Ант Скаландис. Операция на разуме
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Ненормальная планета".
OCR & spellcheck by HarryFan, 1 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
- Пинцет, - сказал он.
Ему дали пинцет, и он аккуратно извлек обрезок хлорвиниловой изоляции,
упавший внутрь.
- Зажим.
И, взяв зажим, перекрыл крохотную трубочку, из которой струйка била
почти фонтаном.
- Тестер.
И когда ему протянули два щупа, он нашел в залитой маслом неразберихе
нужные контакты. Тока не было.
- Паяльник.
Хуже всего было то, что паять приходилось прямо по маслу. Блок
энергообеспечения необходим в первую очередь - уже где там промывать
схему!
Он распаял три контакта, заменил одну клемму, зачистил ее и принялся за
окончательную сборку. И в этот момент что-то внутри задымилось. На стенде,
отчаянно искря, защелкали реле, угрожающе загудел трансформатор. Потом
звонко лопнула вакуумная трубка. И наконец, снова пошло масло, откуда -
понять невозможно.
"Все пропало, - подумал он, - теперь не спасти."
И его вдруг охватила такая безумная ярость, что он со всего размаха
ударил кулаком в раскрытую голову робота, лежащего на операционном столе,
и робот дернулся в предсмертной агонии, а он не почувствовал боли в
разбитых костяшках и поначалу удивился, а потом взглянул на свою руку и
увидел, что она железная, что он тоже робот, и кто-то уже кричал:
"Выключите его! Он - убийца! Он - сумасшедший!" А потом вспыхнул свет, и
профессор Калитин, один из крупнейших в мире нейрохирургов, проснулся в
ординаторской, сидя в кресле. Было ясно как день, что операцию он
заканчивать не сможет, хотя именно ради нее не спит уже вторую ночь
подряд. Видимо, пора отоспаться. И вообще поберечь себя. Возраст уже не
тот. Пора разобраться и со своим здоровьем. С кошмарами этими проклятыми.
В конце концов, можно ли терпеть, чтобы две недели тебе снилось одно и то
же?
А ему уже две недели снилось, как он оперирует роботов.
Приятель Калитина по институту Аркадий Юров был хорошим психиатром, к
нему Калитин и обратился. Они сидели вдвоем в просторном кабинете
главврача подмосковной психиатрической клиники, и Юров, дымя папиросой,
говорил:
- В общем так, старина, ужасного ничего нет, но переутомился ты
здорово. Надо плюнуть на все и отдыхать.
Стояла теплая, ласковая последняя неделя мая. В распахнутое окно через
зеленую сетку листвы падало дрожащими пятнами солнце. Пели птицы. Ползли
дурманящие запахи поздней весны. Отдохнуть хотелось.
- Не дадут мне сейчас отпуска, - сказал Калитин.
- А тебе и не надо никакого отпуска. Ложись ко мне на исследование.
Калитин вздрогнул. И попросил сигарету, если найдется. Он уже полгода,
как бросил, но теперь курить захотелось невыносимо.
- Кури, - сказал Юров, достав из стола подаренную кем-то пачку "Лорда".
- Сейчас это даже на пользу, чтобы раскрепоститься, а потом снова бросишь.
Ну, так как тебе мое предложение?
Калитин не знал, что ответить. Отдохнуть хотелось, но Юров чего-то
недоговаривал. Возможны были варианты: либо у Калитина на самом деле
что-то очень серьезное, либо случай Калитина представляет живейший интерес
для диссертации Юрова, либо и то и другое сразу. Иначе быть не могло.
Калитин слишком хорошо знал своего приятеля.
А после третьей сладкой затяжки, от которой слегка закружилась голова,
знаменитый нейрохирург вдруг понял, что выбирать, собственно, не из чего и
надо оставаться.
