о чем не хотелось, и ребята, с которыми он когда-то учился у в школе и которые воспряли духом после беспробудного деревенского пьянства, когда он открыл свой цех, ребята, которые подготовили ему сегодня ночью алиби, наверное, почувствовав тяжелое настроение этого загадочного человека, ни о чем его не расспрашивали. И знать они не хотели его разгадок, чуя их темную силу, да и зачем, если они навсегда поверили ему? Уже дома, лежа в чистой постели, Сергей думал об этих днях и последней ночи. В голове шевелились тяжелые, холодные, как рыбы в Чесне, мысли: "Мы -- профессиональные воины. Мы с Боцманом и Доком быстро и хладнокровно перебили четырех человек, которые даже не успели поднять оружие и выстрелить в ответ. Это сделал я и мои ребята, выполнявшие мою команду. Муха и Артист успокоили, судя по докладу, еще семерых. Но почему я так решил? Потому что я знаю правила игры этих уголовников, вернее, знаю, что у них нет правил. Но отчего же так тяжело на душе? Гапон, Спица, Шрам, Борода, боевики, подручные. Если собрать всю кровь, которую пролили эти выродки, можно было бы затушить пожар в их автомобилях и утопить их самих. Они-то не моргнув глазом убили бы водителя "шестерки" за разбитую фару или покалечили бы его и заставили продать квартиру, чтобы рассчитаться за свою паршивую престижную тачку. Разве не надо этих новых хозяев стрелять, как бешеных собак, -- стрелять буквально, как это сделали мы этой ночью? Но почему же так тяжело на душе? Не потому ли, что я играл по их воровским правилам -- без всяких правил? На исповедь надо сходить тебе, воин. После боя надо сходить на исповедь, раз уж остался жив..." Глава четвертая. Управление по планированию специальных мероприятий Полковник Голубков сидел в кабинете у своего непосредственного (и единственного) начальника генерала Нифонтова. Яркое солнце било в щели жалюзи, покрывая пол полосками света. Голубкова заслуженно, хотя и скупо, хвалили, что наводило его на мрачноватые предчувствия, ибо баловать подчиненных было не в правилах генерала. По-видимому, он собирался подсластить какую-то неприятную пилюлю. -- Случилось что-нибудь, Александр Николаевич? -- не выдержал Голубков. Нифонтов -- начальник Управления по планированию специальных мероприятий -- и полковник Голубков, которого он взял к себе руководителем оперативного отдела, работали вместе уже почти три года, хорошо понимали друг друга и едва ли не с первых месяцев перешли на "ты", хотя и называли друг друга по имени-отчеству. -- Кофе будешь, Константин Дмитриевич? -- отозвался генерал. -- Чай. -- Правильно. Один кофе, один чай, -- сказал он в селектор. Голубков сидел возле самого стола начальника, разложив оперативные документы. Не только круг задач, но даже само существование управления было глубокой тайной, не известной ни журналистам, ни большинству государственных деятелей. Однако полковник чувствовал, что не состояние оперативных дел будет сегодня главным предметом разговора. Слишком неторопливо вел беседу генерал, обычно жестко экономивший свое время и время подчиненных. По-видимому, дело будет касаться щекотливых кадровых вопросов или его -- Голубкова -- личного служебного соответствия. Постучав, вошел лейтенант-порученец и поставил два тонких стакана в металлических вагонных подстаканниках, как любил генерал. Подождав, пока он скроется за дверью, Нифонтов начал, прихлебнув кофе: -- Что у нас с группой Пастухова? Вот оно что. -- Группа в порядке. Мы не привлекали ее к работе больше четырех месяцев. Что-нибудь не так? -- Ребята ценные, не спорю, -- тяжело сказал Нифонтов, -- но, по-моему, Пастухова стало сильно заносить. Агентство "Набат" -- их контора? -- Да. Правда, Пастухов там ни при чем, а владельцы -- Дмитрий Хохлов и Олег Мухин. -- Стало быть, Боцман и Муха. -- Нифонтов задумчиво побарабанил пальцами по столу. -- Ты слышал, что в агентстве был взрыв? -- Так точно, предполагаю, что это спицынская группировка мстит Боцману. Он только что сдал МВД четырех членов банды. -- Ты, видимо, не читал еще утреннюю милицейскую сводку, Константин Дмитриевич. -- Читал, -- признался Голубков. -- Покрываешь своих? -- Никак нет, товарищ генерал. -- Голубков поднялся из-за стола и перешел на официальный тон. -- Я далеко не уверен, что расстрел спицынской верхушки -- их рук Дело. С местными бандитами в казино были таджикские авторитеты, они что-то затевали и могли перейти дорогу кому угодно. Так что,, возможно, Пастухов ко всему этому совершенно не причастен. Я собирался проверить и доложить. ^ Генерал махнул рукой: -- Да не становись ты в позу. Я вполне тебе доверяю, присядь, пожалуйста. -- Нифонтов заглянул в опустевший стакан из-под кофе. -- Мы не занимаемся милицейскими делами, и нас не волнует судьба десятка уголовников, давно заслуживших пулю. Но если Пастухов решается на подобные, м-м, акции