лько подробнее. Известно, что до начала азиатского кризиса
более трети суммарного торгового дефицита США приходилось на Китай и
Тайвань. Однако, как и в случае с Японией, основная причина такого положения
вещей кроется отнюдь не в низкой конкурентоспособности американских товаров,
а в закрытости азиатских экономик. Пошлины на импортируемые в Китай сигареты
составляют 150 процентов, на пиво и косметику -- 120, а на большинство
позиций бытовой электроники -- около 100 процентов [351]. Как
показывают расчеты, в случае торговой либерализации объем американского
экспорта в Китай и на Тайвань повысился бы не менее чем на 90 млрд. долл.,
что увеличило бы ВНП Соединенных Штатов почти на 150 млрд. долл.
[352] Следует учитывать и два других взаимосвязанных
обстоятельства: во-первых, несмотря на то, что с 1989 по 1995 год дефицит
США в торговле с Китаем и вырос с 22,6 до 39,6 млрд. долл., его отношение к
общему объему американского экспорта оставалось фактически неизменным, не
превышая 7 процентов [353]; во-вторых, за период с 1987 по 1996
год экспорт из США в Китай увеличился с 37 до 49 процентов объема
американского импорта из Китая [354], что явно указывает на
позитивный характер тенденции. И, наконец, высокие показатели положительного
сальдо Китая в торговле с США еще не свидетельствуют о превращении его в
лидера мировой торговли: Китай остается единственной страной, чей экспорт в
Соединенные Штаты значительно превосходит импорт из США, и не является при
этом нетто-экспортером по отношению к остальному миру в целом
[355]; кроме того, почти 80 процентов положительного сальдо
китайской торговли с США
[349] - См.: Brahm L.J. China as No 1. Р. 63-64.
[350] - См.: Wolf Ch., Jr. China: An Emerging "Economic
Superpower"? // Dom J.A. (Ed.) China in the New Millennium: Market Reforms
and Social Development. P. 22.
[351] - См.: Weidenbaum M., Hughes S. The Bamboo Network. P.
145.
[352] - См.: Harrison S.S., Prestowitz C. V., Jr. Overview:
New Priorities for U.S. Asia Policy // Harrison S.S., Prestowitz C.V., Jr.
(Eds.) Asia After the 'Miracle': Redefining U.S. Economic and Security
Priorities. P. 11.
[353] - См.: Yun-wing Sung. Hong Kong and the Economic
Integration of the China Circle // Naughton B. (Ed.) The China Circle. P.
70.
[354] - См.: Naughton В. The Emergence of the China Circle.
P. 17.
[355] - Подробнее см.: Lardy N.R. Accomodating China as an
Economic Giant // Harri-son S.S., Prestowitz C.V., Jr. (Eds.) Asia After the
'Miracle': Redefining U.S. Economic and Security Priorities. P. 186-188.
"съедаются" отрицательным сальдо Гонконга [356], фактически
входящего в состав Китая, что делает суммарные цифры американского дефицита
в торговле с континентальной частью страны более чем скромными. По первой же
половине 1998 года данные выглядят поистине катастрофическими: если в январе
экспорт превосходил показатель января 1997 года на 8,5 процента, а импорт
был ниже на 13,9 процента (что обеспечивало относительный прирост
положительного торгового сальдо на 87,3 процента), то аналогичные отношения
к соответствующим месяцам 1997 года составляли в феврале +41,2 процента, в
апреле +19,7 процента, в мае +6,4 процента, и, наконец, в июне -8,6
процента. В абсолютном выражении положительное сальдо китайской внешней
торговли снизилось только с апреля по июнь 1998 года с 4,26 до 3,75 млрд.
долл., то есть более чем на 13 процентов [357].
Однако наиболее важным фактором, способствующим в сегодняшней ситуации
устойчивому развитию китайской экономики, является, как это ни
парадоксально, показатель ВНП на душу населения, остающийся, несмотря на
весь прогресс, достигнутый в ходе реформ, исключительно низким. Обращаясь к
этому вопросу, следует иметь в виду, что различные оценки ВНП Китая весьма
существенно отличаются друг от друга, и, строго говоря, какая-либо
согласованная позиция в определении его величины отсутствует. Известно, что
в 1978 году ВНП на душу населения составлял 373 юаня, в 1985-м -- 816 юаней,
а в 1990-м -- 1558; при пересчете этих показателей в доллары США по среднему
официальному курсу, складывавшемуся в течение соответствующего года, мы
получим для 1978 года цифру в 239 долл., для 1985-го -- 268 долл. и для
1990-го -- 327 долл. [358] Подобные расчеты, основанные на
официальном курсе юаня к доллару, кажутся многим специалистам
нереалистичными. Отмечая, что в таком случае Китай находится по этому
параметру на одном уровне с Гаити, Суданом или Танзанией, одними из самых
бедных стран мира, исследователи настаивают на необходимости его пересчета.
