Сергей Крылатов. Рассказы
---------------------------------------------------------------
© Copyright Сергей Крылатов
Email: krylatov@mail.ru
Date: 3 Feb 2000
---------------------------------------------------------------
Евгений Окунев, Сергей Крылатов. Космогония (монтаж)
---------------------------------------------------------------
© Copyright Евгений Окунев & Сергей Крылатов
Email: krylatov@mail.ru
Date: 3 Feb 2000
---------------------------------------------------------------
Дым тонкой струйкой убегал от раскалeнного кончика сигареты вверх. Но,
попадая в сотканный уже туманный мир, замедлял свой ход и, очарованный,
начинал замысловатый, одному ему понятный танец, давая жизнь новым образам.
Красиво...
Затяжка. - В мире сумятица. Я усмехнулся: война, что ль, у них там?
Чем бы заняться?..
Телефон. Может, позвонить куда-нибудь? Куда? Может, Вере? Почему бы и
нет. Только что я тебе скажу? Давно, вроде, не звонил (и что это мне ты вдруг
в голову стукнула?). Чего бы сказать? Не "как дела?" же, наконец, спрашивать,
- глупо! Но что же?..
Туманный мир снова привлeк моe внимание. И тут меня озарила идея! А что,
если... Почему бы и нет?! Кто сказал, что этим не занимаются от нечего делать?
Но почему Вера?
Да какая, в конце концов, разница!
И я потянулся к телефону, разрушая дымовую вселенную.
- Алло! Вер? Привет! Узнала?.. Слушай, у меня предложение: давай сотворим
мир.
- Сотворим что?!
Разглядывая тлеющий зрачок сигареты, я попробовал кончиком языка это
слово ещe раз:
- Мир.
Сигарета потухла.
- Ты в своeм уме?
- Да, чeрт побери!
Я потянулся за новой сигаретой, но осекся: из пачки "Честера" в меня
вперились глаза, напружиненные ожиданием.Их тусклый блеск обратил меня в
манекен. Дряхлая рука ужаса тронула волосы и спустилась по спине. Душа
повисла. Мир сузился до пачки.
- Вера?.. - обронил я ищущее.
Слово упало на мембрану, словно капля воды на горячий песок, зашипев
помехами. Звуки начали суетливую толкотню в жилах проводов, ища хоть
какой-нибудь выход.
Пальцы судорожно душили трубку. Отзовись!
Эти глаза! Родная, я пока ещe могу держать их взглядом. Но придeт время,
и я устану и моргну и тогда...
Где ты? Отзовись! Укрепи мой мир!
Словно борзая, за зовом вдогонку помчалась пауза. Но беспорядок проводов
забил обонятельные рецепторы. След затерялся среди тысячи других голосов, и
пауза стыдливо побрела к стае таких же, как она, потерявших нюх.
Отзовись!!!
Оно прыгнуло, заполняя комнату. Ось мироздания сместилась на тысячную
долю секунды, и мир стал превращаться в дешeвую фантазию больного мотеля с
пустыми комнатами. Где ты?! В какой из них?! Почему они все, как бельма,
пусты?! И эти руки, ноги, руки! Нет! Не хочу! Уберите!
Запертая дверь! Ура!
Открой! Прошу тебя! Открой!
- АРМАГГЕДО-О-Н!!! - гудит рeвом убийственного поезда над осыпающимся
миром. Я слышу, слышу грохот его приближающегося, колeсами крушащего
рeбра-рельсы Вселенной.
Главное, не моргнуть, не отвести взгляда от этих издевательски смеющихся
глаз. Забыть про пустоту комнат. Ждать ответа.
Отзовись.
Мотель вспыхнул, словно старая газета. Мир обернулся сигаретным дымом, и
в комнате стало душно от накуренного.
- Ты когда-нибудь видел доказательства бренности смерти?
- Я?
Он наконец-то справился с замком, и дверь открылась.
- Да, ты. Проходи.
Я вошел в прихожую и мой взор упал на картину: два белых мазка на сером
фоне. Такая же белая рамка эффектно отделяла рисунок от такой же белой стены.
