нашими непростыми порой взаимоотношениями. Она подошла и положила руки мне на шею. Умелые руки с тонкими длинными пальцами. -- Только потом до меня дошло, чего тебе стоили некоторые любезности, Глеб... А, знаешь что, давай сотрудничать. Ее тело было совсем рядом, отчасти прежнее, отчасти американизированное. Несмотря на полное отсутствие всяких духов, оно благоухало и даже источало сладкий дурман, как насекомоядное растение. Вот что значит импортный человек. И вообще, приходится с горечью признать, что Лизка действительно единственная особа, от которой у меня ум за мозжечок заходит. -- Ты уже посотрудничала и с мистером Рифмэном, и с мистером Коновером, и с прочими мистерами и сэрами. Ну, Иосиф еще понятно, отец ребенка, главный спонсор. А Джоди? Не зря же он в обезьянку превратился. Что ты в нем нашла, кроме двух метров роста и косой сажени в плечах? У тебя ведь с ним кое-что было, не спорь. Лиза оттолкнула меня, правда, несколько жеманно. -- Джоди... Либо КГБ все знает, либо ты -- колдун. Если бы Иосиф не сдрейфил, у меня с Коновером ничего бы не случилось. Ося частенько дрейфил -- ты же в курсе -- и предавал то меня, то нашу работу. Мы должны были вдвоем обмозговать эту эпидемию. Вернее, я бы сделала статью, а он протолкнул бы ее в приличный журнал... У него ведь хорошие связи в университетских кругах, а я там пока никто... Мне нужен был материал по распространению инфекции, и я отправилась вместо Оси. -- Какой материал, Лиза? Вы его имеете в любой деревне. Хватайте там вашего микроба за яйца, пардон, за кокки. -- Материал, что коммунисты ответственны за это заболевание. Признайся, ваша группа занималась его распространением... Нет, конечно, не капала отраву в болотную воду... Аппаратура, установленная на вашей амфибии, специально подобранным микроволновым излучением вызывала мутации, и довольно безобидная кокковая микрофлора превращалась в агрессивную и патогенную. Так ведь? -- Значит, мы сумеем и кефирную палочку превратить в чумную? Я, даже как чтец научно-популярных книжонок, выскажусь, что гипотеза слабовата. -- Допустим. Один парень из Гарварда предположил, что вы с помощью пучка лазерных лучей научились "проталкивать" вирусы на приличное расстояние. А уже вирусы, встраиваясь в генный аппарат бактерий, многократно увеличивают их вредность. -- А вот это уже интереснее. Посоветуй этому парнишке поработать в жанре научной фантастики... Однако наша группа не занималась никакой микрофлорой, никакими бактериями и вирусами. Мы занимались людьми -- понятно? А больше ты от меня ничего не дождешься, гражданка шпионка. Действительно, Лизка сейчас тихой сапой пыталась выудить из меня информацию. А я даже теперь не собираюсь превращаться в питательный кисель для штатников. -- Брехня, Глеб, типичное гэбэшное фуфло для прикрытия собственных пакостей. Никто из нас не имеет отношения к ЦРУ. Правда, когда Логан привез пробы в Министерство здравоохранения, там вызвали человека из какой-то спецслужбы, который беседовал с нашим старшим. Но если в ЦРУ и затеяли собственное расследование, то оно проходит независимо от нас. -- Ладно, замнем для ясности. Вижу, что близко к правде. Наверное, цэрэушники нашли время и дамбу рвануть... Как твой киндеренок? -- Учится в частной школе. Это интернат, но дорогой, классный, не то что советские, -- в голосе дамы засочилась законная гордость. -- Интернат у нее не советский, но мама явно советская -- хорошая общественница. Она прижала свое тело к моей рубахе -- в семьдесят восьмом году Лиза так бы не поступила -- и соски ее пробуравили не только шмотку, но даже мою душу. Вот что сделали с женщиной капиталистическая действительность и конкуренция на секс-рынке. А в глазах у Лизы я заметил некий хищный блеск, ранее отсутствовавший. -- Убери свои грязные лапы, -- зазывно произнесла она. -- Не уберу свои грязные лапы. Тем более, что они условно чистые. Уж не помню, кто кого первый отправил на травку, только вдобавок к обычному моему горению добавился ее, я бы сказал, профессионализм. Пять лет назад был "включен" на полную мощность только я, теперь же и она. Мне казалось, еще немного, и из нее сейчас искры посыплются. Пока она, сидя на мне, работала своими причандалами, я неожиданно угодил в состоянии невесомости, по окончании которой увидел на месте Лизки какую-то восточную богиню. Глаза ее были похожи на черные дыры, титьки сияли как два солнца, физиономия как луна, а вся телесность казалась вылитой из золота, лишь ладошки выглядели платиновыми, а ноготки рубиновыми или даже кровавыми. Сам же я смахивал на ее трон. Не ручаюсь, что у меня были четыре ножки и подлокотники, но богиня использовала меня вместо основания. Благодаря мне опиралась на землю и тянула земную силу, впрочем, заодно и мои силенки. По окончании мероприятия колени у меня жалко дрожали, а ноги словно растекались. И вообще я