возмездия непосредственно в столице, то складывается впечатление, что его группа становится не просто чрезмерно самостоятельной, а выходит из-под контроля управления. Это был не первый их разговор о лучшей оперативной группе, привлекаемой управлением. Этим "вольным стрелкам", практически наемникам полковник Голубков и управление не раз доверяли в высшей степени опасную и конфиденциальную работу, которую по ряду причин не могли выполнять официальные службы. Впрочем, для таких щекотливых дел и существовало управление. -- Пастухов обладает жесткой оперативной хваткой и хорошим чутьем. Он всегда действовал в наших интересах, Александр Николаевич. -- Из каких побуждений? Деньги? Блестящий офицер спецназа, Пастухов вместе со своей группой был несправедливо и жестоко разжалован и уволен из армии в самый разгар первой чеченской кампании. Потом он долгое время работал по заданиям управления, но, кажется, снова тучи сгущались над его головой. -- Нет, деньги -- не в первую очередь, -- убежденно заявил Голубков. -- Он просто хорошо оценивает ситуации, сочетая личную и общую пользу, но мы не раз убеждались, что основная внутренняя мотивация действий Пастухова и всей его группы -- обостренное чувство долга. -- Перед кем, Константин Дмитриевич? Вот вопрос. Ты в состоянии на него ответить? Голубков промолчал. -- Ты профессионал и должен сознавать, что Пастухов с увольнением из армии потерял внутреннюю опору, -- жестко продолжал Нифонтов. -- Он сам затрудняется определить, кому или чему он служит. Вроде бы внешне он придерживается удобной формы: он наемник, который время от времени выполняет задания нашего управления. Но всякий раз, получая приказ -- или, если хочешь, заказ, -- он подвергает его некой собственной оценке и, выполняя, привносит некоторые коррективы сообразно своим неопределенным и размытым ценностям, которые с большим трудом поддаются рациональному анализу. Посуди сам, в одном случае он поступает сообразно неписаному кодексу офицерской чести, а в другом, как прошлой ночью, хладнокровно расстреливает больше десяти человек. -- Я не уверен в его авторстве, -- упрямо повторил Голубков, отдавая себе отчет в том, что действительно пытается защитить Пастухова, в чем-то заведомо становясь на его сторону. -- Напрашивается вывод, что наметился определенный моральный дрейф в его сознании. Теперь он все больше выступает в качестве защитника "своих" -- и к этим "своим" он относит очень узкий круг людей, которым доверяет лично. -- Ну что ж, могу сказать, что управление входит в этот круг, -- твердо заявил Голубков. -- Я не верю, что Пастухов мог провести такую масштабную акцию, не поставив управление в известность. -- Во-первых, не управление, а лично полковника Голубкова, который для Пастухова является моральным гарантом его действий. А во-вторых, спрошу тебя: надолго ли он останется лояльным? Если он предпринимает самосуд в интересах своих друзей, значит, он не доверяет нам. Что, если в какой-то момент Пастухов решит, что управление действует не в русле его личных ценностей? Каковы будут его поступки? Вы готовы взять на себя ответственность? -- Да, готов, -- сказал Голубков, -- иначе я давно бы расстался с идеей использования группы Пастухова. Он профессиональный военный, русский офицер -- несмотря на разжалование, -- который выполнит любой наш приказ. Кроме того" если мы хотим иметь высококвалифицированную группу, способную к инициативным и самостоятельным действиям, мы должны не только мириться, но и поддерживать ее относительную независимость и готовность к принятию ее членами ответственных решений. Генерал покачал головой: -- Сойди с трибуны, Константин Дмитриевич, ты начальству лекцию читаешь. Мы должны их в узде держать, твердо контролировать их, иначе они таких дров наломают со своей хваленой самостоятельностью... И, похоже, наломали. Устроить такую бойню в центре Москвы! Голубков мог бы заметить (про себя, конечно), что проведению подобных акций Пастухова обучило государство и не раз потом требовало применять это умение на практике. Но генерал прав: если Голубков стал вести войну от своего имени, его песенка спета. -- Вы приняли какое-то решение относительно Пастухова, Александр Николаевич? Генерал поднял удивленный взгляд: -- В таком случае я не рассусоливал бы с тобой, теряя время, а отдал бы приказ, который ты бы в точности выполнил. Ценность этой группы достаточно велика, и я хочу сохранить эту группу -- именно в силу ее инициативности и надежности. Еще проще скажу: в силу ее результативности. Но я вижу опасность. Если Пастухов возомнил себя самостоятельной силой, то придется делать неприятные выводы. И второе. Подобные действия демаскируют эту хорошо законспирированную группу. Из МВД один человек сообщил мне, что они пытаются сейчас вычислить авторов акции, и среди прочих вариантов уже прозвучало