилей: рейва,
транса, хауса; о возвращении  на эстраду песен  пятидесяти- и тридцатилетней
давности, призванных погрузить ум избирателя в успокаивающую ностальгию, и о
целом ряде других проблем. Все эти материалы Сашка передал в "Выпь".  Ребята
из  "Выпи"  взяли "Много шума  из  ничего?",  но от  остального  отказались,
сказав,  что  второй  номер, конечно,  скоро  выйдет в  свет,  но  третий  и
последующие номера могут не выйти вообще из-за  финансовых трудностей. Тогда
Сашка передал остальные тексты Гарику, чтобы тот их куда-нибудь пристроил.
     С  работы   Сашку  все  же   попросили  уйти.  Это  решение  обосновали
августовским кризисом, от которого фирма, где работал Сашка, якобы так  и не
смогла  оправиться.  Сашка  видел,  как  Паша уже  вовсю  примеряется  к его
рабочему столу  и компьютеру, но  не испытывал злобы по отношению  к  своему
сменщику.     Паша    читал    "Московский     Комсомолец",    "Cool!"     и
"Мегаполис-Экспресс", а  также слушал ДиДжея Грува, чем  сформировал в Сашке
брезгливо-жалобное отношение  к себе. Сашке казалось, что обижаться на таких
людей  равносильно тому,  как  пытаться  поставить  в угол  укусившего  тебя
комара.
     Денег у Сашки  на  некоторое  время вперед  еще хватало, а затем...  он
как-нибудь перебьется. Что-нибудь придумает.
     Вместе  с  тем,  он был уверен, что  с  его уходом  фирма  понесла, как
говорится,   тяжелую   невосполнимую    утрату.   Сашка   чувствовал,    что
сентиментальные  настроения все  менее  свойственны ему.  Он стал собраннее,
хладнокровнее,  саркастичнее,  с  ходу  мог  различить  корни той  или  иной
проблемы  и  быстро  нащупать возможные пути ее разрешения.  Это касалось не
только  вопросов "темы". С  таким же  успехом  он,  приходя  в магазин,  мог
мгновенно  определить,  что  ему  нужно, какого  качества  и  по какой  цене
рационально приобрести эти  товары, в какую кассу занять  очередь,  нужно ли
это  делать заранее и сколько денег приготовить, чтобы быстро расплатиться с
кассиршей.
     Через два дня позвонил оперативный Гарик и  рассказал,  что  почти  все
взяла  "Лимнока" с  условием,  что,  не  трогая  культурный  пласт,  немного
обострит социальные мотивы материалов. Сашка согласился.
     Еще  через  неделю  он  мог  уже  считать  себя  публикующимся автором.
"Лимонка"   выходила   тиражом   побольше,  чем  "Выпь",   была   официально
зарегистрирована  и имела  историю,  простирающуюся далеко за  пределы  двух
первых номеров  и читального зала  Ленинской  библиотеки. Изменения, которые
предлагала  "Лимонка", Сашка  одобрил заранее,  и  никаких  неожиданностей в
собственном тексте его не ожидало.
     Почувствовав себя совершенно в новом качестве (чукча не читатель, чукча
- писатель!), Сашка огляделся вокруг  и заметил,  что смотрит на  окружающих
немного сверху.  Он  теперь уже  точно знал, что ухватил суть  "темы", и мог
выстроить из  отдельных кусочков стройную мозаику всей картины. Вместе с тем
он  чувствовал,  что вывел себя  из-под пагубного влияния  попсы, сделавшись
бесстрастным собирателем фактов.  Он точно не знал,  кого сможет уличить, но
аккуратно  складывал все  улики  в своем  мозгу одну  за  другой  в  заранее
определенные ниши, создавая  систему. Он напоминал сам себе книжного сыщика,
повествующего  от первого  лица,  который  по принципу сюжета не может  быть
убит, так как в этом случае некому было бы вести рассказ.
     При этом он  удивлялся, почему то,  что для него стало очевидным, никак
не  может быть  замечено остальными. Более  того,  эти остальные слушают все
это, слушают на полном серьезе! О, какое омерзение вызывал у него  вопящий и
стенающий зрительный зал на концертах поп-кумиров! Сашка  даже написал песню
про  всех этих людей,  которых он пренебрежительно  называл  "электорат",  с
западающим в душу припевом: "Быдло обрыдло".
     Звонила Маринка и рассказала, что Серега, оказывается, в  армии. Она то
ли от кого-то узнала, то ли Серега сам ей что-то написал (Сашка  прослушал),
но  дело было в следующем. В какой-то момент Сереге  пришла-таки повестка из
военкомата и  он прибежал с  ней  к своему военному  начальству.  Начальство
покопалось в телефоннике, сделало пару звонков и предложило: служить сейчас,
но только шесть месяцев и в ближайшем Подмосковье с возможностью на выходных
ночевать   дома.  Плохо  в   этом  предложении  было  только   то,   что  не
предусматривалась альтернатива, и Серега  побрился наголо сам. Произошло все
это еще осенью, но Маринка узнала обо всей ситуации только сейчас. Спросила,
как  статья. Сашка ответил, что публикация состоялась и  что  один экземпляр
отложен для нее. Маринка сказала, что это повод  для встречи. Сашка ответил,
что сам найдет ее, когда у него будет посвободнее со временем.
     Один раз на автоответчике  он обнаружил Нелин голос.  Она говорила, что
не застала Сашку, что много думала  и хотела бы с ним "услышиться". Он решил
пока не перезванивать. Чем дольше думаешь,  заключил он  саркастически,  тем
глубже мысль.
     Короче  говоря,  времена наступили не самые плохие: мозг работал вовсю,
произведения, хотя  бы и в  форме  заметочек, впервые  вырвались за  пределы
Сашкиной квартиры,  исследования "темы"  занимали  его полностью,  душа была
пуста и спокойна, а сердце холодно.
     Только иногда по ночам ему все же снились черные дыры. Но теперь  он не
убегал от всасывающих воронок, а отважно смотрелся в них.



     В конце января у Сашки зазвонил телефон.
     Добрый день, - сказали в трубке, - будьте добры Александра.
     Это я, здравствуйте, - ответил Сашка; он слышал этот  голос впервые. --
С кем я говорю?
     Меня  зовут Скорцев  Владимир  Константинович.  Я...  ну,  скажем,  ваш
читатель. С огромным  интересом слежу за появлением на страницах газет ваших
публикаций, Александр. Вы попали с ними в самую точку.
     Спасибо, - Сашка был польщен, хотя звонок казался ему странным.
     Александр, мне кажется, у нас с вами есть повод поговорить.
     Давайте поговорим.
     Я  бы  не  хотел  доверять  этот  разговор  телефонным  проводам,  если
позволите. Может быть, встретимся, в обед? Вы очень заняты?
     А чем,  все-таки,  обязан?  -- Сашка не  был  занят.  Он  не  был занят
достаточно давно, чтобы его денежные запасы иссякли.  Вторую неделю он сидел
на хлебе, яйцах и суповых пакетиках "Галина Бланка".
     Дело в том, что я  имею непосредственное отношение  к  исследуемой вами
теме и обладаю информацией, полезной для вас.
     "Так,  -  понеслось в голове у Сашки, - про  "тему"  я нигде не  писал.
Почему он так сказал?  Совпадение? Странно.  Кем он может быть? Какой-нибудь
детектив-самоучка, третьесортный журналист, у  которого не  берут  материалы
даже бесплатно? Неудавшийся поп-артист? Да нет, такой бы  не представился по
имени-отчеству... Может встретиться? Что мне, собственно, угрожает?"
     Ресторан "Арман"  на  Тверской вас  устроит? Пообедаем и поговорим,  --
продолжал настаивать собеседник.
     Да, но...
     Ну что вы! Конечно, я угощаю! Я все понимаю.
     Когда Сашка  пришел  в ресторан,  оказалось,  что  место для  него  уже
заказано. Он сел  за  круглый столик  на двоих,  накрытый красной скатертью,
придвинул стул  и открыл прейскурант,  чтобы выбрать себе что-нибудь поесть.
От увиденных  слов в животе  забурлило, но ровный  столбик цифр  справа свел
урчание на нет.
     Добрый день  еще  раз, -  разглядывая меню, Сашка  не  заметил, как его
сотрапезник подошел и протянул ему широкую руку для приветственного пожатия.
Сашка схватил  протянутую  руку  и  потряс  ее.  Рукопожатие незнакомца было
коротким и крепким, а ладонь -- сухой.
     Вы не могли бы мне помочь, - начал Сашка, протягивая меню незнакомцу, -
я впервые здесь, не знаю, что выбрать... Возьмите что-нибудь на свой вкус.
     Хорошо.
     К  столику подошел маленький  официант и  быстро принял заказ.  За  это
время Сашка успел  рассмотреть собеседника. Это был  мужчина  лет  сорока  с
небольшим,   с  сухим  гладко   выбритым  лицом  удачливого   бизнесмена  из
американского сериала. Одет он был не крикливо, что  выдавало в  нем скрытое
благородство и требовало отмести предположения, что он может  принадлежать к
семейству "новых русских". На  нем был темно серый костюм и  белая рубашка с
воротником-стоечкой.  Ботинки начищены до  блеска. Волосы, сидевшие  на  его
голове словно  плотная связанная шапка из черной шерсти,  были чуть  тронуты
сединой.  В  правой  руке  он  держал трость,  чем напомнил  Сашке господина
Воланда. Но одновременно  с явным  благородством  весь его  внешний вид  был
скроен таким образом, что в толпе  найти этого  человека было бы  достаточно
сложно. Кто же это такой, черт возьми?
     Нам, вероятно,  пора познакомиться, - обратился к Сашке незнакомец, как
только официант отошел.
     С удовольствием.
     Ну, я вас уже более или менее знаю, так что позвольте мне начать. Зовут
меня  Владимир Константинович Скорцев,  но  вы зовите  меня просто Владимир,
хорошо?  Я  имею некоторое отношение к индустрии поп-культуры и поп-музыки в
частности. Я что-то  типа  продюсера. Я помогаю авторам найти исполнителей и
наоборот.
     Очень интересно. А чем же я могу быть вам полезен?
     Я объясню  вам. Я уже  говорил  вам, что  слежу за вашими  публикациями
буквально  затаив  дух.  Это  удивительно,  как  человек,  обладающий  таким
минимумом  информации, сумел сделать  такие неожиданные и  верные глобальные
выводы! Вам не доводилось читать Пелевина "Поколение "П"?
     К  сожалению,  нет, -  ответил Сашка и удивился, зачем сказал слова  "к
сожалению", если он не читал, и не знает, хороша эта книга, или плоха.
     Тогда это  тем  более  удивительно.  В  "Поколении" Пелевин доводит  до
абсурда   идею  зависимости   общества   от  рекламных  роликов   и   от  их
производителей.  Это могло  бы натолкнуть  вас  на  размышления  о том,  что
реально является таким инструментом управления.  Но если вы не читали...  Вы
просто провидец!
     Сашка все не мог взять в толк, о чем речь, но впереди был обед, который
только начали подносить, и он не торопил Скорцева с объяснениями, тем более,
что тот пока задаром нахваливал Сашкины таланты.
     Симпатичный суп, не так ли?.. Я пригласил Вас потому, Александр, что вы
чувствуете поп-индустрию. Это талант, этому нельзя научиться. И  этот талант
у вас есть. Мне кажется, он  не должен пропадать зря. Как, впрочем,  и любой
другой талант.
     Действительно, очень вкусно.
     Может быть, если у  вас  есть  свободное время вы  нашли бы возможность
накидать  текст,  если я дам вам в качестве подспорья фонограммку с мелодией
одной песенки, способной стать популярной? Нужно три куплета и припев.
     Извините,  мне кажется, вы  обратились  не  по адресу.  Грубо говоря, -
усмехнулся Сашка, - я борюсь с вами, а вы мне предлагаете сотрудничество.
     Одновременно с  этим Сашка подумал:  "Куда  тебя несет, дурачок? Что ты
будешь есть завтра?.. А впрочем, поломаюсь -- больше дадут!"
     Я не предлагаю вам предавать свои идеалы, которые, как я понял,  далеко
отстоят от  ценностей  толпы. Знаете,  как говорили алхимики: наше золото не
есть золото толпы. И, боже мой, как это верно! Считайте, что я предлагаю вам
проверить  себя,  насколько вы  овладели  технологиями  производства  товара
массового спроса. Такая постановка вас устроит?
     То  есть,  я  должен  относиться  к  этому  не  как к заказу, а  как  к
эксперименту?
     Примерно так. Только в  случае, если  результат  будет тот, которого мы
ожидаем, вы получите еще  и небольшое денежное вознаграждение,  -  и Скорцев
протянул ему компакт-кассету фирмы TDK.
     Подали второе.  "А  компот?"  - прозвучала  в Сашкиной голове  фраза из
Гайдаевской комедии, и он усмехнулся. Сашка уже расслабился.
     Скорцев оказался собеседником, "приятным во всех отношениях". Он уже не
возвращался  к  делам,  все  больше  рассказывал  какие-то  байки  из  жизни
поп-артистов. Сашка  кое-что из них уже читал в  газетах,  но  из вежливости
смеялся  как  в первый  раз.  К тому же  Скорцев обладал  несомненным  даром
рассказчика  и изрядной долей артистизма,  и даже знакомые бородатые шутки в
его устах были свежи и задорны.
     Закончив с едой, они расстались. Скорцев обещал позвонить через день.
     Сашка направился прямиком домой и  сел за  работу.  Сначала он послушал
кассету,  которую  дал  Скорцев.  Это  была  какая-то  баллада  с  протяжной
мелодией,  довольно  заунывной.  Сашка  послушал  ее  несколько  раз,  чтобы
запомнить наизусть и уже не возвращаться  к кассете. Затем он  достал чистый
лист бумаги и ручку. С чего же начать?
     Песня, конечно, будет про любовь. Любовь -- вот самое попсовое чувство,
достойное того, чтобы над ним глумились миллионы  бездарностей. Конечно, это
не та высокая любовь, что  существовала во времена рыцарей и дам сердца.  Но
это толкование любви,  которое принято  серой массой слушателей,  благодарно
воспринимается  ими  и  поэтому  существует в миллиардах  непрочувствованных
песен. Девальвация ценностей, вот что это такое. Кругом девальвация: сначала
российский флаг, гимн, затем слово "Россия", этой осенью -- Москва... И  все
это время --  любовь. Ничто из перечисленного не обесценилось настолько, как
этот термин.
     Дальше  должна  быть легкая такая  ностальгия. Она может  выражаться  в
слове "вчера". Еще должна  быть несбыточность, может быть в форме  сказочной
героики. Какая-нибудь "Снежная королева".
     Во! Королева из вчера!
     Ну и лексика полегче,  рифмы попримитивнее... Кристалл-устал-пьедестал.
Хмурь-хмарь-хмырь-хморь. Мама мыла раму. Хорь зол. У Шуры шары.
     Кристалл, кстати, еще с водкой ассоциируется. Хорошее слово.
     Через двадцать  минут  появился текст, озаглавленный  как "Королева  из
вчера", следующего содержания.

