Эдуард Лимонов. The absolute beginner
---------------------------------------------------------------
Источник: http://www.kulichki.net/inkwell/hudlit/ruslit/limonov.htm
---------------------------------------------------------------
или Правдивая история сочинения "Это я -- Эдичка"
Once upon a time... летом 1976 года в жарком Нью-Йорке на Мэдисон-авеню
жил человек по имени Эдичка. Был он очень одинок по причине того, что
"выпал" из всех коллективов, в которых состоял до этого. Из семьи (самого
маленького коллектива), из эмигрантской газеты (где работал), Старой Родины
(большая и безразличная, она спала на другом боку глобуса), из Новой Родины
(большая и безразличная, она видна была из окна на Мэдисон). Выпав из всех
коллективов, человек испугался и завыл. Так как Эдичка обладал определенными
литературными навыками и талантом, то вопли его сложились в литературное
произведение.
Эдичка записывал свои вопли, сидя на кровати в отеле на Мэдисон.
Начиная утром главу, он покидал отель, жил эту главу на нью-йоркских улицах,
и на следующее утро вспоминал ее. Ему было что вспоминать, -- лишившись
опеки коллективов, он сделался смел, как крыса, и безгранично свободен, --
потому приключения его соответствовали его желаниям. В то лето в Нью-Йорке,
благодаря стечению обстоятельств и свойствам его характера, человек этот
пережил illumination. Он удостоился редчайшей чести, -- увидеть нагое,
бессмысленное и жестокое, -- подлинное лицо жизни, без вуали иллюзий. И к
счастью, не было близких людей рядом с Эдичкой, некому было отвлечь его от
лицезрения ужаса. И он влюбился в прекрасное и страшное лицо Медузы...
Записав вопли, новорожденный автор стал думать, что же с ними делать.
Не ожидая понимания от экс-соотечественников по Старой Родине, автор
сосредоточил все усилия на нахождение американского издателя. Литературный
агент Сэра Фрайманн, поверив почему-то в талант никому не известного
русского, затратила немало энергии, пытаясь продать книгу. Вначале удача как
будто намеревалась броситься в объятия автора Эдички, -- влиятельный старший
редактор в издательстве МакМиллан (дама) пожелала купить книгу. Однако у
Эдички нашлось немало врагов в том же издательстве. Сгруппировавшись, враги
победили... Увы, это была лишь первая их победа в ряду многочисленных их
побед. Всего 36 (тридцать шесть!) самых крупных американских издательств
отказались от приключений Эдички. Почему? Старший редактор издательства
"Литтл, Браун энд Компани" писал, что "портрет Америки я нашел
раздражающим". Неизвестно, все ли издатели нашли портрет (какой портрет
Америки, ей-богу! Автор ставил целью лишь создание портрета Эдички!) своей
страны "раздражающим", или их раздражило в книге нечто иное, но даже
гордящееся своим интеллектуальным аутсайдерством издательство "Фаррар энд
Страус" отказалось от Эдички. Два раза. Один раз нормальным путем -- via
Сэра Фрайманн, второй -- на высшем уровне, в лице самого Роджера Страуса. В
доме семьи Либерманов автор Лимонов (тогда его еще приглашали в приличные
дома), разговорившись с пожилым типом в твидовом пиджаке и с трубкой,
обнаружил, что перед ним издатель Роджер Страус. Узнав, что перед ним --
начинающий писатель, Страус сам (слово чести!) предложил Лимонову прислать
ему рукопись (уже существовал перевод на английский, за который автор
заплатил трудовыми хаузкиперовскими долларами) на домашний адрес! ("Какая
удача!" -- скажет читатель. И именно так и думал молодой автор, в
приподнятом настроении возвращаясь с парти семьи Либерманов. "Какая
сказочная удача!"). По прошествии двух недель автор, однако, получил
краткое, в двух абзацах, уведомление "...ваша рукопись, увы, не для моего
листа. Я сожалею..." Далее следовала всякая прочая улыбчивая дребедень...