как-то "плыл". Чего раньше не случалось. Лиза всю обратную дорогу щебетала про свои американские развлечения и о том, что она подрабатывала в стриптиз-клубе для непрофессионалок. Понятно, первой, как и полагается, освободилась от тоталитарных пут сексуальная сфера. Есть за океаном, оказывается, такие заведения, где могут попробовать свои силы домохозяйки и прочие желающие женщины. А я, немного оправившись, стал думать насчет той богини восточного вида, Иштар или Астарты. Заодно вспоминал сказки о нашей родной бабе-яге, которая одних молодцов поила, парила и спать с собой укладывала, а других пыталась затолкнуть в печь огненную. Получается, что Иштар-яга то ли плодоносящая секс-бомба, то ли владычица мертвых, а может, и то, и другое вместе взятое. Поди, пойми этот глубокомысленный символ. Когда мы вернулись, Хасан первым делом подскочил, как стартовый флажок. Мне даже показалось, что при этом известная клякса-красномордка выпорхнула из его темечка с заинтересованным видом. Затем горячо спросил: -- Вы где были, а? -- "Где-где". Гуляли, Хася. -- Не волнуйся, Хасанчик, дорогой. Просто погода сегодня хорошая, -- добавила Лиза таким тоном, будто в следующий раз она и с ним "прогуляется". -- Ладно, господа любезные, -- прекратил я это воркование, -- сейчас наше движение приобретет более осмысленный характер. Давайте собирать манатки и навьючиваться. Вскоре мы уже перемещались на запад. Очевидно, это направление устраивало и Лизу. Что требовалось Хасану, где он собирался найти свою "Манда-ди-Хайя", трудно было угадать. Немного погодя доктор Розенштейн захотела пособирать яркие цветочки-ягодки с кустов. Мне это не слишком понравилось. И так уж мы напоминали какой-то табор. Я двигался, как обычно, полускользящим шагом, пригнувшись, стараясь не маячить на открытой местности, останавливаясь и прислушиваясь. Но сейчас в этом оказалось мало толку. Мне не было слышно насекомых и всяких лягушек: Хасан хрустел ветками, словно осел, а Лиза вообще разгуливала, как на пикнике. Когда докторша оторвалась на десяток шагов, иракец мне зазудел тихим проникновенным голосом: -- Отправь эту женщину, майор. -- А тебя, Хася, не надо отправить подальше? Ты же маршируешь, как на параде перед трибуной с любимым вождем. В смысле маскировки ты такой же ноль, как и она. Если судить строго, то и тебе больше пристало не по лесу бродить, а где-нибудь в застенке допрашивать курдов. -- В этой женщине сидит зло, -- не унимался, плюя на мою отповедь, "усатый нянь". -- Во всех нас сидит и зло и добро. Если ваша религия считает женщину дурным фактором, если ее можно только использовать, а гулять с ней нельзя, то это ваши проблемы. Моя собственная конфессия, заключающаяся в отсутствии каких-либо верований, говорит, что баба -- положительный фактор, и годится для разных дел. -- В ней присутствует гневная богиня, да, -- упирался иракчанин. -- В моей стране эта фраза звучала бы комплиментом. И вообще, Абдалла, ты сказал, а я без удовольствия выслушал, на этом покончим со спорной темой. -- После небольшой паузы я решил добавить: -- Если в следующий раз она выберет тебя, трахайся на здоровье. По большому счету, тема действительно была спорной. В Хасике помимо южно-мужской зависти я ощущал то же присутствие, что и в драконе-шакале, и в зомби-Сереге. Опять Апсу. Кажется, я различал его кляксовидную наружность в легком мареве над головой напарника. И что это мой знакомый демон со всеми враждует: и с Нергалом-Кощеем, и с "гневной богиней"? Но вредны ли мне все Отверженные так же как и ему? Все равно, я не собираюсь шизеть насчет Лизки, просто слаба дама на передок, у ней и настрой соответствующий, и "аура". А ты, Хасан, больше занимайся онанизмом, и тогда все будет в порядке. Кстати, в Фиминой терадке про гневную или там любезную Иштар ни полслова. Или? Там все-таки указана точка "Лилит", образующая энергетический канал. А вдруг эту демоницу можно считать каббалистическим эквивалентом вышеупомянутой богини? Опять сомнения, опять страсти... Не знаю, каким чудом-юдом я почувствовал неладное. Потом уже, натужно вспоминая, я понимал, что Лиза вела себя неестественно громко, она словно пыталась привлечь внимание. А ведь не дурочка, провела в этих болотах порядочно месяцев. Неладное заключалось в том, что мы вдруг оказались на расстоянии нормального выстрела от Макова и Остапенки. Причем Хасан, который двигался впереди, должен был заметить и предупредить, но ничего такого не сделал. Они с Лизой являлись удобными мишенями, тогда как я был прикрыт кустом. При первых же выстрелах иракец приник к земле и ловко закатился в стелющийся кустарник. А Лиза осталась на месте растерявшейся малоподвижной целью. Я видел, как автоматная очередь идет к ней, все более замедляясь -- однако лишь в моем представлении. Пули сшибали листья и ломали ветки, протыкали воздух. Мой позвоночник