Прошла неделя. Калитин много гулял, с аппетитом ел, спал вволю,
выкуривал в день полпачки, вечерами подолгу размышлял, сидя один, иногда
писал. И Юров его почти не трогал. Только по утрам просил подробно
рассказывать о снах. А сны были все те же. И если раньше он оперировал
роботов, поначалу казавшихся ему людьми, а сам и вовсе неизменно оставался
человеком, то теперь от начала до конца все кругом были роботы, а в финале
каждого сна роботом оказывался и он сам. Это было страшно.
Юров скрупулезно заносил в свой журнал все калитинские видения, а потом
они наперебой вспоминали многочисленные рассказы о роботах, прочитанные
ими в те годы, когда оба увлекались фантастикой. Это их успокаивало. Но от
разгадки Юров был далек. Он даже не всегда знал, о чем спросить пациента.
Однажды вопрос оказался очень правильным:
- С чего начались твои кошмары? Постарайся вспомнить.
И Калитин вспомнил. Внезапно, вдруг, словно упал какой-то занавес.
В тот вечер, перед первым сном о роботах он писал статью для журнала, и
в голову пришла мысль: все работы по исследованию человеческого мозга -
абсолютно безнадежное дело, а любое хирургическое вмешательство - не
более, чем варварская попытка чинить микрокомпьютер зубилом и пассатижами.
До конца понять мозг, подумалось Калитину, так же невозможно, как
невозможно роботу разобрать по винтику себе подобного, а затем собрать в
том же виде. Робот для этого не предназначен, в него это не заложено. А
человек? Есть ли у человека возможность разобраться в собственном мозге до
последней клеточки?
Мысль мелькнула тогда и была отброшена как неконструктивная. Но
начались сны. И только теперь Калитин увидел связь. Связь была очевидна.
Но Юров не счел ее существенной. Он выстраивал свою концепцию.
Кончились кошмары внезапно. Две ночи подряд Калитин проспал совсем без
сновидений, и Юров уверял его, что все прошло, нормальный образ жизни дал
себя знать, и можно больше ни о чем не беспокоиться, но чутье врача
подсказывало Калитину, что его друг психиатр кривит душой. Юров ждал новых
симптомов.
И симптомы появились.
В вечер после второй спокойной ночи Калитин по обыкновению сидел на
подоконнике в своей персональной палате, не уступавшей гостиничному люксу,
и курил. Небо было еще светлым, но на столе уже горела лампа, и
высвеченный ею чистый лист бумаги нетерпеливо белел в ожидании первых
слов. Провожая взглядом уплывающие в сумерки зыбкие колечки дыма, Калитин
вдруг обнаружил, что не хочет и не сможет, как собирался, обобщать опыт
последних операций, а напишет совсем о другом - о пришедшей к нему
разгадке. И он уже знал, что никогда не станет рассказывать о ней Юрову а,
может быть, и вообще никому. До поры. А сейчас главное - записать.
"Все люди - это роботы, - писал он, - построенные и запрограммированные
некой другой высокоразвитой цивилизацией для расселения на нашей планете.
Такая гипотеза, высказанная пациентом психиатрической клиники, будет,
разумеется, воспринята однозначно. Поэтому я и не тороплюсь сообщать ее
людям. Но я убежден в своей правоте и теперь понимаю, что идея назрела
давно, а сны лишь окончательно укрепили меня в ней. Мои сны - это не
умственное расстройство, а путь познания... Между прочим, версия
искусственного происхождения человека хорошо объясняет загадку
возникновения разума..."
И все в том же духе.
А ночью ему опять приснился сон. Но уже совсем другой. Он стоял один
посреди огромного пустого зала, и сначала было темно, а потом под самым
потолком появилась светящаяся точка. Она росла и сделалась звездой,
лучистой и многоцветно переливчатой. И вдруг заговорила. Собственно, голос
шел отовсюду, но переливы света очень точно соответствовали звуку, и было
ясно, что говорит звезда.
- Профессор Калитин или самовоспроизводящийся робот N_31246-75490126,
слушай меня. Я тот, кто создал твоих предков - первые группы
самовоспроизводящихся роботов и поместил их на эту планету, начав тем
самым один из грандиознейших экспериментов в истории Вселенной. А ты,
Калитин, первый из моих роботов, понявший правильно свое происхождение.
