-- По крайней мере одно: к двери Петуховых вы все-таки подходили и
разговаривали с теми, кто был внутри. Хотя прош╜лый раз категорически
отрицали это. Почему?
-- Потому, чтоб не привязывались вы, не впутывали меня в историю!
-- Человека трудно запутать, если сам не путает.
-- Ну да! Старуха только голос услышала и -- готово дело! -- произвела
в грабители.
-- Угу. Вы ей не понравились.
-- Может, вам понравился?
-- Не очень. Но я не уверен, что вы на все способны.
-- А все-таки допускаете. Ну что я такого сделал? Поднялся на пятый
этаж. И уже замаран!
-- Тем, что старались это скрыть. И продолжаете скрывать многое другое.
-- На вашем стуле сидя, пора бы привыкнуть, что люди врут, -- замечает
Кирпичов.
-- Привыкнуть трудно, да и нельзя. Начнет казаться, что все врут. Как
тогда добывать правду?
Кирпичов вызывающе усмехается.
-- Думать надо!
-- По дороге сюда я как раз думал.
-- И что надумали?
-- Довольно любопытную, знаете, штуку. Не в том ли корень вашего
вранья, что тех двоих вы высадили у собственного дома?
Некоторое время Кирпичов молчит, пытаясь подавить панику, затем говорит
с трудом:
-- Что за ерунда... еще скажите -- повел к себе чай пить... Надо же
выдумать!..
-- Я не выдумывал, Кирпичов. Я думал. Анализировал, сопос╜тавлял. И
ясно вижу, что не ошибся.
-- Откуда ж оно ясно?
-- Из вашей реакции. В протоколе, конечно, нельзя написать: "Свидетель
побледнел и задрожал всем телом". Но картина была примерно такая.
-- Когда врасплох такую глупость... поневоле челюсть отвис╜нет... С
чего вы вообще взяли?
-- Могу вкратце изложить ход мысли. Желаете?
-- Отчего ж... интересно.
-- Так вот. Кирпичов, думал я, изо всех сил открещивается от двух своих
пассажиров, опасаясь угодить в историю. Но он должен понимать, что никто его
не обвинит, если случайные пассажиры оказались преступниками. Значит, есть
некое обстоятельство, которое позволяет заподозрить связь между ним и
грабителями. Это обстоятельство он и хочет утаить!.. Тогда я принялся
переби╜рать в уме первый с ним разговор. Пока мы торчали у светофора на
Сретенке, отчетливо вспомнился момент, когда "заискрило". На вопрос, где
пассажиры сошли, Кирпичов ответил чуть поспеш╜ней и внутренне весь напрягся.
Видно, тут и была главная ложь.
-- Да почему непременно ложь?!
-- Видите ли, он утверждал, что высадил своих нехороших клиентов у
метро. Глупо, проехав полгорода на такси, высажи╜ваться у метро.
-- Заметали следы.
-- Нет, полагаю, такси их прельстило как возможность быстро добраться
до определенного места.
-- И "определенное место" -- мой дом? Железная логика!
-- Я еще не сделал такого вывода. Кроме лжи был страх. Кирпичов крепко
боится, думал я. Но кого? Меня?
-- Чего вас бояться? Не воображайте...
-- Верно. Когда меня боятся, это неприятно, и я сразу чувствую. Значит,
кого-то другого. Кого? Тех пассажиров? Что ж, Кирпичов в прошлом судим,
глаз...
-- Раскопали!
-- Я судимостью не попрекаю, но учитываю -- как жизненный опыт. Так
вот, глаз на уголовников должен иметь, к тому ж они наверняка были
возбуждены, говорили о чем-то. Словом, Кирпи╜чов вполне мог их раскусить,
понять, что они прямиком "с дела", и струхнуть.
-- Струхнешь! Под носом на щитке и номер машины и фами╜лия. Только
ленивый не запомнит.
-- Да, но тот Кирпичов, о котором я толкую, не робкого десят╜ка. В
январе у него хулиганы отказались платить, угрожали расп╜равой, а он
ухитрился всех троих доставить в милицию. И плевал, что они запомнили
фамилию... Конечно, возможен особый вари╜ант: Кирпичов нарвался на тех, с
которыми отбывал срок. Допус╜тим, ему грозили. Допустим, Кирпичов помнит их
как типов жестоких, злобных. И отсюда -- страх.
-- Вы прямо диссертацию выдаете: "Что такое страх и с чем его едят", --
нервничает Кирпичов.
-- Уж что на моем стуле сидя вырабатывается, так это чутье на ложь и
страх. Я могу точно сказать, что страх Кирпичова -- сегодняшний. А сегодня
те двое ему не опасны. Они узнают, кто навел на их след, уже когда
попадутся, то есть будут под замком. А потом, через долгие годы, вновь
обретенную свободу, сами знаете, редко тратят на "священную месть"... Итак,
выводы: Кирпичов боится сейчас, сию минуту. Боится не меня и не их. Ему
жизненно важно скрыть конечную точку маршрута. Чем все увязать и объ╜яснить?
