Джек Лондон. Желтый платок
- Конечно, не мое это дело, дружище, - сказал Чарли, - а только зря
ты надумал устроить последнюю облаву. Тебе не раз доводилось попадать в
опасные переплеты, иметь дело с опасными людьми, и ты остался целехонек, -
вот будет обида, если с тобой под конец что стрясется.
- Но как же обойтись без последней облавы? - возразил я с юношеской
самонадеянностью. - Сам знаешь, все имеет конец. А раз так, какая-нибудь
из моих облав должна быть последней, тут уж ничего не поделаешь.
Чарли заложил ногу за ногу, откинулся на спинку стула и погрузился в
раздумье.
- Твоя правда, - сказал он наконец. - Но почему бы тебе не считать
последней облаву на Деметриоса Контоса? Ты вернулся с этого дела живым и
здоровым, хоть и принял хорошую ванну, ну и... и... - Тут он замолчал, а
немного погодя заговорил снова: - Словом, я никогда не прощу себе, если с
тобой теперь приключится какая беда.
Я посмеялся над страхами Чарли, но не смог устоять перед уговорами
этого человека, который горячо меня любил, и согласился считать, что
последняя облава уже позади. Два года мы были с ним неразлучны, а теперь я
уходил из рыбачьего патруля, чтобы вернуться в город и закончить
образование. Я скопил довольно денег, чтобы не знать нужды три года, пока
не окончу среднюю школу, и, хотя до начала учебного года было еще много
времени, я решил хорошенько подготовиться к приемным экзаменам.
Я уложил свои пожитки в матросский сундучок и собрался было ехать
поездом в Окленд, как вдруг в Бенишии появился Нейл Партингтон. Он
собирался срочно вести "Северного оленя" в Нижнюю бухту и по дороге должен
был зайти в Окленд. Нейл жил в этом городе, и до окончания школы я
собирался поселиться у него, а потому он предложил мне перенести на борт
шлюпа мой сундучок, чтобы плыть вместе.
Я перенес сундучок, а на исходе дня мы отдали швартовы и подняли
парус. Была осень, погода стояла коварная. Устойчивый морской бриз,
который дул летом каждый день, сменился капризными порывистыми ветрами,
небо заволокли тучи, так что трудно было предсказать, сколько продлится
наше плавание. Мы тронулись в путь с началом отлива, и, когда шли через
Каркинезский пролив, я бросил долгий, прощальный взгляд на Бенишию и на
пристань у Тернерской верфи, где мы когда-то осадили "Ланкаширскую
королеву" и захватили Большого Алека, Короля греков. А у выхода из пролива
я с большим интересом осмотрел то место, где всего несколько дней назад
непременно утонул бы, если б не благородный порыв Деметриоса Контоса.
Впереди, над заливом Сан-Пабло, стлался непроницаемый туман, и через
несколько минут "Северный олень" уже шел вслепую в сырой мгле. Но у Чарли
нюх был безошибочный, и он уверенно вел шлюп. Он признался нам, что сам не
знает, как это ему удается; каким-то чудом он все точнейшим образом
принимал в расчет: ветер, течение, расстояние, время, дрейф, скорость
хода.
- Кажется, туман рассеивается, - заметил Нейл Партингтон, после того,
как мы несколько часов плыли наугад. - Как, по-твоему, Чарли, где мы
теперь?
Чарли взглянул на часы.
- Сейчас шесть. Отлив продлится еще три часа, - сказал он ни с того
ни с сего.
- Но где мы все-таки? - настаивал Нейл.
Чарли подумал немного и ответил:
- Отлив малость снес нас в сторону, но если туман рассеется, а на это
очень похоже, вы увидите, что мы не дальше, чем в тысяче миль от пристани
Мак-Нира.
- Пожалуй, ты мог бы быть малость поточнее, - хмуро буркнул Нейл.
- Извольте, - отозвался Чарли. - До нее не меньше четверти мили и
никак не больше полумили, - уверенно заключил он.
Ветер свежел, под его порывами туман стал понемногу рассеиваться.
- Пристань вон там, - сказал Чарли, указывая в ту сторону, откуда дул
ветер.
Мы все трое стали напряженно вглядываться в туман, как вдруг
"Северный олень" с треском натолкнулся на что-то и остановился. Мы
бросились на нос и увидели, что наш бушприт запутался в такелаже какого-то
суденышка с короткой и толстой мачтой. Как оказалось, мы врезались в
стоявшую на якоре китайскую джонку.