Теперь эксперимент окончен, и я хочу на прощание поговорить с тобой. Ты
можешь задавать вопросы.
Каким-то уголком сознания Калитин понимал, что это сон, и, значит,
можно говорить и делать что угодно, но он-таки растерялся, занервничал,
стушевался, придавленный чудовищным грузом ответственности за
человечество. Ведь что бы это ни было: сон ли, явь ли, чья-то буйная
фантазия или болезненный бред - в любом случае это был тест на его
сообразительность и умение ориентироваться в нестандартной обстановке.
Дотошность представителя естественных наук взяла верх над любопытством
философа, и в поисках первого вопроса Калитин еще раз внимательно
огляделся. Под ногами было нечто вроде шершавого пластика. Вдалеке это
нечто плавно переходило в стены, а стены и потолок (был ли вообще
потолок?) не имели определенной формы, а причудливо изламывались подобно
складкам полиэтиленового пакета. Говорящая звезда казалась теперь уже не
звездой, а скорее рваной пробоиной в стене, за которой буйствовало
красками незнакомое небо.
- Где я? - спросил Калитин.
- Вопрос не вполне корректный. Твоя телесная оболочка - в постели в
клинике, а сознание - здесь, во внепространственной энергетической сфере.
- А что, сознание может перемещаться отдельно от тела?
- Хороший вопрос. Я сказал "сознание твое здесь", чтобы было понятнее.
На самом деле информация о том, что сейчас происходит, просто вписана в
свободные ячейки твоего мозга.
- Ясно, - сказал Калитин. - И не надо ничего упрощать. Проще - это
далеко не всегда понятнее. Кстати, как мне звать тебя?
- Это безразлично. Само понятие имени для меня абсурдно.
- Тогда можно я буду называть тебя Творцом?
- Можно. Только не считай меня богом. Я уже устал от этой глупости за
многие века.
- Так кто же ты, Творец? Откуда ты? И много ли таких, как ты?
- Начну с последнего. Нас много. Нас бесконечно много в вашем
понимании. Мы древняя и единственная цивилизация на всех доступных нам
уровнях пространства - времени. Мы представляем собой различные по
масштабам и форме энергетические структуры. Только энергия может быть
носителем разума. Вещество в любой форме - это лишь орудие в руках
энергии.
- Так значит, все звезды, планеты, все небесные тела...
- ...лишь инструменты и приборы в наших лабораториях.
- А растения, животные, люди?
- В ходе развития цивилизации орудия труда совершенствуются. Однажды
был разработан фотосинтез. Мы внедрили его на нескольких планетах, и новый
тип вещества стал развиваться самостоятельно. Вот тут и случилось
непредвиденное: на одной из планет возник без нашего участия принципиально
новый феномен - животная клетка. Мы стали наблюдать за бурным развитием
животного мира, и была высказана гипотеза: если из вещества получаются
самоорганизующиеся, самовоспроизводящиеся машины, то не способно ли оно
стать носителем разума? Гипотеза привлекла своей парадоксальностью. Было
предложено подождать, пока у животных возникнет разум. Но это предложение
отвергли, если не сказать осмеяли: ведь разум должен питаться от источника
разумной энергии, а разумная энергия - это специфический вид
высокоорганизованной энергии. Извини за такую формулировку, в вашем языке
просто не хватает слов. В итоге всех споров мы решились на эксперимент и
подключили к источнику разумной энергии машины, роботов, сделанных мною по
образу и подобию самых развитых животных вашей планеты. Так появились
люди.
- Что вы хотели узнать в результате эксперимента?
- Мы хотели узнать, стоит ли веществу быть носителем разума. Мы узнали
это, и теперь эксперимент окончен.
Вот уже во второй раз Творец произнес эти слова: эксперимент окончен,
но Калитин боялся спросить об их смысле. Он спросил осторожнее:
- Так что же вы узнали?
