рассказ капитана Калиновского. Но уже через несколько месяцев это научное заведение покинуло систему госбезопасности, а еще позже приватизировалось и назвалось акционерным обществом закрытого типа "Хроноскаф". Так что все концы в воду. Доктор умолк и разнес остатки спиртного по баночкам с надписью "мокрота". Крылов, я и Кукин подняли глаза и импровизированные бокалы, чтобы помянуть Петра Калиновского, но тут заметили - на входе, подперев бока, стоит иностранная мадам. Майор закашлялся, поперхнулся и мучительно покраснел. -- Что вы тут делаете? -- наконец возмутился он. -- O, porche misere. А вы что тут делаете? -- злобно отразила женщина .-- Вообще, в этих горах? Я давно понял, что она не такая простая, какой хочет казаться. И этим вопросом просто уводит нас в сторону, на политические рассуждения, вместо того, чтобы отвечать, как долго и почему она здесь ошивается. -- Это моя гора, -- опешил доктор, -- и вот его. -- Крылов показал на сержанта Кукина. -- Ага, мой дедуля проживал как раз внутри этой горы, -- подхватил Коля.-- Его звали Данила-мастер. -- Ладно, госпожа хорошая, нам мозги не надо пудрить. Почему вместо того, чтобы дружески беседовать с ранеными бандитами, вы проникли в особую палатку? -- атаковал я. Ее взгляд красноречиво выразил некоторую долю уважения ко мне, но уста были лживы: -- Che cosa e? Что такое "пудрить мозги"? Это какая-то изощренная пытка, которую вы применяете по отношению к горцам? И пытаете вы их, наверное, прямо в этой палатке. -- Мы просто едим их здесь, -- опять закуролесил Кукин. Я понял, что разоблачить гражданку иностранного государства не удастся и, возможно, она стала свидетелем секретного рассказа, поэтому и взял несколько тоскливых нот на губной гармошке. -- Этот ужасный начальник, этот врач-полковник не разрешил мне беседовать с пленными, -- вынуждена была заобъяснять она. -- Ну что, Нина, может есть резон выпить?-- поинтересовался я, протягивая свой "бокал" и понимая, что вызываю обвинения в нетрезвости российской солдатни. Госпожа опять-таки не пошла по отработанному пути и не стала ругать пьяных московитов, а взяла и хватанула сто грамм. Взгляд Кукина сразу потеплел и сказал мне: "А все-таки она -- не сука в ботах." Да и майор Крылов немного расслабился. -- Слушайте, мадам, вам раненые бандиты нужны? Отдыхает тут у меня парочка за занавеской,-- галантно предложил он. Майор Крылов приподнял парусиновый полог и я понял, что пленные абреки располагались в каких-то трех метрах от нашей пьющей компании. Один из них вряд ли мог внимать разговору о золоте рейха, потому что из-под бинтов торчала одна всклокоченная борода. У другого же, несмотря на наличие повязок, активно шныряли глазенки и принюхивался длинный нос. -- Весь в бинтах -- это Аслан,-- представил доктор.-- Он как минимум снайпер. Стрелял, стрелял, пока не ухнул с дерева вниз. А вот тот, что получше выглядит, зовется Абубакаром. У него пуля задела мошонку, но мы, в госпитале, ему мужское достоинство спасли. -- Спасибо, доктор, -- Абубакар с веселостью поддержал разговор, -- мне это достоинство очень даже пригодится. Приезжай ко мне, всегда стол накрытый для тебя. С друзьями приезжай. Ты молодого барашка любишь? -- А ведь посадят, Абубакар, -- вздохнул доктор и обернулся к нам. -- Вообще-то он специалист по финансовым вопросам и пулей его поцарапали за чрезмерную активность, когда он выменивал установку залпового огня "БМ-21" на мерседес "700" с доплатой. -- Мне "Град" для себя был нужен. Поле перед домом пахать. За что меня сажать? -- уверенно отвечал финансовый специалист. -- Разве нельзя договориться? Судья тоже человек, высший примат. -- Симпатичный паренек, -- вздохнул доктор. Я заметил, что Крылов к раненым бандюгам относится с пониманием, как Эскулап, а ведь для меня они -- дерьмо на дерьме за редкими вычетами, и так оно еще будет мне казаться лет двадцать. Мадам же суетилась вокруг пленных, подносила подарки, от "Сникерсов" до презервативов, выпрашивала насчет мучительных пыток и не замечала, что рука Абубакара елозит по ее коленке. Впрочем, финансист оказался достаточно бесхитростным. -- Что ты там, доктор, говорил насчет золота рейха, а? Слушай, я беру все расходы на себя, только объясни, как добраться до этого... "хронального кармана", правильно я сказал? -- Эй, фельдшер Вася, -- потихоньку подозвал доктор мордастого солдата, -- больной перевозбудился. Сделай-ка ты ему укольчик димедрола. -- Майор Крылов обернулся ко мне.