Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     © Copyright Евгений Сартинов, 1999
     Email: chap@mail.samtel.ru
     Date: 23 Mar 2001
---------------------------------------------------------------


     ЕВГЕНИЙ САРТИНОВ.
     ПОСЛЕДНЯЯ ИМПЕРИЯ.

     (Краткая история России двадцать первого века в эпизодах).







     Несмотря на май жара в Таджикистане уже достигала тридцати градусов, но
это не  спасало пограничников от обычного для высокогорья  ночного холода. В
этот раз в засаду их  вышло  больше чем обычно, кроме трех  таджиков старший
лейтенант Алексей Владимиров повел с собой только прибывшего для дальнейшего
прохождения службы лейтенанта Виктора Аксенова.
     - И где же ты раньше служил? - спросил он новичка на ходу.
     - На русско-финнской, под Выборгом.
     Владимиров вздохнул. Ростом, под два  метра, и комплекцией он напоминал
борца  Карелина, и коренастому,  невысокому Аксенову  казался олицетворением
истинного героя-пограничника.
     - Там сейчас хорошо, не жарко и не холодно.
     - Это да, - согласился Аксенов.
     - А тут скоро будет ад, пекло.
     Виктор  взглянул  на  необычно  крупные,  высокогорные звезды и на  это
ничего не ответил. Владимиров выждал паузу и продолжил.
     -  Сейчас  нарушителей тут  меньше,  Пяндж  разлился, течение  быстрое.
Вообще  талибы  на  том  берегу  проявляют  странную  активность.  Тянут  от
ближайшего городка к реке дорогу. Ну вот мы и пришли.
     С точки зрения Аксенова  позиция  была выбрана  идеально. Небольшая, но
единственная  возвышенность  в  обширном  распадке   между  двумя   отрогами
Гиндукуша позволяла контролировать берег реки на несколько  километров.  Они
спустились в небольшой, хорошо замаскированный  прибрежным камышом окоп,  и,
прикрывшись  бруствером,  закурили.  Один  из таджиков  наблюдал  за  рекой,
остальные смолили сигареты не вмешиваясь в разговор своих офицеров.
     - Куда тебя переводят? - спросил Аксенов.
     - Никуда. Комиссуют.
     - Почему? - удивился Аксенов.
     - Сердце.  Никогда  не  думал что  до этого  дойдет,  но  уже  два раза
прихватывало  так,  что думал  точно  сдохну. Первый  раз  отлежался, ни кто
толком  и  не  заметил, а второй раз прихватило крепко. Стенокардия. Это все
высокогорье, жара...
     - Э-э,  товарищ командир! -  взволнованным голосом прервал  их разговор
караульный. - Однако плывет кто-то.
     Лейтенанты поднялись  в полный  рост, припали к биноклям.  Несмотря  на
сияние звезд мрак стоял кромешный, и Аксенов подумал было что солдат ошибся,
но через пару  секунд Виктор расслышал  явный плеск воды  под  веслом.  Лишь
метров  за тридцать  от берега  он наконец рассмотрел  черную  тень на сером
полотне реки.
     - Будем брать,  -  тихо приказал Владимиров,  и осторожно,  стараясь не
лязгнуть металлом, потянул затвор автомата. Голос  его звучал азартно и даже
весело. - Последнее задержание...
     Эту фразу он не договорил, только выругался. Сначала Виктор  не понял в
чем дело,  потом увидел... За темным силуэтом резиновой лодки показалась еще
одна, затем бесформенное пятно большого плота, и еще и еще...
     "Сколько же их тут?! Десять. Пятнадцать, двадцать..." - считал Аксенов.
     - Кадыров, вызывай помощь! Всем остальным огонь! - рявкнул Владимиров и
первый полоснул очередью по ткнувшейся в берег лодке.
     Кинжальный огонь пограничников был страшен. Из темноты  слышались крики
и стоны раненых, лишь секунд через  десять с последних лодок полетели  в  их
сторону трассирующие огни очередей.
     - Лейтенант, майор говорит на  них тоже напали! - Взволновано прокричал
радист.
     - Тогда бросай рацию, огонь! - приказал Алексей.
     Ответный огонь с реки усилился,  несколько плотов  связанных из надутых
бурдюков  ткнулись в  берег метрах в  ста ниже по течению от дозора и теперь
обстрел   велся  уже   с   двух  сторон.   Через  полчаса   погиб  один   из
солдат-таджиков,  Владимиров  был  вскользь  ранен осколком от  подствольной
гранаты.  Но  перевязавшись он продолжил  стрелять.  Пограничники  держались
крепко,  позиция  была  выбрана  прекрасно,  небольшая  высотка  на  которой
находился окоп контролировала все прибрежную  полосу километра на два по обе
стороны. Беспощадный  огонь пожирал  пересохшие  камыши,  и  пламя бушующего
пожара  освещало заваленный трупами берег, еще  множество  трупов,  плотов и
лодок унесло течением. Аксенов привалившись к стенке  окопа менял  очередной
магазин,  когда   слева   от   них,  почти  на  линии  горизонта   полыхнуло
продолговатое пламя.
     "Молния," - мелькнуло в голове у лейтенанта, но  тяжкий грохот  взрывов
подсказал ему что это не так.
     - Из  "Градов"  по заставе  бьют,  сволочи!  - закричал  Владимиров,  и
заскрипев зубами с еще большим ожесточением припал к прикладу перегревшегося
"Калашникова".
     Обстрел заставы  продолжался не менее  часа, за это время у  наряда под
руководством Владимирова погиб таджик пулеметчик, и его сменил сам  Аксенов.
Несмотря  на  все старания  атакующих  пройти их рубеж  моджахеды не  могли.
Виктора удивляло  одно, с каким упрямством талибы лезли  на  берег  именно в
этом месте. Пятьсот метров вправо  или влево, и они  бы  спокойно бы  обошли
дозор без всяких потерь. К трем часам ночи  наступил какой-то перелом, лодки
перестали появляться в поле зрения  пограничников, да и те что высадились на
берег отошли назад, и обстреливали дозор издалека, уже с двух сторон.
     - Так, похоже у  нас передышка, - сказал Владимиров, опускаясь  на  дно
окопа.
     - Похоже  на это,  -  согласился  Аксенов,  настороженно вглядываясь  в
распарываемую редкими трассерами темноту. - Это что, вторжение?
     - Не знаю. У нас это впервые. Раньше такое было на двенадцатой заставе.
Что у нас с патронами?
     - Мало. У меня один магазин остался.
     - У меня тоже. Саид, что у тебя?
     - Патронов десять есть, - подал голос таджик.
     - Хреново, - подвел итог Алексей. - Полчаса боя и нам хана.
     - Может у них занять? - Виктор кивнул в сторону берега.
     Камыши  уже почти  прогорели, оставив  в воздухе приторный  запах гари.
Владимиров внимательно оглядел местность и согласно кивнул головой.
     - Идет. Давай пулемет, в случае чего я прикрою.
     Выбравшись  из окопа  Аксенов  пополз  в сторону  берега.  На первый из
трупов он наткнулся метров через тридцать, нашарив в  руках уже окоченевшего
на холоде покойника автомат он отстегнул магазин и пополз дальше.  На  самой
урезе воды покойники лежали друг на друге, и Аксенов в азарте  переползал от
одного  к  другому,  наощупь  находил  оружие  и  снимал,  снимал  магазины,
рассовывая их  в  свои  нагрудные  карманы.  Под руку ему  попалась  большая
холщовая  сумка с какой-то  крупой,  вытряхнув ее  содержимое  Виктор  начал
набивать ее боеприпасами,  когда и она была полна  магазинами  Виктор пополз
обратно.  Неожиданно  один из  лежащих на  его  пути  коротко  и  мучительно
простонал,  а потом перевернулся прямо  лицом к лицу с  лейтенантом. Аксенов
услышал тяжелое дыхание раненого,  запах чеснока, никогда не чищенных зубов,
и  еще чего-то страшного, необъяснимого. Лейтенанта словно парализовало,  он
почему-то не мог даже двинуться, отвернуться. Лишь когда афганец  захрипел и
рука  его машинально  схватила  одежду  пограничника в последних  судорогах,
Аксенов понял что это агония. Вскоре умирающий затих, пальцы  его разжались,
но тут  Виктора  охватил непонятный, поднявшийся с самого дна его души ужас.
Его мгновенно вырвало, и, уже не  маскируясь,  он вскочил на ноги, подхватил
сумку с боезапасом и со всех ног припустился бежать к окопу.  Слева и справа
в   его  сторону   тут   же  полетели  трассирующие  очереди,  но  от  окопа
пограничников   взволнованной   басистой   скороговоркой   загремел  пулемет
Владимирова. Когда Аксенов свалился на дно окопа тот спросил:
     - Ты чего бегом-то? Опасно.
     -  Да  так,  -  отмахнулся  Виктор,  устало  приваливаясь  к податливой
земляной стенке. А старший лейтенант уже  осматривал его трофеи, подсвечивая
себе фонариком.
     - Что принес? Ого, солидно! Этак мы продержимся тут еще долго...
     В это время со стороны окопавшихся на их стороне талибов взвилась вверх
красная ракета, а через секунду, уже с  другой  стороны, справа  - еще одна.
Владимиров выругался, вскочил на  ноги, и,  прежде чем Аксенов понял что тот
делает, выстрелил вверх из ракетницы.  Она оказалась так же заряжена красной
ракетой,  и  через  пару  секунд с  другой стороны  Пянджа  послышался  звук
пушечного выстрела, засвистел разрезаемый снарядом воздух.
     -  Ложись!  -  закричал  Алексей,  сам  падая  на  землю. Под  Виктором
содрогнулась земля, грохот взрыва болезненно ударил по перепонкам, на голову
посыпались  комья  земли.  Взрывы  распахали темноту  еще три раза, потом, к
удивлению Аксенова, переместились влево.
     - Ага,  купил я все-таки  их! -  восторженно закричал Владимиров. -  По
своим бьют!
     Со стороны  талибов и в самом деле заполошно били и  били вверх красные
ракеты.  Владимиров  так  же  еще раз  стрельнул  из своей ракетницы,  потом
обернулся к своим подчиненным.
     - Надо уходить пока темно.  Против артиллерии не попрешь. Пойдем так, -
он махнул рукой в противоположную  от реки сторону. - Между  ними. Я первый,
Кадыров за мной, ты, Виктор, замыкающий. Вперед!
     Взяв на изготовку пулемет  Владимиров выпрыгнул из окопа  и пригнувшись
побежал  вперед. Его маневр  повторил  таджик, с  другой  стороны реки  тупо
бабахнула пушка, Аксенов уже оперся  на бруствер,  когда свист снаряда начал
нарастать с  пугающей быстротой,  время  словно  замедлило свой  шаг, Виктор
застыл  в этой позе в оцепенении,  а затем вспышка и грохот взрыва слились в
одно целое, отключая сознание лейтенанта...
     Первое  что  он  почувствовал  очнувшись, это тяжесть.  Ему было тяжело
дышать, думать, шевелиться. Виктору было очень плохо, он лежал на  животе, в
голове  словно  стучал упрямый  молотобоец,  лейтенанта  тошнило,  весь  мир
кружился вокруг  него, и еще эта тяжесть... Полежав  несколько минут Аксенов
застонал, чуть пошевелился, и от  этого  звука и этого движения его чуть  не
вывернуло  наизнанку.  Прошло еще  минут десять, прежде чем  лейтенант сумел
набраться сил  и  приподнять  голову. У  него сложилось  впечатление что  ее
кто-то  держит  сверху,  и  лишь  преодолев  эту  странную  тяжесть  Аксенов
почувствовал облегчение и болезненный удар света по  глазам. Зажмурившись он
переждал немного, и начал оглядываться по сторонам. Похоже что  его завалило
землей в том же  самом окопе. Превозмогая тошноту Виктор целиком выбрался из
земляного плена  и наконец-то вздохнул воздух полной грудью.  Отдышавшись от
осторожно  потрогал  больную  голову  руками, убедился  что  она  на  месте,
осмотрел себя и понял что даже не ранен.
     "Повезло, - подумал он, замедленным жестом  стряхивая с  головы остатки
серой таджикской земли. - Только контузило".
     Сквозь вязкий шум головной боли начали проникать еще какие-то неприятно
знакомые  звуки.  Сначала Виктор  пытался  понять  где  он их слыхал,  потом
оставил это занятие и, приподнявшись, выглянул из полуразрушенного окопа. То
что он  увидел  заставило  его снова  торопливо  пригнуться. Очевидно  после
контузии  у  него  ослаб  слух,  иначе  бы  он  не  воспринимал рев  тяжелых
грузовиков  как отдаленный, однообразный шум. Совсем рядом, метрах  в ста от
него тянулся на другой берег Пянджа понтонный мост, и по нему  ехали и ехали
танки,  бронетранспортеры,  а  больше всего именно грузовики  полные народу.
Нашарив в песке фуражку Аксенов прикрыл ее свою не успевшую  загореть бритую
голову и  снова  осторожно выглянул из окопа.  Да, это  были талибы, в серых
халатах,  в  грязно-зеленых чалмах и  круглых  пуштунских  шапках. Лейтенант
отчетливо видел их лица, продолговатые, худощавые, с острыми длинными носами
и миндалевидным  разрезом глаз. И  эти  жадные, черные глаза были устремлены
вперед,  они словно были уже  там, на плодороднейших  равнинах Узбекистана и
Туркмении, там  где  нет суровой  зимы,  много  фруктов, еды, и  еще  больше
проклятых  неверных,  а  так  же  мусульман,  забывших  об истинных  законах
шариата.  Они вернут  им  истинную веру,  не  всем,  тем  кого  помилуют,  а
большинство из них достойны за свои грехи только одной участи - смерти.
     Аксенов,  ослабев,  сполз на  дно окопа, на короткое время им  овладело
отчаяние.   Его  положение  казалось  безнадежным,  один,  вдали  от  своих,
практически в тылу врага. Лишь минут через пять он овладел собой.
     "То-то  они лезли на это место  так настырно. Здесь самое удобное место
для высадки, прокладки дороги  и кратчайший путь на перевал. Ничего, дождусь
темноты и уйду отсюда незамеченным. Надо посмотреть что у меня есть."
     Короткая  ревизия  не  вызвала у  него  особого  восторга.  Было  много
боеприпасов, он откопал свой автомат, ту сумку с магазинами. Зато из питания
были только два куска хлеба, к тому же осколок пробил его фляжку, а пить ему
сейчас хотелось  больше  всего.  Пробравшись к  другому краю  окопа  Аксенов
обнаружил в метре от бруствера  мертвое тело пограничника. Судя  по разбитой
рации на спине это был Кадыров.
     "Значит он не ушел, - понял Виктор. - А Алексей?"
     Судьбу  товарища он понял осторожно выглянув из-за тела таджика. Метрах
в пятидесяти  от окопа Виктор увидел  большой шест, а на нем что-то круглое.
Схватившись  за  бинокль Аксенов приник  к окулярам  судорожными  движениями
крутя верньер наводки. Да, ошибиться он  не  мог. Это была отрезанная голова
лейтенанта Владимирова. Большое, крупное тело Алексея лежало  рядом, судя по
тому что у него не было ноги Виктор понял как старший лейтенант попал в руки
талибам. Опустив бинокль Аксенов  схватился  за автомат,  в горле  судорогой
рвалась  наружу  ненависть.  Ярость  требовала  только  одного  -  стрелять,
стрелять и  стрелять  в  эти  чужие,  жестокие лица!  Лишь  трясущиеся  руки
остановили Виктора. Он понял что в таком  состоянии не сможет попасть даже в
грузовик. Привалившись спиной к стенке лейтенант прикрыл  глаза и постарался
успокоиться.
     "Они не стали меня искать потому, что думали что это обычный наряд, три
таджика и русский офицер.  Повезло. Но что мне теперь делать? Думай, парень,
думай!"
     Тут  со стороны  реки  послышались какие-то крики, Аксенов выглянул  из
своего  укрытия  и  понял,  что  у  одного из  стареньких "Уралов" явно  еще
советских  времен заглох мотор. Водитель открыл капот и  начал ковыряться  в
двигателе,  пассажиры  же  ссыпались  вниз и  оживленно жестикулируя  начали
помогать ему бесплатными советами. Все это длилось больше часа, потом  через
толпу  пробился человек  в  сером  мундире  европейского  покроя,  он что-то
сердито закричал на шофера, тот начал оправдывать, его поддержали пассажиры.
Несмотря на всю эту шумную защиту офицер  был неумолим. Властными жестами он
разогнал  всех в разные стороны, лично  вывернул  руль,  и толкаемая бывшими
пассажирами машина свалилась в реку и исчезла в воде.
     "Пакистанец, - понял Виктор. - Что-то вроде военного советника при этой
банде."
     Оживленно обсудив происшедшее талибы начали разбредаться вдоль колонны,
с шумом и перебранкой отвоевывая себе место в переполненных грузовиках.
     Это эпизод  привел  лейтенанта  к  одной  простой мысли.  Неторопливо и
методично Аксенов начал  потрошить  магазины, отбрасывая пустые в сторону, и
набивая остальные под самую завязку.  Остаток дня он провел очищая  от земли
свой автомат. Когда  же опустилась долгожданная темнота, то Виктор зарядил в
подствольник единственную гранату,  тщательно прицелился и  ударил  как  раз
промеж фар  ближней к нему двигавшейся по мосту  машине. Получилось  удачно,
грузовик встал,  и Аксенов долго и отчаянно поливал огнем застывшую на месте
колонну,  делая  паузы только для  того,  чтобы сменить  пустой  магазин  на
полный.  В  эти короткие секунды он  слышал со стороны моста крики душманов,
даже выстрелы в его сторону, но не обращал на них ни какого внимания. Сейчас
ему было все  равно, убьют его или нет,  время словно остановилось:  минуты,
часы,  секунды, все  спрессовалось в одну концентрированную  ярость. Наконец
кончился последний рожок, Виктор отложил в сторону  перегревшийся автомат  и
удивился что он еще жив. На мосту пылали  как минимум десять машин. Время от
времени  у них  взрывались бензобаки, и этот взрыв ярко освещал место бойни.
Один  из грузовиков рванул особенно  мощно,  и  Аксенов понял,  что тот  вез
боеприпасы.  После  этого  взрыва  черная  линия  понтонов  медленно  начала
изгибаться в сторону течения, и  двумя разорванными кусками  разошлась вдоль
берегов Пянджа.
     На звуки стрельбы вернулась  колонна из шести машин. Талибы рассыпались
цепью  и при свете фар прочесала берег, но ни кого не нашли. Аксенов к этому
времени растворился в темноте,  унося в рюкзаке снятую с шеста голову своего
товарища




     "Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расу-л-лахи!..."
     Пронзительный  голос муэдзина в этот вечер казался особенно надрывным и
жалобным. Его усиленный громкоговорителями голос проникал даже через плотные
стены королевского  дворца. Когда же он смолк сквозь тишину издалека донесся
отчаянный женский плач.
     "Когда же это свершится?", - подумал Файяд аль-Дамани, и,  разогнувшись
после  поклона, покосился вправо. В  каком-то  метре от него застыл в земном
поклоне  Мухаммед  Абдель  ибн-Фейсал  аль-Сабах ас-Сауд, принц  королевской
крови  самого   могущественного  мусульманского  государства.  Он   медленно
разогнулся  и  Файяд  в  тысячный раз  увидел этот  характерный,  горбоносый
профиль,  чересчур  маленькую  нижнюю  челюсть,  глубоко  посаженные  глаза.
Последний раз Мухаммед провел  ладонями по  лицу, прошептал  слова молитвы и
повернулся в сторону своего самого верного и преданного  друга.  Эти  черные
как угли глаза вызывали у Файяда чувство страха и восторга, такой страстью и
силой горели они сейчас.
     - Почему они медлят? - пробормотал Мухаммед.
     - Не знаю, ваше величество. Я пойду потороплю...
     Файяд сделал движение чтобы встать, но принц остановил его.
     - Не надо. Я подожду. Я слишком долго ждал чтобы теперь спешить.
     И  он  снова прикрыв глаза  начал шептать  слова  молитвы. Время словно
замедлило  свой  шаг,  секунды  перетекали  с  медлительностью  перебираемых
Мухаммедом нефритовых  бусинок  в  его четках.  Лишь минут через  десять они
расслышали в коридоре шаркающие звуки шагов многочисленной толпы, дверь тихо
открылась,  первым в  комнату вошел брат только  что почившего в бозе короля
Фейсала  и  родной  дядя  нового  правителя,   Али   аль-Сабах.  Лицо  этого
семидесятилетнего седобородого старика на  секунду отразило изумление, потом
он упал  на  колени  и пополз  в сторону молящихся. Престарелого  царедворца
можно было  понять,  слишком  разительно  покои  нового короля отличались от
комнат других его многочисленных братьев. В  ней не было привычной восточной
роскоши, всех этих оттоманок с позолоченными спинками, серебряных кальянов с
золотой  инкрустацией,  дорогой  мебели  из  черного  дерева,  сделанной  на
спецзаказ  электроники  с  украшенными  бриллиантами пультами управления.  У
Мухаммеда  не  было ни  чего!  Только  голые стены,  молельные  коврики,  да
низенькое ложе в углу покрытое лоскутным одеялом.
     В  том, что первый визирь королевства первый раз  попал в стены вотчины
нового короля не было ни чего удивительного. Еще полгода  назад Мухаммед был
на  вторых  ролях  в   иерархии  королевства.  Наследным  принцем  почившего
семидесятилетнего  Фейсала был первый  его сын, пятидесятилетний  Абдула. Но
полгода назад любимец  короля за  неделю сгорел от скоротечной  саркомы. Эта
смерть  подорвала  здоровье Фейсала,  и он уже  больше не встал, перенеся за
короткое время  два  инфаркта  и  тяжелейший  инсульт.  А  злой  рок  словно
преследовал  королевскую семью. В Америке катаясь  на легкомоторном самолете
разбился  следующий по старшинству  принц  Джафар. Сорокопятилетний  плейбой
больше любил скорость и девушек, чем государственные заботы, и Али аль-Сабах
воспринял это известие  с некоторым облегчением. Трудно было представить  на
престоле  ортодоксального  мусульманского государства  этого  пропитавшегося
всеми  пороками западного  мира человека.  Но  всего  три  дня  назад  самые
реальные  претенденты  на  трон  принцы  Селим  и Хасан  охотясь на  газелей
перевернулись  в  открытом джипе.  Один  из  них  умер на месте, второй лишь
вчера,  в  госпитале. Каким-то  образом больному  королю  сообщили о  смерти
братьев, после этого  он впал в кому и уже не приходил в себя. Этим утром он
умер, и по законам шариата был похоронен  в тот же день,  до  заката солнца,
под  безымянной плитой  на местном  кладбище. Два часа  назад  собрался  так
называемый Совет принцев, совещательный орган из самых близких и влиятельных
родственников  покойного короля. Несмотря на  то, что звание принц в  Аравии
носило  не  менее  трех  тысяч  человек,  только   эти  пятьдесят  мужчин  в
белоснежных головных платках, куфиях, имели истинную, реальную власть. Здесь
были два брата покойного короля Фейсала, сыновья  предыдущего короля, Азиза,
и наконец сыновья самого  Фейсала.  Это были три группировки  родственников,
объединенных друг против друга, и враждовавших между собой внутри клана. Они
ненавидели друг  друга,  зная что все эти родственники  претенденты на такой
желанный, но,  увы, единственный престол. Все они  занимали ключевые посты в
стране: первый заместитель  премьер-министра, министр нефти, министр обороны
и  начальник национальной гвардии, губернаторы  провинций. Назначение любого
из них королем могло нарушить хрупкое равновесие между кланами.  Поэтому еще
заранее, после  длительных  переговоров, был  определен самый приемлемый для
всех вариант. И вот, теперь, после трехчасового совещания принцы подтвердили
компромиссное решение: избрать королем старшего из оставшихся  в  живых сына
покойного короля Фейсала, Мухаммеда.
     - Ваше величество, ваш отец и  наш  король оставил нас, уйдя к предкам.
Теперь вы наш король, - прошептал заученную фразу министр.
     Мухаммед даже не  обернулся  к своим подданным,  но  голос  его  звучал
твердо и решительно.
     - Восславим же аллаха милостивого и милосердного, - и толпа царедворцев
послушно склонилась в молитве.
     Спустя  неделю  после этих  событий посол Соединенных Штатов Америки  в
Саудовской  Аравии  Джон  Мерфи  отдыхал у  себя в апартаментах  наслаждаясь
искусственной прохладой кондиционера.  Первичная горячка в связи  со  сменой
власти прошла, все нужные отчеты на запросы госсекретаря и самого президента
отосланы,  и поэтому очередной звонок  мобильного телефона сейчас  прозвучал
очень некстати.
     - Хай! Мерфи у телефона.
     - Это я. Нам надо встретится.
     Абонент не  назвал себя, но  Мерфи хорошо  знал этот голос. За три года
работы в королевстве он сотни раз встречался с Али аль-Сабахом, без сомнения
самым мудрым из всего многочисленного клана Саудитов.
     - Это срочно?
     - Да.
     - И где?
     - Приходи в кофейню Мустафы, часов в восемь. Тебя проведут.
     - Хорошо, я буду там.
     В  восемь часов  вечера снедаемый любопытством Мерфи  переступил  порог
кофейни  Мустафы,  обширного  заведения в  восточном  стиле,  с  куполами  и
многочисленными  залами,  весьма  популярного  среди  местных  аристократов.
Своего  шофера и по совместительству  телохранителя посол  оставил в машине.
Саудовская  Аравия  не даром считалась  самым безопасным местом  на планете.
Веками воспитываемая по законам  шариата местное население даже не помышляла
о таких земных грехах как воровство или пьянство.
     Сам  воздух этого заведения был  густо  пропитан ароматом кофе,  высшим
сортом табака,  восточных  пряностей и  благоуханий. Из  невидимых динамиков
мягко  звучала   красивая  восточная  музыка,  белые  одежды   арабов  резко
контрастировали с европейскими нарядами европейцев,  японцев и  индусов. Это
было  не  только  место  отдыха,  но  и  клуб,  место  встречи  для  деловых
разговоров.  Порой  в неторопливых беседах за кофе  и  кальяном  обсуждались
сделки на сотни миллионов долларов. Европейцы часто посещали это заведение и
появление  посла США не вызвало  видимого удивления у завсегдатаев  кофейни.
Мерфи  не  торопясь переходил из  одного зала в другой минуя узорчатые арки,
вежливо  раскланиваясь  со знакомыми,  но не  спрашивая  где  ему  найти Али
аль-Сабаха.  Подобное любопытство,  да  и сама  торопливость,  спешка  не  в
правилах Востока. Вскоре к нему подошел официант в белых, широких  шароварах
и  черной жилетке и, поклонившись,  округлым жестом предложил последовать за
ним. Али  расположился в небольшой  комнате за тяжелой  бордовым занавесом с
узорчатой  росписью  золотой  нитью. На инкрустированным  столике  перед ним
стояло блюдо с фруктами, ваза  с восточными  сладостями, в углу  дышал жаром
мангал  с  противнем,  засыпанный  раскаленным  песком  и  серебряной туркой
дымящегося  кофе. Вежливо поздоровавшись Мерфи уселся на низкую  лежанку  по
восточному  подогнув  под себя ноги. Это  не составило ему большого труда, в
свое время он  долго увлекался йогой, да и сейчас еще, в свои шестьдесят два
года  сохранял гибкость и силу молодого человека. Приняв из рук  услужливого
слуги чашечку кофе посол с удовольствием начал потягивать огненную жидкость,
наслаждаясь  редчайшим  вкусовым  букетом   йеменского  мокко  и  кардамона,
характерным  только  для этого  заведения. Еще три  года  назад он признавал
только два  вида  напитков, виски и кока-колу, но Восток перевоспитал и его,
бывшего канзаского  сенатора, получившего этот  пост  в  награду за активную
поддержку Апдайка  в  его  избирательной  компании. Дегустируя  кофе  Джон с
любопытством поглядывал на посасывающего  мундштук  кальяна  аль-Сабаха,  но
ничего  не  спрашивал.  Он  знал что  по обычаю беседа должна была  начаться
только после  того как первая  чаша опустеет. Мерфи отметил что  его  визави
явно не в духе.  Затяжки визиря были неравномерны, когда  он отрывал губы от
мундштука было  видно  как  мелко  трясется  его  голова, признак  неуклонно
надвигающейся болезни Паркинсона. Белоснежная  борода была  одного тона с не
менее белоснежной кутрой* ( то же самое  что  и  куфия, головной убор в виде
куска материи,  держащийся на голове благодаря специальной повязке -  укалю)
Наконец старый араб подал свой голос.
     - Мысли мой скорбны и безутешны. Рушится  все, о чем я  заботился сорок
лет своей  жизни. Совет  принцев  совершил  большую  ошибку назначив королем
именно Мухаммеда. Все они думают что он будет лишь пешкой в их руках, но это
совсем не так. Еще дед нынешнего короля назначил меня  министром нефти, и  я
делал  все,  чтобы  оправдать  его  волю,  сделать  так,  чтобы  Аравия была
могущественна и влиятельна в этом мире. И вот теперь пришел он...
     Али неожиданно замолчал, застыв с зажатым в руке чубуком. Чуть подождав
Мерфи позволил себе нарушить тишину вопросом.
     - Вы говорите про нового короля?
     - Да.
     - Но он не декларирует каких либо особых изменений в политическом курсе
страны?
     - Это только внешне. Наедине, за вашей спиной он говорит совсем другое.
Он  фанатик.  Все  его идеи сводятся  к  мысли  продолжить  дело  пророка  и
завоевать  для  ислама  весь  мир,  и прежде всего вернуть  для  правоверных
Иерусалим. На это он поклялся не пожалеть ни сил, ни финансов королевства.
     Теперь уже Мерфи встревожился.
     - Как он себе это представляет?
     - Не  знаю как, но  на  закупки  оружия выделяется  двадцать миллиардов
долларов.
     От этой цифры у Мэрфи даже перехватило дыхание.
     - И что он намеревается закупить?
     -  Все.  Танки, самолеты, подводные лодки,  ракеты всех видов. Все  это
должно  быть  самым современным.  Кроме  того он  хочет  закупить  несколько
заводов по производству этих вооружений.
     Теперь  Мэрфи понял  все.  Оружие  у  них  арабы  покупали  всегда,  но
производство тех же  самолетов и  танков  обзначало  только одно -  Мухаммед
хочет быть независим от США в этой области.
     "Дурной знак, - подумал  он. - Что же  у него  на уме и с  кем он хочет
воевать? С иракцами? В последнее время они откровенно точат зубы на Эр-Рияд.
Но где он  возьмет для этого армию? Тут нужно не  менее трехсот тысяч хорошо
подготовленных  солдат,  летчики,  танкисты.  Вся  армия  королевства   едва
насчитывает сто тысяч,  еще  сорок  у  Национальной гвардии. Да  и зачем  им
подводные лодки? Наш пятый флот практически не покидает Персидского залива."
     - И против кого будет направлена вся эта армада? - спросил посол.
     - Против всех неверных.
     Аль-Сабах медленно повернул голову в сторону своего собеседника.
     - Последними будете вы.
     - Почему последними?
     -  Потому  что воевать он будет  на  ваши доллары,  получаемые за  нашу
нефть.
     Мерфи  хотел  задать еще один вопрос, но его  собеседник оставил  чубук
кальяна  и  негромко  хлопнул  в  ладоши.  Звук получился  негромким,  но  к
удивлению  американца портьера  раздвинулась и  два  дюжих  араба  торопливо
подошли  к  визирю  и помогли  ему встать на  ноги.  Теперь  посол  особенно
отчетливо  увидел  насколько одряхлел за  эти считанные дни аль-Сабах. Спина
его согнулась, сам он еле  передвигал  ноги. Проводив взглядом старика Мерфи
жестом показал застывшему в  ожидании  слуге чтобы  тот  налил в чашечку еще
кофе,  отщипнул  от  грозди  влажную,  темную  как зрачок  арабской  девушки
виноградинку. Кофе явно прибавило ясности мысли послу, он понял главное.
     "Надо  немедленно сообщить обо  всем президенту. И  не  в  послании,  а
лично. Завтра же вылетаю в Вашингтон."
     Мерфи  не обратил внимания  на  очередного слугу, вошедшего в  кабинет,
одет тот был точно так же  как и  вся остальная прислуга,  в  белых, широких
шароварах,  черной  жилетке, но  внешне казался  гораздо  более  крупным,  с
щирокими, покатыми плечами истинного богатыря. Американцу оставалось сделать
последний глоток, когда  проскользнувший ему за спину  араб накинул  на  шею
посла белое полотенце  и  потянул  его  назад. Мерфи  опрокинулся  на спину,
руками он  тщетно пытался разжать удушающие объятия, но  в комнату ворвались
еще трое,  один навалился на  ноги посла, второй держал его руки, третий  же
задрал  рубашку американца и большими пальцами  нажал  на  две  точки на шее
своей   жертвы.   Тот   быстро   перестал    биться,    лже-слуга    ослабил
полотенце-удавку, Мерфи коротко прохрипел, еще минуты три его тело дрожало в
короткой агонии,  и,  наконец,  посол  дернулся и  замер,  откинув голову  в
сторону. Приведя в порядок рубашку посла знаток  болевых точек по врачебному
поднял веко американца, удовлетворенно кивнул головой и жестом  отослал всех
остальных  из комнаты.  Потом он  проверил  шею  американца  и снова остался
доволен. Широкое полотенце не оставило после себя ни каких следов, кисти рук
и ступни ног американца так же не носили следов преступлений.
     Жена  и дочь Мерфи  ни на  секунду  не  поверили в  естественную смерть
своего отца и мужа, но  высокая медицинская комиссия в Вашингтоне не нашла у
посла ни каких других признаков смерти кроме внезапной остановки сердца. Все
доводы  женщин о  спортивном  стиле  жизни  посла врачи  отнесли  к типичным
преувеличением любящих родственников.
     Али  аль-Сабаха казнили  через два дня, ровно в полдень, на центральной
площади  Эль-Рияда.  Пяти его  ближайшим  соратникам  отрубили  кривым мечом
головы над кучей песка, традиционно заменяющим на Востоке европейскую плаху.
Престарелого же визиря как члена королевской семьи пристрелили из пистолета,
дабы не осквернить благородную кровь мечом в руках простолюдина.




     Это утро над Алма-Атой выдалось хмурым и  ветреным. Было уже семь утра,
но на  улицах было ни души,  только  ветер гонял обрывки газет и  что-то еще
белое, невесомое, да  остро пахло гарью  сожженной резины.  Наконец  тишину,
нависшую   над   "Отцом   яблок",  распорол  надрывный   звук  автомобильных
двигателей, а затем к ним добавились и какие-то хлопки.
     - Вань, опять стреляют, - нервно сказала Анна Пименова, теребя за плечо
спящего  мужа. Они  лежали на  разложенном  диване,  но  в  одежде, так  что
вскочить  на ноги  и подойти к окну было делом нескольких секунд.  Отсюда, с
пятого  этажа все  было  видно как на ладони.  На площадь,  раньше  носившую
название Дружбы Народов, выскочила машина, белая  "пятерка",  вслед  за  ней
неслись еще три машины, из них  торчали головы  и руки людей с пистолетами и
автоматами в руках. Звуки выстрелов сразу обозначились резче, злее, и словно
поддавшись  этой ярости концентрированной смерти  белая  машина пошла  юзом,
засвистела  беспощадно  стираемая  резина  шин, "пятерка" боком  ударилась о
парапет большого, квадратного фонтана и  встала, надрывно загудев клаксоном.
Иван лихорадочно покрутил настройку бинокля, потом замер и выругался.
     - Что, что там?! - спросила Анна.
     - Похоже водителя убили, он упал на руль, вот она и гудит.
     Тем  временем  из подлетевших  к  месту  аварии  машин  высыпали  люди,
окружившие  белую "пятерку"  плотным  кольцом. Было  видно  как один из  них
дергал  дверцы  машины,  потом  сразу  несколько  человек принялись  крушить
лобовое  стекло.  К   звону  стекла  и   реву   клаксона  сразу   добавились
пронзительные женский крики.
     - Люди, помогите! - явно донеслось до Пименовых.
     - Ой, не  могу,  не могу я на  это  смотреть! - передернув плечами Анна
отошла  от  окна, упала  на  диван, уткнулась  лицом в  шаль  и зарыдала.  А
трагедия на  площади  разворачивалась  своим чередом. Народу  на ней заметно
прибавилось. Со всех сторон сбегались люди, большей частью молодые мужчины с
характерными азиатскими  чертами лица.  Первым  из машины вытащили  высокого
человека с седой головой, в строгом черном костюме, с галстуком.
     - Я  его знаю, это Канакбаев,  декан факультета  где  училась  Ленка! -
крикнул Иван в зал. - У него жена русская, и зять тоже.
     Седая голова  декана лишь  несколько секунд виднелась над толпой, потом
его  повалили  и  лишь водоворот  человеческого  муравейника указывал  место
гибели человека.  А  из  машины  выволокли женщину,  потом  вторую. Иван  по
прежнему слышал их крики, но слова разобрать было уже невозможно.  Множество
рук сразу начали рвать с женщин одежду, толпа поволокла их широкому парапету
фонтана, и обнаженное белое тело одной из них лишь на  секунду попало в поле
зрения Пименова, потом скрылось за спинами возбужденных погромщиков.
     - С-суки! - пробормотал Иван, и рванулся в прихожую. Оттуда он вернулся
с  охотничьим ружьем  в  руках. Увидев  это  жена  кинулась на встречу  ему,
перехватила оружие обоими руками, и, упав на колени, заголосила:
     - Не надо, не надо, Ванечка! Они же убьют нас! Убьют!
     - Все равно подыхать! Жрать нечего, воды нет! Нас так и передавят здесь
по одиночке!
     - Ваня!! - уже безо всяких уговоров заорала Анна, и повиснув всем телом
вырвала ружье из рук мужа. Плюнув со злости Иван снова подошел к окну. А там
уже  драма  подходила к концу. Растерзанное  тело  декана  бросили  на крышу
машины и  вскоре  она  запылала  погребальным костром.  Около фонтана  толпа
продолжала кружиться вокруг насилуемых женщин. Анна  подошла к окну,  глянув
вниз нервно передернула плечами и плотнее укуталась в шаль.
     - Хорошо мы Ленку в Саратов к сестре услали, как чувствовали, - сказала
она фразу, в сотый раз прозвучавшую за эти три дня.
     - Да,  это точно.  Не рванулась бы  только она  сейчас  сюда, а  то еще
подумает что спасать нас надо...
     Их  разговор  прервала требовательная трель звонка. Супруги вздрогнули,
переглянулись, Иван бесшумно проскочил в прихожую, успев шепнуть жене только
одно слово: - Ружье!
     А в дверь уже во всю дубасили руками и ногами.
     - Открывай! - донеслось до супругов. - Эй, Иван, отдавай Ленку!
     - Кажется это Ерик из  сорок шестой квартиры, - шепнул Иван жене. -  Он
давно на нашу дочь глаз положил.
     - Сволочь! - всхлипнула Анна.
     Железная дверь звенела под напором тел, с потолка сыпалась штукатурка.
     - Хрен вы нас так возьмете, - пробормотал Иван взводя курки. Патроны он
зарядил еще трое суток назад, когда в Алма-Ате началась  вся эта заваруха. И
началось  все это как-то сразу, неожиданно и одновременно,  во всех  районах
города. Толпы молодых  парней  с автоматами  в руках появились  с  утра, они
штурмом  взяли ГОВД, мэрию, и  основные объекты  города: вокзалы,  аэропорт,
почтамт.  Почти  все  они  были  выходцами  с   юга   Казахстана,  молодыми,
малограмотными  парнями  трудившиеся  на  заводах  бывшей столицы  на  самых
неквалифицированных   работах.  У   них  оказался  и   свой   вождь,   некто
Усто-Баллауддин, бородатый  мулла, заявивший, что Южный Казахстан отделяется
от северного  и входит  в  конфедерацию  народов мусульман Средней Азии.  На
помощь к восставшим рвались силы талибов, с трудом сдерживаемые  в  Киргизии
бросаемыми в  топку войны силами быстрого реагирования России. А  в Алма-Ате
сразу же начались погромы, грабили и убивали  не только русских, но и видных
казахских ученых и  общественных деятелей не  угодивших  в  благонадежные по
мусульманским  понятиям.  Эти  трое  суток  семья  Пименовых  провела  дома,
запершись на все  замки и  потихоньку подъедая  небольшой  запас  продуктов.
Самой большой проблемой  была вода. Водопровод перестал работать в первый же
день погромов, Пименовы даже не успели запастись ею.  Все горожане  набирали
воду из  фонтана, он еще пульсировал влагой, но  выходить русским на площадь
было  небезопасно.  На глазах  у Пименовых троих русских мужиков появившихся
около фонтана с  ведрами в руках убили эти молодцы с автоматами.  Спасла  от
жажды их соседка, Айгуль, принесшая им ведро воды.
     -  Вы  не  выходите, -  шепнула она протягивая воду. -  Я  если что еще
принесу.
     Дверь  держалась из последних сил, она уже  болталась под  ударами тел,
когда тяжелый,  мощный  рев со стороны улицы заставил Пименовых выскочить на
балкон. Они  увидели  уже удаляющийся силуэт громадного самолета, но красные
звезды на крыльях не оставляли ни какого сомнения откуда он прилетел.
     -  Наши!  - восторженно заорал  Пименов, и  разрядил заряженное ружье в
толпу на площади. В ответ по нему так же начали стрелять, но через несколько
секунд  над  городом  снова   раздался  тяжелый,  давящий  гул  летящего  на
минимальной высоте самолета. Дальний  стратегический  бомбардировщик  ТУ-160
проходил над городом на высоте  не более двухсот метров. От  удара  звуковой
волны  в домах вибрировали и вылетали стекла. Несмотря на это Иван не уходил
с балкона,  только  зажал руками уши. Он  видел  как открылся  продолговатый
вырез  бомболюка  и  вниз  посыпалась масса  чего-то  небольшого,  круглого.
Самолет скрылся за домами, а на улицах и площадях с ослепительными вспышками
начали рваться свето-шумовые гранаты. Погромщики кинулись  в разные стороны,
некоторые из них на  ходу  бросали оружие, истошный вопль  донесся  до  ушей
Ивана.
     - А, суки, не нравится! - заорал он.
     Вскоре  на  улицах  не осталась ни кого, лишь с треском догорала машина
убитого декана. Его жена, голая, с разбитым в кровь лицом с воем подползла к
лежащему  на  парапете фонтана  телу  дочери.  Ее  голова была неестественно
откинута назад, широко открытые  карие глаза смотрели в серое небо, а в воду
фонтана с перерезанного горла сочилась иссекающая струйка крови.
     Мать  еще причитала  над ее  телом, когда  на пустой площади  появилась
женская  фигура  в  национальном казахском костюме и  прикрыла  мертвое тело
простыней, а на плечи вдовы декана накинула пальто.
     В  это  время  в  аэропорт  Алма-Аты  уже  высаживался  головной  отряд
мобильных войск России. Для подавления сопротивления исламистов хватило роты
десанта. При виде спускающихся с небес рослых парней в  камуфляже  мятежники
побросали оружие и попытались уйти в горы. Лишь их командир, бородатый мужик
лет сорока до конца ожесточенно отстреливался из пулемета в башне управления
полетами. Когда же первые  десантники ворвались вовнутрь они увидели над его
трупом надпись на стене: "Аллах акбар! Привет из Чечни!".




     Мятеж  южно-казахстанских  сепаратистов  и  вторжение  талибов  застали
Сазонтьева в Париже. Это был  первый выезд  одного из глав Верховного Совета
за  пределы  России.  Официально Главковерха пригласило министерство обороны
Франции,  но  все  знали  что   большую  заинтересованность  в  этом  самого
президента Жака Лемьера. Такого наплыва журналистов аэропорт  Орли не помнил
даже при визитах более  высокого уровня. Телекомпании напрямую транслировали
на  добрый десяток стран  все перипетии  торжественного церемониала. Когда в
открытой двери самолета показалась мощная фигура Сазонтьева все комментаторы
восторженно взвыли. Много было пересудов о том, не явится ли военный министр
России  в Париж пьяным,  основное пристрастие Главковерха  было известно. Но
Сазонтьев  был трезв как стеклышко, подтянут и собран. На его погонах  сияли
большие  маршальские  звезды.  Это  звание  ему  присвоили  специально перед
визитом, дабы поднять вес министра в глазах французских военных и политиков.
Сам  мундир  новоиспеченного маршала  представлял собой шедевр  портновского
искусства. Темно-синего  цвета, с золотыми погонами, аксельбантами на правом
плече,  с  внушительной  орденской  планкой,  с серебряным крестиком Георгия
Победоносца  на  шее, золотой звездой Героя России на  груди.  При всех этих
регалиях  Сазонтьев  был внушителен  и величав.  Фуражка с золотым кантом  и
нещадно  задранной  вверх  тульей  еще больше  увеличивала  рост гиганта. По
сравнению с ним министр обороны Франции Жак Шенье при росте метр восемьдесят
пять смотрелся просто подростком.  Отточенным жестом  отдав  честь Сазонтьев
вместе  с министром прошелся вдоль застывшего строя почетного караула, затем
они прослушали  гимны, придирчиво рассмотрели торжественный марш  одетого  в
старинные костюмы и кивера караула.  Прежде  чем покинуть аэропорт Сазонтьев
подошел к банде колышущихся, как во время прибоя, журналистов.
     - Скажите, генерал, почему вы  приехали одни, где ваша  жена? - крикнул
один из них.
     - Во-первых, не генерал, а маршал, - повысил голос Сазонтьев.  - А жена
моя осталась дома.
     - Почему вы лишили ее Парижа?
     - У ней сейчас ответственная пора, на днях она должна рожать.
     - Кого ждете?
     - Дочь.
     - Как назовете?
     - Викторией. Самое лучшее имя для дочери военного.
     Кто-то из шустрых репортеров быстро подсчитал, что Виктория была зачата
как раз во время прошлогоднего балканского кризиса.
     - Вы зачали ее на борту "Петра Великого"?
     - Может быть. Морская качка иногда способствует сексу.
     - Вы приехали окончательно запугать Францию и  весь Запад? Поставить ее
на колени?
     Голубые  глаза Главковерха  холодным  ледком скользнули  по  худосочной
фигуре длинноволосого, мокрогубого репортера.
     -  Таких как вы  не надо пугать, вас  запугали еще  в чреве  матери.  Я
приехал  чтобы  выработать  механизм  предохраняющий от  повторения подобных
конфликтов.
     Жак  Шенье  так  же  ответил на  пару  вопросов,  и они проследовали  к
машинам. Там уже их ждала бушующая толпа.  Над головами виднелись  плакаты с
самыми разными надписями,  там было  самое разное, и: "Палач Европы", и:  "Я
хочу от тебя ребенка".
     Официально Сазонтьева принимал в своей резиденции  Шенье, но ни кто  не
удивился,  когда в самый  разгар переговоров  открылась дверь и  в зал вошел
президент Франции. Разговор сразу пошел о новой системе безопасности Европы.
     -  Пора  уходить  от существующей системы построения  НАТО,  -  убеждал
новоиспеченный  маршал. - Позиция США  во  время  балканского  кризиса  явно
показала то,  что  они  были  готовы  пожертвовать  Европой ради  сохранения
собственного  спокойствия.  Сам  по  себе конфликт  вокруг  Югославии  носил
локальный характер  и его вполне было  возможно решить мирным путем.  Против
этого  была  именно  Америка. Не секрет что и Дальневосточный  кризис вокруг
Курил был  спровоцирован именно США. Для Японии  это кончилось плачевно,  но
правительство Штатов не извлекло уроков из этой ситуации. Кто знает на какую
авантюру  они  решатся  завтра?  Надо переходить  к  континентальной системе
безопасности.
     - То американское правительство ушло в отставку, - напомнил Лемьер.
     - Да, но  и у нынешнего президента основным пунктом программы  значится
возвращение  России  в  лоно  демократии.  А  это  означает  только  одно  -
продолжение попыток вмешательства США во внутреннее дело России. Я  не думаю
что  вам бы  понравилась  предвыборная компания претендента  на первые роли,
допустим,  в  Германии,  если там  было  записано  возвращение ей Эльзаса  и
Лотарингии.
     Выйдя из зала заседания Лемьер бросил через плече своим советникам:
     - Кто-то из вас говорил, что  он грубый солдафон с мышлением ефрейтора?
Хотел бы  я иметь  армию  состоящую из  таких ефрейторов.  Даже если все эти
предложения принадлежит Сизову, то он хорошо их озвучивает.
     Из-за визита французского президента встреча двух министров задержалась
более чем на час. После ее окончания кортеж машин торжественно проследовал к
Триумфальной арке, а после  возложения венков к могиле  неизвестного солдата
поспешил в собор Инвалидов, к могиле Наполеона. Отдав честь и лично возложив
венок Сазонтьев  неожиданно  для  всех сдернул  фуражку  и преклонив  колено
застыл перед надгробием из красного, полированного финского порфира. Все это
шло  в прямой  трансляции,  и  этого жеста  маршала было  достаточно,  чтобы
завоевать симпатии  экспансивных  французов.  Уже  на следующий  день  число
пикетчиков с  антирусскими плакатами значительно поубавилось, в основном там
стояли  люди  с   типично  кавказскими  лицами.  Впрочем,  было  кое  что  и
посерьезней плакатов.  Как  оказалось,  тот  неожиданный  приход  президента
просто  спас   жизнь  Сазонтьева.   Стоявший   в  оцеплении  полицейский   с
многоэтажным именем Андре Жан-Пьер Килли обратил внимание на  одну из машин,
серый старенький "Пежо", стоящих  в  течении  трех часов  недалеко от собора
Инвалидов. Удивило его  то, что  все  это время в машине  сидели люди. Андре
указал на  странную машину  вышестоящему  лейтенанту, и  те  в сопровождении
большой группы  полицейских  подошли  к "Пежо". Увидев  полицию все  четверо
сидевших  в  автомобиле  занервничали,  начали  оживленно  переговариваться.
Оказалось что ни  один из них не  владеет французским. Под дулами  автоматов
чужеземцев  вытащили  из   машины,  при  них  обнаружили  пистолет  и  пульт
управления  взрывным  устройством.  В спешном  порядке  были  прочесаны  все
окрестности, мину  обнаружили в припаркованном в двухстах метрах  от входа в
собор  стареньком  "Форде", как  раз  по  ходу движения кортежа  российского
маршала.  Бомбу обезвредили,  все  четверо террористов оказались выходцами с
Кавказа, тремя чеченцами и карачаевцем.
     Менее значимое покушение произошло в самом конце визита Главковерха. Он
спускался  вниз  по  ступеням Гранд-Опера,  когда к нему с  криком  "Банзай"
кинулся  человек с  типично восточными чертами лица и  кинжалом  в  руке. Не
прерывая движения Сазонтьев выбросил вперед свою левую руку  и кулак бывшего
спецназовца мигом  остановил  самурая  отбросив  щуплое  тело  японца назад.
Кинжал  террориста  успел  только  попортить  китель  маршала,  а  японского
студента  Киито  Море  увезли в больницу со  сломанным  носом и  сотрясением
мозга.  Как оказалось, у  новоявленного самурая  на Шикотане  погиб  старший
брат, за  это тот  и  хотел  отомстить  Сазонтьеву.  Все  это  было  заснято
вездесущими операторами "Антенн-2", и потом  еще несколько дней крутилось  в
записи по всем каналам всех государств мира.
     Все   четыре   дня   визита   Сазонтьева  посольство  России   осаждали
экзальтированные  девицы самого  разного  возраста и внешнего  вида с  одной
навязчивой  мечтой переспать с  новоявленным  Александром  Македонским.  Это
весьма  забавляло  Сашку,  в  свободные  минуты  он в  бинокль  рассматривал
претенденток на его постель, одетых, порой, более чем откровенно.
     - Да, а страшноватые все-таки эти француженки, -  с усмешкой сказал он,
подводя неутешительный итог. - Ни на одну из  них я бы  без стакана водки бы
не позарился.
     Узнав о  вторжении  талибов Сазонтьев хотел  прервать  визит, и сначала
даже не поверил в то, что  Сизов  велел ему остаться. Он  лично  позвонил  в
Москву  и глава Верховного Совета  высказался коротко и емко, в стиле самого
Сазонтьева.
     - Доводи дело до  конца. Если тебя  не кому заменить  на фронте, то  ты
хреновый министр  обороны.  Что,  будешь  кидаться на каждую амбразуру? Тоже
мне, Александр Матросов!
     Кроме той встречи с президентом в первый день визита они  встречались с
Лемьером  еще  три  раза, в загородном  замке Рамбуйе,  и в личном  поместье
Лемьера  недалеко от Эври.  Переговоры  шли трудно. Француз  очень  не любил
американцев,   но  и   диктаторские  амбиции  этого  русского  гиганта   его
настораживали.
     Но  больше   всего  Сазонтьева  волновала  Сашка.  Беременность  у  ней
протекала  трудно, плод  был большим, врачи сразу предлагали  ей кесарить. В
последний день визита начались схватки, об этом сказали Сазонтьеву и тот уже
еле  дождался  конца  всех положенных  церемоний. Уже в  салоне самолета  он
взревел во всю свою глотку:
     - Пилот, мать твою за  ногу!  Чтобы  через час мы были в Москве! Ставлю
ящик водки. Татарник, тащи сюда пузырь!
     За час, они конечно, в Москву не успели, летели положенное время. И всю
дорогу  Главковерх  наверстывал  упущенное  в  Париже.  "Бордо",  "Камю",  и
шампанское торжественных парижских раутов предельно надоели ему, душа и тело
требовали  водки.  Они  пили,  как  обычно,  втроем,  Сазонтьев  и  два  его
неразлучных  адъютанта, Лавров и  Татарник.  Спустившись  с  трапа  в Москве
маршал мимоходом пожал  руку встречавшему его начальнику генерального  штаба
Авдееву и быстрым шагом последовал к своему персональному ЗИЛу.
     - Кто родился? - спросил он не оборачиваясь.
     - Дочь, - ответил Авдеев.
     -  Слава богу,  хоть  в  этот  раз врачи  угадали. В  роддом,  -  велел
Сазонтьев шоферу.
     Всю  дорогу  он расспрашивал  Авдеева  о  положении на  среднеазиатском
фронте, его немного удивило что генерал часто путался в своих ответах,  да и
вообще выглядел несколько  странно. Анализировать все это  Главковерху  было
некогда, да  и не  неохотно.  Сазонтьева  занимали сейчас мысли  далекие  от
войны.  Он  просто  выругал  своего  начштаба  за  путаницу в  ответах  и  в
нетерпении уставился на дорогу.
     Лишь  выйдя из машины около  больничного  корпуса  и увидев на ступенях
крыльца Сизова и Соломина с напряженными, скорбными лицами, Александр понял,
что происходит что-то не то, что-то невероятно страшное и жуткое.
     -  Сань,  мы  выражаем  тебе  самое  глубокое  соболезнование,  это так
несправедливо... - начал Сизов.
     - Что? - не понял Сазонтьев, зачем-то одевая фуражку. - Вы чего?
     Сизов удивленно глянул  за  Сашкино плече и по бледному лицу начальника
генштаба понял, что тот не решился выполнить порученное ему дело.
     - Понимаешь, она хотела рожать сама,  без кесарева, а  у нее  оказалось
больное сердце, - пришел на помощь Сизову Соломин.
     То что было потом Сазонтьев помнил  слабо. Кажется  он крушил  какие-то
двери, со  звоном падало  огромное, цветное стекло, он что-то  кричал во все
горло, пытался найти хоть  какое-то оружие и сначала перестрелять всех  этих
людей в белых халатах, а потом, уже у тела Александры, ему самому нестерпимо
хотелось  застрелиться. Безумие  кончилось когда ему  поднесли  заливающийся
плачем белый  комок  пеленок  с  красным  от  натуги  лицом. Глянув на  него
Сазонтьев сразу  увидел  маленькие, но столь явные черты  лица  Александры -
крохотный вздернутый  нос, эти характерные, упрямые губы. Несколько минут он
смотрел на  дочь, потом поднялся с колен, повернулся, нашел глазами Соломина
и сказал ему:
     - Позаботься о ней. Отдай Надьке, она ее воспитает как надо.
     После  этого он  огляделся  по сторонам, увидел разбитую в щепки  дверь
палаты,  испуганные  лица  заглядывающих  в палату  врачей,  тяжело  дышащих
адъютантов, разорванный китель Татарника, наливающийся синевой закрывающийся
глаз Лаврова, бледное лицо явно растерянного Сизова. Сашка посмотрел на свои
руки, все они были  в крови от разбитых стекол.  Поцеловав в губы  так и  не
ставшую законной женой  любимую  Сазонтьев развернулся и пошел к выходу.  По
пути он видел следы своего безумства -  сорванные с петель  двери, вдребезги
разбитый в фойе громадный  витраж, засыпанный цветным стеклом  пол. Пройдя к
машине Главковерх грузно упал на заднее сиденье и приказал:
     - На аэродром, в Кубинку.
     Рядом с ним с некоторой опаской  пристроились  адъютанты.  Глаз Лаврова
закрылся окончательно, Татарник  же  сразу вытащил бутылку и,  налив  полный
стакан, протянул  его Главковерху. Тот почти с ненавистью  глянул на бывшего
прапорщика, ныне подполковника, протянул вперед руки и велел:
     - Лей!
     Тот сначала не понял.
     - Чего?
     - Лей, говорю!
     Татарник  медленно  вылил  водку  на  окровавленные  руки Сазонтьева, и
физическая боль  прижигаемых  ран показалась Сашки  истинным блаженством  по
сравнению с болью душевной.
     После этого Сазонтьев почти год метался по всей территории Средней Азии
успевая вмешаться во все самые значимые бои с талибами и местными басмачами.
Это  походило  на  безумство  маршала  Нея  на  поле  Ватерлоо,  но,  как  и
французскому  маршалу, русскому  так же не  везло на смерть. За это время он
потерял  Лаврова,  тяжело был ранен Татарник.  Но мобильные войска  России с
помощью местного населения  сделали  свое  дело:  все прорвавшиеся с  гор  в
низины  интервенты были рассеяны и уничтожены. Прежде всего в  этом виноваты
были сами талибы. Они слишком рьяно начали учить узбеков, казахов и киргизов
истинной  вере  по шариату, порой вырезая целые кишлаки.  К  следующей весне
граница была восстановлена на прежнем месте.




     Ровно в девять утра в кабинет Сизова вошел первый заместитель главы его
аппарата Виктор Демидов. По форме это  была обычная встреча, Демидов  раз  в
неделю докладывал Диктатору  положение вещей в регионах  страны, именно этот
отдел он курировал  в своем ведомстве. Но если  бы  кто  из  коллег Демидова
услышал его диалог с Сизовым, то очень бы удивился.
     - Значит это все подтверждается? - спросил Сизов.
     -  Так  точно.  Непосредственное  убийство  журналиста Никитского  было
совершено тремя офицерами Лужниковского отделения милиции. Приказ же исходил
от  их  непосредственного  начальника,  в  свою очередь  тот  получил устное
указание от своего непосредственного начальника полковника Попова. Журналист
собрал слишком много доказательств того, что  ликвидировав  все криминальные
"крыши" Лужниковская милиция сама обложила данью всех торговцев.
     Полковник   Демидов,   выходец    из   системы   ФАПСИ,   кроме   своих
непосредственных  обязанностей  занимался  еще  и  некоторой  "подработкой".
Полгода назад Сизов назначил его главой новой структуры в спецслужбах страны
-  Федерального Агентства  Безопасности.  Создавая  ФАБ  Сизов  проектировал
получить что-то  среднее между "Моссад"  и ФБР. Пока даже в Верховном Совете
никто еще  не знал об этой структуре.  Подчинялась она  непосредственно ему,
начальника агентства не должен был  знать  ни  кто. Сами работники агентства
вербовались в смежных, жизненно важных органах:  администрации губернаторов,
госбанке, ФСБ, ФАПСИ, МВД, и во всех остальных силовых структурах.
     Сизов  потер  пальцем правый висок и Демидов,  отличный психолог, понял
что генерал едва  сдерживает свои эмоции. У Сизова в самом деле при вспышках
гнева начинало нестерпимо ломить  в висках, последствия перенесенной  травмы
при той аварии вертолета.
     -  А  что  они там еще продают на этих  рынках? - поинтересовался он. -
Турецкие  и  польские товары отпали  из-за эмбарго, неужели тащат  товары из
Китая?
     - Не только из Китая. Везут из той же Турции через Армению и Грузию, но
сейчас  больше торгуют шмотками  сделанными по  образцу импортных в  той  же
Грузии  и  Абхазии.  Там  целые  города  сейчас  занялись  портняжеством,  и
постепенно турецкие товары становятся невыгодными.
     - С этим все ясно, - сказал Сизов. - Что по губернаторам?
     -  Двоих  можно расстреливать без  суда  и следствия.  Кроме особняков,
пудов золота и бриллиантов на совести каждого много человеческих жизней.
     - Кто?
     - Авдоненко и Месяцев.
     Сизов  поморщился.  Оба были из  старожилов, уже четыре года правили  в
своих округах.
     - Как раз  без  суда и  следствия тут не  обойтись. Забудь  про все эти
чекистские методы. Нас и так обвиняют черт  знают  в  чем.  Надо подготовить
показательный процесс,  -  велел он. -  И вот  еще что.  Минюст  третий  год
возится с новым уголовным кодексом. Два месяца назад я отправил им последний
вариант  со своими замечаниями,  пора бы уж  и честь знать. Поторопи их, как
минимум через месяц он должен вступить в силу.
     Демидов кивнул головой  и  выразительно  взглянул на  часы.  Сизов  его
понял,  было  без пяти  минут  десять, ровно в десять  намечалось  очередное
заседание Верховного Совета.
     - Ничего, подождут, - буркнул он, и не торопясь двинулся к двери.
     Заседание и  в  самом деле было самым что ни на есть рутинным.  Соломин
жаловался на нехватку денег, другие трудности в экономике.
     - Это  эмбарго нас  просто  душит. Нельзя  вечно  жить только  за  счет
внутреннего оборота страны. Нужно добиться хотя бы смягчения санкций.
     -  ОНН  не пойдет  на отмену эмбарго, - заметил министр иностранных дел
Володин. - Все они там смотрят в рот американцам.
     - Надо попытаться это сделать, - настаивал Соломин.
     - Бесполезно, - Володин отрицательно мотнул головой.
     Сизов,  как обычно, медленно прохаживался  за  спинами  спорщиков вдоль
стола при этом  невольно и  привычно  разглядывая  громадную, во всю  стену,
карту  мира. Генералы говорили уже совсем  о другом,  дружно  ругали  погоду
этого года, и тут Сизов сказал нечто совсем невпопад разговору.
     - Если нельзя добиться отмены эмбарго, то нужно  ликвидировать саму эту
говорильню.
     Сначала не все присутствующие даже поняли про что он ведет речь, только
Володин переспросил:
     - Вы говорите про ОНН?
     - Именно так.
     Сизов повернулся к начальнику ФСБ Ждану.
     - Ты что-то говорил про финансовые махинации в руководстве ОНН?
     - Так  точно. Они растратили около трех миллионов на  личные  цели.  Ну
там,  передача  собственности ООН  в  частные  руки  за полцены,  поездки  с
семейством  на  отдых за счет  сообщества на  Аляску  и  Мальдивы.  Так,  по
мелочам.
     -  Ну  не  скажи.  Три  миллиона это, конечно,  мелочь,  надо заявить о
тридцати  миллионах,  и намекнуть  что  это  только  видимая часть айсберга.
Сколько  стран  нас  могут  поддержать  в  этой  авантюре? -  спросил  Сизов
оборачиваясь к Володину.
     Министр  даже  вспотел. Ему,  дипломату в  третьем поколении, как-то не
приходила мысль что можно ликвидировать эту самую авторитетную международную
организацию.
     - Но тогда мы лишимся единственной международной трибуны.
     - Сейчас не время слов.
     - Ну... государств двадцать мы наберем. Всегда найдутся обиженные,  тот
же Ирак или  Северная  Корея,  Ливия. Китай  вон  зажимают  как  и нас из-за
Тайваня.
     -  Надо  провести соответствующую  работу. Через месяц  как раз  у  них
ассамблея,  так  кажется?  - спросил  Сизов  оборачиваясь к  своему министру
иностранных  дел.  Владимирову  оставалось  только   подтвердить  эти  слова
Диктатора.
     Ровно   через   месяц   открылась   очередная   ассамблея   Организации
Объединенных  Наций на уровне министров иностранных дел.  В  первый  же день
должен  был  выступил  представитель России  при ООН  Никишин. Это несколько
удивило всех присутствующих,  они ждали речи от сидящего в зале Володина. Но
тот молчал, заранее переживая все то, что должно было сейчас произойти.
     Никишин,  крупный, осанистый мужчина  великолепно владеющий английским,
начал свою речь как обычно обращением к собравшимся, а потом резко обрушился
на сидевшего за его спиной главу ООН Грегори Ван-Холдена, голландца.
     - Вы стоите у руля ООН немного больше года,  а уже наворовали  из казны
всемирного сообщества больше чем кто  либо до ваших предшественников. Только
по  этим документам видно,  - здесь Никишин  потряс пачкой  бумаг,  - что вы
потихоньку  прибрали  к  рукам  недвижимости  на  десять миллионов  долларов
принадлежавших ООН в Испании и  Италии. А эти бесплатные поездки  на  Бали и
Мальдивы, уик-энд  на Аляске всего  вашего семейства с прогоном "Боинга" для
шести  человек?!  Всего же неумеренные  траты  достигают тридцати  миллионов
долларов США.
     Бледный от волнения Ван-Холден крикнул:
     - Это ложь!
     - Вы еще скажете свое последнее слово, - отмахнулся Никишин. - А пока я
хочу сделать  от лица правительства России важное заявление. Так как  ООН  в
последнее время стал орудием политического давления на Россию и ее союзников
со стороны США и  стран блока  НАТО, то мы выходим из этой организации и  не
намерены выполнять директивы и резолюции ООН.
     Весь  многонациональный  форум  замер.  Представители  полутора   сотен
государств  всех  рас  и континентов  молча смотрели  как  делегация  России
покидает зал  заседаний. За  этим  действием  мало кто  заметил как  вопреки
утвержденному регламенту у трибуны оказался представитель Китая Си Чайлюнь.
     - От имени Китайской Народной Республики я хочу заявить, что мы  так же
поддерживаем демарш России и выходим из состава Совета Безопасности  и самой
Организации Объединенных Наций.
     Потом  пошел уже  поток стран. Здесь  были Иран, Ирак,  Ливия, Северная
Корея, Сьерра-Леоне, еще с  десяток  стран, давно  и беспощадно погрязших  в
гражданский  войнах.  Ван-Холдену  пришлось  объявить  заседание  закрытым и
перенести его на завтра.
     Увы, на  следующий день международный форум содрогнулся  от  очередного
удара. На трибуну  поднялся человек в традиционном  белом арабском одеянии и
клетчатой куфии и заявил что Саудовская Аравия так же выходит из числа стран
ООН. Вслед  за  ним  уже  стоял  представитель  Израиля.  Его  сменил  глава
палестинской делегации.
     - Израиль  специально выходит из ООН чтобы не выполнять резолюцию номер
сто  восемьдесят  один  от  сорок седьмого  года  о  создании  Палестинского
государства! - Буквально кричал он с трибуны. - Но мы прекрасно понимаем все
эти  происки сионистов и не  уступим им ни пяди палестинской земли! Интифада
будет  продолжаться вечно, мы  либо добьемся  своего,  либо  погибнем! Лучше
смерть, чем жизнь без родины!
     Примерно такая же речь прозвучала из уст индийского представителя после
того, как глава делегации Пакистана заявил о своем выходе из ООН.
     -  Все эти происки Пакистанского  правительства видны индийскому народу
как на ладони. Вы не получите Джамму и Кашмир, это истинно индийские земли.
     На  третий  день ассамблеи ОНН начала  таять  на ком снега под  солнцем
Сахары. Демарш Саудовской Аравии вызвал  целую лавину отказников  со стороны
мусульманских стран. В ООН из них остались лишь Египет и Турция.
     Развал ООН  был самым  большим  ударом  для нового президента США Алена
Маккреди. Больше всего он не понимал действий Аравийского королевства.
     - Черт возьми, что происходит? Кто  мне сможет объяснить?- спрашивал он
у своего штаба, госсекретаря Джимми Арисона,  министра обороны Пита Вульфа и
всех  остальных  советников  и  высших  чиновников,  собравшихся  в Овальном
кабинете Белого Дома.  - Понятен демарш России и Китая,  но Сауды?  Что там,
эти завернутые в  простыни арабы нанюхались своей долбанной нефти  и сошли с
ума!?
     На  его  вопрос  первый   попробовал   ответить  председатель  комитета
начальников штабов, четырехзвездочный генерал Эндрю Джонсон. Этот темнокожий
генерал  был  единственным,   кто  сохранил  свое  место  с  времен  прежней
администрации, естественно что он и более других владел информацией.
     - Дело  гораздо глубже. В  последнее  время Саудовская Аравия проявляет
большую активность  на мировой сцене. По моему мнению создается что-то вроде
блока мусульманских государств от Марокко на западе, Пакистана на востоке, и
Судана, Индонезии и  Малайзии на юге. Цель создания этого блока мне пока  не
ясна. Ясно только одно -  король Мухаммед хочет играть  в мусульманском мире
первую скрипку.
     Госсекретарь Джимми Арисон, рослый, тридцасемилетний шатен встрепенулся
и отрицательно замотал головой.
     - У госдепартамента  нет подобных  сведений.  Саудовские короли  всегда
претендовали на роль первой скрипки в  мусульманском мире,  так что ни  чего
особенного  в этом нет. По моему  мнению  выход из ООН просто личная прихоть
короля  Мухаммеда.  Это не  простой человек, но  по  нашим  данным он вполне
управляем.
     Вообще-то Арисон по образованию был филолог, мирно преподавал испанскую
литературу в Принстоне, но потом увлекся политикой, а затем и возглавил штаб
избирательной компании Маккреди.  Он  настолько блестяще  провел  весь  этот
избирательный марафон, что  пост госсекретаря как вознаграждения этой бурной
деятельности для него напрашивался сам собой.
     -  И  все-таки  я  считаю что  пока  следует приостановить  поставку  в
Саудовскую Аравию новейшего вооружения и технологий, - настаивал Джонсон.
     -  Не вижу в  этом нужды, - пробормотал Питер  Вульф. - Они и в прежние
годы закупали у нас очень много вооружений. Причем большая  часть из них так
и  оставалась  ими  не освоена.  Мне  говорили что  у них  на складах видели
стоящие в ящиках "Фантомы" еще времен вьетнамской войны.
     Это  замечание  министра  обороны  вызвало  невольное  оживление  среди
публики. Под  ехидные усмешки  министров и  советников голос  подал  министр
торговли Йенсон.
     - Кроме того эти закупки хорошо активизируют нашу промышленность. Мы ни
как  не можем восстановить  после прошлогоднего биржевого кризиса былую силу
доллара,  и  подобные  высокотехнологические заказы  нам  нужны как  воздух.
Только вчера они прислали запрос на продажу ста Ф-16.
     Но генерал Джонсон отрицательно покачал головой.
     - Но  они закупают не только оружие.  Мы обязались поставить для Аравии
три   завода  для   ремонта   боевой  техники,   тех   же  Ф-16,  танков   и
бронетранспортеров. Только мощности этих заводов таковы, что впору думать не
о ремонте, а скорее о изготовлении этой самой же техники.
     - Ерунда,  - отрезал Вульф.  -  Без металлургической базы изготавливать
танки невозможно. Тем более самолеты без наших электронной начинки.
     Дружными   усилиями   команда   Маккреди  заклевала  генерала,   уверив
президента в том, что  все нормально, и ситуация под контролем. Вернувшись к
себе  в кабинет Вульф закурил сигару, по  давней  привычке забросил  ноги на
стол  и вытащил из кармана  мобильник. Телефонный номер, который он  набрал,
принадлежал биржевому агенту министра.
     - Джон, это я, Пит. Как дела на бирже?
     Выслушав доклад маклера Вульф приказал ему.
     - Прикупи акций компании "Дженерал Дайнэмикс". На какую сумму?
     Он ненадолго задумался.
     - На триста тысяч долларов. Да, обязательно сегодня.
     Отключившись Вульф с удовольствие  затянулся сигарным  дымом и подумал:
"Завтра про сделку с  самолетами узнают на бирже, акции "Дженерал Дайнэмикс"
подскочат в цене раза в два. Выгодное это все-таки дело, быть политиком".
     Не менее Маккреди распадом ООН был удивлен и сам Сизов. Кроме удивления
и даже радости к  чувствам Диктатора примешивалось и некая озадаченность. Он
так же начал понимать, что в мире  происходят  события не поддающиеся логике
его мышлению. Но главное было достигнуто.  Вместе с ООН  сгинуло и  торговое
эмбарго против России. Москва  тут  же  заявила, что  продает  нефть на  два
доллара  за  баррель  дешевле  чем  на  мировом рынке. Через  неделю в порту
Новороссийска пришвартовался первый танкер под русскую нефть из Испании.