Однако известны также попытки довести показатели китайского ВНП до столь же
нереалистично высокого уровня. В 1984 году были предложены расчеты,
основанные на покупательной способности валют, в результате которых ВНП
Китая на душу населения был определен в 300 долл. в 1950 году и 1135 долл. в
1980-м. Между тем, если учесть оценки темпов роста китайской экономики после
1980 года,
[356] - См.: Krugman P. The Accidental Theorist And Other
Dispatches from the Dismal Science. N.Y.-L., 1998. P. 88-89.
[357] - См.: Henderson С. China on the Brink. The Myths and
Realities of the World's Largest Market. N.Y., 1999. P. 12-13.
[358] - См.: Dent Ch.M. The European Economy. P. 152.
окажется, что соответствующий показатель для 1985 года составляет 2444
долл., а для 2000 года -- 5100 долл. Это означает, что Китай к началу
третьего тысячелетия станет более развитой страной, чем была Ирландия в 1985
году или Португалия в 1990-м, что противоречит здравому смыслу
[359]. Подвергая обоснованному сомнению обе эти позиции, В.Смил
приводит собственный расчет, основанный на двух достаточно объективных
факторах: на масштабах энергопотребления в китайской экономике и на
сопоставлении курса юаня к доллару на основе покупательной способности этих
валют на рынке продовольствия и примитивных товаров народного потребления; в
результате получается, что по состоянию на 1988 год объем китайского ВНП
соответствует 1300 долл. на человека [360]. Однако и эта оценка
может быть оспорена. В 1990 году ВНП на душу населения в Гонконге составлял
несколько более 12 тыс. долл.; полагая ВНП Китая в среднем равным 319 долл.
на человека (из расчета курса юаня к доллару 5,51/1,00), экономисты,
изучавшие состояние дел в дельте реки Сицзян, пришли к оценкам ВНП на душу
населения в Шеньчжене в 5695 долл., Жухае -- в 2033 долл., а в Гуанчжоу -- в
1510 долл. [361] Таким образом, если ВНП Китая действительно
соответствует уровню 1300 долл. на человека в год, окажется, что уровень
жизни в окружающей Гонконг провинции был выше, чем в самом этом городе. Как
говорится, комментарии излишни. Поэтому совершенно справедливо мнение
Зб.Бжезинского, который считает, что "даже если Китаю удастся избежать
серьезных политических потрясений и каким-то образом сохранить чрезвычайно
высокие темпы экономического роста в течение следующих 25 лет, он все же
останется сравнительно очень бедной страной, что дает все основания
скептически относиться к перспективе вхождения Китая в число могущественных
держав мира" [362].
Тем самым мы полагаем возможным согласиться с официальной оценкой, по
которой среднедушевой ВНП Китая не превосходит сегодня 500 долл. В таком
случае китайский ВНП в 1995 году достигал 744 млрд. долл. и, следовательно,
был вторым в азиатском регионе после Японии (4975 триллиона долл.)
[363]. Много ли это в масштабах мировой экономики? Несколько
больше, чем валовой продукт штата Нью-Йорк, и намного меньше
калифорнийского. Китайский экспорт в США, который столь часто становит-
[359] - Подробнее см.: Smil V. China's Environmental Crisis.
An Inquiry into the Limits of National Development. Armonk (N.Y.)-L., 1993.
P. 71.
[360] - См.: Ibid. P. 71-73.
[361] - См.: Ohmae K. The End of the Nation State. P. 82.
[362] - Brwnski Zb. The Grand Chessboard. P. 163.
[363] - См.: Yip G.S. Asian Advantage. P. 8 5.
ся основанием для панических настроений, ибо, как принято считать,
резко увеличивает американский торговый дефицит, составляет сегодня в
стоимостном выражении не более 0,12 процента валового национального продукта
США [364], и, таким образом, не может представлять серьезной
опасности как источник дисбаланса американской экономики. Как отмечает
У.Грейдер, "некоторые экономисты поспешили объявить Китай третьей или
четвертой экономикой мира, которая может догнать Соединенные Штаты за 10-15
лет; однако, если прибегать к измерениям в твердой валюте, единственному в
мировой экономике значимому критерию, то такое мнение просто нелепо"
[365].