слово "Набат". -- Понял, Александр Николаевич. -- Проверь причастность Пастухова к сегодняшним; событиям. В целом МВД вполне довольно "Набатом" и отдельно тем, что Спицын доигрался. У спицынских, кстати, недавно была жаркая схватка с солнцевскими, да и другие группировки они нередко затрагивали. Так что списать эту войну гангстеров есть на кого. Голубков понял; генерал нисколько не сомневается в том, будто только Пастух мог так коротко и жестко разобраться с держащей в страхе пол-Москвы бандитской группировкой. -- Разрешите идти, Александр Николаевич? -- Иди, Константин Дмитриевич, работай, Однако время зря не трать, И учти, в ФСБ и МВД кое-кто дорого бы дал за такую группу. Это чудо куда как похлеще их доморощенного суперкиллера Слоника. А в случае засветки перед МВД группа Пастухова теряет для нас практическую ценность -- это во-первых и главное. А во-вторых, то, что я уже сказал: вышедший из-под контроля Пастухов, который занимается в столице личным "джихадом", также обесценивает для нас свою бригаду. -- Я им покажу, сукиным детям, "джихад", -- в сердцах пробормотал Голубков, выходя из кабинета. * * * После того как за последние десять лет промышленность района благополучно угомонилась и стоки окрестных заводиков поубавились, в Чесну понемногу стала возвращаться рыба. Кризис во всем пошел Чесне на пользу: вот и удобрения с полей, которые раньше применялись немерено, теперь, на радость этой рыбе, перестали мутными потоками стекать в реку после каждого дождя. Даже раки, которые, как известно, водятся только в чистой воде, снова изрыли обрывистый правый берег своими глубокими норами. Вот на воскресших-то волнах Чесны и качался этим ранним утром катерок с двумя рыбаками. -- Выгребай, Константин Дмитриевич, вон он, мой поплавок, -- указал Пастухов на пенопластовый буек, которым было помечено прикормленное место. Полковник Голубков, который вчера вечером неожиданно позвонил ему и напросился в Затопино на рыбалку, откладывавшуюся "на лучшие времена" уже сколько лет, сильно заработал веслами. -- Тише на веслах, -- негромко сказал Пастухов. -- Лещ шума не любит. -- Отвык, -- оправдался полковник. Пастухов, понятное дело, нисколько не верил в то, что настали те самые "лучшие времена", когда у полковника управления может освободиться на рыбалку в водах Чесны целое утро. Сейчас он, не торопя Голубкова с разговором, налаживал на борту катера какой-то мудреный аппарат с экраном, крутил ручки настройки. -- Что это? -- поинтересовался Голубков. -- Сам посмотри, Константин Дмитриевич, -- отозвался Сергей. Голубков тихо положил весла и перебрался к экрану, на котором виднелся контур речного дна и темные силуэты подлещиков, поклевывавших прикормку. -- Дорого отдал? -- поинтересовался Голубков, покачав головой. -- Игрушка. Они заякорились над подводным склоном, и силуэты рыбешек исчезли с тут же зарябившего экрана. -- Тише, ушла рыба, распугали... -- Вернется, -- успокоил гостя Сергей, разматывая снасть. -- Игрушка, понятное дело, не моя. Мои ребята рыбу бредешком добывают. Не те времена, чтобы удочкой баловаться для успокоения души. А это фирменный эхолот для рыбаков. -- Пастухов посмотрел на бирку. -- "Лоренс-Игл" называется. Один из клиентов хранит у меня все снасти и эту игрушку в придачу. Иногда приезжает. Настроившись на глубину, закрепили в пазах удочки, приготовили подсачик и стали ожидать, поглядывая на экран, когда вернется распуганная рыба. -- О чем предстоит беседа? -- в лоб спросил Пастухов. Голубков, прекрасно понимая, что разговор будет очень нелегким, ответил вопросом на вопрос: -- Сергей Сергеевич, тебе нечего мне сообщить? -- Если б было -- я позвонил бы немедленно, -- спокойно ответил Пастухов. -- Расстрел Спицы и остальных -- ваше дело? -- прямо спросил Голубков. -- Или ты полагаешь, что это управления не касается? -- Именно так я и полагаю. -- Почему, позволь тебя спросить? -- Потому что до тех пор, пока я не сообщил вам об этом, вы не являетесь соучастниками или укрывателями преступника, -- размеренно объяснил Пастухов. Поплавок его удочки нырнул, Пастухов резко дернул в сторону, а затем, перебирая руками леску и аккуратно укладывая ее на воду, чтобы не запуталась, вытянул подлещика, подхватив его у поверхности подсачиком. Что ж, такое место для тяжелого разговора позволяло избежать тягостных пауз и в то же время давало возможность для спокойного формулирования фраз. -- Стало быть, осознаешь себя преступником? -- спросил Голубков, принимая из его рук рыбу и отправляя ее в садок, привязанный за бортом. -- Юридически, -- внес ясность Пастухов. -- "Набат" находится под подозрением в связи с этим происшествием, -- сообщил Голубков. Пастухов принял это к сведению, но упрямо сказал: -- Я не прошу у управления помощи. -- Будешь участвовать в войне против московских гангстеров? -- Почему бы