еррор... -- Вот что, товарищ... Я временно могу освободить вас от работ. Но лeчить и вылeчить вас у нас нечeм... Неужели никто с воли не может помочь вам посылками? -- Что вы, доктор, все каркаете "воля, воля", -- грубо обрывает юноша. -- Было бы кому -- давно прислали бы... Ну, а что-ж мнe п═о═с═л═e вашего отдыха дeлать? -- Если не сможете работать -- придется в инвалиды вас записать... Худое лицо юноши передернулось болeзненной гримасой. -- Ах, в и<н>валиды?... А потом в лeс на покой?... Понимаю... -- Я вам рыбьяго жиру выпишу... Пока есть... -- Ах, п═о═к═а ═е═с═т═ь?... А потом?... Вы бы уж, доктор, не валяли дурака и сказали бы прямо -- аминь человeку... Честнeе было бы... -- Почему же? -- мягко отвeчаю я... -- Как нибудь устроитесь с питанiем... На болeе легкую работу станете... Юноша как-то злорадно смeется и пальцы его сжимаются в кулаки. -- Ах, "как-нибудь"... -- каким-то свистящим шепотом повторяет он и потом яростно вскрикивает: -- Будьте вы прокляты... вы всe!.. -- и, хлопнув дверью, выбeгает из кабинета.. Я остаюсь один, подавленный безвыходностью судьбы этого юноши и яростью его вспышки.. Проходит нeсколько молчаливых секунд, и в двери стучит слeдующiй. Еще одна капля человeческаго горя сейчас пройдет перед моими глазами... И я безпомощен перед этим каскадом боли и горя людского, ибо я сам только пeшка в этой окружающей нас стихiи жестокости и бездушiя... 439 У меня, как Начальника Санитарной части, есть право держать 30 человeк в теченiе мeсяца на пониженной нормe труда. Вот этих нeскольких человeк я могу зачислить во временную команду слабосильных... Ну, а что с ними будет дальше? А что с тeми, что еще ждут очереди в корридорe? Может быть, не всe они знают, что я ничeм не могу им помочь, что я тоже винтик бездушной машины, что я обязан поставить им в формулярe роковое слово "инвалид"... И через нeсколько дней придет конвой и поведет их в какой-нибудь инвалидный пункт, втиснутый гдe-нибудь в самой глуши, между болотами... Хорошо еще, если им там помогут и пришлют денег или продовольствiя. А если нeкому прислать? Долго ли проживут они в этих инвалидных пунктах? И вот, каждый день стоят люди в корридорах, думая, что медицинскiй осмотр облегчит их положенiе. И десятки людей смотрят в мои глаза. Но развe я могу им сказать, что совeтскiй концентрацiонный лагерь безпощаден к тeм, кого он использовал и из кого он выжал всe силы. Что я не могу спасти всeх, что я могу немного помочь только единицам... Но выбирать эти единицы из сотен одинаково несчастных -- развe это легко?... Непокорная молодежь В маленькой карантинной палатe лежит в одиночествe и, видимо, наслаждается отдыхом Костя. Он уже побрился присланной мною бритвой и читает какую-то книгу. По выраженiю его лица замeтно, что для него этот отдых давно небывалое явленiе. Он немного настороженно встрeчает меня, но на этот раз я крeпко обнимаю его, и он отвeчает таким же сердечным поцeлуем. -- Ну, и напугали же вы меня, дядя Боб... Прямо в холодный пот вогнали... Я уж только потом понял... -- Да дeло ясное... Без блата ни до порога, а с блатом хоть за море... А при всeх блат нельзя показывать. . Надо осторожно... Тут шпiонов кругом полно... Вот полежите здeсь денька два-три, а потом увидим... А то 440 завтра, может быть, погнали бы вас в лeс... Ну, разскажите прежде всего -- на сколько? -- Красненькая... (10 лeт). -- Ого, а за что? Костя морщится. -- Статья плохая -- 58, 8. -- Ишь ты... Совсeм серьезно... А на кого же вы террор наводили? Костя не поддерживает моего шутливаго тона. -- Серьезное дeло было... Сталина пристрeлить хотeли... На первомайском парадe с крыши ГУМ'а. Да засыпались... Человeк 50 в расход пошло... -- Здорово... А много вас всего было? -- Да ребят полтораста... -- А каких ребят? -- Да все комсомольцы... Эх, не удалось, чорт побери... Ну да ничего: не мы, так другiе... В голосe юноши досада, как будто разговор идет о проигрышe спорт-состязанiя. -- Что это у вас такой зуб против Сталина. -- Тут, Борис Лукьянович -- не зуб, а хуже. Вам-то что -- вы-то ему сразу не вeрили... А мы -- комсомольцы -- сколько мы своих сил и жизней в пятилeтку вложили... вeрили, дураки, что