     Все  началось  с  доклада  начальника  ГРУ  Анисина  на  заседании  так
называемого  Совета  Национальной  Безопасности, объединяющего  все  силовые
структуры: МВД, армию и спецслужбы.
     - У нас есть интересные сведения о аль-Ваххабе.
     Сизов  с интересом  глянул  на  генерала и  мельком  на  его  основного
конкурента,  начальника Службы Внешней Разведки  Мохнача. Полгода назад  тот
торжественно объявил  Али  аль-Ваххаба мертвым. Террорист номер один к этому
времени  уже  три  раза  объявлялся  погибшим   и   американскими  и  нашими
спецслужбами. Никто  не  знал его  настоящего имени, аль-Ваххабом он  назвал
себя в честь знаменитого  проповедника восемнадцатого века, давшего толчок к
распространению  идей   пуританского   мусульманства.  Кроме  многочисленных
террактов против посольств США по всему миру аль-Ваххаб засветился  и в боях
против  российских  войск в Средней Азии, так что смерть этого фанатика была
делом чести всех спецслужб западного мира.
     - Да, и что он? - поинтересовался Сизов.
     - Он снова собрал достаточно большую группу террористов, большинство из
них  арабы и чеченцы, сейчас она находится  на территории Малайзии. Судя  по
всему он собирается взорвать атомную электростанцию на территории США.
     - Откуда это известно? - удивился Сизов.
     -  Мы  узнали что  некая организация ищет специалиста ядерщика с опытом
управления  АЭС.  Странными  были  только  запрашиваемые  ими  требования  к
специалисту. Он непременно должен  быть ортодоксальным мусульманином и кроме
того   пункт  назначения  -  отдаленный,  чисто  сельскохозяйственный  район
Малайзии  где  нет никаких ядерных  объектов.  Мы  запеленговали  переговоры
работодателей  и  посредников.  Прогнав  голос   через  модулятор  мы  точно
вычислили его владельца - аль-Ваххаб.
     - Почему  вы  думаете,  что Ваххаб  собрался  совершить терракт  против
Америки? - спросил Соломин.
     - Он ищет судно, чтобы переплыть океан. Пока ему это не удается. Сейчас
он  испытывает  большие  затруднения  с  финансами.  Но  у  него  намечается
возможность переправить всю группу, а это почти сорок человек, на самолете в
район Мексики.
     - Что вы предлагаете?
     - Я предлагаю перехватить его где-нибудь в полете и сбить. Поручить это
дело флоту.
     - Это  трудней  чем вы думаете.  Слишком  далеко от России, -  возразил
Сазонтьев. - Выдвигать оперативную группу флота в этот район слишком большой
риск. Это будет  на пределах  возможностей наших  кораблей,  кроме того я не
думаю что первый Тихоокеанский флот американцев будет спокойно наблюдать как
мы  движемся  черте  знает  куда  в  зоне  их  ответственности.   Непременно
прилепятся и будут дышать в затылок. Проще  натравить на Ваххаба самих янки.
У них к нему давние счеты.
     -  Это верно,  - согласился Соломин. - После  смерти Бен-Ладена  Ваххаб
любимый враг США номер один.
     Это  решение  напрашивалось  само  собой,  члены Малого  совета  дружно
закивали головой.
     - Не стоит, - неожиданно для всех сказал Сизов. - Пусть он подберется к
Америке поближе. А там посмотрим.
     Два  месяца  спецслужбы России с  заботливостью наемной  няньки опекали
банду  аль-Ваххаба.  Они  отследили  перелет  нанятого  им   "Геркулеса"  до
мексиканского города Гвадалахара, затем переезд всей группы в небольшой порт
Мансалинье. Здесь у фанатиков возникли  трудности. Они  три недели  никак не
могли  зафрахтовать  судно   для   последнего  броска  на   север.   Местные
рыболовецкие сейнеры не годились для столь длительного перехода,  к  тому же
они  не  могли  взять  на  борт столько  народу.  Вся  банда  укрывалась  на
заброшенном ранчо в пятнадцати километрах от Мансалинье. Сам Али аль-Ваххаб,
без всемирно известной бороды и одетый как истинный джентльмен в европейский
костюм-тройку,  с  переводчиком  из  числа  местных  жителей  тщетно  ожидал
подходящей оказии в порту. В тот день казалось, что все уже кончено, приехав
с провизией на ранчо  аль-Ваххаб застал  рядом с домом полицейскую машину, а
рядом -  три  свежих  трупа  в форменных  мундирах. Судя  по  запаху  пороха
убийство произошло только что, и он даже удивился  что  не слышал выстрелов.
Но взглянув на длинные набалдашники глушителей террорист номер  один перевел
взгляд на сосредоточенные лица своих подчиненных.
     -  Они приехали и начали задавать разные нехорошие вопросы. Пришлось их
убрать, - пояснил Муса Удугов, первый заместитель Ваххаба, по национальности
чеченец.
     -  Их  могут быстро хватиться, заройте их поглубже, машину  спрячьте  в
сарае, - приказал Али. - И надо будет убираться отсюда как можно быстрей.
     Когда  работа  была  сделана  и  команда  сидела  в главном  здании  на
упакованных  вещах  со  стороны  автострады послышался  звук  мотора  быстро
приближающегося  автомобиля. Все  насторожились,  трое  дежурных приникли  к
окнам с оружием наготове. Но это оказалась машина  Ахмеда, мексиканца, волей
судьбы занесенного в Индонезию и там принявшего ислам. Именно он посоветовал
аль-Ваххабу свой родной городишко для создания этой базы, он же служил у них
и переводчиком.
     - Али,  я нашел судно  для  нас, - выпалил  он, кузнечиком выпрыгнув из
машины.
     - Какое судно?
     -  Два часа назад в порт пришел сухогруз. Команда мексиканская, капитан
не то  норвежец, не то швед. Он же и владелец. Им нужны деньги, ради  них он
согласен плыть куда угодно и с кем угодно.
     - Хвала  аллаху,  я  думал уже что здесь мы останемся  навсегда. Едем в
порт, а вы, - он обернулся к Удугову, - подъедете позже, ночью.
     Судно, что Ваххаб увидел у причальной стенки порта, нельзя было назвать
особенно  изысканным.  Сквозь  белоснежную покраску проглядывала частая сыпь
ржавчины,  а  высоко  поднятая  над  водой  красная  лента  ватерлинии  ясно
подсказывали что трюм судна пуст  как мошна нищего  в  понедельник  утром. У
трапа их никто  не встретил, и пройдя в рубку они увидели  спящего  в кресле
длинного бородача  в  мятом кителе  и некогда  белой  фуражке.  Ахмед потряс
капитана за плечо, и тот нехотя приоткрыл заплывшие глаза.
     - Какого  черта, сто  акул  вам в  задницу, -  пробормотал он, и Ваххаб
невольно сморщился,  настолько сильно  от  моряка пахнуло  чудовищно древним
перегаром.
     -  Э-э, капитан, это он  хочет нанять  вас,  -  Ахмед ткнул  пальцем  в
сторону араба.
     - Ну, и сколько вы даете? Меньше ста тысяч я не возьму, у меня мазута в
обрез.
     - Я даю миллион.
     Глаза  капитана оживились. На вид ему  можно было дать и  сорок лет,  и
шестьдесят, все путала эта неухоженая борода.
     - Уже хорошо. Надеюсь это будет не кругосветное путешествие?
     - Нет, мне надо дойти до Сан-Франциско.
     - А груз?
     - Груза нет, есть люди. Их и надо перевести.
     Капитан  с кряхтением поднялся, встав он оказался  на голову выше обоих
своих собеседников.
     -  Ну  что ж,  тогда  капитан Лундстрем и его "Старый викинг"  к  вашим
услугам.
     Ночью на корабль погрузили всю команду, ящики  с униформой и оружием. С
приливом "Старый викинг" взял курс на север.
     Спустя пять дней в одиннадцать часов ночи  команда  аль-Ваххаба  начала
пересаживаться  со  "Старого  Викинга"  на  надувные   лодки.   Возбужденные
гортанные  голоса далеко  разносились над морем, одетые  в камуфляж люди  по
одному  спускались  с трапов  в лодки, принимали  сверху оружие.  Сверху,  с
капитанского  мостика на  все  это взирали  двое,  сам  аль-Ваххаб и капитан
Лундстрем.
     -  И все-таки  вы  зря вывели  из строя  мою рацию, -  пробурчал  швед,
сердито пыхтя своей трубкой.
     - Ничего,  потом  купите  еще  лучше.  Вы же  не  хотите  чтобы  я  вас
перестрелял? Зато я буду уверен, что вы не успеете ни кого предупредить.
     - Мне нет ни какого резона кому либо и что-то сообщать. В Штатах мне за
это светит как минимум пожизненное заключение, - огрызнулся Лундстрем.
     -  Я это  знаю,  поэтому  и дарю  вашей  команде жизнь,  -  ухмыльнулся
аль-Ваххаб. У  него,  как и всех  его  людей, за  период этого неторопливого
плавания  начала  отрастать  борода,  и Лундстрем  невольно в  очередной раз
сравнил Ваххаба  со стервятником, настолько  тот  походил  на грифа  чертами
своего лица.
     - Тогда  уматывайтесь скорее ко всем морским дьяволам,  мне не терпится
убраться отсюда как можно дальше!
     Эта тирада капитана вызвала у араба очередную усмешку. За  эти  дни  он
привык к постоянному пьянству и  сквернословию своего кормчего. Террорист  и
раньше ни в грош не ставил этих гнилых  западных людишек, а после встречи со
шведом  он  уверовал  в  это  еще  больше.  Единственное,  что  волновало  и
возбуждало этого длинноногого потомка викингов, это деньги.
     Аль-Ваххаб  последним  покинул  судно,  и все  пять  "Зодиаков" взревев
моторами направились в сторону континента.
     А  "Старый   Викинг"   на   всех   парах  двинулся  в  сторону   строго
противоположную  ближайшему берегу. Но  пройдя всего пятьдесят миль сухогруз
остановился.  Лундстрем взглянул  на  своего  первого  помощника,  Йонсона и
кивнул ему  головой. Тот  спустился вниз,  вытащил  из  кобуры  пистолет  и,
привинтив  глушитель,  вошел  в  матросский  кубрик.  Пять отдыхающих членов
экипажа умерли даже не проснувшись. А на мостике уже колдовал с чемоданчиком
спутникового телефона штурман Иверсон.
     - Готово, - сказал он Лундстрему.
     - Хорошо, займись остальными.
     Иверсон вышел на бак и крикнул в сторону кормы.
     - Эй, вы, черти краснорожие! Все сюда!
     Пятерка  мексиканцев  опасливо подошла поближе. Все они едва  достигали
плеча рослого викинга.
     -  Это  что такое!  -  сурово спросил он, показывая  рукой за борт. Все
пятеро матросов  перегнулись через леера и  выстрелы пистолета прозвучали  с
быстротой автоматной очереди.
     - Ты уже справился? - спросил появившийся из трюма Йонсен.
     - Да. А ты открыл кингстоны?
     - Все готово. Пора спускать шлюпку.
     Через полчаса все трое лже-викингов с колышущейся на мягкой зыби шлюпки
наблюдали как кормой  вверх уходил в  морскую  пучину  "Старый Викинг".  Еще
через  сорок минут  в двух  кабельтовых  от лодки  с  шумом  вспененной воды
проросла из  темноты массивная рубка  подлодки.  Лундстрем даже выругался от
восторга.
     - Еще немного, и они  бы подцепили нас на рога, - сказал он,  берясь за
рукоять мотора.
     Как раз в  это время  команда аль-Ваххаба  первый раз  открыла ответный
огонь.  До этого все  шло хорошо, они высадились незамеченными, марш-броском
преодолев два километра выбрались на шоссе и вскоре остановили междугородний
рейсовый автобус. Высадив пассажиров они отогнали их всех за ближайшие кусты
и перестреляли. Но за два  километра  до  электростанции автобус попробовала
остановить  патрульная  машина. Полицейские почувствовали  что-то неладное в
движении  этого летящего  на  полной скорости  громадного  автобуса.  Догнав
автобус   полицейские   через   громкоговоритель   потребовали    у   шофера
остановиться.  Машин  на  шоссе  больше не  было, так  что изрешетив  машину
полицейских  террористы  даже  не  притормозили.  Один из  патрульных  перед
смертью успел прохрипеть в микрофон несколько слов:
     - Они едут... к станции...
     К сожалению предельно уставший дежурный на пульте связи не понял смысла
этих слов и еще долго запрашивал патрульную машину.
     - Кто едет? К какой станции? Где вы, номер тридцать шесть, отзовитесь!
     Аль-Ваххаб  остановил автобус не  доехав  до Сокраментской АЭС  пятьсот
метров. Оставшееся  расстояние  преодолели бегом,  два  человека по  очереди
меняясь  несли на руках физика. Именно состояние ученого вызывало у главного
террориста  самую  большую  озабоченность.  Осман   был  неизлечимо   болен,
белокровие  съедало  его  с пугающей  быстротой, и больше  всего  аль-Ваххаб
боялся,  что  тот умрет не успев выполнить свою  священную миссию. Пять  лет
назад Осман  стажировался  на этой  электростанции, именно это  и  послужило
выбором места  для задуманного  им самого страшного  в истории  человечества
террористического акта.
     По  плану  они  должны  были  проникнуть  на  территорию  станции через
технологические  ворота, использовавшиеся последний раз двадцать  лет  назад
при  постройки  станции  для  провоза большегрузных  деталей  реактора.  Два
человека подбежали к ограде первыми, минут пять повозившись  около сетки они
посигналили фонариком в сторону остальной группы.
     - Готово, сигнализация отключена, - сказал Муса.
     Все  выглядело  спокойно,  редкие фонари освещали  охраняемый периметр.
Перерезав сетку  ограждения они  строем быстро пробежали к зданию ближайшего
блока реакторов. Это осталось незамеченным. В полукилометре от них, в здании
охраны толстый негр с седой  шевелюрой мирно дремал около  пульта управления
сигнализацией   и  системами   телеметрии.   Двое  его  коллег   неторопливо
перекидывались в карты.
     - Смотри как Джимми спит, - сказал один из них.
     - Да, пузыри пускает совсем как младенец, - согласился его напарник. Он
понизил голос и предложил. - Давай мы ему на следующее дежурство сунем в рот
соску. У тебя они должны быть.
     - А как же,  -  ухмыльнулся  второй картежник. - С моими двоими парнями
просто  беда,  эти  соски  раскиданы  по  всему  дому.  С  близнецами  такие
хлопоты...
     Договорить он не успел, вспышка взрыва осветила  экраны  дисплеев, чуть
раньше  дрогнул  пол. Через  несколько  секунд отдаленный грохот  подтвердил
самые ужасные предположения охранников.
     - Тревога! - закричал  многодетный отец,  отшвыривая в сторону кресло с
ошалевшим,  ни чего  не понимающим со сна негром и врубая на полную мощность
сирену.
     В это время банда аль-Ваххаба уже вливалась в  образовавшуюся в воротах
дыру.  Двое  остались  у этого  новообразовавшегося входа,  остальные  бегом
проследовали  дальше. По ходу дела  они разделялись,  растворяясь в огромном
пространстве машинного  зала. Гулко  прозвучали две отдаленных  очереди,  но
аль-Ваххаб даже не  повернул  в  ту  сторону  голову. Все  шло как надо,  по
тщательно разработанному плану.
     Через пять минут они ворвались в пультовую управления блоком реакторов.
Предупрежденная  охраной смена дежурных попыталась заблокировать  дверь,  но
заряд пластита разнес ее в щепки. Два  дежуривших на  блоке охранника тут же
принялись обстреливать из пистолетов дверной проем, но ответный  огонь сразу
нескольких    автоматов   уложил   их   в   несколько   секунд.   Под   визг
девушки-оператора в зал ворвались террористы.  Али  только мотнул головой, и
через  пару  минут  вся  дежурная  смена,  пять   человек,  превратившись  в
заложников оказались лежащими связанными вдоль дальней  стены зала. На месте
главного оператора уже сидел Осман. У него совсем не осталось сил и по знаку
ядерщика Муса возил его на кресле от одного компьютера к другому.
     Бой  шел  уже на всех подходах к зданию блока. Устроившись в  одном  из
кресел  главарь террористов  по  очереди получал сообщения от  своих  людей.
Охранников оказалось гораздо больше чем он предполагал, и подготовленны  они
были  неплохо. Трое ваххабитов были  уже  убиты,  еще  как  минимум  четверо
ранены.
     -  К  ним  прибыло   подкрепление,  -  доложили  с  главного  входа.  -
Полицейские. Их человек сорок, все с автоматами. Мы долго не продержимся!
     - Сколько  тебе надо времени? - крикнул  аль-Ваххаб Осману. Тот в ответ
поднял палец.
     - Час? Хорошо, ты получишь его.
     Он обернулся к чемоданчику спутниковой связи и набрал номер.
     - Алло, это  приемная президента Соединенных  Штатов?  Соедините меня с
Маккреди. Кто говорит? Говорит человек  только что захвативший вашу  атомную
электростанцию на Западном побережье.
     Вместо  связанного   ответа  аль-Ваххаб   услышал  нечто   напоминающее
бульканье, и от всей души захохотал.
     Когда   секретарь   доложил  о  его  звонке  президенту  тот  как   раз
разговаривал о сложившейся ситуации по телефону с  министром обороны Питером
Вульфом. Он не стал класть телефонную трубку, а просто поднял другую.
     - Маккреди слушает.
     - Президент,  это  говорит  небезызвестный вам Али аль-Ваххаб.  Атомная
электростанция в моих руках. Надеюсь ты не хочешь что бы я ее взорвал?
     Лоб президента покрылся потом.
     - Нет, - еле выдавил он.
     - Тогда слушай мои  условия. Во-первых,  пусть охрана прекратит обстрел
блока,  не дай  боже они попадут куда не надо. Во-вторых,  пусть  твой  флот
покинет  зону Персидского  залива. И в третьих,  приготовь нам "Боинг-747" с
полными баками и миллиардом долларов на борту. Все ясно?
     - Хорошо, мы обсудим ваши предложения.
     - Я позвоню через десять минут.
     Положив одну телефонную трубку Маккреди спросил в микрофон другой.
     - Ну, что скажешь, Пит?
     - Нельзя идти у них на поводу. Надо выбить их со станции любой ценой.
     - Но тогда они взорвут ее! Это же второй Чернобыль!
     - У них не получится. Вряд ли у них с собой много взрывчатки. Они могут
нанести урон станции, но взорвать реактор это не реально.
     Президент  погрузился в  раздумья.  Время  шло,  и  он  наконец  принял
решение.
     - Я думаю они не пойдут на  это. Все таки  не зря он запросил самолет и
деньги.  Я  все  понимаю,  Пит,  но  я  не  могу рисковать.  Передай  приказ
прекратить огонь.
     О его решении аль-Ваххаб узнал еще до повторного звонка.
     - Али, они прекратили огонь, - доложили с одного из его постов. Когда и
все остальные подтвердили это, аль-Ваххаб захохотал.
     - Хвала аллаху, он затмил неверным разум!
     Ровно через час по знаку Османа Муса отвез кресло физика от пульта. Тот
откинул голову назад по его бледному, бескровному лицу тек болезненный пот.
     - Готово, - еле слышно сказал он.
     - Когда? - спросил Али.
     -  С минуты на минуту.  Я перекрыл  подачу воды на  охлаждающий контур,
вывел реактор  на  максимальную мощность и отключил все  защитные программы.
Давление внутри реактора растет. Это будет судный день.
     - Хвала аллаху! - сказал аль-Ваххаб, опускаясь на колени. Вслед  за ним
в  молитве склонились и все остальные террористы. Никто из них не  видел как
физик вытащил тонкий футлярчик для лекарств.
     - Они думали что это не возможно, что у них совсем другой тип реактора,
чем в Чернобыле. Вы недооценили Османа. Умрите и вы все такой же смертью как
я, - пробормотать он  перед тем  как сунул под язык таблетку  цианита. Когда
молитва кончилась и все  поднялся на ноги  ядерщик был уже мертв. Но начатое
им продолжало  развиваться в необратимой последовательности. Уже через  пять
минут,  а не через  пятнадцать, как предполагал  Осман,  начался  саморазгон
реактора, мощность цепной  реакции в  сто раз превысила запланированную.  За
доли  секунд  тепловыделяющие  элементы  раскалились,  разорвав   цирконивую
оболочку   осколки  урана  разлетелись   и  застряли   в  толще  графитового
замедлителя. Давление в каналах теплоносителя многократно возросло, началась
реакция  воды  и  пара   с  цирконием  и  графитом,  при  этом  начал  бурно
образовываться  водород и окись углерода. Чудовищная сила этих горючих газов
разорвала металлическую оболочку  реактора,  воздух  устремился  в  активную
зону, образуя адскую смесь водорода с кислородом и окисью азота.
     Как  раз в  это  время  со  стороны  Сан-Франциско  к станции  подлетал
большой, армейский геликоптер фирмы Сикорского "Сихоук".
     - Вот  она, - сказал глава антитеррористической группы "Гамма"  кивая в
окно в сторону огней АЭС. Все двадцать человек  приникли к иллюминаторам, и,
словно дождавшись именно этих зрителей, со стороны огромного куба реакторной
вырвалось наружу багровое пламя. Огромный шар рванулся вверх, заставив всех,
и  в  вертолете и  в  округе блока невольно вскрикнуть. Вертолет  мотнуло  в
воздухе взрывной волной, но пилот все же у самой земли выровнял машину.
     -  Боже мой!  Это  все же  случилось, -  еле  выдавил из себя начальник
полиции Сакраменто, Гарри Мюллер,  главное  лицо среди штурмовавших станцию.
Немеющими руками он нажал на кнопку вызова рации и сказал:
     - Соедините меня  с президентом. Алло, господин президент, они все таки
взорвали реактор.
     - Что? - не поверил своим ушам Маккреди. - Что ты сказал?
     -  Они  взорвали...  - начал  говорить  Мюллер, но его  прервал  хлопок
близкого пистолетного выстрела.
     - Что это? - спросил президент.
     - Это застрелился начальник охраны станции.
     -  Господин  президент,  они  показывают  это  по  Си-эн-эн!  -  сказал
ворвавшийся в кабинет секретарь.
     Следующие полчаса Маккреди и все остальные  члены его команды просидели
в  глубоком  трансе   перед  экраном  телевизора.  Там  раз  за  разом,  под
истерический крик репортера показывали  одно и  тоже:  рванувшийся вверх шар
взрыва и горящую панораму блока. Ценой своей жизни  пожарная команда станции
потушили огонь через три часа, но багровое свечение взбесившегося атома было
видно до самого утра.
     Остатки террористической  группы во главе с самим аль-Ваххабом отходили
со станции  по одному из коммуникационных туннелей, вдоль трубы,  выводившей
нагретую воду в пруды охлаждения. Террорист номер один ни как не ожидал, что
после  всего  того,  что он совершил, кто-то из них еще  и  останется живым,
поэтому  уходил   со   станции  со   странным   чувством  расслабленности  и
спокойствия,  как  после   бурной  ночи  со  случайной  женщиной.   Половина
полицейских  и  охранников  после взрыва  просто  дали  деру,  остальные  не
рискнули сунуться  в радиоактивное пекло и  отошли за территорию станции. По
случайности именно этот же туннель для проникновения в здание выбрала группа
"Гамма".  В краткосрочном,  ожесточенном  бою  погибли все ваххабиты и  семь
человек спецназовцев.  Из террористов  не  осталось  даже  раненых,  слишком
озлоблены были бойцы на своих врагов.
     Бегство населения с Западного побережья началось той же ночью. Эта была
ни с  чем не сравнимая паника. Сотни тысяч автомобилей запрудили все  дороги
Сан-Франциско и  Лос-Анжелеса.  В  громадных  пробках  сталкивались  десятки
машин, обезумевшие люди бесполезно сигналили друг другу, высовываясь из окон
кричали и ругались с соседями.
     -  Дураки,  - сказал начальник полиции Сан-Франциско, наблюдая из  окна
полицейского управления за этим вавилонским столпотворением.
     - Почему? - спросил его заместитель.
     - Потому что большинство из них  рванут на Восток и Север, а значит как
раз  попадут  под  радиоактивные  осадки.  Ветер   сегодня  дует  в  сторону
континента.
     Последствие  этого терракта  оказались  просто катастрофичны для  самой
богатой страны мира. Взрыв реактора по  долгоживущим  радионуклидам оказался
эквивалентен  взрыву двухсот  атомных  бомб  подобных  той,  что  американцы
сбросили  на  Хиросиму.  В течении месяца  было полностью  парализовано  все
Западное побережье  США.  Даже  через полгода промышленность этого района не
могла достичь прежнего  уровня. Несмотря  на все увещевания что  радиация не
задела  Лос-Анжелеса  и  Сан-Франциско,  в  этих крупнейших  городах  страны
население уменьшилось чуть ли не в два раза. Цены на квартплату упали в  три
раза,  в самых  фешенебельных кварталах  теперь селилась разная пролетарская
шушера. Началось нечто невиданное - массовый отъезд коренных  жителей страны
за рубеж,  подальше от невидимой смерти. Только за первый месяц два миллиона
человек оставили Соединенные Штаты навсегда.
     - Я не могу жить думая о том, что возможно все вокруг меня, и воздух, и
стены и вода, все это убивает меня, - нервно  подрагивая всем телом и косясь
в  сторону камеры испуганными глазами говорила в интервью Си-эн-эн очередная
беженка в аэропорту имени Джона Кеннеди, упорно продвигаясь в сторону стойки
билетного контроля.
     Началась  радиофобия.  Самым  ходовым  товаром  теперь  были  карманные
дозиметры.  Их  не хватало, и  фирмы,  производившие  этот  прибор  работали
круглосуточно, каждый  день все  больше  взвинчивая  цену.  Вскоре  во  всех
супермаркетах страны  можно  было увидеть  людей  с сосредоточенными  лицами
обходившими  стеллажи с дозиметром в руках. Впрочем, полки магазинов  начали
стремительно пустеть.  Оказались зараженными самые плодородные районы страны
вплоть до Арканзаса. Отдельные пятна радиоактивных осадков обнаружили даже в
Алабаме и Висконсине. На дезактивацию и  помощь  переселенцам ушли миллиарды
долларов. Столько же пришлось потратить на закупки  продовольствия в  других
странах.  Кроме  того  Америке  был  нанесен  и  огромный  моральный  ущерб.
Американцы как ни когда прежде почувствовали себя беззащитными перед внешней
угрозой. Последний  раз с ними случалось такое после Пирл-Харбора. Тщательно
культивируемый  десятилетиями   представление  о   неуязвимости  Штатов  под
стальным колпаком  лучшей  в  мире  армии, флота и спецслужб  на  самом деле
оказался  мифом.  Пошатнулась вера людей в свое правительство, в избранность
США как любимой богом державы. Много претензий было к Маккреди,  и тот чудом
удержался на своем кресле, за счет республиканского большинства в сенате.
     Через сутки после взрыва станции Сизов позвонил Маккреди.
     -  Господин  президент,  хочу  выразить  свое  соболезнование по поводу
варварского терракта от лица российского народа американскому народу.
     - Спасибо, господин генерал, - довольно сухо ответил  Маккреди. ЦРУ кое
что нащупала  о странном проникновении  аль-Ваххаба  на  территорию  штатов.
Проанализировав  показание спутников  слежения  они  обнаружили исчезновение
одного из судов вблизи от побережья США.  Впрочем, доказать уже ни чего было
нельзя.  Водолазы  хоть  и  обследовали внезапно затонувшее судно, но  кроме
раздувшихся трупов мексиканцев ничего не  нашли. Все пришли к мнению что это
сами террористы расстреляли экипаж и потопили судно.
     - У нас есть  некоторый опыт в ликвидации подобных  аварий, можем  даже
предложить  технологию  построения   саркофага  над  разрушенным  блоком,  -
предложил Сизов.
     - Мы с благодарностью примем подобную помощь.
     -  Я  ведь  предупреждал  вас, господин  президент, что ваххабизм,  это
гораздо  страшнее  чем вы  думаете. У джихада нет  границ,  зато есть цель -
истребление  неверных.  Пророк  завещал  им  войну  до  полного  истребления
инаковерующих. Я думаю нам теперь есть о чем поговорить наедине.
     - Да, вы это верно заметили.
     - Может встретимся на нейтральной территории?
     - Это был бы наилучший вариант.
     - Где?
     Маккреди чуть подумал и предложил.
     - В  свое  время Хрущев  встречался  с  Кеннеди  в  Вене.  Это  хорошая
традиция.
     - Хорошо.  Давайте через  две неделе  в Вене. Сегодня  я  озадачу  этим
Володина, но и вы заставьте своего госсекретаря плясать быстрей.
     На подготовку Венского саммита ушло два месяца, а не две недели, но эта
встреча оказалась настоящей сенсацией и оказала большое значение на ход всей
дальнейшей истории.




     Как  ни странно,  но общее  впечатление от друг  от  друга  у них  было
абсолютно одинаковым.
     "А  он  не  похож  на  свои  портреты",  -  подумал Сизов  рассматривая
американского президента, оказавшегося более высоким, и  как обозвал его про
себя Диктатор, более костлявым.  Ни  один визажист не смог ни чего сделать с
наполовину седыми, волнистыми волосами президента, и они словно принадлежали
другому   человеку,  этакому  небрежному  ловеласу.   Лицо   Маккреди  могло
показаться самым заурядным,  глаза  поставлены через  чур  близко, линия рта
выделена  слабо. Вот только  в  глазах этих  было столько  непосредственного
любопытства,   что   Сизов  невольно  вспомнил   кличку,  данную  президенту
журналистами: "Беби Ален". Эта детская непосредственность  в речах  и  делах
Маккреди в конце концов привела этого политика в третьем поколении на  самую
вершину власти.
     Но и президент, рассматривая лицо правителя  России подумал что  вблизи
он более приятный человек, чем на карикатурных фотографиях в "Дейли-Ньюс", а
взгляд  темных глаз выдавал явный ум и  твердость  характера. Более  мирному
облику Диктатора способствовал и его штатский костюм, впервые одетый Сизовым
за последние  три года. Поздоровавшись  и представив друг другу членов своих
делегаций, главы  двух стран уединились  для  беседы  с глазу на  глаз.  Вся
остальная  свита  расселась  в  фойе, дожидаясь момента, когда их  пригласят
принять  участие в переговорах  в  расширенном составе. Прошел час,  второй.
Наблюдая  за Арисоном Володин обратил  внимание что его  коллега  явно начал
нервничать, на самые невинные вопросы  министра о погоде и  тяготах перелета
через океан отвечает рассеянно и невпопад. Кроме того госсекретарь через чур
часто  посматривает  на закрытые двери комнаты,  на  свои часы, да и вообще,
ерзал в кресле как впервые не выучивший уроки отличник.
     "Вот  что значит непрофессионал,  -  подумал министр,  с  легкой,  чуть
презрительной усмешкой наблюдая  за поведением своего  визави. -  Ерзает как
будто ему ежа в штаны засунули".
     - Не  волнуйтесь, коллега, - в конце концов  сказал  Володин Арисону. -
Нас еще позовут на церемонию разрезания торта.
     Арисон  смешался  и  невольно  покраснел,  при  его  медной шевелюре  и
белоснежном  лице это было совсем не трудно. Больше всего  его досадило даже
не то,  что Володин понял его эмоции, а  то, что  он действительно  не может
спокойно воспринимать эту встречу двух президентов. За этот год пребывания в
большой власти Арисон привык  всегда быть при президенте, быть  в курсе всех
событий  и всех решений, либо  инициатором их, либо оппонентом.  Но здесь, в
Вене,  бывший преподаватель Принстона впервые понял что  все может пойти  по
другому,  и это он понял  не умом, а почувствовал буквально всем организмом.
Что же произошло? Вроде бы ни чего особенного. Несколько фраз сказанных друг
другом главами двух стран, рукопожатие, пара дежурных улыбок для официальной
хроники,  попытка уступить друг  другу дорогу в зал  переговоров  - все  как
обычно.  А  потом   этот  затянувшийся   разговор,   превысивший  все  нормы
протокольного знакомства. И все-таки Арисон  понял что его  волновало в этот
момент.  За какие-то  считанные минуты  общения  между  этими  двумя  людьми
исчезло напряжение свойственное встрече двух бывших врагов. А это ломало всю
заранее  разработанную  аналитиками  его  департамента  и   им  самим  линию
поведения  американской  делегации.  Маккреди  должен  был  разговаривать  с
позиции  силы,  диктовать  условия  российскому  триумвирату.  Прежде  всего
президент должен был выговорить большие послабления в свободе слова и правах
человека в  России, а потом  уже  вести разговор  о каком либо содействии  в
международных делах.
     Арисон был прав, разговор  двух  лидеров давно уже выбился из тщательно
просчитанной и выверенной  "Принстонским птенцом" колеи. Главы таких  разных
стран  почувствовали  себя  людьми  одного масштаба мышлений.  Это были люди
одной группы крови, честолюбивые и самоуверенные, жаждущие и любящие власть.
Им  было легко вести  разговор,  ни  кто и  не пытался  по  мелочам обмануть
другого, как-то приукрасить действительные факты пышным букетом демагогии.
     - Ну хорошо, - сказал  Маккреди. - Должен признать что линия  поведения
моего предшественника в  отношении  России  была  более чем сомнительна. Это
было неразумно,  идти на конфликт  с крупнейшей  в мире державой  только  по
тому,  что  его  правительство само  себя назначило во власть, не  дожидаясь
каких-то  там выборов, -  сказал  Маккреди  доставая  из  кармана  гаванскую
сигару. Он жестом предложил ее Сизову, но тот отрицательно качнул головой.
     -  Спасибо,  я  как раз  пытаюсь бросить  курить. Врачи говорят что это
вредно. Из-за  этого я набрал восемь  килограммов лишнего веса, но  все таки
пытаюсь выдержать характер до конца.
     - Ну, в вашем возрасте еще рано думать о таких пустяках как лишний вес,
это скорее нужно мне.
     Обменявшись любезностями они продолжили разговор о главном.
     - Хорошо, Япония, Югославия -  все это в прошлом, - Сизов положил локти
на стол,  на секунду  уткнулся в сжатые кулаки лицом, резко вскинул голову и
продолжил разговор. - Мы признали взаимные ошибки, теперь давайте подумаем о
том, как нам  избежать повторение подобного в будущем. Конфронтация не нужна
ни вашей стране, ни  моей. Тем  более что  у нас появились общие  враги,  не
правда ли?
     - Мы  перестали  поставлять  оружие и  деньги  чеченским  сепаратистам,
откажем им и в политической поддержке, - признался Маккреди.
     - Позновато.
     - Да, половина команды аль-Ваххаба была именно из Чечни.
     Разговор с глазу на глаз вместо отпущенного регламентом часа длился все
четыре,   и  настолько   опустошил   обоих  собеседников,   что  они  решили
передохнуть,  а  уже затем  вечером провести встречу  в полном  составе.  На
выходе из  комнаты, у  самых дверей, Маккреди притормозил Сизова взяв его за
локоток.
     - Господин Генерал, давайте немного... как бы это сказать... поиграем с
этими журналистами да  и  прочими...  папарацци, -  Президент  неопределенно
махнул рукой. - Давайте сделаем  вид  что  ни  чего особенного не произошло.
Американский  народ, а особенно многие сенаторы  и  конгрессмены не  поймут,
если я сделаю такой резкий маневр в политике страны.
     - Ну что ж, это разумно, - согласился Сизов.
     В самом деле, коммюнике о прошедшей встрече было выдержано в  скупых на
похвалу словах, лица глав государств  сдержаны и бесстрастны, и все средства
массовой  информации взахлеб вещали о полном провале Венского саммита. Но уж
через  месяц Международный Банк  Реконструкции и  Развития выделил на  нужды
модернизации   нефтяной    отрасли   России   десять    миллиардов   изрядно
девальвированных, но столь нужных России долларов.




     Перед выходом в главный зал Мухаммед на пару  минут остановился, провел
ладонями  по  бороде  и  начал  шептать  молитву:  "Алла  иль  алла...".  Он
волновался как  ни  когда в жизни. Сегодня решалось многое, если ему удастся
уговорить этих людей, то половина дела будет сделана. Из-за этой задержки он
появился  в зале  самым  последним,  но  так  и  подобало появляться хозяину
гостеприимного дома.  За огромным круглым столом сидели десятки людей одетых
в самые  разнообразные  наряды. Строгие европейские костюмы соседствовали  с
традиционными  галабиями*  (*галабия,  белая  рубашка  до  пят,  традиционно
носимая  на Аравийском  полуострове.) и бурнусами *  (*  бурнус -  халат без
рукавов, надеваемый  поверх галабии)  арабов и расшитыми витиеватыми узорами
халатами  представителей  среднеазиатских  стран. Покрой  расшитого  золотом
темно-синего  опереточного  мундира  султана  Брунея  точно  повторял  фасон
белоснежного мундира султана Омана, европейский костюм и  традиционная феска
главы Индонезии забавно  соседствовала с черными лицами и широкими, пестрыми
одеждами глав африканских  мусульманских стран. За этим столом не было места
расизму, здесь собрались правители  тридцати шести стран объединенных  одной
религией - мусульманством.
     Саммит глав  мусульманских государств начался традиционно, с совместной
молитвы. Затем Мухаммед взял слово.
     -  Мы   собрались  здесь  как  избранные  волей   аллаха  от  миллионов
единоверцев для  того,  чтобы  решить  нашу  главную  проблему -  освободить
святыни Иерусалима от владычества иудеев. Который год продолжается интефада,
каждый день гибнут правоверные в  этой священной для всех нас  войне. Пора и
нам,   правителям   своих   стран  присоединиться  к  джихаду.  Какие  будут
предложения?
     Все  собрание несколько  секунд помолчало, потом  слово  взял президент
Йемена.
     - Мне  кажется что особенно тут  решать нечего. Если всем нам броситься
на врага как барс бросается на газель, со  всей яростью,  и  мы не оставим в
живых ни одного неверного.
     Мухаммед с почтением взглянул на йеменца. Несмотря  на то, что  тот был
шиитом, но в жилах его текла кровь самого  пророка. Кроме того эти же  самые
слова рвались из груди самого  короля. Следующим  приподнял ладонь президент
Египта. Лишь глянув на сдвинутые брови египтянина  Мухаммед  понял о чем тот
будет говорить.
     -  Никому  из вас не приходилось воевать против Израиля. Вы или слишком
молоды, либо ваши страны никогда не  противостояли  в отрытом бою  иудеям. Я
воевал  с ними,  и  скажу  что победить их будет очень  трудно. У них мощная
армия,  отличная  авиация, поддержка США.  Я не  вижу  возможностей выиграть
подобную войну.
     -  Мы могли  выиграть ее в семьдесят  третьем, если  бы  ваш  Садат  не
остановил свои танки, и Сирии пришлось воевать одной на Голанских высотах.
     Президент Сирии был еще слишком молод для  этого собрания, и эта резкая
фраза могла бы вызвать большой конфликт.  Ведь генеральское звание  нынешний
глава Египта получил именно за тот танковый прорыв в  Синайской  пустыне. Но
хозяин саммита примиряюще поднял руки.
     -  Не  надо  поминать старые ошибки.  Аллах  направляет  наши  мысли на
будущее.  Он уже  наказал высокомерных  янки за  их поддержку иудеев. Теперь
смерть  преследует их  в  своем собственном доме. Они уже не смогут помогать
евреям  как прежде. Это добрый знак, и нам остается  понять,  каким способом
аллах хочет направить через нас свой меч гнева.
     Теперь слово взял генерал в  мундире мышиного цвета с витыми погонами и
золотыми аксельбантами.  Внешне он очень походил  на  актера  Омара  Шерифа,
только более смуглого  и не такого курчавого. Но еще больше Якуб Ага уль-Хак
очень походил на своего знаменитого дядю, генерала  Мухаммада  Зию уль-Хака.
Он и думал, и действовал точно так  же как пакистанский диктатор.  Год назад
свергнув погрязшее в коррупции гражданское правительство Ага уль-Хак твердой
рукой неуклонно превращал Пакистан в один большой военный лагерь.
     -  Я  предлагаю создать  объединенные мусульманские  силы.  В  войне  с
Израилем должна участвовать  каждая мусульманская страна,  это наш священный
долг. Для Пакистана это почетная миссия, и мы готовы выделить для этих целей
две танковых и одну мотопехотную дивизию, а так же полк штурмовой авиации.
     Мухаммед одобрительно кивнул. Он  заранее был  в курсе планов генерала.
Именно  его Мухаммед  пророчил в  главнокомандующие  предстоящей  войны.  Но
именно это было в ту  же  секунду  подвергнуто сомнению главой Ирака Хасаном
Саддатом.
     - Ирак готов немедленно  выставить  на войну с Израилем армию в миллион
бойцов.  Еще  как  минимум  два миллиона будут в запасе.  Так  же мы  готовы
выставить пять  танковых дивизий, и всю  авиацию. Так как наши  войска будут
основными  в будущей  войны,  то  я требую чтобы командование  объединенными
войсками было предоставлено иракскому генштабу и лично мне.
     Это заявление  вызвало большое  замешательство среди глав мусульманских
государств.  Ненасытные амбиции иракского руководства были  известны всем. С
особой  ненавистью на иракца посмотрел король  Кувейта  Фарук ас-Сабах.  Две
войны  прокатившихся по этому  маленькому, но несметно  богатому государству
оставляли ему мало поводов  для любви к  своему большому  соседу. Обстановку
снова разрядил саудовский король.
     - Мы приветствуем  подобную  решимость  Ирака  и обсудим  все остальные
предложения его руководства позднее.
     - Вы забыли о других странах поддерживающих Израиль, - напомнил молодой
король Иордании, наполовину араб,  наполовину американец. -  Кроме  США  ему
могут прийти на помощь и англичане и французы, другие страны НАТО.
     - Так и скажите  что вы боитесь,  - съязвил представитель  Палестины, и
здесь не расстававшийся с традиционным клетчатым платком, шмахой.
     -  Мы  ни кого и ни  чего не боимся,  но надо обдумать все аспекты этой
проблемы. Так что надо как-то нейтрализовать и эти европейские страны.
     - Я не вижу здесь большой проблемы, - негромко своим бесцветным голосом
сказал Мухаммед.  -  Нефтяное  эмбарго семьдесят  третьего  года  остановило
наступавшие израильские танки  руками американцев  и  европейцев.  Сейчас мы
можем  вообще поставить на  колени  всю  Европу, если  просто  перекроем  им
нефтяной кран. В наше время они еще больше чем тридцать лет назад зависят от
нашей нефти.
     На лице главы Туниса Фатаха Арази отразилось озабоченность.
     -  Я не могу совсем перекрыть подачу нефти. Вы же  знаете,  что в  моей
нефти  слишком  много  парафина.  Остановить ее  на  месяц  в  трубе, и  нас
получится самая большая свечка в мире, почти на пятьсот километров.
     - Я покрою Тунису все расходы на строительство  нового нефтепровода,  -
сказал  султан  Брунея,  поигрывая своими  знаменитыми четками стоимостью  в
полмиллиона долларов.
     - Ну  если это так, то я не вижу больше проблем, - согласился Тунисский
президент.
     - Сейчас  все  так много говорили  о  войне, но  ни  кто  не  предложил
обойтись мирными средствами.
     Эта   фраза  одного   из  представителей   государств   бывшего   СССР,
единственного  приглашенного  на  саммит, вызвало некоторое замешательство у
всех собравшихся.
     - При подобном эмбарго мы бы могли просто предложить Израилю освободить
Иерусалим,  -  продолжал Разбаев.  -  И  прежде всего  на них нажала бы сама
Европа и США.
     - Сразу видно что наш друг плохо представляет себе кто такие евреи. Они
ни за что не откажутся от Иерусалима, кто бы на них ни нажимал.
     Этот  вывод  Мухаммеда  одобрительными  кивками  поддержали  почти  все
собравшиеся. Замкнул дискуссию тот, кто ее начал - глава Йемена.
     -  Кроме  того мы говорим  не только об  освобождении  Иерусалима,  а о
истреблении неверных,  обманом  проникших  в  наш дом. Сейчас, когда уже нет
ООН, можно забыть о проклятой всеми  арабами резолюции номер сто восемьдесят
один. Палестина и святые места должны принадлежать мусульманам.
     На этом первое заседание саммита мусульманских стран было завершено.
     Трехдневные  интенсивные переговоры привели к тому, что была выработана
общая  политика  в  отношении к  освобождению  Иерусалима.  Прессинг Израиля
должен был пройти по всем  направлениям.  Государства не одобряющие силового
решения  вопроса   согласились  сохранять  видимый  нейтралитет  и  помогать
остальным материально. В частности  Египет разместил на своей территории два
завода   по   производству   лицензионных   танков  "Абрамс",   а  Турция  с
удовольствием приняла закупленный  Саудовской Аравией завод  по изготовлению
самолетов  F-16. Единственным  неприятным моментом всей встречи было то, что
не удалось договориться о  едином военном  командовании войск  мусульманских
стран. Против кандидатуры Ага уль-Хака решительно выступал Хасан Саддат, сам
претендующий  на  роль  главного  полководца  правоверных. Но все  прекрасно
знали, что по своим военным познаниям сын знаменитого иракского Диктатора не
тянет более  чем на командира полка. Все остальное были  его  амбиции, что и
показала  столь  удачно  начатая  им  и столь  позорно  закончившаяся вторая
кувейтская компания.
     Через два  дня и  в Вашингтоне и  в  Москве  знали о  результатах  этой
встречи. Для правительства Маккреди  все решения  эр-риадского саммита  было
подобны удару  ниже  пояса.  Осмыслив  новую информацию президент позвонил в
Москву и предложил Сизову срочно встретиться.




     В этот день Хаким встал очень рано, еще до рассвета. Где-то внутри  его
тела, в  районе солнечного сплетения, пульсировала  странная  дрожь от смеси
страха и нетерпения. Если свершится то, о  чем он вчера случайно  услышал из
разговора отца  и матери,  то  с сегодняшнего  дня  вся его жизнь  пойдет по
другому. Осторожно  пройдя между матрасами  спящих  на  полу братьев,  Хаким
пробрался на балкон третьего этажа, а уже оттуда,  по  приставной лестнице -
на  плоскую крышу дома. После душной атмосферы  большого дома, где с первого
этажа поднимались привычные, но  неприятные запахи стада животных прохладный
воздух  высокогорья приятно освежил его и взбодрил не хуже чашки кофе. Хаким
запустил руку  за пазуху и вытащил припрятанный  со вчерашней сиесты*( время
полуденной  жары, и  вынужденного отдыха) листок  ката*( африканский  аналог
коки,  вызывает  легкое   наркотическое  состояние.  В  Йемене  традиционное
потребляется всеми от мала  до велика). Горький вкус наркотического растения
вскоре  отозвался  в  голове  легким,  блаженным, кратковременным  ощущением
невесомости и ясности мысли. Заря быстро набирала  свою силу, под ее напором
звезды будто таяли, край неба слегка вылинял до серости, а потом начал мягко
набирать  розовые  и фиолетовые оттенки. Вершины древних, угрюмых  гор в эти
мгновения   превращались   в   невесомые  голубоватые   миражи,   причудливо
вычерчиваемые на розовом  фоне набирающей силу зари.  Обхватив колени руками
Хаким неподвижно сидел на одном месте до тех пор, пока солнце не брызнуло на
его лицо ослепительным  ударом первого луча. Когда он спустился вниз все его
многочисленные родственники уже  встали, женщины  хлопотали у земляной печи,
больше  похожей  на глиняную кадку  с разведенном на  дне котором,  а  отец,
Ахмед, и все  пятеро  его  сыновей,  братьев  Хакима,  расстилали  молельные
коврики, готовясь совершить утренний намаз. Хаким молча присоединился к ним,
и отец только покосился в его сторону, но ничего не сказал, а  начал мерно и
заучено читать молитву.
     Завтрак  как  всегда  состоял из  ячменной  лепешки напополам с  просо,
макаемой в общее блюдо с кульбой, острого соуса из зерен горчицы и ароматных
трав. Все  это запили кишром, напитком  из шелухи кофейных зерен, после чего
отец сказал.
     -  Хаким сегодня не пойдет  пасти  коз, этим займется Али. Хусейн,  тот
баран с белым ухом, он еще хромает?
     - Да, отец.
     - Тогда оставь его дома.
     Больше он ничего не добавил, и Хаким, проводив младшего брата до ворот,
несколько минут бестолково торчал  во  дворе, пока отец, выглянув из  дверей
хлева, не позвал его взмахом руки.
     - Помоги  мне  вытащить  его во  двор, -  велел он  сыну,  показывая на
оставшегося в хлеву барана с белым ухом.
     Ахмед  с  десяти   лет  сильно   хромал,  упав  со  скалы  при  поисках
потерявшегося  козленка,  но  это   не  помешало  ему   обзавестись  большим
семейством и  уважением среди  своего племени. Но  именно  эта же хромота не
позволила ему стать более богатым и зажиточным.
     Белоухий  явно  чувствовал,  какая  ему предназначена  роль,  и  Хакиму
пришлось  потрудиться, чтобы выволочь  его во двор. Здесь отец  прочитал над
животным соответствующую ритуалу молитву и перерезал барану  горло. За этими
хлопотами из окон дома наблюдали все три сестры Хакима, оживленно и радостно
переговариваясь  между собой. Мясо достаточно  редко  бывало на столе  этого
семейства, и заклание белоухого барана предсказывало предстоящий праздник.
     Лишь к двум часам  дня произошло то, чего  так ждали все в доме Ахмеда.
Во  двор  усадьбы  въехали  трое,  рослый,  красивый мужчина  лет  сорока на
великолепном арабском жеребец, грузный старик на черном муле и молодой молла
на осле, в зеленой чалме хаджи*(хаджи - мусульманин, совершивший хадж). Если
первые  двое были  одеты как  типичные  йеменцы, то у  моллы и черты лица  и
одежда выдавалось  его явно инородное  происхождение. Как раз  молла  меньше
всего волновал Хакима, он не мог оторвать глаз от жеребца главного гостя, да
и  от  него  самого.  Саид  аль-Аттар был  владельцем  участка,  на  котором
трудилась семья Ахмеда. Сам  он жил в древней столице  Йемена,  Сане, и свой
родной  дом, расположенный  в двух километрах от  жилья  Ахмеда,  посещал не
часто.  До него  от столицы он  добирался на  комфортабельном  автомобиле, а
оттуда уже приходилось ехать  вот  так, верхом, ведь нормальных дорог в этой
гористой местности просто не было.
     Пока  гости  обменивались  традиционными любезностями с хозяином  дома,
Хаким рассмотрел весь  роскошный наряд Саида. На нем была надета белоснежная
фута, короткая мужская юбка, на  плечах  гостя был повязан белоснежный плащ,
перехваченный на талии широким зеленым поясом с богатой серебряной росшитью,
на голове зеленый тюрбан.  Но самое  главное,  за  поясом  аль-Саттара  была
богатейшая джамбия, длинный кинжал с серебряной рукоятью. Это было не просто
холодное  оружие, а знак  избранности, знатности. Носить джамбию имели право
только сайиды, йеменские аристократы, многочисленные потомки  младшего внука
Мухаммеда, Хусейна. Величина и  богатство отделки джамбии многое говорили  о
знатности и богатстве  его  владельца. Хаким первый раз  видел такую длинную
джамбию, практически это был уже небольшой меч с золотой рукоятью.
     Через  час, после  сытного  обеда,  когда подали  блюдо с листами ката,
начался главный разговор.
     -  Ну что  скажешь, уважаемый, как  ты решил  со своим сыном? - спросил
аль-Саттар хозяина дома.
     - Но почему именно мой сын должен покинуть  свой дом? - спросил сдвинув
брови Ахмед.
     - Этим мы оказали тебе большую честь, - вкрадчиво начал говорить молла,
с характерным  иноземным  говором.  Он только  недавно, год  назад,  окончил
медресе  в иранском  городе  Куме, святом для  шиитов  городе. Его поддержал
толстый человек  с кривой, серебряной джамбией за  поясом. Это был ростовщик
Фарук, главный держатель многочисленных долгов семейства Ахмеда.
     - Да, джихад дело святое, и предоставляя  тебе право отправить  сына на
войну  с неверными  мы  оказываем  тебе  большую услугу.  Конечно, я мог  бы
отравить и одного из своих  пятерых  сыновей, но прежде всего  я  подумал  о
тебе.
     -  Хаким  у меня  самый старший, он мне опора, - продолжал упорствовать
Ахмед.  - Без него мне  будет трудно управляться с хозяйством. Али еще нет и
тринадцати, остальные еще младше.
     - Не бойся, мы тебе возместим часть убытков, - пообещал аль-Саттар. - Я
уменьшаю твою часть оброка на этот год наполовину.
     - А я прощаю тебе долг в тридцать франси. Кроме того я жертвую тебе вот
эти пять франси на сборы твоего сына в дорогу.
     Фарук  с  трудом  перегнулся  и  положил  на  дастрхан  пять   больших,
серебряных  монет  позапрошлого века  с почти стершимся  профилем  женщины с
высокомерно оттопыренной  нижней  губой.  Несмотря  на  засилье во всем мире
долларов,  марок  и йен,  серебряные таллеры восемнадцатого века австрийской
императрицы  Марии-Терезии  еще  имели  хождение  в  горных районах  Йемена.
Пастухи интуитивно не доверяли каким-то там бумажкам, и предпочитали иметь в
заначке полновесное, проверенное веками серебро.
     Этот аргумент переломил сомнения Ахмеда.
     - Хорошо, я согласен.
     Хаким слышал каждое  слово этого разговора. Прижавшись к  стене рядом с
дверным проемом  он кусал  себе губы от нетерпения. Он  уже представлял себя
одетым  точно  так  же  как аль-Саттар, на  белоснежном  скакуне летящем  на
неверных с острой саблей в руке.
     -  Хаким, - услышал  он  голос  отца.  Войдя  в комнату он  почтительно
склонился в  поклоне.  Все трое гостей оценивающе оглядели юношу,  высокого,
худощавого, с тонкими, типично йеменскими чертами лица.
     - Несколько суховат, - пробормотал молла.
     - Ничего, там из него быстро сделают мужчину, - пообещал ростовщик.
     - Готовься в дорогу, - сказал отец.
     Спустя  два  месяца после  этого  разговора  Хаким вместе  с  тридцатью
подростками примерно одного  возраста ехал в  междугороднем  автобусе  через
Иорданию  в  Палестину. Позади был лагерь подготовки  в  пустыне  Саудовской
Аравии, за  это время  их  обучали  стрелять, разбирать  и  собирать оружие,
метать  гранаты,  ставить  мины,  обращаться  с тротилом  и  пластитом.  Два
подростка   из  Туниса  подорвались   на   неудачно  собранном   фугасе,  но
молла-инструктор  объяснил всем остальным что души этих двоих несчастных уже
попали  в  рай,  и  туда же  попадут все души  вступивших на священную тропу
джихада.  Тот  же  молла  после  практических  занятий  толковал  им  коран,
вдалбливая им идеи святого откровения пророка Мухаммеда.
     Хаким покосился  на своего  соседа, тот  спал,  смешно  оттопырив  свои
толстые губы. Хаким поморщился. Юсуф хоть и был так же как и он йеменцем, но
жил на побережье, в районе Ходейды, и  как многие жители этого района имел в
крови  много  примеси  африканских  предков.  С малых  лет  в голову  Хакима
вдолбили  что эти  жители  равнин более  низшая  каста  по сравнению с ними,
горцами, истинными  и избранными сынами аллаха. Кроме того Юсуф был суннитом
шафиитского толка, а значит  и молился пять раз в день, а не три, как Хаким.
Несмотря  на  это  судьба  словно нарочно сводила Хакима с  этим  через  чур
смуглым, толстогубым парнем. Роста  они  были одинакового, и в  строю стояли
рядом,  их постели  так же были рядом,  вот и  сейчас их  невольно  посадили
рядом.
     Довезли их до палестинского города Хеврона,  по узким старинным улочкам
громоздкий автобус  проехать  не  смог, и с  полкилометра  они шли  друг  за
другом, разглядывая новый для себя город и редких, в этот час жаркого полдня
- сиесты, жителей.  Наконец около большого  здания  медресе провожатый велел
своим подопечным остановиться и выстроится в две шеренги, а сам исчез внутри
дома. Минут через пять  он вышел  почтительно  пригибаясь  перед  невысоким,
седобородым арабом в военной  форме со знаками отличия генерала  на погонах.
Неодобрительно  осмотрев аморфную  массу новобранцев генерал хриплым голосом
скомандовал.
     - Смирно!
     Пройдясь  вдоль  строя  генерал осмотрел  пополнение  и  вернувшись  на
крыльцо обратился к новобранцам с короткой речью.
     -  Отныне  вы  воины священного джихада.  Основные  ваши обязанности  -
выполнять все мои указания и думать только о священном долге перед пророком.
Размещаетесь на втором этаже, ваш командир - Махмуд, - и он показал рукой на
их провожатого.
     Весь  второй  этаж  медресе оказался чем-то  вроде  общежития.  Десятки
тонких матрасов аккуратно были сложены  вдоль стен. Махмуд показал  рукой  в
один из углов и приказал новичкам  сложить  свои вещи туда. После  этого все
спустились вниз, новобранцев накормили  шурпой с мясом, потом  снова загнали
на второй этаж  и длиннобородый мулла часа два  толковал им Коран.  Уставшие
после  длительной дороги пацаны плохо понимали смысл цветистых  высказываний
пророка,  и откровенно  клевали  носом. Наконец уже  поздним  вечером  снизу
донесся  шум  многочисленной  толпы людей.  Хоровая  молитва  и  звон  мисок
подсказали  Хакиму что происходит сейчас внизу. Минут  через  пятнадцать  на
втором этаже  начали появляться  люди, точно такие же подростки как  и вновь
прибывшие. Вели они себя по разному, кто просто устало расстелил свой матрас
и  сразу  лег спать, человек десять пацанов  собрались в  кучку  и оживленно
обсуждала что-то со смехом  и  оживленной  жестикуляцией. Хакиму бросилось в
глаза бледное лицо одного из парней. Он  молча сел на свой  матрас, обхватил
голову  руками и застыл в  позе  явного отчаяния.  Порядок  в спальне  навел
Махмуд. Разогнав  спорщиков по постелям он отдал короткую команду и  со всех
углов  огромной комнаты начали  сносить лишние  матрасы для вновь прибывших.
Последовала последняя, краткая общая молитва, и им наконец-то разрешили лечь
спать. Этот сон Хаким воспринял как самый сладостный подарок аллаха.
     Следующим утром команду Хакима  накормили  последними, когда  остальные
обитатели  медресе  уже  покинули  учебное  заведение. Затем Махмуд построил
новобранцем,  и к ним вышел сам  генерал.  Осмотрев новичков  он остановился
около стоявших  как всегда рядом Хакима и Юсуфа.  Критично глянув на тонкое,
красивое лицо горца палестинец ткнул пальцем в грудь Юсуфа.
     - Вот ты сегодня встретишься с пророком.
     Несмотря  на  темный  цвет кожи  Юсуф  побледнел.  Они  знали  что  это
означает. Через сорок минут обвязанного  тротилом йеменца вели в общем строю
куда-то  в  сторону  нового города.  Несмотря  на  то,  что  солнце  еще  не
раскачегарило  обычное  полуденное пекло, с лица Юсуфа стекал обильный  пот.
При этом он почему-то  поминутно оглядывался в сторону идущего сзади и сбоку
Хакима, словно хотел ему что-то сказать. А тому в первый раз было нестерпимо
жалко парня,  он пытался убедить себя что завидует Юсуфу, но из глубины души
поднимался только страх перед тем, что предстоит испытать шафииту.
     Наконец им велели  остановиться, Махмуд подошел  к Юсуфу и протянул ему
какие-то бумаги.
     - Это пропуск на израильскую территорию.  Сегодня  суббота,  ни кто  из
иудеев  не  работает,  поэтому  много  арабов  заменяют  евреев  в лавках  и
мастерских. Взорвешь заряд когда они тебя будут обыскивать.
     Он подсоединил  провод взрывателя к небольшому пульту, поместившемуся в
ладони Юсуфа, затем прочитал молитву. Губы Юсуфа так же шевелились, но Хаким
не был уверен что тот понимает что делает, настолько бессмысленным выглядели
глаза  подростка.  После  этого  Махмуд подтолкнул  смертника  к  выходу  из
переулка.
     - Иди, и да поможет тебе аллах!
     Заплетающейся  походкой  Юсуф пошел вперед,  из-за угла за ним наблюдал
командир,  в руках Махмуда была  небольшая,  карманная телекамера. Остальные
жались  вдоль стен.  Но Хакима  снедало странное, идущее из нутра,  животное
любопытство. Он хотел видеть, что будет дальше. Поняв что Махмуду пока не до
него Хаким проскользнул за угол ближайшего дома, пробежал метров двадцать, и
увидев  деревянную лестницу быстро вскарабкался  на  плоскую крышу.  Упав на
живот  он  подполз к самому  краю крыши, осторожно выглянул, и сразу  увидел
длинную  фигуру Юсуфа, все так  же медленно идущего к серым бетонным  блокам
пропускного  пункта.  Йеменцу  чуточку  не  повезло, основной  вал  желающих
перебраться в израильскую зону уже прошел, патруль проверял документы у двух
припоздавших  торговок. Они пропустили их когда  Юсуфу оставалось пройти еще
метров  десять.  Обернувшись и  увидев жуткое лицо идущего на  них подростка
старший по команде вскинул в сторону Юсуфа свою винтовку и закричал.
     - Стоять!
     Но  тот  уже не понимал что ему говорит этот человек,  и продолжал идти
вперед  все тем же размеренным шагом уже мертвого человека. Хаким видел  как
со  стороны  ствола  штурмовой винтовки  вспыхнуло  яростное  пламя,  грохот
выстрелов донесся до ушей йеменца. Не то пуля попала точно во взрыватель, не
то сам Юсуф от боли нажал  на пульт,  но грохот взрыва больно ударил по ушам
Хакима,  и  одновременно с  этим  тонкая фигура Юсуфа  исчезла в черной туче
взрыва с алой сердцевиной пламени. Хаким зажмурился, а когда открыл глаза на
площадь  перед блокпостом  выскочила толпа людей, сразу начавших забрасывать
камнями израильских солдат, суетившихся вокруг своего не то раненого, не  то
контуженого товарища.  С трудом Хаким понял что эти, снизу, его товарищи  по
команде.  В ответ солдаты  открыли беспорядочный  огонь, и толпа  подростков
отхлынула назад. Уже не прячась Хаким поднялся во весь  рост и, пошатываясь,
спустился с крыши.  Ни  кто  не  заметил его отсутствия,  все  были  слишком
возбуждены  первой  стычкой.  Подростки  разбирали  из  кузова  подъехавшего
мотороллера камни, азартно переговаривались между собой.
     - Пошли, - скомандовал Махмуд и снова приник к видоискателю камеры.
     Все остальное было для Хакима как во сне. Он вместе со всеми выбегал на
улицу и ожесточенно, изо всех сил  бросал  камни  в сторону неуклюжих  серых
фигурок в громоздких  касках.  Он  не видел попал ли он в кого, да и вообще,
докинул  ли  до  кого-нибудь  из  солдат.  Почему-то  больше  всего  йеменцу
запомнился высокий парень из Алжира, размахивающий над головой ремнем пращи.
Именно он упал первым, затем и Хаким почувствовал сильный удар  в грудь, мир
крутанулся вокруг своей оси, и исчез под темным покрывалом беспамятства.
     Очнулся он от голосов.
     - Сколько сегодня?
     - Десять. Восемь ранено.
     - Не десять, а девять, - поправил третий голос. - Этот парень еще жив.
     - Да? - удивился обладатель второго голоса. - А мы думали он уже готов.
     - Нет, я уже вызвал санитаров, его сейчас отнесут в операционную.
     - Ну ладно, и девять человек хорошо, тем более еще тот парень с бомбой.
Вчера вообще их всего пять было. Генерал сильно гневался.
     - Забирайте, - велел  один из  голосов, и мир  снова  качнулся вместе с
носилками предательской колыбелью болезненного забытья.
     В тот  же  день  агентство  "Рейтер" передало  очередную сводку с полей
сражений интефады.
     "В   результате   ожесточенных   столкновений   израильских   войск   с
палестинскими  подростками  по  всей стране убито семнадцать человек, ранено
тридцать два. Кроме того два террориста смертника подорвали себя в окружении
израильских солдат, двое из них погибли, трое контужены. В мире растет волна
возмущений  против неадекватной  реакции  израильтян  на  массовые  протесты
молодых палестинцев. Против камней они безо всяких колебаний применяют пули.
Со  дня  начала очередного этапа интефады  уже погибли двести тридцать шесть
человек, ранено четыреста сорок".