"Хуесосы!" -- выругался Эдичка, имея в виду не только Роджера Страуса.
"Самый задрипанный американец, побывав в СССР неделю в туристской поездке,
считает своим долгом написать вздорную книгу. И считает, что имеет право на
свое скороспелое мнение. И издателя в Америке ему искать не приходится... Я,
проживший в Америке годы, скребущий ваши полы, отмывающий ваше дерьмо (среди
прочих низких занятий), права высказаться (слегка! В процессе повествования
об Эдичке) о вашей стране, что же не имею?"
В марте 1979 года пришел к автору Лимонову (тот работал хаузкипером в
доме мультимиллионера, -- жил уже следующую книгу своей судьбы), очень
похожий на Жана Женэ Александр Сумеркин. Редактор Сумеркин представлял тогда
еще только начинавший издательское дело коллектив издательства "Руссика". Он
предложил хаузкиперу Лимонову издавать его книгу по-русски. Дабы избежать
остракизма эмигрантской среды и не лишиться жизненно необходимой рекламы в
русских газетах. "Руссике" пришлось спрятать под личину "Индекс Пресс".
Так как удачи всегда бродят стаями, с дистанцией всего лишь в пару
месяцев, прославленный французский издатель Жан-Жак Повэр (издатель Жоржа
Батая, Андре Бретона, маркиза де Сада, антологии черного юмора, "Истории О",
etc.) подписал в Париже с представителем автора Лимонова контракт на издание
"Эдички". Это было началом писателя Лимонова...
В конце октября того же года русский "Эдичка" увидел свет. А в ноябре
автор был своеобразно "окрещен" в писатели Труменом Капоти! Хаузкипер
Лимонов получил вдруг сведения, что его разыскивает Трумен Капоти! Бывший
московский художник Урьев, ныне художник Ур, присутствовал на парти, где
присутствовал САМ Капоти, и Капоти... возбужденно говорил о рукописи
русского Лимонофф, и высказывал желание разыскать автора. Автор Лимонов, в
свою очередь (естественно!), воспылал желанием встретиться с Капоти. Получив
телефон прославленного коллеги, он набирал номер множество раз на день, но,
о, разочарование, ответом ему были лишь механические вздохи телефонного
аппарата. 28 ноября упрямец услышал-таки слабый голос. "Да, это он, Трумен
Капоти, или Кэпот, как хотите... Да, он разыскивал Эдварда Лимонофф, потому
что манускрипт, несколько глав, которые ему показали в издательстве
(осталось навсегда неясно, в каком...), его поразил и тронул. Он хотел бы
увидеть автора, да, мы могли бы встретиться через неделю, если хотите".
Автор тронувшего Капоти манускрипта растерянно соврал, что он улетает завтра
в... Париж. (На самом деле визит в Париж планировался уже, да, но весной или
даже летом). Капоти, вздохнув, попробовал защититься, прошептал, что он
очень слаб, что едва успел вынуть ключ из двери, только вошел в квартиру,
возвратившись из госпиталя. Автор "Эдички" вздохнул несколько раз и тихо
попросил извинения за беспокойство. Обмен вздохами, однако, закончился тем,
что старый писатель и новый встретились в тот же день в баре на Первой
авеню. Всего на тридцать минут. Бледный, как аспирин, слабый, это Капоти
нуждался в поощрении...
Если читатель воображает, что далее последовало распрекрасное
путешествие по волнам славы и достатка (с неба сыплются розовые лепестки на
Лимонова и знаменитостей, бродящих с ним в обнимку, пузырится в бокалах
шампанское, играет сладкая музыка..!), то читатель жестоко ошибается. Все
эти сладкие вещи достаются всегда исключительно певцам существующего
порядка. У антиэстаблишмент писателей (каковым автор Эдички себя обнаружил)
более суровые судьбы. В мае 1980 г. из Парижа пришла весть, что издатель Жан-
Жак Повэр обанкротился. Блистательная надежда быть напечатанным на одном из
удобных окружающему миру языков, год согревавшая хаузкипера, рухнула.