- Юрий Брасов. "Птица" - пояснил хозяин, не оборачиваясь.
"Действительно. Птица", - подумал я и направил руки к пуговицам, а взгляд
- к вешалке. Вешалка уже держала высокомерно четыре пальто. "Зачем одному
столько? Ведь я, кажется, единственный гость?"
Пальто на вид были сырыми. За последние три дня дождь шел только сегодня,
да и то лишь пару часов. Значит, он умудрился за два часа сменить четыре
пальто (или пять, если считать то, что на нем сейчас). "Странный человек...
Детектив или придурок?" Нет, вроде не детектив. Да и на придурка не очень
похож. Хотя, кто знает. Я ни тех, ни других ни разу не видел.
- А-а. Это ко мне друзья в гости приходили, - объяснил хозяин, когда,
наконец, справившись в очередной раз с замком, обернулся и перехватил мой
взгляд.
Я снял свое пальто и, поправ высокомерие вешалки, повесил его.
- Почему бы тебе не сменить замок?- сказал я, принимаясь за ботинки.
Хозяин безнадежно махнул рукой.
- Пробовал. Ты лучше ответь мне на мой вопрос.
Е-к-л-м-н! Как он меня уже достал со своими вопросами! То его, видите ли,
интересует, умею ли я водить машину. Потом, что я понимаю под выражением
"водить машину": какую машину ("жигули", стиральную, компьютер или ленинское
государство?") и как ее можно водить. ("Я понимаю: детей водить в садик,
кого-то водить за нос или, скажем, на худой конец, водить пальцем по
строчкам"). Потом его вдруг заинтересовало, согласен ли я, что если детей не
водить в садик, где они учатся коллективизму и вообще привыкают к социальной
среде, водя хороводы, а затем в школу, где их заставляют водить пальцем по
строчкам, потом в институт, где им приходится выводить формулы, и т.д., то
этих, позже повзрослевших, детей другим людям будет проще водить за нос
(каламбурщик, тоже мне!)? И т.п. вопросы. А теперь вот это.
- Ну, так ты видел когда-нибудь доказательства бренности смерти?
Я уже начал жалеть, что согласился на его приглашение.
- Что ты молчишь-то?
Проклятые шнурки, промокшие насквозь в этой весенней жиже, никак не
хотели разжимать челюсти узлов. Хоть зубами их, сволочей, развязывай!
- Эх, кефиру бы, - вздохнул я, делая передышку перед очередной попыткой
борьбы с неразвязываемостью.
Именно кефир нас сегодня и свел. Все дело в том, что я, с чего все
началось-то, с утра страдал от безделья: на дворе воскресенье, а главный
времяубийца - телевизор - что-то забарахлил. Наконец я решил устроить себе
очередной сеанс чтения дурацкой книжки, которую мусолил уже два месяца
(купился, идиот, на красивую обложку, теперь приходится мучаться).
Севшая на подоконник синица отвлекла меня от книги в том ее месте, где
герой зашел в ресторан и заказал опешившему официанту бутылку кефира и батон.
"А ведь я давно кефира не пивал", - подумал я и, проводив взглядом
обломавшуюся синицу (пуст подоконник-то), снова принялся за книгу. Но мой мозг
уцепился за эту мысль и, видимо, решив каким бы то ни было способом избавить
меня от неугодного ему чтения, принялся внушать мне, что я очень хочу кефира.
Меня вовсе не тянуло на улицу, и я изо всех сил отбрыкивался от этой мысли, но
желание росло с каждой минутой. В конце концов, я сдался. "Да, я,
действительно, хочу кефир", - решил я, отбросил книгу и пошел в магазин.
Однако единственный в нашем маленьком, но высотном городе молочный
оказался "закрыт по техническим причинам".
Я стоял и соображал, какие могут быть в молочном технические причины, и
тут появился он. Поздоровался. Извинился. Сказал, что умирает от скуки и что,
судя по моему виду, мне тоже нечем заняться. Предложил пойти к нему в гости,
скажем, в шахматы поиграть. Узнав, что "я вообще-то за кефиром пошел",
радостно воскликнул: "Ой, да у меня этого кефира аж два ящика. Я перед каждыми
выходными закупаюсь. Знаете ли, кефир вносит некую остроту и полноту в эти
серые дни". "Надо же: так врать и не заикаться", - подумал я.