     На этот раз они встретились как старые знакомые, без особого напряжения
и излишних церемоний. Пожимая руку Маккреди Сизов заметил.
     - Вы сильно поседели, господин президент.
     -  Это  немудрено.  От последних  событий  в  мире волосы  просто дыбом
встают.
     - Вы имеете в виду Эр-риадский конгресс?
     - Да.
     - Признайте что я был прав в анализе сложившейся в мире ситуации?
     Маккреди только качнул головой.
     - Да, наша страна привыкла держать  всех этих чертовых арабов в золотых
клетках нефтендолларов, и ни кто не думал  что события могут повернуться вот
так.
     Лишь после этого главы двух стран уселись в креслах друг напротив друга
и продолжили диалог.
     -  Да, это  серьезная  проблема  для мирового  сообщества.  Если  арабы
захотят  совсем извести  Израиль так, как  это предложил  сделать Саудовский
король, то это у них получится, - сказал Сизов.
     -  Не забывайте о наличии в Израиле ядерного оружия. Когда их прижали в
семьдесят третьем они  уже готовили шестнадцать  зарядов  для  применения Их
ракеты "Иерихон"способны достать  и до Каира, и тем более  до более близкого
Дамаска. Так  что мы поставлены в безвыходное  положение. Либо  мы пойдем на
поводу  арабов,  и  поддержим их  в требовании  отдать  Иерусалим.  Либо  мы
поддержим  Израиль,  дабы избежать  нанесения  им  ядерного удара,  но тогда
западная  цивилизация получит  такой  удар, который уже не сможет перенести.
Полное  нефтяное  эмбарго  поставит Европу  и  Японию  на  колени,  вернет в
варварство.
     - Ну, не стоит преувеличивать, - усмехнулся Сизов.
     -  Вам хорошо это говорить, вы  обеспечиваетесь нефтью  сами.  От этого
эмбарго Россия только выиграет.
     -  К  сожалению нет.  Мы  не  обеспечиваем  себя  продуктами питания  и
ширпотреба,  так  что  рост  цен  за  импорт съест весь доход  за  нефть без
остатка.
     - Значит нужно как-то с этим бороться.
     Сизов уклончиво пожал плечами.
     - У вас там более устойчивые позиции, и среди арабов, и среди евреев. К
тому  же США  всегда болезненно относился к  нашему  присутствию  на Ближнем
Востоке.
     - Времена меняются. У вас традиционно хорошие  отношения с Палестиной и
Сирией. Попробуйте воздействовать через них.
     - Хорошо, у нас есть кое какие наметки по этому поводу. Но без подвижек
со стороны Израиля ни какой прогресс не возможен.
     Обсуждение всех проблем заняло более  шести  часов. Лишь после этого, в
самом конце разговора Сизов сказал:
     - И все-таки это удивительно что они договорились. Такие разные страны,
амбиции.  Многие  из  них  просто ненавидят  друг друга: Иран и Ирак, Ирак и
Кувейт, Сирия и Саудовская Аравия.
     - Вы  заметили что за годы  после прихода Мухаммеда к  власти в  десяти
мусульманских странах сменились лидеры? -  спросил Маккреди. - Причем многие
из них погибли при загадочных обстоятельствах.
     - Вы думаете это дело рук мусульманских фанатиков?
     - Да. У них есть такой Ахмед Абд  аль-Кадир, глава саудовской разведки.
Причем  сам  он  иорданец,   редкий  случай.  Человек,  предельно  преданный
Мухаммеду.  Вот он  и  заправляет  всеми тайными  операциями в мусульманских
странах.  Надо отдать  ему должное,  делает  это  эффективно,  быстро, и без
большого шума.
     - Ну, я думаю у вас там хорошие связи, раз вы узнали даже про это.
     -  Это не  мы, это "Моссад".  Наше ЦРУ прошляпило эту ситуацию. Они  не
заметят если их невзначай и кастрируют.
     - Тогда поручите вашим израильским друзьям убрать и самого Мухаммеда.
     Президент быстро взглянул на своего собеседника.
     "Уже работают", - понял Сизов.
     - Интересное предложение, - согласился Маккреди.
     Уже оставшись наедине со своими помощниками президент ослабил галстук и
признался.
     - Кое о чем мне с Сизовым даже легче  обсуждать, чем с главами западных
стран или с собственными  конгрессменами. По крайней мне он  не  лицемерит и
называет дерьмо дерьмом, а не потенциальным удобрением.
     Через  три  месяца, в священный для мусульман месяц рамадан в Мекке, во
дворе  мечети  Масджид  аль-Харам,  происходило  обычное для  этого  времени
столпотворение.  Как  всегда  три  миллиона  паломников  со  всех  обитаемых
континентов  мира съехались  чтобы  совершить хадж. Посетив в  Медине могилу
пророка  и испив воды из священного источника Зам-зам сотни тысяч людей всех
цветов кожи  теперь  кружились в мерном  круговороте вокруг Каабы,  большого
здания  в  виде  куба с вделанным  в одну из стен священным  Черным  камнем.
Ибрагим аль-Али, паломник из Англии, чувствовал сильную усталость, незаметно
накопившуюся  за эти дни хаджа. По заведенному еще пророком обычаю он должен
был пройти семь раз  вокруг Каабы по огромному двору внутри самой почитаемой
мусульманами мечети. Правоверные мусульмане как вода в море вливались в этот
людской  круговорот,  и  совершив  положенное,  прикоснувшись  к  священному
Черному Камню покидали мечеть. Лишь Ибрагим совершал уже десятый круг, и это
не было признаком  особого религиозного  рвения.  На  самом  деле  его звали
Авраам   бен  Шарон,  и  был  он  вовсе   не   арабом,  а  евреем,   агентом
спецподразделения  "Моссад" "Мицвах элохим". В Англию его забросили три года
назад, и  он даже не думал что все  это будет только для того, чтобы теперь,
сегодня  попасть во  внутренний  двор этой  мечети в  одно  время  с королем
саудитов.  Увы,  сейчас  Ибрагим  был готов впасть  в отчаяние. Сегодня  был
последний день месяца  рамадан, а король так и  не  появился в  Мекке,  хотя
"Моссад" знал, что в последние семь лет Мухаммед ни разу не пропустил хаджа.
Именно поэтому под ритуальным ихрамом, двумя кусками несшитой белой материи,
одетой на тело Ибрагима, к бедру его был  приклеен скотчем небольшой плоский
стилет,  толщиной  всего  два  миллиметра,  достаточно  острый,  чтобы разом
покончить с основной угрозой еврейской нации.
     Еще  через час Ибрагиму показалось что у него скоро  откажут ноги. Жара
разыгралась не на шутку,  несмотря  на осень температура  достигала тридцати
градусов, и запах пота от сотен тысяч людей постепенно сконцентрировались до
удушающей   кондиции.   Однотонное  бормотание   голосов,  шарканье   ног  в
однообразных,  неудобных  сандалиях, толчки в  спину  и  плечи  слились  для
Ибрагима  в  одно  целое,  неразъединимое кольцо.  Он уже плохо  понимал где
находится, зачем  он здесь. В чувства его привел какой-то сдавленный хрип  и
шум за спиной. Обернувшись Ибрагим увидел старика с побагровевшим лицом, изо
рта  его  шла  пена, глаза, закатились, и  если бы не руки  его соседей,  он
непременно бы упал  на землю. Ибрагим учился на медика, и мгновенно поставил
свой диагноз - инфаркт. Два выросших как из под земли саудовских полицейских
в белых чалмах поволокли несчастного в  сторону,  с трудом пробиваясь сквозь
плотную толпу.
     - Повезло ему, умер  на святой земле, - пробормотал сзади чей-то голос,
и  обернувшись Ибрагим  увидел  в глазах высокого,  сухопарого  мужчины  лет
сорока явно читаемую зависть.
     "Фанатики,  животные",  -   подумал   Ибрагим,   и  чувство   ненависти
переполнило  его душу. На самом  деле он и сам был фанатиком.  Его  отец был
ребе одной из  самых ортодоксальной ветви иудаизма,  хасидов. С малых лет он
вдолбил своему младшему сыну безмерную веру в избранность своего народа.
     - Яхве пообещал  нам  эту землю, и он держал слово до тех пор, пока  мы
держали свое слово почитать его заповеди, - говорил он. - Когда же иудейский
народ отступил от  своих канонов Бог  рассеял евреев по всему миру  как пыль
под ветром. Но именно его гнев заставил наш народ возродиться. На чужбине мы
жили только  мечтой  о  воссоздании святого Израиля.  Теперь  же,  когда  мы
вернулись  к истинным  истокам  своей  веры,  Яхве вернул нам  Израиль.  Нам
осталось только до  конца  выполнять свой долг, и  тогда свершится все,  что
обещал  Господь Моисею. Во имя  существования Израиля только и стоит  жить и
умереть на этом свете.
     С  шести  лет  Авраама  воспитывали в  специальной скаутской  школе при
синагоге,  а уже в четырнадцать, после тщательного  отбора он был  призван в
ряды  самых избранных  бойцов Моссада, спецподразделения  "Мицвах  элохим" -
"Гнев  Божий",  созданного  для уничтожения лидеров  арабских экстремистских
организаций. Три  года  его  обучали  быть  мусульманином,  заставляли учить
молитвы и  обряды  мусульман, в  тоже время безмерно  накачивая идеями о его
будущей священной миссии.
     Воспоминания   Ибрагима  оборвал   легкий  шум,   прорезавшийся  сквозь
монотонное бормотание однообразной молитвы.
     -  Король,  король, Мухаммед!  - приглушенно  донеслось  до ушей иудея.
Сердце его забилось сильней, он приподнялся на цыпочки, вытянул вверх голову
и  сразу увидел в  каких-то пятидесяти метрах  от себя,  у одного  из входов
мечети знакомый, неповторимый  профиль саудовского короля. Этот орлиный нос,
впалые  щеки, маленькую  нижнюю челюсть с редкой, щетинистой бородой Ибрагим
не  мог спутать  ни  с кем.  Со  смирением  истинного мусульманина  Мухаммед
пристроился  к  крайнему  кругу бесконечного людского круговорота.  В  своем
белом ихраме, с непокрытой головой, он ни чем не отличался от всех остальных
паломников,  и  если  бы  не белый  шрам на затылке  под коротко  стрижеными
волосами,  след  давнего  покушения  одного  безумного   шиита,  Ибрагим  бы
непременно  потерял  его  из  виду.  Первым  желание  юноши  было  побыстрей
прорваться  поближе  к  своей  жертве.  Расстояние  между  ними  было совсем
небольшим, но короля и его убийцу разделяло очень много людей. Все определял
общий ритм вращения  вокруг Каабы,  и  начать  продираться  сквозь эту толпу
значило  непременно  привлечь  к  себе  внимание  и выдать свои намерения  с
головой.  Ибрагиму пришлось смириться, и постепенно,  по шагу приближаться к
своей жертве.  С каждым пройденным кругом  король и его свита  сужали круги,
неминуемо  приближаясь к Каабе. На седьмом круге,  уже в двадцати  метрах от
священной   реликвии  мусульман  Ибрагим  наконец   вплотную  приблизился  к
Мухаммеду. Он видел его  тонкую шею, этот  белый, поперечный белый  след  на
затылке, слышал его дыхание, даже запах пота саудовского монарха. Видел и...
не мог поднять руку, сделать то, что должен был сделать. Руки  словно немели
и не слушались его.  Прикрыв  глаза Авраам воззвал к своему богу, Яхве. Чуть
застонав он чудовищным усилием воли  заставил себя сунуть руку  под ихрам  и
нащупал  теплую и липкую от  пота плоскую  рукоять кинжала. С  сухим треском
скотч  отклеился от  кожи бедра,  Ибрагим как в замедленной  съемке  вскинул
вверх  руку, он уже видел эту ямку на шее,  сразу под основанием черепа куда
воткнет этот кинжал,  и блеснувшее на  солнце  лезвие рванулось  к  цели, но
одновременно  перед  убийцей  возникло что-то  большое,  белое.  В последнюю
секунду  оглянувшийся  Файяд  аль-Дамани увидел  расширенные, безумные глаза
красивого, высокого и чуть полноватого парня  и бросился вперед еще до того,
как увидел в руках его кинжал. Острое жало  клинка со всей  силы вонзилось в
грудь  Файяда, раздробив  по  пути  ребро  и войдя в тело по  самую рукоять.
Секундное замешательство окружающих  прорвалось  громким ревом сотен глоток,
на  Ибрагима бросились со всех сторон,  и  он только успел отчаянно, истошно
вскрикнуть, прежде чем толпа поглотила его.
     А в стороне,  около  самых стен Каабы  на руках  у Мухаммеда умирал его
самый преданный друг. Перед смертью,  в последним судорогах агонии он мазнул
окровавленной  рукой  по  черному   боку   священного  камня.  Закрыв  глаза
телохранителя  король поцеловал  окровавленный камень и  махнул рукой свите,
дескать уходим. Те  подхватили  мертвое тело  аль-Дамани и двинулись вон  из
мечети, с трудом раздвигая коридор перед шествием короля.
     Они  уже покинули  внутренний  двор мечети,  когда  последние  из самых
дальних паломников узнали о происшедшем.
     - Король  жив,  аллах отвел  от  него руку  убийцы!  -  из  уст в  уста
передавали друг  другу правоверные. Это прибавило энтузиазма всей толпе. Она
колыхнулась  как  один живой  организм,  и  снова  начала  раскручивать свое
круговое движение, все больше  и больше наращивая скорость движения. Как раз
в  это время с минаретов  прозвучал голос муэдзина призывающий к  полуденной
молитве.  Обычно  паломники прерывали свое движение,  и обернувшись  лицом к
Каабе преклоняли колени. Но в  этот раз обычное моление превратилось в зикр,
массовую, истеричную  молитву трехсот  тысяч человек.  Молодые и старые, они
бежали  вперед,  выкрикивая слова  молитвы. Хор голосов слился в рев с одним
общим  ритмом,  общим дыханием.  Массовое безумство словно подхлестывало их,
входя  в  транс   паломники  уже  не  чувствовали  ни  усталости,  ни  жары,
переставали считать отмеряемые ими круги. Душа их сливалась в  едином порыве
с многотысячной толпой. Один из паломников упал споткнувшись о растерзанное,
уже мало похожее на человеческое тело покушавшегося еврея, подняться  он  не
успел, и был быстро затоптан беспощадной  толпой. Так проходил час за часом.
Уставшие, обессиленные люди пошатываясь выходили из мечети, и прямо тут  же,
у  стен  валились от  истощения  на землю. Впавший в транс муэдзин  три часа
выпевал молитвы,  подхватываемые  паломниками, пока  от солнечного удара  не
упал без сознания рядом с микрофоном. А в круговорот молящихся все вливались
и  вливались  новые паломники,  невольно заражающиеся общей  истерией  самой
массовой  всю историю существования мусульманства молитвы. В главную  мечеть
мусульманского мира возвращались паломники уже совершившие все обряды хаджа,
каждому из них  хотелось приобщаться к общей радости избавления  отмеченного
милостью аллаха монарха от верной смерти.
     Глубокой  ночью,  когда  огромная  площадь  внутреннего  двора  Масджит
аль-Харам  опустела, на  ней  ни  осталось ничего,  напоминавшего  о жертвах
неудачного покушения. Валялись  обрывки ихрамов, тысячи потерянных сандалий,
но  никаких остатков погибших людей. Миллионы человеческих ног  превратили в
пыль и разнесли по ветру бренную человеческую плоть.




     Академик, он  же дипломат  и  политик, говорил медленно,  акцентировано
выделяя  слова,  но  очень  образно  и  понятно.  Сизов  со  своим ближайшим
окружением уже больше часа слушал бесплатную лекцию пяти  самых  уважаемых в
России востоковедов о проблеме Иерусалима.  Встреча  проходила  в загородной
резиденции  номер  три,  или по простому  "В  Бане",  атмосфера  была  самая
непринужденная,  сидели не  в официальном кабинете, а в холле, перед горящим
камином, рядом со столиком с пивом  и другими напитками, так что ученые мужи
не старались поразить своих военных слушателей мудреными терминами.
     -  Нельзя  какими-то переговорами решить  конфликт,  которому несколько
тысяч лет. Судя по первоисточнику, то есть по  Библии, все началось с общего
праотца Авраама, больше известного  нам под его анекдотическим именем Абрам.
Его  не  менее  известная  жена,  красавица Сара,  имела  один  единственный
недостаток, она  была бесплодна. Тогда  хитроумный папаша усыновил прижитого
от  наложницы  сына  дав  ему  имя  Измаил.  Но Сара, очевидно  из вредности
еврейского характера, тут же  начала рожать  одного сына за другим, попрекая
муженька прижитым на стороне хлопцем. В конце концов доведенный до крайности
Авраам послал на явную смерть в пустыню  свою наложницу  Агарь с  этим самым
Измаилом. Но Господь не дал им погибнуть,  в пустыне  забил  родник  Замзам,
сейчас в этом месте находится Мекка. Уже тогда  Господь Бог предсказал,  что
от  этого   байстрюка  пойдет  великий   народ,  который  непременно  станет
впоследствии врагом евреев  номер один.  Еще  бы,  после  подобного кульбита
родного  папочки  возлюбить  таких  родственников  трудновато.   Эта  вражда
проросла такими древними корнями,  что перешла на уровень подсознания  обоих
сторон, хотя на  самом  деле у них  много общего. Тут и  похожая  внешность,
ритуал  обрезания, общие почитаемые  святые, тот же Авраам и  Моисей, запрет
есть свинину.  Ну а дальше, перефразируя Воланда: "Все окончательно испортил
квартирный вопрос". Резолюция сорок  седьмого года ООН номер сто восемьдесят
один  о создании  на  базе Палестины  двух государств  нельзя назвать  самым
удачным решением этой международной банды политиканов.  Представьте себе что
вы мирно живете  в своей  квартире, и  вдруг приходит полицейский,  приводит
кучу  бомжей и говорит что  теперь вы будете жить вместе. Затем эти же самые
подселенцы вообще выгоняют вас из квартиры, а тот самый полицейский только и
делает что читает захватчикам проповеди, да пишет им грозные резолюции.
     - Хамло, - хмыкнул Сазонтьев, судя по красным глазам с явного похмелья.
Главковерх только  вчера  вернулся  со Среднеазиатского фронта,  и не  очень
охотно пришел на эту бесплатную лекцию, но теперь явно проникся злободневной
темой. - Это на них похоже. "Если в кране нет воды..."
     Академик  со  странной полуулыбкой  покосился на  него, затем продолжил
свою речь.
     - Президент США сейчас похож  на загнанного в угол боксера, избиваемого
сразу  двумя соперниками. Израиль он  не может оставить  как давнего друга и
стратегического  партнера.  Именно   Израиль  во  времена  правления  нашего
несравненного Никиты  был  основным противовесом для красных Египта и Сирии.
Но и с палестинцами Дяде Сэму ссорится нельзя, за спиной Палестины стоят все
мусульманские  государства  с  их бездонными запасами нефти. Запад  не забыл
нефтяное эмбарго семьдесят третьего  года, да и недавний бензиновый голод во
время второй  кувейтской  войны  показал  насколько  уязвима перед  диктатом
нефтяных королей прежде  всего  Европа. Если  Саудовское  королевство и  все
остальные мусульманские члены ОПЕК представят ультиматум и  потребуют отдать
им  Иерусалим, то положение основного миротворца  будет  просто безвыходным,
хоть стреляйся.  У  нас  же положение так же  не очень приятное.  Поддержать
России евреев, значит получить врагами весь арабский мир, на диво сплоченный
по  вопросу  Палестины  и  Израиля.  Американцы уже получили  себе в подарок
Бен-Ладена и Аль-Ваххаба. Нас же фундаменталисты и так приговорили за Чечню,
зачем же еще наживать себе врагов?  А поддержать арабов, это значит получить
врагами всех этих Ротшильдов, Рокфеллеров, и прочих Зильбершухеров с их туго
набитыми  мошнами. Все  записные западные  политологи  как заводные  попугаи
говорят  о  некоем  компромиссе,  и это  про  людей, у  которых  религиозная
ненависть  застилает кровью  глаза?  Договорится можно с политиками,  но как
договориться с  сотнями тысяч враждующих фанатиков? Фанатика можно убить, но
невозможно  убедить  его сделать шаг  назад. Тот  из политиков,  кто  первый
откажется от  Иерусалима,  будет  убит  своими же, очень  быстро  и страшно,
пример Рабина перед глазами.
     - А кто по вашему  более прав в этом вопросе относительно Иерусалима? -
спросил Сизов. Академик хмыкнул и переглянулся со своими коллегами.
     - Ну, у евреев гораздо меньше поводов стучать себя кулаком в грудь, чем
у  арабов, - сказал  самый  молодой  из  ученых мужей, известный  еще  и как
популярный телеведущий. - Еще  во времена римских  императоров их выселили с
этого  ужасного  места,  дабы  не  мутили  остальной  народ  Палестины своим
противным характером. Во времена  крестоносцев в Иерусалиме жили только  две
еврейские  семьи.  В начале двадцатого века  во всей Палестине жидов было не
более пятидесяти тысяч, при том что арабов там проживало в  четырнадцать раз
больше. То, что евреи начали потихоньку съезжаться со  всего мира в эти края
заслуга  английских   дипломатов,  владевших  этим  районом  в  те  времена,
Ллойд-Джорджа, Бальфура  и прочих.  Они уже тогда боялись что  вольнолюбивые
арабы  освободятся  от османского ига, наложат  на нефть  свою руку  и будут
диктовать  цену  на  нее.  Как  раз противовесом арабам, и главным союзникам
англичан в этом районе и должен быть создаваемый Израиль. Уже потом англичан
поддержал Вудро Вильсон, а особо рьяно помогал переселению законных потомков
Авраама  Гарри Трумэн. Именно при этом же президенте арабов "кинули", создав
Еврейское  государство, и  скромно  забыв про Палестину. И никакая резолюция
ООН  не  могла  помочь   потомкам  филистимлян,  только  собственная  кровь,
вперемежку  с кровью  еврейских  поселенцев.  Пятьдесят  лет  противостояния
изгнанных  со  своих  земель  палестинцев и  пришлых евреев словно  миксером
взбили  их отношения в один кровавый коктейль. По моему сейчас арабы поняли,
что победить в открытой борьбе не возможно и всячески провоцируют Израиль на
ответные  расстрелы  всех  этих  пацанов.  Эта  кровь  значительно подрывает
авторитет Израиля в мире, а это палестинцам и надо.
     - И все-таки я хочу понять, есть ли политическое решение этого вопроса,
- сказал Сизов.
     Ученые переглянулись.
     - Честно признаться, это вряд ли, - сказал академик. - Вся  беда в том,
что  с  обоих сторон  существуют радикально  противоположные  экстремистские
силы, просто не допускающие мысли о главенстве  над ними другой религии. Они
сейчас сильны и среди мусульман, и среди иудеев.
     - Есть одна идея, передать  часть Иерусалима с  храмовым комплексом под
управление международных сил, но с распадом ООН это  невозможно осуществить,
- высказал свою точку зрения другой, не менее маститый ученый и дипломат.
     - Вряд ли  израильское правительство согласится  с подобной постановкой
вопроса, - не согласился с ним академик.
     - А  если подобное решение им продиктует правительство  США? -  спросил
Соломин.
     -  Нет, все равно им будет трудно добиться подобного решения. Отношения
между  Америкой  и  Израилем  всегда  походили на  отношения  между  богатым
папочкой,  и  упрямым, своевольным сынком.  Тем  более  теперь евреи набрали
достаточно  сил чтобы некоторое  время не зависеть  от  военной помощи стран
НАТО. И  не стоит забывать  что за них стеной стоит могущественное еврейское
лобби в сенате и конгрессе США.
     -  Ну, это уже  проблема  Маккреди,  - решил  Сизов  и, поднявшись, дал
понять что совещание закончено.
     В тот день, в два часа ночи Сизова поднял телефонный звонок.
     - Да, -  сказал  он, уже предчувствуя очередную неприятность.  Выслушав
доклад он сказал только одно слово. - Хорошо, - и стал одеваться.
     -Что случилось, - спросила, приподнявшись с постели Ольга.
     -  В Волжанске  взорвали химический  комбинат,  -  ответил  Владимир не
оборачиваясь. - Массовое отравление хлором. Большие жертвы.
     - Какой ужас!
     - Да. Это должно быть страшно.
     Спустя два часа после этого доклада три человека в  громоздких костюмах
повышенной химической защиты медленно пробирались по темным цехам громадного
химического  комбината.  Огни мощных ручных фонарей высвечивали  из  темноты
адское   переплетение  труб,   емкостей,  маршевых  клеток.  Идущий  впереди
остановился, из под плотной резины противогаза слабо донесся его голос.
     - А здесь никого нет.
     - Да, похоже они не попали в зону поражения. Ветер дул в другую сторону
и они успели выбраться отсюда.
     - Куда теперь?
     - Дальше вверх, по лестнице,  -  сказал  второй, а потом  предложил,  -
Давайте я пойду первым, этот цех я знаю с закрытыми глазами.
     Два  спутника  уступили  дорогу  третьему,  более   низкому  ростом   и
казавшемуся более толстым  даже в  этих  объемных балахонах. Это был главный
инженер  завода,  действительно  знавший  производство  как ни  кто  другой.
Подобное путешествие нельзя было назвать приятным. Они поднимались все вверх
и  вверх  по  железным  маршевым пролетам,  на  одной  из площадок проводник
споткнулся   о  что-то  мягкое.  Он  подсветил   себе  фонариком  и   увидел
неестественно вывернутое в  странной  позе человеческое  тело. Лицо мертвеца
было  перекошено жуткой гримасой, рот  открыт в  последнем вздохе. Человек в
прорезиненном  балахоне  попятился было назад,  но  его остановил второй  из
команды разведчиков.
     - Что там?
     - Труп.
     Идущий вторым осмотрел погибшего и сделал свой вывод.
     - Похоже  он упал  сверху, сломал шею. Но  вряд ли он при этом  еще был
жив.
     Они  перешагнули через погибшего и начали подниматься дальше.  Затем им
пришлось  спускаться, а  затем  снова подниматься вверх.  Лишь через полчаса
химразведка достигла своей цели. Отсюда, сверху, была хорошо видна громадная
сферическая  емкость  с  темным  провалом  в  разорванном  боку.  По  узкому
железному  мостику они добрались до самой  верхушки  сферы и скрестили  лучи
фонарей на проломе в железе.
     - Все ясно, - сказал один из троих.
     - Пожалуй да.
     Самый высокий из  разведчиков поднес к  противогазу  мобильную  рацию и
начал диктовать.
     - База, база, это третья группа, мы добрались до отметки сорок.
     - Что у вас там?
     - Все подтверждается. На цистерне явные следы  взрыва, края оплавлены и
вогнуты внутрь. Сейчас возьмем анализы на остатки взрывчатки.
     - Хорошо, берите и возвращайтесь.
     В трех  километрах  от завода,  в здании школы  сорокалетний человек  с
одутловатым  лицом  и  погонами  генерал-полковника на  пятнистом  полушубке
отключил  рацию  и  усталым  жестом  протер  лицо.  Это  был  начальник  МЧС
Средневолжской губернии Виктор Юшков.
     - И там тоже следы взрыва.
     - Значит хорошо организованная диверсия?  - спросил человек в штатском,
глава Средневолжской губернии генерал-губернатор Моргунов.
     - Более чем. Вот смотри.
     На  ты генерал Юшков называл губернатора неспроста. Еще лет семь  назад
они были простыми  полковниками в  службе  МЧС. После  июньского  переворота
дороги их  разошлись, но оба они сделали неплохую карьеру. Бывшие сослуживцы
склонились над планом завода.
     - Прежде  всего  они  нанесли удар по главной  подстанции, да такой что
наши  службы   до  сих   пор   не  могут  подключить   комбинат  к   системе
электроснабжения. На  территории  всего  завода  потух  свет,  и  уже  через
тридцать секунд прозвучали один за другим четыре взрыва. Была взорвана самая
большая  емкость  с готовым  хлором, затем взорвана эстакада, перегородившая
дорогу в завод и препятствовавшая проезду техники, а так же еще два мостовых
пролета,  из-за которых  ночная смена  не  смогла быстро покинуть территорию
комбината.  Люди оказались  в  ловушке,  лишь  у  единиц  из  них  оказались
противогазы.  Многие  просто заблудились  в  темноте, этот  комбинат  просто
жуткий лабиринт из всякого рода конструкций.
     - Сколько человек было в смене?
     - Более пятисот.
     - Сколько вышло?
     -  Пятнадцать.  В  основном  это  ремонтники,  по  своей  специальности
обязанные пользоваться спецзащитой.
     Губернатор прошелся по комнате, остановился у  окна. Ему показалось что
чуть-чуть пахнуло едким запахом хлора, но это было чистое внушение. Моргунов
знал что ветер уже  вторые  сутки  устойчиво дул  в противоположную сторону,
унося  отраву на  пригород  и  несколько  расположенных рядом  с  Волжанском
деревень.
     -  Говорят  что  многие  погибли  потому  что  не  умели   пользоваться
средствами защиты? - спросил он.
     - Да, это в основном  женщины.  Были плохо подогнанные противогазы,  да
они и не умели ими толком пользоваться.
     -  Когда на заводе  последний  раз  проводились  учение по  гражданской
обороне?
     - Года четыре назад.
     - А точно значит не знаешь?
     - Я сейчас велю узнать... - Юшков бестолково начал копаться  в бумагах,
затем потянулся к телефону, но губернатор остановил его.
     -  Не надо.  Ты  это расскажешь лично  Сизому. Он  уже вылетел. Слишком
много пьешь, Виктор.
     Генерал потупился.
     - Ты хочешь сказать что сделаешь из меня козла отпущения? - спросил он.
     - Это зависит не  от меня. Наверняка полетят головы в местном ФСБ. Но и
ты хорош! Ты обязан проводить регулярные  учения с населением и  рабочими на
случай подобных катастроф на всех вредных  предприятиях региона.  Сколько их
было за последние два года? Я тебе точно скажу - ни одного.
     - Андрей, прикрой  меня!  - взмолился  Юшков.  -  Давай  свалим  все на
фээсбэшников. Это ведь они прошляпили диверсию.
     - Я не знаю как самому удастся ли усидеть на месте. Будем ждать Сизова.
     Диктатор  прибыл  на  комбинат  уже когда рассвело. Выйдя из машины  он
первым делом почувствовал слабый, но стойкий запах хлора.
     - До сих пор пахнет? - спросил он сопровождающих.
     - Да, есть немного.
     Эстакада,  загораживающая  дорогу   на  комбинат,  была  уже  разрезана
автогеном  на  части  и растащена  по сторонам. Навстречу  Сизову шли  и шли
солдаты с  носилками, на которых лежали трупы. Сизов  глянул на лицо одного,
другого.  Все они отливали синевой,  выпученные глаза и раскрытые рты  жутко
перекосили  лица. Диктатор  отвернулся,  и  пошел  назад, прочь с территории
химического могильника.
     - Сколько? - спросил он у семенившего за ним медведеподобного Юшкова.
     - Уже триста сорок.
     Метров через сто их обоих догнал отставший было Моргунов.
     -  Только  что  звонили в  редакцию  местной  газеты,  - сказал  он.  -
Ответственность  за  взрыв  взяла  на  себя  некая  организация   "Священный
газават".
     - Я и не сомневался что это дело  рук исламистов, но то что они впервые
взяли  на себя ответственность,  это любопытно. Значит чувствуют собственную
безнаказанность.
     Сизов даже не покосился в сторону начальника губернского отделения ФСБ,
но тот уже почувствовал как с его погон одна за одной  слетают  генеральские
звезды.
     После завода Сизов  поехал в ближайший госпиталь. Все палаты  и коридор
были забиты  кашляющими, стонущими  от боли пациентами.  Большинство  из них
прижимали к  глазам  влажные  тряпки.  Хлор прежде  всего  выжигал слизистую
оболочку глаз.
     -  У нас  все  забито  под завязку, так же переполнены все больницы,  -
пояснил главврач. - Сейчас разворачиваем лазареты в школах.
     - Сколько всего пострадавших?
     - Более тридцати тысяч. Две тысячи  очень серьезно, треть из них просто
не выживет, остальные останутся инвалидами.
     Сизов мерно кивнул головой и пошел к выходу.
     - Нужны медикаменты, -  торопливо говорил семенящий за ним главврач.  -
Не хватает медперсонала.
     -   Привлеките  учащихся   медучилищ   и  институтов.   А  относительно
медикаментов отдайте заявку Моргунову. Постарается достать все что надо.
     Через неделю  последовал налет  террористов  на  перекачивающую станцию
газопровода  Уренгой-Германия.  Чтобы  восстановить  ее понадобились  неделя
времени,  большие  материальные  затраты  и  героические  усилия  газовиков.
Произошли терракты и на двух нефтепроводах в Тюмени, попытка взорвать скорый
поезд,  по  счастью  мина  была  обнаружена   обходчиком  и   поезд  удалось
остановить.  Лишь через месяц удалось  нащупать  широко  разветвленную  сеть
террористов, большинство из них были приезжими чеченцами и местными из татар
и башкир.  При  задержании все они яростно  отстреливались,  пытались  взять
заложников,  но методика борьбы с  террористами российских  спецслужб  давно
отметали  все   сантименты,  так  что  большая  часть  боевиков  "Священного
газавата" погибла, и лишь небольшая часть попала на скамью подсудимых.
     Ни Моргунову, ни Юшкову, ни тем более генералу ФСБ не удалось  уйти  от
ответственности. Всех их понизили в звании и отправили в запас.




     Прошло уже два года, но Анвар  эд-Дин так и не смог привыкнуть  к тому,
что  при входе  на аэродром рядом  с огромным портретом вождя  и  отца нации
появился точно таких  же размеров портрет с изображением моложавого человека
с длинным лицом и брезгливо оттопыренной нижней губой. После смерти  Саддама
Хусейна именно этот человек  стал новым отцом нации, но Анвар слишком хорошо
знал его,  чтобы восхищаться и преклоняться перед ним,  как перед его отцом.
Ведь недаром  говорят  что  нет пророка в своем отечестве. На лбу полковника
иракских ВВС до сих пор виднелся беловатый шрам, уходящий под густую черноту
волос,  плод их  совместного  детства. Тридцать  лет  назад молодого  Хасана
отдали на  воспитание в бедную арабскую семью кочевников,  обычай  идущий из
глубины веков, доля, которой не миновал и сам пророк Мухаммед. Пять лет они,
простые пастухи,  прожили  с молодым  Саддамом,  вместе делили  и радости  и
тревоги, и этот шрам, полученный в драке Анваром был не единственной памятью
о тех давних годах. В тот день молодому Хасану первый  раз поручили зарезать
ягненка. Это было просто, они сотни  раз видели как это делал отец Анвара  и
его  более старшие братья, но по какой-то  своей дурной прихоти десятилетний
Хасан сначала перерезал ягненку сухожилия  задних ног. Тот жалобно блеял, и,
волоча  онемевшие ноги,  ползал по кругу, а его  палач  смеялся и  показывал
пальцем  на свою жертву. Анвару тогда было всего  восемь,  но  он бросился с
кулаками на рослого и более мощного Хасана. Эта драка кончилась тем, что нож
сына Саддама рассек лоб сына пастуха. Взрослые так и не поняли причины ссоры
детей, а  те  оба  молчали,  да  и  ягненок к  этому  времени  уже  лежал  с
перерезанным по всем  правилам горлом.  Со временем этот инцидент неожиданно
стал   трамплином  для  стремительной  карьеры  Анвара  эд-Дина.  Может  сын
Диктатора забыл про тот инцидент, может наоборот, в нем жило чувство вины за
ту невольную  кровь, но и  Хасан и его отец явно благоволили к сыну пастуха.
По желанию  старшего  Саддама  в  семнадцать лет  Анвара отправили в  Россию
учиться  на  летчика,  и теперь,  спустя  годы  он  был  командиром  элитной
эскадрильи пилотов-акробатов "Соколы Саддама Хусейна", неизбежных участников
всех массовых праздников иракского народа.
     Машинально,  думая о своем,  Анвар отдавал  честь всем проходящим  мимо
него офицерам, и лишь на пороге казармы своей эскадрильи отбросил все лишнее
и  переступил порог уже  с  выражением  строгой  важности на  лице. При  его
появлении  молодой  лейтенант рявкнул  команду: "Смирно"  и  отработанным до
автоматизма  голосом биологического  робота  отрапортовал  положенные  слова
доклада.
     - Вольно, - приказал Анвар, и лишь мельком взглянув на сидевших в холле
не  занятых в  полетах  офицерах  прошел  дальше,  в  раздевалку.  Трое  его
напарников  уже  одевались  в летные  костюмы,  и  он жестом руки прервал их
попытку стать по стойке смирно. Анвар прошел  дальше, в комнату медицинского
контроля. Врач  с через чур  длинным,  висячим  носом  замерил его давление,
измерил пульс, и, высоко подняв брови, сказал:
     -  Эфенди,  у  вас повышенное  давление и неровный  пульс. Может  вы не
будете сегодня летать?
     - Ерунда, это все от волнения. Не каждый день у нас такие полеты.
     - Конечно-конечно, как желаете.
     В это время более молодые летчики обсуждали своего полковника.
     - По моему он с каждым днем становится все более и более важным.
     - Еще бы, молочный брат самого Хасана.
     - Мне кажется что после того как полковник вернулся с хаджа он стал еще
более высокомерным.
     - Надо бы выкрасить его шлем в зеленый цвет. (* После хаджа мусульманин
имел право носить зеленую чалму.)
     - Вот ты это ему и предложи.
     В  это  время  полковник разговаривал  с техниками, обслуживающими  его
самолет. Закончив короткий разговор он вернулся в  казарму  и  так же  начал
переодеваться. Трое остальных летчиков дожидались  его в предполетном холле,
небольшой  комнатке  с  мягкими креслами  и цветными, пестрыми журналами  на
столике.  Войдя  в  комнату Анвар покосился в сторону  телевизора,  где  под
бравурную  музыку и  захлебывающийся  голос  комментатора  по экрану  ползли
колонны  танков.  Это  была  запись  парада пятилетней давности, и полковник
жестом приказал выключить телевизор.
     -  Полетное  задание  вы  знаете,  -  сказал он.  - Делаем все  как  на
последней  тренировке, заход со  стороны города и расходимся в  тюльпан. Все
понятно?
     - Так точно! - дружно рявкнули летчики.
     После этого в  любой западноевропейской армии  инструктаж должен бы был
быть  окончен,  но  отнюдь  не  в  мусульманской  стране. Произошел  ритуал,
незыблемый  для истинных  правоверных. Все четверо опустились  на  молельные
коврики и обернувшись лицом в сторону невидимой Мекки начали бормотать слова
молитвы. Каждый сосредоточился  на  своем, но перед глазами полковника снова
появился  человек с длинной седой бородой  и  полуприкрытыми глазами слепца.
Тогда, именно  в Мекке,  во  время  хаджа, этот святой  старик  открыл  ему,
зрячему, глаза на истинные  ценности  ислама, на цену жизни и смерти  одного
человека.
     -  По  машинам, времени в  обрез, -  сказал Анвар, первым  поднимаясь с
колен.
     Через пятнадцать минут все четыре истребителя выехав со своих капониров
начали медленно съезжаться на рулежке. Это были абсолютно одинаковые МиГ-29,
изысканно элегантные в своих  стремительных очертаниях. Все было как обычно,
только  капитан  Абдула  пристраиваясь  к  своему  ведомому более пристально
всмотрелся в самолет полковника  и несколько удивился.  На внешней подвеске,
под  крыльями самолета  висели управляемые ракетные снаряды.  Но раздумывать
над этим было некогда, в наушниках прозвучала команда Анвара.
     - Всем взлет.
     Парады  на грандиозной площади имени Саддама  Хусейна всегда отличались
не меньшей грандиозностью. В пешем строю промаршировал миллион человек,  сто
пятьдесят танков прогрохотали единой стальной армадой, чуть не задушив едким
дымом  отработанной солярки  многочисленных зрителей.  Ряды  БТРов сменились
зенитными  комплексами "Шилка", а когда на  площадь  вползли  ракеты средней
дальности  системы "Скат-М", в небе  над горизонтом показались  стремительно
увеличивающиеся в размере точки.
     - Асы Ирака, властители неба! - рявкнул в динамики  голос комментатора.
Все  зрители  подняли  головы,  и  шестнадцать  МиГов  с  могучим  ревом  на
минимальной  высоте промчались над площадью.  Гул  двигателей  не  успел еще
затихнуть,  как  в  небе  появилась шестерка  "Сушек",  затем  -  два  звена
французских "Миражей". Завершать воздушный  парад должна была четверка Анвар
эд-Дина.
     - Эскадрилья "Соколы Саддама Хуссейна",  лучшие  пилоты нашей страны! -
прокричал ведущий.
     На  этот  раз  пауза была  подольше,  гул  двигателей  "Миражей"  начал
затихать вдали, когда словно четыре пули на скорости лишь немного уступающей
скорости звука  четверка  Мигов на  минимальной высоте вынырнула из голубого
горизонта  и резко пошла вверх, рассыпаясь в разные  стороны  и оставляя  за
собой  цветные  полосы  многоцветного  дыма. Эта эффектная фигура называлась
"тюльпан",  и   толпа   зрителей  отозвалась  на   этот  рукотворный  цветок
восторженным  ревом,  тут  же  заглушенным  могучем  ревом  двигателей.  Три
истребителя  исчезли  из виду, но один из  них, совершив громадную  "мертвую
петлю" по новой начал  заход на площадь, все так же  продолжая  оставлять за
собой толстый шлейф красного  дыма.  На трибуне для руководства Саддам Хасан
толкнул рукой командующего ВВС.
     - Клянусь аллахом что это мой названный брат Анвар!
     -  Да,  это должен быть он, - внезапно помертвевшими губами пробормотал
генерал.  Он  досконально  знал  программу  воздушного праздника,  и  ничего
подобного там не было предусмотрено.
     А Анвар эд-Дин в это время откинул предохранительную планку на рукоятки
штурвала и нащупал кнопку пуска ракет. В перекрестье проецируемого на стекле
шлема он видел маленький с такой высоты прямоугольник громадной трибуны, и в
последнее мгновение перед  тем как нажать на  кнопку перед внутренним взором
полковника  возник  тот  черный  ягненок,  и   лицо  хохочущего  мальчика  с
окровавленным ножом в руке.
     Ракеты ударили очень точно, ни одна  из них не упала в сторону, недаром
Анвар эд-Дин  много  лет удерживал  звание  лучшего  снайпера иракских  ВВС.
Грохот,  пламя и  черные  тучи  взрывов  с  разлетающимися  во  все  стороны
обломками трибуны еще не успели осесть, как МиГ снова появился над площадью,
поливая остатки трибуны огнем пушек. После это самолет взял курс на северную
окраину  столицы.  Когда  кончились  жилые  кварталы и  пошла  зеленая  зона
пригорода  полковник  снова нащупал рукоять управления огнем.  В перекрестье
его  прицела появилась плоская  крыша  роскошной виллы. Именно  там  в  этот
момент обитала женская половина семьи Саддама Хусейна и один из его сыновей,
Хамид, прикованный  к инвалидной  коляске младший брат, руководитель  тайной
полиции Ирака. Рядом с домом голубела  округлая чаша бассейна, и первое, что
бросилось  в  натренированные  глаза  летчика, лежащая  на  боку  инвалидная
коляска.
     "Успели", - понял  Анвар. Прямую трансляцию с  парада обычно  эта семья
смотрела вся  вместе. Резко взяв вверх  он перевернул  самолет в иммельман и
увидел мчащийся по  дороге от  резиденции черный,  роскошный лимузин. Бросив
машину в пике полковник в  несколько секунд догнал машину и с ходу  полоснул
по дороге  пушечной очередью. В автомобиль он не попал, но тот остановился и
из него сыпанули во  все  стороны люди в однообразных,  армейских  мундирах.
Анвар  скривился,   ни  один  из  них  не  мог  быть  Хамидом,  тот  не  мог
передвигаться  без посторонней помощи. На всякий случай он  на обратном пути
все  же расстрелял роскошный "Каддилак" и свечой поднял самолет в воздух. За
считанные  секунды  он набрал  три  тысячи метров  высоты,  потом перевернул
истребитель носом вниз и сорвал  свою послушную машину в затяжное пике. Губы
его  из-за  перегрузок  с  трудом  шептали  последнюю  молитву,  из-за  рева
форсируемых  на пределе двигателей  не слышимую даже ему. Анвар не раз бывал
на этой вилле и знал, что  как и во всех резиденциях семьи Саддама под домом
существует мощный бункер. В своей последней молитве  пилот  просил у  аллаха
только одного, чтобы мощи  висевшей под  брюхом  самолета полутонной бомбы и
всей пятнадцатитонной махины МиГа хватило для того, чтобы пробить перекрытия
этого бомбоубежища. И аллах внял его молитвам...
     Узнав о гибели всего  семейства иракского лидера Мухаммед вознес долгую
и благодарственную  молитву  отцу небесному.  Кажется  ему  удалось избежать
раскола среди  глав  мусульманского  мира.  Кстати, через  месяц после этого
погиб президент Египта. Религиозной организации "Братья мусульмане" все-таки
удалось взорвать бронированный лимузин старого, боевого  генерала. Пришедший
ему  на  смену  новый   глава  страны  уже  не  считал  что   Египет  должен
придерживаться нейтралитета в отношении Израиля. Бывший генерал Анвар Наджиб
жаждал повторить первоначальный успех войны семьдесят третьего  года, только
развить его в полную победу египетского войска.




     С  некоторых  пор  совещания  в Овальном  кабинете Белого  дома  больше
напоминали  штабные  учения.  Присутствовали одни и те же лица, госсекретарь
Арисон,  директор ЦРУ Циммерман, председатель  комитета  начальников  штабов
Джонсон,  министр  обороны  Питер  Вульф,   директор  Федерального  Агенства
Информационной   Безопасности  Лепински,   секретарь   совета   национальной
безопасности Кора Нельсон.
     - Ну, какие неприятности вы  мне  сегодня  еще  приготовили?  - спросил
Маккреди дождавшись когда все рассядутся по местам.
     - Новости для нас  действительно  неутешительны, -  признался Арисон. -
Мусульманский блок  еще  больше  усилился после смерти клана Саддама, ни кто
уже не оспаривает право Мухаммеда на  духовное лидерство  и Ага  уль-Хак уже
утвержден командующим объединенных сил мусульманских стран.
     За прошедшие  полгода рослый  шатен потерял изрядное количество волос в
своей  роскошной   шевелюре,   и  никакие  медицинские  процедуры  не  могли
остановить  процесс неизбежного  облысения. Госсекретарь  сначала ужаснулся,
предположив  что где-то  попал  под облучение,  но  врачи просто  обнаружили
элементарную  генетическую предрасположенность к облысению,  характерную при
цвете его волос.
     - Кто этот  генерал  и почему вы  его так боитесь? -  спросил президент
повернувшись к Джонсону.
     - Якуб Ага уль-Хак из военный семьи, элитная косточка. Все его предки в
течении  последних пяти веков были военными, и отец, дед, и знаменитый дядя,
диктатор Пакистана, были генералами. Обучался он у нас, в Форт-Бреге получил
начальное  офицерское  образование. У нас  же  окончил академию.  По отзывам
преподавателей  чрезвычайно умный и  быстро схватывающий все на лету офицер.
Диплом защитил  по теме:  "Взаимодействие  авиации,  танков и артиллерии при
прорыве  хорошо  эшелонированной  обороны".   При  этом   произвел   хорошее
впечатление   на  наших  генералов.  Чрезвычайно  волевой   человек,   очень
религиозен, до фанатизма, знает три языка, женат, трое детей.
     - Значит воспитали сами себе головную боль, - подытожил Маккреди.
     - Это в стиле наших военных, - поддел Арисон, так и не  нашедший общего
языка  с  генералитетом. Именно они приклеили  госсекретарю  обидную  кличку
"Принстонский цыпленок". Последнее время как раз в виде  цыпленка-переростка
Арисона неизменно рисовали в карикатурах во всех американских газетах.
     -  Военным приходится исправлять ошибки политиков, особенно дипломатов,
-  съязвил Вульф, несмотря на  сугубо штатскую сущность уязвленный нападками
на его ведомство.
     -  Хватит бодаться,  не  тратьте  силы на ерунду, -  прервал  пикировку
президент. - Лучше скажите как идет сосредоточение этих самых войск? Сколько
их навалится на евреев?
     На это подробно ответил Джонсон.
     -  Пока прибыла  только  часть войск. Со свойственной  для  всех арабов
безалаберностью   главы    правительств   не   торопятся   выполнять    свои
обязательства.  Это  одна  мотопехотная  пакистанская  дивизия,  они  сейчас
проводят учения  в  Саудовской  Аравии,  часть  войск  поставила  Ливия, они
расположились  в  Египте, недалеко от оазиса Фаюм. Есть еще одна группировка
войск  в  районе  Йемена,  там лагерь  афганских,  алжирских,  и  египетских
экстремистов. Ага  уль-Хак  пока  недоволен этими  вояками, много  амбиций и
очень  слабая  дисциплина  при  полном  отсутствии  тактической  подготовки.
Практически  это партизаны, но в  условиях Израиля они не  нужны, страна для
этого слишком мала, там хватит для диверсий и командос, а в йеменском лагере
десять  тысяч  добровольцов вооруженных  одним стрелковым оружием.  Но самая
большая  армия, конечно, у  Ирака. Они как  и  обещали,  могут  выставить до
миллиона бойцов.
     - Хорошо, какие еще новости?
     - Есть еще  очень неприятные данные,  -  сказал Циммерман. - Египетский
завод  выпустил первую партию танков, их назвали "Рамзес", но на  самом деле
это  модификация  наших  "Абрамсов". Кроме  того  в Турции  готово уже сорок
самолетов Ф-16,  осталось  только вставить электронные мозги,  и  они  будут
готовы к бою.
     - И кто изготавливает эти мозги?
     - Малайзия. В  свое время АйБиЭм построило  там один из самых мощных  и
современных своих  заводов.  Год  назад правительство национализировало этот
завод, выплатив фирме значительную сумму за неустойку.
     - И  они за год научились делать  электронику для самолетов? - удивился
Арисон.
     Представители разведслужб переглянулись.
     -  Нет, - отозвался  глава электронной разведки Лепински.  -  Они  и до
этого делали ее, только по заказам Пентагона.
     Маккреди возмущенно обернулся к  Питеру Вульфу, но  тот  только  развел
руками.
     - Ну, а я тут причем?! Все это было при моем предшественнике. Тем более
мы ни  когда не интересуемся, на каких заводах  размещают наши  заказы фирмы
подрядчики. В Малайзии  в те времена  существовало льготное налогообложение,
поэтому  они  и  делали  там  электронные  потроха  для  наших  самолетов  и
вертолетов.
     - Так, и что же нам теперь делать? Какое соотношение сил Израиля и всей
этой своры ожидается в воздухе?
     -  Сейчас  это  примерно один  к трем, но когда будут  готовы эти сорок
самолетов, то соотношение  будет  один к четырем, а через два года и  один к
шести, - сказал Джонсон.
     - Этого нельзя допустить, - сказал Маккреди.
     - Ну,  это  не  так  страшно,  как  вам  кажется,  господин  президент.
Во-первых  подготовка  арабских  летчиков  не идет  ни  в какое сравнение  с
мастерством израильских асов,  кроме того у них пока не кому управлять этими
самолетами.  Большая  партия  пилотов  сейчас  обучается  в  Турции и  самой
Саудовской Аравии.  Признаться тренируют их наши самые  опытные  асы, десять
человек.
     Увидев  как  у президента  в возмущении начали подниматься  вверх брови
Циммерман поспешно добавил.
     - Их  наняли еще три года назад, так что их вины во всем  этом нет.  Ни
кто же не знал что все повернется вот так.
     - И что, это действительно стоящие пилоты?
     -  Так точно. Все  они  герои "Бури в  пустыне",  вышли  в  отставку по
возрасту и решили подзаработать, тем более что платят им  там  действительно
по  царски. За месяц они получают столько, сколько  бы получали  за  полгода
будучи инструктором в наших училищах.
     Маккреди выругался.
     - Идиотизм!
     -  Кроме  того у  арабов  много  русских  самолетов, особенно  иракцев.
Большая  партия  иранских  парней  сейчас  обучается  в России,  -  напомнил
Лепински.
     -  Да, - подтвердил Циммерман. - Они обучаются уже  около четырех лет и
скоро уже будут готовы.
     - Ну, об этом я поговорю с Сизовым, - сказал президент. - Что еще?
     -  Есть  возможность надолго оставить  турецкие Ф-16  на  земле.  Нужно
только задействовать флот, - предложил Циммерман..
     - Это довольно грязное дело, - торопливо заметил сморщившийся Арисон.
     - Но нужное, - оборвал его Лепински.
     -  Да  в чем дело?! - удивился  президент. Циммерман коротко  доложил о
своем предложении, и после короткого раздумья Маккреди кивнул головой.
     - Хорошо, действуйте, - После этого он обернулся к Арисону и добавил. -
Джимми, я думал ты уже избавился от своих пристонских шор. Политика делается
не только в  белых  перчатках, порой приходится  голыми руками кидать чистое
дерьмо.  Конечно  это  печально,  что  в  двадцать  первом  веке  приходится
действовать методами  вьетнамской  войны,  но  что  поделаешь.  Таково  наше
проклятое время перемен.
     Через семь дней  после этого  совещания, глубокой ночью, в самом центре
Индийского  океана  шло  судно  "Такиро-Мару",  японский контейнеровоз  типа
"ро-ро", зафрахтованный на  один рейс от Джорджтауна до Стамбула с грузом из
стандартных контейнеров. Судно всего три года назад сошло со стапелей и было
нашпиговано электроникой не  хуже чем космический корабль. На всем громадном
судне  сейчас  бодрствовали всего три  человека, двое на  мостике, и один  в
машинном  отделении.  Остальные пятнадцать членов  экипажа, в  том  числе  и
капитан, мирно спали в своих каютах. Исиро Накато, штурман и рулевой в одном
лице,  для   того   чтобы   не  уснуть  играл   в  электронные   игры,   его
непосредственный  начальник  по  вахте,  Идзуми   Танако,  второй   помощник
капитана, слушал по радио музыку, надев стереонаушники, и не отрывая глаз от
экрана локатора. Эта трасса считалась довольно оживленной, но в эту ночь  ни
одно  судно  не приблизилось  к сухогрузу  более чем на  двести миль. Идзуми
наслаждался   мощной  мелодией   девятой  симфонии  Бетховена  в  исполнении
Берлинского симфонического оркестра.  Большой знаток и любитель классической
музыки он был на  самом верху  блаженства.  Мельком глянув  на  штурмана  он
увидел как тот с  горящими глазами смотрит на монитор компьютера, где воин в
классическом одеянии самурая крошил  мечом  химерическим монстров. Увлечение
Накато этими примитивными играми вызвало у аристократа Танако легкую усмешку
презрения, но через секунду лицо его исказилось гримасой, и, выругавшись, он
сорвал с головы наушники.
     - Ты чего? - удивился штурман не отрывая глаз от экрана.
     - Дикие  помехи. И надо же,  как раз в самом финале! Хор как раз  начал
петь "Обнимитесь, миллионы!"
     - Почему помехи? Состояние  магнитосферы  сегодня должно быть более чем
благоприятно.
     - Не знаю.
     Танако еще раз  попробовал  поднести к уху  наушники, повертел  верньер
настройки,  но  потом  с  досадой выключил  приемник.  Локатор  по  прежнему
показывал  чистый  океан,  эхолот  фиксировал  глубину океана  в километр  с
лишнем.
     В это время за триста километров от них, на головном авианосце третьего
флота США "Теодор Рузвельт", вахтовый офицер доложил адмиралу Джойсу.
     - Господин адмирал, АВАКС начал работать. Все идет по плану.
     - Хорошо, продолжайте.
     В ста  милях от  японского судна летевший  на  высоте семь тысяч метров
АВАКС   Боинг-767   навел   на   цель   взлетевший   с   авианосца   самолет
радиолокационной борьбы У-А6В, за сорок миль до японского судна заглушившего
все традиционные частоты для подачи международного сигнала МЕЙДЕЙ. И наконец
на  глубине пятидесяти  метров  в  пяти милях  прямо по курсу  "Такиро-Мару"
подводная лодка "Атланта" класса "Лос-Анжелес"  застыла на месте,  приглушив
реактор и вслушиваясь в  голоса моря тонкими мембранами барабанных перепонок
своих акустиков.
     - Капитан, прямо  по курсу  шум винтов большого судна. Водоизмещение не
менее пятидесяти тысяч.
     - Хорошо,  Вилли,  -  отозвался капитан  "Атланты"  Патрик  Поллард.  -
Всплываем до перископной глубины.
     Через пять минут они увидели его.
     - Да,  это  то что нам нужно, - пробормотал капитан. -  Приготовиться к
торпедной атаке.
     Вконец  одуревший от  игр  Исиро  Накато  вышел  из рубки  покурить  на
капитанский  мостик.   Взгляд   его  невольно  отметил  положение   знакомых
созвездий, потом он уставился  на море, стараясь изгнать из гудевших  мозгов
все  прыгающих и  дерущихся  перед глазами  компьютерных монстров.  Ему  это
удалось  к самому  концу перекура,  но когда  последний  виртуальный самурай
растворился в небытии, штурману предстало новое видение, показавшееся ему не
менее  фантастическим чем  все  компьютерные  игры. Навстречу  судну,  почти
перпендикулярно к  его  корпусу неслась торпеда. То, что светящаяся  дорожка
под поверхностью  воды  создается именно торпедой  штурман знал  на  все сто
процентов. Десять лет он служил в войсках  самообороны Японии и не раз видел
подобные   картины   в  многочисленных  ночных  учениях.   Несколько  секунд
потребовалось Исиро чтобы понять,  что несущаяся к  судну торпеда  вовсе  не
плод очередной компьютерной стрелялки, затем он кинулся в рубку, и  с порога
успел крикнуть безмятежно читавшему книгу Идзуми: - Торпеда!
     В ту же  секунду глухой удар в борт сменился грохотом  взрыва. Штурмана
взрывной волной выбросило за  борт, на несколько секунд он потерял сознание,
но перегретая вода Индийского океана привела его в себя. С трудом вынырнув и
отдышавшись,  Исиро уже с поверхности  океана наблюдал  за тем, как кренится
его судно, по освещенной поверхности палубы бегают люди, пытающиеся спустить
шлюпки.  Течением  Накато относило все дальше  в  сторону от  сухогруза,  он
пытался  подплыть  поближе,  но  оставил  эти  попытки,  когда увидел как из
черноты моря  поднялся громадный силуэт рубки подводной  лодки. Минуты через
две "Такиро-Мару" кормой вверх  ушел  под воду, и  луч прожектора с подлодки
высветил на поверхности моря одинокую, переполненную людьми шлюпку.
     Видели ее и с рубки субмарины. Скривившись как от  зубной  боли капитан
Поллард  не  глядя  бросил   стоящему  за  его   спиной  человеку  в  черном
гидрокостюме.
     - Ну что ж, приступайте. Теперь ваша очередь.
     Он не  стал даже  смотреть на все это,  просто  спустился вниз. С борта
субмарины спустили надувной "Зодиак", и три человека во главе с агентом ЦРУ,
руководителем   всей   операции   понеслись   навстречу   остаткам   экипажа
потопленного ими судна. Подплыв метров на двадцать они заглушили двигатель и
принялись из двух автоматов расстреливать японцев. Крики погибающих  моряков
далеко разносились над поверхностью моря. Исиро Накато даже  затаил дыхание,
боясь  привлечь к  себе  внимание. Очереди  вскоре  смолкли,  несколько  раз
треснули одиночные выстрелы,  затем послышались  какие-то  удары. Японец  не
видел что делают эти люди с  оружием, но  догадывался что они хотят затопить
шлюпку  с  расстрелянными  моряками.  После  этого  "Зодиак"  снова  взревел
моторами,  и  с полчаса носился по волнам  над местом,  где затонул корабль.
Штурману  казалось  что они ищут его, время от времени лодка приближалась  к
японцу  и  он  нырял,  стараясь  как  можно дольше  пробыть  под  водой. Луч
прожектора скользил по волнам, однажды едва не поймав его  в свой светящийся
прицел.  На самом  деле диверсанты  искали  спасательный  буй, автоматически
всплывающий при затоплении судна,  и при попадании морской  воды  начинающий
немедленно подавать сигналы бедствия.
     - Черт, этот крылатый придурок заглушает все на свете! - выругался один
из  экипажа  "Зодиака", с наушниками радиопеленгатора на  голове  пытающийся
найти  сигналы  буя.  -  Может радировать  им чтобы они на  время  перестали
глушить этот сигнал?
     -  Не говори  ерунды,  сейчас ни  мы,  ни  они нас  не слышат, - сказал
старший по группе и взглянув на часы добавил. - Еще двадцать минут они будут
глушить этот район, потом уйдут к авианосцу. Так что ищи.
     Лишь через  десять  минут радист  радостно  воскликнул:  -  Есть!  Лево
десять. Еще, еще! Вот он!
     Японский штурман снова услышал короткую очередь и подумал: "Кого-то они
все же нашли".
     Ему повезло, через  десять  минут  "Атланта" приняв на борт диверсантов
опустилась в  пучину вод,  и он остался  один, живой, здоровый,  в  пятистах
километрах  от берега, экваториальной  ночью,  в  районе,  славящимся своими
свирепыми акулами. Впрочем, Исиро Накато  родился сразу в двух рубашках. Его
не  только  не  тронули акулы,  но  и  уже  на  рассвете штурмана  подобрала
роскошная  яхта  сумасшедшего  американского  миллиардера  Джона  Нербриджа,
совершавшего  кругосветное  свадебное  путешествие с очередной  своей  дамой
сердца, шестой по порядковому счету. Исиро не стал подробно распространяться
о  том, при каких обстоятельствах он оказался в "свободном плаванье", сказал
только  что  выпал по пьянке за борт.  Лишь  через  две недели  очутившись в
родной Японии Накато поведал всему свету о  подробностях той жуткой ночи.  К
этому   времени   исчезновение   "Такиро-Мару"   уже    начали   приписывать
сверхъестественным  силам,  и  исповедь  везучего   Накато  вызвала   эффект
разорвавшейся бомбы.
     -  Может  это  была  русская  подводная  лодка?  -  безуспешно  пытался
перевести стрелки  один из американских корреспондентов, по совместительству
резидент  американской агентуры на островах. Штурман  привычно осклабился  в
улыбке, но отрицательно покачал головой.
     - Зачем тогда русским надо было  говорить  по английски? Специально для
меня?
     Скандал   разразился  жутчайший.  Посол  Японии  вылетел   в  Токио  за
инструкциями,  как   предупреждение  о  возможном  разрыве   дипломатических
отношений. Лишь встреча  госсекретаря  и премьер-министра Страны восходящего
солнца приглушила начавшийся конфликт. Главное было сделано. Электроника для
шестидесяти самолетов Ф-16 лежала на океанском дне. Американские истребители
турецкого производства так и не поднялись в воздух.