Автор решил, что нужно лететь в Париж и попытаться лично спасти книгу.
Свой последний день в ЮэСЭй он трудился. В час дня он сервировал боссу и его
двум гостям-бизнесменам приготовленные им баранину и салат, и лишь после
шести смог отправиться с чемоданами в аэропорт. В Париже он встретился с Жан-
Жаком Повэром, и, несмотря на отсутствие общего языка, они друг другу или
понравились, или, по меньшей мере, подошли. (На всякий случай автор явился к
издателю с красивой женщиной, одной из героинь книги, -- желая издателя
заинтриговать...) Повэр обещал, что первое же издательство, с которым он
ассоциируется (ему запрещено было иметь собственное издательство),
напечатает Эдичку. В августе того же года, похожий на лысого кота Повэр
скооперировался с Эдисьен Рамзэй, и новый, лучший контракт с автором
Лимоновым был подписан. Автор энергично отстаивал проценты, и потребовал от
издательской стороны (Повэра и Жан-Пьер Рамзэя) дополнительные тысячи
франков. "Эдвард! -- воскликнул Рамзэй, -- мы только что заплатили
американскому автору за третью книгу меньше, чем мы платим тебе!" На что
автор Эдички разумно ответствовал, что у американского автора наверняка есть
основная, неписательская, но профессорская или журналистская "джаб", или (и)
родители (вариант: бабушка, дедушка, сестра, брат), готовые всегда помочь
ему в трудную минуту. "У меня же никого в мире нет! И даже нет права на
эмплоймент во Франции!" "Пребывание в стране доллара не прошло для тебя
даром, Эдвард..." -- укоряюще воскликнули издатели, но денег прибавили. На
том же совместном заседании родилось французское название "Эдички" --
"Русский поэт предпочитает больших негров". Оба усатых издателя утверждали,
что "Сэ муа, -- Эдвард" ничего не говорит ни уму ни сердцу французского
покупателя. (Именно покупателя, ибо издателю все равно, читают ли книгу, он
заинтересован лишь в приобретении ее. Увы, даже такой интеллектуальный
издатель как Повэр.) Несколько часов проломав головы над проблемой, они ни к
чему не пришли, как вдруг... взгляд Эдички упал на один из томиков
библиотеки издателя. Книга о Мэрилин Монро называлась, подобно известному
фильму с участием актрисы, -- "Джентльмены предпочитают блондинок".
Предлагаю назвать мою книгу "Я предпочитаю больших негров"! -- воскликнул
автор Эдички (именно воскликнул, как и все они, трое, на том заседании, и на
всех заседаниях того времени). Последовали неприличные шуточки
присутствовавших, и название было радостно принято. Спустя пару дней, по
предложению Жан-Пьер Рамзэя, "Я" было решено заменить на "русский поэт", ибо
покупатель должен знать, кто такой этот "Я". Последний вариант названия
меньше нравился автору, но книга была уже в типографии, а лучших вариантов
никому в голову не приходило. Если добавить, что издательство Рамзэй
помещалось в тот год в номере 27, rue de Fleurs, то есть в доме, где некогда
жила Гертруда Стайн и куда почти ежедневно приходил в гости молодой
Хемингуэй, а кабинет Жан-Пьер Рамзэя и того более, помещался в самой студии
мисс Стайн, то можно понять, что это были за легендарные времена... Летом
куски из Эдички были напечатаны в популярной газете "Либерасьен", а в конце
ноября 1980 года "Эдичка" появился в парижских магазинах...
И потек он (пошел? поехал? побежал?) распространяться по Европе,
подобно германским панцирным дивизиям. Несколько подлых ударов от вечных
недругов Эдички, -- диссидентов (осев консультантами русской литературы в
больших издательствах Европы и Америки, некоторые из них имеют большую
власть над судьбами книг) замедлили, но не смогли остановить появление
"Эдички" в немецком переводе. Голландия... Дания... Италия...