- Хотя нет, - продолжил он растерянно. - Я вчера ящик один выпил, - но
вновь приободрился. - Да ничего! Нам и одного, думаю, хватит.
Мне тогда этот тип почему-то сразу не понравился. Но какая-никакая
компания.
- А вы сделали правильный выбор! Я имею в виду кефир, - не унимался
случайный собеседник. - Знаете, что кефир тесно связан с Эфиром? - он так и
сказал, с большой буквы. - Ведь что есть Эфир? Не в том извращенном смысле, в
котором мы его сейчас используем, а в первоначальном смысле.
Он посмотрел на меня вопросительно-назидательно.
- Что? - все, что я нашелся сказать.
- "Эфир" - это в переводе с греческого "молоко". МО-ЛО-КО - ничего более.
Млечный путь, помнишь? А ты знаешь, как пахнет эфир?
Ну и так далее, в том же духе...
И вот теперь я тут, на самом конце фразы:
- Эх, кефиру бы...
- Ой, да будет тебе кефир. Ты скорее отвечай на мой вопрос, пока в
комнату не вошел, а то не успеешь.
- Чего не успею? - не понял я.
- Да так. Ладно, пошли пока на кухню, - сказал он, заметив, что я,
наконец, избавил свои ноги от ботинок.
- Может и шахматы туда прихватим? - предложил я, так как считаю, что
кухня - самое уютное место в любой квартире.
- Ой. Я только сейчас вспомнил: я совсем не умею в шахматы играть. У меня
и шахмат-то поэтому нет. Извини, как-то совсем, из головы вылетело...
"Странный тип". Я начал подозревать, что с кефиром будет все тоже не так
просто.
Кухня имела закопченный вид. У правой стены располагался похожий на
коммунальный унитаз холодильник - весь в желто-охристых потеках. Под
заляпанным жиром окном стоял, заставляя меня вконец внутренне сморщиться,
квадратный, некогда пластиковый, а ныне, как казалось, сделанный из некоего
неопределенного, обобщенного материала, стол.
"Мерзь", - подумал я, но тут вдруг заметил под столом Его - белого, с
податливыми крышками, вожделенного! Целый ящик!
Мое настроение несколько поднялось. Хозяин улыбнулся:
- Не обманул, как видишь. Присаживайся.
Я сел.
- Если тебе так трудно ответить на вопрос в той формулировке, в которой я
его задал, то начнем издалека, - его взгляд приобрел проникновенность:
- Что такое смерть?
Я решил поддержать разговор - с кефиром-то он мне все-таки помог.
- Ну... это... - начал я.
- Вот именно! - прервал хозяин мои мытарства. - Смерть - это отсутствие
жизни. А скорее - прекращение жизни. Ты ведь это хотел сказать?
- Ну-у... Да.
- Ну-ну. Теперь посмотрим, что такое "прекращение жизни". - ("Лучше б мы
посмотрели, что такое кефир, и не на словах", - подумал я). - Во-первых, что
означает слово "прекращать"?
- Ты случайно не филолог? - "Хотя какой ты к черту филолог? П...л ты, а
не филолог!"
- Нет. Упаси боже! Я экспериментатор. Практик! Но это пока к делу не
относится. Итак, что такое "прекращение". "Прекратить". "Пре-кратить", -
"Твою-то речь, пожалуй, не прекратишь". - "Пре" - означает усиление - "очень".
А "кратить" - это "укоротить". Следовательно, "прекратить" - это "очень
укоротить", сделать "очень коротким". Значит, прекращение жизни - это
становление ее очень короткой. То есть, смерть - это очень короткая жизнь! И
тут возникает принципиальный вопрос: что же такое жизнь?
Я вздохнул.
- Да ты бери, бери кефир-то, коль тебе так сложно думать.