     Узнав о  смерти  всего клана семейства Саддама король Мухаммед поспешил
во  внутренние покои  своего  загородного  дворца. В небольшом  дворике,  на
мягких  диванах  рядом  с  фонтаном сидели шесть пожилых улемов, знатоков  и
толкователей корана,  почтительно  окруживших  седьмого,  с  самой  длинной,
отливающим благородным серебром седой бородой. Веки  глаз его были прикрыты,
и  глаза эти уже давно, лет тридцать, не  видели  белого света. В отличии от
всех  остальных старцев голову слепца покрывала не зеленая  чалма, а простой
белый  платок. Хаджи Хамид бен Омар при  жизни был удостоен священного имени
вали* (вали-святой).  Во всем мусульманском мире  он был известен просто как
Вали  Омар,  самый  почитаемый богослов нашего времени,  духовный учитель  и
наставник саудовского короля. При виде короля улем, вслух монотонно читавший
коран прервал свое занятие.
     -  Учитель,  тот  иракский  летчик   выполнил  свое  предназначение,  -
почтительно сказал Мухаммед сгибая спину перед незрячим старцем.
     Вали Омар, казалось, даже не удивился этому.
     - Это должно было произойти. Аллах все больше подтверждает свою волю.
     Он провел длинными,  узловатыми  пальцами  по лицу, и  вслед за ним все
мудрецы  торопливо  забормотали  слова  молитвы.  Затем  Вали  Омар  надолго
замолчал,  и,  когда  было  присевший  на  одну из  подушек  Мухаммед  хотел
подняться и уйти, наконец сказал свое слово.
     - Настало время закончить позорную традицию и объединить  мусульман под
знамя  одной, истиной  веры.  Надо  пустить  слух что ты,  Мухаммед, и  есть
истинный, скрытый двенадцатый имам.  Это призовет под наши  знамена шиитов и
всех остальных заблудшихся правоверных.
     - Не рано ли, учитель? - спросил король. - Может подождем первой победы
над неверными?
     -  Нет.  Перед последним  джихадом ислам  должен  быть единым как кулак
воина!
     И  слепой старец судорожно сжал  свои изуродованные подагрой старческие
пальцы.
     Через  неделю   по   всем  городам  Ирана,  Йемена,  и  всех  остальных
мусульманских  городов  населенных  шиитами  разнеслась  весть  о  том,  что
Мухаммед,  король  Саудовской  Аравии  и  есть  тот  самый,  скрытый   имам,
вернувшийся в этот мир для последнего суда.
     За  тысячи  километров от  Аравии,  в заснеженной  Москве Сизов  только
хмыкнул, узнав о столь странной вести.
     - И что это означает? - спросил он Ждана.
     - Ну,  насколько  я  понял  наших  высоколобых академиков  это  попытка
объединить всех  мусульман  под  одним  началом,  - Ждан обладал  уникальной
памятью. Только раз  прослушав доклад своих  аналитиков-исламистов он шпарил
теперь без  малейшей запинки,  лишь сменив высокий стиль академиков на более
просторечный, почти  базарный. - Когда пророк  Мухаммед  умер он  не оставил
наследника, и даже не  намекнул  кому  из них стоит передать власть. Тогда и
появились так называемые имамы. Первые имамы владели и  духовной, и светской
властью.  Естественно там началась  грызня, замочили  какого-то  Али- внучка
самого пророка, на этом деле мусульмане и раскололись. Эти, шииты, все ждали
что  Али  вернется  в  новом облике и рассудит всех  по понятиям, то есть по
справедливости,  ну,  такой  вариант  нашего  второго  пришествия  Христа  и
Последнего Суда. Вот теперь Мухаммед и хочет сыграть на этом деле.
     - Черт ногу сломит в этом исламе, - сморщился как от зубной боли Сизов.
- Сунниты, шииты, есть еще исмаилиты, зейдиты, у меня с прошлой лекции наших
востоковедов голова пухнет. Давай лучше посмотрим сможем ли мы раскрутить на
что-нибудь путное хохлов.
     Проблема  с  Украиной назревали давно.  Пока по ее территории проходили
нефтепроводы  и  газопроводы  на  Запад  хитрые  хохлы  потихоньку  воровали
энергоносители и лишь делали круглые глаза когда со стороны  России  звучали
предложения расплатиться. Но полгода назад  вступил в строй новый газопровод
и две  нитки нефтепровода идущие через территорию Белоруссии и Польши. Сразу
после этого  Россия наглухо  перекрыла  своему  соседу  все  краны. Это было
ужасно.  Донбасского  угля хватало только  на  самые  минимальные нужды,  не
замерзнуть  основным  городам  и чуть  теплиться  заводам.  Цены  на  бензин
подскочили до  мировых и упорно  продолжали ползти  вверх. По улицам городов
почти  не  ездили  машины,  лишь  переполненные трамваи  и  троллейбусы  еще
перевозили  народ.  Положение  усугубилось  тем,  что  Туркмения,  пользуясь
моментом, так же потребовала покрыть всю  задолженность звонкой американской
валютой.  Решить  эти  проблемы  должен  был  визит  Украинского  президента
Шевченко.
     Разговор они начали без особых предисловий.
     - И долго вы  собираетесь нас морозить? -  спросил Шевченко, пристально
разглядывая левый погон Сизова.
     - Пока не заплатите долги.
     - Мы переведем вам в ближайшее время миллиард долларов.
     - Э, нет! Ваш  миллиард  нам до смерти не нужен, - засмеялся Соломин. -
Гоните всю сумму, двадцать миллиардов.
     -  Какие  двадцать  миллиардов! - возмущенно всплеснул  руками  высокий
гость.  - Десять,  а  по некоторым  данным, если  хорошо  посчитать взаимные
долги, то и еще меньше. Восемь!
     Соломин сморщил свой смешной утиный нос.
     - Не надо нам  сейчас пудрить мозги, вы прекрасно знаете сколько украли
у нас и нефти и газа, так что перейдем к делу. Вы сможете выплатить половину
суммы в ближайшие две недели?
     Шевченко  отвел  глаза.  Он знал  что его  страна может  выплатить пять
миллиардов долларов Туркмении, но ни как не двадцать России.
     - Мы постараемся.
     - Вот если постараетесь, мы так же постараемся открыть вовремя кран.
     Тогда президент снова возмущенно взмахнул руками.
     - И  это  братья славяне! У  нас нет  топлива для того чтобы  запустить
"скорые", народ замерзает. А вы дерете с нас последнюю шкуру!
     -  Ты  смотри,  сразу вспомнил  про славянское братство!  - засмеявшись
Соломин обернулся к Сизову. - А то все: "Геть поганы москали!"
     - Ну не надо, не надо передергивать! - сморщился Шевченко.
     -  Хорошо, не будем,  -  сказал Сизов.  - У  нас  есть  простое и ясное
предложение. Мы  прощаем вам этот долг, открываем все краны, начинаем отсчет
с нуля, а вы отдаете нам Крым...
     Сизов увидел  в глазах  украинского  президента  странную смесь  ужаса,
ненависти, бессилия и плавно закончил начатую фразу.
     - ... в аренду сроком на девяносто девять лет.
     Шевченко чуть  расслабился. Это  звучало  уже более  приемлемо. Если бы
Сизов потребовал Крым  насовсем, то  против этого  восстала  бы вся Украина.
Против аренды же подымутся националисты из "Уна-Унсо", но основное население
"незалежной"  страны  воспримет это более спокойно. Шевченко  попробовал еще
сопротивляться.
     - Это шантаж, - пробормотал он.
     - Это деловое предложение, - сказал Соломин.- Кроме  того мы предлагаем
вам разместить на  ваши  Николаевские заводы заказ на строительство атомного
авианосца  и  двух крейсеров.  Нам  будут  нужны  ваши  ракеты  для  запуска
спутников связи.  Предлагаем восстановить взаимное изготовление транспортных
самолетов. Так что думайте. Через два часа мы встретимся снова.
     Два часа дело не решили. Лишь  через сутки протокол  о передаче Крыма в
долгосрочную аренду России был подписан.
     -  Ладно,  черт  с  ними,  пусть  помучаются,  - сказал  Шевченко после
протокольного банкета своему премьер-министру. - Все равно последнее время с
этим Крымом больше хлопот, чем доходов.
     Это  были не  пустые слова.  Бывший  всесоюзный курорт,  родина  лучших
марочных  вин  в  последнее время  прозябал в нищете. Это  было закономерным
итогом  всей  политики   украинского  руководства  последних  лет.   Глупыми
таможенными сборами  был  подорван основной источник доходов туризм, а самой
большой проблемой  в  последние  годы  стали татары.  Исламисты все больше и
больше разыгрывали в  свою пользу  эту странную игру с  переселением некогда
изгнанных с полуострова "отцом народов" местных татар.
     Спустя месяц после подписания протокола в Симферополь прибыл губернатор
новой провинции генерал  Иван  Бахметьев. Это  назначение  вызвало у  многих
удивление.  Бахметьев прославился в Чечне. Жесткий до  жестокости, он прошел
все чеченские войны  и долгое  время был комендантом Ичкерии. Вместе с собой
он  привез батальон  войск  быстрого  реагирования. Ознакомление с ситуацией
произошло  буквально  с  колес.  Прощальный разговор с  бывшим главой  Крыма
Семашко  с   одновременной   дегустацией  массандровских  вин   был  прерван
появлением адъютанта генерала.
     - Товарищ генерал, волнения в Семеновке.
     - Это где? - спросил Бахметьев.
     - Это не так далеко, километров сорок отсюда, на берегу моря, - пояснил
сдавший дела губернатор.
     - Машину мне, и поднимай первую роту.
     Уже  в  мчащейся  по  ночным улицам  "Волге" Семашко поведал о причинах
волнений.
     - Раньше это было чисто славянское село, ну там и греки жили, и армяне,
все как полагается. Но когда разрешили вернуться в Крым  татарам они  начали
активно селиться в Семеновке, и уже составили половину всех живущих, а затем
начали медленно выживать из села всех остальных.  Было много убийств,  потом
начались вот  эти откровенные погромы,  сжигают христианские семьи  прямо  в
домах.
     - И как же вы это терпите?
     -  А  что делать? - Семашко  развел  руками. -  У меня  не  было  таких
полномочий как у вас.
     Зарево пожара они увидели издалека, еще на пригорке. Бахметьев приказал
водителю: - Давай  прямо туда! -  И  "Волга"  стремительно  рванулась  вниз.
Семашко оглянулся назад, за  ними  поспевал только "Уазик" с личной охраной,
бронетранспортеры с десантниками отстали.  Бывший  губернатор Крыма невольно
поежился. Пожар полыхал  на центральной площади поселка, горел большой жилой
дом,  рядом колыхалась  толпа  людей.  Увидев  машину она с ревом  качнулась
вперед, посыпались удары  рук по стеклу и  капоту, и только когда высыпавшие
из "Уазика" десантники дали дружную очередь в воздух из всех пяти автоматов,
толпа откатилась назад.  Солдаты с  помощью прикладов и  тумаков начали  все
дальше отодвигать возбужденных людей, и лишь  тогда Бахметьев подчеркнуто не
торопясь вышел из машины и двинулся к пожарищу.  Лицо его  неприятно опалило
жаром,  в воздухе остро  пахло гарью, паленой шерстью, с треском похожим  на
выстрелы  лопался  от  жара шифер. Откуда-то  со  стороны  к  нему  кинулась
простоволосая, бьющаяся в истерике старуха.
     - Ой, сыночек, всех, всех сожгли! И сына, и дочку, двоих внучат!...
     - За что?
     - Не знаю!
     Бахметьев повернулся  к  толпе. По случаю церемонии  передачи власти он
был одет в штатский костюм, лицо его находилось в тени, зато он хорошо видел
эти освещенные  заревом,  возбужденные лица  погромщиков. Там были  женщины,
бородатые старики,  совсем детские лица.  Но как-то  сразу ему  бросились  в
глаза несколько мужчин, стоящих  в первых рядах.  Молодые,  все с  аккуратно
подстрижеными усами под Джохара  Дудаева,  они  не бесновались,  а наоборот,
были  предельно  спокойны  и  даже  веселы.  От  их  фигур   веяло  силой  и
уверенностью в себе. В пяти шагах от толпы Бахметьева догнал адъютант.
     - Товарищ генерал, десант на подходе.
     -  Два взвода пусть оцепят деревню, чтобы  мышь не проскользнула. Взвод
сюда, и подтянуть к рассвету весь батальон.
     Отдав приказания генерал упругим шагом подошел к толпе.
     - Какие претензии?
     В   ответ  полыхнул  возмущенный  рев  голосов,  толпа  раздвинулась  и
Бахметьев увидел завернутое в простыню  человеческое  тело. Один  из тех кто
был  поближе торопливо  откинул простыню и генерал увидел красивое юношеское
лицо.
     - Пьяный Иван задавил Ахмеда!
     - Да, ехал на тракторе и задавил!
     - Он отстреливался!
     - Да, и ранил двоих!
     Говорили это в основном двое стариков, остальные возбужденно продолжали
кричать что-то на жуткой  смеси русско-украинских слов и родного татарского.
Кто-то крикнул:
     - Эй, Семашко, пусть твои русские убираются из нашей деревни!
     Генерал молчал, потом достал из  кармана портсигар, чиркнул зажигалкой.
Когда свет ее высветил лицо приезжего чиновника толпа невольно притихла. Это
был вовсе не добродушный и всегда растерянный добряк Семашко. Это квадратное
лицо  с навеки  застывшим выражением упрямства  и воли,  эти  глаза с вечным
прищуром  целящегося  человека,  жестокую линию рта с  рваным шрамом в самом
уголке губ они не раз и не  два видели  в репортажах  с полей боев в Чечне и
Средней Азии. Подбежавший адъютант доложил губернатору.
     - Все готово.
     И тот час на площади появились три десятка рослых парней в камуфляже, с
автоматами  на  изготовку.  Командир  взвода  вскинув  к  виску  руку  встал
навытяжку рядом с Бахметьевым, но  тот не дал  ему ни чего  говорить, только
ткнул пальцем в толпу.
     - Вот этих пятерых взять, остальных разогнать по домам.
     Когда  десантники начали выдергивать из людской массы зачинщиков  толпа
качнулись  их  защищать,  но  пара  длинных  очередей поверх  голов  и пяток
брошенных в самый центр толпы свето-шумовых гранат заставили всех обратиться
в бегство. Вскоре на площади  осталось лишь тело мертвого  пацана, несколько
головных  платков, да с  десяток  пар  самой разнообразной  обуви. Бахметьев
повернулся к командиру роты.
     - Чтобы ни одна сволочь не покинула  село. Хорошо допроси этих пятерых,
запиши адреса, кто они, откуда присланы. Да, и... прибери этого, - он мотнул
головой  в сторону трупа. - А то нехорошо, будет парень всю ночь лежать  тут
один. А мы пока закончим с моим украинским коллегой.
     И "Волга" увезла из поселка обратно  в Симферополь обоих представителей
власти.
     За  ночь из поселка пытались выскользнуть еще трое.  Все они  оказались
арабами,  двое из  Иордании,  один  из Египта. Так  же  приезжим, из  Ирана,
оказался  и  один  из  той  пятерки,  так  не понравившийся  Бахметьеву.  На
следующее утро, лишь рассвело,  началась зачистка  села. С помощью  русского
населения быстро выявили самых явных исламистов из татар, к вечеру  все было
кончено. Как-то выглянув  во двор  из  окна  мэрии генерал увидел лежащий на
земле громадный каменный крест.
     - Это что такое? - спросил он главу администрации поселка.
     - Это крест в  честь  тысячелетия  крещения Руси,  он стоял на вон  том
холме, - мэр показал  рукой на самую высокую  сопку за  окраиной  села. - Но
татары его свалили, сказали  что он возмущает их  религиозные  чувства. Вот,
чтобы не разбили совсем привезли его сюда.
     - Ясно, - отозвался Бахметьев.
     К  пяти часам  вечера  все татарское население  поселка,  почти  тысяча
человек, было согнано  на пустынный обширный пляж. Спустившись вниз  генерал
остро  почувствовал  особый,  йодистый  запах  моря.  Его чуть  штормило,  и
несколько  минут  Бахметьев  как  завороженный  наблюдал за  подымающейся  и
опадающей водной стихией. Море он любил безмерно, даже такое, серое, зимнее,
штормовое. В свое время в детстве Бахметьев мечтал стать  моряком, но судьба
повернулась по другому. С трудом  оторвавшись от этого созерцания генерал со
вздохом  поднялся  на  специально приготовленный по этому печальному  поводу
помост. Два столба, длинная  поперечина  и восемь  свисающих  вниз веревок с
петлями  не   давали   ни   кому  из  собравшихся   усомниться   в  истинном
предназначении этого сооружения. Перед ним,  снизу  стояли мужчины, женщины,
старики и  дети.  Большинство  из них было  ни в  чем не  виноваты, но чтобы
дальше  не пролилась кровь  надо было идти на  еще  большую, акцентированную
жестокость. За его спиной на помост  начали выводить  восьмерых задержанных.
Руки у  них были связаны, лица распухли от побоев - следы "хорошего" допроса
десантуры.  Отдельно,  на   песке,  было  разложено  на  всеобщее  обозрение
обнаруженное  оружие:  три автомата Калашникова,  два пистолета,  гранатомет
"Муха" и несколько толовых шашек. Для Чечни подобный "улов" смотрелся жалким
запасом расшалившихся пацанов, но для Крыма это было  уже весомо. Дождавшись
пока   всех  задержанных   расставят   по   местам   Бахметьев  отработанным
десятилетиями командирским голосом обратился к толпе.
     -  Говорят  вы  хотите  жить  отдельно,  без  русских,  хохлов, греков,
молдаван.  Живите.  Я могу вас переселить в Сибирь,  там такие просторы, что
хоть неделю иди ни кого не встретишь, ни русского, ни китайца. Хотите? Нет?!
- он сделал паузу, обвел толпу тяжелым взглядом. - Тогда живите здесь в мире
и согласии со всеми остальными.  У вас самый благодатный край. Этим летом  в
Крым приедут миллионы туристов, живите  как все живут в Сочи, на всех других
курортах и будете процветать.
     Решив что он сказал  все что надо генерал обернулся  к будущим жертвам,
но в этот момент из толпы с явной издевкой донеслось:
     - А может мы хотим жить как в Турции!
     Бахметьев живо обернулся.
     - Ну, а  в  чем же дело!  Могу  устроить  и  это.  Прямо сейчас все  вы
поплывете в Турцию,  без корабля, саженками,  брассом, по  собачьи, кто  как
сможет.
     Он  отдал короткую команду и оцепление начало теснить толпу  в море.  В
воздух сейчас же взвились истошные женские голоса, прозвучала пара очередей.
Когда вся тысяча человек оказались по  колено в воде Бахметьев отдал команду
отставить.  Это  вынужденное  купание  в зимнем  море  сильно  остудило всех
собравшихся.  После  этого генерал  обернулся  к  виселице  и  кивнул  своим
подчиненным.
     - Начинайте!
     Один  из  восьмерых задержанных,  тот что оказался ближе к  генералу на
хорошем русском языке воскликнул:
     - Я протестую! Я гражданин Иордании! Вы не имеете права!
     - А мне начхать что ты  иорданец. Я может быть тоже наполовину мордвин,
ну и что?
     - Я приехал учить детей святым истинам корана!
     - С автоматом вместо указки? Нам не  нужны такие учителя. А учителей им
пришлют из Москвы, я тебе обещаю. Коран они будут знать лучше тебя.
     Когда  длинная  скамейка была  выбита,  и  ноги всех  восьмерых  начали
судорожно  дергаться в поисках утраченной тверди, среди колыхнувшейся  толпы
снова поднялся  женский вой  и  плач. Минут  через  десять,  когда все  было
кончено генерал снова обратился к толпе.
     - На этот раз я вас прощаю, но если еще у кого в доме обнаружу  оружие,
выселю всю семью в  Сибирь. Год назад я  был в Иерусалиме. Там,  на Храмовой
горе стоят две ваших самых почитаемых мечети и Храм Гроба Господня. И ни кто
не считает это зазорным.
     Он  ткнул пальцем в  сторону холма, на  котором  уже стоял православный
крест и сказал.
     - Если хоть кто-то тронет  его  пальцем, я прикажу взорвать вашу новую,
красивую  мечеть.  Теперь  старейшин   попрошу  подойти  поближе,  остальные
свободны.
     Три часа Бахметьев  разговаривал  со  стариками  в  здании мэрии, после
этого  в поселке  Семеновка ни когда больше не  было  ни каких стычек. Но не
везде  все  прошло гладко. В другой  деревне губернатор все-таки выселил три
семьи в Сибирь, и так как  татары упорно уродовали местный православный храм
он взорвал только что отстроенную на заграничные деньги мечеть.  Выполнил он
и другое свое обещание. Из России прислали несколько сот мулл и учителей для
местных мусульманских школ.




     Этого  дня  они  ждали  четыре долгих  года. Саратовское высшее военной
училище летного состава производило очередной выпуск своих питомцев. В одном
строю с русскими лейтенантами стояли сорок два иранских пилота, высоких, как
на  подбор черноусых красавца брюнета. Многие из них за  годы учебы женились
на  местных девушках,  и большинство из них уже  с детьми на руках стояли на
противоположной стороне огромного плаца, с волнением наблюдая как происходит
отлежанный  за десятилетия  ритуал посвящения  в летчики.  Впереди, там,  на
родине, этих парней  с нетерпением ждали родные,  близкие, шестьдесят только
что закупленных  новеньких  МиГов,  полеты,  неминуемые воздушные  сражения,
может  быть смерть,  гибель,  но и  неизбежная  слава.  А пока  что,  в пяти
километрах от плаца на аэродроме училища стоял готовый  к отбытию Боинг-707,
присланный  специально  для  них  президентом  Ирана. Экипаж  его  пока  что
отдыхали в гостинице,  официальные лица стояли на плацу в сторонке от общего
строя. Лишь один человек находился рядом с самолетом. Его звали Реза Кумачи.
Мерно шагая  с  американской  винтовкой М-16 в  руках около  трапа  самолета
молодой  перс  ужасно скучал.  Это  неправда что  все  азиаты  терпеливы  до
беспредельности. Молодость  не  терпит скуки,  а солдату  было и  скучно,  и
страшно.  Его  непосредственный  командир сержант Али Харази уехал на крытом
джипе местного производства куда-то в город,  и Реза знал зачем. Еще два дня
назад, узнав о том что им предстоит полет в Россию, Харази сразу отозвал его
в сторону и сказал что есть возможность хорошо заработать.
     - Это как? - удивился тогда Реза.
     - В России хорошая водка, а мы  не будем проходить таможню. Легко можно
протащить  на борт  бутылок  десять.  Я  уже  так  делал  когда  сопровождал
делегацию нашего менжлиса в Казань. В этот раз надо взять больше.
     Реза поежился. Хотя нравы  в  Иране  постепенно  начали смягчаться,  но
алкоголь по прежнему был под запретом, и за торговлю спиртным, а тем более и
контрабанду по  законам  шариата  можно было попасть в  руки палача и  легко
лишиться не только руки, но и головы.
     - Не бойся, у меня все схвачено, - подбодрил его сержант. - Водка у них
в России дешевая, не  дороже доллара. Зато  знаешь сколько  дают  за бутылку
водки на черном рынке?
     Он шепнул цифру на ухо солдату и у того округлились глаза.
     - В самом деле?
     - Да! Будешь себя хорошо вести, я тебе дам одну треть суммы.
     Реза  думал недолго. Конечно,  страшно попасть в руки стражей исламской
революции, но еще больше ему хотелось жениться, а с получки простого солдата
калым для выкупа невесты не накопишь. Он уже два раза участвовал  в подобных
аферах хитрого сержанта, по мелочам привозившего из-за границы контрабандный
товар,  и  полученные за  это деньги  ощутимо пополнили его копилку. Полчаса
назад, коротко переговорив  с каким-то русским в замасленном  комбинезоне на
странном языке наполовину стоящих из жестов, Харази умотал с ним на машине в
город.  И вот теперь Реза один мерно выхаживает около самолета, стараясь  не
думать  о  том,  что  будет,  если  их  все  же поймают  с этими  бутылками.
Неожиданно  его  внимание привлекло странное  событие. В  каких-то  двадцати
метрах  от  хвоста  самолета в  огромных воротах громадного ангара открылась
небольшая  калитка, и  на  свет  божий  появилась девушка  в  синем  халате,
простоволосая, с красным пластиковым ведром  в руке. Выплеснув из  него воду
на бетон девица в упор уставилась на  солдата в странной, доселе не виданной
ей форме бледно-салатового  цвета. Реза даже  вспотел от  напряжения.  В его
стране большинство женщин  ходили  в  парандже, и эта  русская  казалось ему
просто голой. Короткий халат был  чуть  выше  колен,  обнаженные руки,  шея.
Русые  волосы  были  резинками  перетянуты в два торчащих  в разные  стороны
хвоста,  зеленые глаза  показались  ему  просто невероятно  огромными,  кожа
неестественно белой, а губы кричаще красными.
     "Наверно такими  бывают  гурии в  раю", - подумал парень, явно чувствуя
как малы стали  ему его  штаны. А  девка откровенно ему  подмигнула, открыла
дверь и  скрылась в  ангаре. Еще пару  минут Реза бессмысленно  таращился на
ворота ангара, потом уже хотел  повернуться  и  уйти к  трапу,  даже  поднял
винтовку  на плече, но тут  дверь  снова  открылась,  и опять появилась она.
Переступая через высокий  порог девушка подняла  ногу и в проеме  ее  халата
солдатик увидел почти  всю  ее  до  самого  причинного  места,  даже  матово
блеснувшую белизной трусов. За всю свою двадцатилетнюю жизнь солдат не видел
ничего подобного. Это  бросило его в жар. Реза три раза за деньги переспал с
сорокалетней соседкой вдовой, но все это было тайно, ночью, не зажигая огня.
А девица как  ни в чем не  бывало прошлепала к  большому пожарному  ящику  с
песком и, усевшись на него, начала есть яблоко, беззаботно побалтывая своими
толстыми,  неестественно белыми  ногами. Съев  одно яблоко она  вытащила  из
кармана второе и показала его по прежнему пребывающему в столбняке иранцу.
     - Хочешь? - спросила она. - Ну, иди сюда!
     Жест  ее руки не оставил  ни  какого  сомнения, и  Реза,  автоматически
пилотируемый  основным  животным  инстинктом, на ватных  ногах отправился  к
пожарному ящику.
     - Хочешь яблоко?  -  снова  спросила девушка,  бесцеремонно разглядывая
мокрое  от пота  лицо  этого смуглого,  довольно симпатичного  парня. - Меня
зовут Валя, а тебя как?
     Тот не понял ни чего, девушка хотела еще раз его переспросить, но потом
уставилась на самую заметную теперь часть его тела.
     - Ого! По моему ты вовсе не яблочка хочешь.
     Она  откровенно  потрогала  гульфик  солдата  рукой,  и  Реза  чуть  не
взорвался от этого прикосновения.
     - Ну  тогда пойдем,  - и,  бесцеремонно подхватив парня под  руки,  она
повела его вглубь ангара,  оказавшегося складом старой, списанной техники. В
этот момент Реза забыл  о  присяге, о воинском долге  и обо  всем  остальном
белом свете.
     Между тем  Боинг  недолго оставался  в одиночестве. Через  сорок секунд
после  того как за ватными ногами солдата закрылась дверь, из-за угла ангара
показались  трое, в  стандартной пятнистой  форме без опознавательных знаков
отличия на погонах, но с синими крылышками авиаторов.  Бегом преодолев  трап
они скрылись внутри салона. Один из троих с пистолетом в руках остался около
входного  люка,  целью  остальных  была  кабина пилотов.  Включив  несколько
приборов на  панели управления  самолетом новоявленные помощники ловко сняли
одну из крышек с боку кабины  и минут десять возились  с ворохом электронных
проводов, пристраивая  к ним коробку  размером с хорошую  книгу. Закончив  с
подключением  проводов один из добровольных техников  продиктовал  несколько
слов по английски  в микрофон  мобильной рации.  Увидев как дрогнули стрелки
приборов  он кивнул головой и бросив традиционное: "Окей"  обесточил панель.
На установку крышки  ушло  несколько секунд,  еще  через две  минуты  трио в
камуфляже покинули самолет.
     Они могли бы  и  не торопиться. Лишь через  сорок минут после  их ухода
безмерно счастливый Реза на  дрожащих  от  усталости ногах  перешагнул через
высокий порог калитки. Уже  на улице он  обернулся, но Валя, потерявшая  оба
своих воинственных хвоста, растрепанная и соловая только махнула рукой.
     - Иди, иди от сюда! Надоел как пес!
     Через час один из троицы побывавшей на иранском Боинге спустился вниз с
башни управления полетами и удовлетворенно кивнул головой своему напарнику.
     - Все нормально, связь устойчивая.
     Говорил он явно на родном английском,  а вот английский его собеседника
сразу выдавал в нем происхождение, далекое от истинно англосакского.
     - Окей! Пока все удачно.
     Американец  покосился  в  сторону.  Там, в  тенечке,  стояла Валя,  уже
переодевшаяся  в  ужасно   безвкусное,  на   его  взгляд,  белое,  с  синими
незабудками платье.
     - В каком она у тебя звании? - спросил американец.
     - Кто?  - удивился русский. - Валька  что ли?  Да ты что! Самая обычная
Саратовская  проститутка.  Ужасно  любит  людей в  форме,  курсанты  этим  и
пользовались. Сегодня утром  ее  из казармы выловили, посадили для острастки
на "губу". А тут такой случай, как раз оказалась  под  рукой. Валь! - позвал
он,  вынимая  из кармана  деньги и отсчитывая  заранее  оговоренную сумму. -
Бери, честно отработала.
     - Всегда  бы так, и деньги, и  удовольствия, - чуть хрипловатым голосом
отозвалась  жрица  любви,  потом мазнула по лощеному лицу американца  томным
взглядом своих зеленых,  волооких глазищ, и, обернувшись,  пошла к  выходу с
базы,  чуть покачивая  крутыми  бедрами. -  Если что  заходите, мальчики!  -
сказала она напоследок, прощально махнув рукой. - Адрес знаете.
     Странное  дело,  до этого  момента  инжинер-электронщик  Эндрю  Джекобс
совершенно  точно  знал что  любит только высоких блондинок  с  мальчишеской
фигуркой  Твигги.  Но  от этой  дебелой, крупной бабы  с  толстыми  икрами и
вызывающе  рельефным  задом исходил такой  мощный  поток  сексуальности, что
волна похоти просто захлестнула инженера от ЦРУ. Виктор Сосновский продолжал
что-то говорить, но затем поняв что его американский коллега думает совсем о
другом, рассмеялся.
     -  Что, понравилась девка? Ладно,  вот закончим эту работу,  и  я  тебя
свожу в один роскошный бордель с такими девушками!
     - А можно именно с этой?
     Сосновский был удивлен.
     -  Что, запала в душу? А я думал  на таких только черножопые  и  клюют.
Ладно, организую тебе  встречу, так и  быть! Тем более что  долларов у  тебя
полно.
     Иранский Боинг взлетел с аэродрома уже в сумерках. Навстречу ему, косой
линией подрезая курс самолета, двигался грозовой фронт. За тысячу километров
от Саратова, в Персидском заливе в кают-компании на авианосце "Джон Кеннеди"
дежурный офицер протянул  телеграмму адмиралу Кларку. Прочитав ее тот бросил
депешу через стол,  седому человеку в морской форме, но без знаков различия.
Это  был не кто иной  как  сам  директор  электронной  разведки  США  Чарльз
Лепински.
     - Это вам.
     Прочитав телеграмму Лепински довольно воскликнул:
     - А, это даже хорошо!
     В телеграмме значилось скупо и строго: "Погода на план два".
     Кроме сорока двух  летчиков  в самолете летели члены  правительственной
делегации, семнадцать жен пилотов и десять  детей. Почти все они спали,  тем
более  что  самолет  шел  в  облаках,  и ничего  не было  видно, даже звезд.
Сплошная облачность обещала быть до самого Тегерана, но опытные летчики были
уверенны что сумеют посадить самолет на родной аэродром. Они не знали что их
навигационные приборы  отчаянно  врут. В пятидесяти километрах за  нами  шел
российский Ил-76  АВАКС с традиционной  круглой тарелкой  фазовой антенны на
корпусе.  Он сопровождал  Боинг до середины Каспия,  потом  передал иранский
самолет вылетевшему с базы в Турции американскому Боингу 767 АВАКС. Это была
ювелирная  работа.  Постепенно,  километр  за  километром  иранский  самолет
забирал  все  больше вправо, неминуемо отдаляясь от родного аэродрома. Уже в
два часа ночи на борту самолета проснулся трехлетний парнишка. С недоумением
осмотревшись по сторонам он нетерпеливо дернув  мать за руку зашептал ей  на
ухо, отчаянно мешая персидские и русские слова.
     - Мам, я писать хочу!
     - Ну  пошли-пошли,  -  сказала  мать  поднимаясь, и  растирая  на  ходу
заспанное лицо. Ее муж проснувшись только поднял голову, посмотрел им вслед.
Зевнув иранец поднял  шторку и выглянул  наружу.  По прежнему ничего не было
видно,   самолет  шел  в  сплошном  "молоке",  превратившим  ночь  в  серую,
киселееобразную  субстанцию. Он  уже хотел  закрыть шторку,  когда  внезапно
увидел проявившиеся совсем рядом, параллельно курсу  Боинга габаритные  огни
самолета.  Без сомнения это  был  МиГ двадцать  девятый, уж его то огни и их
расположение иранский пилот не мог спутать ни с чьими другими.
     "Что он  тут  делает?" -  удивился иранец,  с беспокойством наблюдая за
маневрами  самолета сопровождения.  А тот покачал крыльями и  исчез  в сером
вареве непогоды.
     Новоиспеченный  летчик-истребитель  не  знал, что  этот  же  вопрос уже
десять  минут  занимает  все  руководство  Иракских  ПВО. Самолет-нарушитель
вторгшийся с  севера  упрямо летел вглубь территории  Ирака  не  отвечая  на
запросы с земли и  не реагируя на огни поднятых в воздух перехватчиков. Судя
по курсу самолет летел точно на Багдад.
     - Кто  бы это не был, мы  должны выполнить  свой долг перед страной,  -
сказал  командующий  ПВО  и  оглянулся  по  сторонам. Офицеры  в  одинаковых
оливковых  мундирах и  черных  беретах  согласно кивнули  головой. Прошептав
первые слова молитвы  генерал провел ладонями  по лицу и уже твердым голосом
продиктовал в микрофон.
     - Шестой, нарушителя уничтожить!
     Через  тридцать секунд первая  ракета  разнесла  борт Боинга,  а вторая
отрубила ему левое  крыло. Уже в  падающих обломках самолета взорвалась и та
небольшая  коробка,  пристроенная на борт с косвенной  помощью любвеобильной
Вали. Сама она в  этот момент  мирно спала в своей постели, и  снился ей как
раз  этот самый  смешной,  до  чертиков  темпераментный  потный  парнишка  в
странной армейской форме салатного цвета.
     Уничтожение мирного самолета да  к  тому же с  таким составом на  борту
вызвало громадный конфликт  между Ираном и Ираком, через неделю переросшим в
открытое  военное  столкновение.  Снова  на  границе  между  двумя  странами
загрохотали пушки, армии,  уже  готовые  выступить  на  общего  врага ислама
начали уничтожать друг друга.
     В  свое  время при личной  встрече с Маккреди Сизов долго не соглашался
способствовать американцем в задуманной им операции.
     - Ты пойми, мы их обучили, мы за них отвечаем! - твердил он президенту.
     - Но ради общего дела!
     -  Да  не надо мне это!  Подумаешь, потреплют  твоих жидов,  не  велика
потеря!  А  если  у  нас  перестанут готовить  летчиков,  значит  перестанут
покупать и самолеты.
     - Ну хорошо, мы сделаем так, что ни кто ни чего не заподозрит.
     - Ерунда! Так не бывает.
     В конце  концов за  содействие в  этой операции  Сизов  выбил из своего
американского  коллеги  кредит в  два миллиарда  долларов.  Эта и была  цена
восмидесяти двух человеческих жизней.
     В  это  же  время девять американских летчиков-инструкторов под разными
предлогами  были отозваны  из  Аравии  в  США  и  больше  уже  в  Эр-Рияд не
вернулись. Десятый заупрямился. Родных в  Штатах у него не было,  а в Аравии
ему  нравилось. Циммерман  решил  что не  стоит ввязываться  в  дискуссию  с
инструктором,  а тем  более натравливать на  него своих  людей.  Он переслал
личное дело летчика коллегам в "Моссад".  Через неделю упрямца нашли в своем
номере с простреленной головой. Все это очень походило на самоубийство.




     Директор ЦРУ Майкл Циммерман  внешне походил на протестантского пастора
мормонской его ветви, высокий, худой, с длинным,  благообразным лицом скряги
и  ханжи.  Он  и  одевался  похоже,  в  неизменном черном  пиджаке  строгого
английского покроя, и  не менее классическом  черном галстуке.  Вместе с тем
это  был  очень живой  и  остроумный человек,  имеющий  своеобразную  манеру
общения, основанную на контрасте внешней  невозмутимости и черного юмора. Но
сегодня  Циммерману  было  не до  шуток,  задача, что предстояло решить  его
ведомству представлялась самой сложной за последние годы.
     - Как же нам подобраться к этому недоношенному пакистанскому Наполеону?
-  сказал Циммерман,  рассматривая большую фотографию генерала Ага уль-Хака.
Фил Олби,  начальник  отдела стратегических разработок, правая  рука и глава
мозгового штаба ЦРУ,  лишь пожал плечами. Пять человек из его отдела, группа
специалистов по Ближнему Востоку, так же молчала.
     - Давай еще  раз подумаем что  мы сможем  сделать,  - со  вздохом решил
Циммерман. - Политическая и экономическая ситуация в Пакистане такова, что о
перевороте не стоит и мечтать.
     - Да, положение в стране более  чем стабильно. Экономика, финансы - все
в норме. Среди генералитета  сейчас  ни кто не  претендует на его кресло,  -
подтвердил Олби.
     -  Он  что,  в самом  деле  такой страшный  человек? - спросила  Кэтрин
Оппенгеймер, единственная соропятилетняя женщина  в этой группе. В штат  она
попала не  так давно, лишь  год назад, поменяв кресло ученого востоковеда на
жесткий стул аналитика ЦРУ. - Внешне он даже очень  ничего. Этакий восточный
Кларк Гейбл.
     - Типично женский взгляд на проблему, - пробормотал  себе под нос Олби,
но  потом продолжил  уже  серьезно.  -  Увы,  мы достали его  стратегические
разработки на будущую войну с Израилем, наши генералы  проанализировали их и
пришли в ужас.  Этот не остановится ни перед чем. В случае неудачи основного
прорыва генерал  хочет  применить  тактическое  ядерное оружие.  Пока против
этого выступает  генштаб,  в основном  египетский  маршал Дауд Амир.  Но Ага
уль-Хак  очень  волевой человек,  до  сих  пор  он начинает  день по графику
Форт-Брега - зарядка, десятикилометровый  кросс,  полоса препятствий. А ведь
ему уже сорок семь.
     -  Потрясающе! -  подняла вверх брови Кэтрин. - Представляю какой  он в
постели.
     - Да, но давайте все же вернемся к тому, как нам попытаться его вывести
из  игры, -  сказал  Циммерман. - Какие у генерала  намечаются международные
контакты?
     - На ближайшие полгода не запланировано ни одной поездки с официальными
визитами,- доложил Вилли Мэнфорд, высокий мужчина с зачесанными назад сивыми
волосами. -  Самолетам  в  последнее  время  он не доверяет, особенно  после
истории с  тем  иранским Боингом, летает редко, и  очень неохотно пользуется
вертолетом.
     -  А  как  же  он  общается  с  штабом объединенных войск?  -  удивился
Циммерман.
     - С помощью компьютера.  Они создали специальную закрытую сеть, но наши
коллеги из службы электронной разведки сумели к ней подключиться.
     - Хорошо,  ну  а есть  у него  какие-нибудь увлечения,  там, планеризм,
подводное плавание? - настаивал глава ЦРУ.
     - Доктор, не  путайте,  это Ага уль-Хак, а не Фидель Кастро, -  пошутил
Олби  по  праву  старинного  друга  директора  ЦРУ.  - Раньше  он  увлекался
мотогонками, но лет восемь назад бросил.
     - Зато он увлекается поло, - сказала листавшая досье генерала Кэтрин.
     - Ну и что? - хмыкнул Олби. - При чем тут эта забава для рафинированных
англичан?
     - Да нет,  это вовсе не  то поло, про которое вы имели в виду. Я видела
телесъемки  этих состязаний, впечатляют.  Что-то  среднее  между футболом  и
гладиаторскими боями.  А теперь посмотрите когда это происходит, и главное -
где! - и она пододвинула досье  своим начальникам. - По моему лучшего  места
нам не сыскать.
     Прочитав скупые  строчки информации Циммерман  провел рукой по волосам,
признак явного волнения, и кивнул головой.
     - Если мы не используем этот шанс, то больше мы к нему не подберемся.
     Спустя два месяца в трехстах километрах на север от столицы Пакистана в
высокогорной  долине,   на  высоте   четыре  тысячи  метров   было  необычно
многолюдно. Тысячи кочевников съехались сюда, в отроги Гиндукуша на праздник
ашуры, и кульминацией этого праздника  было состязание в поло. Именно в этом
краю  зеленых пастбищ  и  студеных  озер,  в  краю  скотоводов и  кочевников
зародилось  поло,  настоящее  поло,  затем  заимствованное  и  окультуренное
англичанами.  И  это   поло   действительно   мало   походило  на   любимое,
эстетствующее  зрелище  английских  аристократов,   в   красных  пиджаках  и
жокейских фуражках гоняющих по  огромному полю длинными  клюшками  небольшой
деревянный мяч. Кое  что имело явное сходство: лошади, клюшки, мяч,  синие и
красные свитера. В  остальном правила резко отличались друг  от друга. Вот к
мячу подлетел всадник  в красном  свитере, он уже занес клюшку для удара, но
скакавший  сзади  соперник  сильно ударил  его  лошадь клюшкой по  хребту, и
взбрыкнувшая лошадь  едва не выбросила  своего  седока  из седла.  В  ту  же
секунду всадник  в  синем свитере проскочил  вперед и изо всех сил ударил по
мячу клюшкой, запустив его в противоположную сторону. Все зрители природного
амфитеатра ответили на это единым дружным ревом. Этим всадником был диктатор
Пакистана, главнокомандующий объединенных войск мусульманского мира Якуб Ага
уль-Хак.  С криками  и улюлюканьем вся  лава  кавалеристов кинулась вслед за
мячом.  В  этой  игре  не  существовало никаких  ограничений, игроки толкали
друг-друга  локтями,  откровенно  пытались  сбросить  соперника  с   лошади,
хватались руками за шею и за руки. И правило здесь было  одно - победит тот,
кто  забьет мяч в ворота противника.  Вот одному  из команды красных удалось
скинуть противника  с  лошади,  и  сразу вокруг них закрутился водоворот  из
всадников,  все пытались достать клюшкой мяч, но тот попал как раз между ног
гарцующего без всадника  жеребца. Наконец мяч отлетел в сторону, и кто-то из
синих успел его поддать клюшкой,  сам тут  же  расставшийся  с  седлом из-за
толчка  в спину.  Мяч отскочил как  раз под левую, рабочую руку генерала, он
ловким ударом  запустил  его  дальше, в  сторону ворот  противника.  Той  же
клюшкой  Диктатор  отмахнулся от  кулака противника,  и с  гиканьем разогнав
своего жеребца, Ага уль-Хак понесся вперед, правой рукой отшвырнув в сторону
одного  из надоедливых  защитников  команды. Наперерез к нему мчался капитан
команды  противника,  но генерал  пришпорил коня, и обезумевший  от азарта и
боли вороной жеребец ударил грудью солового коня соперника и отбросил его  в
сторону,  а  Диктатор еще и  шлепнул клюшкой по  крупу  солового, отчего тот
взвился вверх и сбросил  своего  всадника  как раз  под  ноги  несшейся лаве
игроков. Тут же образовался  завал из лошадей  и людей,  как минимум десяток
человек оказались на земле,  и пока с руганью  и  криками они поднимались на
ноги,  искали  своих коней,  Ага  уль-Хак прорвался один  на один к  воротам
противника. Оглянувшись, и убедившись что все преследователи далеко отстали,
он сбавил шаг, и не  торопясь  подведя  мяч к самим стойкам картинным ударом
забросил его в ворота.
     Зрители  просто  бесновались  от  счастья.  Половина  из   них  сделала
нешуточные ставки на  синих,  половина на  красных, но в  этот миг  азарт  и
красота любимого зрелища заставил всю многотысячную толпу реветь и хлопать в
ладоши от восторга.
     Игра   кончилась.   Генерал   отпустив  поводья   медленно  ехал  вдоль
естественных,  образованных самой природой  трибун  подняв вверх руки. Крики
восторга неслись со  всех сторон, за ним бежали  вырвавшиеся  на  поле дети,
стремясь прикоснуться хотя  бы к стремени  победителя. В противоположную  от
него сторону уносили капитана красных, копыта  лошадей проломили ему грудную
клетку, и жизнь его висела на волоске. Но на это ни кто не обращал внимание,
все смотрели на победителя.
     В  этот миг  пакистанский диктатор был счастлив как  ни когда в  жизни.
Судьба  его всегда шла на взлет, с рождения и учебы в колледже, потом годы в
военном  училище  и  академии.  Затем  начальник  генерального  штаба, потом
переворот и он диктатор. Пройдет еще пара месяцев, и он поведет в бой войска
во  славу аллаха, и  это будет вершина его карьеры, ибо нет выше звания, чем
главнокомандующий  джихада.  Еще  в  Америке,  обучаясь  в  Форте-Брег,  ему
предложили  избрать  какой-то  девиз   для  своей  жизни.  Ответ  последовал
незамедлительно:  "Победа, только победа!".  И  очередной выигрыш в поло был
для него счастливым предзнаменованием. Еще перед игрой генерал загадал, если
забьет гол, то все в его планах будет хорошо.
     В  свой штабной  вертолет  генерал сел в  отличном настроении. Раскурив
сигару, привычка, приобретенная в Штатах,  он махнул  рукой адъютанту, и тот
принес толстый  портфель с  документами. Ага  уль-Хак  не  любил  бесполезно
проводить  время. Развернув карту Палестины он  начал отмечать кружками цели
для бомбардировок исламской  авиации:  нефтебазы,  военные склады и казармы.
Уйдя  в работу  он забыл  обо всем,  а  между тем  личный вертолет Диктатора
влетел в длинное и узкое ущелье, самый опасный участок пути.
     Его там давно  уже ждали. Группа спецназа ЦРУ  две недели добиралась до
этого  ущелья  от границы с Индией  специально чтобы встретиться с генералом
один на один. Их было пятеро, в коричневом  с  серыми разводами камуфляже, с
изрядно  похудевшими  рюкзаками.  Накинув   на   скромные  кусты   барбариса
маскировочную сеть  они  расположились на привал. Основную работу  эти парни
проделали  ногами,  теперь   в  бой  должны  были  вступать  новые,  высокие
технологии.
     Достав из  рюкзака небольшую коробочку ноутбука командир группы капитан
Эдвардс  подключил  ее к  небольшой рации,  и простучал  на  клавиатуре свой
личный  код. Компьютер  признался что  знает такого пользователя,  и  открыл
нужный  Эдвардсу  терминал.  На  дисплее  появилась  картинка  снимаемая  со
спутника  шпиона.  Диверсант  снова ударил по  клавишам,  и она  изменилась,
превратившись в  графический  чертеж  местности.  Мигающая  точка показывала
местонахождение самой группы.
     - Ну что  ж, осталось ждать, - сказал Эдвардс, расстелил спальный мешок
и, положив под голову рюкзак, задремал. Через полчаса его разбудили на обед,
затем он заставил всех заняться чисткой и смазкой  оружия. Несколько раз  он
выходил  на связь с Лэнгли,  используя  не рацию,  а  все тот же ноутбук. Из
штаб-квартиры  подтвердили  что  личный  вертолет Ага  уль-Хака  находится в
нужном им месте и все идет по плану. Прошло еще два часа.
     - Может он  улетел  другим  маршрутом,  - спросил  один  из подчиненных
Эдвардса. Капитан отрицательно покачал головой.
     - Этого ущелья ему все равно не миновать, другого пути  нет. Не психуй,
все равно мы его достанем.
     - Не сели бы батареи, - подал голос радист. - Уже четыре часа на связи.
     - Ничего, мы его и без этого ящика узнаем.
     Лишь  во второй половине  дня ноутбук противно, тоненько  пискнул, и на
экране появилась яркая, двигающаяся точка.
     - Все,  вот он! Джо  - на связи. Том, Бат, - свертываете лагерь. Генри,
за мной.
     Пока  двое  расталкивали  по рюкзакам  вещи  Эдварс  и Генри  поднялись
повыше, на небольшую скалу. В руках Генри нес метровую  трубу с замысловатым
квадратным  ящичком на боку,  "Стингер".  Эдвардс  приник  к  биноклю, снизу
радист диктовал расстояние.
     - Две мили! Полторы... одна миля... девятьсот ярдов, семьсот...
     И  в  этот  момент из-за  поворота вылетела  огромная,  черная стрекоза
вертолета. Эдвардс мгновенно определил: "Белл", модель 412, как раз та марка
что им и надо. Именно на таком вертолете летал пакистанский правитель. Генри
приложил "Стингер" к плечу, замер в ожидании команды. Но Эдвардс  чего ждал,
почему-то тянул.
     - Командир, - напомнил о себе Генри,  у которого от  напряжения  начали
слезится глаза.
     - Подожди, - сквозь зубы сказал Эдвардс. Капитан до последнего тянул, и
когда вертолет  поравнялся с  ними неожиданно скомандовал совсем не  то, что
они ждали - Отставить!
     Когда  винтокрылая  машина скрылась  за  поворотом Эдвардс  поднялся  и
спустился вниз. За ним шел недоумевающий Генри, да и в глазах всех остальных
капитан прочитал явно напрашивающийся вопрос.
     -  Это  был  не  тот  вертолет,  -  пояснил  капитан.  -  Это  какой-то
санитарный, с красным крестом на боку.
     - А они не могли использовать его для того чтобы обмануть нас?
     - Нет. Из Пешевара генерал вылетел на своем обычном вертолете. Вряд  ли
он где-то пересел на другой. Отбой.
     И Эдвардс снова откинулся на рюкзак, даже надвинул на  глаза свое кепи.
Но дремал ли он, этого не знал ни кто из его подчиненных.
     Это  и на  самом был совсем  другой вертолет.  На нем вывозили раненого
капитана команды  красных.  Сам  того не зная он едва  не  спас жизнь своему
противнику, лишь железные нервы Эдвардса предотвратили роковую ошибку.
     Лишь через полчаса противный мышиный писк снова оповестил диверсантов о
том, что в поле зрения космического локатора появилась новая воздушная цель.
Все повторилось  как  в  повторном показе  кинофильма:  равномерная диктовка
радиста,  возбужденное  дыхание Генри около левого  уха  капитана. До машины
было метров двести, и даже Генри в  этот раз отчетливо прочитал  на выпуклом
левом боку вертолета белые цифры "001".
     -  Огонь, -  скомандовал  Эдвардс,  и белая  трасса  отработанных газов
понеслась,  изящно изогнувшись, вслед  пролетевшему вертолету.  Секунд через
десять они услышали  приглушенный  горами  взрыв,  а еще секунды  через три,
второй,  гораздо более мощный.  Тут  же из-за пригорка поднялся  багровый, с
черной, траурной каймой гриб взорвавшегося керосина.
     - Окей, уходим, - сказал Эдвардс. - Вряд ли кто-то там мог выжить.
     Он взглянул на часы.  До захода солнца оставалось два часа. Это была их
фора в игре с противником.
     Обломки разбитого вертолета пакистанского Диктатора нашли только утром.
За  это время  группа Эдвардса сумела  уйти очень  далеко.  Через три  дня в
заранее   намеченной  точке   высокогорья  американцев   подобрал   вертолет
"Белл-412",  ускользнувший от локаторов  пакистанских  ПВО  среди  лабиринта
каменистых громад Гиндукуша.




     Узнав о смерти  Ага уль-Хака Мухаммед почувствовал  себя так, словно  у
него отрубили правую руку. Завыв он разорвал на себе галабию и долго катался
по полу, изрыгая  проклятия.  Приближенные  короля первый раз видели  его  в
таком состоянии.  Когда  он  наконец  затих Фатах  аль-Дамани, старший  брат
погибшего телохранителя, с ужасом увидел что у короля носом  идет кровь. Тут
же вызвали личного  врача, и тот с немалыми усилиями остановил кровотечение.
Как обычно король отказался от всех лекарств, он просто лег на своею жесткую
постель и, прикрыв глаза, начал шептать молитву.
     Доктор  поманил  Фатаха  за  собой  и  уже  за  дверью  спальни  к  ним
присоединился  Ахмед   Абд   аль-Кадир,   начальник   личной  охраны  и,  по
совместительству, тайной контрразведки Саудовского королевства.
     -  У короля явное малокровие,  - сообщил доктор.  - Надо  бы ему пройти
полное обследование, и еще прекратить поститься.
     - На  это  он не пойдет, -  сказал качая головой аль-Кадир. -  Мухаммед
говорит  что  если аллах  захочет,  он самого  здорового  сведет в могилу, а
самому слабому отпустит сто лет жизни. Так зачем тогда лечиться? Он ни когда
не признает  себя  больным.  Тем более  это  малый пост, через  два  дня  он
кончится.
     -  Ну  хорошо, я  попробую исследовать то, что у  меня есть, - и лекарь
показал приближенным короля испачканный кровью носовой платок.
     Опасение  доктора  не подтвердилось,  понижение  гемоглобина  не носило
угрожающий характер, просто Мухаммед с детства отличался слабым здоровьем.
     Последующие  два месяца не добавили саудовскому властителю здоровья. За
месяц до  часа "Ч" неожиданно вспыхнул вооруженный  конфликт  между Индией и
Пакистаном на  границе штата Кашмир. Все началось с обычных стычек в  районе
высокогорного ледника Сиачин. Там  на высоте шесть тысяч метров  действовали
специальные  войска,  обученные  для войны  в  высокогорье. Это  были  самые
дорогие  пехотные  войска  в  мире.  Одна  только  индивидуальная альпийская
экипировка солдата стоила  несколько тысяч долларов. Месяцами  находиться  в
разреженной атмосфере высокогорья, при постоянно минусовой температуре могли
только  избранные   единицы.   Три   вершины   над  ледником  контролировали
пакистанцы, два индусы. Зачем индусам нужно было в самом начале зимы сбивать
с  вершин  пакистанские  посты,  понять  было  трудно. Еще две  недели, и  с
наступлением пятидесяградусных морозов и затяжных метелей пакистанцы сами бы
спустились вниз.  Но сначала произошел массированный обстрел из дальнобойных
гаубиц, постепенно  переросший в ожесточенную артиллерийскую дуэль, затем  в
бой вступили пехотные войска при поддержке авиации и оборудованные пушками и
пусковыми ракетными  установками вертолетов  "Лама", единственных, способных
подниматься на  такие высоты. Постепенно война  приняла  такие  размеры, что
эксперты  всерьез начали опасаться  применения  ядерного оружия. Если бы был
жив  Ага  уль-Хак он  бы  не моргнув глазом послал  ядерный заряд на столицу
Индии. Его же преемник  генерал Ахмед Мирза  Бег,  не рискнул пойти на такой
шаг.
     После длительного,  восьмичасового совещания генштаба  во главе с новым
командующим  объединенных  мусульманских  сил,  египетским  маршалом  Даудом
Амиром,  было принято решение не дожидаться  конца инцидента,  а выступать в
заранее намеченные сроки.
     - Пакистан  уже  предоставил  нам одну  моторизованную  дивизию и  полк
штурмовой  авиации.  Этого,  я  считаю,  вполне  достаточно.  Плохо  то, что
иракские  войска  значительно утратили  свою  мощь  в  ходе  Ирано-иракского
конфликта. Вместо ста пятидесяти  самолетов они выставили только шестьдесят,
так же  большие  потери и в  танковых  войсках.  Соответственно  уменьшилось
представительство и  иранских войск. К тому же нам приходиться перебрасывать
их в Египет, дабы развести их с иракцами. Вместо них мы планируем разместить
рядом с иракцами войска из Марокко и Туниса.
     -  И  все  это  происходит  очень плохо,  слишком много суеты  и лишней
болтовни в эфире, - резко отозвался на слова командующего начальник разведки
объединенных сил пакистанец Хасан Бхутто. - Я уверен что иудеи уже все знают
про наши перемещения.
     -  Может они и знают, но это не изменит их участи, - сказал Мухаммед. -
Самое главное, чтобы  первый  удар для них был внезапным.  Меч аллаха должен
одним ударом рассечь тело врага.
     "Меч аллаха" - так и был назван оперативный план войны с Израилем.
     Не  меньше  хлопот  было  и у  Маккреди.  Молодой  и амбициозный  лидер
демократической  партии сенатор от штата Мичиган Билл Джефферсон возглавил в
парламенте обширную атаку на международную политику Маккреди.
     -  Я  искренне не  понимаю  политику нашего  президента, -  с  ядовитой
улыбкой на губах вещал самый молодой, сорокалетний член сената. - Это просто
удивительно, но за последний год  Маккреди уже три раз встречался с Сизовым,
хотя   с  премьер-министром  Англии  таких  встреч  было  только  две,  а  с
французским  премьером  вообще  ни  одной!  Но  самое  главное,  видно   что
происходит явное сближение  политики России и  США. И вот этого я не понимаю
больше всего! Что у нас может быть общего с этим жутким, антидемократическим
режимом? Пока в России не будут восстановлены права и свободы личности мы не
должны  иметь ни каких контактов с этим  самозваным правительством! И это не
только  мое  мнение,  это глас  американского  народа. Восемьдесят процентов
нашего общества поддерживают именно такую  точку зрения.  На словах Маккреди
пропагандирует  неприятие  внешней и  внутренней политики России,  и в то же
время по разным  каналам,  через  международные банки выделяет  им  тридцать
миллиардов займа! И это в то время, когда  в самих штатах остро  нуждаются в
финансовой помощи  как минимум  десять  миллионов вынужденных переселенцев с
зараженных радиацией земель!
     Джефферсон  умел  поднимать  волну.  Началась  истерия  в  газетах,  на
телевидение,  конгресс избрал специальную  комиссию для разбирательства всех
действий президента. В отдаленной  от большой политики  желтой прессе начали
писать об  неизбежности импичмента Маккреди.  Как  итогом  всей  этой шумихи
сенат  назначил  объединенные  с  конгрессом  слушания по  внешней  политике
кабинета.
     - Идиот! -  невежливо отозвался о своем  молодом коллеге Маккреди. - Не
буду же я перед всей страной и всем миром раскрывать свои карты.
     Президент  обернулся к  своему советнику по национальной  безопасности,
Коре Нельсон, темнокожей  сорокасемилетней  женщине  с  приятной внешностью,
железной волей и незаурядным умом.
     - Кора, займись этим. Они вызвали меня в конгресс десятого. Нужно любой
ценой отложить слушания до двадцатого.
     - Почему до двадцатого?
     - Наши ушастые коллеги,  Лепински и  Цимеррман, предполагают что именно
двадцатого  ноября  арабы  нанесут  свой  удар.  За это  они  дают девяносто
процентов вероятности.
     - Хорошо, я попробую.
     Использовав республиканского большинство в обеих палатах Нельсон своего
добилась.  Слушание  по   делу  о  международной  политике  президента  было
перенесено на двадцать первое ноября.
     Но прийти на него Маккреди уже не пришлось.




     Начальник контрразведки объединенных мусульманских сил Хасан  Бхутто не
зря  нервничал по  поводу  секретности  передислокации столь  многочисленных
войск. Израильский генштаб давно был в курсе планов исламского командования,
он знал что  война  неизбежна.  Часть материалов им  предоставила США, а все
остальное  они  добыли  сами.  Единственное, чего  не  знали ни "Моссад", ни
конкурирующая с  ней  АМАН, когда начнется новая арабо-израильская война. На
очередном совещании с участием премьер-министра и всех силовиков  обсуждался
именно  этот   вопрос.  Докладывал  начальник  генерального  штаба   Менахим
Бен-Арив.
     - Итак,  против  нас  выставляют группировку  войск общей  численностью
почти два миллиона  солдат,  две  тысячи танков, триста  пятьдесят самолетов
всех  видов, более шести  тысяч  орудий,  флотилию из  трех крейсеров,  пяти
эсминцев  и  трех  подводных  лодок.  Общее превосходство врага  по  личному
составу в три раза, по танкам в два, по самолетам в полтора.
     - Само по себе это не имеет значение, - пробурчал премьер-министр Ицхак
Амит, последний  представитель первой волны израильских  политиков. В прессе
его  частенько  называли "Львом сионизма". Как  и  Бегин,  Рабин,  Шарон, он
прошел школу еврейской  террористической группировки  "Иргун  Цвай-Леуми". В
1948 году  он принимал непосредственное участие  убийстве посредника ООН  на
Ближнем Востоке,  главы  Красного Креста графа Фольке Бернадотта.  А  еще до
этого Амит засветился в  апреле сорок восьмого, во время  печально известной
резни  в  деревне  Дейр-Яссин,  где  он  был правой  рукой  Шарона,  и,  как
поговаривали, лично зарезал штык-ножом как минимум двоих раненых арабов.
     - Мы всегда были в численном меньшинстве, но это не помогло им выиграть
ни одной войны.
     -  Да,  но сейчас  положение более чем серьезное.  Кроме военной  акции
арабы готовят массивную политическую атаку на США и весь Запад с целью нашей
полной блокады, - заметил глава "Моссада" Абрахам Вейцман.
     - США нас ни когда не оставит, мы единственные его союзники  на Ближнем
Востоке, - упрямо продолжал гнуть свое Амит.
     - Но в последнее время все изменилось. США  упрочили свое  положение на
Аравийском  полуострове после двух ирако-кувейтских войн. И Саудиты и Фейсал
не  возражают  против  присутствия  в  их  странах  военных  баз и  флота  в
Персидском заливе.
     - Ну хорошо, я еще  раз пошлю  в  Вашингтон  министра иностранных дел и
добьюсь от янки гарантий полной поддержки в нашей борьбе, - согласился Амит.
- Ну а ваше  дело, -  он обернулся к  рыцарям плаща и кинжала. - Любой ценой
узнать час "Ч".  От  этого зависит все. Мы не должны повторить ошибок "Войны
судного дня".
     Вейцман поморщился.  В  семьдесят третьем  году  "Моссад" действительно
полностью прошляпил широкомасштабную подготовку к войне  Египта  и  Сирии. В
те, первые дни войны, казалось что арабам удасться сбросить евреев в море, и
только предательская политика Садата, остановившая танки  у порога  Израиля,
спасла иудейский народ от этой печальной участи.
     - Хорошо, я ручаюсь своей головой.
     Спустя неделю,  в двенадцать  часов ночи,  в  спальне  премьер-министра
Ицхака Амита раздался телефонный звонок.
     - Да, кто там еще? - буркнул с хрипением и свистом старый сионист.
     - Это я, Вейцман. Я узнал все что надо.
     - Это точно?
     - Да, абсолютно.
     - Ну что ж, тогда я позвоню Герцлю, пусть запускает свою шарманку.
     Подняв  трубку  другого  телефона Амит вызвал министра  обороны Авраама
Герцля.
     - Ты уже все знаешь?
     - Да, Вейцман мне доложил.
     - Тогда запускай Навина в действие.
     - Слушаюсь!
     Отдав  приказ Амит  перевернулся на другой  бок и погрузился в  сон. Он
знал что снотворное принятое три часа назад не даст ему нормально руководить
страной,  так   что   следовало   до  конца   использовать   гарантированные
фармацевтической  фирмой  "Хехст"  три часа отдыха.  Кроме того премьер знал
своих  генералов,   их  не  надо  было  торопить,  скорее  чаще  приходилось
тормозить.
     "Моссад"  узнал  о  часе  "Ч"  перехватив  несколько  групп диверсантов
заброшенных  для  проведения террактов  и диверсий  против  израильтян.  Под
жуткими пытками в казематах "Шинт Бет",  израильского аналога гестапо, часть
палестинцев  неизменно  называли   одно   и   тоже  время  совершения  своих
запланированных диверсий - пять часов утра двадцать первого ноября. Сама эта
затея с диверсионными группами в свое время была напрочь отвергнута покойным
Ага уль-Хаком.
     - Совсем незачем посылать туда людей, если все может решить одна ракета
запущенная  с   самолета.  Израиль   не  Сибирь,   здесь   не   нужно  рвать
железнодорожные мосты.
     Но уже после смерти пакистанского  диктатора лидеры разных палестинских
группировок  убедили  командование  послать  в  бой  их  бойцов.  Всем  этим
потенциальным лидерам новой Палестины нужно было отметиться как самым важным
борцам за свободу порабощенной родины. Сейчас  все  это сыграло против самих
арабов.
     Через  полчаса  после звонка Вейцмана  оперативный  план  под названием
"Иисус Навин" вступил в действие. Уже до этого восемьдесят процентов личного
состава  армии   находились  в  казармах.  Срочная   мобилизация   остальных
резервистов  была  проведена в  рекордные  сроки,  к четырем часам утра  сто
процентов израильтян годных к несению воинской службы прибыли в  места своей
дислокации.
     В это же самое время с аэродромов с ревом поднялись  сотни  израильских
самолетов.  За десять минут до этого выстрелы  из  зениток  и гаубиц по всей
стране  распылили  в воздухе  миллиарды тончайших  цинковых иголочек, внешне
похожих  на  самую  обычную  стекловату.  Но  на  экранах  арабских  радарах
образовалось громадное,  непрозрачное для  радиоволн пятно.  Висевшие в небе
над  Средиземноморьем американский  АВАКСы подавляли  частоты  мусульманских
радиостанций.  Первая  волна штурмовиков  прошлась  по  арабским аэродромам.
МиГи, Сушки, Миражи и Ф-шестнадцатые  мусульманских сил только выруливали на
взлетную полосу, когда на малой высоте вынырнувшие из предрассветного тумана
израильские самолеты  с  ходу  ударили по ним ракетами и  бомбами. Семьдесят
процентов самолетов антиизраильской коалиции погибли, так и  не поднявшись в
воздух.  В Египте  повторилась история  шестьдесят седьмого  года,  когда  в
течении десяти минут израильская авиация по очереди бомбила один аэродром за
другим,  но  местное начальство вместо того чтобы оповестить об этом соседей
начинало звонить в Каир и спрашивать у вышестоящих генералов что им делать.
     Покончив  с авиацией противника израильские  самолеты принялись терзать
наземные  войска. Полтора миллиона  людей,  тысяча  танков,  полторы  тысячи
бронетранспортеров,  шесть  тысяч орудий, - все это  было спрессовано в одну
сплошную  массу в  ожидании наступления. И  каждая сброшенная  бомба, каждый
осколок и  снаряд находили свою цель, а когда самолеты улетели на заправку в
игру  вступила артиллерия. Дальнобойные  гаубицы и многоствольные реактивные
установки  с  ревом и грохотом  обрушивали тонны  железа на головы  иракцев,
марокканцев, египтян  и тунисцев. С ревом срывались со  спусковых  установок
ракеты   средней   дальности   "Иерихон".  Одинаково  гибли   и  вышколенные
пакистанские  вояки,  и  полуанархические добровольцы  из  дивизии афганских
моджахедов.  При   этом  еврейские  командиры  использовали  все  достижения
передовой науки. После  каждого  залпа  командиры батарей  уточняли цели  на
дисплее компьютера,  напрямую связанного с  мощнейшей оптикой  застывшего на
стационарной орбите американского спутника-шпиона.
     В  стане же  мусульман царила  растерянность.  Одна из  ракет "Иерихон"
попала точно  в  бункер  главнокомандующего  объединенных сил  Дауда  Амира,
оставив  войска  без общего командования.  Заслуга в обнаружении штаба Амира
полностью принадлежала американской радиоразведки. За израильтянами осталось
только одно, самое главное - точно попасть в цель.
     Лишь  в  восемь утра  умолк  гром  пушек и рев  самолетов.  В  воздухе,
пропахшем  сгоревшим  порохом,  тротилом, бензином  и  соляркой,  пахло  еще
кровью, горелым железом и смертью. Слышны были  только стоны раненых и крики
безумных, живые молчали, подавленные случившимся ужасом.
     Лишь через  три часа семьдесят  оставшихся в строю  самолетов мусульман
нанесли ответный удар по  позициям израильтян. В  воздухе еще витали частицы
радиоэлектронной завесы, и штурмовикам арабов удалось незамеченными для  сил
израильских  ПВО  прорваться  на  сверхнизкой  высоте и  разнести  в  клочья
пятьдесят шесть самолетов противника, две нефтебазы и  лагерь мотострелковой
дивизии.
     Еще через  четыре часа вступили в  бой  перегруппировавшиеся сухопутные
войска.  После  трехчасовой  артподготовки  на  поле  боя  появились  танки.
Вылетевшие  на   их  бомбежку  израильские   Ф-  16  тут  же  столкнулись  с
истребителями противника. Воздушный бой шел на  равных, уже ни кто не владел
численным преимуществом. Во встречном бою в долине Бекаа столкнулись пятьсот
сирийских  танков   Т-70  и  Т-80,  и   семьсот  израильских  "Абрамсов"   и
"Леопардов".  Трехчасовая  железная  мясорубка  не принесла преимущества  ни
одной из сторон.  Железная  пятидесятитонная  махина стоимостью сотни  тысяч
долларов с хорошо  обученым экипажем в своем чреве  в лучшем случае успевала
два раза выстрелить, подбить  чужой танк и тут же  сгореть либо от ответного
танкового выстрела, либо  от управляемого  реактивного  снаряда. Израильские
вертолеты "Апачи",  "Кобра" и арабские Ми-24 словно сама смерть  проносились
над  полем  боя нещадно уничтожая неуклюжих железных монстров, и сами тут же
взрывались и гибли, получив в бронированный бок либо "Стингер", либо "Иглу".
К концу дня на свои позиции  вернулись лишь пятьдесят шесть сирийских, и сто
два израильских танка.
     Танковое сражение  на полуострове  Синай закончилось еще большим крахом
арабских  амбиций.  Египетские  "Рамзесы"  встретившись  во встречном  бою с
американским  аналогом  "Абрамсом" показали  гораздо  меньшую  выучку  своих
экипажей. Лишь в районе сектора Газа египтянам во взаимодействии с иранскими
войсками  удалось отрезать  и  почти  раздавить  элитную  десантную  бригаду
израильтян.  Лишь массированные удары  авиации сионистов заставили  генерали
Ахмеда  Насиба  сделать  трехчасовую  передышку.  За  это  время израильтяне
подогнали по  морю весь  свой  небольшой  флот  и  эвакуировали  легендарное
соединение, сохранив за бригадой славу непобедимых воинов.
     Не удалась исламистам и атака с моря. Десять кораблей с морской пехотой
под прикрытием крейсера и трех эсминцев направились к портам Хайфа и Тир, но
еще за десять миль  до берега эскадра подверглись неистовым атакам  авиации.
Лишенный поддержки истребителей  крейсер получил  значительные  повреждения,
один из эсминцев ушел  на дно, туда же последовали и  три десантных корабля.
После этого адмирал Кармаль отдал приказ повернуть назад.
     - Без  фактора внезапности наша игра  не  стоит  свеч, - заявил адмирал
своим офицерам на мостике.
     Этот бой имел и еще одни, неприятные для  США  последствия. Израильские
асы  каким-то  образом  сумели  сбить  круживший  далеко  в  стороне от  боя
американский  АВАКС.  Это  было  нелепо,  ведь  тот  же  самый  АВАКС  навел
израильские самолеты на  эскадру неприятеля. Потом израильтяне  заявляли что
это была чистая  случайность, просто  ракета  повернула  куда не надо. Но на
самом  деле  со спутника  было хорошо видно, что  Боинг кружил  в пятидесяти
километрах  от боя. А потом один  из израильских самолетов  отвалил от общей
круговерти  боя  и, подойдя  в  пределы  досягаемости, выпустил в АВАКС  две
ракеты.
     Не  оправдались  расчеты Мухаммеда  на диверсионные  группы  со стороны
местных жителей. Евреи уже не церемонились со своими "соседями" как во время
интефады,  а  просто  блокировали  арабские   кварталы  и  не  выпускали  их
обитателей в еврейскую  часть города. Восемнадцать перестрелок с полицией  и
израильскими  внутренними  войсками,  в   основном   состоящими  из  женщин,
взорванное из  гранатомета  небольшое бензохранилище,  граната, брошенная  в
армейский джип, и еще с десяток подобных подвигов отметили первый день пятой
арабо-израильской войны.
     К  концу дня бои начали  стихать по всем направлениям.  Подсчет  потерь
ужаснул  Мухаммеда. Счет  убитых шел  на сотни  тысяч, раненых  - на десятки
тысяч. Ни на одном участке  фронта не удалось взломать оборону противника. В
ту ночь Мухаммед почувствовал себя не просто больным, а смертельно больным.
     - Если  бы аллах не запрещал самоубийства, я бы сейчас пустил себе пулю
в висок, - сказал он неотлучному аль-Дамани.




