гда рады побаловать племянника и племянницу. Наверное, детям лучше не ходить в школу, пока ситуация не выправится. Надо будет поговорить с капитаном Грешемом насчет охраны для них. Пусть выделят полицейского, который бы находился в квартире Джэмисонов в то время, когда Джек на работе. Маловероятно, что Лавелль выследит детей, хотя... А если Грешем решит, что круглосуточный дежурный для детей -- это непозволительная роскошь? Тогда можно будет как-то договориться с ребятами, коллегами по отделу... Они обязательно помогут, как и Джек помог бы, случись у них что-либо подобное. Каждый пожертвует несколько часов свободного времени, чтобы подежурить в квартире Джэмисонов. Если семье сослуживца угрожает опасность, они сделают так -- это часть их негласного кодекса чести. Все нормально. Все будет просто отлично. Окружающий мир, растворившийся в дымке с того момента, как начал звонить телефон, приобретал прежние очертания. Вдруг стали различимы гудки машин, скрежет автомобильных цепей по заснеженной мостовой, завывание ветра. Перед Джеком опять возникли дома. Мимо прошел, согнувшись под напором ветра, прохожий, вслед за ним пробежали трое подростков-негров -- они бросали друг в друга снежки и громко смеялись. Фантастическая дымка рассеялась. Джек вышел из тумана и уже не знал, было ли все на самом деле? Наверное, дымка окутала его сознание, была плодом его воображения, наваждение, не более того. Но что за наваждение? Откуда взялось и почему выбрало именно его? Он никогда не был эпилептиком, не страдал ни обмороками, ни пониженным давлением, у него вообще до сих пор не было особенных проблем со здоровьем. Почему же это был он? Он понял, что телефонный звонок предназначался именно ему. Почему? Пока Джек, стоя на месте, обдумывал происшедшее, тысячи снежинок окружили его, словно мошкара. Наконец он решил, что должен позвонить Фэй, объяснить ей ситуацию, предупредить, чтобы она была осторожна по пути из школы Уэлтон к ней домой. Пусть убедится, что за ними никто не следует. Джек повернулся к таксофону, но тут же остановил себя: нет, только не он. Нельзя звонить по телефону, к которому имел отношение Лавелль. Смешно, конечно, думать, будто этот подонок может прослушивать общественные таксофоны, но испытывать судьбу тоже глупо. Все еще злой, но уже не такой испуганный, Джек направился к патрульной машине, ожидавшей у тротуара. Ветер вгрызался в лицо ледяными зубами. 6 Лавелль прошел в свой железный сарай. За спиной у него осталась зима, здесь сухая жара выжимала из Лавелля пот, который тут же увлажнил его черное лицо. Странный оранжевый свет отбрасывал на стены загадочные тени. Из ямы в центре помещения слышался какой-то устрашающий звук, похожий на сердитое перешептывание тысяч отдаленных голосов. Лавелль принес с собой два снимка. Дэйви и Пенни он сфотографировал вчера сам, на улице возле школы Уэлтон, сидя в своем фургоне, припаркованном чуть ли не за квартал от самой школы. Он пользовался 35-миллиметровым "Пентаксом" с мощным телеобъективом и сам проявил фотографии в крошечной темной комнате. Чтобы наслать заклинание и достигнуть желаемого результата, Бокор должен иметь какое-нибудь изображение жертвы. В соответствии с традициями, Бокор делает тряпичную куклу, наполняет ее опилками или песком. Лицу куклы нужно придать хотя бы отдаленное сходство с лицом жертвы, ведь для Бокора она заменяет реального человека. Изготовление куклы -- утомительная процедура. К тому же средний Бокор, как правило, не обладает художественными способностями и с трудом добивается сходства с оригиналом. Поэтому куклу оснащают несколькими волосками жертвы, или добавляют ей кусочек ногтя, или наносят на нее каплю крови. Добыть такие компоненты непросто. Не станете же вы неделями ошиваться возле парикмахерской, где бывает жертва, чтобы умыкнуть прядь ее волос? А как получить кусочек ногтя? А раздобыть немного крови? Что, напасть на человека и иметь дело с полицией? Избежать всех этих сложностей можно, если заменить куклу хорошей фотографией. Не исключено, что Лавелль был единственным Бокором, кто привлек к черной магии столь современное средство. Когда в первый раз он испробовал этот метод, то особо не рассчитывал на успех. Однако уже через шесть часов после ритуала жертва была мертва: человек угодил под колеса тяжелого грузовика. С тех пор Лавелль осмелел. Должно быть, от Грегори перешла к нему капля веры в технический прогресс. И вот, стоя на коленях у самой ямы, Лавелль шариковой ручкой проделывал небольшие дырочки в верхней части каждой фотографии. Затем он продел снимки детей на тонкий шнур. По обе стороны от ямы установил две деревянные палки, один конец шнура привязал к одной палке, а другой -- ко второй, так что фотографии повисли над самым центром ямы. Их освещал оранжевый