льги поулеглось, и она теперь думала: Что это? Любовь, что ли? Боже милостивый!.." -- Как вас зовут? -- Юрий. А вас? -- Ольга. -- Вот такие-то дела, Юрий Батькович, -- Ольгу опять стало одолевать волнение. -- Как говорил Лев Толстой? Юрий что-то начал понимать. Молчал. Растерялся, на╜верно. В темном месте Ольга остановилась. Юрий тоже. Ольгу слегка затрясло... Теперь уж она не могла -- обняла его, на╜шла его губы и нежно поцеловала. Едва сдержала себя, чтоб не впиться в них с жадностью. -- Вот так... как учил Лев Толстой. Ну что? Говори что-ни╜будь! -- Ольга еще держала его в объятиях. -- Оля, что это? -- голос Юрия вздрагивал. -- Что-то не понимаю... Ольге стало легко и весело. Теперь она обрела себя. От╜пустила его, вздохнула полной грудью. -- Пойдем на речку, я утоплюсь. Только не молчи, а то мне сейчас станет стыдно. -- Я не молчу. Я только не понимаю... -- Да я сама не понимаю! А чего непонятного, кстати? Ну, поцеловались. Ты что, до этого никогда не целовался? -- Почему?.. -- Ну и вот. Влюбилась в тебя. Но убей бог, не знаю, за что. Ты красивый, что ли? В тебя влюблялись? -- Кой черт влюблялись! Я как тюлень... -- Вот, а я как раз люблю тюленей. Подошли к речке, Ольга оперлась руками о берег, при╜пала к воде. -- Охх!.. Сейчас всю выпью, -- еще раз припала. Юрий сел на камни. Молчал. Он еще не пришел в себя от случившегося. -- Ну пойдем, -- Ольга поднялась, ополоснула руки. -- Я объясню, что произошло, -- действительно стало немножко стыдно. "Тороплюсь. Всегда тороплюсь". -- Произошло... я не знаю, что. Кажется, я правда влюбилась. Но поступила сейчас ужасно-ужасно глупо, -- Ольга говорила тихо. Ей за╜хотелось вдруг плакать. -- Ужасно!.. Дура. -- Не надо так, Ольга. -- А иначе не могла. Мне показалось, что я тебе нужна. Понимаешь? Не сейчас, не... Всегда. И ты мне нужен. Но я... маханула так, что теперь не понимаю: это показалось или это так и есть? -- Ольга, -- сказал вдруг твердо Юрий, -- я слабохарак╜терный человек, но иногда на меня находит... Не мучайся. Я знаю, что тебя мучает: сама первая сказала. Да еще так... сра╜зу. Только, ради бога, не мучайся. Во-первых: если мне не сказать, я сам никогда не скажу. Во-вторых... Черт, я еще не очухался... -- Иди домой. Давай очухаемся. -- Подожди, Оля. -- Нет, давай подумаем. Надо. Иди. До свиданья, -- Ольга повернулась и пошла в свою улицу. Шла скоро, не разбирая дороги. Она плакала. Это впервые за много-много лет. Она да╜же не помнила, когда она последний раз плакала. Плака╜лось, не могла успокоить себя и не могла понять: отчего же плачется-то? На другой день Юрий рано утром пришел к Фонякиным. Фонякин ругался по телефону в прихожей. -- Здравствуйте. -- Здравствуйте. Счас, минуточку... -- Фонякин выяснил наконец, сколько машин пойдет с рабочими на покос, по╜весил трубку. -- Ольга Павловна дома? -- Ольга?.. Спит, наверно. Счас посмотрю. Юрий остался в прихожей. -- Идет, -- сказал Фонякин, проходя в кухню. -- Сади╜тесь, пожалуйста. -- Ничего, спасибо, -- Юрий подождал немного в при╜хожей, потом вышел на крыльцо. Не заметил сам, как на╜чал ходить по крыльцу туда-сюда. Вышла Ольга в халате... Наступил тот самый момент, ко╜торого оба, наверно, боялись и ждали. Сколько он про╜должался, этот мучительный момент?.. Смотрели в глаза друг другу... -- Я не умытая еще, -- словно оправдываясь, сказала Ольга. Сказала негромко. Юрий шагнул к ней, взял за руки. -- Оля... -- Подожди, не надо. Не говори. Я сейчас... возьму поло╜тенце. -- Оля, я только хочу сказать... Ольга, не