и нет? -- И собираешься ее выиграть? -- Почему бы и нет? -- повторил Пастухов. -- Потому что управление этого не позволит. Мы не можем покрывать такие действия в центре Москвы. -- Вот поэтому я и не сообщил ничего в управление. Тупиковая ситуация. Патовая. Голубков сидел напротив Сергея, переводя взгляд то на поплавок, то на лицо Сергея. -- Давай перейдем к конструктивному разговору, Сергей, -- предложил он. -- Генерал отдал распоряжение предупредить и то ли наказать, то ли помочь вам. Но я должен предоставить ему разумные объяснения того, что произошло. Он -- по должности -- не настолько доверяет тебе и твоим людям, чтобы пропустить эту историю мимо внимания. -- Что тут объяснять, Константин Дмитриевич? -- удивился Пастухов. -- Все предельно ясно. Я, видимо, должен был оставить Боцмана и Муху на прицеле у бандитов, чтобы не скомпрометировать перед управлением свой чистый образ. Позволить им погибнуть и лишиться группы, которая способна работать на то же управление? Я не собственность управления, я только договорник, четко выполняющий определенные работы, по сравнению с которыми ликвидация спицынских бандитов -- мелкое правонарушение. -- Выполняя задания управления, вы действуете на основании санкций самого высокого уровня и приносите огромную пользу России. Не стоит забывать об этом, -- размеренным голосом четко проговорил Голубков. -- Я стараюсь в это верить. -- Веришь или только стараешься? -- Последовал жесткий взгляд в лицо. -- И да, и нет. Иногда складывается впечатление, что мы отгоняем от пирога одних, чтобы их место заняли другие. Есть ли от этого польза России -- не уверен. Я готов защищать свою семью и своих боевых товарищей всеми доступными мне методами. Если бы Боцман не отправил жену и сына в Калугу, они тоже находились бы в опасности. Если бы они погибли, вы бы дали мне санкцию на уничтожение Спицына? Разговор не получался. -- Послушай, Сергей, -- еще раз попытался начать Голубков, закрепив удочку в пазу и отвернувшись от нее. -- Обратись ты сразу в управление, я нашел бы способ воздействовать на ситуацию, не проводя силовых мер. Ты готов втянуться в бесконечные криминальные разбирательства и даже не оцениваешь всей их безнадежности. Я прежде всего расцениваю твою группу как ценную боевую единицу управления, способную к проведению важных операций, от которых зависят судьбы целых народов. Армия трещит по всем швам. С юга усиливается мусульманское давление, которое подпитывается большими наркоденьгами. Террористические группы, похищения, лагеря подготовки боевиков, вывоз капиталов на Запад. Все это -- и многое другое -- находится в сфере деятельности управления. Твои спицынские рэкетиры не имеют никакого значения в масштабе страны, а ты ставишь под угрозу само существование своей группы, ввязываясь в какой-то мелкий личный "джихад". Голубкова, произносившего не без некоторого внутреннего смущения эту "передовицу из газеты", насторожило внимание Пастухова и даже легкая улыбка, тронувшая уголки его губ. Полковник остановился. Пастухов тщательно вытер руки, достал из сумки небольшой дочкин плеер, захваченный из дому, и протянул его Голубкову. -- Послушайте одну запись, товарищ полковник. -- С этими словами он вынул из кармана магнитофонную кассету. Голубков без вопросов вставил кассету в плеер. В тишине раннего утра над речной зыбью зазвучали голоса, два или три из них -- с акцентом. "-- На этот раз мы сильно сократим путь для товара. Больше мы не будем возить его через всю страну на колесах. -- Он сам полетит, как птица? -- Ты зря смеешься, Шрам, товар сам прилетит в Москву вместе с Возехом. Твое дело -- отправить его дальше и получить деньги. -- Самолеты -- дело опасное, большой груз наверняка застукают. Потеряем все. -- Самолеты вообще -- да. Но не военный грузовой самолет. У военных груз таможня не досматривает. -- Смотря откуда он летит. -- Место погрузки мы пока назвать не можем. Но место очень хорошее, уважаемое. А садится самолет в Москве на военном аэродроме". Голубков приостановил запись, спросив: -- О каком грузе идет речь? -- Наркотики, -- пояснил Пастухов. Чтобы облегчить полковнику понимание, он стал расшифровывать, кому принадлежит каждая реплика в разговоре, записанном в доме адвоката и происходившем между спицынскими бандитами и их таджикскими гостями: "Солуха. Речь идет, таким образом, о больших партиях? Возех. Частями по миллиону -- в наших ценах. Частей будет несколько. 