Определение китайского ВНП на уровне около 500 долл. на человека
кажется нам достаточно реалистичным. Уже одно это свидетельствует о том, что
в течение по меньшей мере 10-15 лет, до тех пор, пока данный показатель не
достигнет 1,5-2 тыс. долл. на человека, серьезного снижения нормы
сбережений, вызванной стремлением к максимально быстрому аккумулированию и
умножению богатства, ждать не приходится. В то же время уровень заработной
платы в Китае -- 90 центов в час во вполне благополучном Шанхае, -- если
сравнить его с 3 долл. в час в Джакарте, 4,6 долл. в час в Куала-Лумпуре,
5,2 долл. в час в Сингапуре и 6,2 долл. в час в Сеуле [366],
может быть легко объяснен уже тем, что "Китай имеет гораздо больший избыток
рабочей силы, нежели его азиатские конкуренты" [367]. Расчеты,
проведенные на основании статистических данных за 1995 год, красноречиво
свидетельствуют, что производительность китайских работников, оцененная в
5,09 долл. на 1 долл. заработной платы, почти вдвое превосходит
соответствующий показатель для Малайзии и Тайваня (2,62 и 2,60) и более чем
в три с половиной раза -- южнокорейский (1,47) [368], что вполне
объясняет как степень привлекательности инвестиций в китайскую экономику,
так и возможную конкурентоспособность китайских товаров на внутреннем и
внешнем рынках. Не менее значимы и параметры того разрыва в уровнях доходов,
который существует между прибрежными провинциями страны, где, собственно, и
сосредоточены современная промышленность и основные финансовые центры, и
континентальными районами. По подсчетам специалистов, он характеризуется
цифрами в 300-400 процентов [369]; при
[364] - См.: Brockway G.P. Economists Сап Be Bad for Your
Health. Second Thoughts on the Dismal Science. N.Y.-L., 1995. P. 104.
[365] - Greider W. One World, Ready or Not. The Manic Logic
of Global Capitalism. P. 32.
[366] - См.: Spaeth A. Big Kid on the Block. P. 35.
[367] - Henderson С. Asia Falling. P. 268.
[368] - См.: Marber P. From Third World to the World Class.
P. 99.
[369] - См.: GrayJ. False Dawn. The Delusions of Global
Capitalism. P. 188; Ohmae K. The End of the Nation State. P. 82.
этом даже сельские жители в различных провинциях Китая получают
совершенно разные доходы: между 1978 и 1992 годами соотношение доходов
крестьян в восточных и центральных районах страны выросло с 1,25:1 до 1,89:1
[370]. Согласно китайским статистическим данным, сельские жители
-- а их число достигает 800 млн. человек -- получают средний доход в 190
долл. на человека в год, а более 65 млн. крестьян вынуждены жить ниже
официальной черты бедности, законодательно установленной в КНР на уровне
эквивалента 64 долл. в год [371]. Инструментом поддержания
низкого уровня жизни в условиях постоянной мобилизации трудовых ресурсов
становится правительственная политика управляемой девальвации юаня,
поддерживающая конкурентоспособность национальной промышленности. Согласно
широко известным данным, с начала рыночных реформ по 1994 год юань
обесценился по отношению к доллару почти в десять раз [372], что
во многом объясняет характерные для Китая весьма низкие по сравнению с
мировым уровнем издержки на рабочую силу. При этом около 120 млн. человек --
десятая часть населения -- перебиваются временными заработками, а количество
полностью или частично безработных, составляющее сегодня 142 млн. человек
(из них около 12 млн. в городах и 120 млн. в сельской местности)
[373], может к 2000 году превысить 260 млн. человек
[374]. Возможности экономики по привлечению дешевой рабочей силы
выглядят практически безграничными.
Таким образом, с макроэкономической точки зрения, хозяйственная
ситуация в Китае может оцениваться достаточно оптимистично. 1997 год, столь
неблагоприятный для Азии, подтвердил это вполне определенно. Рост ВНП достиг
10 процентов в год, валютные резервы в начале 1998 года составили 140 млрд.
долл., прямые иностранные инвестиции, выросшие в 1996 году более чем на 15
процентов, достигли очередного рекордного значения в 43 млрд. долл.
[375] Однако существуют определенные основания и для пессимизма.
Зависимость страны от внешних инвестиций остается весьма высокой --
иностранные компании или основанные зарубежными инвесторами предприятия
обеспечивают до 47 процентов экспортной продукции и применяют труд более 17
млн. человек. Между тем опыт прочих азиатских стран показывает, насколько
быстро может быть потеряно доверие инвесторов в случае
[370] - См. Lin J. Y. The Current State of China's Economic
Reforms // Dorn J.A. (Ed.) China in the New Millennium: Market Reforms and
Social Development. P. 66.
[371] - См. McGeary J. The Next China // Time. 1997. March
3. P. 24.
[372] - См. Godement F. The Downsizing of Asia. P. 33.
[373] - См. Serril M.S. Can This Man Fix China? // Time.
1998. March 16. P. 29.
[374] - См. Gray J. False Dawn. P. 188-189.
[375] - См. Henderson C. Asia Falling. P. 257.