слушая его, ушла в дом. Вышла она в легком ситцевом платье, которое очень бы╜ло к лицу ей. На плече -- полотенце. -- Оля... -- Не надо! Ты же сказал. Я все поняла, Юра. -- Я ничего еще не сказал. Я всю ночь думал... -- Теперь ты торопишься. Не надо. Давай спокойно идти... Я тоже всю ночь думала. -- Мы куда? -- На речку. Купаться. -- Я, кстати, там пиджак забыл вчера. Ольга засмеялась. Утро было на редкость прекрасное. Солнце выплыло из-за горы и всю землю затопило прозрачным теплым све╜том. Все отсыревшее в ночной прохладе -- крыши домов, заборы, деревья, -- все отходило теперь, чуть парило, изда╜вало волнующе-свежий, резковатый запах подгнившей древесины, зелени, подсыхающей земли... Взошло солнце, и природа светло безмолвно ликовала. Человеку бы так! -- Побежим? -- предложила Ольга. И первая побежала. Юрий побежал за ней следом. -- Неудобно немного... Оль?! -- негромко крикнул он на бегу. -- Учитель?.. За бабой с утра пораньше?! -- Ольгу взял та╜кой смех, что она остановилась и долго хохотала, запроки╜нув голову. Юрий стоял рядом, улыбался, любуясь ею, такой же све╜жей, здоровой, чистой, как само это утро. -- Ты как это утро, Ольга, -- сказал он. -- Милый ты мой, -- с нежностью сказала Ольга, по╜гладила его мягкой, теплой ладошкой по голове, по ще╜ке. -- Умненький мой. Малышечка моя... Юрия обожгла такая неожиданно сердечная, неподдель╜но-родная интонация и нисколько не обидело, что он "малышечка". Пришли к реке. Пиджак Юрия лежал на берегу. -- Купаться будешь? -- спросила Ольга, глядя на Юрия, готовая опять смеяться. -- Я плавки не взял, -- простодушно сказал Юрий. Ольга опять засмеялась: что-то смешно ей было сегодня, все смешно. -- Сколько тебе лет, Юра? -- спросила она, раздеваясь. -- А что? -- Юрий покраснел и всячески старался не вы╜дать волнения, какое охватило его при виде ее полуоб╜наженного тела. -- А что? -- Ну так. Сколько? -- Двадцать шесть, -- он прибавил себе полтора года. -- А мне -- двадцать девять, -- Ольга бросила платье на камни, распрямилась, чуть прогнулась назад, раскинула ру╜ки. -- Двадцать девять, тридцать, тридцать пять, сорок -- все. Бабий век -- сорок лет. -- Чепуха, -- счел нужным сказать Юрий, думая в это время: раздеваться ему или нет. И решил, что не нужно. Ольга постояла над водой, глядя в нее, потом сразу ух╜нула с головой вниз... Вынырнула, охнула и поплыла от берега, загребая одной рукой. Крикнула: -- Хорошо! Обожгло всю!.. Юрий понимал, что не надо бы ему сейчас раздеваться -- показывать свое отнюдь не атлетического сложения тело, но и сидеть дураком на берегу, когда женщина купается, тоже как-то неловко. Он быстренько, пока Ольга была далеко, скинул одежду и тоже, как она, ринулся с головой в студе╜ную воду. Действительно обожгло. -- Плыви сюда! Юрий поплыл было, но вернулся. "Еще судорога, на грех, сведет", -- подумал он. ...Лежали на теплых камнях. Юрий нет-нет да невольно взглядывал на Ольгу. Молочно-белое, гладкое, крепкое те╜ло ее все было в мелких светлых капельках и блестело под солнцем, как чешуйчатое. "Такой я еще не видел", -- должен был признаться Юрий. "Приедет Петр, наделает беды, -- думала в это время Ольга. -- Убьет кого-нибудь: меня или его". -- Юра, я ведь замужем, -- сказала она серьезно. И жда╜ла, что скажет Юрий. Рук с лица, которыми защищала глаза от солнца, не отняла. -- Ну и что? -- спросил Юрий. -- Разве не бывает?.. -- Бывает, -- согласилась Ольга. -- Ты поможешь мне за╜кончить институт, -- Ольга отняла руки от лица, приподня╜лась на локте. -- Я все