потом рай соцiалистическiй настанет... Ну, а нас на раскулачиванiе погнали. Не дай Бог никому видeть то, что мы видали. Сколько народу погибло... Нашего русскаго народа. И вeдь какого! Кулаки эти -- лучшiе крестьяне... Эх... "Весь изъян на крестьян"... Вeрно, их и здeсь много? -- Процентов до 70. Мало кто из них здeсь, вот, в центральных пунктах пристроился. Большинс<т>во -- лeтом на торфe, весной на -- сплавe, а зимой -- на лeсозаготовках... -- Ну, а всего-то здeсь много народа? -- Не мало, что и говорить... Когда я в Соловках в 1928 году сидeл, по всей Карелiи вмeстe с Соловками тысяч до 18 было заключенных. -- Ну, а теперь? -- Теперь -- в ББК что-то 285.000, да у нас в Свирьлагe, кажется 75.000... Я как-то с братом подсчитывали 441 -- он в УРЧ работал -- всего по лагерям сидит никак не меньше пяти миллiонов человeк... Костя покачал головой. -- Да... Экспериментик, что и говорить!... -- А вы в него еще вeрите, Костя? -- Вeрил бы -- не здeсь бы был! -- Ну, тут окончательно вышибутся остатки и<л>люзiй. Для этого лагерь лучшая школа. Лицо Кости сморщилось, как от зубной боли. На его обычно привeтливом и веселом лицe появились морщины какой-то злобы и мстительности. -- Не во мнe дeло... Что -- я? Песчинка! Теперь массы говорят и рeшают. Вот, жену у меня разстрeляли по этому же дeлу -- патроны из казармы крала... Но это все личное... Дeло даже не в том, что, вот, Сталин н═а═с обманул... Мы не за свою обманутую исковерканную жизнь мстим... За всю страну, за Россiю, которую он кровью залил, за концлагерь, за голод, за рабство. Вот это мы не простим. Вот, попомните меня -- своей смертью Сталин не умрет... Голос Кости звучал твердо и жестоко. Выход Поздно вечером прибeгает курьер III части: -- Т. Начальник... Так что срочно просят придти в 17-ый барак... Что-сь случилось... Подхватываю походную аптечку и бeгу. В баракe -- полная тьма. Всe керосиновыя лампочки перенесены в комнату администрацiи, гдe толпятся люди в военной формe. -- Ага, вот и вы, доктор, -- встрeчает меня уполномоченный III части. -- Осмотрите вот этого... "бывшаго" человeка... И главное -- с═а═м или н═е ═с═а═м?.. На лежанкe странно вытянулось тeло с повернутой на бок головой. На шеe трупа видна сине-багровая полоса от веревки. Относительно смерти сомнeнiй никаких. -- Давно сняли? -- Да нeт... С полчаса... Рабочiй за барак случайно вышел -- видит: висит кто-то... Он крик и поднял... 442 Я поднес лампу к судорожно перекосившемуся лицу и невольно вздрогнул: эта гримаса отчаянiя и злобы сразу напомнила мнe того студента, который сегодня был у меня на осмотрe. Он нашел, значит, рeшенiе вопроса, что ему дeлать... Да... "Смерть -- выход из всякаго положенiя, Но единственное положенiе, из котораго выхода нeт"... -- Слышьте, Солоневич, -- наклоняется ко мнe чекист, -- нам главное -- нeт ли слeдов, что е═г═о повeсили? -- Нeт. Этот, видно, сам... -- С чего это он? -- насмeшливо поднимает брови чекист. Я молча пожимаю плечами... По своему, он, этот студент, прав. Наблюдать свое угасанiе и с тоской ждать послeдних минут, когда легкiя будут разрываться от жажды воздуха и жажды жизни... Нeт уж, лучше сразу... Мрачная, обнаженная арифметика совeтской дeйствительности... Я понимаю его, как врач, и негодую, как гражданин: почему он, безвременно уходя в иной мiр, не захватил с собой кого-нибудь из своих тюремщиков и палачей?... Обыкновенная исторiя Спал я в своей комнаткe недолго -- вeроятно, часа два. Ночью в корридорe лазарета раздался шум топочущих ног, и меня вызвал голос взволнованнаго санитара. В перевязочной ничком на клеенчатом диванe лежал и тяжело всхлипывал человeк в военной одеждe, с окровавленной головой. Из палат достали еще двe лампочки, и раненаго перенесли на перевязочный стол. Один из заключенных, принесших раненаго, видимо, рабочiй мастерских, глухо сказал: -- Тут еще, товарищ доктор, евонная шапка... Она там сбоку валялась... Измятая фуражка объяснила многое: у нея была сине-зеленая тулья и малиновый околыш -- форма сотрудника ОГПУ. Все событiе сразу приняло политическую 443 окраску. Оно оказалось одним из безчисленных явленiй "классовой борьбы", или, правильнeе выражаясь, борьбы