Александр Степанович Грин. Штурман "Четырех ветров"
-----------------------------------------------------------------------
А.С.Грин. Собр.соч. в 6-ти томах. Том 1. - М.: Правда, 1980
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 14 мая 2003 года
-----------------------------------------------------------------------
Во всей той окрестности
не было ни одного человека,
который мог бы его услышать.
Сервантес
Шатаясь, я придерживался за складки его плаща, изображая собой судно,
буксируемое против ветра. Он неуклонно подвигался вперед и, как подобает
морскому волку, тщательно рассматривал мрак. Ветер, проносясь со скоростью
шторма, свистел нам в уши, словно стая обезумевших мальчишек. Выпитая водка
кое-как согревала внутренности, предоставляя коже зябнуть и коченеть от
ледяных брызг дождя. В голове мелькали воспоминания: хохочущие женские рты.
Но если хоть раз в день было весело - это уже хорошо.
Неизвестно, куда мы шли, но в то время нисколько не сомневались, что
идти нужно именно в этом направлении. Зачем? Спросите об этом у штурмана.
Он шагал так быстро, что я сам не успел задать ему этот вопрос; к тому же
он мне тогда и не приходил в голову. Я брел, как слепой щенок, веселый,
пьяный, мокрый и говорливый. Я говорил страшно много. В самый короткий
срок, считая с того момента, когда мы показали тыл порогу "Свидания
моряков", я выложил и вывернул наизнанку себя всего, как наволочку;
рассказал все свои секреты легкомысленно обнажил тайны, проявил все
сомнения и вытряхнул столько убеждений, что их хватило бы иному на всю
жизнь. Кроме того, я клялся самой страшной божбой и, когда штурман начинал
одобрительно рычать, приходил в явно неистовый восторг.
Подвигаясь таким образом, мы очутились не далее, как в двух шагах от
воды. Штурман втянул носом соленый запах и не допустил меня упасть с
набережной, что я пытался сделать, принимая воздух за продолжение мостовой.
Я сказал:
- Спасибо тебе за то, что не всякий бы сделал на твоем месте. Будь
здесь мой дядюшка, он ласково улыбнулся бы мне с берега, даже не заботясь,
способен ли я разглядеть сквозь эту тьму его дьявольскую улыбку.
- Я хочу пить! - захрипел штурман, хватая меня за бока. - Пить! - Или
я ложусь в дрейф, и пусть меня слопают акулы, если я тронусь с места!
Довольно! Я не греческая губка, но и не черепица. Я не могу более. Я жажду.
- Нечего жаждать, - возразил я. - Морская вода с примесью апельсинных
корок - этого ли ты хочешь, бесстыдник? Или тебе мало полубочонка имбирного
пива, трех бутылок виски и полкварты персиковой настойки? Если мало - то
"да", а если довольно - то "нет!".
- Да! - воскликнул он с одушевлением пророка. - Да! И идем, Билль, как
можно скорее! Не может быть, чтобы все трактирщики легли спать. Право на
борт, пьяница с гнилыми ногами, и держись за меня, иначе, клянусь копытами
сатаны, ветер опрокинет тебя, как грудного младенца.
Здесь я принужден сделать маленькое отступление, чтобы познакомить со
штурманом тех из моих читателей, кто не встречал его ни в "Свидании
моряков", ни в "Черном олене", ни в "Рассаднике собутыльников". Он был в
полном смысле слова - мужчина. Его рыжая грива была густа, как июльская
рожь, а широкое, красное от ветра лицо походило на доску, на которой повар
крошит мясо. Говорят, что и весь он исполосован шрамами в схватках на
берегу из-за лишнего комплимента чужой красавице или нежелания уступать
дорогу первому встречному, вроде джентльмена в кэпи, - но этого подтвердить
я не могу, так как никогда штурман при мне не снимал рубашку; а снимал он
ее три раза в год, по большим праздникам. Рост его был немного пониже семи
фут; глаза черные, как две хорошие маслины, а кулаки весили бы, вероятно,
по шести фунтов каждый.
Если это вам нравится, то именно таков был его портрет в те времена.
Прибавлю еще, что в правом ухе он носил серьгу, снятую им со своей покойной
жены, когда ее положили в гроб. При этом, как передают, им были сказаны
следующие знаменательные слова: "Не думай, милая моя Бетси, что я хочу тебя
обокрасть или что я стал жаден, как нищий в пустой квартире; стоит тебе
встать из гроба - и я куплю тебе сережки в четыре фунта, потолще моих
пуговиц". Сказав это, он зарыдал и вытащил серьгу из уха покойницы - на
память, по его объяснению.
За плащ этого человека я и держался, пока мы, тоскуя о невозможном,
блуждали по спящим улицам. Не знаю - было ли еще когда-нибудь темнее, чем в
эту ночь. Ветер бушевал, как дюжина цепных псов; слева и справа, сзади и
спереди бросал он отчаянные толчки, рвал одежду и затруднял дыхание. Дождь
поливал нас усерднее садовника, хотя мы и не были розами, ноги мои жулькали
в сапогах, коченели, и я, наконец, перестал их совсем чувствовать. Мы
прошли одну улицу, другую; свернули, путались в переулках, но нигде, кроме
искр своих собственных глаз, не видели никакого света. Наглухо закрытые
ставни скрипели заржавленными болтами, из водосточных труб хлестала вода, и
мрак, чернее мысли приговоренного к смерти, закрадывался в наши сердца,
жаждущие веселья.
Наконец, штурман не выдержал. Стиснув зубы так, что они взвизгнули не
хуже плохого флюгера, и топнув ногой, он утвердился на месте крепче
принайтовленной бочки. Я тщетно пытался сдвинуть его, все мои усилия повели
только к взрыву проклятий, направленных против неба, ада, трактирщиков,
моей особы и ни в чем не повинной шхуны "Четыре ветра", мирно дремавшей у
мола в соседстве двух катеров.