перезабыла. -- Вспомним! Чего там помогать-то, господи. -- Нет, не просто окончить -- не так. Так я могу. Все должно быть очень серьезно, Юра. Все должно быть удиви╜тельно серьезно, ты не представляешь себе, как! Должна быть огромная библиотека с редкими книгами. Должно быть два стола... Ночь. За одним ты, за другим я. Полумрак, толь╜ко горят настольные лампы. И больше ничего. Два стола, два стула, две раскладушки... Нет, одна такая широченная ста╜ринная кровать, застеленная лоскутным одеялом. И наво╜лочки на подушках -- ситцевые, с цветочками... Ты кого больше всех любишь из ученого мира? -- Коперника, -- первое, что пришло в голову, сказал Юрий; он никогда так не думал: кого именно больше всех. -- А я -- Циолковского. Я видела в Калуге его домик... Здорово это -- почти всю жизнь прожить непризнанным. Только под конец, когда уже ничего не нужно... А? -- Это -- подвижники, -- согласился Юрий. Его тоже по╜степенно захватывало чувство, какое владело сейчас Оль╜гой; она умела заражать. -- Это -- чисто российское явле╜ние. -- Вот именно! А еще в доме должна быть мастерская... -- Какая мастерская? -- Столярная и слесарная. Много-много всяческих инст╜рументов! Столы мы себе сами сделаем... -- Ольга резко кач╜нула головой, стряхивая каплю воды, наползавшую со лба на глаз. Пристально посмотрела на Юрия, так, что тому не по себе как-то стало. Легла на спину и опять закрыла лицо руками. И замолчала. Четыре дня не было Петра Ивлева. Все эти четыре дня Ольга уходила вечером из дома и возвращалась глубокой ночью. Фонякин зачуял что-то недоброе. Попробовал было по╜говорить с женой, та отмахнулась. -- В клуб ходит, куда еще. -- Каждый вечер-то? -- А чего тут такого? Что она, старуха, что ли? -- Она мужняя жена -- вот что тут такого! -- рассердился Фонякин. -- Нет мужа дома -- нечего одной по ночам шляться. Жена нехорошо покривилась. -- Муж... -- А кто же он ей? -- Не пара -- вот кто! -- выпалила жена. -- Вывезла!.. Та╜ких-то у нас своих хоть отбавляй. -- Во-он ты как, -- Фонякин понял, что жена, если что и знает, не скажет: зять был ей не по душе. И запала ему в голову неспокойная дума. "Против Петьки что-то замышляют, не иначе". Один раз застал мать и дочь, о чем-то оживленно бе╜седующих. При его появлении обе враз смолкли. Ольга ушла в свою комнату. -- Чего затеваете? -- прямо спросил Фонякин. Жена притворно всполошилась: -- Ты что?! Чего затеваем? Господи-батюшка!.. Скажет тоже. -- Смотри, -- пригрозил Фонякин. -- Я вам парня в оби╜ду не дам. Поняла? А на пятый день ему принесли в кабинет письмо. Ему лично. "Уважаемый т. Фонякин! Мы вас на самом деле уважаем, вы тут ни при чем. Но уй╜мите как-нибудь свою кобылу-дочь. Это же стыд зольный! Ведь он, как ни говорите, учитель, наших детей учит. И она, мы слы╜шали, тоже учительствовать собирается. Какой же они при╜мер..." Фонякин не дочитал письмо; у него в кабинете было много народу. Сидел, как помоями облитый, боялся по╜смотреть в глаза людям. "Вот оно!.. Начинается", -- думал. Крепился, сколько мог, потом не выдержал, сказал: -- Товарищи, мне что-то... того... худо малость. Пойду полежу. Закончим на этом. Шел домой скорым шагом. Правая рука -- в кармане, письмо в кулаке -- сжал так, что ладонь вспотела. "Вся деревня знает уже. Сволочи! Одни мы с Петькой, как Исусы... Ну, погодите!" Вошел в дом мрачнее тучи. Жена, увидев его, встревожилась. -- Что? Опять? Врача, может?.. -- Позови Ольгу. Сама уйди куда-нибудь с глаз долой. -- А что такое, Павел?.. -- Я кому сказал! Жена, чувствуя