Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
 © Copyright Геннадий Исаков
 Email: vadimv@mdm.ru
 Date: 3 Jun 1999
---------------------------------------------------------------




     -  Будьте вы прокляты! - Кричала в  телевизор мать Андрея, увидев в нем
счастливое лицо  награждаемого  оружейника.  - Будьте вы  прокляты,  людоеды
проклятые! - Кричала, плакала и причитала в скомканный платок.
     В  отчаянии всматривалась  в непостижимые  глаза  президента,  надрывно
пытаясь прочесть в них ответ на свой вопрос: "Зачем?"
     С  материнским эгоизмом  думала  о том, что если президенту  надо  было
кого-то  отправить  на   войну,  где  убивают,  так  уж  лучше   наркоманов,
алкоголиков, лагерников. Но зачем  же самых лучших и здоровых? Неужто, чтобы
извести здоровую страну? А иначе зачем умной голове война?
     Как  понять  людей, обожающих  убивать? Ведь  никакие внешние  силы  не
заставляют  это делать. Так  что же в них есть такое, что тянет их под пули,
чтобы самим  кого-нибудь  убить? В каждом сидит убийца, которому  достаточно
приказа? Почему он возникает?  Где моральные  запреты  руководителей страны?
Они -  мираж, когда кулак сильнее мозга? Да виноваты ли вожди, если их таких
и выбирал народ? Так, может дело в таких былинках, как она? Ведь она сама их
выбирала. И выбирали все. А кто не любит пострелять?
     Несколько лет назад откуда-то из бездны кровавой чеченской бойни до нее
дошла весть, что ее сын был ранен и ранен тяжело, что в  госпитале насколько
можно залечен и скоро будет ей доставлен.
     Андрея внесли  на носилках и сняли  покрывало. Мать медленно опустилась
на  пол и, как  легла, так и  уснула. Это  был  какой-то  обрубок.  Короткое
туловище без ног и без одной руки, да голова, покрытая шрамами. Глаза ничего
не выражали. Отец неподвижно сидел на диване, смотрел в пол и молчал.
     Доставившие  положили  изуродованного  парня  в заранее  приготовленную
постель, привели мать в  чувство и усадили поудобней в кресло рядом. Неловко
потоптались, сказали  не то  печальные,  не  то  бодрые слова  и  потихоньку
потянулись к двери. А что еще тут можно сделать?
     А Андрей смотрел в потолок и ждал, что будет дальше. Он еще не научился
быть обычным инвалидом. Он научился  только одному: ни о чем не думать. Если
мысли надо  появится,  она сама придет в  голову.  А так - зачем?  Безумство
ярких вывертов ума закончилось.  Он  словно  спал. И  это  оказалось  первой
победой в наступившей войне с собой, родителями, идеями, любовью. С жизнью.
     Молчал, потому  что  ничего не  происходило,  мысли затаились, родители
молчали. Только мать беспрестанно поправляла одеяло. Тускло светил свет.
     Как в  театре теней к вечеру сошлись родственники и друзья. Они деланно
улыбались  и, не зная, как вести себя в  такой ситуации, держались рядышком,
словно оказались маленькими в царстве поглотившего все мрака.
     Стол придвинули к  кровати, чтобы таким способом показать парню, что он
такой же, как и  все. И, как бывало прежде, снова с  ними.  Произошло  с ним
что-то, ну так что ж,  в жизни все бывает. Бывает даже -  погибают. Никто не
застрахован  от беды. На  то  и есть проблемы,  чтобы справляться с ними. Не
бывает большого или маленького горя, бывают слабенькие и сильные люди.
     Разлили  водку  по стаканам. Андрюше дали  в  его единственную руку,  а
рядом разместили бутерброды. Поднялся сосед старый дядька Боря.
     -  Самое  главное  в  жизни, -  сказал  он, - держаться  вместе. Вон  в
Отечественную сколько вернулось  инвалидов. И  ничего.  У  кого рука, у кого
нога, а у кого и просто голова. Так потихоньку и выживали. Детей наплодили и
жизнь  продолжилась.  Найдем  и  тебе,  Андрей,  невесту.  Жизнь,  чтобы  не
происходило, будет и дальше продолжаться. Давайте  за  нее и выпьем! Горькая
она, как водка.
     Выпитое  приободрило. Потекла беседа. Друзья стали обещать наведываться
каждый день, найти инвалидную коляску, подумать о посильной работе. А как же
без работы? Без нее можно свихнуться. Да и деньги в дом нужны. А что пенсия?
Разве протянешь на нее? Только кошку прокормить.
     Молчавший  отец тихо кашлянул, чем внезапно остановил  все разговоры, и
также тихо, будто неуверенно, заговорил.
     - Если разобраться, что самое главное в  человеке? Его честь. Все равно
какая,  человеческая, солдатская.  Просто  честь,  от которой  достоинство и
уважение. За  честь  стрелялись, за  честь  на муки шли. Чтобы ни самому, ни
другим никогда не было бы стыдно за то, как прожил он доставшуюся жизнь. Это
очень  трудно -  быть честным.  Честь идет  от долга.  От рождения человек в
долгах.  Перед родителями,  как  повелось  от  поколения в поколение,  перед
народом, а значит - родиной. Перед именем своим и фамилией. А если служишь -
перед законом, старшим по званию. Вот имеет человек право на жизнь? Имеет. А
если долг обязывает жизнь отдать? Тогда как  быть?  Что главнее: обязанность
или право? Вот главный вопрос жизни. Кто его решит? Суд чести. Увечие  твое,
сын, тяжелое бремя честного человека. Как раскаленная Голгофа для Христа. Не
думай, правильная была  война  или нет. Плохой  закон все рано закон. Как  и
твой  народ.  Плохой  или хороший  - его  не  выбирают.  Носи свое  увечье с
достоинством. Ты его,  - тут  он замолчал, словно  споткнулся,  но  все-таки
продолжил,  -  заслужил.  Как  самую невероятную медаль  честно выполненного
долга. Как долгое распятие Иисуса. Послали драться, ты и дрался. Но вместе с
этим не думай плохо о  тех, с кем воевал. Убивавшие тебя тоже выполняли свой
долг  перед  своим народом. Войны не для того,  чтобы народы ненавидели друг
друга.  Они  для  того,  чтобы  им  самим,   дерущимся  народам,  дано  было
содрогнуться от  ужаса, перестрадать, переломить  свою  гордыню  и научиться
уважению другого.  Вот ты и  есть упрек жестокому и  глупому сердцу  России.
Тяжелая,  но благородная  доля тебе  выпала.  Сделать его мудрее.  Ты  понял
что-нибудь, сын?
     С шумом выпил водку и отвернулся.
     Кто-то  поставил в магнитофон  кассету с  записями  Высоцкого. "Спасите
наши души! Мы бредим от удушья!" - Рычал бард. - "А если не поймаешь в грудь
свинец, на грудь поймаешь орден за отвагу".
     Кто-то из друзей привел его девчонку. Она остановилась в поеме дверей и
молча смотрела  на него. Обезображенный парень  чувствовал  ее  взгляд  и не
мешал ей насмотреться. Бог мой! Какая же она была обворожительная! Красивая,
томная, страстная!  Как  они целовались!  Носились  по  раскаленному  пляжу,
кувыркались,  кричали,  прыгали в воду и не могли  до боли наиграться гибкой
силой жарких тел. Тогда любовь сплетала их в неистовые объятья.
     Андрей повернул к ней голову и тихо прошептал:
     - То был всего лишь сон. Всего лишь только сон.
     Она попятилась и исчезла в черноте проема.
     Много   попыток  найти  ему  занятие  предпринимали  родные  и  друзья.
Обращались в различные  организации, военкомат, фабрики. Вызывало озлобление
не то, что поступал отказ,  точнее  - обещание  подумать, а  равнодушие его.
Бесчувственная  стена из вязкой безразличной ваты.  На лицах читалась мысль:
"Мы его туда не посылали. Президент послал, к нему и обращайтесь".
     Ребята  выполнили  свое  обещание  только  в  той  части, что  привезли
подходящую  инвалидную  коляску,  давшую   некоторую   свободу   в  освоении
пространства. Но часто приходить не получалось. Общее горе сплачивает людей,
а разные напасти разбрасывают. Да он и не обижался. Потому что знал: там, за
обидой - бездна. Слушал Высоцкого и  смотрел  телевизор, предпочитая детские
кинофильмы.   Мать  пекла  булочки,  старалась  повкуснее   что-то  сделать,
неведомую свою вину замаливала перед сыном. Отец гнал брагу, выпивал.
     -  Не хочешь, солдат,  со мною выпить? Не  хочешь. - Опускал голову.  -
Небось ненавидишь дурака отца, что  не научил, как жить,  до того, как стало
поздно.
     Накатывалась вторая волна битвы.
     -  Скажи, отец, таил ли ты  обиду  на кого-нибудь за то, что родился  в
бедной и  безрадостной семье? За то, что  бог талантами не наградил?  Что не
Рокфеллер ты,  не  Пугачева,  не  сын индийского  раджи?  Нет? Не  таил?  Ты
понимал, что есть судьба и все тут. Как у природы нет плохой погоды, так нет
плохой  или хорошей  судьбы. Она - как мать, как дом родной, как твоя шкура!
Зачем  она такая, я  не знаю. Думаю, что в этом есть от  бога смысл, который
раскроется,  когда  можно  будет  дуракам  раскрыться.   Если  в  результате
постижения его мы поумнеем.  Не  думай  ничего, отец. Мне предстоит  тяжелый
груз осилить. Это моя судьба. С ней мне надо примириться.
     Родители отступили  на некоторую дистанцию и это была вторая победа. Но
не окончательная. У них в головах  было закодированное знание:  если человек
не  выражает эмоций, он  страшно  болен. Здоровый обязан  драться,  кричать,
плакать, требовать,  добиваться.  Кого-то ненавидеть, кого-то обожать.  Вот,
как Высоцкий, например. "Если кровь у кого горяча - саблей  бей, пикой  лихо
коли". "Я люблю и, значит, я живу". Ну, и, конечно, выпивать, чтоб обновлять
эмоции. Надо  заставить  его  кипеть,  рваться, какой еще  может  быть смысл
жизни?  Зачем кипеть? Куда  рваться?  Какая  разница?  Да никуда и ни зачем!
Просто  кипеть  и  рваться,  как  Высоцкий.   Так  предусмотрено  программой
человека. Ведь всегда найдется что-нибудь такое, что  надо рвать! Что-то  же
должно теснить, черт побери! Неужели ему не душно?
     Душно,  очень душно, но  он не рычал  об этом, не плакал и  не  стонал,
когда  бессонными  ночами  перед  глазами  проплывали образы  несостоявшейся
жизни. Его  подвиг заключался в ином - в поиске гармонии с судьбой. В поиске
неутомимом, мощном, спокойном, без надрыва. А для этого надо было  подняться
над своей бездной.
     -  Все  в  порядке! -  Радостно объявил  дядька Боря, приведя  к ним  в
квартиру  респектабельного  господина  и привлекательную  молодую  особу.  -
Валерий Георгиевич, а девушка - Марина. - Представил гостей. - Хватит валять
дурака, Андрюша! Займешься настоящим делом.
     Завтра  утром надо  будет одеть парня в то, что привез господин, за ним
приедут, отвезут,  куда надо, и там все  разъяснят. Работа посильная, платят
хорошо.
     Так и  вышло. Рано утром за ним,  одетым в  опаленную порохом армейскую
форму  с подшитыми пустыми  штанинами,  приехала Марина  в  скромном  черном
платье с парочкой крепких ребят и увезла его с собой. Прибыли в офис, где их
уже ждал Валерий Георгиевич.
     - Отлично! Хорошо! - Довольно восклицал тот, осматривая калеку. - Скоро
у тебя будет лимузин с персональным шофером.
     Андрея вмонтировали в неказистую коляску и отвезли с Мариной к большому
магазину. Установили плакат. "Он отдал родине всего себя, а она не дала даже
хлеба". Там и  оставили  обоих. Вид  израненного солдата в разбитой коляске,
придерживаемой миловидной девушкой в простенькой одежде, являл собой картину
нежности  и  горя. Марина  держала пустую  кастрюлю. Подаяния  текли в  нее,
перекладываемые по мере наполнения в сумочку.
     Вечером приехали ребята и отвезли обратно в офис.
     - Вот видишь,  Андрюша,  нет  уродства,  когда есть  бабки! -  Улыбался
Валерий  Георгиевич,  демонстрируя  ему  огромную выручку. -  Вот тебе  твоя
часть.  - Положил ему в карман и похлопал по плечу. - Не тушуйся, ты не один
такой. Ну, а теперь - домой! Завтра снова за работу.
     Деньги новый бизнесмен отдал довольным родителям. Так побежали дни.
     - Зачем тебе это надо? - Спросил он как-то у Марины.
     - Какое тебе дело?  - Вспылила она. - Вожусь с тобой - и ладно! Тебе-то
вот не стыдно! Вояка хренов!
     - Да! Вояка! А ты знаешь, что такое - война?
     - Знаю. Эротический сеанс.
     - Война - инструмент политики.
     - Ага.  А политика  - экономики. Ну, а  экономика - чего? Вкусной  еды,
лени, развлечений и постели. И во  всем - "шерше ля фам". Война только тогда
и бывает, когда у кого-то из вождей сексуальные проблемы. Насилие и убийство
в сущности - результат эротических  порывов  мужчины,  отвергнутых женщиной.
Самцы дерутся от полового возбуждения. Солдат для того и отлучают от женщин,
чтобы вызвать  агрессивность. Драка за выживание - это драка  за потомство и
за секс. Так всегда было в природе. Экономика, политика - всего лишь мишура.
Кто не дерется  - импотент. Ты-то уже, пожалуй, полный ноль. Спокоен, ничего
не можешь.
     - Зачем ты так. - Сказал он обреченно.
     Бесконечная жалость к несчастному охватила девушку. И она сказала:
     - Вечером возьму тебя к себе.
     Она ввезла калеку в маленькую  опрятную комнату, рядом с ним  поставила
столик и побежала на кухню что-нибудь приготовить.
     - Будешь вино? Может водку? Что молчишь? Говори чего-нибудь.
     Молчание. Он  не знал,  что  говорить.  Не  знал, что надо  делать.  Не
понимал,  что дозволено в такой ситуации  такому уроду,  как  он. И  поэтому
робко попросил:
     - Помоги мне.
     Хозяйка забежала в ванную и вышла из нее совершенно обнаженной. Матовый
румянец выдавал смущение.
     - Теперь ты попробуй мне помочь.
     В   грации  энергетический  заряд.  И  этот   заряд  приближался  диким
наваждением. Он вдруг ощутил, что  они распадаются на разные миры. Как океан
и битая скала. А что любовь? Соизмерение.
     - Я  не  могу! Сделай что-нибудь, чтобы  я ничего не хотел,  не мучился
желаниями! Вообще  никакими! Это же мука! Я  не хочу больше хотеть! Я с  ума
сойду!
     - Убить?
     - Да хоть убить!
     Что-то в нем  щелкнуло и  сломалось.  Все  поехало  перед  глазами и он
уснул. Очнулся у себя дома.
     На следующий день Андрей  объявил Валерию Георгиевичу, что он больше не
сможет  работать в его  фирме.  Причина проста: он солдат, а  не попрошайка.
Устал, больше не может. А  о лимузинах  лишь несчастные от рождения мечтают.
Надо  вверх стремиться,  а не  по столу ползать крошки собирать. На прощание
Марина  сказала  нечто загадочное. "Кто  мало  желает, тот  много получает".
Смысл  фразы не дошел,  но согласился с ним, предположив предметную формулу:
не ожидающий конкретной женщины  получит многих, и  это  хорошо, потому  что
конкретная может только ранить,  а океан из них - лечить.  Согласился и  тем
одержал победу над любовью.
     На этом его экономическая  деятельность  закончилась. И он опять ушел в
себя. Неизвестно, чем бы  это все закончилось,  если бы не неутомимый старый
дядька  Боря.   На  этот   раз  он   привел  молодого  энергичного  мужчину,
упакованного в черную полувоенную одежду. Наступил политический период.
     Андрей сидел перед ним  в своей инвалидной коляске, на которую по этому
случаю был перенесен, а тот принялся объяснять цель прихода. Начал издалека.
     - Скажи, солдат, что ты испытывал, когда стрелял в живого человека?
     - Отвращение к себе, но больше к нему, что  позволил мне его убить. Что
он  промахнулся, стреляя  по  мне. Тупость  и  ненависть  к  мерзкой  жизни,
затеявшей все это.
     -  Тебе  не надо  никому  доказывать, что  ты сильный  человек. Никому,
только  себе. А вот себе как это доказать?  Только  одним  способом -  найти
истинного врага и уничтожить его без сомненья.
     Ты в этой стране вообще никому не нужен. Из тебя  сделали куклу, драную
марионетку на веревке. Вряд ли ты даже знал, кому служил.
     - Я служил народу.
     Господин рассмеялся.
     -  Народу? Грозный -  это  нефть, нефтепровод, ключ к  нефти Каспия. Ты
видел, чтобы в России где-нибудь нефть  принадлежала народу?  Глупый! Народу
от  этого пирога идет не больше, чем света солнца от луны. Войну в Чечне  не
президент  устроил  и вовсе  не народ,  а те,  кто мечтал захватить ее.  Кто
ожидал  от  этой  нефти  баснословные доходы.  Ты, парень,  дрался  за чужие
нефтедоллары,  чтоб  кто-то на Канарах вилл настроил. На  яхтах  проституток
ублажал.  Тебя  использовали,  солдат,  как   одноразовый  патрон.   Ты  был
изначально  обречен   на  одиночество  и  пустоту.   Разве  тебе  дали  хоть
какой-нибудь смысл этой войны, способный осветить всю твою дальнейшую жизнь,
объяснение, зачем ты был направлен убивать, и вообще смысл рождения и смерти
в этой стране?
     -  Ну,  хорошо,  пусть так.  Значит, я дрался за  новый уклад жизни. За
такой, при котором каждый может, если он способен, построить себе виллы. Для
чего мы ввели частную собственность? Разве не для того, чтобы ради этих вилл
собственник развил промышленность в стране?
     - Знаешь  почему  людям нужна частная  собственность? Не знаешь.  Так я
скажу.
     От нищеты  духа.  От пустоты  в  сознании о смысле  жизни. Чтобы чем-то
заполнить эту пустоту. И чем-нибудь полегче. Вот только чем? Можно широким и
могучим духом,  а можно  собственностью и  думкою  о  ней.  Знаешь,  чем они
отличаются? Дух строит отношения семьи и  дружбы, а собственность - наживы и
обмана. А значит - драк, вражды.  Что проще, взять себе или  отдать другому?
Особенно,  когда  обоим  нужно.  Вот  то-то  и  оно. Потому и  собственность
превратилась в бога. Победу рвут, за  счастье бьются.  Сильному духом ничего
себе не надо. Он не побежит наперегонки с другими ничтожествами, не знающими
достоинства, за сверкнувшим куском золота, чтобы  в счастье  закатить глаза.
Да ему проще  умереть от голода,  чем  жить  таким  дерьмом.  Сильному нужна
дружная семья,  а  не кучка дерущихся за кусочек золота предурков. Представь
бесконечный  и  ревущий  океан, в  нем  мечется плот  с драными,  холодными,
голодными  людьми. Берегов нет. И значит цели нет. Людям непонятно, как  так
получилось, что они здесь оказались.  Почему? Зачем? Возможно, для  каких-то
испытаний. Какая тогда остается цель? Только одна: выдержать это испытание с
максимальным присутствием духа, без драк за теплое  место. Цель - мужество и
достоинство,  чтобы  не  стыдно  было  бы  потом,  когда  это  все кончится,
посмотреть в глаза огромному миру или богу, если он есть.
     -  Но  можно же  прожить свою жизнь  получше!  Ну, как за  рубежом, где
цивилизация.
     -  Нет,  нельзя.  Можно  отнять у  другого  брата,  отнять  у  будущего
поколения,  внуков,  правнуков. Разрушить, ободрать плот  к чертовой матери.
Извратить мораль.  Потому  что все богатства спрятаны за  ней.  Все ценности
пропитаны  слезами  и  кровью. Живет гаденыш  во  дворце,  а из каждого  его
кусочка  сочится чья-то  кровь. Вот,  что такое цивилизация. Лучше жить  без
бесконечных удобств, которых все равно всегда будет мало такому гаду, потому
что он по своей  природе  неполноценен, чем наслаждаться удобствами из крови
чьих-то  душ  и тел. Нельзя, Андрей, думать, что  можно жить лучше. Кто  так
думает, тот просто слепой.
     - А Вы что предлагаете?
     -  У нас семья. Да,  криминальная  семья,  потому  что  мы не  признаем
паршивых тех  законов,  где  каждый  только за себя. Мы  -  маленький остров
справедливости, в котором  закон  и мужественный дух. В стране  образовались
два  мира и они вступили в войну. Паршивый строй и криминальное братство. Мы
разрушаем его и  будем разрушать  до  тех пор,  пока семьей  не  станет  вся
страна. В этой войне ты, солдат, будешь служить идее духа, а значит и себе.
     - Вы что, обычные бандиты? Шайка грабителей? Не думаю, что подойду.
     - Ты читал про Робин Гуда? Да, шайка, да, грабители! А ты что хочешь? А
с нами как они? Вон  сколько нищих одиночек ходит! Это тоже твой народ! И их
становится все больше. Хищники их сразу на старте сделали нищими. А тебя вот
инвалидом. Нет,  брат, теперь нас просто не  возьмешь. Да тебе  и грабить не
придется.
     - А что же делать?
     - Работать с  подростками. Из беспризорников готовить нам  отряды, чтоб
пополнять семью. Будешь с моими ребятами  перемещаться по вокзалам  и другим
местам,  где их бывает много,  подкармливать, вести беседы.  Ты их  внимание
привлечешь. Никому другому не поверят, как тебе.
     Андрей  сидел у  вокзальной стенке, высматривал беспризорных мальчишек,
спрашивал о месте поуютней. Там,  куда его перевозили, в окружении сорванцов
рассказывал о войне, о солдатской дружбе, о мужестве и о беде. Такой горькой
участи,  как его,  могли безоговорочно  сопереживать только одинокие дети  с
сентиментальными сердечками, покрытыми коростой. Их собиралось все больше  и
больше. Слушали, затаив дыхание. Андрея уважали.
     - Хотите справедливой и нормальной жизни? - Спрашивал калека.
     - Да, а что нужно делать?
     - Держаться вместе, как одна семья, и слушаться.
     Далее он вручал их подручным  энергичного  господина и  перемещался  на
следующие объекты.
     Все больше  и больше  мрачнел  новоявленный  мессия,  когда узнавал  от
завербованных мальчишек о результатах своих дел.
     Отряды  беспризорников  перевозились в  отдаленные  деревни,  где  было
образовано  подобие коммун, и там, как в  древней Спарте, создавались из них
жестокие  легионы,  не  знающие  жалости,  культуры   и  морали.   Легионеры
установили  террор страха. Террор давал  им все, что  было нужно, и  увлекал
идеей власти.  Власть над людьми, над территорией  пьянила  фюреров отрядов.
Власть зла  не  переходила во власть добра.  Непостижимым образом российский
характер породил  потребность  в насилии  и жестокости.  Они стали  символом
времени.
     Андрей прекратил  и эту деятельность. Не слушал больше песен Высоцкого,
не  найдя  в  них созидательного  смысла,  не  смотрел даже детских фильмов,
настраивающих не на понимание героев, а на  уничтожение  кого-то  из них. Он
устал от криков, воплей и сражений. Он проникал в суть тишины и мрака.
     Родители неистово страдали.
     Наконец,  отец  не  выдержал.  Он  побежал  по  книжным  магазинам,  по
старикам-друзьям и  вот,  довольный,  принес то,  что долго искал. Это  была
книга Николая Островского "Как закалялась сталь".
     - Читай, сын, потом будешь думать.
     Андрей прочел ее залпом. Изувеченный герой книги, слепой и неподвижный,
нашел свое  призвание в писании невероятно мощной литературы. Изувеченным он
стал, спасая город.
     Ясными глазами  смотрел в потолок, не  отвечал на  вопросы, не спал, не
ел. Он  осознавал свою страну, пытаясь охватить всю целиком  и ощутить смысл
всего, что  в ней  творится. Дух его  проснулся,  распрямился  и заполнил ум
огромными живыми образами. Старался увязать в единую картину.