-- Авось покемарит Абубакар и все забудет. А по-большому счету, чихать и кашлять мне на "хрональный карман". Лично я туда ни ногой. Чертово место. Вскоре нам пришлось распрощаться с многоуважаемым и, наверное, чрезмерно болтливым майором Крыловым. На большой скорости, не обращая пристального внимания на весеннюю сопливость дорог, мы раскидали гуманитарную помощь по точкам: беженцам, детдомовцам, старперам, досталось даже всем хромым и увечным, которые попадались по дороге. Казалось, что и мадам торопится поскорее закончить с этим добрым делом, особенно, после того как с "Камаза", проезжающего по далекому холму, нам прислали пару подарков из приличного миномета. Просматривались в ее поведении и другие новые интонации. Поубавилось злобности по отношению ко мне и даже Коле Кукину. На крутых поворотах, когда ее женское тело инерционные силы бросали на мое мужское, она отстранялась не слишком поспешно. Правда, я не торопился обольщаться, хотя Коля Кукин делал мне знаки -- мол, цапай соседку, а следом и он присоединится. Нина Леви-Чивитта как бы невзначай поинтересовалась, откуда родом этот замечательный и заботливый доктор Крылов и надолго ли ей разрешат задержаться на станции. На это я отозвался, что мы все -- из народа или около того, а ей на станции после оказания гуманитарной помощи делать особо нечего. А когда мы уже возвращались в транспортную комендатуру от самой дальней точки, свинофермы, превращенной в пункт санитарной обработки вшивых, наш "уазик" перестал слушаться коробки передач. Вскрытие показало, что накрылся ответственный шарикоподшипник. Что бы такого умного предпринять? Впереди раскисшее поле, за ним сам поселок со станцией, позади раскисшее поле с блок-постом на краю, но там только вкопанный танк и два БТР, которые никуда с боевого дежурства не двинутся. -- Ну, Коля, ты не импортная женщина, так что дуй вперед через поле, -- распорядился я, -- сыщи где-нибудь телефон и с коменданта потребуй, чтобы прислал тачку помощнее - нас забрать и это дерьмо отбуксировать. Если через час никто не появится, мы тогда пешком отсюда почешем, но тебе это в минус будет. Кукин, утратив бодрое расположение духа, зачавкал своими короткими сапогами по простору, понуро бросив напоследок: -- С коменданта же требовать, как с мраморной статуи. -- Ну, что будем-таки делать? -- спросила мадам. Мне показалось, что часть иностранных интонаций пропала и сейчас по произношению она приблизилась к коренным жителям Одессы. -- Слушай, Нина, у тебя, наверное, в Мадриде дом есть? -- заговорил я о более интересном. -- Нет. В Мадриде нет, есть в Риме, неподалеку от памятника Витторе Эммануеле. -- Ладно, без разницы. А чего сюда-то потянуло? Неужто, чтобы с Асланом и Абубакаром пообщаться? -- Да уж скорее с ними, чем с тобой... Тут мое внимание целиком переключилось на овражек, который образовывал вмятину в земле метрах в двадцати от нас, да еще зарос кустарником. Робко зашевелилась одна из его веточек. Мы с дамой как раз стояли у борта "уазика" и только его корпус отделял нас от источника возможных неприятностей. Больше того, мой автомат хоть имел флажок, установленный на стрельбу очередями, но отдыхал на переднем сидении. Еще одно шевеление кустарника и я, сбив женщину, вжался вместе с ней в грязь. На лету она успела заголосить: "Варвар, насильник! Aiutate!", однако поперхнулась, когда поверх наших падающих голов прошла очередь. Поверхность земли ни одним изгибом не защищала нас, на два хилых автомобильных борта надежды большой тоже не было, и автору автоматной очереди оставалось только пристрелять к нам свое оружие. Второй удар свинцовой плетью пришелся на "уазик". Внутри него остервенело зарикошетили, зазвенели кусочки смерти. Я машинально вытянул "макарова" из кобуры -- какая же жалкая пукалка против вражеского "калашникова". Имейся у меня приличное оружие, то и помереть было бы не страшно -- когда всерьез дерешься, ничего кроме фронтового психоза не ощущаешь. -- Ну-ка, дай мне пистолет, -- неожиданно предложила госпожа Леви-Чивитта. -- Я тебя прикрою, пока ты автомат хватать будешь. Имелась весомая вероятность, что она меня тут же шпокнет и отдастся джигиту, но я все-таки поверил. Пока Нина жвахала во вредного мужика из-за переднего бампера, я запрыгнул как дельфин в кабину, цапнул автомат и вывалился в противоположную дверцу (если бы пополз назад, результат получился бы стопроцентно летальным). Но, в итоге, я оказался совсем без прикрытия, что казалось не слишком полезным для здоровья. Автоматная "стежка" протянулась в полуметре от моей башки. Следующей предстояло прошить меня. Тут я заметил в пяти метрах впереди и чуть левее достаточно глубокую рытвину. И пошел в атаку, вопя что-то грозное и строча от живота. Видимо, джигит не слишком ожидал такого прыг-скока. По крайней мере, он меня не срезал, а только задел правую ногу. Когда я отчаянно прыгнул с толчковой левой и улегся в рытвинку, то выпал из его поля зрения. В результате он высунулся больше чем надо и начал вертеть головой, высматривая мишень. Тут гавкнул пистолет, и все подозрительно стихло. Выманивает гад? Я растерялся, не зная как правильно поступить. Но неожиданно сверху пролился спокойный голос госпожи Леви-Чивитта. -- Alzate, signore Egor. Хватит