     Вчера был бал. Играли туш
     В честь твоего прихода
     Вчера - помада, лак и тушь,
     Вчера - швейцар у входа.

     Вчера из кавалеров хвост
     Вчера глаза и речи
     Но из вчера в сегодня мост
     Печалью сгорбил плечи.

     Ты - королева из вчера,
     Та, что всегда лишь "на ура",
     Что не ложится до утра,
     Да только где оно - вчера?

     И промелькнул не век, не год,
     Лишь лист календаря,
     Все стало в миг наоборот
     Ему благодаря.

     В чулане платья, соль в глазах
     И кошки на душе,
     И не твоя - увы и ах! -
     Былая жизнь уже.

     Ты - королева из вчера,
     Та, что всегда лишь "на ура",
     Что не ложится до утра,
     Да только где оно - вчера?

     Устала ты от суеты,
     От флирта и игры,
     У всех у нас свои мосты
     В различные миры.

     Но не грусти о прошлых днях,
     Пускай утихнет боль:
     Для Королевы Из Вчера
     Есть Из Вчера Король.

     Он тоже был, и тоже стал,
     Он тоже от всего устал,
     И чувства чистого кристалл
     Вас вознесет на пьедестал...

     "Фу, какая  гадость!  - перечитав,  резюмировал Сашка,  скомкал  лист и
выкинул его в ведро. -- Да пошло оно все..."
     Он встал с дивана, потянулся и включил радио.
     "Я был вчера  в огромном городе, где  совершенно нет людей..."  - запел
Макаревич.
     Вообще, все как-то странно. Вопросов  было более, чем достаточно. Сашка
нигде не писал,  что  его тема --  поп-культура  как  идеологическое оружие.
Откуда  Скорцев  знает  об этом? Сашка никогда не публиковал  своих  стихов.
Почему Скорцев  предложил  ему  написать текст? Откуда он знает,  что  Сашка
слагает стихи? С  какой  стати  он собирается платить Сашке за убогие стихи?
Кто вообще такой этот Скорцев?
     Может, это чей-то дурацкий розыгрыш?
     Тогда чей?
     Скорцев  говорил  что-то  про  Сашкины  записки  о  солдатской  теме  в
поп-музыке.  Но  -- черт возьми! --  они  будут  опубликованы  только  через
неделю! Кроме того,  Скорцев не был похож на читателя  "Лимонки", так же как
не был он похож на человека, перерывшего архивы Ленинской  библиотеки, чтобы
перечитать весь самиздат  и найти Сашкины статьи в номерах "Выпи". Может, он
лимоновец, из редакции их газеты? Сашка показывал там все  свои  публикации,
когда  приносил  им свои  материалы. Но тоже, что-то с трудом  верится. Да и
стихи Сашкины Скорцеву в этом случае тоже неоткуда знать.
     Блин!
     Откуда, наконец, у Скорцева, Сашкин телефон?
     Чертовщина какая-то.
     Сашка  прошел  на кухню, включил чайник  и открыл  холодильник. С  того
момента,  как он смотрел в него  последний раз, продуктов больше не стало. А
меньше их не  могло стать  в  силу ряда объективных обстоятельств, одним  из
которых являлось их полное отсутствие.
     Вспомнилось иртеньевское: "Просыпаюсь с бодуна -- денег нету ни хрена".
     Сашка залез в мусорное ведро, достал свое последнее творение, расправил
страницу, сел за кухонный стол и переписал ее набело.
     Стоит  еще  раз  встретиться  со  Скорцевым  хотя бы  для  того,  чтобы
попробовать найти ответы на все эти вопросы.
     А  если  в  план чьего-то  розыгрыша  входит  передача  Сашке  денег во
временное пользование,  то пусть озорник будет уверен: денег своих он больше
не увидит - не на того напали!



     В пятницу вечером в районе часов семи забежала Маринка за журналом.  Ее
кто-то куда-то  вез на  машине, и Сашка заранее видел,  как  к его  подъезду
подрулил "Фольксваген", и из него  выпорхнула  девушка,  которую Сашка сразу
узнал.  Это   дало  ему  пару  минут  распихать  хлам  по  углам.  Уборочные
мероприятия придали квартире вид  помещения,  когда-то использовавшегося под
жилье человека. Задребезжал дверной звонок. Сашка открыл.
     Маринка еще больше похорошела, она словно  вызревала  с каждым месяцем.
Или это косметика была все лучше и лучше?
     Публицистам и теоретикам привет! -- выпалила чуть запыхавшаяся Маринка.
-- Лифт у тебя не работает, пешком поднималась.
     Здравствуй, заходи, - Сашка открыл дверь шире. -- Извини, не  убрано. Я
тебя не ждал. Но, в общем, чего извиняться, мы же с тобой люди взрослые...
     Это точно! -- Маринка снимала сапоги. -- Чай у тебя есть?
     "Только чай-то и есть!" - подумал Сашка и проводил Маринку на кухню.
     Ты не  пугайся,  я на минутку. Меня внизу ждут. Какой-то  дружественный
банк справляет свой очередной юбилей, я туда намылилась с одним из  наших. В
общем, скукотища, но поесть  нахаляву.  Опять  же, себя показать, на  других
посмотреть, -  она на  минуту  замолчала,  раздумывая. -- Но  больше все  же
поесть.
     Насчет поесть, это бы неплохо, - в сторону сказал Сашка и усмехнулся.
     Ну, давай сюда свою нетленку.
     Секунду.
     Сашка вышел в комнату и  полез  в шкаф за  "Выпью". Про "Лимонку" Сашка
Маринке ничего не говорил; интуиция подсказывала ему, что Маринка не одобрит
его публикаций в национал-большевистской прессе.
     Одобрит? Когда он начал следить за ее одобрениями?
     Журнал был задавлен хламом  более поздней прессы, наваленной только что
в связи с приездом гостьи, и, чтобы достать свой труд, Сашка резко дернул за
торчащий край  журнала. Бумаги полетели вниз, непохоже имитируя листопад. Из
какой-то книжки в мягкой обложке выпал кусочек цветного картона,  похожий на
игральную  карту.  Сашка  поднял  его  --  это  была  фотография  двухлетней
давности,  сделанная на Поклонной горе. Отмечали День победы. На  фотографии
Сашка стоял в обнимку  с Нелей и, дурачась, по-идиотски улыбался в объектив.
Неля  сдерживала играющую на ее губах  улыбку,  но  глаза девушки  все равно
безудержно  смеялись. На  заднем  плане  играл,  маршируя,  военный  духовой
оркестр,  шталмейстер задавал  общий ритм. Начищенная медь  туб,  валторн  и
корнетов  вспыхивала  на  картинке  солнечными  бликами.   Праздник  внутри.
Кажется,  их сфотографировал  случайный  прохожий,  которому  они на  минуту
отдали Нелин фотоаппарат. Сашка любил эту фотографию, он говорил, что из нее
звучит музыка. Но потом она где-то затерялась, и Сашка бросил ее искать. Так
вот она где!
     В этот момент щелкнувший  где-то далеко электрочайник  напомнил Сашке о
Маринином присутствии и о  том, что пора пить чай! Сашка пихнул фотографию в
задний карман джинсов, взял журнал и отправился на кухню.
     Маринка  сидела  за  столом  вполоборота  и  выглядывала  в  окно,  где
"Фольксваген" не глушил мотор.  В этот момент Сашка вдруг  почувствовал, как
она не вписывается в его квартиру, насколько она находится в противоречии со
всей его  обстановкой, хотя квартира  была обставлена не бедно.  Тут  Марина
повернулась и ощущение несоответствия сразу пропало.
     Ну?
     Вот, - сказал Сашка, протягивая ей журнал, - на девятой странице ищи.
     Ищи? Что, настолько маленькая? -- она уже листала журнал.
     Нет, почему... там не пропустишь. Ты чай-то будешь? А то тебя  же ждут,
наверное?
     Выпроваживаешь меня?
     Бог с тобой! Просто, как-то не очень удобно.
     Это мне может быть неудобно. Или удобно. Ты-то чего волнуешься?
     Да  не,  я  чего...  - замялся  Сашка,  - смотри сама, ты  уже  большая
девочка.
     Он  достал  из шкафчика чашки и заварной  чайник.  Даже в  экономически
тяжелые  времена Сашка заваривал  очень крепкий и  качественный чай. Хорошие
чай и кофе были его слабостью.
     Не жидись, мне покрепче, - она пробегала глазами по его материалу.
     Да я помню, Марин, сколько было чаю-то в общежитии выпито.
     И не только чаю.
     Ну, это уж у кого как.
     Сашка  смотрел  на Марину и думал:  вот она  читает его  размышления  в
сущности  о  том,  действительно  ли  поп-музыка может  быть  идеологическим
оружием. Такой  узкий,  многим  кажущийся  надуманным вопрос.  Насколько ей,
такой  другой, чем он, может быть  это интересно? Что двигает  ею, заставляя
выпрыгивать из теплой комфортабельной машины на мороз, скакать по лестнице в
доме со сломанным лифтом, пить голый чай, тратить время на чтение журнала, о
котором она никогда никому не расскажет, потому что это никому не интересно?
Что это все?
     Излишек свободного времени? Она работает.
     Простой интерес ко всему без исключения? За время учебы не замечен. Это
больше похоже на Светку.
     Может,  причина в Сашке?  Может, она к  нему приехала?  Так они видятся
только в третий раз после выпускного.  Правда, телефонные звонки... но их не
стоит воспринимать всерьез: мало ли с кем говорят и он сам, и она.
     Но тогда что?
     Не понятно.
     Интересно ты пишешь, - сказала Марина, отложив журнал.
     Спасибо. Это твой экземпляр. Можешь брать.
     Тебе спасибо, - она поджала губки и посмотрела в сторону, словно что-то
просчитывая. -- Ты не против, если  я немного задержусь у тебя? Ты никуда не
уходишь?
     С  удовольствием  приму  тебя,  но  только  если  ты  готова  променять
материальную пищу на духовную: жрать в доме нечего.
     Так, да? -- она снова  что-то  просчитала. --  Я  сейчас  приду. Машину
отпущу только.
     Она накинула шубку и выскочила за дверь. Тут же зазвонил телефон.
     Александр?
     Да, слушаю.
     Это Скорцев беспокоит. Как у вас дела?
     Да, слава богу!
     Получилось что-нибудь с... нашим экспериментом?
     Кое-что.
     Чудесно! Мы могли бы встретиться завтра  в  десять  утра? К  сожалению,
никуда не могу вас завтра пригласить на завтрак -- чрезвычайно занят.
     Ну что вы... Давайте встретимся, где вам будет удобно.
     Они договорились о месте встречи.
     Тогда завтра в десять я вас жду.
     Хорошо, Владимир, я буду.
     До встречи!
     Всего доброго!
     Пошли короткие гудки. Сашка повесил трубку и в этот момент услышал, как
хлопнула входная дверь  --  вернулась Маринка.  Чай был испит  и  теперь они
прошли в комнату.
     О-о-о, - протянула Маринка, - класс! Сразу видно творческого человека!
     Да, все никак не разберусь с мусором.
     Понятно.  Может,  помочь  тебе  прибраться?  Что,  Неля-то,  совсем  не
помогает?
     "Любовь здесь больше не живет!" - пропел в голове у Сашки слащавый Влад
Сташевский и Сашка, как назойливую муху, отогнал эту мысль.
     Мы больше не встречаемся с Нелей.
     Вот как?
     Да, так... У меня творческий отпуск.
     Серьезно?.. -- Сашка смотрел  на Маринку  и гадал,  знала ли  она о его
разрыве  с Нелей  раньше, или  это действительно  стало для  нее откровением
только сейчас.
     Надо,  наверное,   сказать  что-то   типа  "сочувствую",  -  неуверенно
проговорила Марина.
     Ладно, - отрубил Сашка, - не об этом речь. Ты садись.
     Ну нет. Давай-ка по-быстрому все же приберем тут.
     Вдвоем работа спорилась  и минут через сорок начало  казаться,  что это
помещение  использовали под  человеческое  жилье уже совсем  недавно.  Вдруг
снова затрещал дверной звонок.
     Вот видишь, как мы! Как раз!
     Что как раз? -- не понял Сашка.
     Кухня подоспела! Иди открой дверь и возьми пакеты.
     Сашка отправился выполнять Маринкино поручение.  За дверью стоял рослый
молодой парень.  В руках он действительно держал два  полиэтиленовых пакета.
Он протянул их Сашке и сказал:
     Примите заказ, пожалуйста.
     Сашка перехватил пакеты и еще до того, как он успел сформулировать хотя
бы один  вопрос, парень развернулся и ушел. Сашка отнес  пакеты в кухню, где
обнаружил в  них:  две  пиццы  "American  Big Cheese", двухлитровую  бутылку
кока-колы, батон белого  хлеба, три пакетика  герметично упакованных  мясных
нарезок  и бутылку советского шампанского. Распихав все по холодильнику (это
было не сложно), он вернулся в комнату к Марине. Та, как ни в чем не бывало,
читала другие материалы из журнала "Выпь".
     Что это было? -- спросил он.
     Это Мишка, с которым я  собиралась в  банк. Я  когда выходила,  сказала
ему,  что  хороший   человек  с  голоду  помирает  и  попросила  чего-нибудь
организовать. И он организовал.
     Надо было мне его пригласить тоже.
     Ты хочешь этого? -- Маринка посмотрела на Сашку.
     Глубокие глаза.
     Нет.
     Ну, вот и молодец. Я осталась действительно для духовной  пищи. Я знаю,
у  тебя есть  много  чего интересного,  -  она  смотрела на него  совершенно
серьезно, не заигрывая  и не  кокетничая; Сашка вдруг с удивлением увидел на
дне ее глазах вековую усталость. - Поделись этим со  мной. Мне так этого  не
хватает!
     Хорошо, - улыбнулся Сашка.
     Он  читал  свои  стихи  Маринке  весь  вечер.  И лирику,  и  социальные
памфлеты, и  стихи, построенные  на  игре звуков,  и  рифмованные  юморески.
Маринка слушала, смеялась, затихала,  хвалила его, но  больше  молчала, хотя
было  видно,  как жадно  она  заглатывает  каждое слово, произнесенное им. К
двенадцати они закончили бутылку шампанского  и доели тягучие пиццы, которые
Маринка приготовила особым образом,  чередуя гриль, микроволновку и  духовку
обычной электроплиты.
     А вот еще, -  сказал Сашка.  Он долго думал,  читать или  не читать это
стихотворение.  Оно было очень личное,  касалось только его и Нели. Но он не
читал его даже Неле. Тем не менее, сегодня он  решился рассказать его. Чтобы
не сбиться при  чтении, он достал черновик этого стихотворения  (он так и не
переписал его  набело, интуитивно опасаясь,  что  при  переписывании  что-то
может исчезнуть из этих строчек), и, выдержав паузу, прочел.

     Откуда это все идет,
     откуда?
     И как словами передать настрой
     Не трепетного ожиданья чуда,
     А веры, что оно уже со мной,

     И не моментом, не секундной стрелкой,
     Не каплей в Океане Всех Времен -
     А днями?
     Больше быть не может мелкой
     Удача.
     Может я не так умен

     Как должно, чтоб умел я адекватно
     Воспринимать реальность за окном?
     Но счастлив я своим сознаньем ватным,
     Что дарит мне спокойство перед сном

     И в теле зуд, когда я просыпаюсь;
     И убежденность в правоте суждений,
     О том, в чем я не слишком разбираюсь,
     Но должен, как и всякий мелкий гений;

     И знаменитым музыкантам братом
     Вдруг позволяет ощутить себя;
     И слиться вдруг со стариком Арбатом,
     Гитары тихо струны теребя;

     Вдруг материальное - не так противно,
     Хотя живет сознанье суеты
     Того, что тленно, грубо и фиктивно,
     Как пошлые бумажные цветы, -

     Но Бог такою, значит, создал Землю.
     И поднятый над этой суетой
     Я вдруг Его словам негромким внемлю
     И сладко возвращаюсь к милой Той,

     Что ждет и ничего взамен не просит.

     Возможно, где-то скрежет тормозов
     Машины, что меня к Нему подбросит
     Уже звучит... Или визгливый зов

     Случайной пули, что, конечно, дура,
     И потому не писан ей закон...

     А я в конце очередного тура
     В который раз поставлю все на кон
     Ва-банк.
     Да, я дурак. Ду-рак.
     Возможно,
     Я не отсюда. Я случаен здесь.
     Так не сердитесь, если только можно,
     Но уж такой я есть.
     Такой я весь.

     Он  дочитал  до конца, и только тут  увидел,  что  Марина по-кошачьи на
четвереньках проползла  к нему по дивану, на котором они сидели. Сашка снова
почувствовал ее дыхание -- пахло  шампанским -- и увидел прямо  перед  собой
два бездонных глаза. Марина несколько бесконечно  долгих секунд  смотрела не
Сашку этими бездонными глазами, а затем обняла его и стала  целовать в губы,
медленно заваливая на  спину. Сашка  поддался  ее  порыву,  обнял Марину  и,
прижав к себе, стал нежно поглаживать ее спину. На секунду она оторвалась от
его губ:
     Я останусь у тебя?
     Тебя не будут искать?
     Я же на банкете... К тому же я взрослая девочка, ты же сам сказал...
     Очень,  очень  взрослая... - ответил Сашка и  его  рот  снова  накрылся
влажным Марининым поцелуем.
     В  эту  морозную зимнюю ночь им обоим  хотелось простого  человеческого
тепла, и табу рухнули.
     Они не спали часов до четырех утра.



     Когда Сашка проснулся полдевятого утра, Марина еще беспечно спала, и он
не знал,  что делать. В десять  у него уже была встреча со Скорцевым, а туда
надо было еще доехать. К счастью, Марина очень скоро проснулась сама.
     За окном шел плотный  снег. Они мало  разговаривали утром, позавтракали
остатками вчерашнего ужина и разбежались, каждый по своим делам. Журнал свой
Маринка забыла.
     Скорцев  прогуливался взад-вперед возле черной "Волги"  с невыключенным
мотором и с кем-то переговаривался по мобильному  телефону.  Он был в черном
пальто, перехваченном поясом. Увидев подбегающего Сашку, он  спрятал телефон
в карман, приветливо замахал рукой и улыбнулся.
     "Кто бы мне рассказал, во что я с ним ввязываюсь! -- болталось в голове
у Сашки. -- Сейчас кто-нибудь снимает все это на любительскую видеокамеру, а
потом  будут показывать  моим  знакомым  с  комментариями, будто я стремился
стать поэтом-песенником!"
     Скорцев быстро пробежался по бумаге.
     То,   что   надо,   -    сказал    он   коротко   и,   протянув   Сашке
пятидесятидолларовую купюру, сел в машину  и  улыбнулся. -- Я скоро  позвоню
вам, Александр. Не пропадайте. Спасибо, что не опоздали после тяжелой ночи!
     Машина тихо тронулась и, быстро набрав скорость, скрылась в снегопаде.
     Сашка стоял неподвижно. После тяжелой ночи?! Снег прилипал к лицу, таял
и стекал холодными каплями под шарф. Неужели, Маринка все это придумала?  Не
может  быть!...  Да, но только  она знала  о том,  что произошло.  Еще  этот
парень, Миша... но он уехал  вечером и не знал наверняка,  что будет  ночью.
Неужели, все-таки, Маринка?
     Зачем?!
     Тогда все сходится. И  информация  о Сашкином  телефоне, и деньги у нее
вроде  есть. И про то, что Сашка стихи пишет, она знает, и про  его борьбу с
попсой...
     Стоп!
     Она не знает о других публикациях.
     Стоп! Стоп!
     СТОП!!!
     Сашка протер рукавом пальто лоб: то  ли  пот, то ли растаявший  снег...
Не-е-ет, все вопросы только лично к Скроцеву.
     Черт! Он даже не дал своего телефона!
     Но если  Скорцев  действительно тот, за  кого  себя выдает, может Гарик
что-нибудь про него знает?
     Сашка прибежал домой и набрал телефон Гарика. К счастью, тот был дома.
     Гарь, тебе что-нибудь говорит фамилия Скорцев?
     Скорцев? -- Гарик оживился. -- А зачем тебе?
     Да, понимаешь, он мне как-то позвонил...
     Скорцев В.К.?
     Да, Владимир Константинович.
     Он тебе позвонил?! - голос Гарика взлетел на высокие частоты. - Слушай,
это же такая удача! Ты держи его  не  отпускай! Это  Судьба! Это куда круче,
чем Матвиенко! Зашибись! Это такой матерый человечище...
     Да кто он такой-то?
     Э, брат! Через  его руки так  или иначе прошли судьбы  практически всех
наших  популярных исполнителей от и до.  Скорцев - это Создатель, понимаешь?
Он  разрабатывает  концепции,  сводит  воедино  нужных  людей.  Говорят,  он
великолепный музыкант, но никогда не играет на публике.
     Чем он знаменит-то?
     В  том-то и фишка, что он не знаменит. О его отношении к тому или иному
проекту  все  только  говорят,  но  документально  это   никогда  не  бывает
зафиксировано.  Он,  например, находит автора и исполнителя,  сводит их.  Но
всегда нужен  первый  толчок, знаешь, чисто как  свечи в машине должны искру
дать,  чтобы  все  закрутилось. И он делает им первый  номер. Иногда второй.
Запускает  в  эфир.  Проект   закрутится,  и  он  его  бросает:  все,  типа,
жизнеспособный организм. При этом  он  никогда не светится. Любые упоминания
его фамилии  из прессы вырезаются.  Один раз,  говорят,  был случай, главный
редактор одной  из центральных  газет то ли отказался  править материал, где
Скорцев  был упомянут, то ли просто не успел... Короче, в ту же ночь сгорела
типография  со всем  тиражом  газеты,  а  через  две полторы  недели  - сама
редакция, прикинь? Может,  это совпадения, а может, гнилой базар, но я точно
знаю,  что  меньше,  чем через месяц  после пожаров этого главного редактора
сковырнули.
     Прикольно, - Сашка слушал Гарика и  все думал, на кого же он наткнулся.
- Но что-то в этом всем есть нелогичное.
     Это  несущественно! Ты,  главное,  за  него держись. Он из  тебя  такую
звезду  сделает  -  полный  песец!  Еще внуки  твои  будут  золото  с личных
вертолетов рассеивать!.. Ладно, чувак,  мне  надо бежать,  у  меня репетиция
скоро. Но мы с тобой обязательно к этой теме поподробнее вернемся. Может, ты
меня  как-нибудь  со  Скорцевым  сведешь.  Он  же  как  неуловимый  "летучий
голландец" для нас, музыкантов!
     Сашка попрощался с Гариком. Все, что говорил Гарик, казалось  не вполне
правдоподобным. Да и с чего бы этой информации выглядеть правдоподобно, если
вся  она  базировалось  на  слухах  и   сплетнях,  любое  подтверждение  или
опровержение которых, опять же, если  верить  Гарику, старательно вырезалось
из прессы?
     С  другой стороны, в Сашкиной  руке  была скомкана пятидесятидолларовая
купюра - самая настоящая, "зеленый Грант". И было не похоже, что ее придется
вернуть.  Самое  время  обменять  деньги, немного  пополнить  холодильник  и
расплатиться с долгами, слава богу,  они пока еще не так велики. Еще  баксов
пятнадцать   останется  на   черный   день.   Который,   впрочем,   наступит
завтра-послезавтра, если ничего не изменится.
     Сказано - сделано. Через  три часа Сашка снова  сидел за телевизором со
стаканом кока-колы, как в старые добрые времена, и  смотрел  подборку клипов
по одному из дециметровых каналов.  С  окончанием  последнего клипа зазвонил
телефон. Это был Скорцев.
     - Здравствуйте еще раз, Александр!
     - Добрый день, Владимир.
     -  Я  слышу, вы продолжаете заниматься  вашей темой, -  сказал Скорцев,
хотя клипы уже кончились, и по телевизору шли новости, - молодец!
     Сашку передернуло, и он перешел в мягкое наступление:
     - Владимир, как вы узнали, что я смотрел клипы?
     - Как говорит один из моих  любимых  персонажей, элементарно, Ватсон! В
помещении, где я нахожусь, телевизор показывает тот же канал, что и у вас. Я
сам только что смотрел клипы.
     Сашка почувствовал себя параноиком.
     - Ясно.
     - Александр, я вас понимаю. У вас смешанные чувства в отношении меня. Я
обязательно открою вам все свои карты и достаточно скоро.
     Сашка промолчал. Он ничего  такого не говорил. Это все слова  Скорцева,
пусть он за них и отвечает.
     - Я,  Александр,  прежде всего  хотел  извиниться за  то,  что  не смог
уделить  вам  достаточно времени  утром.  И, я надеюсь, вы не  обиделись  за
размер гонорара, что я заплатил вам?
     - Никаких проблем.
     - Это, собственно, и не гонорар, а так - маленький аванс. На эти деньги
можете не смотреть.  Считайте,  что  вы нашли их у  себя  дома,  как  старую
фотографию между страниц заброшенной книги. Сам гонорар я готов передать вам
при  более основательной встрече,  когда  вам будет  удобно. Заодно попробую
ответить  на  некоторые  ваши вопросы. Вы,  кстати, не  возражаете,  если  я
использую  ваш  текст без  вашего имени? У меня  есть  на примете одна очень
славненькая девочка, которая  могла бы все это исполнить. У нее, в принципе,
есть неплохой  текстовик,  но я  бы им рекомендовал начать именно  с  вашего
номера.  Он,  в  отличие от  текстов  ее постоянного  автора,  выстреливает,
понимаете? Но тандем разбивать не  хочется,  этот  текстовик должен стать ее
автором  для слушателей - такова концепция проекта. Нам  бы только поставить
под ваш текст его фамилию. Все уже на мази. Ждем  только вашего  разрешения.
Так как, вы не против?
     Сашка в  первый  момент не хотел соглашаться, но быстро сообразил,  что
ему самому будет неудобно увидеть свое имя под "этим".
     - Конечно,  нет,  Владимир.  Считайте, что  это  мой  подарок вам,  как
внимательному читателю.
     - Я ожидал от вас именно такой здоровой реакции. Вы молодец, Александр,
в вас чувствуется реалист. И вы знаете, чего вы стоите!
     В этот  раз Скорцев пригласил Сашку на ужин.  Скорцев сказал,  что дней
десять его не  будет в Москве, и они решили встретиться через полторы недели
в одном  из  ресторанчиков, где Скорцев обещал  заранее забронировать места.
После этого они быстро попрощались, и Сашка снова задумался о Скорцеве.
     Объяснение  Скорцева  насчет  канала ТВ,  который помог  ему  узнать  с
большой  степенью  вероятности,  что  смотрел  Сашка  несколько минут  назад
казалось  вполне  логичным.  Хотя  Скорцев  сам признал,  что  вполне  может
казаться  Сашке "темной лошадкой" и обещал дать пояснения.  Значит, что-то с
ним все-таки не так.
     Что-то еще  в  том,  что  рассказал  Гарик про Скорцева, настораживало.
Что-то казалось нелогичным...
     Так или иначе, это все меньше и меньше походило на чей-то розыгрыш.
     Так,  если   Скорцев  действительно  продюсер,   действительно   сводит
заинтересованных друг в друге творческих личностей  вместе, то  он, казалось
бы, должен быть  заинтересован в том, чтобы его имя  чаще мелькало в прессе.
Причем, чем больше людей он знает (а, следовательно, и эти люди знают  его),
тем легче  ему  составить из них идеальную творческую пару. Зачем  тогда ему
скрываться,  а  порой,   если  это,  конечно,  правда,  даже  совершать  или
организовывать  преступления? Ведь  поджог типографии -  это очень серьезно,
одной ссоры  с редактором,  даже с  главным,  недостаточно для  того,  чтобы
разумный  человек,  каким   кажется  Скорцев,  мог  доказать   самому   себе
оправданность подобных действий.
     Потом,   вот  еще  что   нелогично.  Скорцев  покидает  "жизнеспособный
организм" в самом начале его коммерческого  взлета. Почему? Логичнее было бы
тянуть  деньги  из удачного проекта  так долго, как  он будет их  приносить.
Скорцев,  опять   же  если  Гарик  ничего  не   путает,   фактически  отдает
потенциальную прибыль своему  преемнику на  продюсерском  кресле.  Что  это:
альтруизм,  столь противоречащий  самому  смыслу  института  продюсирования?
Больше похоже  на безграничную глупость, и если бы Сашка лично не встречался
со Скорцевым, он бы решил именно так.
     И отсюда  еще одно: откуда у Скорцева  деньги?  Нет,  не  те  пятьдесят
баксов,  что  он  сунул Сашке  утром -  это, конечно, мелочь.  Но рестораны,
одежда, стиль, машина, кажется, личный шофер?  Кто-то должен платить  за все
это!  С  другой  стороны,  трудно  представить,  чтобы  импозантный  Скорцев
полностью  был в  чьей-то власти и делал  именно то, что  ему говорят,  даже
получая  очень неплохие деньги. В Скорцеве чувствовалась какая-то внутренняя
независимость и, как это  ни банально,  "уверенность в  завтрашнем  дне". Он
скорее был похож на работодателя, чем на наймита.
     Наконец,  оставались вопросы об информированности Скорцева насчет  всех
Сашкиных дел. Если Скорцев способен собирать такие досье на любого человека,
он бы мог легко зарабатывать состояния, работая  предсказателем. Может быть,
его прогнозы  и  не  всегда  бы  сбывались,  но  было бы достаточно поразить
человека знанием его прошлого так, как Скорцев  за  это короткое  время  уже
несколько раз  проделывал с Сашкой,  чтобы получить свои законные  пятьдесят
процентов предоплаты.
     На секунду Сашка подумал, что Скорцев мог бы быть агентом спецслужб, но
тут же отмел эту мысль, так как был уверен, что не представляет ни для одной
разведки никакого информационного интереса.
     Это неправильные пчелы, которые делают неправильный мед.
     Мысли насаживались одна  на другую, словно кусочки мяса на  бесконечный
шампур, уходящий в темноту неизвестности. Было  уже поздно,  после вчерашней
ночи Сашка чувствовал себя более вымотанным, чем обычно в это время, и глаза
его  вскоре  начали слипаться.  Он еще  какое-то  время  перебирал  факты  и
домыслы,  скакавшие вокруг  образа Скорцева, словно  монах четки,  и  сам не
заметил, как  провалился в глубокую воронку  иной  реальности,  где  время и
пространство легко  могут поменяться  местами,  и казаться  при  этом вполне
привычными.