     Благословенна  ли война?  Не начнется новая песня,  если  не остановить
старую.  Чтобы появилось  утро, нужен  вечер.  Идущая  волна  падает,  чтобы
поднялась новая. Зачем соком наливается плод, если не быть кем-то съеденным?
Если наливающееся  силой  племя вдруг  останется  без природных катаклизмов,
куда  направит  свою силу, как использует  свободу? Оно направится на войну.
Пойдет  на другие  беды, которые сожмут племя вновь. Вечный маятник природы.
Сила, пока  спит  разум, всегда направлена на поиск того, что  уничтожит ее.
Катаклизмами и войнами  природа держит человечество в жестких рамках,  чтобы
оно, не осознавшее предназначения благополучия и  свобод, не использовало их
для катастрофы.
     Стало  быть  война -  необходимое  условие продолжения  здорового  рода
людей? Даже  не столько физического,  сколько духовного? Перенаселенный  мир
без войн, возможно,  просто  деградирует. Засохнет  и сгниет. Если  так,  то
расцвет  благополучия ведет, если  не к  войне,  то  к вымиранию, к беде.  В
сладком добре зреют зерна зла. Кто сможет разорвать порочный круг?
     Страна изготовляла боевые самолеты, танки, оружие всех видов, безумных,
страшных,  безысходных и продавала  за рубеж.  Она  находилась  в  состоянии
истерического  подъема в деле производства  техники персональных и  массовых
убийств. Эта деликатная  сфера человеческого социума  давала  участникам  ее
предметное  ощущение  своей востребованности и денежное счастье. Люди делали
оружие, чтобы любить и быть любимыми, творить добро, оставить светлую память
о  себе.  Чтобы  кто-то  стал  насильником,  убийцей, сумасшедшим,  исчадием
кошмара,  горя, зла. Оружие  никогда не мирило людей, мирила безоруженность.
Оно накручивало истерию страха  и агрессии.  А дальше -  только первый залп.
Истерия  заполняла землю, блокируя  пути  для  проявлений  разума  и мудрого
разрешения  проблем. Мозг спал в сентенции,  что кто-то все равно  его будет
делать. А значит, надо всех  опередить. По ту  сторону границы мыслят также.
Восторг азарта,  как  у соперников в футболе. Вот  только мяч  с воротами  -
ракеты с городами.  Вон как кричат в экстазе стадионы! Межнациональная игра,
положенная  в души, такой же и витает над землей. Природа их одна. И требует
развязки. Нет ничего страшнее, когда у  власти игроки. Тревожный признак для
народа, когда президент его - азартный болельщик.
     Видимо,  все,  что есть в человеке,  должно быть  доведено до  абсурда.
Расположение и неприязнь восходят к любви и ненависти, а те - к кровоточащим
ранам, от  них -  к  рождению  и  смерти, к единственной  точке, соединяющей
судьбы  с  Богом.  Он  через  эту  точку управляет истечением  спектакля.  А
мизансцены на совести людей.
     Бога видит только Дьявол, Бог себя не видит.  Ну, а что  же видит  Бог?
Неужели, чистый Дьявол перед ним, тот человек, что ищет его взгляда?
     Андрей  надеялся  понять источники  своей  беды, вернее -  причин  беды
народа, заложенных в народе, а значит - в нем самом. Вот у Островского герой
стал  инвалидом  в битве за тепло  и свет для  города, а он разрушил  город,
уничтожил  тепло  и свет. Два инвалида  на полярных точках. Он не может быть
героем. Тем более - писать об этом. Кто может найти  точку отсчета подвига в
преступлениях? Где хороший мальчик превращается в кошмар?  Где спрятана она,
эта точка раздела добра и зла?
     Где преступление восходит  к осознанию? Через какое знание, если знание
от Библии порок? Мы обрекаем себя на поражение. Непорочным знанием порок  не
осознать. И  остается  наказание,  как  средство постижения  законов  жизни.
Ребенок не поймет огонь, пока не обожжется.
     Ходом  размышлений  не  делился. Так  продолжалось  долго,  чем  совсем
запугал мать, которая стала потихоньку бранить мужа.  Поскольку парня дурнем
сделал.
     Затем позвал отца и так сказал.
     - Отвезите меня в церковь.
     Наняли  машину, перенесли  парня в  нее, инвалидную коляску укрепили на
багажнике и повезли.

     - Как разобраться мне, батюшка? - Тихо проговорил калека.
     Священник, немолодой  человек, но почему-то с  молодым  невыразительным
лицом, умиротворенно стоял перед ним и  излучал спокойный свет. В храме было
пусто, пахло свечами, с образов  грустно  смотрели бородатые святые, заранее
скорбящие  по глупому  мятежному уму,  обреченному  страдать  в  бесполезных
попытках  понять  не данное  ему.  Отец  и  мать  стояли  сзади за коляской,
испытывая   неловкость  за  неистовые  глаза  сына,   далекие  от  смиренной
покорности судьбе.
     - Помогите понять,  - говорили воспаленные губы, - если без воли Божией
не упадет былинка, то почему он  сделал меня таким, каким сейчас сижу  в его
храме,  почему он  устроил  эту  бойню,  как репетицию конца  света?  Почему
невинные мать и отец страдают? Почему никогда не родятся мои дети, их внуки?
Почему? Я Дьявол перед ним, скажите, что он сражается со мной? Ответьте мне,
если знаете!
     - В тебе, голубчик, говорит гордыня. "Я" для тебя важней всего. Нет, ты
не Дьявол. С людьми Бог не сражается. Но только с Дьяволом, запавшим в души,
в том числе - в твою. Люди грешны от рождения.  Потому что родились в грехе.
В них живет Дьявол. Задача человека  освободиться от  него. Не сможешь - Бог
тебя накажет.
     - Да что же, я игрушка между ними?
     - Они сражаются за тебя! Чей ты раб? Бога или Дьявола?
     -  Я  не раб.  Зачем они вообще  ко мне все привязались?  Не  нужен мне
никто! Почему я должен быть рабом? Разве нет другого выбора?
     -  Наказан будешь  за  гордыню!  Выбора иного нет.  Или  блаженство или
скрежет зубами с воплем плача. Третьего не дано.
     - Послушайте,  святой отец, а  зачем  все это надо? Вот  эта  вся возня
между Богом  и Дьяволом?  Где  я  -  заложник  между  ними.  Чего бы  им  не
помириться? Не надо мне блаженства, как и плача!
     - Не упадет небо на землю, реки не вернутся вспять,  не  перестанет мир
плодиться,  размножаться и жизнью  жить живых,  пока есть Бог и  Дьявол. Они
сражаются, чтоб это  дальше  продолжалось,  не умерло и  не исчезло.  А  раз
продолжается, то  будет  продолжаться  и  сражение Бога с  Дьяволом  за них.
Поймешь ли ты это, человек? Борьба нужна, потому что она есть.
     - Но почему в ней именно я был выбран жертвой?
     - Потому что  был  готов к тому.  Как представитель нашего  народа. Его
герой. Инвалид  не  ты, инвалид -  весь наш  народ.  А  ты  - его  наглядная
частица. Идущий не туда, теряет ноги, берущий не свое,  теряет руки.  Вот  и
застыл в оцепенении,  не  видя ни  пути,  ни смысла. Дальнейшей  судьбой  ты
обозначишь путь России.
     - Ну, хорошо, как жить теперь такому инвалиду?
     - Молиться, чтобы Бог простил за то,  что Дьяволу поддались. Страдать и
жалость вызывать. Чтоб ваше сердце размягчилось, прониклось теплотой, добром
и  состраданьем. Обнявшись, плакать  над  собой.  И  только  в том  возможно
облегченье.
     По настоянию  Андрея,  при  благословении  попа, его, закутанного,  как
култышку  во  все  теплое, друзья,  родители, стали выставлять на  паперти у
храма.  Священник выдавал  для  продажи духовную литературу, свечи, какую-то
мишуру, он и продавал это, разложив на маленьком столике.
     Торговля  шла  не бойко.  Вообще  ее и торговлей  нельзя было  назвать,
потому что кто-то из жалости подавал  милостыню, а он в свою очередь кому-то
что-то отдавал бесплатно, если денег не было. Это было местом пожертвований.
Над ним  витала  больная совесть, которая искала успокоения. Убогие садились
рядом. Некоторые жестами просили  денег,  а иные  - просто  так. Одна  такая
старушка просто смотрела на храм и молилась.
     - Чего ты просишь? - Не вытерпел Андрей.
     - Смерти, батюшка.
     - А зачем ты родилась?
     - Для нее, родной.
     - Чего ждешь ты от смерти? - Поразился он.
     -  Блаженства  в том  раю,  где ангелы поют  и  бабочки летают.  Жизнь,
голубчик,  только порка,  чтоб перемучиться  для  рая.  Кто  больше мучился,
надежней попадет.
     - А как же добрые дела?
     - Добрыми  делами  вымаливают радости в  жизни  да искупление грехов, а
праведникам нужны лишь кротость, терпение и  смерть. Блаженны  нищие  духом,
сказал Христос.
     -  А не  страшный  грех - думать только о  себе? Весь мир  погибнет при
таком подходе.
     - А я и знаю, что погибнет. Того и жду. Как страшного суда для всех. Не
надо разжигать свой дух, гордыня в нем. Люби бога и он воздаст тебе.
     - Неужели  суть религии заключается в заботе о своей душе и в жажде рая
после смерти с презрением к живому миру, поскольку  грешен он? Разве  любовь
существует для смерти, а не для жизни? Старая, мир грешен только тем, что он
несправедлив,  и породил  такую  церковь для примирения людей  с ним,  как с
вечной неизбежностью, с приютом слабых  в лоне церкви,  смерти и мистической
любви!  Умрет несправедливость, нужна  ли  будет  церковь?  Нужна  ли  будет
страсть по смерти?
     - В тебе, калека, Дьявол говорит.
     И отошла.
     Потемнело  небо над Андреем.  Как перепутались оценки,  - думал он. Что
главное: рождение или смерть? "Я" или не "Я". Жизнь или то, что после жизни?
Быть или не быть, как спрашивал Шекспир.
     Он  посмотрел вокруг и  усмехнулся.  Суета сует и мрак бессмысленности.
Для чего нужно  все это: надежды,  драки и порывы?  Что стоит за бесконечным
временем? Мгновение.  Потому и время  из мгновений. В мгновении есть  все. И
прошлое и будущее, и радость и печаль. Жизнь и не жизнь. И общий  Дух земли,
Вселенной.
     Стоит  вопрос   иначе.  Остаться   слабенькой  бессмысленной  былинкой,
вцепившись на ветру за то, что принесет блаженство телу или  маленькой душе,
удобство для  квартиры,  огорода, уйдя в них,  словно в скорлупу, в ничто, и
кануть  в  пустоту  или  поступить  наоборот. Отбросив  вздор  благополучия,
перешагнув блаженства, отдаться духу той Вселенной, что царственно  манит  к
себе,  пойти  к нему навстречу,  понять,  что ему  надо и для чего он создал
жизнь, зачем создал  меня. Поняв, внести  закон его  в  свет жизни и  далее,
минуя смерть, совсем уйти к  нему. Чтоб дальше жить в мирах Веленной и  жить
проблемами ее.
     Вот достойная  цель: возвысить себя до божественного духа. А это значит
освободиться  от  векового  страха  чужой  воли  -  Бога,  Дьявола,  соседа,
начальника,  вытравить  культуру  рабства,  исповедующую  бегство от всего в
догматы счастья и  "достойной жизни" для  себя. Расправить и перестроить дух
народный, чтобы он в образе новорожденного Бога земли мог представиться Богу
Вселенной достойным  его,  как  сын  мудрого  отца.  Пробудить  человеческое
достоинство  в измученных телах с потухшими глазами.  Стать и быть насколько
можно мудрым справедливым  человеком, причем - сейчас, всегда - сейчас, а не
потом.
     Не следует жить ни прошлым, ни будущим и даже не надеждой, поскольку  в
них никогда не  было и нет  конечной цели. Жить надо тем, что есть сейчас, и
перестать  чего-то ожидать. Человек ответственен  за каждое  мгновение  всей
своей жизни. Как за каждый ответ множества вопросов. Будущее будет адекватно
результату. Ему все стало ясно.
     Подул свежий ветер, непроницаемая свинцовая  пелена на небе разорвалась
и солнце упало на Андрея.
     В  мире родился  новый философ. Этим философом стал искалеченный войной
народ.
     На следующий день Андрея, приведенного в опрятный вид, повезли в школу.
Он решил стать духовным наставником для молодых. Ничего не поделаешь, мы все
из одного гнезда. Все одинаковые и обречены жить вместе.  Как бы это не было
прекрасно  или отвратительно. Все  надо правильно понять,  разумное принять,
безумное  отбросить. Все  благополучие,  как  оболочка, покоится  на скелете
нравственности.  Главное  -  найти  гармонию  материи  и духа, света и тьмы,
жестокости и милосердия, людей полярных взглядов.  Гармонию идей. Мир спасет
умение ее найти.  Она и будет красотой.  Только бы  не  перепутать красоту с
уродством.






     Аскольд  Васильевич Козлодоев заболел.  На него свалился грипп, а он  с
детства не  переносил  его.  Кости  болели,  кожа  излучала  жар,  все ныло,
настроение опаскудилось. Он  лежал измученным  трупом с красными бесноватыми
глазами и сопливым носом, зарывшись в свалку из одеял и телогреек. Лекарства
никакие  не  принимал,  потому  что  издавна  принимал  медицину  за вредное
шаманство,  которое  только  мешает  перестройке   организма  для  борьбы  с
болезнью.  И  действительно,  в  нем что-то  происходило, очень  похожее  на
сплошной разлад. Что-то там не получалось.
     В общем, Козлодоев приготовился помирать. Дядя Федя  и инженер Петрович
привели к нему старую старуху пенсионерку, чтобы та присмотрела за дураком.
     -  Васильевич,  -  сказали  ему,   оцепенело  уставившемуся  на  ветхое
создание, - это Софья Алексеевна. Она ухаживает за сомнительными.
     - В каком смысле? - Помрачнел больной.
     - За покойниками. - Неожиданно  здраво разъяснила свой профиль старуха.
- Которые пока живые.
     - Из  монастыря,  что  ли?  - Осатанел  и удивился Козлодоев  говорящей
кукле.
     -  Напрасно ты так. Потом еще спасибо скажешь. - И ушли, как бросили на
произвол стихии.
     Они  все  это сделали  напрасно.  Видно,  чтобы  смерть  не  показалась
сахаром. Что  тут  началось! Старуха,  оказывается, знала  полтора миллиарда
слов и время зря тратить не собиралась.
     -  Как  тебя зовут-то? -  Спросила, снимая шляпу и пальто, под  которым
скрывалось  нахальное платье.  Увидела  зеркало,  подбежала, прихватив  свой
саквояжик,  и  тотчас  же  принялась гримасничать и рисовать узоры  на  лице
прошлогодней  фиалки. И вытряхнула довольно много слов  о  благотворительной
роли красоты женщин в излечении мужчин. "Вам на благо нас не жалко".
     - Еврейка, небось?
     - С чего это?
     - Говоришь, как Голда Мейер.
     - Я ассирийка.
     - Да таких и не бывает. Меня зовут Аскольдом.
     -  Господи, какая  мерзость!  Скалы и  лед.  Ты  не  варяг? "Мы в  море
родились, умрем на море!" - Фальшиво пропела. - Мама-то как звала?
     Она подошла и поразила. С плеч падает цыганский платок. На смуглом лице
синие  губы,  на  вековых  щеках  румяна, в ушах  по  канделябру.  Накладные
ресницы. А волосы! Есть игрушка такая. "А-а-а!" - кричит черт, выскакивая из
ящика.  Чтоб  страшно  стало. Точно  не вспомнить,  какая прическа у него на
затылке, но, наверняка, такая. К тому же у этой - неистово красная.
     - Ну, и кого будем пугать?
     Что на больного обижаться?
     - Не  смыслим, значит, в красоте и  современной моде. -  Констатировала
старуха. - Неудивительно. Смыслим тогда, когда существуем. Огненная страсть.
Только для бомонда. Ты мужчина или кто? А если не мужчина, то зачем  ты? Эх,
сирота!
     - Колей меня мама звала. А зачем ты ассирийка?
     Коля был мокрый, грязный и вонючий.
     - Сейчас  тебя  обмою.  Тазик  есть? А  эта тряпка - полотенце?  Дожил!
Никакой культуры!
     - Потерпи пока гроб принесут. Уж недолго.
     А ассирийка тем  временем бегала по квартире, выясняя, что  где  лежит.
Заглянула  во  все  шкафы,  холодильник.  И  без  конца причитала.  "Кошмар!
Гадюшник! Грязь,  бомжатник!" Ну еще  выдавала что-то  новенькое. Она  знала
много слов. С головой после атомного взрыва.
     -  Ассирийка я  затем,  чтоб Вавилона больше не случилось. Жена,  поди,
давно  сбежала? С каким-нибудь завхозом из буфета. - Язвила кикимора. - Вон,
даже тарелок - ни одной не осталось.
     -  Порядок  отражает  комплексы  души. Он ограничивает  цель.  В  хаосе
фантазия,  ни  чем не  скованный полет  воображения.  -  Философски  ответил
Козлодоев.
     - То-то я смотрю - метла в ведре. Сразу видно - для полетов. А на кухне
стартовый комплекс. Летаем без бензина? ЦУП на койке?
     - Послушай, выверни ведро. Посмотри чинарик.
     - Какая гадость!  - Побежала  к  саквояжику  и  принесла  кисет.  Ловко
порвала газетку и умело свернула пару козьих ножек.
     - Откуда навык?
     -  С  фронта,  позже  с лагерей.  Вот где  зарядка  сил! А какая  школа
выживания! После такой школы,  - пробормотала, что-то озабоченно выискивая в
кармашках, - долго живут. Знаешь почему?
     Аскольд  Васильевич заскрипел, но  сумел  приподняться, чтоб  поудобней
сесть. Гостья проворно подложила подушку. Дала сигарку.
     - Спички есть? - Спросила.
     - Обычно прикуриваю от газа. - Показал на кухню.
     - А газ зажигаешь от чего?
     - От окурка. У меня никогда и не было жены. Не поймешь вас, женщин.
     Нашла  спичку  и  чиркнула о зеркало.  Сигарки задымились.  На  будущее
зажгла газ на кухне.
     -  А потому, что  понимают жизнь иначе, чем  другие.  У меня мужей было
штук десять. Не прижились, милые.
     - Уела всех?
     - Расстреляны,  убиты, умерли от ран  и стрессов. Ты-то чем был  занят?
Давай таблеток дам.
     - Ты мне еще клизму предложи. Антидюринга читала?
     - Что-нибудь о клизмах?
     - Ну, мрак. Двенадцать ночи  без свечи. Студентам  эту штуку разъяснял.
Но думают, похоже, также.
     - Глупый ты, Коля. Ты вылечил кого-нибудь  своим антидюрингом?  А я вот
многих спасла. Да только, жаль, не всех.
     Она отвернулась и подняла голову, потому что на глазах проступили слезы
и надо было их как-то просушить.
     - Больше всего Шарика жалко.
     - Один из десяти?
     -  Безродный пес.  Он  меня безгранично обожал. Ни  с кем  не сравнить.
Погиб с Леваневским.
     - Ты была знакома с полярным летчиком?
     - Я его ненавидела. Ты не видел его фотографии?
     - У него был умный взгляд.
     - Потому что ненавидел своих зрителей. Болезненно переживал. Скромность
- скрытая гордыня. Он не актер. И был необычайно слаб. Потому пошел в герои.
Полноценный  человек в детство не играет. Такому никого не надо побеждать  и
ничего доказывать не надо. Знаешь, как герои любят женщин? Входят в них, как
в мать  обратно.  То ли  спрятаться, а то  ли  утонуть. Я  его  любила,  как
свистушка  чемпиона. Любовь  сравнима с жалостью. Отдаешь себя  в  жертву. А
позже думаешь - зачем? Я повинна в его смерти. - Вдруг призналась она.
     - Чем?
     -  Есть ранения, несовместимые с  жизнью, когда пострадавший  неизбежно
умрет. Но есть и  поступки, которые  вроде тех  ранений также несовместимы с
жизнью.  Чего ты  удивляешься? Если  человек  погиб,  значит, он уже  где-то
накануне совершил именно такой поступок, направивший его в ту колею, которая
неотвратимо приведет к смерти. Дальше только дело времени. Погибло несколько
человек, значит, их пункты назначения слились. Зига мог бы разбиться раньше,
но я спасла его. Тогда в рискованном полете была с ним в самолете.
     Козлодоев незаметно проникся любопытством.
     - Зига?
     Старушка рассмеялась.
     - Он злился. "Прозвище собаки". Но при других - "Товарищ Сигизмунд!"
     - Ты была его любовницей ?
     Она встала и маятником заходила по комнате.
     - Меня никто  не видел  обнаженной. Ну, что ты  все время  удивляешься?
Пристально смотреть  на  вещь,  значит  видеть  недостатки.  Совершенство  в
оболочке.  Кому  нужен мужчина без женщины? В ней  его лоск.  А  в  оболочке
обнаженной запутана  ее  душа. Сними  -  и будет только тело. В одеянии есть
обаяние. Женщина и шепчет, и кричит им, в  облике ее душа, а значит - тайна.
Я  не  была любовницей, я была тайной. - И заговорщицки подмигнула, подернув
худыми плечиками с наброшенным платком.
     "У меня есть тайна..." -  неожиданно чистым голосом запела таинственная
ассирийка.
     -  Возьми  в тумбочке  пластинки,  -  пробормотал  Аскольд  Васильевич,
смущенный  тем,  что  ему  захотелось доставить  ей радость, - там  есть эта
песня. Поставь. Я циник? Извини.
     - Не заносись. Циники у власти, остальные лишь глупцы.
     Она легко поднялась, грациозно  извернулась и,  вальсируя, подлетела  к
проигрывателю.
     Странная пожилая женщина телом помнила  легкие движения. Она кружилась,
заворачиваясь во взгляд больного.
     А  тот, чтобы  не отвлекать ее, поднялся  с кровати и, пошарив под ней,
нашел  свечи. Тяжело и осторожно ступая босыми ногами, пошел  на  кухню, где
голубело  пламя газа, и  зажег  их. Внес в комнату и,  покапав стеарином  на
томик Ильича, укрепил нехитрые источники интима.
     Софья Алексеевна  попыталась увлечь его в  вальсирующий полет,  но Коля
отмахнулся. Слаб еще. Да ни при форме.
     Тогда она нырнула на кухню и  вскоре оттуда потянулся сладковатый запах
жареной яичницы.
     Аскольд Васильевич тяжело полез в гардероб и достал старый свой,  давно
не глаженый костюм. Отправился в ванную, чтобы там решить, что делать с ним.
     Когда  дама внесла в комнату скворчащую сковороду,  на столе при свечах
стоял  портвейн, рядом два стакана, а  для  сковороды был приготовлен другой
томик. Нового хозяина. Козлодоев,  совсем смущенный, маялся, как мальчик при
параде. Он был чист, надушен и приятен. Прежде взлохмаченные голова и борода
выдержали сражение с расческой. На ногах помытые ботинки.
     - Обожаю портвейн, - обрадовалась тайна.
     Выпитое   вино,   закушенное   яичницей,   вскружило   голову,  подняло
настроение. В атмосфере разлился уют благодушия.
     -  Как мы  танцевали  на  крыле!  Упоение! - Она  чудесно  улыбнулась и
погрузилась  в воспоминание.  -  Я  тогда служила  в  "Осоавиахим". Общество
содействия обороне. И как раз перед аварией была с ним. Нас было трое. Зига,
механик  и  я. Зига  решил проверить  моторы перед последним перелетом через
полюс. Мы,  безоглядные  и пьяные, взлетели. Я нахально обнимала его за шею.
Полет  проходил спокойно. И  вот пошли  на  разворот.  Наверно, динамические
нагрузки  что-то  изменили.  Пропеллер  заработал с  перебоем. Самолет  стал
заметно  терять высоту. Вот тут мужчины перепугались не на шутку.  Парашютов
мы не  взяли. Потому что и не подумали о  них. Пошли секунды нашей  жизни. И
тут  выяснилось, что  предусмотрительный механик  все же  взял один. Механик
посмотрел на Зигу.  Тот понял и  закричал мне "Надевай!" Не  надо было этого
делать. По всей раскладке механик  должен был спасаться. Но я заорала: "Будь
по твоему, но убью себя, если  ты умрешь". Мне не было страшно, но казалось,
что  без  меня  он будет  хладнокровней.  Выбралась  из  падающей  машины  и
прыгнула. Это был  первый в мире прыжок, исполненный женщиной. Вначале о нем
молчали, ну а потом и  не узнали. Если  не считать поврежденных ног и тысячи
царапин,  все  прошло  нормально. Леваневский  превзошел  себя  в  искусстве
аварийной посадки. Я не поняла тогда, почему возненавидела его. Только потом
завеса приоткрылась. Причиной были мгновения  предательства любви. Любовь не
знает  ни жизни, ни смерти. Не знает страха. Она выше их. Смеется  над ними.
Ее мосты  заложены  на небе. Ты  меня  понимаешь?  Благословенны те, которые
живут  и умирают вместе, сливаясь с жизнью всей  Вселенной. Когда он выкинул
меня из  самолета,  этим  совершил  поступок, несовместимый  с  жизнью.  А я
послушалась  и  не  ударила его.  Я в этом  виновата. Он  был  в  дальнейшем
обречен, потому что отрекся от покровительства ангела-хранителя любви,  ушел
в  пустоту  рациональных  и  противоестественных,  а,  значит,  смертоносных
правил. Он  был обречен, потому что понял это. Потому что мертвые никогда не
умирают, находясь в заоблачном пространстве любви,  а умирают живые, упавшие
в глубины ниже мертвых. Вскоре он отправился  в свой роковой полет на полюс.
Самолет Леваневского нашли в белой  ледяной пустыне с пропавшим экипажем. Не
было там и Шарика.
     Замолчала.
     В течение рассказа  Софья Алексеевна  неотрывно смотрела на свечу.  Как
будто в огоньке хранилась память.
     -  Естественен  ли  огонь?  - Задумчиво спросила. - Если он  жертвенник
страдающий души? После его смерти я  и  стала таким жертвенным огнем, свечей
пред богом о  преданной любви.  Свечусь,  как это пламя.  И благословляю всю
свою холодную судьбу, как знак прощения нас, меня и его.
     Теперь  она отвела взгляд  от свечи и по-детски беззащитно  улыбнулась.
Внимавший ее рассказу кавалер коснулся губами  слабой руки самой чудесной из
женщин.