Когда мы прибежали на нос, пятеро китайцев, словно потревоженные
пчелы, выползли из тесной каюты, протирая заспанные глаза.
Первым на палубе появился рослый, могучий человек, - мне сразу
бросились в глаза его щербатое лицо и желтый шелковый платок на голове.
Это был мой старый знакомый Желтый Платок, тот самый китаец, которого мы
год назад арестовали за незаконный лов креветок. Тогда он чуть не пустил
"Северного оленя" ко дну, да и сейчас мы едва не утонули из-за того, что
он грубо нарушил правила навигации.
- Послушай, ты, желторожая обезьяна, какого черта ты торчишь тут на
самом фарватере и не подаешь никаких сигналов? - возмущенно крикнул Чарли.
- Какого черта? - преспокойно отозвался Нейл. - А взгляните-ка
получше.
Мы поглядели туда, куда показывал Нейл, и увидели, что трюм джонки
почти полон только что выловленных креветок. А среди креветок было многое
множество крохотных рыбешек величиной от четверти дюйма. Желтый Платок
поднял свою сеть до начала прилива, снова забросил ее и под покровом
тумана нагло стоял на якоре, дожидаясь малой воды, чтобы поживиться еще
раз.
- Ну и ну! - Нейл почесал в затылке. - Сколько времени ловлю
браконьеров, чего только не перевидал, но чтобы нарушитель сам шел в руки,
такого еще не бывало. Послушай, Чарли, что нам теперь с ними делать?
- Отведем их на буксире в Сан-Рафаэль, вот и все, - сказал Чарли и
повернулся ко мне. - Оставайся на джонке, приятель, я брошу тебе буксирный
конец. Если ветер не переменится, мы успеем проскочить прежде, чем река
обмелеет, переночуем в Сан-Рафаэле, а в Окленде будем завтра к полудню.
С этими словами Чарли и Нейл вернулись на "Северный олень", и мы
тронулись в путь, ведя джонку на буксире. Я встал и, приняв командование
захваченным судном, правил им с помощью допотопного румпеля, приводившего
в движение дырявый, как решето, руль, сквозь который так и струилась вода.
Тумана как не бывало, и мы увидели, что Чарли правильно определил
наше местонахождение. Пристань Мак-Нира была в какой-то полумиле от нас.
Держась западного берега, мы обогнули мыс Педро и прошли мимо китайских
поселков, где поднялся страшный переполох, когда рыбаки увидели, что их
джонку ведет на буксире шлюп рыбачьего патруля.
Береговой ветер был порывист и неустойчив, мы бы предпочли, чтобы он
посвежел. Река, по которой нам предстояло пройти до Сан-Рафаэля, где мы
предполагали сдать пленников властям, протекает через бесконечные болота,
идти по ней в пору отлива очень трудно, а по малой воде - и вовсе
невозможно.
Теперь вода убыла почти наполовину, и следовало поторапливаться. Но
тяжелая джонка мертвым грузом тащилась позади шлюпа.
- Вели этим кулям поставить парус! - наконец крикнул Чарли. - Мне
вовсе не улыбается сидеть на мели до самого утра.
Я передал этот приказ Желтому Платку, а тот хриплым голосом что-то
скомандовал своим людям. Он был сильно простужен и весь сотрясался от
судорожного кашля, глаза его налились кровью. Вид у него поэтому был еще
свирепее обычного, и, когда он бросил на меня злобный взгляд, я вздрогнул,
вспомнив, как в прошлый раз был из-за него на волосок от гибели.
Его команда неохотно взялась за фалы, и косой диковинный парус
коричневого цвета взвился на мачте. Ветер был попутный, и, когда Желтый
Платок выбрал шкот, джонка устремилась вперед, а буксирный канат ослабел.
Как ни быстроходен был "Северный олень", джонка оказалась еще
быстроходнее; чтобы не столкнуться со шлюпом, я взял курс чуть круче к
ветру. Но джонка не потеряла скорости и через несколько минут оказалась на
наветренном траверзе шлюпа. Буксирный канат теперь натянулся под прямым
углом к обоим судам, - просто смешно было смотреть.
- Отдай буксир! - крикнул я.
Чарли колебался.
- Не бойся! - настаивал я. - Все будет в полном порядке. Мы проскочим
реку, не меняя галса, а вы идите следом до самого Сан-Рафаэля.
Чарли отдал буксир, и Желтый Платок велел одному из своих людей
выбрать канат. Уже смеркалось, и я смутно видел впереди устье реки, а
когда мы вошли в нее, едва мог разглядеть берега.
