>e ОГПУ?" ⁴⁵⁸ Вот, на тропинкe обрывок газеты. Язык незнакомый. Финскiй? Но, вeдь, может быть, это совeтская газета изданная в Петрозаводскe на карельском языкe. Вот, вдали, небольшое стадо овец. Можно-ли сказать с увeренностью, что это ф═и═н═с═к═о═е хозяйство только потому, что в Карелiи я нигдe не видал ни одной овцы? Или, вот -- старая коробка от папирос с финской маркой. Но развe не мог пройти здeсь совeтскiй пограничник, куря контрабандныя папиросы? Словом, я не знал точно, гдe я нахожусь и рeшил идти вперед до тeх пор, пока есть силы и продовольствiе, и пока я не получу безспорных свeдeнiй, что я уже в Финляндiи. Помню, свою послeднюю ночь в лeсу я провел совсeм без сна, настолько были напряжены нервы. Близился момент, котораго я так страстно ждал столько лeт... Спасен! К вечеру слeдующаго дня, пересeкая узел проселочных дорог, я наткнулся на финскаго пограничника. Момент, когда я ясно увидeл его не совeтскую военную форму, был для меня одним из счастливeйших в моей жизни... Я радостно бросился вперед, совсeм забыв, что представляю отнюдь не внушающую довeрiя картину: рослый парень, с измученным, обросшим бородой лицом, в набухшем и измятом плащe, обвeшанный сумками, с толстенной палкой в рукe. Немудрено, что пограничник не понял изъявленiя моего дружелюбiя и ощетинился своей винтовкой. Маленькiй и щуплый, он все пытался сперва словами, а потом движенiями винтовки заставить меня поднять руки вверх. Славный парень!.. Он, вeроятно, и до сих пор не понимает, почему я и не подумал выполнить его распоряженiя и весело смeялся, глядя на его суетливо угрожающую винтовку. Наконец, он стал стрeлять вверх, и через полчаса я уже шел, окруженный солдатами и крестьянами, в финскую деревню. Боже мой! Как легко было на душe!.. ⁴⁵⁹ Среди людей Я не вeрил в то, что Финляндiя может меня выдать по требованiю совeтской власти. Я вeдь не бандит, не убiйца и не вор. Я политическiй эмигрант, ищущiй покровительства в странe, гдe есть свобода и право. Но я ожидал недовeрiя, тюрем, допросов, этапов -- всего того, к чему я так привык в СССР. И я вeрил -- что это неизбeжныя, но послeднiя испытанiя в моей жизни. В маленькой чистенькой деревушкe меня отвели в баню, гдe я с громадным облегченiем разгрузился, вымылся и стал ждать очередных событiй. Многого я ждал, но того, что со мной произошло, я никак не мог ожидать. В раздeвалку бани вошел какой-то благодушный финн, потрепал меня по плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой. "В тюрьму переводят. Но почему без вещей?" -- мелькнуло у меня в головe. На верандe уютнаго домика Начальника Охраны стоял накрытый стол, и мои голодные глаза сразу же замeтили, как много вкуснаго на этом столe. А послeднiе дни я шел уже на половинном пайкe "бeглеца". Я отвернулся и вздохнул... К моему искреннему удивленiю, меня повели именно к этому столу и любезно пригласили сeсть. Хозяйка дома, говорившая по русски, принялась угощать меня невиданно вкусными вещами. За столом сидeло нeсколько мужчин, дам и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя уму, но такiя понятныя сердцу, ласковыя слова, и никто не намекнул ни интонацiей, ни движенiем, что я арестант, неизвeстный подозрительный бeглец, может быть, преступник... Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка потрясли меня. Какой контраст с тeм, к чему я привык там, в СССР, гдe homo homini lupus est⁵⁰ ⁵⁰ Чeловeк человeку -- волк. А вот здeсь я -- человeк внe закона, нарушившiй неприкосновенность чужой границы, подозрительный ⁴⁶⁰ незнакомец с опухшим, исцарапанным лицом, в рваном платьe -- я, вот, нахожусь не в тюрьмe, под угрозой штыков, а в домe Начальника Охраны, среди его семьи... Я для них прежде всего -- человeк... Потрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой вниманiя и ласки, я почувствовал всeм сердцем, что я дeйствительно попал в иной мiр, не только географически и политически отличающiйся от совeтскаго, но и духовно дiаметрально противоположный -- мiр человeчности и покоя... Хорошо, что мои очки не дали хозяевам замeтить влажность моих глаз. Как бы смог объяснить им я это чувство растроганнаго сердца, отогрeвающагося от своего ожесточенiя в этой атмосферe ласки?.. За непринужденной веселой бесeдой, охотно отвeчая на всe вопросы любознательных хозяев, я скоро совсeм перестал чувствовать себя загнанным звeрем, бeглецом и преступником и впервые за много, много лeт почувствовал себя ч═е═л═о═в═e═к═о═м═, ═н═а═х═о═д═я═щ═и═м═с═я ═с═р═е═д═и ═л═ю═д═е═й. Какiя чудесно радостныя понятiя -- человeчность и свобода, и как безпросвeтна и горька жизнь тeх, чей путь перестал освeщаться сiянiем этих великих маяков человeчества! ___ К концу вечера, послe обeда, показавшагося мнe необыкновенно вкусным, моя милая хозяйка с сердечной настойчивостью предлагала мнe уже пятую чашку кофе. Замeтив, что я немного стeсняюсь, она, наклонившись ко мнe, неожиданно тихо и ласково спросила. -- Пейте, г<о>лубчик. Вeдь вы, вeроятно, давно уже не пили кофе с булочками? -- Четырнадцать лeт, -- отвeтил я. -------- Эпилогъ Гельсингфорс. Политическая тюрьма Ко мнe входит спокойный, вeжливый надзиратель в пиджакe и с галстуком, без револьвера, сжатых челюстей и настороженнаго взгляда. Улыбаясь, он знаками ⁴⁶¹ показывает, что нужно взять сумку и выйти. Очевидно, куда-то переводят... Я оглядываю свою камеру, в которой я мирно провел двe недeли (Бог даст -- послeднiя тюремныя недeли в моей жизни) и выхожу. Мягкiй автомобиль мчит меня по нарядным, чистом улицам города... Да... Это тебe не "Черный Ворон" и ОГПУ... Большое зданiе. "Etsivä Keskus Poliisi" -- Центральная Политическая Полицiя.

Трое бывших "совeтских мушкетеров" в благословенной Финляндiи через год послe побeга. Стоит Юра, впереди сидит брат Ваня. В комнатe ожиданiя меня просят присeсть. Нигдe нeт рeшеток, оружiя, часовых... Чудеса!... Проходит нeсколько минут и в дверях показывается низенькая, толстенькая фигура начальника русскаго отдeла политической полицiи, а за ним... Боже мой!.. за ним... массив плеч брата, а еще дальше смeющееся лицо Юры... Обычно строгое и хмурое лицо нашего политическаго ⁴⁶² патрона сейчас мягко улыбается. Он сочувственно смотрит на наши объятiя и, когда наступает секунда перерыва в наших вопросах и восклицанiях, спокойно говорит: -- О вас получены лучшiе отзывы и правильность ваших показанiй подтверждена... Господа, вы свободны. На настоящей волe Мы идем втроем, тeсно подхватив друг друга под руки, по широким улицам Гельсингфорса и с удивленiем и любопытством засматриваемся на полныя товаров витрины магазинов, на бeлыя булки хлeба, на чистые костюмы прохожих, на улыбающiяся губы хорошо одeтых женщин, на спокойныя лица мужчин... Все так ново и так чудесно... Многiе оборачиваются нам вслeд и с улыбкой смотрят: не пьяна ли эта тройка странных людей? Они, видимо, не из деревни -- всe в очках. Так, что же так изумляет и поражает их? Внезапно Юра просит: -- Ватик, а ну-ка, дай-ка мнe, как слeдует, кулаком в спину, а то что-то мнe кажется -- я сплю в лагерном баракe и все это во снe вижу. И идущiе сзади солидные европейцы шокированы гулким ударом кулака по спинe, веселым смeхом и радостным возгласом: -- Ну, слава Богу, больно! Значит -- на яву!.. -------- Нити души "Вот, вот она, вот русская граница. Святая Русь! Отечество! Я -- твой! Чужбины прах с презрeньем отряхаю, Пью жадно воздух сей -- он мнe родной." Пушкин. Прошло два года -- первые годы, когда за 14 лeт я ни разу не сидeл в тюрьмe. Не так развернулась жизнь, как мы ждали. Я мечтал как-нибудь раздобыть стипендiю, чтобы подтянуть свое медицинское образованiе и дeйствительно знать. Брат мечтал ⁴⁶³ о тихом уголкe гдe-нибудь на берегу Адрiатическаго моря с рыболовным отдыхом и полной тишиной. Не удалось. Наша работа оказалась нужной для Зарубежной Россiи. Эта Россiя потребовала тысячами голосов из всeх концов мiра рапорта о том, что мы видeли на Родинe. Оказалось, что эмиграцiя так мало знает о реальной совeтской жизни. Но нити ея души по прежнему крeпко привязаны к Родинe. И оказалось, что боль Россiи -- это боль каждаго русскаго, гдe бы он ни был. Мы не могли не отозваться на эти голоса. И иллюзiи отдыха и учебы разлетeлись, как дым. Россiя не дала даже нам, усталым, отпуска, ибо бой на Ея фронтe еще не закончен. Когда я приготовил в типографiю послeднюю главу этой книги, мы рeшили вспрыснуть этот торжественный день. -- Дядя Ваня! А вeдь, елки палки, скажи кто нибудь этак годика два с гаком гому назад, что мы будем сидeть живыми внe лагеря на волe, за батареей бутылок -- вeдь, ей Богу, никто из нас не повeрил бы!.. -- Еще бы!.. Но, вот, скажи тебe кто-нибудь сейчас, что мы скоро будем, Бог даст, выпивать в Москвe -- так ты повeришь? А вeдь, по существу, это куда болeе вeроятно, чeм был успeх нашего драпежа... -- Это -- что и говорить... Оно, конечно, о воронах и "мазепах" в жареном и вареном видe думать теперь не приходится, но... Ноет все-таки что-то там, внутри... Как-то -- не жизнь нам здeсь. Так -- временное прозябанiе. Душа не живет. И ничто так не радует, как на родной землe. Вeдь смeшно признаться, а часто хочется -- ну хоть бы одним глазком опять на Россiю взглянуть, один денек побыть там. Чорт побери, хотя бы даже в концлагерe!.. Рука брата, наливавшая очередныя порцiи, как-то дрогнула. -- Да... Это что и говорить... -- тихо сказал он. -- Россiя без нас выкрутится, а вот нам без нея -- никоторой жизни нeт. Нам, русским, ни французами, ни нeмцами, ни болгарами все равно не сдeлаться. То, что создало из маленькаго Московскаго княжества Русскую ⁴⁶⁴ Имперiю -- вот это "штабс-капитанское" -- все равно гдe-то сидит в каждом из нас. И пока мы не вернемся на Родину, покоя нам не дано". Мы замолчали... И тяжело стало на душe... Брат опустил глаза на сверкающую поверхность рюмки, и чувствовалось, что его мысли унеслись далеко, далеко... Куда -- не нужно было и спрашивать... Внезапно в тишинe комнаты установленное на волнe Москвы радiо зашумeло шумом большой площади... Почудился шорох двигающейся толпы, потом смутно прорeзался звонок трамвая, как будто прогудeл автомобильный гудок. Мы замерли... И в торжественной тишинe ночи стали бить куранты Спасской башни. 12 часов... Мягкiе, мощные звуки старых московских колоколов понеслись с Красной площади и, подхваченные волнами радiо, стали катиться по всему мiру... И каждый удар этих колоколов больно бил по напряженному, сжавшемуся от тоски, сердцу... Я поднял свою рюмку. -- Ну, что-ж, братик!.. Вздохнем, тряхнем бывалыми головами и выпьем за скорую встрeчу "под Кузнецким мостом"!.. Шутка не удалась. Брат молча, не улыбаясь, поднял свою рюмку. Мы чокнулись, выпили и потом через стол крeпко пожали друг другу руки. И все расплылось в туманe слез, покрывших глаза... Конец Издательство "Голос Россiи" Типографiя "Рахвира" Зав. Издат. Вс. Левашев Софiя (Болгарiя)