грозу, пошла исполнять приказание. Ольга явилась спокойная, чуть собраннее, чем всегда. "Какая женщина... жена, мать могла бы быть", -- неволь╜но подумал Фонякин. -- Что, папа? -- Вот!.. -- Фонякин бросил к ногам дочери письмо. -- Сочинение прислали. Учительницей собираешься быть? Чи╜тай! -- Фонякин раскалялся все больше. -- Там ошибки, на╜верно, но там в лицо плюют! Ольга даже не глянула на письмо. -- Анонимка? Не надо было читать... -- А что мне делать?! -- крикнул Фонякин. -- Глаза себе выколоть? -- Не надо читать, я сама все расскажу. Фонякин не ожидал такого. Даже несколько растерялся. -- Что ты можешь рассказать? -- Я познакомилась с учителем Юрием Александрови╜чем, мы стали друзьями... "И как спокойно!" -- с холодной яростью подумал Фо╜някин. -- Мы, очевидно, поженимся. Вот и все. Как молотком били по голове, только удары были ка╜кие-то тупые и туго доходили до сознания Фонякина. -- А как же... -- хотел заговорить он тоже спокойно. -- Как же Петька?.. -- голос прерывался, спокойствия не по╜лучалось. Он чувствовал, что сейчас сорвется. И Ольга чувствовала это, но оставалась спокойной. Это-то больше всего и взбесило Фонякина. -- Муж как же?.. -- Я никогда не любила его. Он знает об этом. Фонякин поднялся. -- Иди сюда, -- сказал он. Ольга помедлила секунду, подошла. Отец ударил ее по щеке. И потом еще раз и еще... Ольга попятилась от него. -- Еще, -- попросила. Фонякин шагнул и ударил еще. -- Шлюха. -- Еще бей! -- Шлюха! Вон из... -- Фонякин задыхался. -- Еще бей! -- требовала Ольга. Фонякин схватился за сердце, стал торопливо искать глазами место, куда присесть. Он сделался белый, губы по╜синели... -- Папа! -- вскрикнула Ольга. -- Папа, что с тобой? Вбежала мать. -- Паша! -- Не орите! -- с трудом сказал Фонякин, осторожно опускаясь в кресло. -- Дай глицерин. Скорей. В баночке... Жена нашла нитроглицерин, Фонякин проглотил таб╜летку, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Женщи╜ны замерли около него. Долго все молчали. -- Седин не пожалела, -- негромко заговорил Фонякин, не открывая глаз. -- Не пощадила... -- Папа, при чем здесь ты? Мать дернула дочь за руку, показала глазами на дверь. Ольга вышла. -- Отец, конечно, ни при чем. Эх, вы... -- Паша, успокойся. Ну не надо сейчас-то... -- Ты замолчи! -- Фонякин вздохнул и сам замолчал. Только часто и глубоко дышал. Вечером Ольга ушла из дома. Совсем. Через два дня приехал Петр. Тещи дома не было, Петр прошел в комнату Фонякина. Павел Николаевич лежал в кровати. -- Что, опять? -- спросил Петр. Даже не поздоровался. Фонякин за эти два дня изменился до неузнаваемости: глаза впали, нос заострился, как у покойника, на щеках, в морщинах залегли нехорошие тени. -- Сядь, Петро, -- сказал он. Сам несколько приподнял╜ся на полушках. -- Как дома? -- Тетку схоронил, -- Петр отодвинул на стуле лекарст╜ва, присел на краешек. Хотел закурить, но спохватился. -- Да, кури! Дай, я тоже закурю. -- Может, не надо? Закурили. -- Что с теткой-то? -- Рак желудка. Пятнадцать килограмм от человека ос╜талось. -- Успел еще? -- Успел. Только не узнала... Долго молчали. -- Ну, крепись, Петро... Все к одному: Ольга ушла из до╜ма. К учителю... есть тут у нас... Петр не понял. -- Как ушла? -- Ушла. Совсем. Замуж вышла, -- Фонякин опустился на подушки. Видно, немалого стоили ему эти слова. При╜крыл глаза, шумно вздохнул. -- От тебя ушла, не понима╜ешь, что ли? Волной -- от макушки до пят -- окатил Петра мерзкий озноб. И схлынул. Жарко сделалось. Он молчал. Фонякин по╜смотрел на