финансового кризиса. Угроза его исходит в китайском варианте от
государственных предприятий и банков, низкая эффективность которых
становится сегодня проблемой номер один.
Несмотря на комплекс мер по развитию частного бизнеса, китайское
правительство фактически не осуществило в стране массированной приватизации.
На протяжении последних лет доля частных и совместных предприятий, на
которых сегодня производится соответственно 13,5 и 38 процентов валового
национального продукта, росла на фоне гигантского государственного сектора,
доля которого только два года назад упала до уровня ниже 50 процентов ВНП
[376]. На государственных предприятиях трудится подавляющее
большинство работников -- 125 из 170 млн. занятых в индустриальном
производстве, что само по себе свидетельствует о низкой эффективности,
вполне подтверждающейся при ближайшем рассмотрении проблемы. В 1996 году
государственные предприятия допустили чистый операционный убыток,
оцениваемый в 7,2 млрд. долл., что на 40 процентов больше, чем в
предшествующем году. В 1997 году было зарегистрировано более 6 тыс.
официальных банкротств государственных предприятий [377]. При
этом их продукция находит все более узкий рынок сбыта, оказываясь
неконкурентоспособной, в результате чего объем нереализованных товарных
запасов в экономике составил по итогам 1996 года более 65 млрд. долл. Как
следствие, государственные предприятия прибегают к масштабным ссудам,
выросшим с 86 до 120 млрд. долл. только между 1993 и 1996 годами, что
составляет сегодня от 80 до 90 процентов всех кредитов, выдаваемых
контролируемыми государством банками и другими финансовыми учреждениями
[378]. Рост потребности в заемных средствах активизируется
снижением бюджетного финансирования государственных компаний, о чем мы
говорили выше. В результате, по некоторым данным, отношение суммарных
обязательств таких предприятий к их рыночной стоимости достигает сегодня
более 500 процентов (что, однако, отчасти может быть объяснено сравнительной
недооцененностью их основных фондов), а рентабельность операций
государственных банков опустилась до 0,5 процента (так, например, крупнейший
в Китае Индустриальный и коммерческий банк сообщил по итогам 1995 года о
соотношении прибыли и активов на уровне в 0,42 процента, тогда как
британско-гонконгский HSBC, подобный ему по масштабам операций, в том же
году обеспечил доходность в
[376] - См. McGearyJ. The Next China. P. 23.
[377] - См. Henderson C. China on the Brink. P. 52.
[378] - См. Burstein D., KeijzerA., de. Big Dragon. China's
Future: What It Means for Business, the Economy, and the Global Order. N.Y.,
1998. P. 196-197, 200-201.
1,62 процента [379]. Опасность этой ситуации заключается еще
и в том, что с ростом частных сбережений банки оказались к настоящему
моменту держателями депозитов, превышающих 600 млрд. долл. [380];
для предотвращения паники среди частных инвесторов правительство вынуждено
было только в 1997 году выделить четырем крупнейшим государственным банкам
около 33 млрд. долл. для экстренной помощи, направленной на поддержание их
текущей ликвидности [381]. В конце февраля 1998 года
правительство инициировало внутренний займ на сумму в 32,5 млрд. долл.,
предназначенный на цели рекапитализации государственных кредитных
учреждений. Масштабы подобных программ столь велики, что их учет в качестве
дополнительной нагрузки на государственный бюджет (а средства, выделяемые на
эти цели, de facto являются формой финансирования его дефицита) повысил бы
размер бюджетного дефицита с официальных 0,7 до реальных 6 процентов ВНП, то
есть почти в десять (!) раз [382].
Банковский кризис, равно как и вероятная девальвация юаня (некоторые
эксперты предсказывают ее в 1999 году и называют в качестве ориентира цифру
в 30 процентов [383]), способен разрушить систему внутренних
инвестиций и вызвать резкий отток зарубежных капиталовложений. Между тем
потребности в инвестициях сегодня велики как никогда, поскольку по этому
показателю -- 160 долл. на человека -- Китай более чем в восемь раз отстает
от Малайзии. В течение ближайшего десятилетия КНР намерена привлечь в свою
экономику около 500 млрд. долл. только для обеспечения программ по созданию
современной производственной инфраструктуры [384]. В данном
контексте проблема реформирования государственных предприятий представляется
исключительно острой, но и она может быть решена, учитывая высокую степень
управляемости китайской экономики и значительную мощь государства как
хозяйствующего субъекта.
Таким образом, мы полагаем, что КНР в сегодняшних условиях способна
избежать кризиса, поразившего недавно остальные азиатские страны. Тому
благоприятствуют различные факторы, включая как весьма разумный эволюционный
путь развития, принятый на вооружение китайским руководством, его взвешенную
политику в области международной торговли и формирования значительных
валютных резервов, так и весьма специ-
[379] - См. The Economist. 1998. May 2. Р. 79.