Одной фамилией: Санатюк. Если Кирпичов узнал, что шеф грабителей Санатюк, --
это для него реальная, ежедневная угроза. Санатюк разом поставил все на
место, и я увидел круг, в котором мечется Кирпичов, отбиваясь от моих
вопросов.
Повисает долгая пауза.
-- Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за
другого человека, тогда вы должны понять... этого Кирпичова.
-- И оправдать вранье?
-- Интересы службы не дозволяют?
-- И службы и самого Кирпичова.
-- Да?
-- Да! С точки зрения юридической вы сейчас на грани соучас╜тия.
Продолжая запираться, подготовите себе до того неблаго╜видную роль на суде,
что...
-- Доброе у вас сердце, гражданин майор!
-- А доброе сердце -- это стыдно? Или смешно?
-- Н-нет. Извините, гражданин майор... Но вы говорите "на суде".
Одного-то меня судить не будут, а тех еще...
-- Полагаете, их не задержат без ваших показаний? Уж как-нибудь
Петровка без Кирпичова не пропадет, будьте спокой╜ны! Загляните чуть-чуть
вперед. Мы начнем беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать, что,
дескать, не по вашей вине? Каким манером? Попросите у меня справку:
"Удостове╜ряю, что гражданин Кирпичов на следствии лжет. Дана для
пред╜ставления по месту жительства". Поразмыслите, что может про╜изойти.
-- Ничего хорошего в любом случае, -- угрюмо цедит Кирпи╜чов. -- Хоть
говори, хоть молчи... У вас теперь моим словам все равно веры нет.
-- Будет искренность -- будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили
прошлый раз, и то уже сослужили службу.
-- Прошлый раз?
-- Удивлены? А ведь нашлась, например, клюква и очень оказалась к
месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.
-- А если я скажу такую несуразицу, что они вместо чаевых шестьдесят
копеек по счетчику не доплатили? Поверите?
-- Оставить шоферу такую памятку... -- произносит Знаменс╜кий после
задумчивого молчания. -- А пожалуй, поверю, Кирпи╜чов! И на все дело тогда
взгляну другими глазами... Но при условии, что Варя Санатюк...
С Кирпичовым происходит разительная перемена. Он вскаки╜вает, но
говорит тихо:
-- Варя? Ах, Варя... Ясненько... Ясно. Мягко стелете, да жестко спать,
гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!
* * *
Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем направляет╜ся к двери
и впускает Варю Санатюк.
-- Была у почтенного дядюшки?
-- Мать просила забежать... раз все равно буду рядом.
-- Ты ей докладываешь, когда встречаемся? По-моему, тебе не
шестнадцать!
-- Я помню, что тридцать шесть. Поэтому, идя к тебе, должна провести
хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, заме╜чает.
-- Лучше приходи нечесаная!
-- Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще -- зачем цапаться?
-- Цапаемся потому, что у нас идиотские отношения. Садись, надо
серьезно поговорить.
-- Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у меня новая кофточка, и
всего двенадцать рублей...
-- Кончай этот лепет.
Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:
-- Вы с матерью нипочем не уживетесь! А ее не бросишь -- совсем
старуха...
-- Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разго╜вор не про
то.
-- Что-нибудь случилось?
-- Да, кое-что этакое.
-- Ты так смотришь, будто я виновата...
-- "Будто"... Из-за того, что ты -- не случайная знакомая, я попал
между двух огней. Надо решать, как быть.
-- Между двух огней? У тебя другая женщина?!
-- Дура. Вот не пойму -- ведь любишь меня?
-- Люблю.
-- И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!
-- Если на то пошло, меня тоже!
-- Тогда объясни, что вас связывает?
Варя молчит.
-- Нет уж, подпер такой момент, что не отступлюсь! Санатюка на бочку
или... чего доброго, Варя, и попрощаемся.
Стиснув руки, она обводит взглядом комнату. Попрощаемся? Уйти отсюда,
где Артем -- ее позднее счастье? Где стены увешаны ее фотографиями -- фас,
профиль, три четверти, -- Артем так наловчился снимать, что Варя на стенах
кажется рекламной красавицей... Нет, расстаться немыслимо! Варя садится в
уголок дивана, поджав ноги, и решается:
-- Я его помню лет с шести. Отец умер, мама заболела, меня взяли
соседи. И вдруг появился дядя Толя -- отсидел срок... Он зачастил к нам.
Меня звал "дочкой", а маму -- "рыжей телкой". Она была малограмотная,
работала уборщицей и рвалась обратно в деревню. Дядя Толя запретил...
Устраивал скандалы, если видел у меня на пятке дыру. Мама и пикнуть не
смела... Фактически он нас содержал.
-- А мать соображала, на какие средства?