"Черт! Тоже мне, разрешил! Ну и что же мне теперь делать? Кефира-то
хочется, но не после же такого приглашения. Нет. Не возьму".
- ...проводил эксперименты в этой области. Ну, например...
" А ведь вот он - под ногами. Взять и все! С утра же маюсь. Ведь разрешил
же! Хотя вроде и не разрешил...".
- ...это вопрос жизни и смерти. Хотя... при такой постановке вопроса
грань стирается. Ведь что такое грань? Возьмем, к примеру, граненый стакан.
Или гранит, если хочешь. Так вот...
"Голос вроде дружеподобный. Наверное, он не будет против. В конце концов,
зачем я сюда пришел? Ладно, черт с ним". И я потянулся за бутылкой.
- Мяу, - на кухню вошла нелепо заляпанная от носа до хвоста черными
пятнами белая кошка.
- Чего тебе? Опять кефира?
Кошка бесстрастно смотрела на хозяина.
- Хватит. Ты сегодня уже две бутылки выпила.
Четвероногая посмотрела в угол, где валялась покоцанная сосиска и,
действительно, стояли две пустые бутылки с прокусанными крышками.
"Интересно, - подумал я, - как же она выпила кефир из бутылок?"
Меж тем, кошка, обследовав взглядом пустые бутылки, смачно рыгнула и
направилась на выход. Проходя мимо холодильника, она с размаху ударила по нему
хвостом и... холодильник с неимоверным грохотом завалился набок!
Я разинул рот, не зная, что мне сделать: испугаться, удивиться или
проснуться.
- Дуська! Ты у меня повторишь судьбу Васьки, будешь себя так вести! - и
хозяин, как ни в чем ни бывало, вновь обернулся ко мне. - О чем я говорил? Ах,
да! Вообще-то "бренность смерти" - некорректное выражение. Я его использую
лишь потому, что звучит красиво. А красота это, понимаете ли...
Я незаметно ущипнул себя за руку. Получилось больно.
Но холодильник так и лежал, со своей распростертой дверью и рассыпавшейся
грудой консервов напоминая самурая, поверженного харакири.
"Нет, к черту, к черту". И я потянулся за кефиром.
- ...Итак, вернемся к моему вопросу...
Вот он - в моих руках. Даже на вид густой, тягучий, кислый.
- ...Ты когда-нибудь видел доказательства бренности смерти?
Моя рука потянулась к крышке. Каждый сантиметр ее приближения приносил
мне наслаждение предвкушением воплощения навязчивой идеи. "Сейчас, сейчас,
наконец-то".
- Э, нет! - его рука схватила мою. - Я тебе не дам пить, пока не
ответишь.
"Что?! Какого черта?!" - я едва ли не вызывающе посмотрел на Иуду.
- Это важно. ДЛЯ ТЕБЯ ЖЕ ВАЖНО! Вопрос жизни и смерти, если можно так
сказать! Ну?
"Сволочь".
- Да не знаю я! Что ты ко мне привязался со своими вопросами?
- Ну тебе что, трудно ответить, в конце концов? Видел или нет? Это же так
просто! Ну? Да или нет?
- Ну, нет! - "Ох, и не хотел я отвечать на этот вопрос. Что-то мне в нем
не нравится".
- Наконец-то! Пошли! Теперь ты готов!
Он вскочил и потащил меня за руку. Я вцепился в бутылку, не желая с ней
расставаться, но через несколько шагов поперхнулся ногами (да-да: консервные
банки) и ребро холодильника убило мою бутылку.
Я проводил взглядом скрывшиеся за углом дорожки кефировых слез на траурно
белой стенке и вздохнул.
- Вот. Вот тебе то самое пресловутое доказательство!
Я обернулся и... О, БОЖЕ!!! НЕТ! УЖАС!
Посреди светлой, чистой комнаты мерно раскачивался труп повешенного.
"О, БОЖЕ! МАНЬЯК! ЧЕРТ! МАНЬЯК!"
Сердце сорвалось с сосудов и разлетелось где-то внизу в мелкие осколки.
- Познакомься, Вася. Это Рома, - сказал хозяин трупу.