загорать, Хвостов. Солнце давно уже спряталось. -- Она сунула "ПМ" мне в руку со словами. -- Метко стреляешь. Настоящий ворошиловский стрелок. Я сел, в сапоге было тяжело, тепло и влажно. Посмотрел на кусты. Голова джигита незатейливо валялась на земле. Мадам заметила пулевую дырку на моей обувке. -- Держи хвост пистолетом, Егор. Благодаря этому раньше дембель настанет, ты ведь не кадровый военный. Послышался рев приближающегося мотора. Во всю прыть к нам несся БТР, набитый бойцами. Нина приблизила ко мне свое южноевропейское лицо. На сей раз его линии не показались мне такими резкими, наоборот, даже мягкими и успокаивающими. -- Мне кажется, что мы с тобой еще увидимся, Хвостов. Я почувствовал ее губы, которые, скользнув по моим, чмокнули меня в щеку. Было очень даже недурно. Я начал вспоминать это прикосновение, еще когда лежал на броне БТР, доставлявшего меня к лекарям, а Нина была совсем рядом. И на госпитальной койке, -- где из подружек только подушка, -- тоже не раз. Конечно же, это многомесячное безбабье заставило меня так зациклиться на контакте с госпожой Леви-Чивитта. Короче, запала она в мои нервные центры. Наверное, ей того и требовалось. 5. Госпожа Леви-Чивитта редко ошибалась. В этом я убедился спустя несколько месяцев, когда меня стали подсиживать и потихоньку выпроваживать из армии. Да-да, горячая точка немножко остыла, а "бабки" в ней отламывались прежние: немаленькие и верные. Так что нашлось много желающих подменить меня на боевом посту -- из тех, кто раньше посиживал в глубоком тылу, переползая от горшка к обеденному столу и обратно. Особо настаивать на своей воинской карьере я не стал, хотя и привык к автомату, даже спал с ним. И после отрицательного решения медкомиссии на перекладных отправился домой, в последний раз за армейский счет. Жилплощадь встретила меня разбитыми окнами, размоченными с помощью атмосферных осадков книгами, а также осколками стаканов и тарелок, раздолбанных зимними бореями и летними зефирами. Телевизор и то превратился в черепки археологического вида. Естественно, что я не расстроился. Закончив войну, я считал, что мне все нипочем, и, что для штатского человека является веской причиной скулежа и нытья, мне -- лишь повод для кайфа и смеха. Когда все испорченные, размоченные и расколоченные предметы, завернув в простыню, я снес на помойку, то в небольшой комнатке оказалось чересчур просторно. Поэтому я, вставив стекла, обзавелся чучелом южноамериканского попугая ара -- один бомж сменял его на бутылку "Амаретто" -- и стал придавать порядок своим мыслям; благо, что накопленной зарплаты хватало еще на пару месяцев. Для начала я создал "Записки военного железнодорожника", в которых отразил свои немеркнущие подвиги, потом сочинил "Воспоминания военврача". Эта повесть мне понравилась больше, потому что я туда вставил бредовую историю насчет похождений морских пехотинцев в "хрональном кармане". А что, в общем-то клево вышло. Только довольно бессвязно. Поэтому пришлось еще всякого тумана и шизофрении поднапустить, чтобы получилось авангардное произведение, включающее цикл бесед гвардии капитана Калиновского (я его сделал Малиновским) с ягуаром, кондором и змеей. Короче, со всяким таким калом моя книжица для Букеровской премии вполне годилась. Для начала стоило снести свежесваренное произведение в издательство, которое располагалось через два дома от меня (правда, до этого оно выпускало только половые пособия -- "Секс в автомобиле", "Секс в лодке", "Секс в телефонной будке"). Но тут меня посетило чувство неудовлетворения от проделанной работы. Что толку, если я пропущу через издательство вещь-однодневку, которая скончается в памяти народной едва ли не по прочтению? Мне это навряд ли принесет моральное удовлетворение. Да и с материальным будет настолько негусто, что оно не покроет психологический ущерб. Что это за "эскалатор" применялся у берегов Перу? Неужто машина времени, которую изготовили вначале фашистские ученые, а потом повторили и наши умельцы? Или не все так просто? Может, стоит пообщаться еще разок с доктором Крыловым? Он вряд ли полностью выложил правду-матку во время кратковременного застолья с возлияниями из мокротных баночек. После тех памятных посиделок я за время службы пересекался с военврачом еще не раз. Однако, насчет своих похождений в августе 91 года он больше не заикался, соответствующие вопросы ответом не удостаивал. Впрочем, я не особо настырничал. Не до того было. Кстати, доктор Крылов тоже благополучно покинул горячую точку и ныне людей чинил в клинике военно-медицинской академии в моем родном Питере. Я подумал, что сейчас, когда напряженка военной поры нырнула в Лету, майор не будет особо запираться. Я звякнул ему и деликатно напросился в гости, а вернее на прием. Дескать, моя подстреленная нога иногда непроизвольно дает пинка какой-нибудь проплывающей мимо