     Спустя неделю активные бои на всех участках фронтов начали затихать. Ни
одна из сторон  не имела большого преимущества, постепенно  началась типично
позиционная война.  И мусульманские  и  израильские войска врылись  в землю,
ощетинились линиями  обороны  с многочисленными  бетонными  дотами  и целыми
укрепрайонами.
     Переждав  еще несколько дней  Мухаммед  созвал  в Эль-Риаде конференцию
стран  ОПЕК.  После  двух  дней  и  пяти  заседаний Саудовская Аравия, Иран,
Кувейт, Ирак, ОАР, Катар,  Ливия,  Нигерия,  Алжир  и Индонезия  объявили  о
семидесятипроцентном сокращении добычи нефти. Воздержались от подобного шага
лишь Венесуэла и Габон.
     -  Если Израиль  через  месяц не освободит  Иерусалим  и не предоставит
территорию  для создания  государства  Палестина, то  мы полностью остановим
добычу нефти, - заявил Мухаммед  перед объективами телекамер. Это  было  его
первое публичное  выступление  перед журналистами,  и в этот момент Мухаммед
чувствовал  себя  самым счастливым человеком  в  мире.  Да, ему  не  удалось
ликвидировать Израиль как государство, но все равно они добьются своего.  От
сознания  того,  что  его сейчас видят миллионы, а может  и  миллиарды людей
наместник пророка на земле  как  никогда раньше чувствовал  себя огромным  и
сильным.
     Паника,  вспыхнувшая на всех биржах мира была беспрецедентной. Цена  за
баррель нефти и так выросшая за эту неделю войны с двадцати семи до тридцати
четырех долларов  в считанные часы подскочил до  цены в  пятьдесят долларов!
Комментарии  всех   обозревателей  и  политологов  были   пессимистичны,  на
бензозаправках  выстроились  громадные,  километровые  очереди.  Европейцы и
американцы запасались бензином кто во  что горазд - в канистры, баки, бачки,
и  даже пластиковые  бутылки из  под "Пепси". Произошел резкий  обвал биржи,
прежде всего упали в цене акции таких нефтедобывающих монстров как "Экссон",
"Шелл", "Мобил". Мухаммед и его приближенные часами сидели у экрана наблюдая
по  каналу  Си-эн-эн  как разливается  по  миру паника.  Но  в тот же  вечер
честолюбивые планы саудовского короля получили сильнейший удар.
     Собравшийся на очередную сессию  конгресс и сенат США провел совместное
заседание.  По  случаю  чрезвычайности  ситуации  в   мире  решили  провести
трансляцию  заседания  по  всей стране.  Как  обычно с провокационной  речью
выступил Билл  Джефферсон.  Именно он  был  инициатором этой беспрецедентной
телетрансляции.
     - Я бы хотел  спросить у  господина  президента... А, кстати,  где  он?
Почему его нет в этом зале?
     Сенатор  сделал  паузу,  артистичным  жестом  обвел  зал и  саркастично
улыбнулся.  Он прекрасно  знал свое артистичное обаяние,  внешне  Джефферсон
напоминал  нечто среднее  между Кеннеди и Клинтоном, - холеное, фотогеничное
лицо и не по годам седая шевелюра.
     - Ну ладно, я надеюсь что ему передадут мои слова. Я хочу спросить, что
президент  нашей страны  сделал  для  того,  чтобы защитить  нашу страну  от
диктата мусульманских  варваров?  По  моему он  слишком  увлекся закулисными
сделками  с его  другом  Сизовым,  и потерял  основное направление в мировой
политике...
     В самый разгар его речи открылась боковая дверь и в зал заседаний вошел
Маккреди.  Дождавшись  когда демократ покинет трибуну  президент  занял  его
место и обратился к залу.
     -  Леди  и  джельтмены.  Меня  и  мою администрацию  в последнее  время
обвиняли во  всех смертных грехах, единственно что  мне еще не  приписывали,
это гомосексуализм.
     Переждав смех в зале Маккреди продолжил.
     - Итак я хочу прояснить свою  позицию и по вопросу России, и по вопросу
нефтяного эмбарго.  Пусть  вас не  удивляет подобная  очередность  вопросов,
просто одно следует из другого. Разразившаяся две недели назад война не была
для нас неожиданностью, мы еще полтора года назад узнали о планах  нынешнего
короля Саудовской Аравии, а этот план целиком и полностью принадлежит ему, и
начали готовить противодействие по  всем пунктам его программы. Прежде всего
мы обрели мощного  союзника  в борьбе  с исламистами в  лице  России. Да, не
стоит удивляться,  несмотря  на все идеологические разногласия  у нас  общий
враг, и  Россия не меньше  нашего страдает от исламского  террора чем мы. Но
кроме этого  Россия является единственной страной,  нефтяные запасы  которой
могут сравнится  по объему с Аравийским полуостровом. Мы предоставили кредит
России на модернизацию  и расширение  добычи нефти, кроме того русскими было
построены  три  нефтепровода  из  Сибири  до  Санкт-Петербурга, Мурманска  и
Новороссийска.  Еще одна линия  буквально на днях напрямую  свяжет  Тюмень и
Гамбург. Там осталось сварить  последние стыки. В результате этого даже если
арабы  полностью перекроют  Европе кран, мы  в считанные недели покроем весь
дефицит в горюче-смазочных материалах как минимум на семьдесят процентов...
     -  Что  вы  так  заботитесь  об Европе,  Маккреди?  Что  вы сделали для
Америки?  -  крикнул  с места раздраженный Джефферсон.  Маккреди  примиряюще
поднял ладонь вверх.
     -  Я с полной ответственностью заявляю, что Соединенные Штаты вообще не
будут  испытывать дефицита в нефтепродуктах.  Во-первых, мы заранее  скупили
нефть в достаточных больших  количествах. Как  минимум год страна может жить
на этих  запасах. Но даже когда привозная  нефть кончится, это  не  страшно.
Нами  расконсервированы  американские нефтяные промыслы в Техасе и Оклахоме.
Увеличена  добыча  нефти на  Аляске.  С  помощью наших  финансовых  вливаний
Венесуэла почти в два раза увеличила добычу своей нефти. За счет этого мы не
только покроем наши расходы, но и поможем нашим союзникам, Западной Европе и
Японии.
     После этих слов наступила  полная  тишина. С довольной улыбкой на устах
Маккреди окинул взглядом зал и поставил последнюю точку в своем выступлении.
     - Я хочу предупредить вас, господа  сенаторы и конгрессмены,  а  так же
все  мировое сообщество, что в лице  короля  Саудовской Аравии мы  имеем  не
просто   очередного  врага  государства  Израиль,  а  врага   всей  западной
цивилизации.   Конечной   целью   этого   ярого   фундаменталиста   является
принудительное распространение религии ислама на весь мир. Мы  не можем идти
на поводу у этого фанатика, и мы на него не пойдем.
     За тысячи  километров  от  Вашингтона,  в большой  комнате королевского
дворца  пять  человек  в  наушниках  для параллельного  перевода  неподвижно
застыли  перед  экраном  телевизора.  Только  шестой  зритель  внимал  речам
президента  США  без  наушников.  Аль-Кадир  прекрасно знал  английский,  он
получил образование  в  Америке. После окончания  речи президента  он первый
понял что  случилось,  и  даже  побоялся  повернуть голову в сторону  своего
властителя. Резкий выстрел  прервал эту затянувшуюся тишину, и голубой экран
"Панасоника" разлетелся вдребезги.  Все  оглянулись на Мухаммеда,  в руке он
держал дымящийся пистолет, но не  это  поразило  приближенных.  Лицо монарха
перекосилось, изо рта пошла пена, и он с хрипом завалился набок.
     Дежуривший за дверью врач сразу признал в происшедшем эпилепсию.
     - Держите  ноги! - крикнул он, вытаскивая из ридикюля свои инструменты.
Еще минут пять Мухаммед бился в припадке, потом расслабился.
     - Ну вот  и все, -  сказал доктор, вытирая со  лба пот.  -  Он  отмечен
печатью аллаха, у него такие же приступы как у Великого Искандера и  пророка
Мухаммед.
     Уже  на следующий  день цена на  нефть  начала  спадать,  и  постепенно
остановилась  на  сорока  долларов за  баррель.  Наибольшие  трудности из-за
дефицита энергоносителей  испытала  Япония. Привязанная к арабской нефти  на
восемьдесят  процентов  и  не  поставленная  в  известность  американцами  о
грядущем  кризисе  страна оказалась  буквально  парализована. Опустели вечно
забитые машинами улицы Токио и  Нагасаки,  знаменитые многоярусные шоссейные
разделки казались бессмысленными  в  своей обнаженной  пустоте. За считанные
дни  из  магазинов  исчезли  все   мопеды,   велосипеды,  и  даже  самокаты.
Большинство  крупных монополий  послали  своих работников  в  неоплачиваемый
бессрочный отпуск. Целиком встала химическая промышленность. Каждый танкер с
вьетнамской или сахалинской нефтью немедленно шел  на переработку в топливо.
Не хватало  керосина для  самолетов, и десятки  тысяч  иностранных  туристов
вынуждены  были поневоле  продлить  свое  пребывание  в  стране  восходящего
солнца. Лишь через две недели, с поступлением первой аляскинской и техасской
нефти  Япония  начали  оживать.  Этот  вынужденный  отпуск  привел  к  самым
непредсказуемым последствиям. В десять раз больше прибыли получили владельцы
питейных  и  развлекательных  заведений.  Во-первых сократило  свое  вещание
телевидение,  а кроме  того японские рабочие и служащие в  саке  топили свой
страх  перед  грядущим.  Кроме  того  через  девять  месяцев  в  Японии  был
зафиксирован небывалый всплеск рождаемости.
     Западная  Европа легче  пережила  нефтяной  кризис,  и не только  из-за
российской  нефти.  Нефтяные  скважины  в  Северном море работали на  полную
мощность.   Английский  филиал   экстремистской   мусульманской  организации
"Эль-Джихад"  попытался  устроить  аварию  на одной из  норвежских платформ.
Катер  начиненный  тонной  взрывчатки был  случайно  обнаружен  на  одном из
причалов  Лондона. Та же самая группа успела  взорвать одно нефтехранилище в
черте города.  Полдня пожарные  боролись с огнем, а жители столицы вынуждены
были  вдыхать воздух напополам с гарью. Парламенты пришлось  срочно отменить
незыблемое  английское  правило:   "Мой  дом,  моя  крепость".  После  этого
служители порядка уже не сильно церемонились с  выходцами с ближнего Востока
и  при малейшем  подозрении врывались  в дома и квартиры  арабов,  ливийцев,
алжирцев,  и всех других приверженцев ислама. Несколько взрывов прогремело и
во  Франции.   Пострадали  два  нефтепровода  и   бензохранилища.   Так  что
правительство Лемьера было  вынуждено пойти на непопулярные  меры и провести
операцию  "Большой невод".  Этот  самый невод  выловил  десятки диверсионных
групп  самой разной национальности  и политической ориентации,  от алжирских
фундаменталистов,  до  филиала  баской  террористической  организации   ЭТА.
Французский  президент,  по  обыкновению,  выразил  свое,  особое  мнение  о
сложившейся в мире ситуации.
     -  Как всегда, чтобы  не  происходило в  мире, хоть всемирный  потоп, в
выигрыше  останутся американцы. Я уверен что Маккреди специально не стал нас
информировать  о планах мусульманского  руководства.  И теперь  мы вынуждены
переплачивать миллиарды франков уже не арабам, а тем же янки!
     Лемьер был недалек от  истины. Еще полтора года назад  Арисон предложил
предупредить основных союзников по НАТО о предстоящих изменениях  в политике
нефтедобывающих стран Ближнего Востока.  Маккреди надолго задумался, а потом
отрицательно покачал головой.
     - Может быть позже, но ни как не сейчас.
     Окончательно  он отказался от этой идеи после взрыва АЭС в  Сокраменто.
Недовольному Арисону он объяснил все так.
     - Ты  понимаешь,  Джим, сейчас  Европа живет лучше  чем  Америка. И все
из-за этой  чертовой  диверсии. Так  что  нефтяной кризис, это лучший  повод
подоить  наших европейских друзей. Большие нефтедоллары  хорошо  реанимируют
нашу промышленность.
     Вообще,  в последнее время у  президента разладились отношения со своим
госсекретарем. Со всеми  своими блестящими организаторскими способностями  и
изощренным  умом Арисон оказался в плену своего идеалистического воспитания.
То,  что хорошо для преподавателя Принстона, ни как не годится для реального
политика, живущего между ложью и полуложью.
     Неплохие  выгоды  из  конфликта   извлекла  и  Россия.  Поток  тех   же
нефтедолларов позволил компенсировать выросшие цены на продукты и ширпотреб.
Правда пришлось повысить цены на бензин внутри страны, кое где даже начались
перебои  с топливом,  настолько  рьяно бензин  и солярка потекли  за  бугор.
Пришлось  вмешиваться Соломину  и крутить гайки у зарвавшихся в своем рвении
нефтяных князьков. Кроме того пришлось пойти на повышение на сорок процентов
зарплаты у  всех бюджетников. Так что  валютные запасы страны пополнились не
очень  на  много. Мечта Соломина  о  ста  миллиардах  долларов в загашнике у
правительства так и осталось мечтой.




     В трехстах километрах  от Эр-Риада, среди великой пустыни  Руб-Эль-Хали
раскинулся  небольшой  палаточный  лагерь: восемь мощных джипов, три больших
шатра, с десяток чистокровных арабских скакунов и небольшое стадо верблюдов.
В тени, под тентом, расположились клетки с  небольшими, пятнистыми птицами с
характерно загнутыми клювами и  мощными  когтями убийц. Все это указывало на
характер  данной вылазки  - соколиная охота. В большом  котле булькала вода,
двое наемных слуг  из числа приезжих  палестинцев ощипывали тушки куропаток,
суетились   повара,   шофера  проверяли  машины.  Обычная,  бивуачная  жизнь
выехавших  на  охоту  саудовских  принцев.  Странно  смотрелись  только  два
вооруженных  ружьями  охранника  прохаживающихся  около  самого  большого  и
роскошного шатра. Один из них расхаживал перед  входом, второй, настороженно
оглядываясь  по сторонам, сзади палатки. Но если  бы сейчас в шатер заглянул
начальник личной  разведки  короля  вездесущий аль-Кадир,  он  непременно бы
встревожился.  Все трое  принцев: Азиз, Дауд и Хаким,  принадлежали  к  трем
разным и непримиримым кланам. То, что  они собрались в  этом укромном уголке
Аравии вместе говорило только об одном - впервые за последние пять лет самые
могущественные группировки в Саудовской Аравии объединились.  А объединиться
они могли только против кого-то.
     Вряд    ли   кто   снаружи   шатра   мог   подслушать   разговор   трех
высокопоставленных принцев.  Внутри звучала восточная  музыка, витиеватая  и
заунывная одновременно.  Принцы  в  ожидании  обеда лежали вокруг громадного
блюда  с  фруктами   и  неторопливо  разговаривали,  иногда   отдавая   дань
благоуханным дарам природы.
     -  Он  зашел слишком далеко,  -  сказал принц  Хаким, пятидесятилетний,
тучный  мужчина,  отрывая  от  огромной  кисти  продолговатую  виноградинку.
Закинув ее  в рот он сощурился от удовольствия, и лишь потом,  переждав пока
вкус винограда  утратит свою остроту, продолжил свою  мысль. -  За последние
два  месяца мы  терпели  только убытки. Содержание  моей  семьи  обходится в
кругленькую сумму.  Если так пойдет дело,  то вскоре нам прийдется вспомнить
забытое ремесло наших предков, и начать пасти овец.
     Оба его  собеседника соизволили  улыбнуться. У  Хакима  было шесть жен,
десять сыновей и четыре дочери. Принц Дауд, полная  противоположность своего
собеседника,  худощавый и поджарый,  подкинул  на ладони душистый  персик  и
сказал:
     - Тебе  хорошо,  с десятью  сыновьями ты управишься с любым стадом, а у
меня всего два сына, и что мне тогда остается делать?
     Разговор в том же стиле поддержал принц Азиз,  самый молодой среди них,
но в свои сорок уже командующий национальной гвардией.
     - А ты будешь нападать на его стада и  отбивать скот. А потом продавать
его мне.
     Азиз  засмеялся,  довольный своей шуткой.  Оба его спутника так  же  не
замедлили  улыбнуться. После  очередной  виноградинки  Хаким  продолжил свою
прерванную мысль.
     -  Мухаммед  не собирается отменять эмбарго,  хотя все страны ОПЕК  уже
ропщут. А  без  его  согласия  они боятся отменить эмбарго. Ясно  что идея с
эмбарго не удалась, но его уже не остановить.
     - Он все чаще приходит в ярость,  - сдвинув брови сказал Азиз.  - Порой
мне  кажется что он сошел с ума. Позавчера казнили  еще  трех полковников из
национальной гвардии по подозрению в заговоре против короля.
     -  Клянусь аллахом, там  ничего такого не было! Просто  этот иорданский
выскочка нашпиговал микрофонами  весь  Эр-Риад.  Один  из  этих  полковников
приходится двоюродным братом моей жены.
     Говоря это Дауд невольно так сжал  персик, что тот лопнул  в его руках.
Отбросив  в  сторону пахучую  мякоть принц вытер ладонь полотенцем и  сказал
самое главное, то ради чего они здесь собрались.
     - Пора убирать Мухаммеда с престола.
     -  Как  ты  себе  это представляешь? Он  не  отречется, он по характеру
далеко не король Сауд.
     - Да,  это  верно. К тому  же он  по прежнему популярен среди  простого
народа, бедуинов, и особенно среди палестинцев.
     - Еще бы, получилось так, что ради них мы ввязались в эту войну.
     - Есть другие методы, - поглаживая свою  небольшую бороду сказал Хаким.
- Например кончина в семьдесят пятом короля Фейсала.
     Все переглянулись. Тридцать с лишним лет назад король Саудовской Аравии
Фейсал был убит одним из своих многочисленных племянников, принцем Мусоедом.
     - Это было бы неплохо, - признался Дауд.
     - Да, только где нам взять второго Мусоеда?
     - У меня есть такой человек, - открыл карты Хаким.
     - И кто он?
     -  Ибрагим. Самый  младший из  сыновей  казненного  Али аль-Сабаха.  Он
тяжело переживает смерть  отца  и готов  кровью  скрыть позор лежащий на его
семействе.
     - Сколько ему лет?
     - Семнадцать. Хотите на него взглянуть?
     - Да, надо оценить, способен ли он на такое.
     Хаким хлопнул в ладоши и в шатер заглянул часовой.
     - Позови Ибрагима.
     Вскоре в шатер вошел молодой человек  в  белой галабии но без головного
платка. Это был типичный представитель своей нации: жгучий, смуглый брюнет с
красивыми  черными  глазами  и  ястребиным  носом. Поклонившись  он  вежливо
спросил:
     - Звали, Хаким-ага?
     - Да,  сынок.  Возьми этот персик. Взглянув на него я почему-то захотел
подарить его тебе.
     И  Хаким протянул ему громадный, во  всю ладонь, краснобокий  бархатный
персик. С поклоном взяв плод Ибрагим вопросительно глянул на приемного отца,
но тот кивком  головы отпустил юношу. Полог шатра  остался  открытым,  и все
трое  видели как молодой парень на ходу начал есть подаренный  персик, жадно
вгрызаясь в сочную плоть.
     -  Красивый  парень,  -  сказал  Дауд,  невольно  продолжая  следить за
уходящим юношей. - Жалко его.
     Остальные  двое принцев  поняли его. Если покушение  удастся и Мухаммед
умрет, они вынуждены будут казнить Ибрагима, таковы неизбежные правила игры.
Проливший королевскую кровь достоин только смерти.
     - Да, но он настоящий воин, - сказал Хаким, и, поднявшись, лично закрыл
полог. Потом он обернулся и  сказал  главное,  то, что всегда служило камнем
преткновения.
     - Осталось решить кто будем королем после того, как Мухаммед отправится
в Джаханнам* (* Джаханнам - мусульманский ад).
     Оба его гостя сразу сбросили  сонное оцепенение полуденной сиесты, сели
и приготовились выдержать длительный словесный бой.
     Через три недели в  Эр-Риаде, в тронном  зале королевского дворца, была
обычная аудиенция  для подданных аравийского  короля.  По вековой традиции в
один из дней  недели,  обычно  во вторник,  любой житель страны мог прийти к
своему  властителю  и  без  больших  церемоний  обратиться   с  какой-нибудь
просьбой.  Последний, самый нищий бедуин мог подойти к  королю, назвать  его
братом  и  попросить  о помощи  или  содействии.  В  этот  вторник  желающих
обратиться к  королю  было больше  чем  обычно. Вообще,  с началом  войны  и
введением  эмбарго поток  просьб  и  пожеланий  подданных  к своему  монарху
увеличился в  несколько  раз. Высокий,  широкоскулый и  бородатый  бедуин  в
черно-белой клетчатой  шмахе*  (палестинский головной  платок в стиле  Ясира
Арафата) низким, рокочущим голосом высказывал свои претензии.
     -  ...  Их держат  как  собак,  не  выпускают из этого  лагеря,  кормят
свининой...
     Фатах  аль-Дамани не  вслушивался  в  разговор  с самого начала,  как и
положено для телохранителя он наблюдал  за поведением собеседника короля, но
он  понял что сын  бедуина учился где-то в Европе, и после начала  войны был
помещен в лагерь для интернированных лиц. Судьба этого парня мало  волновала
Фатаха, гораздо больше его тревожило состояние Мухаммеда.  Ко всем  болезням
короля  прибавилась  еще  одна,  язва  желудка.  В последнее время  Мухаммед
питался только верблюжьим молоком и рисом. Причину  болезни  Фатах видел  во
внезапной смерти духовного наставника  короля, Вали  Омара. Ходили слухи что
святого  улема  отравили, но  аль-Дамани не верил, что кто-то во дворце  мог
поднять руку на этого святого человека, разве что самые фанатичные исмаилиты
сумели обманом прокрасться во владения саудовского короля.
     После бедуина в очереди стоял красивый молодой человек в белой галабии,
черном  бурнусе  и  таком  же  безупречно белом платке.  Узнав  его Мухаммед
нахмурился. Он не жаловал ни кого из родственников  своих врагов, и, вопреки
обычаю,  король  не наклонился чтобы подставить для  поцелуя племянника свою
щеку. В отличии от всех остальных просителей Ибрагим назвал Мухаммеда не так
как тот просил: братом либо просто Мухаммедом, а по титулу.
     - Ваше Королевское Величество, я пришел к вам с одной большой просьбой.
     - Какой?
     - Я прошу чтобы объявили о том, что мой отец не виновен в предъявленных
ему прегрешениях.
     Мухаммед вспылил.
     - Он  виновен! Виновен в том, что  продался  этим американским собакам!
Его вина доказана, и на том свете он давно уже жарится в аду!
     Глаза  короля  пылали  яростью, бледное  лицо покраснело, но и  упрямый
взгляд юноши мало уступал ему своей неукротимой гордостью.
     "Как бы его снова не свалил припадок", - подумал Фатах, с беспокойством
глядя на то  на Мухаммеда, то на неугодного просителя. Этот парень чем-то не
понравился  телохранителю,  но он  надеялся  что  на  входе  во  дворец  его
тщательно  обыскали,  как  и всех попавших на  прием королю.  Там стоял  сам
аль-Кадир,  с  металлоискателем и натренированными  на взрывчатку  собаками.
Фатах не знал, что этот странный проситель  прошел не через парадный вход, а
через небольшую потайную дверь в противоположном конце тронного зала.
     Мухаммед  все  же справился  с  гневом,  и  резким жестом  руки  указал
племяннику что  аудиенция  для него закончена.  За  спиной  Ибрагима  уже  с
сопением  топтался  очередной проситель, но сын  бывшего  визиря  не  спешил
уходить.  Он как-то неуклюже поклонился  монарху, и, вместо того чтобы уйти,
сделал  шаг  вперед. И  тут  аль-Дамани  понял  все.  То,  как  этот  парень
поклонился своему монарху не соответствовало его молодости. И эта громоздкая
фигура ни  как не  гармонировала с юношеским  лицом Ибрагима. Закричав Фатах
кинулся  вперед,  стараясь своим  телом  прикрыть монарха.  Мощнейший  взрыв
отбросил его тело назад,  грохот  и  звон вылетающих витражей слились в один
звук.  Четыре килограмма  пластита в клочья разорвали тело  Ибрагима, вокруг
него лежали мертвые,  раскромсанные  тела,  чуть подальше десятки раненых  и
контуженных с воем и причитанием ползали  по мраморному, скользкому от крови
полу.  Когда Ахмед  аль-Кадир  по  пояс  испачканный  в  человеческой  крови
пробился  к Мухаммеду,  тот  был еще жив. Аль-Дамани все-таки успел прикрыть
тело   и   голову  короля  своим   собственным   телом,  но  от  ног  самого
могущественного властителя  мусульманского  мира  остались одни обрубки чуть
выше колен, и из них беспощадным потоком хлестала кровь.
     Судорожным движением сжав бурнус аль-Кадира  Мухаммед прохрипел  ему  в
лицо:
     - Пророк... я хотел.. я не смог... не смог!
     Иорданец  понял,  что король  общается  уже не  с  ним, а видит  сейчас
небожителей и самого пророка Мухаммеда.
     - Я хотел... я пытался... я верил!
     Пылающие  мукой глаза  монарха  заволокла  пелена,  пальцы разжались, и
последние секунды жизни  истекли вместе  с последними  каплями крови из  его
чудовищных  ран.  Закрыв  глаза короля  аль-Кадир начал  шептать поминальную
молитву. Эту молитву он читал не только для своего монарха, но и для себя. В
тот  же вечер  его удушили двумя шарфами в одной из дальних  комнат  дворца.
Формально его обвинили в халатности при охране покойного короля, но на самом
деле  слишком  много  царственной крови  пролил этот чужестранец, чтобы быть
прощеным пришедшим к власти законным наследникам престола. Это  они  провели
смертника через заднюю дверь  тронного  зала, миновав  и  металлоискатель  и
тренированных собак.
     Пришедший к власти  Абдаллах ибн Азиз  аль Сабах  ас-Сауд тут же собрал
конференцию  стран  ОПЕК  и отменил эмбарго, для  приличия оставив некоторое
ограничение  против США и Голландии. Цена на  нефть тут же упала до тридцати
долларов за баррель нефти. Золотые времена для американских нефтяных королей
кончились. В пять  раз  более дешевая по себестоимости  арабская нефть почти
мгновенно вытеснила с рынка Техасскую и Оклахомскую нефть.
     Оставалось  одно - каким-то  образом  достойно  закончить  затянувшуюся
войну.




     Маккреди в первый раз видел своего госсекретаря в таком состоянии. Лишь
только Арисон вошел в его кабинет, как президент подумал что Джимми похож на
пьяного.   Это  было  странно,  "Принстонский  птенец"  не  раз  подвергался
издевательствам со стороны всех остальных членов команды Маккреди именно  за
его сто процентную  трезвость. Но, как оказалось, Арисон и в самом  деле был
пьяным, не очень сильно, но заметно. Как всегда бывает с человеком не пьющим
алкоголь  извлек   из  личины  этого  рафинированного  эстета   нечто  ранее
невиданное и странное.  Развязано плюхнувшись  на  стул  напротив президента
Джимми выругался, и поправив растрепанную, редеющую рыжую  шевелюру, хриплым
голосом признался:
     - Ты знаешь, Ален, я не думал раньше что политика такое тухлое дело.
     Маккреди высоко поднял брови. Его давно уже ни кто не называл на ты.
     - В чем дело, Джимми, ты пьян?
     -  Да, есть немного.  Я  выпил  этого... "Джек  Даниэля",  но обещанной
радости не почувствовал.
     -  Я вообще-то  ждал тебя  с  докладом о  ходе  переговоров  на Ближнем
Востоке, - напомнил Маккреди.
     -  А  я  поэтому и  нажрался,  что  докладывать  мне  не чего.  Нечего,
понимаешь! Они у меня вот уже где  сидят!  -  Арисон резанул себя ладонью по
горлу. - Все эти арабы, евреи. За эти четыре месяца я восемь раз летал через
океан.  И всего два  раза  ночевал у  себя дома, в родной кровати,  рядом  с
Эльзой. Но самое  главное,  я чувствую  себя как кусок  мяса на  разделочном
столе: сверху долбят арабы, а  снизу упрямо  стоят  на своем евреи. Им  всем
хочется  одного, на моем горбу въехать в рай.  Они думают что если я приехал
помогать им заключить мир, но я должен рвать  задницу именно  для выполнения
их программы!  И ни кто  не  хочет идти на  уступки! Эти,.. все  в  белом, -
скривившись Арисон  мотнул головой. - Только и делают что  улыбаются, кивают
головой. "Ваша мудрость  не имеет  границ, о уважаемый! Мы  всегда знали что
Америка наш самый лучший друг!", а потом загибают такое, будто их танки  уже
стоять на Храмовой горе. А эта старая  крыса Амит? Он  же ни на шаг не хочет
отступать  от  своих  позиций! Я встречал много евреев хитрых,  расчетливых,
наглых, упрямых, но впервые встречаю все это в одном лице. После переговоров
с этим  старым террористом поневоле станешь антисемитом. Все, Алан, все! Это
тупик. Пусть себе воюют, фак инг  шит!  Чем скорее они друг друга уничтожат,
тем лучше для остального мира! Я умываю руки.
     По  ходу монолога госсекретаря  Маккреди  достал  из резного  ящичка на
столе сигару,  раскурил ее, и,  откинувшись на  спинку  кресла, прищурившись
смотрел  на Арисона  сквозь  клубы синего дыма. Когда  Джимми  закончил свою
исповедь,  президент  чуть  помолчал,  потом   вздохнул  и  начал  методично
уничтожать своего первого помошника по международным делам.
     - Ну, а ты что думаешь, другим было легче? Вспомни хотя бы Киссинджера?
Думаешь он  больше тебя ночевал дома, готовя Кэмт-Девидские соглашения?  Это
твоя работа, Джимми, твоя! Вся международная политика, это большое корыто  с
отвратительным  пойлом  для одной  большой свиньи под названием история. Так
было,  есть и будет всегда. И ты, - он ткнул указательным пальцем в  сторону
Арисона. -  Самый главный кашевар в этом свинарнике.  Теперь все  зависит от
тебя,  войдет  твое  имя  в историю, или  будет отброшено как неоправдавшего
надежды,  как навоз.  Я и не думал что ты будешь таким чистоплюем!  Вспомни,
как  во  время предвыборной компании ты не моргнув глазом приказал наставить
жучков  в  штаб-квартире демократов  в  Сиэтле.  И ведь это была  твоя  идея
выставить  Джо  Форда  безмозглой  куклой,  полной  марионеткой.  Именно  ты
догадался  испортить   его   телесуфлер  во  время  последнего  обращения  к
американскому народу.  Джо  начал  спотыкаться, подглядывать  текст речи  по
бумаге, так что  зрители  больше видели его лысину  на темечке, чем глаза, и
это сыграло свою роль. Теперь же я не узнаю тебя! Что с тобой, Джимми?
     Губы Арисона скривились в  горькой усмешке, в  глазах  мелькнуло  некое
сожаление.
     - Просто  тогда  я  все воспринимал  как одну  большую  игру.  Матч  по
бейсболу  в  котором любой  ценой надо было победить.  Я  как-то  не думал о
моральной цене  тех  действий, тем более  что Джо Форд и  в  самом деле  был
пустой марионеткой не способной связать пары слов  без подсказки. Но большая
политика, это  что-то другое.  Тут  любое  неверное  действие  оборачивается
кровью  людей. А  в  этих переговорах  приходится  действовать  не  третьими
руками, а с глазу на глаз. Угрожать, хитрить,  обещать заранее невыполнимое,
поливать  грязью других, чтобы  через пару часов  то же самое делать с теми,
кого только что  купал в  этой грязи. Я  чувствую себя  не в  своей тарелке,
Ален.
     Маккреди  встал, прошелся вдоль стола,  зачем-то посмотрел  на  подпись
художника на  портрете президента Мак-Кинли,  потом снова вернулся  за  свой
стол.
     - Хорошо, Джимми. Пока отдохни. Мы сообщим для прессы что у тебя что-то
со здоровьем, например гипертонический криз. Я  думаю что недели тебе хватит
для принятия окончательного решения?
     Арисон кивнул головой, поднялся, и, ссутулив плечи пошел к выходу. Едва
за ним закрылась дверь, как Маккреди вызвал своего секретаря.
     - Вызовите ко мне Кору Нельсон.
     - Это невозможно, ее сейчас нет в Вашингтоне.
     - А где она?
     - Она  в данный момент  в Ботсване. Там возникли  некоторые трудности с
рудниками, поставляющими уран для наших электростанций.
     - К черту Ботсвану! Она нужна мне здесь и  сейчас.  Немедленно отзовите
ее.
     Уже   на  следующий  день,  вечером,   Кора  Нельсон   получив   статус
полномочного представителя президента вылетела на Ближний Восток.
     Ей начало вести с самого начала. Она еще летела через океан, когда умер
Ицхак  Амит,  самый непримиримый враг  арабов. По  заведенному  многолетнему
обычаю  в  этот  день  Амит совершал свою  ежегодную  провокацию  -  посещал
Храмовую гору,  вторгаясь в  самые почитаемые  мечети мусульман, Аль-Акса  и
Куббат ас-Сахра. После этого как всегда следовал взрыв возмущения со стороны
палестинцев, интифада вспыхивала словно костер, политый бензином. Это и было
нужно старому сионисту.
     -  Израильский  народ должен жить в постоянном напряжении,  - частенько
говорил он своим  сподвижникам по  партии "Ликуд".  - Мир  для нашего народа
вреден.  Только при постоянном напряжении и  постоянной тренировке нарастают
настоящие  мышцы.  А  то,  не  дай боже, наши дети  начнут дружить с  детьми
арабов. Потом же они не смогут в них стрелять!
     На   Храмовой  горе  все  прошло  нормально,   охрана  премьер-министра
сработала на славу, не  подпустив  близко ни кого из разгневанных мусульман.
Но неприятный сюрприз ожидал Амита когда он приехал с докладом в израильский
парламент. Около  здания  кнессета его  ожидала  большая толпа единоверцев с
лозунгами протеста. "Амита - вон из премьеров!". "Мы хотим мира, а не камней
и пуль!". Демонстранты не  ограничились  транспарантами, и когда  через  час
премьер-министр снова показался на ступенях кнессета, из толпы в его сторону
полетели  гнилые   помидоры.   Два   из   них   достались   широким   спинам
телохранителей, но  один  перезрелый овощ попал  точно в лицо старому  "Льву
сионизма".  Уже  в  машине  Амиту  стало плохо,  он  начал задыхаться,  лицо
побагровело.
     - Предатели... они не понимают!  - хрипел  он пока секретарь на  пару с
телохранителем стаскивал с  премьера галстук и расстегивал рубаху.  Обширный
инфаркт усугубился инсультом, и в ту же ночь Ицхака Амита не стало.
     Пришедший  на  смену Амиту Менахим Газит не стал более сговорчивым,  но
последовал  парламентский кризис, и через месяц "Ликуд" вынужден был пойти в
отставку.
     Кора Нельсон смогла сделать то, что не смог сделать более эрудированный
Принстонский профессор. Ведя переговоры жестко и требовательно она заставила
обе  стороны пойти на  уступки.  Восточный Иерусалим остался  под протекцией
Израиля,  но Храмовый  комплекс отошел  к международным войскам созданным на
основе  нейтральных  стран:  Швейцарии,  Австрии  и  Финляндии.  Кое   какие
послабления выторговали для себя палестинцы.







     Это  строение в пятидесяти  километрах от Новосибирска  носило название
"Охотничий домик". Когда-то  здесь, среди  нетронутой  природы  госзаказника
действительно  стояла  простая сибирская изба с русской печью и банькой,  но
два  года  назад  по  приказу  генерал-губернатора Восточной  Сибири Николая
Анатольевича Месяцева была  проведена хорошая  дорога,  выстроен трехэтажный
особняк с автономным обеспечением,  сауной, плавательным бассейном и прочими
атрибутами  силы и власти. Генерал появлялся здесь  редко, раза два в месяц,
но уж приезжая отрывался на полную катушку: въезжал во  двор целым кортежем,
с многочисленной свитой, девочками,  ящиками  шампанского - любимого напитка
губернатора, и гудел дня  три, спасаясь от повседневной нервотрепки, забот и
однообразия семейной жизни.  Но в этот зимний вечер кортеж машин, проехавших
во внутренний двор "Охотничьего  домика", был необычно мал, всего три машины
и вместо веселого женского смеха звучали одни мужские голоса, большей частью
озабоченные и даже злые. А вместо шампанского из машины выволокли связанного
по рукам и ногам человека.
     - Тащите его вниз, - гулко  рявкнул голос губернатора. - И займитесь им
по полной форме, я подойду попозже.
     Поднявшись наверх Месяцев  сбросил с плеч надоевший китель,  расстегнул
галстук, и, достав из холодильника бутылку шампанского, торопливо распечатал
ее, пролив в пенном потоке добрый бокал щедрого подарка  Абрау-Дюрсо.  Выпив
остатки  солнечного напитка  генерал  немного успокоился,  уже  не  торопясь
переоделся  в  спортивный  костюм, даже  причесался перед зеркалом, привычно
помассировав свою изрезанную морщинами, потасканную физиономию. Несмотря  на
свои  сорок семь  прожитых  лет  генерал-лейтенант  выглядел  гораздо старше
своего возраста, рыжеватые волосы на голове изрядно поредели, обильные мешки
под  глазами  и нездоровая  синюшность  дополняли эту  нерадостную  картину.
Высокая  и  мощная фигура  губернатора в последнее  время  изрядно раздалась
вширь,   а   выработанный  еще   в   училище   командирский  голос  приобрел
астматические  оттенки  старого,  простуженного  органа.  Прихватив  начатую
бутылку  и  фужер  генерал спустился в  подвал. Увы,  лишь  войдя в  большую
комнату рядом с бойлерной Месяцев понял  что опять случилось  что-то не  то.
Его личный врач  суетился  над телом привезенного  им  человека, трясущимися
руками раздирая  полы пиджака и рубашки  он пытался воткнуть  шприц в  хилую
грудь пленника. Лица остальных трех человек стоявших рядом  с доктором и его
пациентом казались через чур бледными и растерянными.
     -  Ну,  что там  еще,  мать  вашу!...  -  с  ходу  обрушился  на  своих
приближенных губернатор.
     -  Сердце у него  оказалось  слабое,  - признался  моложавый офицер  со
звездами майора на  погонах. Удар  тяжелого  генеральского кулака немедленно
обрушился на  лощеное  лицо  майора.  Отлетев  к  стене адъютант  зажал лицо
руками, а из под  пальцев потекла обильным потоком кровь. Остальные спутники
Месяцева невольно отшатнулись в стороны, но гнев генерала оказался направлен
не на них.
     - Ты чего, Семен,  охренел!  - заорал губернатор на врача. Но  плотный,
коренастого сложения военврач отнюдь не оробел.
     - А я тут при чем?! -  в ответ заорал он. - Это ваш костолом его  сразу
током шибанул, он мигом и загнулся!
     Теперь  Месяцев обернулся к  рослому, широкоплечему мужчине  в короткой
кожаной куртке. Большая, круглая голова  его  была выбрита наголо,  голубые,
нагловатые глаза смотрели  весело и зло, во рту матово блестели  улыбкой два
ряда  золотых  зубов. Старый, беловатый шрам наискось пересекал  всю  голову
управляющего делами губернатора Шикунова от левого  виска и до  затылка. Эта
должность  представляла  из  себя не что  иное,  как  обычного завхоза всего
обширного  хозяйства  губернаторской канцелярии, но  таила  под собой  много
самых разных обязанностей, столь странных  для  любого другого человека,  но
отнюдь не  для  Федора  Шикунова.  Сводник,  сутенер,  поставщик  девочек  и
дефицитной выпивки, личный  палач и киллер - все соединялось  в  лице  этого
явного  уголовника, неожиданно получившего карт-бланш  от  одного  из  самых
влиятельных людей страны.
     - Ну и хрен с ним,  загнулся и  ладно, -  по блатному  растягивая слова
сказал Шикунов. - Самое главное мы узнали.
     - Что мы узнали?! - свирепым голосом спросил генерал. - Что!?
     - Кто у нас был стукачек. Был и нет его. Нет его, нет проблем.
     - Дурак, ты,  Федор!  - неожиданно  сбавляя  обороты  сказал Месяцев. -
Самое главное  не то, что он стукач, а то  что он успел про меня  настучать,
понял?
     Но Шикунов по прежнему нахально улыбался своими золотыми зубами.
     - Много  он все  равно не смог накапать, что он  там в своей канцелярии
видел? Одни бумажки, ничего больше. А по бумажкам у нас все тип-топ.
     Генерал покосился на заливающего кровью адъютанта, буркнул ему.
     - Иди, умойся!
     После этого Месяцев долго  мерил ногами  длину подвала, потом обратился
ко всем троим оставшимся подручным.
     - Надо  было  выяснить все,  все его связи, всю подноготную,  а вы  его
угробили! Стариков зря болтать не станет, он сказал что под нас всех копают,
и глубоко  копают. Так что и нам  нужно  рыть глубже,  гораздо глубже,  так,
чтобы найти всех!
     Стариков  был губернатором Поволжского округа. Этот  хитрый  лис  сумел
раскусить своего инспектора Федерального Агентства Безопасности, более того,
переманить его на свою  сторону. Неделю назад он во время очередного приезда
в Москву по поводу заседания Верховного Совета поведал о своем открытии трем
самым близким, избранным коллегам из гильдии генерал-губернаторов.
     - Ладно, - решил  Месяцев, выпив шампанское он прояснил мозги с помощью
своего любимого  напитка. - Теперь  надо организовать  все так, будто с  ним
произошел несчастный  случай. Там... под машину  попал, либо еще что-нибудь.
Ну, не впервой, придумаете что-нибудь!
     - Может лучше наоборот, закопать  его где-нибудь в лесу, и всего делов?
-  предложил молодой мужчина  в армейском  пятнистом бушлате, но без  знаков
отличия, зять Месяцева Анатолий Молодечный.
     -  Дурак! Так  они  больше всполошатся, начнут  его  искать, копать под
меня.  Делайте как  я  велел!  Чтобы все  было натурально,  портфельчик  его
говнястый не забудьте.
     - Ясненько, - развел руками Шикунов. - Нет проблем.
     Когда  генерал  и  его  свита покинули подвал Федор  Шикунов сморщился,
выплюнул жвачку и пробормотав себе под нос: - А дерьмо Федору убирать, да? -
склонился над щуплым  телом своей  жертвы. Он деловито осмотрели лицо трупа,
потом шею, руки.  Здесь он  присвистнул и,  сняв с руки  своей жертвы  часы,
долго разглядывал их.
     - Однако!  Какой-то канцелярский придурок, а на руке настоящий "Ориент"
с двумя нехилыми бирюликами.
     Недолго подумав,  он снял со своей руки  фальшивый китайский "Лонжин" и
защелкнул браслет на руке покойного.
     - Махнем  не глядя! - доброжелательно сказал завхоз покойнику, и кивнул
двум вошедшим в подвал амбалам. - Берите его, повезем прокатиться.
     Через неделю,  поздно вечером,  обычную квартиру в  центре Новосибирска
потревожил звонок во входную дверь.
     - Кто там? - спросила невысокая, щупленькая  женщина лет тридцати пяти,
одетая  во  все  темное, с явно покрасневшими и  набрякшими после застарелых
слез глазами.
     - А Виктор Семенов здесь живет?
     Женщина  отперла дверь, за ней стоял очень высокий молодой  человек лет
тридцати, с большим,  объемным пакетом в одной руке, и дипломатом в  другой.
Плечи  позднего гостя  явно намекали  на его спортивное прошлое,  а круглое,
курносое  лицо не портил даже большой, рваный шрам в углу рта, делающий  его
улыбку слегка перекошенной.
     - Я  из  Москвы, Александр Рубежный. Мы  с Виктором  год назад были  на
стажировке в столице, немного подружились.
     - Витя  погиб  неделю назад,  - с трудом  выговаривая слова  произнесла
вдова.
     - Да  что вы говорите!  - приглушенно ахнул приезжий. Как-то незаметно,
по сантиметру он протиснулся в прихожую, поставил дипломат. - А я тут всяких
гостинцев вам привез, сейчас такие времена, с продуктами туго.  Но у нас,  в
столице, с этим полегче.
     После таких слов женщина не могла не пригласить позднего гостя.
     - Проходите.
     На  звук  голосов  из  соседней  комнаты  вышел  серьезный,  худосочный
мальчишка лет двенадцати, в круглых  очках.  Выложив на  стол обильный запас
продуктов гость  скинул куртку на  спинку  стула и, пока хозяйка наливала по
чашкам чай, спросил.
     - Как это произошло?
     -  Ни  кто  не знает, - вздохнула женщина.  -  Он задержался на работе,
бухгалтер  есть бухгалтер, такое было часто.  Виктора  нашли  на  пустыре за
нашим домом, судя по  всему он попал под машину. Как - неизвестно. Непонятно
даже что он  там делал, с работы он всегда возвращался с  другой стороны.  К
тому же пока  мы были  на  похоронах  кто-то перевернул  весь  дом. Это было
ужасно, все вывалено на пол, разгромлено...
     - Вот как? Это интересно, - сказал Рубежный. - А что еще было странного
за эти дни?
     - Да... пожалуй, больше ничего...
     - У  вас  часы такие  же как  были  у  моего отца, -  неожиданно сказал
мальчишка. Все это время он не отрываясь смотрел на запястье гостя.
     -  Да,  верно,  -  согласился   Александр,  поднимая  руку  и   так  же
всматриваясь в свои часы. - Мы брали их в  одном спецраспределителе. Там как
раз завезли большую партию конфискованного "Ориента".
     - Когда папу привезли домой у него были другие часы.
     - Какие?
     Мальчишка ушел в свою комнату и вскоре вернулся с часами в руках.
     - "Лонжин"? - удивился Рубежный. - Да, это явно не те часы.
     Вскоре  московский гость распрощался и ушел. Около  подъезда его  ждала
машина, с виду самое обычное такси.
     - В гостиницу, - велел Рубежный. Но не  проехав и двух  кварталов шофер
сказал.
     - Александр Иванович, по моему нас пасут.
     Александр глянул в зеркало заднего вида и кивнул головой.
     - Да, и весьма откровенно. Значит сейчас покатаемся по городу.
     После этого он достал  небольшую,  явно нестандартную рацию и  негромко
скомандовал в микрофон.
     - Второй, пристройтесь к нашему хвосту и проследите откуда он растет.
     - Хорошо.
     Через  десять  минут  группа  наружного  наблюдения новосибирского  ФСБ
потеряла объект своего внимания. Габаритные огни "Волги" словно растворились
в  черноте  небольшого, неосвещенного  переулка,  а когда  "десятка"  группы
наблюдения  миновав  его  вырвалась  на  освещенный  проспект,  ни  один  из
движущихся по нему автомобилей не напоминал нужную им машину.
     - Где он? Куда делся? - растерялся водитель.
     - Назад, - скомандовал старший по группе, но  все поиски были напрасны.
- Черт, похоже это ловкачи высшей пробы.
     - Столичные гастролеры, - сплюнул с досады шофер.
     - Поехали на ковер, - велел, заранее сморщившись, глава наружки.
     Спустя  пять минут "десятка"  остановилась у громадного здания  бывшего
обкома  партии, ныне резиденции генерал-губернатора.  В этот поздний  час  в
здании горело только три окна дежурной части, да два окна на втором этаже.
     Той же ночью в дверь врача-паталогоанатома Сергея Кузьмина постучали.
     - Кто там? - хриплым с спросонья голосом отозвался доктор.
     - Открывайте, ФСБ.
     На такое  предложение было опасно  отвечать отказом. Не снимая  цепочки
Кузьмичев приоткрыл дверь.
     - Документы покажите, - попросил он. Рассмотрев  их  он хмыкнул. - Ого,
Москва, главное управление ФСБ. Заходите.
     Рубежный не стал лить воду на мельницу, а сразу спросил:
     -  Это вы  примерно неделю назад делали вскрытие тела Виктора Семенова,
букхалтера канцелярии генерал-губернатора?
     Кузьмичев наморщил лоб, потом согласно кивнул головой.
     - Да, а что?
     - Что послужило причиной его смерти? Не было ли чего особенного  в этом
деле?
     Доктор поскреб свою всклокоченную бороду, потом сказал.
     - Знаете, причину смерти  установить  было и  легко, и трудно. Типичное
дэтэпэ, но такое впечатление что его  переехали как  минимум раза три, и еще
одно...  - Кузьмичев прищурился. - На лодыжках ног остались  темные пятна. Я
как-то встречался  с похожим случаем, лет  семь назад  братки  пытали одного
бизнесмена, у того  не выдержало  сердце.  Так вот,  похожие  следы остаются
после пыток электротоком.
     - Это все?
     Доктор пожал плечами.
     - Пожалуй да.
     - Ну что ж,  огромное вам спасибо,  и, пожалуйста, ни кому ни слова про
этот разговор. Это в целях вашей же безопасности.
     Поздние гости отбыли восвояси, а  доктор ушел  к себе в спальню, но еще
долго не мог уснуть, проклиная свою черную, неблагодарную, и, как оказалось,
еще и опасную работу.
     Утром следующего дня  вся столичная опергруппа  Федерального  Агентства
Безопасности собралась в укромном мотеле в десяти километрах от города.
     - Вчера в два часа ночи в здании администрации  кроме обычных для этого
времени людей  бодрствовал  только  один человек.  За теми окнами на  втором
этаже  находился  кабинет заместителя начальника  ФСБ губернии подполковника
Молодечного,  -  докладывал  первый  зам  Рубежного  капитан Васильев. Он  с
остальными пятью членами  своей команды прибыл в город на  пять  дней раньше
своего начальника.
     -  Он  же по совместительству зять Месяцева, - дополнил  его информацию
сам Рубежный.
     - Да,  именно. У него даже кабинет не в здании ФСБ,  а как раз напротив
кабинета тестя. К нему они и поднялись.
     -  Хорошо,  давайте-ка  займемся  другими  действующими  лицами в  этой
камарилье.
     Перебирая фотографии Рубежный задержал в руках один из снимков.
     - А это кто такой?
     - О, весьма своеобразная личность в  окружении губернатора. Некто Федор
Шикунов. Фигура  необычная  для  этой офицерской компании.  Бывший боксер, в
свое  время  сидел,  сейчас  явно в  фаворе  у  генерала.  Числится  обычным
завхозом,  но  ездит  на  "Джипе",  в  подчинении  пять  таких  же   как  он
головорезов. За глаза его все величают "интендантом". Есть предположение что
он выполняет самую грязную  работу, ту, за  которую не хотят браться господа
офицеры.
     -  Где-то  я  видел эту рожу,  - пробормотал Рубежный. - Есть  еще  его
снимки?
     - Даже видео. Поставить?
     - Давай.
     Поглядывая   на  экран   телевизора   Рубежный   продолжал   перебирать
фотографии.
     - Стой! - внезапно вскрикнул он. - Перемотай-ка пленку назад! Останови!
     Васильев перемотал пленку назад, Александр подошел поближе.
     - Что это? - спросил он ткнув пальцем в экран. Васильев сначала подумал
что это просто засветка.
     - Блик. Солнце отразилось.
     - Дай-ка еще чуть вперед.
     Кадр сдвинулся, острый блик на экране исчез.
     - Солнце было сзади? - рассуждал словно сам с собой Рубежный.
     - Да.
     - Есть еще фотокадры этого типа?
     - Есть, но они не готовы.
     - Мне нужна его левая рука. И как можно крупнее.
     Штатный фотограф  группы кивнул  головой  и  удалился  в  ванну.  Через
полчаса они рассматривали большие, еще мокрые листы фотоснимков.
     - Вот они, - сказал Рубежный с торжеством в голосе. - Блик был уж очень
сильный. Бриллиантики  сыграли  на свету. "Ориент" Витьки Семенова,  царство
ему небесное. Безобиднейший был парень...
     Рубежный  машинально  взглянул  на  следующую  фотографию  и  замер, не
договорив  предложения.  На  снимке  была  запечатлена  другая, правая  рука
личного  завхоза  генерал-губернатора.  На  его  запястье  была четко  видна
наколка  -  красный ромб  с  эмблемой  спортивного клуба "Спартак". И  майор
наконец вспомнил, где он видел этого человека.




     Это было в сыром, ветреном октябре две тысячи четвертого года. Рубежный
тогда  только  начинал  свою  карьеру  в  ФСБ  в  бывшем  Свердловске,  ныне
Екатеринбурге, и вызов к  полковнику, начальнику областного  управления, был
для него событием чрезвычайным.
     - Разрешите  войти,  товарищ  генерал-майор?  -  спросил  он  заходя  в
кабинет.
     - Проходи, Саша, садись.
     У  генерала  Марусева  была  своеобразная  манера  обращаться  к  своим
подчиненным по именам: Саша, Коля, Петя. При седой голове и общем добродушии
тона это походило  не на  оперативное совещание, а  на добродушный  разговор
отца с малыми детьми.
     - Будет  тебе, Саша, одно  задание, довольно простое, но ответственное.
Сегодня  на десять часов  назначен  митинг  протеста  общественности  против
распространения  наркотиков.  Пройдет  он  на  окраине  города,  в  печально
знаменитом Цыганском поселке...
     Увидев удивленное лицо подчиненного начальник кивнул головой.
     - Да-да, не удивляйся.  Это не моя идея, и  я бы его не разрешал, но...
Раз губернатор дал согласие, то он состоится. Охрану обеспечивает милиция, а
наше дело присмотреть за этим с точки зрения каких либо инцидентов. Возьмешь
"Волгу", оператора, постоите в сторонке, поснимаете. На рожон  не лезь, твое
дело фиксировать все происходящее. Все ясно?
     - Так точно!  -  козырнул Рубежный,  хотя на самом деле ему ни черта не
было  понятно  в  этом  странном  задании.  Лейтенант  знал  что  митинги  и
демонстрации  запрещены по всей стране еще с пятнадцатого июня, а тут  вдруг
такое странное мероприятие, и  не где-нибудь в центре города, а  на окраине,
как  раз  в одном  из очагов  распространения  этой  самой заразы. Цыганский
поселок   состоял  из   полутора   сотен  многоэтажных   дворцов   цыганских
наркобаронов,  и более  сомнительного  метода для митинга  протеста было  не
найти.
     Все   разъяснилось  когда  машина  подъехала   к  пустырю   на  окраине
Екатеринбурга.  Вместо  ожидаемых  Рубежным  пары сотен  людей  на  обширной
площади  колыхалась  многотысячная  толпа. Выбравшись  из "Волги"  Александр
окинул взглядом площадь и  оценил всех собравшихся в  три тысячи человек. На
двух грузовиках  стояли  мощные  колонки,  а  с  платформы  третьего  вещали
ораторы. В  этот  раз  стояла бедно одетая женщина с  двумя  фотографиями  в
руках. До нее было метров пятьдесят, не меньше, но Рубежный и  отсюда  видел
что это были фотографии двух детей.
     - ...Ей было всего тринадцать когда она умерла от передозировки! Сейчас
они лежат  рядышком на  кладбище, а я одна доживаю свои дни. Зачем мне такая
жизнь!?
     Голос женщины сорвался на рыдания, и  ее тот час же оттеснил  в сторону
другой  оратор, плотный, мордастый  мужик лет пятидесяти.  Голос у  него  не
дрожал, а наоборот был хорошо поставлен, а дикция отменной.
     -  Доколе  русский  народ  будет  терпеть  эту  свору отравителей!  Мы,
русские, слишком  терпеливы, мы  долго, триста лет терпели  монгол,  пока не
скинули  свое иго! Ни кто  не  смог завоевать  русского  человека и  русской
земли,  ни  поляки, ни немцы, ни  французы. Сейчас же  нас хотят сломить как
народ с помощью наркотиков, вообще уничтожить  его, неужели мы будем терпеть
на своей земле это зло?! Долой  эту цыганскую сволочь, выкинуть их из города
и вообще из России!
     Толпа восторженным  ревом встретила последний тезис  оратора.  Рубежный
тем временем заметил что народ все прибывал и прибывал. Подходили со стороны
города в  одиночку и  группами,  но  за  пять минут прибыло  и  три  больших
"Икаруса" с  эмблемами местных спортивных обществ. Откуда высыпали одетые  в
тренировочные костюмы парни с явно спортивными  замашками. Александр обратил
внимание и на другую, так же весьма многочисленную группу парней с одинаково
бритыми головами  и одетыми  в кожаные куртки с многочисленными  заклепками.
Эти привлекали  к себе внимание явно  хорошей  организацией,  стояли как  на
параде, ровными рядами,  по команде хором кричали  либо:  "Долой", либо  "Да
здравствует Россия!".
     "И скинхеды здесь? Явно будет заваруха", - подумал Александр.
     Ему  пришлось  изрядно  покрутить  головой,  пока  он нашел  еще  один,
необходимый элемент столь  многочисленного  собрания  людей.  В  стороне  он
митинга,  около  "Уазика"  курил  сигарету  щуплый,  чернявый  милиционер  с
погонами лейтенанта.
     - Командир, кто у вас тут старший?
     - Чего тебе? - недовольно буркнул страж порядка.
     Рубежный показал свои корочки. Молодой, примерно его возраста лейтенант
мрачно глянул на его документы и нехотя ответил:
     - Ну я тут главный, а что?
     - Сколько у тебя человек?
     - Десять.
     - Всего?! - поразился Александр.
     - Да, всего. Нас вообще отправили  сюда только наблюдать, ни  во что не
вмешиваться.
     "И  его тоже? Хороши  гуси наши  начальники. При случае  есть  на  кого
свалить вину," - понял Александр.
     -  Вот  что лейтенант, -  сказал он. -  Похоже нас  с тобой подставили.
Сейчас все это полыхнет, а нам с тобой потом прийдется отдуваться.
     Рубежный еще раз оглянулся по сторонам и нашел того, кто был ему нужен.
     - Вон, видишь! Съемочная  бригада  местного телевидения. Зааркань их  и
пусть зафиксируют, что ты просил подкрепления, понял?
     В унылых глазах милиционера мелькнула искра понимания.
     - Понял! А ты?
     - У меня свои киношники. Пошли.
     Минут  через сорок толпа  по прикидкам  Рубежного достигла десяти тысяч
человек.  Она была  уже достаточно  разогрета,  и  когда очередной оратор  с
хорошо  поставленным командирским голосом скомандовал:  - Вперед, снесем эту
нечисть  с  нашей земли!  - многотысячная масса с ревом качнулась в  сторону
кирпичных особняков.
     Рубежный оглянулся  на  свою  "Волгу",  оператор  исправно  снимал  все
происходящее  взобравшись на багажник, и тогда сам  лейтенант поспешил вслед
за толпой.  У самого  первого особняка  толпа пыталась  выломать ворота,  но
мощные,  железные, они ни как не подавались.  По  верху двухметрового забора
была  натянута  колючая  проволока,  и  ни  кто  из  нападавших  не  решался
перебраться через нее  и изнутри отпереть ворота  и калитку. В  первых рядах
были скины, своей  тренированной массой  они ритмично раскачивали все  более
подающиеся  во внутрь  половинки ворот, дружно скандируя: "Раз, два,  три!".
Наконец  ворота  не  выдержали  и  распахнулись, толпа с восторженным  ревом
ворвалась во двор, быстро заполнив его  целиком. Звенело разбитое стекло, но
железные  решетки  на  окнах не  давали нападавшим  проникнуть  вовнутрь.  С
крыльца доносились удары, это передовые  скинхеды пытались выломать железные
двери дома. Это им не удавалось, и тогда кто-то с явно командирским  голосом
крикнул: - Взрывай!
     Благодаря своему росту Александр  возвышался над толпой,  поэтому видел
как  двое  парней  немного повозились около  замочной скважины, потом быстро
сбежали вниз, где несколько  скинов с матюгами  осаживали народ назад, толпа
отхлынула, раздались панические крики пострадавших при давке. Грохнул взрыв,
у  Рубежного заложило уши,  дверь  распахнулась  сама, и  народ  с  каким-то
утробным  рыком рванулся  вперед.  Откуда-то  изнутри дома  сразу  донеслись
отчаянные  женские крики, грохот, звон  битого стекла. Минут через пять трое
парней с трудом  вытащили на улицу женщину  лет сорока  пяти в черной юбке и
белой гипюровой кофточке, с типично смуглым, цыганским лицом.
     -  Роза!  -  раздался  за  спиной Александра  женский  надрывный  крик.
Лейтенант понял что это была знаменитая Роза  по кличке "Баронесса", одна из
самых  богатых торговок смертельным зельем. Прославилась она  тем,  что даже
дала интервью местному телевидению, заявив что все, что она делает это благо
для ее клиентов.
     - Я им даю счастье, радость, а что можете дать вы? - сказала она тогда.
- Нищету, убогую эту  жизнь? Ну и что из того  что они умирают, у меня самой
сын умер от передозировки. Зато они живут ярко, весело, как мотыльки.
     В  торговку смертью тут же вцепились  несколько женщин. Трое  из  них с
криками и плачем рвали с головы баронессы  волосы, одну из низ Рубежный даже
узнал, та  самая,  что  выступала  с  грузовика, остальные тянули  цыганку в
разные  стороны  и  в несколько  секунд  та  лишилась  верхней  одежды. Роза
попыталась сбежать, отчаянным жестом оттолкнув своих  мучительниц она с воем
рванулась  вперед, ее догнали, кто-то упал  и  схватил ее за ноги, остальные
навалились сверху, потащили в  сторону, и отчаянный, хрипловатый вопль ужаса
донесся откуда-то с самого низа людского круговорота. А из дома все выводили
и вытаскивали  цыган, мужчин,  женщин,  совсем юных  и старых.  Вопли, крики
ужаса и  мольбы, захлестнули  Рубежного,  его на время словно  парализовало,
лейтенант лишь  поворачивал  голову  из стороны  в  сторону,  выхватывая  из
калейдоскопа  погрома то залитое  кровью лицо старого, бородатого цыгана, из
уха  которого рослый скин  одним рывком  беспощадно вырвал с  мясом  золотое
кольцо, то юную, симпатичную  девчонку  лет тринадцати, раздетую  до гола  и
прикрывавшую маленькие  острые груди  ладонями. Из этого стопора  Александра
вывели донесшиеся издалека звуки ожесточенной перестрелки. Кто-то явно палил
из  автомата,  и,  стряхнув  оцепенение,  Рубежный  поспешил  со двора  Розы
Баронессы.  Саму  хозяйку дома он увидел уже  за  воротами.  Ее неподвижное,
неестественно вывернутое тело  лежало  на  дороге,  лицом  вниз,  из  одежды
остался  только разорванный сзади черный бюстгальтер, лишь отдельные  клочки
волос  на  окровавленной   голове  напоминали  о   некогда  пышной  шевелюре
Баронессы,  и по  белой, незагорелой  коже  ярко краснели содранные  когтями
женщин куски мяса.
     "Словно   большая   кошка   точила   когти",   -   почему-то   подумал,
притормаживая,  Александр, и, снова  стряхнув оцепенение, поспешил на  звуки
выстрелов.
     Стреляли из  большого,  трехэтажного дома с двумя помпезными, вставшими
на  дыбы лошадями на фронтоне.  Выстрелы Рубежный слышал и раньше, но то все
была явная пальба из охотничьих  ружей,  а  здесь же стреляли как минимум из
трех автоматов. Лейтенант и сам едва не схлопотал  пулю, и  лишь услышав над
ухом  неприятный свист укрылся за толстым  стволом старого  тополя.  Там уже
кто-то прятался и Рубежный едва не вытолкнул "старожила" под обстрел.
     -  Куда,  нахрен прешь?!  Видишь здесь  занято?! -  обрушился  на  него
мощного сложения, с его ростом скинхед. - Иди отсюда!
     - Ага, сам иди, - пробормотал Александр, прислушиваясь к выстрелам.
     Скин  смерил его взглядом,  и понял что с этим  крепким парнем не стоит
связываться.
     - Ну, если ты такой храбрый, то угости сигаретой.
     Рубежный достал  сигареты, они закурили. Тогда  он и увидел на руке его
невольного напарника наколку в виде эмблемы "Спартака".
     - Счас наши быстро их прищучат. О! Уже "Буратино" тащат!
     Выглянув  из-за дерева  лейтенант  увидел слева  от  себя,  за  забором
соседнего  дома двух  парней деловито  возившихся  с  внушительных  размеров
трубой.
     "Мобильный  огнемет,  жуткая  штука", - подумал  он. Автоматная очередь
сбившая кору со старого тополя заставила его вжаться в ствол дерева, и он не
видел всего  действия до конца,  услышал только нечто среднее  между ревом и
вздохом, серый фон осеннего дня  осветила сильная вспышка, и  когда Рубежный
снова  выглянул  из-за  дерева,  дом  уже  нещадно полыхал  по  уровню всего
третьего этажа.
     - Все, хана мазурикам! - засмеялся его собеседник, и побежал  к воротам
дома. А там уже  несколько  человек  кидали через  забор бутылки с бензином,
быстро  добавившим  огню ревущую мощь. Через  пять  минут  дом  полыхал  уже
целиком, и снаружи,  и изнутри. Несмотря на это входная дверь так и осталась
запертой. Сквозь подавляющий гул пламени Александр услышал отчаянные женские
крики,  в  окне  второго   этажа  мелькнуло   молодое,   смуглое   лицо,  но
предательские решетки не дали  девушке  выбраться наружу, и через  несколько
секунд повалил густой, черный дым, скрывший ее из виду.
     Александр  оглянулся назад, метрах в ста за ним, на пригорке стояла его
машина, сквозь тонированные стекла  ничего не было  видно,  но лейтенант  не
сомневался, что оператор делает свое дело. Тогда он побрел дальше, методично
заглядывая  во все открытые  настежь ворота.  На одном из  них  висело  тело
пожилого, бородатого цыгана.  Стоящая на  коленях старуха с причитающим воем
пыталась  прорваться к  мертвому  телу, но  два скинхеда не  подпускали ее к
покойнику, методично пиная цыганку по окровавленному лицу.
     Погром  методично перерастал  в грабеж. Навстречу  ему, в направлении к
городу шли десятки людей, с радостными и озабоченными лицами  тащившие узлы,
чемоданы,  сумки,  магнитофоны и  другую  электронику. Два  парня  во  дворе
полыхающей  усадьбы  пытались, выдрав  проводку,  завести черный,  новенький
"Джип", это  у  них  не получалось,  они  матерились,  нервничали,  а  огонь
припекал все сильнее. Две старухи с убогим разумом  лицами  матерясь друг  с
дружкой  тащили  громадную  перину.  Щуплый  старичок   тяжело  отдуваясь  и
буквально  на  полусогнутых  ногах  нес  перед   собой  громадный  импортный
телевизор. Метра за три  перед лейтенантом он споткнулся и упал, уронив свою
ношу.  С  громким  треском лопнул  черный,  матовый  корпус,  оттуда  что-то
посыпалось,  старик приподнялся,  открыл  рот,  но  сказать ничего не успел,
только  схватился  за  сердце,  лицо его побагровело, и,  выгнувшись  назад,
ветеран завалился в сторону, дергаясь в последних,  мелких судорогах агонии.
По всему  поселку  носился мелкий, куриный пух, вперемежку с  пеплом,  пахло
гарью, паленой  щетиной,  разлитым бензином,  время  от времени  серые  тучи
низвергали  вниз  мелкую  водяную  пыль, неприятно хлеставшую лейтенанта  по
разгоряченному лицу.
     Временами  Рубежному попадались и совсем  другие лица. Та самая женщина
выступавшая  с машины,  а потом  первая вцепившаяся  в волосы Розы Баронессы
сидела на обочине с растерянным,  опустошенным лицом и как заводная твердила
одно и тоже:
     - Ну хватит, хватит, хватит, хватит!
     Две женщины  с лицами  и комплекцией типичных укладчиц  шпал кулаками и
матюгами отгоняли  трех скинов  от  лежавшей на  траве миловидной девчонки в
напрочь  разодранном  платье  с окровавленными ногами. Она  рыдала,  женщины
нещадно матерились, и  парни  в конце концов  отошли  в сторону. Один из них
застегивая штаны спросил: - А кто говорил что у цыганок поперечна? Трепло ты
Шурик!
     Резкий, просто жуткий  по  отчаянности крик привлек внимание Рубежного.
Невольно он побежал на  звук,  и за воротами очередного особняка,  во дворе,
увидел   такую  сцену.  Трое  парней  удерживали  рвущуюся  вперед  молодую,
низкорослую цыганку, а  тот самый  рослый  парень  со  шрамом на голове, что
совсем недавно разделил  с  Рубежным  опасность обстрела,  жонглировал двумя
отчаянно ревущими  младенцами. Это были явные близнецы,  максимум по полгода
каждому. Перевернутая  широкая коляска, пеленки, детская бутылочка с молоком
валялись рядом. Скин  ловко  подбрасывал и ловил  детей за руки  и ноги, все
увеличивая и увеличивая скорость своего  жуткого жонглирования, только белые
распашонки мелькали в глазах.  Кроме  троих скинов державших мать еще трое в
коже во всю глотку ржали над происходящим, подбадривая товарища.
     - Давай, Спартач, давай! Еще!
     - Тебе в цирк надо!
     - Быстрей!
     И случилось то, что должно  было  случиться. Спартач  не успел  поймать
ребенка,  и тот, с  высоты двух метров упал  на  асфальт  головой. Александр
услышал  даже треск лопнувшего черепа, алая лужа крови мгновенно  проступила
на  сером асфальте. Цыганка взвыла  особенно отчаянно, она сумела оттолкнуть
трех рослых  жлобов и  подбежала к  "жонглеру".  Тот как  раз поймал второго
ребенка, но увидев перед собой  женщину рассмеялся и поднял  заходившегося в
крике младенца высоко над собой.
     - Ну-ка, подпрыгни, сучка, - сказал скин, ухмыляясь. - Я сейчас и этому
твоему гаденышу башку раскрою.
     Неожиданно он почувствовал сильную боль  в запястье  и  невольно разжал
пальцы.  Рубежный  подхватил тело  ребенка, и  отпустив  руку  скина,  отдал
младенца  матери.  Та  тут же  метнулась за  ворота,  а  на  Александра  уже
надвигались все семеро действующих лиц.
     - Назад, - спокойно и внушительно сказал лейтенант, доставая пистолет и
свои корочки. - Я из ФСБ. Перестреляю всех, не надейтесь.
     Шестеро остановились, а вот его  недавний  знакомец продолжал двигаться
вперед.
     - Что, жалко стало? - Спросил он ухмыляясь. - А мне  вот нет, не жалко.
Я их голыми руками готов всех передушить!
     Спартач  глянул   куда-то  поверх  головы  Рубежного,  и  тот  затылком
почувствовал опасность. Лейтенант успел чуть дернуться в сторону, и здоровая
железная  труба  лишь  скользнула  по  его  голове,  вызвав  острую,  но  не
смертельную  боль.  Но в этот  же  момент Спартач ловким  ударом  ноги выбил
пистолет из  рук фээсбешника.  Рванувшись  назад, к забору, Александр  успел
ухватить за трубу и сбросить вниз хитроумного скинхеда. Он  еще увернулся от
первого удара соперника  слева, но прямой удар Спартача достиг цели. Он  был
особенно жесток, ибо на руке  скина был жуткий кастет с острыми  шипами. Эти
шипы  распороли лицо  Рубежного,  он невольно  прикрыл его руками,  а  затем
почувствовал  страшной  силы  удар  по  затылку, и  все  померкло  вместе  с
отключившимся сознанием....
     Александра  спас тот самый лейтенант-милиционер, обративший внимание на
группу   скинхедов,  ожесточенно  пинающих   человека  в   странно  знакомом
коричневом пальто. Выстрелами из пистолета лейтенант отогнал  их в сторону и
на  своем "Уазике" отвез Александра  в  больницу. В сознание Рубежный пришел
через  сутки,  только на одну его голову наложили сорок  швов, а разодранное
лицо так толком и не смогли собрать местные эскулапы.
     Дело  о  Екатеринбургском  погроме  вызвало   большой  шум.  По  стране
прокатилась целая  серия подобных "мероприятий", но  только Екатеринбургский
удалось заснять  и показать  не  только по западному,  но и  по  российскому
телевидению. Эти  кадры  вызвали ужас и  отвращение у большинства, кто видел
съемки  местного телевидения. Губернатора  сняли, так же  как  и  начальника
ГОВД,  и  генерала  Марусева.  Их  попытка  свалить  все  на  своих  молодых
подчиненных не  удалась именно благодаря мерам, предпринятым Рубежным. Кроме
того ни кто не решился назвать героя, едва ли не  ценой своей жизни спасшего
ребенка,  виновником всего  погрома. Единственное,  что тогда  сильно задело
Рубежного, что так  и не нашли  того скинхеда по  кличке  Спартач. Лейтенант
узнал про него все, имя, фамилию, но тот как сквозь  землю  провалился, хотя
искал его Александр долго и упорно.