-- В то время -- вряд ли. Официально он где-то числился... Через четыре
года снова забрали. Это было горе, я все не верила... Но он попал под
амнистию, вернулся, клялся, что невиновен, и пошло по-прежнему... до
следующего ареста. В этот раз он исчез надолго, но я знала: стоит
освободиться, и опять он влезет в нашу жизнь. А у меня уже был Володя.
Хороший парень, футболист... Санатюк свалился как снег на голову, и началось
страшное. Я, безмозглая, постеснялась сразу рассказать Володе, а Санатюк
как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.
-- Скотина!
-- Я не подозревала, как он хитер. Чувствовала опасность, пробовала
бороться -- по-своему, по-женски. Пришла к Володе и осталась с ним, чтобы
удержать. На третий день утром -- милиция... -- Она умолкает в слезах.
-- Говори до конца.
-- Был ребенок, Артем. Прожил ровно семь часов. Санатюк встречал у
роддома и плакал -- по этому мальчику. Мать тайком снова брала у него
деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было
все равно... Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил
на горизон╜те.
-- Да чего он, собственно, добивался?
-- Наверно, каждому человеку, даже такому, хочется кого-то любить. Он
любил меня. И сейчас любит -- как умеет...
Глубоко засунув руки в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится
окошко ненавистного старого сыча.
-- Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит?
Или это жалость?
-- Страх, Артем.
-- Страх?
-- Я боюсь, что он озлобится.
-- И что?
-- Не знаю... Понимаешь, он не раз меня сватал -- за своих. Он и Володю
погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты...
-- Я не нравлюсь главе семьи? -- цедит Кирпичов.
-- Ты для него перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к
честным людям.
-- Это я, конечно, подлец... Значит, вот почему нам нельзя жениться. И
здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одно╜му.
-- Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобид╜ный, но...
-- Он не безобидный. Потому придется связываться.
-- Артем, ради Бога!
* * *
Первая растерянность Бориса Петухова прошла; он успокоился и
приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.
-- Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит:
"Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!"
-- Мне он тоже описывал их смутно, -- поддакивает Пал Палыч.
-- А Сашка даже до майора дослужился? Вот бы не подумал! Бегал такой
вихрастый пацанчик, ничего особенного, только надоедный очень был, во все
совался. Я даже лупил его, помню.
-- По-видимому, это сказалось на нем положительно.
-- Да-а, меняются люди, меняются, -- охотно посмеивается Борис. -- По
себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?
-- Тем больше чести вам теперь.
-- А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековы╜вает.
-- Простите за любопытство, дело прошлое, -- вы туда отправи╜лись с
сознательным намерением перековаться?
-- Да нет... честно говоря -- подальше от родителей. Все воспи╜тывали.
Ну а потом засосало... то есть, хотел сказать, увлекло.
-- Ясно, ясно.
Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник ему не по душе,
хотя, казалось бы, имеет право на сочувствие. И даже сам Борис по временам
чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
-- Наверно, думаете -- за длинным рублем?
-- С точки зрения юридической длина рубля измерению не подлежит, --
отшучивается Знаменский. -- Да без рубля и не проживешь. А когда набежала
возможность, отчего не купить ту же машину?
-- Вообще-то, я больше для стариков старался. -- Борис отки╜дывается на
стуле, нога на ногу и цитирует Томина: -- Я рассуждал как? Надо людям на
старости лет моральную компенсацию полу╜чить. Мало, что ли, они за меня
краснели? Так пусть теперь любому скажут: "Вы не верили, что Борис в люди
выйдет, а он -- нате вам, не хуже прочих". Эх, человек предполагает, а вор
распо╜лагает. Сколько лет труда...
-- Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
-- Да откуда вы их возьмете?
-- А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
-- Не знаю... не верится. Да черт с ними, с деньгами, лишь бы старики
поправились.
-- Одно другому не помеха. Кстати, вот образец искового заяв╜ления.
Напишите прямо сейчас.
-- И что будет?
-- Вас признают гражданским истцом. -- Знаменский прячет в глазах
огонек любопытства.
-- Не обижайтесь, конечно, но все это -- туфта.
-- Я понимаю, с точки зрения бывалого полярного волка, мы все тут
хлипковаты...
-- Ну уж, ну уж... -- перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой
иронии. -- Полярный волк! Хотя, конечно, хлебнул, чего в столице не
хлебают... Может, и правда махануть заявление?
-- По закону полагается.
-- А если они уже истратили? Накупили какие-нибудь золотые часы,
кольца... и упрутся, что вроде не из тех денег?
-- Все найденные у них ценности будут изъяты, реализованы и пойдут в
возмещение ваших убытков.
-- Да?.. Ага... -- Он долго читает образец и мнется.
-- Что вас смущает?
-- Да вот сумма. Я ведь стариков не учитывал, они сами распо╜ряжались.
Вдруг навозу для сада достали или еще чего. Надо спросить, сколько
истратили. Документ все-таки... цифрами и прописью.
-- Хорошо, спросите.
-- Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?