Долларлэнд сопротивлялся упорно и долго. Осенью 1981 г., будучи в Нью-
Йорке, писатель Лимонов увидел в "Вилледж Войс" фотографию Нормана Мейлера в
компании скандального автора Джека Аббота и редактора обеих -- молодого
черного парня Эррола МакДоналда. Энергичный двадцативосьмилетний редактор
"Рэндом Хауз" (сын священника из Коста-Рики, владеющий четырьмя языками,
читающий по-русски!), ответственный за публикацию в Рэндом книги писем
заключенного Аббота к Норману Мейлеру, МакДоналд, решил автор Эдички, --
идеальный редактор для моей книги. Если не он, то никто! Встретившись с
Сэрой Фрадманн перед вылетом в Париж, Лимонов предложил ей показать "Эдичку"
МакДоналду.
В феврале 1982 г. Сэра уведомила автора телефонным звонком, что
МакДоналд покупает его книгу! Последовали переговоры. Книга была куплена,
однако издательство настаивало на новом переводе...
Летом 1983 года американский "Эдичка" с физиономией автора на
суперобложке появился в книжных магазинах. Увы, далеко не во многих. Не имея
возможности отказать в публикации выбранной им книги знаменитому другу
Нормана Мейлера, плюс чернокожему (немаловажное в Соединенных Штатах
обстоятельство!) старшему редактору, большие люди в "Рэндом Хауз", как
выяснилось позднее, вовсе не возлюбили Эдичку, и так как имели возможность
негативно повлиять на его распространение в ЮэСЭй, то повлияли. Книга была
пущена по малой distribution сети, отсутствовало жизненно необходимое первой
книге неизвестного автора определенное количество финансового и других типов
внимания, короче, издав Эдичку, издательство расправилось с ним как с
нелюбимым сыном. Спрятало его с глаз долой и скорее сдало в приют.
(Профессионалы книжного бизнеса прекрасно знают, что можно издать книгу и
сделать так, что никто ее не заметит.) К счастью, в 1987 г. "Эдичка" поимел
второй американский шанс, -- "Гров Пресс" выпустило его в пэйпэр-бэк с куда
большим успехом.
Прошелестели, как книжные листы, годы. Книга "Это я -- Эдичка" вступила
во второе десятилетие своего существования. Изданная на дюжине языков, она
растеклась по глобусу. Многоязычными рецензиями на нее можно было бы
заклеить тротуар парижской улочки вполне приличных размеров. На книгу
отозвались, помимо изданий "нормальных" стран, такие экзотические издания
как "Литературная газета" (Москва СССР), "Дейли ньюс оф Дюрбан" (Южно-
Африканский союз), "Муджахед" (Алжирская Республика)...
Рецензии в печатных органах "нормальных" (западных, как их обыкновенно
называют) стран резко делились на положительные и злобные. Парижская
"Либерасьен" писала что "...у русских наконец-то появился П и с а т е л ь.
До сих пор из СССР к нам прибывали лишь добрые намерения... Лимонов забавен,
быстр, жесток..." Однако и островраждебная статья в "Вашингтон пост" не
желая этого, по-своему вознесла автора замечанием о том, что "...он
обрушивается против приютившей его страны (ЮэСЭй) с зилотской яростью,
которой позавидовал бы Ленин". "Уолл-стрит джорнэл" открыл автору "Эдички"
глаза на то, что он "смел викторианскую паутину с русской литературы".
(Паутину или нет, но автору Эдички суждено было первому разрушить сразу
целый набор табу, до тех пор соблюдавшихся благоговейно вышеупомянутой
литературой в паутине. Он не только породил нового героя, но и написал о
нем, воспользовавшись живым разговорным языком, а не на обессилевшей
литературной латыни. Ему удалось создать культовую книгу, посчастливилось
стать the absolute beginner, кем-то вроде Элвиса, если перевести этот подвиг
на шкалу ценностей поп-музыки.)