напрягся, сжался как пружина, как будто ничего кроме Лизы в моей жизни не было. Мой позвоночник распрямился и выбросил как катапульта психический электрон. Мгновение я был в полуобмороке, во время которого проходил через завесу, мощную как Ниагарский водопад. А потом я видел уже не только глазами. Я был везде. Был стрелком, наводящим ствол, ловящим мишень в прорезь прицела. Был пулей, поющей от силы, которую нужно вогнать в плоть. Я видел все пули, которые должны были разорвать тело Лизы, и, немного опередив их, прыгнул, сбивая ее на землю. Можно запретить красиво жить, но красиво умереть -- это личное дело каждого. Я грустно наблюдал пулю, что входила в меня, лопающуюся поверхность своей кожи, дырку с обугливающимися краями, фонтанчики красной жидкости, потом ту дорожку, которую свинец пробивал в моем мясе. А там уж ощутил удар, распространяющийся сразу во всех направлениях. Сразу понял: что-то не так с грудью и плечом. В голове поднялся такой оглушительный звон, что я перестал чувствовать боль и продолжал поливать из своего ФМГ. Когда стрельба стихла, я успел почуствовать раскаленный металл оружия и прочно отключился... Очнулся я, когда ощутил в груди что-то похожее на горячий ствол, он распирал меня, а тугая повязка ему мешала. Видимо, сыграл свою роль санитарный пакет, реквизированный у мистера Джулиани. Неподалеку хлопотал с одноразовым шприцом Хасан. Среди моих трофеев не было сильных болеутолящих препаратов, значит, нашлись пожитки Лизы. Она, кстати, обняв колени, отрешенно сидела сейчас у костра. Все из-за нее, суки. Оболочечная пуля -- это вам не мелкашка какая-нибудь. -- Куда плюхнулась свинцовая пилюля и откуда вышла, Хася? Иракский друг с готовностью откликнулся. -- Под ключицу влетела, а выпорхнула из плеча, прямо в небеса. Эх, еще бы дня три, чтобы оклематься. Иначе не видать мне Кувейта, как своих ушей. Впрочем, мне и сейчас не видать своих ног, мудей, пупка. Почему же Хасан не предупредил о засаде ? Неужели все было предусмотрено? И этот его выход навстречу чекистам, и то, что Лиза остолбенеет под пулями, и то, что я брошусь заслонять ее собственной тушкой? Всех этих деяний потребовал наточенный елдак Хасана или же его начальство? -- Э, Абдалла, где мой пугач? -- Да вот же он. -- Хасан подкинул ко мне ФМГ. Левая половина моего тела будто побывала под трактором, но правой рукой, помогая зубами, я проверил затвор и магазин. Вроде все в порядке, без подвоха. Перейдя на шепот, я поинтересовался: -- Что ж ты не отправил Лизу, когда я не мог уже сказать "нет". А, Хася? -- Куда ее теперь отправлять, когда мы на одном месте торчим? -- И сам себе ответил: -- Ее теперь только убить можно. Если отпустить, то попадется: не сегодня, так завтра. Сама не расскажет, так ее все равно выпотрошат, и тогда выдаст наше местоположение. Понимаешь, да?.. А теперь выпей настой из трав. Настой из местных трав оказался крепко наспиртованным, я после него явно "полетел". Мы торчали в каком-то полуокопчике-полуземлянке, было тепло, довольно сухо и после укола не столько больно, сколько тяжело. Потом Лиза и Хасан ушли вдвоем. Похоже, и в самом деле эта парочка даром времени не теряла -- успешно снюхались, пока я в отключке валялся. Нашел-таки Хасан свою "манду". Тяжесть и жар проходили сквозь меня волнами и, от чего-то отражаясь, возвращались обратно. Может, паскуда Хасан отравил меня? Ладно, он мог меня прикончить сколько угодно раз, пока я валялся бессознательным чурбаном. Задушить, ввести три кубика воздуха в вену, пристрелить. Не удружил же ничем таким. Отраженные волны рисовали под моими закрытыми веками разные похабные картинки. Хасан и Лиза в густой траве, позиция "женщина сверху". Эта картинка перетекала в другую -- "Иштар на троне", где мимо владычицы-богини шествовали демоны, суккубы и инкубы, которые опять же рассыпались, превращаясь в какие-то пульсирующие нити. Нити собрались в метлу, Иштар же на троне быстро обратилась в бабу-ягу в ступе и, взмахнув своим движителем, скрылась с места происшествия. А потом я ощутил чье-то присутствие около землянки. Я не принялся убеждать себя, что это мне прибредилось, а стал с кряхтением выползать из окопчика на правом, непораженном боку. Я полз, заодно пытаясь выдавить из себя боль. И увидел их сразу. Они были метрах в пятидесяти и уверенно топали в мою сторону. Остапенко и на полшага впереди Маков. Разглядыванию мешали густая растительность, высокая температура моего тела и солнце, бьющее в глаза. А ведь если я не срежу своих бывших коллег первой же очередью, они аккуратно подберутся к землянке и прихлопнут меня, как муху с оторванным крылышком. Потом еще, наверное, с облегчением помочатся на мой долгожданный труп. Маков был голый по пояс, в непонятных зеленых пятнах, вид имел, как у деревенского дурачка, постоянно шмыгал носом и свешивал челюсть. А может, он и не был таким