- Ни с места! - громовым голосом рявкнул штурман, набирая как можно
больше воздуха. Это служило признаком, что он намерен держать речь, как
всегда - в подобных и иных критических случаях. - Ни с места, говорю я.
Разбудим весь город, или сами захрапим тут не хуже каких-нибудь кухарок или
объевшихся лавочников! Как?!. Два джентльмена желают выпить и не могут
этого сделать потому, что в этом дрянном городе живут сурки?! Эй,
проживающие здесь (говоря это, он подошел к ближайшим воротам и ударил в
них кулаком так крепко, что вздрогнула ночь), - эй, - говорю я, -
вставайте! Мы желаем с вами познакомиться. Если же вы не слышите, я буду
барабанить здесь, как обезьяна на ярмарке, до тех пор, пока не свалюсь в
грязь! Проснитесь, сухопутные крысы, кочни капусты, пучки сельдерея! Одну
бутылку - и мы удалимся! Расчет наличными!
Беснуясь, он каждое слово свое сопровождал сокрушительными ударами.
Сердце мое замерло. С минуты на минуту я ожидал, что нас окружит толпа
потревоженных жителей, и тогда будет нехорошо. Но, к моему удивлению,
царствовало глубокое безмолвие, нарушаемое лишь возгласами отважного
штурмана и гулом ветра.
- Лазит в карман за словом тот, кто привык искать его везде, кроме
собственной головы, - продолжал мой спутник, сделав маленькую передышку,
так как уже охрип. - Или вы думаете, что мне с вами не о чем разговаривать?
Дудки-с! Я буду кричать вам до рассвета, потому что нет ни одной гавани в
мире, где я не менял бы золото на медяки, а серебро на свистульку! Кроме
вас, есть еще желтые, черные и коричневые балбесы, а есть и такие, что
блестят почище ваших медных кофейников! В Гаване рыбу ловят острогами, а в
Судане крючками. А где лучший хлеб, знаете ли вы, каракатицы? Я знаю - в
Лиссабоне; потому что он там бел и мягок, как девушка в восемнадцать лет! Я
вам скажу, что в Индии есть слоны и дворцы, тигры и жемчужные раковины. В
океане, где я живу, как вы под железной крышей, - вода светится на три
аршина, а рыбы летают по воздуху на манер галок! Это говорю вам я, штурман
"Четырех ветров", хотя ее и чинили в прошлом году! Попробуйте-ка
прогуляться где-нибудь в Вальпарайзо без хорошего револьвера - вас
разденут, как артишок. В море, говорю я вам, бывают чудеса, когда ваш
собственный корабль плывет на вас, словно вы перед зеркалом! А где пляшут
гейши - я вам и ходить не советую, потому что вы распустите слюни.
Поросята! Я вам скажу, что есть места, где ананасы покупают корзинами, и
они дешевле репы. Видали вы небо, под которым хочется хохотать с зари до
зари, как будто ангелы щекочут в вашем носу концами своих крыльев? А леса,
перед которыми ваши цветники - вроде огородной гряды перед облаками на
закате? В Шанхае чай шесть пенни за фунт, и это первого сбора. Клянусь
тетушкой черта, если она у него есть, что сам видел раковины больше
корзины, и они пестрели, как радуга. Если б я не был пьян, я вас всех
вытащил бы на палубу и дал бы вам на первое время в месяц по двадцати
шиллингов. Чего вы боитесь? Вы можете взять с собой все ваши кастрюли,
кровати и горшки с душистым горошком, да в придачу еще пару гусей, если они
у вас есть. Так я вам и позволил пакостить судно разным печным скарбом! Не
плачьте, чулочники, сапожники, кузнецы, пивовары, лавочники и жулики! Ваше
прошлое останется с вами, вы можете его пережевывать, как коза жвачку,
сколько угодно. Эй, говорю я, прыгайте, прыгайте из окошек вниз! Я покажу
вам новую бизань из самого сухого дуба на всей земле.
И так как по-прежнему никто не пожелал бросить теплую постель, чтобы
выругать штурмана, он начал трясти ворота с остервенением, равным его
жажде. Резкий грохот задребезжал в переулках. Я дернул штурмана за рукав,
не обращая внимания на его брань, и сказал:
- Глотка из бирмингамского железа - или ты хочешь, чтобы нас избили ни
за что, ни про что?
Но упорство его было велико. Он уже приискивал подходящий булыжник,
как вдруг неизвестная личность, появившись из-за угла, помешала нашему
объяснению. Это был ночной сторож.
- Куда вы ломитесь, бродяги? - закричал он, подходя ближе и направляя
красный свет фонаря на наши головы. - Это пустой дом, и в нем нога
человеческая не бывала еще с прошлого рождества! Нечего сказать, хорошее
занятие - портить кулаки о ворота!
И я услышал из уст штурмана новую, но уже негодную для печати речь,
которую он закончил следующими словами:
- Пусть рассыплется в порошок тот, кто, покидая этот сарай, не прибил
к нему фонаря с надписью: "Здесь живут мыши!"
И мы пошли снова. Штурман быстро шагал к гавани, а я едва поспевал за
ним, придерживаясь за складки его плаща.
Штурман "Четырех ветров". Впервые - в газете "Слово", 1909, 31 мая (13
июня). В этой публикации опечатка в заглавии "Штурм "Четырех ветров".
Жулькали - слово, выдуманное А.С.Грином.
Принайтовленная - привязанная.
Бизань - здесь: задняя мачта на судне.
Ю.Киркин
Last-modified: Mon, 26 May 2003 05:50:04 GMT