С пеной у рта доказывали некогда автору даже близкие ему люди, что "ИМ
твоя книга будет неинтересна. ИХ ребята и не такое делают". Мнение это --
следствие всегдашнего русского комплекса неполноценности (во времена Сталина
его ярко называли "преклонение перед Западом"), так же как и следствие
ошибочного взгляда на литературу как на изобретательство, было разбито
вдребезги временем. Выяснилось, что "их ребята" -- молодые писатели --
восхищенно читают (и даже выбирают эпиграфами к своим собственным книгам)
тексты советского экстратеррестриал. А их читатель, если ему удается
пробиться к ним через литературные пески, решительно предпочитает
приключения Эдички в Нью-Йорке, Париже и Харькове жирным и унылым миддл-
классовым книгам соотечественников. Автор получил и продолжает получать
письма от разноплеменных читателей. История нескольких месяцев жизни
русского люмпен-поэта в Нью-Йорке оказалась равно близка безработному из
Гренобля, прусской аристократке с "голубой" кровью из Берлина, хулигану из
Дублина, графу-фашисту из Парижа, старому прокуренному "камраду" коммунисту
из Монтроя, покойному Юрию Трифонову, канадскому поэту и жителю алжирского
оазиса. Оказалась ли она интересна аборигенам Долларлэнда, на чьей земле
произошла история Эдички? Да, оказалась. И даже, по их, аборигенов,
признанию, выразила дух семидесятых годов в Нью-Йорке, "Я -- эпохи", -- ярче
многих американских книг. Дуг Айрланд писал в "Нью-Йорк обсервер":
"...любопытная вещь, что один из самых ослепительных и проникновенных
портретов жизни в вэлфер-отеле, в этом всеядном городе нашем, пришел нам от
сына функционера советской тайной полиции". (В глупой "тайной полиции"
виноват "Рэндом Хауз", расшифровавший таким черно-романтическим образом
скромного капитана МВД.)
Русский читатель-эмигрант в большинстве своем не понял, что среди
воплей Эдички самый сильный -- вопль индивидуума против засилия коллективов.
Переехав в американский, или французский, или израильский коллектив из
советского, эмигрант инстинктивно пристроился к новому улью "МЫ" и радостно
присоединяется к толпе погромщиков всякий раз, когда линчуют "Я". Но потому-
то, мои глупые экс-соотечественники, и стоит, гордо красуясь, в названии
книги ЭТО Я, Я, Я, Я... а последней фразой ее автор избрал Я ЕБАЛ ВАС
ВСЕХ... ИДИТЕ ВЫ ВСЕ... что его намерением было заявить о приоритете
индивидуума, об опасности порабощения индивидуума коллективами. Всевозможные
экс-русские "МЫ" объявили "Эдичку" -- плохой книгой, плохо написанной
книгой, вредной книгой, опасной книгой. (В Сиэтле, штат Вашингтон,
эмигранты, изъяв пару "Эдичек" из местной библиотеки, сожгли их перед
зданием оной!)
И закономерно, нашлось лишь несколько русских "Я", приветствовавших
появление книги.
"МЫ" злорадно указали на то, что Эдичкины монологи исполнены в стиле,
заимствованном из советских газет (так никакого другого стиля под рукой и не
было... И советский не хуже других... лучше, пожалуй, выразительнее), и на
этом основании отказывали автору в таланте. Биологическое презрение Эдички к
наскоро сооруженной американской цивилизации, -- раю для человека-желудка,
его комплекс превосходства, -- были интерпретированы "МЫ" как
антиамериканизм. Его обвинили и в попытке опрокинуть и пинать ногами кумиры
(Сахарова, Солженицына...), то есть в неразделении предрассудков своего
времени, и на этом основании называли книгу "просоветской".