-- Надеюсь, с вашим приездом это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич,
известно многое, чего нам не хватает.
-- Странные намеки, -- хмурится Борис.
-- Превратно меня поняли. Я подразумеваю те сведения, кото╜рым вы и
весу не придаете. Вы ведь знаете жизнь родителей, как никто другой, а для
следствия подчас ничтожная деталь важней важного.
-- А-а... Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо
спрашивать.
-- С Надеждой Ивановной мы беседовали. И оба удивлялись: от нее
зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.
-- Да?.. Ага-а... То-то я звоню, а она чудная... Не знаю, я в их
стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя... Сейчас я бы пошел, а? -- Он
уклоняется от пристального взгляда Знаменско╜го. -- Обещал как раз к ней,
чтоб не обижалась.
-- Добро, идите.
-- Понадоблюсь -- всегда под рукой. До скорого!
Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.
-- Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис? -- встреча╜ет его
Пал Палыч.
-- Более насущных вопросов нет? Следствие успешно законче╜но, можно
предаваться праздному любопытству?
-- Ответь по-человечески.
-- Был лентяй, был хвастун. Во дворе верховодил, дулся в картишки,
хулиганил по мелочи. Часто дрался, но без злобы. И гордо носил кличку
"Петух". Все это было лет двадцать назад. Позже он перестал занимать мое
воображение. Паша, мы теряем время.
-- Он действительно поехал к тетке, как считаешь?
-- У тебя на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет! Кирпичова надо
раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчи╜ваться?
-- Для его следующего допроса я должен дозреть.
-- Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?
-- Да. Потому что может возникнуть дилемма: то ли ему верить, то ли
Петухову.
-- Нельзя ли подоходчивей?
-- Пока не рискую... Хабаров еще не отбыл?
-- А для каких целей нам нынче Хабаров?
-- Устрой рандеву, ладно?
Томин пожал плечами, но "рандеву" устроил. И, прощаясь с Пал Палычем,
Хабаров говорит, сияя курносым багровым носи╜ком:
-- Так мы с вами обыкновенно побалакали, ровно на завалин╜ке. А
сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь,
а все остерегаешься... Ну, счастливо оставать╜ся!
Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.
-- Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до этого он
не встретился с Хабаровым... -- Пал Палыч кладет трубку и думает: "Если Бог
есть, он мне сей минут пошлет Кирпичова!.. Потому что дилемма теперь
разрешена".
Он запирает дверь и устраивает себе блиц-разминку, скинув пиджак и
брюки. На десятом приседании звонит городской аппа╜рат. Бог внял: это
Кирпичов.
* * *
-- Здравствуйте. -- Кирпичов тяжело садится. -- Я пришел.
Он молчит. Знаменский ждет.
-- Я пришел кое-что рассказать.
-- Кое-что или все?
-- Да уж, наверно, все.
-- Тогда готов.
Пал Палыч кладет на стол чистый бланк протокола допроса, берет
авторучку.
-- Почему я петлял, вы угадали: Санатюк. Я его зову Сатанюк, больше
соответствует. Дураком надо быть, чтобы его не бояться! Те, между прочим,
тоже боялись. Один говорит: "Может, мотанем от греха?" А второй: "Ты,
говорит, соображаешь, что сам подума╜ет? Не явимся -- шкуру спустит!"
Ругались, тряслись, а ехали...
-- Адрес вам назвали при посадке?
-- Вообще не назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там покажем. И
крутили потом: направо, налево, вперед, назад...
-- Путали?
-- Ну да. Им же неизвестно, что я там вырос, каждый переулок
наизусть... Потом остановились в тупичке. "Все, -- говорят, этот дом с
балконами". Вылезли и вроде закуривают, а сами смотрят, чтобы я отваливал,
потому что дом совсем не этот. Этот новост╜ройка, а Сатанюк -- в старом...
Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за угол
вокруг квартала. Меж двух корпусов встал, а там палатка такая: "Прием
стеклотары". Прита╜ился за ящиками -- нужный подъезд как на ладони. Минуты
через три -- рысят. Кепочки надвинули и прямиком, куда я и ждал. Лестница
застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А на первом
этаже, кроме Сатанюка, все нормаль╜ные люди, даже сомневаться нечего!..
Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще понял, кто он есть,
-- этот "сам". Да?
-- Вы отлично ведете собственный допрос.
-- Насчет Сатанюка я понял случайно. "Надо, -- это они говорят, -- с
нашим любителем леденцов перемолвиться". И вдруг меня как обухом! Варя
как-то поминала, что старик все леденечки сосет, целый день причмокивает.
Ну, думаю, судьба! Вляпался! И, главное, Варя меж нами -- вроде как
связывает, а тут я их прямо с дела к нему везу. Кто поверит, что такое
совпадение?
-- Вы их можете описать?