свет, идущий из глубины. Очевидно, придется убить детей. Он дал Джеку последнюю возможность передумать, дал ему несколько часов. Но почему-то был уверен, что тот не отступит. Лавелль не боялся убийства. Напротив, ожидал этого с нетерпением. В убийстве маленьких существ была своя, какая-то особая прелесть. Лавелль облизал губы. Доносящийся из ямы отдаленный шум тысяч и тысяч шепчущихся, шипящих голосов стал четче, когда фотографии детей Джека Доусона оказались над ямой. К шипению прибавился новый оттенок: в нем слышалась не просто злоба, не просто угрозы -- этот звук свидетельствовал о зверских желаниях, о жажде крови и ненасытной порочности. Звук темного и неутоленного голода. Лавелль снял с себя всю одежду. Поглаживая половые органы, он прочел короткую молитву. Он был готов. В сарае слева от двери стояли пять больших медных сосудов. Там были пшеничная и кукурузная мука, мелко истолченный кирпич, угольная пыль, размельченные коренья. Зачерпнув рукой кирпичный порошок и ссыпая его с ладони тонкой струйкой, Лавелль начал рисовать сложный узор на участке земли, примыкающем к яме с севера. Этот узор, его называли "веве", символизировал астральную силу. Настоящий Бокор или Хунгон знает сотни таких узоров. Определенные "веве" перед началом обряда помогают колдуну привлекать внимание богов к Умфору -- храму, где осуществляется ритуал. "Веве" создают только руками, не прибегая ни к каким инструментам. И не по трафарету, заранее прочерченному на полу. В то же время "веве" надлежит быть строго симметричным и пропорциональным, если колдун действительно хочет добиться желаемого. Создание "веве" требует хорошего навыка, острого глаза и твердой руки. Лавелль зачерпнул из сосуда еще пригоршню истолченного кирпича. Через несколько минут он закончил работу. Его "веве" символизировал Симби И-Ан-Кита, одного из злых богов Петро. Лавелль вытер руку о чистое сухое полотенце, удалив с нее кирпичную пыль. И, зачерпнув пшеничной муки, стал рисовать еще один "веве" -- у южного края ямы. Это был совершенно другой узор. Всего Лавелль создал четыре сложных символа -- по одному с каждой стороны ямы. Третий "веве" был выполнен угольной пылью, а четвертый -- размельченными кореньями. Осторожно, чтобы не испортить свою работу, он встал на колени у края ямы. Заглянул внутрь. Глубоко внутрь... Еще глубже... Дно ямы начало вздыматься, то приближаясь к Лавеллю, то отдаляясь от него и пульсируя. Никто не помещал источников света внутрь ямы, никто не разводил там огня, но это мерцание было явственным. Лавелль выкопал яму всего на метр, но чем дольше он всматривался в нее, тем глубже она становилась. Вот уже десять метров. Теперь -- сто. Теперь -- уже несколько километров. Все глубже и глубже, прямо к центру Земли. Вот уже открылось расстояние, как до Луны... до звезд... до границ Вселенной! Когда дно ямы отошло в бесконечность, Лавелль встал на ноги и запел молитву -- монотонный мотив, речитатив разрушения и смерти. Затем приступил к основному ритуалу, помочившись на фотографии детей. 7 Шипит и скрипит рация внутри полицейской машины. Дорога ведет в центр города, в полицейское управление. Звенят автомобильные цепи по мостовой. Летящие навстречу снежинки беззвучно разбиваются о лобовое стекло. Монотонно мечутся дворники. Ник Ирволино, сидевший за рулем, по-своему понял состояние Джека, близкое к трансу: -- Не беспокойтесь, лейтенант, я хорошо вожу машину. --А я и не думаю беспокоиться. -- Работаю на патрульной машине уже пятнадцать лет и еще ни разу не попал в аварию. -- Это хорошо. -- Ни одну из своих машин даже не царапнул. -- Поздравляю. -- Снег, дождь, гололедица -- мне все нипочем. Никогда не испытывал проблем с вождением. Не знаю, откуда у меня взялся этот дар: мать вообще не водит, а старик мой способен доехать только до первого столба. До смерти боюсь с ним ездить. А вот у меня призвание к вождению. Так что не беспокойтесь. -- Я абсолютно не волнуюсь, -- заверил его Джек. -- А мне показалось, что вы не в себе. -- Почему это? -- Вы так громко скрежетали зубами. -- Серьезно? -- Я уж боялся, что вот-вот посыпятся коренники. --А я и не заметил. Поверь, беспокоит меня не твое вождение. Они подъехали к перекрестку, где шесть-семь машин стояли под разными углами друг к другу. Вздымая тучи снега, они пытались развернуться в нужном направлении или хотя бы уйти с перекрестка. Ник Ирволино аккуратно притормозил и медленными зигзагами пробрался по извилистому пути сквозь затор. Миновав перекресток, он спросил Джека: -- Если не мое вождение, то что же вас мучит? Немного поколебавшись, Джек рассказал Нику о звонке Лавелля и разговоре с ним. Ник слушал очень внимательно, не отрывая глаз от предательски коварной дороги. Когда Джек умолк, он воскликнул: -- О всемогущий Боже! -- Я чувствую то же