Любопытно, что и четырнадцать лет спустя напечатание "просоветского
произведения" не стоит на очереди ни в едином списке ни единого советского
перестроившегося журнала. (Впрочем, в СССР "Эдичку", кажется, издали
ограниченным тиражом, для избранных, еще при Брежневе. Согласно двум,
обыкновенно безукоризненным источникам, один из них, -- журналист "Ле Монд",
в середине 80-х годов "Эдичку" видели с номером на груди, в белой обложке, в
камере спецбиблиотеки). Благосклонная ко многим известным книгам перестройка
пока не дала оснований для надежд на опубликование приключений Эдички на его
исторической Родине. Несколько позднейших рассказов автора "Эдички"
появились (Ур-а-аааааа!) в советских изданиях (с отсеченными "взрослыми"
словами), напечатана в "Знамени" повесть (с купюрой сцены детского секса),
но страшного "Эдички" перестройка не коснулась.
В Советском Союзе в новом культурном воздухе, помимо всегда модной
страсти к изделиям паутиноткачества ("викторианский" -- лишь один из
узоров), образовались новые противоестественные вкусы. Утверждают, что у
"передовой интеллигенции" -- модна проза Саши Соколова (стилистически
близкая знаменитой фальшивке, -- подделке под старославянство. -- "Слову о
полку Игореве"), "старушечья" проза Татьяны Толстой, "пробирочная" проза
Андрея Битова. Народ же читает, ахая и потея ладонями, об "ужасных" и
"кровавых" "преступлениях" Сталина. Так что неизвестно, когда пробьется
через все это (плюс монументальное русское ханжество) к советскому читателю
"Эдичка". Придется ли советскому читателю ждать "Эдичку" тридцать лет, как в
свое время ждал американский "Любовника леди Чаттерлей" и "Тропик Рака" или
дело обойдется парой десятилетий? Ясно лишь, что однажды советской системе
придется решать, что делать с книгой "Это я -- Эдичка". Ибо книга эта --
неоспоримый символ свободы русской литературы. Она есть современная русская
книга par excellence. Все более сложно будет принимать всерьез претензии
советского общества на то, что оно "новое" и "демократическое", в то время,
как самая революционная русская книга, осмелившаяся нарушить все основные
русские табу, не опубликована в СССР. (Несправедливый и глупый ярлык
"порнографической" будет отпугивать читательские массы недолго.) До тех пор,
пока книга "Это я -- Эдичка" издается в Соединенных Штатах Америки, в Нью-
Йорке, на Бродвее, именно по этому адресу осуществляется свобода печати, но
не в Москве. Пусть в Москве и осуществляются сегодня политические свободы.
Акт же издания устаревшего и малоудачного традиционного романа Пастернака не
есть революционный акт, демонстрирующий свободу печати, но лишь опоздавшее
на тридцать лет устранение старого недоразумения.
Ясно, что Мама Россия занята, -- мазохистски копается во внутренностях
своей собственной истории, плачет над задушенными в последние полсотни лет в
ее материнских объятиях покойными ее детьми. Потому до младших ее отпрысков
дело, кажется, дойдет не скоро... Между тем, блудный, нелюбимый сын России
Эдичка второе десятилетие бродит по вечной реке Бродвея в розовых туфлях...
Констатируя живучесть своего героя, автор радуется (заметьте) не
сальному успеху сочинения, ставшего бестселлером благодаря промошан-компании
ценой в несколько сот тысяч долларов, но успеху сравнительно более
скромному, зато стабильному, человечной, нарциссической, анархической,
антиэстаблишмент книги. Книги протеста против "МЫ". Вопля одного против
всех. На сегодняшний день неоспоримо, что Эдичку, -- типа в розовых туфлях
на каблуках в 13 сантиметров, в белом костюме, крестик под горлом (смотрите,
с нагло растерянным лицом пробирается он по Бродвею!..) -- уже не выставить
из литературы. Создание русского духа, так он в ней и останется. Вместе с
девочкой Лолиткой и донским казаком Григорием Мелеховым. Правильные герои
коллектива-мы перестройки не затмят Эдичку от читателя, так же как не
затмили его правильные и честные, как лопаты, персонажи-мы диссидентства.
Неуничтожимость же героя, -- самая большая гордость для писателя. Все
остальное, -- чушь собачья и муть зеленая.
Автор
Париж, 1989
Last-modified: Sun, 09 Sep 2001 17:28:54 GMT