     Когда  дядя Федя  и  инженер Петрович  пришли  навестить приятеля,  они
остолбенели.  Козлодоев  стоял  на  голове,  а дама старалась перевернуться,
чтобы стать также и обнять больного. Они изображали пикирующий  самолет  без
пропеллеров и парашютов. Оба заразительно смеялись.






     Инженер  Олег Петрович Иванов  считался в своем институте первоклассным
специалистом в области методов исследования  операций, довольно внушительной
части  кибернетики,  пленившей  миллионы  людей  его  уходящего   поколения.
Невероятные вещи  были  доступны инженеру.  Вязью  формул описывал  события,
возможные  исходы и был уверен, что таким  образом теоретически возможно все
предвидеть. Но, оказалось, что не все.
     Он   не   смог   постичь  своим  рациональным  умом  немыслимые  виражи
демократических преобразований, выдвинувших вчерашних безнадежных двоечников
в вершителей судеб интеллектуалов.
     -  Петрович,  -   сказали   ему,  делая  выразительные   глаза,  завтра
альтернативные выборы директора. Надо протолкнуть Пронкина.
     -  А  почему  не  Архимандритова?  - Глупо спросил  Иванов.  -  Пронкин
бездарен  и  нахален.  Директором должен  быть  порядочный  честный человек,
интеллигент и глубокий знаток дела. Архимандритов наиболее достойный.
     - Твой аристократ в жизни ничего не  понимает. Он дурак. А Пронкин жить
умеет и все нам устроит.
     - Не понимаю, что устроит?
     - Большую лопату для денег.
     Петрович пожал плечами и ушел прочь.
     Выборы состоялись  и большинством голосов директором был выбран проныра
авантюрный Пронкин.
     Деятельность института  стала напоминать прыжки наскипидаренной собаки.
Уже никого  не интересовал основной профиль  института.  Основными стали те,
которые  могли  стать предметом финансового шантажа  нечаянно связавшихся  с
ними  заказчиков.  Цены  заломили  до  космических  высот.  Целью  стала  не
стратегия,  а  тактика  мгновенной   наживы.  За  месяцы  специализированный
интеллектуальный кулак превратился  в  сборную  шарашку  румяных шабашников.
Шабашники сплотились вокруг избранного директора и, чтобы  не делить доходы,
да и  попросту  повыгодней  распорядится  техникой  и  площадями  института,
уволили ненужный контингент.
     На улице оказались  прежние столпы. Как упомянутый Архимандритов и  наш
герой.
     Инженер ничего не мог понять. Деньги, как некую формальность, думал он,
ввели для удобства  круговорота  вещей.  Вещи  во всем  своем  множественном
разнообразии   стараются  уложиться   в   некую  оптимальную  систему,   как
микроэлементы в едином живом  организме. Что нужно  -  печени,  что нужно  -
сердцу, а что  - уму.  Общественный  организм человечества не закончил  свое
формирование.  Он  растет,  развивается,  как  внутриутробный   плод  земли.
Физически уже  окреп,  да  так,  что  может даже  мать-землю  уничтожить. На
повестке  встала  проблема  ускорения  умственного   и  духовного  развития.
Человечеству  предстояло двигаться  в  направлении  осуществления высоких  и
светлых идей достижения духовного совершенства. Какого?  Да такого,  которое
даст ему возможность выйти из земли в духовный космос безграничной Вселенной
полезным ей элементом.  Только  гармония с миром  удовлетворит потребность в
свободе, господа,  больше ничто! И  никакая  страсть по собственному  благу!
Деньги и вещи сейчас нужны  ровно  настолько, насколько  способствуют  такой
высокой задаче. Как  этого  желает каждый достаточно созревший человек, если
он  не  спился, не деградировал, не  заболел психической болезнью. Как можно
"грести"  деньги?  -  Удивлялся  Петрович.  -  Ведь  это  будет  равносильно
выкачиванию миллионами шприцов крови  и веществ из упорядоченного  организма
экономики. Можно убить его и  обесценить те  же деньги. Цена денег  отражает
уровень порядка  в  деле  достижения  ведущей  цели. Причем  всего  общества
целиком, а не отдельной шарашки. И только лишь порядка, как условия движения
вперед.  Деньги  уже  никакой  не  эквивалент.  Они  выросли из  примитивных
отношений и требуют иного толкования себя.
     Что там думают двоечники у власти? Нельзя под вчерашнюю глупость кроить
завтрашнюю жизнь! Как не понимают, что, если все начнут  силой, нахальством,
изворотливостью  отнимать  необходимое  друг  от  друга,  затаптывая в грязь
объединяющую всех  цель  духовного расцвета,  то  общество неизбежно  должно
будет  рассыпаться,  упасть, уничтожить душу,  интеллект. Да просто убить не
способных людей жить  по варварским законам. Наконец, выродиться  в  некоего
уродца, используемого  вещами  для вещей. Цивилизация, как мучительный  труд
умов  и  сердец,  оказалась  попросту ненужной.  Слово "цивилизация" приняла
другой оттенок. Оно стало означать успехи человечества в закрепощении самого
себя вещами. Декорации, задуманные оправой смысла, съели его и съели смысл в
самих декорациях, определившись самоцелью.
     Олег   Петрович  не   мог  понять,  как   такая   вывернутая  наизнанку
"цивилизация" определилась благом и стала  вектором развития. Почему в угоду
закабаления  себя   материей  и  энергией  люди  отказались  от  единственно
возможного и достойного пути проникновения в духовную  гармонию мира. Почему
отказались от предопределенного историей и природой пути слияния внутреннего
космоса с внешним.
     Он не мог понять, как, когда и почему рудиментарная рыночная экономика,
укрепившаяся  в  отсталых  варварских странах,  к которым относил  Америку и
государства Запада,  была  признана  нормальной навсегда. Она -  всего  лишь
продолжение диких законов природы и должна остаться в прошлом.
     Ну, нравится им, как дикарям, играть в идолопоклонство цветастой мишуре
различных  декораций жизни, как будто нужных для бесконечных брачных танцев,
так  бог с ними. Пусть побалуются,  попрыгают,  раз еще дети. Дети,  правда,
смышленые, энергичные, но  очень увлекающиеся.  Потом остепенятся,  если  не
упустят время, запутавшись в бессмысленности. А мы-то почему затеяли такие ж
пляски?  Мы-то  уж немолодые. Не было  у  нас такой танцплощадки, да с таким
фейерверком,  ну возможности были  не те, так  что ж теперь? Обратно ехать в
детство?  Так стыдно ж! Невероятно стыдно  превращаться в полудурков! Деньги
клянчить, учиться жить  нам, старым дуракам,  у  молодежи.  Да  и деньги их,
между  прочим,  содержат их  порядок,  а не наш. Придумали же  - соотношение
курсов! А  чего на  самом деле -  не поймут. Целей  и порядков,  господа,  и
больше ничего!  Россия,  которая  всегда тем  и отличалась,  что  имела свой
особый  путь, путь нравственных  исканий, она  с чего  вдруг поглупела?  Вот
только  не  сожгли б в забавах детских  весь наш общий дом! Да  и  ресурсы в
ненужное  потом барахло  переводить не  надо  б так стремительно. Еще  потом
понадобятся.  Вон  земля  как  возмущается!  Нам  надо их  учить  уму,  а не
наоборот!  Жизнь  долгая еще  впереди. Мишура,  как  плотские  инстинкты,  -
останется в далеком прошлом. А впереди - Гармония и Разум.
     Ну,  что же, решил Петрович, видимо, чтобы глупость стала очевидной, ей
следует,  как  прыщику,  созреть.  Но  надо  проанализировать ее причины. Он
оставался специалистом по исследованию систем.
     Для начала  зарегистрировался  на  бирже  труда, как  безработный. И  в
свободное  время,  что  оставалось  от  безрезультатных хождений  по отделам
кадров,   которым   требовались  молодые  и   изворотливые  дельцы,   изучал
телевизионные программы.
     Оплакивают  убитую  женщину,  видимо,  достойного  человека, и вдруг  -
реклама  жвачки! Пожевали со счастливым выражением на  лице, плачем  дальше.
Загадка.
     Реклама, глупая,  незваная, бесцеремонная врывается  в квартиры  и умы.
Залепляет слух, зрение, ввинчивается в  мозг. Человек беззащитен перед  этим
наваждением. Как перед хулиганом, нарушающем ход мысли. Люди  превратились в
стадо, которое никто  не уважает.  А зачем? Униженные  заслуживают унижения,
раз позволяют это делать. Идет интенсивная работа по деградации  населения и
развитию его шизофрении.
     Учителя   с  голодными  глазами  навевают   на  детей  леденящий  холод
безразличия и  безрадостности жизни вообще, потому что не могут донести идеи
смысла, а молодой и сытый политик, умело организовавший поток чужих денег на
свой счет, рекомендует им поумней работать. Видимо, учить за деньги, а нищих
незачем учить.  Ему, как  браку воспитания, не  стыдно показаться на экране.
Страна  двоечников. Институты не  престижны,  нужна наука одурачивания. Дети
даже в школы уже не ходят. И не хотят рождаться.
     Зачем  мы  платим за  Мавзолей? -  Спрашивают  одни. -  Зачем мы платим
генералам?  Чиновникам, милиции и просто власти?  -  Спрашивают другие. Всем
тем,  которых  мы  боимся.  А  мы  боимся   всех.  Почему  мы  стали  такими
беспомощными, что каждый  пустяк становится предметом вздорной страсти?  Ну,
выброси чиновника! Не можем. Власть  их  защищает. Ну, выброси такую власть!
Нельзя,  народ такую  выбрал.  Так радуйтесь!  Не радуются  -  плачут. Опять
загадка.
     Вот требуют  расстрелов.  Показывают  приятную рекламу оружия с  "вашим
первым пистолетом". Ваяют строгий  и романтичный образ настоящего  мужчины с
лицом, не измученным сомнениями.  И  крутят  фильмы с чередой таких  мужчин.
Кому нужен Раскольников  с его виной по поводу убийства каких-то там старух,
когда  во имя  цели  не грех  перестрелять сотни,  тысячи  людей?  При  этом
безнаказанно, ну как в Чечне. А что такого? Так поступают настоящие мужчины.
Принудительно впадаем в детство? Но как-то уж цинично.
     -  Коммунисты  обозвали  евреев  жидами,  -  пятнадцатый   раз  сообщил
популярный   диктор.  И,  видимо,  когда-нибудь  достигнет  непонятной  цели
озлобления и отчуждения людей.
     - Остановите все это безумство! - Просят  не  потерявшие  рассудок.  Но
власть просит потерпеть. - Мы только на полпути, курс будем продолжать.
     - Куда вы нас ведете?  -  Где будет всем вам хорошо. Как в Нидерландах,
например,  где полная свобода секса. Или Америке, где каждый на деньгах, как
чокнутый, помешан. И рационален лишь  наличный счет. Ну,  а мораль? Мораль -
игра. Она, естественно, пока им не понятна.
     Какая-то дама от  политики провозглашает идею  экономики  искусства. По
этой идее не искусство должно воспитывать богатого дурака, а богатый дурак -
искусство. Чтоб выбить вздор всех озарений мысли.
     Игра заполонила все. Экран и мысли. Вворачивают идею, что жизнь - игра.
Смышленые и глупые  мальчики  сверкают  умом, гоняют мяч,  утверждая  полную
бессмысленность бытия. То ли во имя  азарта, то ли -  денег, а может быть  и
личной  славы.  Всенародно  романтизируется  постыдная процедура унижения  и
вырывания победы. То, что во всех мировых религиях было  признано постыдным,
стало модным. Сплошной театр скоморохов.
     Петрович сидит  перед телевизором. Проводит синтез и анализ. А жена тем
временем обегает  рынки, магазины, стараясь сделать покупки подешевле. Такое
сложное  дело  она не решается доверить  мужу.  Муж ищет виноватых  в измене
общечеловеческим ценностям. И в унижении достоинства людей.
     Но тут случилось непредвиденное. Жену схватил радикулит и она слегла.
     - Петрович, -  говорит больная, -  делать нечего, придется  тебе купить
продукты.
     Инженер не из тех, которых  страшат  трудности. Ему и раньше доводилось
хаживать по магазинам. Что тут особенного: продукт, цена, покупка.
     Получил он  женин заказ  - пачка масла,  творога килограмм, попробовать
надо, да рыбы подешевле. Лампочку, вместо перегоревшей.
     Пошел на  рынок и все купил по списку. Масло у худой, творог у толстой,
да рыбу у  крикливой теток. А лампочку у небритого мужичка  со звездой Героя
Советского Союза на повидавшем виды пиджачке. Одно удивило и охватило теплым
чувством.  Некоторые  прощали,  если не  было копеек  до  нужной  суммы.  Но
Петрович   не  поленился  где-то  наменять  мелочи,   чтобы  доплатить   как
полагалось. Пустяк, но человечность всем приятна.
     - Уйдите, гражданин. Не помним  и не знаем.  - Отвечали  те, кому  он с
извинением протягивал свой долг.
     Изумленный инженер принес покупки домой и поделился изумлением с женой.
Та посмотрела  на  него,  как  на  недотепу, и повелела развернуть пакеты. В
пачке  масла было завернуто что-то, напоминающее мыло с  маргарином,  творог
кислотой  перекосил  лицо, рыба  оказалась  тухлой,  лампочка,  конечно,  не
горела.
     - Я пробовал творог. - Оправдывался озадаченный Петрович.
     - Теперь все выброси. - Горько отвечала больная жена.
     Обескураженный добытчик снова все упаковал  в сумочку  и собрался пойти
обратно  с  намерением  исправить  оплошность,  которая, по всей  видимости,
явилась следствием невероятного стечения ошибок продавцов.
     - Не надо! - Упрашивала жена. - Не поедим разок, не умрем.
     Но разве упрямого упросишь.
     - Не ходи, побьют! - Криком умоляла за его спиной.
     - Тысяча извинений! - Обратился инженер к торговке маслом. -  Видите ли
какой курьез случился. Я вот покупал масло, но в пачке оказался маргарин. На
фабрике, наверно, кто-то ошибся. Нельзя ли обменять?
     -  Митя! - Крикнула худая  дама кому-то сзади. - Поди, разберись тут  с
алкашом!  Ходил  тут  давеча  с  копейками, на  водку  собирал.  Интеллигент
паршивый.
     - Вышло недоразумение! Вы  меня не поняли! - Стал объяснять Петрович ей
и подошедшему мордовороту.
     Дальше  он  летел  от толчка,  произведенным  призванным  помощником не
сильно, но мощно, стараясь удержаться на  ногах и прижимая лампочку к груди,
дабы та случайно не разбилась. Оппоненты вернулись к своим занятиям. То есть
Митя растворился за  спиной невозмутимой тонкой дамы, а паршивый интеллигент
отправился на переговоры к  следующей, полной  даме, решив по  поводу первой
попозже обратиться в администрацию рынка.
     - Голубушка! - Срывающимся голосом пристал к  торговке творогом.  - Я у
вас пробовал другой творог! А этот кушать невозможно! Попробуйте сами.
     - Митя! - Крикнула она кому-то за спиной.  И снова из-за кулис появился
тот же самый мордоворот.
     - Вы что, не долечились? - Поинтересовался.
     Дальше беседа  как-то не  сложилась,  потому что  инженер покатился еще
дальше, к следующей торговой точке, преодолев часть пути по грязной  луже на
спине. Попутно он отметил, что мужичонка с лампочками куда-то отлучился.
     По поводу несвежей рыбы  разговор вообще  не получился. Только  грязный
покупатель вытащил вонючую мойву  и положил ее  у тетки  на прилавок,  чтобы
оживить дискуссию ее предметом, как та завопила на весь базар:
     - Митя!
     Петрович, с  которого не прекращала  капать грязь, и мордоворот присели
друг  напротив друга, как это делают японские борцы, и кивнули головами. Так
и пошли по кругу, приседая.
     - А-а! -  Начал Митя подготовку  к  хуку, но  покупатель вдруг  выкинул
неожиданный  номер. Он выдернул из-за  пазухи лампочку и размахнулся ею, как
рядовой на полигоне.
     Торгующая публика пришла в движение,  наиболее предприимчивые глубокими
нырками  ушли  под  прилавки  и  затаились там. Митя с невиданной  скоростью
куда-то  исчез. Но тут же появился с группой вооруженных бойцов в непонятных
формах.  Бойцы  зафиксировались за ближайшими укрытиями и  стали перебежками
пугать террориста.
     Неожиданно на прилавке с покупками  инженера выстроилась помятая фигура
продавца фальшивых лампочек  со звездой Героя на пиджаке. Герой вынес вперед
руку, как это делают на  митинге, и  торжественно провозгласил, обращаясь  к
присутствующим.
     - Бейте евреев! По телевизору нам  говорят,  что их повсюду бьют! А  мы
чем хуже! Через них никакие лампочки не горят!
     Артистично переступил ногой и угодил в  тухлый  творог и такую  же рыбу
инженера. Оратор посмотрел туда и сильно удивился. И было отчего. Под ногами
сильно пахло. Да  и  картина  была неприятной.  Только  начал  формулировать
вопрос:  "Кто  тут", как поскользнувшись, угодил на бабу с  рыбой. На ней  и
закончил возмущенную фразу: "Насер?"  Имея, видимо, ввиду евреев.  Та его на
землю, а сама  - нырком в толпу. Звезда отцепилась и откатилась к террористу
с лампочкой. От торговки отлетел бумажник.
     Толпа оцепенела. Петрович только нагнулся, чтобы поднять орден, как тут
же на него навалилась группа бдительных бойцов.
     - Всем лежать! - Проревела  их команда. Кто мог, принялся ее выполнять,
стараясь упасть на уже лежащего  небритого героя, ввиду того, что было очень
грязно. Поэтому охранники его потом не обнаружили.
     Пока одни заковывали  инженера  в наручники и поднимали его,  лишенного
сухого  места,  другие  тщательно обыскивали  территорию эпизода  в  поисках
вещдоков.  Однако кроме звезды героя и бумажника торговки ничего стоящего не
нашли. И,  учитывая,  что  хозяева данных  предметов  не  нашлись, они  были
признаны  предметами   бандитов,  от  которых  террорист  нахально  старался
откреститься. Он только  требовал, чтобы собрали все его покупки. Что и было
сделано.
     Иванова отконвоировали в отделение милиции, где перед дежурным офицером
разложили все предметы арестованного.
     - Это что? - Спросил тот, указывая на пачку масла.
     - Масло! - С вызовом ответил инженер.
     Офицер развернул пачку и лизнул содержимое. После чего заорал.
     - Ты видел когда-нибудь такое масло? Да это динамит! Откуда?
     Арестованный тут же выдал худую даму. За ней побежали.
     - А это что? - Указал на размазанный вонючий творог. Пробовать не стал.
     - Из этого делают аммонал. - Разъяснил инженер и выдал полную даму.
     - Звезда Героя откуда?
     Петрович  стал  отпираться, что  не  знает, но милиционеры  вскоре сами
разобрались,  проявив   удивительную  сообразительность.  Оказывается,   что
митинговавший антисемит  во время падения  выдал свое  имя. Его зовут Насер.
Был  такой международный террорист, которого за что-то  коммунисты наградили
эдакой Звездой. Стало  быть  и  Петрович принадлежит к таким же террористам.
Удивление сменилось на уважение.
     Офицер приступил к изучению содержания бумажника торговки рыбы. По ходу
этого действия  одутловатое его  лицо приобретало все более  строгие  черты.
"Надо же!" - шептали губы.
     - Давно этим занимаетесь?
     - Недавно. А чем, собственно говоря?
     - Торговлей проститутками.
     - А не может быть ошибки?
     -  Да  вот же  записи  и справки  с  фальшивыми  печатями.  -  Протянул
Петровичу.
     Тот  не  столько  прочел,  сколько  разгадал бездарные каракули:  "Рыба
нынешней  путаны  блядюга   потрошеная   идет  за  первый  сорт".   Тут   же
гигиенические сертификаты из Госростеста, доллары, таможенные справки.
     - Ну что, осознаете полный Ваш провал?
     И вот тут  глупый инженер доконал свое  ужасное  положение. Он  встал и
торжественно провозгласил:
     - Аргумэнтум ад хоминэм.
     Все были  поражены. Такой нахальной дерзости никто не ожидал. Это можно
было бы перевести  с латыни,  как бездоказательный поклеп на человека, и тем
задать беседе светский тон, но милиционеры поняли его иначе.
     - Хомейни! - Возбужденно закричали. - Арафат!
     - Найдите  Пронкина. - Безнадежно попросил  Петрович по дороге в камеру
предварительного заключения.
     В  камере было темно,  напукано  и  многолюдно.  Конвоиры,  наполненные
важностью по поводу отлова необычной персоны, предупредили  заключенных, что
новенький  -  араб,  международный  террорист   и  под   охраной  Интерпола.
Постояльцы тут же  затихли и  затаились по углам. Петровичу  тоже захотелось
куда-нибудь забиться, да уж было некуда. Оцепенение продолжалось недолго.
     - Ассалям алейшем! - Выполз какой-то громила.
     - И вам всего хорошего. - Ответствовал араб.
     С громилой подползли  еще парочка таких  же и  жарко  в  ухо террориста
зашептали:
     - Ты по чему специалист?
     - Анализ операций. Комбинаторика.
     - Во дает! - Возбужденно завосклицали. - Ты что, Великий Комбинатор?
     - Ну, это будет слишком.
     - Маэстро,  мы из  группы поддержки Архимандритова.  Если не знаешь, то
услышишь. Невероятно башковитый. Надо  помочь  хорошему  человеку попасть во
власть.
     - А что вам надо? Небось, оружие? А может, баксы?
     -  Окстись,  Маэстро!  Только  форму  американских  полицейских.  Штук,
скажем, пять. Вот наши визитки. - И затолкали карточки ему в карман.
     Металлическая дверь загремела, открылась и в камеру вошли милиционеры.
     - Араб Иванов! На выход!
     В дежурной комнате сидели три надувшие  его торговки, лежали ящики с их
продукцией.  А с офицером - Пронкин, который что-то страстно шептал тому  на
ухо и пихал в карман конвертик.
     Офицер поднялся и радостно объявил задержанному.
     - Вы свободны! А с этой мафией, - на теток, - разберемся.
     Он улыбнулся Пронкину.
     - Можете его забрать.
     Петрович важно прошелся по ряду обманщиц.
     -  Ну,  что,  паразитки!  Будете теперь знать, как  гадость  покупателю
совать. У меня не забалуешь!  Где мои  деньги!  -  Протянул он руку. И тетки
послушно  отдали  востребованное.  - Имейте  в виду, офицер, эти  дамы имели
специальное  задание отравить  Иванова, а  затем и  всю Россию. - Бросил  на
прощание  удивленному  милиционеру.  -  Результаты  дознания буду  проверять
лично.
     Пронкин  настоятельно  приглашал  инженера   в  свою  машину,  но  тот,
беспокоясь за жену, отказывался.
     -  Я  Вас,  Олег  Петрович,  понимаю. У Вас  своя  работа. Конспирация,
отряды, заграница, Интерпол. В общем, заботы строительства новой России. Чем
могу помочь?
     - Направьте по этому адресу штук пять форм американских полицейских.  -
И протянул визитки давешних громил.
     Он стоял  перед домом, не решаясь перейти разделявшую улицу, потому что
по ней приближалась армада устрашающих иномарок. Они промчались мимо, окатив
его густым потоком жидкой грязи. Инженер  задумчиво подождал, пока стекут  с
одежды ручейки, отряхнулся и  пошел дальше. Петрович обдумывал новую  мысль.
Она пока  не  прояснялась,  но  было  в  ней  что-то такое, что  побуждало к
героизму. Иванов расправил плечи. Сердце застучало четким механизмом.
     На следующий день он  снова отправился на рынок. Но уже  по собственной
инициативе. Беспокойная рождающаяся мысль, видимо, нуждалась  в его активном
действии.
     Петрович шел по родным уже местам и тихо удивлялся. Криминальные  особы
по-прежнему  располагались по своим местам. И  подавали давешний испорченный
продукт.  Все  было  также,  да  не  совсем.  Перед ними  красовались свежие
объявления. "Продажа  динамита"  -  у прилавка  с маслом. Пониже  примечание
"Лицензия оформляется". "Продажа аммонала" -  там, где творог. "Проститутки"
- у торговки рыбой. Он подошел к ней поближе и увидел разложенную потрошеную
бильдюгу, от которой исходил томный запах надушенного женского тела.
     - Митя! - Заорал Иванов голосом хозяина.
     Из  глубин  тарного  завала  выскочила  знакомая  до  боли   фигура   и
выстроилась перед террористом. Два  васильковых глаза  преданно  скосились в
ожидании команды.
     - Мне место повидней!
     Митя тут же соорудил подобие прилавка, достал клееночку и стульчик.
     - Чем будем торговать? - Положил листок бумаги.
     Петрович  начертал.  "Исследование операций. Комбинаторика".  Подумал и
подписал: "Маэстро".
     Точка инженера пользовалась большой популярностью Кто  только не ютился
у  него.  От  шаромыжников  до  "новых  русских".   Появлялись   и  кадровые
американские полицейские, придавая точке солидный образ фирмы.
     Странным  в его деятельности было одно. Маэстро не брал  денег.  Потому
что,  во-первых,  официально  числился  безработным  и  получал  пособие,  а
во-вторых, считал, что работает на стратегическую задачу страны, ставшей его
личной задачей. Дело не в деньгах, а нечто в большем.
     Иванов  все  понял. Чтобы  плохое превратилось  в хорошее, оказывается,
надо  проглотить  его.  Поглощает земля,  пучина,  зверь,  человек.  Другого
способа в природе нет. В этом диалектика прогресса и развития. Но  это может
сделать лишь уверенный и сильный организм. Не Америка нас  глотает, а Россия
Америку. Мы заглатываем ее порядки, а не она наши. Только Россия с ее мощным
духовным инвариантным  потенциалом  может рассыпаться в  мириады примитивных
клеток, перетереть те  порядки внутри себя,  как в  жерновах или  желудке из
камней  и клеток,  и  собраться вновь  обогащенной этой пищей. Чтобы  дальше
научить Америку,  как  жить  и  чтобы та не  застряла в своем  тупике. И  не
держала прочих. Кто ей еще поможет? С атрибутами самодовольства и силы своей
только  взрывом наполняется она. Потому что слабый станет слабее, а  сильный
сильнее. Если, конечно,  силу понять  не  как мышцы  с  кулаками,  а как дух
человеческий от Вселенной, способный жить в ней дальше.