3ураб. Это груз одного очень важного человека, который везет товар из Пакистана. Это большой друг нашего Гузара. Спицын. Он хочет забить постоянный канал? Возех. Мы все этого хотим. Но человека по имени Захир интересует покупка оружия... Солуха. О каком оружии... Спица (перебивает). Подожди об этом. Какова наша роль в деле и какова моя доля? Возех. Захир -- щедрый человек, но деньги ему нужны на газават, который он ведет во всем мире. Его опасно подводить. Вы должны обеспечить приемку груза в Москве, отправку в Петербург и получение денег. Вы расфасуете товар в Москве? Спица. Как обычно. Назовите процент. Зураб. Пятнадцать..." На этот раз прослушивание прервал Пастухов: -- Дальше они нудно торгуются, но при этом проговаривают многие детали операции. Вам интересно, Константин Дмитриевич? Голубков сердито взглянул на него, но это было уже добрым знаком -- сердитое и деловое отношение. Голубков приготовился к работе, его сильный аналитический ум уже вовсю перерабатывал новую информацию. -- Так о каком оружии идет речь? И о каком человеке? Кто такой Захир? Почему ты сразу не сообщил мне об этом материале? Пастухов кивнул. -- Я сам прослушал это только вчера вечером. Запись сделана Мухой и Артистом перед выездом бригады в казино, я в это время находился в другом месте. -- Давай остальные материалы, отдам в расшифровку. Надо тебе посидеть вместе с парнями, помочь им идентифицировать голоса. Сматывай удочки, поехали, -- заторопился полковник Голубков, не сводя глаз с экрана прибора, на котором снова была видна стайка подлещиков. -- Твою мать, дожили: рыбу на экране смотрим! Теперь и он верил, что спицынская группировка была отнюдь не только уголовным сбродом, не стоящим внимания управления. Вот только группировки, как таковой, уже не существовало. Совершенно секретно Экземпляр единственный, машинописный Занесению в компьютерную базу данных не подлежит Начальнику Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенанту Нифонтову А. Н. ИНФОРМАЦИОННО-АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЗАПИСКА Сведения на лицо, именуемое Возехом, в информатории отсутствуют, видимо, он является одним из полевых командиров или лидеров родовых групп. В данном случае он представляет интересы исламистской оппозиции, а также известного эмиссара исламистов Али Амир Захира в вопросах приобретения оружия. Зураб -- его помощник и не представляет самостоятельного интереса. Солуха Григорий Иванович -- помощник депутата Госдумы Н.Н.Кубасова, обладает обширными деловыми и политическими связями, осуществлял юридическую и информационную поддержку спицынской группировки. Данные на Спицына и других см. в прилагаемой сводке МВД по поводу ликвидации спицынской преступной группировки 11 августа с.г. Следует отметить отсутствие в ней каких-либо сведений о причастности группировки к наркобизнесу и ее связях с Таджикистаном. Анализ материалов прослушивания переговоров между членами преступной группировки Спицына и представителями таджикской стороны позволяет предположить следующие тенденции и установить факты: 1. В Таджикистане произошла смычка между лидером радикальной исламистской оппозиции Азимом Гузаром и дельцами наркобизнеса с целью проведения совместных финансовых операций. 2. Упомянутый в переговорах Али Амир Захир является известным международным террористом, возможно, представителем Бен Ладена; Али Амир Захир, настоящее имя -- Дуфар Сарух, находится в розыске Интерпола с 1983 года, участник терактов в Иране, Ливане, Вашингтоне, его ожидаемое появление в Душанбе свидетельствует о растущей поддержке со стороны арабских лидеров международного терроризма исламской оппозиции Таджикистана. 3. Ожидаемая переправка груза наркотиков посредством транспортной военной авиации должна происходить не с территории Таджикистана, где для этого нет условий, следовательно, наркотический синдикат, который пытается построить таджикская оппозиция, включает себя и военных некой третьей страны, прилегающей к Таджикистану. Тенденция к увязке интересов столь разных групп свидетельствует об изменении политической обстановки в Таджикистане, о стремлении исламской оппозиции обзавестись независимым финансовым источником, наладить нелегальные международные связи. Эти факты хорошо увязываются с поступающими из Таджикистана сведениями о растущей агрессивности политического блока Азима Гузара, вытеснении с арены борьбы демократической оппозиции и растущем давлении на правительство Рахмонова. Политические тенденции в Душанбе входят в сферу непосредственных интересов управления. Организация нового мощного наркотического коридора способна повлиять на криминогенную обстановку в Москве и России, обострить ее, резко расширить международные связи наркобизнеса. Участие в наркосиндикате российских военных и военных третьих стран, способных предоставить транспортную авиацию и аэродромы под Москвой, требует самостоятельного изучения, однако входит в компетенцию соответствующей службы ФСБ. Требует дальнейшей разработки информация о нелегальном пребывании на территории Таджикистана и, возможно, России Али Амир Захира. Можно предположить, что лидеры исламистской оппозиции Таджикистана (в частности, Азим Гузар) явились связующим звеном между зарубежными