"Северный олень" остался позади, лавируя по узкому, извилистому
руслу. Но все-таки Чарли был рядом, и я ничуть не боялся своих пятерых
пленников; правда, в темноте следить за ними было трудно, и поэтому я
переложил револьвер из брюк в боковой карман куртки, откуда его легче
достать.
Один только Желтый Платок внушал мне некоторый страх, и, как вы скоро
сами убедитесь, он знал это и не преминул этим воспользоваться. Он сидел в
нескольких шагах от меня, у наветренного борта. Я едва различал в темноте
его фигуру, но от меня не укрылось, что он медленно, почти незаметно
пододвигается ко мне. Я не спускал с него глаз. Держа румпель левой рукой,
я правой нащупал в кармане револьвер.
Вот он пододвинулся еще на несколько дюймов, и я уже открыл было рот,
чтобы крикнуть: "Назад!" - как вдруг кто-то большой и тяжелый навалился на
меня со стороны подветренного борта. Это был один из китайцев. Он зажал
мне рот и так стиснул мою правую руку, что я не мог вытащить ее из
кармана. Конечно, я вырвался и освободил бы руку или позвал на помощь, но
в ту же секунду Желтый Платок набросился на меня.
Упав на дно джонки, я отчаянно сопротивлялся, но - увы - вскоре я был
связан по рукам и ногам, а рот мне накрепко заткнули каким-то тряпьем, -
как оказалось потом, ситцевой рубашкой. Китайцы так и оставили меня лежать
на дне. Шепотом отдавая команды, Желтый Платок взялся за руль. Вспомнив,
где мы находимся, и увидев, как переставили парус, который смутно
вырисовывался надо мной на фоне звездного неба, я понял, что джонку
направили в маленький заболоченный затон.
Через несколько минут мы пристали к берегу, и парус бесшумно
соскользнул с мачты. Китайцы притихли, как мыши. Желтый Платок сел на дно
джонки рядом со мной, и я почувствовал, что он с трудом сдерживает
надсадный, сухой кашель. Прошло минут семь или восемь, и я услышал голос
Чарли: это наш шлюп проходил мимо затона.
- Просто слов нет, как я счастлив, что мальчик благополучно отслужил
свое в рыбачьем патруле, - говорил он Нейлу, и я отчетливо слышал каждое
его слово.
Нейл сказал что-то, чего я не расслышал, и Чарли продолжал:
- Мальчишка стал форменным моряком, и если он, кончив школу, поучится
еще морскому делу и начнет ходить в дальние рейсы, клянусь богом, из него
со временем выйдет отличный капитан, которому можно будет доверять любое
судно.
Все это, разумеется, было для меня очень лестно, но я в эту минуту
лежал на дне джонки с кляпом во рту, связанный своими же пленниками, а
голоса друзей замирали вдали. "Северный олень" уходил все дальше к
Сан-Рафаэлю, и, должен признаться, положение мое не очень-то располагало к
мечтам о светлом будущем. Вместе с "Северным оленем" исчезла моя последняя
надежда. Я не знал, что меня ждет: эти китайцы - народ особенный, и,
насколько мне известен их характер, они едва ли обойдутся со мной по
справедливости.
Выждав еще несколько минут, китайцы снова подняли свой косой парус, и
Желтый Платок повел джонку к устью реки Сан-Рафаэль. Вода все убывала, и
выйти из устья было нелегко. Я надеялся, что он сядет на мель, но ему
удалось благополучно вывести джонку в залив.
После этого китайцы затеяли горячий спор, и я чувствовал, что спорят
из-за меня. Желтый Платок был в ярости, но остальные четверо не менее
яростно ему противились. Было совершенно ясно, что он хотел прикончить
меня, а его товарищи боялись ответственности. Я достаточно знал китайцев и
был убежден, что только страх удерживает их от расправы со мной. Но я
никак не мог понять, в чем заключается их план, который они предлагали
взамен кровожадного плана Желтого Платка.
Нетрудно догадаться, что я пережил в эти минуты, когда жизнь моя
висела на волоске. Спор вскоре перешел в ссору, после чего Желтый Платок
сорвал с руля тяжелый румпель и бросился ко мне. Но четверо китайцев
преградили ему дорогу и стали отнимать у него румпель. В конце концов они
вчетвером одолели своего главаря, и он, недовольный, вернулся на корму, а
вслед ему понеслась отборная ругань.