     В ожидании встречи со Скорцевым  дни тянулись унизительно  однообразно.
Сашка проводил их дома за телевизором, оправдываясь тем, что каждый выход из
дома  неминуемо  приведет  его  к  дополнительным  денежным  тратам, а  это,
несмотря  на  обещания  Скорцева,  в   сложившемся  экономическом  положении
недопустимо. Справедливости  ради надо сказать, что Сашка уже  несколько раз
пробовал заставить  себя найти  новую работу, но  попытки эти  ни к  чему не
привели.
     Он  разослал  свои  резюме  в несколько  десятков  адресов,  специально
обзвонил столько же телефонных номеров, которые он разыскал в свежих номерах
газеты  "Работа для вас" - благо, на юристов спрос все не падал. Но  ни один
из  вариантов  до конца  не  устраивал  либо  фирму,  либо Сашку. Причем,  в
разговорах  Сашка был  не очень  щепетилен насчет размера  оплаты  труда, он
больше обращал внимание на возможность заработать вообще и гибкость графика,
которая  была  ему необходима  для  продолжения работы  с  "темой".  Вариант
устроиться на  неквалифицированную работу не по  профессии Сашкой просто  не
рассматривался.
     Один  раз - впервые  после их бурной встречи -  позвонила  Марина.  Они
поговорили ни о чем минут  десять, она рассказала, что Дуров возглавил отдел
валютного регулирования в  каком-то  крупном коммерческом  банке, и  у Сашки
осталось устойчивое ощущение, что те слова, ради которых звонила  Марина, не
были произнесены ею. Или им.
     Совершенно неожиданно объявился Серега. Он пришел без  звонка, какой-то
повзрослевший и даже  поздоровевший, чего Сашка никак не ожидал от человека,
исполнившего  свой мирный ратный подвиг и  отдавшего-таки  Родине все  долги
сполна.
     Он  завалился  с  бутылкой  водки, торчащей из кармана тулупа  с  такой
искренней  радостью,  словно  Сашка  был  его  если не единственным,  то, по
крайней мере, самым близким  другом. Как узнал Сашка в  последствии,  Серега
после возвращения "на гражданку", бегал с бутылкой по всем близким и дальним
своим  знакомым, и всюду пил. Не ясно,  научили ли его  так  закладывать  за
воротник  в части,  или это  лезла  наружу  его  истинная  природа,  но  все
сходились  в  другом:  Серега  набирал  нормального  человеческого  общения,
которого ему так не хватало в течение тех нескольких месяцев, что  он провел
в Подмосковье.
     -  Ну как вы тут, москвичи-юристы? - с  порога зашумел Серега.  Похоже,
Сашка был уже не первый, кого радостный дембель посещал за сегодняшний день.
     - Заходи, заходи, - пригласил его Сашка, пятясь назад, - гостем будешь.
Вернулся?
     - Да, помогли мне, - Серега снял тяжелые зимние ботинки и скинул тулуп,
достав из кармана непочатую бутыль "Пшеничной".  - Я же, вишь че, должен был
и уйти раньше, и демобилизоваться  позже. Шеф помог - меня  так по бумагам и
провели, от и до. Я, ведь, если документам верить, до сих пор служу. Так-то!
     Они  сели на кухню. Кроме черного хлеба Сашка ничего предложить не мог,
но Сереге было  и  этого  достаточно. На  столе  появились два  классических
граненых стакана - мерила мужской дружбы. Сделав по два стограммовых  захода
они остановились, и разговор потек свободно и непринужденно.
     Серега  рассказывал  о  своих  буднях в  части,  о  строевой службе,  о
дедовщине, которой Серега, к счастью, толком и не повидал, то ли потому, что
все же привирают журналисты, то  ли  потому, что служил он не сначала своего
положенного срока  и  не  до  конца. Вспоминались какие-то смешные  эпизоды,
которые почти все  заканчивались,  впрочем, нарядами  вне  очереди.  Изрядно
досталось   офицерам,  которые  гоняли  срочников  по  плацу   немилосердно.
Вспоминал Серега и как помог  разобраться с  частными  квартирными вопросами
командиру  своего  подразделения,  после чего  жизнь  его  в  казарме  стала
приобретать  все  больше  гражданских  черт,   вызывая  при  этом,  растущее
недовольство  серых  народных масс. Вспоминал  как  к  концу срока  перестал
возвращаться домой  к  родителям на выходные, чтобы  лишний раз не тревожить
своих сослуживцев. Как, наконец, однажды, командир вызвал  его к себе утром,
сразу  после подъема, и велел  собирать  вещи. В целом, рисовался достаточно
радужный образ нескольких месяцев военной службы.
     -  Не  стоит,  значит,  бояться  армии так,  как этого просят  все  эти
газетные   писаки?   -  предложил  резюмировать   Сашка,  разливая   остатки
"Пшеничной".
     - Тыловые крысы, - Серега  опрокинул стакан, -  из них почти  никто  не
служил.
     - Почему ты так думаешь?..
     - Да потому, что не о том надо писать, о чем они  пишут, - Серега вдруг
изменился в  лице; от его разухабистого настроения не осталось и  следа.  Он
вылил остатки водки в стакан и опрокинул его в одиночку.
     - Знаешь,  по  чему  я действительно  соскучился  за  время службы?  По
нормальным людям, по тем, кого интересует что-то еще  кроме баб и водки. Вот
ты, я  слышал, публикуешься где-то. А ты думаешь,  тебя  кто-нибудь  читает?
Нет, кто-нибудь,  конечно,  читает. Но  в том месте, где я провел  последние
несколько месяцев в казарме со мной собрались такие  люди, которые не читают
газет в принципе. Они вообще, кажется, ничего не читают. Даже порножурналы -
они их только рассматривают.
     - Они же помоложе тебя, не все идут служить с высшим образованием...
     - Помоложе? А не  знать, кто такой  Гитлер? Как можно служить  в  нашей
армии, не зная таких вещей? Не знать не то, что была Февральская революция в
России кроме Октябрьской, а вообще не знать, что случилось в 1917 году?  Как
тебе  такое? У нас один парнишка  был, из деревни  какой-то в средней полосе
России. Так он не знал, что такое электричество. Вот как тебе все это?
     - Верится с трудом.
     - Саш, я тебе не пересказываю,  я говорю только про то, что сам  видел.
Если я тебе расскажу байки от командира части,  который там провел побольше,
чем я, ты объявишь меня провокатором, или вызовешь скорую помощь.
     Он засунул  в рот кусочек черного хлеба,  прожевал  и  проглотил его. В
тишине негромко работал канал МУЗ-ТВ.
     - Тебе верится с трудом... А  я, вот, понимаешь,  жил  в этом несколько
месяцев. Ты вот это прикинь. Как остаться человеком? Я  пять лет осиливал  в
институте   теории   возникновения  государства,  правовые   школы,  кодексы
штудировал... Кому все это надо? Для кого мне использовать все эти знания? -
Сашка только сейчас заметил,  что Серега превысил допустимую норму спиртного
и совершенно  пьян. - Ты скажи мне, умник, зачем мне все это? Жил бы  себе в
деревеньке, пас бы коров да баб трахал - чего еще-то?
     Он  затих  и  уставился  в  мелькание на  экране  маленького  кухонного
телевизора.
     -  Но есть  же очень много нормальных умных людей  с  самыми различными
интересами...  -  начал  Сашка,  но  осекся, вспомнив припев  из собственной
песни: "Быдло обрыдло".
     Они  замолчали.  На какой-то  момент время остановилось. Они оба сидели
потупившись, стараясь не смотреть друг на друга.
     Вдруг Серега побледнел и стал хлопать глазами.
     - Вот, блин, - пробормотал он, глядя куда-то сквозь  Сашку, -  говорили
мне про "белочку", но чтобы допиться так скоро...
     В  первый момент  Сашка испугался за Серегу,  но  потом понял, что  тот
уставился в экран стоящего за Сашкой телевизора. Тогда Сашка тоже  обернулся
и глянул назад через плечо.
     - Скажи, Саша, - медленно спросил Серега, - ты видишь то же, что и я?
     На экране  шел клип,  вроде  бы  ничем не обращающий на себя  внимания.
Сашка  вполне   мог   бы  такой  пропустить  -  он  был,   что   называется,
малобюджетный,  снятый не на кино, а на  простую  видеопленку. Пела довольно
славненькая девушка  в белом  накрахмаленном  парике  с вьющимися  локонами,
облаченная  в  какое-то  пышное пошловатое  малиновое платье под старину,  с
сильно  декольтированной   грудью,  пела  более   чем  посредственно.  Сашка
прислушался к словам: "Ты королева из вчера,  та, что всегда лишь  "на ура",
что  не  ложится до  утра...". Что-то знакомое,  подумал Сашка. Девушка тоже
казалась знакомой.
     Вдруг он  понял,  что  так потрясло  Серегу:  в королевских нарядах  на
экране заламывала руки и строила глазки не кто  иной, как Светка собственной
персоной!
     Второй удар  тут  же  догнал Сашку -  это ж его слова, текст, несколько
дней назад отданный Скорцеву!
     - Саша, ты видишь то же, что и я? - снова тихо спросил Серега.
     - Да, - ответил Сашка, - и слышу тоже.
     -  Ни фига  себе... -  резюмировал  Серега и  инстинктивно перевернул в
стакан пустую бутылку.
     Они  досмотрели  клип  до  самого конца молча.  Подпись  внизу  экрана,
появившаяся  на последних аккордах, подтвердила, что это  действительно была
их Светка.
     -  Как  у  вас  тут  все  изменилось,  - пролопотал  Серега,  и  вдруг,
схватившись за  внезапно посетившую его идею, выскочил из-за стола,  чуть не
опрокинув стул.
     - Куда ты?
     - Как куда?! Надо ж ее поздравить! Ты ж ее тоже первый раз видел?
     - Первый.
     -  Надо позвонить ей...  - Серега уже набирал Светкин номер. - Прикинь,
проучились со звездой эстрады, а никто и не знал.
     Сашка хотел было поспорить насчет "звезды", но счел это излишним.
     -  Занято,  -  сообщил  Серега,  -  мы  не  будем  первые. Ничего,  щас
дозвонимся!
     Серега  без  остановки, чертыхаясь, набирал  и набирал  Светкин телефон
еще,  наверное, минут двадцать, а Сашка все это время стоял  рядом  и думал:
как же быстро! Всего несколько дней назад  он отдал  текст, и  уже не просто
снятый,  смонтированный  клип, а  даже эфир!  Скорцев, видимо, действительно
обладал серьезными связями  в шоу-бизнесе,  не  зря Гарик сразу же попытался
зацепиться за него.
     Но если Скорцев  реальный деятель поп-культуры, то в таком случае Сашка
просто не знал даже  в  какой области искать ответы на  целый ряд  вопросов,
по-прежнему тревоживших его.
     -  Светка! - закричал вдруг Серега в трубку. -  А-а-а! Узнала? Да, я! Я
не кричу... Вернулся, как видишь. Я тут у  Сашки,  мы ж  тебя  щас по телеку
видели! Конкретно!.. Ну! Что  значит - как? Клево, конечно!  Такая классная!
Да, и  песня - зашибись.  Слушай, Свет, у тебя  щас  время  будет,  ну, хоть
полчасика? Да?! Мы к тебе с Саньком подлетим,  ладно?  Да не надо ничего,  я
сам все принесу с собой... Да я точно тебе говорю...  Ну, конечно, обмыть же
надо!  Да что  ты,  я ж  ни в одном глазу!.. Да  это  врут все,  злые языки!
Договорились? Ну все, жди!
     Серега бросил трубку.
     - Сашка, подъем! Труба зовет! Отправляемся к Светке.
     Сашке  совершенно  не хотелось куда-то  отправляться,  да еще  с  таким
гиперактивным Серегой, от  которого, честно говоря, Сашка уже немного устал.
Он  совсем не удивится, если  узнает, что сегодняшний день Серега завершит в
отделении милиции в обществе милых и симпатичных, а главное трезвых людей.
     - Ты иди, Серег, я тебя догоню где-нибудь на полпути.
     -  Пойдем, пойдем, давай,  - Серега  протянул  Сашке руку, чтобы помочь
встать.
     -  Я  могу  встать и сам, не  в  этом дело.  У  меня  тут  один срочный
звонок...
     - Я подожду.
     - Да не, ты беги, Светка теперь человек занятый, сказала, есть полчаса,
значит только полчаса. Я догоню тебя, будь уверен.
     - Ну, как знаешь, - Серега уже надел свои шмотки.
     Сашка проводил его до двери. Серега вышел, и уже  на  лестничной клетке
обернулся:
     - А что с тобой произошло, Саш?
     - Ничего. Почему ты спрашиваешь?
     - Не знаю... Ты другой какой-то стал. Самую малость, но  другой. Словно
не договариваешь чего-то... - открылись двери лифта и Серега вошел в него. -
А может мне только кажется... Ладно, бывай!
     - Счастливо, -  кинул ему Сашка, и понял: Серега знает о том, что Сашка
его не  собирается  догонять.  Он сказал  "бывай",  и  Сашка  подтвердил его
ощущение  своим  "счастливо",  не   предполагающим   дальнейших  переговоров
сегодня.
     Ну и что  с того? Почему Сашку теперь преследует какой-то комплекс вины
перед  всеми этими людьми? То Нелина фотография  выбивает его из реальности,
то  Маринка хочет что-то сказать и  не может,  то  Серега догадывается о его
мыслях, в которых, в общем-то, нечего стыдиться... И что с того? Какая, ему,
по большому счету разница, кто что подумал?  Говорил  же  Влад:  и  праздник
внутри,  и  бог внутри. Будешь  в ладах  со  своим  богом, будет  у  тебя  и
праздник. Правда?
     С каждым днем Сашка все больше убеждался в своей непохожести на других,
а значит, в своей исключительности.  Серегин рассказ о  том,  какую дремучую
темноту можно встретить на просторах нашей необъятной Родины, навел Сашку на
мысль, что разрыв между ним и остальной массой гораздо больше, чем он считал
до сих пор, ровняясь на свой круг общения. К тому же кто еще мог так, как он
слышать  звук,  слово,   а  главное,  так   управлять   словами,  чтобы  они
выстраивались  то в эпос, то в сарказм, то в "королеву из вчера" - закрутили
ведь песню!  И в этом умении он  приближается к богу, поскольку слово -  это
начало всего; сначала было  слово и  слово было у бога.  А если согласиться,
что  бог внутри, значит, Сашка  достигает самого себя. Он стремится  к своей
самодостаточности.  И никто из  окружающих в таком случае не может  быть ему
нужен по определению.
     Постичь самого себя  -  вот, в сущности,  единственная цель, к  которой
следует   стремиться.  Постигая  себя,  постигаешь   бога;  постигая   бога,
постигаешь  вселенную.  Это  постижение  -  черная  дыра,  в  которую  Сашка
добровольно  вошел, зная, что  она изменит  и пространство  вокруг  него,  и
время, в котором он движется.
     Как же недалеки те, кто вместо самопостижения пытается постичь другого!
Как ошибалась Неля, стараясь  понять Сашку до конца. И  что она получила? "Я
не  понимаю" - ее последние слова. Марина пыталась прочесть Сашкину душу  по
его стихам и текстам о музыке - боже мой, какой примитив, ведь это лишь одна
из миллиардов граней его личности! Серега, наливающий водку, чтобы сократить
расстояние  до другого  человека, лишь  отдаляет собственную  суть  от  себя
самого,  теряя трезвость разума... Конечно, с таким  подходом им  невозможно
понять Сашку, они с ним живут в разных системах координат. "Еще бы, вам меня
постичь!"
     Сашка взял лист бумаги и спокойно, без нервов и напряжения, которые все
реже посещали его, словно под чью-то диктовку вывел несколько четверостиший.