дураком, каким представлялся. Николай походил на идущую по следу ищейку. Ищейка-Маков даже облизывал листочки и жевал травинки -- и, кстати, перся точно в мою сторону. У Остапенки на шее имелось что-то, похожее на воротник. Я принял это за воротник, но такое усовершенствование скорее напоминало полип или даже медузоид. Мне показалось, что в этом студне я различаю контуры человеческих мозгов. Если считать чудно прилипшие мозги за боевую единицу, то симбионтов было трое. Мне нечего было противопоставить этому мощному наступлению объединенных мутантско-чекистских сил. Мои союзники, то есть красномордая клякса Апсу, вместе со своей телесной облочкой Хасаном, оказались в сачке у Иштар-Лизы. Слаб оказался вольный анархический демон против Отверженных. Пространство, разделяющее меня и охотников, сжималось и снова распрямлялось, как гармошка. Пот поплыл у меня по спине, кожа сразу зазудела, как будто в этой липкой смазке самозародились тысячи мелких насекомых. Я почувствовал, что эти монстры принадлежат миру затмения, который наплывает волной на мой мир. Я молил не знаю кого, чтобы он разделил меня и их границей, чтобы он создал линию обороны ... Грань между мирами рассекла воздух как исполинский водопад. Психический электрон пролетел через бушующи барьер, связывая меня и бывших коллег единой орбитой. Они чуяли меня с помощью осязательных, электрических и магнитных рецепторов. Они были соединены единой сигнальной системой. Мозг, оставшийся от старшего лейтенанта Колесникова, общался с помощью кровеносных сосудов и нервных волокон с организмом подполковника Остапенко. Удвоенное количество нервных клеток в несколько раз быстрее анализировали окружающую среду, каждое ее изменение. Они чувствовали меня, но и я чувствовал себя через них. Я воспринимал теперь, как ищейка Маков, тысячи новых запахов и ароматов, в том числе и свои личные: измочаленнный телесный дух и резкий запах раны. Я мог теперь вжиться в роль своего почти земляка Коли, поэтому, сжевывая листик тамариска, улавливал тот ароматический отпечаток, который был оставлен прошмыгнувшим мимо пару часов назад человеком или зверем. Я, сидя в Колиной шкуре, ощущал магнитное "гудение", источаемое собственным телом, лежащим в окопчике. Шум был похож на звучание рассерженного пчельника. Я наблюдал глазами Остапенки тепловые излучения - такие розоватые, почти прозрачные облачка. Я наблюдал то, что находится за преградой для обычного зрения, в том числе и легкий тепловой туман над собственной землянкой. Я представлял даже работу головы подполковника, спаренной с мозгом-медузоидом. Эта умственная деятельность включала постоянное слежение за тенями, бликами, приметами, запахами, вибрациями, состоянием травы, листвы, воды. Дополнительный мозг анализировал то, что пролетало мимо основного. В обмен дополнительный мозг требовал паек в виде крови, насыщенной кислородом и питательными веществами: медузоиду тоже хотелось жить. У этих трех товарищей не имелось сомнений и рефлексий, у них не было страдающего сознания. Их совестью являлись инстинкты. Это были умные животные, знающие как выслеживать, загонять, ловить и уничтожать. И получать от хорошо проделанной работы удовольствие. Борееву бы они понравились. Я подогнал прицельную рамку и положил указательный палец на спусковой крючок. И тут мне врезали! Ощущения были как от сильного удара поддых. Какая-то мускулистая тень, метнувшись по непредсказуемой траектории мухи, достала меня. Потом нокдаун повторился. Из моего рта от дурноты потекла какая-то желчь. Это выглядело хуже, чем схватка под ковром, это была потусторонняя борьба без нормального пространства, времени, кулаков, клинков и пуль, борьба атеиста с демонами, плотского человека с тем, чего не существует. Но сегодня я не был один. Психический электрон прочитал бесовскую силу, как это делает магнитная головка с информацией на компьютерном диске. Я увидел их, в привычной исторической форме. Демоны стали воинами в блестящих доспехах. На черном слоне сидел полководец в шлеме-многограннике. На меня двинулась тяжелая фаланга, прикрытая просторными щитами. Та самая фаланга, которая перешла границу между нашим миром и миром затмения. На щиты были густо опущены копья, напоминающие поваленный лес. Впереди бежали "разогревающие", лучники и пращники. Где-то за ними гудели огромные барабаны. Я не успел испугаться. Я увидел свое отражение в невидимом зеркале. Витязь в блестящей царской тиаре. Словно из моих рук и ног вышло войско. Чернобородые воины построились клиньями. Во главе каждого клина встали герои с тяжелыми топорами для сокрушения щитов и щитоносцев. За ними двигались бойцы-меченосцы, на их широких плечах лежали копья тех рядов, что ломились сзади. И воевал Урук с Уром. Гильгамеш, царь Урука, против Урукагины правителя Ура. Владычица Иштар против владыки Нингирсу. Укрепились мощью