- Вещество - плохой, нерациональный носитель разума.
- Почему?
- Окончательному выводу предшествовало много наблюдений и расчетов. Ты
не все их способен понять, ибо разум твой ограничен заложенной в него
программой. Приведу несколько понятных тебе рассуждении. Первое: вам
понадобились миллионы лет (это много), чтобы создать сколько-нибудь
пристойную цивилизацию, стремящуюся к познанию мира и самих себя. Второе:
путь ваш к этой цивилизации был так запутан, а заблуждения настолько
отравили разум, что вы и поныне готовы свести к нулю все ваши достижения.
Расчеты показывают вероятность вашей гибели на три порядка выше
вероятности дальнейшего прогресса. Третье: ваши дремучие представления о
мире и о себе. Сколько тысячелетий вокруг в сущности верной концепции
сотворения вы накручивали бездну глупостей и предрассудков, а затем, начав
бороться с ними, как говорят у вас, вместе с водой выплеснули и ребенка:
вместе с идеей всемогущего бога отринули идею сотворения и снова
запутались. Вздумали понять до конца если не мир, то хотя бы себя. А это
невозможно. И только ты один, профессор Калитин, робот N_31246-75490126
понял это, осознал и почувствовал не как шуточную гипотезу, а всерьез. Вот
чего мы ждали от вас. Осознания. Понимания. Случись это раньше, намного
раньше, мы подключили бы вас к следующей ступени источника разумной
энергии. А теперь эксперимент окончен.
- Но что это значит, в конце концов?!
- Это значит, что нет смысла подключать вас к следующей ступени. Есть
смысл отключить вас совсем. Дальнейший расход разумной энергии на вашу
цивилизацию нецелесообразен.
- А к чему приведет отключение от источника?
- К гибели цивилизации, разумеется. Вы вернетесь в первозданное
состояние. Станете просто животными. Уйдете из городов в леса. Будете
продолжать размножаться. А через миллион лет или больше, быть может, снова
теперь уже самопроизвольно станете разумными. Или не станете. Таков наш
следующий эксперимент - проверка безумной гипотезы. А звезду мы вам
заменим, когда эта начнет остывать.
- И уже ничего нельзя изменить?
- Ничего. Решение принято.
- Но это же несправедливо! Мы же все-таки цивилизация. Мы - разумные.
Уничтожить нас - это антигуманно!
- Антигуманно, то есть античеловечно, значит, по-нашему, антироботно.
Неправда ли, странно звучит? Ты забываешь, Калитин, мы не люди. Мы слишком
далеки от вас. Подумай, станете ли вы вторично высевать неудачный сорт
пшеницы только потому, что она живая и ей тоже хочется жить?
- Да, - сказал Калитин, - мы не делаем этого, но и мы не правы. Все
живое, однажды произведенное на свет, должно жить. Все. И никто не вправе
уничтожать живое.
- Нет, Калитин, ты просто не понимаешь. Программа не позволяет тебе
думать иначе. А если бы ты мог подняться на мой уровень, ты бы знал, что
мы правы, что высшая целесообразность в сохранении гармонии, равновесия,
гомеостазиса, а ваша искусственно созданная цивилизация, поглощая
чудовищное количество разумной энергии, лишь создает дисгармонию во
Вселенной. Сеанс связи окончен, Калитин. С добрым утром.
- С добрым утром, - сказал Юров.
Он стоял возле кровати, когда Калитин проснулся.
- Ты проспал на два часа больше обычного.
- Поздно лег. Работал.
- Снилось что-нибудь?
- Ничего, - поторопился ответить Калитин.
- Но есть ощущение тревоги, да?
- Пожалуй.
- Неконкретная тревога. Словно не хватает чего-то, но не понять, чего
именно. Так?
- Пожалуй. Примерно, так.
- Это вполне нормально. Ты слишком привык к своим кошмарам. Но больше
их не будет. Поверь мне, я знаю. А за работу по ночам - выговор.
- Виноват, увлекся.