[380] - См. The Economist. 1998. October 24. P. 23.
[381] - См. The Economist. 1998. May 2. Р. 79.
[382] - См. Henderson C. China on the Brink. P. 219, 228.
[383] - См. McCarthy Т. Is China Next? // Time. 1998.
September 21. P. 87.
[384] - См. Kemenade W., van. China, Hong Kong, Taiwan, Inc.
P. 4, 6-7, 37.
фические моменты -- от наличия широкой китайской диаспоры за рубежом до
низкого уровня жизни населения страны, позволяющего в относительно
долгосрочной перспективе поддерживать конкурентоспособность китайской
продукции. Однако все это не означает, что Китай олицетворяет собой
идеальную модель, позволяющую когда-либо в будущем достичь уровня развитых
стран.
Мы отмечали уже, что в течение нескольких десятков лет китайская
экономика не сможет догнать США по чисто количественным показателям даже при
сохранении высоких темпов развития. Самая скептическая оценка возможных
успехов КНР принадлежит Л.Туроу, который считает, что даже через сто лет, к
2100 году, Китай сможет обеспечить своему населению средний душевой доход на
уровне 70 процентов японского, если рассчитывать его с учетом паритета
покупательной способности юаня, и всего лишь 20 процентов японского, если
принимать в качестве основы для расчетов реальный обменный курс
[385]. Положительное сальдо Китая в торговле с США обеспечивает
КНР финансовую стабильность, но одновременно показывает, что в то время как
США переориентируются на производство высокотехнологичной продукции и
информационных систем, а Корея, Сингапур и другие страны Юго-Восточной Азии
страдают из-за высоких цен на такие товары, Китай сегодня даже не испытывает
в них непреодолимой потребности; предполагать же, что находящаяся на стадии
примитивного индустриализма страна сможет шагнуть в постиндустриальный мир,
-- значит придерживаться одной из тех иллюзий, которым пора бы уже
рассеяться вместе с мифом о возможном доминировании азиатских экономик в XXI
веке. Как отмечает К.Хендерсон, "существует множество предпосылок для того,
чтобы Китай вытеснил США [как крупнейшую в экономическом отношении державу
мира], но такая перспектива отнюдь не неизбежна. То, что сегодня находится
на подъеме, может вступить в фазу спада... Мысль о том, что Китаю
предначертаны двухзначные показатели темпов роста, не более обоснованна, чем
предположение, согласно которому экономический подъем в странах АСЕАН обязан
был продолжаться до бесконечности" [386].
Безусловно, в начале следующего столетия Китай станет одной из ключевых
держав Азиатско-Тихоокеанского региона, занимая в нем лидирующее место как в
сугубо экономическом, так и в военно-стратегическом аспекте. Несмотря на то,
что его военный бюджет оценивается лишь в 1/7 часть американского
[387], Китай,
[385] - См.: Koch R. The Third Revolution. P. 112.
[386] - Henderson C. China on the Brink. P. 243-244.
[387] - См.: Burstein D., KeijzerA., de. Big Dragon. P. 116.
безусловно, является уже сегодня наиболее мощным в военном отношении
государством Азии. Вполне разумными представляются с этой точки зрения
утверждения Зб.Бжезинского о том, что американская политика в регионе
"должна быть основана на тщательном стратегическом расчете: как направить
энергию Японии на решение международных проблем и ограничить мощь Китая
региональными рамками" [388]. Однако следует иметь в виду, что в
начале XXI столетия Китай будет доминировать не в демонстрирующем наиболее
быстрый хозяйственный рост регионе мира, а среди руин новых индустриальных
стран, оставленных ими в их неудачном броске к высотам постиндустриализма.
Более того. Судьбы китайской экономики зависят от того, смогут ли ее
руководители осознать уроки двух попыток достижения постиндустриального
уровня развития -- японской и азиатской -- и, если эти уроки будут усвоены,
какие они повлекут за собой практические действия. Некоторые шаги
правительства -- такие, как начало кампании по реорганизации государственных
предприятий, осторожная экспортно-импортная политика и попытки осуществления
ряда конкретных мер по формированию внутреннего платежеспособного спроса --
внушают надежду. Однако общая идеология китайской реформы в гораздо большей
степени включает в себя, на наш взгляд, ориентированность на достижение
страной лидирующей роли в мировой экономической системе, чем это было
заметно в политике других азиатских стран. Китай вряд ли вовремя остановится
на том рубеже, где ему суждено остановиться, -- на этапе, когда он станет
стабильно развивающейся страной с относительно высоким уровнем жизни; его
стремление к конституированию себя в качестве основной экономической силы
современного мира может свести на нет многие из тех достижений, которые
ожидают страну в ближайшие годы. Масштабный кризис может поразить КНР тогда,
когда она достигнет экономического уровня, соответствующего сегодняшним
показателям Таиланда, Малайзии или, возможно даже, Южной Кореи; именно на
этом уровне развития исчезнут преимущества, определяемые дешевизной рабочей
силы, а если к тому времени так и не возникнет механизм самостоятельного
технологического развития, то снижающийся спрос со стороны западных стран
остановит победное шествие китайской промышленности. Возможен и такой
сценарий, в соответствии с которым Китай превратится в ведущую промышленную
страну Азии, когда основная масса производимых товаров будет поглощаться
близкими соседями (включая отчасти Японию) и внутренним рынком. В таком
случае кризис оказался
[388] - Brwwski Zb. The Grand Chessboard. P. 185.