него... и отвернулся. -- Где он живет? Учитель... -- спросил Петр. -- У бабки Маланьи... Спросишь -- покажут. Петр поднялся. -- Петя... -- Фонякин привстал, глянул прямо в глаза зя╜тю. -- Не делай там греха... прошу. Хоть ты-то... Ничего же не изменишь. Как сына прошу... Слова Павла Николаевича дошли до него, когда он шел к учителю. Он сбавил шаг. Надо было сообразить, как дей╜ствовать. Но что тут сообразишь?! Так и вошел, ничего не придумав, -- какие слова говорить, что вообще делать? -- Здравствуйте. Они о чем-то оживленно и, кажется, резковато бесе╜довали. Юрий ходил по комнате, Ольга сидела у стола, по╜ложив ногу на ногу. И первое, что бросилось в глаза Пет╜ру, -- круглые, тупые, крепкие коленки Ольги. Не сама Ольга, не взгляд ее, не Юрий Александрович -- колени. И почему-то это успокоило, отрезвило. Потом уж он увидел и Ольгу, и учителя... А так как они промолчали на его "здрав╜ствуйте", он еще раз громко сказал: -- Здравствуйте, говорю. Что за невежливость такая? -- Здравствуйте, -- сказал Юрий. Ольга внимательно -- с таким знакомым любопытст╜вом! -- смотрела на Петра. -- Сесть-то можно? -- весело спросил тот. И сел, не ожи╜дая приглашения. Вспомнилось ему, как когда-то, в ранней молодости, случалось одному нарваться на ораву ребятни из чужого, враждебного края. Точь-в-точь такое же чувство: сперва мгновенная оторопь -- она хоть и мгновенная, хоть и ото╜ропь, а успеешь заметить: высок ли плетень, что рядом, не махануть ли через него? Успел заметить Петр, что Юрий растерялся, если не испугался, Ольга приготовилась -- ждет какой-нибудь выходки от Петра, вся наструнилась, но спо╜койная и -- вот-вот -- в глазах появится насмешка. -- Давайте познакомимся! -- Петр встал, шагнул к Юрию... И опять успел заметить, как в глазах Ольги метнулся испуг. И погас. Но еще самую малость -- шагни Петр решительнее или сунься в карман -- она или вскочила бы, или крикну╜ла. -- Ивлев Петр, -- представился он. -- Юрий. Петр сел. -- Ты любишь ее? -- в упор спросил он Юрия. -- Да, -- ответил Юрий, несколько более решительно, чем этого требовал простой вопрос, несколько даже тор╜жественно. Он тоже, наверно, шагнул в яму. Ольгу покоро╜било это. -- Ты, Ольга? -- Когда я еще была в пионерах, меня учили, что на до╜просах надо молчать. Я... -- Ты любишь? -- переспросил Петр, меняясь в лице. Ольга знала, что это такое -- когда он меняется в лице. -- Да, -- сказала она. -- Вот и все, -- сказал Петр. "Убить!" -- стукнуло в голову, и уж гнилостный, страш╜ный холодок беды дохнул в грудь. -- Вот и все, -- повторил он. И полез закуривать. -- Раз╜говор кончен, -- он устал, и все стало безразлично. Сунул обратно папиросы, поднялся и пошел к двери. -- Прощай╜те, -- сказал на ходу. И хлопнул дверью. Во дворе его догнала Ольга. -- Я провожу тебя. -- Зачем? -- Мне хочется. -- Пойдем. Долго шли молча. Петр шагал широко, Ольга едва поспе╜вала за ним. -- Отца видел? -- спросила она. -- Видел. -- Какой? -- Лежит. -- А там... с теткой? -- Померла Опять долго молчали, почти до самого дома Фонякиных. -- Петр... у меня сердце кровью плачет... Я проклинаю се╜бя... Мне жалко вас -- тебя и отца... -- Это ты брось. Зря. -- Все равно вы самые хорошие, самые родные мне. -- Брось, Ольга! Чего ты?.. Совсем непохоже на тебя. Не нам с тобой плакать. -- Я домой не пойду. -- Почему? -- Не надо, отец разволнуется. Я подожду. Фонякин сидел в кровати, когда вошел Петр. -- Что? -- спросил он испуганно. -- Скоро как-то... -- Ничего, все обошлось. Успокойтесь, -- Петр присел к