-- Который сзади сидел -- не больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом
с меня, уши топорщатся. А второй -- толстый, мордастый, нос задранный, как у
моськи. Глаза круглые, бровей почти нет. С виду добродушный, сидит-пыхтит,
шею скребет, словно год не мылся.
-- Как они друг к другу обращались?
-- Никак. "Ты" да "ты".
-- Чью-нибудь кличку, фамилию, город -- ничего не упомина╜ли?
-- Нет...
Входит Томин и Борис Петухов.
-- Сами или по вызову? -- проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
-- Сам.
Знаменский протягивает протокол.
-- Читается с увлечением, -- удовлетворенно заключает То╜мин, пробежав
записи. -- Приметы-приметы... Ребята подготови╜ли кое-какие материалы по
связям Санатюка. Собралась неболь╜шая портретная галерея. Попробуем?
Томин уводит Кирпичова со словами: "Пойдемте, покажу вам несколько
персонажей".
Петухов слегка "под градусом".
-- Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
-- Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
-- Все вы мне комплименты...
-- Это не комплимент. Это обвинение.
-- Обвинение?.. -- моргает Петухов водянистыми глазами. -- То есть... в
чем же?
-- Во лжи.
-- Простите... Пал Палыч, кажется?
-- Да, Пал Палыч. И, кстати, -- не Сашка, а Александр Николаевич Томин.
По крайней мере в этих стенах.
-- Не понимаю я, про что речь?
-- Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете...
Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
Звонит ему начальник узла связи.
-- Меня посетил ваш сотрудник, -- говорит он, -- и попросил проверить
некоторые... Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные
данные. Возможно, этого окажется достаточно...
Пал Палыч слушает, записывает столбиком несколько чисел и складывает
листок пополам.
-- Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
Курит Пал Палыч мало -- с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять
возбуждение. До чего же кстати пришлись "предва╜рительные данные" из узла
связи!
-- Как родители, Борис Афанасьевич? -- любезно обращается он к
Петухову.
-- Слава богу, оживают!
-- Придется их допрашивать в ближайшие дни.
-- Я подготовил, -- вздыхает Борис.
-- Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
-- Вообще-то, написал. Не знаю, все ли по форме... -- Он достает
заявление.
Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
-- Даже так... -- усмехается он.
Борис беспокойно ерзает.
-- Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал
телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
-- Да, что-то странное... Вероятно, вы истолковали в каком-нибудь
смысле, какую-нибудь фразу...
-- Хотите, чтобы я назвал вещи своими именами? Прозвучит довольно
грубо.
-- До чего вы ко мне переменились, -- в смятении бормочет Петухов. --
Вот хоть заявление -- то сами велели, а сейчас...
Петухов тоже хватается за сигарету, выкуривает в несколько затяжек,
комкает заявление и сует в карман.
-- И что же теперь будет? -- едва слышно спрашивает он.
-- Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
-- Что... уже на след напали?
-- До чего на вас похоже! То строчите филькину грамоту -- авось у
грабителей что обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не поймали, лишь
бы избежать огласки. Да, напали на след.
-- И на суде все выплывет?..
Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
-- Что посеешь, то и пожнешь, Борис Афанасьевич. Ложь дает злые
всходы... Извините, должен закончить допрос.
Поняв, что ему предлагают уйти, Борис поднимается, медлит в
нерешительности, потом бредет к выходу.
-- Ну, Саша!
-- Один есть! -- словно козырную карту, Томин шлепает на стол
фотографию.
-- Который сзади сидел, -- говорит Кирпичов.
Знаменский жестом предлагает ему стул и тихо разговаривает с Томиным в
стороне.
-- Кличут просто и скромно: Николай Петров, -- сообщает Томин. -- Около
года как из заключения, прописан в Туле.
-- Чем славен?
-- Квартирные кражи. Сейчас наши звонят в Тулу. А что это Борис
поплелся на ватных ногах?
-- Отдельный разговор, -- Знаменский подсаживается к столу. -- Давайте,
Кирпичов, еще раз, но уже подряд и с самого начала. Тут всякое лыко в
строку.
Кирпичов собирается с мыслями:
-- Ну, значит, получил я заказ. Пришло время подавать, свя╜зался с
диспетчером, она отвечает: "Не могу дозвониться пасса╜жирам, занято.
Пожалуйста, говорит, поезжайте так, люди ста╜рые, очень просили не
подводить..." Я считаю, те двое нарочно трубку сняли, чтобы трезвон не
мешал. Ну, значит, являюсь. Около дома никто не ждет. Пошел в квартиру.
Звоню раз, звоню второй -- не открывают. Наверно, думаю за музыкой не
слышат. Постучал кулаком. Стою. И чудится, кто-то по ту сторону есть, но
молчит себе, посапывает... Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы -- и
порядок.
-- Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
-- Когда я про такси сказал. Сообразили, что человек посторон╜ний,
хозяев не знает, можно голос подать. "Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим".
"Гур-гур, -- по-тихому, а потом мне. -- Валяй в машину, спускаемся". Видно,
все главное они уже... обтяпали.