власти с народом, которая ни на минуту не прекращается на великих просторах страны, "достигшей соцiализма". -- Вы бы лучше, товарищи, подождали, -- сказал я рабочим. -- Вeроятно, нужно будет показанiя дать III части. -- Нeт уж, доктор... Вы уж не серчайте... Мы пойдем. Мы вeдь не знали, кто там лежит. Темно было. Потому-то и принесли. А ежели-б видали, может, и не подошли: какое наше дeло?.. А теперь наше дeло маленькое. Пущай сами ищут, кто и как... Ну, прощевайте, доктор... Пока... Я послал санитара с докладом в III часть и при тусклом свeтe керосиновых ламп стал осматривать раненаго. Дeло оказалось серьезным: затылочная часть черепа была проломлена каким-то тупым предметом, вeроятно, кирпичем. Срeзав волосы и обрив край раны, я удалил выступившiе осколки костей и, продезинфецировав края раны, стал перевязывать ее. В лазарет, совсeм запыхавшись, вбeжал чекист. -- Что тут у вас, товарищ Солоневич?.. -- Да не знаю... Вот сейчас закончу -- сами увидите... Когда перевязка была закончена, я повернул голову раненаго, бывшаго по-прежнему, без сознанiя, и освeтил его лицо лампой. -- Ах, чорт! -- взволнованно воскликнул чекист. -- Да это наш новый уполномоченный... Проскурняк... Только что из Москвы прибыл... Вот, сволочи!.. Как это он к вам попал? -- Да вот принесли... -- А кто -- не замeтили? -- Нeт... Не видал... А теперь вот что, товарищ дежурный. Раненаго нужно срочно дославить в центральный лазарет. Тут, в этих условiях, я операцiю дeлать не могу. Идите, срочно вызывайте карету скорой помощи. Скоро выяснилось, что карета скорой помощи была поломана. Пытались вызвать пожарный автомобиль, но и он был в ремонтe. 444 -- Вот, дьяволы!.. -- выругался сотрудник III части. -- В легковой машинe везти нельзя. Я же понимаю: лежачим нужно... Что же дeлать-то? Сошлись на компромиссe -- я отправляю раненаго на санитарной повозкe, но только получив об этом оффицiальное распоряженiе. Добился я этого не без труда, но мнe нужно было застраховать себя от обвиненiя, что я отправил тяжело раненаго, нуждающагося в покоe, в обыкновенной повозкe... И по много меньшим поводам "пришивали" новое дeло. Минут через 10 к дверям лазарета подъeхала повозка, на которой санитарная часть привозила больных и отвозила покойников. На повозкe сидeл наш постоянный возница "покойницкiй кучер", маленькiй полeсскiй мужиченко, Татарук. В нашей медицинской работe этот Татарук был нeкими "валерiановыми каплями". Заросшiй пеньковой бородищей, какой-то удивительно уютный и мягкiй, этот мужичек успокаивающе дeйствовал на всeх больных. А в качествe санитара для душевно больных он был просто незамeним и часто дeлал ненужной примeненiе смирительной рубашки. Его любовно-мягкое отношенiе к людям, их горю и боли как-то невольно напоминало мнe толстовскаго Каратаева. Однажды случайно мнe удалось подслушать, как он, снимая с покойника казенное бeлье (в лагерe умерших хоронят обнаженными, без гробов, в общей могилe), говорил ему вполголоса, с самыми ласковыми интонацiями своего хрипловатаго баска: -- Ну что-ж, браток... Такая уж, значится, твоя планида! Оно и вeрно, браток, всe там будем... Ну, ну... Дай руку... Вот так... Вот и поeдем сейчас, значит, в могилку, на покой... Всe под Богом ходим... Кому куда от Бога назначено -- тот туда в назначенный час и пойдет... Ну-ка еще... Вот так... И теперь в предразсвeтном полумракe этот неграмотный мужичек, приговоренный к 10 годам за какой-то "шпiонаж" ("был бы человeк, а статья всегда найдется"!), хлопотливо указывал санитарам, как покойнeе положить раненаго и, суетясь, хозяйственно подравнивал пучки соломы 445 на своей "каретe скорой помощи" в одну (весьма дохлую) лошадиную силу... -- Только вы осторожнeе поeзжайте, Татарук, -- предупредил я. -- У парня голова ранена... А у ворот к вам из III части человeк подсядет. -- Ну что вы, товарищ начальник, -- обидeлся мой мужичек. -- Развe-ж впервой? Чистых покойничков важивали и то ничего! Довезем, как миленькаго. В это время санитар принес из перевязочной смятую фуражку. -- На, Татарук, вези и этое барахло. Может, еще сгодится полголовы прикрыть. Добродушное лицо Татарука при видe фуражки вдруг стало напряженным и серьезным. -- Вот оно што? -- протянул он. -- Из гадов, значится?.. -- А твое дeло шашнадцатое, -- хмуро оборвал его санитар. -- Твое дeло довезти куда надо ж═и═в═о═г═о. -- Ж═и═в═о═г═о═? Понимаю, -- тихо отозвался Татарук каким-то странным, приглушенным тоном, не глядя ни на кого, и задергал вожжами. -- Н-н-но, родимая! вытягай... Повозка тихо отъeхала от лазарета. Санитары ушли. Чтобы немного успокоить напряженный нервы, я отошел от дома в сторону разстилавшейся в предразсвeтном туманe рeки и, вдыхая свeжiй утреннiй воздух, вглядывался в мирныя розовыя полосы утренней зари, освeщавшiя линiю горизонта. Внезапно странные тарахтящiе звуки привлекли мое вниманiе. За лазаретом, по длинной бревенчатой дорогe, ведущей к лагерным воротам, вскачь неслась повозка. Приподнявшись на сидeньe, Татарук бeшенно нахлестывал свою клячу, и санитарная повозка, с лежащим в ней без памяти с проломанной головой чекистом, подпрыгивала и билась о бревна... Я отвернулся и снова стал смотрeть на мирную картину просыпающагося утра... Еще полчаса тому назад этот чекист был для меня каким-то абстрактным человeком, пацiентом, раненым. А теперь, по странной противорeчивости человeческаго сердца, я почувствовал себя каторжником, находящимся под пятой у этих людей в сине-зеленых фуражках, и понял, ч═т═о на сердцe у маленькаго простого полeсскаго мужичка с добродушным лицом и мягкими глазами... 446 -------- Глава VIII -------- Драпёж "Никто пути пройденнаго У нас не отберет"... Из пeсни Историческiй день -- 28 iюля 1954 года Третiй раз... Неужели судьба не улыбнется мнe и на этот раз? И я обводил "послeдним взглядом" проволочные заборы лагеря, вооруженную охрану, толпы голодных, измученных заключенных, а в головe все трепетала и билась мысль: -- Неужели и этот побeг не удастся? День проходил, как во снe. К побeгу все было готово, и нужно было ждать вечера. Из самой ограды лагеря я должен был выйти налегкe. Всe свои запасы для длительнаго похода я хранил в аптечкe спортивнаго стадiона, в мeшечках и пакетах с надписями: "Venena" с черепом и скрещенными костями. А свои запасы я собирал нeсколько мeсяцев, урывая от скуднаго пайка, требуя для "медицинскаго анализа" продукты из складовъ и столовых. И для 2-3 недeль тяжелаго пути у меня было килограмма 4 макарон, кило три сахару, кусок сала и нeсколько сушеных рыб... Как-нибудь дойду!.. Первая задача Прежде всего нужно было выйти из ограды лагеря так, чтобы не возбудить подозрeнiй. Я, как доктор, пользовался нeкоторыми возможностями покидать лагерь на нeсколько часов, но для успeшности побeга нужно было обезпечить себe большую свободу дeйствiй. Нужно было, чтобы меня не начали искать в этот вечер. 447 sol212.jpg КАРТА КАРЕЛIИ Прерывистыми линiями намeчен путь побeга моего брата из Медвeжьей Горы (сeвер Онежскаго озера) и мой -- из Лодейнаго Поля. 448 Случай помог этому. -- Вам телефонограмма, доктор, -- сказал, догнав меня, санитар, когда я по досчатому мостку через болото шел в амбулаторiю. Я безпокойно развернулъ листок. Телефонограмма за нeсколько часов до побeга не может не безпокоить... "Начальнику Санитарной Части, д-ру Солоневичу. Предлагается явиться сегодня к 17 часам на стадiон Динамо. Начальник Административная Отдeла Скороскоков". На душe посвeтлeло, ибо это вполнe совпадало с моими планали. Благополучно выйдя из ограды лагеря, я облегченно перевел дух. Первая задача была выполнена. Второй задачей -- было уйти в лeса, а третьей -- уйти из СССР. Ладно! "Безумство смeлых -- вот мудрость жизни". Рискнем! Мой послeдний совeтскiй футбольный матч На стадiонe "Динамо" предматчевая лихорадка. Команда Петрозаводска уже тренировалась на полe. Два ряда скамей, окружавших небольшую площадку с громким названiем "стадiон", уже полны зрителями. Из своего маленькаго врачебнаго кабинета я слышал взволнованные голоса мeстных футболистов. Видимо, что-то не клеится, кого-то не хватает. Приготовив сумку скорой помощи, я уже собирался выйти на площадку, как неожиданно в корридорe раздeвалки столкнулся с капитаном команды -- он же начальник адмотдeла мeстнаго ГПУ. Толстое, откормленное лицо чекиста было встревожено. -- Доктор, идите-ка сюда. Только тихонько, чтобы петрозаводцы не услыхали. Тут наш игрок один в дымину пьян. Нельзя-ли что сдeлать, чтобы он, стервец, очухался? На скамейкe в раздeвалкe игроков, дeйствительно, лежал и что-то мычал человeк в формe войск ОГПУ. Когда я наклонился над ним и тронул его за плечо, всклокоченная голова пьянаго качнулась, повела мутными глазами и снова тяжело легла на лавку. 449 -- Нeт, товарищ Скороскоков. Ничего тут не выйдет. Чтобы он очухался, кое-что, конечно, можно устроить. Но играть он все равно не сможет. Это категорически. Лучше уж и не трогать. А то он еще скандалов надeлает. -- Вот, сукин сын! И этак подвести всю команду! Посажу я его на недeльку под арест. Будет знать! Чорт побери... Лучшiй бек! Через нeсколько минут из раздeвалки опять с озабоченным лицом вышел Скороскоков и с таинственным видом поманил меня в кабинет. -- Слушайте, доктор, -- взволнованно сказал он тихим голосом, когда мы остались одни. -- Вот какая штукенцiя. Ребята предлагают, чтобы вы сегодня за нас сыграли. -- Я? За "Динамо?" -- Ну, да. Игрок вы, кажись, подходящiй. Есть ребята, которые вас еще по Питеру и по Москвe помнят, вы тогда в сборной флота играли. Так, как -- сыграете? А? -- Да я вeдь заключенный. -- Ни хрeна! Ребята наши не выдадут. А петрозаводцы не знают. Вид у вас знатный. Выручайте, доктор. Не будьте сволочью... Как это говорится: "чeм чорт не шутит, когда Бог спит". А для нас без хорошаго бека -- зарeз. Волна задора взмыла в моей душe. Чорт побери! Дeйствительно, "если погибать -- так уж с музыкой". Сыграть развe, в самом дeлe, в послeднiй разочек перед побeгом, перед ставкой на смерть или побeду? Эх, куда ни шло! -- Ладно, давайте форму. -- Вот это дeло, -- одобрительно хлопнул меня по плечу капитан. -- Компанейскiй вы парень, товарищ Солоневич. Сразу видать -- свой в доску. Каково было ему узнать на слeдующiй день, что этот "свой парень" удрал из лагеря сразу же послe футбольнаго матча. Иная гримаса, вeроятно, мелькнула у него на лицe, когда он, отдавал приказанiе: "Поймать обязательно. В случаe сопротивленiя -- пристрeлить, как собаку". 450 Матч "...Футбол -- это такая игра, гдe 22 больших, больших дурака гоняют 1 маленькiй, маленькiй мячик... И всe довольны"... (шутка). Я не берусь описывать ощущенiй футболиста в горячем, серьезном матчe. Радостная автоматичность привычных движенiй, стремительный темп смeняющихся впечатлeнiй, крайняя психическая сосредоточенность, напряженiе всeх мышц и нервов, бiенье жизни и силы в каждой клeточкe здороваго тeла -- все это создает такой пестрый клубок ярких переживанiй, что еще не родился тот поэт или писатель, который справился бы с такой темой. Да и никто из "артистов пера", кромe, кажется, Конан-Дойля, и "не возвышался" до искусства хорошо играть в футбол. А это искусство, батеньки мои, хотя и менeе уважаемое, чeм искусство писать романы, но никак не менeе трудное. Не вeрите? Ну, так попробуйте! Тяжелая задача... Не зря вeдь говорит народная мудрость: "У отца было три сына: двое умных, а третiй футболист". А если разговор дошел уж до таких интимных тем, так уж позвольте мнe признаться, что у моего отца как раз было три сына и -- о, несчастный! -- всe трое -- футболисты. А я, мимоходом будь сказано, третiй-то и есть. Ну, словом, минут за пять до конца матча счет был 2:2. Толпа зрителей гудeла в волненiи. Взрывы нервнаго смeха и апплодисментов то и дeло прокатывались по стадiону, и все растущее напряженiе игроков проявлялось в бeшенном темпe игры и в рeзкости. Вот, недалеко от ворот противника наш центр-форфард удачно послал мяч "на вырыв", и худощавая фигура инсайда метнулась к воротам... Прорыв... Не только зрители, но и всe мы, стоящiе сзади линiи нападенiя, -- замираем. Дойдет ли до ворот наш игрок?.. Но наперерeз ему уже бросаются два защитника. Свалка, "коробочка" и наш игрок лежит на землe, грубо сбитый с ног. Свисток... Секунда громаднаго напряженiя. Судья медленно дeлает шаг к воротам, и мгновенно всe понимают причину свистка: Penalty kick! 451 Волна шума проносится по толпe. А наши нервы, нервы игроков, напрягаются еще сильнeй... Как то сложится штрафной удар? Пропустить удачный момент в горячкe игры -- не так уж обидно. Но промазать penalty-kick, да еще на послeдних минутах матча -- дьявольски обидно... Кому поручат отвeтственную задачу -- бить этот штрафной удар? У мяча кучкой собрались наши игроки. Я отхожу к своим воротам. Наш голкипер, на совeсти котораго сегодня один легкiй мяч, не отрывает глаз от того мeста, гдe уже установленный судьей мяч ждет "рокового" удара. -- Мать моя родная! Неужто смажут? -- Ни черта, -- успокаиваю я. -- Пробьем, как в бубен.. -- Ну, а бьет-то кто?.. В этот момент через все поле проносится крик нашего капитана:. -- Эй, товарищ Солоневич! Кати сюда! "Что за притча. Зачeм я им нужен? Неужели мнe поручат бить?".. Бeгу. Возволнованныя лица окружают меня. Скороскоков вполголоса говорит: -- А, ну ка, доктор, ударь-ка ты. Наши ребята так нервничают, что я прямо боюсь... А вы у нас дядя хладнокровный. Людей рeзать привыкли, так тут вам пустяк... Двиньте-ка... Господи!.. И бывают же такiя положенiя!.. Через нeсколько часов я буду "в бeгах", а теперь я рeшаю судьбу матча между чекистами, которые завтра будут ловить меня, а потом, может быть, и разстрeливать... Чудеса жизни... Не торопясь, методически, я устанавливаю мяч и медленно отхожу для разбeга. Кажется, что во всем мiрe остаются только двое -- я и вражескiй голкипер, согнувшiйся и замершiй в воротах. По старому опыту я прекрасно знаю, что в такiя минуты игра на нервах -- первое дeло. Поэтому я увeренно и насмeшливо улыбаюсь ему в лицо и не спeша засучиваю рукава футбольной фуфайки. Я знаю, что каждая секунда, выигранная мною до удара, ложится тяжким бременем на психику голкипера. Не хотeл бы я теперь быть на его мeстe! 452 Все замерло. На полe и среди зрителей есть только одна двигающаяся фигура -- это я. Но я двигаюсь неторопливо и увeренно. Мяч стоит хорошо. Бутца плотно облегает ногу. В нервах -- приподнятая увeренность... Вот, наконец, и свисток. Бeдный голкипер! Если всe в лихорадкe ожиданiя, то каково-то ему?... Нeсколько секунд я напряженно всматриваюсь в его глаза, опредeляю, в какой угол ворот бить и плавно дeлаю первые шаги разбeга. Потом мои глаза опускаются на мяч и -- странное дeло -- продолжают видeть ворота. Послeднiй стремительный рывок, ступня ноги плотно пристает к мячу, и в сознанiи наступает перерыв в нeсколько сотых секунды. Я не вижу полета мяча и не вижу рывка голкипера. Эти кадры словно вырeзываются из фильма. Но в слeдующих кадрах я уже вижу, как трепыхается сeтка над прыгающим в глубинe ворот мячем и слышу какой-то общiй вздох игроков и зрителей... Свисток, и ощущенiе небытiя прекращается... Гол!.. Гул апплодисментов сопровождает нас, отбeгающих на свои мeста. Еще нeсколько секунд игры и конец... 3:2... Задача No. 2 Затихло футбольное поле. Шумящим потоком вылились за ворота зрители. Одeлись и ушли взволнованные матчем игроки... Я задержался в кабинетe, собрал в сумку свои запасы и через заднюю калитку вышел со стадiона. Чтобы уйти в карельскiе лeса, мнe нужно было перебраться через большую полноводную рeку Свирь. А весь город, рeка, паром на ней, всe переправы -- были окружены плотной цeпью сторожевых постов... Мало кому из бeглецов удавалось прорваться даже через эту первую цeпь охраны... И для переправы через рeку я прибeг к цeлой инсценировкe. В своем бeлом медицинском халатe, с украшенными красными крестами сумками я торопливо сбeжал к берегу, изображая страшную спeшку. У воды нeсколько баб стирали бeлье, рыбаки чинили сeти, а двое ребятишек с лодочки удили рыбу. Регулярно обходящаго берег красноармейскаго патруля не было видно. 453 -- Товарищи, -- возбужденно сказал я рыбакам. -- Дайте лодку поскорeе! Там, на другом берегу человeк умирает. Лошадь ему грудь копытом пробила... Каждая минута дорога... -- Ах, ты, Господи, несчастье-то какое!... Что-ж его сюда не привезли? -- Да трогать с мeста нельзя. На дорогe умереть может. Шутка сказать: грудная клeтка вся сломана. Нужно на мeстe операцiю дeлать. Вот у меня с собой и всe инструменты и перевязки... Может, Бог даст, еще успeю... -- Да, да... Вeрно... Эй, ребята, -- зычно закричал старшiй рыбак. -- Греби сюда. Вот, доктора отвезите на ту сторону. Да что-б живо... Малыши посадили меня в свою лодочку и под соболeзнующiя замeчанiя повeривших моему разсказу рыбаков я отъeхал от берега. Вечерeло. Солнце уже опускалось к горизонту, и его косые лучи, отражаясь от зеркальной поверхности рeки, озаряли все золотым сiянiем... Гдe-то там, на западe, лежал свободный мiр, к которому я так жадно стремился... Вот, наконец, и сeверный берег. Толчек, и лодка стала. Я наградил ребят и направился к отдаленном домикам этого пустыннаго берега, гдe находился воображаемый пацiент... Зная, что за мной могут слeдить с другого берега, я шел медленно и не скрываясь. Зайдя за холмик, я пригнулся и скользнул в кусты. Там, выбрав укромное мeстечко, я прилег и стал ждать наступленiя темноты. Итак, двe задачи уже выполнены успeшно: я выбрался из лагеря и переправился через рeку. Как будто немедленной погони не должно быть. А к утру, я буду уже в глубинe карельских лeсов и болот... Ищи иголку в стогe сeна! На мнe плащ, сапоги, рюкзак. Есть немного продуктов и котелок. Компаса, правда, нeт, но есть компасная стрeлка, зашитая в рукавe. Карты тоже нeт, но как-то на аудiенцiи у начальника лагеря я присмотрeлся к висeвшей на стeнe картe. Надо идти сперва 100 километров прямо на сeвер, потом еще 100 на сeверо-запад и потом 454 свернуть прямо на запад, пока, если Бог даст, не удастся перейти границы между волей и тюрьмой... Темнeло все сильнeе. Гдe-то вдали гудeли паровозы, смутно слышался городской шум и лай собак. На моем берегу было тихо. Я перевел свое снаряженiе на походный лад, снял медицинскiй халат, достал свою драгоцeнную компасную стрeлку, надeв ее на булавку, намeтил направленiе на N и провeрил свою боевую готовность. Теперь, если не будет роковых случайностей, успeх моего похода зависит только от моей воли, сил и опытности. Мосты к отступленiю уже сожжены. Я уже находился в "бeгах". Сзади, меня ждала пуля, а впереди, если повезет, -- свобода. В торжественном молчанiи наступившей ночи я снял шапку и перекрестился, как когда-то, 14 лeт тому назад, на набережной Ялты. С Богом! Вперед! Среди лeсов и болот Теперь возьмите, друг-читатель, карту "старушки-Европы". Там, к сeверо-востоку от Ленинграда вы легко найдете большую область Карелiю. Если вы всмотритесь болeе пристально и карта хороша, вы между величайшими в Европe озерами -- Ладож<с>ким и Онежским -- замeтите тоненькую ниточку рeки и на ней маленькiй кружок, обозначающiй городок. Вот из этого-то городка, Лодейное Поле, на окраинe котораго расположен один из лагерей, я и бeжал 28 iюля 1934 года. Каким маленьким кажется это разстоянiе на картe! А в жизни -- это настоящiй "крестный путь"... Впереди передо мной был трудный поход, километров 150 по прямой линiи. А какая может быть "прямая линiя", когда на пути лежат болота, считающiяся непроходимыми, когда впереди дикiе, заглохшiе лeса, гдe сeть озер переплеталась с рeками, гдe каждый клочек удобной земли заселен, когда мeстное населенiе обязано ловить меня, как дикаго звeря, когда мнe нельзя пользоваться не только дорогами, но и лeсными тропинками из за опасности встрeч, когда у меня нeт карты и свой 455 путь я знаю только орiентировочно, когда посты чекистов со сторожевыми собаками могут ждать меня за любым кустом... Легко говорить -- "прямой путь!" И все это одному, отрываясь от всего, что дорого человeческому сердцу, -- от Родины, от родных и любимых. Тяжело было у меня на душe в этот тихiй iюльскiй вечер... Вперед! Идти ночью с грузом по дикому лeсу... Кто из охотников, военных, скаутов не знает всeх опасностей такого похода? Бурелом и ямы, корни и суки, стволы упавших деревьев и острые обломки скал, -- все это угрозы не меньше, чeм пуля сторожевого поста... А вeдь болeе нелeпаго и обиднаго положенiя нельзя было и придумать -- сломать или вывихнуть себe ногу в нeскольких шагах от мeста побeга... При призрачном свeтe луны (полнолунiе тоже было принято во вниманiе при назначенiи дня побeга) я благополучно прошел нeсколько километров и с громадной радостью вышел на обширное болото. Идти по нему было очень трудно: ноги вязли до колeн в мокрой травe и мху. Кочки не давали упора, и не раз я кувыркался лицом в холодную воду болота. Но скоро удалось приноровиться, и в мягкой тишинe слышалось только чавканье мокраго мха под моими ногами, каждый шаг которых удалял меня от ненавистной неволи. Пройдя 3-4 километра по болоту, я дошел до лeса и обернулся, чтобы взглянуть в послeднiй раз на далекiй уже город. Чуть замeтные огоньки мелькали за темным лeсом на высоком берегу Свири, да по-прежнему паровозные гудки изрeдка своим мягким, протяжным звуком нарушали мрачную тишину лeса и болота. Невольное чувство печали и одиночества охватило меня. 456 Горькiя мысли Боже мой!.. Как могло случиться, что я, вот, очутился в дебрях карельских лeсов в положенiи бeглеца, человeка "внe закона", котораго каждый должен преслeдовать и котораго каждый безнаказанно может убить?.. За что разбита и смята моя жизнь? И неужели нeт иной жизни, как только вот так -- по тюрьмам, этапам, лагерям, ссылкам, в побeгах, опасностях, под постоянным гнетом, не зная дома, семьи и никогда не будучи увeренным в кускe хлeба и свободe на завтра? И неужели не было иного пути, как только уйти из родной страны, ставшей мнe не матерью, а мачехой... Неужели надо было смириться? Неужели признать справедливость жертв, страданiй и смертей? Неужели стать соцiалистическим рабом, кроликом для вивисекцiй? Или самому превратиться в погонщика рабов и самому проводить такiе опыты?.. Нeт! Уж лучше погибнуть в этих лeсах, чeм задыхаться и гнить душой в этой странe рабства. И пока я еще не сломан, пока есть силы и воля -- надо бeжать и разсказать там, в ином мiрe, обо всем, что я видeл здeсь... И "там" продолжать мою борьбу. А тут остаться я могу только за рeшетками. Иной жизни у меня не будет. Вопрос поставлен правильно. Смерть или свобода. Третьяго пути не дано... Ну, что-ж... Мы еще повоюем, чорт возьми! Я глубоко вздохнул, сжал зубы, тряхнул головой и вошел во мрак лeсной чащи... Четырнадцать Четырнадцать дней... Т═о═л═ь═к═о четырнадцать дней!.. А о них можно написать томы, ибо каждый из этих дней был наполнен напряженiем тысяч опасностей, тысяч мелочей, от каждой из которых буквально зависила жизнь... И каждый из этих дней стоит в памяти, как будто это все было только вчера. И часто по ночам просыпаешься в поту, и кажется, что вот-вот только что зеленое карельское болото отпустило твои ноги из своего неумолимаго капкана... 457 Четырнадцать дней одинокая, затерявшаяся в дебрях сeверной тайги и болот, человeческая песчинка отыскивала свой путь в и═н═о═й ═м═i═р... Через лeса, гдe каждый невeрный шаг грозил переломом ноги и смертью; через топкiя болота, которыя хватали ноги, как клещами и тянули вниз в трясину; через горящiе лeса, душившiе своим дымом; через бурныя рeки, сбивавшiя с ног усталаго путника; вплавь через громадныя карельскiя озера с ледяной водой, заставлявшей коченeть тeло; сквозь тучи сeверных комаров и москитов, облeплявших лицо темной маской; мимо неизвeстных избушек и деревень, тщательно избeгая всeх тропинок и дорог, уходя от погони, от собак, от облав, под выстрeлами пограничников ускользая в дикiе лeса, голодным, усталым, с опухшими, израненными ногами, оставив позади все самое дорогое в жизни и только вeря в неисповeдимыя судьбы Всевышняго и сжав зубы в послeдней ставкe многолeтней борьбы на землe III интернацiонала. Да... Многое можно было бы написать про такой поход... Но -- он только ничтожная капля в морe страданiй и приключенiй всeх русских людей этой проклятой эпохи. И не для интереснаго чтенiя создана эта книга. И не моя судьба -- стержень ея. Да, Солоневич ушел... Но миллiоны страдающих русских людей остались т═а═м... И о них мы должны помнить всегда. Их горе должно быть нашим горем, их страданiя -- нашими страданiями. Ибо только в этом слiянiи мы остаемся р═у═с═с═к═и═м═и... Граница Не могу сказать, когда я перешел границу. Просeк пришлось пересeкать много. На каждой из них таились опасности, и мнe не было времени вглядываться, имeются ли на них пограничные столбы, разставленные на километр друг от друга. Но все-таки стали замeчаться признаки чего-то новаго. Вот, через болото прошли осушительныя канавы. Их раньше не было. Но развe эти канавы не могли быть прокопаны на каком-нибудь "образцовом совхоз