Вскоре китайцы убрали парус, и джонка медленно пошла на веслах. Потом
я почувствовал, как она мягко ткнулась носом в ил. Трое китайцев в высоких
резиновых сапогах спрыгнули за борт, а двое других перебросили меня через
поручни. Желтый Платок подхватил меня за ноги, два его товарища - за
плечи, и они зашлепали по вязкому илу. Но вот шаги их стали уверенней и
тверже: как видно, они вышли на берег. Вскоре я понял, где мы находимся, -
не иначе, как на одном из островков крошечного скалистого архипелага
Марин, расположенного неподалеку от устья реки Сан-Рафаэль.
Выйдя с затопляемой во время прилива илистой отмели на берег, китайцы
довольно бесцеремонно швырнули меня на землю. Желтый Платок со злобой пнул
меня в бок, и все трое пошли назад к джонке. Через несколько секунд я
услышал, как взвился на мачте и затрепетал под напором ветра парус, пока
китайцы выбирали шкот. Потом все смолкло, и я остался один. У меня не было
другого выхода, как собственными силами выпутываться из беды.
Я вспомнил, как ловко, как-то по-особому извиваясь и корчась,
освобождаются от веревок фокусники, но, сколько я ни извивался и ни
корчился, тугие узлы ничуть не ослабли. Однако, катаясь по берегу, я
наткнулся на кучу пустых раковин, - должно быть, какая-нибудь компания
яхтсменов пекла здесь на костре моллюсков. В голове у меня блеснула
счастливая мысль. Руки мои были связаны за спиной; зажав в кулаке
раковину, я покатился к ближним скалам.
После долгих поисков я нашел наконец узкую трещину и вставил в нее
раковину. Края у раковины были острые, и я попытался перерезать ею
веревку, которой были связаны мои руки. Но хрупкая раковина сломалась, как
только я неосторожно нажал на нее. Пришлось мне снова добираться до кучи
раковин. На этот раз я захватил их столько, сколько мог удержать в обеих
руках. Я сломал их видимо-невидимо, изрезал себе все руки, ноги мои от
напряжения свела судорога.
Я остановился, чтобы передохнуть, и вдруг услышал над заливом
знакомый голос. Это Чарли искал меня. Из-за кляпа во рту я не мог
отозваться и в бессильной ярости лежал на берегу, а он прошел на веслах
мимо острова, и вскоре голос его замер вдали.
Я снова принялся за дело, и через полчаса мне удалось наконец
перерезать веревку. Все остальное было проще простого. Освободив руки, я
мигом развязал путы на своих ногах и вытащил изо рта кляп. Потом я обежал
весь берег и удостоверился, что я действительно на острове, а не
где-нибудь на материке. Да, это был один из островов архипелага Марин,
окаймленный песчаным пляжем и целым болотом вязкого ила. Мне оставалось
одно: ждать рассвета и не поддаваться холоду - для Калифорнии ночь
выдалась на редкость студеная, ветер пронизывал до самых костей, и меня
била дрожь.
Чтобы согреться, я обежал вокруг острова раз десять кряду и столько
же раз вскарабкался на скалистую гряду. Это не только меня согрело, но и
сослужило мне в последствии хорошую службу. Бегая по острову, я вдруг
подумал: а не выронил ли я что-нибудь, когда катался в песке? Обшарив
карманы, я не нашел ни револьвера, ни складного ножа. Револьвер у меня,
конечно, отобрал Желтый Платок, а нож, должно быть, затерялся где-то в
песке.
Я принялся его искать, как вдруг снова послышался скрип уключин.
Сначала я подумал, что это Чарли, но сразу же спохватился: ведь Чарли не
стал бы плыть молча. Мрачные предчувствия вдруг охватили меня. Архипелаг
Марин глухой и пустынный; едва ли кому вздумается плыть сюда глубокой
ночью. А вдруг это Желтый Платок? Скрип уключин стал слышнее. Лодка,
по-видимому, ялик, как я определил по частым ударам весел, ткнулась в ил
шагах в пятидесяти от берега. Я услышал сухой, надсадный кашель, и сердце
у меня упало. Это был Желтый Платок. Чтобы товарищи не помешали ему свести
со мной счеты, он украдкой выбрался из своего поселка и приплыл сюда в
одиночку.