святой владычицы и волей Энлиля солдаты Урука и, источая гневный жар из своих ноздрей, рассекли строй бойцов Урукагины, и гнали их, пораженных Ужасом, и отделяли головы от тел, и преследовали вдоль долины. Не ведая жалости, летели за врагом, как коршуны за куропатками, чтобы снискать благоволение богини. И покрылась долина телами, лишившимися жизненного тепла. Витязь великой Иштар, царь Гильгамеш, связал пленных локоть к локтю и предал в объятия смерти всех до единого... Три получеловека свернули влево и проследовали мимо землянки. Наверное, они двигались туда, где кончается лес. До свиданья, дорогие, надеюсь больше никогда вас не увидеть. Наверное, в этот момент они пытались мыслить, они хотели поскорее домой, но на месте жены и детей они видели бронзоволикого монстра, помесь Нергала и Феликса Эдмундовича Дзержинского в монументальном варианте. В полном изнеможении я сполз на дно своего окопа. В следующие три дня никто не появился, -- ни так называемые враги, ни так называемые друзья. Все это время я только жрал, спал и выделял, стараясь не под себя. На четвертый день я поднялся, вернее встал на четвереньки. Потом в полный рост. Меня качало как тростник. Вещмешки, которые я до того таскал довольно легко, показались мне набитыми шумерскими кирпичами. Я расстался без сожаления с останками лани - от бедняжки можно было завоняться самому. Я забросал землей и ветками следы помойки и стоянки. Я переложил оставшуюся поклажу на здоровое правое плечо, повесил пистолет-пулемет на ослабевшую убогую шею и двинулся вперед, напевая про себя "Выдь на Волгу". В первой же луже я ознакомился со свом портретом, который нынче напоминал дурно исполненный натюрморт. Спустя пятнадцать минут я стал оглядываться, нет ли поблизости скамеечки. А через полчаса я был весь взмокший от пота, жалкий, как котенок и страдающий от общей импотенции. Пришлось двигаться медленно, опираясь на стволы деревьев, и с передышками через каждые двести шагов. Пару раз белый свет в глазах таял, и я обвисал. А потом - набрел на Хасана. Вернее, на его труп. Да, поискал он на свою голову "Манда-ди-Хайя". Никаких следов ранений и травм я не заметил. Следовало скорбно признать, что мой друг, а он все-таки оказался таковым, погиб из-за половых излишеств. Злая демоница, сидевшая в Лизе, сделала свое дело. Хасан круто ошибся, обнаружив в ней источник познания и жизни. Баба-яга сунула иракского Иванушку-дурачка в печку, его жизненная энергия превратилась в ее фертильную силу. На биологическом уровне она сожгла его гормонами и пептидами. Мой союзник Апсу лишился земной оболочки. Красномордой кляксой плавал он где-то в низинах мира, не в силах всплыть и как-нибудь помочь. Гильгамеш и Энкиду. Я все-таки оказался Гильгамешем. Волей или неволей Хася подставил меня под пулю и спас от демоницы, которая его употребила. вместо меня. Про Гильгамеша в Фиминой тетрадочке ничего не было чиркнуто. Однако у этого фольклорного персонажа имеется библейская параллель, Авраам. Этот товарищ был тоже родом из Шумера и тоже искал бессмертия, правда, с несколько иными характеристиками. Одна из точек, образующих энергетический канал, обозначена Гольденбергом, как "Авраам-Фараон". Значит, мне еще предстоит встреча с каким-то прирожденным властителем? За такими полубредовыми рассуждениями я поправил ноги Хасана, сложил ему руки на груди -- устраивать ямку не было никаких сил -- и двинулся дальше. Ночью проснулся от какого-то шороха в кустах, и сразу же, несмотря на вялость, перешел в позицию для ведения огня. Ну, дайте мне этого злодея, я его сейчас прошью свинцовой стежкой! Из листвы появилась фигура. Фигурка. Я сразу понял, кто это. -- Я заметила тлеющие угольки, -- объяснила свое появление демоница Лиза. -- Уходи, иначе будет пиф-паф. Я уже на границе твоего леса. Топай отсюда, Иштар-подлюка. -- Ты чего, совсем сбрендил, Глеб? Башка стаеросовая, охреневший от марксизма-онанизма чекист! Сrazy mother-fucker, go to prick! -- По старой привычке Лиза так и не смогла матюгнутся по-русски, но затем, невозмутимо поводя задком, подошла к бывшему костру. А я, хоть и вспомнил серое изможденное лицо хасановского трупа, так и не смог пристрелить эту атомную секс-бомбу. Оставалась последняя надежда, что ввиду моей общей слабости проклятые любовные флюиды не окажут прежнего действия. Так оно и выглядело. Первые двадцать минут. Ничто во мне не шевелилось, ни в головном, ни в спинном мозгу. Я даже расслабился и стал ехидничать: -- Во всяком случае, наш общий друг Хасан помер не от марксизма-онанизма. Ты его испекла на своих угольках, уважаемая яга. -- Он, видимо, съел какое-то ядовитое растение, -- сказала демоница. Это объяснение ее вполне устраивало. -- Что-то зябко, иди, погрей хрупкую женщину, -- внешне невинно предложила Лиза. -- Ага, сегодня я грелка, завтра плевательница, послезавтра меня в сортир