     Лампада  была  залита душистым маслом. Слабый  огонек вырывал  из мрака
каменные своды пещеры, неровную  поверхность  огромного  стола  и  косматого
Старика, раскрывшего при ее свете Книгу Судеб.
     Он прочел:
     "Свиданье не сулило радость, но принесло таинственный восторг".
     -  Идите, - сказал  он  в темноту.  И  неясные  тени, прежде казавшиеся
гримасами игры светильника с гранитом, уползли куда-то прочь.

     - Низость? - Зашелся криком Козлодоев. - Украсть картошку низость?
     Он схватился за сердце.
     - Да что вы знаете о низости? Думаете, она - любая подлость? Бесчестие?
Воровство  с  обманом?  Нет, дорогие  мои!  Тысяча  раз нет!  В  подлости  и
воровстве  присутствует игра,  а  с нею -  правила.  О!  Подлость прелестна!
Приятно  щекотит! Чего  только стоит  чарующий  прилив стыда при простоватом
оппоненте! Когда вас кто-то, например,  обворожит  вниманием или заботой,  а
выяснится позже, что злодей использовал объект, как туалетную бумагу,  помяв
руками нежно для счастья  зада  своего, так  словно  вы  не  знали  ничего о
правиле  круговорота  мнений  и  вещей!  А  вы-то  думали,  вас приглашают в
вечность! Прелестная наивность в замкнутом объеме виртуального пространства!
Глупцы.
     Да разве виноват подлец, что он рожден слегка неполноценным  и задница,
простите,  тельце  - предмет его забот от  матери-природы?  Ведь он не знает
ничего о том, что есть там - за пределом круга пустеньких его забот. И знать
не хочет. Плевать на догматизм морали. Какая же вина на нем? Нет, подлость и
бесчестие всего  лишь  шар в игре, катаемый налево  и направо, как маятник в
движении отлаженных часов, ведущих беспристрастный счет веков.
     А  низость,  милые  мои, великий искус Сатаны.  Оружие безапелляционной
силы. Вот если руки  мастера возьмут его  в употребленье, то там неотвратимо
будет смерть. Законы низости уходят в неизвестность. Она сродни любви, добра
и жажды счастья. Кто может отделить текст от подтекста, когда они сплелись в
сплошную вязь?
     Так говорил Аскольд  Васильевич  Козлодоев, бомж  по духу  и мыслитель,
двум  своим  товарищам,  беспринципным  тварям  божьим,  сидящим в  ожидании
сумерек  на опушке леса с саперными лопатками и авоськами  у жалкого костра.
Блудливые  язычки пламени лизали  затаенную идею и тем завораживали гибнущую
совесть. Чувство неловкости от перевоплощения  интеллигенции  в  уркаганский
кичман требовало логической дизъюнкции.
     Аскольд  Васильевич  достал из портсигара подобранный накануне  удачный
чинарик и прикурил от  уголька,  опалив мохнатый покров лица. Потому что эта
процедура потребовала погружения физиономии в костер.  Все понимали, что ему
на это наплевать. Не в этом дело.
     - Так вот. - Продолжил он свои изыскания, вращая носом на ветру. Борода
чадила  паленым  чертом.  -  В сущности, все  люди  подлецы.  За исключением
бродяг.  Разве есть  цель,  за  которой  не  усматривалось  бы  благополучие
собственной персоны, господа? Ну, не своей, так чьей-то там, жены, детей. Не
сейчас, так потом. Для  чего новая  техника, например? Или наука? Социальные
преобразования? Для свободы? А она зачем?  Не для того же? Не для страсти по
себе? Рвемся вперед, а якорь словно вбит. И ходим по цепи, как кот ученый. В
житейской философии царствует одна кума - задница, как крепкий тыл ума.
     На,  курни.  - Спохватился вдруг и  протянул инженеру Петровичу тлеющий
бычок.
     Тот взял, затянулся  пару  раз  и  ткнул остаток в землю.  Потянулся  и
выдумал вопрос. Время позволяло.
     -  Чего  ж они  обращаются  друг  к другу: "Господа! Товарищи!",  а  не
называют  друг дружку  подлецами? Ну и начиналось бы обращение  президента к
народу:  "Граждане  подлецы!"  Так  нет же. Вот  и  скажи: есть среди  людей
уважение друг к друг или нет? А если есть, на чем оно стоит?
     -  Ну как на  чем? - Вмешался дядя Федор, в прошлом мастер  театральной
бутафории,  болезненно переносящий бескультурье. - На уважении закона. А без
него  как обойтись без  мордобоя? На уважении закона  покоится  мораль.  Вот
воровать, к примеру, аморально. Разве нет, профессор?
     Аскольд  Васильевич   в  прошлом   преподавал  обществоведение.  И  как
профессионал,  видел нравственность насквозь. Это  обуславливало  диалектику
его позиций и выявляло простительный для аналитика цинизм.
     -  Видишь  ли,  - задумался  лектор,  вытряхивая  мусор  из  бороды,  -
абсолютной  морали  не  бывает.  В морали  большинства  всегда  присутствует
насилие над прочими. Из всех моралей побеждает та,  которая с дубинкой.  При
Сталине нормальным и  культурным  было бить жлобов,  хвалить общественников,
сейчас  -  наоборот.  При  общем  горе  хлеб  делили  поровну на всех,  чтоб
объединить  людей.  Как поступал Христос на тайной вечери  своей. Ну  вынули
Христа из душ, понаставив храмы в память. И стало можно воровать. Потому что
для слияния нужна  высокая идея. А если нет ее? Что ее родит? Антикультура -
логическое продолжение любой культуры.
     - Не скажите, доктор, религия в почете.
     - Как преданный монарх, ведомый в ночь, где эшафот.
     Разум светился, а вечер угасал.
     Тело  дяди Феди затекло от пролежней. Реальность  вернулась  из полета.
Надо было что-то делать.
     - Ну так что же, уважаемый, будем красть картошку или нет?
     - А как же! Когда пришла антимораль,  а совесть, как  культура, умерла,
то можно все, что было предусмотрено природой.
     - Совесть есть! - Заныл Петрович. - Но что с ней будем кушать?
     - Ах, беспризорники мои! - Профессор встал на четвереньки -Дзержинского
на вас нет. -. Дождавшись прилива сил, поднялся и зашлепал драными ботинками
в сторону объекта действий.
     Подельники тоже поднялись, описали  костер и потянулись  следом, волоча
авоськи и опираясь на лопаты.
     Они вышли на  дорогу, что разделяла бивак и  стратегический плацдарм, и
остановились, потому  что под свет шести фар  будто  бы прямо на них  летела
безумная  машина.  Несколько  мгновений  она  высвечивала  бродяг  и  вдруг,
завизжав  каждым из колес, внезапно затормозила рядом, чем несколько смутила
рыцарей  потемок. Из машины  выбралась  фигура,  которая преобразовалась  во
вполне ухоженного молодого человека.
     - Чтоб  мне провалиться!  - Провозгласил  он  не то  намерение,  не  то
угрозу. - Да это же  профессор Козлодоев! Здравствуйте,  Аскольд Васильевич!
Не признаете забракованного вами  студента?  А я помню ваш вердикт:  "Вшивую
головку бантик не спасет".
     - Познакомьтесь, - узнал  уличенный жертву педагогического произвола, -
Миша Шаров. Очень  деятельный  товарищ-господин.-  И,  чтобы  не  показаться
невнимательным, глупо произнес пришельцу. - Хау ду ю ду.
     Но вместо предложенного диалога молодой  человек забился в истерическом
припадке. "Ха-ха-ха", - плакал он, тыкая пальцем в снаряжение промысловиков.
Любители чужой картошки выглядели довольно глупо.
     Из глубины автомобиля вынырнуло подобие чучела. Оно спросило прелестным
голоском.
     - Миша, что нас остановило, чтобы плакать?
     - Научный коммунизм в последней стадии развития.
     Он вытер красным шарфиком пухлое вспотевшее лицо и отдал команду:
     - Всем в машину!
     С нахальной категоричностью отнял авоськи и лопаты  и зашвырнул куда-то
в поле.
     Удрученные  концессионеры   потопали  выполнять   распоряжение.  Троица
разместилась   на  заднем  сиденье.  Чучело,  сидевшее  впереди,   оказалось
миловидным существом женской природы. Впрочем, макияж и экипировка настолько
надежно  скрывали  их  владетельницу,  что  естественным, пожалуй, оставался
только голос. Только он был малоинформативным.
     - Вытирайте ножки для порядка.
     "Образ деловой блудницы". - Решил мастер бутафории.
     - Таня, умоляю, сделай вид, будто тебя нет, - обратился к кукле молодой
человек.
     Машина дернулась и помчалась.
     Рациональному инженеру опять придумался вопрос.
     - Куда мы с вами едем?
     - Прочь от малого порока. К  большому, под названием порядочная  жизнь.
Профессор, представьте ваших спутников. - Попросил водитель.
     - Спросивший - инженер Петрович.
     - В какой области специалист?
     - В моделировании событий.  Другой  вот Федор Нелипович, мастер статики
из образов и стилей. Обозначься, дядя Федя!
     - Чинарик не найдется?
     - А сигарету?
     - Вот в этом и есть различие стилей. - Пояснил мастер.
     Машина  подъехала  к неказистому  заведению, которое  внутри  оказалось
закрытым рестораном не  для всех. Его полость состояла  из зала и нескольких
кабинок. Компанию провели в одну из них.
     Миша по-хозяйски распорядился об  ужине. При свете свечей все выглядило
аппетитным и участь блюд была предрешена.
     Наконец Шаров начал выкладывать карты.
     - Видите  ли, уважаемый Аскольд  Васильевич, Вы мудро  поступили, когда
отчислили меня из института.  Тем дали мне толчок для неформальной  мысли. Я
подобрал команду из ребят,  отбросивших привычные шаблоны. С мировоззрением,
не  принятым Вашей той общественной  моралью. Согласитесь,  коммунистическая
мораль теперь непопулярна. Признана  нечеловеческой, преступной. Ну,  а наша
стала  нормой. Фирма,  в которой я  являюсь президентом,  брала  крепость за
крепостью.  И стала процветать.  Подробности позвольте  опустить.  И  все бы
хорошо. Да не совсем.
     Миша  выложил дорогие  сигареты,  закурил и предложил присутствующим не
быть рабами стиля.
     -  Мне  не  всегда хватает  понимания событий и людей. Мне надо виденье
оперативного простора. Мне  надо знать,  к чему все  приведет. Я руковожу  с
закрытыми  глазами.  Больше как  Чапаев,  чем  Кутузов.  Поэтому  мне  нужен
оппонент  всех  моих действий, которого надеюсь видеть в Вас.  Хочу  усвоить
диалектику,  что  Вы преподавали.  Короче, видеть объективность  не  ту, что
очень хочется, а ту, какая есть, если, конечно, она реально существует.
     - А  Вам не страшно,  что уже  находитесь  в полете? -  Поинтересовался
Козлодоев. - А ну как, если выясните, что стартовали не оттуда,  не туда, да
и не так? Мораль уже задействована. Тогда как?
     -  Бросьте,  профессор.  Вся  страна ошибиться не  может.  Путь  выбран
абсолютно верным.  Повредить  ему совершенно невозможно.  Я говорю о будущем
рационализме в рамках заданной стратегии.
     - Повредить, быть может, невозможно, - задумался бродяга, - но возможно
привести в тупик.
     - Что ж,  постарайтесь, в этом и будет суть  нашего  уговора. Но только
все в открытую. Идет? Откройте лабораторию  стратегии. Вы  - в тупик, я - из
него. Таков заказ. Фирма платит.  О конфиденциальности,  наверно,  не  стоит
говорить.
     -  Ну, как, товарищи,  займемся? - спросил  Аскольд Васильевич  у своих
друзей.
     - Кто от вас будет сотрудничать с нами? - Поинтересовался Петрович.
     - Таня. И зам, и бух, и грех. Она все знает.
     - Если девушка согласна... - Закокетничал любитель кукол Нелипович.
     - То стало быть и мы. - С нескрываемой  радостью воспрянул Козлодоев. -
Итак, друзья, нас ждет рискованный до смерти пируэт.

     Старик в пещере перевернул страницу. На следующей прочел.
     "Не то есть сатана, что Сатана, а есть непонимание вещей".
     Он склонил седую голову и надолго задумался.