     И вот теперь, спустя годы, они все-таки встретились.
     "Имя то,  но  другая  фамилия, но вряд  ли он  сам  другой",  - подумал
Рубежный бросая фотографию на стол.
     -  Этим  займемся в  первую очередь.  Мне  нужны его  часы. И вызывайте
группу захвата из Москвы.
     Через  час  с  Подмосковного  аэродрома  поднялся  Ил-76   с  тридцатью
оперативниками группы  "Феб". Все подобные соединения Федерального Агентства
Безопасности  начинались  с  буквы "Ф": "Федра", "Фобос",  "Фавн". Это  было
прихотью Демидова, быстро получившего у своих подчиненных кличку "Гувер".
     В то утро Федор Шикунов поднялся с постели в дурном  настроении. Угрюмо
глянув на раскинувшуюся рядом в блаженном сне пышную блондинку он скривился,
беспричинно выругался и побрел в ванную. Все утро  его продолжало мучить это
беспричинно дурное настроение. Порой  волны панического страха  накатывались
одна за  одной. А  ведь  Федор  не  знал  ничего  о вчерашней  неудаче  зятя
губернатора.  В своем эстетствующем высокомерии Молодцов  даже не  соизволил
предупредить  своего  подельника  по  темным  делам,  ни  о  странном визите
московского гостя на квартиру опального бухгалтера, ни о последующей неудаче
"топтунов"  из  ФСБ. Если бы  Шикунов  узнал обо всем  этом,  то  бы  уже не
раздумывая рванул из  города куда  глаза глядят, бросив и  насиженное теплое
место, и все хорошо отлаженные связи.
     Как  и большинство  людей своего круга  Шикунов практически не  обладал
комплексом неполноценности, этим пережитком начитанности и интеллигентности.
Ему было по фигу то, что зовут моралью, если он хотел иметь что-то из земных
благ,  то  он  брал  это не  обращая  внимание  на всякие  там  христианские
заповеди.  Но было  нечто другое,  доставшееся  ему от  пещерных  предков  и
сидевшее где-то в области мозжечка. Это было  неким предчувствием опасности,
просто звериной интуицией. Именно эта  интуиция  сорвала его с места  четыре
года назад  из Екатеринбурга, хотя ни  что, вроде  бы, не предвещало  грозы,
даже   наоборот.   Руководство   местного   отделения  скинхедов   от   души
поблагодарило  его  за  проявленное  при  погроме  мужество  и  доблесть,  и
пообещало продвинуть  в  руководящие  органы  только  зарождающегося  "Союза
Молодежи". Но что-то  словно толкало Спартача  в спину,  и  в ту же  ночь он
навсегда   отбыл   из  уральской   столицы,  а   затем   и  сменил  фамилию,
воспользовавшись  найденным  на  погроме  паспортом. Лишь раз, еще в юности,
Федор  Аверьянов пошел против  этого своего звериного предчувствия, за что и
получил  срок за нанесение  диких побоев фанату столичного "Динамо". На того
малохольного парня с синим шарфом  на шее Федор наткнулся в тихом переулке в
районе Сретенки. Настроение было дурное, не было ни  копейки денег, по этому
случаю хотелось хоть кому-нибудь  набить  морду,  а этот хлюпик как  раз шел
навстречу. Таких драк у бывшего боксера Аверьянова было  много сотен и до, и
после.  Но в  тот раз что-то  было не так, что-то  все  время заставляло его
непрерывно  оглядываться  по  сторонам, а  в спину словно  толкал  странный,
впервые испытанный страх. Как потом оказалось, все  это избиение происходило
под  бдительным оком скрытой телекамеры одной из охранных фирм,  карауливших
здесь  совсем другую  "рыбу". В  тот же вечер Спартача арестовали, его давно
уже знали в милицейской  среде по заметному  шраму на голове,  полученным от
хлесткого  удара велосипедной цепью  еще в  тринадцать лет. Отсидев три года
Федор стал умнее, и научился  чутко прислушиваться к  своему внутреннему  я,
доверять ему, и ставить выше всякой самой проверенной информации.
     Вот и в этот раз он мучился не долго.
     "Все, пора линять, - решил Федор, глянув в окно на заснеженную улицу. -
Сейчас съезжу  в контору, заберу новый  паспорт и рву когти из этого города.
Раньше надо было этим  заняться, когда только этого  стукача засекли.  Какую
там мне Надька фамилию выписали? Зубов, что ли? Не перепутать бы чего".
     Вернувшись в спальню он растолкал свою нынешнюю подругу,  Виолу, бывшую
стриптизершу, жившую с Шикуновым уже второй год.
     - Иди, приготовь чего-нибудь пожрать, - буркнул он ей. Дождавшись когда
сонная,  позевывавшая  девушка  ушла  на  кухню,  Федор  развернул  объемную
тумбочку  под телевизором.  Поддев перочинным  ножом  тонкую фанеру  Шикунов
обнажил  дверцу небольшого,  но  хитроумного сейфа. Торопливо открыв его  он
рассовал по карманам пачки денег и два небольших мешочка с бриллиантами.
     -  Федь,  твои  гаврики  приехали, - крикнула  с кухни Виола.  Судя  по
шипящим  звукам   и  характерному  запаху  экс-стрипризерша  готовила   свое
единственное фирменное блюдо - яичницу с колбасой.
     Шикунов глянул в окно. Джип стоял на  обычном месте, как раз под знаком
проезд запрещен, а трое его подручных телохранителей не торопясь, солидно, в
перевалочку, направлялись к подъезду.
     - Ладно, я пошел, - сказал он.
     - А завтрак? - удивилась Виола.
     - Сама  его жри, - буркнул Федор,  и,  одевая куртку,  шагнул за  порог
квартиры.  Все  дальнейшее походило  на  дурной  сон. Сильный удар  в  живот
заставил его согнуться,  руки мгновенно  заломили  за  спину,  и  неудобная,
холодная сталь наручников  лучше всего  подтвердила правоту его  подспудного
страха  о  надвигающейся грозе. На голову и глаза Шикунову  тут же  напялили
черную,  вязанную шапку, и  поволокли  не к главному выходу, а  к запасному,
выходившему во двор,  и в  первый  раз  открытого в этом  доме  за последние
пятнадцать лет.
     "Все, сгорел!", - успел подумать он.
     Всех  четверых  задержанных привезли не в загородный мотель, а в старый
склад в самом центре города. Минуты через три подъехал и Джип Шикунова с так
же аккуратно "упакованным" шофером личного завхоза губернатора. Лишь тогда с
лица  бывшего интенданта сорвали вязанную шапку и тот увидел самого главного
среди его похитителей. Бывшему фанату Спартака сразу стало плохо.  Горло его
перехватила спазма, а сердце словно сжала чья-то  могучая рука. Он мгновенно
узнал этого человека, хотя давно уже похоронил его в своей памяти.
     -  Ну,  со свиданьицем, -  сказал Рубежный, не вынимая  рук из карманов
куртки.  Он  не стал бить и угрожать  давнему знакомцу,  но один этот взгляд
стоил  того, что штаны  Федора мгновенно  наполнились  дерьмом. Первым делом
Васильев снял с  запястья Шикунова  часы. На глазах опешившего  "интенданта"
Рубежный  снял  заднюю  крышку  "Ориента"  и  показал всем  приклеенный  там
небольшой кусочек лейкопластыря с двумя рядами цифр.
     - Давай, Василий, езжай на  жэдэ вокзал, камера хранения  номер пятьсот
десять,  "А126", - приказал  Рубежный.  -  А  мы тут пока  с  этим засранцем
поговорим. Он нам сейчас столько интересного  про  своего шефа расскажет! Да
откройте там дверь, а то задохнемся от этой вони!
     Генерал-губернатор  Восточного Сибирского  округа  Месяцев  приехал  на
работу  без  пяти десять. Ровно  в десять секретарша подала ему  на  подносе
крепкий, до черноты, и горячий до кипятка чай.
     - Спасибо,  Лена, -  поблагодарил  генерал  и,  неторопливо  отхлебывая
подарок Цейлона, начал просматривать лежащие на  столе  бумаги.  Допить этот
стакан ему не удалось. За дверью послышался странный шум, она распахнулась и
в кабинет губернатора вошли трое рослых парней в полной амуниции спецназа, а
так же высокий  человек в  штатском, с  напряженным лицом,  приметным шрамом
около рта и холодными глазами палача.
     - Кто вы такие, какое право  имеете врываться в мой кабинет! -  рявкнул
Месяцев, потянувшись  к селектору.  Рубежный  не стал дожидаться последствий
этого действия  губернатора, перегнувшись  через стол он схватил Месяцева за
волосы и изо всей силы ударил генерала  лицом о полированную столешницу.  На
благородные разводы мореного дуба закапала кровь.
     -  Читай,  - Рубежный сунул под нос дальнозоркому  губернатору ни когда
ранее не виданный им документ.
     "Федерально  Агентство Безопасности,  -  с  трудом, без  очков напрягая
зрение  прочитал  генерал. -  Значит Стариков  был  прав.  Оно существует  и
работает".
     Спустя  две  недели  Сизов и Соломин сидя  в одной из комнат резиденции
"Баня"  просматривали  видеокассету,  при  этом  слушая  личные  комментарии
Демидова.  Сизов  потягивал  пиво,  Соломин,   прибавивший  ко  всем   своим
многочисленным болячкам язву желудка, изредка прикладывался к "Боржоми".
     - Все это  начал военный  прокурор  Зинченко,  вот  его фотография.  Он
раскопал на Месяцева  много компромата,  но затем был найден мертвым в своем
кабинете, все очень походило на самоубийство, но сейчас уже доказано что это
было  организовано  людьми  Месяцева,  неким  Шикуновым.  Но Зинченко  успел
передать  дубликаты своих материалов Семенову. А это кадры из личного архива
Месяцева. Ну, тут мало интересно - его дом, один из  пяти, девочки, сауна...
А,  вот!  Это  уже  интересно,  -  Демидов  остановил  запись  и показал  на
мелькнувшую в  кадре лежавшую на широкой кровати очень  красивую, обнаженную
девушку с явно заплаканным лицом.  - Это Лена Фомичева, ей всего тринадцать,
но девушка,  как  видите, развита не  по годам.  Губернатор  приметил  ее на
открытии  новой школы,  она подносила ему  цветы. На следующий день  Шикунов
подкатил  к  ней  после  уроков  с  соответствующим  предложением,  но  Лена
оказалась девушка со старомодными понятиями  о  чести, тогда раздосадованный
интендант  просто выкрал  ее.  Губернатор  своего добился,  все-таки  бывший
десантник, но девушка оказалась очень строптивой, грозила большим скандалом,
так  что  Шикунову  пришлось   ее  задушить  и  закопать  недалеко  от  дачи
губернатора. Эти  кадры  так  же попали в  руки Семенову,  и  они  послужили
хорошим дополнением к его бухгалтерским разработкам.
     - Где-то я про подобное уже слыхал, - пробормотал Сизов.
     - Ну как же, стиль Лаврентия  Павловича, - хмыкнул Соломин. - Ни что  в
этом мире не ново.
     - Продолжай, - кивнул Сизов запнувшемуся Демидову.
     - Ну, а  это  главное, - на  экране телевизора  были странные  земляные
работы. В зимнем лесу несколько человек разгребали лопатами  снег и сучья. -
Чтобы выбить из Месяцева расположение этого схрона пришлось применить к нему
все известные методики, вплоть до "сыворотки правды".
     А  на  экране телевизора  все  те  же люди  выволокли из ямы  здоровый,
пятидесятилитровый  бидон,  подобный  тому, в  которых на  фермах  перевозят
молоко.  Открыв  его  следователь  в  прокурорской  форме  начал  по  одному
вытаскивать и складывать на поднос небольшие  мешочки с завязками, методично
считая  свою  добычу. В  следующем  кадре  он  открыл один из  мешочков,  но
безупречно ограненные бриллианты не оставили особого впечатления  при плохой
съемке и мрачном освещении зимнего дня.
     -  Эта схема была  отлажена до поточного  метода. Все государственные и
частные  предприятия  и фирмы  платили  один  процент доходов в личный  фонд
губернатора. Официально деньги шли на  благотворительность, на самом деле до
сирот  и убогих  доходило не  более трети всей суммы. На остальные деньги  в
Якутии закупались необработанные алмазы, на гранильных фабриках Новосибирска
доводились до  ума,  а затем бриллианты  поступали лично к  Месяцеву  и  его
семейству.
     - И на сколько тянет этот бидончик? - поинтересовался Соломин.
     -  Почти   миллиард  в  рублях,  примерно  двести  пятьдесят  миллионов
долларов.  Существовал  еще личный схрон Молодцова,  но эта  сволочь  успела
застрелится, теперь ведем работу с его шофером и остальными приближенными.
     - Как они все-таки вышли на этого Семенова? - спросил Сизов.
     - Тут  не  обошлось без предательства. Один  из  наших  людей сдал нашу
контору  своему  губернатору, в том  числе  номера  московских  телефонов  и
электронной почты.  Далее все было просто, они проверили  кто звонил по этим
номерам из Новосибирска и вышли на Семенова.
     - Ну что ж, значит пора вам  выйти  из подполья, - решил Сизов. - Пусть
вас боятся.
     - Да, пора,  -  согласился Демидов.  - А то в том же Новосибирске  едва
нашу группу  не  расстрелял местный СОБР. Хорошо что глава "фебовцов" еще по
Чечне лично знал того парня что руководил собровцами.
     После того как Демидов ушел однокашники долго сидели молча.
     -  Интересно, есть ли предел человеческой жадности? -  тихо, скорее для
себя сказал Сизов.
     - И подлости, - вздохнул Соломин.
     -  У  тебя  сколько  на черный день  припрятано бриллиантов? -  спросил
Владимир.
     - Шутишь что ли? - поперхнулся  своей  минералкой Соломин.  - Откуда  у
меня бриллианты?
     - Ну вот  и меня столько же. Вряд ли  они есть  и у Сашки. Нас что  же,
всего трое  таких осталось в этой стране?  Помнишь каким  был  этот генерал,
Месяцев, четыре года назад?
     - Ну, допустим, тогда он был только полковник, - напомнил Премьер.
     - Да, бравый вояка, прошел все горячие точки Союза, раз пять был ранен,
его нам рекомендовал Сазонтьев.  Начал,  вроде, неплохо, претензий к нему не
было. И за считанные годы превратился в такое дерьмо.
     Через два месяца состоялся суд над тремя бывшими генерал-губернаторами,
Месяцевым, Стариковым  и  Авдониным.  Еще один генерал-губернатор,  Шабунин,
успел застрелиться до ареста.  И это было лишь начало большой чистки. Только
из  органов московской милиции было  уволено десять  тысяч человек, шестьсот
сорок  человек  осуждено,  пятьдесят   два  -  в  основном  высшие  офицеры,
расстреляны.  Радиоголоса  из-за  бугра  торжествовали.  Торопливый  говорок
Симеона  Антипина  иногда  просто   захлебывался  от  избытка  переполнявших
писателя чувств.
     - Этот год войдет в один ряд в истории  России вместе с годом  введения
Иваном Грозным  опричнины,  и  незабвенным тридцать седьмым -  годом  начала
основных сталинских репрессий. История повторяется снова и снова, похоже что
Россия не способна  учиться  на  своих  уроках. Те, кто  четыре  года  назад
свергали старый строй и расстреливал своих противников, теперь сами получили
достойную плату стандартными девятью граммами свинца.
     Фокин же в своем обычном телеобращении был предельно краток,  но жесток
в  формулировках. Перечислив результаты всех массовых чисток главный идеолог
страны подвел общий итог.
     -  Военное руководство страны еще раз доказало, что вопреки мнению всех
этих сволочей из-за бугра, оно способно самоочищаться от позорящих его честь
генералов и  офицеров. При этом не идут в счет ни какие  прошлые заслуги или
симпатии.  Сегодня  Россия получила еще  один  хороший импульс  для движения
вперед.
     При всей этой взаимной истерии ни кто из аналитиков особенно не обратил
внимание на то,  что всех четырех выбывших губернаторов сменили люди далекие
от армейской жизни, простые чиновники и люди от бизнеса.




     2000 год, граница с Ингушетией, пропускной пункт "Кавказ".
     Этот день ни чем  не отличался от десятков и сотен дней на войне. Самая
адская работа  именно  здесь,  на  грани  между миром и войной, когда уже не
знаешь  кто враг, а кто нет. Там, в бою, там все понятно, совсем не так  как
здесь.
     Капитан  Юрий  Мирошкин с утра  пребывал в плохом  настроении,  и виной
всему была вступающая в свои права осень.  Еще  вчера острая синева  бабьева
лета словно  увеличительным стеклом  разжигала  последнее  тепло остывающего
солнца,  и  капитан  даже слегка позагорал, подставив свой  коричневый  торс
последним  лучам  осеннего  светила.  Но  проснувшись  во  втором часу  ночи
Мирошкин услышал словно  кто-то робко постукивает одним пальцем по  железной
крыше его вагончика, и невольная тоска сжала его сердце.
     "Еще  одна осень  на  войне, снова грязь, холод, тоска",  - подумал он.
Кроме того вспомнилось главное, о том что от него ушла Ленка, и эта тоска по
любимой женщине  накрыла  сердце такой  безнадежной мукой,  что Юрий закусил
край одеяла, чтобы  не  застонать  и  не  разбудить  спящих  рядом офицеров.
Противный вкус шерстяной тряпки окончательно прогнал остатки сна, и Мирошкин
так  и  проворочался до утра, невольно слушая как все требовательней и  злей
дождь  барабанит  и  по  крыше,  а  усиливающийся  ветер  иногда  свинцовыми
очередями швыряет капли в стекло небольшого оконца.
     А в  восемь утра  Мирошкин  был  уже  на  посту,  и  с чисто физическим
мучением всматривался  в  эти чуждые  ему  лица  женщин,  старух,  стариков,
сравнивая их с  мутными фотографиями в засаленных, мятых паспортах,  пытаясь
понять что  хотят сказать эти неприятные, вызывающие отвращение,  а  порой и
ненависть люди.
     - А-а, гаспадин афицер,  это  он, просто тогда он был толстай,  а  счас
савсем худай стал, - почти кричала  Юрию в лицо высокая, худая как кочерга и
такая же страшная женщина неопределенного возраста. При этом она наклонилась
почти вплотную к лицу капитана, и Юрия едва не вырвала от адской смеси лука,
чеснока  и   давно  нечищенных   зубов.  Сам   престарелый   старик   ингуш,
действительно мало похожий на фотографию в паспорте, стоял молча, медленно и
редко моргая глазами.
     К Юрию  подошел его запоздавший напарник, капитан Василий Зелинский. За
глаза их звали Торопунька  и  Штепсель, настолько  забавно смотрелись  рядом
рослый Зелинский и низенький, коренастый Мирошкин.
     - Что у тебя? - спросил он, методично пощелкивая семечки.
     - Семен,  как думаешь, это он  или нет? -  спросил Мирошкин  протягивая
паспорт Зелинскому. Тот оценивающе взглянул на старика, потом на фотографию,
потом снова на  старика, а затем закрыл паспорт, и, отдав его ингушу, махнул
рукой, дескать - проходи.
     - Сегодня что-то народу  меньше чем  обычно, -  сказал  Юрий, раскрывая
очередной паспорт старика, на этот раз чеченца.
     - Дождь,  сидят  по домам, - заметил Зелинский,  делая то  же  самое  с
паспортом его жены.
     С обоих  сторон  блокпоста скопилось не  менее  сотни  человек желающих
проникнуть по другую сторону границы, но это действительно было мало. Обычно
таких  ходоков стояло раза  в три больше. Что особенно убивало офицеров, так
это то, что спустя часа два-три те же самые лица возвращались обратно либо в
Чечню,  либо в Ингушетию.  Юрий зевнул, потом еще раз. Зелинский рефлекторно
повторил все это и спросил:
     - Ты что это зеваешь, не выспался?
     - Нет.
     - А я так хорошо спал под этот дождь. Вчера из дома письмо пришло.
     - Да? Что пишет Надежда?
     -  Юрка  уже ходить начал,  Аньку отдали в детский сад. Кстати, Надежда
видела твою  с этим...  козлом.  Говорит он старше  Елены  лет на  двадцать.
Какой-то важный чин в городской управе. Лысый.
     - Ну и хрен с ними. Пусть живет, пыль с лысины сдувает.
     Офицеры знали друг друга давно, с училища, тогда они не сильно дружили,
но оба скоротечных курсантских романа происходили у всех на глазах. Но затем
жизнь  в  одном  небольшом  гарнизоне  поневоле сблизила обе  семьи,  а  эти
командировки на Кавказ так же быстро заставили мужчин сдружиться. Вот только
семейная жизнь Зелинского удалась, а у Мирошкина пошла наперекос.
     К полудню Юрий окончательно  выдохся. Ему казалось что он заснет  прямо
сейчас, стоя  с паспортом очередного ходока в руках. Плюнув на все он отошел
к  вагончику  и  умылся. Как раз  в  это  время  со  стороны  Чечни подъехал
здоровенный  бортовой  "КамАЗ",  а сразу  за  ним  три белоснежных  джипа  с
эмблемой ОБСЕ.
     - О,  опять  эти  шакалы евросоюзные, -  заметил  Зелинский, исподлобья
поглядывая в сторону заезжих гостей. - Все ездят, нюхают, козлы!
     - Да пусть ездят,  авось когда-нибудь да подорвутся на фугасе, а то все
не верят что тут идет война.
     - А лучше что бы чеченцы утащили их в плен.
     Как обычно  делегацию  надо было пропустить  без  очереди, но для этого
сначала нужно было проверить здоровенный бортовой "КамАЗ", буквально забитый
галдящими как сороки чеченками и разным скрабом. Мирошкин занялся водителем,
от  джипов же подбежал не  по годам  молодой майор с лощеным лицом типичного
"арбатского вояки".
     - Ну, что тут у вас!? - торопливо начал понукать он. - Давайте быстрей,
мы на самолет опаздываем.
     -  Погоди, успеете, - сказал Зинченко, и кивнул подошедшему сержанту. -
Посмотри что там.
     Запрыгнув в кузов сержант осмотрелся по сторонам и крикнул:
     - Барахло разное! Тряпье, мешки с мукой.
     - Ну пошарь там!  Да гони этих баб с кузова! Пусть не придуриваются что
правил не знают, каждый день туда-сюда ездят!
     Сержант с матами начал гнать пассажирок из  кузова,  Мирошкин, проверив
бумаги  водителя,  подошел  на  помощь  к своему  другу  и  так  же принялся
проверять документы у пассажирок "КАМАЗа". Получив  документы они по  одному
лезли обратно в кузов, хотя сержант продолжал свой осмотр.
     - Куда прете, - накинулся тот на них. - Не видите я еще не закончил!
     В ответ  те  загомонили что-то на своем  горластом  языке,  ни мало  не
собираясь уступать солдату. Плюнув тот продолжил копаться в ящиках и мешках.
Молодой водитель КАМАЗа нетерпеливо посматривал  из кабины, время от времени
нажимая на газ, и внося ревом своего двигателя еще больший шум. А московский
майор снова начал атаковать, на этот раз Мирошкина.
     -  Э-э,  капитан,  ты  давай  не наглей,  а! Хочешь  себе  неприятности
получить? Ты их получишь, я тебе это гарантирую!
     - Да  отстань ты, - отмахнулся от него Юрий. - Нашел чем пугать. Дальше
Чечни все равно не пошлют. Сержант, как там у тебя?
     -  Сейчас! - донеслось из кузова. -  Ну-ка слезь с  этого  ящика!  Кому
говорю слазь!
     "С  кем это  он там", - подумал  Мирошкин,  и в  этот  момент  в кузове
грохнул  пистолетный выстрел.  Капитан  еще поворачивал  голову, а КамАЗ уже
взревел и тронулся с места, своим  ревом почти  заглушив визг попадавших  от
толчка чеченских женщин.  Ближе всего к машине  оказался Зинченко,  он успел
догнать еще не разогнавшуюся машину и,  подтянувшись,  рывком  запрыгнуть  в
кузов.  Юрий  видел  как  Василий  встал,  но водитель  заложил крутой вираж
объезжая бетонный блок,  капитана мотнуло  в сторону.  А когда он выпрямился
снова  послышались  выстрелы, и  тело Зинченко  дернулось, завалилось назад,
перевалилось  через  борт  и  упало  на дорогу. Эти двадцать метров Мирошкин
пробежал  на одном  вздохе и  почти  упал на тело  друга. Одного взгляда ему
хватило чтобы понять весь  ужас положения. Изуродованное пулями лицо Василия
не  оставляло ему ни каких шансов, капитан еще  хрипел, из  пробитого  виска
пульсировала кровь, еще одна пуля прошла через глаз. А со стороны уезжающего
КАМАЗа  доносилась  все  разгорающаяся  пальба.  Лавируя  по  лабиринту   из
расставленных по  дороге блоков  громоздкий грузовик ни как не  мог  набрать
скорость,  по  кабине  водителя  стреляли  из нескольких автоматов, но  и из
кузова уже не прячущиеся  боевики отвечали ожесточенным огнем. Их было трое,
в грязном  камуфляже, в  черных  масках. Разогнувшийся  Мирошкин  перехватил
пробегавшего мимо солдата, выхватил из рук у того "Калашников" и,  почти  не
целясь,  выстрелил  в сторону КАМАЗа из  подствольного  гранатомета. Выстрел
получился удачным, граната опустилась точно  в  центр  кузова  и,  очевидно,
попала на  какие-то боеприпасы, потому что сразу  полыхнул  невероятной силы
взрыв, в щепки разнесший кузов грузовика.
     Опустив автомат Мирошкин несколько секунд смотрел на догорающие останки
КАМАЗа, потом  машинально отдал оружие солдату, и присел на корточки рядом с
телом  друга.  Василий уже не  дышал,  единственный его глаз  был открыт, и,
отражая  серую хмарь  осеннего  неба, стал  таким же  серым  и безжизненным,
утратив  живую, природную голубизну. Юрий медленно  стянул  со своей  головы
шапку. Мимо него проползли джипы с высокой комиссией, но Мирошкин, казалось,
не видел этого.
     Спустя  восемь  лет  в  международном  аэропорту  Гааги  Юрий  Мирошкин
спускался  по трапу с борта семьсот  сорок седьмого  Боинга. На  погонах его
щегольского мундира сияли  три полковничьих звезды, справа на  груди  значок
Военной  академии  имени Фрунзе. Эта  посадка в Голландии  была вынужденной,
из-за сильного ливня аэропорт Брюсселя не принимал их самолет, и теперь Юрий
раздумывал  над  тем,  как  добираться  до  штаб  квартиры  НАТО,  дождаться
улучшения погоды, или просто уехать автобусом. Гаагу  так же одолевал дождь,
показавшийся Мирошкину очень сильным,  он  невольно перешел на  бег, хотя до
поданного им автобуса было всего метров двадцать.
     "Что же тогда творится в Брюсселе, - подумал Юрий, складывая зонтик уже
внутри  салона. - Если здесь  такой дождище хлещет, то там, наверное, вообще
всемирный потоп?"
     От дамы  стоявшей рядом  с ним возбуждающе пахнуло  резким,  изысканным
ароматом,  и на несколько минут Мирошкин забыл о  проблемах столицы Бельгии.
Машинально,   на  автопилоте  полковник  последовал  за  женщиной  со  столь
восхитительным  парфюмом,  в самом деле оказавшейся  привлекательной во всех
отношениях.  За  эти  годы  Юрий  так  и  не  женился,  но сумел оценить все
преимущество  холостяцкого существования, и  кратковременные, бурные  романы
скрашивали его скучную личную жизнь.
     "Пройдем паспортный  контроль, и  надо будет  с ней  познакомиться",  -
подумал Юрий, продолжая смотреть вслед красавице. Он  не глядя сунул паспорт
в руки  чиновника.  Гораздо  больше  полковника  сейчас  волновало,  в какую
сторону  отправится  его попутчица.  А  та  остановилась  посредине  зала  в
нерешительности,  явно  волнуемая  теми  же  самыми проблемами,  что  и  сам
Мирошкин. Дама  посмотрела в сторону  расписания  движения  самолетов, потом
отошла в сторону, к расписанию междугородних автобусов.
     "Что они  там  возятся?"  -  с  досадой  подумал  Юрий, оборачиваясь  к
представителям  пограничного  контроля.  К   этому  времени  количество   их
удвоилось,  худощавый   парень  с   некрасивым,  вытянутым  лицом  коренного
фламандца  что-то  объяснял  более  старшему  товарищу с  объемным животиком
любителя пива, тыча  при  этом  пальцем то  в  паспорт Юрия,  то на  монитор
компьютера.
     - Что-нибудь не  так, офицер? - спросил  Мирошкин,  заученно скалясь  в
профессиональной, дипломатической улыбке.
     -  Вы Юри Мирошки? -  спросил  молодой  чиновник,  по западному  глотая
окончания имен.
     - Да.
     - С какой целью вы прибыли в Нидерландское королевство?
     - Я следую транзитом в Брюссель, по приглашению руководства блока НАТО.
     Мирошкин достал нужные документы, оба голландца внимательно их изучили,
потом переглянулись, старший куда-то ушел, второй сказал: - Один момент, - и
отложив  документы Юрия  в  сторону  занялся проверкой документов  какого-то
азиата, не то корейца, не то японца.
     "Любитель  пива"  вернулся  минут через  десять,  и не один, а с  двумя
рослыми полицейскими.
     - Юри Мирошкин? - спросил он строго, беря в руки паспорт полковника.
     - Да, это я.
     -  Вы объявляетесь  задержанным  по  ордеру международного трибунала  в
Гааге как военный преступник. У вас есть право на  адвокатскую защиту, у вас
есть право на один звонок.
     Юрий был ошеломлен.
     - Какое вы имеете право! - вскипел он.  - Какой еще к чертям  ордер!? У
меня дипломатический паспорт!
     - Это не  имеет  значение. Правительство  Голландии  не признает вашего
статуса дипломата. Следуйте за нами.
     Побагровевшего  от  злости  Мирошкина  провели  в комнату  пограничного
осмотра, тщательно обыскали и отобрали деньги, документы и  все самое ценное
- часы, золотую цепочку, перстень, а так же  ликвидировали ремень и  шнурки.
На  все  протесты  и угрозы  русского  полковника  голландцы  реагировали  с
флегматичной   безразличностью,  так   что  через  полчаса  Юрий  плюнул,  и
напоследок  по  русски "причесав" своих тюремщиков умолк, надеясь  только на
одно - телефонный звонок в посольство.
     Человеку,  поднявшему посла России с постели  в  три  часа ночи, трудно
рассчитывать  на  доброту и ласку. Митин,  так  звали  главного  российского
дипломата в Нидерландском королевстве, был настроен соответственным образом.
     -  Ну,  так  что  у  вас  тут   случилось,  полковник?  -  буркнул  он,
покрасневшими   от   недосыпа   глазами   рассматривая   нарушителя   своего
спокойствия.  Мирошкин как можно более подробно рассказал  обо всей странной
ситуации, Митин кивнул и вышел, сказав только одно.
     - Хорошо, сейчас разберемся.
     Но вернулся посол только через полтора часа. Следов сна на его лице уже
не было  заметно, зато отчетливо  просматривалось явная  злость  напополам с
растерянностью.
     - Плохи  твои  дела, полковник. Ты  знал что по твою душу в свое  время
выписали ордер на арест?
     - Да,  но  это когда было?! Да и вообще,  что это  за глупость! Это уже
пятая моя поездка на Запад.
     -  Странно что она не тринадцатая.  Я  пробовал все,  и протестовал,  и
угрожал, просил отпустить тебя под залог - бесполезно. Уперлись как бараны!
     - Что же теперь делать? - растерялся Мирошкин.  До этого он воспринимал
все происходящее как дурной сон, временное  недоразумение, но лишь теперь до
него начал доходить весь ужас своего положения.
     -  Прийдется, брат, немного  посидеть  в тюряге. Это,  правда,  не наши
тюрьмы, тут все гораздо более цивилизованно. Но...
     - И долго?
     Митин пожал плечами.
     -  Пока  не  включится большая дипломатия из  Москвы. Так что  потерпи,
брат.
     На следующий день газеты и телевидение взахлеб вещали о деле Мирошкина.
"Русский  офицер  арестован  за   прошлые  военные  преступления.  -  писала
английская  "Гардиан".  -   Голландское   правосудие   предъявляет  русскому
полковнику  обвинение  в  убийстве четырех чеченских женщин. Невинные мирные
жители погибли восемь лет назад от рук Юрия Мирошкина".
     Кадры любительской съемки зафиксировавшие выстрел Юрия из подствольника
и последующий  взрыв КАМАЗа крутили по всем каналам. Правда  куда-то исчезли
кадры обстрела боевиками блокпоста, тем  более смерть  Зинченко.  Показывали
только сам выстрел и потом крупно лицо Юрия склонившегося над телом друга.
     Следствие длилось всего две недели, сам суд - три дня. Первый раз войдя
в  зал заседаний  Юрий  сразу  почувствовал как от этих  затянутых  в черные
мантии людей веет холодом высокомерия и непонятной  ему ненавистью. Он понял
все  из выступления  прокурора,  итальянки  Андре  Конте, пожилой  женщины с
лицом, на котором напрочь отсутствовали какие либо эмоции.
     -  Мы не можем терпеть пока на  нашей прекрасной земле  существуют хоть
какие-то нарушения прав человека. Этот же человек нарушил самое важное право
человека, право  на  его жизнь. В лице этого жалкого полковника  мы судим не
только его, но и все это громадное, варварское государство. Государство, где
раздавлены все права человека, где отсутствует сама свобода.
     Все  попытки адвокатов  доказать,  что Юрий  стрелял  сторону КАМАЗа  в
состоянии аффекта  и  неприцельно  ни  к  чему не привели. Благодаря усилиям
российских  спецслужб  была найдена  и  показана по  телевидению  вся запись
инцидента на пропускном пункте  "Кавказ". Несколько подкупленных журналистов
опубликовали   действительную   версию    всего   происшедшего.   Потихоньку
общественное  мнение начало склоняться  в сторону Мирошкина.  Но несмотря на
все усилия дипломатов  и адвокатов международный трибунал в Гааге приговорил
Юрия Мирошкина к пожизненному заключению. Та же самая прокурорша  в интервью
одной  из  телекомпаний откровенно призналась в том, что  в  этом случае она
искренно сожалеет, что в Европе отменили смертную казнь.
     - А жаль, это было бы хорошим уроком всем этим русским варварам.
     Узнав  о решении  суда  Сизов  пришел в  ярость.  Его  личный секретарь
Фартусов еще  ни когда  не  видел  Диктатора в таком  состоянии. Получив все
указания он вышел в приемную и немедленно позвонил Соломину.
     - Виктор Андреевич, срочно зайдите к Владимиру Александровичу.
     Через  три  минуты  Премьер вошел  в  приемную  Сизова, кивнул  головой
Фартусову и хотел пройти дальше, но секретарь преградил ему дорогу.
     - Виктор  Андреевич, это я вас вызвал. Шеф  не  в себе,  он  разбил две
хрустальных пепельницы и сломал стул.
     - Чего это он? - удивился Соломин.
     - Это из-за Мирошкина.
     - А-а, понятно.
     - Кроме того  он велел разорвать все отношения с Голландией, арестовать
имущество  Нидерландов  в  России,  а   так   же  задержать  всех  подданных
королевства как заложников. Кроме того он велел готовить эскадру Балтийского
флота к походу в Северное море.
     У Соломина вытянулось лицо.
     - Ну, это он уже через чур! - пробормотал он.
     Несколько секунд Премьер раздумывал.
     - Где сейчас Сазонтьев?
     - На Арбате, в Генштабе.
     -  Вызови  его   сюда,  пусть   принесет  побольше  водки  и  придумает
какой-нибудь повод ее выжрать.
     -  Хорошо. Да, он велел вызвать к себе Мохнача,  Ждана и Анисина. Потом
Володина.
     - Эти трое обойдутся, а Володина ушли куда-нибудь к ядреной фене, чтобы
не нашли его дня три!
     Кабинет  Диктатора  был  пуст  и  премьер прошел дальше, неодобрительно
осмотрев по ходу разбитый в  щепки  стул и лежащие у стены осколки хрусталя.
Виктор нашел Сизова в комнате отдыха, тот лежал на диване, расстегнув китель
и сорвав с  шеи галстук.  Лицо Владимира  пылало как после  бани, знаменитая
прическа была растрепанна.
     - К тебе можно? - спросил Соломин.
     - А, это ты, заходи.
     Премьер с кряхтением втиснул в кресло свою квадратную от полноты фигуру
и спросил.
     - Ты на крестины-то ко мне завтра прийдешь?
     - Ну я же обещал, значит прийду.
     Две недели назад у Соломина родилась внучка, и Сизов  пообещал быть  ей
крестным.
     - Это хорошо. А проект бюджета смотрел?
     - Нет еще, что там у тебя?
     - Как обычно, расходы больше чем доходы.
     Еще минут пять разговор вяло перепрыгивал  с одной темы на другую, пока
в дверях  комнаты  не показалась  громадная  фигура  Главковерха.  Сазонтьев
выглядел  несколько  странно, трезвый, но  какой-то загадочный,  правую руку
держал за спиной.  Не соизволив поздороваться он прошел вперед и водрузил на
небольшой журнальный столик литровую бутылку водки.
     - Гуляем, курсанты, - сказал он. - Хозяин, тащи огурцы.
     - Это по какому еще случаю у тебя банкет, - нахмурился Сизов. - Да  еще
с утра пораньше?
     - На, читай, ты так долго этого добивался, - и Сашка бросил перед своим
непосредственным начальником красные корочки.
     - Да  неужели! Никак  наш маршал все-таки кончил академию, - добродушно
засмеялся Соломин.
     - Ну, молодец, - сказал Сизов, наконец оживляясь. Он даже сел на диване
и  с интересом  изучил весь документ.  -  А  что ж  вот  так вот? - Владимир
показал рукой на  бутылку. -  Поехали  в ресторан, хоть в  "Прагу",  что ли,
посидим, отметим.
     -  А что, по курсантски уже за падло? Водку в "бескозырке" уже брезгуем
потреблять. Заелся, господин диктатор!
     В  комнате  отдыха  появился  Фартусов отягощенный  подносом со  всякой
снедью  из  кремлевского буфета: бутербродами с икрой, колбасами и ветчиной,
любимыми  Сазонтьевым  солеными  огурцами и  двумя  бутылями  "Боржоми"  для
Премьера. Через  полчаса Фартусова послали  за еще одной бутылкой водки,  но
секретарь,  помня пословицу,  предусмотрительно принес  две.  Разрешил  себе
принять на грудь и давно  уже не потреблявший из-за больной печени  Соломин.
Когда через два часа Фартусов осторожно  заглянул в кабинет, гулянка была  в
самом разгаре. Соломин сидел уже в одной майке, два же  его собутыльника так
же скинули кители и расстегнули рубахи до самого пупка.
     - Нет,  Виктор,  ты  не  понимаешь!  - орал  Сизов,  мотая указательным
пальцем перед лицом Премьера. - Это они не этого полковника унизили, это они
всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!
     - Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать  Европу  от Америки, а
ты:   "...разорвать  отношения,  послать  крейсера  в  Северное   море",   -
процитировал  Премьер.  -  Нас не  бояться  должны,  а  уважать,  понимаешь,
уважать!
     - Нет, Володь, Виктор прав, - Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом
и  продолжил свою мысль. - Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок
секунд за сорок. Если прикажешь я снова пройду на "Петре Великом" и поставлю
к верху раком весь мир, но это не тот метод. Виктор прав, когда тебя боятся,
они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать
тебя  за пятки.  Я считаю так  - парня нужно вытаскивать  любой ценой,  этим
голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту
судейскую  камарилью  опустить так,  чтобы  ни  кто их  больше  не  принимал
всерьез...
     Вернувшись в  приемную Фартусов  с ухмылкой заявил  всем трем ожидавшим
приема главам спецслужб.
     - Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.
     Лишь через  сутки Володин вызвал к  себе посла Нидерландов и вручил ему
ноту протеста.  Через  три  дня после этого  был  арестован  некий гражданин
Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению  в шпионаже. Еще через три  недели в
неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении  таможенного
контроля  в  аэропорту имени Джона Кеннеди у ней в  сумочке нашли  пакетик с
десятью граммами героина. Наркотик у ней учуяла специально  обученая собака.
Та  же  самая  собака  проявила  интерес к  еще  одному  пассажира этого  же
авиарейса, сидевшего как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у него ни чего
не нашли. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с
серьгой в  ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и  пограничников своими
развязанными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.
     -  Ой,  этот  запах, наверное, осталось от  рукопожатия с моим сыном, -
пояснил он. -  Он  у  меня давно  сидит  на  игле,  и  он же провожал меня в
аэропорту.
     - Господин Марк Спирин, зачем  вы приехали в США? - сурово спросил один
из чиновников.
     - Я хотел бы поработать здесь.
     - Но у вас гостевая виза!
     - Ну и что?
     Чиновник миграционного  агентства  с возмущенным лицом вернул документы
странному человеку.
     - Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.
     -  Не очень  и  нужно,  - хмыкнул  Спирин  и, подхватив  свою  скромную
поклажу, повернул в сторону выхода.
     К  сожалению американские таможенники  плохо  знали лучшего российского
престидижитатора Марка  Спирина,  цирковая фамилия  Марк  Спирс. За фокус  с
доставкой  пакетика  героина  в  сумочку  прокурорши  он получил  сто  тысяч
долларов. Еще через две недели "независимые" журналисты раскопали что у трех
членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском  банке лежат  кругленькие
суммы,   якобы  полученная   от  одного   боснийца,  военного   преступника,
оправданного в прошлом году  высоким судом. Все эти счета были чистой липой,
совместный труд СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из  трех  членов
суда  взяли  самоотвод,  лишь   третий  упрямо  продолжал  доказывать   свою
невиновность.
     Пострадала и  промышленность  Голландии.  За  месяц  до  этого скандала
всемирно известная фирма "Филлипс" выиграла тендер на модернизацию одного из
московских телевизионных заводов, но в  последний момент  ей было отказано и
заказ получила гораздо менее известная финская фирма.
     Прошло  полгода  с  тех  пор,  как  Мирошкин впервые  увидел мир  через
изящные, фигурные решетки  голландской тюрьмы. Это была не русская зона, тем
более не Бутырка, камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один
междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал
с тренажерами. В соседи к полковнику  посадили одного украинца лет тридцати,
нелегально  приехавшего на заработки, и в первый же день укравшего что-то по
мелочам в первом же попавшемся ему супермаркете.
     - Вот, дурень! - корил он себя день  и ночь. - Ну я же не знал що у них
там везде телебаченье натыкано?! Вот дурень!
     Признаться, как  раз этот сосед и был самой  большой  неприятностью для
Мирошкина.  Его  непрерывные  стенания и  редкий  по  ничтожности  интеллект
доводили офицера до белого каления.
     -  Нет,  Микола,  если  б  ты  знал, как  ты мне  надоел! Я бы  лучше с
каким-нибудь эскимосом  сидел,  чем  с  тобой,  - сказал  он  как-то  своему
сокамернику, и в ответ  услышал мутный поток  ругани, с обычными обвинениями
"поганых москалей" во всех бедах, в том числе и в том, что Микола оказался в
голландской тюряге.
     - И в чем же это мы виноваты? - возмутился Юрий.
     - Да, это вы все, москали поганые! Ежели бы не  ваш треклятый Ельцын, я
бы теперь рубил плоты у себя на Карпатах, и ни в каких Голландиях не бувал.
     - Да ты, брат, ни как жалеешь что Союз распался?!
     -  Да  нехай  он  сдохнет этот ваш  Союз вместе со всеми вами, коцапами
погаными!
     После  этих слов Микола обиженно отвернулся лицом к стенке и наконец-то
затих.
     Между тем адвокаты Мирошкина подали в  суд апелляцию на пересмотр дела.
Несмотря на все усилия дипломатов  и спецслужб  нидерландская Фемида  упорно
отказывалась  признать  свою   неправоту,  и   единственно,   чего  добились
защитники, это рассмотрения кассационной жалобы в местном суде.
     В  тот  день  их вывезли  из  тюрьмы вдвоем,  Мирошкина, и  еще  одного
здоровущего негра, которого в тюрьме  все звали  просто Джорджем. Этот самый
Джордж  сидел  за  вооруженное  ограбление  продуктовой  лавки,  но  недавно
открылось,  что этот подвиг был не единственным в его бурной жизни. За месяц
до этого был ограблен национальный Голландский банк в Антверпене. Дело  было
шумное, нахальство налетчиков  не имело границ, они напали на инкассаторскую
машину остановившуюся у  ворот банка. При ограблении  было много стрельбы  и
трупов,  три  налетчика  взяли  триста  тысяч  долларов  и  нагло  ушли   от
преследовавшей  их  полиции.  Чудом  выживший  шофер  инкассаторской  машины
опознала в скромном любителе  зелени  стрелявшего в нее бандита. Все попытки
следователей расколоть Джорджа и узнать кто были его подельники и где деньги
ни к чему не  привели. Заседание должно было состояться в десять часов утра,
но сначала у тюремного фургона спустило колесо, а потом  заседание отложили,
потому что какой-то  шутник позвонил и  предупредил,  что  в здании заложена
бомба. Лишь в  час  дня вызвали в  зал заседаний  Джорджа. "Отстрелялся" тот
быстро, через два часа вернулся в комнату ожиданий, прибавив  к  своим  трем
годам еще семь. Негра это мало огорчило, он с  неизменной ухмылкой засунул в
рот  сразу  три  подушечки  "Стиморола"  и весело  крикнул  вслед  уходящему
Мирошкину:
     -  Давай,  полковник,  топай  к  этим засранцам. Сейчас  тебе еще  срок
накинут! Два пожизненных заключения!
     Мирошкин нервничал. Он  не знал, надеяться ему  на  этот суд, или  нет,
хотелось надеяться, но так неохото было потом разочаровываться!
     Увы,  трехчасовое  разбирательство  кончилось  ни  чем.  Суд  отказался
принимать  на себя функции  отменяющие решение  международного  трибунала  в
Гааге, хотя  Юрию понравилось  как очень точно  и  аргументировано вела дела
женщина адвокат.
     "Молодец, хотя и баба, -  думал  Юрий,  рассматривая  леди-адвоката.  -
Только что же они тут все косметикой не пользуются? Такая страшная!"
     Когда  Мирошкина с Джорджем вывели из здания суда  уже стемнело. Зимние
сумерки  в  теплой  Голландии  мало  отличаются  от  похожего  времени суток
где-нибудь  на  юге России:  сырой ветер приморья,  серое,  без звезд, небо.
Через  полчаса фургон свернул  на  второстепенную дорогу  ведущую  к тюрьме,
тогда их  и догнал большой,  черный  джип японского  производства. Он  сразу
пошел на  обгон,  но  потом притормозил  и несся на одном уровне с  тюремной
машиной.  Затем  у  задней  дверцы  медленно  опустилось боковое  стекло,  и
опешивший   водитель  увидел  направленный  в  его  сторону  противотанковый
гранатомет.  Зеленый,  остроносый головастик  гранаты  более  чем  неприятно
поразил шофера, сначала в переносном смысле, потом и в прямом. Взрыв  разнес
кабину, и  неуправляемая  машина съехала с дороги и врезалась в дерево. А со
стороны остановившегося "Паджеро" уже бежали люди с автоматами. Один из них,
открыв  дверцу кабины, на всякий случай  полоснул очередью по бесчувственным
телам водителя и охранника,  а остальные занялись  фургоном.  Быстро замазав
замочную скважину пластитом они отбежали в сторону, а когда прогоревший шнур
вызвал небольшой,  но  резкий  взрыв,  вернулись,  и  начали  рвать на  себя
бронированные  двери.  К  этому времени все  вольные и  невольные  пассажиры
фургона  чувствовали  себя  так,  словно им по  голове  долбанули  кувалдой.
Несмотря на это  оба охранника схватились за  оружие. Один из них успел пару
раз выстрелить из пистолета, но ответная пуля попав в грудь тут же отбросила
его к самой решетке.  Второму  же тюремщику не  пришлось и выстрелить. Из-за
той же самой решетки  протянулись две громадных, черных руки, и с виду мягко
и  нежно  опустились  на  горло голландцу.  Тот как-то  сразу  захрипел,  и,
выпустив  оружие,  бросил  все  силы  на  то,  чтобы разжать этот чудовищный
капкан. Когда двое в  черных масках запрыгнули в фургон, охранник уже хрипел
в последних конвульсиях.  На то, чтобы открыть решетку и вывести заключенных
ушла минута, еще столько же на  погрузку всех действующих  лиц в подъехавший
джип.  После  этого  "Паджеро"  резко  сорвался  с  места  и  растворился  в
концентрированной серости зимней ночи.
     Мирошкина вывезли из Голландии и провезли через пол-Европы  в фургоне с
тюльпанами. На родину  он попал  лишь  через  две  недели,  через  Австрию и
Румынию. Визажисты от  ФСБ ловко перекрасили его черные волосы в рыжий цвет,
с  помощью контактных линз  изменили цвет  глаз, а  два комка ваты за щеками
придали Юрию вид добродушного немецкого бюргера.  Гораздо  больше проблем им
доставил Джордж. Его так  же  пришлось снабдить новыми  документами и купить
деньги до родного  Суринама. Но именно на  подельников Джорджа по ограблению
банка  свалили  и похищение заключенных. Именно эту версию усиленно пытались
внедрить причастные к  побегу Мирошкина спецслужбы. Через три недели в одном
из каналов Амстердама даже выловили труп,  сразу объявленный представителями
прессы  бывшим русским  полковником,  ведь на  нем был  тот  самый  тюремный
костюм. Над телом этого  бедолаги хорошо потрудились местные  крабы, так что
идентификация его была весьма затруднена.
     На  родине  Мирошкину  пришлось  сменить место  жительство,  профессию,
фамилию, и  даже внешний  облик. После пластической  операции его  не узнала
даже бывшая  жена,  к  этому времени благополучно  загнавшая  своего  лысого
начальника в могилу. Увы, по мнению Юрия Елена изрядно постарела, и утратила
то, за что он ее раньше любил - за  непосредственность  и  непохожесть ни на
одну  из  женщин.  Теперь  эта  была самая обычная сухопарая  тридцатилетняя
женщина  с  жизненной хваткой рыбы  пираньи.  Вскоре Юрий женился,  на самой
обычной  учительнице. Через год она родила  ему  сына.  Кстати, фамилию себе
Юрий выбрал из своего прошлого. Теперь он Зинченко.
     Чем  занимается сейчас Джордж - неизвестно. Но больше всего на свете он
любил две вещи - футбол, и грабить небольшие овощные лавочки.




     Проклятая натура жаворонка как всегда  подняла писателя Майкла Джонсона
рано утром,  в начале  шестого.  Покосившись на безмятежно раскинувшуюся  на
кровати жену Майкл поморщился и начал одеваться. Оксана была на тридцать лет
моложе мужа,  и в свои тридцать восемь довольно хороша собой, вот  только  в
последнее время сильно раздалась вширь. Но не это волновало ее супруга. Всем
своим существованием на американской земле Оксана была обязана Майклу, и тот
требовал  от  женщины одного  - постоянной заботы, внимания  и ласки. Оксана
Оноприенко  справлялась  с этими обязанностями легко  и  без видимых усилий,
единственное, что она не могла делать, это рано вставать.  Хоть  убей, но ей
надо  было выспаться как минимум до восьми утра, поэтому Майклу  приходилось
самому спускаться вниз, на кухню, и варить себе кофе. Делал он это по своему
рецепту, не признавая  никаких новомодных растворимостей. Джонсон смешивал в
строгой  пропорции  один к двум мелкие зерна  сорта  мокко с  более крупными
зернами  арабики,  потом  молол  их  в  старомодной,  прошлого  века  ручной
мельнице. Воду для  кофе  Майкл приносил за  полкилометра, из лесного ключа.
Самым важным было не упустить момент, когда в  медной турке начнет поднимать
желтоватая  пена,  и  не дать воде  по  настоящему  закипеть.  Потом,  когда
укутанная  цветастым  войлочным  петухом  турка  парилась,  впитывая  каждой
молекулой  воды  терпкий и пряный аромат  Ближнего  Востока, писатель  делал
нехитрую зарядку,  стараясь побольше нагружать свои пораженные  полиартритом
суставы. Довершением всего комплекса ежедневных  занятий был кратковременный
контрастный душ, взбодривший писателя как удар хлыста.
     Уже с дымящейся кружкой Майкл вышел на  террасу и, усевшись  в плетеное
кресло, начал мелкими глотками  смаковать  свое  ароматнейшее  кофе.  Солнце
поднималось как раз за домом Джонсона, и прекрасный вид на отроги Апалачских
гор постепенно менялся от голубоватых и розовых,  до бирюзово-зеленых. Кроме
чисто эстетического  элемента  в этом созерцании был и прикладной момент. По
этой единственной дороге каждый день на своем велосипеде приезжал почтальон,
и  когда он  выезжал на пригорок его  издалека было  видно,  как  минимум за
километр.    Мистер   Бенсон   был   прелюбопытнейшим   человеком,    этаким
философом-самоучкой  и хранителем  огромного количества  местных  историй  и
баек, хорошо  аргументирующих  его философские  сентенции.  Некоторые из них
искренне веселили старого писателя. В свои пятьдесят лет Бенсон ни за что не
хотел  пересаживаться  на  автомобиль  и  добирался  до  своих  клиентов  на
двухколесном  экипаже. Наверное  именно поэтому  почтальон всегда  был бодр,
весел и словоохотлив.
     Майкл  еще  не допил свой  кофе, как на  пригорке показалась  крохотная
фигурка велосипедиста, тут же нырнувшая вниз, в  небольшой лесок, окружавший
имение Джонсона.
     "Он сегодня рано",  - подумал писатель, поднимаясь с кресла. До калитки
было  тридцать метров, но ноги Майкла давно начали сдавать, чего нельзя было
сказать о  голове старого  писателя.  Выйдя за  калитку Джонсон  остановился
рядом с почтовым ящиком, заранее улыбаясь в предвкушении предстоящей беседы.
Он знал, что Бенсон специально разводит почту так, что бы последним посетить
этого чудаковатого  писателя-отшельника,  и спокойно  поболтать  с ним когда
полчаса,  а когда  и  час, все  зависело от темы разговора.  Порой  господин
писатель  рассказывал  потрясающие  вещи,  ведь  за свою  жизнь он  объездил
практически  весь мир, пока не  поселился у них в штате. Специально для этих
бесед хозяин даже приказал сделать небольшую скамейку около почтового ящика.
     Звонок почтальона тренькнул  за поворотом,  там была большая заплата на
шоссе,  и  каждый  раз  велосипед  словно  жаловался  на   кочку  и  заранее
предупреждал о  своем  приближении. Вот наконец темная  фигура показалась на
дороге,  синяя,  фирменная  бейсболка, черная  ветровка.  Но  улыбка  как-то
сползла  с  лица  Джонсона. Это  был  не Бенсон, а  совсем  другой  человек,
какой-то молодой парень с длинным, но довольно  приятным лицом. Карие глаза,
пухлые  губы  итальянца,  и  вместе с тем прямой  нос и  светло-русые волосы
истинного нордийца. Затормозив в двух метрах от Майкла он широко улыбнулся и
спросил:
     - Доброе утро! Вы Майкл Джонсон?
     - Да, - внезапно севшим голосом признался Майкл. - А где Бенсон?
     - О, он вчера неудачно упал с велосипеда и сломал ногу. Так что с месяц
теперь я буду вашим почтальоном. Меня зовут Билл, Билл Джонсон, я ваш тезка,
господин писатель.  Вот ваши газеты:  "Нью-Йорк таймс",  "Гардиан", "Бильд",
словом все.
     Почтальон поставил велосипед на подножку,  вытащил из  багажной корзины
впереди руля и протянул Джонсону массивную пачку  с газетами. Тот машинально
протянул руки,  но  уже принимая  почту  он  заметил  акцентированный взгляд
нового почтальона на свое левое запястье. И  этот  взгляд решил все. Если до
этого   момента   подозрение  было   неосознанно   и  гнездилось  на  уровне
подсознания, отдаваясь  неприятной дрожью в районе солнечного сплетения,  то
теперь Майкл понял что не ошибся.
     "Дьявол,  они меня  все-таки нашли!  Зачем я не стер  эту татуировку до
конца!"
     Очевидное  замешательство хозяина дома было слишком  заметным, даже пот
выступил  на лице  Майкла, поэтому улыбка сползла с лица почтальона и он уже
на чистейшем русском языке спросил:
     - Как поживаете, Михаил Иванович?
     - Вы  меня не за того принимаете, - промямлил по английски Майкл, но из
его онемевших рук на землю попадали все газеты.
     -  Не  надо, господин Заславский.  Мы  вас  давно  вычислили.  Писатель
Джонсон и  писатель Василий Жуков пишут  удивительно непохоже. Только одного
из  них  после  побега из Швеции не видел ни  кто,  а  второй довольно часто
мелькает на  экранах телевидения. И татуировку эту, плод бурной молодости вы
не до конца свели. Вон, цепь от якоря все проглядывает.
     - Что вы  хотите,  - по русски  спросил  Михаил, лихорадочно пытающийся
понять что ему сейчас делать. В этот момент он проклял тот день, когда решил
поселиться в этой глуши, подальше от людей.  За двадцать лет жизни на Западе
он утратил  осторожность. Свято  поверил что  новая  внешность и  новое  имя
хорошо защищают его от  всех  старых, неприятных знакомых и сослуживцев. Его
пистолет уже лет пять лежал  в ящике комода и, наверное, давно заржавел. Как
проклинал  сейчас себя экс-резидент что не забрался в какую-нибудь глубинку,
а устроился здесь, в  Нью-Джерси, под боком  у Нью-Йорка.  Он даже хвастался
перед  Оксанкой, вот,  дескать, живем  в  часе езды от крупнейшего  города в
мире, а словно бы и в деревне.
     "Оксанка  спит, ее сейчас и  пушкой не  разбудишь.  Случайных  путников
здесь  не  бывает.  Броситься  вперед и  попробовать обезоружить его? В  мои
шестьдесят восемь  только  это и  остается, на вид этому парню лет  двадцать
пять,  шея как  у  быка.  К  тому же  у  меня всегда по  единоборствам  было
посредственно."
     - Михаил Иванович Заславский, Верховный Суд Союза ССР приговорил вас за
измену родине к высшей мере наказания...
     -  Союза  уже давно  нет! -  вскрикнул  Михаил. Но лже-почтальон  мерно
продолжил свой торжественный речитатив.
     - ... Верховный суд Российской Федерации подтвердил этот приговор.
     - Это было давно!
     - Суд счел, что ваше преступление не имеет пределов давности.
     - Вы не имеете право!
     - Имеем, и еще какое.
     - Это глупо!
     - Это справедливо.
     Сунув  руку  под полу  куртки  палач вытащил пистолет  с  глушителем  и
направил его  в сторону  Заславского. Пересохшим ртом тот начал  выкрикивать
какие-то бессвязные слова.
     - Зря!  Вы это зря, это не  сойдет с  рук, будет скандал, вы понимаете!
Вас же быстро вычислят, вы понимаете это!
     - Ну, это мы еще посмотрим, вычислят нас или нет. Прощай, предатель!
     Когда Михаил Иванович увидел дуло глушителя на уровне своих глаз он все
же попробовал привести в исполнение сразу оба своих плана.
     - Оксана!  - хрипло вскрикнул он рванувшись вперед. Жажда жизни и страх
перед смертью заставили его забыть о  больных суставах, о своем возрасте,  о
плохих  отметках на занятиях  по  рукопашному бою.  Но  пуля  всегда быстрей
человека, и ей все равно, что ты очень и очень хочешь жить.
     Тело Джонсона обнаружила все же не Оксана, а подъехавший  через полчаса
почтальон Бенсон.  Ему в тот  день удивительно не везло, какой-то осел усеял
все  шоссе на  выезде из его городка мелкими,  гнутыми  гвоздями. Почтальону
пришлось  пешком  вернуться  домой и  заменить  проткнутую покрышку.  Ну,  а
найденное  возле  калитки тело  такого  милого и  приятного собеседника  как
мистер Джонсон с дырой  между  глаз повергло  его просто  в  шок.  Процедура
побудки миссис Джонсон имела некоторые приятные моменты, та на  ночь одевала
такое интересное и  прозрачное белье,  но истерический  визг, поднятый  этой
дамой напрочь истребил в почтальоне интерес к ней как к женщине.
     Через  три  дня любимая газета лже-Джонсона "Нью-Йорк таймс" напечатала
подробную статью о происшествии в долине Гудзона. "Теперь уже не секрет, что
за личиной писателя  Джонсона скрывался  бывший советский  разведчик  Михаил
Заславский.  В свое  время он дослужился в рядах Главного  Разведывательного
Управления  до  звания генерал-майора  и  шефа всей  разведсети  Соединенных
Штатов. Побег  Заславского в восемьдесят шестом  повлек за собой провал всей
агентурной сети в Америке. Было осуждено более двадцати человек, в том числе
несколько высокопоставленных чиновников в секретариате ООН и аппарате ЦРУ. В
Советском Союзе его  заочно приговорили  к смертной  казни,  после  чего  на
Заславского  распространился  закон об  охране  наиболее  важных свидетелей.
Заславскому поменяли внешность, а отличное знание английского и литературный
дар  помогли  найти  себя  в новой  жизни.  Он писал  книги  сразу под двумя
фамилиями, как писатель  Георгий  Жуков  писал романы  о происках КГБ, а как
американский эссеист  Майкл  Джонсон умудрился получить престижнейшую премию
Букера. ФБР считает что русские вышли на перебежчика через жену Заславского.
Тому почему-то непременно хотелось иметь в доме именно русскую женщину. Хотя
он  и сохранил перед  ней  свое инкогнито,  но  переписка  Оксаны  со своими
родственниками  и  друзьями   привлекли  внимание  наследников  КГБ.   Далее
следователь  Черни  считает  что  аналитики из  ФСБ  просто  сравнили  время
появления  писателя  Джонсона  и писателя Жукова  со временем побега Михаила
Заславского. Все остальное было делом техники.
     Эта смерть вызывает большую тревогу. То,  что спецслужбы России с такой
наглостью  действуют  на  территории США  говорит не  только  о силе русской
разведки, но и бессилии наших органов защиты государства..."
     Кроме Заславского почти в  тоже  время в Англии был убит Андрей Крутов,
бывший полковник СВР,  и  такой же как  и  его коллега  глава  резидентуры в
Соединенном Королевстве, затем перебежчик, и так же удачливый  писатель. Это
не  добавило  западным обывателям любви к России, но Ждан еще три года назад
торжественно пообещал что  достанет всех, кто  ушел служить к врагам родины.
Смертью  этих  двух   самых  видных  изменников  Ждан  добился  двух  целей:
во-первых, он  привел  в исполнение вынесенные  тем  приговоры, а во-вторых,
заставил  всех  остальных  перебежчиков  по  новой  менять  адреса, фамилии,
страны, снотворное, цвет волос и жен. И это было самое главное.
     -  Эти гады  до  конца своих дней  будут жить  в  вечном страхе, -  так
определил задачу своим подчиненным Ждан.