спустят как израсходованную бумагу, -- мужественно отказался я. Впрочем, уже через полчаса ее флюиды прорвали барьер моей физической немощи. Одного раза будет достаточно, чтобы угробить тебя -- кричала правая половинка мозга. Всего один разик, и ты освободишься от этого притяжения -- возражала левая. А еще какая-то "третья половинка" предлагала взять и очередью из ФМГ ухлопать сооблазнительницу. Оп -- и нет проблем. В смятении я бросился в лес, ограничившись маловразумительной фразой: "Живот прихватило." Но все равно флюиды легко настигали и хватали меня на расстоянии десяти, двадцати, тридцати метров. Флюиды сейчас напоминали пучки резиновых лент, которым каждый мой шаг добавлял упругости. И вот упругая сила влечения уже потащила меня назад . Владычица Иштар настигла меня и придавила как золотой идол. Вся энергия, что имелась во мне, скопилась в нижней части живота и превратилась во власть Иштар надо мной. Я попробовал почувствовать пульс земли. Он был характерным, выражающим долготерпение. Но сбросить земле вредную энергию не удалось. Ее слуги возвращали темную силу обратно. Не нужна была она демонам неба и воздуха. Как вырваться из владений Отверженных? Как из Урюпинска попасть в Париж? Я зацепился ногой за какой-то корень и, взмахнув по-птичьи руками, влетел лбом в крепкий ствол магнолии... За стволом была дорожка, по которой как будто шел мой светящийся контур. Я сделал шаг за ним и пересек грань. Такую границу я еще не пересекал. Своим сиянием она отличалась от прежних. Меня ослепило сверкающее многоцветие, когда я переходил водопад света. Я пробыл там какое-то мгновение и сразу вернулся назад. За гранью была пустота, сверхсильное ничто, которое прикрывается землей, воздухом, небом как одеждой. Она не забирала энергию влечения, она превращала ее в ненужную. Я увидел, как золотой идол улетает в никуда, словно проколотый шарик. От этого зрелища меня самого замутило и закачало. Я уронил опухшую физиономию в сырую траву и стал ждать новых сил. Стабилизировавшись минут через двадцать, я побрел к стоянке. Кажется, все в ажуре. Отпустила нечистая. Лиза дремала у костерка, нисколько не секс-бомба, а бабец не хуже и не лучше других. Когда я немного подкрепился американскими крекерами, то уловил, источаемые ею, спокойные кроткие вибрации. Никакая она не Лилит, что и необходимо в данный момент. Даже показалось странным, что я испытывал к ней столь сильные и разнообразные чувства. Растянувшись на своей охапке веток, я мирно почивал до утра. Утра, когда мы вышли из леса шумерской бабы-яги -- владычицы Иштар. 10. К полудню мы с Лизой добрались до селения, которое прозывалось Эль-Халиль. Уже на окраине, среди рисовых полей, нам встретилась повозка с ездоком довольно приличного вида. Рубаха и плащ у него были чистыми, а выпуклое брюшко - внушительным. Тем он заметно отличался от крестьян, чьи впалые тела были покрыты грязным шмотьем и расчесами. Сразу стало ясно, что ездок -- большой человек в районном масштабе. -- Салам. Не заплутали, странники? -- спросил он, высунувшись из коляски. -- Аллаху принадлежат и восток и запад. Он ведет, кого хочет к прямому пути резонно ответил я. -- О, чужестранцы знают Коран, -- располагающая физиономия господина украсилась доброжелательной улыбкой. -- Мы не чужестранцы, господин, -- мой голос был максимально тверд. -- Мы так же верны Истине, как и вы, господин, только вот родом с севера, из Киркука. Но моим уделом стала тяжкая работа в порту Басры, где я совсем надорвал живот и не смог больше поднимать мешки и большие ящики. Начальник дал мне немного денег и отправил домой. Теперь вот добираюсь вместе с женой в родные края, -- торопливо объяснял я, но понимал, что время пошло уже не в нашу пользу. Конечно же, едва мы выбрались из мерзопакостного леса, мне надо было срочно бросить Лизу. Не привязывать к дереву, не топить в луже, но просто расстаться. Однако мне показалось не совсем приличным оставлять ее в одиночестве. Ведь через десять минут она угодила бы кому-нибудь в трудовое и половое рабство и больше никогда не увидела ни своей Америки, ни "совенка". Само собой, у первого встречного - поперечного крестьянина мы купили за дорого местную дряную одежку и упорно стирали ее в канаве, а затем долго сушили на солнце и выжаривали гнид над костром. Но Лиза все же отказалась снять до лучших времен свои джинсы и вымазать лицо грязью. Так что на полукочевников, даже курдов, мы походили как крашеные яйца на помидоры. Кроме того, миссис Роузнстайн, хотя кое-что понимала, но не могла связать по-арабски двух слов, что для жительницы города Басры было бы странным. -- Я рад, -- плутовато сказал встреченный господин ,-- что вы происходите из хорошей семьи. Вы, видимо, покинули свои горы из-за разногласий с родней. -- Да, вы правы, я ослушался отца, достопочтенного раиса Мухамеда Базаргани, я преступил