Он кинулся к столу, как только Юров вышел. "Ах, как неосторожно!"
Стопка листов, хоть и перевернутая, лежала посреди стола. Вряд ли Юров
стал бы смотреть, но на всякий случай Калитин спрятал свои записи между
страницами статьи и уложил в ящик. Теперь можно было спокойно
поразмышлять.
"Предположим, все, что я видел - фантазия больного мозга. Тогда
состояние мое действительно опасно. Надо лечиться? Пожалуй. Но что
понимает в этом Юров и вся мировая психиатрия? Да, им хочется разобраться,
но вылечат меня едва ли. Значит, уклоняясь от лечения, я только лишаю
медицинскую науку одной из любимых ее игрушек - неординарного подопытного
кролика. Вариант второй: все, что я видел, было на самом деле. Вероятность
исчезающе мала, но игнорируя этот вариант, я обрекаю человечество на
гибель. Так можно ли сомневаться в выборе? Я обязан сделать все, чтобы
предотвратить уничтожение цивилизации".
После завтрака Калитин зашел к Юрову и сказал, что, послушный его
советам, будет работать днем, а вечером после прогулки рано ляжет спать.
Потом вернулся к себе, и обложившись статьями и книгами по нейрохирургии,
как нерадивый сотрудник, читающий тайком от начальника художественную
литературу, принялся записывать со всей точностью, на какую был способен,
свой ночной диалог с Творцом.
А когда он вновь уснул, диалог продолжился. Калитин опять стоял в
огромном "полиэтиленовом мешке", а Творец в мерцающей выси был похож на
бесформенную перламутровую раковину, изъеденную морем.
- Можешь задавать вопросы, Калитин.
- Скажи, Творец, мои сны о роботах - это твоих рук дело?
- Не совсем. Первый ты увидел сам, а потом я решил повторять их, пока
ты не придешь к правильному выводу.
- А сколько раз еще мы успеем поговорить?
- Завтра последняя ночь.
- А почему нельзя днем?
- Можно, но на сеанс связи уходит много времени, тебя могут увидеть. Ты
напугаешь своего друга Юрова, робота N_31246-75473899.
- А если я объясню ему все?
- Попробуй. Он не поверит тебе. Он не способен.
- Именно он?
- Вы все не способны, а он особенно.
- А как же я поверил в реальность снов?
- Ты тоже не совсем поверил. И потом ведь есть исключения, если угодно,
какой-то брак в нашей работе. К тому же я не программировал абсолютную
невозможность понимания вами истины, вы сами такими стали.
- А если мы станем другими? Поймем истину и поверим в нее. Ты сохранишь
тогда нам жизнь, Творец?
- Мы отбираем у вас не жизнь, а лишь не по праву полученный разум. А
вообще это интересное предложение, Калитин. Я согласен на новый небольшой
эксперимент. Не надо переубеждать все человечество. Заставь Юрова поверить
в реальность твоих снов, и мы дадим вам время объяснить всем, что
происходит. А потом, когда и если все пройдет удачно, мы подключим вас к
следующей ступени разумной энергии.
У Калитина захватило дух от сознания собственного могущества. Вот
теперь поистине судьбы мира были в его руках.
- Творец, - сказал он торжественно, - я готов сейчас же приступить к
выполнению своей миссии.
- Сейчас не надо. Юров спит, а разбуженный посреди ночи - не самый
лучший слушатель.
- Да, - опомнился Калитин, - верно. Но я не знаю о чем еще говорить с
тобой.
- Неужели, Калитин? Неужели у тебя нет вопросов?
По стенам полупрозрачного энергетического мешка прошла едва заметная
рябь, и Калитин поежился от нахлынувшего внезапно ощущения неуютности и
страха. Страха перед непознаваемым. Вопросов было слишком много, и на
половину из них наверняка не найдется понятного ответа. А еще больше
ответов без вопросов: сколько знает Творец такого, о чем Калитин даже не
умеет спросить. Тяжело быть роботом и понимать это. Тяжело видеть предел
своих возможностей.
И вдруг он обозлился: "Ну, робот я, ну и что? Все равно не верю, что
мозг ограничен программой. Чушь это! Я знаю, что могу понять все. Уверен в
этом. И я буду спрашивать."
- Как вы воспринимаете переход материи в энергию?
- Как питание и рост.
- А обратный процесс?
- Как смерть. Когда-то мы умирали, как и вы, необратимо. Космическая
пыль - это трупы наших предков. Теперь наша смерть скорее похожа на ваш
сон. Мы умираем, когда хотим отдохнуть.
- А можно ли превращать пространство в энергию и вещество?
- А можно ли превращать скорость реки в лед? Пространство - это не
субстанция, а лишь свойство, параметр материи.
- А время обратимо?
- Нет, но его можно ускорять или замедлять в любых пределах...
Они проговорили всю ночь, а потом прозвучали уже знакомые фразы: "Сеанс
связи окончен, Калитин. С добрым утром." Слово в слово, как в прошлый раз.
И Калитин подумал: "Кто из нас робот?"
После завтрака он узнал, что Юров уехал до вечера в Москву. Появилось
время как следует обдумать разговор. От ночной решимости не осталось
теперь и следа, страшно было сказать хоть одно неточное слово, как
человеку, стоящему на краю бездны бывает страшно пошевелить даже пальцем.
И он обдумал все, что можно было обдумать, даже взвесил все "за" и
"против", хотя и запретил себе какие бы то ни было прогнозы. И было уже
невыносимо думать о предстоящем разговоре, и весь ночной диалог был уже
подробнейшим образом записан, и сигареты кончились, а Юров задерживался. И
тогда Калитин решил поговорить с Творцом. Он не знал, как это сделать,
поэтому просто сел в кресло и попытался заснуть.
- Я понял тебя, Калитин, - Творец сиял переливчатой солнечной кляксой в
вышине бледных изломов энергетического колпака. - Ты хочешь поговорить.
Помни только: во внепространственных сферах время течет замедленно. Там,
где осталось все твое тело, его пройдет в десять раз больше, чем здесь.
- Творец, мне все-таки непонятно, как ваша высокоразвитая цивилизация
может решиться по сути на массовое убийство, на геноцид?
- Постарайся выйти за рамки своих представлений. Я сравнивал вас с
неудачным сортом пшеницы - это неточно, я просто пожалел твое самолюбие.
Мы ведь не убиваем вас и не перерабатываем на корм - мы вас просто
_выключаем_. Как плохо работающую машину. Но пока я еще надеюсь, что вас
можно _починить_.
- А ты умеешь надеяться, Творец? - в Калитине закипала злоба.
- В твоем языке не хватит слов для всего, что я умею.
- А ты не боишься, Творец, что однажды кто-нибудь выключит тебя?
Переливчатая звезда наверху задрожала со звоном и всхлипами, стены
энергетической сферы всколыхнулись, а потом что-ю тоненько загудело, так
тоненько, что у Калитина противно зачесались зубы.
Он вдруг понял, что Творец смеется.
- Что это такое, Алексей?! - кричал Юров.- Что это? Почему ты все это
скрывал от меня? Что с тобой, Алексей?!
Юров потрясал растрепанной пачкой листов, и на лице его был испуг.
- Ты был без сознания! - кричал он. - Почему?
- Не знаю, - глупо сказал Калитин.
- Что ты не знаешь?!
- А что ты кричишь?!
- Что я кричу? Я вошел, а ты в кресле с закрытыми глазами, и в
пепельнице дымится окурок. Понимаешь, дымится. Я тебя окликаю, а ты не
слышишь. Расталкиваю, а ты не чувствуешь. Что я должен был подумать?
Нормальные люди так не засыпают. Ты понимаешь, что ты серьезно болен? Я
больше не скрываю это от тебя. Тебе лечение нужно. Основательное лечение.
Черт возьми, я еще сам не знаю, какое! А ты мне мешаешь. Врешь мне
бессовестно, прячешь свои бредовые записи, не хочешь бороться с
болезнью...
В какой-то момент Калитин перестал его слушать. "Все пропало. Теперь не
спасти, - неотвязно стучало у него в голове. - Все. Все пропало." Словно
он опять, как однажды много лет назад оперировал безнадежного больного.
Человека. Это потом во сне он стал роботом. Может быть, с этого все и
началось? "Да и в том ли дело? - думал Калитин. - Люди ли, роботы - все
пропало. Теперь не спасти..."
И все-таки он стал объяснять. Должен был объяснить. Не имел права не
попытаться. Но чем дольше он говорил, тем яснее становилось: все
бесполезно, бессмысленно. Безнадежно.
Юров слушал с надлежащим профессиональным вниманием, и Калитин ждал,
что учитывая тяжелую степень помешательства, психиатр примет условия игры
и со всем присущим ему талантом изобразит искреннюю веру в этот новый
апокалипсис (Калитин даже надеялся, хоть и сознавал всю наивность своей
надежды, что таким образом удастся обмануть Творца), но Юров сказал:
- Не могу я поверить тебе, понимаешь, не могу. Даже если бы очень
захотел. Не имею права. Потому как если я, психиатр, поверю в твои сны, то
кому же тогда лечить таких вот, как ты и я.
И больше они не спорили. Калитин согласился на все, на любые методы
лечения, дал клятву впредь ничего не скрывать и постараться думать о своих
видениях как о продукте деятельности мозга. Спокойно поужинал. Погулял в
парке. И лег спать.
- Хочешь поговорить со мной? - спросил Творец.
- Нет, - ответил Калитин. - Только один вопрос. Ты будешь сам выключать
наш разум?
- Не совсем, но это будет зависеть от меня.
- Тогда, пожалуйста, сделай все побыстрее.
- Калитин, разве ты не хочешь еще что-нибудь сообщить мне, узнать о
чем-то или попросить?
- Что я могу сообщить тебе, если ты и так знаешь все? Какие знания
могут быть нужны за минуту до смерти? А просить... Не хочу унижаться перед
палачом.
- Ты удивительный робот, Калитин. С тобой интересно говорить. Кстати,
никто не может знать всего, и наше общение дает и мне много нового. Мне
будет жаль расставаться с тобой. Хочешь остаться здесь? Я могу не
выключать твое сознание. Мы будем говорить, спорить, узнавать новое.
- Нет, - сказал Калитин.
Он представил себе этот холодный кошмар бесконечного разговора с
Творцом и содрогнулся.
- Ты боишься жить без тела? Я создам тебе иллюзию самой полнокровной
жизни. Калитин, это гораздо лучше, чем ничего.
- Нет. Нет, - сказал Калитин. - Нет!!! - закричал он. - Это хуже, чем
смерть. Это предательство. Пре-да-тель-ство. Тебе понятно такое слово?
Лужа ты цветная на потолке, проклятая дыра в крыше мироздания! Чтоб ты в
булыжник превратился на веки вечные! Выключай нас! Слышишь, выключай!!!
И упала тьма. И он заворочался в постели и ощутил страх и голод. И еще
злобу, глухую, непонятную злобу. Где-то, казалось, что совсем близко,
послышался крик. Кричал такой же, как он. И это было тревожно. Он кинулся
к окну, ударился лбом в стекло, чудом не разбил его... И тут сознание
вернулось к Калитину. Он все вспомнил. И догадался, что разум его
действительно был выключен. И пришел в ужас: Творец без его согласия
вернул ему разум, а всех остальных оставил беспомощными идиотами. Он
вспомнил свой страх. Звериный страх. И звериную злобу. И этот крик,
который он услышал - настоящий звериный крик. Он был теперь один в
огромном человеческом зверинце. О, это пострашнее смерти! За что? За то,
что он отказался остаться там?
На полу лежал длинный мертвенный отсвет уличного фонаря. "Светит пока,
- подумал Калитин. - Недолго ему осталось светить." За окном послышался
шум мотора. Вдалеке залаяла собака.