толстой заднице. На следующий день, в полдень, я уже торчал в приемном покое и уточнял по телефону у доктора Крылова, как мне добраться до "второй хирургии". Еще раз повторюсь -- не люблю я шастать по госпиталям, страшно неохота сталкиваться с тем, что, возможно, вскоре ожидает и мой организм. Впрочем, в этом госпитале порядком вертелось медсестричек, у которых приятные ножки выглядывали из под куцых халатиков. Но это, к сожалению, не относилось ко "второй хирургии", где по части обслуживающего персонала было негусто -- похоже, что там проходила пересменка, инструктаж или совещание. Поэтому и спросить некого. Я заглянул в ординаторскую -- пусто, кабинет завотделением заперт, каморка старшей сестры тоже. Я дошел до приоткрытой двери с надписью "операционная". Внес голову в щель -- в предбаннике тоже ничего живого. Я подал голос: "Доктор Крылов", опять-таки напрасно. И что-то меня дернуло сделать еще несколько шагов. На столе лежало тело, прикрытое простынкой. Тело явно не дышало. Похоже, что медики, сделав свое черное дело, потеряли всякий интерес к покойнику. Вон даже инструмент в нем оставили. В самом деле скальпель был воткнут в плоть, прямо сквозь простыню, и вокруг него расплылось приличное пятно алого окраса. Тут до меня дошло, что я думаю чушь. В пациентов не втыкают скальпель прямо через простыню. Покойников не забывают в операционной. Случилось убийство. Я подошел и решительно откинул ткань. На столе лежал доктор Крылов. Грудная клетка его была рассечена и в ней, насколько я понял, отсутствовало сердце. На волосах виднелись капельки свежей крови. Похоже, майора вначале оглушили кастетом, а потом еще препарировали. И это прошло за те пятнадцать минут после звонка, в течение которых я снимал куртку, надевал сменную обувь и искал дорогу. Значит, "операцию" делал настоящий специалист. И не просто опытный медик - наших врачей вряд ли учат в два приема выхватывать сердце - а специалист по кромсанию людей. Первая моя догадка заключалась в том, что некий расчленитель занимается добычей органов для трансплантации. А вторая догадка: в том, что здесь, в больнице, человеческие органы и члены можно доставать в нужных количествах более естественным, то есть коммерческим образом. Значит, убийца - потрошитель был не столько обычным киллером, сколько садистом, или... чего доброго, даже сатанистом. У меня ноги словно пластилиновые стали. Ну, надо же, майор Крылов столько проскочил горячих точек и раскаленных пятен, чтобы здесь погибнуть как овца. И третья догадка возникла: убийство с элементами садизма мог совершить кто-нибудь из джигитов. Показалось ему, например, что доктор Крылов плохо прооперировал его родственника, ну и решил отомстить по старинному обычаю кровной мести. Тут меня как ветром сдуло из операционной. Я подумал, что найдется немало желающих отомстить и мне. А в коридоре осенило -- когда я вошел на этаж, злодей находился еще в операционной, а потом спрятался в какой-нибудь палате. Недаром же ни одна рожа не попалась мне по пути. А сейчас, пока я здесь, потрошитель торопится, должно быть, на выход. Значит, срочно надо звякнуть на вахту, чтобы успели задержать. Где-то ведь должен быть сестринский пост, оснащенный телефонным аппаратом, и, скорее всего, в начале коридора. Когда я подбежал туда, какой-то больной в пижаме цвета детских какашек накручивал колесико телефона. Я тронул товарища за плечо. -- Извините, любезный, спешное до неотложности дело. Он полуобернулся ко мне. Парень, похоже, был казахом, но это полдела; еще я заметил на отвороте его пижамы, на серой фланели, две капельки крови. И он заметил, что я заметил. Я успел почувствовать, что он сейчас сделает что-то нехорошее болезненное и инстинктивно стал заслонятся. Молнией блеснул металл в руке парня, но я, конвульсивно дернувшись, блокировал ее в районе запястья. А потом машинально ударил якобы больного гражданина ногой под коленку и кулаком -- по физиономии. Так называемый пациент завалился. Я не выпустил из внимания, что нож у него странной формы и цвета. Но когда для верности хотел запаять врагу носком по "тыкве", он зацепил мою ногу рукой и пинком уложил меня. Тут же эта бестия вскочила и напрыгнула, занося широкое лезвие, чтобы проделать дополнительную дырочку в моем организме. Впрочем, я успел перехватить руку с этаким "дыроколом". Сразу стало ясно, что мышцы у "пациента" тигриные и статически он меня пережмет. Тогда я попробовал применить динамику и жвахнул ему локтем в челюсть. Помогло. Затем я рычагнул оппонента набок. Мы еще покатались по полу, сокрушая по пути стулья, столы, шкафы. В конце концов, он снова оседлал меня -- ловкая же зараза, сущая обезьяна -- и приготовился провести болезненную операцию по рассечению тканей. Да уж, какой из меня ушуист - знаю только базовую стойку: присел будто на унитазе, рука словно протянута к рулону