его запрет, когда бросил учебу и женился на этой вот женщине. Дело в том, что она много старше меня и уже знала многих мужей, -- я поперхнулся, потому что Лиза пронзила локтем мой бок, со стороны, где находилась рана. То, что я наплел важному человеку, она более-менее уловила. -- Наверное, достопочтенный раис был прав, хотя красота вашей женщины сравнима с той, что пленила Фир'ауна. -- И, подобно Ибрахиму, я готов назвать ее своей сестрой, чтобы мне было хорошо. Господин оценил мою эрудицию, а мне стало страшно за свой бок, все-таки я несколько подставил Лизу. Она метнула на меня свирепый взгляд, сообразив, что речь идет об Аврааме, который сдал свою жену Сарру в гарем фараона. А я сразу вспомнил пункт из Фиминой тетрадки под названием "Авраам-Фараон". Опять точка, формирующая энергетический канал. -- Я желал бы оказать вам услугу и пригласить отдохнуть в мой дом, где вы могли бы поведать мне о нравах севера, -- медовым голосом произнес уважаемый человек. Что ж, надо или немедленно прирезать штык-ножом этого бая вместе с возницей, или соглашаться в цветистых восточных выражениях. Помедлив, я отозвался: -- Любезность господина превосходит всякие границы. Аллах любит странноприимцев. Почту за великую честь быть гостем вашего дома. Так мы оказались у местного начальника, что называл себя Саидом. Вначале повозка нас доставила на коротенькую улочку. Вдоль нее располагалась глухая глинобитная стена всего одного дома. Дома Саида. За унылой стеной, как выяснилось уже за воротами, был разбит веселый сад, где преобладали мандарины, но имелись также инжир и хурма, и виноград, и персики с абрикосами. За садом была протянута двухэтажная галерея и устроен дворик с беседкой, внутри которой находился прудик с разными пестрыми рыбками. По дворику с восточной негой прохаживались пушистые персидские коты, а также слонялись какие-то птицы, похоже, павлины. И в саду, и во дворе трудились неумытые мужчины, по галерее сновали женщины в чадрах, с кувшинами или подносами на головах. За короткое время я насчитал человек двадцать обслуживающего персонала. Двор заканчивался самим домом, двухэтажным и длинным, как колбаса. Мы с Лизой передохнули в отведенной нам комнате и умылись той благовонной водой, что притащила в кувшинах молчаливая расторопная служанка. Затем слуга провел нас наверх. Второй этаж дома был оснащен открытой верандой, сплошь застеленной коврами и закиданной подушками. Подушки располагались и возле столика на коротеньких ножках, заставленного явствами, которые и во сне не приснятся среднему советскому гражданину. В частности, там был представлен плов, состоящий из молодого барашка "тающего во рту" и нежного-нежного риса с зеленью. А также сыр, маслины, очищенные орехи с мятой, цветная капуста, измельченная козлятина, завернутая в молодые виноградные листья, копченая верблюжатина со специями, простокваша с тертым чесноком. Я уж не говорю о наваленных горой фруктах, от гранатов до тутовых ягод. Когда наши губы стали достаточно жирными, слуга принес поднос с горячим песком и чашечками кофе, который дымился пряным горьковатым запахом. Притащил служивый человек и кальян. Когда я заметил, что чашечек три, появился хозяин в парчовом халате. Он-то и стал, разложившись на подушках, потягивать кофе и прикладываться к кальяну. Видок у Саида еще более солидным стал. Просто настоящий шейх. Даже красные щеки не портили его, а придавали значительности. Едва хозяин вышел на веранду, я, естественно, сделал знак Лизе, чтобы она прикрыла личико и отсела в сторону. Но Саид предупредительно произнес: -- Уважаемый Реза (так я себя назвал, кажется, благозвучно), разрешите вашей луноликой супруге остаться здесь. Таинственный блеск ее глаз будет освещать нашу ученую беседу. -- Да, пожалуйста... Благодарю за столь изысканную и обильную трапезу, Саид-бай. От нее не отказался бы и халиф. Кушанья так радуют наши животы. -- Пустяки, я всегда так трапезничаю, даже если гостей нет в моем доме. А халифы были, кстати, поголовно умственно отсталыми, включая Харуна... Видите ли, мне скучно здесь. Еда, женщины, мальчики, все это пресытило меня много лет назад. Власть. Я могу сделать, что угодно и с кем угодно в этом селении, -- даже зажарить и съесть, -- но только здесь. "Ну, ты и фрукт, жирный Саидка, -- мысленно прокомментировал я. -- Только не на того нарвался. Со мной ты не сделаешь, что тебе заблагорассудится, даже в этом городке. Раз, и потроха вывалятся на ковер." Саид, вероятно, почувствовал некое напряжение с моей стороны, хотя, конечно, не знал, что под рубахой у меня содержатся "логарифмическая линейка" ФМГ и штык-нож, любящий человечьи внутренности. -- Не тревожьтесь, уважаемый Реза, я не причиню вам никакого ущерба. Вы уйдете отсюда довольным, потому что вы -- мой гость. Предав вас, я предал бы себя. Единственное, что я мог бы предложить, -- это