Мысли вихрем закружились у меня в голове. Я безоружен и беспомощен на
маленьком глухом островке, и желтый дикарь, остерегаться которого у меня
есть все основания, явился сюда для расправы со мной. Худшего положения не
придумаешь, и я невольно бросился в воду или, вернее, в ил, только бы не
оставаться на острове. Когда Желтый Платок зашагал к берегу по илистому
болоту, я пошел в обратную сторону, стараясь попасть след в след, по
дороге, проторенной китайцами, когда они несли меня на остров, а потом
возвращались к своей джонке.
Желтый Платок, уверенный, что я лежу связанный по рукам и ногам на
прежнем месте, нисколько не остерегался: ил громко чавкал у него под
ногами. Благодаря этому, пока он шел, я успел удалиться от берега шагов на
пятьдесят. После этого я лег прямо в болото.
Ил был холодный и липкий, я весь дрожал, но боялся встать на ноги,
зная, что глаза у китайца острые. Он направился прямехонько на то место,
где оставил меня, и я даже пожалел, что не могу видеть, какую рожу он
скорчит, не найдя меня там. Но мне было не до потехи, у меня от холода зуб
на зуб не попадал.
Что он сделал дальше, я мог только догадываться, так как почти ничего
не видел при бледном свете звезд. Но я был уверен, что первым делом он
обошел весь остров и убедился, что никакие другие лодки к берегу не
приставали. Всякое судно неизбежно оставило бы след в иле.
Удостоверившись, что я никак не мог уплыть с острова, он пустился на
поиски. Наткнувшись на кучу раковин, он стал одну за другой чиркать спички
и пошел по моему следу. При каждой вспышке мне было ясно видно его
зловещее лицо. От запаха горящей серы у него першило в горле, и от его
надсадного кашля я дрожал еще пуще, не смея шелохнуться в холодном иле.
Обилие следов его озадачило. Однако вскоре он, как видно, сообразил,
что я где-нибудь у берега, сделал несколько шагов по направлению ко мне,
присел на корточки и долго всматривался во мрак. Нас разделяло не более
пятнадцати футов, и, догадайся он зажечь спичку, мне бы несдобровать.
Но он вернулся на берег и, чиркая спичками, полез на скалистую гряду.
Близкая опасность заставила меня искать спасения. Не рискуя встать во весь
рост, так как Желтый Платок наверняка услышал бы мои шаги, я стал
передвигаться ползком. По-прежнему держась следа, оставленного китайцами,
я полз так до самой воды. Очутившись на глубине трех футов, я пошел вброд
вдоль берега.
Вдруг у меня мелькнула мысль: вот бы найти ялик, на котором приплыл
Желтый Платок, и удрать. Но он как будто угадал мое намерение, спустился
на берег и поспешил к ялику, чтобы проверить, на месте ли он. Пришлось
повернуть обратно. То вброд, по горло в воде, то вплавь, без единого
всплеска я отдалился на добрую сотню футов от того места, куда раньше
причалила джонка. Потом я снова забрался в ил и лег ничком.
Желтый Платок опять вышел на берег, обшарил весь остров и вернулся к
куче раковин. Я словно читал его мысли. Наверняка он рассуждал так: ни
одна душа не может попасть на остров или покинуть его, не оставив в иле
следов. А между тем он нашел только две цепочки следов - одна вела от
ялика, а другая - от того места, где стояла джонка. На острове меня нет.
Значит, я ушел по какому-нибудь из двух следов. Он только что ходил к
своему ялику и убедился, что меня там нет и там, значит, я мог уйти только
по следу, который вел от джонки. Он решил проверить это предположение и
пошел через ил, зажигая на ходу спички.
Дойдя до того места, где я залег в первый раз, он остановился: должно
быть, увидел вмятину от моего тела. Потом по моему следу он вошел в воду,
но сразу потерял его - да и мудрено было видеть следы на глубине трех
футов. Вместе с тем, так как отлив еще не кончился, он легко нашел ямину,
оставленную в иле джонкой. Всякое другое судно, если бы оно причалило к
острову, непременно оставило бы такой след. А раз его нет, - ясно, я
схоронился где-нибудь в иле.
Но искать темной ночью в огромном болоте человека - все равно, что
искать иголку в стоге сена, и китаец понял бесполезность своей затеи. Он
вернулся на остров и некоторое время рыскал по берегу. Я весь продрог, и
лишь надежда, что он махнет на меня рукой, придавала мне силы. Наконец он
сел в свой ялик и отчалил от острова. Но тут меня охватили сомнения. А
вдруг это западня? Вдруг он уплыл только для того, чтобы выманить меня на
берег?