самое, -- заметил Джек. -- Вы думаете, он на это способен? Может наслать проклятие на ваших детей? Джек, в свою очередь, спросил: -- А что ты думаешь, Ник? Тот, подумав секунду, сказал: -- Вы знаете, лейтенант, мы живем в странном мире: летающие тарелки, Бермудский треугольник, снежный человек, всякие такие чудеса. Не знаю, как кто, а я люблю обо всем этом почитать, мне это интересно. Миллионы людей готовы поклясться в том, что были свидетелями или участниками из ряда вон выходящих событий. Не может же все это быть полной чепухой, правда? Ну часть, ну даже большая часть, но ведь не все? Правильно? -- Да, может, и не все, -- согласился Джек. -- Почему же тогда не согласиться и с тем, что колдовство существует? Джек кивнул. -- Конечно, надеюсь, что на вас и ваших детей злое колдовство не подействует, -- добавил Ник. В молчании они проехали полквартала. Ник снова заговорил: -- В этом деле меня беспокоит одна вещь. -- Что именно? -- Ну, допустим, что колдовство реально. -- Допустим. -- Хочу сказать, просто сделаем вид, что допускаем эту реальность. -- Понимаю. -- Так вот, если черная магия -- реальность и он хочет устранить вас из расследования, с какой стати убивать ваших детей? Почему бы не убить вас? Это самый эффективный вариант. Джек нахмурился: -- А ты прав, Ник. -- Если бы он убил вас, расследование поручили бы другому детективу и вряд ли он относился бы к колдовству так же серьезно, как вы. Так что достичь желаемого Лавеллю проще всего, устранив вас с помощью одного из своих заклинаний. Почему же он не делает этого? Конечно, при допущении, что черная магия действует. -- Я и сам ломаю себе голову. Не знаю. -- Я тоже не знаю и не могу понять этого. Но, по-моему, за этим стоит нечто существенное, лейтенант, так ведь? -- Что ты имеешь в виду? -- Понимаете, даже если этот парень -- обыкновенный псих, его магия -- фикция и вы имеете дело с маньяком, вся эта чертовщина, что он наговорил вам по телефону, по-своему логична. - Да. -- Все сходится, даже если это полная ахинея. Все выглядит логично. Все. Кроме угрозы по отношению к вашим детям. Она выпадает из общей картины. Это уже не логично. Слишком много проблем на пустом месте в то время, как можно просто наслать заклятие на вас. Если у него такая колдовская сила, почему бы не направить ее против вас? -- Может быть, он понимает, что я его не боюсь, принудить меня к подчинению может только одно -- угроза жизни моих детей. -- Но зачем ему запугивать вас? Он же может растерзать вас на куски, как сделал это с другими жертвами. Шантаж -- сложная штука, убийство проще и надежнее. Вы согласны со мной? Джек следил за снегом, забивающим ветровое стекло, и думал над словами Ника. Он чувствовал: Ник зацепил что-то важное. Что-то очень важное для него. 8 Колдовской ритуал подходил к концу. Лавелль стоял в сиянии оранжевых отблесков, тяжело дыша. Капельки пота, высвеченные этим светом, напоминали капли оранжевой краски. Такими же неестественными казались белки глаз Лавелля, хорошо отполированные ногти на руках. Главное было сделано. Теперь оставалось одно -- когда кончится время, отведенное Джеку для принятия решения, Лавеллю достаточно взять ритуальные ножницы и с двух концов перерезать бечевку, на которой подвешены фотографии детей. Снимки упадут в яму и исчезнут в оранжевом мерцании; с того момента демонические силы отпущены будут на свободу. Проклятие сработает. У Пенни и Дэйва не останется ни единого шанса на то, чтобы выжить. Закрыв глаза, Лавелль представил себе, как он стоит перед их растерзанными, залитыми кровью трупами. Эта картина взволновала его. Убийство детей считалось опасным деянием: Бокор обращается к нему в самом последнем случае, испытав другие варианты выхода из положения и убедившись в их безнадежности. Прежде чем насылать смертельное заклятие на детей, Бокор должен хорошенько подумать над тем, как ему защититься от гнева богов Рады, богов белой магии. Готовясь к убийству детей, Бокор обращается к специальному заклинанию, чтобы успокоить богов Рады, иначе они заставят его долго мучиться и страдать, нашлют такие ужасные физические боли, что смерть покажется истинным спасением, за которое следует благодарить. Лавелль знал, как защитить себя от гнева богов Рады. Он уже убивал детей и всякий раз выходил сухим из воды. Однако сейчас он волновался и нервничал: при всей тщательности подготовки в таком деле всегда таилась возможность ошибки. Но уж если Бокору удавалось убить ребенка, не вызвав гнева богов Рады, то собственные его боги -- Петро и Конго -- от души наделяли колдуна еще большей силой. И на этот раз он мечтал о том же -- как станет он недосягаемым в своем колдовском ремесле. Закрыв глаза, Лавелль снова упивался сладостной картиной -- растерзанными телами сына и дочери непокорного