     Осень  две  тысячи  восьмого  года,  горный  район  северной Турции,  в
пятнадцати километрах от границы с Арменией.
     Ранним утром  по дну  каменистого  ущелья медленно пробирался по камням
большой караван. Шли женщины, старики, дети. Немногочисленные лошади, мулы и
ослы везли объемные тюки  с поклажей. Время от времени попадались  носилки с
ранеными. Примерно треть всех идущих были вооружены. Все эти люди были одной
национальности  -  курды,  но  кроме этого их роднило общее  выражение лица,
невыносимая усталость и некая печать безнадежности. Время  от времени все  с
тревогой поднимали голову  вверх,  словно ожидая чего-то.  Высокий, красивый
молодой парень в  выцветшем  камуфляже и  с автоматом  Калашникова  в  руках
вскочил на  большой валун, огляделся по сторонам и замер, прислушиваясь. Так
он простоял несколько минут,  потом  заметил  кого-то в  толпе,  и соскочив,
начал  пробираться к высокому,  мощного сложения мужчине с  пышными усами, и
гривой курчавых волос, чуть тронутых сединой.
     - Ну  что, Олжас, ничего не  слышал? - спросил тот, не  прерывая своего
мерного движения.
     - Нет, отец. Может мы успеем?
     - Это вряд ли.
     Он с  тоской  посмотрел на пробившее  утренний туман солнце,  и  тяжело
вздохнул. Отца Олжаса звали Мухаммед Авдал,  в свое время,  три  года назад,
ему  присвоили  воинское звание  генерал,  и  назначили командовать Северной
курдской  армией,  насчитывающей тогда  в  своих  рядах десять  тысяч хорошо
обученных, смелых  и преданных идее создания  независимого Курдистана людей.
Но  теперь только  эти восемьсот человек  и были всей армией  повстанческого
генерала. Из них лишь триста могли носить оружие, все остальные были членами
их семей. В этот год правительство Турции  решило  окончательно  покончить с
надоевшими им сепаратистами. Войска повели атаки по всем фронтам: с воздуха,
с земли, и  даже  из космоса  им помогал спутник-шпион, специально  для этих
целей  запущенный американской  ракетой  носителем. То,  что всегда выручало
курдских партизан - скрытность маневра и внезапность перестало существовать.
Стычки  с  сухопутными  войсками были  редки,  горная  местность  не  давала
возможности правительственным солдатам  провести  облавы  по всем  правилам.
Зато  дальнобойная артиллерия доставала курдов за много километров. Высоко в
небе направляя смертоносные снаряды кружил самолет-корректировщик. Но самыми
страшными  были удары  авиации. Стремительная  стрела  идущего на сверхзвуке
реактивного  самолета  появлялась  всегда неожиданно,  лишь  через несколько
секунд  до  ушей  партизан  грохотом взрыва  доносилась  звуковая  волна,  и
одновременно  с  ней  начинали  рваться  бомбы.  Сначала  турки использовали
обычные бомбы, осколочные, но потом, убедившись в их низкой  эффективности в
горной местности, начали применять напалм  и бомбы объемного взрыва. Вот это
было  страшно.  Одновременно начали  гибнуть  сотни  людей.  После  подобных
налетов сразу появлялись вертолеты. Они  носились на бреющем  полете добивая
раненых и  оставшихся в живых. Уже после  первого подобного комбинированного
налета Мухаммед Авдал понял, что война проиграна, рассредоточил своих бойцов
на  несколько  колонн, и начал уводить  остатки  войск  к  границе.  Полгода
непрерывных боев,  ни минуты передышки, и вот  теперь из десяти тысяч хорошо
обученых бойцов  у него осталась эта жалкая кучка людей. Все остальные  либо
погибли, либо попали в плен.  Армия  пополнялась лишь за счет прибившимся  к
партизанам мирных жителей, так же уничтожаемых правительственными войсками с
чисто азиатской беспощадностью.
     Последние два дня им везло.  Наступавшая  осень щедро начала  укутывать
землю туманами, пошли дожди. Но сегодня подморозило,  и синее небо  страшило
Авдала больше чем самое жуткое стихийное бедствие.
     "Только бы  не прилетели вертолеты,"  - подумал командующий,  и, словно
прочитав его мысли, сзади раздался крик:
     - Вертолеты!
     Весь  караван  мгновенно  рассыпался,  люди  бежали  в разные  стороны,
стараясь укрыться за большими камнями, либо под прикрытие нависших скал. Два
штурмовых вертолета "Кобра" с  грохотом и воем винтов прошлись по ущелью сея
смерть.  Первый  из них поливал узкий  каньон пулеметными очередями,  второй
ударил по ущелью неуправляемыми ракетами. Когда шум вертолетов стал тише все
ущелье  наполнилось криками и стонами раненых,  с мучительным ржанием билась
на земле  раненая лошадь, совсем по человечески стонал  умирающий мул. И еще
истошно кричала женщина над мертвым телом трехлетнего сына. А гул вертолетов
снова начал нарастать, на этот раз они заходили с головы колонны. В этот раз
вертолетчиков встретили  многочисленные очереди, практически  все  у кого  в
руках было оружие стреляли в  стремительно несущиеся  черные тени.  Это было
скорее психологическая оборона, броня выдерживала удары  пуль, но звон от их
ударов очень нервировало пилотов. Не выдержав огня обе вертушки взмыли вверх
и свернули в сторону. Минут через пять они появились снова, зайдя в ущелье с
другой стороны.  Еще полгода назад вертолеты боялись вот так в лоб атаковать
колонны  курдов. Тогда у  них были  российские зенитные  комплексы  "Оса"  и
"Стрела", и обломки четырех вертолетов навсегда остались в горах Курдистана.
Теперь же даже патроны были у партизан на исходе и в этот раз курды стреляли
уже не очередями,  а одиночными, стараясь тщательней  целиться.  На  большой
валун в самом центре ущелья ловко вскочил один из бойцов. Мухаммед мгновенно
узнал по  стройной  фигуре своего сына.  На плече Олжаса  была длинная труба
гранатомета  РПГ. Не обращая внимания на  свистящие рядом пули парень быстро
поймал в прицельную рамку  лобастую кабину пилотов и нажал на спуск. Выстрел
получился удачным, из кабины  рвануло  пламя, "Кобру" потянуло  вверх, затем
вертолет начал заваливаться на бок, потом исчез из поля зрения  генерала,  и
только грохот близкого взрыва да небольшой кусок взметнувшегося над  скалами
черного дыма доказали удачу младшего Авдала.
     У  пилота  второго   вертолета  не  выдержали  нервы,  он  рванул  свою
стремительную машину  вверх  и скрылся  из вида. Вскоре  наступившая  тишина
подсказала партизанам что в этот раз им дана более длительная передышка.
     - Быстро уходим! - закричал генерал. - Они наведут на нас артиллерию!
     В ущелье тут же поднялась  суматоха, старики и женщины начали поднимать
мулов и ослов, мужчины занялись убитыми и ранеными. Мухаммед ходил по ущелью
покрикивая  на  своих  подчиненных.  Больше  всего  он  боялся  самолетов  с
напалмом, сейчас, в этом узком ущелье они  представляли  из себя  прекрасную
мишень.  Приказав прирезать  раненую  лошадь он  поспешил  дальше, к  хвосту
колонны, отмечая для себя остальные потери. В этот  раз их было немного,  он
заметил двоих убитых и троих раненых, да и то легко. Колонна  уже двинулась,
когда  Мухаммед  увидел  неподвижно  стоящую группу людей. Человек  двадцать
столпились в самом центре ущелья.
     -  Эй,  а вы  что  там застряли? - крикнул  генерал подходя.  -  Быстро
уходим!
     Все обернулись к нему, и по растерянным взглядам бойцов Мухаммед понял,
что произошло что-то  страшное.  Толпа  расступилась,  и он увидел  на земле
лежащего человека. Лишь  подойдя поближе Авдал узнал в нем своего сына. Лицо
его было спокойным, и казалось  даже счастливым, а  небольшое пятно крови на
груди могло показаться несерьезным, если бы оно не было  расположено точно в
районе сердца.
     Все остальное генерал воспринимал  как бы со стороны, во сне. Он слышал
звуки,  но не  понимал  что они означают, что сейчас  происходит.  Тело сына
подняли, завернули в черную тряпку. Мухаммед шел вместе со всеми,  молча, не
отрывая взгляда  от черного тюка, привязанного к боку одного  из мулов. Даже
грохот артиллерийских разрывов  за его спиной, на минуту прорвавшийся сквозь
пелену бесчувствия, так и не вывел генерала до конца из этого транса.
     Через  три   дня,   потеряв   еще   десять   человек,  колонна  перешла
турецко-армянскую границу. Командовал ей пришедший в себя Мухаммед Авдал. От
прошедшей боли ему осталась только снежно-белая седина.
     Решительность турецкого правительство  окончательно уничтожить  если не
весь курдский народ, то большую его часть  сыграла неожиданную роль в судьбе
России.  На  очередном  заседании  Верховного  Совета  Володин коснулся темы
курдов.
     - В  Армении скопилось  сейчас  более ста  тысяч курдов. Для армянского
правительства это большая проблема,  они себя то толком не могут прокормить,
едва ли не половина населения Армении проживает сейчас у нас. Так вот, курды
обратились  к  России  с  просьбой  разрешить  им  компактно  поселиться  на
территории России.
     - Еще чего, - хмыкнул Ждан. - Мало у нас всякой нечисти, так еще и этих
подавай.
     -  А  что,  можно   расселить  в  Сибири.  Переименовать  Биробиджан  в
Курдистан,  всего-то  и  делов,  -  пошутил  сидевший  рядом с  ним  министр
внутренних дел Малахов.
     - Да,  скажешь тоже. Они там околеют за  неделю, а хоронить их в вечной
мерзлоте влетит в копеечку.
     - Надо подумать, -  решил Сизов.- Вы лучше расскажите, шутники, что там
у вас с Чечней опять происходит?
     И Малахов, и Ждан сразу поскучнели.
     -  В  этом  году  произошла  активизация  бандформирований  в  Чечне  и
Ингушетии,  -  признался Ждан.  -  Только  за последний месяц  произошло три
подрыва бронемашин и семь обстрелов войск.
     - Но  вы же мне гарантировали что после той  "санобработки" в Чечне  не
останется ни кого?
     - К сожалению  штамм Икс не сработал в горных  районах, там  где стояла
нулевая температура, - пояснил Малахов. - Так  что мирное население вымерло,
а  большая  часть  боевиков уцелела. Большинство  из них поняв безнадежность
своего  положения ушли за рубеж, в Чечне остались  лишь небольшие, единичные
банды фанатиков. Большинство  мы из  них  легко  перещелкали. Но в последнее
время в  Чечню  из-за рубежа проникли как минимум триста боевиков, прошедших
подготовку в  Пакистане  и  Саудовской  Аравии.  Именно эти страны стараются
сейчас  возродить очаг исламизма на Кавказе. Он  им  нужен прежде всего  как
символ сопротивления федеральным  войскам России. Сейчас развернуто движение
к  возвращению чеченского  населения из  России  в  Ичкерию.  Только  за эти
полгода приехали пятьдесят  тысяч человек. Нельзя  сказать чтобы  они охотно
едут  туда, по мусульманским обычаям все места связанные с  массовой гибелью
людей  считаются  нечистыми,   но   многих  просто  заставляют  переселяться
угрозами.
     - И сколько чеченцев могут вернуться? - спросил Соломин.
     - Двести тысяч. А всего их по России четыреста тысяч.
     - Кошмар, - пробормотал Соломин. - Это опять начнется все с начала.
     -  Да,  - подтвердил Ждан. -  Боевикам нужна база для  поддержки.  Если
вернется мирное население им будет легче раствориться в нем.  Кроме того это
и снабжение припасами и людские резервы для пополнения бандформирований.
     - И что же теперь делать? - спросил Сизов. - Запретить въезд в Чечню?
     - Эти, на западе, снова поднимут вой.
     -  Да и хрен  с  ними, -  буркнул Сазонтьев. Сегодня он был как никогда
злой,  хотя  и  трезвый.  - Но  если, мать вашу, вы допустите  что они снова
расселятся там как блохи на собаке,  то я не дам больше  ни одного  солдата.
Воюйте там сами!
     Ждан опешил.
     - Нет, ты однако нас не пугай.  Мы что, должны их  разворачивать назад?
Они  приезжают,  показывают  паспорт,  а  там  черным  по  белому  прописка:
"Чеченская АССР, село Алерой". И что я с ним должен делать после этого?
     -  Хоть что! Хоть  задницу  им покажи,  но  если они  опять  ударят  по
Грозному  либо Гудермесу, от  меня солдат не жди. Нет у  меня их! Половина в
Средней  Азии, половина  в  Сибири,  охраняет  границы  от наших  желторожих
друзей.
     -  Может  туда переселить  казаков? - предложил  Малахов, давно и нежно
опекающий этот специфический род войск.
     Соломин фыркнул на это.
     - Ну да, пойдут твои красноломпасники в самое пекло.
     - А что, мои орлы способны хоть на что.
     -  Ладно вам  собачиться,  -  прервал спор Сизов. Сев на свое место  он
поправил ненужную  ему  пепельницу  и сказал. - Есть  идея  запустить в этот
район третью силу.
     - Какую? - удивились все.
     - Курдов. Сколько их там в Армении? - спросил Сизов у Володина.
     -  Более ста тысяч.  Две  трети  это женщины  и дети,  остальные хорошо
обученные воинские формирования.
     - У них и оружие есть?
     - Да.
     -  Как они  в военном отношении?  - Сизов обратился с  этим  вопросом к
Главковерху.
     - Ну,  как  партизанам  им  цены нет,  -  признал Сазонтьев. -  Храбры,
дисциплинированы. Большинство из них воины в третьем поколении.
     -  У   них   забавное   сочетание  мусульманского   вероисповедания   и
социалистических  взглядов на устройства государства, -  напомнил Володин. -
Они даже обращаются друг к другу товарищ, а не господин.
     -  Курды,  нарды, крестики-нолики, -  пробормотал  Соломин. -  Черт его
знает как все это обернется.
     - Ну  так что решим, предложим  им переселиться  в Чечню?  -  настаивал
Сизов. - А то потом будет неудобно отказываться от своих слов.
     - Так ты  же  уже все решил, - сказал за всех Сазонтьев. - Мы же  знаем
твою манеру: "Мы тут подумали и я решил".
     - Ну раз так, то значит все и решено.
     Два месяца шли  переговоры, курды  выторговали себе автономию,  большую
материальную  помощь и провоз на территорию России своего  оружия.  К  весне
караваны  автобусов  с переселенцами  начали  заполнять  дороги  ведущие  из
Армении  в  Россию. В  мае  завершилось основное  переселение, жилья  даже в
разрушенных  войной районах хватало, из России  начали поступать трактора  и
зерно для посевной, везли коров и коз, лошадей и овец.
     Той  же  весной,  в  марте,  за  окраиной  старинного  горного  поселка
Очхой-Мортан   произошла  встреча   двух  командиров.  На  небольшой  опушке
встретились две группы вооруженных людей. Одну из них  возглавлял бородатый,
длинноволосый чеченец по  имени  Хасан,  вторую  коренастый, пышноусый  курд
Ахмед   Мухтар-Бек.   До   нельзя   потрепанный   камуфляж   чеченца   резко
контрастировал   с   новеньким,   российским  армейским   полушубком  курда.
Поздоровавшись предводители отошли в сторону и усевшись на два пенька начали
неторопливую беседу.
     - Зачем ты приехал в наши края, Мухтар-Бек?
     - Нас выжили с родины, и мы хотим обрести ее здесь.
     - Но эта наша родина! Ты поселился в поселке в самом большом доме около
мечети, но это мой  дом.  Русские сделали  с  нами то же самое, что  турки с
вами. Уезжай от сюда, аллахом тебя прошу!
     Курд покачал головой.
     - Нам  некуда ехать, это последний шанс  сохранить нас как  один народ.
Вас осталось мало, горстка людей. Выходи из леса и живи с нами в мире, никто
тебя не тронет, аллахом клянусь!
     - Ты не понимаешь!  - горяче заговорил Хасан. - Мы  хозяева этого мира,
тут все принадлежит нам - земля, вода, скалы, горы, воздух, - все это только
наше. Мы не потерпим присутствия в Ичкерии кого-то еще.
     - Зря ты так, -  осуждающе качнул головой Ахмед  Мухтар-Бек. - Мы хотим
жить с  вами в мире, зачем нам война?  Мы навоевались  за тридцать лет более
чем достаточно, нам нужен мир и покой.
     -  Значит  ты  ни  чего не  понял, -  сказал поднимаясь чеченец.- И это
плохо. Мира ты  здесь не  найдешь.  Русский хитрый, он  хочет  столкнуть нас
лбами, чтобы мусульмане убивали мусульман.
     - Так ты угрожаешь нам? Неужели с этой горсткой людей ты хочешь воевать
с нами? - курд ткнул пальцем в сторону воинов чеченца. -  У меня в пять  раз
больше бойцов, чем у тебя.
     -  Нет, ты так не думай, это только малая часть моего отряда, остальные
находятся в надежном месте. Я тебе не  угрожаю, наоборот.  Я предлагаю  тебе
объединиться и начать войну священного джихада против неверных. У тебя много
солдат,  у меня  много  денег.  За  каждого убитого русского солдата  я буду
платить  тебе  сто  долларов,  за офицера  -  пятьсот,  тысячу  за  подбитый
бронетранспортер, две - за машину, три - за танк.
     - Это интересное  предложение, надо его обдумать, -  согласился курд. -
Через два дня я приму решение. Встретимся здесь же, в это же время.
     Спустя два дня  семеро чеченцев во главе со своим  командиром осторожно
двигались по укромной тропе в сторону селения.
     -   Как   думаешь,   Али,  согласится  этот   толстый   курд  с  нашими
предложениями? - спросил Хасан, оборачиваясь к своему лучшему другу.
     - Скользкий он какой-то, не верю я ему.
     -  Да,  поверить  трудно.  Но надо  взять их  на  жадности. Видел,  как
заблестели  его глаза  когда  я  начал  разговор  про  доллары?  Нам  только
подтолкнуть его,  заставить убить первого русского,  а  потом все пойдет как
надо. Русские  еще пожалеют, что  привезли этих турецких ослов в наши  горы.
Эти же курды еще помогут нам  освободить Ичкерию  для чеченцев. А там  мы уж
сами решим, жить им здесь или не жить.
     -   Ты   хочешь   расплачиваться  с   ними  настоящими   долларами?   -
поинтересовался Али.
     - Зачем, у нас два ящика подделок, надо же их использовать.
     Хасан засмеялся, и двинулся дальше.
     До условленного места оставалось не  более  полкилометра,  когда что-то
тонко  свистнуло,  и замыкающий повалился  на землю.  Из  его  горла торчало
острие  толстой  арбалетной  стрелы. Через секунду  вторая  стрела  поразила
следующего  бандита,  а  когда оставшиеся  пятеро поняли  в  чем дело,  было
поздно. Несколько выстрелов  из  автоматов с глушителями  и удачно брошенный
нож  решили судьбу всех боевиков. Ни  кто из  них  не  успел даже  нажать на
курок.
     Убедившись  что все  чеченца  мертвы Мухтар-Бек приказал  пятерым своим
воинам.
     - Этих зароете прямо здесь, вон в той яме. Заберите оружие и документы,
их надо отдать русским. Остальные за мной.
     Тропа  с  явно  потревоженной  прошлогодней  листвой  через час  вывела
многочисленный отряд курдов к подножию большой горы.
     - Вот они, - сказал один  из разведчиков, протягивая бинокль командиру.
-  Там  что-то  вроде землянки. Один  сидит караулит, один варит, остальные,
наверное, там, внизу.
     Внимательно рассмотрев  схрон бандитов  Ахмед  отдал несколько коротких
приказов  своим подчиненным.  Через  пять минут захрипел и  ткнулся лицом  в
котел кашевар, в  ту же секунду получил стрелу  в горло и караульный.  Курды
окружили  схрон,  командир махнул рукой и  в  открытое  жерло люка  полетели
гранаты. Грохот взрывов  сменился воем и стоном раненых, прогремела одинокая
ответная  очередь. Тишина  наступила только после  еще одной порции лимонок.
Спустившиеся вниз курды вернулись недовольными.
     - Их там всего трое. Где остальные?
     Но  прочитав  все  найденные в  землянке документы  Мухтар-Бек  остался
доволен.
     -  Нет, это все.  Тот чеченец блефовал.  На самом  деле их  было совсем
мало, всего двенадцать человек.
     Примерно  то  же самое происходило  по всей  Чечне.  Последний  выстрел
прозвучал спустя  два года, когда курды достаточно хорошо  освоились в новых
для  себя  краях,  и  перещелкали  местных бандитов  как куропаток. К  этому
времени курдское  население  Чечни превысило триста пятьдесят тысяч человек.
Курды  всеми  путями  стремились  попасть  в  Новый  Курдистан,  они  пешком
переходили по несколько границ, и  стекались сюда не только из Турции,  но и
из  Ирана,  и Ирака.  Постепенно  они  выжили  из  своей новой  родины  всех
неугодных  им  чеченцев. Кое где  дело  доходило  до  откровенной резни,  но
русские власти закрывали  на  это свои  глаза. Столь  преданных и ревностных
союзников у них в этих краях еще не было ни когда.




     Две тысячи  десятый год мог стать  самым стабильным в истории России со
дня  военного  переворота.  Затихли бои  в Средней Азии, Кавказ  практически
утихомирился, давно  не тревожили Москву терракты. Промышленность наконец-то
обрела  стабильность  и  даже  некоторый  рост,  хотя  Соломин  по  прежнему
продолжал  жаловаться на несбалансированность в  сфере  производства,  когда
слишком много  тратилось на то, что  не давало дохода: армию, оружие, танки,
самолеты, новые крейсера и подводные лодки. Но  теперь  выручал хлынувший  в
страну  поток нефтедолларов.  Неприятности  последовали с  самой неожиданной
стороны. Все началось в первый майский день, по привычке отмечаемый в России
как пролетарский праздник.
     Когда утром на Красную площадь начал постепенно стягиваться народ,  все
ответственные за порядок в столице  восприняли это как  должное, москвичи за
последние  годы привыкли  отмечать все  праздники  многолюдными  гуляньями в
старом  центре столице. Несмотря на пасмурную  погоду настроение у всех было
приподнятое, часто  слышались смех и песни.  Большинство  из  пришедших были
молодыми  людьми  с  красными и трехцветными флажками,  воздушными шариками,
многие несли  гитары, из  динамиков  переносных магнитофонов  неслась  самая
разнообразная  музыка,  от  Высоцкого  до  современнейшего  супер-рэпа.   Но
постепенно, с каждой  минутой, толпа становилась все больше и больше,  росла
как на дрожжах. Лишь когда плотность этой толпы достигла максимума  и ни кто
из  пришедших уже  не  мог  сделать  и  шагу, милицейское  начальство начало
беспокоиться.
     - Что это они  сегодня все приперлись сюда? - спросил генерал-лейтенант
милиции Курбыко, начальник ГОВД Москвы. - Вроде никаких концертов на площади
не запланировано?
     Ответ он получил через две минуты. Неожиданно  толпа с криками и визгом
женщин  нажала  и  прорвала тонкую  линию  оцепления.  Десятки  людей  сразу
заполонили трибуны Мавзолея. Минут пять продолжалась непонятная суета, затем
раздался  характерный  грохот перешедший  в  свист, и  в руках  у  одного из
молодых парней очутился  микрофон. Каким образом на площади  оказалась столь
мощная аппаратура милицейское  начальство долго  не могло понять, уже  потом
оказалось что колонки  и усилитель  пронесла с собой группа молодых девушек,
плотной толпой проникшая на площадь. Кто-то из митингующих хорошо разбирался
в  проводке Мавзолея и сумел подключить усилители к стационарным разеткам на
трибуне.
     - С первым  Маем, господа  студенты! -  разнеслось  над всей  площадью.
Толпа  ответила  на  это  восторженным  ревом,  аплодисментами,  свистом.  У
микрофона  стоял высокий  парень  с  длинными  волосами стянутыми резинкой в
хвост.  Затемненные  очки  и козлиная  бородка  гармонично  дополняла  облик
оратора.
     -  Сегодня мы здесь не просто для того чтобы  отметить мифический  день
солидарности трудящихся, а для того чтобы заявить властям,  что  мы не хотим
так  больше  жить! Мы  требуем восстановления  политических  свобод,  отмены
цензуры в газетах и на телевидении! Долой...
     В этот момент очнувшиеся от шока милиционеры  попытались  взять реванш.
Как  минимум  сто  человек  косым клином врезались  в толпу махая  направо и
налево дубинками.
     - Разойтись! Немедленно всем разойтись! - орал  в мегафон вспотевший от
ужаса  Курбыко. Увы, первоначальный  порыв стражей порядка увяз  в  плотной,
превосходящей их в численности массе митингующих. Взявшись  за руки студенты
остановили людей в сизых  мундирах и постепенно взяли  их в сплошное кольцо.
Давка  была  жуткая,  истошно визжали задыхающиеся девушки, матюги  и  крики
милиционеров  постепенно  начали  стихать,  теперь  правоохранители все силы
тратили на то, что не быть раздавленными в этом людском прессе.
     - Назад! - прохрипел потерявший фуражку майор милиции. - Уходим!
     С огромным  трудом,  под  улюлюканье и издевательские пинки милиционеры
вырвались из  толпы.  Красные, потные,  частью  в разорванных  куртках,  они
столпились возле ГУМа тяжело дыша и  подсчитывая потери. Большинство  их них
лишились  своих  фуражек,  у  некоторых  из  рук  вырвали  дубинки.  Курбыко
возбужденно кричал в микрофон рации:
     - Срочно на Красную Площадь ОМОН, весь, в полном составе! Снять посты с
других участков, машины с водометами сюда и побольше  гранат со слезоточивым
газом!
     А  митинг   разгорался.  У  микрофона   стояла  миниатюрная,  но  очень
звонкоголосая девушка.
     - Мы  не  хотим  больше жить в милитаристском  государстве! Мы не хотим
чтобы  наша парни  гибли в Средней  Азии и на Кавказе защищая местных баев и
ханов! Долой правило Кулика!
     Отдав  все  приказания  Курбыко  опустил  рацию,  окинул  взглядом  всю
панораму  людского  моря  и,   выругавшись,  схватился  за  голову.  Он  уже
чувствовал как становятся легче его погоны.
     Сизов получил сообщение  о происходящем у себя на даче.  В этот  день у
него за столом собрались  самые близкие  люди: Ольга, ее мать, сестра Сизова
Ирина  с  детьми, Соломин с женой, не было  только Сазонтьева, мотавшегося с
инспекцией где-то в  районе Камчатки. Только Соломин поднял первый тост, как
обычно за  Россию, как подошел незаменимый Фартусов  и тихо сказал несколько
слов на ухо Сизову.  Тот сразу изменился в лице и кивнул секретарю в сторону
телевизора:
     - Ну-ка, включи Си-эн-эн.
     Худшие    опасения   Владимира   оправдались.   На    экране   мирового
информационного  спрута  показались  до  боли  знакомый  красные зубцы  стен
Кремля. Судя по  ракурсу  снимали  сразу с  трех точек:  с  крыши  гостиницы
"Россия", откуда-то из  Пассажа и из самого центра митинга, с Лобного места.
Молодые,  красивые,  возбужденные  лица, красные  флажки  в  руках  девушек,
частенько показывали обнимающиеся парочки. Возбужденный голос лопотавшего на
английском комментатора при этом воспринимался как нечто чуждое и инородное.
И  все  чаще  телекамера показывала  Васильевский спуск,  куда  подъезжали и
подъезжали машины с  громоздкими, похожими на  роботов с в своих  шлемах,  в
бронежилетах и щитами в руках омоновцами.
     - Что это? - спросил Соломин кивая на экран.
     - Господа студенты митингуют, - сквозь зубы процедил Сизов.
     - Боже мой, а Светочка ведь тоже сегодня на какой-то митинг собиралась!
- ахнула жена Премьера, толстая и рыхлая, под стать мужу, Галина.
     - Ты знала про митинг и ничего мне не сказала?! - поразился тот.
     -  Ну, я же  думала они пройдут  там  в строю, как мы  в  свое время  в
пионерах, помашут флажками и все.
     -  Пройдут,   пионеры!  -  передразнил  ее  Соломин.  -  Совсем  ты  ее
распустила!
     - Да, зато ты ее видишь два раза в месяц, когда даешь деньги на учебу!
     - Да иди ты!.. - в сердцах бросил обычно не сквернословивший Премьер, и
подхватив под руку Сизова отвел его в сторону.
     - Нельзя их взять и  просто так разогнать!  Ты видишь,  эти с  камерами
только того и ждут!
     -  Вижу, - сквозь зубы процедил Сизов.  Желваки ходили  на его щеках. -
Надо бы, очень надо бы их проучить, но...
     Он  сделал жест рукой  и понятливый Фартусов подал  Диктатору мобильный
телефон.
     - Малахов? Вот что, до меня их не трогай. Я скоро буду.
     Закончив разговор он повернулся к Соломину.
     - Ты со мной?
     - Конечно, как же еще!
     Уже на выходе Владимира за рукав тормознула Ольга.
     - Надеюсь ты не повторишь ошибки Таньанменя? - спросила она.
     - Не знаю, - признался Сизов.  - Но  я бы  с удовольствием послал бы на
них танки.
     -  Дурак! Это же наши дети. Этим  ты восстановишь против себя всех, всю
страну.
     - Ты так думаешь?
     - Да! Это будет твоей большой, огромной ошибкой! Ты сразу лишишься всей
своей популярности.
     -  А  я  так не  думаю.  К  тому  же я  только  и  делаю  что  принимаю
непопулярные решения.
     Отодвинув жену Сизов  быстро  вышел из дома,  в ста метрах от дома  его
ждал дежурный вертолет.
     Приземлился он  на набережной, за гостиницей "Россия". Там их уже ждали
Малахов и Ждан. Глянув на обоих силовиков Сизов сразу  отметил что оба они в
явной растерянности. По крайней мере такого бледного Ждана Владимир не видел
еще никогда.
     - Ну что, прошляпили студентиков, рыцари плаща и кинжала!
     На этот раз даже Ждан не смог ничего ответить.
     - Пошли поближе к этой банде, - велел Сизов.
     Пустынными  коридорами Пассажа их  провели  в комнату  на втором  этаже
универмага, где расположилась съемочная группа ФСБ. Телекамер у них было раз
в пять больше, чем у  Си-эн-эн, снимали со стороны Кремля,  с храма  Василия
Блаженного, с Исторического музея. Сизов с Соломиным  по офицерской привычке
предпочли более живое восприятие действительности  и сразу приникли к мощным
биноклям.  Но,  разглядеть  с  этой  точки  они   мало  что  могли,  затылки
митингующих да лица стоящих на трибуне мавзолея.
     - Сколько их тут? - спросил Соломин.
     - Около десяти тысяч, - доложил глава оперативной группы ФСБ.
     - Из каких институтов?
     -  Судя по плакатам из всех  московских  вузов.  Если они, конечно,  не
врут.
     - Каковы требования?
     Малахов молча протянул  Сизову  листовку. Через его плечо текст читал и
Соломин.
     - "Свободу слова, отмену  цензуры, правила Кулика... " А это что еще за
хреновина?
     - Это порядок введенный главным комиссаром России генералом  Куликом, о
том, что в институт может поступать только парень, отслуживший в армии.
     -  Ну, хорошее правило, что их не устраивает? - удивился Премьер. - Они
же потом идут вне конкурса!
     - Да, но они жалуются что за два года забывают все, чему их учили.
     - Значит плохо учили.
     Пока  Соломин и  силовики  обсуждали пункты  программы  студентов Сизов
молчал. Стоя у  экрана телевизора он всматривался в лица митингующих. В  них
не было страха, озлобленности, наоборот, практически все эти юноши и девушки
казались  счастливыми  и  веселыми.  Чувства  Диктатора  постепенно   начало
меняться.  После  вспышки  злобы и раздражения у него неожиданно прорезалось
чувство страха. Да, он не понимал и поэтому боялся этих людей. Рациональному
и   прагматичному  Сизову   было  многое   непонятно.  Как  можно  вот  так,
безоружными, выступать против силы испытывая при этом не страх, а радость. А
трое  министров продолжали обсуждать  ситуацию. Оправившийся Ждан  с азартом
предлагал свои рецепты решения проблемы.
     -  Да насрать  нам на  то,  что  подумают на Западе! Сейчас  зайдем  со
стороны Манежной площади, сначала пустим "Черемуху", потом водометы. Полчаса
и тут будут валяться одни тапочки!
     -  Я тебе  дам тапочки! У меня  Светка где-то там! Я за нее тебе голову
оторву если она хоть чихнет! - пригрозил Соломин.
     Малахов  в  дискуссию  не  вмешивался,  только   часто   поглядывал  на
молчавшего  Диктатора.  Он  знал, что  последнее слово все  равно  будет  за
Сизовым. В конце концов не выдержал и Соломин.
     - Нет, Владимир, ты то что молчишь?
     В этот момент к Малахову подошел офицер и протянул ему бумагу. Прочитав
ее министр оживился.
     - Ну вот, кое  что  проясняется. Судя  по разговорам  в  толпе в случае
применения  властями  силы предусмотрена  всеобщая студенческая  забастовка.
Налицо организованный  заговор  против существующей власти, статья 56 нашего
нового Уголовного Кодекса Российской Федерации, пункт два.
     -  И  что?  -  в голосе  наконец-то  отвернувшегося  от  экрана  Сизова
прозвучала явная злоба.
     - Ну, как что? Теперь можно их привлечь к уголовной ответственности.
     - Что,  всех? Все  десять тысяч? А  потом всех  остальных,  кто  начнет
бастовать?! Сколько их по столице - пятьдесят тысяч, сто?
     Сизов  замолчал, потом прошелся по комнате, с явным отвращением  глянул
на экран.
     - Надо  придумать что-то  более тонкое. И  вообще, надо  что-то  с этим
делать. Только не сейчас. Что-то надо делать...
     Он выхватил из  рук  Соломина  листовку,  еще раз перечитал  его, потом
хмыкнул.
     - Они требуют роспуска "Союза Молодежи".
     - И что? - не понял Ждан.
     - А  то,  что  надо собрать побольше этих  твоих  молодых  бандитов. Но
сначала нужно чтобы этих, - он ткнул рукой  в сторону площади.  - Стало  как
можно меньше.
     Он подошел к окну. Шел уже второй час митинга. Толпа скандировала вслед
за очередным оратором: "Долой! Долой! Долой!"
     - Пусть пока проорутся. Кстати, какую сегодня обещали погоду?
     - Низкая облачность, но без дождей, - припомнил Соломин.
     - А жаль что без дождей. Надо бы их организовать, но попозже, когда эти
устанут.
     Наконец все начали понимать замысел Сизова.
     - Да, это здорово придумано, - пробормотал Ждан.
     Митинг  на площади  продолжался час за часом. Когда ораторам уже нечего
было  сказать начали выступать  самодеятельные  певцы,  студенческие  барды.
Вскоре вся заведенная публика начала пританцовывать. Но к шести часам вечера
все  подустали,  кто-то из  работников  мавзолея  с  подачи  Ждана догадался
отключить на трибуне электричество. Веселье начало постепенно начало сходить
на нет, последние ряды  плохо слышали голоса из  мегафона. Словно по  заказу
властей подул сильный северный ветер. Раза три  над городом на низкой высоте
пролетел транспортный самолет, из-за сплошной облачности ни кто из москвичей
его  не  видел, все  только слышали низкий гул. Но после  этого обработанные
хлористым  серебром облака  разразились  проливным дождем.  Мало  у  кого на
площади  оказались с  собой  зонты, ни  кто не  догадался захватить  с собой
что-нибудь поесть,  пирожки,  хот-доги  и мороженое лоточников  смолотили  в
первые же  часы митинга,  а оцепление  работало только  в одну  сторону,  по
методу  ниппеля, выпуская  всех с площади, и  ни кого на  нее не впуская. За
пределами Васильевского спуска и Манежной площади  скопилось  много молодежи
готовой  поддержать студентов, но с ними как раз не церемонились, беспощадно
отгоняя дубинками. Постепенно  толпа на площади начала таять, к девяти часам
вечера  людской   край   митинга   поджался  до   Лобного   места.  Наиболее
разочарованными  были телевизионщики  из  Си-эн-эн.  Показывать  одиннадцать
часов  одну и  ту же толпу  было  бессмысленно.  Надежды  на  скорый  погром
студентов силами Омона не оправдался.
     Еще через час толпа поредела еще больше.
     - Их осталось не более  полутора  тысяч, -  доложил Сизову по  телефону
Малахов.
     - Виктор свою дочку нашел?
     - Да, с час назад ее выловили и увели с площади его адъютанты.  Идти не
хотела, хорошо отошла в туалет, там ее и перехватили.
     - Ладно, тогда запускай своих вурдалаков.
     Через пятнадцать  минут со стороны Манежной площади  на Красную  начали
вливаться плотные толпы  одетых в  черное подростков. Вязаные шапки, кожаные
перчатки  и  трехцветные  кокарды  на  груди  не  оставляли  сомнений  в  их
принадлежности к "Союзу Молодежи". На ходу союзники  вынимали свое фирменное
оружие - короткие обрезки труб обтянутые резиной.
     - Союзники,  союзники!  -  тревожно  зашелестело по толпе студентов.  В
первые  ряды  тут же  перестроились наиболее тренированные в своих сражениях
студенты  спортинститутов.  Оживились телевизионщики, но когда две толпы уже
были  готовы сомкнуться в  одном столкновении на  площади  погас свет, и все
остальное  происходило  в  кромешной  тьме,  под   непрекращающимся  дождем.
Слышались крики, удары, стоны, отчаянные вопли и многоэтажный мат. С Лобного
места  вспыхнул  было  свет,  это  телегруппа  Си-эн-эн  включила  подсветку
телекамеры. Овальным пятном  высветился крутящийся калейдоскоп  лиц, рук, но
секунд  через  тридцать  телекамера  с  хрустом  разлетелась   под   ударами
самодельных дубинок боевиков. Через полчаса  все  было кончено.  Митингующие
хлынули  с  площади  на Васильевский спуск,  и цепь Омона расступилась перед
ними.  Позади  остались  десятки  раненых и  два  трупа. "Союзников" хоть  и
просили только выдавить студентов с  Красной площади, но  те  в азарте,  как
всегда, увлеклись.
     В  прессе  это побоище,  конечно, подали как волеизъявление патриотично
настроенных  молодых  людей.  Но даже выступивший по  этому  поводу в  своем
обычном  субботнем бриффинге  Фокин не был так  убедителен как обычно. Самое
удивительное признание прозвучало у него в конце речи.
     - Да, кое в чем эти митингующие правы. Я согласен  что цензуру в стране
можно  уже  отменить.  Именно  этому  будет посвящено  завтрашнее  заседание
Верховного Совета.
     Конечно, сам Андрей никогда бы  не  решился  произнести такие  слова не
посоветовавшись  с Сизовым.  Но  на следующий  день  в России  действительно
отменили  цензуру, и разрешили проведение митингов и демонстраций, но только
при соответствующей регистрации  и  под  надзором  властей.  Студенты  бурно
отметили свою победу массовым митингом перед зданием МГУ на Ленинских горах.
Правда после этого в течении трех  месяца по всем институтам были потихоньку
арестованы сорок человек организовавших первомайский митинг. Но естественное
возмущение учащихся было сведено  на  нет усилиями провокаторов,  внедренных
Жданом в исполком Конфедерации Российских студентов.
     Власти признали гибель  двух студентов, и ранение  еще  сорока трех, но
свалили все это на образовавшуюся при драке давку.




     - Рота подъем!
     Голос дневального прозвучал как всегда не вовремя, Вовка  Фомичев видел
во сне  здоровущий  хот-дог,  громадную булку, почти батон,  и  торчащую  из
белого, ноздреватого разреза толстую, хорошо прожаренную сардельку, а сверху
кроваво   красную,  бархатистую   струю   кетчупа,  медленно   оседающую  на
коричневую, дымящуюся шкуру сардельки.
     - Подъем рота! - снова взвизгнул тонким дискантом голос дневального,  и
вслед за растаявшей в небытие  сарделькой пришло ощущение досады что это был
только сон.
     "Семин орет, -  подумал  Вовка, - Только у него такой  противный голос.
Запустить что ли в него подушкой?".
     Но когда Фомичев  сам оторвал голову  от подушки и открыл глаза, кто-то
опередил его и в сторону уходившего на свой пост щуплого, невысокого  пацана
в крупных очках уже полетела тощая подушка, попавшая по затылку дневального.
У того от удара на пол слетели очки, и  вся казарма грохнула единым, дружным
хохотом.   После   этого   пробуждение  не  казалось  уже   такой   досадной
неприятностью.
     Спрыгнув вниз Владимир оделся,  быстро и ловко  заправил кровать. Через
пятнадцать  минут  он  уже стоял в строю  вместе с сотней  таких же  как  он
подростков тринадцати, четырнадцати лет. Они болтали, смеялись, толкали друг
друга,  но только до той поры, пока  дежурный по роте не рявкнул  ломающимся
баском традиционное: - Рота смирно!
     По  коридору  училища  медленно  двигались трое:  невысокий, полноватый
седой  капитан  с черной  перчаткой  протеза  на левой  руке,  а за  ним два
длинных, худых прапорщика. У Капитана  фамилия была  Даев, руку он потерял в
Чечне,  а два его спутника носили созвучные  фамилии:  Симонов и Пимонов.  В
прошлую неделю  кадеты проходили по астрономии Марс,  и  когда Юрий Иванович
сказал что рядом с планетой двигаются два спутника, Фобос и Деймос, на самом
деле  переводимые  как  "Страх и "Ужас",  сидевший рядом с ним хохмач Карпов
шепнул на ухо Фомичеву:
     - Это как Симон и Пимон вокруг нашего Колобка.
     Шутка удалась,  тем более что прапорщиков в роте боялись гораздо больше
чем самого капитана.
     Тем временем дежурный рапортовал.
     -  Товарищ  капитан,  третья рота  Рязанского кадетского  корпуса имени
фельдмаршала Голенищева-Кутузова в  количестве  ста  трех человек построена.
Отсутствует кадет Морозов.
     "Ба,  неужели опять Мороз деру дал?!" -  удивился Вовка. Пока проводили
поименную  проверку он думал о этом парне, из-за этого чуть было не прозевал
откликнуться  на  свою фамилию. Слава  богу  он вовремя  очнулся и рявкнул в
ответ на свою фамилию традиционное: - Я!
     Про Морозова Владимир думал и позже, когда они шли в столовую.
     Странный  он  парень,  этот  Мороз. Что  ему  еще надо - поют,  кормят,
одевают. Каждую субботу на стрельбах,  прошлый раз возили на танкодром, дали
каждому прокатиться внутри этого грохочущего, пропахшего  соляркой и  маслом
чудовища.  Несколько  орудийных залпов  дополнили  восхищение пацанов. После
этого почти все они решили по окончанию курса подать рапорт на зачисление  в
роту  со  специализацией  танкист-механик.  Было  человек  десять  бредивших
авиацией, трое давно  и осознано добивались перевода  в нахимовское училище,
так  было  велико их желание связать  свою  судьбу  с морем. И  только  этот
парень,  Морозов,  выбивался из  общей  колеи. А  ведь  был  как  и  все, из
беспризорников,  пять  лет  назад их  всех  выловили в  столичных  подвалах,
чердаках, на вокзалах. Тогда  они  бунтовали все,  пытались  бежать, рвали и
жгли не по размеру длинные гимнастерки и галифе, оставшиеся в наследство еще
от Советского  Союза. Но  тотальный невод  под  названием  "Операция  Кадет"
беспощадно продолжал отлавливать беспризорных подростков по всей стране, шло
сличение фотоснимков и отпечатков пальцев, потом беглеца быстро возвращали в
приписанное ему  место  назначение. Сотни военных  заведений  открывались  в
самых разных уголках  страны, от  Сахалина до Калининграда. Постепенно волна
побегов  пошла  на убыль, хорошая  кормежка,  новенькая, щеголеватая  форма:
камуфляж, черный берет и  высокие армейские  полуботинки,  многих смирили  с
этой строгой  армейской жизнью. Постепенно  сознание подростков менялось. Их
здесь учили, кормили, они имели ясную перспективу на  всю будущую жизнь.  Из
кадетского училища их  выпускали  прямиком в  армию,  причем каждому  из них
автоматически  присваивалось  звание  младшего   сержанта.  Те,  кто  больше
преуспел в  рвении и армейских дисциплинах могли получить сразу  и сержанта.
По  истечении года  службы в армии  бывшие кадеты  могли  подать прошение на
зачисление  в  школу прапорщиков.  С  их  подготовкой  бывшие  беспризорники
походили  ускоренный  курс  и уже через три месяца  могли вернуться в ту  же
часть со  звездочками  прапорщиков  на погонах. Кроме  того  отличники сразу
после окончания кадетского  училища  могли  подать рапорт  на поступление  в
высшее-военное училище. Отбор здесь  был  жестокий,  ведь тех,  кто изъявлял
такое  желание, гоняли  по  особой  программе,  и по тактике, и по  школьным
дисциплинам,  и физподготовке. Обычно  после такой  жестокой школы девяносто
шесть процентов кадетов с блеском проходили экзамены,  беспощадно выбивая из
конкурса соперников пришедших с гражданки. Именно такую карьеру наметил себе
и Вовка  Фомичев. И  тем более  он  не мог  понять этого самого Морозова. На
памяти Фомичева это был  уже седьмой побег  Мороза, или как звал его капитан
Даев: "Отморозка".
     А внешне  ни кто не мог  сказать что этот парень "стыд и  позор третьей
роты".  Учился  Витька  хорошо,  был  подтянут,  весел,  лучше  всех печатал
строевой шаг, да и внешне выделялся из всех курсантов рано созревшей мужской
красотой: высокий, узкий в талии,  но широкоплечий, с томными,  темно-карими
глазами, правильным носом и  густыми,  черными  бровями. На припухлых глазах
его всегда играла улыбка, а  в  запасе имелся свежий анекдот, причем Фомичев
был  готов поклясться,  что Витька  выдумывает  их сам. В  отличие от  своих
сверстников  Мороза  уже  не  мучили  юношеские  угри,  и возвращаясь  после
побегов, он со смехом рассказывал о своих подвигах на сексуальном  плане. По
его словам  ни  кто  не  мог устоять перед  его  чарами,  особенно  одинокие
базарные торговки тридцати и  более лет. До поры это все воспринималось  как
нечто  фантастическое,  байки и  есть байки. Но  как-то через  неделю  после
очередного  побега  в их училище нагрянула  симпатичная  женщина  лет сорока
требовавшая свидание с Морозовым. На все допросы начальства она отвечала что
является кадету двоюродной сестрой,  притащила целый мешок жратвы, мгновенно
уничтоженный кадетами, и выбила для Витьки самое настоящее увольнительное. С
него Мороз вернулся довольный как кот и  под хмельком, за что был лишен всех
отпускных на полгода  вперед. В ту же ночь  Витька  слинял  из  части, и был
обнаружен через неделю как  раз по адресу  той  самой мнимой сестры,  причем
повязан был поисковой группой тепленьким у ней в кровати. После этого случая
скандальная слава Мороза пошла на взлет. Вот это и бесило ротное начальство.
Бесшабашная  вольница  Мороза  выгодно отличалась  от  размеренной,  скучной
кадетской жизни. Кроме  того из-за его побегов  рота ни как  не могла  взять
первое  место  по  училищу,  хотя  по  всем  остальным  показателям  законно
претендавала на него.
     Время   шло  заранее   распределенным  порядком,   строевая  подготовка
сменялась тактической подготовкой,  и  после пятикилометрового марш броска в
каске и с автоматом за плечами ужин и сон  казались самой высокой  наградой.
За этим все потихоньку  начали  забывать о беглеце, и поэтому когда на уроке
геометрии по партам прошелестело: -Мороза привезли, - все, соскочив с места,
кинулись к окнам.
     На плацу действительно два солдата срочной службы вели Морозова. В этот
раз  он выглядел как ни  когда  странно: джинсы  в  обтяжку,  узкая,  черная
рубашка с  заклепками, длинные,  до  плеч  волосы,  и  реденькая,  юношеская
бородка.
     - Прямо поп! - засмеялся кто-то из кадетов.
     - Ну-ка сядьте счас же на место! - взвизгнула учительница математики по
кличке Ежжа.  Это слово  произошло сразу от двух слов: Еж и Уж.  Геометричка
была  длинная, худая, но волосы на ее  голове торчали густым ежиком. Фомичев
помнил, что эту кличку в свое время  ей дал как раз Морозов.  Он почти  всем
давал клички, и почти все они приживались. Того же Фомичева он прозвал Фома,
а командира корпуса за хриплый голос Контрабасом.
     На следующий  день Фомичеву пришлось  заступить  на дежурство по  роте.
День  прошел  в  повседневной  суете, и  к  ночи, когда рота  отошла ко сну,
подступила  расслабляющая усталость. В ротном карцере, в двух шагах от стола
дежурного, был заперт Морозов, уже наголо  постриженный  и переодетый во все
армейское.  Нестерпимо хотелось  спать, и  чтобы как-то отвлечься  от  этого
Вовка открыл окно кормушки и тихо спросил.
     - Эй, Мороз, как погулял в этот раз?
     - Нормально, - донеслось до ушей Владимира.
     - Где был?
     - В Питере.
     - Лучше  б к Черному морю съездил, в Евпаторию. Или в Ялту. Там  тепло,
там фрукты, абрикосы.
     - Да был я в этой Ялте, еще в прошлом году, а в Питере вот не был.
     - Ну и что там есть хорошего?
     - Там  все хорошее. Улицы, дома,  памятники. Знаешь  какие  атланты там
стоят около Эрмитажа? Здоровые, черные, полированные.
     - Это памятники что ли?
     - Ну да, только у них на плечах держится крыша.
     - А-а! Видал я раз такую штуку на картинке, помнишь, про древнюю Грецию
нам Мироныч показывал.
     - Ну да, - Мороз вздохнул. - Как хорошо на воле, ты не представляешь!
     - Что ж там хорошего? Опять по торговкам прошелся?
     - Да причем там  торговки, Вовка! Жизнь  там  другая,  что хочешь, то и
делаешь, как хочешь, так и живешь. Разве ты так жить не хочешь?
     Владимир попробовал представил себе подобную  жизнь и поневоле вспомнил
вечный холод подвалов, голод, когда в животе ноющая боль пустого желудка,  и
сон, каждые пять минут  прерывающийся зябкой дрожью  всего тела. Все это так
не вязалось с этой его сегодняшней, размеренной и определенной жизнью.
     - Нет, не хочу. Тут  все просто, понятно, а  там... надо искать жратву,
ночлег.
     - Да не это самое главное в жизни, Вовка!
     - А что главное?
     - Как  тебе объяснить? Свобода, воля. Выйдешь на набережную, сядешь  на
ступеньки, и смотришь на стрелку Васильевского острова. А там такая красота:
здание биржы, Ростральные колонны. Можно сидеть и смотреть на это часами.
     Он чуть помолчал, потом неожиданно начал читать стихи.
     - Я  растворяюсь в этой синеве, и над Исакием  лечу  как птица, и ночью
мне опять не спиться,  мне  кажется, что это только снится, а если я усну, я
снова там, в армейской той тюрьме...
     Мороз читал долго,  негромко,  без  выражения,  монотонно, но  Владимир
боялся даже громко дышать, чтобы не пропустить  ни звука. Наконец он замолк,
и Фомичев спросил:
     - Это все твое?
     - Да.
     -  А ты  не  пробовал как-нибудь  перевестись на гражданку?  Ну,  там в
интернат, детский дом.
     Мороз рассмеялся.
     - В детский дом меня не возьмут,  мне уже  пятнадцать. Да  и не хочу  я
туда. Я и оттуда сбегу, а это значит что? То, что меня опять запрячут либо в
кадеты, либо в тюрьму.
     -  Не пойму  я тебя,...  - начал было  говорить Владимир, но тут  снизу
хлопнула дверь, и он, подскочив со стула, торопливо захлопнув окно кормушки.
Это были оба прапорщика, Симонов и Пимонов. Выслушав рапорт курсанта Симонов
кивнул на дверь карцера.
     - Открой ее, а сам отойди подальше.
     Они зашли, закрыли  за собой дверь. Фомичев хоть  и отошел подальше, но
все  же слышал их голоса, слов  разобрать не мог, зато  угрожающие интонации
слышал явно. Вскоре из  карцера начали доносится болезненные вскрики, стоны.
Владимир вспотел, он долго колебался,  но потом все же на цыпочках пробрался
к двери и прислушался.
     - Ну, так что, будешь, сука, бегать еще?!
     -  Буду,  - прохрипел искаженный болью голос Мороза.  И  вслед  за этим
сразу послышались тупые шлепки ударов.
     - Нет парень, мы тебя все равно обломаем!  -  судя по скрипучему голосу
это  был  Пимонов. - Ты нам  всю отчетность ломаешь, я  из-за  тебя,  падлы,
старшего прапорщика ни как не получу.
     - Все равно сбегу, - слабо донеслось до Фомичева, и опять тупые удары.
     Не выдержав Владимир  на  цыпочках отошел к окну, уставился  на пустой,
освещенный единственным фонарем плац. Сердце сжимала тупая боль сочувствия и
сострадания к Морозу. Если б не эти стихи, он, может быть, и не принимал это
все так близко к сердцу. А так... словно что-то надломилось в нем.
     Прапорщики вышли из карцера минут через десять, мокрые от пота и злые.
     -  Завтра  мы  еще прийдем, и  спросим  тебя по  полной программе! -  в
сердцах бросил обращаясь внутрь камеры Симонов.  - Закрой! - Велел прапорщик
Владимиру. - И ни какой ему воды и пищи двое суток!
     Когда снизу хлопнула входная  дверь Володька подскочил к столу, схватил
графин, стакан  и  проскользнул в карцер. Морозов лежал на полу, свернувшись
калачиком.
     - Витька, Витька, - начал тормошить его Фомичев. Постепенно  тот пришел
в себя, застонал. Володька приподнял  его и поднес  к  губам стакан с водой.
Тот жадно, но с трудом выпил его, прохрипел:
     - Еще!
     На  лице  Мороза  не  было ни  синяков,  ни ссадин, но каждое  движение
доставляло ему боль.
     - Все потроха отбили, - пожаловался он.
     - Ну, а зачем же ты говорил что сбежишь? Пообещал бы что исправишься, а
потом все равно дал бы деру! Вот дурак!
     - Надоело  мне все врать, притворяться. Я  хочу  жить по своему, понял,
Вовка?
     - Да понял я, понял!
     Фомичев  метнулся  назад, достал  из тумбочки свою  пайку: кусок белого
хлеба с маслом и полтора кусочка сахара.
     - На, поешь!
     - Не могу я, спасибо... тебе.
     Судя по  голосу Мороз  плакал, только в свете тусклой  лампочки слез не
было видно.
     - На, я положу ее  здесь, а  ты потом поешь,  хорошо? Я пойду, мне надо
пройти дневальных проверить, да поднять наряд на кухню.
     Когда минут  через сорок  вернувшийся Фомичев заглянул  в камеру, Мороз
лежал свернувшись клубочком.
     - Мороз, ты спишь? Витька?
     Тот не ответил, и успокоенный Фомичев закрыл окошко.
     "Пусть поспит, это для него сейчас лучше всего".
     В шесть началась повседневная суматоха побудки, в восемь он сменился. И
вдруг  к обеду  Фомичев узнал что Морозова увезли  в городской  госпиталь. В
корпусе  началась  какая-то  странная  суматоха.  Капитан  и его  "Фобос"  и
"Деймос" с растерянными лицами метались  по казарме  заставляя дневальных  в
очередной  раз  переправлять койки и в десятый  раз мыть полы. Личный состав
был снят с занятий, построен, все получили нагоняй за внешний  вид, половину
роты  тут  же обкорнали  налысо,  всех заставили подшить  на камуфляж  новые
подворотнички. Все  прояснилось в три  часа, когда в  роте появился командир
корпуса,  его  заместитель по  воспитательной  части,  и  толстый  офицер  с
погонами  майора. Осмотрев  роту и  выстроенный  личный состав все командиры
прошли  в  канцелярию,  пригласив с собой  ротного  и  прапорщиков.  Один из
кадетов шепотом  сказал  соседу Фомина,  что майор не кто иной, как  военный
прокурор. Разговор  в канцелярии  шел  долгий,  и на  повышенных тонах. Лишь
после ухода начальства подслушивающий у двери  канцелярии дежурный поведал о
том что узнал.
     - Братцы, Мороз умер!
     - Как умер? - ахнули все в голос.
     - Так! Эти двое,  Пидор и Сидор сломали ему  ребра и те вошли в печень.
Сильное кровотечение и все! Врачи уже не смогли его спасти.
     Вовка был потрясен. Он понял что  мог бы  помочь Морозу, если бы раньше
вызвал дежурившего в санчасти врача.
     "Откуда я мог знать, - думал он. - Я ведь думал что он просто спит!"
     Несмотря на все эти попытки самооправдания совесть кадета была нечиста.
Выйдя в  туалет он забился в угол за нишу со швабрами, ведрами и тряпками, и
долго, беззвучно, что б ни кто не слышал, плакал.
     Скандал  получился  глухим,  но  результативным.  И  капитана  и  обоих
прапоров уволили, Симонова даже посадили. Сняли и командира корпуса.
     Через  год третья  рота по  всем показателям  заняла первое место среди
двадцати  рот  Рязанского  имени  Кутузова кадетского корпуса. Десять  самых
отличившихся кадетов  отправили на съезд кадетов в столицу. Среди них был  и
Фомичев.  В  Олимпийском  центре перед десятью тысячами одетых  в  армейскую
форму подростков  три часа  выступали самые разные артисты, а затем на сцену
вышел сам  Сазонтьев. Кадеты встретили его появление восторженным ревом. Для
них он был идолом, кумиром, живым воплощением бога войны.
     - Кадеты, солдаты мои!  Я не  даром  назвал  вас  солдатами.  Вы можете
дослужиться  до  генералов  и  маршалов,  но навсегда  останетесь  солдатами
родины.  Вы будущее нашей армии! Самой сильной армии на этом земном шаре. Вы
становой хребет будущей профессиональной армии. Пройдет десять лет, и нам не
нужны  будут эти чахлые студенты, бегающие от повесток по всем психушкам. На
сегодняшний день в суворовских и кадетских училищах обучаются  семьсот тысяч
бывших  беспризорников.  Это огромная  армия,  способная  смять  и раздавить
любого противника.  Никогда не забывайте  то, что это  Родина подобрала вас,
вытащила  из  подвалов  и  чердаков,  отобрала  от  родителей  наркоманов  и
алкоголиков,   накормила,   напоила,  выучила   и  сделала  вас   людьми.  И
единственное,  что  она просит  от  вас  - это достойно защищать ее  на всех
рубежах страны. Да  здравствуют кадеты, будущее нашей армии и флота, будущее
нашей России!
     Кадеты   ответили   на   эту  речь  Главковерха  восторженным  ревом  и
аплодисментами. У Фомичева горели отбитые ладони, по  щекам текли слезы. Все
сомнения Владимира, его раздумья, а так же  судьба, стихи и  смерть Мороза -
все это осталось в прошлом. Теперь он не  сомневался  в правильности  кем-то
избранного для него пути.