Чем больше я думал об этом, тем больше мне казалось, что, отчаливая,
он слишком громко ударял по воде веслами. И я остался лежать в холодном
иле. Меня била дрожь, поясницу невыносимо ломило, и мне понадобилось все
мое мужество, чтобы, несмотря ни на что, не двинуться с места.
По счастью я не вышел из своего убежища, а через час смутно различил
на берегу какую-то движущуюся тень. Я стал пристально вглядываться в
темноту, но прежде чем мне удалось что-либо увидеть, слух мой уловил
знакомый надсадный кашель. Оказывается, Желтый Платок тайком причалил к
острову с другой стороны и теперь крался вдоль берега, надеясь захватить
меня врасплох.
После этого я еще не один час пролежал в илистом болоте, боясь выйти
на берег, хотя Желтый Платок не подавал больше никаких признаков жизни.
Порой мне казалось, что я не выдержу и умру от холода. Мне и не снились
такие ужасные страдания. Я до того окоченел, что в конце концов даже
перестал дрожать. Зато мои мускулы и кости начали нестерпимо ныть - это
была настоящая пытка. Прилив давно уже начался, и я, спасаясь от воды, фут
за футом двигался к берегу. Полная вода наступила в три часа ночи, и я
полуживой выполз на берег; если бы Желтый Платок набросился теперь на
меня, я не смог бы и пальцем шевельнуть.
На мое счастье, его здесь не было. Он плюнул на меня и вернулся в
свой поселок на мыс Педро. Но я все равно был в плачевном состоянии и в
любую минуту мог отдать богу душу. Я не в силах был стоять на ногах, а тем
более ходить. Моя одежда, насквозь пропитанная илом, леденила тело.
Казалось, мне никогда не удастся ее снять. Пальцы онемели и не гнулись,
силы оставили меня, и я провозился целый час, прежде чем стянул с себя
башмаки. Я не мог разорвать кожаные шнурки, а развязать их было чертовски
трудно. Несколько раз я принимался бить застывшими руками о камни, чтобы
хоть немного разогнать кровь. По временам я был уверен, что вот-вот умру.
Наконец - казалось, прошла целая вечность - мне удалось раздеться
догола. Вода была в двух шагах, я дополз до нее и смыл с себя ил. Но я не
мог встать, не мог ходить, а лежа без движения, наверняка бы замерз.
Оставалось только одно: ценой невыносимой боли ползать медленно, как
улитка, взад и вперед по берегу. Я ползал так до изнеможения, а когда на
востоке забрезжил рассвет, совсем выбился из сил. Небо порозовело, золотой
шар солнца поднялся над горизонтом, и его лучи осветили мое недвижимое
тело на куче раковин.
Потом, как во сне, я увидел знакомый парус - это "Северный олень",
подгоняемый свежим утренним ветерком, выскользнул из устья реки
Сан-Рафаэль. Сон мой то и дело обрывался. Многого я совсем не помню. Помню
только, как появился парус, как "Северный олень" отдал якорь в нескольких
футах от берега, и маленькая шлюпка отвалила от борта, как гудела в каюте
печурка, раскаленная докрасна, а я лежал, с головы до ног закутанный в
одеяла, только плечи и грудь были обнажены, и Чарли немилосердно растирал
их, а Нейл Партингтон поил меня горячим, как огонь, кофе, обжигая мне рот
и горло.
Но несмотря ни на что, скажу я вам, это было чертовски приятно. Когда
мы пришли в Окленд, я уже снова глядел молодцом, хотя Чарли и Нейл
боялись, что я схватил воспаление легких, а миссис Партингтон первые
полгода после того, как я начал учиться в школе, все ждала, что вот-вот у
меня начнется скоротечная чахотка.
Время летит быстро. Кажется, только вчера мне было шестнадцать лет и
я плавал на шлюпе рыбачьего патруля. А ведь сегодня утром я прибыл из
Китая на баркентине "Жнец", капитаном которой я теперь стал. Завтра утром
я зайду на ней в Окленд, чтобы повидать Нейла Партингтона и его семью, а
потом - в Бенишию к Чарли Ле Гранту вспомнить старые добрые времена.
Впрочем, нет, пожалуй, в Бенишию мне ходить незачем. Ведь вскоре состоится
свадьба, на которой мне суждено сыграть не последнюю роль. Невесту зовут
Алиса Партингтон, а поскольку Чарли обещал быть шафером, придется ему
самому приехать в Окленд.
Last-modified: Thu, 31 Jul 1997 06:42:29 GMT