туалетной бумаги. Но тут по коридору раздался спасительный топот множества ног. Этот гад вскочил, бросил звериные взгляды по сторонам и стрелой сорвался с места. Через несколько секунд до меня добежала кодла врачей и медсестер, которые только что закончили какое-то совещание. Добежала медицинская шатия-братия и застыла, пялится, ничего понять не может. Я тоже не сразу собрался с силами, чтобы заорать на обормотов: -- Звоните на вахту, на посты, эта падла пришила доктора Крылова. Тут уж они забегали, заголосили, зазвонили. Естественно, что на вахте и на постах отказывались понимать, не врубались, говорили "а?", "что?", "это вам не милиция". Короче, улепетнул убивец. Переоделся в какой-нибудь нормальный прикид и выбрался через окно на нижнем этаже, или же спокойно, чинно прошествовал в главную дверь. Через полчаса пожаловала ментура. Конечно же, она сперва на меня поперла, стала ко мне приставать насчет того, как я оказался в госпитале и что делал в операционной. Но поскольку три десятка человек наблюдало мою борьбу и убегающего гражданина, то менты со мной стали обращаться поделикатнее. После переклички среди пациентов "второй хирургии" выявилась пропажа одного товарища из Ташкента, Угара Халилова, госпитализированного якобы с грыжей. Хороша была грыжа, когда этот "больной" меня прирезать пытался. Но не выяснилось, отчего он находился в клинике министерства обороны, кому сунул на лапу, чтобы там оказаться. А еще менты на месте нашей драки нашли немного просыпавшегося кокаина, если точнее -- высушенные листочки коки. Поэтому меня досмотрели, изъяли кровь на наркотическую пробу, да еще обшмонали квартиру на предмет наркоты. После этих процедур следователь Буераков в своем кабинете взял с меня подписку о невыезде, однако, злобу не проявил. -- По большому, счету мы к вам претензий не имеем, Хвостов, но как свидетель вы формально нам можете понадобиться. -- Рад за вас. Но не за себя. Если узбекский гражданин прирезал доктора Крылова и собирался тоже самое проделать со мной, почему бы ему не зайти на новую попытку? Но капитан Буераков, конечно же, понял меня превратно. -- С чего это вы чувствуете такое неудобство? Вы что, в чем-то замешаны, Хвостов? -- Только в том, что вместе с доктором Крыловым исполнял приказы, воинский долг и тэдэ и тэпэ. -- Сдается мне, что абреки не станут резать всех подряд, или уж, по крайней мере, начнут не с вас с доктором Крыловым, - тонко заметил Буераков. А что, убедительно звучит. Если уж мстить, то первым делом не врачу и железнодорожнику, а каким-нибудь спецназовцам. Может, майор Крылов, действительно, влип в некую денежную историю, ну и поскользнулся на скользком месте. А я просто попался киллеру под горячую руку. Когда я добрался из РУВД домой, то обнаружил, что после ментов у меня опять были гости и здорово пошмонали. Впрочем, пропали только "Записки военного железнодорожника" и "Воспоминания военврача" в первом и единственном экземпляре. Я опустился на коврик посреди этого разгрома. Не исчезновение бумажек меня опустило, написать-то я могу еще много раз и каждый раз много лучше. Расстраивало то, что я попал в центр недружественного внимания. Единственное, что связывает убитого майора Крылова и свистнутые у меня литературные произведения -- это рассказ о "хрональном кармане". И этот печальный рассказ может быть известен именно тем бородатым пленникам, что подслушивали нетрезвую болтовню доктора в полевом госпитале. Тогда охота должна вестись именно за Крыловым, мной и, возможно, Кукиным. Это мне совсем не понравилось. Не люблю такое пристрастное отношение к своей персоне. На войне я все-таки находился в гуще соратников, у нас была взаимная заводка, всей кучей мы бились с врагом и не особо горевали. А когда случалось психануть из-за дерьмовой службы, то шмалял я из автомата по окрестным кустами и это действовало получше любого транквилизатора... Скорее всего, охоту организовал Абубакар. Он ведь там, на койке, активно шнырял глазенками и шевелил ушами. Стоп. Так, значит, Абубакар воспринял всерьез всю эту историю о золоте рейха, попавшем в "хрональный карман". Однако чего вдруг? Может, Абубакар имеет какую-то дополнительную информацию? Только где он мог почерпнуть ее? Не в "Хроноскафе" ли, бывшем институте системы ГБ, ставшем акционерным обществом? Надо срочно туда проникать, выдергивать на солнышко упомянутого генерала Сайко и вообще подбирать там все, что плохо лежит. Опять стоп. Неужели я такой герой, чтобы конкурировать с бандформированием по части реальных или мнимых сокровищ? Скажем прямо -- я еще не такой герой. И вообще я к себе хорошо отношусь, жалею себя, уважаю. Потому что больше некому этим заниматься. Вот кабы вырос я во дворце и фамилию бы имел -- принц Уэльский, тогда точно проявлял бы героизм и самоотверженность. Но в любом случае, надо уматывать из дома, пока не