нему на кровать. Говорить было совершенно не о чем. Тяже╜ло было бы о чем-нибудь говорить. -- Ну, поехал. -- Петр поднялся. -- Выздоравливайте. Фонякин кивнул. -- Трудовую книжку вышлите потом. -- Ладно. Куда сейчас? -- К дяде. Старенький он уж стал... инвалид. Фонякин опять кивнул. -- Не обессудь, Петро. Я ничего тут не мог сделать. -- Да что вы! Поправляйтесь, главное. Я не пропаду, -- Петр пожал крупную слабую ладонь тестя. Когда-то -- он да╜же и не успел заметить, когда и за что, -- полюбил он этого доброго человека, вечного труженика. И понял это только сейчас. И его тоже больно отрывать от сердца. -- Будьте здоровы. -- Счастливо тебе, -- Фонякин глядел вслед Петру, пока за ним не закрылась дверь. Ольга ждала его. -- Вот так, Ольга. -- Как он? -- пока Петра не было, она заметно успокои╜лась. -- Ничего. Поругались, наверно? -- Да. Хуже -- он меня ударил. Первый раз в жизни... -- Ну... ты больней бьешь. -- Куда сейчас? -- Домой. Дядька плохой тоже... Ничего, Ольга, все будет нормально. -- Не торопись, куда бежишь-то? Петр сбавил шаг. -- Он хороший человек? Учитель-то? -- Хороший, -- не сразу ответила Ольга. -- Но это... опять не то. Я не знаю, -- она не жаловалась, не сожалела. На Петра никак не подействовали ее слова. Вышли уже на край села, а за селом открывалась даль. Всхолмленная, в лесах, но необозримо широкая, раздольная. Представилось Петру, что надо идти ему в эту даль -- незнакомую, необъ╜ятную. Непривычно, чуть страшновато, но уже думалось о том, как будет ТАМ, ВДАЛИ. Уже шагал он ТУДА, и остановить его было нельзя. Именно оттого, что непривычно, и неведомо, и неоглядно широко, манило и влекло ТУДА. Увидев колодец в конце улицы, Петр свернул к нему. -- Подожди, напьюсь на дорожку. Ольга тоже подошла к колодцу. Вал с визгом, долго раскручивался. Глубоко внизу гулко ударилась в воду кованая бадья. Забулькала, залопотала вода, заглатываемая железной утробой бадьи. Тихонько, расслабленно звенели колечки мокрой цепи. Потом цепь рывком натянулась -- бадья, наполнившись, утонула. Вал надсадно, с подвывом застонал, как заплакал. Цепь с про╜тивным, трудным скрежетом наматывалась на вал. Срыва╜лись вниз капли, громко шлепались. Петр подхватил тяжелую бадью, поставил на сруб, ши╜роко раскорячил ноги, склонился и стал жадно пить. -- Мх, -- простонал он, отрываясь от бадьи, -- холодная, аж зубы ломит. Не хочешь? Ольга отказалась. Петр еще раз пристроился к бадье, долго пил. Потом торопясь вылил воду. Оба стояли и смотрели, как льется на грязную, затоптанную землю прозрачная вода. -- Вот Ольга... так и с любовью бывает, -- сказал Петр, продолжая смотреть, как льется вода. -- Черпанул человек целую бадейку, глотнул пару раз, остальное -- в грязь. А ее тут на всю жизнь хватило. -- Да, -- бездумно согласилась Ольга. Мысли ее тоже где-то далеко-далеко. -- Прости, Петр, что так получилось. -- Брось... -- Как хочется, чтобы ты счастлив был! Правда, всем хочется счастья, даже больше, чем себе, и вот... так получа╜ется. -- Ты так говоришь, как будто я тебе какого-нибудь зла желаю. Мне тоже охота, чтобы у тебя все хорошо было. -- Спасибо. Не будет. -- Будет. Не унывай. Вывернулась из села попутная машина. Петр "голоснул". Машина притормозила. -- Прощай. -- Будь здоров. Петр поцеловал Ольгу. Подержал в ладонях ее лицо, по╜смотрел в глаза... Еще раз поцеловал. -- Прощай. Когда поехали, Петр крепился, не оглядывался. Потом оглянулся. Ольга стояла на дороге, смотрела вслед ему... 2001 Электронная библиотека Алексея Снежинского