     Комната,  предоставленная Мишей  для  работы,  выдавала  инфантильность
хозяина,  не наигравшегося игрушками  в  детстве.  Яркие  ковры, амбициозные
пуфики,  экзотические  побрякушки,   вычурный   столик,  какие-то  висюльки,
причудливые кресла и диван. "Для театра драмы и комедии"  - определил мастер
реквизита.
     На  диване возлежала  Таня, как было, видимо, привычно для нее, а гости
занимали кресла.  Полевую  драную  одежду  сменили  костюмы  времен  застоя,
местами в дырках от неаккуратных сигарет.
     Таня  удивила сменой вида. Вечерняя неопределенность одеянья, доступная
лишь  только  для  ниндзя, вышедшего  на боевое  задание,  преобразовалась в
строгий анфас с кокетливым профилем. Лицо изображало ясность мысли.
     Происходил анализ диспозиции.
     - Что определило стратегию для фирмы? - Прикидывался глупым Козлодоев.
     - Политический базис государственного устройства. - Прикидывалась умной
Таня.
     - На чем разбогатела фирма?
     - Вопрос довольно деликатный.
     - Для вас или для нас? Вам ведома двойственность оценок?
     -  Профессор, дурак не  может  быть таким глупым, чтобы быть дураком. В
глупости защита умных. - Неожиданно проскочила филигранная мысль.
     - Система двойного человека. - Довольно забурчал работник от искусства.
     - Это как? - Не понял рациональный инженер.
     - Ординарный человек тот, который переживает  свои ошибки, неординарный
- смеется над ними, переживая побудительный мотив.
     Беседа погружалась  в философские глубины,  рискуя не  доплыть до цели.
Аскольд Васильевич затопал ногами.
     - Давайте все  рассмотрим без оценок, поскольку точки  зрения не  могут
изменить объект. А мнения обсудим позже. Танечка, прошу!
     -  Представьте, господа, благотворительность не как цель, а как бизнес,
то есть средство.
     - Наверно, также, как из валенка свирель. - Поразился Нелипович. Однако
под укоризненные взгляды разрешил: - Продолжайте.
     -  В зависимости  от  нужд благотворительность имеет много видов. Нужда
может быть физической и психологической. Физическая - в пропитании, лечении,
жилище, сексе.  Мы  специализируемся в психологической  области. Диапазон ее
чрезвычайно  широк. Хотя  суть одна.  Люди  хотят  уверенности  и комфорта в
завтрашнем дне.
     - Долгих и счастливых дней. - Согласился Петрович.
     - Вот именно. Мы им и говорим: почитайте  нас за богов, но не забывайте
про жертвоприношения. Не ходите в церковь, молитесь на нас. И все вам будет.
     -  Великолепно!  -  бездарно ерничал  паленый Козлодоев.  -  И  как  вы
осуществили столь любопытную идею.
     -  Для  начала мы определили форму оплаты стабильности или  виды жертв.
Драгоценности, недвижимость,  что  должны были  передаваться нам. Мы  меняли
площади на  меньшие, а маленькие на  отдаленные  районы. Бесперспективные на
коммуналки, а коммуналки  продавали под расселение. Вся  выгода от  операций
шла  в стабилизационный  фонд.  А  из него  шла  гарантированная  надбавка к
пенсиям клиентов.
     - Но здесь вы подходили и к физической нужде?
     - Там, где она сливалась с психологической. Знаете, такой есть комплекс
-  садомазохизм.  Когда человек  мечтает бить и  мечтает  быть  побитым.  За
деньги.  Знаете   ли,  природа  денег  такова,   что   требует  побоев.  Это
естественно.  Зачастую  лучше  их  отнять,  проводя  сеансы психотерапии.  -
Неожиданно заключила Таня.
     - Профессор, что она такое говорит? - Взметнулся дядя Федор.
     - А  почему  бы  нет? -  Стал  разглагольствовать  духовный бомж.  - За
удовольствие вы платите, за истязание получаете. Деньги  составляют  мостик.
Если вы не нейтрализуете их тратой на удовольствие, тогда они, несущие заряд
мучений, отомстят вам за появление свое. Деньги - жестокие демоны в кармане.
Когда они  не впрок, пожалуй лучше их отнять, чтобы  не сожгли человека. Вы,
наверно, знали, у кого и как отнять?
     -  Конечно! Зачем  они  пьяницам? Моральным уродам? Наивным дуракам?  В
общем, прогнившим слоям общества.
     - Сударыня, а что такое прок?
     - Мистер Козлодоев! Это юмор или сарказм?
     - Хорошо, разверну вопрос. Прок - это некая полезность. Как производная
от цели.  Есть  цель фирмы, общества,  человечества,  покоя  и  движения  и,
наконец, природы. Какую цель преследовали вы?
     - Естественно - природы. В природе слабых и больных съедают.
     -  Прелестно! -  Закричал профессор. -  Итак,  ваша благотворительность
стала  санитарной.  Полезный  волк  для  леса насыщается больными  братьями.
Замечательно! Проводя психотерапию! Отлично!
     Вожак почувствовал добычу. Скелет напружинился. В глазах зажегся свет.
     - Можно ли ознакомиться с вашими архивами?
     - Это предусмотрено условием договора. - Согласилась Таня.
     Козлодоев удовлетворенно потер руки.

     Уже   на  следующий  день   лаборатория  стратегии  изучала  документы.
Договора, условия, фамилии и адреса. Приход, расход, счета, баланс. Рекламы.
В общем, полный аудит.
     -  Господа  подельники!  - Обратился к коллегам бригадир. - Перед  нами
акт, а на него положим  факт.  Излагаю задачу  текущего  момента.  Обоим вам
предстоит  провести тотальную проверку последствий всех договоров. Объекты -
люди,  вещи,  деньги.  Пути и  цели.  Ясно,  черт  возьми? -  Он,  как  кот,
зажмурился от удовольствия. -  Я составлю карту объективных  закономерностей
времени,  план-карту  ситуаций. И карту  психологии  клиента.  Вперед, орлы!
Дальше будет интересней! Пируэты ждут нас впереди.

     Царила пошлая  истома. Легкие  наркотики,  вино  и  ритмы  аранжировки,
стянутые в фразу срывающейся  в рыдание мелодией,  уводили мысль  к подножию
инстинкта.   Полумрак   зала,   вспышки   красно-синих-фиолетовых   огней  в
причудливом  хаосе  оттенков  янтаря  и  аромат духов грациозных и  неверных
женщин ваяли  образы и  стили  поведения  изнывающих по  подвигам изысканных
мужчин. Потребность  в них удовлетворялась игрой в рулетку, где ставились на
кон чужие деньги. В ней чудодействовал и Миша Шаров. В дымке грешного амвона
за столиком с портвейновым  вином и винегретом сидел Козлодоев в затрапезном
пиджачке и протыкал глазами  Таню. Та безотчетно  слушала  его, не  в  силах
выпутаться из  вязи  завораживающих фраз. Более  того, она утопала  в океане
сладких звуков.  Смысл слов  не  доходил до ее  сознания, доходил смысл губ,
произносящих  их.  Смысл ваяли звуки,  жесты, а протыкающий  глаз отслеживал
рельеф эмоционального накала жертвы.
     Аскольд Васильевич умело  вел игру согласных.  А жестом  обожал стакан,
как  некое  божественное  сокровище,  возбуждая  аллегорические  фантазии  с
таинственным желанием оказаться быть испитым до конца.
     -  Не правда  ль, в пустоте стакана застыла томная мольба. Как в тающей
свече.  - Нес он вдохновенный бред. - Символы отчаянья, как ужас сновидений,
витают  демоном  сомнений над бренной плотью  с жаждой греха.  Чтобы вызвать
искушение  и  в  нем,  в  его греховной сути, как  в сладкой  неге, утонуть.
Растаять, раствориться и не  быть. Уйти и  стать  недосягаемой  звездой  над
суетой пустых  желаний.  Светить не  сострадательным  светилом  в прекрасном
одиночестве  своем.  Как  грустен  столп миротворенья,  что отражает  взгляд
звезды! Пленительный и нежный, закутанный в вуаль ресниц.
     Козлодоев  нащупал в кармане чинарик и  затолкал его мохнатой мордой  в
пламя свечки. Козлодоев свирепел.  Эмоциональный пейзаж  не  вытанцовывался.
Эвересты прятались  за  гранью. Он решительно  схватил  бутылку и  опрокинул
содержимое  вовнутрь.  Подскочил со  стула,  грохнул  бутылку о  край стола,
отчего  та разбилась, оставив в руке разбойничье  острие и пустился с  ним в
замысловатый  пляс. Это  была эклектика  из  янычарских  выпадов с советским
переплясом.  Таня  цепенела. Наконец, она поднялась и под изумленные взгляды
балдеющих  снобов  закружилась  цыганочкой вокруг  духовного  бомжа.  Зрачки
расширились,  кровь закипала.  Еще немного и мастер заорал:  "Еще портвейн!"
Номер удался. Толпа  рукоплескала. Герои опустились на  свои места. Портвейн
подал согнувшийся прислуга.
     - Налить вина! - потребовала Таня.
     Она жадно  глотала из  козлодоевского стакана  и  кричала: "Пропади все
пропадом!  Живем лишь только раз!" Проницательный  бригадир  отметил  крутую
стенку Эвереста. Он поднялся и пошел прочь.

     -  Что, господа-лазутчики узнали? - открыл очередное  совещание Аскольд
Васильевич.
     Отпихивая друг друга, инженер  и мастер декораций наперегонки составили
доклад.
     Никто  из подопечных фирмы, вопреки  начальных представлений, убитым не
был. Обычные инфаркты да инсульты. Депрессии да кризы. Кто-то умер, а кто-то
в  психдиспансере  застрял.  Тотальным  было опекунство.  С  переоформлением
квартир на имя фирмы. Из лучших  побуждений составлялся ассортимент лекарств
и блюд. И обновлялся интерьер квартир. Велись сладчайшие беседы. Секли людей
ножницы психологической  анемии  и  беспощадной реальности,  взявшей курс на
истребление иждивенческих  настроений,  то  есть того, что раньше называлось
ожиданием  обусловленного  долга.  Миша  Шаров  четко следовал  в  форваторе
реформ.  Правила предельно  просты.  Моральные  долги  отменены  и  вводится
порядок страха.
     Страх за себя,  работу, дом, квартиру, сбережения,  учебу, перспективу.
СТРАХ! Напрасен труд  веков, что  создавал  фундамент  благородства,  долга,
чести.  Используй страх  -  и  человек твой раб. Естественно,  без  чести  и
достоинства.  А если уж они остались, то слабым выход - суицид.  А  проще уж
инфаркт.
     Вот ситуационная модель.  Раскрыл все карты Козлодоев. Инертен  русский
человек.  Инерция заносит в  крайность.  То  все  отнять  для  обобщенья, то
расхватать кто сколько может. А в крайностях всегда война. Война за перегибы
или  против.  И дело  в  том, что в  широком  поле нет  столпов, за  которые
возможно было б ухватиться. Единственный критерий есть - не выпасть из толпы
охваченных азартом дела, гонки.  Смертельная  тоска  и  пустота  в  сердцах.
Холодное желанье - воевать. Но в стае быть! Не знают люди смысла накоплений.
Машины,  дачи, все на ветер! И находиться в ужасе  за жизнь. Не видя даже  в
жизни смысла. Осмыслив жизнь борьбой за жизнь.
     -  Скажи  нам,  Нелипович, что имитирует в  России жизнь? Или кукла  не
знает, что отражать она должна?
     - Кукла  не существует  для себя, она  существует  для участия  в игре,
играя отведенную всевышним роль.
     - Что главное в спектакле?
     - Общая идея. Ее  же формируют хаос и порядок,  добро и зло, метанье  и
застой. Я думаю, российское метанье поставлено  в противовес застою западных
амбиций.  Пока не раскачаем их, не успокоится Россия. А там они идут в тупик
самозапутывания в форму. Как в скорлупу с пустым нутром.
     - Ответь, Петрович, как будет двигаться процесс?
     - Что делала  всегда  Россия?  Принимала  образ внешнего  врага,  чтобы
опошлить,  осмеять,  понять,  встряхнуть.  Рядилась  в  шведов,  немцев,  во
французов.  Дальнейшее вы знаете,  что  было.  Войны.  Теперь она взялась за
американцев. Принимает чуждый облик  и  язык. По логике событий с ними будет
напряженный диалог. И  победит,  как то ни странно. А посмотри, что с рынком
сделала она? Спрос уничтожила  безденежьем, халтурой и ценой. Тот спрос, что
есть основа рынка.
     - На чем же держится амбиция ее?
     -  На том,  что  может сделать все. И тем  живет, что есть еще  другие.
Верней - амбиции других. Чтоб обескуражить  их. Гигантский дух, бесформенный
и  необъятный,  приходит  в  изумление,  когда  встречает  пустенькие  формы
действий,  устремлений  всяких,  как  говорится  -"цивилизованных"  существ,
объектов, стран.
     - А в чем ее беда?
     - Что не нашла  она  лица. А значит  и  достоинство  в  провале.  Любой
подонок - наш герой. Абстракция в мистическом пространстве.
     - Играют страны свои роли, один спектакль, одну игру. Без осознанья той
игры. Не посвященные в затею. А в чем она - безвестная затея?
     -  Известно в чем.  Достойными войти в духовный космос,  утихомирив все
земное, вобрав его все без остатка, переосмыслив все, что есть.
     - Однако, господа, -  поднялся Козлодоев,  - вернемся  к  нашим планам.
Остался шаг, а там - конец. Цель у клиента - сорвать гигантский куш. С умом,
не освященным  духом, без нравственной позиции, летит, красавец,  в  бездну.
Держать не стану, но все по уговору расскажу. Да, люди гибнут за металл.

     Чадит лампада  на  столе. Тяжелый свод играет с тенью. Старик  косматый
смотрит  в  книгу, готовый новое  распоряжение  отдать.  Внезапно перед  ним
сгустился мрак, стал принимать какие-то черты и превратился в бригадира.
     - Долго ли будет жить человечество? - спросил Козлодоев у Старика.
     - Пока делает ошибки. Включая те, в которых неповинно.  Человечество  и
есть для  исправления  ситуации,  приведшей  к его  появлению.  А точнее - к
появлению  всей  жизни на  земле,  чтоб уничтожить изначальные причины  этой
жизни и чтоб в процессе богом стать. И дальше слиться со Вселенной.  Дабы  в
ней продолжить ту ж работу.
     - В чем его собственные ошибки?
     - Они в ложных целях, чувствах, намерениях, в знаниях и применениях их.
Точным знаниям нет оправдания. Ошибки  неизбежны, пока люди  не поймут,  что
радость сопровождает падение  в  ловушки,  а горечь  - в  подъеме.  Пока  не
объединят их воедино.
     - Чтобы умереть, надо перестать плодить детей. Возможно ли такое?
     -  Да.   Дети  рождаются  только  для  того,  чтобы  войти  в  область,
недоступную родителям. По мере расширения  способностей и завершения задачи,
процесс деторождения пойдет на спад. И завершится вовсе.
     - А где же души?
     - Там, где зародился бог земной. Они составят его образ.
     - А разве нет объективного бога?
     -  Камень, чувствуя тепло от солнца, не знает, что оно такое. Любое его
мнение  -  обман.  Ваш  бог  не  тот,  что  есть  на самом  деле. Есть  ваше
зарождающееся представление для себя о нем. Вы, развиваясь, формируете его с
собой, как образ обобщенной цели, для устремления к ней. Например, он есть -
любовь, единство, справедливость, разум.
     Старик  склонился  над  лежащей  книгой  и  взялся  за  страницу,  чтоб
перевернуть. Но Козлодоев положил руку на нее.
     - Подождите, Магистр. Фраза только пишется.

     Аскольд Васильевич попросил помощников привести к нему Таню.
     - Чему обязана? - Вместо привета с вызовом спросила.
     - Слушайте, сударыня, и молчите. Бухгалтерский аудит показал, что  вы с
Мишей скрыли маленькую тайну. Так  я открою ее Вам.  В  одном из  зарубежных
банков, видимо, через офшорную  фирму,  что в  общем-то непринципиально,  на
Ваше имя открыт счет. Банк  имеет Ваше  распоряжение предоставлять  средства
для  Шарова  по требованию. Там  лежат,  естественно, не Ваши деньги, а вами
опекаемых  старух. Вряд ли Вы задумывались,  почему так  Миша  сделал. Так я
скажу. Чтоб  в час известный денежки себе забрать,  а Вам оставить печальную
судьбу  мерзавки  в глазах  порядочных  людей.  А самому  остаться чистым. И
раствориться где-нибудь за морем. Что б сделал я на Вашем месте. Об  этом бы
ни с  кем не говоря,  направил в банк еще распоряженье. Вернуть все  денежки
сюда, для ваших бедных  и больных. Возвращать незамедлительно все  средства,
что будут приходить. Если будет Вам угодно, все документы я оформлю.
     Таня села и стала неотрывно смотреть на стенку. Наконец, произнесла:
     - Я  знала, что Вы подлый  человек. Похоже, я  попалась  в  Ваши  сети.
Оформляйте.
     Стремительно пошла на выход и сильно хлопнула дверью.

     - Миша Шаров, готовы Вы для схватки? - позвонил по телефону Козлодоев.
     -  Для  схватки я всегда  готов. - Ответил  тот. - Сейчас приду  в  Ваш
кабинет.
     Лаборатория  стратегии  убрала все  бумаги  с  глаз долой и  застыла  в
ожидании.
     Президент вошел с обаятельной улыбкой, которая говорила о  неистребимом
оптимизме. Троица, напротив, встретила его сдержанно.
     - Вы что-то мрачны, господа!
     - Потом повеселимся. - Уклончиво ответил бригадир. - Скажите, Вы верите
в судьбу?
     - В каком смысле?
     - В предначертанность ее.
     Миша рассмеялся.
     -  Я похож на идиота? Судьбу мы сами себе  готовим. Или  кто-то плывет,
как щепка, по воде?
     - Природные желания  и подсознание  изначальны. Какие  рычаги у  вас  в
руках?
     - Выбор. Приоритетов, схем, условий.
     - А кому известно, что в результате будет?
     - Что будет, то и  будет. Я не исполнитель чужой воли, я сам себе  пишу
сценарий. Мои ошибки - мне и отвечать. До остальных мне дела нет.
     - Мы вычислили Ваши  намеренья.  Прорыв вперед. Вы не из тех, кто долго
будет ждать. Вы деятельны, талантливы, умны. Еще я не решил, ошибкой ли было
Ваше отчисленье? Хотя вначале мне казалось, что приглашение мое к  Вам имело
простенький    мотив.    Удовлетворение    уязвленного    самолюбия    путем
самоутвержденья в моих глазах.  В отместку  вроде бы унизить моим признанием
ошибки, да и жалким положением моим на Вашем фоне.
     Но  не об  этом  будет  разговор. Из  всей структуры Ваших  интересов я
сделал вывод - нужен Вам металл, ну, собственно, не сам металл, туда лазейки
нет, никто в то не поверит. А в производство техники.
     - Ну, да вы просто молодцы. -  Шаров продолжал светиться улыбкой. - Так
где же тут тупик?
     - Тупик тут будет не  для Вас, а  для выброшенных в результате стариков
из их домов.
     - Это как? - Миша стал серьезней.
     - Где средства акции купить?  Из банка взять. Но  банк  не даст  их без
залога. Тогда в залог пойдут квартиры, что вы оформили на фирму.
     - Профессор, но все вернется с бешеным доходом!
     - Миша, Вы же не романтик. Как только деньги тот завод получит, он  тут
же обозначится  банкротом.  Увязнет  в  передрягах, а банк  Ваш  ждет,  пока
проценты  крутит. Когда  же всхлипнет чахлый ваш завод и выпустит  нестойкий
вариант, да еще с бешеной ценой, - кому тогда он будет  нужен? В России  вся
промышленность  отброшена  на  многие   десятки  лет.   Придется  бедной  ей
сжиматься,  довольствоваться  самым  малым.  Не  сложной  техникой  придется
заниматься,  а организацией  опять  совместного труда, бережливо собирая то,
что останется еще. Как  в  годы после разрушительной войны. Вот тут  и нужен
будет Ваш талант. Лопаты да мотыги делать.
     А банк тем временем отнимет все квартиры.
     - Вы, видно, скептик по натуре. Пленит Вас прошлый коммунизм.
     Миша встал и резко вышел.
     - Осталось  выполнить заключительный  акт.  - Сказал  товарищам Аскольд
Васильевич. - Попросите сюда Таню.
     Когда она пришла, Козлодоев положил на  стол все подготовленные для нее
документы и глухо произнес:
     -  Отправляйте  незамедлительно. Еще здесь  документы  на новую  фирму,
оформленную на Вас. На ее счет и придут оттуда деньги. Успехов Вам, небесное
созданье!
     - Итак, друзья, - обнял товарищей, - обратно на кичман!
     - Ну, это  мы еще  посмотрим. - прошептала  Таня. Она впервые была  без
маски.

     Миша мчался из страны  безоглядно,  спешно, сжигая  все мосты. Обратной
дороги уже не будет. Он убегал, как вор из ограбленного дома.
     Его афера завершилась. Там, куда он мчался, на Танином счету известного
им банка лежали огромные суммы кредитов, полученных здесь под залог квартир.
Вор  Козлодоев все  верно  рассчитал.  Только Миша не  простак.  Пошли все к
черту! Прошлое перечеркнуто, выброшено. Его никогда не было. Не было никакой
фирмы, никакой  Тани.  Любой,  кто  поумнее,  поступил бы  также.  Вперед  к
деньгам, к морю, в цивилизацию!

     Звезды  ослепительно  горели.  Снег под ногами  выстилался пухом. Мороз
постигал  свое превосходство  над  бесцельно  бредущим человеком.  "Какое-то
хамство". Человек глубже  натягивал  ушанку, кутался в негреющую телогрейку,
заталкивал вглубь в  подмышки скрюченные  пальцы.  Там, где-то  подмышкой  в
кармане  прятался пистолет. Ночь все  расставила по своим местам. Изысканная
красота  строгих очертаний мира вышла из его сознания, чтобы опрокинуться на
него холодом голубого поля  и фиолетовой бездной бесстрастного неба. Он стал
сердцем Вселенной, подчинившей его себе. Она холодом вошла в его тело, чтобы
с неистовой  пронзительностью  ощутить свое неисчерпаемое могущество. "Пусть
мертвые  хоронят  мертвых".  А  он ей  будет  нужен. Причем  всегда.  Смерть
представилась застенчивой эротической простушкой, способной только доставить
удовольствие, но не забрать к себе.
     Убийца  выстрелил в себя, чтобы  избежать ужаса  пустоты. Будто  пуля в
собственное  сердце   могла  заполнить  ее  смыслом.  Смыслом  единственного
поступка Миши Шарова.

     Старик, наконец, перевернул страницу. За ней было написано:
     "Дорога к желаниям приводит в ад, а от желаний - к богу".
     Глядя в сумерки, как в ночь, сказал кому-то на его немой вопрос:
     - Низость в том,  чем разрушаешь  бога,  неся предательство его в себе.
Пылает, жжет,  ласкает  пламя  ада  желанием  и  страстью.  Сжигает  в  прах
охваченных пожаром мотыльков.
     Вернулся к книге.
     - Спросите,  зачем? Чтоб образумить  новых. Посмотрим на грядущий день.
Какая новая идея?
     И далее перевернул страницу.

     Таня -  президент новой фирмы, вернувшая  из-за рубежа все отправленные
туда  Шаровым деньги, и лаборатория стратегии замышляли постройку колхозного
двора для отверженных.