исламистскими террористическими организациями и местными наркодельцами. Ключевой интерес представляют цели пребывания Али Амир Захира на территории страны; необходимо выяснить, что является его основной задачей: помощь исламистской оппозиции в Таджикистане либо предполагаемая закупка вооружений. Обращает на себя внимание интерес к зенитным системам, которые могут быть, к примеру, использованы Бен Ладеном для защиты учебно-тренировочных баз боевиков от превентивных ударов США. В связи с вышеизложенным считаю целесообразным провести разведывательную операцию на территории Таджикистана, Дата. Начальник аналитического отдела генерал Слепцов П. В.". К короткому отчету аналитиков, который Нифонтов, просмотрев, бросил на стол, прилагалась расшифровка переговоров, исчерканная в нужных местах маркером полковника Голубкова. Генерал углубился в чтение: "Солуха. Давайте все-таки вернемся к прозвучавшему вопросу о закупке оружия. Спицын. Возех, у тебя стволов не хватает? Дарю! Смех. Передача подарка. Возех. Спасибо, брат. Но Захир не интересуется карманным оружием. Солуха. Что за человек хочет покупать оружие? Захир? Кто это? Возех. Очень серьезный человек, Григорий Иванович. Он привезет товар и хочет купить оружие для воинов ислама. Партия очень надеется на его помощь. Солуха. Как, говоришь, его имя? Возех. Али Амир Захир, так его имя полностью. Солуха. Мне оно неизвестно. Возех. За ним стоят люди, имена которых хорошо известны во всем мире, но ему следует называть эти имена самому, если у вас найдется чем его заинтересовать. Спицын. "Калаши", "хлопушки", взрывчатка? Возех. Эти вещи, скорее, понадобятся нам самим. Захир интересовался по большей части системами залпового огня, зенитными установками, "Иглами"... Солуха. А С-300 он не купит? Возех. Разве это возможно? Солуха. Нет, конечно. Мы на Кипр никак ее не продадим... (Пауза.) Я должен понимать, что речь идет о таких (выделено интонацией) деньгах? Возех. Именно. Солуха. И человек, обладающий такими деньгами, приедет к вам? Возех. Человек, который сможет вести переговоры о таких (выделено интонацией) деньгах..." Нифонтов отложил распечатку в сторону. -- Какие ты видишь возможности для работы по этому направлению? -- спросил генерал у сидящего перед ним полковника Голубкова. -- Дело практически провалено действиями Пастухова. Московские фигуранты попросту уничтожены. -- Уничтожены только посредники. Картина представляется следующей: таджикские связники до сих пор имели ограниченные объемы сделок, они впервые пробовали организовать крупную поставку и впервые связаны с политическими и военными силами. Таким образом, основные фигуранты нам известны, и они находятся в Душанбе. Это Азим Гузар, Али Амир Захир, некий Возех. В создавшейся обстановке они будут вынуждены либо искать новые каналы для поставки наркотиков, либо должны отказаться от своих планов. -- Что ты предлагаешь, Константин Дмитриевич? -- Послать в Душанбе команду Пастухова под видом покупателей наркотического сырья. Поручить им разведывательную операцию, а если возможно, то и внедрение в эту группировку. Нифонтов задумался: -- Таджики опирались на уголовников. Захотят ли они поверить группе Пастухова? Ведь у него и его ребят, так сказать, совсем другой "окрас"... -- А что, если послать их под таким "соусом"... Они уничтожили конкурентов. Они хотят перехватить спицынское дело. Они бывшие военные. У них, следовательно, могут быть соответствующие связи с торговцами оружием. Такое положение дел открывает для нас оперативные возможности. Нифонтов хмыкнул: -- Их увольнение и разжалование во время прошлого чеченского конфликта неплохо вписывается в такую легенду. Хорошо, давай обсудим подробности операции. Оба офицера подумали также о том, что задание, если оно будет дано, разом решит проблему с группой Пастухова. * * * Пастухов отказался от ужина, но остался сидеть вместе с семьей за общим столом. Дочка, Настена, канючила, как она умела, роликовые коньки. И хотя в Затопино была только небольшая заасфальтированная площадка -- перед сельсоветом, да и та сплошь изрытая проплешинами, Пастух, из которого Настена вила веревки, обещал ей подумать об обустройстве специальной площадки для катания. -- Вернусь только из поездки, -- сказал Пастухов, -- и займусь этим. И тут же на глазах Ольги появились слезы. -- Опять... -- выдохнула она. -- С чего ты взяла?! Я же по два раза на неделе по делам езжу. -- Да не пытайся ты меня обмануть, Сережа, я ведь душой все чувствую... -- Ну перестань, Оленька, -- Пастухов вздохнул. -- Ты же знаешь -- надо... Ему случалось без запинки проходить детекторы лжи, но еще ни разу не удалось обмануть свою Олю, она чуяла серьезные перемены любящим сердцем, удивительным женским чутьем. -- Я тебя не обманываю, Оля. -- Он ласково положил ей руку на затылок. -- Еще ничего не решено, скорее