сделка, удовлетворяющая вас и меня. -- Достопочтенный Саид-бай, не вполне понимаю, как сделка со мной может удовлетворить вас. Я, конечно, могу сплясать народный курдский танец или изобразить что-нибудь из "Аль-Муаллакат", особенно Имру-уль-Кайса или Зухайра, но это вряд ли требуется вашему изысканному вкусу. Ведь вам достаточно щелкнуть пальцами, чтобы прибежал поэт и пропел любую касыду или газель. Да и танцев, я думаю, у вас хватает. -- От дикаря Имру-уль-Кайса у меня всегда портился аппетит, я предпочитаю Аль-Маарри и Ибн-Зайдуна. А танцы людей мне неприятны, потому что я слышу скрип сухожилий и бульканье полупереваренной массы в желудках. Меня больше радуют танцы пчел и мух... Но наша сделка будет касаться другого. По обстоятельствам, от меня не зависящим, я пребываю в уединении, никогда не покидаю Эль-Халиля и его окрестностей. Поэтому я хочу, чтобы вы сделали кое-что за меня в том мире. Хозяин ткнул пухлым пальцем в даль, что была залита щедрым дневным солнцем, которое пробивалось на веранду сквозь спеющую виноградную лозу. "Тот мир" звучало в его устах почти, как "потусторонний". Да, ясно, что так просто от Саида не отделаться. Приставучий клещ. Он отлично понимает, что я не тот, за кого себя выдаю. Хотя, конечно, упоминание об Ибн Зайдуне является всего лишь случайным. Ну нет же, в конце концов, у этого жирняги доступа к моему личному делу, хранящемуся в ПГУ. -- Под "тем миром", достопочтенный Саид, вы подразумеваете Багдад или, может быть, Киркук? Хозяин ответил не сразу. Эта пауза была кое-чем заполнена. Лично для меня пейзаж вдруг заплыл туманом, а когда немного прояснилось, то сад стал в сотни раз просторнее и цветистее. Теперь он занимал десятки террас. Кроны деревьев -- магнолий, кипарисов, дубов -- скрывали и затеняли беседки, бассейны, портики, галереи, искусственные гроты и прочие достопримечательности. У подножия террас была мощная стена с квадратными башнями, а дальше расстилался город. Приземистый, огромный, похожий на пчелиные соты. Вавилон, что ли? Вместо ответа туман рассеялся, и передо мной снова оказался дворик с небольшой беседкой, за ним имелся скромных размеров сад, а за стеной лежало обычное пшеничное поле. Я лопал плов под бренчание домбры, доносившееся из кустов, а Саид вещал: -- Я не говорю о конкретном городе и о конкретном деле. Если вы пожелаете, уважаемый Реза, я помогу вам добраться до Курдистана, или, пожалуйста, до Кувейта, или же Иордании. Но ничего конкретного. Я только попрошу забрать с собой мой знак. Хозяин вытащил из-за пазухи печать, состоящую из драгоценного камня, кажется, сапфира, и странного рельефа, свитого из золотой проволоки. Он несколько напоминал астрологический символ планеты Юпитер. Эх, сейчас бы пригодился Хасан, ведь его родное племя поклоняется звездам. -- Нагрев эту печать, я приложу ее к верхней части вашего лба, так что отпечаток будет сокрыт головным платком или волосами. После этого вы получите любую сумму, -- в разумных пределах, конечно, -- и мой человек отвезет вас на машине, куда пожелаете. Завтра вы можете прогуливаться уже в Эль-Кувейте или Абу-Даби. Смею уверить, вы почти не заметите пересечения границы. Итак, мне нужно исполнить маленькую прихоть -- дать заклеймить себя, как скота, -- и после этого вместе с Лизой мы окажемся в Эль-Кувейте или Абу-Даби, а послезавтра в Гонконге или Макао -- прекрасных городах, где достаточно выложить несколько сотен баксов и никто уже не спросит, откуда ты взялся и чем собираешься заниматься. Поселимся мы с Лизкой на берегу океана в маленьком домике -- если, конечно, она пообещает не блядовать и откажется от попыток сделать карьеру в Бостоне. А не пообещает и не откажется, тогда под зад ей коленкой. Стану сожительствовать с китаяночкой, нет -- с двумя хорошенькими китаяночками, похожими на фарфоровые статуэтки. А еще лучше, с Лизкой и двумя китаяночками. Мы будем жить долго, счастливо и умрем в один день, подавившись за обедом устрицами. Ну, а дело мира и социального прогресса? Ладно, стану раз в месяц посылать чек с умеренным количеством нулей в фонд местной коммунистической партии. Плюс обязуюсь печь пирожки в форме бороды Карла Маркса и раздавать нуждающимся неграм. А дело мира, социального прогресса и научный коммунизм, надеюсь, победят уже после моей достаточно отдаленной кончины. Клеймо же мы быстро сведем с помощью дерьмотолога-косметолога. Я глянул на Лизу. Она, хотя скромно клевала зернышки граната, все-таки напряженно вслушивалась в наш разговор, и, подмигнув, дала понять, что одобряет сделку. -- Чуть не забыл, -- вклинился в мои рассуждения хозяин, -- я дам вам такую мазь, что через пару недель знак напрочь исчезнет. Ну, ответ положительный? Я по-одесски ответил вопросом на вопрос. -- Вы уверены, что это сделка добровольна с обеих сторон? Вы, достопочтенный, забыли сказать, что со мной пр