     Еще бы: вам - меня постичь!
     Держа за щиколотку время
     Не видишь тех, кто стремя в стремя
     С ним мчится, - Так не видит дичь

     Свинец, стремящийся навылет
     Пронзить ее безмозглый пух. -
     У вас бы захватило дух.
     Вы, лишь когда из бронзы вылит

     Герой, пугаясь и дрожа,
     Приподнимаете завесу,
     Чтоб жизнь его прочесть как пьесу,
     Цена которой - полгроша!

     Не приземляйте биографий!
     Они не впишутся в квадрат,
     Все факты в них во много крат
     Объемней плоских эпитафий.

     Рост, впрочем, свойственен и вам.
     Ведут сквозь революций сферы
     Вас маленькие люциферы.
     Но только их любовь к словам

     Другая... Вам перерасти б
     Ее, чтоб осознать иную,
     Из-за которой я ревную
     Слова. Да только этот тип

     Простых и нежных отношений
     Доступен не любому, нет.
     Он - словно озаренья свет,
     Который видит только Гений...

     Вас раззадорил этот клич?
     Не верите, что в каждой строчке
     Над "i" поставит время точки? -
     Еще бы: вам - меня постичь!

     Бросив на стол ручку, Сашка  прошагал в кухню, открыл стиральную машину
и начал  доставать  оттуда  постиранное  белье. Добравшись  до  джинсов,  он
почувствовал, что в их заднем  кармане что-то  есть.  Сунув туда руку, Сашка
обнаружил  смятый  размытый кусок  бумаги,  в  котором  с  трудом узнавалась
фотография с "играющей музыкой", сделанная на Поклонной горе.
     Сашка чуть подвигал пальцами, и мокрая  фотография стала распадаться на
волокна.