     Нет  большего подлеца на  свете, чем этот кот Душман. Абсолютно черный,
лохматый, с драной  в бесчисленных тусовках мордой и шельмоватыми печальными
глазами,  он волочил по  карнизу дома пару  украденных  сосисок. Первая, как
мышь, была в зубах, а вторая, связанная с той целлофаном, свисала вниз, чем,
видимо, причиняла  неудобство и расстраивала кота. Необходимо было добраться
до ближайшего подоконника,  чтобы там  обдумать положение или даже, если это
представится возможным, приступить к заветному этапу предприятия.  Ближайшим
был  костин  подоконник.  Крайне приятным было  то обстоятельство, что  окно
оказалось открытым и  за ним отсутствовали занавески, которые, как  правило,
препятствуют обзору и мешают  думать. Он дотащил их до намеченной площадки и
перебрался  на нее. Тут-то Костя его  и увидел. Он недавно проснулся и сидел
на  кровати с поджатыми синюшными ногами, словно бройлер из Хотькова. Увидел
и обомлел. Это было совершенно неожиданно и  кстати. Потому что к этому утру
он сильно отощал и в нем появилась нечеловеческая жадность  к пище. А кушать
было  нечего.  Не  было  ни  выпивки,  ни  еды,  ни денег,  ни  сил. Комната
напоминала страшный сон.  Валялись стаканы, пустые бутылки,  на  корке хлеба
белели окурки, воняло дустом и прокисшим винегретом, сквозняк хлопал дверью.
Во всем этом не было совершенно никакой логики. Схоластика, андегранд. Кот в
окне. Под  столом  лежал помятый  человек,  с головой  зарытый  в  скатерть.
Безумно хотелось  есть. Надежду на  завтрак  подавал только кусочек  сала на
столе. Этот кусочек  оказался  под кроватью, был неприличным, даже несколько
пикантным,  словно  сыр  рокфор, однако Костя, свесив  голову, вытащил  его,
слегка стыдясь своего поступка. Больше ничего не было. А тут у кота сосиски!
Душман, встретив светлый костин взгляд, благоразумно решил внести  изменение
в оперативный план и принялся деловито просматривать дальнейший путь.
     - Кис,  кис - бройлер  принялся уговаривать кота подойти поближе, чтобы
ласково  погладить, впрочем,  не особенно полагаясь на  успех, ввиду полного
отсутствия таланта и  крайней  испорченности животного. Естественно, на  это
никто не обратил внимания. Паршивец продолжал просматривать карниз.
     Костя  скорее  его  сообразил, где должен  будет  пролегать  бандитский
маршрут.  Поэтому  спешно  натянул  брюки и,  как  только кот  изогнулся для
движения,  босиком выскочил за дверь и бросился на перехват.  Место  встречи
предполагалось у окна  на лестничной площадке. Костя  мартышкой прицепился к
проходящей у проема отопительной  трубе и приготовился к захвату. Время шло,
но паразит не появлялся.  Это  не могло не  вызвать подозрение,  что из него
опять делают  дурака.  Он  выглянул  в окошко.  Так и есть! Подлое  животное
исчезло.  Костя  напружинил весь свой  мозг, чтобы  сообразить, куда кот мог
подеваться. Вот  костино окно, вот карниз, а  вот  и  Костя.  Фантастика. Не
свалился же он с четвертого этажа.
     "А-а"  -  закричал Костя, словно  раненый в голову  зверь,  и  бросился
бежать  обратно.   Он  чуть  не  взбесился   от  негодования,  когда  застал
уплывающего за окно Душмана. Костя  сел  и  загрустил. Да,  господа,  подлец
фальстартом  дезориентировал  хозяина. У  кота  был  встречный  план.  Когда
противник умчался  на  перехват,  кот спокойно  сожрал  на  подоконнике свои
сосиски, оставив целлофановые шкурки, и утащил со стола единственный кусочек
сала,  который  произвел на него благоприятное  впечатление еще в  то время,
когда Костя неистово осматривал кошачий провиант.
     Это был полный конец. Жить дальше не хотелось. Костя высоко держал свою
белобрысую голову, которая строго и печально смотрела в несвежую стену.  Кот
был удивительно подлым животным.
     То, что было под  столом,  зашевелилось и из тряпки выпутался серьезный
мужчина  лет  сорока. Мужчина  выполз  на четвереньках наружу и уставился  в
окружение,  попеременно  переставляя взгляд с предмета на  предмет,  пока не
остановил его на хозяине, застывшем в позе бедуина.
     - Я где? - Брови мужчины застыли вопросом. - Выпить есть что-нибудь?
     - Спроси чего-нибудь другое.
     - Надо бы купить. - Брови показали мысль. Взлохмаченная темная голова с
примесью седых волос напоминала полинявшего черта. Она крутилась.
     -  Вопрос следует  поставить иначе, -  изрек Костя,  - как купить, если
денег нет. Ваша фамилия не Лифшиц?
     - Кошмар какой-то. Пошли в магазин. Деньги - признак нищеты интеллекта.
     Костя  был  заметно моложе  мужчины,  что  и предопределило  ему участь
подчиненного.
     Черт,  цепляясь  за  стол,  принял  вертикальное  положение,  для  чего
потребовалось несколько попыток, и начал оторваться от него.
     -  Моя  фамилия Сандалов-Питерский. Мы с вами раньше  не встречались? -
Поинтересовался он, когда все получилось. - Надо же, как голова трещит!
     Они вышли на улицу и подошли к ближайшему магазину.
     Приблизившись к прилавку, Сандалов  обратился к продавцу, ткнув пальцем
в выставленный ассортимент:
     - Что это за бутылка? Суррогат? Нет? Покажите! А та? Покажите и ту! Где
директор?
     Их провели к директору.
     Молодой  вальяжный коммерсант без интереса осмотрел помятые  фигуры, от
которых неприятно пахло.
     - Вы сюда, на лицо посмотрите. - Питерский покрутил головой в анфас и в
профиль, указывая пальцем направление просмотра.
     - Ну. - Тупо отреагировал директор. - Бывает хуже.
     -  Да  не ну, -  загорячился посетитель, - не ну!  Не  узнаете? На всех
презентациях  можно  видеть  это  благородное лицо.  Это ПОПА. Мы организуем
деликатные мероприятия международного уровня. Мой партнер,  -  он  указал на
удивившегося Костю, - порекомендовал Ваш магазин. Берем часто  и помногу. Но
отличного качества. Нужна водка.
     - Обратитесь на завод. - Посоветовал директор.
     -  Предпочитаем  импорт.  Однако  к  делу.  Что  подтверждает качество?
Сертификат  не  принимаем, поскольку  продается.  Мы  сами  все  определяем.
Приглашаем международных  экспертов. Органы государственного контроля  и все
такое. Можете упаковать штук пять на пробу. - Питерский уставился в потолок.
- Давайте счет.
     Директор почему-то зарумянился и заискивающе спросил.
     - А  за одну не разойдемся, чтоб вроде как и не встречались? Бесплатно,
без шума и навсегда!
     Костя стремительно закивал головой. Но Питерский закрыл его фигурой.
     - Унизительно,  но можно  и за  три. Чтобы партнеру  выговор влепить. -
Организатор  презентаций сердито посмотрел  на  Костю,  отчего  тот невольно
сжался и промямлил:
     - Да, уж.
     Хозяин  кабинета открыл  шкафчик  и  выставил  три  бутылки  водки. Они
сверкали, словно праздник. Принялся искать  коробочку для упаковки. У  Кости
сдали нервы, он  побледнел и начал падать  курсом на  бутылки.  Но  лохматый
компаньон освежил его вопросом.
     -  Ты в "Мерседесе" держишь харч? Ну, там  балык? Или буженинку? Забыл?
Бросьте что-нибудь в коробку. - Небрежно кинул директору. - И сигарет.
     Выйдя из  магазина с увязанной  коробочкой в руках, мошенники фронтовым
маршем  направились к стоянке  автомобилей, но  даже не достигнув их, быстро
перешли на низкий аллюр с дрейфом в строну дворов.
     Квартира уже  не казалась очень мерзкой. Она имела свойство менять свой
вид в  зависимости  от ситуации. Утром она была  решена в стиле  модерн  без
всякой  пластики, без  полутонов и без подтекста, - незатейливый кубизм,  но
сейчас в  ней  появилась теплота.  Художник  принялся  творить. Костя достал
из-под стола скатерть, вытряхнул остатки спавшего коллеги и нежно положил на
стол, сметя с него все то, что раньше было. Веничком и тряпкой навел порядок
в окружающем пространстве. Неприятные запахи исчезли, уступив  место аромату
свежего воздуха, схожего с запахом арбуза.
     -   Красиво,   -  приговаривал   он,  -  надо  жить  красиво.   Синюшки
второсортные.
     А  Сандалов-Питерский  разматывал  коробку,  поглощенный  предчувствием
приятных событий. В природе зарождался праздник.
     И вот, наконец, все  на столе.  И водка  и колбаска, что  жмот директор
положил.   Сверкают   чистотой   стаканы.   Мужчины   расставили  стулья   и
расположились тет-а-тет. Костя на правах хозяина разлил и поднялся с тостом.
     - Быть добру! - Провозгласил он.
     Питерский не возражал и они приняли. В организмах наступила благость.
     Давешнее  нервное  напряжение дало  разрядку и  вылилось в истерический
смех. "Ха-ха" - орали они, тыкая пальцами друг в друга.
     - ПОПА, ПОПА, что такое  попа? - Задыхаясь, спросил Костя. - Это не то?
- Он указал на зад. - Или общество поддержки алкоголиков?
     -  Смешно,  но  это подготовка отдыха  предпринимателей и аристократов.
Готовим им клубничные сюжеты.
     - Это, конечно, лучше.
     -  Да одно и то  же.  Ты лучше скажи, как тебя  зовут. Как-то не хорошо
пить неизвестно с кем. Меня - Виктор.
     -  Ну  а  меня зовут  Костей. Костя Мубарашкин. Сантехник. Ты совсем не
помнишь, как познакомились вчера?
     - Вчера. Что было вчера? - Виктор углубился в мир воспоминаний. - Вчера
была кульминация кризиса. Помню презентацию какой-то банды и - ох, как там я
наелся!  До ужаса. До  отвращения.  Все  надоело.  Больше ничего не помню. С
тобой так не бывает?
     Костя  еще  налил,  чтобы развить успех  поправки организма, чокнулись,
выпили. Расположились поудобней и хозяин поведал вторую сторону знакомства.
     - А я сидел у ресторана. Там скамеечка есть. Злой, как тысяча чертей. Я
ждал  ее. Давно все сроки истекли и было понятно, что жду напрасно. Надо  бы
идти домой, но не мог  заставить себя  подняться. Тут из ресторанных  дверей
вышел ты. Подошел  и  рядом сел. Посмотрел на меня угрюмым взглядом, сказал:
"Хочется повеситься". "И мне" - ответил я. - "Только  перед  этим выпить". А
ты: "Это не проблема. У меня  есть". И  показал  на  горлышко во  внутреннем
кармане. "Но только где? Не в ресторане ж!" Я предложил пойти ко мне. Потому
что дома  пусто и  никого не будет. Ну  и пошли.  Распили. Потом я сбегал за
второй. На третью денег не хватило. Наступила ночь и занавес упал.
     - Костя, а почему ты один? У тебя жены нет?
     - Да в том-то и дело,  что  есть. Кусай ее кобыла. Не понимаю - почему,
но лучше, когда ее нет.
     - А где она сейчас?
     - В командировке. Завтра вернется.
     - А дети?
     - Дочка. Школьница. Сейчас у бабушки живет. Бабушка ее от нас спасает.
     - Кого ж тогда у ресторана ждал?
     - Витя, кого ждут, когда жена в командировке? Любовницу. Хотели сходить
в ресторан. Договорились встретиться  на той скамейке. Да только, видишь, не
пришла.
     Питерский удивился.
     - Я не заметил, что ты арабский шейх. Со счетами в ведущих банках.
     - Она любит сама за все платить.
     - Давай  еще по капельке. Предлагаю тост - за женщин! От них наши беды,
с ними  наше счастье. Только  надо  иметь ввиду, что иметь  жену и любовницу
вообще-то неприлично. В этом твое бытовое  поражение  и раздвоение личности.
Найдешь секретный ключик - молодец, а не найдешь - ищи. Да пусть сопутствует
удача!
     Выпили.
     -  Женщины,  женщины. -  Томно застонал, закусывая,  Витя.  Развивалась
дежурная тема всех подвыпивших мужчин. -  В чем ваша тайна? Может в том, что
никакая нас не любит?
     - А  кого они  вообще  любят?  -  В  Косте поднялась  сердечная  обида,
почуявшая час расплаты.
     -  Они  любят  себя и свою  роль. Они,  дорогой мастер шарошки,  только
актрисы.  Играют  много и  всегда. Жизнь для них  - большая сцена.  Для этой
сцены готовят грим, готовят платья. И выбирают стиль игры. А ты и зритель, и
массовка,  и  статист.  И  даже мастер интерьера. Нас  любят только так, как
зрителей артисты. Особенно когда те хлопают и несут корзинами цветы.
     -  А  чего  им  играть?  Ну  вот  есть  муж,  ребенок.  Муж  работящий,
самостоятельный, деньги приносит,  все в порядке. Ну и  люби его! Чего им не
хватает?
     - Ну как  ты не понимаешь?  Наверно,  молодой еще.  Что такое  женщина?
Женщина  -  это  одновременно  капризная  девчонка  и  заботливая мать.  Как
девчонке,  ей хочется, чтоб  ее ласкали, баловали, на руках носили. Как отец
это делал, а чаще всего - не делал. Как матери, ей хочется кого-то обнимать,
ласкать, в  общем - утопить в своей  заботе и любви. Как  это она  делала со
своими куклами в детстве. Ну  хорошо,  если муж в соответствующих дозах и то
делает и другое позволяет делать. Позволяет ей навязать ему и  внешний вид и
поведение по  ее вкусу.  И при этом  проявлять  восторг. В нем  должны  быть
выверены  и  активность  и пассивность.  Должен  получиться замкнутый  круг.
Женщина-мать,  лаская мужчину-мальчика, возбуждает в  нем настоящего мужчину
для того, чтобы он смог уже ее ласкать, как девочку, отчего в свою очередь в
ней возбуждается материнское чувство. Тогда она с ним  на край земли пойдет.
Это формула естественной  семьи. Простейшая молекула. А если  нет? Сильно не
подходит -  просто  уйдет.  А  не  сильно  -  любовника  заведет.  Или будет
подсознательно  его  искать   всю   жизнь.   Простую  молекулу  превратит  в
многоэлементную. В химии про это все прописано.  Понимаешь, друг вантуза, не
она для  тебя,  а ты  для нее.  Ты должен соответствовать  ее  эталону. Ядро
притягивает  прыгучий  электрон,  а не  наоборот.  Поэтому я  и говорю,  что
женщина любит себя и свою роль.
     -  Виктор,  ты  перестал быть человеком! Жизнь -  не  химия! Романтика,
любовь,  фантазия.  Предчувствие нежности. Изгнание шаблонов.  Вот что такое
жизнь! А в женщине ее начало. Жизнь - это сказка, возбуждение и сон.
     -   Да  ласкай  ее  сколько  хочешь,  это  не  возбуждает  ее!  Девочка
превращается в женщину, когда видит, как за нее дерутся! День - ее владение.
     - Но разве бывает так, что днем все плохо, зато в постели ночью хорошо?
Постель примиряет.
     - Бывает, только быстро проходит. И уже в постели приходится воображать
кого-то другого. А потом злиться за обман. Тебе приятно спать с женой?
     - Унизительная пытка.
     - Вот и у меня так же.
     Зазвонил телефон. Костя подошел к аппарату, снял трубку.
     - Аэлита! - Радостно  узнал знакомый голос.  - Куда же  ты  пропала? Ты
почему  вчера не пришла? Бросила, что ли?  Муж не отпустил? Да, жена приедет
завтра. Сможешь придти с ночевкой? Вот здорово! Сейчас хочешь придти?
     Костя замялся.
     - Я тут с товарищем. Нет, ты его не знаешь.
     - Пусть приходит! -  Крикнул Витя. - Вместе посидим. Потом уйду. У меня
другие планы.
     - Вот он тебя тоже приглашает. Приходи! Не помешаешь. Ну, и отлично.
     Положив   трубку,  счастливый,  словно  шарик  на   параде,  Константин
Мубарашкин  продефилировал   к  столу.  Квартира  окрасилась   в  румяные  и
золотистые цвета.
     - Без женщин  жить на  свете нам нельзя. - Пропел он на свой лад где-то
услышанный  мотив.  -  Зануда ты,  товарищ  Питерский-Сандалов. Ну,  ничего,
придет  моя красавица  - тебя встряхнет.  Красота все  лечит.  А пока можешь
продолжать.
     Питерский   насупился.   Приход  чужой   красавицы  почему-то  его   не
вдохновлял. Но задевал. В той щекотливой мере, необходимой и достаточной для
возбуждения приятного цинизма. Это приносило облегчение подавленной гордыне.
     - В природе красоты не существует.  Красота  бывает  исключительно  для
жертвы.  Она агрессивна,  поет сиреной, увлекает жар-птицей. Она  ищет того,
кто  потянется к ней. Она -  приманка хищика. Бог  наградил женщин красотой,
как средством порабощения мужчин, чтобы впиться в них и погонять.
     - Женщина рождает надежду и людей. - Не сдавался Костя.
     - Женщина рождает, мать-земля забирает. Чтобы  родить, надо убить.  Нет
более агрессивного существа, чем женщина. Какие самые кровожадные батальоны?
Женские. Чей голос громче в хоре  требующих  расстрелов? Женский.  Кто гонит
мужика  на ратный  подвиг, когда он вовсе и не хочет  его совершать? Она же.
Она  сделала из мужика, в сущности мирного  животного, убийцей. Он рожден ей
подчиняться.  Преступность  -  существительное женского  рода.  Если женщина
жертва,  то  жертва  своего  влияния  на   подчиненных  ей  мужчин,  которые
неосознанно  борятся  с  ней  Она  жертва  своего  же  оружия.  Наши  предки
отличались  мудростью.  По  Домострою мужчины должны  были держать  женщин в
подчиненном положении. А еще апостол Павел говорил:
     "Жена  да  учится в безмолвии, со всякою  покорностью; а учить  жене не
позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии."
     - Почему ты стал ненавидеть женщин? В них влюблен весь мир.
     - Они поработили этот мир. Вся демократия пришла от них.
     - Как это? И чем тебе не угодила демократия?
     - Да она колом мужиков прошила! Знаешь, что она такое?
     - Ну пассажи! Расскажи.
     -  В  демократии - бардак, порядок  только в тоталитаризме.  В животном
мире есть  хищники и травоядные. Хищникам  нужно вносить  в стадо травоядных
хаос, чтобы  легче было  бы их  ловить и убивать.  Вот они и  говорят: Долой
государственный  диктат. Хотим есть мясо. Да здравствует свобода. Демократия
- свобода для ловцов  добычи.  То,  что  у  зверей  мясо, в нашем обществе -
материальные ценности, произведенные людьми.  Деньги,  наконец.  Нет  ничего
лучше  демократии -  говорят они. Травоядные затравленно  молчат.  Им  нужен
покой, порядок и  трава.  То есть природные богатства. Им нужно государство.
Нужно  возить - будут возить, нужно пахать - будут пахать.  Но  только чтобы
хищники  не  нападали на них. Им не нужно мяса. Забота  хищников - заставить
травоядных интенсивней работать на себя, а значит для них. Пахарю демократия
представляется глупой  блажью. Он  работает  и в этом  его жизнь. Лишь бы не
мешали, не лезли к нему с разными вопросами.
     - Одним нужен порядок для спокойной работы на земле, другим  демократия
для того, чтоб понукать и отнимать. Причем тут женщины?
     -  В эволюции люди превратились во всеядных. В  каждом живет и хищник и
жертва. Только  в  разных соотношениях. Натура  хищника заставляет  человека
быть  личностью, быть  агрессивным,  натура  травоядного  - наоборот. Теперь
подумай и  скажи, что свойственно  мужчинам,  а что женщинам? Кто по природе
больше  хищник?  Думаешь,  мужики?  Вранье. Скажи  - кто из  нас никогда  не
наденет одинаковую  с другим  одежду, чтобы не показаться частью стада?  Кто
любит  шкуры убитых животных? Кто  лепит кровавых героев,  словно рожает их?
Женщины.  А  кто работает  с землей, с  ресурсами?  Рубит  уголь, валит лес?
Мужики.  То-то  и  оно.  Отсюда  и  получается,  что  с  завоевавшей  страны
демократией женщины завоевали  мир. Поработили нас. Теперь все перепуталось.
Мы говорим, что любим их, а  на самом  деле боимся их, боимся  стать рабами,
боимся боли, которую рождают в нас. И не  можем оторваться.  Это  выше наших
сил.  Они  говорят, что нас любят,  а на самом деле просто не  могут без нас
обойтись.  Мужик  любит только  родное  ему дело, как  пахарь  любит  зерно,
животное траву. А животновод не  может  так же любить своего барана,  потому
что собирается ему горло перерезать, он любит только баранину.
     Костя вообще-то плохо слушал  собутыльника. Он в этой  философии ничего
не  понимал.  Но  высказаться  не  мешал.  Должен  же  человек  хоть  иногда
вытряхнуть   накопившееся.  А  Питерский  подливал  в  стаканы,  выпивал   и
продолжал.
     -  У меня  уже вторая жена. Да! С первой  что-то не сложилось.  Я тогда
завхозом  был. Зарплата маленькая. А она  - воруй, воруй. Ну, как  воровать?
Посадят.  "Других,  говорит,  не  сажают и ты  не будь  дураком". Ну и начал
воровать.  А  куда  деваться  -  шею  перепилила. Господи,  сколько  страхов
натерпелся! Так веревочка вилась, вилась, все,  думаю, куда-то надо убегать,
а тут  как  раз  и  реформы  начались.  Слава  тебе,  Господи!  Наворовались
исподтишка - теперь можно в открытую. Если я раньше только барахло таскал, а
теперь маркетинг, так  сказать,  освоил. Тут  дела на взлет пошли.  Фирму по
банкетам  организовал. Пошли большие  деньги. Проститутки, пьянки. Все стало
так, как жена того хотела. Деньги-то большие! "Ты должен стать авторитетом".
Сына   родила.   В  армию,   паразита,  затолкал.   Чтоб  мамино  воспитание
выветрилось. Без маминой машины сто метров не пройдет. "Я всю жизнь мучалась
-   пусть  ребенок  порадуется  жизни".  На  всю  катушку  стал  радоваться.
Проституток  не   надо,  свежих  девочек   давай!  Стал  насиловать.  Власти
захотелось.  Бил  подростков,  банду   сколотил.  Занялся  наркобизнесом  на
молодежных вечеринках. Многое имел. Учился хорошо, но только для того, чтобы
разобраться, что и как еще больше можно  получить от жизни. Я его спрашиваю,
вот когда состаришься и жизнь, считай, прошла, как ты себе ответишь на самый
главный вопрос -  зачем ты жил? Знаешь, что  он мне  ответил?  Я, говорит, к
тому времени постараюсь уничтожить все  живое  на  земле, потому что  в этом
гадюшнике  нет  никакого смысла.  Я  наелся, ну  и  хватит.  Уходить,  так с
музыкой. Человек рождается, чтоб цапаться с другими, иначе пропадет. Так чем
цапаться, лучше всех убить. Заметил? Он не знает ответа на мой вопрос!
     - А как он относился к церкви?
     -  Очень просто.  Там,  говорит,  такие  же,  как  он. Мечтают  тоже  о
блаженстве.  Ну,  а  других, кто не  мечтает об этом же, накажет бог. Только
свое блаженство они получают от ожидания вечного  блаженства. Не важно будет
ли оно, важно, что они знают, что будет. Им этого достаточно.  Творят добро,
чтоб кому-то стало  хорошо,  а я,  говорит,  даю наркотики для  той же цели.
Врачи  же дают  обезболивающее!  Так  что - они хотят  блаженства и  я  хочу
блаженства, у них все другие погибнут  в огне,  ну а я  сам вместо бога всех
уничтожу. Только в отличие от них я вижу всю бессмысленность всего этого,  а
они  не видят. Вот  так. Понимаешь, Костя,  мужчины  перевелись. Их  уже  не
найдешь. Мой парень - не мужчина. Он женщина. У него принцип женской логики:
если человеку плохо, то не он плохой, а жизнь плохая и ее следует взорвать.
     Виктор разволновался, закурил.
     -  Так знаешь,  что она сделала?  Бросила меня. Променяла на  какого-то
армейского старшину! Почему бросила? Потому что затолкала меня во все это и,
как преступница, ушла. Потому что в раж вошла, как наркоман от страшных доз.
А  старшина,  оказывается,  ее  спас. Как новобранца в  рог скрутил.  Теперь
бегает рядом с ним, от счастья глазки закосив, блаженная, как кролик.
     Помолчал, проворачивая тяжелые жернова чувств и раздумий, улыбнулся.