полицейского. Послышался его тихий смех. В пустой и темной квартире Доусонов, очень далеко от сарая, где исполнял свой ритуал Лавелль, два десятка существ с серебристыми глазами раскачивались в такт пению Бокора. Не слыша его голоса, они знали и каким-то образом чувствовали, что и как он поет. Они заняли кухню, гостиную, коридор. Покачиваясь в такт мелодии, каждое существо набиралось силы, приходило в возбужденное состояние. Как только Лавелль завершил ритуал, они перестали раскачиваться. Теперь они ждали, внимательные, собранные, готовые действовать. В дренажной трубе под школой Уэлтон другие исчадия тоже покачивались в такт молитвенных заклинаний Лавелля, хотя и они не слышали голоса Бокора. Когда Лавелль замолчал, они остановились. Глаза у них горели. Они замерли на месте. Наизготове. Такие же собранные и решительные, как и незваные гости в квартире Доусонов. На перекрестке для машин зажегся красный свет. Переход тут же заполнили многочисленные пешеходы, уткнувшие лица в шарфы и воротники. Быстрым шагом, скользя, они пробирались мимо патрульной машины. Ник Ирволино сказал: --Я вот все думаю... -- О чем? -- Джек быстро подхватил разговор. -- Давайте представим себе, что магия действует. -- Мы уже договорились об этом. -- Это я для аргументации. -- Хорошо, хорошо, продолжай! -- Ладно. Зачем же Лавеллю угрожать жизни ваших детей? Почему он не может просто разобраться с вами, забыв о детях? Вот в чем вопрос. -- Да, это точно, -- согласился Джек. -- Может быть, его волшебство по какой-то причине не действует против вас? -- По какой же причине? -- Этого я не знаю. -- Если его колдовство применимо против одних людей, то почему же оно бессильно против меня? -- Не знаю, не знаю. Хотя, может быть, вы чем-то отличаетесь от других людей. -- Чем же это я могу отличаться от них? -- Не знаю. -- Ник, ты прямо как старая пластинка. - Да. Джек тяжело вздохнул: -- Так ты ничего толком и не объяснил. -- А вы можете придумать что-нибудь получше? - Нет. Светофор загорелся зеленым. Последние пешеходы быстро перебежали на другую сторону улицы. Ник выехал на перекресток и повернул налево. Через некоторое время Джек переспросил его: -- Так отличаюсь, да? -- В некотором роде. Так они ехали к центру города, направляясь в полицейское управление. Обсуждали эту проблему, пытаясь понять, в чем же особенности Джека, несходство его с другими людьми. 9 К трем часам дня в школе Уэлтон закончились последние уроки. Через десять минут это стало ясно по взрывам смеха, болтовне, выплеснувшимся на улицу и сказочно преобразившим серый пейзаж Нью-Йорка. Дети были одеты, вернее, спрятаны под толстым, пестрым слоем шапок, шарфов, пушистых наушников, рукавиц, теплых свитеров, джинсов, толстых курток и тяжелых ботинок. Поэтому передвигались они, слегка покачиваясь и оттопырив руки -- для равновесия. Как будто на улицу выбежала веселая компания живых плюшевых медвежат. Те из ребят, что жили неподалеку, сами добирались до дома -- это им разрешалось. Человек десять ринулись в микроавтобус, специально купленный для них родителями. Но большинство детей встречали папы, мамы, бабушки с дедушками -- на машинах или, ввиду плохой погоды, на такси. На этой неделе была очередь миссис Шеппард провожать детей у школы. Исполняя обязанности дежурной, она сновала по тротуару, приглядывая, чтобы малыши не отправились домой без взрослых или не попали в машину к незнакомым людям. Сегодня вдобавок ко всему ей еще пришлось останавливать снежные баталии и разнимать детей, неохотно расстававшихся с друзьями. Пенни и Дэйви уже знали, что их заберет тетя Фэй, а не отец, но, выйдя из школы, не увидели ее и, спустившись по ступенькам, отошли немного в сторону, чтобы не мешать другим. Они стояли перед ярко-зелеными деревянными воротами, через которые шла дорога от школы к близлежащему жилому дому. Ворота крепились не вровень со стенами двух зданий, а были на полметра углублены в разрыве между ними. Чтобы укрыться от пронизывающего ветра, коловшего щеки и холодившего тело даже через толстые куртки, Пенни и Дэйви прижались к воротам спиной, втиснувшись, насколько возможно, в углубление между домами. Дэйви спросил: -- Почему папа не смог за нами заехать? -- Видимо, у него срочная работа. -- Что за работа? -- Не знаю. -- Это не опасно, правда? -- Думаю, нет. --A его не застрелят? -- Конечно, нет. -- А откуда ты знаешь? -- Я уверена, -- сказала Пенни, хотя на самом деле это было не так. -- Полицейских все время убивают. -- Ну, не так уж и часто. -- А что мы будем делать, если папу вдруг застрелят? После смерти матери Дэйви достаточно быстро оправился от потери. Никто даже этого не ожидал. Дэйви справился с горем лучше, чем Пенни, ему не потребовалась помощь психиатра. Он долго плакал -- несколько дней подряд, а потом