- Здравствуйте! - улыбнулся труп. - Очень приятно, - и протянул для
рукопожатия руку.
- А-а-а, - "а-а-а-а", - а-а!!!
Оконное стекло брызнуло с треском и звоном. Рванул вверх воздух, сжимая
душу и забивая легкие. Помчался экспресс окон.
"...а может, это был фокус?.."
Удар, хруст, хлюп, боль. И все.
Я сел и оглядел себя. "Да-а. Были времена, когда мое тело выглядело
лучше, - подумал я. - Как же я мертвым домой-то пойду?" И тут до меня дошло,
что я остался без ботинок и пальто. А ведь кругом грязь и весна вообще. "Это
что ж, опять туда к нему идти? Нет! Хотя... - я взглянул на руку, вспоротую
торчащими сухожилиями и обломками костей, - чего мне теперь бояться?..
Глядишь, и кефира все-таки перепадет...".
Я встал из грязи и поковылял к подъезду.
Настроение 1 : лошадь , лифт , мороз .
Сначала было видение. Словно мираж, словно наложение сна на реальность.
Потом, когда я присмотрелся (внимание включило и слух), пришел звук: стук
копыт (гораздо более редкий, чем можно было ожидать: всего три-четыре - на все
шаги, выхваченные вниманием).
Лошадь... Повозка... Я попытался перенести себя и видимое пространство
в прошлое, в мир этой лошади, этой повозки. Но прямоугольно-бетонная
материальность, скучными кубами геометризирующая, обрубающая до
примитивности и мертвоты ландшафт, ядовитые иглы электрических фонарей,
каменно излучающие равнодушный и бездушный свет, даже не свет, а мертвые
люмены - все элементы неоурбанизма убили эту попытку. И прошлое не смогло
выйти за пределы этой повозки, этой лошади. Его силы не хватило даже на то,
чтобы асфальт под копытами-колесами стал мостовой.
Да, лошадь, ты всего лишь пришелец в этом мире. Прости, но стуку копыт
и скрипу колес созвучен лишь реквием. Я не найду в себе душевных сил
исполнить его, но ты уже в Лете. И теперь ты - мираж! Жаль, но ты лишь
дыхание, даже лишь вздох. Вздох воспоминания. И не воспоминания даже уже, а
лишь мысли о прошлом. Поэтому, прощай.
Левая окнопоченная стена и правая, обделенная, протянули друг другу
створки - и я заключился в помещение, только что бывшее лишь трехстеньем.
Указательный палец двинул меня вниз.
...Наглядная, утрированная модель одиночества...
Ощущая спиной дыхание задней, руками - близость боковых стен, зрением -
предлежащих дверей, я подумал, что лифт - неплохое прибежище для
клаустрофобии.
За стеной моего мира вверх проплыли голоса. Они возникли и погасли,
потусторонне, приятно-щемяще. И равнодушие в этой встрече. Однако почему-то
необоюдное.
Но вновь туман одиночества - и в нем выцвело и потерялось
воспоминание-впечатление.
Наконец мир распахнулся до лестничной площадки. Потом снова
распахнулся, но уперся в стену. И вот, в конце концов, облегченно
развернулся во вселенную.
Я вдохнул мороз, и он пронизал душу, все выцвечивая, оставляя лишь
светлое и прозрачное. И морозом измененный, я ощутил мир хрустально
нереальным, хрупким, неприкасаемым. Оптическое восприятие ввиду очков также
было морозным: мир зрился излишне четким, дотошно подробным, жестким,
резкоугольным. Чуждым. Вернее, это я, будучи теплым и живым, был инороден
ему. И мне надо было стать каменным, чтобы он меня принял. Но нет. Я не
стану.
Исколовшись миром и очистившись морозом, я положил путь домой и вскоре
вошел в вязкое тепло жилища.
...А праздник все катился вяло и размеренно, до скуки весело и до
серости пестро. Оставляя его в стороне, я, войдя в спальню, погрузился в
бальзам темноты. И на фоне праздничного шума вновь зазвучало скрипичное соло
одиночества...
Last-modified: Tue, 08 Feb 2000 23:53:26 GMT