     В этот вечер Сизов приехал в свою резиденцию Горки-десять как обычно, в
девять  часов  вечера. Там  его  ожидал неприятный сюрприз, Ольга  спала  на
диване в холле, и, судя по ее позе и обилию бутылок  рядом на столике, вечер
не прошел для нее даром. Сизов поморщился, в последнее время жена через  чур
пристрастилась  к спиртному. В чем-то он  ее понимал, после того как  судьба
свела  их  вместе  вся  ее  предыдущая  жизнь  оказалась перечеркнута  крест
накрест. Вольная,  богемная, журналистская  жизнь  сменилась сухим официозом
раутов  и  ужинов,  свобода  передвижений,  знакомств  и  встреч  -  заранее
распланированным  перемещением  под  бдительным  присмотром доброго  десятка
телохранителей. Самое ужасное что все это было не простой формальностью, два
года назад один из членов чеченской диаспоры попытался взорвать Ольгу вместе
с собой на празднике в честь начала учебного года. Откуда смертник узнал что
Данилова  приедет именно  в  эту школу,  так  ни кто и  не  выяснил.  Хорошо
сработала охрана, рванувшегося навстречу парня перехватили, уложили лицом на
асфальт, а через пару секунд  взорвалась привязанная  к его  животу  толовая
шашка, и вид того, что осталось от покушавшегося до сих  пор вызывал у Ольги
сеансы длительной бессонницы.
     Кроме того у Ольги не осталось ни одной подруги. Ее вхождение во власть
постепенно отсеяло одних из-за неожиданно  проснувшегося чувства  зависти, у
других это  породило страх, третьи вдруг начали заискивать  и лебезить перед
ней. Постепенно круг общения Ольги сузился до ее подчиненных в пресс-центре,
да охраны и обслуги в государственных дачах.
     Сизов  разделся,  принял  душ.  С  собой  у  него  еще были  кое  какие
документы, но спустившись в холл Владимир увидел что  Ольга  уже не  спит, а
просто лежит и смотрит на  горящий огонь. В  последнее время  она заставляла
топить камин каждый день и часами просиживала глядя на пламя. Сизов подошел,
сел рядом, потом погладил ее по волосам.
     - Ну, по какому поводу у тебя сегодня забег в ширину?
     - По печальному, - как бы нехотя отозвалась  Ольга. Но для  Сизова была
важна не интонация, а сам голос. Этот чуть хрипловатый красивый голос просто
завораживал его. - Племянник у меня погиб.  Мы с  Нинкой  не сильно дружили,
последний раз я ее видела года три назад. И тут звонит, говорит Лешка умер.
     - Молодой?
     - Двадцать два.
     - И что с ним случилось?
     Сизов  задавал  вопросы из  чистой вежливости, равнодушным  голосом,  и
Ольгу  это взбесило. Она рывком села, пристально  уставилась в глаза Сизову,
начала говорить зло и резко.
     - Случилось  то же, что  случается со  многими  сейчас!  Эти  все  твои
подонки, они избили его прямо у подъезда своего дома, на глазах у матери!
     - Кто они? - не понял Сизов.
     - Твои "союзники"! Это ты их вырастил, ты их воспитал!
     - И за что они его избили?
     -  А за что сейчас  избивают и  убивают  в Москве?  За  то, что  он был
студентом, это все знали в  том  районе. Он был  в  Мае на Красной  площади,
кроме того он носил длинные волосы и тубус с чертежами. Вполне достаточно!
     - Постой, я что-то не пойму? - Владимир наморщился. - Ты хочешь сказать
его убили только за то, что он был на том митинге и был студентом?
     Ольга с ненавистью посмотрела Сизову в глаза.
     - Нет,  Сизов,  ты  не придуряйся!  Все знают  что это  ты отдал приказ
задавить студенческое движение на корню!
     Владимир хмыкнул.
     - Я что по твоему похож на дурака? Как его можно задавить, если оно уже
разрослось по всей стране. Конечно, если бы мои слухачи засекли  это раньше,
можно  было  как-то  сделать все  по своему, найти людей способных  достойно
возглавить  его.  А  сейчас  уже  поздно.  Конфедерация  учащихся  студентов
насчитывает  полмиллиона  человек,  что мне  теперь,  на всех  их  натравить
союзников?
     Ольга немного остыла, снова опустилась на подушки.
     - Не знаю. Я знаю одно, идет официальный отстрел  студенческих лидеров,
и Лешка - один из них.
     - Ты ориентируешься на все эти голоса?
     -  Нет, на  наши  газеты.  Ты же  отменил  цезуру, так  что они  теперь
потихоньку начинают писать правду. На!
     Она приподняла  одну из бутылок и швырнула на  колени Сизову прозрачный
файл с  газетными вырезками. Пока Сизов читал  их, Ольга налила  себе  водки
настоянной на клюкве, ее последнем увлечении, и выпила.
     - Что, пятнадцать случаев за два месяца? - спросил Сизов листая бумаги.
     - Больше, это только  по Москве пятнадцать. Их убивают сейчас  по  всей
стране.
     -  Хорошо, завтра  я с  этим разберусь, - пообещал Сизов,  откладывая в
сторону бумаги. - Налей мне тоже, что-то я сегодня устал больше обычного.
     На   следующий  день   с  утра  Сизов   поручил  Фартусову  приготовить
статистические  данные о погибших в последнее время студентах. К обеду отчет
был готов. Прочитав его Владимир высоко поднял брови и спросил секретаря:
     - Что это?
     - В каком смысле? - не понял Фартусов.
     - Что ты мне принес?!
     Секретарь  растерялся. Эта звенящая  интонация  в голосе  Диктатора  не
сулила ничего хорошего, но Фартусов не мог понять своей вины.
     - Официальный отчет о смертности студентов за последние два месяца.
     - Судя по этим  данным  из  тридцати  двух человек двадцать наложило на
себя руки, восемь утонули, и четверо попали под машину. Что это за бред?!
     - Но это те данные, которые поставляет нам МВД, - настаивал секретарь.
     - Судя по ним, -  Сизов поднял бумагу и потряс ее в  воздухе. - Алексей
Данилов утонул! А я совершенно точно знаю, что он умер в больнице от побоев.
     Фартусов стоял бледный от волнения.
     - А я тут при чем?
     - Ладно, - остывая сказал Сизов. -  Ты действительно  тут  ни при  чем.
Вызови ко мне Демидова.
     Через десять минут начальник Федерально Агентства Безопасности появился
в кабинете Сизова.
     - Вызывали, Владимир Александрович?
     -  Да.  Посмотри вот это, - он швырнул  через стол  милицейскую сводку,
затем файл с  вырезками  подготовленными Ольгой. - И скажи мне  кто  из  них
врет, и главное - зачем.
     Кратко просмотрев бумага Демидов спросил.
     - Срок исполнения?
     - Чем быстрей, тем лучше.
     Уже  на следующий день фамилия Демидова появилась среди записавшихся на
прием к Сизову.
     - Ну, что уже разобрался во всем? - спросил Диктатор.
     - На это не понадобилось много времени, основное ясно. Малахов произвел
некий  устный  инструктаж своих замов, те, естественно,  накрутили уже своих
подчиненных.  Коротко  это  сводится  к  тому, что  милиция не  регистрирует
преступления, совершаемые членами "Союза Молодежи".
     - Вот как? Здорово!
     -  Более чем. В последнее время  союзнички совсем распустились. Судя по
тем  данным, что  вы  мне  вчера  предоставили,  идет откровенная  охота  на
студенческих  лидеров.  Например  убили  Епишева,  того  самого  парня,  что
солировал  на  Первое  Мая, представили  что он  в  пьяном  виде вывалился с
балкона собственного  дома, хотя  все его друзья говорили что он был заядлый
трезвенник.  В крови  действительно обнаружены  громадная доза  алкоголя, но
ввели его, скорее всего, шприцем через вену. След от укола остался на  сгибе
руки. Ну и, под эту личину, чувствуя  безнаказанность, наши  молодые бандиты
пошли в разнос. Происходит масса погромов в студенческих общежития, грабежи,
изнасилования. Так же сильно страдают приезжие вьетнамцы, китайцы, кавказцы.
Доходит  до того,  что среди бела дня "союзники" устраивают погромы на  мини
рынках,  отбирают  деньги,  избивают  торговцев,  а  милицейские патрули  не
трогают их. А когда "союзники"  все же попадают  за решетку, то их выпускают
не заводя дела.
     - А что же потерпевшие? Неужели не жалуются?
     -   Жалуются,   но   генпрокурор   Семенов   лучший    друг   Малахова,
единомышленник.  Так что  тем,  кто жалуется,  потом  еще и достается больше
других.
     - И ты про это не знал?
     -  Все  это  началось  недавно,  после  майских  событий,  но  мы  вели
разработку этой линии.  Мы, вообще  то, думали что все  тут связано на более
низком уровне,  там, например  - начальник  отделения  милиции и "союзники".
Оказалось нет, все идет сверху.
     Сизов встал, прошелся вдоль стола, задумчиво посмотрел в окно.
     - Послезавтра заседание Расширенного Верховного Совета.  Будет на нем и
Малахов. Кто его может заменить на посту министра?
     - Наилучшая кандидатура: генерал-полковник Матвеев, его зам.
     -  На  всякий  случай  пусть  будет поблизости.  И  подготовь  побольше
материалов по этим "союзникам". Так же подбери кого-нибудь вместо Семенова.
     Через два  дня ни чего не подозревающий министр внутренних  дел Малахов
вошел в зал заседания Верховного Совета. Как и у всех людей небольшого роста
его всю жизнь мучили большие  амбиции. В отличии от всех остальных генералов
Малахов  сегодня был в  парадном светло-кофейного цвета  мундире, с золотыми
погонами, с  массивной орденской  планкой на  груди. Одутловатое, невзрачное
лицо  министра  сияло  самодовольством.  Положив  красную  папку  с  золотым
тиснение на стол  он  начал о чем-то оживленно  переговариваться  с соседями
Жданом и министром внешней торговли Солоницыным. Наконец началось заседание,
сначала выступил как обычно Соломин, он подвел итоги работы правительства за
первые полгода,  внес  свои  предложения  по изменению таможенного тарифа на
сельхозтовары. Затем  пошли долгие  разговоры  о внешней торговле, импорте и
экспорте. Лишь по окончании их Сизов завел разговор о самом больном.
     - Анатолий Ильич, - обратился он к Малахову. - У нас  большие претензии
к вашему "Союзу Молодежи". Боюсь что нам прийдеться его распустить.
     Малахов странно дернулся, на лице его отразилось недоумение.
     - Я не понимаю, какие могут  быть претензии? По сравнению  с две тысячи
третьим годом мы практически уничтожили уличную преступность. Пять процентов
от ста семь лет назад! И в этом главная заслуга именно "Союза Молодежи".
     - Интересно, а каким был бы процент этой самой преступности если  бы вы
не ваш приказ не регистрировать преступления своих молодчиков?
     Этот вопрос  Сизова  застал Малахова врасплох. Он понял  что дело более
серьезно, чем он думал, и даже лоб министра покрылся потом.
     "Кто же меня сдал? Куценко, Матвеев, Полькин? Кто-то из них. Подсидели,
суки!"
     Между тем слово взял Сазонтьев.
     - Но самые большие претензии  к твоим недоноскам у меня. "Союз молодежи
для Содействия армии и флоту", так, кажется, называется твоя банда?
     - Это не банда...
     - Это именно банда! Только из-за твоих союзников мы не можем вывести из
армии дедовщину! Они приходят служить уже  с ощущением своего превосходства.
Постоянно происходят стычки с кадетами, за эти полгода они уже убили троих.
     -  Ну,  значит  эти твои  кадеты просто  недоноски, раз  они  не  могут
постоять за  себя,  -  огрызнулся  Малахов. -  Чего  еще ожидать от каких-то
оборванцев.
     Сазонтьев  буквально взвился  в  воздух.  Перегнувшись  через  стол  он
голосом полным бешенства заявил невольно вжавшемуся в кресло Малахову.
     - Кого ты называешь  недоносками, скотина?! Моих кадетов?! Если бы я их
не  пригрел  пять  лет  назад у  тебя  бы  сейчас  было  не  пять  процентов
преступности, а все двадцать пять!
     - Я объединил в своем союзе миллион подростков!
     - Миллион бандитов! - заорал Сазонтьев.
     - Да, братец, -  вздохнул  Соломин. - После уроков твоего Союза ни один
из этих  парней  не захочет пойти к станку или на стройку. Трясти  торгашей,
вот они чему у тебя научились. Надзирателями в зону и то их не возьмешь.
     - Ладно, давайте  о главном,  - прервал Сизов. -  Кто давал тебе  право
убивать студенческих лидеров?
     Малахов с недоумением уставился на Сизова.
     - Но вы же сами...
     - Что сами? - не понял Владимир.
     - Вы же  сами еще  тогда,  на площади  сказали что с ними  надо  что то
делать!
     - Я что, приказал их убивать? - поразился Сизов.
     - Нет, но... Я понял это именно так.
     "Боже мой, какой идиот! - подумал Сизов.- А раньше он как-то не казался
таким глупым?"
     -  Так, а ты что молчишь?  - Сизов развернулся к Ждану.- Ты тоже так же
подумал?
     Тот  пожал   плечами.  Крупное,  некрасивое  лицо  директора  ФСБ  было
невозмутимо.
     -  Ну, а  причем тут  я?  Моя задача  была  установить  имена и  адреса
зачинщиков,  что я  и  сделал.  Вы же запретили  мне проводить силовые акции
против гражданских лиц внутри страны.
     Малахов  странно  дернулся,  с  неприязнью  посмотрел на своего бывшего
друга.
     "Топит, падла!", - понял он.
     Итог всего разбирательства подвел Сизов.
     - Хорошо,  я предлагаю отстранить Малахова  от руководства министерства
внутренних дел  и  распустить Союз Молодежи.  На его основе  создать  что-то
вроде ОСОВИАХИМА, или ДОСОАФА, как там  это раньше называлось? Все имущество
и надзор над функционированием "Союза" передать министерству обороны.
     - Давно бы так, - пробурчал Сазонтьев.
     Малахов вышел из  зала  заседаний чуть пошатываясь,  как человек  после
длительной болезни. Только одна мысль билась в его голове.
     "За  что, -  думал он.  - Я же хотел  как лучше. Они  сами  всегда  так
делали, а теперь я оказался крайний!"
     До вечера  Малахов пребывал в этом трансе.  Он  на каком-то  автопилоте
передавал дела Матвееву. Глядя на  довольного генерала Малахов понял -  сдал
его именно он. Но даже эта мысль не заставила его оживиться. Он отказался от
традиционного "междусобойчика", и в десять часов вечера вышел из здания МВД.
     - Куда? - спросил шофер.
     - Домой, - тихо ответил бывший министр.
     Шофер все косился в его сторону, и Малахов уточнил:
     - За город.
     Если  бы Малахов выбрал свою городскую квартиру и они поехали бы другой
дорогой и все случилось бы совсем по иному, но... Лишь только тронулись, как
Анатолий Ильич достал из  кармана  табельный пистолет, снял  предохранитель.
Затем он замер, глядя в окно на ночную Москву.
     "Несправедливо,  несправедливо!" - билось у него в голове. Неожиданно в
проеме  между домов мелькнуло  что-то яркое  и  знакомое. В отличии от всего
городского,   мертвого  электрического  света  это  пламя  жило,  двигалось,
пульсировало.
     "Факельное шествие! -  мелькнуло в  голове Малахова. -  Да, сегодня  же
день десантных войск".
     - Стой! - крикнул  генерал  своему шоферу пряча пистолет. - Давай туда,
на площадь!
     На  громадном  пространстве  мемориала   на  Поклонной  горе  двигалась
тысяченогая,  огненная  гусеница.  Семьдесят  тысяч  подростков завороженных
общим действием  составляли единое  целое.  Вокруг толпились тысячи зевак, в
основном  состоящих  из совсем  молоденьких  девушек.  На трибуне же  стояли
главные  герои  праздника,  десантники,  а так же  основные  деятели  "Союза
Молодежи",   генерал-майор   авиации  в  отставке   Жигун,  и   его  молодой
заместитель, красавец и лучший мотогонщик страны Михайлов.
     - Да здравствует  российская молодежь,  самая патриотичная  молодежь  в
мире! - крикнул в микрофон Жигун, и толпа отозвалась восторженным ревом.
     - Вы  - самые лучшие,  вы цвет нации! - продолжал Жигун. Ноздри бывшего
аса,  потерявшего  в Чечне  руку,  раздувались.  Великолепный  оратор он сам
заряжался от своих речей и порой просто впадал в транс.
     - Парад, стой! - крикнул он. Огненная гусеница послушно остановилась. -
Напра-во!
     Толпа послушно  развернулась  лицом к трибуне. Именно в этот  момент на
ней  появился Малахов.  Первым его заметил  Михайлов,  что-то  шепнул своему
начальнику. Тот  сразу оживился. В отличие  от многих  в  столице  ни он, ни
Михайлов еще не знали, что Малахов уже бывший министр.
     - Воины,  вас приехал приветствовать министр  внутренних  дел  Анатолий
Ильич Малахов!
     Толпа  ответила восторженными  криками  и  свистом. Это словно окрылило
опального  министра. Раскинув руки в  стороны и  вверх Малахов приветствовал
своих воспитанников. Он не пропускал ни одного подобных митингах,  любил эту
толпу, эту атмосферу всеобщего восторга  и обожания.  Когда шум наконец утих
Малахов начал  свою речь. Как  ни когда раньше  он чувствовал себя сильным и
могучим.
     -  Союзники,  дети  мои! -  с надрывом  начал он. -  Вы  - единственная
надежда Родины! Враг не дремлет! Он  уже пробрался  вовнутрь страны. Все  вы
знаете что произошло первого Мая. Это позор для России!
     Факельщики ответили на это гневным ревом.  Переждав  его Малахов  снова
начал говорить.
     -  Когда  эти  длинноволосые  педирасты  оккупировали  святыню  России,
Красную Площадь, только вы смогли ее освободить.
     После  очередной  паузы Малахов  обвел  тяжелым,  значительным взглядом
собравшихся внизу и уже с голосом полным истеричного бешенства крикнул:
     -  Теперь  вас снова хотят  предать!  Там,  в  Кремле,  эти зажравшиеся
сволочи,  бывшие майоры  и капитаны  навешавшие на  себя маршальские звезды,
решили закрыть наш союз!
     Взрыв общей ярости был страшен.
     - Давайте пойдем туда!  - Малахов ткнул рукой куда-то в сторону города.
- И покажем им на что мы способны!
     За  его спиной происходило непрерывное движение. Жигун,  Михайлов и еще
несколько деятелей "Союза  Молодежи" с бледными лицами обсуждали ситуацию. В
конце-концов Жигун осторожно тронул Малахова за плече.
     - Анатолий Ильич, вы несколько перегнули!
     - Пошел на хрен! - буркнул в его сторону Малахов, и крикнул в микрофон.
- За мной, дети мои!
     С  неожиданной силой  оттолкнув попавшегося на пути  рослого десантника
Малахов быстро скатился вниз с  трибуны, его тот час же окружили, подняли на
руки  и начали подбрасывать вверх. Когда  бывшего министра опустили на землю
его лицо было  красным,  потным  от  возбуждения. Кто-то всунул  в  его руку
горящий факел, и подняв его Малахов снова вскрикнул:
     - Вперед, за мной!
     Ашот Хачатрян ехал на своей "Волге" по Кутузовскому проспекту не ожидая
в этот  поздний  час ни каких особых  приключений.  Уже пять лет он на своей
личной машине трудился таксистом, привык к  столице,  изучил ее всю,  и ни о
чем плохом  не  думал в  этот свежий, предосенний вечер. Когда навстречу ему
вывалилась  толпа   с  кое   где   еще  мелькавшими,  затухающими  факелами,
единственное, что он успел сделать, это затормозить. Сзади его машину тут же
подперла  синяя "десятка",  и  "Волга" оказалась внутри  огромного  людского
муравейника.  Кто-то рассмотрел в  освещенном  салоне  шофера  и  крикнул: -
Смотри, черножопый!
     Толпа ответила  на это удовлетворенным рыком. Именно этого и не хватало
возбужденным,  привыкшем  громить все  на  свете подросткам. Сразу несколько
самодельных  дубинок  начали  бить  стекла  машины,  распахнулась  дверь,  и
упирающегося  армянина  выволокли  из салона.  Кепка  упала  с его  лысеющей
головы, и на нее обрушились десятки  ударов. В этой давке "союзники"  мешали
друг другу, каждый хотел  излить на жертву свою ненависть. Остальная людская
масса  обогнув  круговорот избиения  полилась  дальше, громя  остановившиеся
машины,   и   избивая   их   владельцев  уже  не   обращая  внимания  на  их
национальность,  пол  и возраст.  В  числе  прочих  была остановлена  машина
полковник  ВДВ в  отставке, возвращавшегося с торжественного вечера  в честь
дня десантника.
     - Вы что делаете, волки, я же вам в отцы  гожусь! -  успел крикнуть тот
прежде чем ему проломили череп.
     По ходу дела многие "союзники" макали  свои потухшие факела в бензобаки
машин, одна  из  них  от  неосторожной  искры вспыхнула, и это уже послужило
сигналом к действиям остальных. Через  десять минут на  проспекте пылало как
минимум десять машин, а толпа двигалась дальше, занимая всю площадь улицы.
     Первый  раз   их  попытались  остановить  на  пересечении  Кутузовского
проспекта   и  Большой   Дорогомиловской.  С   десяток   милицейских   машин
перегородили дорогу,  и металлизированый начальственный  голос  начал вещать
одно и то же.
     - Остановитесь!  Я приказываю вам немедленно остановиться,  и разойтись
по  домам. В  случае  сопротивления будем применять оружие!  Остановитесь! Я
приказываю вам остановиться...
     Но эту толпу было уже не  удержать,  они перешли  грань разума и только
звериные эмоции владели тысячами юнцов. При виде преграды "союзники"  дружно
взвыли и перешли  на бег. Со  стороны  машин раздались  несколько нестройных
выстрелов вверх, дважды бабахнули свето-шумовые гранаты, прочертив беловатые
шлейфы полетели к ногам подростков гранаты со слезоточивым газом. С таким же
успехом выстрел из рогатки мог остановить  слона. Когда до  толпы оставалось
метров тридцать торопливые выстрелы наконец начали стегать по толпе свинцом.
Но было поздно. Толпа пробежала по упавшим убитым и раненым почти не заметив
этого, и с криками начала штурмовать баррикаду из машин. Полковник, до конца
диктовавший  свои  наставления   погиб  первым,   один  из  водителей  сумел
развернуть машину и вырваться из смертельных объятий яростной массы. Гораздо
меньше повезло тем милиционерам,  кто не успел  убежать  от  погромщиков. Их
ловили, нещадно  забивали дубинками и  ногами,  отбирали  оружие.  Когда все
семьдесят  тысяч человек прошли  столь неудачно построенную  баррикаду,  она
запылала одним большим костром.
     По  пути  попалось отделение милиции, и толпа  влилась  в него с  силой
сносящего  все на  своем пути весеннего  половодья. Минут  десять из  здания
доносился звон бьющегося стекла,  крики,  выстрелы, затем подростки покинули
помещение с раздобытым оружием, оставив позади нещадно избитых милиционеров,
разбитые компьютеры, и костры  из бумаг и  разломанной  мебели. Разошедшиеся
юнцы громили попадающиеся  на пути магазины, вынося все, что  попадалось под
руки, особенно спиртное, которое тут же поглощалось  возбужденной толпой. Не
менее водки и пива юнцов в черных рубахах пьянила атмосфера безнаказанности.
Они  кидали камни, пустые бутылки и даже  стреляли в окна домов где мелькали
лица любопытствующих обывателей.
     -  Сидеть  по домам, суки,  когда  мы идем!  -  заорал рослый  парень в
кожаной куртке от  бедра полоснув очередью из  автомата  по окнам одного  из
домов. Через  несколько секунд в квартирах  семиэтажной  громады пробежалась
торопливая агония отключения света.
     - Так-то лучше! - довольно заявил "союзник", опуская автомат и принимая
из рук друга очередную бутылку ворованного пива.
     Лишь  у  самого  начала  Нового  Арбата  их  встретил  заслон  из  двух
"Камазов", больше не удалось найти в это позднее время,  а за ним устроились
одетые  в  полной  экипировке омоновцы.  Эти разговаривать  не стали, просто
открыли огонь  из автоматов, хотя первую очередь они все же  дали  в воздух.
Толпа  кинулась кто по сторонам, кто  просто плашмя на асфальт, но уже через
несколько минут по омоновцам открыли нестройный, но довольно плотный огонь.
     -  Ни хрена себе, примочки!  - Крикнул командир  роты капитан  Нестерук
своему  заместителю.  -  Мы  так  не  договаривались.  Говорили  же что  они
безоружные!?
     - Ага, зато ты сам обучал их стрелять, забыл?
     - Да помню! Выучил на свою голову!
     "Союзников" и в самом  деле  несколько раз в  год непременно вывози  на
стрельбы в подмосковные воинские  части и на базу того же ОМОНА. Перестрелка
длилась минут  десять. В первых рядах с автоматом в руке метался затянутый в
кожу Михайлов.  Время от времени он что-то  кричал  своим подчиненным. Огонь
"союзников" начал было  слабеть, но  затем он снова усилился,  и пули начали
свистеть как-то уж через чур близко от ушей омоновцев. Вскрикнул и упал один
раненый,  обмяк  получивший  пулю  в  шею  сзади,  под самую каску,  мертвый
Нестерук.
     -  Они  обошли нас  и  стреляют с  крыши! -  крикнул один из его замов,
развернувшись он поливал огнем крышу ближайшего дома.
     Эта  перестрелка  длилась  еще  минут  десять,  затем  она  затихла.  К
изумлению  омоновцев  перед  ними не оказалось  врагов. Толпа  разошлась  по
переулком  и,  обойдя заслон, двинулась теперь уже по  Арбату. Дальнейшее их
продвижение явно  подсказали  два  больших  костра.  Это  горели  омоновские
автобусы,  оставленные  солдатами  метрах  в  двухстах от баррикады.  Десять
убитых и двадцать три раненых солдата остались за спиной союзников.
     Во  время  этого   непроизвольного,   но   хитрого  маневра  количество
манифестантов  уменьшилось, когда толпа  теряет  свою массовость,  у  многих
начинает   просыпаться  разум.  От  усталости  толпа  растянулась  почти  на
километр, несколько  сот человек занимались только разгромом всех попадавших
по пути многочисленных  арбатских магазинов,  кафе  и ресторанов.  Еще тысяч
пять разошлись по домам, вполне удовлетворенных прошедшими погромами.
     Всеми оставшимися  теперь командовал один Михайлов. Жигун так и остался
стоять на трибуне, словно растворился в толпе Малахов, остальные руководящие
деятели   "Союза   Молодежи"   потихоньку  дезертировали  по   домам.   Зато
восьмикратный чемпион мира по мотогонкам на  льду  был  хорош! Он чувствовал
себя  словно  на  самом  азартом  чемпионате. Прежде  всего  он  организовал
разведку  из  числа  своих  мотогонщиков.  Один  из  них  как раз подлетел к
авангарду во главе с Михайловым.
     -  Воздвиженка  перекрыта!  -  возбужденно  прокричал  он.  -  Там  все
перегородили автобусами, солдат до хрена и больше!
     - А Знаменка?
     - Там чисто!
     - Значит сворачиваем туда!
     Через Афанасьевский  переулок и  Арбатскую площадь "союзники" вышли  на
Знаменскую улицу, миновав предназначенный им  заслон, и вскоре увидели башни
Кремля. За это время  количество манифестантов уменьшилось еще больше. И все
равно,   к  Боровиковской   площади   подошло  не  менее   пятидесяти  тысяч
возбужденных, частично вооруженных подростков. Они достаточно устали за  это
время, но уверенность в своей неуязвимости и безнаказанности владели ими. На
этот раз  властям  на  Манежной  улице удалось  построить более  грандиозный
заслон  из  десятка  груженых "КАМАЗов" и пары троллейбусов. Едва  передовые
цепи "союзников"  показались на Боровиковской площади  как  они  попали  под
плотный обстрел спецназа, усиленного  войсками  из кремлевской охраны.  Юнцы
тот час отхлынули назад. Тут же перекрывая Волхонку показались еще несколько
автобусов с солдатами.
     - Давай в обход! - закричал Михайлов. В  этот момент он как никогда был
похож  на  дьявола,  молодой,  красивый,  с горящими  глазами  и  внешностью
врубелевского   Демона.  Толпа  по  привычке  хлынула  в  сторону,  стараясь
прорваться к Кремлю  через Староваганьковский  переулок. Но и здесь их ждала
разочарование,  переулок   оказались  так  же  перегорожены  грузовиками   и
автобусами, а шквальный  огонь разъяренных спецназовцев не давал погромщикам
подойти ближе.
     Когда все взбунтовавшиеся подростки снова  оказалась спрессована в одну
плотную массу на Знаменской улице из черноты звездного неба в свет фонарей и
прожекторов вынырнул хищный профиль боевого вертолета.
     - "Черная  акула"! - закричал кто-то из  подростков. Вертолет завис над
самыми  головами  "союзников", так, что вихрь  низходящего потока  неприятно
холодил  стриженые наголо головы. И тут началось нечто  невообразимое. Среди
толпы  с  резким, болезненным  грохотом и  яркими  вспышками  начали рваться
светошумовые  гранаты. Они сотнями сыпались  с  неба,  за считанные  секунды
превратив пятьдесят тысяч погромщиков в одно обезумевшее человеческое стадо.
Побросав оружие и  зажимая уши подростки бросились врассыпную, плохо понимая
куда и зачем они бегут. А  "Черная акула" продолжала  преследовать беглецов,
неожиданно   выныривая  из   звездного  неба  и   продолжая   осыпая   толпу
светошумовыми гранатами. Сотни парней выбежавших на Пречистенскую набережную
мимо  храма Христа Спасителя  попрыгали в  Москва реку  и начали ожесточенно
грести  на  другой берег.  Многие  не  доплыли, не рассчитав свои силы,  или
просто  израсходовав  их  в  приступе  этого  острого,  панического  страха.
Невольный  массовый  забег  постепенно распылял толпу все  больше и  больше.
Каждый новый переулок либо поперечная улица принимала  свою порцию беглецов,
а самые трусливые так и продолжали  мчаться  по прямой, не  соображая куда и
зачем бегут, пока их не оставили силы. Лишь Михайлов стиснув зубы остался на
месте, от близких взрывов у него лопнули барабанные перепонки,  из его  ушей
лилась кровь, ослепленный вспышками взрывов он подняв автомат и не видя цели
до  последнего стрелял  в небо,  стараясь  попасть в  темный силуэт  "Черной
акулы", пока точный выстрел спецназовского снайпера не заставил его навзничь
рухнуть на жесткий асфальт и захлебнуться собственной кровью.
     Всю оставшуюся ночь солдаты московского  гарнизона и весь личный состав
поднятой на ноги милиции отлавливал по ночному  городу мятежных "союзников".
То, что раньше всегда выделяло их: бритые  головы, черные  рубахи, армейские
ботинки и камуфляжные штаны, теперь играло  против них. Еще "союзникам" было
просто  не  где  прятаться.  Москва, уже много лет  запуганная  терроризмом,
ощетинилась  железными дверьми подъездов, забитыми чердаками и  закрытыми на
замки  подвалами.  С  юнцами  сильно  не церемонились,  дубинки  и  приклады
разъяренных служивых людей  этой ночью разбили  в  кровь не одну голову. Для
того  чтобы  разместить  всех  задержанных  пришлось воспользоваться  опытом
Пиночета  и согнать всех арестованных на стадионе  "Локомотив". Воронков  не
хватало, и "союзников" пешими гнали по утренним  улицам  в сторону стадиона,
жалких,  избитых,  испуганных,  рыдающих,  в  растерзанных  рубахах,  частью
перебинтованных  юнцов. Здесь  их сразу  же начали  проверять на  наличие на
руках и лице следов пороха, регистрировать и определять дальнейшую судьбу.
     Непосредственно всей операцией против бунтарей руководил лично  Ждан. В
седьмом  часу утра он  объезжал  московские улицы  в недавно реквизированном
красном "Феррари". Устроившись на заднем сиденье и опустив тент директор ФСБ
зорко посматривал по сторонам, одновременно слушая по рации переговоры своих
подчиненных.  По радио и телевидению москвичей уже предупредили, что в  этот
день объявлен выходным, так  что всем до  двенадцати часов дня советовали не
выходить из дома ради их же собственной  безопасности.  Улицы были пустынны,
только армейские патрули гнали и гнали своих пленников, да шныряли с полными
сумками от разбитым магазинов ни чего не боящиеся бомжи и мародеры. Два раза
ему попались машины подбиравшие трупы. Около  Тверского бульвара Ждан тронул
плече своего водителя.
     - Стой! Ну-ка сдай назад, вон к тому дереву.
     Причину остановки  водитель понял, когда  разглядел  высоко  на дереве,
среди листвы огромного дуба, испуганное лицо молодого парнишки.
     - Сидишь? - ласково спросил Ждан. - Давай слазь.
     Парень, похоже,  был  испуган  почти до безумия. Он молчал,  только все
крепче обнимал ствол дерева.
     - Не хочешь? Ну ладно, я тебе помогу.
     Ждан  вынул из кобуры свой  табельный Макаров, тщательно прицелился,  и
нажал на спуск. Грохнул  выстрел, и через пару секунд мертвое тело с треском
ломая ветки упало на землю.
     - Поехали, -  велел  довольный Ждан пряча оружие в кобуру.  - Могу еще,
помнят руки, помнят! Тридцать метров, не меньше.
     Шофер, уже проезжая  мимо,  мимоходом  бросил  взгляд  на живую  мишень
главного фээсбэшника. Пуля попала парню точно в переносицу.
     Через пять минут поступило сообщение, которого Ждан ждал очень давно.
     - Нашли Малахова.
     - Где?
     - Большая Никитская девятнадцать, во дворе.
     - Давай быстро туда! - велел Ждан.
     Завидев машину шефа адъютант Ждана выскочил на середину улицы и жестами
регулировщика направил ее под арку во внутрь двора.  Там Ждана  препроводили
за большой  стеклянный  павильон летнего  ресторана, за нам, привалившись  к
стволу  дерева,  лежал  Малахов.  Его грязный  парадный  китель  с  золотыми
погонами  был расстегнут,  в  метре от  правой руки  лежал пистолет. Судя по
всему  министр пытался застрелиться, но и  здесь от  него отвернулась удача.
Пуля прошла  мимо  сердца, и  вместо  мгновенного ухода из жизни обрекла  на
долгие муки. Малахов дышал трудно, редко, с хрипом. Приподнял веки, и увидев
стоящего над ним Ждана он прохрипел:
     - А, это ты... Иуда! Это ведь твоя была... идея... на счет студентов...
     Ждан не стал дожидаться пока министр выскажет ему все претензии, подняв
с земли пистолет Малахова он неторопливо прицелился и выстрелил ему в висок.
Так же не спеша  он протер  оружие носовым платком  и бросил  его около тела
генерала.
     -  Дураком был,  дураком и  подох, - пробормотал Ждан, отходя от  трупа
бывшего друга.
     Последствия бунта "союзников"  были весьма печальны. Погибли сорок семь
солдат и милиционеров,  более восьмидесяти было ранено. Так же погибло более
семисот подростков,  более тысячи  были  ранены.  Пять  тысяч  человек потом
посадили,  десяти тысячам  срок дали  условно,  всех остальных  поставили на
учет. Десять самых  "отличившихся" головорезов приговорил  к высшей мере, но
учитывая возраст подсудимых, помиловали и дали пожизненный срок.
     Но больше всего  пострадала репутация  России  на международной  арене.
Картины  бунта  "русских хунвенбинов"  долго еще не сходили  с экранов  всех
телевизионных  компаний мира.  Скорбные слова о убитых  и раненых подростках
никак не гармонировали с широкими улыбками американских комментаторов. Вновь
самые  разные международные организации  начали склонять Россию  с  извечным
сочетание  "нарушение прав человека", словно забыв,  что  несколько  месяцев
назад эти же самые упреки они выдвигали против "Союза молодежи", обвиняя его
членов в организации убийств студенческих лидеров.




     В  этом  же  году произошло крупнейшее землетрясение  на  Камчатке. Его
давно ждали,  край  вулканов и  гейзеров  буквально дышал извержениями,  под
тонкой  корой  литосферы  словно ворочался готовый  родиться зверь. В зимнюю
ночь этот  зверь вздрогнул  особенно  сильно, и от  Петропавлавска  осталась
груда обломков. Устояли лишь немногие из домов повышенной прочности, те, что
возводили  в последние три  года, не  выше трех этажей,  с  литыми метровыми
стенами,  поясами  жесткости  на  каждом  этаже.  Кроме  спасателей со  всех
регионов страны прибыла помощь и из Америки. На грузовом  "Геркулесе" вместе
со  спасателями прибыл губернатор  Аляски  Джозеф Кларк. Работы у  них  было
немного,  из под завалов  извлекли лишь несколько  человек,  сорокоградусные
морозы  быстро добили тех, кто остался  в живых  под обломками строений. Уже
через трое  суток работы были  свернуты, и только по весне начались разборки
завалов. Трупы приходилось буквально отдирать от плит перекрытия или крупных
блоков  стен,  настолько  они  примерзли к  похоронившей  их  стихие.  Потом
догадались  отливать  тела  кипятком,  и от  этого  они  сразу чернели. Счет
погибших пошел на тысячи, и говорят что  многих так и не откопали, а  просто
сгребли вместе с  мусором и вывезли в глубокий распадок. По крайней мере над
тем место долго стоял тошнотворный трупный запах.
     Эта  трагедия  имела  одно  неожиданное  следствие.  Губернатор  Аляски
пригласил к себе генерал-губернатора Чукотки и Камчатки Строганова, а потом,
через  полгода,  и  сам  приехал  с  дружественным визитом. Правитель  самой
Восточной части России постарался не  ударить лицом в грязь. Кларка провезли
по  самым потрясающим  местам Камчатки, вулканам, долине гейзеров, позволили
подстрелить  громадного  местного  медведя, порыбачить  на  нересте горбуши.
Именно  там,  после доброй  порции  ухи и  еще  более  доброй  порции  водки
американец обратился к  Строганову с необычным предложением. Он сам довольно
хорошо говорил по русски, лишь иногда обращаясь к помощи переводчика.
     - Иван, продай мне это все!
     Строганов  с  изумлением  посмотрел на  своего гостя.  Золотые  очки  и
продолговатое  лицо  с  тонкими   чертами  лица  выдавали  в  облике  Кларка
хрестоматийно  профессорское начало,  правда сейчас изрядно  покрасневшее  и
перекошенное от спиртного.
     "Вот блин, и этот из ЦРУ! - подумал генерал. - А по виду и не скажешь".
     - Нет, ты меня не понял! - Поняв его взгляд Кларк замахал своим тонким,
длинным указательным пальцем. - Продай мне это все в аренду!
     - Зачем? - удивился Строганов.
     - Ты не понимаешь?
     - Нет!
     -  Мы здесь,  - Кларк пьяным жестом обвел целую  вселенную.  - Одни.  И
сколько мы до этого сюда летели, не было видно ни кого и на других реках.
     -  И  что?  -  по   прежнему  не  понимал  своего  собеседника  русский
губернатор.
     - У меня такого нет. У  меня на каждой речке на нерест рыбаки стоят вот
так,  - американец раздвинул на сколько мог свои руки.  -  Через каждые  два
метра.  К нам  приезжают сотни тысяч рыбаков со всей Америки! Каждый  из них
имеет  право выловить  в  день  одного серебристого лосося  и  двух красных.
Остальных отпускают.
     Все русские собеседники Кларка ухмыльнулись. Мысль о том, что пойманную
рыбу потом надо отпускать показалась им смешной.
     - А здесь, - Кларк снова  округло описал  синусоиду в  половину неба. -
Здесь столько  простора,  столько одиночества. Этого  сейчас так не  хватает
нашим горожанам  из Нью-Йорка и Детройта, из каждого другого города Америки.
Они  вырываются в отпуск откладывая деньги весь  год. Прошлые годы у нас был
спад, туристов  было мало, теперь снова пошел  подъем. А сюда приедут  очень
много людей, чтобы посмотреть все это, побывать в этом... диком очаровании!
     Последние  слова  удались  аляскинскому  губернатору  только  с помощью
переводчика.
     - И как ты это себе представляешь? - спросил, нахмурив  морщинистый лоб
Строганов. Для  бывшего авиатора  все эти административно-хозяйственные дела
были  большой  обузой.  Они  проговорили  почти  до  рассвета,  потом  Кларк
отключился, а грузный, монументальный  как статуя Будды  Строганов  встретил
зарю, с задумчивым видом потягивая горячий чай.
     Через неделю  он вылетел в Москву,  на  очередное  заседание Верховного
Совета.  Вел  его  в  этот  раз  Соломин,  Сизов  неожиданно,  не  в  сезон,
загриповал. После обсуждения  всех  заранее  обговоренных  вопросов  Соломин
сделал паузу, прочитал какую-то бумажку, и, странно хмыкнув, сказал:
     - У меня вот тут поступило предложение от Строганова. Он хочет Камчатку
американцам продать.
     Все  министры   и  губернаторы  с  изумлением  повернулись   в  сторону
набычившегося авиатора.
     - Что, лавры  Екатерины  покоя не  дают?  Хочешь как Аляску и  Камчатку
сбагрить? - поддел соседа Дальневосточный губернатор Седов.
     -  Аляску, дорогой  Николай Иванович, вовсе  не  Екатерина  продала,  а
Александр Второй, - заметил Соломин. -  Не будем строго судить Строгонова, -
Премьер  даже улыбнулся  этому  невольному каламбуру.  -  На  самом деле  он
предлагает пустить  туда  американцев попастись  на наших  красотах.  Этакую
туристскую лицензию оформить для аляскинских бизнесменов.
     - С ума сошел что ли? - сказал губернатор центральной Сибири Нефедов. -
Их только пусти, потом не выгонишь.
     - Да, а сколько они с собой притащат шпионов, - хмыкнул Ждан.
     -  Ну  и  что?  Что у  меня  там  воровать,  какие  секреты? - возразил
Строганов.  -  Про  танковую дивизию?  Базу  подводных  лодок?  Так  над ней
круглосуточно два спутника висят. А так я хоть деньги там буду зарабатывать.
     - И сколько? - поинтересовался кто-то с дальнего конца стола.
     - Десять миллионов в год только за аренду.
     -  Десять  миллионов! -  усмехнулся  Литовченко,  губернатор  Восточной
Сибири.  -  Мне  испанцы за  Байкал  сорок предлагали, я  и то  их развернул
пятками назад.
     Соломин странно посмотрел на последнего оратора.
     - Это когда они тебе такое предлагали?
     - Да в прошлом году. Приехала какая-то делегация, из этой... Каталонии,
что ли. Ну, столица  там  еще  Барселона.  Я их, естественно, на Байкал. Они
ахали,  охали, потом двое так  же вот подошли, и  говорят: "  Готовы платить
сколько угодно, только отдайте его нам в аренду".
     - Ну, а ты что? - допытывался Соломин.
     - Что-что, послал их и все! Родину, говорю, не продаю!
     Довольный Литовченко оглянулся на своих коллег,  но только  на  губах у
некоторых  он увидел улыбки одобрения. Остальные смотрели  на него  с  явной
завистью.
     - И что они предлагали конкретно? - настаивал Соломин.
     -  Да,  ерунду разную!  Кемпинги  построить, гостиницы эти, как  их,...
пятизвездочные. Два небольших  аэропорта обещали построить,  потом, говорят,
мы привезем сюда два миллиона туристов.
     - И ты отказался? - ахнул Седов.
     - Конечно!  Я говорю, давайте лучше мне что-нибудь  из  промышленности,
вон целлюлозный, хотя бы реконструировать, а то и вторую очередь открыть.
     - Ладно, поговорили и хватит, - сказал Соломин, морщась, как от хинина.
- Все свободны, Строганов останься.
     Когда все вышли Премьер спросил.
     - Это твое предложение экономически обосновано?
     - Да.
     - Какие основные трудности?
     Строганов вздохнул.
     -  Заставить потесниться  дальнюю  авиацию. На  тот  же аэродром  будем
сажать  Боинги с туристами.  Потом нужно примерно  с десяток аэродромов  для
легкомоторной авиации, топливо. Кадры предоставляют американцы.
     - Хорошо, давай бумаги. Если все у тебя сходится, то я подпишу и съезжу
в "Сосны", завизирую у Сизова.
     Когда   Камчатский  губернатор  ушел,  Соломин  расстегнул   китель,  и
пододвигая документы, пробормотал себе под нос:
     -  А Литовченко  прийдеться  менять.  Ни  хрена  не  понимает ситуацию,
толстозадый.
     Не смотря на сильное противодействие Сазонтьева и особенно  Ждана,  уже
следующей весной  на Камчатку прибыла первая партия американских туристов. В
тоже время  на Байкале началось строительство  фешенебельной, пятизвездочной
гостиницы в районе Листвянки. Недорогие  мотели и кемпинги стилизованные под
русские избы росли как  грибы. Вскоре испанская, французская и немецкая речь
стала обычной для этих берегов.




     Эта майская ночь была особенно хороша, и молодежь долго хороводилась по
селу,  с хохотом, попытками игры на гитаре и даже, судя  по шуму, небольшой,
пьяной  драке.  Только  в три  все  затихло,  но не  надолго. Сначала зарево
прорезало темноту, потом донесся  отдаленный тяжкий  гул, звякнули  в буфете
плотно  стоявшие фужеры.  Хозяин дома, Никита  Могильный  как  был, в  одних
трусах, подскочил к окошку.
     - Что там? - тревожно спросила с кровати его жена, Наталья.
     - Иди сюда, да быстрей! - крикнул он, и та босиком прошлепала к окну.
     А   зарево  на  востоке  начало   медленно  подниматься   вверх,  потом
заострилось,  превратилось  в большую,  пульсирующую огненную черту.  Прошло
несколько секунд, и пламя все быстрей  и быстрей  начало  набирать скорость,
так, что вскоре превратилось в одну большую, быстро летящую звезду.
     - Е... мать! Все таки они ее запустили! - в сердцах выматерился Никита.
- Теперь, мать, толком нам спать не прийдеться.
     Агентство "Рейтер" прокомментировало это событие совсем по другому.
     "В России осуществлен  первый запуск ракетоносителя с нового космодрома
в  районе  Благовещенска.  Судя  по  сообщениям  российской  прессы  тяжелый
ракетоноситель "Протон-М" вывел на  орбиту  сразу  целую  серию  космических
спутников.   По   предположениям   аналитиков   НАСА   большинство  из   них
предназначены  для   проведения   разведывательных  работ,   а  так  же  для
осуществления радиопередач  военного командования. Но  это не самое главное.
Главное,  что  с  этой  минуты  в  России  существует  космодром,  способный
отправлять  в космос  ракеты с человеком на борту. Ей  теперь не нужен будет
окончательно разграбленный местными мародерами казахский Байконур. Президент
Казахстана  наверняка  уже  осознал  свою ошибку, ведь закрыв  в свое  время
Байконур  он  невольно  лишился ста  пятидесяти  миллионов долларов ежегодно
получаемых от России за его аренду".
     Комментариев  было   много,  но  этот  поток   длился  недолго.  Другая
космическая тема  надолго заслонила  скромный  запуск первой ракеты с нового
космодрома.
     Самое  трудное  в  длительном космическом  полете,  это  первая  неделя
привыкания  к  невесомости  и смена естественных  ритмов.  Три  американских
астронавта, два исследователя из Франции и  один из Англии по  десять раз на
дню встречали и провожали  зарю. Американцы к этому привыкли, они уже третий
месяц висели на орбите, остальные же прибыли лишь три дня назад, с  челноком
"Атлантис". Особенно  тяжело  далась  смена  климата  единственной  женщине,
француженке  Доминик Клеманс.  Она  сама была  медиком,  готовилась  изучать
влияние невесомости на женский организм, но и представить себе не могла, что
это   будет  так   тяжко.  Невесомость,   казавшаяся  со  стороны   забавным
развлечением, вызывала у ней  длительные  приступы дурноты.  Странно,  но во
всех  земных  тренировках   она  ничего  подобного  не  испытывала.  Доминик
держалась героически, но все же время от времени ей приходилось пользоваться
самым обычным гигиеническим пакетом.
     Остальные два  новичка  чувствовали себя  получше, хотя так же  порой с
трудом  сдерживали дурноту. Как истинные джельтмены они  старались облегчить
муки  своей спутнице,  помогали ей  в  своих  опытах, тем более  что  и сама
программа  была  выполнена  на   сравнении  состояния  мужского  и  женского
организма. После очередного сеанса сдачи крови Пьер Дюма даже пошутил:
     -  Ну  вот,  меня  теперь можно заносить в книгу  рекордов  Гиннеса как
самого высоко расположенного над уровнем моря донора.
     Доминик с трудом улыбнулась, потом сказала:
     -  Надеюсь  я не попаду в  нее как  самый неприспособленный  к жизни  в
невесомости организм.
     В  эту  ночь  они  спали в  жилом  отсеке "Альфы", носившем официальное
название  "Джон". Но  в своей среде, среди астронавтов, прижилось другое его
шутливо  название: "Берлога".  Так  в  свое  время этот  модуль обозвали еще
русские, успевшие в  нем побывать перед  расторжением  договора о совместной
эксплуатации  станции.  Русских  давно нет,  а  название "Берлога" осталась.
Доминик спала в своей каюте,  больше  похожей  на пенал.  Перед  отбоем  она
приняла   таблетку   снотворного,   задернула   плотную   штору   небольшого
иллюминатора,  и,  привязавшись страховочными ремнями, наконец-то уснула. Ей
снилась  земля,  утро,  дождь. Еще  двоим из  состава экипажа снилась земля,
остальные обошлись без сновидений.
     Вообще-то  станция  была   рассчитана  на  гораздо  большее  количество
обитателей.  Все  десять ее модулей могли принять до пятидесяти человек,  но
максимум  было в две тысячи четвертом, до  июньского переворота - пятнадцать
человек.  Сначала  отпали  русские, потом  начались финансовые  трудности  у
евросоюза. И хотя США исправно отправляла на орбиту очередные модули и своих
астронавтов, по признанию специалистов станция работала в полсилы.
     В это время в соседнем отсеке, в модуле "Звезда",  самом старом во всей
станции, под пластмассовой панелью тихо искрился провод высокого напряжения.
Модуль  с полгода  уже  бездействовал, его судьба решалась  на самом высоком
уровне,  толи  подвергнуть   "Звезду"  капитальному  ремонту,  толи   просто
перестыковать  и отправить старушку на вечный покой,  утопив в Тихом океане.
Но подобных  операций на "Альфе"  еще ни кто не  делал,  так  что  сейчас  в
"Звезде"  были  подключены  только  системы  жизнеобеспечения  да  солнечные
батареи.  Почти пятнадцать лет назад, на  заводе собирая этот модуль русский
монтажник  чуть-чуть повредил изоляцию, случайно проведя  ножом по  проводу.
Тогда он этого даже не заметил, но  спустя полтора десятка лет полихлорвинил
потерял свою эластичность и лопнул как раз  на самом разрезе. По случайности
как  раз  под ним  оказался  кусок оголенного металла, монтажное  крепление.
Приняв  на  себя  заряд  энергии  два  металла  заискрили,  поневоле  вызвав
повышенную температуру, потихоньку начавшую плавить пластмассу обшивки.
     В командном  модуле этой ночью  дежурил  Пол  Эквуд,  самый  молодой из
экипажа американцев, в  прошлом командир эскадрильи истребителей. В этот раз
истинной работы было мало, и Эквуд занимался своим самым  любимым на  орбите
делом, фотографировал землю  через иллюминатор. Эти снимки он делал для себя
на память,  да может  быть, и  удастся их хорошо продать "Нешл  джиографик".
Когда компьютер показал падение  мощности в блоке "Звезда" Эквуд  этого даже
не заметил. "Альфа" в этот момент  пролетала над Гавайями, а на Килауэа  как
раз  началось  очередное извержение.  Сильный  ветер  загибал  столб дыма  в
сторону,  и было  видно,  как из жерла вылетали  громадные  куски  пламени и
вулканические бомбы.
     -  Давай, давай малыш, еще что-нибудь  выплюнь, прекрасно! Отлично,  ты
просто как фотомодель! Этель Спирски, да и только!
     Когда  модулятор голоса сказал за его  спиной: -  Тревога,  тревога.  -
Эквуд  даже  вздрогнул  от  неожиданности,  слишком реально  прозвучал  этот
человеческий голос.
     - Ну, что там у  тебя? -  спросил  капитан, нехотя откладывая в сторону
фотоаппарат.  - Падение  мощности  солнечных  батарей? А почему?  Отключился
модуль "Звезда"? Странно.
     Лишь когда на дисплее зажглась красная, мигающая надпись "Алярм", Эквуд
понял в чем дело.
     - Черт  возьми, у нас  пожар! -  вскрикнул  он, потом  торопливо набрал
кнопку-вызов Центра управления полетами в Хьюстоне.
     - У  нас пожар в блоке "Звезда"!  Температура  горения  невысокая, очаг
минимальный, но есть задымление.
     - Противопожарная защита сработала?
     - Нет.
     - Почему?
     - Я не знаю!
     - Тогда попробуй ее сам включить.
     - А где она?
     - Программа три.
     Эквуд добросовестно  нажал  нужные клавши, несколько секунд смотрел  на
экран компьютера, потом доложил на Землю.
     - Бесполезно.
     - Почему?
     - Мы отключили этот разъем еще на прошлой неделе, там начались какие-то
сбои.
     -  Тогда  прийдется  войти  в блок  и  включить  систему  пожаротушения
вручную.
     - Где это?
     - Сейчас, посмотрим.
     Совещание на земле продолжалось необычно долго, минут пять.
     - Пол, ты нас слышишь?
     - Да.
     - Как там пожар?
     - Он усилился! Боюсь что я теперь не справлюсь с одним огнетушителем.
     - Оставь  его в  покое. Ты войдешь  в блок, и слева,  в  двух метрах от
входа располагается  небольшой квадратный щиток, дюймов пять на пять. За ним
кнопка пожаротушения. Не  забудь захватить с  собой кислородную маску, через
три секунды блок заполнится инертным газом. Ты видишь этот чертеж?
     На экране главного компьютера показался нужный ему рисунок.
     - Да, вижу отлично.
     - Вот этот люк, панель "Б". Все понял?
     - Конечно.
     - Да. И не забудь разбудить остальных.
     - Конечно, шеф!
     "Пусть спят, это  я  сделаю быстро", - решил Эквуд,  отплывая в сторону
люка.
     Он нарушал инструкции,  но десятилетиями культивируемая его учителями и
командирами психология летчика-истребителя, победителя и героя, не позволяла
ему ни на секунду усомниться  в собственном успехе в предстоящем  ему  деле.
Чтобы пройти два модуля по очереди открывая и закрывая люки ему понадобилось
пять минут.  Надеть  кислородную  маску  было делом  несложным,  открыв  люк
"Звезды" капитан увидел в скудном свете аварийного освещения  плотную, белую
пелену дыма. Огня  не было видно, он пробирался под панелями  еще не решаясь
вырваться наружу.
     "Ого,  - подумал  он, -  сейчас напущу в станцию дыму, так и мне дышать
потом будет нечем!"
     Торопливо  закрыв за собой люк  Эквуд подплыл  к  одной из стен и начал
осматривать ее в  поисках  долгожданного  люка.  Увы, за этой  пеленой он не
видел ничего. Пришлось довериться рукам. Наконец в нужном месте он обнаружил
что-то  похожее  на квадратный  лючок.  В  эту ночь случилось  стопроцентное
совпадение нелепых ошибок, безвредных  по одиночки, и  трагичных  вместе. На
земле  давно уже ни  кто толком не разбирался  в этом старом русском модуле.
Советы  Эквуду давали опираясь по оставшимся чертежам. Второпях  ни  кто  не
заметил,  что план  станции  был  развернут  на  экране  компьютера  на  сто
восемьдесят градусов, совсем с другой, противоположной стороны блока. Именно
там  размещалась панель автономной системы пожаротушения. Но это было только
полбеды, вся беда  заключалась в том,  что на  этой стороне модуля,  в точно
таком   же  лючке  разместилась  система  управления   экстренной  подачи...
кислорода. Этот  кислород,  размещенный  на поверхности  станции  в  круглой
емкости,  вообще-то,  предназначался быть  окислителем  для  вспомогательных
двигателей, но  попутно конструкторы решили  предоставить живительному  газу
еще одну  функцию. Эта система должна была  спасти экипаж  при  попадании  в
корпус метеорита и дать ему время покинуть блок. Эквуд нажал кнопку, услышал
резкое шипение, перешедшее в свист,  а потом мощно и быстро полыхнуло пламя.
Под  напором   чистейшего  кислорода   оно  разгоралось  необычайно  быстро,
несколько секунд, и  весь отсек занялся огнем. Пол на секунду опешил, он  не
понимал что случилось,  но понял  что  происходит  что-то не то,  что нужно.
Крутанувшись на месте он огляделся по сторонам,  ища еще что-нибудь, похожее
на  пресловутый люк  системы  пожаротушения.  Он  метнулся к  другой  стене,
пошарил по ней, поднял глаза вверх и увидел на стене букву "С".
     "Не та  панель! - понял  он. - Та кнопка должна  быть с другой  стороны
модуля!"
     Сильно оттолкнувшись от уже горящей стенки он поплыл к противоположному
краю  модуля. На этот раз нужный  лючок он нашел  мгновенно, но нажав кнопку
Эквуд не почувствовал ни какой разницы.
     "Черт возьми, в чем дело?!"- подумал он.
     Дело  было в  том,  что  предыдущая экспедиция при очередной поломке  в
"Звезде" случайно отключила всю систему пожаротушения.
     Тем  временем пожар  набрал невероятную  силу.  Сотни метров  проводов,
кабелей, краска,  пластмасса обивки,  - все то, что в свое время должно было
послужить идее уменьшения веса, все это горело обильно, жарко, выделяя массу
черного, едкого дыма. Сейчас модуль изнутри походил на внутренность доменной
печи. На  ногу Полю попал кусок горящей пластмассы, прожегший плотный костюм
астронавта.  Невольно  дернув от  боли  ногой  Пол  оттолкнулся  от стены  и
наискось полетел в  самое пекло пожара, спиной приложившись  к расплавленной
пластмассе очередной панели. На нем  уже занялась одежда, на голове Эквуда с
треском начали  сворачиваться  и  гореть короткие  волосы,  противно запахло
паленой  щетиной.  Запылала  резина на кислородной маске, Пол с  воем  начал
сдирать  с  лица прикипевший  латекс.  Торопливо  оттолкнувшись от  стены он
развернулся  и вторым  толчком рванул в  сторону входа. За  штурвал открытия
люка  он  ухватился уже  практически ни чего не видя,  кашляя от удушливого,
ядовитого  дыма.  В несколько нервных  движений он  открыл люк,  проскочил в
командный отсек, и, на последних усилиях  воли, превозмогая боль закрыл люк.
Спустя несколько  секунд  после  этого  Эквуд потерял  сознание. Его черное,
обугленое  тело  медленно плавало в  невесомости. А динамик  рации методично
продолжал вызывать станцию
     - "Альфа", "Альфа",  ответьте  мне! Эквуд,  как  дела,  что  случилось,
парень?
     О  том, что  на станции происходит что-то не то  первым понял  командир
основного  экипажа полковник Билл Симмс.  Это было то,  что у собак  зовется
верховым чутьем. В отличии от всех  он  ни когда не закрывал  иллюминатор, а
пользовался специальной плотной повязкой. Приподняв голову он сдернул с лица
повязку  и прислушался. Что-то  изменилось в шумовом фоне внутри станции. На
"Альфе" никогда не бывало полной тишины, мерно работали  вентиляторы системы
регенерации,  где-то  под   обшивкой   гудели  кабеля  высокого  напряжения.
Несколько  секунд  командир  прислушивался,  потом  включил  свет.  Лампочка
зажглась,  и тут же  потухла. Потом  зажглась снова, и снова потухла. Уже не
сомневаясь  в том,  что случилось  что-то  плохое  Симмс  расстегнул ремни и
выбрался из своей каюты. Свет продолжал мигать, и Билл оттолкнулся в сторону
переходного люка.  Он  взялся  за штурвал открытия  и тут  же отдернул руки.
Полированный поручень оказался раскаленным.
     -  Джон, Поль! -  крикнул Симмс в сторону кают. Когда сонные астронавты
собрались  у переходного люка  командир уже  лихорадочно разъединял какие-то
электрические разъемы.
     - В чем дело, Билл?
     - Там пожар!
     - Откуда ты знаешь?
     - Потрогай люк.
     Все по очереди начали трогать раскаленную поверхность люка.
     - Боже мой! Как это могло случится?
     -  Не  знаю. Но если загорелся и переходный отсек, значит температура в
самой "Звезде" просто  ужасная.  Надо отключить  все соединения и  поставить
какие-нибудь заглушки, иначе пламя перекинется и на нас.
     Бортинжинер  Гилмор  Меллвил  быстро   перевел  модуль  на   автономное
снабжение электричеством,  свет  перестал мигать,  теперь  энергия поступала
только от собственных  солнечных батарей. С разъемами они справились быстро,
и потом  все  собрались около  люка,  с  ужасом наблюдая  как  откуда-то  из
прогорающих электрических разъемов пополз по  "Берлоге" легкий, тошнотворный
дымок горящей пластмассы.
     -  Еще немного, и огонь прорвется сюда, - пробормотал Меллвил. - А если
мы включим  систему пожаротушения, то нам самим потом нечем будет дышать. На
всякий случай разберите кислородные маски.
     Худшего не случилось,  но  лишь потому, что огонь  все же  окончательно
победил   герметичность   космического   модуля.  Не   сумев  справиться   с
многослойными  металлическими  стенами пламя  расплавила  резиновые  системы
герметизации  многочисленных   иллюминаторов.   Со  свистом  кислород  начал
покидать стены станции, лишая огонь своей поддержки.
     -  Командир, в том  блоке падает давление!  - тревожно крикнул случайно
глянувший на анемометр Дюма.
     Не   сговариваясь   все   устремились   к  единственному   иллюминатору
выходившему на модуль "Звезда". "Альфа" как раз влетела в освещенную солнцем
зону и то что они увидели, было фантастично  и  ужасно  одновременно. Вокруг
серебристого, бочкообразного блока клубился черный дым. Он медленно отплывал
от станции,  растворялся  в вакууме. Несколько  секунд все  молчали,  первым
тишину нарушил командир.
     -  Слава  богу,  похоже  огонь не распространился дальше. От  пожара мы
избавились, но теперь  из-за разгерметизации "Звезды"  мы не сможем покинуть
наш блок.
     Да, в этом модуле не было ни одного скафандра.
     -  Надо  вызвать  Эквуда,  может  он  сможет  нам помочь?  -  предложил
Вашингтон Лонгстрит, единственный представитель Англии на борту.
     - Да, но мы отключили все коммуникации.
     - Они бы нам не помогли, там все к чертям сгорело.
     - На борту должна быть рация, - напомнил бортинженер.
     - Да, верно. Поищи-ка ее, Гилмор.
     В этот момент и Меллвил, и Симмс пожалели что их станция столь обширна.
Сейчас она состояла уже из десяти модулей, и знать досконально каждый из них
ни кто из астронавтов просто был не в состоянии. Тем более  изготавливали их
в  разных  странах,  и  хотя  единые  стандарты  были  заранее  оговорены  и
утверждены,  но каждый блок изготовленный в Америке,  России либо Европе,  в
чем-то отличался от другого. Через  десять  минут  поисков  Меллвил  все  же
обнаружил нужный им передатчик.
     - Вот он! Как красиво они его замаскировали.
     - Попробуй связаться с командным модулем.
     В  этот момент  из своего отсека с  блаженной  улыбкой  на лице выплыла
забытая мужчинами Доминик Клеманс.
     - Боже  мой, как я хорошо выспалась! - сказала она, сладко потягиваясь.
-  Мне снилась  осень, костры из опавших  листьев,  и все так ярко.  Вроде и
тошнота теперь так не мучит.
     - Мы рады за  тебя, - сказал с легкой улыбкой  истинного француза Дюма.
За спиной Доминик Меллвил пытался разобраться в настройки рации.
     - Алло,  это  блок "Берлога", "Берлога" вызывает командный блок. Эквуд,
вы нас слышите? Эквуд!
     Лишь  теперь,  по  напряженным  лицам   и  тревожному  голосу  Меллвила
француженка начала понимать, что происходит что-то неладное.
     - Что случилось?
     - На станции был пожар. Сгорел модуль "Звезда", - пояснил ей Дюма.
     - Как сгорел? - удивилась Доминик. - Разве он может гореть в вакууме?
     - Еще как может, посмотри в иллюминатор.
     Пока   Клеманс  наблюдала  за  последними  кучками   черного   дыма  на
серебристом фоне модуля, бортмеханик продолжал вызывать Эквуда.
     А  Пол  в это время как раз пришел в себя. Первое что он  почувствовал,
это  жуткую боль во всем  теле. Застонав  он выгнулся  всем своим обожженным
телом,  но  не получив  точки опоры  так и  остался висеть посредине модуля.
Вместе  с  болью вернулась память, последние  минуты в пылающем аду горящего
блока. Он  попробовал открыть глаза, но  ни  чего  не увидел.  Это  не  было
чернотой слепоты, а нечто серое, жуткое. Потрогав обожженными пальцами глаза
капитан понял что ослеп. Боль,  отчаяние, все слилось для него в одно целое.
Он в голос закричал, и снова потерял сознание.
     А в спальном модуле продолжали его вызывать.
     - Неужели она не работает? - спросил Дюма, имея в виду рацию.
     - Не может быть. Скорее Эквуда нет на месте.
     Командир и бортинженер переглянулись, три месяца на орбите позволяли им
понимать друг друга без слов.
     - Попробуй вызвать Хьюстон.
     Земля отозвалась буквально мгновенно.
     - "Альфа", "Альфа", что у вас там происходит?! - вырвался  из  динамика
встревоженный голос.
     - Судя по всему в блоке "Звезда" был пожар. Модуль разгерметизировался,
и теперь мы отрезаны от всей остальной станции.
     - Сколько вас?
     - Пять человек, все члены экипажа станции, кроме Эквуда.
     - Где он, мы не можем его вызвать?
     - Когда он выходил на связь последний раз?
     - Час назад, он сообщил  о небольшом  пожаре в модуле "Звезда". Судя по
сообщению Эквуда там было легкое тление и большой дым. Он должен был войти в
модуль и вручную включить систему пожаротушения.
     - Не знаю что он там включал, но клубы дыма  видны даже в  иллюминатор.
Как соседний модуль, "Джордано", не разгерметизировался?
     - Нет.
     После короткого раздумья командир вынес неутешительный вердикт.
     -  Тогда он либо  сгорел в "Звезде",  либо  погиб  при  разгерметизации
модуля.
     - Вы можете выбраться из отсека самостоятельно?
     - Нет. У нас нет скафандров.
     - Какой запас кислорода?
     Симмс вопросительно взглянул на бортмеханика.
     - Максимум на три дня, - тихо сказал тот.
     - Если через три дня вы не пришлете нам "шаттл" мы здесь просто сдохнем
от удушья, - объявил командир основного экипажа.
     В ответ с земли  последовало длительное молчание. Лишь минут через пять
все тот же голос негромко сказал короткую и емкую фразу.
     -  Хорошо, полковник, мы  постараемся сделать все  что в  наших  силах,
экономьте воздух.
     Отключив рацию Симмс развернулся к своим подчиненным.
     - Ну что ж, будем выполнять указания  с Земли. Всем лечь в свои каюты и
постараться как  можно меньше двигаться. Мы с Мелвиллом попробуем подсчитать
что у нас есть из жизненно необходимых ресурсов.
     В это время на земле, в центре управления  космодрома на мысе Канаверал
атмосферы была близкой к шоковой. Легко сказать пришлите к нам "шаттл" через
двое суток, когда  только заполнять его горючим необходимо  больше суток. Но
самое страшное было  даже не это. У  них не было не только готового к старту
корабля, во Флориде вообще не было космических челноков. В  последнем полете
из-за  плохой  погоды "Атлантис" был вынужден  приземлиться на  военной базе
Эдвардс,  в  штате  Техас. Старушку  "Колумбию" сейчас латали  в специальном
ангаре фирмы Боинг, меняли ей  изрядно прогоревшие  керамические плитки. А у
"Дискавери" обнаружились неполадки в главном двигателе.
     Спустя полчаса о ситуации доложили президенту.
     - Немедленно везите "Атлантис" во Флориду! - распорядился Маккреди.
     Через  два  часа  с   аэродрома   космодрома   имени  Кеннеди  поднялся
транспортный "Геркулес". Именно на его поверхности перевозили челноки.
     - Часов через  сорок он будет здесь,  - сказал руководитель полета Майк
Ирвинг. - Плохо.
     Но через полчаса доклад с орбиты чуть приободрил всех на земле.
     - Мы с  Гилмором тут подсчитали, благодаря регенерационным патронам  мы
сможем продержаться дольше, чем  думали.  У вас  в запасе не трое, а четверо
суток.
     - Как у вас с водой и продуктами?
     - Можем еще вас напоить и накормить.
     Бодрый голос и юмор командира приободрили всех.
     - Давайте, парни! Мы должны их спасти! - крикнул на весь зал Ирвинг.
     Примерно  в это же  время  остановилось, не выдержав непрерывной  боли,
сердце Эквуда. За эти сутки  он несколько раз впадал в забытье, один раз Пол
пробовал   на   ощупь,   по  памяти  найти  аптечку,  чтобы   вколоть   себе
обезболивающее,   но  обугленные   руки  отказывались   признавать  знакомые
предметы, и он снова терял сознание.
     "Атлантис"  прибыл на базу на четыре часа  раньше запланированного. Еще
через  три  часа, перекрыв  все  нормы,  он  уже стоял  на пусковом столе  и
заправлялся горючим.
     -  Ну  что, успеете заправить к  завтрашнему утру?  - спросил  командир
экипажа  спасательной экспедиции Джозеф  Рэдфорд. Это был  самый опытный  из
всех пилотов  "челноков".  Ему  было  уже пятьдесят  два,  и  за плечами два
десятка  полетов  к  "Альфе",  любовь  журналистов,  всей  нации  и прозвище
"Командор".
     - Конечно, - согласился Ирвин. - Главное не напортачить в этой горячке.
     - Вот именно, а там уж все будет в наших руках.
     В это время к Ирвину подошел  один из членов  его штаба и молча сунул в
его руки какую то бумагу. Тот прочитал ее и сразу изменился в лице.
     - Боже мой! Все как нарошно!
     - Что опять случилось?
     -  На  нас  идет ураган "Лидия". Если завтра  утром ты  не взлетишь, то
полет прийдеться отложить как минимум на три дня.
     Пилот  воспринял  это  сообщение  внешне  спокойно, кивнул  своей седой
головой.
     -  Окей,  значит  мы  взлетим завтра  утром.  Полный  бак и  не  забудь
протереть нам лобовое стекло, малыш.
     Это была  любимая шутка Рэдфорда. Глядя вслед уходящему командору Ирвин
подумал: "Какая походка! Такая уверенность! Этот взлетит в любую погоду".
     Заправка топливом  "Атлантиса" закончилась в  десять минут девятого.  К
этому времени экипаж уже был в корабле, кроме Рэдфорда на станцию летели еще
два  самых  опытных бортинжинера.  Когда люди исчезли из  поля зрения  камер
слежения на пусковом  столе, начался десятиминутный отсчет. Но Ирвин смотрел
не на эти экраны, он не отрывал глаз от монитора, показывающего  силу ветра.
Наконец он решился и взялся за микрофон.
     - Джозеф, я вынужден прекратить отсчет и отменить полет.
     - Почему?
     - Сила ветра превысила все допустимые нормы.
     - Плевать! Продолжай отсчет, мы готовы ко всему.
     - Командор, ты пойми это самоубийство!
     - Идиот, если сейчас мы не взлетим, там погибнут эти шестеро! Продолжай
отсчет!
     Ирвин переглянулся со своими заместителями.
     - У нас нет  выбора,  - тихо  сказал один из них. - Прийдеться  идти на
риск.
     Когда  кончились  отведенные  десять  минут  и  под  соплами  основного
двигателя  корабля  посыпались искры зажигания,  Ирвин  на  секунду  прикрыл
глаза, но потом открыл их и начал, шевеля губами, про себя читать молитву.
     "Отче наш, который на небесах"...,  - полыхнуло пламя, динамики донесли
тяжелый гул миллионов высвободившихся лошадиных сил.
     "  Да  святится имя  твое,  да  прийдет  царствие  твое..."  -  "Шаттл"
медленно,  слишком   медленно,  как  ему  показалось  начал  подниматься  со
стартового стола.
     "Хлеб  наш  насущий  дай  нам  на  сей  день..."  -  "Атлантис"  упорно
карабкался вверх,  медленно начав разворачиваться. Ирвину показалось что это
начало происходить слишком рано, а он за двадцать лет работы  на  космодроме
уже десятки раз видел подобные старты.
     "И избави нас от лукавого..", - корабль продолжал поворачиваться вокруг
своей оси, одновременно отклоняясь все больше к линии горизонта.
     "И прости нам долги наши как и мы прощаем должников наших...", - теперь
уже все в центре видели, что "Атлантис"  под воздействием сильнейшего  ветра
больше чем надо  проворачивается  вокруг своей  оси, вокруг  начали  звучать
возбужденные крики операторов. В  результате "шаттл" развернуло  так, что он
не  висел как  нужно  под  топливным  баком, а был сбоку  от него. Разгонные
двигатели твердотопливных ускорителей и сопло основного двигателя продолжали
работать под  прежним углом, и вместо  того, чтобы поднимать "шаттл" кверху,
направили его вниз. В последнюю секунду Рэдфорт сумел отделить свой "челнок"
от всей остальной разгонной системы, но вывести тяжелый "Атлантис" вверх уже
не  успел.  Амплитуда  подъема  отмечаемая белой полосой отработанных  газов
прочертила  свой путь вниз, и еще через несколько секунд корабль  врезался в
воды  океана, а затем и взорвался, выбросив  наружу чудовищную  смесь огня и
мгновенно испаряющейся воды.
     Как  обычно запуск "Шатала" демонстрировали по всей стране. Кроме этого
за  трое  суток пресса раструбила о всем  происходящем на  борту  "Альфы" по
всему  миру.  Полтора  миллиарда людей наблюдавших  за  стартом  "Атлантиса"
пережили  глубочайший шок. Среди  них  едва ли не самый сильный удар пережил
седой, высокий человек в Овальном кабинете Белого дома. Несколько минут  ему
просто не хотелось жить, потом он все таки с трудом взял себя в руки.
     - Соедините меня с директором НАСА, - тихо сказал он.
     - Он на проводе, - сказал через пару минут секретарь.
     - Что говорят русские? - спросил президент.
     - Они только везут свою ракету из центральной России на Дальний Восток.
Запуск возможен только через трое суток.
     - А китайцы?
     -  У них  нет сейчас готового корабля, "Великий поход" семнадцать будет
готов только через месяц.
     "Это  все, -  понял Маккреди,  опуская телефонную трубку.  - Их уже  не
спасти".
     - Приготовьте все  документы для объявления  недельного траура по  всей
стране.
     На  высоте трехсот  десяти километров над уровнем моря в спальном блоке
станции "Альфа" было очень тихо. Четверо из астронавтов  спали,  приняв  два
часа назад сильнейшее снотворное. Лишь командир еще бодрствовал. Он знал что
этот  сон  для  него  и  для  всех остальных  будет последним.  Незаметно  в
атмосфере модуля  накапливалась  окись  углерода.  Несмотря  на прохладу  он
выжимал из организма обильный пот, болела голова, нестерпимо клонило  в сон.
Записав в блокноте заменившем  ему бортовой журнал цифру пять он закрыл его.
Эта простая цифра означала тот самый предел  жизни  и смерти. Пять процентов
окиси углерода были уже гранью за которой следовало небытие.
     "Хорошая смерть, - думал Симмс. -  Они просто  уснут и все". Даже в эти
минуты полковник в первую очередь думал о своих подчиненных, а не о себе.
     "Наверняка бедняга Эквуд умер гораздо более ужасной смертью. По крайней
мере мы погибнем как настоящие  астронавты, в Космосе,  и это наша последняя
привилегия".
     Он поднял руки и медленно надвинул на глаза свою повязку.

     В  этот раз трехдневный траур  объявили практически все  цивилизованные
страны мира. Первый раз за историю  космонавтики посланники земли погибли не
на  земле,  как   Гриссом,  Уайт  и  Чаффи,  не   при  взлете,   как  экипаж
"Челленджера",   не  при  посадки,  как  Комаров   и   экипаж   Волкова,   а
непосредственно на орбите.  Через три месяца прошла конференция  всех стран,
участвовавших  в создании  "Альфы". В первый раз за шесть  лет  пригласили и
русских.  Было  решено пересмотреть многие параметры  пребывания  экипажа на
борту. Прежде всего отказались от  группирования людей в одном модуле. Затем
решили что  на станции обязательно должен быть свой  собственный космический
корабль, этакая  космическая спасательная шлюпка. Для  этих  целей  идеально
подходил проверенный десятилетиями недорогой и надежный "Союз-МТ". Уже через
полгода два таких корабля были пристыкованы к переходным модулям "Альфы". Их
экипажи  были  вывезены  на  Землю  на  "шаттлах",  но  не все. Двое русских
остались   заниматься  важным  и  нужным  делом  -  подготовкой  "Звезды"  к
последнему полету к Тихому океану.




     Давно  уже  члены  правительства не приходили на  заседание  Верховного
Совета   с  такими  озабоченными  лицами.  Последние  годы  все  они  обычно
посвящались чисто экономическим проблемам, и тут уж все полностью полагались
на   светлую  голову  Соломина.  Сизов  начал  заседание  лишь  только   все
губернаторы и  министры  расселись  по своим местам, он не  стал  дожидаться
когда  они  перездороваются  друг  с другом,  обсудят  последние  новости  и
расскажут свежие анекдоты.
     - Товарищи генералы, министры, губернаторы, мы собрались чтобы обсудить
чрезвычайную  ситуацию на  Ближнем Востоке. Слово  предоставляется  министру
иностранных дел Володину.
     Володин в последнее  время как-то  спал  с лица,  похудел,  выглядел не
очень здоровым, это отметили все собравшиеся.
     -  Господа,  вчера   министерство  иностранных  дел  Китайской  Народно
Демократической  Республики  выступило  с  резким  заявлением  по  отношении
России.   Практически   это  ультиматум,   предъявленный   нам   в   грубой,
оскорбительной  форме. Китайское  правительство  заявляет,  что  мы  обманом
переманиваем  к   себе  в  Россию  китайских  граждан  и  требует  чтобы  мы
восстановили  всем  переехавшим на  постоянное  место  жительство  китайское
гражданство.  -  И  что стоит  за  этими  угрозами?  -  спросил  Семенченко,
губернатор Калининграда, попавший на заседание Верховного Совета буквально с
корабля на бал.  Еще вчера он находился с дружественным визитом в Стокгольме
и поэтому не был посвящен во все детали российско-китайского конфликта.
     -  Это означает  одно,  Китай  ищет повод  для того, что бы напасть  на
Дальневосточные районы России, - ответил ему Сизов.
     - Говорил  я  что  нечего  было  принимать  эту  программу  ассимиляции
китайцев, а вы мне не верили, - рубанул своим гулким басом Ждан.
     Ждан и в самом  деле был противником закона о миграционных  порядках  в
России.  По этим новым правилам  любой желающий мог приехать и поселиться на
постоянное место жительства в России, но с одним условием - ни каких двойных
гражданств. После этого  пять миллионов китайцев пополнили  ряды  российских
граждан. Всего же программа пополнила население  России на  десять миллионов
человек, в основном русскоговорящих выходцев из стран распавшегося Союза.
     - Причем  тут это, - поморщился Соломин.  -  Не было бы этой программы,
они бы придрались еще к чему-нибудь.
     - Ладно, что сделано, то сделано, давайте ближе к  делу. Александр, что
там у них в запасе? - спросил Сизов.
     Сазонтьева медленно встал, отошел к большой карте на стене, взял в руки
указку.
     - Против нас сосредотачивается  три армейских армии  общей численностью
десять  миллионов солдат. Почти пятьдесят  тысяч танков,  пятьсот самолетов,
около  десяти тысяч орудий и установок залпового огня. Направление их ударов
вообще-то предсказать нетрудно: Благовещенск, Хабаровск  и удар,  отрезающий
Владивосток  от  остальной  России, с  дальнейшим окружением и  уничтожением
наших войск.
     - Какие силы противостоят у нас?
     - Пятьсот тысяч  человек личного состава, десять  тысяч танков,  триста
самолетов, полторы тысячи орудий.
     - Сомнут как газету, - шепнул Соломину уральский  губернатор Мелентьев.
Премьер только тяжело вздохнул в ответ.
     - Каково качество вооружения китайских войск? - спросил Сизов.
     - Ни чуть не  хуже чем у  нас. Парадокс в том, что с обеих сторон будет
воевать одна и та  же техника. Наши Миги,  наши Сушки, наши танки,  зенитные
установки. Практически все одного качества и одного класса.
     - Получается что все решит количественное превосходство?
     - Да, именно так.
     На Сазонтьева было жалко смотреть.  Впервые все  видели  Главковерха  в
таком подавленном состоянии.
     -  Напродавали им оружия на  свою голову,  -  вздохнул  Дальневосточный
губернатор Седов.
     - Каков примерный план развития военных действий? - спросил Соломин.
     Сазонтьев снова обернулся к карте.
     -  Предположительно  сначала  они  ударят  авиацией  и  артиллерией  по
погранзаставам  и приграничным частям,  подавят их, затем  наведут понтонные
мосты через Амур и развернут наступление  шестью колоннами. Основная цель  -
перерезать  Транссиб,  захватить  области по  левому берегу Амура, а  так же
Владивосток.
     - Каков анализ примерного хода развития событий?
     -  Плохой.  Наши войска  перемелются  китайскими  жерновами  в  течении
недели. После этого практически вся Сибирь останется без прикрытия войск.
     - Сколько бойцов мы можем мобилизовать в эти две недели?
     -  Два миллиона.  Но их трудно будет снарядить.  К  этому  времени  все
армейские запасы, а так же материальная базы кадрированных дивизий  окажутся
в руках противника. Прийдется везти танки и все остальное из России.
     - Да, неутешительный прогноз.
     - Значит надо бросить на них бомбу, как на Шикотан, - рубанул Ждан.
     - Ты сильно  бомбой  не размахивай, у китаезов она тоже есть, - буркнул
Соломин. Затем премьер обернулся к Сазонтьеву. - Швырнут такую  же  на  нас,
мало не покажется. Сколько у нас есть времени?
     - Самое большее - неделя.
     -  Ну, неделя  -  это  тоже  время.  Мне  кажется самое главное  -  это
сохранить боеспособную армию. Как вы думаете, Владимир Александрович?
     Сизов на несколько секунд задумался, потом согласно кивнул головой.
     -  Хорошо, значит от этого  и будем  плясать.  - Диктатор  обернулся  к
своему Главковерху.  - Ну, а  у тебя  что-нибудь есть в  заначке? Что-нибудь
этакое?
     - Есть, правда все это еще пока так, в форме бреда.
     - Прийдеться пойти на все что угодно.
     Сизов подобрался и ровным звенящим голосом объявил:
     -  С  сегодняшнего  дня  на   всей   территории  Российской   Федерации
объявляется военное положение.

     Конец второй книги. 2 марта 2001 года.

Last-modified: Fri, 23 Mar 2001 07:03:31 GMT

Оцените этот текст: