рнелла была слишком возбуждена, потому что ей надо было сдавать экзамены на право защищать диссертацию, и не могла сама сидеть за рулем. Я возил ее по всякого рода учебным заведениям, где часами ждал в машине, пока она делала свои дела, нимало не заботясь, что полицейши, в непривычно коротеньких юбочках, пытались меня согнать с неположенного места парковки. На чтоо у меня был всегда готов один и тот же ответ. Я церемонно выходил из машины, галантно раскланивался и произносил волшебные два слова: "Туристо иноземо". Меня , как правило, оставляли в покое. Потом выходила возбужденная Орнелла, мы ехали за очередной порцией бумажек в какой-нибудь другой офис, и я безропотно помогал ей осуществлять ее право стать магистром филологии, ибо прекрасно понимал, что хотя она и является только частью моей жены, причем импортной ее частью, но все-таки по глупым законам ХХ века, утвержденным всевозможными конвенциями, еще и личностью. В Москву мы возвратились, когда ей оставалось только защититься. Нас встретила волшебная Ксения. И когда мы ее увидели в аэропорту, то оба поняли, что наше счастье незыблемо. - Твой знакомый министр, - сказала Ксения, когда мы сели в такси, - заявил, что брак с итальянкой только в Италии действителен. А вот письмо с его резолюцией, на основании которого мы с тобой зарегистрированы законным браком здесь, и, между прочим, по доверенности. Мне удалось создать такой прецедент. А что? Это не противоречит закону. Теперь мы обе - твоя не просто любимая, но официальная жена. Теперь я возил уже Ксению на своем только что купленном сорок первом "москвиче" (паршивенькая такая машинка, похожая на задрипанный "ситроен" двадцатилетней давности) по разным инстанциям, чтобы она тоже могла набрать необходимое количество бумажек для защиты ее диссертации. ГЛАВА 5 СОСЕДИ Я прошу великодушного прощения у читателя за то, что под занавес, в нарушение всяческих литературных правил, приглашаю нового героя на последние страницы рассказа. И ночью я не давал спать моим крошкам. Мы все трое думали: нужен этот герой или нет? В конце концов, мы решили, что - нужен. Но так как ночь уже почти прошла и на решение супружеских проблем времени не оставалось, разговор вспыхнул вновь, и Орнелла, менее посвященная, чем Ксения, в мою прежнюю жизнь, спросила наивно и легко: "А зачем он нужен"?.. - Мы все вместе дружно и весело расхохотались. В самом деле, зачем в рассказе нужен Дрюня Гавкин? Я стал объяснять, что он - замечательная личность. В глубине души я надеялся познакомить его с Людмилкой, ибо не люблю бросать женщин не компенсировано. И, достав из глубины души это свое заветное желание, я их познакомил. Я часто думал о Людмилке. Не потому, что все еще любил ее, а потому, что имею собачий нрав и чужой ее не считаю. Она часть моей жизни. Не буду же я рушить памятники истории в угоду минуте. К тому же Дрюня Гавкин - это не какая-нибудь халтура "На тебе, Боже, что нам не гоже". Дрюня Гавкин - человек, абсолютно подходящий ей и ее семье по образу мыслей и складу ума. Он, сколько я его знаю, считал себя диссидентом, то есть инакомыслящим, и противопоставлял себя любой власти, которая менялась так же часто, как ценники в магазинах. Он любил учинять скандалы. Но было в нем нечто такое, может быть, прямые длинные блеклые волосы, или прыщавый лоб, или дамский голос, а то и невероятно маленький рост, что всерьез его никто не воспринимал и скандалы его не поддерживал. Кто осудит меня за то, что я предлагаю своей бывшей жене такого, мягко выражаясь, никчемного мужчину? Да все. Но, минуточку: волосы можно постричь и вымыть, прыщи легко лечатся не разговорами о женщинах, а хорошим белковым, говоря научным языком, обменом, голос тоже можно поправить, накостыляв ему пару раз по шее. А рост можно и не заметить. К тому же и была, наверное, какая-то в том пикантность, когда Людмилка появлялась с ним на улице, где он, как мячик, прыгая вокруг нее, стройной, хорошо потренировавшись, допрыгивал ей почти до плеча. У Дрюни Гавкина был псевдоним "Амальгамин", он был журналистом и писал злобные статьи. Кроме того, его отличали вечно нечищеные ботинки, мятые брюки и до предела обгрызенные ногти. Была в нем и еще одна странность: слово "Москва" он писал через букву "ц". Может быть, поэтому правительство столицы, почувствовав в нем человека из самой гущи народа, предложило ему издавать журнал с таким же названием. Министерство масс-медиа вынуждено было зарегистрировать журнал. Потому что это все-таки был не "Москва", а "Моцква". Верный своим принципам устраивать скандалы везде, где он только что появлялся, Дрюня Гавкин начал свою журналистскую деятельность с того, что обобрал многих вдов бывших государственных деятелей. Он вывез их домашние архивы и фотографии под предлогом того, что все это безумно интересно для его журнала, что он будет это печатать и платить им деньги. Рукописи, однако, утекли за рубеж и там превращались в странные книжечки, а деньги, как водится, получали не обобранные вдовы, а маленький Дрюня Гавкин. Настроив этим мероприятием против себя всех бывших, Дрюня Гавкин приступил к следующему этапу своего журналистского поприща. Он стал формировать редколлегию журнала из людей противоположных взглядов, настолько противоположных, что даже сам боялся потом на собственную редколлегию ходить. Да она и собралась-то только однажды и закончилась крупным, отнюдь не литературным, побоищем, на которое были стянуты силы ОМОНа, а тогдашний министр обеспечения порядка подумывал ввести в этом районе города паспортный контроль. Дрюня Гавкин выпросил себе под это дело танк и ездил на нем на работу. После того заседания редколлегии от занимаемой должности был освобожден начальник московской милиции. Дрюня Гавкин выставил на этот пост свою кандидатуру, но по причине своего маленького роста депутатами на обсуждении столь ответственной фигуры замечен не был. И остался, поэтому главным редактором. Ко мне он имел только то касательство, что однажды предал громогласно анафеме моего бывшего тестя и поэтому по логике новой нравственности, провозглашенной перестройкой, обязательно должен был жениться на его дочери. Я тогда, помниться, дал ему по физиономии, и в журнале даже открылась рубрика, посвященная моей скромной личности. Все, что делал в этой жизни Дрюня Гавкин, было служением лишь одной задаче и одной цели: он хотел совсем уехать из нашей солнечной страны, но в силу своей натуры пытался сделать это нестандартным образом, ибо ни один из известных ему способов, а их, как пальцев на руке, - пять: быть евреем, устроиться там на работу, жениться на иностранке, иметь много валюты и делать, что хочется, убежать, наконец, - ему не подходил. Он придумывал шестой способ. Но так как он, как личность, никому не был нужен, то обусловленные шестым способом бесконечные его скандальные истории Запад не волновали, и никто ему не только не предлагал американского паспорта, но даже фиктивную визу в Польшу ему пришлось добывать за дикие деньги. Еще не женившись на Людмилке, он уже на страницах своего журнала смешал с дерьмом ее отца и мать, а свои поступки объяснял новым мышлением, непонятным тем, кому природа не дала гладиаторских способностей. Это была вторая его публикация о Людмилкином отце. И теперь можно было не сомневаться - он всерьез взялся ухаживать. Сегодня утром, когда Орнелла отправилась за покупками и уже через пятнадцать минут, поднявшись по мраморной лестнице нашей скромной четырехэтажненькой виллы, принесла кроме славного стихотворения еще слегка помятые авокадо, я этого почти не заметил. Да и Ксения, возвратившись со своей лекции по русскому праву из колледжа, где она весьма успешно преподавала, была не против разрезать авокадо и, приправив оливковым маслом и уксусом, съесть сразу, так как была голодна. Но тут-то и появился закипающий Дрюня Гавкин, которого послало мне провидение, не известно, за какие провинности, в соседи на этом сказочном побережье Золотого озера в Швейцарии. Он стал швырять плоды в окно и успокоился только тогда, когда я треснул ему по башке киви, отчего этот занятный фрукт расплющился о физиономию журналиста и сделал ее на миг привлекательной. Окончательно угомонился он только тогда, когда за ним пришла Людмилка. Людмилка любила приходить в мой дом и играть с моими детьми. Дети мои - это не просто мои дети, это две дочери и два сына. Они родились, как это ни странно, в один день. Ксения и Орнелла подарили мне в мой день рождения по двойне: по мальчику и по девочке. Собственно, этот факт и стал причиной того, что швейцарское правительство так благосклонно решило вопрос о законности нашего брака. Поскольку ни министр юстиции Италии, ни министр юстиции нашей страны так и не смогли ответить по существу на вопрос о правомерности нашей любви. А когда родились дети, причем обе стороны ждали этого момента напряженно, ибо по негласной договоренности давно уже было решено, что та, которая родит первой, и будет считаться настоящей моей женой, вынуждены были оставить свои гнусные поползновения разбить нашу крепкую, дружную семью. И вот теперь, купаясь в замечательно чистой воде Золотого озера, я думаю и о том, как помочь Орнелле сделать ее лекции по русской филологии более интересными, и о том, конечно, как сделать из Ксении единственного в своем роде специалиста по международному семейному праву. Плакучие ивы над озером напоминают мне Подмосковье. Я стараюсь побыстрее закончить свои очередные литературно-правовые опусы с тем, чтобы заработать денег, потому что ведь мне приходится содержать не только свою семью, но и помогать Людмилке. Ее муж, едва только устроившись на работу, повздорил с кем-то и швырнул на пол в сердцах монитор. А еще я до сих пор возглавляю два синдиката, они находятся в Москве, и в них работают мои друзья. Один - издательский, а другой - правовой. С ними я не порвал связи. Очередная московская перестройка объединила их. Но это меня не удивляет. Балетно-танковое училище существовало в Советском Союзе еще в начале восьмидесятых... Но меня не устраивает тот факт, что республика Русь, образовавшаяся в сердцевине распавшейся России, начала распадаться на славянские поселения, из которых поселения древлян и самоедов снова считают себя самостоятельными государствами. Правительство Соединенных Субъектов выделило населению небольшое гетто, площадью что-то около восьми квадратных километров, в районе Рейгановской области (бывшей Вологодской). Чтобы дойти от пляжа Золотого озера до нашего дома нужно всего пять минут, но нам всем, разомлевшим, идти и вообще двигаться лень. И поэтому, мы усаживаемся одной большой семьей, плюс Людмилка и Дрюня в огромный американский "линкольн", (огромненькая такая машинка, размером с телегу, что существовали в России еще с древних времен), и едем, слушая шум перегретого мотора и вспоминая, как тихо становилось в Москве (ныне Нью-Москино), когда начальник "девятки" давал начальнику ГАИ города команду "курс". Кафе Замберлетти, Варезе, Северная Италия 31