поздно. Здесь же я как кенар в клетке. И неплохо бы предупредить о грозящей "заднице" недавно дембельнувшегося Кукина -- а он у нас свердловский житель. Напрасно потерял время, накручивая Колин телефонный номер -- наверное, парнишка щупает сейчас женский пол на какой-нибудь вечеринке, ведь в Екатеринбурге на два часа больше чем здесь. Я за девять с половиной минут собрал шмотки в вещмешок, аккуратно распахнул дверь и вымелся на лестничную площадку. Сразу стали слышны шаги -- кто-то спускался сверху. Я живу на пятом этаже, все, кто выше меня, пользуются лифтом для перемещения вниз. Значит, это персонально ко мне торопятся. Я бросился по ступеням вниз и как раз с первого этажа двинулся лифт. В моем доме лифтовая шахта решетчатая, а у кабины застекленные двери. Поэтому в этом своем полете на улицу я успел заметить рожи тех, кто ехал в лифте. Уроженцы гор, кавказоиды, крепкие почти квадратные ребятки. Ой, нездорово это, у меня даже перочинового ножика нет. В парадной злодеи отсутствовали и у меня немного отлегло от сердца. Но едва я сошел с крыльца, откуда-то сзади послышался голос с характерным южным акцентом. -- Эй, разгавор есть. Стой, каму сказал! Я прибавил ходу, чувствуя неприятные ощущения в спине - неужто сейчас этот тип выстрелит? Однако сзади вместо выстрелов раздались звуки ударов и резкие выдохи. Я превозмог себя и обернулся. Натуральный двухметровый Коля Кукин укладывал на мостовую джигита, который совсем обмяк. -- Я вовремя подоспел, старлей, -- радостно скалясь, сообщил экс-десантник. -- Это точно, теперь тебя никто не обидит, -- я подошел к дверям парадной и как раз сверху донеслись звуки выстрелов. Первый, второй, третий. Сейчас пальба меня не слишком расстроила, ведь будем мы теперь с Кукиным делить всю подлянку пополам. -- Извини, Коля, что не могу пригласить домой и даже предлагаю срочно удалиться. В моей квартире сегодня слишком тесно. -- А кто там у тебя в гостях? -- поинтересовался приятель, которого я усердно тащил за рукав. -- Те, кто приехал сверху и те, кто снизу. Они уже приходили в гости к доктору Крылову. Поэтому майор теперь на небе проживает. Похоже, чей-то пристальный интерес к нашим трупам связан с памятным разговором в полевом госпитале. -- отозвался я, усердно вращая головой: нет ли "хвоста". -- А я-то думал тогда, что доктор нас потешает, -- поделился Коля. -- И сейчас так считаю. Из-за чего тут заводиться? Непонятно. Ненадолго глаза Кукина стали рассеянно-грустными. Десять секунд заняло его прощание с майором Крыловым, и не потому, что времени жалко стало. Просто надлежало по - быстрому сделаться сосредоточенным и веселым, ведь где-то поблизости бродила непонятная угроза. -- Ты-то как здесь оказался, Николай? -- уточнил я. -- Так ты же приглашал, Егор Саныч. -- Тоже правильно. Как там дела у тебя. Наверное, хорошо? -- Да чуть не женился. Познакомился в киношке с одной смугляночкой, казашкой или может узбечкой по имени Зухра, то есть Венера по нашему. Глазищи -- во! как маслины на блюдце. Титьки, как снаряды, ножки, по счастью, не кавалерийские. Она искренний интерес ко мне проявляла, насчет службы особенно выспрашивала. Она, конечно, диковатая была. У меня по части книжек небольшой культурный багаж, а у Зухры -- вообще по нулям. Видно, в своем ауле не много образования отхватила. Впрочем, на постельные дела у нее эрудиции хватало. И что любопытно, я к себе домой затащить ее не мог, мы все по хатам ее подружек таскались. Я так и не понял, где она обитает. Ну и... Тут я заметил свежий шрам у Коли на щеке и решил поделиться догадкой. -- Ну и в итоге она тебя заманила на очередную хату, а там появились ее друзья и попросили тебя уплатить за пользование девушкой. Ты был против и они тебя поцарапали. -- Не они, а она. Зухра меня чуть не зарезала -- прямо в кровати. В комнате ничего не было, кроме этой самой кровати и двух стульев, и сам дом выглядел будто заброшенный. Я успел заметить неладное... Руку Зухры перехватил, но она все равно полоснуть меня изловчилась. Там еще кто-то в окно лез, так я его стулом приголубил по кумполу. Из того окна выпрыгнул и убежал... -- В чем мать родила? -- Точно. Пришлось с одного прохожего мужика плащ снять. В общем, тогда я решил к тебе, Саныч, съездить, посоветоваться. Ведь непорядок, рэкетиры-то обязаны знать, что я едва после дембеля, никому ничего не должен, ничем не разжился. Значит, это маньяки какие-то на меня посягнули. Попробуй теперь от них отвяжись. Я подвалил к телефонной будке. Накрутил номер Буеракова. Он сразу поинтересовался, куда я так тороплюсь, аж запыхался. Я сообщил, что то ли в моей квартирке, то ли на лестничной площадке, посторонние люди выясняют отношения, нажимая на спусковые крючки своих пистолетов. Поэтому неплохо бы правохранителям проведать мой дом и узнать итоги этого дела. Капитан Буераков, похоже, попытался своим трепом