     -  Зато  вторая жена  -  просто ангел! Куколка красоты  необыкновенной.
Делать  ничего не умеет  и  ничего не хочет. А  чего  ей хотеть? Она пальцем
пошевелит, а я ей тут же - возьми, дорогая. У нас роскошная квартира, дача -
особняк. Меха  - пожалуйста, в Париж - пожалуйста. Смотрю я на нее, Костя, и
думаю:  почему же  ты дура такая? Вдруг повадилась  ходить в  рванье, чадить
кадилом,  понавесила  магические знаки, разные  вериги. Понатаскала каких-то
труб, видно  из помойки. Соорудила идола из них,  сядет иногда напротив  и в
медитацию впадает. Временами уезжает  на какие-то  сектантские сборы. Сутки,
двое  пропадает, а  потом  возвращается. "Там  перерождение  души".  Я ей  -
выброси  эту дурь  из  головы,  ты  же  можешь  стать  фотомоделью.  Займись
каким-нибудь  стоящим делом! "Твоим, что  ли, говорит? Это  у тебя настоящее
дело? Что  ты в настоящем понимаешь?"  Вот и вчера на  нее  очередная  блажь
нашла.  "Поеду  снова  на  собор". Орал,  как  безумный. Плюнул и  пошел  на
презентацию.  Позвонил своей подруге. У меня, видишь  ли, подруга появилась.
Ну а как же жить иначе? Так и она куда-то пропала. Вот злым и получился.
     -  Господи, Витя, что  ты еще не знаешь о женщинах? Что тебе может дать
твоя подруга?
     Сандалов подошел к окну, потянулся и весело сказал:
     - Положительные эмоции и умную страсть. В них я отмываюсь от занудства.
Знаешь, что такое - интеллект в постели? О,  брат! То  же самое, что роза на
снегу. Она  как  будто  изучает  мои  границы  страсти.  Бесстыжая  голодная
блудница. Сама подзаряжается  и  находит  мои новые  возможности  творить  и
чувствовать. Она дарит мне меня. И освежает. А разве у тебя иначе?
     - У меня совсем иначе. - Костя мысленно представил своих женщин. - Жена
невероятная зануда, как и ты.  "Учись,  учись, совсем дурак". И заведет свою
пластинку.  "Человек  создан  для созидания прекрасного завтра. К нему ведут
науки  и искусство. Они все глубже проникают в жизнь.  А ты, как примитивное
животное. Унитазы  - твой  предел". Витя, я взял однажды книжку. Не помню  -
какую. Кажется, "Кладезь бездны".  Я две недели  потел над  ней. Хорошо, что
тонкая. Понял только  одно - в  природе существует  вирус.  Он  присутствует
везде. Иногда его можно изобличить, а чаще невозможно. Этот вирус называется
числом - 28. Сколько дней  в лунном календаре? А месячные через сколько? Оно
раскладывается  на две роковые цифры 4 и 7. Четверка для тумана, а семерка -
полный аут. Смотрю  на стул, а он  четверка  вверх ногами.  На унитаз, а  он
семерка.  "Все, говорю жене,  я все понял. Ты четверка, я семерка". А  она -
"Ну  хорошо. Меня  ты  ненавидишь,  но не можешь же  ты  быть напрочь  лишен
человеческих  качеств!  Жрать не дам,  пока не поумнеешь".  Какой-то кошмар.
Видишь, какой  я тощий?  Говорю  ей  -  "Я старухе пенсионерке бесплатно всю
сантехнику отремонтировал. Старуха даже  грамоту мне  выхлопотала за  это от
Красного  Креста".  "Видела   я  твою  грамоту,  Она  с  синей  печатью   от
ветеринаров". По вечерам  на партитуру  "Князя Игоря" смотрю. Под  ней лежит
"Олеко".
     - Ты ноты, что ли, знаешь?
     - С ума сошел? От них у меня в голове непосредственно музыка возникает.
Ну,  например: "Мы бежали с  тобой, уходя от погони, но ВОХРа окружила, руки
вверх, говорят." Или.  "Я сижу в  одиночке и плюю в потолочек, пред людьми я
виновен, перед  богом  я  чист." Ну  ты  в  курсе.  Это  про  князя Игоря. Я
воображаю  себя то  одним  героем,  то  другим.  Жена  работает  на каком-то
секретном объекте. Всем говорит - слюнявчики проектируют, а  на самом деле -
делают летающие примусы. Через забор  для  дачников.  Я бы  давно  подох  от
голода,  кабы не сердобольная  девчонка. Приняла не то  за  бомжа,  не то за
лунатика. Как жены нет, так она кормит меня. Я у нее заместо малого ребенка.
Даже в постели согревает своим телом. Ночью проснусь оттого,  что смотрит на
меня.  Как ворожея или убийца. Очень впечатляет. Кровь мгновенно взрывается.
Наверно, когда-нибудь убьет.  Увижу ее  -  и  дрожь  по  всему  телу.  Как у
Высоцкого  - "Чую с гибельным восторгом - пропадаю!"  В общем  - натуральная
семерка.
     В дверь позвонили.
     - Пришла! - Подпрыгнул Костя. - Ура, ура!
     Спешно  подбежал к  зеркалу,  покривлялся,  пытаясь добиться  приятного
выражения,  зафиксировал  его, примял вихры, духами жены  брызнул  в  рот  и
помчался открывать.
     Трудно сказать, что в  эти мгновения  происходило  с Сандаловым,  но он
почему-то сильно  вспотел и начал лязгать  зубами. Ему  казалось, что сейчас
произойдет  нечто  такое, что  станет откровением.  Ноги ослабли,  появилась
дрожь. В комнате пространство резко сжалось.
     Вот  открылась  дверь  и  в  комнату  вошла  она.  Предчувствие  его не
обмануло.
     - Ая, - начал говорить, - Ася!
     Костя несколько остолбенел.
     Молодая женщина  очаровательной  наружности,  свежая, как южный  фрукт,
затолкала в костины немеющие руки сумку, полную продуктов, небрежно сбросила
на пол  шикарное  пальто,  чуть-чуть  задумалась  и  вдруг  улыбнулась ясной
белозубой улыбкой. Грациозно подошла к столу и опустилась на стул.
     - Итак, господа мужички, - сказала  голосом  контральто,  -  на  чем вы
остановились? Костя, поухаживай за дамой!
     Костя мгновенно подскочил и немного налил водки в стакан.
     - Это жадность или ложный этикет? Жизнь должна быть полной, сударь!
     Костя исправил оплошность. Он ничего не понимал.
     - Вы что, знакомы?
     -  Совсем  чуть-чуть. -  Дама  рассмеялась.  -  Не  правда ли, забавно.
Познакомься, Костя, - это мой муж
     Костю закачало. Он находился в шоке.
     - Ну, я пошел. - Нелепо промямлил он. Повернулся куклой и пошел к окну.
Выглянул и заскучал.
     Сандалов тупо наблюдал. Он весь светился, как перекаленный утюг.
     -  Ребята, что такое?  -  возмутилась  Ася.  -  Не давайте  повода  для
банальной ссоры. Собрались,  так  давайте устроим  кутеж.  Костя, возьми  из
сумки  овощи,  гастрономию,  порежь,  приготовь,  будь хозяином! А  мне надо
пообщаться с Витей. Итак, - к мужу, - мой приход, надеюсь, никого не удивил,
сами приглашали, раз ты оказался здесь. Ты, что, следил за мной?
     - Еще чего! Да мы на улице нечаянно познакомились. - Подозрение в такой
низости было нетерпимым. - Ну, совсем случайно!
     - А правдоподобнее ничего нет?
     - Слесарь, скажи ей! Чего молчишь?
     - Я не молчу. Я киваю головой!
     - Сговорились. Ладно. Все а ажуре. Давайте пить! Все и по полной. Вижу,
что поддатые, ничего, вы крепкие, я-то знаю. Хозяин, где ты?
     Костя появился ссутулившийся и  сокращенный  в размерах.  В  руках была
тарелка  с  закуской.  Он  поставил  ее на стол  и  покорно наполнил  пустые
стаканы. Приготовился свой сразу опрокинуть.
     - Подожди, - остановила Ася,  -  а тост? За что выпьем? Да что молчите,
как  чужие? Ну,  хорошо, молчите. Тогда я так  скажу. В жизни каждой женщины
есть только один мужчина,  которого она не  выбирает. Это ее отец. Остальные
все - участники игры на площадке  в целый мир. Каждых ход - это ее  выбор. У
нас демократия или нет? Это только в тоталитарной стране выбор -  драма, а в
демократической - удовольствие. Вы знаете, чем они отличаются?
     - Ну расскажи. - Попросил Костя. - Давно не слышали.
     - Тем, что  при диктатуре игра переходит в войну, а при демократии  - в
дружбу.  В  войне,  как  известно,  победителей  не  бывает.  Поэтому  войны
оканчиваются демократией и дружбой, а  дружба переходит в любовь. Так выпьем
за игру, которая сразу переходит в любовь!
     Сандалов отпил  из стакана и бестолково осмотрел квартиру. Она таращила
ему в ответ  оконный глаз,  углы расползлись, люстра висела торчком.  В доме
висело издевательство. Вот-вот начнется хохот. Поэтому он сам расхохотался.
     - А любовь переходит в дружбу. Ха-ха. Если не в войну. Может тебя сразу
убить? Этим кухонным ножом?
     - Сандалов!  Это  ж  бесполезно!  - Она  улыбнулась. -  Ты  от  себя не
убежишь.
     -  Может быть не надо? - Таращил глазки  белобрысый Костя.  Он  все еще
стоял и демонстрировал полное отсутствие соображения, которое в неординарных
ситуациях убегает раньше тела.
     -  Да ты  садись. -  Снизошел к его проблеме Витя. - Дело не в тебе. Не
ты, так другой. Дело в наших семейных отношениях. Ася, ты со своими веригами
и идолом  из труб мечтала  о слесаре-сантехнике? А  твои  сектантские сеансы
проходили здесь? Что ты находила в его постели такого, чего не было дома?
     - Видишь ли, Сандалов, нет людей глупых и умных, бывают разные  оценки.
Я у тебя всегда была дурой, потому что ты никогда не мог взлететь над точкой
своего  просмотра. Ты  - раб своих оценок.  Раб  ситуации. Мне  в  доме было
душно.  Ты погрузился с головой в производство денег, а они не заменяют все.
Где образы, фантазии,  душа?  Где восхищение друг другом? Где тонкие нюансы,
парадоксы?  Где,  черт возьми,  драки, ревность, наконец? Мелеют реки, русло
занеслось.  Нужны приливы  и отливы. Я, как  язычник, изобретала  бога. Бога
ветров, воды, высоты  и бездны, а ты пил  с  подонками. На их деньги покупал
черт знает какие вещи и  снова пил.  Волна шла за  волной. Я  нашла  цепи  и
повесила перед тобой, как  образ твоего проклятья. Мне  нужно было, чтобы ты
видел эти цепи.  Но  ты ничего не видел.  Зрение оставило тебя. Ты продолжал
тонуть, не ощущая этого. Не помогало колдовство, не помогало заклинанье. Мне
нужна  была поддержка Я выдыхалась.  Я  ощущала себя в этом  мире совершенно
одинокой.  Ты тонешь. И помощи ждать неоткуда.  А здесь  я набиралась  новых
сил. Этот парень - чистая вода. Я напивалась из этого ручья.
     - Почему ты дома так никогда не говорила?
     - Потому что не хотела, чтоб ты смеялся надо мной.  И  тем  показывался
жалким и ничтожным.
     -  Стало быть  я  для тебя был  предметом  жалости. Бедненький!  А этот
слесарь -  источником  силы. Вот это  номер!  А кормишь  его  на мои деньги.
Колесо. Я для него,  он для тебя, ты для меня.  Послушай, а почему я  в  нем
никакой силы не обнаружил? Просто какое-то горе луковое. Жена об  него  ноги
вытирает, когда разрядка ей нужна.
     -  Не  хами, Сандалов.  Сила не в  том,  чтобы  получить, чего  хочешь.
Хватающий   по  определению  слабак.  Сила   в  том,  чтобы   дать.  Сила  в
независимости от желаний,  от внешних условий.  В неуязвимости. В свободе от
собственного рабства.  Скажи: просторен ли твой внутренний мир? Можешь ли ты
укрыться в нем от бреда окружения? Нет, не  можешь. Нет у тебя внутри такого
дома. Собачья конура. Весь твой  дом в реальном мире. И прячешься в особняке
за толстыми стенами и обставляешь дорогими предметами, сидишь в нем одинокий
и пустой. Если  ребенок появится в таком доме,  - вырастит убийцей, циником,
ханжой,  женщина  сойдет с  ума.  Он  полон злобных привидений. Веселье, как
истерика. Гигантские заботы в твоем доме. А  у слесаря всего  одна - поесть.
Все  остальное, о чем ты только  лишь  мечтаешь, как, например, - внутренний
комфорт, у него давно есть. Главное, что в нем есть - уникальная способность
выживания,  известная  как  самодостаточность.  Его  простой  мир  светел  и
понятен. Разве это не место  для отдыха?  Его невозможно  не любить. Он дает
женщине возможность быть собой, открывает пространство для самовыражения.
     Костя:
     - Может быть, не надо так.
     Сандалов начал кипятиться.
     - Хорошо, это я - пустое место.  - Он подскочил и зашагал по комнате. -
Неполноценный раб желаний. А их у  тебя нет? Есть живой человек без желаний?
Этот хмырь без желаний? Да он тебя боится! И не  вякает о них! Счастлив, что
такую   красотку  подцепил,  и  помалкивает  твой  герой.   Скажи,   рашпиль
бархатистый, счастлив?
     Костя осоловел.
     - Ну, вы все сердитесь, хотите валерьянки?
     - Пошел ты, знаешь куда, со своей валерьянкой.
     Виктор подбежал к телефону, набрал какой-то номер.
     -  Мусик?  Это попа. Скажи,  ты  любишь меня? Вот, - компании, -  меня,
оказывается, любят.  -  Дальше в  трубку. - Приезжай ко мне, устроим дурдом.
Меня  научили такой  игре. А  что жена?  Жена  у  любовника отдыхает. Какого
любовника? Милая, любовники все одинаковые. Какая разница!
     Бросил трубку и к жене:
     - Дай денег на такси!
     Ася вынула из сумочки деньги.
     - Это что еще за Мусик?
     - Оазис моего отдыха от тебя!
     - Перестань издеваться! Что за глупый розыгрыш?
     - Приезжай - увидишь. Привет, Аэлита!
     Сандалов величественно поднялся и зашагал на выход.
     Мубарашкин начал тихо смеяться.
     Ася не вытерпела.
     - Что это все значит, черт вас побери! Что это за спектакль? Костя, как
он сюда попал? Ты решил сдать меня обратно? Предатель! Подлец!
     Стала Костю бить сумочкой, сумочка сломалась, тогда упала на  кровать и
разрыдалась. Побитый хозяин подал ее стакан, стал рассказывать про встречу с
Витей на скамейке, она выпила, вытерла платочком слезы и заявила:
     -  Ну  хорошо.  Все  равно  я  должна  отомстить  вам обоим. Поехали  к
Сандалову!
     - Послушай, - тихо сказал Костя, поглаживая ее волосы, - Не кипятись. -
Потрогал губами розовое ушко. - "Видит киска мышку близко, та устала, сладко
спит. Отошла тихонько к миске, очень тронул мышкин вид".  Успокойся. Не надо
тебе  туда ехать.  Кому нужна  война?  -  Немного подумал, набрал воздуха  и
выдохнул. - Выходи за меня замуж!
     - Костенька, дорогой! И ты не заводись. Я подумаю, ладно?
     Она обняла  его,  стала  гладить. "Мой  цыпленок  баю-бай, свои  глазки
закрывай,  если  есть  ты  у  меня, значит, буду жить  и  я".  Стало  тихо и
опустилось забытье.
     -  Костя,  милый,  дорогой,  поехали. -  Встрепенулась  Ася.  - Поехали
вместе, вдруг он не один.
     Через  полчаса  она  открыла  дверь  своей  квартиры.  За  ней  таилась
неизвестность. Увы, господа, вас  не подводит ваша  интуиция.  Законы  жанра
только кристаллизуют законы жизни.
     Когда  они  вошли  в  комнату,  Костя  только  разинул рот.  Шторы были
опущены,  интимно светил торшер,  мурлыкала  мелодия  "Маленький цветок". На
персидском ковре галантно  танцевала пара. Вальяжный  Питерский  в китайском
халате бережно прижимал даму пышных форм и элегантных лет в неполном пляжном
костюме. Это была Матильда, костина жена.
     "Ну и денек!" - Подумал Костя. - "Все-таки что-то здесь не так".
     При  виде  вошедших  Матильда остолбенела, но тут же, качнув навесистую
грудь,   кошкой   бросилась  к  дивану,   на   котором  находились  небрежно
разбросанные одежды.  Стала спешно облачаться.  А Питерский радушно раскинул
руки.
     -   Ба,  кого   я  вижу!  Мусик,   познакомься!  Мои,  можно   сказать,
родственники. Жена Ася и ее любовник Мубарашкин.
     Недоодевшаяся  Мусик  раскрыла рот.  Она долго его не закрывала и  было
похоже, что на нее нашло некоторое помешательство. Костя тоже  все еще стоял
в той неудобной позе, в которой оказался в момент обнаружения жены. Это была
поза инвалида с детства.
     -   Друзья,   вы   слишком   впечатлительны.  -  Пришел  к   заключению
наблюдательный  хозяин.  -  Прошу  всех  к  столу.  -  Он  жестом указал  на
сервированный стол.
     Матильда с  Костей подкрались к предложенному  месту,  не отрывая  глаз
друг от друга, и сели. Уселись и хозяева.
     - Тебе не кажется,  Асенька,  что они  скоро упадут?  - Спросил супругу
Питерский.  - Это что? Любовь с первого взгляда? В таком  случае нам  светит
полный перебор. Мы так совсем запутаемся.
     - Витя, - вдруг похолодела Ася, - как ее фамилия?
     - Как твоя фамилия? - Уставился на Мусика Витя.
     - Мубарашкина. - Прошептала та.
     Наступила  тишина. Питерский  побежал за мокрым  полотенцем, потому что
его жена начала падать со стула. То ли наступило тихое помешательство, то ли
начиналась истерика. По дороге он причитал матерные слова.
     В это время Костя прошептал:
     - Почему ты здесь? Ты же в командировке?
     Но  плюнул  и  не стал  дожидаться  ответа. Чего спрашивать? Раз здесь,
значит не в командировке. Небось, приехала пораньше.
     - А ты почему  здесь? -  В  свою очередь  прошептала Матильда. -  Какой
такой любовник? Что за шутки? - И тоже не стала  дожидаться ответа, а  взяла
рюмку и залпом выпила, сморщилась и закусила огурцом.
     Питерский обвязал полотенцем  голову жены, похлопал по щекам, отчего та
оживилась, и обратился к присутствующим.
     - Итак, господа, карты все выложены  на стол. Будем их раскладывать  по
мастям.  Всевышним силам  понадобилось  устроить  нам  всем  концерт.  Здесь
собрались супруги, любовники и любовницы. Какие будут предложения?
     -  Долго это  тянется у вас? - Поинтересовался Костя у жены, кивнув  на
Витю.
     - А у вас? - Кивнула та на Асю.
     -  Господа,  -  остановил их  Сандалов,  -  наверно не так  долго,  как
хотелось бы любовникам, и не так коротко, как хотелось бы супругам.
     - Первое предложение поступило от Кости. - Претенциозно объявила Ася. -
Он предложил мне выйти замуж за него. Что вы на это скажете?
     Сандалов очень удивился и решил:
     - У него нет фантазии.
     Мусик рассмеялась.
     -  Примитивный тип.  Эта  красотка  всего лишь  дорогая и  избалованная
игрушка. Он  на ней  мстит мне  и убегает от меня.  Глупый  парень.  Я - его
тюрьма. Без этой тюрьмы он рассыплется на части.
     - Он не дурак! - Воспротивилась Ася. - Он ангел!
     -  Ангелы  не  выживают  на  свободе! Ангел на  свободе  превратился  в
дьявола. Надо знать священное писание.
     - Испереживалась! За себя, поди, боишься? Сандалов, возьмешь ее в жены?
Только не  возьмет.  Что он,  ненормальный? Замучаешь поучениями.  Чтоб  ему
лучше стало. Сопьется, наверное.
     - Не  надо так говорить.  -  Вступился за жену Костя. - Просто Матильда
масштабный человек с житейской интуицией. У нее богатая эрудиция. Она сумеет
вывести из любого тупика.
     - Костя, не верь ей, она просто боится потерять и деньги, и хоромы.
     - Ну, Масик, предложи чего-нибудь. - Попросил Сандалов.
     - Вот что, дорогая,  -  обратилась та к Асе,  -  давай мы устроим нашим
мужчинам испытание.
     Мужчины оживились, проявив интерес.
     - Устроим оргию вначале одному,  а  потом другому.  И поведение каждого
покажет его внутреннюю тягу. Надо верить чувствам, а не уму.
     - А что,  мысль интересная.  - Азартно  поддержала Ася идею.  - Только,
может лучше наоборот? Пусть мужчины с каждой из нас проделают такие оргии.
     - Потом и это.
     -  Согласимся,  Костик?  - Загорелся  Сандалов.  -  Молодец,  Масик!  -
Похвалил подругу.
     -  А  любовь  тут  ни  при  чем?  - Костя отчего-то покраснел,  как  бы
извиняясь за нелепость.
     Виктор снисходительно улыбнулся.
     - Любовь, Костя, - это абсолютное подчинение. Ведь  мы их обеих  любим?
Ну что тебя смущает? В конце концов мы же нормальные люди!
     - Это оценка уровня деградации?
     - Это оценка уровня цивилизации.
     Женщины подхватили упирающегося Мубарашкика и вытряхнули его из одежды.
Тот  стоял голый,  худой и стеснительный, как  мальчик  перед  медкомиссией.
Сандалов умилялся. Испытательницы  быстро обнажились, поскольку опасались за
костину уверенность. Повалили на ковер и начали ласкать.
     - Чтоб я сдох! - Орал Сандалов. - Костя, не тушуйся. Нас не сломать!
     Белобрысые петушиные вихри утонули  в четырех грудях.  Два  тела плотно
сжали человека. Погибающий парень невероятным усилием вынырнул из них и стал
жадно хватать воздух. Лицо было синюшным.  Костя явно не  тянул на героя. Он
принялся яростно отбиваться. Сандалов упал от смеха.
     Тогда обе фурии налетели на него. Пристыженный Костя, озираясь, плазком
благополучно перебрался за стол.
     Троица  визжала,  крутилась и  затихла.  Это было подозрительно.  Вихри
появились  из-за  стола  и  любопытные  глаза   осмотрели  поле  схватки.  У
Мубарашкина зачесалась кожа. Перед  ним предстало зрелище дикого распутства,
о  котором  и  говорить-то  просто неприлично. Испытание  явно  выходило  за
разумные пределы. Сандалов проявил любовь к обеим  сразу,  никого не обделив
вниманием,  отчего  все  погрузились  в  сладость  непристойности. Костя  не
вытерпел, подполз к группе и вырвал из нее свою жену.
     -  Ага! - Воскликнула Ася. -  А  говорил, что я лучше  всех на свете! А
ну-ка, иди ко мне, мой дорогой! - И потянула на себя лгуна.
     Отстраненная Матильда  по-татарски уселась рядом. Наблюдался переход ко
второй  стадии   испытаний.   Ей  стало  смешно.  Два   дурака,  недоумевая,
экспериментально  фантазировали, что вдвоем можно сделать с  одной женщиной.
Получалась какая-то бестолковщина. Ощущались легкомысленность  и абсурдность
представлений по данному вопросу.
     А бесстыдная женщина извивалась между ними грациозной кошкой, принимала
неприличные позы и лицо ее сияло счастливой улыбкой. Она была увлечена своей
игрой.  Игра  становилась  все   азартней  и  доступней   для  распаляющихся
партнеров.
     - Все, хватит! - Поднимаясь,  объявила завершение Матильда. -  Все  уже
понятно.
     Она оторвала своего мужа от  женского тела и  пинком  в зад отправила в
сторону ванной комнаты.
     - Ну как же мне повезло!  - Ася не стеснялась  странного  открытия. Она
теперь вообще  ничего  не стеснялась. - Это лучше,  чем смотреть на трубы. -
Заключила она, чем  невольно  выявила смысл своей  металлической композиции,
скрывавшей,  оказывается,  изначальное стремление к массовой  эротичности. -
После такого можно спокойно умирать!
     - Блудница ты  паршивая. И муж твой такой  же. -  Незлобно подвела итог
затейница спектакля.
     Она  нашла  в  ванной  совершенно одуревшего мужа, одела  его и оделась
сама. Подхватила под руку  и  повела на  выход.  Оставленные  голые  супруги
утопали в жарких объятиях, в каких, пожалуй, никогда не пребывали.
     По  дороге домой, сидя в автобусе друг напротив друга, сбежавшие  гости
всматривались в давно знакомые черты, глаза в глаза  с таким благоговением и
жадным  любопытством,  какое  бывает  только  у страстно  влюбленных  людей,
встретившихся после длительной разлуки.
     Костя вдруг запел:
     - Кто может сравниться с Матильдой моей!
     Жена счастливо засмеялась.
     Дома они  предались таким же упоительным, неистовым схваткам, абсолютно
не  обращая  внимания  на  черного  кота,  который  в  это  время  на  столе
умиротворенно жевал колбасу, посматривая  на блаженных хитрым желтым глазом.
Глаз говорил: "Когда всем хорошо,  тогда все хорошо. Остерегайтесь разрушить
этот хрупкий баланс".
     Квартира излучала теплоту и мягкие объемные фантазии.
     Жизнь вступила в новую эпоху.