успокоился. Правда, год спустя у него появился стойкий страх потерять отца. Насколько знала Пенни, она одна понимала, насколько озабочен брат опасностями, реальными или вымышленными, проистекавшими из профессии отца. Она не стала рассказывать об этом ни отцу, ни кому-либо еще, надеясь, что сама поможет Дэйви. В конце концов, как старшая сестра, она несла за него ответственность! В первые месяцы после смерти матери Пенни не смогла уделять брату достаточно внимания. Она не смогла быть рядом с ним, когда была ему нужна, -- ей самой в тот период было очень тяжело. Сейчас, компенсируя прошлое, она решила исправить положение. Дэйви переспросил: -- Что мы будем делать, если папу действительно застрелят? -- Его не застрелят. -- Но если все-таки застрелят, что будем делать? -- С нами все будет в порядке. -- Нас могут отправить в приют? -- Нет, глупенький. -- Где же мы тогда будем? А, Пенни? Где? -- Ну, может быть, будем жить с тетей Фэй и дядей Кэйтом. - Да? -- С ними нам будет хорошо. -- Я лучше пойду жить в канализацию. -- Ну, это глупо. -- Нет, тогда я точно буду жить в канализации. -- Ну конечно. -- По ночам мы сможем выходить в город и воровать продукты. -- У кого? У бездомных, что ли? -- Зато мы сможем завести аллигатора вместо домашнего животного. -- В канализации нет никаких крокодилов. -- Есть, -- возразил Дэйви. -- Это миф. -- Что ты сказала? -- Миф. Вымышленный рассказ, сказка. -- Ты -- противная. Аллигаторы живут в канализации! -- Дэйви! -- Конечно. Где же им еще жить? -- Например, во Флориде. -- Флорида? Слушай, ну ты даешь! Флорида! -- Да, Флорида. -- Во Флориде живут только старые дураки-пенсионеры и девчонки, гоняющиеся за золотом. Пенни изумилась: -- Где ты это слышал? -- От подруги тети Фэй, миссис Дампи. -- Дамси, -- поправила его Пенни. -- Да, понимаешь, миссис Дампи разговаривала с тетей Фэй. Муж миссис Дампи хотел на пенсии переехать во Флориду. Он поехал туда поискать жилье и больше не вернулся. Потому что на самом деле сбежал с гоняющейся за золотом девчонкой. Так вот, миссис Дампи и сказала, что во Флориде живут только старые дураки и девчонки, гоняющиеся за золотом. Вот тебе еще одна причина, чтобы не жить у тети Фэй: эти ее друзья -- они все похожи на миссис Дампи. Все время жалуются, плачутся. Фу! А дядя Кэйт курит. -- Очень многие люди курят. -- От его одежды несет табаком. -- Ну и что тут страшного? -- А его дыхание, а? -- У тебя тоже не всегда пахнет цветами изо рта, знаешь ли. -- А кому нужен цветочный аромат изо рта? -- Шмелям. -- Но я же не шмель. -- Ты слишком много жужжишь и никак не можешь остановиться. Все время жужжишь. -- Нет, неправда. -- Жу-жу-жу. -- Ты следи за своими словами, а то я ведь могу и ужалить, раз я шмель. -- Не посмеешь. -- Я могу и укусить, и даже очень больно. -- Дэйви, только попробуй! -- Все равно тетя Фэй мне не нравится. -- Она же хочет тебе только добра. -- Она все время... щебечет. -- Дэйви, щебечут птицы, а не люди. -- Она щебечет, как птица. Это, к сожалению, было правдой. Но, достигнув возраста двенадцати лет, Пенни стала ощущать, буквально в последнее время, какое-то душевное родство со взрослыми. Ей уже не так нравилось насмехаться над ними, как несколько месяцев назад. Дэйви сказал: -- Она все время изводит папу вопросами, хорошо ли нас кормят. -- Она просто беспокоится о нас. -- Она что, думает, что папа будет морить нас голодом? -- Конечно, нет. -- Тогда почему все время об этом говорит? -- Просто потому, что она -- тетя Фэй. -- Слушай, ты можешь это повторить? Обрушившийся на улицу сильнейший порыв ветра достал их и в углублении перед зелеными воротами. Пенни и Дэйви затряслись от холода. Дэйви не умолкал: -- У папы ведь классный пистолет, правда? Полицейским выдают очень хорошие пистолеты, да? Полицейским ведь не разрешают выходить на улицу с дерьмовым пистолетом, правда? -- Не смей говорить такие слова! -- Не разрешают, да? -- Нет. Полицейским выдают самые лучшие пистолеты. -- А папа хорошо стреляет? - Да. -- Действительно хорошо? -- Очень хорошо. -- Он -- лучший, да? -- Конечно. Никто не умеет обращаться с пистолетом лучше, чем наш папа. -- Тогда к нему можно подобраться только со спины, выстрелив исподтишка? -- Этого не случится, -- уверенно сказала Пенни. -- Но ведь может и случиться? -- Ты слишком много сидишь у телевизора. Несколько секунд они молчали. Наконец Дэйви сказал: -- Если кто-нибудь убьет папу, я хочу заболеть раком и тоже умереть. -- Прекрати говорить глупости, Дэйви. -- Рак, или разрыв сердца, или еще что-нибудь в этом роде. -- Не смей так говорить! Дэйви в ответ закивал головой: -- Да, да, да! -- Он говорил вполне серьезно. Абсолютно, совершенно серьезно. -- Я попросил Бога, чтобы так и случилось, если папа погибнет. -- Что ты имеешь в виду? -- нахмурилась Пенни. -- Каждую