задержать меня, чтобы вычислить мое местоположение, но я был бдительным и бросил трубку. После этого мы со Кукиным переместились с Васильевского острова в центр города, съели по бутылке пивка и я снова прозвонился Буеракову. -- Хвостов, ты где? Нам бы побеседовать надо. Приезжай в РУВД. -- Вы там вначале разберитесь... -- Чего там разбираться. У тебя в квартире свежий труп. -- Кавказец или среднеазиат? -- Кавказец... Хвостов, не клади трубку. Хвостов, ты пожалеешь, я объявлю на тебя розыск... Я отсек капитана Буеракова и снова потащил Кукина на троллейбус, надеясь, что мышка-наружка не успела сесть нам на хвост. -- Какие-то кавказцы, какие-то среднеазиаты. Моя Зухра, ваш больничный киллер. Чертовня какая. Чего им всем от нас надо? -- задался вопросом Коля Кукин, который сейчас непрочь был завалиться в киношку или приклеиться к девушкам. -- Ну, если насчет кавказцев, то имеются кое-какие соображения... Допустим, Абубакар клюнул на всю эту историю о золоте рейха, тогда он должен, прежде всего, изловить меня или тебя, чтобы выудить дополнительную информацию. Собственно, джигиты этим вроде и занимались. Уж тем более им не к чему мочить доктора Крылова. У меня пока нет примеров на тот счет, что они кого-то шлепнули или наверняка собирались это сделать. Впрочем, мои соображения, наверное, говна не стоят... Действует к тому же еще одна группа, так называемые "среднеазиаты". И она, похоже, принципиально кончает всех, кто имеет отношение к данной теме. Вначале Коля не откликался на мои размышления, только сплевывал и говорил: "Перемудрили вы, Егор Саныч". Но потом включился в мозговой штурм: -- Может, среднеазиаты действуют по заказу? Допустим, кто-то их нанял, чтобы никого из посторонних не подпустить к своей теме. -- Значит, Коля, кто-то считает эту тему своей? -- Точно так. Например, доктор Крылов говорил о специнституте КГБ, который стал потом акционерным обществом, как его... "Хроноскаф". "Хроноскаф", он самый. А что, логично. Опять "Хроноскаф" выплывает в размышлениях. Но уже как заказчик убийств. -- Пошли, Коля, пошли вон из троллейбуса. Он мешает нам продуктивно думать. Возле остановки стоял книжный киоск, в котором среди прочего торговали толстенным телефонно-адресным справочникам. Сперва, киоскерша артачилась и не давала его посмотреть, однако после угрозы подпалить ее будчонку или запустить туда змею, мигом выдала требуемое под залог кукинских часов. И надо же, в справочнике нашелся "Хроноскаф" -- акционерное общество закрытого типа, разместившееся на одной из улочек Петроградской стороны. -- Вообще, это подозрительно, -- поделился я мыслью с напарником, -- тот ли самый институт здесь указан, да и почему он отдал свое имя в общедоступный справочник? Ведь род занятий у него как бы и не требует широкой огласки. -- А может они заманивают кого-то? -- предположил Кукин. -- В любом случае хорошо бы на них поглазеть. И желательно в темную часть суток, которая скоро наступает -- чтобы раньше времени не примелькались там наши физиономии. Только надо пару фонариков в собственность приобрести... Но я, однако, с места не сдвинусь, пока не положу в пузо большую сосиску и литр пива. -- А я не двинусь в ту сторону даже с бочонком пива и с сосиской, превышающей по росту Петра Великого. -- Кто много дрейфит, тот долго не живет, -- веско сказал Коля. -- В Отечественную войну, в основном, те летчики уцелели, что летали выше других и часто бросались в атаку. А что, убедительно звучит, я ведь зажат в клешнях и тисках, мне не затихариться в какой-нибудь норе с набитым холодильником и исправным сортиром - везде найдут. Короче, посетили мы "Очки", легендарный пивняк возле магазина с оптикой на углу Невского и Грибоедова. Мне после того литра похорошело -- наверное, ввиду общего психопатического состояния, -- Кукин же, напротив, обрел еще большую стремительность в движениях, которая, правда выражалась в поисках писсуара. Это сильно сказалось на нашей дальнейшей активности. Когда мы потратили последние карманные деньги на осветительные приборы и нащупали "Хроноскаф", на улицах давно лежал мрак. Здание, исполненное в стиле "модерн", снаружи немного напоминало теремок Кощея. По обе стороны от него тянулся кирпичный забор, огораживающий внутреннюю территорию. Поверх забора колючка в три линии. Под напряжением? -- Вряд ли. -- отозвался Кукин. -- Вид у нее неухоженный, кроме того, на электрическом заборе любая самая богатая фирма смертельно разорится. Глядь, а Коля под видом дворника -- куртку на другую сторону напялил -- начинает какой-то плакатец с кирпичной стены отдраивать и подкатывает к ней мусорный бачок, и подпрыгивает и заглядывает по ту сторону забора, несмотря на маячащих вдали пешеходов. -- Даю объективку, Егор Саныч. На территории много хламья, разбитые автомобили марки "козел", старый автобус, обгоревшие ящики, еще одно кирпичное здание в три этажа со следами приличного пожара, на торце главного дома тоже прокопченности. По-моему, тут не так давно что-то полыхало... Все ворота закрыты, охранников и собаченций на территории не видно. Коля спрыгнул вниз и, срочно поменяв дислокацию -- на случай того, что кому-то намозолили глаза, -- мы расположились на подоконнике дома напротив. -- Да надо поскорее туда влезать и как следует копытить. -- Убежденно произнес Кукин, прихлебывая пивко из заначенной бутылочки. -- Это же уголовка, Николай. -- Уголовка будет, если мы там что-нибудь слямзим. А так мы просто гуляем. Откуда нам знать, что через забор нельзя. Тут же нигде не чиркнуто "частная собственность" или "стой, сука, стрелять буду". Через полчаса мы, вывернув штаны на обратную сторону, под видом разнорабочих приблизились к стене "Хроноскафа" в районе пустынного переулка. С собой несли только доску. По команде "стоп" мы не только остановились. Я прислонился к стене спиной, сделал руками ступеньку, после чего ко мне на плечи вскарабкался экс-десантник. Раз и, подтянувшись, он оказался на гребне стены. Потом я с помощью доски и кукинской руки тоже взобрался на забор. Вскоре мы были уже на той стороне. Никто не залаял, не направил слепящие прожектора. Территория была подмазана скудным светом за заборных уличных фонарей. Да еще сочились фотоны от пары окон на первом этаже главного здания -- там, похоже, ночевал стрелок. Мы, сперва, направились к трехэтажному прокопченному домику c одной единственной дверью, рядом с которой висело несколько вывесок: "кооператив "Мокроступ", "компания "У Маши", "товарищество с ограниченной ответственностью "Зоосад", и так далее. Похоже, полусекретная организация сдавала в аренду свою площадь разным шарамыжникам. На удивление дверь была открыта. Пять минут хождений по этажам и стало ясно, что внутри все выгорело напрочь, -- осталась только полуобугленная мебелюшка, железяки какие-то, внизу валялось несколько тюков всякого шматья. Подвал же был залит по самое горлышко, наверное, пожарники перестарались. Или же кто-то соединил подвал с рекой для сокрытия ненужных вещей путем затопления. -- Не похоже на то, что здесь занимались золотом рейха и потусторонними мирами, -- Николай спокойно закурил. -- Впрочем, надо еще навести шмон в главном корпусе. Насчет шмона он слишком разбежался. Со стороны двора крепкие двери главного корпуса были хорошо заперты и наверняка поставлены на сигнализацию. Пытливый взор определил, что первый этаж имел сплошь зарешеченные окна, да и выше этажом на стекла были налеплены датчики. -- Ну что, Коля, зря все-таки ты хлобыстнул пива. -- А вот и не зря, Егор Саныч. Между корпусами дистанция метров пятнадцать. Поднимемся на крышу не главного здания, перекинем веревку с повязанном на конце грузиком на трубу главного дома, она там обмотается и зафиксируется... а мы, соответственно, перелезем по ней. -- А у кого веревку возьмем, догадливый ты наш? -- У тюков на первом этаже, Егор Саныч. Они чуть ли не стропами парашютными обвязаны. Смекалка -- это еще не ум, по крайней мере, у штатских. Так я себя утешал, пока Кукин вязал веревку и привязывал к ней гирьку. Мы поднялись на крышу. С неба смотрела на нас Венера каким-то будоражащим, подзуживающим взглядом. Пока я пересекался взглядом с хозяйкой ночи, Кукин покрутил над головой утяжеленный веревочный конец, бросил его и действительно зацепил дымовую трубу на соседнем здании, если точнее, притороченную к ней антенну. Грузило там худо-бедно обмоталась -- Кукин подергал веревку и она не соскочила -- после чего закрепил второй конец на той трубе, что торчала рядом с нами. -- Парашютисты, само собой, высоты не боятся, -- констатировал Коля и, обхватив веревочную трассу руками и ногами, двинулся над пропастью. Кстати, перемещаться приходилось "в гору", поскольку крыша главного задания была повыше на этаж, чем жестяная кровля кирпичного дома. -- Лучше бы ты, Николай, был морским пехотинцем. Высоты бы боялся, но зато хорошо вязал бы узлы. Коля, несмотря на пиво, довольно бодро преодолел дистанцию, хотя было заметно, что к концу пути он выдохся. Но Кукин ведь был крепким мышечно развитым парнем, да и годков на десять посвежее чем я. К середине пути я познал, что не могу одновременно держаться за веревочную тропу и перебирать руками -- хотя это необходимо для движения. Скошенный вниз глаз нарисовал мне мрачный колодец, уходящий в погреб небытия. Я задергался, но страстные телодвижения ничего не давали мне кроме окончательной утраты силушек. Колодец тянул меня, наливал тяжестью, высасывал волю, мне казалось, что на дне его вижу человеческую физиономию, постепенно превращающуюся то в морду ягуара, то в клюв стервятника, то в раскрытую пасть змеи. Обращение к положительным примерам, к подвигам скалолазов и бравых спецназовцев, ничего не давало мне. Но потом перед к