"_Мотор_?!"
Калитин встрепенулся. Снова почти как зверь бросился к окну. И долго
тупо смотрел, как бело-красный медицинский "рафик", аккуратно обогнув
клумбу, выехал на дорогу, и его красные хвостовые огни, несколько раз
мигнув меж деревьев, скрылись в темноте.
"За рулем не мог сидеть зверь. За рулем сидел человек. Ну, а крик?
Страшный звериный крик. Я же слышал его. Должно быть, я действительно
очень серьезно болен."
Он доплелся до постели и лег. И тут же в глаза ему брызнул свет.
Ухмыляющееся разноцветное сияние плясало прямо перед ним на расстоянии
вытянутой руки, а энергетическая сфера была теперь крохотной, как чулан.
- Сволочь! - захрипел Калитин. - Издеваться вздумал? Рубишь голову
тупым топором? Чтобы мучились подольше? Зачем ты снова подключил нас к
вашему дурацкому источнику? Издеваешься? Или совесть заговорила? Ты
знаешь, что такое совесть?
- Калитин, - сказал Творец. - Мы отключили вас, но вы тут же
_переключились на собственный автономный источник_.
- Какой источник? - не понял Калитин. - Как мы могли переключиться?
- Как и что, мы еще сами не разобрались, но у каждого из вас есть свой
собственный источник разумной энергии. Видимо, он развился у вас в ходе
эволюции. Это грандиознейшее открытие в истории Вселенной. Вещество может
быть носителем разума наравне с энергией. Прощай, Калитин.
- Погоди, Творец, у меня еще очень много вопросов.
- Оставь их себе, Калитин. Мы больше не нужны вам. Понимаешь, не нужны.
Сеанс связи окончен. Прощай.
Утром он проснулся рано. В окно стучал дождь, в палате стоял желтоватый
сумрак. Стол был завален книгами и статьями. Все буднично, все уныло. Не
было даже листков с записями ночных бесед. Их унес Юров. Спать не
хотелось. Он лежал и думал. Была ли это болезнь, был ли это контакт с иной
цивилизацией? Он знал, что теперь все кончилось. Он знал это наверняка, и
ему было грустно.
А за завтраком Юров, нервный и злой после бессонной ночи и со свежей
повязкой на руке рассказал ему, как часа в два привезли нового больного и
почему-то не предупредили, что он буйный.
- Представляешь, - говорил Юров, - этот псих вдруг кинулся на меня и
прокусил руку чуть не до кости. Но самое ужасное было то, что меня вдруг
охватила какая-то звериная ярость. Знаешь, красные круги в глазах, все
мысли исчезли, и только понимаю, что передо мной враг. Я кричал как
резаный. Я разбил ему лицо в кровь. И никто не вмешался. Еще бы! Опытный
психиатр колошматит своего пациента. А потом, ты знаешь, всем было так
стыдно, что никто даже не упомянул об этом.
- Пинцет, - сказал он.
Ему дали пинцет, и он аккуратно извлек кусочек проволоки, упавший
внутрь.
"Черт возьми! - выругался про себя Калитин. - Откуда здесь проволока?"
Он закрыл глаза и открыл их снова.
Никакая это была не проволока. Просто ниточка от тампона.
Ему предстояла сейчас сложнейшая операция. Из тех, что так часто
заканчивались неудачей. Из тех, после которых, как правило, опускались
руки. Из тех, что наводили на мысль о непознаваемости собственного мозга.
Но тем-то и отличается человек от робота, что он способен не только
воспроизводить себе подобных, но и познать себя. Познать до конца.
И Калитин почувствовал вдруг, что сумеет сделать операцию. Наверняка
сумеет. Потому что он знал этот мозг, каждую его клеточку, и знал, что
если захочет, сможет понять и увидеть все, до последнего атома, до
последнего кванта разумной энергии. Потому что он - человек.
Last-modified: Thu, 14 Sep 2000 18:16:35 GMT