     "предоставь мертвым погребать своих мертвецов"
     Евангелие от Матфея. 8.22


     Все  вокруг  было белым.  Стены, потолок, даже линолеум  на полу.  Окна
отсутствовали.  Свет   излучали   умело   задекорированные   светильники.  В
отдаленных  углах  располагались  устройства,  похожие на  мощные  источники
звука.  Внимательный  взгляд мог бы  обнаружить на  каждой из стен небольшие
квадратные проемы. Кровать-каталка, осторожно принявшая больного, находилась
в центре  огромного  зала.  Санитары ввезли  ее в это странное  помещение и,
словно не зная,  что делать с этим  предметом дальше,  так  и  оставили, как
бросили, исчезнув за дверями.
     Невозможно  сказать, сколько  времени человек  смотрел  на единственную
картину, сиротливо висевшую на отдаленной стене. На картине  была нарисована
натянутая  на  раму  мешковина, прибитая по краям рисованными гвоздями.  Она
выглядела  абсолютно  натуральной,   растянутой  сильно,   до   крайнего  ее
напряжения.  Он не пытался разгадать замысел художника  и вообще не думал  о
картине. Он  просто  отдыхал на ней, как  отдыхает путник, сваливший с  плеч
огромную ношу и теперь рассматривающий ее с тупым равнодушием перед тем, как
отправиться в путь дальше.
     Мембрана  из  мешковины  разделяла  два  пространства,  одно, в котором
находился сам  человек,  все,  что  его  окружало,  конкретное  и осязаемое,
видимое  и  доступное, и другое, загадочное, затаившееся  по  другую сторону
полотна. Мнимое, умозрительное, как не нарисованный пейзаж или отсутствующая
композиция,   требующие   догадок.   Он   чувствовал,   что   там  находятся
невообразимые  химеры,  способные  принимать любой  вид  -  мужчин,  женщин,
животных, предметов, по сути, не являясь ими. Любые зримые образы, доступные
воображению. Если воображению вообще доступны любые образы, даже  такие, как
пустота, время или  точка смерти.  Им  для этого нужен всего  лишь  человек.
Страдающий человек. И полотно напротив. В  более широком  понимании - стена.
Стена, которая вообще разделяет  видимый и невидимый миры. Она находится под
ногами, непроницаемым куполом висит над человеком.  Сто приборов не проткнут
ее. Может меняться расстояние, может измениться вид,  все, что угодно, может
с  ней произойти, но одно останется неизменным - она сама, как  образ факта.
Она  всегда   останется   непреодолимым   наваждением,   как   вечный   укор
ограниченности.
     Мешковина  сохраняла  некое  равновесие   между  двумя  пространствами.
Напряженное  и  крайне   неустойчивое,  готовое  при  неосторожном  малейшем
движении в  любом  из  них  придти в  движение и  даже лопнуть оглушительным
треском  бесконечной катастрофы, грозящей ему низвержением в черноту пустоты
с бессмысленным воплем прерванного ужаса.
     Стена, скрывающая неведомое, недоступное и пугающее, предстала  видимой
границей  и притянула к себе его  обычное напряжение, связанное с постоянным
ожиданием   новой  порции  беды   оттуда.  Хрупкое   равновесие  пространств
достигалось им  невероятным  напряжением  воли,  направленной на  то,  чтобы
предохраниться  от  неожиданного  удара,  предугадать  его,  заблаговременно
приготовиться или предупредить еще до того, как он произойдет.
     Это  напряжение,  осторожно  носимое им  в себе,  сейчас  он препоручил
картине  и  надеялся,  что  она продержит  его  неизменным  некоторое время,
необходимое смертельно уставшему человеку хотя бы для короткого отдыха.
     За время передышки надо во всем спокойно разобраться.
     Он не  родился солдатом  и не стал  им. Ему предстояло  осмыслить  свое
положение и согласиться с любым результатом, не приняв его.
     Человек  сосредоточился,   но  ничего  не  получалось.  Все  смешалось:
болезнь,  события, время, ощущения страха и блаженства. Он не  виноват  ни в
чем! Отчего же он здесь?
     Был дан старт и свалка началась. Россия породила новую популяцию людей,
отвергнувших  уставшие  культуру   и  мораль.  Из-под  их   гнета  вырвались
подавленные  прежде первозданные  инстинкты, скрутившиеся в мощную пружину и
жаждущие   свободы.    Насмотреться,   нагуляться,   наиграться,   наесться,
пощеголять,  брать и делить по праву  силы.  Обустроиться, обзавестись.  Все
делать  против ненавидимой  морали,  провозгласившей  ценность братства!  На
беззащитное  тело  экономики  стервятниками и  шакалами  налетели матерые  и
молодые сильные бойцы реформ.  Рваные  ее клочья, преобразованные в предметы
потребления, заполнили  дома и прилавки. Ешьте, пейте  и гуляйте! При  слове
"интеллигенция" рука пока не тянулась к пистолету, но в кулак уже сжималась.
Опостылевшая работа приобрела иной оттенок.  Работой  стало делать власть  и
делать деньги. И самое популярное из синонимов слова "делать" стало "брать".
Слабенькие  нити правил  рвались  мощными телами,  признающими  единственное
правило:  действовать  без  правил.  Страсть   заполнила  пространство.  Ах,
упоительный восторг  доступности счастья! "Я хочу" - ревел  хор взрослых, по
существу не ставших ими.
     Беспечная  глуповатая Россия  поедала дойных  коров, не  оставляя шанса
завтрашнему  дню.  И  порождала  касту  дикарей,  исповедующих   примитивные
инстинкты, как единственную ценность жизни.
     Ничем  наш герой не  отличался  от новых бойцов.  На  предприятии он  с
товарищами  организовали  подставную  фирму, через  которую  пропустили  все
ценное  на  нем.  Деньги  со  счетов  перевели в  наличные  рубли.  Далее  с
леспромхозом гнали ценные  породы  за  рубеж.  Там  покупали  старые машины,
перепродавали  по  безумным  ценам.  Их  обманывали,  они   обманывали.  Так
переплелись в змеиный узел различные дельцы и фирмы.
     Далее по закономерности развития  хаоса образовались дисциплинированные
бригады вооруженных жестоких и циничных апологетов нового времени, сменившие
рублевые ценники на цены жизни. Так началось рождение фашистов.  В сферу  их
интересов попали все,  кто делал власть  и  деньги. Хаос всегда переходил  в
диктатуру  примитива  с конечной целью - власть в  стране, а  дальше - может
быть и в мире.
     Так  Россия  пошла  вспять историческому развитию, пока не обнаружились
нищета и пустота, из которых, как медведь из растревоженной берлоги, не стал
выбираться  ленивый  тысячелетний  Дух  нравственного  сознания  народа. Ему
предстояло укротить  разнузданную стихию,  стать  в  каждом человеке  стеной
противостояния ей. Но та стена пока лишь намечалась.
     Фашизм  под  видом  организованной  преступности   все  увереннее  брал
ситуацию в  свои  руки. Начались немыслимые прежде вымогательства,  шантажи,
расстрелы.  Что  оставалось  нашему герою, охваченному раскаянием, стыдом  и
страхом?  Прятаться и пить.  Пить от  безысходности  и  ужаса. Он  постоянно
ощущал,  как в  него входит пуля.  Жена так же пряталась. Они стали врагами.
Единственной  целью   стало  намерение   успеть   истратить  накопленное  до
неотвратимого конца.  Из  месяца в месяц изгоем,  отторгнутым грабителями  и
ограбленными, тенью растворялся в пригородах  и напивался, расчленяя психику
на составные части.  Пока не  наступила полная дистрофия с потерей сознания.
Он перемещался заброшенным животным от дома  к  дому,  от забора до забора в
бессмысленных  поисках  норы. День  и  ночь  наложились,  образовав  неясный
полумрак.  Последнее,  что  вспомнилось:  ромашки у  лица и наверху  березка
шелестит листвою.
     И вот огромный зал с картиной.
     Лежа  в больничной кровати, человек, привыкший забиваться  в щели, чтоб
стать  невидимым,  с  испугом  беззащитного  зверька   осматривал   огромное
пространство. В нем  поднималась  истеричная  волна.  В угол бы, хотя  бы  к
стенке!  Зарылся  с  головой  под  одеяло,  то  тут  же  испугался,  что  не
контролирует  подходы. Стены, надо сдвинуть  стены! Но и боялся,  потому что
был уверен, за ними ищут его злобные химеры. Вот вытянутся из них  невидимые
руки, схватят и прижмут к стене, чтобы упилась его кровью
     Вот она  уж багровеет, на стенах стали появляться размытые  линии, свет
потускнел, зазвучали тихие и  медленные  ритмы, как некие предвестники беды.
Линии переплетались  розовыми и  зелеными змейками, вились,  увеличивались в
размерах, отчего, казалось, приближались к нему.  Приблизившись до появления
мурашек,  тотчас  же  отходили  туда, где  накаляется стена, и,  напитавшись
дополнительной  энергией, вступали  снова  в  свои игры, закручивая странный
хоровод.  Все  гуще, ярче и мощнее. Все  новые  цвета,  и образы,  и  звуки.
Фантасмагория,  фейверк  причуд  и  бури   под  нарастающий  тревожный  стук
тамтамов.
     Музыка  нарастала. Мощные  звуки  обнимали и  сдавливали тело мягким  и
ритмичным  прессом.  Образы  и краски  на стенах становились  разнообразнее,
величественнее,   больше,  насыщеннее,  объемнее.   Свет   ламп  отдавал  им
управление  зрелищем.  Человек  превратился в крошечного человечка, будто бы
оказавшегося  в  самом  центре огромного  тела,  ласково проникающего своими
воздействиями в самую его суть. Осознание происходящего  перешло от мозга  к
чувствам. Появились странные виденья.
     Мы все внутри неведомой и страшной скорлупы. Буйствуем, прилипшие к ней
в тонком слое реального пространства. И буйствуем, чтоб спрятаться от нее. И
трудимся  неутомимыми муравьями, чтоб возвести стену из лжи  и камня. Делаем
картины,  театры,  одежды, экраны,  храмы,  города. Пытаемся  уйти  вовнутрь
искусственного  мира,  видя  в  том   предназначение   и   путь.  Запальчиво
отталкиваем скорлупу. А она не уходит,  а изощренней воздействует на нас. Мы
и  воюем то, подчинившись ей,  а то,  сражаясь  с ней,  с невидимым явленьем
страха. Воюем за искусственный наш мир, который превратился  в самоценность.
Апостолы его  стоят на пьедесталах. Актеры,  лицедеи и дельцы,  что замыкают
нас на нас. А почему? Не знаем.
     Внутри яйца, образованного скорлупой,  где-то под  нашим реальным миром
находится  некое духовное  пространство, которое разлито в  нас,  разлито  в
обществе. Оно неспешно кристаллизуется. Принимает структуру. И мы постепенно
осознаем этот объем, входя  в  него. Нас ведут  туда все  религии  и  герои.
Внутри мораль,  правила,  символы, обряды.  Туда устремляет  нас  время, как
вектор развития. Но мы боимся и его. Оно ведь тоже полное химер. От духовных
химер  защищает  нас  другая  искусственная  стена.   Стена  из  религиозных
построений.
     Получается,  что наш  реальный мир с  двориком из  сооруженных стеночек
зажат  между  двумя естественными стенами.  Одна - есть скорлупа, скрывающая
пространство макрокосмоса, другая, спрятавшая внутренний духовный мир.
     Скорлупа,  стена,  поверхность.  Из чего?  Из  мер  и  ограничений.  Из
невозможности. Или предела возможного.  Как недоступной бесконечности. К ней
нет прямого пути. Если  отправиться в путь, то дорога  будет закругляться по
мере приближения к  барьеру. Мы, не видя его, бежим вслепую,  двигаясь вдоль
окружности  как  по  бесконечной спирали,  приближаясь,  и  кажется - дойдем
когда-нибудь. Витаем спиралевидной галактикой. Идем и,  кажется, что вот  на
пределе  усилий  чего-нибудь  достигнем  и что-то  осознаем,  но  каждый раз
оказываемся обманутыми, потому что  дорога,  вывернувшись наизнанку, выводит
нас к началу пути. Сидим, как у разбитого корыта.
     Как ощущаем  эту стену?  Она там, где кончается возможность  жить,  где
кончаются  возможности ума,  где обнаруживается  предел  понимания желаний и
чувств.  Предел физических возможностей. Как пробиться сквозь  нее? Попробуй
оторваться от дороги! Даже если будешь копать или отправишься в полет, - это
все равно будет дорога. Умрешь, погибнешь и вернешься обратно на нее, никуда
не  денешься. За ней  мистическое  пространство. Пробиться невозможно. Какие
только умы не ломались об реальность! Как бился Христос над безумной задачей
пробить стенку, при этом понимавший, что  пока не  сформируется  законченным
внутреннее духовное пространство общества, никто не выйдет из  яйца.  Как ни
одна клетка плода не выйдет из тела матери, пока не сформируется законченным
весь плод. "Ибо истинно говорю вам,  доколе не прейдет небо и земля, ни одна
иота или ни одна черта, не прейдет из закона, пока не исполнится все". Тогда
и лопнет скорлупа. Мысли всех властителей умов пока пугливо щупают ее, играя
в ужасы невидимого конца света.
     Он слышал успокаивающие мягкие удары  могучего неведомого сердца.  "Все
хорошо" -  говорило  оно  ему.  И  могучий  симфонический ансамбль  мелодий,
сотканных из блуждающих ритмов, вышедших  из глубин веков  от морей, ветров,
движенья звезд, падающих листьев, детских сказок полностью вошел в него так,
что  он перестал существовать отдельно. Как чудесна  была та музыка! Он знал
ее когда-то.  Когда  -  не вспомнить.  Она очаровывала пределом  абсолютного
совершенства, к которому стремится  каждый мастер, вряд ли сознающий, что не
озарением, а памятью ведомый к ней.
     Он потерял самостоятельность и стал частью чудодействия.
     Неизвестно,   как   долго  это  продолжалось.   Бесконечное  блаженство
растекалось по телу. Кто-то подходил и наполнял его питательными смесями, он
жадно пил, не выходя из состояния эмбриона. Стена сливалась  с ним, примиряя
быль и небыль, забвение и боль.
     И вот, наконец, заалело осознание бесконечности и величия жизни.
     "Боже мой"!  - всполохнулась глубинная мысль. Как же он не догадался об
этом раньше!  Он понял  суть стены! Там,  за ней  находится то, что  никогда
живому  человеку  не суждено увидеть. Невозможно потрогать руками, прижаться
лицом.  Там могло  быть  только  одно -  его собственный  мозг,  собственное
сердце, его изнанка, внутренний мир! То, что за стеной, за скорлупой, не что
иное,  как внутренность человека! Но  не физическая, а  его духовный космос.
Два пространства, внешнее и внутреннее,  оказывается - есть одно и то же!  И
там живут не разные химеры! За стенкой образы того, что спрятано внутри!
     Неизвестность,  что лежит  за пределом возможности  понять, оказывается
исходит из меня! Во мне светло - и там светло. Во мне темно - и там темно.
     А  что тогда  представляет  собой  этот  реальный  мир,  представленный
предметами,  людьми и пространством,  заполненный звуками и видениями?  Это,
оказывается, средство для примирения души  и тела с неполноценными эмоцией и
страстью.  Это поле между его телом и  вселенским  духом!  Поле сражения или
любви. В нем или  созидается гармоническая  связь  и созидается  полноценный
образ человека  или  этот образ  разрывается в  клочья,  возбуждая ненависть
человека к самому себе. Он, оказывается,  не созидал себя, а  разрушал, чтоб
выпасть из пространства!
     Как счастлив полноценный  человек! Плывущий в плоти, сотканной из духа,
в эфире всевозможных  грез! Для нормального человека не должно быть пугающей
стены, потому  что, если она сольется с кожей тела,  реальный мир сольется с
человеком,  то открывшееся перед ним предстанет всего лишь отражением его же
на него, его внутреннего состояния, религии на тело, его любви к себе, как к
плоду мироздания. Это поймет лишь тот, кто наделен способностью увидеть, как
мистика рисует  сцены  ее  любви к художнику,  а тело переходит в  никуда, в
пространство, в дух, преобразующийся потом обратно в тело.
     Стена,  не  слившаяся  с телом, отражает  собственную злобу! Химеры  не
враги - друзья! Войди,  Реальность,  в мое тело! Раздвинься мой объем на всю
Вселенную,  а  ты,  стена,  сожми  меня  до  точки,  до  нуля! И можно будет
закружиться в танце в лазурных облаках под этот неземной ансамбль, в котором
тонет человек, что здесь лежит в огромном зале.
     Но что такое? Все стихает, краски рассеиваются, зал наполняется тяжелым
звуком, как  набатом. Все  реже, реже  слышатся удары,  навевая ужас смерти.
Почему он  не сливается со стенами?  Его бросают на полпути, как собачку под
столбом  от  улетающей  кареты  в  мраке бездонной  ночи. Он  еще  не создан
полноценным! Куда? Останьтесь! Почему?.

     Сильные руки медленно повезли каталку на выход.
     Его  оставили  в  другой  комнате,  чтобы  он  пришел  в  себя.  Обретя
способность думать, человек осознал происшедшее. Он  подвергся  воздействиям
беременной женщины  на внутриутробный плод каким-то  чудом техники  и мысли.
Женщины, не сумевшей вырастить полноценный плод, как и никто из них не может
это  сделать. Женщины, которая  с жизнью  привносит  в мир и  смерть.  И вот
теперь выходит он из утробы таким же жалким, как  все дети. Все совершенство
было там, внутри. Пока не сбилось что-то в ритмах.
     Комната  имела вид  обычной палаты. Свежий ветер  проникал из открытого
окна.  Собравшись  с  силами и убедившись,  что рядом  никого  нет,  человек
осторожно спустился с кровати, подошел к окну и увидел далеко внизу тот мир,
который  вызвал  омерзение.  Мир,  где  каждый  ищет  свои  стены,   бьется,
недоношенный, за неполученный свой рай, когда еще был внутри своей матери.
     Человек поднялся на подоконник и бросился вниз.  Уж  лучше он  придет в
него мертворожденным. Он плевал на него. Так он решил. Чтоб уйти за стену.

     Он упал и все в нем разорвалось.  Последнее, что  он видел:  ромашки  у
лица и шелестящую листву склонившейся березы.


Last-modified: Thu, 03 Jun 1999 08:00:43 GMT

Оцените этот текст: