---------------------------------------------------------------
Origin: www.tolkien.ru
---------------------------------------------------------------
Эта пьеса, по объему несколько пре╜вышающая давший толчок к ее созданию
отрывок из древнеанглийской поэмы, за╜думана была как пьеса в стихах и
судить ее следует именно как стихи[2]. Но для того, чтобы оправдать свое
место в "Очерках и Исследованиях"[3], она, как я предполагаю, должна по
крайней мере подразумевать какое-то суждение о фор╜ме и содержании
древнеанглийской по╜эмы (а также о ее критиках).
С этой точки зрения данная пьеса представляет собой, можно сказать,
развернутый комментарий на строки 89 и 90 оригинала: "╤а se eorl ongan for
his ofermode alyfan landes to fela lapere ╤eode" -- "тогда эрл, подчинившись
порыву неукротимой гордости, уступил землю врагу, чего делать не
следовало"[4].
"Битва при Мэлдоне" обычно и сама рассмат╜ривается как расширенный
комментарий на про╜цитированные выше и использованные в пьесе слова старого
ратника Бьортвольда[5] (312, 313), или как иллюстрации к ним. Это наиболее
известные строки в этой поэме, если не во всей древнеанглийской поэзии.
Однако несмотря на то, что это действительно великолепные строки, они, как
мне кажется, представляют меньший интерес, нежели строки, приведенные мной в
начале,-- во всяком случае, поэма теряет часть силы, если не держать в уме
оба этих отрывка одновременно.
Слова Бьортвольда считаются самым совер╜шенным выражением героического
северного ду╜ха, будь то скандинавского или английского; это самая ясная и
четкая формулировка учения о беспредельном терпении, поставленном на служ╜бу
непреклонной воле. Поэму в целом называ╜ли "единственной чисто героической
поэмой, сохранившейся в древнеанглийском поэтическом наследии". Однако
учение это является здесь в столь незамутненной чистоте (близкой к идеалу)
именно потому, что речь вкладывается в уста под╜чиненного, человека, чья
воля направлена к цели, назначенной для него другим человеком; он не несет
ответственности по отношению к нижесто╜ящим -- только исполняет свой долг и
демонст╜рирует преданность сюзерену. Поэтому личная гордость в его поступках
отступает на задний план, а любовь и преданность оказываются на первом.
Дело в том, что этот "северный героический дух" никогда не является в
первозданной чистоте: он всегда представляет из себя сплав золота с
ка╜кими-нибудь добавками. Беспримесный, этот дух заставляет человека не
дрогнув вынести, в случае необходимости, даже смерть; а необходимость
воз╜никает, когда смерть способствует достижению задачи, которую поставила
воля, или когда жизнь можно купить, только отрекшись от того, за что
сражаешься. Но поскольку таким поведением вос╜хищались, к чистому героизму
всегда примешивалось желание завоевать себе доброе имя. Так, Леофсуну в
"Битве при Мэлдоне" соблюдает верность долгу потому, что боится упреков,
которые посыплются на него, если он вернется домой живым[6].
Этот мотив, конечно, вряд ли выходит за пределы "совести": человек
судит себя сам в свете мнения своих вождей, с которыми сам герой соглашается
и которому полностью под╜чиняется; поэтому, не будь рядом свидетелей, он
действовал бы точно так же. Однако этот элемент гордости, выраженный
желанием чести и славы при жизни и после смерти, имеет тен╜денцию расти и
становиться основным направляющим мотивом поведения, толкая человека за
пределы бесцветной героической необхо╜димости к избыточности -- к
"рыцарству" (chivalry), "рыцарской браваде". Эта избыточ╜ность остается
избыточностью и тогда, когда выходит за пределы необходимости и долга и даже
становится им помехой, хотя современ╜ники ее и одобряют.
Так, Беовульф (если судить по тем мотивам, которые приписал ему
создавший о нем поэ╜му древний исследователь особенностей
героически-рыцарственного характера) делает больше, чем того требует
необходимость, отказываясь от оружия, чтобы придать борьбе с Гренделем
боль╜ше чисто "спортивного" интереса; этот поступок добавляет ему личной
славы, хотя при этом под╜вергает его ненужной опасности и ослабляет шан╜сы
освободить данов от невыносимого чудовища, которое повадилось к ним во
дворец. Но Бео╜вульф ничего не должен данам: он стоит на определенной
ступени иерархической лестницы и не имеет никаких обязательств по отношению
к нижестоящим, зато его слава -- это одновременно и слава его родного
племени, гитов; к тому же прежде всего -- по его собственным словам -- его
героическое деяние {i}послужит{/i} к вящему прослав╜лению владыки, которому
он {i}служит,{/i} Хигелака. Однако Беовульф не расстается с рыцарской
бра╜вадой и продолжает демонстрировать "избыточ╜ность" героизма даже в
старости, когда он ста╜новится королем, на котором сосредоточены все надежды
его народа. Он не упускает случая возглавить отряд, направляющийся на борьбу
с дра╜коном, хотя мудрость могла бы удержать от та╜кого шага и самого
отважного героя; однако, как он сам объясняет в своей длинной, исполненной
похвальбы речи, за свою жизнь он одержал так много побед, что это совершенно
избавило его от страха. Правда, в этом случае он все-таки собирается
воспользоваться мечом, потому что драться с драконом голыми руками --
подвиг, пре╜вышающий возможности даже самого гордого из рыцарей[7].
И все же Беовульф, собираясь схватиться с драконом, отпускает своих
спутников, чтобы встретиться с чудовищем один на один. В итоге ему удается
избегнуть поражения, но все-таки главная цель -- уничтожение дракона --
дости╜гается только благодаря верности и преданности нижестоящего. В
противном случае бравада Беовульфа закончилась бы только его собст╜венной
бессмысленной гибелью, а дракон не потерпел бы никакого урона и продолжал бы
свирепствовать. В итоге вышло, что подчинен╜ные Беовульфу воины подверглись
большей опасности, чем это было необходимо; воин, убивший дракона, не
заплатил за mod своего хозяина собственной жизнью, зато народ потерял
короля, что повлекло за собой множество бедствий.
То, что рассказано в "Беовульфе" -- не более чем легенда об
"избыточности героизма" в ха╜рактере вождя. В поэме о Бьортноте этот мотив
звучит еще более отчетливо, даже ес╜ли читать ее как обыкновенную
литературу, но надо помнить, что в ней описан эпизод, взятый из реальной
жизни, а автор был современником описанных в поэме событий. В "Битве при
Мэлдоне" мы видим Хигелака, который ведет себя, как молодой Беовульф: он
устраивает из битвы "спортивное состяза╜ние" с равными условиями для обоих
про╜тивников, но платят за это подчиненные ему люди. В этом случае мы имеем
дело не с про╜стым воином, а с властителем, которому остальные обязаны были
повиноваться мгно╜венно; он был в ответе за подчиненных ему людей и имел
право рисковать их жизнями только в одном случае -- в случае необходимо╜сти
защитить государство от безжалостного врага. Он сам говорит, что его целью
было обезопасить королевство Этельреда, народ и страну (52 - 53). Он и его
люди проявили бы героизм, сражаясь и -- если это было необхо╜димо -- погибая
в попытке уничтожить или задержать захватчиков. С его стороны совер╜шенно
неуместно было рассматривать как спор╜тивное состязание крайне важную битву,
имев╜шую единственную цель - остановить врага: это лишило его возможности
достичь цели и выполнить долг.
Почему Бьортнот так поступил? Без сомне╜ния, причиной тому был какой-то
недостаток в его характере; но можно смело утверждать, что характер этот был
сформирован не толь╜ко природой, но и "аристократической тради╜цией",
заключенной в ныне утерянных поэтических рассказах и стихах -- до наших дней
от той поэзии дошло только отдаленное эхо. Бьортнот был скорее героем
"бравадного" типа, нежели чисто героической фигурой. Честь и слава были для
него мотивом сами по себе, и он погнался за ними с риском потерять свой
heor6werod {i}(хеордверод) -{/i} самых дорогих ему людей,-- создав ситуацию
поистине героическую; однако характер этой ситуации был таков, что ее
возникновение в глазах потомков и совре╜менников дружина могла оправдать
лишь од╜ним способом -- пав на поле боя. Возможно, выглядело это
величественно, но это был лож╜ный шаг. Героический жест Бьортнота был
слишком неумен, чтобы стать по-настоящему героическим. Даже собственной
смертью Бьорт╜нот не мог уже полностью искупить своего безумия.
Поэт, создавший "Битву при Мэлдоне", по╜нимал это, хотя на строки, в
которых он выражает свое мнение, обычно обращают недостаточное внимание или
замалчивают их со╜всем. Данный выше перевод этих строк, как мне
представляется, точно передает их силу и скрытый в них смысл, хотя больше
известен перевод Кера, который звучит так: "...Then the earl in his
overboldness granted ground too much to the hateful people" ("...Тогда эрл,
в своей чрезмерной смелости, уступил слишком много земли ненавистным
врагам)[8]. Если разобраться, эти слова представляют собой суровую критику,
пусть вполне уживающуюся с лояльностью и даже любовью. Тот же самый поэт
вполне мог написать хвалебную песнь к похоронам Бьорт╜нота, во всем подобную
плачу двенадцати вождей по Беовульфу; но и эта песнь вполне могла бы
кончиться, как и старшая из поэм, на зловещей ноте -- ведь "Беовульф"
заканчи╜вается словом lofgeornost[9] -- "более всех же╜лавший славы".
На протяжении сохранившегося фрагмента автор "Мэлдона" так и не
разработал темы, за╜данной строками 89 -- 90, хотя, если бы поэма содержала
какой-либо формальный конец и за╜ключительное восхваление (а так,
по-видимому, и было, так как совершенно очевидно, что по╜эма вовсе не
является наброском на скорую руку), эта тема тоже, по всей видимости,
дол╜жна была бы обрести завершение. Однако если поэт действительно склонен
был критиковать действия Бьортнота, его рассказ о героизме "хеордверода"
много теряет в остроте и трагизме, если эту критическую ноту недооценивать.
Кри╜тическое отношение поэта к происшедшему во много раз усиливает
впечатление, которое про╜изводит на читателя стойкость и преданность воинов
Бьортнота. Их делом было терпеть и умирать, а не задавать вопросы, хотя
поэт, опи╜сывающий битву, вполне мог понимать, что во╜еначальник совершил
грубую ошибку. Для сво╜его положения они проявили поистине высший героизм.
Ошибка властителя не освободила их от выполнения долга, и в душах тех, кто
сра╜жался рядом со старым вождем, не ослабела любовь к нему (что особенно
трогательно). Более всего волнует душу именно героизм люб╜ви и послушания, а
не героизм гордости и своеволия, и только первый героизм героичен
по-настоящему. Так ведется испокон веков -- от Виглафа, которого прикрыл щит
родича[10], до Бьортвольда в битве при Мэлдоне и до Балак╜лавы,-- пусть даже
героический опыт в послед╜нем случае и заключен в стихах не самых луч╜ших,
вроде "Атаки легкого эскадрона"[11].
Бьортнот был не прав и поплатился за свое безумие жизнью. Но это была
аристократиче╜ская ошибка -- или, лучше сказать, ошибка аристократа. Не
"хеордвероду" было судить его; возможно, большинство дружинников и не на╜шли
бы за ним никакой вины -- ведь они и сами были благородного происхождения и
не чуждались рыцарской бравады. Но поэты стоят выше издержек рыцарского духа
и даже самого героизма; если они исследуют подобные случаи достаточно
глубоко, то "настроения" (mods) ге╜роев и цели, на которые они
ориентируются, могут вопреки даже воле самого поэта оказаться под вопросом.
От древних времен до нас дошли две поэмы двух разных поэтов,
внимательно исследовавших дух героизма и рыцарства с помощью высокого
искусства и серьезно размышлявших над его значением; одна из этих поэм стоит
у колыбели традиции -- это "Беовульф", другая -- ближе к закату ("Сэр Гавейн
и Зеленый Рыцарь"). Если бы поэма "Битва при Мэлдоне" сохранилась
пол╜ностью, ее автора, возможно, следовало бы по╜ставить с ними в один ряд -
ближе к середине. Неудивительно, что любые соображения каса╜тельно одной из
этих поэм с неизбежностью выведут нас к двум другим. Позднейшая из них --
"Сэр Гавейн" -- наиболее глубоко осо╜знана и содержит в себе ясно различимый
кри╜тический подход к оценке всей той совокуп╜ности чувств и правил
поведения, в которую героическое мужество входит всего лишь на правах
составной части, состоя на службе у различных целей. И все же по внутреннему
настрою поэма во многом схожа с "Беовульфом", и сходство это следует искать
глубже, чем просто в использовании древнего "аллите-ративного" стиха[12],
что, однако, тоже крайне важно. Сэр Гавейн -- яркий представитель ры╜царской
культуры -- показан в поэме челове╜ком, который крайне озабочен своей честью
и репутацией. Однако несмотря на то, что кри╜терии определения достойных
рыцаря поступков могут смещаться или расширяться, верность слову и сюзерену,
а также неколебимое мужество в любом случае обязательны для рыцар╜ского
кодекса чести. Эти качества проверяются в приключениях, которые ничуть не
ближе к реальной жизни, чем Грендель или дракон; но поведение Гавейна
изображено более достойным похвалы и размышления -- и вновь потому, что он
выступает в роли подчиненного. Исключи╜тельно благодаря верности сюзерену и
желанию обезопасить жизнь и достоинство своего пове╜лителя, короля Артура,
он оказывается вовлечен в опасные приключения и встает перед лицом
неизбежной смерти. От успеха похода зависит честь владыки и его
"хеордверода" -- рыцарей Круглого Стола. Не случайно и в этой поэме, как и в
"Мэлдоне" с "Беовульфом", мы находим критику повелителя, который
полновластно рас╜поряжается жизнью и смертью зависящих от него людей.
Сказанные об этом слова произ╜водят сильное впечатление, хотя оно и
сглаживается малостью той роли, что отведена им в критической литературе,
посвященной этой поэме (как и в случае с "Битвой при Мэлдоне"). Нельзя не
обратить внимание и на те слова, которые произносят придворные великого
ко╜роля Артура после ухода Зеленого Рыцаря, глядя вслед отправившемуся на
его поиски сэру Гавейну:
...Стыд перед Богом тебя, о повелитель, потерять,
чья жизнь столь благородна! То был нелюдь --
такого средь людей не встретишь великана!
Ты с должной осторожностью повел
себя, о повелитель, и с опаской:
уж лучше рыцаря послать в опасный путь,
чем риску подвергать персону венценосца!
Уж лучше положиться на вассала,
чем мясника мечу подставить жизнь свою
и голову отдать эльфийскому отродью
в ответ на дерзкий вызов! Посудите,
где слыхано, чтоб, рыцарю простому
уподобляясь, что в турнирах бьется,
король в подобный путь, оставив двор, пускался?
"Беовульф" -- поэма насыщенная, и, конечно, описать смерть главного
героя в ней можно с раз╜ных сторон; набросанные выше рассуждения на те╜му о
том, как меняется значение рыцарской бра╜вады от юности к зрелому возрасту,
отягченному ответственностью,-- только часть богатой палитры этого
произведения. Однако эта часть явственно в ней присутствует; и, хотя
воображение автора охватывает гораздо более широкие области, нота упрека
повелителю и сюзерену слышна хорошо.
Таким образом, повелитель может быть про╜славлен деяниями своих
рыцарей, но он не должен использовать их преданность в своих интересах или
подвергать их опасности только ради собст╜венного прославления. Хигелак не
посылал Бео-вульфа в Данию во исполнение собственной похвальбы или
опрометчиво данного обета. Его слова, обращенные к Беовульфу по возвращении
последнего из Дании[13], вне всяких сомнений, изме╜нены по сравнению с более
древней версией (она проглядывает в строках 202-- 204[14], где выглядят
отчасти, как подстрекательство snotere ceorlas[15]; но тем они для нас
важнее. В строках 1992 -- 1997 мы читаем, что Хигелак пытался удержать
Беовульфа от его рискованного предприятия[16].
Очень мудро с его стороны! Но в конце си╜туация переворачивается. В
строках 3076 -- 3083 мы узнаем, что Виглафу и гитам нападение на дракона
казалось чересчур рискованным и они пытались удержать короля от опасного
похода, используя слова, очень похожие на те, которыми увещевал его когда-то
Хигелак. Но король хотел славы, или славной смерти, и заигрывал с напа╜стью.
"Рыцарскую браваду" облеченного ответст╜венностью повелителя нельзя осудить
более точ╜но и сурово, чем делает это Виглаф, восклицая: "Oft sceall eorl
monig anes willan wraec adreogan" -- "По воле одного человека многие должны
пре╜терпеть скорбь". Эти слова поэт Мэлдона вполне мог бы поставить
эпиграфом к своей поэме.
[1] М. Каменкович, перевод, 1994. Этот текст является своего рода
комментарием к пьесе "Возвращение Бьортнота, сына Бьортхельма" (Дж. Р. Р.
Толкин "Приключения Тома Бомбадила и другие истории", "Академический
проект", СПб, 1994 (329-349).
[2] Говоря проще, она была задумана как пьеса для двух действующих лиц,
двух теней, движущихся в "тусклой тьме", изредка прорежаемой лучом све╜та; в
этой тьме слышны соответствующие дейст╜вию звуки, а в конце -- пение. На
сцене эта пьеса, разумеется, никогда не ставилась.
[3] Essays and Studies, New Series, London, 1953, vol. VI, pp. 1-18 --
журнал, в котором впервые были опубликованы эссе и поэма {i}(прим.
перев.).{/i}
[4] В пер В. Тихомирова:
...отвечал военачальник,
воскичился,
шире место пришельцам поспешил уступить...
(Прим. перев.)
[5] В пер. В. Тихомирова {i}Бюрхтвольд{/i} ({i}прим. перев.).{/i}
[6] В пер. В. Тихомирова:
...Стыд мне, коль станут у Стурмере
стойкие воины словом меня бесславить,
услышав, как друг мой сгинул, а я без вождя
пятился к дому, бегал от битвы;
убит я буду железом, лезвием.
({i}Прим. перев.{/i})
[7] В пер. В. Тихомирова;
"Я без оружия,
без меча остролезвого пошел бы на недруга,
когда бы ведал иное средство,
убив заклятого, обет исполнить.
Но, чтобы укрыться от ядовитого огнедыхания,
нужны мне доспехи и щит железный"
{i}(Прим. перев.){/i}
[8] Идиома " to fela" в древнеанглийском означает, что земли не
следовало уступать вовсе Что касается слова ofermod, то оно означает не
"чрезмерно смелый" а нечто иное, если мы, конечно, признаем за корнем ofer
полновесное значение, памятуя, как энергично вкус и мудрость англичан (какие
бы поступки англичане ни совершали) отвергали всякую "чрезмерность". Wita
seal gepyldig... ne noefre gielpes to georn, oer he geare cunne ("Мудрый
должен быть тер╜пеливым и никогда не хвалиться прежде времени"). Но слово
mod, хотя оно может включать или подразумевать значение "мужества", вовсе не
обязательно означает "сме╜лость", как и среднеанглийское corage ("Мужество",
"отвага", ср. совр. англ. courage.-- {i}Прим. персе.).{/i} Это слово
означает "дух" или -- если оно употреблено без эпитета -- "высокий дух",
наиболее обычным проявлением коего является гор╜дость. Но в слове ofermod
это слово снабжено эпитетом, И этот эпитет имеет значение неодобрения. На
самом деле известно, что слово ofermod всегда несет в себе суждение. В
древнеанглийской поэзии оно встречается только дважды, причем один раз по
отношению к Бьортноту, а другой -- по отношению к Люциферу.
[9] В пер. В. Тихомирова "...и жаждал славы всевековеч-ной" (3180):
последние слова погребальной песни, которую поют по Беовульфу "двенадцать
всадников высокород╜ных" (3170). {i}(Прим. перев.).{/i}
[10] Виглаф -- имя дружинника, который подоспел на помощь терпящему
поражение Беовульфу. Дыхание дракона опалило щит юного воина, и Беофульф
прикрыл его своим. Когда же дракон бросился на Беовульфа, Виглаф поразил
ящера в горло, а Беовульф нанес последний удар. {i}(Прим. персе.).{/i}
[11] Имеется в виду Балаклавский бой 1854 г. между русскими и
англо-турецкими войсками во время Крымской войны 1853 -- 1856 гг. и
стихотворение А. Теннисона, в котором рассказывается о кавалерийском
эскадроне, кото╜рый, получив неверный приказ, погиб в этом бою почти
полностью. Стихотворение входит в школьную программу Дж. Оруэлл писал:
"Самое волнующее английское стихотво╜рение на военную тему повествует о
кавалерийском эскад╜роне, который храбро бросился в атаку, только не туда.
куда надо" {i}(Прим. перев.).{/i}
[12] Возможно, именно в этой поэме впервые употреблено в связи с
подобным методом стихосложения слово "буквы" (англ. letters: тот же корень
входит в состав слова "алли-теративный".- {i}Прим. перев.).{/i} Прежде на
буквы как таковые никто внимания не обращал (в лекции "Чудовища и критики",
прочитанной в 1936 г., Толкин замечает, что древнеанг-лийские поэты ранней
эпохи ориентировались не на пись╜менную, а на устную речь и, следовательно,
на звучание слов, а не на их написание.-- {i}Прим. перев.).{/i}
[13] В пер. В. Тихомирова (1904 - 1907):
Я не верил в успех,
сокрушался в душе и, страшась твоих
дерзких замыслов, друг возлюбленный,
умолял не искать встречи с чудищем...
(Прим. перев.).
[14] В пер. В. Тихомирова:
Людей не пугала
затея дерзкая, хотя и страшились
за жизнь воителя, но знамения были благоприятные
(Прим.. перев.).
[15] умные люди {i}(древне англ.). (Прим. перев.).{/i}
[16] В пер. В. Тихомирова:
Молвил Виглаф,
сын Веохстана:
"Порой погибает
один, но многих та смерть печалит,--
так и случилось!.. Наших советов не
принял пастырь, мольбы не услышал
любимый конунг, а мы ведь просили
не биться с огненным холмохранителем..."
(Прим. перев.).
Last-modified: Tue, 16 Apr 2002 19:59:02 GMT