ночь в своих молитвах я прошу Господа, чтобы он охранял папу, а потом говорю: "Господи! Если уж ты позволишь, чтобы его застрелили по какой-нибудь идиотской случайности, то сделай так, чтобы я заболел раком и умер. Или чтобы меня сбил грузовик". Короче, что-нибудь вроде этого. -- Но это же ужасно! Дэйви больше ничего не сказал. Он смотрел на землю, на свои руки в рукавицах, куда угодно, только не на Пенни. Она взяла его за подбородок и повернула лицом к себе. В глазах у Дэйви стояли слезы. Он изо всех сил старался не заплакать, моргая все чаще и чаще. Боже, какой же он маленький! Ему всего-то семь лет, но и для своего возраста он такой хрупкий и беспомощный. Пенни вдруг захотелось крепко-крепко его обнять, но она знала, что вряд ли ему понравится такая ласка, особенно на виду у одноклассников. Внезапно и она почувствовала себя маленькой и беспомощной. Но это было нехорошо, совсем нехорошо. Она должна быть сильной ради Дэйви. Отпустив его подбородок, Пенни сказала: -- Дэйви, послушай, нам с тобой надо сесть и поговорить: о маме, о том, как люди умирают, почему это происходит, о всяких таких вещах. Никакой это не конец, а скорее начало -- там, в раю. И если что-нибудь вдруг случится с папой -- хотя с ним ничего не должно случиться, -- если вдруг по какой-нибудь дикой ошибке он погибнет, он захочет, и очень, чтобы мы продолжали жить. Он будет очень огорчен, если мы... -- Пенни! Дэйви! Сюда, скорее! У тротуара притормозило желтое такси. Стекло задней дверцы было опущено, и оттуда махала им рукой тетя Фэй. Дэйви рванул через тротуар к машине, испытывая радость от встречи со щебечущей тетей Фэй, только бы уйти от этих разговоров о смерти. "Черт, я, кажется, перестаралась", -- подумала Пенни. В этот самый момент, не успев сделать и шага, она почувствовала вдруг резкую боль в левой лодыжке. Вскрикнув от мгновенной, пронизывающей боли. Пенни посмотрела вниз... и ее сковал ужас. Между низом ворот и тротуаром была небольшая щель. Из этой щели просунулась рука и ухватила ее за ногу. Пенни хотела закричать, но не могла. У нее пропал голос. Это была не человеческая рука. Размером, может, раза в два больше кошачьей лапы. Но и не кошачья лапа. Это была полностью, хотя и грубо, сформировавшаяся рука со всеми пятью пальцами. Кожа на ней была какая-то уродливая, серо-зелено-желтая, как у синюшной отечной плоти. И шероховатая, в пупырышках. Пенни не могла даже шептать. Было трудно дышать. Маленькие серо-зелено-желтые пальцы заканчивались острыми когтями. Два когтя впились в резиновый сапог Пенни и проткнули его. В голове у девочки мелькнула мысль о пластмассовой бейсбольной бите. Прошлой ночью. В детской. Существо под кроватью. Она вспомнила и о горящих глазах в школьном подвале. А теперь вот это. Два пальца с острыми когтями забрались ей в обувь, царапали ногу и рвали одежду. Вдруг дыхание вернулось к Пенни. Она глубоко вдохнула морозный воздух, и он вывел ее из панического транса. Резко дернув ногой, Пенни высвободила ее из захвата когтистой руки и даже сама удивилась тому, что ей это удалось. Она повернулась и побежала к такси, быстро запрыгнула внутрь и громко захлопнула дверцу. Бросив взгляд в сторону ворот, она не увидела там ничего необычного. Никакого существа с когтистыми лапами. Никакого прыгающего в снегу гоблина. Такси отъехало от школы Уэлтон. Тетя Фэй и Дэйви увлеченно болтали о метели, которая, как ожидалось, должна была намести до тридцати сантиметров снега. Похоже, никто из них не заметил, что Пенни напугана до полусмерти. Пока они болтали. Пенни потрогала сапог. Кусок резины у лодыжки был оторван и болтался, наподобие уха спаниеля. Пенни расстегнула на сапоге "молнию", просунула руку под носок и пощупала рану на ноге. Было не очень больно, пораненное место просто немного горело. Но когда она вынула руку, на пальцах увидела кровь. Это тетя Фэй заметила сразу: -- Что стряслось, дорогая? -- Все нормально, -- ответила Пенни. -- Но ведь это кровь! -- Ничего, просто царапина. Дэйви побледнел при виде крови. Пенни попыталась успокоить его, хотя чувствовала, что голос у нее дрожит, а лицо выдает страх. -- Ничего страшного, Дэйви, со мной все в порядке. Тетя Фэй заставила детей поменяться местами, чтобы рассмотреть рану поближе. Пенни сняла сапог, осторожно стянула носок, и тетя увидела небольшую, но глубокую рану и несколько царапин на лодыжке племянницы. Из ранки сочилась кровь, но не очень сильно. Она остановится сама, даже если рану не обрабатывать, через пару минут. -- Как это случилось? -- спросила тетя Фэй. Пенни заколебалась. Ей очень хотелось рассказать о существах с горящими глазами. Сейчас ей нужны были защита и помощь. Но поверят ли ей? Ведь с недавних пор она превратилась в девочку, которой требуется помощь психиатра. Начни она рассказывать о гоблинах с горящими глазами, все подумают, что с ней опять не все в порядке. Скажут, что до сих пор она не привыкла к тому, что матери нет в живых. И снова отведут к психиатру. А пока ее будут держать у врача, кто защитит Дэйви от этих мерзких гоблинов? Фэй настаивала: -- Давай-давай рассказывай, что ты сделала такого, чего делать не следовало? - Что? -- Именно поэтому ты ведешь себя так неуверенно. Что ты такое сделала, чего не следовало делать? -- Ничего. -- Как же тогда ты так поранилась? -- Я... Я напоролась на гвоздь. -- Гвоздь? Где? -- У ворот. -- Каких ворот? -- Ну, у школы. У ворот, где мы вас ждали. Из ворот торчал гвоздь, а я его не заметила и напоролась. Тетя Фэй нахмурилась. В отличие от своей сестры Линды (матери Пенни) Фэй была рыжей, с резкими чертами лица и серыми глазами, которые временами казались почти бесцветными. Она была симпатичная, но когда сердилась, цвет глаз менялся, а точнее -- куда-то пропадал, и Дэйви называл этот взгляд "взглядом ведьмы". Она спросила Пенни: -- Гвоздь был ржавый? Пенни переспросила: - Что? -- Гвоздь, он был ржавый? -- Я не знаю. -- Но ты же видела его, не правда ли? Иначе как бы ты узнала, что это был гвоздь? Пенни кивнула: -- Да, похоже, он был ржавый. -- А тебе делали прививку от столбняка? - Да. Тетя Фэй посмотрела на нее с нескрываемым подозрением: -- Ты что, даже знаешь, что такое прививка от столбняка? -- Конечно. -- Когда тебе ее делали? -- В первую неделю октября. -- Я никогда бы не подумала, что вашего отца могут волновать подобные вещи. -- Нам делали прививку в школе, -- пояснила Пенни. -- Серьезно? -- усомнилась Фэй. Дэйви вмешался в разговор: -- Нас в школе заставляют делать все прививки. Медсестра только этим всю неделю и занимается. Ужасно, чувствуешь себя подушечкой для иголок. Прививки от свинки, кори, прививки от гриппа... И всякие другие. Я их просто ненавижу. Похоже, Фэй была удовлетворена. -- Ладно, но все равно, когда приедем домой, надо будет обязательно промыть рану, обработать спиртом, йодом и забинтовать. -- Но это всего лишь царапинка, -- возразила Пенни. -- Не стоит рисковать. А теперь надень свой сапог, дорогая. Как только Пенни надела сапог и застегнула "молнию", машина попала в глубокую рытвину. Всех резко тряхнуло и толкнуло вперед с такой силой, что чуть не сбросило с сидений. Фэй сердито обратилась к водителю, которому было лет под сорок, как и ей: -- Молодой человек, где это вы учились водить машину, скажите на милость? Глядя в зеркало заднего вида, шофер сказал: -- Извините, мэм. Фэй продолжила резким тоном: -- Вы что, не знаете, что улицы этого города в полном беспорядке? Вы не должны спать за рулем. -- Постараюсь, мэм. Пока Фэй читала таксисту лекцию о том, как нужно водить машину, Пенни откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и попробовала восстановить в памяти маленькую уродливую руку, порвавшую ей сапог и оцарапавшую лодыжку. Она уговаривала себя, что это лапа какого-то обыкновенного животного. Ничего странного, ничего сверхъестественного. Но ведь у большинства животных не руки, а лапы. Руки есть у обезьян, но какая это была обезьяна? Лапы, похожие на руки, могут быть еще у белок и у енотов. Но это и не белка и не енот. Это было что-то, о чем Пенни никогда не читала, чего она никогда не видела. Неужели существо пытайтесь повалить ее и убить? Прямо там, на улице? У всех на глазах? Нет. Чтобы убить ее, и это существо, и остальные твари с горящими глазами должны были выйти из-за ворот на открытое пространство, где миссис Шеппард и дети увидели бы их. А Пенни уже поняла, что гоблины не хотят, чтобы их видели. Они очень скрытные. Нет, конечно, они не собирались убивать ее там, у школы, просто хотели хорошенько припугнуть, напомнить, что они всегда рядом, что ждут первой возможности... Но почему? Почему им была нужна именно она, а может быть, еще и Дэйви? Почему не другие дети? Что бесило гоблинов? Чем таким разозлила она эти существа настолько, что они хотели убить их с Дэйви? Как ни старалась, Пенни никак не могла припомнить, что могло привести в ярость кого бы то ни было, не говоря уж о гоблинах. Растерянная, несчастная, испуганная, она выглянула в окно. Снег лежал теперь повсюду, и на сердце у Пенни стало так же холодно, как и на улице за стеклом. Как на ледяном ветру. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Среда, 17.30-23.00 Тьма пожирает свет и побеждает день. Тьма терпеливо жертвы поджидает. То тихо подползает, словно тень, То с алчным рыком нападает. Книга Печалей Дитя, боящееся тьмы, Иль зрелый муж, прозренья, света избегая, Кто большего достоин сожаленья? Морис Фрихил ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 1 В половине шестого Ребекка и Джек вошли в кабинет капитана Грешема, чтобы обсудить план дальнейшего расследования. Днем были убиты еще два члена семьи Карамацца вместе со своими телохранителями. Пресса уже назвала происшествия крупнейшей гангстерской войной со времен сухого закона. Но газетчики еще не знали, что только первые две жертвы были убиты в традиционном для мафии стиле. Остальных постигла иная участь; их не зарезали, не застрелили, не подвесили на крюк для бычьих туш. В полиции решили пока не раскрывать непонятные подробности их смерти, сообщив, что первые погибшие были зверски избиты. Когда писаки пронюхают, какова реальная ситуация, они немедленно раздуют из нее самую громкую за последние десять лет сенсацию. Как пообещал Грешем: -- Вот тогда нам действительно станет жарко. Они начнут кружиться вокруг нас, как мухи вокруг дворняг. Дело действительно становилось горячим, и капитан Грешем нервничал все сильнее. Сейчас он мог бы сказать, что чувствует себя, как карась на сковороде. Джек и Ребекка сидели в креслах перед рабочим столом капитана, а сам он возбужденно вышагивал по кабинету. Пока они делали доклад, Грешем несколько раз подходил к окнам, щелкал зажигалкой, выкурил на треть сигарету, затушил ее, но тут же закурил еще одну. Наконец настало время Джеку рассказывать о своем последнем визите в магазин Карвера Хэмптона и о телефонном звонке Баба Лавелля. Никогда еще он не чувствовал себя более неуверенно, чем сейчас, под тяжелым скептическим взглядом капитана. Он чувствовал бы себя по-другому, если бы Ребекка была на его стороне. Но, как всегда, они были в противоположных лагерях. Ребекка злилась на Джека из-за того, что он вернулся в управление только в половине четвертого и ей одной досталась вся подготовительная работа по спецгруппе. Объяснения Джека о транспортных пробках на заснеженных улицах не произвели на нее впечатления, хотя она внимательно выслушала его рассказ о разговоре с Лавеллем и была возмущена его угрозами. Но Джеку ни в малейшей степени не удалось убедить ее в том, что они столкнулись с проявлением сверхъестественного. Настойчивые намеки на то, что инцидент с таксофоном был явно связан с магическими силами, только разозлили Ребекку. Когда Джек окончил рассказ, Грешем повернулся к Ребекке и спросил: -- Что вы думаете по этому поводу? -- Я думаю, что теперь можно с определенностью сказать, что Лавелль -- сумасшедший, а не очередной претендент на контроль за территорией клана Карамацца. Это не просто борьба внутри преступного мира, и мы сделаем большую ошибку, если подойдем к расследованию так же, как если бы мы занимались настоящей гангстерской войной. -- Что-нибудь еще? -- спросил Грешем. -- Я думаю, нужно собрать всю возможную информацию о Карвере Хэмптоне. Может быть, он и Лавелль действуют вместе. Джек решительно возразил: -- Нет, Хэмптон не притворялся, когда говорил о своем страхе перед Лавеллем. Но Ребекка не собиралась сдаваться: -- Откуда же тогда Лавелль так точно определил момент, чтобы позвонить? Откуда узнал, когда именно ты будешь проходить мимо таксофона? А не проще ли предположить, что все время, пока ты разговаривал с этим колдуном, он находился в магазине Хэмптона, в задней комнате, и знал, когда ты ушел от него. Джек запротестовал: -- Нет, Хэмптон не настолько хороший актер. -- Он довольно умный шарлатан. Но даже если он и не связан с Лавеллем, я думаю, нужно сегодня же послать людей в Гарлем, чтобы они обшарили весь квартал рядом с таксофоном... И квартал напротив. Если Лавелля не было в самом магазине, он мог наблюдать за тобой из соседних домов. Это самое разумное объяснение. Другого нет. "Если только это не магия", -- подумал Джек. Ребекка продолжала: -- Надо проверить оба квартала. Посмотреть, не окопался ли там Лавелль. Необходимо размножить фотографию Лавелля. Вдруг его кто-нибудь узнает. Грешем согласился: -- Звучит неплохо. Пожалуй, мы так и сделаем. Ребекка добавила: -- Я считаю, что угрозы в отношении детей Джека серьезны. Нужно обеспечить их охраной на время его отсутствия. -- Непременно, -- сказал Грешем. -- Сейчас и подберем человека. -- Спасибо, капитан, -- сказал Джек, -- но, я думаю, это можно отложить до завтрашнего дня. Дети у моей родственницы, думаю, Лавелль не сможет их отыскать. Я сказал, чтобы по пути из школы она проверила, не следует ли кто-нибудь за ними. К тому же Лавелль дал мне время подумать до конца дня. Конец дня, как я полагаю, предполагает и вечер. Грешем присел на краешек своего рабочего стола. -- Если хочешь, я могу отвести тебя от расследования. Без проблем. -- Я категорически не согласен. -- Ты серьезно относишься к его угрозам? -- Да. Но и к своей работе я тоже отношусь серьезно. Буду участвовать в расследовании дела до конца. Грешем закурил, глубоко затянулся и спросил: -- Джек, ты действительно думаешь, что черная магия -- это серьезно? Ощущая рентгеновский