     В  этот  раз Скорцев  встретил Сашку  у входа  в ресторанчик в одном из
переулочков старой Москвы.
     Ресторанчик  никак не был обозначен снаружи  и  имел вид  полузакрытого
заведения для избранных.  Откровенно говоря, с улицы вообще было не понятно,
что  скрывается  за  окнами полуподвального  помещения,  освещенного  слабым
уютным  теплом. Никаких дверей  или намеков на  то,  как  попасть внутрь, не
было.
     Стемнело,  шел  медленный пушистый  снег, такой  плотный, что  затмевал
оранжевый свет  трех фонарей,  стоявших  по  тротуару.  Проезжая часть  была
завалена  белой ватой, и опытные автолюбители старались сюда не заглядывать,
а  неопытные вообще в такую погоду не высовывают носа  из дому. Когда Сашка,
наконец, плутая по узеньким  улочкам и проваливаясь в  сугробы, нашел нужное
ему здание, он увидел, что к обочине была сиротливо припаркована лишь черная
"Волга" Скорцева, в салоне  которой виднелся силуэт шофера -- других машин в
переулке не было.
     Скорцев  был в  том же  пальто, на  голове его была  одета  широкополая
шляпа, нижняя часть лица спрятана в шарф.
     Здравствуйте, Александр, - он  протянул Сашке руку без перчатки,  -  вы
снова вовремя!
     Добрый вечер, Владимир.
     Проголодались?  В самый  раз  перекусить,  -  Скорцев легко подталкивал
Сашку ладонью в поясницу, показывая  дорогу и одновременно как  бы пропуская
вперед себя.
     Они  прошли  в  арку дома,  завернули  за  угол,  и  спустились по едва
заметной  скрипучей  лестнице  к  тяжелой деревянной  двери,  находящуюся на
полтора  метра ниже,  чем  высота снежного покрова. Скорцев  постучал особым
образом,  и  на  удивление быстро  массивная дверь отворилась. За  ней стоял
внушительного вида детина, напоминающий гориллу.
     Четвертый резерв от девятнадцатого, - негромко сказал  Скорцев горилле,
выполняющей, судя по всему, роль вышибалы, но, тем не менее, одетой в черный
смокинг.
     Милости  прошу,  господин Скорцев,  -  учтиво  поклонилась  горилла,  и
Скорцев,  пропустив Сашку вперед, вошел внутрь сам. Дверь за  ними закрылась
плавно и  негромко, но по  уверенному щелчку засова было ясно, что закрылась
она надежно. Это заставило Сашку внутренне вздрогнуть.
     Маленький  лысый  метрдотель уже  вертелся  около  них,  помогая  снять
верхнюю  одежду  и бормоча невнятные благодарности за посещение их скромного
заведения.   Также   суетливо   он   проводил    гостей   ресторанчика    до
забронированного столика.
     Наконец,  они  сели.  Сашка  пробежался  глазами  по  интерьеру:  очень
симпатично. Скромно, но во всем  чувствовался стиль. Помещение не освещалось
электричеством,  было зажжено много-много  свечей разной  величины, отчего в
воздухе висел  запах церкви. Сцены  не  было,  но откуда-то тихо играл живой
блюз -- пьяно, контрабас и  труба с сурдинкой,  зафиксировал про себя Сашка.
Всего в зале было столиков  пять, все  на  двух человек, но они были  пусты.
Сашка со Скорцевым оказались единственными посетителями этого заведения, что
придало их встрече в глазах Сашки какую-то шпионскую романтику.
     Ну что же,  Александр, - Скорцев положил обе  руки ладонями  на стол, -
нам  с вами предстоит серьезный  долгий разговор. Я постарался выбрать такое
место,  чтобы нам никто не  мешал. Мы можем  находиться  здесь сколь  угодно
долго, если надо,  то  несколько суток,  но, думаю, нам  хватит одной  ночи,
чтобы все обмозговать. Вы готовы?
     Сашка не знал, к чему он должен быть готов, но утвердительно кивнул.
     Тогда сейчас принесут еду, сначала говорить  буду я. Долго. Поэтому, вы
кушайте, и попытайтесь понять то, что  я  буду говорить и поверить в это. От
того, насколько понятливым вы окажитесь, зависит ваша жизнь.
     Сашка снова вздрогнул.
     Нет, вы не поняли, - по-доброму негромко рассмеялся Скорцев, - здесь не
звучит  угроз.  Посмотрите  вокруг:  как  можно  угрожать  насилием  в  этом
божественном месте... Скажем так: от вашей понятливости зависит ваша судьба.
Зависит то, кем вы выйдите отсюда. Надеюсь, что эти предисловия не испортили
вам аппетит... Смотрите-ка, какие-то блюда уже несут!
     На столе  появились тарелки, на которых  лежало  по бифштексу с кровью.
Гарнир принесли отдельно в трех горшочках, чтобы каждый мог  выбрать себе по
вкусу. Тут же на столе появились и две бутылки вина.
     Ну-с, начнем, помолясь! -- сказал Скорцев, а Сашка поймал себя на мысли
о том, что вот, Скорцев снова что-то говорит, а Сашка все никак не спросит у
него о том, что  его действительно беспокоит. Может быть, в этот  раз  Сашка
узнает, наконец, все  ответы  из  монолога Скорцева, и все  прояснится  само
собой. Надежда умирает последней!
     Я,  Александр,  обратил  на  вас  внимание потому, что вы  связали  два
вопроса:  массовую  культуру   и   управление  обществом.   Конечно,  вы  не
единственный, кто подходит к этим вопросам вплотную, и можете быть удивлены,
если  узнаете,  что  из  сотни,  а может, нескольких сотен  молодых людей  и
девушек, занимающихся сходными  с вашими вопросами,  именно вы сели за  этот
стол. Но, поверьте, это не случайность. Случайности вообще атрибут прошлого.
Сегодня,  поверьте, прогнозируется решительно все, с той или  иной  степенью
погрешности,  конечно. Но ответ на  вопрос, почему именно  вы, позвольте мне
пока  оставить. Вам  будет сложно понять его,  не  обладая остальной  частью
информации, которой я собираюсь поделиться с вами сейчас.
     Скорцев  открыл бутылку  вина  и разлил вино по бокалам, наполнив их до
половины.
     Существовала такая древнекитайская философская школа, даосизм, основная
доктрина которой воспринята современной философской  наукой как утверждение,
что всякое  движение есть деградация.  Толкуется,  что  даосы  относили  это
утверждение, прежде всего, к развитию научно-технического прогресса. Немного
усеченное  понимание даосизма, но,  в общем, имеющее  право  быть.  Конечно,
полностью отрицать прогресс  не совсем  верно,  хотя всякий думающий человек
может найти  достаточно  оснований для этого. Тем  не  менее, я полагаю, что
даосизм  -  одно  из наиболее ярких озарений человеческой  мысли  за всю  ее
историю.   Особенно,  учитывая   то,   что   человечество   не   умеет  быть
самокритичным.  "Человек  --  венец  природы!" -  вот  на  чем зиждется  вся
человеческая культура современного общества.
     Впрочем, и сегодня есть апологеты этой школы,  хотя многие из них с ней
не знакомы. Посмотрите на этих одержимых из "Гринписа": борясь  за улучшение
экологической ситуации  на Земле,  они постоянно наступают на горло НТП. Но,
думаете, кто-нибудь из  них движим реальной заботой о природе? Если и да, то
весьма малая часть. В основном этих людей греет сознание, что они  совершают
поступки   в  мировом   масштабе,  а   значит,  управляют   историей   всего
человеческого  общества.  Это все  больное самолюбие, ничего  больше.  Вы же
понимаете, что спасти экологию Земли  могут только новые технологии. Если бы
на  их разработку пустить  те деньги, что уходят на противостояние Гринпису,
построение   несправляющихся  с  задачами  очистных  сооружений  и  судебные
процессы  с  защитниками   природы,  мы  бы   ускорили  получение  желаемого
результата. Но мало кто реально стремится к этому.
     Люди в большинстве своем  индивидуально  несознательны, а  в  толпе  --
несознательны вдвойне. Эффект сознания  толпы  --  одно  из  наиболее слабых
звеньев  современных  демократических  систем,  или,   скажем  так,  систем,
стремящихся  к  созданию демократической модели общества.  В массе  теряется
рациональность.  Помните,  что  говорила вам  ваша  подруга  Неля  несколько
месяцев назад: чем  шире  социум, тем абстрактнее связи. Этот  межличностный
феномен в полной  мере  проецируется на общесоциальный уровень  и совершенно
адаптируется в нем.  В одной из своих  работ вы ссылались  на слова  мудрого
древнего Цезаря,  говорившего, что  сенаторы есть добрые мужья, но  Сенат --
злой зверь. Мудрость эта подтверждается теперь уже тысячелетиями. Чем больше
людей  принимаются за  решение какой-то отдельно взятой конкретной проблемы,
тем   менее   четкие   очертания   эта  проблема  начинает  приобретать.  А,
следовательно, тем меньше шансов, что проблема будет решена правильно.
     Вместе  с тем, заинтересованные  структуры  представляют демократию как
высшее социальное достижение цивилизации, причем младшее поколение буквально
зомбируется  этой  аксиомой.   Вам,  наверняка,  приходилось  встречаться  с
компьютерной  игрой  Сида  Майера  "Цивилизация",  которая   претерпела  уже
несколько   редакций  вслед   за   изменениями   возможностей  интерфейса  и
операционных систем персональных  компьютеров. В рейтинге компьютерных  игр,
который  финансируется  из тех же источников, что и сама  "Цивилизация", эта
игра неизменно находится в  числе  лидеров, хотя принципиальных изменений  с
самого  ее  появления  сделано  не  было.  А  года  три  назад в  совершенно
"некомпьютерной" "Независимой газете" в рубрике "Стиль  Жизни"  я  наткнулся
буквально  на оду этой игре размером  на  четверть полосы. Как вы понимаете,
конечно  же,  финансируется  не  игра,  а  экспансия  ее  основной  идеи  --
демократия. По сценарию  игры,  демократическое устройство общества является
высшим  возможным   достижением  развития  человеческого  общества.  Если  в
определенный момент игры  в обществе, которым  вы  руководите, не  свершится
революция,  провозглашающая  демократические  ценности,  игра  задушит  ваше
общество   другими,  демократическими.  Так   каждый  ребенок,   запускающий
"Цивилизацию"  на  своем  компьютере  с  самого раннего  детства привыкает к
величию и безысходности идеи демократического общества.
     Однако,  от этого недостатки  демократии никуда не девается. Именно  по
этому по-настоящему великие умы всю историю человечества никогда не выдавали
результатов  своей  деятельности  в  открытый  эфир.  Более  того,  наиболее
прогрессивные  и перспективные течения  оплетали себя  сетями ложных слухов,
стараясь  принизить  собственное  значение  для  мировой  науки  и  истории.
Вспомните, например,  алхимиков.  В  бытовом общественном  сознании  алхимик
ассоциируется только с попыткой создать золото из свинца, причем чаще  всего
это  интерпретируется  как попытка разбогатеть, что называется, ни  на  чем.
Если принять  это  утверждение за верное, то с таким  же  успехом алхимиками
можно   назвать   всех   тех,    кто   разбогател    в   России   на   стыке
восьмидесятых-девяностых  годов  при отсутствии  реального производства  или
предоставлении  услуг.  Если  бы  такая утка  прошла бы  в  прессе, и  слово
"алхимик" приобрело бы новый смысл,  истинные алхимики, которые, конечно же,
есть и сейчас, стали  бы грызть себе ногти от обиды, но никогда не выступили
бы с опровержением этой позиции.  За всю свою историю они  не смогли достичь
такого уровня низведения понятия о сущности алхимического знания, какой была
бы предлагаемая мной в качестве примера девальвация термина.
     При этом  их девизом всегда остаются слова "Aurum nostrum non est aurum
vulgi",  что в  переводе с латыни значит "Наше золото не есть золото толпы".
Огородиться  от толпы --  вот  ради  чего алхимик  способен терпеть унижение
собственной сущности.
     В то же  время, алхимия должна давать  знать о себе людям, вырывающимся
за рамки обыденного  сознания толпы, чтобы  пополнять  ряды своих воинов. Вы
скажете,  что  это должны  быть  ученики,  которых  обучают  непосредственно
живущие  ныне  алхимики.  Но  это  не  верно.  Во-первых,  алхимия  --  удел
избранных,  и алхимик  не  может  взять  себе в  ученики  просто  смышленого
парнишку  из  соседнего  двора. Алхимик  должен  сам обрести свою  сущность,
понять  свое истинное предназначение. Во-вторых, алхимии нельзя обучить. Сам
процесс обучения предполагает  передачу одним субъектом  другому некой суммы
накопленных ранее знаний. Это  исключено  в  алхимии. Каждый алхимик  должен
дойти до того  уровня, который  ему доступен, самостоятельно. Ведь, на самом
деле, алхимия -- это не  превращение свинца в  серебро, а превращение самого
алхимика. Тайну превращения каждый  может  постичь только самостоятельно. И,
наконец,  в-третьих, знание деформируется, передаваясь от  одного человека к
другому. Лишь  первоисточник  -- древнейшие  алхимические  книги -- при всех
особенностях  и  труднодоступности  своего  языка  несут  крупицы  истинного
знания, достойного того, чтобы потратить десятилетия на овладения им.
     Поэтому,  алхимия  время  от  времени  предстает  перед  обывателями  в
истинном  свете. Чаще всего  это  делается  через  то,  что сегодня называют
"желтой   прессой",  иногда  --  через  более  солидные  издания.   В  конце
пятидесятых два француза, Луи Повель и  Жак Бержье, написали  чудную книжку,
назвав  ее "Утро  магов", и  придав  ей  таким названием некоторую желтизну.
Вместе  с тем, пытливый  ум  сможет найти в ней  многие отправные точки  для
своего  собственного исследования.  Имея  некоторый  базис  знаний,  человек
сможет отсеивать публикации в сомнительных газетенках, чтобы черпать  из них
только то, что является истинным, то есть, то, что поставляется в эти газеты
непосредственно алхимиками или людьми, близкими к их кругу избранных.
     Владимир, извините меня, но я  пока, честное слово,  не понимаю, почему
вы так  много  говорите  об  алхимиках, -  сказал  Сашка,  когда  количество
информации,  которую он  пытался  без перерыва  уложить в свою голову, стало
превышать все допустимые объемы.
     Сами по себе алхимики относятся  к нашему сегодняшнему разговору весьма
косвенно, но  они представляют собой  чудесный пример, на котором мне удобно
будет   совершить   все   дальнейшие   логические   построения,   которые  я
запланировал. Во всяком случае, если вы подумали, что я алхимик и вербую вас
в свои ученики, то, Александр, вы серьезно ошиблись. Вы, лучше, кушайте. Ваш
мозг серьезно нуждается в подпитке.
     В вас самих, Александр, есть много от человека, собравшегося заниматься
алхимией. Судите сами: вы получили музыкальное образование, причем джазовое.
Джаз  существенно  развивает мозги,  это  вообще --  музыка  интеллекта.  Вы
увидели краешек истины. После этого вы полностью переключились на поп-музыку
--  то, что  в  моем  примере  было  "желтой  прессой".  Но благодаря вашему
джазовому  началу, вы не тоните в  ней,  а пытаетесь вычленить  то  немногое
ценное, что в  ней есть. И в результате вы приходите к закономерному выводу,
что основная ценность массовой музыкальной  культуры, как и всего массового,
это возможность влиять на эти самые массы. Ведь все было именно так?
     Позвольте мне, тем  не менее, продолжить, иначе вы устанете раньше, чем
мы доберемся до  середины.  Я  повторю,  на  чем  мы  остановились:  история
человечества  почти с  самого начала,  известного  официальной  науке,  есть
история  его  деградации;  демократия  является  социальным устройством,  до
которого  человечество, что  называется,  "додеградировало"  на  сегодняшний
день;   существуют   научные    и   социальные   течения,    суть    которых
вульгаризирована, и истинная сущность старательно скрывается.
     Если мы с вами  согласимся с мыслью, что человечество  деградирует  всю
историю   своего   существования,  то   мы  должны   признать,  что  некогда
человечество было  организовано очень высоко. Тогда  мы с вами, в отличие от
апологетов достижения современности, должны  изучить древность и посмотреть,
насколько  древнейшие  институты  управления  обществом  могут  вписаться  в
сегодняшний день.
     Если мы обратимся к  древнейшим  источникам, к  арийской древности,  то
обнаружим   весьма   неожиданное   для   наших   с  вами   "демократических"
современников факты. Вам что-нибудь доводилось слышать о царях-кавиях?
     Сашка отрицательно покрутил головой.
     Это  не  удивительно.  Данная информация  как  раз относится  к  той же
категории, что и информация  об алхимиках.  Найти ее  может только тот,  кто
ищет,  как поется в одной  песенке Исаака Дунаевского. Между  тем, документ,
содержащий   упоминания   о  царях-кавиях  доступен  всем  --  это  памятник
зороастризма, древнейший Иранский эпос "Авеста".
     "Авеста"  рассказывает,  что  некогда  на территории современной  Индии
существовало  царство,  во  главе  которого  стояли цари-кавии,  или,  иначе
говоря, цари-поэты. В принципе,  рассказывать  людям о том, что представляет
собой монархия, не надо: те, кому это интересно и так знают, а для остальных
это  не принципиальный  вопрос.  Однако,  царь  и царь-кави -- это настолько
разные вещи, что пройти мимо  этого не смог бы ни один человек, наткнувшийся
на этот редкий термин.
     Без  моих  напоминаний известно, что  царь  --  личность  божественная,
наделенная  властью  самим богом.  Эта позиция закрепилась  и  в  российской
монархии. Офицеры царской армии, встававшие  после  1917 года на защиту царя
по  идейным, а  не  по меркантильным интересам, при  ближайшем  рассмотрении
защищали не строй,  а  порядок,  установленный  в  России богом,  не Николая
Второго, а наместника бога, божественную  личность. Но это так, историческое
отступление.   Речь   о  другом:  если   монархия   была   священна   и,  по
общеисторическим меркам, в  наши дни, а  мы говорили о постоянной деградации
человеческого общества  с древнейших  времен, то чем же  монархия была лучше
раньше?   Другими  словами,   в   чем   заключается   деградация   монархии,
просуществовавшей десятки столетий? В утрате второй части названия верховной
личности -- кави, поэт.
     В контексте  термина "царь-поэт"  слово "поэт"  имело  смысл не  только
слагателя стихов, но  и пророка, предсказателя,  провидца.  Царь  не  только
руководил своим государством, но и смотрел на несколько шагов вперед, слагая
пророческие гимны,  видя  внутренним  взором  то, что  было  не  ведомо  его
подданным. Его бледной тенью, бытуюущей в  массовом  сознании, можно считать
Нострадамуса  и   его   рифмованные  предсказания.   В  личности   царя-кави
объединялись три начала:  божество,  власть  и искусство. Со временем монарх
потерял   непосредственную  связь   с  искусством.  При   выборности   главы
государства,   которую  мы  имеем   в  демократических  государствах,  глава
государства утратил также и божественность.
     Цари-кавии действительно  были прорицателями.  Они предвидели весь  ход
человеческой истории  так,  или  приблизительно  так, как она  сложилась.  В
какой-то момент один из них осознал, что реальная задача божьего  наместника
на земле -- это не допустить, чтобы  люди  перебили друг  друга в  войнах  и
утонули  в разврате, то  есть,  не  пользовались себе  и другим во вред теми
необходимыми естественными  инстинктами,  которые заложены  в них  природой.
Конечно, современные тому  великому  мудрецу люди не были настолько порочны,
насколько  наши с вами, Александр,  современники,  но на  то его и  называли
провидцем.
     Осознав  эту задачу,  мудрец  создал  Общество мудрых  поэтов,  которое
должно было  возглавить руководство всей земной цивилизацией, ограничивая ее
развитие, если оно пойдет слишком бурно.  И было сказано мудрецом: "да будут
отныне люди  овладевать  знаниями и умениями не быстрее того,  как они будут
учиться пользоваться  ими  и осознавать  вред,  который могут  причинить  те
знания и умения". Зная, что монархия на Земле не вечна, и  что люди, получив
мнимую  свободу  управлять  собой  и  своими  государствами,  будут  активно
противодействовать  работе Общества  мудрых  поэтов, было решено скрыть факт
существования общества от народа.
     После  этого  несколько  раз величайшие цивилизации -- древнегреческая,
древнеегипетская, древнеримская, -  приходили к краху. История объясняет это
тем, что вызревали объективные причины внутри этих цивилизаций.  Отчасти это
верно. Однако, были случаи, когда причины эти если и  не создавались, то, по
крайней мере, катализировались членами  Общества мудрых  поэтов. Происходили
такие  вещи тогда, когда та или иная цивилизация вдруг оказывалась на пороге
открытия  такого оружия, которое могло бы причинить существенный ущерб всему
населению  планеты.  По  внутренним  законам  развития общества,  достижение