всего, мы откажемся от этой работы. И даже если ребята решат взяться -- задание на этот раз совершенно простое, ничем таким нам не грозит. Веришь? Ольга опустилась на табурет и тяжело вздохнула. * * * "Вот она -- еще одна моя роль в этой жизни, и, наверное, основная, -- невольно думал Пастухов, стоя на службе в маленькой сельской церкви в Спас-Заулке. -- Я исполняю ее под режиссурой Управления по планированию специальных мероприятий, которое подчиняется непосредственно администрации президента. Я имею дело со старым сослуживцем -- Константином Дмитриевичем Голубковым -- и сам даже толком не знаю, что это за управление -- не ФСБ, не внешняя разведка, не МВД. Я научился до некоторой степени доверять Голубкову, который не раз уже отстоял наши жизни в грязных играх политиков и спецслужб. Больше того, я почти верю в то, что задания, которые мы выполняем, идут на пользу... Трудно только до конца понять -- кому. России? Добрым людям? Здоровым силам в правительстве? Жителям моей деревеньки они идут на пользу -- вот это точно, потому что все станки в моей мастерской, где мои односельчане заняты, куплены на гонорары от наших заданий. Факт остается фактом: мы профессионалы, и время от времени полковник Голубков предлагает нам выполнить задание, которое нельзя поручать разведке или ФСБ. И мы действуем на свой страх и риск -- страна немедленно откажется от нас, если мы попадемся на горячем -- во имя этой же самой страны..." Вечерняя служба завершилась. Певчие разошлись, перекрестившись на купола, сторож подметал церквушку. Отец Андрей тушил свечи перед образами, завтра утром их снова зажгут. Он повернулся на мои шаги, понял, почему я остался после службы, молча посмотрел и, ни слова не говоря, достав из ящика семь свечей, протянул их мне. И я поставил их перед образами. Две за упокой душ убиенного лейтенанта спецназа Тимофея Варпаховского и убиенного старшего лейтенанта спецназа Николая Ухова по кличке Трубач. Четыре во здравие, перед Георгием Победоносцем, покровителем воинов. Во здравие бывшего капитана медицинской службы Ивана Перегудова по прозвищу Док. Во здравие бывшего старшего лейтенанта спецназа Дмитрия Хохлова по прозвищу Боцман. Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Семена Злотникова по прозвищу Артист. Во здравие бывшего лейтенанта спецназа Олега Мухина по прозвищу Муха. И седьмая свеча... За себя? Во свое здравие тостов не произносят, свечей не ставят. Так за что она -- седьмая свеча? За то, чтобы приказ, который выполняешь, был не во зло? Вот только боевой приказ всегда во зло -- для врага. Тогда, может быть, за то, чтобы отличать вряга от друга, от ни в чем не повинного человека? Но чаще всего враг -- это такой же, как ты, профессионал, который стреляет в тебя. Вот и все. Тогда за что же эта свеча? И я просто прочел единственную молитву, которую знаю целиком: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного" -- и зажег седьмую свечу. * * * -- Что пришел, Сергей Сергеевич, опять собираешься в путь? -- спросил священник, когда я закончил. Я смолчал, подивившись про себя, как безошибочно сегодня узнают мои мысли. Впрочем, кому и знать твою душу, если не жене и священнику... -- Беспокоишься перед дорогой? -- Он снова поднял свой невозмутимый взгляд. -- Я и вправду еще не знаю, отец Андрей. Но вы, видимо, правы... Похоже, завтра придет... -- я замялся, -- приказ. Опять мне в поход. -- Что же мучит тебя? -- Двое товарищей моих уже погибли, а я не знаю, стоило ли наше дело того, чтобы эти люди ушли из жизни. Отец Андрей прошел в глубину храма и вернулся, держа небольшую книгу в мягком переплете, листая, сказал: -- Никто не уходит из жизни раньше времени, все мы в Божьей руке. А что касается твоего пути... Вот послушай: "Благоугодим Господу, как воины угождают Царю; ибо, вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении. Убоимся Господа хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а услышав там лай собак, тотчас возвратились назад, и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей". Священник смолк. Помолчал и я, удивленный. Я всегда знал, что были в русской армии священники, которые благословляли воинов на ратный подвиг, что заповедь "Не убий" не означает, что не должно человеку защищать свой дом и страну, -- все это я чувствовал и понимал, но не знал, что так в Писании сказано про воина, про меня, русского офицера: "...