бы менее вероятным, но подобный сценарий возможен только при условии
отказа Китая от попыток стать одним из главных действующих лиц во всемирной
экономической игре, а это маловероятно. Подводя итог, отметим, что хотя
китайская экономика вряд ли станет следующей жертвой азиатского кризиса,
она, так же, как и другие воплощения концепции "догоняющего" развития, не
сможет обеспечить реального приближения к уровню развития постиндустриальных
держав.
* * *
Подытоживая, обобщим приведенные выше выводы в некоторой логической
последовательности.
Исходным пунктом в этом обобщении служит тот факт, что ускоренная
индустриализация требует политически или экономически обеспечиваемой
мобилизации всех сил и всех хозяйственных ресурсов нации. Такая мобилизация
предполагает отсутствие той политической и социальной свободы, которая
способствовала формированию в 50-е и 60-е годы основ постиндустриальной
парадигмы в западных странах. Именно в этом коренятся причины неудач,
постигших в последние годы новые индустриальные государства. Следствием
этого положения является вывод о том, что успешное "догоняющее" развитие
ограничено достижением в пределах той или иной страны определенного
жизненного уровня; по мере приближения к нему сугубо экономическая
мотивация, выступающая движителем ускоренной индустриализации, начинает
исчерпываться. Следует особо отметить, что те впечатляющие прорывы, о
которых обычно говорят как о достижениях азиатских стран (так, в частности,
уровень ВНП на душу населения в Китае вырос вдвое за десять лет, хотя
Великобритании в XX веке для достижения подобного результата потребовалось
шестьдесят, а США -- пятьдесят лет), имеют и обратную сторону:
осуществленные в течение столь короткого срока, они, с одной стороны,
несколько снижают актуальность экономических мотивов, но, с другой стороны,
не оставляют времени для того, чтобы сознание человека, и, тем более,
общественное сознание, усвоило новые, адекватные цели, которые могли бы
стать ориентирами дальнейшего движения. Формирование постматериалистической,
неэкономической мотивации не происходит и не может произойти столь же
стремительно, сколь быстро формируется материальное благосостояние в новых
индустриальных обществах. Поэтому следует еще раз подчеркнуть: развивающиеся
в рамках мобилизационной модели страны должны либо сознательно стремиться к
ограничению темпов своего развития, либо быть готовыми к кризисам, подобным
поразившему азиатский регион. Не стоит долго говорить о том, что и в том, и
в другом случае перспектива войти в ряды постиндустриальных держав остается
призрачной.
На более поверхностном уровне эта дилемма формулируется в категориях
зависимости от внешних инвестиций или же от внутреннего рынка, что позволяет
более понятным образом объяснить подобное противоречие на известных
примерах. В первом случае страна выступает активным реципиентом иностранных
капиталовложений и экспортирует продукцию на внешние рынки. Это означает,
как правило, что научно-технический прогресс ограничивается исключительно
обучением навыкам работы с приобретенной техникой и обеспечивает некоторые
минимальные усовершенствования ранее произведенных за рубежом технологий.
Результатом может стать иллюзорная приближенность к постиндустриальному
миру, рассеивающаяся либо в связи с изменением потребительских предпочтений
в самих постиндустриальных странах, либо по причине снижения
конкурентоспособности национальных производителей на международных рынках,
основой чего могут стать рост стоимости рабочей силы, отток инвестиций или
появление конкурентов среди менее развитых стран. Неразвитость внутреннего
рынка ведет в этих условиях к коллапсу производства и глубокому кризису. Во
втором случае развитие осуществляется более эволюционным образом и в
значительной мере ориентируется на внутренний рынок. В такой ситуации
зависимость от иностранных технологий становится меньшей, а возможности
проникновения на внешние рынки -- более широкими. Между тем сами сектора,
которые заполняют экспортируемые товары, представлены низкотехнологичной
продукцией; внутренний рынок также не требует сложных технологических
достижений, в силу чего развитие становится более устойчивым и менее
зависимым от колебаний конъюнктуры, однако элемент приобщения к
постиндустриальному миру отсутствует в этом случае вовсе.
Азиатский кризис не может быть поставлен в один ряд с финансовыми
потрясениями, подобными мексиканскому дефолту или последствиям неуправляемой
инфляции в латиноамериканских странах; он не является ни следствием
скоротечной паники, ни предсказуемым циклическим спадом[389], а
представляет собой сложное, комплексное явление, порожденное глубокими
внутренними пороками индустриальной системы. Таким образом, страны, начавшие
свое активное индустриальное развитие в то время, когда постиндустриальный
мир сло-
[389] - См.: Godement F. The Downsizing of Asia. P. 35.
жился как некое целое, не смогут самостоятельно войти в него ни при
каких обстоятельствах. Важнейшим препятствием для этого является сам
"догоняющий" характер их развития: перепрыгивая через несколько ступеней в
чисто экономической области, они остаются неспособными сформировать
мотивационную систему, свойственную постиндустриальному обществу, и
построить тот комплекс поддержки развития высокотехнологичных отраслей,
который естественным образом сложился в последние десятилетия в США и
Западной Европе. Это не означает, что в современных условиях отсутствуют
возможности движения по постепенному и эволюционному пути, который был
пройден развитыми державами в середине нашего столетия. Гипотетически такой
вариант возможен, однако он неосуществим на практике, поскольку в условиях,
когда постиндустриальный мир существует как заветный ориентир, преодолеть
стремление прийти к цели кратчайшим путем оказывается невозможным.
Мифическая глобализация, показавшая всем народам мира идеал, к которому
необходимо стремиться, в то же самое время создала и условия, принципиально
препятствующие его достижению. Неравенство, порождаемое в мировом масштабе
самоизоляцией постиндустриального сообщества, подтверждается наличием стран,
которые не только не смогли добиться успехов на пути индустриального
прогресса, но и постепенно сдают ранее завоеванные ими позиции, переходя в
категорию причисляемых, согласно современной весьма условной терминологии, к
"четвертому миру".
Глава десятая. "четвертый мир" и перспективы постэкономического
общества
Фактически начавшаяся рецессия в странах, ориентированных на
индустриальное производство, и крах надежд, связанных с парадигмой
"догоняющего развития", ставят, как мы показали, ряд серьезных вопросов
перед самими постиндустриальными обществами; и все же ни один из них не
может сравниться по своей актуальности и значимости с теми проблемами,
которые порождаются экономическим положением государств, причисленных в 80-е
годы к "четвертому" миру, -- стран, по объективным и субъективным причинам
неспособных к восприятию современного типа хозяйственного прогресса.
Нарастание разрыва в экономических показателях будущих центров
постиндустриального мира и хозяйственной периферии имеет долгую историю. Их
не разделяла непреодолимая пропасть в доиндустриальную эпоху, когда
хозяйственное благосостояние стран и народов в значительной мере зависело от
естественных ресурсов, климатических условий, плодородия почв и плотности
населения. На начало XIX века разрыв в общем хозяйственном их потенциале не
превышал трех раз[390], а по размерам среднего дохода достигал
лишь 30-50 процентов[391]. Пропасть возникла и стала стремительно
увеличиваться в конце прошлого столетия, когда западные страны вступили в
фазу промышленной революции. Наиболее скромно оценивает масштабы ее
расширения Р.Хейльбронер, указывая, что с 1750 по 1990 год разрыв в среднем
уровне жизни между гражданами стран Европы и развивающегося мира вырос в
восемь раз[392]; подавляющее большинство дру-
[390] - См.: Plender J. A Stake in the Future. P. 223.
[391] - См.: Cohen D. The Wealth of the World and the
Poverty of Nations. P. 17.
[392] - См.: Heilbroner R. 21st Century Capitalism. N.Y.-L.,
1993. P. 55.
гих исследователей приводит гораздо более радикальные оценки -- от 17
до 24 раз, что соответствует сформировавшемуся экономическому отставанию в
50-72 раза[393].
В 60-е годы статистический инструментарий подобных сопоставлений был
усовершенствован, и в качестве основного показателя стали рассматривать
разницу в среднедушевом ВНП тех стран, где сосредоточены 20 процентов
наиболее обеспеченного населения планеты и 20 процентов самых бедных
граждан. Расчеты, проводимые на этой основе, показывают, что неравенство в
условиях становления в западном мире постиндустриального типа хозяйства не
только не снизилось, но и, напротив, резко возросло. Если исходить из оценки
мирового ВНП в 1993 году в 23 триллиона долл., то 18 триллионов из них было
создано в развитых державах, и только 5 триллионов долл. приходится на все
развивающиеся страны, где живет более 80 процентов населения Земли. Разница
в номинальных доходах между гражданами постиндустриального мира и остальной
частью человечества выросла с 5,7 тыс. долл. в год в I960 году до 15,4 тыс.
долл. в 1993-м, и, таким образом, 1/5 часть человечества на одном полюсе
развития присваивала в 61 раз больше богатств, нежели 1/5 на
другом[394] (в 1960 году -- в 30 раз[395]). Если в
1960 году среднедушевой ВНП в индустриально развитых странах превосходил
аналогичный показатель для стран со средним и низким уровнем развития в
16-18 раз, то к середине 80-х -- в 24[396]. За последние сорок
лет, в течение которых активно прогрессировали постиндустриальные тенденции
и развитый мир не уставал подтверждать свою приверженность сбалансированному
и поступательному развитию всех народов и государств, доля мирового ВНП,
оказывающегося в распоряжении 20 процентов наиболее состоятельных людей на
планете, возросла с 70 до 82,7 процента[397] (на эту часть
населения приходится также 84,2 процента мировой торговли и 85,5 процента
накоплений[398]), тогда как доля беднейших 20 процентов снизилась
с 2,3 до 1,4 процента[399]. Харак-
[393] - См.: Plender J. A Stake in the Future. P. 223; Cohen
D. The Wealth of the World and the Poverty of Nations. P. 17.
[394] - См.: Brown L.R., Renner M., Flavin Ch., et al. Vital
Signs 1997-1998. The Environmental Trends That Are Shaping Our Future. L.,
1997. P. 116.
[395] - См.: Ayres R.U. Turning Point. L., 1998. P. 125;
подробнее см.: Sandier T. Global Challenges. An Approach to Environmental,
Political and Economic Problems. Cambridge, 1997. P. 20.
[396] - См.: Shutt H. The Trouble with Capitalism. P. 52.
[397] - См.: Porter G., Brown J. W. Global Environmental
Politics, 2nd ed. Boulder (Co.), 1996. P.109-110.
[398] - См.: Martin H.-P., Schumann H. The Global Trap:
Globalization and Assault on Prosperity and Democracy. Pretoria (South
Africa)-!., 1997. P. 29.
[399] - См.: Ayres R.U. Turning Point. P. 125.
терно также, что на долю трех пятых человечества, получавших наименьшие
по размерам доходы, в 1992 году приходилось лишь 5,6 процента мирового
валового продукта[400]. Поляризация по признаку доходов
происходила на протяжении последних десятилетий столь стремительно и
необратимо, что даже впечатляющий экономический прогресс в странах
Юго-Восточной Азии не смог создать существенного противовеса этой тенденции.
Еще более впечатляющим, нежели снижение доли беднейших стран в мировом
валовом продукте, является резкое ухудшение их позиций как участников
международного разделения труда. Производя 1,4 процента мирового ВНП,
беднейшая часть мира обеспечивала в начале 1993 года лишь 0,98 процента
мировых сбережений и 0,95 процента мирового торгового оборота. Следует,
кроме того, отметить и еще одно обстоятельство, на которое указывают
довольно редко. Если сравнить показатели экономического развития 20
процентов наиболее богатых и 40 процентов наиболее бедных стран, окажется,
что для первых доля в сбережениях (80,51 процента) и инвестициях (80,56
процента) окажется ниже их доли в мировом ВНП (82,7 процента), тогда как для
второй группы эти показатели (соответственно 3,51 и 3,87 процента) превышают
их долю в мировом валовом продукте (3,3 процента) [401]. Это
свидетельствует о низкой эффективности хозяйствования в беднейших регионах
планеты и, таким образом, дает основания полагать, что неравномерность
хозяйственного прогресса будет нарастать и впредь.
Об этом свидетельствуют и события последних лет. Непродолжительный
период, в течение которого развивающиеся страны, казалось, смогли ускорить
темпы своего развития за счет монопольно высоких цен на природные ресурсы,
остался в прошлом. В Латинской Америке, где в 70-е годы норма сбережений
достигала 23,5 процента, она снизилась до 18,7 процента в 80-е; в результате
инфляция возросла с 36 до 123 процентов в год, а темпы роста экономики в 3,1
процента сменились сокращением ВНП на 0,8 процента в годовом
исчислении[402]. В Африке, где мимолетно поднявшиеся цены на
нефть и другие природные ресурсы помогли улучшить ситуацию в середине 70-х
годов, все позитивные результаты быстро свелись на нет в следующем
десятилетии. Примечателен пример Нигерии, где с 1970 по 1980 год ВНП на душу
населения возрос с немногим более 200 почти до 800 долл., а к 1985 году
[400] - См.: Korten B.C. When Corporations Rule the World.
L., 1995. P. 106-107.
[401] - Рассчитано по: Sandier T. Global Challenges. An
Approach to Environmental, Political and Economic Problems. P. 183.
[402] - См.: Kut