такого  уровня  вооружения цивилизация  достигает на  закате,  когда  прочие
вопросы уже  решены и  мысли всех ученых сконцентрированы  только на военной
мощи. Конечно,  если к  открытию подходил ученый-одиночка, просто похищались
чертежи,  записки,  документы,  расчеты, которые  позволяли создать новейший
смертоносный  аппарат.  Устный  кодекс   Общества  мудрых  поэтов  запрещает
применять насилие к людям, поскольку это прямо противоречит основной цели --
не допустить насилия человека над человеком. Если же открытие проистекало из
самого уровня развития науки цивилизации --  приходилось обнажать социальные
язвы, чтобы помочь  этой цивилизации изжить  себя до того, как она уничтожит
все  остальные.   Эти   факты,   по   понятным   причинам,  не   фиксируются
документально, но сами члены Общества  мудрых поэтов знают их все доподлинно
и  досконально.  Впрочем,  были  случаи,  когда  информация  о новом  оружии
передавалась потенциальному противнику,  и  в мире снова наступало временное
равновесие. Это, правда, стало возможно только во второй половине двадцатого
века, когда  мир  стал, как  говорят,  двухполюсным. Единичные случаи  таких
передач были и во время Второй мировой войны.
     Иногда случалось  обратное. Во времена  массовых эпидемий чумы и холеры
Общество, в рядах  которого, как  я  уже говорил,  всегда  стояли величайшие
ученые умы, подбрасывало  лекарям идею противоядия от  ужасных болезней.  Не
так  давно Общество решило, что  СПИДом уже заразились достаточно членов так
называемых  "групп  риска"  -   проститутки,   наркоманы,   гомосексуалисты,
развратники,  - против которых, в первую  очередь,  этот синдром и работает.
Невинные начали  заражаться в количествах не соотносимых с "группами риска".
После этого  формула вакцины  от  СПИДа  была сообщена  Обществом  армянским
ученым. Скоро об этом заговорит весь мир.
     Со  временем  население  планеты  росло,  нравы  деградировали, а объем
накопленных знаний  все возрастал и  работы  у членов Общества мудрых поэтов
становилось  все больше. Это влекло  расширение самого Общества и  дробление
его  на две  Группы: научную  и культурную.  Влиять на  историю человечества
становилось  все  тяжелее.  Кроме  того, для этого  требовалось  все  больше
финансовых  затрат, а как бы ни  были  велики сокровища, оставленные  мудрым
царем-кави в наследство Обществу мудрых поэтов, когда-то  и они  должны были
иссякнуть.
     Общество  стало привлекать  обеспеченных людей  себе  в союзники. Время
играло  Обществу  на  руку:  с одной стороны в  миф  о существовании тайного
мирового правительства верило все меньше людей, и само Общество работало  на
это, так что  опасаться разглашения факта  своего существования каким-нибудь
подлым  банкиром приходилось все меньше  и  меньше; с другой  стороны, когда
состоятельный  человек действительно верил в  существование Общества  мудрых
поэтов, с  каждым  веком, а  затем и с  каждым десятилетием было все легче и
легче  доказывать,  что  человеческое  общество  действительно  деградирует.
Согласившиеся помогать Обществу мудрых поэтов денежные мешки взамен получали
точную  и достоверную  информацию о том, как правильно устроить свой бизнес,
какие акции  стоит покупать и, напротив,  куда деньги вкладывать не следует.
Кроме  того,  такая  миссия  всегда тешила их тщеславное самолюбие, лелеющее
мысль о том, что они стоят даже выше собственных правительств и монархов.
     Труднее   всего  приходилось  с  теми,  кто  понимал,  что  руководство
цивилизацией   должно  происходить  из  теневого   центра,  и  организовывал
собственные  тайные  мировые  правительства.  Поскольку  эти   правительства
организовывались  значительно  позже, чем  Общество  мудрых поэтов, и  в  их
образовании  не было элемента божественности, они по своей  природе не могли
ставить  себе такие высокие и бескорыстные цели, какие поставило перед собой
Общество.  Все  ограничивалось  простым  захватом  власти,   иногда  режимом
наибольшего благоприятствования  для  своей  нации, расы, социального  слоя.
Наибольшее противодействие  нам  оказывает мировой сионизм,  сегодня, прежде
всего, в лице НАТО, а до того - Орден СС гитлеровской Германии. По некоторым
данным в двадцатом веке  и  те, и другие  финансировались  из одних и тех же
источников.  Это  кажется  кощунственным,  учитывая  широко распространенную
версию о геноциде фашистской германии по отношению к  еврейскому  населению.
Но, Александр,  если  вы присмотритесь,  то заметите общность  схем действия
того  и другого  центра:  в обоих  случаях в качестве  доктринальной  основы
выступает идея  национального превосходства. То есть, рецептура, по большому
счету, одинакова.
     Каким бы значительным  и великим не  казалось  Общество мудрых  поэтов,
иногда  история  играла злые  шутки  и  с  ним.  Например,  именно  Общество
инсценировало  самоубийство  Гитлера и помогло бежать Борману,  чтобы они не
открыли на суде то,  что  им было  известно об  СС.  Именно Общество сделало
большинство документов знаменитого Нюрнбергского процесса непривлекательными
для журналистов и  отвело, таким образом, интерес масс  от  вопросов тайного
управления  миром.   Приходилось  защищать  людей,  действия  которых  прямо
противоречили   деятельности  Общества   для   того,   чтобы  Общество   эту
деятельность могло продолжать.
     Мировой сионизм в лице НАТО работает против нас по сей день. Помните, я
рассказывал  про игру  "Цивилизация"?  Есть информация,  что  идею о  высшей
ценности  демократии через финансирование  этой  игры  насаждают именно  эти
люди. НАТО  ассоциируется с США, США  -- с  вершиной демократизма  общества.
Через накручивания цены демократии создается миф о США как о демократической
супердержаве. И  именно из  этой  супердержавы Общество  ожидает провокации,
которая  будет  использована   для  попытки  установления  "нового  мирового
порядка".  Вероятнее всего, это  произойдет в  одной из  восточо-европейских
стран.
     То есть, вы хотите сказать,  Владимир, что весь  мир  управляется  этим
Обществом мудрых поэтов? -- Сашка недоверчиво посмотрел  на Скорцева. Может,
он издевается? Или держит Сашку за идиота?
     Именно это  я и хочу сказать,  - спокойно  ответил Скорцев,  - но вы не
дослушали меня до конца. Налейте себе еще вина.
     Как человек, общающийся с искусством, вы, Александр, должны  знать, что
его  происхождение  тоже  божественно,  как и  происхождение  монарха.  Если
считать,  что человеческое  искусство возникло не раньше того,  как  человек
приобрел основы  духовности и религиозности,  то  можно  смело сказать,  что
изначально  искусство принадлежало церкви,  причем еще до  того, как церковь
оформилась в самостоятельный социальный институт. В живописи это были иконы,
в  музыке  -- церковное пение, в архитектуре -- создание храмов... Ряд можно
продолжать   долго.   Но  и  искусство,  как  часть   человеческого   бытия,
деградировало  все  это  время  вместе  с обществом.  Хотя ренессанс  нельзя
назвать  вырождением, не  вызвав улыбку на лице знатного  искусствоведа, уже
тогда в живописи,  прежде всего,  становятся заметны серьезные изменения и в
технике  письма,  и  в  композиции  самих  полотен.  Все  становилось  более
совершенным, более натуральным. В последствии маятник качнулся еще дальше --
в сторону изощренного барокко. В этих играх с реальностью проступало то, что
человеку уже было не достаточно видеть символ бога, поскольку бог постепенно
уходил из  самого человека. Теперь для  веры  требовались все  более и более
совершенные муляжи. И их изготовление было поставлено на поток.
     Именно  тогда   было  решено  выделить   из   Общества  мудрых   поэтов
самостоятельную  Группу,   которая  занималась  бы  исключительно  вопросами
искусства. Целью ее было выведение искусства из-под крыла церкви,  поскольку
дальнейшая  профанация  образов  святых  была  чрезвычайно  опасна.  "Группа
искусства",  как  ее  назвали, или  просто  Группа, помогала  сформироваться
светскому искусству, тому, что потом преобразовалось в легкие  жанры. Группа
материально поддерживала  творческих людей,  которые брали  за основу своего
творчества бытовые  сюжеты,  любовные  истории, короче  говоря,  все, что не
связано с религией.  Группа  защищала  этих людей  на процессах,  затеваемых
церковью, оплачивала  им  адвокатов  или подкупала судей -- со временем  это
становилось  все  легче  и  легче.  Конечно,  одновременно,  с  этим  Группа
поддерживала  и деятелей  настоящего глубоко религиозного  искусства,  но их
становилось все меньше и меньше, а умирали они все чаще в безвестности.
     Когда   на  стыке   шестидесятых-семидесятых  мир  столкнулся  с  таким
явлением, как "битломания", когда  подростков  охватывала истерия при первых
звуках  электрогитар, а  многие девочки  того времени  испытали свой  первый
оргазм  на  концертах  ливерпульской  четверки  только оттого,  что  им было
настолько  хорошо,  Общество  решило,  что  влияние  поп-музыки   на   людей
необходимо  взять под  свой контроль. Все было  устроено  так,  что "Битлз",
находясь  на пике своей популярности, прекратили  концертную деятельность. В
последствии  стараниями  Общества  удалось развести  Джона  Леннона  и  Пола
Маккартни  по  разным коллективам. К  Леннону, кстати,  тогда  несколько раз
приходили  из Группы, и  рассказывали  ему всю  ту  историю, которую сегодня
слышите вы, Александр. И Леннон  создал все свои знаменитые  хиты именно под
влиянием этих бесед. К сожалению,  мы не  смогли спасти его. Он был  слишком
ярок для этого мира.
     Общество   вообще   поддерживает   связи   со   многими  руководителями
государств,  иногда  называя себя тем, кем  оно  есть на самом  деле, иногда
представляясь  вымышленными  именами.  Типаж человека из  Общества  довольно
точно выведен  в  сериале "X-Files" -  помните:  время  от времени  в  самые
критические моменты появляется некий человек  из верхов, не называющий  даже
своего имени,  и спасает ситуацию? Это  очень  похоже  на  то, как действуют
члены  Общества,  только,  конечно   же,  члены  Общества  появляются  перед
непосвященными  гораздо  реже. Крис Картер, продюсер этого сериала  и  автор
большого  числа его сюжетов,  сам имел один  раз  встречу  с представителями
Общества, так как через его сериал необходимо было вывести в  свет некоторые
идеи.
     Но, вернемся к искусству. К поп-музыке, которая  деградировала вместе с
человеческим  обществом.  Одновременно  с  этим  увеличивалось количество  и
качество накопленного нынешней цивилизацией оружия.
     В  конце семидесятых  встал  вопрос: должно ли Общество  катализировать
исчезновение нынешней цивилизации, и, если да, то как сделать это бескровно.
После  положительного решения первого вопроса из всех предложенных концепций
была выбрана концепция  отвлечения  основного количества населения  Земли от
общественных  проблем. К сожалению, Общество  пришло к выводу,  что  человек
современной цивилизации  более не  способен быть  безопасным сам  для  себя.
Поэтому его  свободное время необходимо чем-то плотно занять. Как показывает
мировая  история, охотнее всего  люди занимаются слежением за звездами кино,
театра,  эстрады, спорта.  Было решено существенно увеличить количество этих
звезд. Причем,  чтобы  это  количество  могло  постоянно  расти, необходимый
проходной  минимум качества должен быть  очень низким.  На таком  фоне можно
сделать гораздо больше звезд.
     Первым  полигоном  для этого  эксперимента  была  выбрана  Россия,  как
страна, с одной стороны интегрирующаяся в мировой рынок, в том числе и рынок
шоу-бизнеса, и могущая поэтому стать хорошей стартовой площадкой для удачных
поп-проектов,  с  другой  стороны,  не  имеющая  развитой  поп-индустрии,  и
позволяющая  поэтому  легко   вводить  в  оборот  образцы  любого  качества.
Заниматься этим проектом, названным  "звездопад", Общество  поручило  вашему
покорному  слуге, Скорцеву Владимиру  Константиновичу. Говорю  об этом  вам,
Александр,   не  без   гордости,  поскольку  "звездопад",   конечно  же,  не
единственное  направление  в  работе Общества, но  одно из  приоритетных  на
сегодня.
     Когда  вы,  Александр,  пишете, что  попса  зомбирует людей  и  бьете в
колокола,  вы  не  задумываетесь,  кто  за  этим  стоит.  Вы умный  человек,
Александр, и  должны  понимать,  что  нынешний  режим  бессилен  не  то  что
руководить  страной,  а даже управлять попсой. А вот Общество мудрых поэтов,
Группа искусства  -- могут.  Чем  успешно  и  занимается.  Не забудьте,  что
Общество мудрых  поэтов было  создано  царем-кави, мудрецом, знавшим толк  в
искусстве.
     Скорцев замолчал  и посмотрел  на  Сашку.  Тот  тоже молча  смотрел  на
Скорцева, словно облитый холодной водой. "Вот так, - подумал Сашка, - учили,
учили историю, а все зря!"
     Наверное,  Александр,  у  вас  возникли  какие-то  вопросы,  -  спросил
Скорцев, дав Сашке перевести дух.
     Да...  - неуверенно начал Сашка, - откуда вы  знаете,  что говорила мне
Неля на день города?
     Александр, мы очень давно следим за вами. Вы толковый человек. Вы, если
хотите, -- наш денежный мешок, только ваши деньги не деньги, а талант.
     Вы цитируете мои статьи, которые не были опубликованы...
     Люди  Общества  отслеживают  всю  корреспонденцию, которая поступает  в
любое печатное  издание,  мы должны, все-таки,  остерегаться  огласки  нашей
деятельности. Гарик ведь рассказывал вам о пожарах в типографии и редакции.
     А это откуда? -- спросил Сашка, и ответил себе сам. -- А, ну да, это же
телефонный разговор был...
     "Я весь на виду, все  время... На работе, на  улице, с Мариной...  боже
мой! -- подумал Сашка, и бессильная усталая злоба растеклась по его телу. --
Так,  должно быть, чувствовал себя герой Джима Кэрри из "Шоу Трумэна", когда
понял, что вся его жизнь -- это телешоу..."
     Но почему именно я?
     Теперь я могу объяснить.  Вы талантливый музыкант,  не  чета Гарику, мы
заметили вас еще в ДК "Замоскворечье", один из  тамошних  преподавателей  --
член Общества. Вы  чувствуете стих и можете писать. Вы не любите демократию,
а, значит,  не возражаете,  чтобы существовал некий наднациональный  мировой
центр,   управляющий  цивилизацией.  Вы  человек  с   высшим   образованием,
обладающий  хорошим  комплексом  знаний в  разных областях, но не зашоренный
своей профессией. При этом, вы никогда не  выйдете на сцену, потому, что зал
--  это  толпа,  а  толпу  вы  не  любите. Наконец,  вы  почувствовали,  что
поп-музыкой  зомбируют людей. Когда вы вышли с этой идеей в прессу, мы  были
вынуждены  пригласить вас к сотрудничеству --  иных способов борьбы с нашими
противниками мы не приемлем. Мы ведь  противники, так,  кажется, вы  сказали
при нашей первой встрече? -- Скорцев усмехнулся.
     Значит,  вы  считаете,   что   мой   удел   --  написание   легковесных
песенок-однодневок?
     Это вы так сказали, Александр. Я этого не говорил. Помните ваш разговор
с Владом  про "праздник внутри"? Попса  тоже бывает только внутри,  поверьте
мне.  Если вы повесите фонендоскоп на шею любимой девушке как украшение, это
будет попсово, вульгарно, aurum vulgi. Но  если она носит его, чтобы слушать
дыхание больного -- это высокое искусство врачевания, aurum nostrum. Если вы
слушаете  Линду как произведение искусства -- это попса,  если  вы поймаете,
как  цепляет  за подсознание  пятикратный  повтор  "мало-мало-мало-мало-мало
огня", вы оцените это произведение совершенно иначе. Или, помните, Челобанов
в свое  время пел: "два твоих глаза,  два  цветных телевизора..." Для поэзии
слабовато, но  если  оценить  это  как  проникновение  в  сущность  значения
телевизора для современного  молодого  человека, которая по притягательности
для него сравнима лишь с глубиной глаз любимой девушки --  это  великолепно!
Все на свете происходит  внутри человека,  Александр. Можно смотреть фильм и
смотреть фильм, слушать песню и слушать песню,  писать стихи и писать стихи,
понимаете?
     Вы предлагаете мне овладеть  искусством зомбирования? -- устало спросил
Сашка.  Он  уже  понимал,  что  при всей внешней неприглядности  в  словах и
позиции  Скорцева скрыта глубокая сермяжная правда, которую Сашка чувствовал
уже давно.
     Я  предлагаю вам посильную работу, по  спасению человечества  от самого
себя.  Вполне  христианское   предложение.   Поверьте   мне,   это  почетная
обязанность.
     А вы не боитесь, что я просто пойду и расскажу все журналистам?
     Александр, вы же умный человек, - теперь пришла  пора Скорцеву показать
усталость  в голосе,  - вы  же знаете, что  вся пресса  под контролем.  Да и
потом, разве  вы сами не  можете  спрогнозировать реакцию журналистов, если,
конечно, вы не  выберете для своей  сенсации  совсем уж "желтую" газетку, на
которую  все равно никто  не обратит внимания, даже если публикация пройдет?
Да и доказательств у  вас нет никаких, мы очень  аккуратны с документами  --
стараемся, чтобы их не было.
     А это странное заведение? Это точно одна из ваших структур!
     Вы обратили  внимание,  что  здесь  нет  электричества?  Только  свечи?
Потому, что еще  вчера это был обыкновенный подвал, и завтра он снова станет
таким  же  обыкновенным.  Александр,  нас  уже  пробовали  предать  огласке,
поверьте.   Вы  только  угрожаете  этим,  а  некоторые  пошли  дальше.   Для
большинства из  них это  кончилось  сумасшедшим домом, только  и  всего.  И,
потом, я уверен, что с вами у нас прокола не будет.  Поймите, наконец, что я
вам предлагаю: взять  ненавистную  вам  попсу  в  свои руки,  управлять  ею,
играть, как захотите.  Ницше говорил: если долго смотреться в бездну, бездна
начинает смотреться в тебя. Попса -- это бездна, в которую вы смотритесь. Но
вы не хотите, чтобы попса отражала  вас, вы справедливо считаете себя глубже
и значительнее. Так превзойдите ее  -- пускай она  смотрится в вас, вы этого
достойны.
     Я должен ответить сразу?
     Я  знаю ваш ответ, Александр.  Но вы сами скажете мне его, когда придет
время. А пока, - Скорцев достал из  кармана пачку зеленых сотенных купюр,  -
возьмите  вот это. Здесь  две  тысячи.  Ваша песня выстрелила, и эта девочка
будет на экране еще как минимум год по инерции. Если хотите знать, "Королева
из вчера" через месяц займет восьмую строчку  московского хитпарада, а через
два  --  третью  строчку  российского,  и продержится  тал  около  полугода,
постепенно опускаясь до пятидесятого места. После этого "Королеву" перепоют,
возможно,  Пугачева или  Киркоров.  Но уже  сегодня  ваша  песня  дала жизнь
творческому   коллективу,   включая   автора,   который,   благодаря   нашим
технологиям,  искренне  считает,  что это его  текст.  И он получит  за него
награду на  "Песне года".  Короче,  эти деньги вы заработали,  можете  смело
брать их.
     Сашка немного подумал, но потом взял пачку со стола и сунул ее в карман
брюк.
     Вы  устали, Александр, скоро уже три  часа  ночи, вам  пора  домой. Мой
водитель отвезет вас. Подумайте как следует над моим предложением.
     Хорошо, Владимир.
     Метрдотель помог Сашке одеться, проводил до двери, где согнулся пополам
в  учтивом поклоне, горилла-вышибала открыл  Сашке  дверь, и он  оказался на
улице.
     Глоток ночного зимнего  воздуха освежил Сашку. В этот  момент все,  что
происходило с ним  только что, все, о чем говорил в течение нескольких часов
Скорцев, показалось ему  небывалым  бредом. Сашка с  трудом  подавил  в себе
ощущение раздвоения  реальности на правильную,  расположенную  на заваленном
снегом  дворике старой Москвы,  и на неправильную, находящуюся с той стороны
тяжелой деревянной двери.
     Скрипя свежим снегом, Сашка зашагал  по направлению к  машине Скорцева.
Она оказалась на том же месте. Снег вокруг нее был тщательно убран, так  что
тронуться можно было в любой момент. Сашка открыл переднюю дверь справа, сел
спиной в темноту салона,  поколотил  ногой об ногу,  сбивая  снег,  и закрыл
дверь.
     Доброй ночи, - сказал Сашка водителю, - мне на...
     Я знаю, - ответил водитель.
     Сашка посмотрел на его лицо -- это был  Миша, тот,  что приносил пиццы,
когда у него была Марина.
     Ну, а раз знаете, тогда поехали.