вступивши в это звание, мы подлежим строгому ответу о служении". -- Откуда эти слова, отец Андрей? -- Из наставления монахам, писанного в восьмом веке игуменом Синайской горы, оно называется "Лествица". Человек этот, прежде чем принять сан и написать свое наставление, удалился в пустыню и молчал там сорок лет. Если бы и все мы помолчали и подумали сорок лет или хотя бы сорок дней, прежде чем говорить что-нибудь людям... -- Значит, и с точки зрения Церкви дело воина -- служить? То есть -- убивать? -- Я напрягся, глядя ему в глаза. Не за этим ли разговором пришел я в храм? -- Не прячься за Церковь, Сергей. -- Первый раз в жизни меня упрекнули в том, что я прячусь, но возражать я не стал, потому что священник был прав: видно, я захотел получить от него индульгенцию. -- Твой путь -- это дело твоей веры, никто, кроме Господа, тебе не ответит, праведен ли твой путь. По делам твоим увидишь, кто ты. Я прочитал тебе строки из "Лествицы", чтобы ты сам, внутри себя прислушался к своей вере. И я ушел из опустевшего храма, наполнившись чем-то вроде молитвы: "Вразуми меня, Господи. И если судьба моя быть псом Твоим, то укажи мне воров, которые не устрашились имени Твоего, чтобы я остановил их..." Глава пятая. Газават Старший Дудчик возвращался к привычной рутине службы в Главном штабе РВСН[1] в Москве. Сделав решительный шаг, он на время успокоился, и даже сыновья генерала Сытина, даже покровительственный тон Петра Иосифовича, купившего его за триста долларов и путевку в Сочи, -- даже они теперь не столь тревожили его ненависть. Он понемногу копировал свежую информацию, но делал это, скорее, по привычке и врожденной добросовестности в работе. От брата сведений пока не поступало. Дискета стоимостью в миллиард долларов хранилась в надежном тайнике. Племянница подружилась с дочерью, и вместе они наполняли непривычным гамом и беспорядком ухоженную квартиру Виталия Дудчика. Полковник с явной скукой на лице читал свежий номер газеты "Сегодня", купленный по дороге на службу, где рьяные газетчики расписывали перипетии очередной гангстерской войны с расстрелом машин и взрывом ремонтного цеха автосервиса. Полковника ракетных войск не впечатляло число убитых, поскольку оружие, которым он ежедневно профессионально занимался, было способно уничтожить в одни сутки всех гангстеров Москвы и Чикаго. Не остановил его внимания и тот факт, что погибшие накануне гибели встречались с тремя таджикскими авторитетами, -- это позволяло газетчикам предположить связь спицынской группировки с международной наркомафией. Мало ли таджиков на свете? И откуда было знать полковнику Дудчику, что судьба, протянувшись несколькими незримыми нитями между Душанбе и Москвой, готовилась намертво замотать его в тугую и липкую паутину, где первыми жертвами оказались эти нелюбопытные ему люди. * * * Алексей Дудчик, в свою очередь, находился в совершенно другом настроении. Он метался по душной, комнате гостиницы в Душанбе. Время шло, а вариант все не находился. Хотя, допустим, времени-то как раз прошло совсем немного. Но холодное отношение английского атташе, проявленное им на фуршете у министра, настолько обескуражило Алексея, что он растерялся. Он пробовал уговаривать себя, что такое серьезное предприятие потребует месяцев подготовки, но ему хотелось, чтобы все произошло побыстрее. А главное, хотелось хоть какой-то определенности. Тем большей была радость Алексея, когда, подняв трубку, он услышал английское: -- Good day, Alex. -- Добрый день, -- ответил младший Дудчик, у которого сразу отлегло от души. -- Чему обязан? -- Я слышал, что вы отправляетесь на заставу. -- Вас правильно информировали. Прилетела съемочная группа с ОРТ, будут делать репортаж. Мы полетим по нескольким заставам, в том числе высокогорным. Дня на три-четыре. Потом они отправятся в Узбекистан. -- У них будет свой вертолет? -- Да, организация не из бедных. -- А в их вертолете найдется место для одного англичанина и гуманитарной помощи? У меня есть лекарства для ваших пограничников, килограммов сорок -- пятьдесят. -- Я думаю, телевизионщики с радостью возьмут вас с собой. Я сейчас перезвоню сначала им, а потом вам, господин Янг. -- Буду вам очень благодарен. А когда планируется вылет? -- Завтра в четыре утра. -- Всего доброго, Алексей. Жду вашего подтверждения. Да, и не забудьте вашу заявку. "Учись, мальчишка, как дела делаются, -- сказал себе Алексей. -- Сбил с меня спесь, а через день-другой спокойно позвонил и предложил вариант, совершенно безопасный для себя. Попробуй спрячь группу захвата ФСБ в вертолете или на горной заставе". Алексей, не в силах сдержать волнение, набрал сгоряча московский номер брата. Ответила невестка, охала, сочувствовала, совсем не думая о том, что за международный разговор придется платить отнюдь не богатому офицеру, служащему в Таджикистане. Впрочем, спишу на служебные нужды, подумал Алексей и попросил к телефону дочку. Дочка весело защебетала в трубку о том, что в Москве совсем не так жарко, она даже кофточку надевает на улицу. Все детки во дворе русские, только один негритенок, а скоро она пойдет в ту же самую школу, что и сестричка. Алексей совсем растаял, пообещал при первой возможности прилететь на побывку, а в заключение попросил передать дяде Виталику, что ловил крупн