-- Вы с ними по пути разговаривали?
-- Вначале немного пособачился. "Гони на Преображенку". А у меня
спаренный заказ: "Петуховых доставить на Арбат и рядом, со Смоленской,
забрать следующих пассажиров. На Преображен╜ку, говорю, не с руки. Задний на
дыбы: "А ну, трогай!" -- и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали
тихих ста╜ричков. Тут толстый ухмыльнулся: "Приболели, говорит, наши
старички, пусть полежат". Погано так сказал... Короче, едем, и зло меня
берет. Везу блатных лбов, времени в обрез, заказ на Смолен╜ской горит. И
подпер момент -- понял, что дело не чисто.
-- Почему поняли?
-- Не знаю. Что помню -- все ваше. Сочинять мне теперь... -- он
разводит руками.
-- Хорошо. Поняли, смекнули, уловили. Важно, что уловили правду.
Дальше?
-- Дальше махнул на красный свет. Жду свистка -- свистка нет.
Проворонил начальник. Превышаю скорость -- опять ничего. Качусь как
заколдованный.
Томин хмыкает.
-- Знаю, что непохоже. Но так. Попробовал сунуться под знак, который
недавно повесили...
-- Вы хотели, чтобы вас задержали?
-- Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился
на меня: "Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так недолго прав лишиться!" И
все мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались,
а тем временем все до тонкости замечал. Шофер он! Простой пассажир не
заме╜тит.
-- Отлично, Кирпичов! -- оживляется Пал Палыч. -- Это пригодится!
-- А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
-- Суть -- этажей побольше.
-- Не бывает чистого мата без примеси информации! -- воскли╜цает Томин.
Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
-- Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
-- В чем виноват?
-- Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел... но не ручаюсь...
-- А что же? Что не вышло?
-- Потом, Саша, -- останавливает Пал Палыч. -- Я знаю. Так, полагаете,
шофер? Собственник?
-- Скорей -- профессионал. Выражения некоторые... не люби╜тельские, в
общем...
-- Продолжайте, пожалуйста.
-- Да, кажется, все.
-- Нет-нет, Кирпичов, не ставьте точку! -- вскидывается То╜мин. --
Что-нибудь еще да промелькнуло!
Знаменский поддерживает:
-- Например, слова, которые вас напугали: "Надо перемолвить╜ся с
любителем леденцов". Они же шли в определенном контек╜сте?
-- Да, верно... погодите... о чем же перемолвиться?.. Сейчас попробую
по порядку. Значит, стал я звонить в "Букет", чтобы отдать заказ на
Смоленской -- не успевал уже. А кнопку вызова заело -- то контачит, то не
контачит. Толстый спрашивает: "Что, шеф, будешь делать, если механика
откажет?" Кнопку, говорю, и сам починю. "Ну, а если, говорит, трубку
разобьешь, тогда обязан на ремонт ехать?" В общем, начал чего-то рассуждать
про нашу работу...
-- А что вы ответили на вопрос о трубке? -- повинуясь какому-то
импульсу, любопытствует Пал Палыч.
-- Что, мол, смотря по обстоятельствам. Могу и без рации смену
доработать, главное -- план... Да, так вот где-то здесь они Сатанюка и
помянули. Я только кончил с "Букетом" -- дозвонился все-таки -- и как раз
слышу: "Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться, идейка ничего
себе". Но какая идейка -- прослу╜шал...
* * *
Допрос Кирпичова окончен. Знаменский и Томин выжали из него все
"досуха".
С полчаса назад "шестым чувством" ощутив перелом в деле, к друзьям
присоединилась Кибрит.
Кирпичов собирается уходить. Он выговорился -- и поник, осунулся, руки
мнут кепку.
-- Напрасно вы так тревожитесь, -- успокаивает Томин. -- Ведь они
понятия не имеют, что вы их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве
нет?
-- Если черепушка варит, то нет... Ошибку я допустил. Сунули рубль с
мелочью. Я их -- в карман, будто так и надо. Одно было на уме -- успеть их
выследить. Но они-то могут сообразить: недопла╜тили шоферу шестьдесят
копеек, а он смолчал, -- что за притча!.. Боюсь, обойдутся мне эти
шестьдесят копеек...
-- Мы будем спешить, Артем Степанович, -- обещает Знамен╜ский.
Кирпичов обводит всех взглядом и уходит, сутулясь. Некоторое время
друзья молчат.
-- И все-таки есть в его показаниях... -- произносит Томин.
-- Знаю, что тебя смущает. Хорошо, что Зина забежала, помоз╜гуем
вместе. Вводится новое условие задачи: у Петуховых ожида╜емых тысяч не
нашли...
-- Нет?
-- Нет. Их и не было.
-- Вообще не было?!
-- Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шесть╜десят копеек.
Вы заметили, что в юридических документах не встречается формулировка
"общеизвестно". Пишется иначе: "По делу установлено". А по делу Петуховых
существование денег не было установлено. О них было "известно"!
-- Паша... наверняка?
-- Абсолютно. Петухов тут уже корчился. Вот подтверждение -- звонили с
почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
-- Ну и ну... -- поражается Томин. -- Стыдобушка!
Кибрит берет у него листок, читает вслух:
-- Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять...
-- Угу. Любимым родителям на мороженое.
-- Удивляюсь, Саша, как ты их не раскусил! Все поддались гипнозу
"общеизвестного". Не живи ты в том же доме, я над каждым бы словом ставил
вопросительный знак. А так принял на веру миф о деньгах, о машине, о
Петухове, большом полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно описал
тамошнее житье-бытье Бориса Афанасьевича. Мелкая сошка, к тому же
неудачливый картежник.
Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.
-- Эта парочка -- толстый и рыжеватый -- с пустыми руками. Вы охотились
на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные волки -- что,
Шурик?..
-- Рыщут за добычей, моя радость. И хотя, конечно, я болван, но
ловить-то их мне!
Звонит внутренний телефон.
-- Да?.. Здесь. -- Знаменский передает трубку Томину.
Тот слушает короткое донесение.
-- Подтвердилось: Николай Петров две недели назад покинул Тулу, --
сообщает он.
-- Кто это -- Петров? -- спрашивает Кибрит.
-- Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о втором
сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглоли╜цый, курносый. Глаза навыкате,
склонен к одышке...
-- Странный интерес к радиотелефону, -- добавляет Знаменс╜кий. --
Пустобрех или с прицелом?
-- Какой же прицел, Пал Палыч, -- недоумевает Кибрит. -- На волне
"Букета" сообщать друг другу о злодейский замыслах?
-- Помолчите-ка немножко. -- Томин уходит в себя и повторя╜ет медленно,
как заклинание. -- Лет сорока пяти, толстый, призе╜мистый... смахивает на
мопса... шофер... Шофер лет сорока пяти, лицо круглое, курносое,
добродушное... толстый... одышливый... Толстый шофер... Кажется, ты, Зинуля,
утверждала, что мне никогда не изменяет память?
-- Кажется, да.
-- Изменила. Что-то зудит в голове, а что?.. Толстый шофер... толстый
шофер...
-- Толстый шофер, похожий на мопса. -- Кибрит очень хочется, чтобы
Томин вспомнил.
-- Еще раз.
-- Толстый шофер, похожий на мопса... интерес к радиотелефо╜ну.
-- Погоди с телефоном. -- Томин обхватывает голову руками и шепчет. --
Толстый... шофер, похожий... на мопса... Интерес к радиотелефону! -- Он
вдруг срывается звонить по внутреннему. -- Степан Ильич, Томин... Спасибо,
помаленьку. Вопрос такой. Месяца четыре назад нам передали материал по
поводу одного проходим╜ца, работавшего под таксиста... Да-да, потом
заглохло. Мне необ╜ходимы его приметы... Очень срочно, Степан Ильич! Жду. --
Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. -- Люди зака╜зывали машину,
чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся
человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель -- его приятель --
уговорил подбро╜сить клиентов на своей машине. Клиенты, естественно,
рассыпа╜лись в благодарности, быстро грузили вещи и отбывали. А следом
являлось заказанное такси, целое и невредимое. -- Его прерывает голос в
трубке. -- Да?.. Хорошо, зовите Володю. -- Снова обращается к Знаменскому и
Кибрит. -- С пассажирами наши позже беседовали, номер машины никто не
помнил, но, по-моему, говорили, что не московский. Расплачивались с этим
ловкачом, накидывая, естественно, "за любезность".
-- Но как удавалось перехватывать заказы? -- спрашивает Кибрит.
-- Предполагали наводчика среди таксистов... Если тот ловкач был
толстым мопсом и если решил вернуться к прежнему промыс╜лу... Тогда
действительно интерес к радиотелефону... Алло, Воло╜дя? -- встрепенувшись,
кричит Томин. -- Тебе объяснили, в чем... Слушаю... Та-ак... Знакомые черты,
очень рад... А что такое? -- Он долго слушает, мрачнея. -- Понял.
-- Шурик, он?
-- Приметы совпадают.
-- Отчего ж ты скис?
-- Есть неприятное обстоятельство. Володя тогда опросил всех
пассажиров, кроме одной пары. Пожилые люди, которым по состоянию здоровья
была рекомендована Прибалтика. Продали дом с садом в Крыму, в Москве
останавливались у дальних родст╜венников. Ехали наудачу: "Осмотримся,
выберем себе тихое мес╜течко, обязательно напишем..."
-- И не написали, -- понимает Знаменский.
-- Нет. И на них подобные случаи прекратились. Пара общи╜тельная,
одинокая, денежная... Идеальная пара для исчезнове╜ния!
-- И никакого следа?
-- Володя до сих пор ищет, но неизвестно, улетели они четыре месяца
назад или нет. Стояла мерзкая погода, рейсы отменялись, переносились...
трудно докопаться.
-- Давайте сядем и подумаем, -- говорит Знаменский. -- Петров из Тулы
воровал, мопс "калымил" за баранкой. Потом был пе╜рейден роковой рубеж: если
не в истории с крымской парой, то в квартире Петуховых. Теперь "калымить"
уже не тянет. Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался.
Шесть дней они на свободе, первый страх схлынул, а обманутый аппетит пуще
разгорелся. Что им предпринять?
-- Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из
них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
-- Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
-- До конца смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных:
машине случается застрять вне зоны слышимости или еще что-нибудь. А
переставят номер -- могут кататься и дольше.
-- Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
-- Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.
* * *
Зал диспетчерской такси.
Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса города, что и в
первый приход сюда Томина. Но на столе у старшей прибавилось динамиков.
Когда они включены, слышны перего╜воры диспетчеров с шоферами.
Кроме обычной смены "Букета" здесь работает сейчас группа угрозыска.
Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
-- "Букет" вызывает всех водителей на линии: "Букет" вызыва╜ет всех
водителей на линии. Товарищи, управление городского хозяйства проводит
статистический учет перевозок, производимых радиофицированными машинами.
Убедительная просьба сообщать в диспетчерскую дальность поездок, а также
количество пассажиров и наличие багажа. Водители, временно не имеющие
заказов, должны при каждой посадке извещать нас о предстоя╜щем маршруте.
Данному мероприятию придается важное значе╜ние... -- и кончает "от себя",
домашним голосом: -- Вы уж отнеси╜тесь серьезно и не подводите.
Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
-- Периодически повторяйте, -- говорит он.
-- Александр Николаевич, но если они попытаются захватить машину...
шофер может пострадать?
-- Может, Галина Сергеевна.
-- Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до сих пор в больни╜це. И
взяли-то неполную выручку... Александр Николаевич, а нельзя водителям
объяснить, описать приметы?
-- Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность лю╜дей.
-- Саша, а я бы рискнул, -- говорит подошедший Данилов.
-- У этой истории есть предыстория... -- тихо отвечает Томин. -- И в
предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних так╜систов. Усек?
-- Простите, что я снова, -- беспокоится старшая, -- но как обеспечить
безопасность?
Томин кивает:
-- Пойдемте, объясню.
Все трое подходят к щиту, где рассортированы бланки-заказы. Томин
вынимает наугад несколько листочков.
-- Читаем. Подача в восемнадцать часов, гостиница "Ленинг╜радская",
место назначения -- площадь Ногина. Реально на по╜добном маршруте завладеть
машиной?
-- Центр, часы пик -- нет.
-- Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки -- Малый театр.
-- Отпадает.
-- Коломенское -- Востряково. Двадцать два тридцать.
-- Нехорошая поездка.
-- В вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все,
что здесь, -- он указывает на щит, -- как видите, проходит через руки
Самойлова.
Самойлов сидит за отдельным столиком, изучая бланки; перед ним
расстелена карта.
-- Теперь давайте порассуждаем, -- продолжает Томин. -- Звонить и
заказывать из чужой квартиры -- недолго и влипнуть. Что для них самое
спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
-- Поймать свободную машину, -- подсказывает Данилов.
-- Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать
патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.
Старшая включает переговорное устройство.
-- "Букет" вызывает все машины на линии...
* * *
Трое суток посменно отдежурили муровцы в "Букете". Кирпичов все
нерабочее время тоже проводил там, там и спал на диванчике, чтобы быть под
рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.
Невесело возвращается Томин домой. Навстречу ему по лест╜нице
спускается Борис Петухов, за спиной рюкзак. При виде Томина делает
испуганное движение назад, но прятаться поздно.
-- Та-ак. Карету мне, карету?
-- Да я... знакомая пригласила, немного проветриться...
-- Когда поезд?
-- Десять сорок пять, -- автоматически отвечает Борис.
-- Ту-ту -- и прощай неприятности. Блистательный ход!
-- Саш, ну слушай... ну можно с тобой как с человеком?
-- Я и есть человек. Незаметно?
-- Заметно, заметно! -- заводится Борис. -- Под милицейским мундиром
бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?
Томин молча смотрит на него усталыми глазами. Сейчас бы поесть да
завалиться спать...
-- Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?
-- А родители?
-- Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, --
и меньше разговоров.
-- Отец с матерью на ладан дышат, впереди следственные процедуры, суд.
Пусть все тянут одни?.. Давай билет!
-- Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.
-- А и есть -- пусть пропадает. Заворачивай обратно.
-- Не имеешь права! -- слабо артачится Борис.
-- Имею. Не юридическое, так моральное. -- Он берет Петухова за локоть.
-- Когда-нибудь сам спасибо скажешь.
Дождавшись, пока тот войдет в квартиру, Томин направился было дальше,
но засомневался...
А Борис стоит в передней, не снимая с плеч рюкзака. Прислу╜шался,
тихонько приоткр