     Сашка не спал до утра. Точнее, ему казалось, что он не спит, потому что
ему снилось, что он лежит  и лежит,  и  все никак не может уснуть. Утром ему
приснилось,  что  он, наконец, заснул,  но тут  зазвонил  телефон.  Это была
Светка.
     Где ты пропадаешь? -- вместо "привет" и "как дела" просипела трубка.
     Пропадают пропащие, - ответил сонно Сашка, - я отсутствовал по делам.
     Короче, у меня  мало времени, - затараторила Светка, -  сегодня в клубе
"Девятая бочка" презентация  моей  песни, той,  что вы с  Серегой видели.  Я
хочу, чтобы ты был.
     Свет,  я...  - Сашка начал подбирать  причину, чтобы отказаться,  но не
успел.
     Александр! Что это за безобразие! Я тебя хоть раз о чем-нибудь просила?
Можно  единственный раз выполнить  мою просьбу?  --  отчитала его Светка,  и
продолжила  другим  голосом.  -- Вход для тебя  свободный.  Жрачка и  пивняк
халявные. Приходи, а?
     Пришлось согласиться. Если бы Сашка знал, во  что  это выльется,  он бы
все  равно  отказался.  Но  он не знал. Впрочем, как сказал Скорцев, сегодня
количество   случайностей  практически  сведено   к   нулю.  А  значит,  все
закономерно.
     Когда  он  вошел  в  "Девятую  бочку"   народу  было  уже  много.  Люди
разбивались на группки по интересам и по  знакомству. Сашке поднесли бутылку
холодного   пива,   которое  он  не   любил.  Кока-колы  не  было,  пришлось
довольствоваться малым.
     Громко играла музыка,  кто-то  танцевал,  и  на  какой-то момент  Сашке
показалось, что он снова попал на свой выпускной вечер.
     Вдруг из  ниоткуда  к Сашке  подошла Марина.  Она была как  и всегда --
теперь Сашка уже мог сказать "как и всегда" - обворожительна. Только сегодня
Сашка вдруг понял, что в красоте  ее было что-то хищное, будто говорящее: не
стоит со мной заигрывать слишком долго -- съем!
     Привет, - просто сказала она и улыбнулась.
     Привет, Марин.
     Ты извини меня за тогда... что-то было со мной...
     Тебе не за что извиняться. Было очень хорошо.
     Не было, Саша, не было. Ничего не было, хорошо? -- она смотрела на него
совершенно серьезно. -- Ты славный парень, тебе  нельзя со мной. Я  из  тебя
все соки высосу... Да и я не для тебя, неужели ты не чувствуешь?
     Сашка вспомнил  свое  ощущение,  когда он  вошел на  кухню, где  сидела
Маринка. Ему показалось,  что ее не должно быть  здесь,  что она  не отсюда.
Видимо, ей тоже казалось так.
     Хорошо, Марин. Хозяин -- барин.
     Я тебе не барин, Саша. Пусть все будет как раньше.
     Это возможно?
     Давай, по крайней мере, попробуем, ладно?
     Ладно.
     Тут прямо как "встреча друзей" получилась, - сказала Маринка,  выдержав
паузу, -  Светка  пригласила полкурса нашего.  Смотри, вон,  видишь,  Алик с
Веркой танцуют, а вон -- чета Посудиных, таки расписались.
     Да,  действительно...  А Дуров-то где?  Я  у него хотел один банковский
вопрос уточнить...
     Дуров? -- Маринка подняла на него глаза. -- А ты не знаешь?
     А что такое?
     Он на прошлой неделе умер от передозировки.
     Как?!  --  впервые  смерть   прошла  так  близко  от  Сашки   ("никаких
случайностей"), - Он что, был наркоманом?
     Так ты и этого не знаешь? -- грустно усмехнулась Марина. --  Счастливый
ты  человек,  вне  проблем  живешь.  Ты  как-будто  отдельно от  этого  мира
существуешь. Все паришь где-то...
     Хочешь со  мной? --  сказал вдруг  Сашка;  в его  кармане лежала тысяча
долларов. -- Сегодня я могу позволить себе все!
     А я не могу, Саш. И закроем эту тему совсем, - она вдруг посмотрела ему
в  глаза глубоко-глубоко  и  добавила  так, что  Сашка не  услышал, но  смог
прочесть по ее губам, - пожалуйста, я тебя очень прошу...
     Сашка посмотрелся в ее черные бездны и кивнул.
     Маринка вдруг обняла его и поцеловала в щеку.
     Ну вот и слава богу,  - сказала она, махнула ему ручкой и провалилась в
толпу.
     Протискиваясь к бару, Сашка с удивлением наткнулся на Влада.
     Влад?! Ты что здесь делаешь?
     Сашка! Привет!  Как  же  давно мы  с тобой  не разговаривали!  Ты  прям
девался куда-то! Чем занимаешься-то?
     Да, как тебе сказать, -  Сашка впервые столкнулся  с  проблемой, что не
знает,  стоит ли  рассказывать Владу  всю правду.  Стоит,  конечно.  Он  все
поймет. Может, даже, посоветует что делать. И кто виноват, кстати.  Скорцев,
правда,  что-то  говорил   про  дома  сумасшедших,  но  Влад  же  не  пойдет
докладываться в центральную прессу! Наверняка не пойдет. Так, значит, стоит,
все-таки, рассказать ему все?
     В следующее мгновение  произошло  то, чего Сашка никак не мог  ожидать.
Выделяясь  из  безликой  толпы, легкая,  свежая, словно новая к нему летящей
походкой  приближалась   Неля.  Казалось,   время  замедлило   свой  ход,  и
стремительность Нели  была столь  грациозна и тягуча, что Сашке  показалось,
будто  она плывет в разряженной атмосфере Луны,  лишь изредка касаясь своими
стопами пола, и преодолевая за один шаг расстояния в несколько метров.
     Лицо Нели озарялось настолько детской беспечной улыбкой, что невозможно
было  не улыбнуться в ответ.  Одного взгляда  на нее было достаточно,  чтобы
понять -- девочка совершенно  счастлива. Эту  улыбку  нельзя  ни сыграть, не
надеть по необходимости, с ней можно только жить. Или умирать.
     У Сашки вдруг защемило где-то внутри,  что вот она, идет, такая родная,
и  сколько  он  ее  не видел,  не  слышал,  не  отвечал на ее  сообщения  на
автоответчике. Как он мог даже подумать о том, что Марина способна встать на
одном уровне с этой неземной открытой и искренней душой!
     Одновременно  с  этой  девственной   чистотой  Неля   была   вызывающе,
завораживающе эротична. Энергия ласки буквально била из ее  широко раскрытых
светящихся глаз,  а каждый  видимый сантиметр  тела  --  губы, плечи,  руки,
ладони,  шея,  хрупкие  голени  и  щиколотки  -- казался горящим  и жаждущим
бесконечной глубокой любви.
     Это божественное существо двигалось к Сашке, затмевая своим  внутренним
светом потные качающиеся тела незнакомых людей; казалось, даже воздух вокруг
этого существа становился чище.
     И тут произошло самое ужасное. Неля  подбежала  и, не  обратив на Сашку
никакого  внимания, обвила  Влада руками  и жадно  поцеловала  его  в  губы.
Поцелуй  длился  бесконечно долго, и Сашка не  знал, уйти ему, кашлянуть или
сделать что-то еще. Его сковало оцепенение.
     Наконец, их губы разомкнулись, и Неля заметила Сашку.
     О, Саша...  - ни  тени  смущения, - как  ты  поживаешь? Невозможно тебя
застать.
     Нормально,  -  выдавил из себя  Сашка.  В  это  время на  сцене  начали
происходить какие-то действия, и музыка прекратилась.
     Ты  не  обижайся  на  меня,  Саша, - снова  заговорила  Неля, - я давно
пыталась рассказать  тебе, но  ты не  перезванивал. Сначала мне  было  очень
плохо,  но  потом позвонил Влад, просто, чтобы утешить. Сказал, что  с тобой
что-то  не так, что ты захвачен  какой-то "идеей  фикс"  ... пригласил  меня
пройтись и...
     Внутри  Сашки  поднимался  комок  омерзения.  Происходящее  все  больше
напоминало ему какой-то пошлый сериал: уйти к лучшему другу!
     Саша,  ты  не  дуйся,  ты  сам  хотел   расстаться,  признайся.  Я  это
предложила, но предложила только из-за твоих настроений. А оставшись одна, я
поняла, что  мы не можем быть вместе... Ты знаешь, одной мне было легче, чем
с тобой. А с Владом легче, чем одной.
     Саш, мы оба пытались найти тебя... - заговорил Влад.
     Да идите вы оба! -- крикнул Сашка и двинулся за пивом к барной  стойке.
Хотя, пожалуй, нет, ему хотелось не пива, а чего-нибудь покрепче.
     Водка у тебя есть? -- спросил он бармена.
     По пятьдесят грамм, - ответил бармен и наполнил стопку.
     Сашка бросил ему стодолларовую купюру:
     Сдачу оставь себе.
     Он  опрокинул  водку  и  почувствовал, как успокаивающее умиротворяющее
тепло разливается от пищевода по всему телу. Снова заиграла музыка, на  этот
раз, со  сцены,  на которой он  разглядел Светку в таком же  гриме, как и  в
клипе. Это была  "Королева из вчера". Народ стал  разбиваться на  парочки  и
медленно кружиться, покачиваясь в такт заунывной балладе, которую Сашка знал
наизусть, может быть, лучше всех.
     Среди танцующих он увидел Влада и Нелю. Несмотря на открытие, сделанное
Сашкой  только что, Неля по-прежнему  казалась  ему божественно прекрасной и
чистой. Влад тоже, кажется, был счастлив с ней. Они все время улыбались друг
другу и время от времени целовались. Два хороших человека -- Неля и Влад.
     Случайностей не бывает.
     Сашка вспомнил слова Скорцева  о "попсе внутри",  и понял,  что  Неля и
Влад  предали  тоже внутри  него  самого.  Если посмотреть на  это иначе  --
предательства  нет.  Два чудесных  светлых  человека  нашли друг друга и  им
просто хорошо вдвоем до одурения. А это  замечательно, если людям хорошо. За
это, кажется, и борется Общество мудрых поэтов. Сашка улыбнулся.
     Он вышел на улицу. Было еще не поздно, вокруг сновали машины,  пешеходы
кутались в  шарфы  и  ушанки. Но  Сашке казалось, что он все  равно  один на
улице.
     Он посмотрел  на темное звездное  небо: где-то  там работает постоянным
насосом черная дыра. Она  все-таки засосала его,  и все  изменилось.  Но это
ничего, зато теперь  он знает, как выглядит  мир, если смотреть  на  него из
черной  дыры.   Он  выглядит  все  же  не  настолько  привлекательно,  чтобы
стремиться вернуться в него.
     "И вскоре я покинул город, и город сразу опустел..."
     Отсюда было недалеко до Сашкиного дома, и он решил пойти пешком. Погода
была неплохая, вчерашняя метель утихла совсем.
     Сашка точно знал, что  когда через сорок минут он придет  домой, на его
тумбочке  зазвонит  телефон.  Тогда  Сашка снимет  трубку  и  услышит  голос
Скорцева.


     Москва
     15 июня -- 29 июля 1999 года
     http://members.xoom.com/avix

Last-modified: Wed, 01 Mar 2000 10:30:19 GMT

Оцените этот текст: