Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     Dean Koonz "Darkfall"
     Перевод с английского М. Попова, Е. Поповой, О. Степашиной.
     ЗАО Изд-во ЭКСМО-Пресс, 1999.
     OCR and Spellcheck Афанасьев Владимир
---------------------------------------------------------------




     Пенни Доусон проснулась и услышала, как кто-то тихо крадется  по темной
спальне. Вначале ей показалось, что этот звук она только что слышала во сне.
Ей снились лошади и как она катается на них  в какой-то  сельской местности.
Самый чудесный, самый замечательный и  самый захватывающий сон из всех,  что
видела она за одиннадцать с половиной лет своей жизни.  А надо сказать,  что
вся она наполнена была снами.
     Почувствовав, что  просыпается, Пенни постаралась  остановиться,  чтобы
продлить сонное великолепие, но неожиданно уловила тот  странный звук. Он ее
испугал.  Должно  быть,  это всего лишь лошадиное фырканье или шелест сена в
конюшне.  И бояться нечего. Но странный непрошеный звук никак не  увязывался
со сном, и в конце концов ей пришлось все-таки проснуться.
     Звук исходил из противоположного угла комнаты, от кровати  Дэйви. Но он
явно не  принадлежал  семилетнему  мальчугану, любителю пиццы и  мороженого.
Скорее это был какой-то пакостный, противный звук. Определенно пакостный.
     Что придумал Дэйви на этот раз? Неужели что-то новенькое?
     Пенни  села  в  кровати. Вглядевшись в  расплывчатые  тени  и ничего не
увидев, она стала внимательно прислушиваться.
     Снова раздался какой-то шуршащий, шипящий звук.
     Затем он прекратился.
     Она затаила дыхание и прислушалась.
     Опять шипение, потом что-то похожее на шарканье.
     В  комнате  царила  кромешная тьма. Тут было всего  одно окно,  прямо у
кровати Пенни, но оно  было задернуто, а фонари на улице не горели,  так что
снаружи не проникал даже лучик света.
     Зато дверь  была приоткрыта.  Дети всегда  спали с  приоткрытой дверью,
чтобы отец в случае необходимости  мог услышать их. Но свет во всей квартире
был погашен, так что и эта щель ничем не могла помочь.
     Пенни тихо позвала брата:
     - Дэйви?
     Никакого ответа.
     -- Дэйви, это ты?
     Громкие шорохи.
     -- Дэйви, прекрати немедленно!
     Тишина.
     Эти семилетние мальчишки бывают просто несносными.
     Пенни заявила решительным тоном:
     -- Слушай, прекрати свои дурацкие шутки, или ты очень пожалеешь.
     В ответ -- какой-то сухой звук. Как будто наступили на старый, иссохший
лист.
     Звук был уже недалеко от нее.
     -- Дэйви, ну не будь таким противным.
     Совсем  близко. Что-то двигалось к  ее кровати.  Нет, это не  Дэйви. Он
обожал  собственные шутки  и  первый  начинал  смеяться.  Он  бы  уже  давно
захихикал.
     Сердце у  Пенни вдруг  забилось сильнее.  Она подумала,  что это вполне
может быть новый сон, как про лошадей. Только на этот раз неприятный.
     Но в то же время она прекрасно понимала, что уже давно проснулась.
     Глаза заломило от напряжения, с каким она вглядывалась в темноту. Пенни
потянулась к  лампе для чтения,  встроенной в изголовье кровати. Очень долго
она не могла нащупать кнопку, наугад шаря руками во тьме.
     Странные звуки были уже возле ее кровати, подобрались к ней вплотную.
     Наконец Пенни нащупала кнопку, и конус света упал на пол.
     Рядом ничего  не  было. Правда, лампа не  могла  рассеять все тени,  но
Пенни не увидела ничего необычного, все было на своих местах.
     Дэйви лежал в  своей  кровати,  укутавшись  в одеяло.  Над  ним  висели
большие плакаты  со  сценами  из  "Звездных  войн" и  других  фантастических
фильмов.
     Странные звуки исчезли, но теперь Пенни твердо знала, что они были, она
их  слышала. Пенни  не принадлежала к  тому типу девочек, которые в подобной
ситуации выключили бы свет, накрылись одеялом и обо всем забыли. Папа как-то
сказал,  что  ее  любопытства  хватит на  тысячу  девчонок. Пенни  отбросила
одеяло, слезла с кровати и встала, внимательно прислушиваясь. Ни звука.
     Она подошла к  Дэйви и внимательно посмотрела на него. Сюда не  попадал
свет ее  лампы,  лицо  Дэйви  было в тени,  но все равно  было видно, что он
крепко спит. Она склонилась к его лицу, чтобы посмотреть, не  моргает ли он,
и решила, что он действительно спит.
     Вдруг за спиной у нее опять послышался шум.
     Пенни быстро обернулась.
     Звуки  теперь  раздавались   из-под   ее  собственной  кровати.  Оттуда
слышалось шипение, писк, поскрипывание. Негромкое, но  ясно различимое.  Это
что-то  под кроватью как будто  понимало, что  Пенни боится его,  и, похоже,
специально  шумело, чтобы досадить ей.  "Нет, -- подумала Пенни,  -- все это
глупости". Это ведь не домовой, она уже  взрослая для домовых, вот Дэйви мог
бы их  испугаться. А это... мышка.  Да! Точно! Всего  лишь  маленькая мышка,
напуганная больше ее самой.
     Пенни почувствовала  вдруг, как  с души  у нее свалился камень.  Она не
любила мышей. Ей, конечно, не нравилось, что они шастают у нее под кроватью,
но ведь в маленькой  мышке нет ничего страшного. Да, они довольно противные,
но съесть-то ее они никак не могут.
     Она стояла, прижав к  груди маленькие руки,  и  думала,  что ей  теперь
делать.
     Пенни взглянула на Скотти Байо, который улыбался с плаката, висевшего у
нее над кроватью, и вдруг захотела, чтобы он оказался здесь и  спас ее, взяв
ситуацию  под  контроль.  Скотти Байо, вне всяких  сомнений, не испугался бы
простой мыши никогда в жизни. Скотти Байо  залез бы под кровать и схватил бы
этого ничтожного грызуна за хвост, чтобы затем выбросить  его на улицу,  уже
безвредного  для Пенни,  потому что Скотти Байо  был не только смелым,  но и
добрым человеком.
     Но Скотти здесь не было и быть не могло. Он был в Голливуде и занимался
своим телевизионным шоу.
     Оставался только папа.
     Пенни не хотела будить его до  тех пор, пока точно не убедится, что под
кроватью действительно была мышь. Если папа придет искать мышь и, перевернув
всю комнату вверх дном, ее не обнаружит, то он будет относиться  к ней как к
ребенку.  О  Господи!  Ей  всего  два  месяца  до двенадцати лет,  и  такого
отношения к себе она просто не перенесет.
     Сама Пенни не могла  заглянуть  под кровать, потому что там  было очень
темно, а одеяло свисало с кровати почти до самого пола.
     Существо  под  кроватью  --  эта  самая мышка  --  прошипело  что-то  и
заскреблось.  Это  было   немного  похоже  на   звук  человеческого  голоса.
Бесстрастный тоненький голос словно говорил что-то на иностранном языке.
     Могла ли обыкновенная мышь издавать подобный звук?
     Пенни взглянула на Дэйви. Тот крепко спал.
     У  изголовья  его  кровати  к   стене  была   прислонена  пластмассовая
бейсбольная бита. Девочка взяла ее в руки. Неясное  шипение и скрежет под ее
кроватью  продолжались. Пенни подошла  к  ней  и опустилась на  четвереньки.
Держа  биту  в правой руке, она протянула  ее вперед, подцепила свисавшее до
пола одеяло и закинула его на кровать -- туда. где оно и должно было быть.
     И все равно она ничего не увидела. Под кроватью было совершенно темно.
     Вдруг шум прекратился.
     Пенни внезапно почудилось, что кто-то или что-то смотрит на нее  из-под
кровати...  и  оно намного больше обыкновенной  мыши. Это  "что-то", видимо,
обладало  разумом.  Оно наверняка знало, что перед  ним всего лишь маленькая
беззащитная девочка.  И оно знало, что может совершенно спокойно  уничтожить
ее, при желании, конечно.
     Да нет же, это просто ее выдумки, плод чересчур богатого воображения.
     Кусая губы, решив не вести себя как маленький ребенок, Пенни сунула под
кровать биту. Она поводила ею туда-сюда, пытаясь заставить это "что-то" либо
громко завизжать, либо выбежать из укрытия.
     Вдруг  она  почувствовала,  как   кто-то  схватил   конец  биты.  Пенни
попыталась  потянуть ее на себя.  Ей это не удалось. Она стала тащить биту к
себе изо  всех  сил, выкручивая ее  во  все  стороны. Но биту держали  очень
крепко.
     Вдруг палку вырвали из рук Пенни. Бита исчезла под кроватью под скрип и
урчание.
     Пенни  отбросило через  всю  комнату, и она ударилась о  кровать Дэйви,
даже не осознав, как оказалась здесь, в противоположной части комнаты, когда
еще секунду назад  стояла на четвереньках возле  своей кровати. В  следующее
мгновение она стукнулась головой о кровать брата.
     Дэйви что-то промычал,  глубоко  вздохнул, но продолжал спать  как ни в
чем не бывало.
     Вот теперь Пенни была готова звать  отца. Пусть к ней  отнесутся  как к
ребенку, она согласна даже на это. И она закричала:
     -- Папа, папа!
     Но  слова  эти  только  отпечатались у Пенни  в  уме. Изо  рта у нее не
вылетело ни звука. На некоторое время она просто онемела.
     Свет замигал. Провод от лампы змеей тянулся к розетке, вмонтированной в
стену за кроватью. Существо, находившееся под ней, пыталось выдернуть  вилку
из розетки.
     -- Папа!
     На этот раз ей удалось издать какой-то хриплый шепот.
     И тут лампа погасла.
     Она услышала,  как в темноте  что-то движется.  "Что-то" вылезло из-под
кровати и поползло по полу.
     -- Папа, папа!
     Ей  по-прежнему удавалось только шептать. Пенни  сглотнула слюну, у нее
опять ничего  не получилось. Она сглотнула слюну  еще  раз, пытаясь овладеть
онемевшим языком.
     Послышался явственный скрип.
     Вглядываясь в темноту, Пенни вся тряслась от страха.  Она вдруг поняла,
откуда идет новый звук: скрипели дверные петли, которые давно не смазывали.
     Во мраке она неясно различила, что дверь  широко распахнута. Скорее она
почувствовала  это,  а  не  увидела.  Почувствовала,  как тьма  из  коридора
вливается во тьму  комнаты. Раньше  дверь была лишь чуть приоткрыта,  теперь
она была распахнута настежь. Петли перестали противно скрипеть.
     Звук,  сопровождавший "что-то",  постепенно удалялся. По  крайней мере,
оно не собиралось нападать на Пенни. "Что-то" решило уйти...
     Пенни услышала, как оно приближается к порогу.
     Вот оно уже в коридоре.
     Теперь  метрах  в трех от  входной двери... Ушло... Пенни уже ничего не
слышала. Секунды тянулись, как минуты.
     Что же это было?
     Это была не мышь. И это был не сон.
     Что же тогда?
     Пенни  встала.  Ноги  у нее  противно  дрожали. Она наугад  пошарила  в
темноте, пытаясь нащупать лампу в изголовье кровати Дэйви. Нажала кнопку,  и
свет озарил спящего мальчика. Пенни быстро отвернула лампу от его лица.
     Она  подошла к  двери, остановилась и внимательно прислушалась. Тишина.
Все еще дрожа от страха, Пенни закрыла дверь. Щелкнул язычок замка.
     Ладони у нее были влажными, и она вытерла их о пижаму.
     Свет  от лампы  Дэйви  доставал  до  ее  кровати.  Пенни наклонилась  и
заглянула:  там ничего  страшного. Она вытащила из-под кровати биту, которая
оказалась прокушенной в трех местах.
     Бита была очень легкая,  она предназначалась для игры  с  пластмассовым
мячом. Но чем же ее прокололи или прокусили? Клыками?
     Пенни залезла  под  кровать и вставила вилку от своей лампы  в розетку.
Потом  подошла  к  кровати  Дэйви и выключила его лампу.  Села на кровать и,
посмотрев на закрытую дверь, задумчиво произнесла:
     - Да...
     Что  же  это  все-таки  было?  Чем дольше  Пенни  думала,  тем  большей
фантастикой казалось  ей  происшедшее.  Может быть, бейсбольная  бита просто
застряла  в  каркасе  кровати,  а  дырки  в  ней  получились   случайно,  от
каких-нибудь  торчащих винтиков  или  шурупов?  Может  быть,  дверь  в  холл
открылась от обыкновенного сквозняка?
     Может быть...
     В конце концов, изнемогая от любопытства, Пенни прошла в холл, включила
там свет, убедилась  в том,  что,  кроме нее, никого больше нет, и аккуратно
закрыла за собой дверь в спальню. Тишина.
     Дверь в спальню отца была, как  всегда, приоткрыта. Она подошла к ней и
стала  внимательно прислушиваться. Папа, как обычно,  храпел.  Других звуков
она не улавливала.
     Она  вновь  подумала,  а  не разбудить ли его.  Он был  полицейским,  а
точнее, лейтенантом  Джеком Доусоном. У него,  между прочим,  был  пистолет.
Если  бы  что-нибудь постороннее  оказалось в квартире,  он  быстро бы с ним
расправился. С другой стороны, если бы она разбудила его и они ничего  бы не
нашли, то папа стал бы говорить с ней, как с ребенком, даже  как с маленьким
ребенком.  Некоторое  время она  поколебалась и  передумала, громко при этом
вздохнув. Нет. Не стоит это того, чтобы рисковать таким унижением.
     С  бьющимся сердцем  Пенни  прошла через весь  холл к  входной двери  и
подергала ее. Как и положено, дверь была заперта.
     Рядом с дверью на стене была прибита вешалка для одежды. Пенни  сняла с
одного из крючков закрытый зонт. В  случае чего его металлический наконечник
был бы неплохим оружием.
     Выставив зонт перед собой. Пенни прошла в гостиную, включила свет и все
осмотрела. Она исследовала нишу, где стоял обеденный стол, а также маленькую
кухню в форме буквы L.
     Она не увидела ничего необычного.
     Кроме окна.
     Находившееся  над самой раковиной  для  мойки посуды окно было открыто.
Холодный декабрьский  воздух  сквозь  двадцатисантиметровую щель проникал на
кухню.
     Пенни точно знала, что, когда она уходила  спать, окно было закрыто.  А
если уж папе захотелось подышать свежим  воздухом, он  обязательно закрыл бы
окно,  возвращаясь в  свою спальню. Папа был очень аккуратным, поскольку ему
приходилось  быть  примером для  Дэйви, который  всегда  был  неаккуратным и
невнимательным.
     Пенни поставила  стул рядом с мойкой, взобралась на него и подняла окно
еще выше -- настолько, чтобы выглянуть на  улицу. Ее обдало струей холодного
воздуха, шею защипало от морозного  ветра. На улице  было совсем темно. В их
доме на всех четырех  этажах внизу не горело ни одного огонька. Она услышала
только завывание  ветра.  Вот он  перевернул несколько бумажек на  тротуаре,
крутанул  каштановые  волосы  Пенни,  развернув  их,  как  знамя.  Это  было
единственное движение вокруг.
     Пенни  вспомнила: рядом  с  окном  их спальни  проходила вниз  железная
пожарная лестница, но возле кухонного окна ничего подобного не  было. Вообще
никаких  вспомогательных  средств, благодаря которым потенциальный грабитель
мог бы забраться к ним в квартиру.
     Да и  не был это  обыкновенный грабитель. Разве мог взломщик спрятаться
под кроватью маленькой девочки?
     Пенни закрыла окно и  вернула стул на место. Зонт она отнесла обратно в
холл и повесила его на крючок, хотя  очень не хотелось  расставаться с таким
отличным  оружием.  Выключив  повсюду свет, не  оглядываясь в  темноту,  она
вернулась в спальню, скользнула  в кровать и  накрылась  одеялом. С головой.
Потом села. Дэйви продолжал так же посапывать. Ветер  ломился в окно. Где-то
далеко слышалась сирена -- или полицейской машины, или "скорой помощи".
     Какое-то время  Пенни  сидела, опираясь на  подушки.  Лампа  для чтения
обрисовала  вокруг нее  защитный  конус света.  Ей  хотелось спать,  но  она
боялась темноты.  Боялась и  злилась на  себя. Разве ей не почти  двенадцать
лет? И  разве в  двенадцать  еще боятся темноты?  Она ведь уже полтора  года
единственная  женщина во всем доме, с тех пор как умерла  мама. Минут десять
Пенни стыдила и уговаривала себя выключить свет и лечь спать.
     Но не так-то просто выключить свой мозг.
     Что же это все-таки было?
     Да  ничего. Просто  сон  или  сильный  сквозняк. Только это,  и  ничего
больше.
     Тишина.
     Она ждала.
     Ничего.
     Пенни потихоньку заснула.
     Среда, 1.34
     Винc Вастальяно уже  почти  спустился с лестницы, когда  вдруг  услышал
сдавленный крик. Не пронзительный вопль -- хриплый стон, который наверху  он
мог бы и не расслышать.  И было абсолютно ясно, что хрипевший человек был до
смерти напуган. Вине застыл, держась одной рукой за перила. Наклонив голову,
он  внимательно  прислушивался. Сердце  у  него  вдруг  заколотилось быстрее
обычного, тело мгновенно сковал страх.
     Еще крик.
     Росс Моррант, телохранитель Винса, был на кухне, где готовил что-нибудь
перекусить. Это кричал Мор-рант. Тут не могло быть ошибки -- это Моррант.
     Послышался шум борьбы, звук бьющейся посуды. Задыхающийся, перепуганный
Моррант закричал не своим голосом:
     -- Нет!.. Нет, нет! Пожалуйста, не надо!.. Господи!.. О Боже!.. Нет!..
     Винса прошиб пот.
     Моррант  был  крупным,  крепким  парнем.  Он  с  детства  слыл  большим
забиякой, а годам к восемнадцати уже выполнял убийства по заказу. Любил  это
занятие и получал  за услуги хорошие деньги. Через несколько лет у него была
репутация человека,  не гнушающегося  никакой работой. Ему  всегда удавалось
выполнить задание, как бы хорошо ни охранялись его жертвы. Вот уже год и два
месяца  Моррант  работал  у  Винса  в качестве  киллера, сборщика платежей и
телохранителя.  Ни  разу  за  все это время  Винc  не  видел страха на  лице
Морранта.  Он  не  мог  представить  себе испуганного  Морранта.  И  теперь,
услышав, как тот молит кого-то о пощаде, он не поверил себе.
     Раздался какой-то  непонятный звук. Это был не Моррант. Живое  существо
не  могло произвести такого  звука.  Это был  взрыв гнева и ненависти, вопль
существа из фантастического фильма.
     До этого момента Вине думал, что Морранта просто избивают конкуренты из
числа  торговцев  наркотиками, которые пришли  за ним, чтобы  увеличить свою
долю  на рынке.  Но последний звук сверху заставил  Винса  подумать, что  он
очутился в ином, неестественном мире. Ему стало холодно и одиноко.
     Вастальяно  очнулся, спустился  на  несколько  ступенек  по лестнице  и
посмотрел в сторону входной  двери. Путь был свободен. Он вполне мог сбежать
вниз и, открыв дверь, смыться из дома, пока нападающие еще не вышли из кухни
и не увидели его. Но сомнения его удерживали, и он медлил.
     Тишину прорезал дикий вопль отчаяния и агонии и быстро оборвался.
     Винc прекрасно понял, что это означает: его телохранитель уже мертв.
     Вслед за  этим  свет  в  доме погас.  Видимо,  кто-то выключил  главный
рубильник в подвале.
     Решив, что дальше медлить нельзя.  Винc Вастальяно заспешил по лестнице
в кромешную тьму по направлению к холлу, но  вдруг услышал,  как со  стороны
кухни кто-то  движется по направлению  к  нему. Винc окаменел. Это  не  были
обыкновенные   человеческие   шаги   --    слышалось   какое-то   непонятное
поскрипывание, шипение и шарканье. Эти звуки заставили  Винса  содрогнуться,
вся кожа  у  него  моментально  покрылась  мурашками.  Он чувствовал  что-то
мерзкое, какое-то существо с белыми  мертвецкими глазами и холодными липкими
конечностями.  И  это  существо  направляется  прямо к нему.  Фантастические
видения не были его  уделом. У прагматичного Винса Вастальяно было такое  же
богатое воображение, как у ствола дуба. И все же он не мог преодолеть ужаса,
охватившего его своими подлыми щупальцами. Ноги ему не повиновались, сердце,
которое и так бешено билось, теперь норовило выпрыгнуть из груди.
     Он понял,  что живым до двери ему  не добраться. Винc повернулся и стал
подниматься  вверх.  В одном  месте он  споткнулся, но  сумел удержаться  на
ногах.
     К  тому  моменту,  когда он добрался до  спальни,  приближавшиеся звуки
становились все громче, все противнее, все ужаснее... и алчнее.
     Через окна в спальню проникал  слабый свет с улицы, достаточный,  чтобы
увидеть   богатую   обстановку:  итальянскую  кровать  восемнадцатого  века,
роскошный рабочий стол с хрустальным письменным прибором, ценные антикварные
безделушки.
     Если  бы Винc обернулся, он бы смог разглядеть хотя бы очертания своего
преследователя. Но Винc не оборачивался. Он боялся посмотреть назад.
     Вдруг  ему почудился какой-то неприятный запах. Похоже, сера?  Нет,  но
что-то весьма похожее на серу.
     Глубоко в  подсознании  Винс догадывался,  кто преследует его. Его мозг
отказывался  назвать  это  существо,  но  подкорка  его  знала.  Вот  почему
Вастальяно  и бежал  в такой  слепой панике,  с  такими  широко  раскрытыми,
испуганными глазами, как у животного при ударе молнии.
     Ноги несли  его через  спальню к ванной. В полной тьме со всего ходу он
наткнулся  на  дверь.  Она  распахнулась.  Винс быстро  заскочил  в  ванную,
захлопнул дверь и запер ее изнутри.
     В самый последний момент он полуобернулся и  увидел во мраке  множество
мертвенно-бледных глаз. Десяток. А может, и больше.
     По  двери кто-то  ударил, потом  еще раз  и еще. Нападавших было много.
Дверь затряслась,  замок задрожал, но  пока удерживал  напор.  Раздался  еще
удар, еще. Существа в спальне шипели и скрипели намного  громче, чем прежде.
Хотя издаваемые ими звуки были явно внеземного происхождения, понять их было
нетрудно: существа  злились из-за того,  что упустили Винса. Ведь только что
он был почти в их власти.
     Предметы! Да, именно предметы! Как ни странно, но это слово лучше всего
подходило для них.
     Винсу  казалось, что  он  сходит  с  ума. Но  подкорка упрямо твердила:
предметы! Не сторожевые собаки. Не какие-либо известные ему животные. Просто
что-то  из  области кошмаров. Только  существа из кошмаров могут  превратить
Росса Морранта в перепуганную до смерти, беспомощную, беззащитную жертву.
     Существа  стали громко грызть дверь.  Судя  по  звуку, клыки у них были
достаточно острыми. Даже очень острыми.
     Кто же они такие, черт их возьми?
     Винс всегда был готов  к схватке. Потому что насилие,  в его понимании,
было неотъемлемой частью того мира,  в  котором он жил. Торговец наркотиками
не может рассчитывать на жизнь такую же спокойную, как у школьного учителя.
     Но  к  возникшей  ситуации Винс не был  готов. Человек  с пистолетом --
понятно. Человек с ножом -- тоже.  Заряд динамита в машине  -- ясно. Со всем
этим можно разобраться. Но то, что происходит сейчас, -- это сумасшествие.
     Пока "предметы" грызли и  ковыряли дверь. Винс  нащупал унитаз, опустил
крышку  и сел на  него, потянувшись к телефону. В  двенадцать лет впервые  в
своей  жизни он увидел телефон -- в ванной своего дяди Дженнаро Карамацца. С
того момента телефон  в туалетной комнате был для  него бесспорным признаком
богатства и высокого социального  положения. Когда  Вине смог  купить первую
квартиру,  он распорядился  установить по  телефону  в каждой жилой и каждой
ванной комнате.  Так поступал он при покупке каждого своего жилища. Для него
телефон в ванной  значил так же много, как и белый "Мерседес". Как же теперь
его радовал телефон в туалете! Он может позвать на помощь.
     Но гудка в трубке почему-то не было.
     В темноте Вине постучал по рычажку, надеясь вернуть аппарат к жизни.
     Линия молчала...
     Неизвестные существа так же скреблись и бились в дверь.
     Винс  поднял  взгляд  на  единственное  в  ванной  окно.  Нет,  слишком
маленькое, через него не вылезешь. Матовое стекло  практически не пропускало
света.
     Им  не пробиться через  дверь,  сказал  себе  отчаявшийся Вастальяно. В
конце  концов им это  надоест,  и они уйдут из дома. Конечно  же,  так все и
будет.
     Его внимание привлек новый звук -- металлический скрежет. Он исходил из
ванной. С этой стороны двери.
     Винс поднялся, сжав кулаки и настороженно вглядываясь в кромешную тьму.
     Неожиданно какой-то металлический предмет грохнул о кафель ванной. Винс
отпрянул в сторону и от страха вскрикнул.
     Дверная ручка. О Господи! Им все-таки удалось справиться с замком!
     Винс бросился к двери, решив держать ее своим  телом.  Но, к удивлению,
обнаружил, что  ручка на месте.  То же самое и  с кнопкой замка. Трясущимися
руками  он  провел  по дверным  петлям.  И с  ними  все в  порядке.  Никаких
повреждений. Что же тогда упало на пол?
     Дрожа  от  страха,  Винс  повернулся,  прислонился  спиной  к  двери  и
вгляделся в темноту, пытаясь понять, что же все-таки произошло.
     Винс инстинктивно чувствовал, что он уже не один в ванной.
     Страх острыми коготками впился ему в спину.
     Решетка от  вентиляционной  шахты -- вот что  с таким грохотом упало на
кафель.
     Винс вновь обернулся и посмотрел на стену прямо над дверью. Из зияющего
вентиляционного выхода на него  уставились два серебристых глаза.  Это  все,
что  он смог разглядеть. Глаза без зрачков  горели  каким-то  неестественным
огнем. Эти глаза не знали жалости.
     Крыса?
     Нет. Крыса не  смогла бы сбросить вентиляционную решетку.  К тому же  у
крыс глаза красные. Разве не так?
     Существо зашипело на Вастальяно.
     Он тихо сказал:
     - Нет.
     Бежать куда-либо не было возможности.  "Предмет" оттолкнулся от стены и
стал наплывать на Вастальяно. Он ударил Винса в лицо.  Клыки пронзили  щеки,
проникли в глубину рта, задев десны и язык. Винса охватила нестерпимая боль.
     Его чуть  не  вырвало от ужаса,  но  усилием воли  он подавил позыв. Он
боялся задохнуться от рвотной массы.
     Клыки  впились  ему  в  голову. Он  отпрянул  назад,  сильно ударившись
поясницей о край раковины, но это было ничто по сравнению со  зверской болью
в лице и голове.
     Все  происходившее казалось чем-то... нереальным. Этого не  могло быть.
Но это  все-таки происходило.  Винс  Вастальяно не  просто попал в  какой-то
иной, страшный мир. Он летел в ад.
     Вине хотел крикнуть, но никак не мог набрать воздуха в легкие. Тогда он
схватил  руками вонзившееся в него существо.  На  ощупь  оно было холодным и
липким.  Таким  же   противным,   как   какой-нибудь   осьминог  или  другой
глубоководный житель океана. Вастальяно удалось сорвать эту прохладную тварь
с лица. Он зажал ее в пальцах на расстоянии вытянутой руки, боясь, что, если
отпустит это  существо, оно тут же  бросится на  него  опять  и на  этот раз
вопьется своими клыками в горло или глаза.
     Что же это?
     Откуда взялось?
     Подсознательно   он  хотел  разглядеть  это,  узнать,   понять,  откуда
появились эти проклятые твари на свет Божий. Но  мозг  Винса, осознавая весь
ужас происходящего, благодарил Всевышнего за царившую темень.
     Кто-то укусил Винса за левое колено.
     Что-то поползло вверх по его правой ноге, раздирая по пути брюки.
     Из вентиляционного отверстия стали появляться другие существа.
     Кровь ручьями текла по лбу Винса, застилая глаза, но он все же увидел в
ванной комнате уже несколько дюжин мертвенно-серебристых глаз. Видимо, здесь
было несколько десятков этих маленьких чудовищ. Не иначе,  все это -- дурной
сон. Ночной кошмар. Но боль, зверская боль во всем теле была настоящей.
     Хищные убийцы облепили грудь, спину и плечи. Они были размером с крысу,
но это были не крысы. Облепив все тело Винса,  они пытались повалить его. Он
был вынужден опуститься на колени, выпустив из рук ту тварь, которую отодрал
от лица. Он беспорядочно молотил кулаками вокруг себя, пытаясь отбиваться от
их клыков.
     Одна из тварей откусила часть уха.
     Другая впилась ему в подбородок.
     Вастальяно  понял,  что выдыхает те же  восклицания, которые  он слышал
недавно, когда забивали его телохранителя Росса Морранта.
     Темнота вокруг него еще более  сгустилась. Винс провалился в абсолютное
безмолвие.



     Нас учат мудрецы, что жизнь
     есть тайна.
     С готовностью ученью верим мы.
     Но часто тайны ранят нас.
     И камнем
     Мы падаем в объятья тьмы.
     Дождь, буря, шквал теней.
     Дневной свет гаснет,
     Все поглощает ночь.
     И зло мрачно.
     И все вокруг, весь этот мир
     прекрасный,
     В холодный склеп из зла
     погребено.
     Пришла печаль, а с ней
     и смерть сама.
     Всю землю обняла густая тьма.
     Книга Печалей




     Первое, что услышал Джек Доусон от Ребекки на следующее утро, было:
     -- У нас два тела.
     -- Что?
     -- Два трупа.
     -- Я знаю, что означает "тело".
     -- Позвонили буквально пару минут назад.
     -- Я тела не заказывал.
     -- Отнесись к: этому серьезно. Полиция уже там.
     -- До начала нашей смены еще семь минут.
     -- Ты хочешь  сказать, что мы не  поедем  туда, поскольку  это  слишком
глупо с их стороны -- умереть так рано?
     --  Разве  у  нас  нет  времени для  того,  чтобы хоть  немного  просто
поболтать? -- спросил Доусон.
     - Нет.
     --  Видишь  ли,  ты,  по идее, должна была мне  сказать: "Здравствуйте,
детектив Доусон". А я бы ответил: "Здравствуйте, детектив Чандлер". Тогда ты
меня должна спросить: "Как спали, детектив Доусон?" А в ответ я бы...
     Ребекка нахмурилась:
     --  Их убили  точно  так же, как двух предыдущих,  Джек. Много крови  и
никаких улик.  Один  к  одному с  теми убийствами в  воскресенье и вчера. Но
тогда трупов было по одному, а на этот раз  одновременно убиты два человека.
У обоих криминальные связи.
     В сумрачной полицейской дежурке, наполовину сняв свой плащ, неосознанно
улыбаясь,  Джек Доусон в недоумении уставился  на  Ребекку. Его  не  удивило
сообщение о  новом  убийстве  или даже о  двух.  Он  был офицером полиции  и
занимался  именно  расследованием  убийств.  Он не  был  удивлен  и тем, что
убийство было  необычным. В конце концов, это  Нью-Йорк. Во  что он никак не
мог  поверить, так это  в то, как она разговаривала с  ним в  данный момент,
этим утром.
     Ребекка властно сказала:
     -- Надень-ка лучше свой плащ.
     -- Ребекка...
     -- Они уже ждут нас.
     -- Ребекка, вчера вечером...
     -- Опять сложный случай. -- Она надела на плечо свою сумочку.
     -- Разве мы не...
     -- На этот раз мы имеем дело с действительно ненормальным человеком.
     Направляясь к двери, она повторила еще раз:
     -- Да, с настоящим психом.
     -- Ребекка...
     Она остановилась в дверях и покачала головой.
     -- Ты знаешь, о чем я иногда мечтаю?
     Он внимательно посмотрел на нее.
     -- Иногда я представляю, что вышла замуж за Тайни Тэйлора и сижу в доме
в Коннектикуте,  на своей напичканной электротехникой кухне,  пью кофе и  ем
сыр. Дети -- на целый  день в школе. В доме работает приходящая горничная. А
я сижу и думаю об обеде с подругами в теннисном клубе.
     "Зачем она так со мной?" -- мысленно спросил себя Джек.
     Ребекка увидела, что он все еще не сдался, и сказала весьма настойчиво:
     -- Ты что, не слышал меня, Джек? Нам надо ехать на место происшествия.
     - Да. Я...
     -- У нас два трупа.
     Она вышла  из дежурки, которая  без нее стала еще  более обшарпанной  и
холодной.
     Джек тяжело вздохнул.
     Он натянул на себя плащ.
     И последовал за ней.


     Джек  чувствовал себя неважно. Может, оттого, что  Ребекка  так странно
говорила  с ним  сегодня,  а может, потому, что  утро  выдалось  пасмурным и
мрачным. А Джек был очень восприимчив к погоде  и к такому небу -- плоскому,
тяжелому и  серому. Небоскребы Манхэттена  из камня, стекла и  бетона словно
поблекли, голые деревья были цвета  золы,  будто их обожгло сильным пожаром.
Джек вылез  из  их невзрачной машины за полквартала  от Парк-авеню, и  сырой
ветер  тут же  нанес  ему удар  в  лицо. Декабрьский воздух пахнул могильной
затхлостью. Джек поспешно сунул руки в глубокие карманы своего плаща.
     Ребекка  Чандлер, которая вела машину,  вышла  за ним, громко захлопнув
дверцу. Ветер тут же подхватил ее длинные светлые волосы,  распахнул пальто,
обвив его полами  ноги Ребекки. Похоже, ее  не трогали ни холодный ветер, ни
всеобщая серость, окутавшая огромный Нью-Йорк.
     "Вот это женщина! А какой профиль!" -- подумал Джек Доусон.
     У  Ребекки было породистое  классическое лицо, какое  моряки  в  давние
времена  вырезали  на носу кораблей. Тогда верили, что красота отгоняет злые
морские силы и отвращает козни судьбы.
     Он  неохотно  перевел  взгляд  с  Ребекки  на  три  патрульные  машины,
припаркованные  под  углом  к  тротуару.  На одной из  машин  горел  красный
проблесковый маячок, единственное яркое пятно в этом сером дне.
     Офицер Гарри Албек,  знакомый  Джека Доусона, стоял на ступеньках перед
приятным кирпичным домом,  где и  произошли  последние убийства. Несмотря на
форменный темно-синий плащ, шерстяной шарф и перчатки, он дрожал от холода.
     Взглянув  на лицо Гарри, Джек  понял, что  виной этому не только плохая
погода. Видимо, он был глубоко потрясен тем, что увидел в доме.
     -- Плохо? -- только и спросила Ребекка.
     Гарри кивнул:
     -- Ничего хуже не видел, лейтенант.
     В свои двадцать три -- двадцать четыре  года он выглядел сейчас намного
старше. Джек спросил Гарри:
     -- Кто погибшие?
     -- Парень по имени Вине Вастальяно и его телохранитель Росс Моррант.
     По улице пронесся очередной порыв ледяного ветра, и Джек съежился.
     -- Богатый дом, -- сказал он.
     -- Вы не  видели,  что внутри! --  ответил Гарри.  -- Похоже  на лучший
антикварный магазин Пятой авеню.
     -- Кто обнаружил тела? -- спросила Ребекка.
     -- Женщина  по  имени Шелли  Паркер.  Надо сказать, настоящая красотка.
Наверное, подружка Вастальяно.
     -- Она здесь?
     -- Да, она  в  доме.  Но  я не думаю, что от нее  будет  толк. Я думаю,
намного больше информации можно выбить из Невецкого и Блэйна.
     Ребекка, стоявшая на ледяном ветру в расстегнутом пальто, спросила:
     -- Невецкий и Блэйн? А кто они такие?
     Гарри объяснил:
     --  Ребята из  отдела  по  борьбе  с наркотиками.  Они  вели слежку  за
Вастальяно.
     -- И его убили прямо у них под носом?
     -- Только не говорите это в беседе с ними. Они  у нас  такие ранимые! И
было их не  двое, а целая группа из  шести человек вела  наблюдение за всеми
выходами  из  дома.  Они обложили его  со всех  сторон. Но каким-то  образом
кому-то удалось забраться в дом и прикончить Вастальяно и его телохранителя.
И выбрались они из дома незамеченными. Создается впечатление, что Невецкий и
Блэйн мирно почивали в тот момент, когда в доме творились эти дела.
     Джеку стало жаль их.  Но  Ребекка  никого  жалеть  не  собиралась.  Она
сказала:
     -- Черт возьми, я их по головке гладить  не стану.  Похоже, они бросили
пост и где-то шлялись.
     --  Я так  не  думаю.  Они  действительно  были  поражены  происшедшим.
Клянутся, что держали под контролем весь дом.
     -- Что еще можно сказать в свое оправдание! -- отреагировала Ребекка.
     --  Всегда надо  давать  коллегам  какой-то  шанс.  Нельзя  быть  такой
самоуверенной, -- сказал ей Джек.
     --  Да  что  ты говоришь?  К  черту!  Я не  верю  в слепое  полицейское
братство, не ожидаю его ни от кого и сама этого чувства не проявляю. Я знала
много хороших  полицейских и если уверена,  что  человек хорошо  делает свое
дело, то всегда помогу ему выпутаться из неприятностей. Но в  то  же время я
знаю и массу настоящих придурков, которым нельзя доверить даже брюки, потому
что они непременно наденут их ширинкой назад.
     Гарри бросил на  нее недоумевающий взгляд. А она завершила свою гневную
тираду:
     -- Я не удивлюсь, если Невецкий и Блэйн именно такие придурки.
     Джек тяжело вздохнул.
     Ошарашенный Гарри уставился на Ребекку.
     Тут к тротуару подъехал темный  пикап без каких-либо надписей. Из  него
вышли трое: один -- с камерой, двое других -- с чемоданчиками в руках.
     -- Вот и ребята из лаборатории, -- сказал Гарри.
     Вновь прибывшие быстро пошли  к  дому. Что-то  в их внешности напомнило
Джеку трех  коршунов,  летящих  за  добычей. Порыв ветра  снова пронесся  по
улицам, и снова  Джек  вздрогнул от холода.  Голые  ветви деревьев ударились
друг о друга и стали похожи на ожившие серые скелеты из фильмов ужасов.


     Ребята  из  медлаборатории  разбирались  на  кухне  с  останками  Росса
Морранта, перемешанными с майонезом, горчицей и кусочками салями. Видимо, он
погиб за приготовлением ночного ужина.
     На втором  этаже  дома,  в  ванной,  кровь была  абсолютно  везде:  она
покрывала весь кафельный  пол, каждый угол помещения. На  стенах и по  краям
ванной  виднелось  множество  кровавых отпечатков. Джек  и Ребекка стояли  в
дверях, внимательно все разглядывали, ни к чему не прикасаясь. Все останется
нетронутым, пока эксперты не закончат своей работы.
     Винсент  Вастальяно,  полностью одетый,  лежал на  полу  между ванной и
раковиной, упираясь головой в основание  унитаза. Это был  большой,  грузный
мужчина,  черноволосый,  с  густыми  бровями.  Брюки и рубашка  были  сплошь
пропитаны  кровью.  Один  глаз  вырван,  другой,  широко  раскрытый,  глядел
непонятно  куда. Одна рука была крепко  сжата в  кулак, другая, вытянутая во
всю длину,  покоилась на полу. Лицо, шею, руки покрывало множество небольших
ран.  Одежда  была  порвана местах в пятидесяти-шестидесяти,  и сквозь  дыры
виднелись такие же раны, как и на открытых частях тела.
     --   Намного   хуже,   чем   трое   остальных,   вместе   взятых,    --
прокомментировала Ребекка.
     -- Да, намного хуже, -- согласился с ней Джек.
     Это  был четвертый изуродованный  труп за  последние четыре дня. Скорее
всего,  Ребекка права --  на  этот  раз  они явно  имели дело  с сумасшедшим
маньяком.  Но не с тем маньяком, который творит  свои зверства, когда у него
начинается   припадок.  Этот  был  разборчив   и   убивал,  видимо,   вполне
сознательно. Может быть,  даже преследуя определенную цель,  -- все жертвы в
той или иной мере были замешаны в незаконной торговле наркотиками.
     Ходили  слухи о  том,  что  в  данный  момент  разгорается война  между
мафиозными  группировками  за   обладание   территориями.   Но  Джека  такое
объяснение  не  устраивало.  Какая  там  борьба  за  территории.  Убивал  не
профессионал.  Это  были  варварские,  садистские  убийства,  говорившие   о
зверской натуре совершившего их человека.
     Честно  говоря,  Джек  предпочел  бы  обычное дело с  наемным  убийцей.
Нынешняя  ситуация  была  намного сложнее. Поймать маньяка,  воодушевленного
какой-то  своей высокой целью, -- это то же  самое, что вычислить нескольких
хладнокровных хитрых профессиональных киллеров.
     -- По обилию ран похоже на предыдущие случаи, -- сказал Джек.
     -- Но эти раны отличаются от тех, что мы видели.  Те были проникающими,
а  здесь  они  такие  рваные,  пожалуй,  их  можно  определить как  глубокие
царапины. Скорее всего, преступления совершены разными людьми.
     -- Нет, по-моему, один и тот же человек, -- не согласился Джек.
     -- Ты торопишься с заключением.
     -- Это одна манера.
     -- С чего ты это взял?
     -- Чувствую.
     -- Не пробуй взять меня мистикой, как вчера.
     -- Ты это о чем?
     -- Ты прекрасно знаешь сам.
     -- Вчера мы просто нащупывали возможные ниточки.
     -- В лавчонке колдуна, торгующего всяким дерьмом вроде козлиной крови и
волшебных амулетов.
     -- Ну и что из того? Это все же была вполне действенная версия.
     Замолчав, они продолжали внимательно рассматривать тело.
     --  У меня  складывается такое  впечатление,  что его кто-то куснул раз
сто. Как будто его... жевали. -- Ребекка пожала плечами.
     -- Да, кто-то с небольшими челюстями, -- поддакнул Джек Доусон.
     -- Может, крысы?
     -- Слишком классный домик. Не думаю, что здесь могут водиться крысы.  И
в таком количестве.
     -- Да,  согласна.  Но учти, что  у  нас один большой счастливый  город,
Джек.  Хорошие  и плохие дома связаны одними улицами, одной коммуникационной
системой, населенной одними и теми же крысами. Это демократия в действии.
     -- Если это были крысы, то они покусали его уже после смерти. Наверное,
их  привлек запах  крови, ведь крысы любят поживиться  падалью. Но у них нет
смелости или агрессивности, они не нападают на людей, даже когда их полчища.
Или тебе приходилось слышать о чем-либо подобном?
     Ребекке нечего было возразить.
     --  Нет, --  сказала она. --  Значит,  крысы  прибежали  сюда, когда он
загнулся,  и быстренько  подкрепились  за его счет. Но  это  были всего лишь
крысы, Джек, обрати внимание! Не надо превращать их во что-то мистическое.
     -- Разве я это сказал?
     -- Ну, скажем, вчера ты меня довел этим до белого каления.
     -- Мы всего лишь пытались кое-что выяснить, Ребекка.
     -- Болтая с колдуном, -- поддела его Ребекка.
     -- Это был не колдун, а...
     -- Придурок. Это был настоящий придурок. А ты стоял и слушал его бред в
течение целого получаса.
     Джек глубоко вздохнул. Ребекка сказала:
     --  Это  укусы  крыс,  и они  прикрыли  настоящие  раны.  Нам  придется
подождать вскрытия, чтобы узнать истинную причину смерти.
     -- Я уверен, что результат будет тем же, что и в остальных случаях. Под
этими укусами большое число проникающих ранений.
     -- Может  быть, ты и прав, -- сказала Ребекка. Джек отвернулся от тела,
а Ребекка не отводила от него глаз.
     Дверь в  ванную была  в некоторых местах  расщеплена, а  замок оказался
сломан.  Осматривая  повреждения,  Джек  спросил   у  толстого  краснолицого
патрульного, стоящего неподалеку:
     -- Вы увидели дверь уже в таком состоянии?
     -- Нет, нет, лейтенант. Когда мы сюда пришли, она была заперта.
     Джек  посмотрел  на патрульного, словно  тот был  Иисусом,  сошедшим на
землю.
     -- Что вы сказали?!
     Ребекка, пораженная не меньше Джека, переспросила:
     -- Заперта?
     Толстяк ответил:
     -- Видите ли,  у этой девицы, Паркер... простите, мисс Паркер... у  нее
был ключ. Она  вошла в дом, позвала  Вастальяно, решила, что  он еще спит, и
поднялась  наверх, чтобы  разбудить  его. Она увидела,  что  дверь в  ванную
заперта. Поскольку Вастальяно не откликался, она испугалась, не случилось ли
у  него чего-нибудь с сердцем. Мисс  Паркер заглянула под дверь, увидела его
руку и  все это  море крови. Она сразу же позвонила по 911. Я и Тони  -- мой
напарник  -- были здесь первыми. Мы решили сломать дверь на случай того, что
парень  мог быть еще жив,  но  с  первого  же взгляда  все поняли.  Позже мы
обнаружили на кухне и его дружка.
     -- Дверь в ванную была закрыта изнутри? -- повторил вопрос Джек.
     Патрульный поскреб свой массивный подбородок и сказал:
     -- Да, да, именно. Изнутри. Я в этом абсолютно уверен. Если бы она была
закрыта  снаружи,  мы  бы,  наверное, не  стали  ее ломать, правильно?  Вот,
посмотрите сюда.  Видите? Специалисты  называют  это интимным  замком. Он не
может закрываться снаружи.
     Ребекка вмешалась в разговор:
     --  Значит,  убийца не мог закрыть дверь после того,  как расправился с
Вастальяно?
     --  Нет. -- Джек  внимательно рассматривал сломанный замок. --  Похоже,
что  Вастальяно   сам   закрыл   за  собой   дверь,   пытаясь   спастись  от
преследователей.
     -- Но его же растерзали, -- сказала Ребекка.
     - Да.
     -- В закрытой ванной.
     -Да.
     -- Где окно представляет собой лишь узкую щелочку?
     --Ага.
     -- Оно слишком узкое, чтобы убийца мог через него скрыться.
     -- Даже чересчур узкое.
     -- Так как же это было сделано?
     -- Если бы я знал, черт возьми!
     Ребекка серьезным голосом сказала Джеку:
     -- Только не говори со мной о мистике.
     -- Да ты что, Ребекка!
     -- Тут должно быть какое-то объяснение.
     -- Я в этом абсолютно уверен.
     -- И мы найдем это объяснение.
     -- Не сомневаюсь.
     -- И достаточно логичное объяснение.
     -- Конечно, Ребекка.


     В это утро у Пенни Доусон случилась крупная неприятность. Школа Уэлтон,
частная  школа,  располагалась в большом,  просторном четырехэтажном доме на
чистой зеленой  улице  в тихом,  респектабельном  районе.  Нижний  этаж  был
оборудован для  занятий музыкой и спортом. На втором этаже начинались классы
-- с  первого  по  третий, на третьем -- с  четвертого  по  шестой. Кабинеты
администрации и студия звукозаписи находились на четвертом этаже.
     Пенни   училась  в   шестом  классе,  на   третьем   этаже.   Именно  в
переполненной, гудящей раздевалке третьего этажа и случилась неприятность.
     Перед началом  первого  урока  в раздевалке  было  полным-полно  детей,
стаскивающих с себя теплые куртки,  тяжелые ботинки и  прочую зимнюю одежду.
Снег обещали где-то к полудню, и все были одеты соответственно.
     Первый снег  в  году! Для  городских детей он всегда  был торжественным
событием. Предвкушение этого праздника подняло всем настроение. В раздевалке
слышались смех, визг, звуки  потасовок, восторг  по  поводу  того, как много
снега может выпасть.  Кто-то  о чем-то таинственно перешептывался, ронял  на
пол учебники, стучал металлическими коробками с завтраком.
     Стоя  спиной   ко   всему  этому  шуму,  Пенни  стаскивала  перчатки  и
разматывала  длинный  шерстяной  шарф. Она  заметила, что дверца ее высокого
узкого  шкафчика немного погнута  внизу  и перекошена,  как  если  бы кто-то
пытался туда  залезть. При ближайшем рассмотрении она заметила, что  кодовый
замок сломан.
     Нахмурившись, Пенни  открыла  дверцу  и...  в  изумлении отпрыгнула  от
свалившейся к  ее  ногам  горы  бумаг. Она  всегда  складывала вещи  в своем
шкафчике очень аккуратно, теперь же все было сбито в одну большую кучу. Хуже
того, все ее книги были разорваны, страницы изрезаны, а некоторые --  смяты.
Желтый  линованный блокнот  был разодран  на  мелкие  клочки.  Все карандаши
разломаны.
     Карманный калькулятор разбит вдребезги.
     Те, кто стоял рядом, увидев эту печальную картину, сразу же притихли  и
выжидательно смотрели на Пенни.
     Пенни  присела и, раздвинув кое-какие  мелкие вещи, заполнявшие  нижнее
отделение ящика, высвободила  футляр  с кларнетом. Она не  взяла  инструмент
домой, так как у  нее не оставалось времени для  музицирования. Застежки  на
футляре  были подозрительно погнуты. Пенни боялась  заглянуть  внутрь. Салли
Резер, лучшая подружка Пенни, подошла к ней.
     -- Что случилось, Пенни?
     -- Откуда мне знать?
     -- Это не ты сделала?
     -- Конечно, нет. Я... я боюсь, что мой кларнет сломан.
     -- Кто же это? Настоящее свинство!
     Крис  Хоу, мальчик  из  шестого класса, который все  время дурачился  и
иногда бывал просто несносным, но иногда бывал и хорошим, потому что немного
походил на Скотти Байо, присел  рядом  с Пенни, судя по  всему, пока  он  не
видел здесь ничего необычного.
     -- Боже, Доусон, я и не знал, что ты у нас такая неряха!
     Салли вмешалась:
     -- Да это не она...
     Но Крис перебил ее:
     -- Я готов поспорить, что у тебя там целая куча противных тараканов.
     Салли закричала:
     -- Чтоб у тебя язык отсох, Крис!
     Крис  удивленно посмотрел на Салли, эту рыженькую,  маленькую  и  тихую
девчонку,  всегда  мягкую и спокойную. Правда, когда дело доходило до защиты
друзей, Салли становилась настоящим тигром. Крис зыркнул глазами и угрожающе
спросил:
     -- Что ты сказала?
     -- Иди в туалет, засунь голову в унитаз и дважды нажми  на спуск. Нам и
без твоих идиотских шуток тошно. Кто-то разворотил шкаф Пенни. И  это совсем
не смешно.
     Крис посмотрел повнимательнее.
     --А, ну да, я  просто сначала  не понял, что произошло на  самом  деле.
Извини, Пенни.
     Пенни  боязливо открыла  футляр для кларнета. Инструмент  был  разломан
пополам. Салли положила руку на плечо Пенни.
     -- Кто это сделал? -- спросил Крис.
     -- Мы не  знаем, --  ответила  Салли. Пенни уставилась  на кларнет.  Ей
хотелось плакать, но не из-за потери инструмента, хотя, конечно, и это  было
ужасно. Ей было горько оттого,  что  в самом разбое крылось предупреждение о
том. что она -- нежелательный человек в школе.
     Во  всей  школе Уэлтон  только у них  с Дэйви отец  был полицейским.  У
остальных   детей   родители   были   адвокатами,   врачами,   бизнесменами,
стоматологами,   биржевыми   маклерами  и  рекламными   агентами.  Некоторые
школьники, разумеется,  под определенным  семейным влиянием,  говорили,  что
детям полицейских  не место в  их  элитарном  учебном заведении.  К счастью,
таких детей было немного. Большинству было  все  равно, чем зарабатывал свой
кусок  хлеба  Джек Доусон.  А  были и  такие,  которые  считали,  что  иметь
отца-полицейского гораздо интереснее, чем папашу-банкира или менеджера.
     Когда в раздевалке поняли, что случилась беда, все сразу замолчали.
     Пенни выпрямилась и повернулась к детям.
     Неужели  один  из этих барчуков разгромил  ее  шкаф? Она  заметила двух
самых подозрительных --  Сиси  Йохансен  и  Кару Уоллес,  -- и ей захотелось
схватить  их,  хорошенько  встряхнуть,   закричать,  как  ей  сейчас  плохо,
заставить их это понять.
     "Я не хотела учиться в этой школе. Мой папа может позволить эту роскошь
только  благодаря тому, что платит  за  мое обучение  из  страховки  матери,
выданной больницей, где ее убили. Вы думаете, я хотела бы  учиться в Уэлтоне
настолько,  что была согласна  на смерть моей мамы? Идиоты! Вы думаете, я не
отказалась бы от  Уэлтона, если бы у  меня была возможность вернуть маму? Да
вы все противные идиоты,  зажиревшие на харчах  своих богатеньких родителей!
Вы в своем уме?"
     Но она не стала на них кричать.
     Она не заплакала.
     Она  проглотила  комок  и  закусила  губу.  Пенни  не хотела  выглядеть
ребенком.
     Еще  через несколько секунд она  обрадовалась своей  взрослой выдержке,
так как даже Сиси и Кара,  хоть  и  бывали  иногда на  редкость зловредными,
никогда не решились бы на подобное. Нет. Это сделали не барчуки. Не они.
     Но если не они, то кто же?
     Крис Хоу,  который  все  еще  сидел  на корточках возле шкафчика Пенни,
роясь в хламе, вдруг поднялся и, держа в руке пачку изорванных страниц из ее
учебников, сказал:
     -- Посмотри-ка на это! Их не просто порвали. Их как будто... жевали.
     -- Жевали? -- переспросила Салли Резер.
     -- Видишь отметинки от маленьких зубов? -- спросил Крис.
     Пенни стала их рассматривать.
     -- Кто станет жевать учебники? -- недоумевала Салли.
     Отметинки от маленьких зубов. Пенни задумалась.
     -- Крысы, -- подсказал Крис.
     Это же похоже на те отметины на бейсбольной бите Дэйви...
     Салли, поморщившись, переспросила:
     -- Крысы? Фу, гадость.
     Да, прошлой ночью. Что-то под кроватью.
     -- Крысы...
     -- ...крысы, крысы. -- Это слово заметалось по раздевалке.
     Несколько девочек сразу же испуганно завизжали.
     Кто-то из детей побежал к учителям, чтобы рассказать о происшедшем.
     Крысы.
     Но Пенни знала, что  вовсе не крыса  вырвала тогда  биту из ее рук. Это
было... что-то другое.
     Похоже,  что  и погром в шкафу устроили  не  крысы.  Это что-то другое.
Что-то другое.
     Но что?


     Джек  и  Ребекка нашли Невецкого и Блэйна внизу, в кабинете Вастальяно.
Те изучали  содержимое  ящиков шератоновского  письменного стола,  рылись  в
шкафах красивой стенки из мореного дуба.
     Рой  Невецкий  был  похож  на  преподавателя  английского  из  хорошего
колледжа: белая рубашка, галстук-бабочка, серый свитер с V-образным вырезом.
     Карл  Блэйн,  напротив, выглядел  неотесанным громилой.  Если  в глазах
Невецкого  светился  ум, то  во  взгляде крупного, квадратного  Блэйна  ума,
казалось, было столько же, сколько у гориллы.
     Судя  по  внешности  Невецкого,  решил  Джек,  он  должен  вести  обыск
аккуратно,  не  оставляя  отпечатков  пальцев.  А  после Блэйна  обязательно
остается куча всякого хлама.
     На деле все вышло  наоборот.  Когда Невецкий  закончил осматривать ящик
стола, под  ним валялись бумажки и визитки.  Блэйн  же изучал  каждую вещь с
осторожностью, аккуратно возвращая все на прежнее место.
     --  Ребятки,  убирайтесь-ка отсюда, -- раздраженным  голосом проговорил
Невецкий. -- Мы  собираемся  исследовать тут каждую вещь, пока не найдем то,
что ищем. Так что попрошу назад.
     У  него  был  довольно  сильный  бас.  Неожиданно в  разговор  вступила
Ребекка.
     -- Теперь, когда Вастальяно мертв, дело уже не ваше.
     Джека покоробило от властности и холодности ее тона.
     --  Этим  занимается  теперь  отдел  убийств,  а не  отдел по борьбе  с
наркотиками.
     -- Вы что, никогда не слышали о сотрудничестве  между разными отделами?
-- ехидно поинтересовался Невецкий.
     --  А  вы  никогда  не слышали  о  правилах  приличного  поведения?  --
парировала Ребекка.
     -- Подождите, подождите, -- миролюбиво вступил  в их перепалку Джек. --
Тут всем места хватит, какие проблемы?
     Ребекка бросила на него презрительный взгляд.
     Он  притворился,  что не заметил  его.  Джек  преуспел  в  этой  науке,
признаться, в последнее время практика у него была богатая.
     Но Ребекка не унималась.
     -- Зачем оставлять за собой свинарник, а? -- сказала она Невецкому.
     -- Вастальяно уже все равно, -- ответил он.
     -- Но этим  вы создаете сложности  мне  и Джеку. Нам ведь  нужно  самим
пройтись по всем вещам.
     -- Послушайте, -- сказал Невецкий, -- я тороплюсь.  К тому  же, когда я
работаю, лучше меня не контролировать. Я никогда ничего не пропускаю.
     -- Вы должны извинить Роя, -- сказал Блэйн тем  же успокаивающим тоном,
что и Джек.
     -- К черту извинения! -- рявкнул Невецкий.
     -- Он ничего плохого не имеет в виду, -- пояснил Блэйн.
     -- К черту! -- вновь пробурчал Невецкий.
     -- Он сегодня очень напряжен. -- У Блэйна с его квадратным лицом  голос
был на удивление мягкий и сдержанный.
     -- Судя  по тому,  как он себя  ведет, у  него  начались  месячные,  --
съязвила Ребекка.
     Невецкий метнул на нее уничтожающий взгляд.
     "В  жизни,  пожалуй,  нет ничего  более  зажигательного, чем  перепалка
полицейских", -- подумал Джек.
     Блэйн заявил своим вежливым голосом:
     -- Мы как раз вели наблюдение за Вастальяно, когда его убили.
     --  Значит,  наблюдение не было  достаточно  плотным,  --  уколола  его
Ребекка.
     -- Такое может случиться с каждым, -- начал успокаивающе Джек, мечтая о
том, чтобы Ребекка наконец замолчала.
     Блэйн сделал вид, что ничего не расслышал, и продолжал:
     -- Не знаю уж, каким образом, но убийце удалось остаться незамеченным и
при входе и при выходе из дома. Мы не видели даже тени.
     --  Здесь искать бессмысленно, --  рявкнул  Невецкий, с  силой задвигая
ящик стола.
     Блэйн опять начал свои объяснения:
     --  Мы видели,  как эта девчонка, Паркер, зашла в  дом  примерно  минут
двадцать  восьмого.  Через  пятнадцать  минут  подъехала  первая  патрульная
машина.  Так мы узнали, что  с  Вастальяно что-то стряслось. Конечно, ничего
хорошего в этом нет. Думаю, капитан нас по головке не погладит.
     -- Да, черт подери, старик нас  кастрирует и повесит наши причиндалы на
новогоднюю елку.
     Блэйн согласно кивнул.
     -- Нам  бы очень помогло,  если  бы удалось найти  какие-нибудь деловые
записки Вастальяно  или выяснить имена его партнеров и  покупателей. Словом,
серьезные улики, достаточные для ареста.
     -- Тогда мы даже стали бы героями.  Но  сейчас я больше забочусь о том,
как вытащить голову из унитаза, -- дополнил коллегу Невецкий.
     Лицо Ребекки отразило всю гамму ее отношения к лексикону Невецкого.
     Джек молил Бога,  чтобы  она  этим  ограничилась  и промолчала.  Словно
услышав его мольбу, Ребекка пригнулась к стене, на  которой висел подлинник,
как  думал Джек, хотя и  не очень в этом  разбирался,  Эндрю  Уита.  Картина
изображала прелестный  деревенский  пейзаж. Явно под ее впечатлением Ребекка
спросила:
     -- Так этот Винсент Вастальяно торговал травкой?
     -- Да уж не гамбургеры толкал в "Макдональдсе", -- съязвил Невецкий.
     -- Он был членом клана Карамацца, -- уточнил Блэйн.
     Из пяти мафиозных кланов, контролировавших в Нью-Йорке  азартные  игры,
проституцию и рэкет, клан Карамацца был самым могущественным.
     -- На  самом деле Вастальяно был племянником самого Дженнаро Карамацца,
и дядя отдал ему сферу Гуччи, -- сказал Блэйн.
     -- Сферу чего?
     -- Это высшая  клиентура торговцев наркотиками. Люди,  у  которых  дома
лежит по двадцать пар туфель фирмы "Гуччи", -- пояснил Блэйн.
     --  Вастальяно,   --  сказал  Невецкий,  --  не  продавал  это   дерьмо
школьникам. Его дядя никогда бы не позволил ему заниматься подобными вещами.
Винс работал с представителями шоу-бизнеса и известными в обществе людьми.
     Блэйн быстро добавил:
     -- Не то  чтобы он  стал  одним из них.  Просто Вастальяно  вращался  в
нужных кругах и умел подбросить  ребятам с  лимузинами кокаин в самый нужный
момент.
     -- Он был дерьмом. Все эти вещи, антиквариат, весь этот дом нужны  были
ему только для создания имиджа босса. --  Невецкий по-прежнему  не затруднял
себя в выборе выражений.
     --  Он бы не смог отличить резной стол восемнадцатого века от кофейного
столика  К-MART, --  согласился с ним Блэйн. -- Приглядитесь внимательнее ко
всем этим книгам -- это все неполные собрания старых энциклопедий, купленные
на  вес у торговца-букиниста и поставленные на полки  ради украшения. К этим
книгам вообще никто и никогда не прикасался.
     Джек поверил Блэйну на слово,  но Ребекка, так  как она была Ребеккой и
только Ребеккой, направилась к полкам, чтобы взглянуть на книги.
     -- Мы следили  за  Вастальяно уже долгое  время. Он  казался нам слабым
звеном  в  клане  Карамацца. Остальная  часть  клана дисциплинированна,  как
морская пехота, а  Вастальяно слишком много пил,  слишком часто  пользовался
услугами  девочек с улицы, курил травку, а  иногда баловался  и порошком, --
сказал Невецкий.
     Блэйн продолжил:
     -- Если бы у нас было достаточно улик, чтобы упрятать  его в каталажку,
он  бы  сразу  сломался  и  дал все  нужные показания.  Так  мы рассчитывали
подобраться к шишкам из клана Карамацца.
     -- Мы  получили  информацию о том,  что Вастальяно должен встретиться с
южноамериканским торговцем-оптовиком  Рене  Облидо.  Наш информатор сообщил,
что они  хотели  обсудить  новые  маршруты  поставок.  Встреча  должна  была
состояться вчера или сегодня. Вчера она не состоялась... И, конечно же, черт
возьми,  не  состоится и  сегодня, так как сегодня Вастальяно  превратился в
вонючую  кучу мяса. -- Невецкий выглядел так, будто от негодования готов был
сплюнуть на ковер.
     Ребекка, осмотрев полки с книгами, обернулась к ним:
     -- Правильно, ребята, все провалилось.  Так что бросайте  вы это дело и
оставьте его нам.
     Невецкий взглянул на нее так, будто хотел испепелить.
     Даже Блэйн, и тот смотрел на нее с укором.
     Джеку опять пришлось взять на себя роль миротворца.
     --  Продолжайте  осмотр,  ребята. Ищите,  что  вам  нужно.  Вы  нам  не
помешаете. Нам есть  чем  заняться.  Пойдем, Ребекка,  послушаем, что скажут
эксперты.
     И он пошел  в  холл, даже  не взглянув на Ребекку, поскольку легко  мог
представить,  каким  взглядом одарит  она  его  на  этот  раз.  Уходя,  Джек
остановился в дверях и обернулся к Невецкому и Блэйну.
     -- Вы не заметили чего-либо странного, необычного вокруг этого дела?
     -- Что вы имеете в виду? -- спросил Невецкий.
     -- Ну, чего-то неординарного, ненормального.
     --  Я лично  до  сих пор  не  могу  понять,  как  убийце  удалось  сюда
забраться. Именно это чертовски странно, -- раздраженно проговорил Невецкий.
     -- Еще что-нибудь? Что выходит за рамки обычного убийства, связанного с
наркотиками?
     Блэйн и Невецкий с недоумением уставились на него. Джек сказал:
     --  Ладно, а что вы скажете об этой женщине,  подружке Вастальяно,  или
кто она там?
     -- Шелли Паркер. Если хотите с ней поговорить, она сейчас в гостиной.
     -- Вы с ней уже разговаривали? -- спросил Джек Блэйна.
     -- Немножко поболтали. Она не особо разговорчивая.
     -- Она -- маленький кусок дерьма, -- вставил Невецкий.
     -- Она кажется скрытной, -- пояснил его слова Блэйн.
     -- Ничем не помогающий кусок дерьма. -- прорычал Ненецкий.
     -- Очень замкнутая, зажатая, -- снова пришел ему на помощь Блэйн.
     -- Дешевая  проститутка,  шлюха.  Но  тело  роскошное,  --  не сдавался
Невецкий.
     Джек обратился с новым вопросом:
     -- Эта Шелли Паркер ничего не говорила о гаитянце?
     - О ком?
     -- Вы имеете в виду кого-то с острова Гаити? С острова?
     -- Да, именно с острова Гаити, -- ответил Джек.
     -- Нет, ни о каком гаитянце она ничего не говорила, -- сказал Блэйн.
     -- Что это за вонючий гаитянец? -- спросил Джека Невецкий
     -- Этого человека зовут Лавелль. Баба Лавелль.
     -- Баба? -- учтиво переспросил Блэйн.
     -- Что за цирковое имя? -- вставил Невецкий.
     -- Так Шелли Паркер не называла этого имени?
     -- Нет, по-моему, нет, -- ответил Блэйн.
     -- А какое вообще отношение  имеет этот Баба Лавелль к  нашему делу? --
спросил Невецкий.
     На этот раз Джек отвечать не стал, только спросил:
     --  А  мисс Паркер  случайно  не говорила  ничего  о чем-либо... ну,  о
чем-либо странном?
     Невецкий и Блэйн смотрели на него, одинаково нахмурив брови.
     -- Что вы имеете в виду? -- спросил Блэйн.
     Вчера они нашли еще одну жертву, Фримэна Коулсона, торговца наркотиками
среднего   пошиба.  Он  поставлял   товар  семидесяти-восьмидесяти   уличным
торговцам в  районе  Нижнего  Манхэттена.  Этот  район закрепил за ним  клан
Карамацца, дабы избежать ненужных проблем, в том числе расовых, в преступном
мире Нью-Йорка. У  Коулсона оказалось более сотни небольших проникающих ран,
точно  таких же,  как  и  у  первой жертвы,  в воскресенье. Его  брат,  Дарл
Коулсон, был до того напуган, что весь обливался потом. Он рассказал Джеку и
Ребекке историю о каком-то гаитянце который пытался перехватить кокаиновый и
героиновый бизнес в  Нижнем  Манхэттене.  Это  была  самая  неправдоподобная
история  из всех, какие  слышал Джек за всю жизнь,  но  Дарл  Коулсон  верил
каждому своему слову. Это было очевидно.
     Если бы Шелли Паркер рассказала о том же caмoм Невецкому и Блэйну, вряд
ли бы они забыли об этом, и дополнительные расспросы были бы не нужны.
     Джек немного поколебался, затем покачал головой
     -- Ладно, ничего, это не очень важно.
     "Если  не важно,  так  зачем  об  этом спрашивать?"  Oн предвидел такой
вопрос  Невецкого и устремился к  двери как можно быстрее, чтобы Невецкий не
успел заговорить. Джек вышел  из комнаты и попал в  холл, где его уже  ждала
Ребекка.
     Вид у нее был недовольный.


     На прошлой  неделе в четверг во время  партии  в покер (а играли они по
два раза в месяц вот уже  в  течение восьми  лет)  Джек  вдруг стал защищать
Ребекку.  Три детектива  --  Аль  Дюфресне, Уитт Ярдмен  и Фил  Абрахамс  --
использовали игровую паузу для того, чтобы воздать ей должное.
     -- Я не понимаю, как ты с ней уживаешься, Джек? - спросил Уитт.
     -- Она холодна как лед, -- заметил Аль.
     -- Вылитая снежная королева, -- поддакнул Фил.
     Пока Аль Дюфресне,  как фокусник, тасовал карты своими натренированными
руками, остальные развивали любимую тему.
     -- Она холоднее, чем ведьмина сиська.
     -- Да, доброжелательности  у нее, как у  добермана с больными зубами  и
запором.
     -- Она ведет себя так, будто в ней нет ничего человеческого.
     -- Короче, дерьмо! -- обобщил все сказанное Аль Дюфресне.
     Тогда в разговор вступил Джек:
     -- Да ну, ребята, не такая уж она и плохая, когда узнаешь ее поближе.
     -- Да нет, полное дерьмо, -- повторил Аль Дюфресне.
     -- Послушайте,  если  бы  она  была мужиком, все считали  бы ее крутым,
жестким полицейским и, может  быть, даже восхищались  бы ею.  А  так как она
баба, то ее держат за холодную сволочь.
     -- Ну, я-то уж в этом разбираюсь, -- сказал Аль Дюфресне.
     -- Нет, дерьмо, определенно дерьмо, -- пробурчал Уитт.
     -- Но и у нее есть свои сильные стороны, -- сказал Джек.
     -- Да? Назови хоть одну, -- вставил Фил Абрахамс.
     -- Ну, например, она очень наблюдательна.
     -- Грифы тоже наблюдательны.
     -- Она аккуратна и энергична.
     -- Муссолини тоже был таким. Он сделал так,  что поезда ходили точно по
расписанию.
     Джек сказал:
     -- И она никогда не бросит своего партнера в хреновой ситуации.
     --  Черт подери,  да  укажи мне  хоть  одного полицейского,  способного
бросить партнера на произвол судьбы, -- среагировал Аль Дюфресне.
     -- Есть такие, -- не согласился Джек.
     -- Но их совсем немного, всего единицы. Да и  каждый, кто  сделает это,
уже перестает быть полицейским.
     --  Она  всегда работает на полную  катушку  и  выдерживает все  тяготы
службы с честью.
     Уитт сказал:
     -- Ладно, ладно. Может быть, она и работает неплохо, но почему при этом
не умеет быть человеком?
     Фил добавил:
     -- Мне кажется, я никогда не слышал ее смеха.
     --  А где ее сердце? У нее, похоже, его просто нет, -- не  унимался Аль
Дюфресне.
     -- Да нет, сердце-то у нее есть, маленькое-маленькое такое сердечко, --
вставил Уитт.
     -- Но я бы все  равно предпочел иметь в качестве партнера ее, а не вас,
-- подытожил Джек.
     -- На самом деле?
     -- Да. Она куда более эмоциональна, чем вы думаете.
     -- Да ты что! Эмоциональна! Надо же!
     -- Теперь  все ясно.  Ты, Джек,  видно, вышел  за пределы  рыцарства  в
отношениях с ней.
     -- Ребята, да он в нее втюрился!
     -- Старичок, она же из твоих яиц сделает себе ожерелье.
     -- Да вы посмотрите на него! Сдается мне, она давно уже это сделала!
     -- Да, и теперь в любой прекрасный момент  может появиться с брошью  из
его...
     -- Ребята, ну  что вы несете?  Что между нами  может быть? -- попытался
утихомирить их Джек.
     -- Интересно, она занимается этим с кнутом и цепями?
     -- Готов поспорить  на стольник!  Она  занимается  этим в  сапогах  и с
собачьим ошейником.
     -- Джек, сними рубашку и покажи синяки, а?
     -- Неандертальцы, -- не успевал отбиваться Джек.
     --  Джек, я готов биться об заклад, что она носит исключительно кожаные
лифчики.
     -- Кожаные? Да вы что! Такая должна таскать только стальные!
     -- Идиоты! -- не вытерпел Джек.
     Аль Дюфресне восторженно завопил:
     -- Джек,  я-то  все  думал, чего  ты  такой  пришибленный последние два
месяца? Теперь понял: тебя регулярно избивают кнутом и насилуют!
     -- Это уж точно, -- поддакнул Фил.
     Джек чувствовал, что сопротивление абсолютно бесполезно, его возражения
только  подливают  масла в  огонь. Он только  улыбался  и  ждал, пока  поток
веселья  иссякнет и им надоест  это глупое развлечение. Наконец он заговорил
серьезно:
     -- Ладно, ребята, вы вволю повеселились, но я не хочу, чтобы здесь было
положено  начало  глупым  слухам.  Я хочу,  чтобы вы поняли:  между  мной  и
Ребеккой  ничего  нет. И я  считаю, что  она  действительно эмоциональный  и
чувствительный человек, как бы  себя при этом ни вела. Под маской крокодила,
которую она так упорно носит, есть  и сердечность, и теплота, и нежность.  Я
так думаю, хотя  пока не имел случая убедиться в этом  на собственном опыте.
Вы меня понимаете?
     Фил ответил:
     -- Может быть, между вами  ничего и нет, но, судя по тому, как ты о ней
говоришь, ты бы против этого не возражал.
     Аль Дюфресне добавил:
     -- Да стоит тебе заговорить о ней, и ты выдаешь себя с головой.
     Перемывание  косточек  продолжилось,  но  на этот  раз разговор  больше
соответствовал реальному положению дел.
     Джек всегда чувствовал, что Ребекка -- человек неординарный, а чувствуя
это, он хотел быть ближе к ней. А если точнее, не просто рядом, как это было
на работе (шесть раз в неделю  вот уже десять месяцев), он хотел бы делить с
ней самые сокровенные мысли, которые она всегда ревностно от всех скрывала.
     Физическое  влечение он  тоже ощущал, и  достаточно  сильное.  В  конце
концов,  она была красивой женщиной.  Но не только красота привлекала Джека.
Его тянула  и  ее  холодность, тот  барьер, которым  она  отгораживалась  от
других. Мужчины любят трудные задачи. Тем более что Джек видел и другое.
     Изредка,   всего  на  несколько  мгновений,   случалось  так,  что  она
сбрасывала раковину отчуждения, и тогда  возникала совсем другая Ребекка  --
беззащитная и нежная, интересная и желанная.  Эти  вот  проблески  теплоты и
нежности, исходившее  от нее упоительное сияние, которое она тут же глушила,
как только замечала брешь в своей маске, больше всего кружили ему голову.
     В тот четверг, за покером, под градом насмешек  Джек почувствовал,  что
его желание проникнуть за этот барьер не  более чем фантастика, недостижимая
цель. Вот  уже десять месяцев был он ее партнером,  доверяя ей свою жизнь, а
она оставалась для него загадкой еще большей, чем раньше.
     Но теперь,  спустя считанные дни с того четверга,  Джеку  открылось то,
что  скрывалось за  маской неприступности. Он узнал  это  из личного  опыта.
Именно   личного.   И  то,  что   обнаружил,   оказалось  намного  красивее,
привлекательнее  и  приятнее,  чем то,  чего  он  ожидал.  Она  была  просто
восхитительна.
     Но сегодня утром в ее поведении  не  было и намека  на ту  Ребекку. Как
всегда, это была холодная и жесткая амазонка.
     Как будто прошлой ночью между ними ничего не было.
     В холле, за пределами кабинета, где Невецкий и  Блэйн продолжали обыск,
Ребекка недовольно сказала Джеку:
     -- Я слышала, о чем ты их спросил. О гаитянце.
     -- И что же?
     -- Джек, ну ради Бога!
     -- Баба Лавелль -- единственная ниточка на данный момент.
     Ребекка раздраженно пояснила:
     --  Меня  не  волнует,  что именно ты  спросил  у них о  гаитянце. Меня
волнует то, как ты их об этом спрашивал.
     -- По-моему, я говорил с ними по-английски, не так ли?
     -- Джек...
     -- Я что, был недостаточно вежлив в обращении с этими парнями?
     -- Ну Джек...
     -- Тогда я просто не понимаю, что ты имеешь в виду.
     -- Да, видимо, это так.
     Она стала передразнивать его разговор с Невецким и Блэйном:
     --  Кто-нибудь из вас что-нибудь странное заметил? Что-нибудь не вполне
нормальное? Непонятное, непостижимое?
     -- Я всего лишь проверял кое-какие свои догадки, -- защищался Джек.
     -- Точно так же, как и вчера, да? Когда ты провел полдня  в библиотеке,
читая про колдовские обряды?
     -- Мы были в библиотеке минут пятьдесят от силы.
     --  Да,  а  затем  помчались в Гарлем, чтобы срочно переговорить с  тем
колдуном.
     -- Он никакой не колдун.
     -- Тогда он просто придурок.
     -- Карвер Хэмптон никакой не придурок, -- решительно заявил Джек.
     -- Да нет же, полный придурок, -- настаивала на своем Ребекка.
     -- Да, но про него, между прочим, написано в той книжке.
     -- То, что про него написали в этой книге, ничего еще не значит.
     -- Он -- священник.
     -- Нет, он -- шарлатан.
     -- Он -- священник, занимающийся белой магией. Он зовет себя Хунгон.
     -- Я могу назвать себя фруктовым деревом,  но от  этого  у меня из ушей
апельсины  не  вырастут.  Хэмптон  --  шарлатан. Он  зарабатывает деньги  на
доверчивости людей. -- Ребекка была безапелляционна.
     --  Его  обряды,  конечно, достаточно экзотичны  на  первый взгляд,  --
осторожно начал Джек.
     --  Это все глупости. Возьми хотя  бы его магазин.  Господи!  Продавать
травы, бутылки с козлиной кровью, отвары, амулеты и всякую прочую чепуху...
     -- Для него, по крайней мере, это не чепуха.
     -- Я уверена, что в глубине души он смеется над этим.
     -- Нет, Ребекка, он во все это верит.
     -- Потому как он -- придурок.
     -- Ребекка,  слушай,  реши же  ты  наконец,  кто  он  --  придурок  или
шарлатан? По-моему, то и другое несовместимо.
     --  Ладно, ладно. Может, это действительно Лавелль убил всех  четверых.
Но  тут  не  пахнет никакой  черной  магией.  Он  просто  зарезал  их.  Убил
собственными руками, как самый обыкновенный убийца.
     Ее глаза стали ярко-зелеными, такими они становились, когда она злилась
по-настоящему. Джек осторожно заметил:
     -- А я никогда не говорил, что эти люди убиты с помощью черной магии. Я
не  говорил, что верю в  колдовство.  Но  ты  видела  трупы.  Видела,  какие
странные...
     --  Заколоты  холодным оружием.  Каждому нанесли массу  ножевых ударов.
Может, сто,  может, больше.  Да,  трупы обезображены,  но  жертвы  убиты без
всякой там магии, черной или белой. Обыкновенным ножом.
     --  Эксперты говорят, если во  всех этих случаях применялось оружие, то
оно не могло быть больше перочинного ножа.
     -- Отлично. Значит, это был именно перочинный нож.
     -- Ребекка, но это же нереально.
     -- А убийство -- это всегда что-то нереальное.
     -- Подумай сама, кто пойдет на убийство с перочинным ножом?
     -- Лунатик, например.
     -- Психи обычно используют  оружие  внушительных размеров: или ножи для
разделки мяса, или мощное огнестрельное оружие.
     -- Это в фильмах.
     -- В жизни то же самое, поверь мне.
     --  Как бы то  ни  было,  это  был обыкновенный псих.  Только одержимый
манией убийства. И ничего необычного в этом деле нет.
     --Но каким образом  психу удается справиться со своими жертвами? Если у
него всего лишь перочинный нож? Почему они не отбиваются или не убегают?
     -- Этому есть какое-то объяснение. И мы его обязательно найдем.
     В  доме  Вастальяно  было  тепло.  Джек снял  плащ.  Ребекка  не  стала
раздеваться. Похоже, жара, как и холод, не беспокоила ее.
     Джек продолжал:
     --  В каждом  случае есть  следы борьбы. Это говорит о том,  что жертвы
сопротивлялись. Но никто из них не смог хотя бы ранить его. Нигде нет следов
чужой крови, только кровь убитых. Это меня удивляет. А Вастальяно к  тому же
убит в запертой комнате.
     Она вдруг пристально посмотрела на него, но промолчала.
     --  Ребекка, послушай, я не говорю, что убийства связаны с  колдовством
или еще с  чем-нибудь в этом роде. Я не суеверный, ты сама  знаешь. Я просто
считаю, что здесь действовал убийца, совершающий колдовские обряды. И это --
ниточка. Состояние трупов наводит на такие размышления. Еще раз подчеркиваю:
я не считаю происшедшее результатом магии, а всего  лишь предлагаю версию --
убийца связан с  колдовскими  ритуалами, и  эта  связь  может вывести нас на
след, дать улики, чтобы засадить его за решетку. Ребекка покачала головой:
     -- Джек, в твоих словах проступает одна черта твоего характера...
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Ну, это можно назвать излишней восприимчивостью.
     -- То есть?
     -- Когда Дарл  Коулсон излагал, что этот Баба Лавелль хотел перехватить
контроль над Нижним  Манхэттеном с помощью  колдовских приемов, ты... ну, ты
слушал весь этот бред, широко раскрыв глаза, как дитя, которому рассказывают
страшную сказку.
     -- Этого не было.
     -- Было. И после мы сразу помчались в Гарлем, в магазин к колдуну.
     -- Ты понимаешь, если Баба  Лавелль действительно связан с колдовством,
то Карвер Хэмптон вполне  может  знать об этом или, по  крайней  мере, может
выяснить кое-что для нас.
     -- Придурок  типа Хэмптона ничем не сможет  нам помочь. Ты помнишь дело
Хоулдербен?
     -- А какое это может иметь отношение...
     -- Старушка, убитая во время спиритического сеанса?
     -- Эмили Хоулдербен? Помню.
     -- Ты был заинтригован тем случаем. -- напомнила Ребекка.
     -- Я никогда не говорил, что в нем было что-то сверхъестественное.
     -- Ты был очень сильно заинтригован.
     --  Да. Совершенно невероятное,  дерзкое  убийство. В комнате, конечно,
было  темно,  но  ведь в  ней находились еще восемь человек, когда прозвучал
выстрел.
     -- Но больше всего  тебя  заинтриговало не это,  Джек. Тебя интересовал
медиум, эта мисс Донателла. Ты не мог наслушаться ее рассказов о привидениях
и так называемых спиритических опытах.
     -- И что же из этого?
     -- Ты веришь в привидения, Джек?
     -- Ты хочешь спросить, верю ли я в загробную жизнь?
     -- Нет, именно в привидения.
     -- Не знаю. Может быть, да, а может, и нет. Никто не знает этого точно.
     -- Я знаю. Я не верю в привидения. Но ты, похоже, веришь.
     --  Ребекка!   На  свете   великое  множество  респектабельных,  умных,
нормальных людей верят в загробную жизнь.
     -- Полицейский -- тот же ученый. Он должен мыслить логично.
     -- Но ведь полицейский не обязательно должен быть атеистом, Господи!
     Не обращая внимания на его слова, Ребекка гнула свою линию:
     -- Логика -- наше лучшее оружие.
     -- Все,  что я  хочу сказать, это  то,  что  мы  столкнулись  с  чем-то
противоестественным. А так как  брат  одного  из погибших считает, что здесь
замешано колдовство...
     --  Хороший  полицейский  должен  быть  серьезен  в  своих  оценках   и
методичен.
     --  ...то  мы должны проверить и  эту версию, какой бы неправдоподобной
она ни казалась.
     -- Хороший полицейский должен мыслить реалистично.
     --  Хорошему  полицейскому   необходимо  также  богатое  воображение  и
нетрадиционные подходы  в  решении встающих перед ним задач, -- ответил Джек
и, резко  переменив  тему  разговора,  спросил:  --  Ребекка,  а что  насчет
вчерашнего вечера?
     Ее лицо порозовело. Отворачиваясь от него, она проговорила:
     -- Пойдем-ка поговорим с мисс Паркер.
     Джек остановил ее, взяв за руку, и сказал:
     -- Мне казалось, вчера произошло нечто очень важное.
     Она не ответила.
     -- Мне что, приснилось все это? -- спросил Джек.
     -- Давай лучше не будем сейчас об этом говорить.
     -- Это что, было для тебя неприятно?
     -- Позже, -- ответила Ребекка.
     -- Почему ты так ко мне относишься?
     Но она избегала его взгляда, и это было необычно для нее.
     -- Джек, это слишком сложно.
     --  А  мне  почему-то  кажется,   что  нам  все-таки  следует  об  этом
поговорить.
     -- Позже. Ну пожалуйста!
     -- Когда же?
     -- Когда у нас будет для этого время.
     -- А когда это случится? -- продолжал настаивать Джек.
     -- Если нам удастся выкроить время на обед, тогда и поговорим обо всем.
     -- Хорошо, мы выкроим время на обед.
     -- Посмотрим, Джек, посмотрим.
     -- Нет, мы определенно выкроим время на обед.
     -- Теперь надо заняться работой.
     Кажется, ей наконец удалось вырваться за этот круг вопросов.
     На этот раз он ее отпустил.
     И Ребекка направилась прямо в гостиную, где их ждала Шелли Паркер.
     Джек последовал  за  ней,  сокрушаясь  над  тем,  что же  он  натворил,
позволив  себе  почувствовать  нежность  к  этой  женщине. Может  быть,  она
действительно бесчувственна? Может быть, она и не заслуживала того, что он к
ней испытывал? А не  доставит ли  она только душевную боль, и не придется ли
ему пожалеть о том дне,  когда они  встретились? Иногда  она и в самом  деле
бывает очень  уж  нервной.  Лучше  держаться  от нее  подальше. Лучше вообще
отстать  от нее. Попросить нового  партнера? Или перейти из отдела убийств в
другое подразделение? Он устал от бесконечных трупов, вереницей проплывающих
перед глазами. Он и Ребекка должны разойтись  -- и  в профессиональном,  и в
личном планах,  пока  не  запутались в  отношениях  друг с другом.  Да,  это
лучшее, что можно придумать. Именно так и надо поступить.
     Но, как сказал бы Невецкий:  "К  чертям!" Он  не станет просить  нового
напарника.
     Он не отступится от нее.
     Помимо всего прочего, он, видимо, влюбился.


     В  свои  пятьдесят восемь  Найва Руни  напоминала почтенную бабушку, но
крепостью не уступала и грузчику. Седые ее  волосы  были тщательно завиты  и
уложены. Круглое розовое  лицо,  довольно  крупное,  светилось  дружелюбием,
голубые глаза излучали теплоту.  Она была плотной, но никак не толстой, а ее
руки не были  руками  доброй  бабушки. Это были сильные, ловкие,  мозолистые
руки без признаков артрита  или других  болезней. По улице Найва шла с таким
видом, будто ничто не мешало ей на пути -- ни люди,  ни кирпичные стены. Шла
не женщина -- шел опытный армейский сержант.
     Найва убирала квартиру Джека Доусона с тех  самых  пор, как  умерла его
жена  Линда.  Приходила она  каждую среду, иногда  присматривала за  детьми.
Например, только вчера вечером  сидела с Дэйви и  Пенни, пока  Джек ходил на
свидание.
     Этим  утром,  открыв входную  дверь ключом, который дал  ей Джек, Найва
прошла  прямо на кухню,  вскипятила кофе и  выпила  полчашки,  даже  не сняв
пальто. Погода  была отвратительной, и, хотя в квартире чувствовалось тепло,
она  не сразу избавилась  от дрожи, засевшей  глубоко в теле,  пока  она шла
шесть кварталов от своего дома.
     Потом Найва взялась за кухню. Особой грязи тут не было. Джек и его дети
были очень аккуратными, не то что  другие, у кого она работала. Тем не менее
она  натирала  и  надраивала  все,  что  только  было возможно.  Она  всегда
гордилась тем, что оставляет после себя сверкающую чистоту. Ее отец. Господь
упокой его душу,  был  полицейским, обыкновенным уличным  постовым. Он очень
гордился своей работой и старался сделать жизнь своего района безопасной для
всех  честных людей. Он-то  и научил  Найву двум  важным  вещам:  во-первых,
испытывать  удовлетворение  от  любой  хорошо выполненной работы,  какой  бы
незначительной  она  ни была. А  во-вторых, не браться за работу, которую не
можешь сделать хорошо.
     Убираясь,  Найва слышала только  урчание холодильника, скрипы и  глухие
удары  этажом выше  -- там кто-то переставлял мебель -- да завывание зимнего
ветра, изо всех сил атакующего окно.
     Но  вдруг, когда  она  остановилась,  чтобы  налить себе  еще  кофе,  в
гостиной  послышался  странный звук.  Это  было  похоже  на звук, издаваемый
каким-то животным. Она отставила чашку в сторону.
     Кошка? Собака?
     Да нет, не  похоже. Что-то непонятное, незнакомое. К тому же у Доусонов
не было ни собак, ни кошек.
     Найва  направилась  в отсек  со  столом,  где  все  ели.  Там же  рядом
находилась дверь в гостиную.
     Странный звук послышался вновь.  На  этот  раз  Найва  остановилась как
вкопанная.  Этот  звук буквально ее сковал. Ей вдруг стало не  по  себе. Она
расслышала  злой  крик.  Короткий,  но устрашающий.  На  этот раз  ей уже не
казалось, что там животное. Но и не человек.
     Найва спросила:
     -- Кто здесь?
     В квартире стояла тишина, но в ней Найве почудилось ожидание. Как будто
кто-то замолчал, наблюдая за ее движениями.
     Для Найвы не существовало проблем  с нервами. Ей были неведомы истерики
или что-нибудь  подобное. Она была полна уверенности в том, что справится  с
любой жизненной ситуацией. Но тут ее почему-то пронзило чувство страха.
     Тишина.
     Найва решила добиться своего:
     -- Кто там еще?
     Снова раздался холодящий, скрипящий крик, исполненный ненависти.
     Найва вся передернулась.
     Может, крыса? Крысы тоже пищат... Но не так.
     Чувствуя себя несколько  глупо, она подняла швабру, взяв ее  наперевес,
как оружие.
     Звук  раздался  еще  раз,  как бы  заманивая  ее  пойти  в  гостиную  и
посмотреть, что там.
     Со  шваброй  в руках Найва прошла через кухню  и остановилась у двери в
гостиную. В комнате что-то двигалось.  Она пока ничего не видела, но слышала
странный  шелест,  словно   шуршала   бумага   или  сухие  листья.  Какое-то
поскребывание и шипение, отдаленно напоминавшее слова,  произносимые шепотом
на иностранном языке.
     Найва вошла в комнату, благо смелости  у  отца позаимствовала немало. В
кухонном закутке осмотрела все углы,  Заглянула под стол  и стулья. Гостиную
она  видела через  своеобразную  арку,  отделявшую  ее  от  столовой.  Найва
остановилась в арке и прислушалась, пытаясь определить, откуда шум.
     Краем глаза  она заметила  то, что хотела заметить: бледно-желтые шторы
на окнах пришли  в движение,  но не  от сквозняка. Со  своего  места она  не
видела нижней части штор,  но  было очевидно, что кто-то задевал их,  быстро
передвигаясь по полу.
     Найва  решительно бросилась  в гостиную и  обошла  диван, чтобы  видеть
нижнюю часть штор. Но  если  там сию  секунду кто-то и  был, его уже  и след
простыл.
     Шторы были абсолютно неподвижны.
     Звук, полный злобы и гнева, она услышала у себя за спиной.
     Найва моментально обернулась, держа швабру наизготове.
     Ничего и никого.
     Она обошла вокруг  второго  дивана.  Под ним -- ничего, за ним --  тоже
пусто. Она заглянула  под  кресло, под все  столики,  обошла вокруг  шкафа с
книгами, телевизора... Ничего.
     Неожиданно тот же звук раздался из холла.
     Придя туда, Найва ничего не  обнаружила. Она не включила свет в  холле,
когда  пришла в квартиру, а окон там  не  было, так  что  освещением служила
только полоска света, пробивавшаяся из гостиной и кухни. Как бы там ни было,
холл послужил, видимо,  лишь тропой  отступления. Теперь там явно  никого не
было.
     Найва, склонив голову набок, выжидала.
     Крик раздался снова. На этот раз из детской спальни.
     Найва  прошла  через холл  и  подошла к детской. Комната  оставалась  в
полутьме. Там  не было люстры на потолке, и, чтобы включить свет, нужно было
пройти  в  спальню  и  найти одну  из  прикроватных  ламп.  Найва на секунду
задержалась на пороге, вглядываясь в полумрак.
     Ни звука. Даже наверху перестали двигать мебель. Ветер спал и больше не
бился в  окна. Найва задержала дыхание. Если  в комнате и  было какое-нибудь
живое существо, то оно затаилось так же, как и она сама.
     Наконец  женщина  осторожно  вошла  в  комнату,  на цыпочках подошла  к
кровати Пенни и  включила лампу, встроенную в изголовье. Света  от  нее было
немного,  и тогда Найва повернулась к кровати Дэйви,  намереваясь включить и
вторую лампу.
     Какой-то шелест и движение.
     Найва испуганно отпрянула в сторону.
     Какое-то  существо шмыгнуло из  угла под кровать  Дэйви так быстро, что
Найва не смогла его рассмотреть. Что-то маленькое, не больше взрослой крысы,
быстрое и незаметное, как та же крыса.
     Но издаваемые  им  звуки  не  могли принадлежать  грызуну. Существо  не
пищало, оно шипело... и как будто что-то бормотало себе под нос.
     Найва отпрянула от кровати Дэйви, посмотрела на швабру, которую держала
в руках, и подумала, не пошуровать ли ею под  кроватью, пока злой нарушитель
не вылезет на свет Божий и не даст себя рассмотреть.
     Найва только об этом подумала, а  существо выскочило из-под  кровати  и
через  темную  часть   комнаты  шмыгнуло  в  темный  холл.  Найва  опять  не
рассмотрела его как следует.
     -- Черт возьми! -- ругнулась она.
     Ей  показалось,  что  существо  подшучивает  над  ней,  играясь в  свое
удовольствие.
     Но  нет же,  все это  бред! Что бы  это ни было,  оно всего лишь глупое
животное, не способное замыслить ничего подобного.
     Где-то  в  другой  части квартиры  существо опять издало звук,  как  бы
призывая Найву.
     -- Ладно, ладно, маленькая противная тварь,  погоди,  я иду к тебе.  Ты
можешь быть шустрой, ты можешь быть даже хитрой, но я все равно найду тебя и
хорошенько  рассмотрю, если  даже это  будет последнее, что я  сделаю в этой
жизни.




     Они  допрашивали  подружку  Винса  Вастальяно  уже  пятнадцать   минут.
Невецкий оказался прав -- она была неразговорчивой сволочью.
     Джек Доусон, сидевший на кончике кресла времен королевы Анны, подавшись
вперед, наконец спросил ее:
     -- Вы знаете человека по имени Баба Лавелль?
     Шелли Паркер бросила на него быстрый взгляд, затем перевела его на свои
руки, сжимавшие стакан с виски, и Джек прочел ответ по выражению ее глаз.
     Но она сказала:
     -- Я не знаю никого по имени Лавелль.
     Джек знал, что она врет.
     Ребекка  сидела в  таком же уникальном кресле, скрестив  ноги и положив
руки на подлокотники, и выглядела спокойной и уверенной. Она спросила Шелли:
     -- Может  быть,  лично вы  и не  знаете  этого человека,  но, вероятно,
слышали это имя?
     -- Нет, -- ответила Шелли.
     Джек начал наступать:
     -- Послушайте,  мисс Паркер, мы  прекрасно знаем, чем занимался Винс, и
кое-что можем приписать и вам...
     -- Я не имела к его делам абсолютно никакого отношения!
     -- ...но не станем обвинять вас в чем бы то ни было...
     --А вы и не сможете!
     -- ...если вы согласитесь на сотрудничество.
     -- У вас ничего на меня нет.
     -- Мы вам можем очень насолить, мисс Паркер.
     -- Карамацца тоже могут это сделать. Я не стану ничего о них говорить.
     --  А  мы и не спрашиваем о них. Расскажите об этом Лавелле, -- сказала
ей Ребекка.
     Шелли задумчиво покусывала нижнюю губу.
     -- Он -- гаитянец, -- решил приободрить ее Джек.
     Шелли  перестала  кусать  губу  и  откинулась  на  белой  софе,  приняв
непринужденный вид.
     -- Что это за желтый? -- спросила она.
     -- Как? -- переспросил Джек.
     -- Кто он? Японец, китаец, вьетнамец? Вы же сказали, что он азиат.
     -- Он гаитянец. Он с острова Гаити.
     -- А, ну тогда он вообще никакой не желтый.
     -- И то правда, никакой он не желтый, -- согласилась Ребекка.
     Шелли уловила неприятную нотку  в голосе  Ребекки  и явно занервничала,
хотя и не понимала причину ее появления.
     -- Он что, черный?
     -- Да. И вы сами прекрасно это знаете, -- заметил Джек.
     --  Я не  общаюсь с черномазыми.  -- Шелли подняла голову и  расправила
плечи.
     Ребекка сказала ей:
     -- Мы слышали  о том, что Лавелль собирался прибрать к  рукам  торговлю
наркотиками.
     -- Я ничего об этом не знаю и знать не должна.
     Джек спросил:
     -- Мисс Паркер, вы верите в колдовство?
     Ребекка тяжело вздохнула. Джек посмотрел на нее и сказал:
     -- Потерпи, пожалуйста.
     -- Но это же абсолютно бессмысленно.
     -- Я обещаю не быть слишком восприимчивым, -- улыбнулся он и, обращаясь
к Шелли Паркер, повторил: -- Так что же, мисс Паркер, да или нет?
     -- Конечно же, нет.
     --  Я думал, что  вы боитесь  говорить  о Лавелле из  опасения, что  он
сглазит вас или сделает еще что-нибудь в этом роде.
     -- Это все полная ахинея.
     --Вы в этом уверены?
     -- Я точно вам говорю: абсолютнейшая ерунда, рассчитанная на кретинов.
     -- Но вы все же слышали о Баба Лавелле? -- спросил Джек.
     -- Нет, я только сказала вам, что...
     -- Если бы вы ничего не знали о Лавелле, то очень бы удивились, когда я
спросил вас о колдовстве.  Вы непременно спросили бы, какого черта я  вообще
примешиваю к этому делу какую-то магию. Вы же ничему не удивились, поскольку
знаете о Баба Лавелле. Это бесспорно.
     Шелли поднесла руку ко рту и начала было кусать ноготь, но, поймав себя
на этом, решила, что не стоит портить маникюр за сорок долларов.
     -- Ладно, ладно, сдаюсь. Я знаю о вашем Лавелле.
     Джек победоносно посмотрел на Ребекку:
     -- Вот видишь?
     -- Неплохо, -- согласилась она.
     -- Грамотная тактика допроса. Воображение помогает.
     Шелли спросила:
     -- Можно мне еще немного виски?
     --  Подождите,  пока  мы не  закончим  задавать  вопросы,  --  ответила
Ребекка.
     -- Я не пьяна, -- сказала Шелли.
     -- Я этого и не говорила.
     -- Я никогда не пьянею. Я не панк.
     Она поднялась с софы, подошла к бару и налила еще немного  виски. Затем
вернулась на  место и поставила стакан на столик,  демонстрируя  трезвость и
силу воли.
     Джек перехватил взгляд, каким Шелли смотрела на Ребекку. Чистая  кошка,
изогнувшаяся перед решающим прыжком.
     Причиной напряжения, повисшего в воздухе,  на этот раз была не Ребекка.
Она говорила  с Шелли вполне прилично  до тех пор, пока та не стала  болтать
насчет желтых. Злилась и нервничала Шелли, видимо, сравнив себя с Ребеккой и
осознав свое положение.
     Как и Ребекка, Шелли Паркер была привлекательной блондинкой. Но на этом
их   сходство   и   заканчивалось.   Внешность   Ребекки   говорила   о   ее
интеллигентности и утонченности. Ничего этого не было у  Шелли. При том, что
ее волосы  были  тщательно пострижены  и уложены, она имела фривольный  вид.
Широкоскулое лицо с короткой верхней губой и небольшим ртом было перегружено
косметикой. Голубые глаза  были лишены того-осмысленного блеска, который так
украшал Ребекку. Фигура Шелли вызывала представление  о французской булочке,
пышной  и мягкой,  с избытком масла, яиц и сахара,  хотя следовало признать,
что в узких черных слаксах и  ярко-красном свитере она смотрелась очень даже
ничего.
     Пожалуй, на ней  было  слишком много драгоценностей: два браслета,  два
кольца, дорогие часы, два кулона на золотых цепочках -- один  с бриллиантом,
другой с крупным изумрудом  величиной  с орех. Ей было двадцать два  года, и
мужчины,  используя ее не  совсем  деликатным образом, перестанут дарить  ей
драгоценности лет этак через семь-восемь.
     Джек знал, почему ей не понравилась Ребекка.
     Шелли была той  женщиной, которую мужчины  хотели, о которой мечтали. А
Ребекка не  только  вызывала  у них  желание  -- она была из тех  женщин, на
которых женятся.
     Джек мог представить себе неделю с Шелли Паркер на Багамах. Это было бы
здорово!  Но  только неделю. После  семи  дней,  несмотря  на ее  энергию  и
несомненную  профессиональность  в постели, ему бы все это надоело.  В конце
недели ему было бы все равно, с кем говорить: с  Шелли или со стеной. А  вот
Ребекка  никогда бы ему не надоела.  В ней  сокрыта непознаваемая глубина, и
даже  после  двадцати  лет  совместной  жизни  он  все  равно  считал бы  ее
привлекательной.
     Совместная жизнь? Двадцать лет?
     "Господи, да  о чем  это я?"--  поразился Джек  своим  мыслям. Шелли он
сказал:
     -- Так что вы можете сказать о Баба Лавелле?
     Та глубоко вздохнула.
     -- Только уговор: я ничего не скажу вам о семье Карамацца.
     -- А мы о них ничего и не спрашиваем. Только о Лавелле.
     -- Ладно. Но потом вы обо мне просто забудете. Я уйду отсюда. И никаких
свидетельских показаний.
     --А вы и не  были  свидетелем убийства.  Расскажите то,  что  знаете  о
Лавелле, и можете идти на все четыре стороны.
     --  Хорошо.  Он  взялся  непонятно  откуда  пару  месяцев назад и  стал
торговать кокаином и  травой. За месяц сколотил  шайку  из двадцати  уличных
торговцев, снабжал их товаром и  давал всем  понять,  что  собирается  стать
хозяином территории. Это все, что  я слышала  от Винса.  Впрямую я ничего не
знаю, так как никогда не участвовала в торговле наркотиками.
     -- Ну конечно же, нет.
     -- В этом городе  никто ничего не предпринимает  без ведома дяди Винса.
По крайней мере, это то. что я слышала.
     -- Я тоже наслышан об этом, -- сухо отреагировал Джек.
     -- Ну так вот, кто-то из  Карамацца уведомил  Лавелля  о  том, что  ему
следует прекратить торговлю и согласовать  все  с их кланом. Это был  просто
дружеский совет.
     -- Понятно, -- вставил Джек.
     --  Да. А  он  не  сделал  того,  о  чем  его  просили.  Наоборот, этот
сумасшедший  негр  послал  Карамацца  письмо со  встречным  предложением  --
разделить пополам южную часть Нью-Йорка.  Сумасшедший негр. Ведь у Карамацца
и так все было в руках.
     --  Достаточно  дерзкий  шаг  со стороны  мистера  Лавелля, -- заметила
Ребекка.
     -- Конечно,  ведь для  них Лавелль был пустым местом. Кто  о нем раньше
слышал? Если судить по рассказам Винса, старший Карамацца решил, что Лавелль
просто  не  понял  сути  первого  предупреждения,  и послал нескольких ребят
растолковать ему все поподробнее.
     -- Они что, должны были переломать Лавеллю ноги? -- спросил Джек.
     -- Или еще что-нибудь похуже, -- ответила Шелли.
     -- Всегда есть более худший вариант.
     -- Но с посланцами случилось что-то непонятное, -- продолжала Шелли.
     -- Их убили?
     -- Я  не совсем в этом уверена. Винс сказал, что они  просто больше  не
появились.
     -- Значит, их убили, -- констатировал Джек.
     --  Вполне  возможно.  В  общем,  Лавелль  дал знать Карамацца, что  он
какой-то там  колдун и что  даже  все Карамацца,  вместе  взятые, не  смогут
противостоять ему. Конечно, в клане посмеялись над этим от души, и Карамацца
послал на Лавелля  пятерых своих лучших  подонков, которые прекрасно  знали,
как действовать, когда дождешься наиболее подходящего момента.
     -- С ними тоже произошел какой-то инцидент? -- спросила Ребекка.
     -- Да. Четверо из них исчезли.
     -- Что же с пятым? -- спросил Джек.
     -- Его нашли на тротуаре  возле  дома Дженнаро Карамацца в Бруклине. Он
был жив. Весь в крови и сильно  избит, но  все же жив -- единственный из той
злосчастной пятерки. Правда, после этого его и нельзя было называть живым.
     -- Что это значит?
     -- Он шизанулся.
     -- Что, что?
     -- Ну, сошел с ума. Как понял Вине, этот парень чокнулся, когда увидел,
что произошло с его товарищами.
     -- А как зовут этого парня?
     -- Винс не сказал мне.
     -- Где он сейчас может находиться?
     -- Я думаю, дон Карамацца его куда-нибудь запрятал.
     -- А он все еще не в себе?
     -- Я думаю, да.
     -- Карамацца посылал третью группу?
     -- Об этом ничего не слышала. Лавелль дал знать старику Карамацца, что,
если тот  хочет  войны,  он принимает  вызов. Но  предупредил, что  обладает
колдовскими силами.
     -- На этот раз, я полагаю, уже никто не смеялся, -- заметил Джек.
     -- Да, никто смеяться не стал.
     Они молчали некоторое время.
     Джек  посмотрел на опущенные глаза Шелли. Они не были ни покрасневшими,
ни опухшими  от слез.  Было очевидно,  что Шелли  особенно  не  расстраивала
гибель Винса Вастальяно.
     За окном  по-прежнему завывал ветер.  Сухие снежинки ударяли в  стекло.
Джек спросил Шелли:
     -- Мисс Паркер, как вы думаете,  причиной всего случившегося могли быть
колдовские заклинания или что-нибудь в этом роде?
     -- Нет, хотя черт его знает. Чего только не бывает на свете! Сейчас уже
трудно говорить что-либо наверняка. Единственное, в чем я не сомневаюсь, так
это в том, что Баба Лавелль -- умный и хитрый парень.
     Ребекка сказала:
     -- Кое-что об этом мы уже слышали вчера от брата другой жертвы, но  его
рассказ  не  был  таким подробным, как  ваш,  и  он не знал, где можно найти
Лавелля. А вы не знаете?
     --  Квартира у него была в Вилледже, но, похоже, он оттуда съехал, и  с
тех пор, как заварилась вся эта  каша, никто его не может найти. Его уличные
торговцы  продолжают  работать, им по-прежнему  доставляют  товар -- так, по
крайней мере, говорил Вине, -- но никто не знает, куда подевался Лавелль.
     --  Вам  известен  адрес  квартиры  в Вилледже, где жил  Лавелль? --  с
надеждой в голосе спросил Джек.
     --  Нет.   Я  действительно  никогда  не  имела  отношения  к  делам  с
наркотиками. Честно. И знаю только то, что слышала от Винса.
     Джек глазами спросил у Ребекки, есть ли у  нее какие-нибудь вопросы, но
она мотнула головой.
     Тогда Джек сказал Шелли:
     -- Вы можете идти.
     Она допила  виски,  поставила  стакан на  столик и поднялась, поправляя
свитер.
     -- Клянусь, сыта этими уголовниками по горло. Хватит. С  ними все время
попадаешь в передряги.
     Ребекка посмотрела на нее, и Джек заметил в ее глазах злой огонек.
     -- А я слышала, что некоторые желтые очень даже ничего.
     Шелли поморщилась и покачала головой:
     -- Желтые? Нет, только не для меня -- они все слишком маленькие.
     -- Я  смотрю,  вы  и  черных, и  желтых, и уголовников  раскритиковали.
Разборчивая девушка.
     Джек ощутил,  сколько  сарказма было в этих  словах, но Шелли  ответила
Ребекке сдержанной улыбкой, как бы видя в них заботу старшей сестры:
     -- Это точно. Понимаете,  я  ведь не просто  девочка среднего пошиба. У
меня очень много плюсов. Я могу позволить себе быть разборчивой.
     -- Да, и поаккуратнее с кули.
     -- Правда? А я никогда и не водилась с кули. Они -- дрянь?
     -- Ну, это еще терпимо. А вот шерпы -- полный аут.
     Джек кашлянул в кулак, чтобы сдержать смех.
     Беря в руки пальто, Шелли нахмурилась:
     -- Шерпы? А кто они такие?
     -- Они из Непала, -- пояснила Ребекка.
     -- А где это -- Непал?
     -- В Гималаях.
     Шелли чуть не выронила пальто:
     -- Те самые горы?
     -- Те самые, те самые, -- уверила ее Ребекка.
     -- Это же на краю света!
     -- Да, на краю света.
     Глаза у Шелли широко раскрылись. Надев  наконец пальто,  она спросила у
Ребекки:
     -- А вы что, много путешествовали?
     Джек испугался, что, сдерживая хохот, прокусит себе язык.
     -- Да, пришлось немного поездить, -- ответила Ребекка.
     Шелли вздохнула, застегивая пуговицы пальто.
     -- А мне пока не очень-то везло: только  и бывала по разу на Майами и в
Лас-Вегасе. Я  даже  никогда не видела шерпа,  не  говоря уж  о  том,  чтобы
переспать с ним.
     Ребекка не поскупилась на совет:
     -- Если уж как-нибудь доведется встретить шерпа, лучше сразу убирайтесь
от  него  подальше.  Никто не умеет так быстро и навсегда разбивать  женские
сердца, как шерпы. И еще, между прочим, вы, наверное, понимаете, что пока не
можете покинуть город без нашего ведома?
     -- А я никуда и не собираюсь, -- заверила ее Шелли.
     Она достала из  кармана пальто длиннющий вязаный белый шарф и  обмотала
им шею. Уже в дверях она вдруг обернулась и посмотрела на Ребекку.
     -- Послушайте, лейтенант Чандлер, извиняюсь, если  была с вами поначалу
несколько резка.
     -- Не стоит беспокоиться.
     -- И спасибо за советы.
     -- Мы, женщины, должны помогать друг другу.
     -- Действительно, -- согласилась Шелли.
     Она вышла из комнаты.
     Когда шаги ее затихли, Ребекка не выдержала:
     -- Господи, что за тупая, эгоистичная, самовлюбленная сучка.
     Джек  взорвался смехом,  откинувшись на спинку  кресла времен  королевы
Анны.
     -- Ты заговорила, как Невецкий.
     Подражая голосу Шелли Паркер, Ребекка произнесла:
     --  Я и сама  не  могу не признать, что я -- не просто девица  среднего
пошиба.  У  меня немало  плюсов... Бог мой,  Джек! Единственные  заметные ее
"плюсы" -- это по одному на каждой титьке.
     Джек чуть не свалился  на пол. Ребекка, наблюдая за его конвульсиями, с
ухмылкой заметила:
     -- Я, между прочим, видела, как ты на нее пялился.
     -- Нет, только не я, -- выдавил он между приступами смеха.
     -- Не придуривайся! Определенно пялился. Но напрасно, она бы с тобой не
пошла.
     -- Ты уверена?
     --  В  тебе ведь есть  толика  ирландской  крови? Твоя  бабка  не  была
ирландкой?  --  И  вновь  подражая  Шелли Паркер, сказала:  -- О, нет ничего
отвратительней этих ирландцев -- задолизов папы и пожирателей картошки.
     Джек уже икал от хохота.
     Ребекка села на софу. Она тоже смеялась.
     -- В тебе немало и британской крови, насколько я помню, Джек?
     Джек, все еще давясь от смеха, с трудом произнес:
     -- Да, не без этого. И потому я еще и конченый чаехлеб.
     -- Это тоже ужасно, но не настолько, как если бы ты был шерпом.
     Они  все еще надрывались  от смеха,  когда один из полицейских зашел  в
комнату и, с недоумением глядя на них, спросил:
     -- Что здесь происходит?
     Ни один из них не мог успокоиться, чтобы ответить.
     -- Следовало  бы выказать хоть немного приличия: у нас тут все-таки два
трупа, -- упрекнул их полисмен.
     Как ни странно, его слова вызвали новый приступ смеха.
     Патрульный зло зыркнул на них и, покачав головой, ушел.
     Джек  понимал,  что именно  присутствие  в  доме  смерти делало  глупую
болтовню  Шелли  Паркер  такой  заразительно  смешной.  Четыре  мертвеца  за
последние пару дней! Им с Ребеккой нужна была такая  разрядка, этот смех был
целительным.
     Наконец они успокоились и смахнули выступившие на глазах слезы. Ребекка
подошла к окну и уставилась на падающий снег. Комнату заполнила та особенная
тишина,   которая  способна  удержать  блаженные   мгновения  расслабляющего
веселья.  Эта  тишина творила  с Джеком  то, что он не  мог передать словами
своим  картежникам-друзьям на  прошлой  неделе.  В  такие  минуты перед  ним
возникала  совсем  другая  Ребекка  --  с  редким  чувством  юмора,  умением
посмеяться над несуразностями  жизни, и Джек особенно остро чувствовал,  как
необходима ему эта женщина.
     Именно  такие моменты, пусть крайне редкие, делали их партнерство столь
надежным и безусловным для него. Джек надеялся, что таких моментов будет все
больше, что Ребекка все чаще будет выпускать на свободу свое сокровенное "я"
и однажды, если у него хватит  терпения, эта другая Ребекка заменит нынешнюю
Снежную королеву.
     Пока  же, как и обычно,  перемена в  ней оказалась кратковременной. Она
отвернулась от окна и сказала:
     -- Пойдем-ка лучше поговорим с медицинскими экспертами и посмотрим, что
они там нашли.
     Джек ответил:
     -- Хорошо. И попробуем сменить выражение лица, Чандлер. Давай окаменеем
и докажем, что у нас тоже есть совесть и уважение к смерти.
     В ответ она улыбнулась, и на этот раз это была ее обычная улыбка.
     Она первой вышла из комнаты.
     Он -- следом за ней.


     Войдя в холл, Найва Руни закрыла  за собой дверь в детскую, чтобы крыса
-- или что это там было -- не смогла шмыгнуть обратно в спальню.
     Она поискала эту тварь в  комнате Джека  Доусона, но, ничего не  найдя,
закрыла дверь и в нее, и в детскую.
     Затем  внимательно осмотрела кухню, заглянула  даже  в  шкафы.  Никакой
крысы. В кухне было две двери: одна вела в холл, другая -- в нишу-столовую.
     Найва закрыла и эти двери.
     Теперь существо могло находиться либо в столовой, либо в гостиной.
     Но твари там не было.
     Найва безуспешно  осмотрела  все,  что только  могла. Несколько раз она
останавливалась и, затаив дыхание, прислушивалась... Ни звука.
     Она  старалась  обнаружить  не  столько  загадочное  существо,  сколько
подходящую дыру, через которую оно могло пробраться сюда. Ничего похожего.
     Наконец  она  остановилась в  переходе  между гостиной  и холлом.  Было
включено все освещение. Нахмурясь, Найва оглядела все вокруг.
     -- Куда же делась эта тварь? Ведь она должна быть здесь, в квартире.
     Да. Существо  наверняка  здесь.  Найва не могла отделаться от ощущения,
что она не одна и за ней кто-то следит.


     Помощник медицинского эксперта  Айра  Голдблюм, высокий, светлокожий, с
волосами даже  не русыми, а белыми,  с голубыми, в серую  крапинку арийскими
глазами, походил больше на шведа, чем на еврея.
     Джек с Ребеккой нашли его на втором этаже, в спальне Вастальяно. Он уже
закончил осмотр тела Морранта, бегло оглядел труп самого хозяина и  доставал
из черной кожаной сумки какие-то инструменты.
     -- Такое -- не  для людей со слабым желудком. Я, видимо, вообще работаю
не там, где надо.
     Джек успел заметить, что сегодня Голдблюм бледнее обычного.
     -- Мы полагаем, это связано с двумя другими убийствами: Чарли Новелла в
воскресенье  и вчерашним  убийством  Коулсона.  В  ваших  данных  эта  связь
прослеживается? -- спросила Ребекка.
     -- Вполне возможно.
     -- Только возможно?
     --  Да, есть шанс, что удастся  связать  их в единое  целое. Количество
ран...  деформированность  трупов  -- совпадения  есть. Но давайте  подождем
результатов вскрытия.
     Джек был искренне удивлен:
     --   А  раны?  Неужели  их  характер  не  указывает  явным  образом  на
взаимосвязь всех этих убийств?
     -- Количество ран,  конечно,  наводит на некоторые  размышления.  Но не
характер... Вы успели их рассмотреть?
     -- С первого взгляда они кажутся какими-то укусами, может быть, укусами
крыс, -- ответил Джек.
     --  А  мы полагаем,  что  под ними  скрыты ножевые ранения, -- добавила
Ребекка.
     Джек поддержал ее:
     --  Видимо, крысы появились  к тому моменту, когда оба уже были мертвы.
Вы согласны с нашим мнением?
     --  Нет,  никоим  образом  не  согласен.  Даже  после  предварительного
обследования  можно  с полной  ответственностью говорить, что никаких ран от
холодного оружия ни  на одном из  трупов нет. Вастальяно и его телохранитель
были просто зверски  искусаны.  Они  умерли  от потери  крови. Телохранителю
прокусили три артерии, а Вастальяно просто изжевали.
     -- Но ведь не настольно же агрессивны крысы? Они не нападают на людей в
их собственных домах, черт возьми, -- возразил Джек.
     На это Голдблюм ответил:
     -- А  я и не думаю, что это были крысы.  Я видел их укусы  и  знаю, что
говорю.  Время  от времени  на  помойках  находят  бродяг  или  алкоголиков,
скончавшихся  от  сердечных  приступов  или  инсультов. Такие  трупы  обычно
обнаруживают  не  сразу, и  за это время их прилично  "обрабатывают"  крысы.
Поверьте, я  безошибочно  определю, где  были  крысы.  Эти  случаи -- что-то
другое. По целому ряду признаков.
     -- Не могли ли это быть, скажем, собаки? -- спросила Голдблюма Ребекка.
     -- Нет. Укусы  слишком маленькие. Я думаю, кошек тоже  можно не брать в
расчет.
     -- У вас есть какие-то предположения? -- спросил Джек.
     --  Нет,  это что-то  странное.  Может,  все прояснится  по результатам
вскрытия.
     Ребекка сказала:
     -- А вы  знаете, что  дверь в ванную  была закрыта? Патрульным пришлось
взломать ее.
     --  Я  об  этом слышал.  Еще  одна  тайна  закрытой  двери,  -- ответил
Голдблюм.
     -- Может быть,  здесь и  нет никакой тайны: если  Вастальяно  был  убит
животными, вполне возможно, что они смогли пролезть под дверью.
     Голдблюм покачал головой:
     -- Сомневаюсь. Нет и нет. Это существо должно быть намного крупнее, чем
то, что способно пролезть через щель.
     -- Какое же?
     -- Ну, наверное, со взрослую крысу.
     Ребекка на секунду задумалась, затем сказала:
     -- В ванной  ведь есть вентиляционная труба, может, по ней эти существа
туда и пробирались.
     -- Но на выходе труба крепится решеткой, и ячейки в ней еще меньше, чем
щель под дверью.
     Ребекка зашла  в  ванную комнату,  вытягивая шею, внимательно осмотрела
потолок.
     -- Решетка на месте, -- разочарованно сказала она.
     -- А маленькое окошко закрыто, -- добавил Джек.
     -- На защелку, -- уточнил Голдблюм.
     Ребекка поправила челку.
     -- А как насчет ванны? Там ведь сливное отверстие.
     Голдблюм отверг это предположение:
     --  Нет,  при  современной  системе  канализации  пролезть  через  него
невозможно.
     -- А через унитаз?
     -- Тоже вряд ли.
     -- Но все же возможно?
     --  Только предположительно. Кроме того, я уверен, что животное было не
одно.
     -- А сколько же? -- спросила Ребекка.
     -- Трудно сказать точно, но, думаю, не меньше дюжины.
     -- О Господи! -- воскликнул Джек.
     -- Может, и две дюжины. Может, и больше.
     -- Почему вы так думаете?
     --  Видите  ли,  Вастальяно был большим,  грузным, мощным  человеком. С
одной-двумя-тремя  тварями размером с крысу он безусловно справился  бы, что
бы ни  представляли  собой  эти  животные. Я думаю,  он справился бы даже  с
десятком  таких крысообразных существ. Они, конечно, покусали бы его,  но он
все-таки смог бы  отбиться, а нескольких бы точно уничтожил. Мне кажется, их
была целая туча, они просто облепили его со всех сторон.
     У  Джека по спине побежали мурашки: он представил, как Вастальяно лежит
на полу  ванной, облепленный крысами или чем-то похуже,  криком  кричит  при
каждом укусе или ударе когтями. Его атакуют со всех сторон. Он  уже не может
ни собраться  с  мыслями,  ни с  силами,  чтобы  оказать сопротивление. Руки
буквально скованы повисшими на  них бесчисленными  тварями.  Какая зловещая,
кровавая смерть!
     Джек содрогнулся от этих мыслей.
     -- А Росс, его телохранитель? Он умер такой же смертью?
     --  Да,  с ним,  видимо, произошло  абсолютно то же самое,  --  ответил
Голдблюм.
     Ребекка выпустила воздух через сжатые зубы.
     -- Ваши догадки делают  проблему  с закрытой  изнутри  дверью еще более
трудноразрешимой, чем она казалась на первый взгляд.
     Что же получается?  Вастальяно и  его  телохранитель  готовили на кухне
ужин. Там-то  на них и напали. Росса облепили сразу же, а Вастальяно удалось
сбежать. Он не  смог  добраться до входной двери, так как  они  отрезали ему
этот путь. Тогда он бросился наверх и заперся в ванной. И вот здесь крысы --
или кто там еще -- каким-то образом пробрались в запертую ванную комнату. Но
каким образом?
     -- И как они оттуда выбрались? -- опередил ее с вопросом Голдблюм.
     -- Я считаю, что единственный возможный вариант -- унитаз.
     -- Эту версию  следует отбросить по причине  большого числа нападавших.
Даже если бы в системе канализации  не было  специальных  заглушек  от крыс,
даже если  бы  эти твари  умели надолго задерживать  дыхание, чтобы проплыть
большое расстояние, все  равно версия не работает. В ванную пробралось целое
полчище  грызунов. Значит,  они  четко  следовали  друг  за  другом,  словно
коммандос. Крысы не так умны и не так решительны. Я вообще не знаю животных,
способных на это.
     От воображаемой картины  кусающих и грызущих тварей у Джека перехватило
горло. Пришлось  сглотнуть  слюну,  чтобы  снова прийти в  себя.  Наконец он
сказал:
     --  Даже если Вастальяно  и его  телохранитель были  облеплены этими...
существами, неужели  они  не прикончили хотя бы пару из  них? Мы не  нашли в
доме и одной мертвой крысы или еще какой твари, кроме мертвых людей.
     -- И никаких продуктов жизнедеятельности животных, -- добавил Голдблюм.
     - Чего?
     -- Ну, помета, например.  Если в этом участвовали десятки животных,  на
месте происшествия обязательно остался бы  их помет. Если вы найдете  волосы
животных...
     --  Мы будем искать их очень тщательно. Пропылесосим пол вокруг каждого
трупа. Если удастся найти хотя бы несколько волосков, это во многом прояснит
картину.
     Голдблюм с  силой  провел  руками  по  лицу, словно  желая снять с себя
напряжение и усталость.  На щеках у него выступили отчетливые красные пятна,
но взгляд голубых глаз оставался прежним.
     Помолчав, он добавил:
     --  Есть еще  один момент,  который  меня  тревожит. Жертвы  не были...
съедены. Они были покусаны, исцарапаны... и все такое, но, насколько  я могу
судить, не  тронут ни  грамм  человеческой плоти. Крысы съели бы  все мягкие
покровы тела, чтобы  добраться до внутренних органов. Точно так  поступил бы
любой другой  хищник  или любитель  падали. Здесь  же я ничего подобного  не
наблюдаю. Эти существа убивали целенаправленно и методично, а затем исчезли,
не тронув добычу. Это  ненормально, неестественно. Что же побудило пакостных
тварей на жестокие убийства? Зачем они это сделали?


     После беседы с медицинским экспертом Джек и Ребекка решили поговорить с
соседями. Вполне  возможно,  кто-то  из них что-нибудь да слышал  или  видел
вчера ночью.
     Выйдя  из  дома Вастальяно, они  остановились  на боковой  дорожке. Оба
стояли, одинаковым жестом засунув руки в карманы.
     Серые тучи нависли над землей  еще ниже, чем час назад, небо еще больше
потемнело.  Вокруг  крутились снежинки, правда, их было  не очень много. Они
лениво падали на  землю, если их вдруг не подхватывал порыв ледяного  ветра.
Тогда они  улетали  вдаль,  как  хлопья пепла  с  обгоревшего неба.  Ребекка
сказала:
     -- Я думаю, нам не дадут заниматься этим делом.
     -- Нас отстранят от расследования двух этих убийств? Или всего дела?
     -- Нет, только  этих  двух. Скажут,  что между четырьмя убийствами  нет
прямой связи.
     -- Но ведь связь-то есть.
     -- Я  прекрасно  это  знаю.  Но нам  скажут, что  смерть  Вастальяно  и
Морранта не имеет никакого отношения к гибели Новелла и Коулсона.
     -- Думаю, Голдблюм поможет нам это доказать.
     Ребекка выглядела расстроенной.
     -- Терпеть не могу отстранений. Я привыкла завершать то, что начато.
     -- Нас еще никто не отстраняет.
     -- Ты что, не понимаешь? Если это сделало какое-то животное...
     -- И что из того?
     -- ...то они не смогут классифицировать происшедшее как убийство.
     -- Но это же убийство, -- решительно заявил Джек.
     -- Разве можно предъявить обвинение животному?
     Джек кивнул:
     -- Я понимаю, что ты имеешь в виду.
     -- Вот именно.
     -- Но  послушай!  Если животные были  натренированы убивать, это все же
убийство, а человек, который их натаскивал, -- убийца.
     Ребекка сказала:
     -- Если  бы на трупах  Вастальяно и Росса были собачьи  укусы, то тебе,
возможно,  удалось бы  привлечь внимание  к  этому моменту. Но  какое мелкое
животное можно  натренировать на убийство?  И  заставить выполнять  команды?
Будут это делать крысы? Нет. Кошки? Нет.
     --  Я слышал о тренированных хорьках. Иногда их используют на охоте. Не
для охоты как таковой, а просто  ради  спорта. Добычу  они не  приносят,  от
добычи хорьки оставляют лишь мокрое место.
     --  Хорьки?  Я многое бы отдала  за то,  чтобы видеть, как ты  докажешь
капитану  Грешему,  что  по  городу бродит  некто  с  клетками, наполненными
тренированными хорьками, способными устроить подобную вакханалию.
     -- Да, звучит неубедительно, -- согласился Джек.
     -- Мягко говоря.
     -- Ну и что нам остается?
     Ребекка в ответ только пожала плечами.
     Джеку пришла мысль о Баба Лавелле.
     Колдовство?
     Нет.  Конечно  же, нет.  Еще  можно  было  бы  допустить,  что  Лавелль
специально  обставляет  убийства  таким  жутким  антуражем,  чтобы  запугать
противников   своей  мнимой  колдовской   силой.  Но  представить,  что  его
колдовские чары действительно могут работать, -- это уж слишком.
     И все  же. Как понять эпизод с запертой изнутри ванной? А тот факт, что
ни  Вастальяно, ни его телохранитель не смогли убить ни одного существа  или
животного? А отсутствие -- полное! -- следов их жизнедеятельности?
     Ребекка, догадавшись, о чем в эту минуту думает напарник, отвлекла его:
     -- Ладно, пойдем пообщаемся с соседями.
     Внезапно проснулся ветер. Он заметался вдоль улицы, как живое существо,
злое и коварное.


     Миссис  Киллен,  учительница  в  школе Уэлтон, не  могла  взять в толк,
почему этот вандал разгромил только шкаф Пенни.
     -- Может быть, он хотел разбить все, но почему-то  передумал? Или начал
с твоего шкафа, моя милая Пенни,  а услышав звуки чьих-то  шагов, испугался,
что  его  поймают,  и  скрылся?  Правда,  ночью  школа  закрыта.  И  система
сигнализации  должна  была  сработать. Как же  он  забрался  сюда,  а  потом
выскользнул из здания?
     Сама-то Пенни отлично знала, что  никакой это не вандал.  Она понимала,
что разгром шкафа каким-то образом был  связан с событиями этой  ночи у  них
дома. Но  она не знала, как сказать о них, чтобы ее не  приняли за маленькую
девочку,  и не решилась объяснить миссис Киллен то,  что не могла  объяснить
самой себе.
     Поговорив о  происшедшем и выразив Пенни  искреннее  сочувствие, миссис
Киллен отослала девочку  в подвал, где хранились запасы учебников и школьных
принадлежностей.
     --  Возьми  все, что  испорчено.  Пенни,  --  учебники,  новые тетради,
блокноты, карандаши. И не задерживайся. Урок математики скоро начинается,  а
это тот предмет, которым тебе надо заниматься больше всего.
     Пенни спустилась на первый этаж, постояла у стеклянных дверей, глядя на
порхающие снежинки.  Затем через холл  пошла в заднюю часть  здания -- через
пустой  спортивный  зал, через  класс для  музыкальных занятий,  где вот-вот
должен был начаться урок,  и оказалась перед  дверью в конце коридора. Пенни
открыла  дверь  и  нащупала выключатель. Длинная узкая лестница вела вниз, в
подвал.
     Коридор первого  этажа, по которому она только что прошла, был наполнен
запахом  мела, пыль  от которого спускалась сюда из  всех  классов,  хвойной
мастики, которой  надраивали  пол, сухим  жаром обогревателей. Но в  подвале
запахи были совсем другие.  Пенни уловила испарения от отсыревшего бетона  и
вонь  химикатов,  которыми  регулярно  обрабатывали  подвал  от моли,  чтобы
уберечь  книги  и другую бумажную продукцию. Но отчетливее всего пахло здесь
сыростью, запах был неприятный, хоть и не резкий.
     По  узеньким ступенькам  Пенни  спустилась до конца  лестницы. Ее  шаги
резко  отдавались  от стен  и потолка подвала.  Он тянулся  под всем зданием
школы, от одного конца до другого, и делился на две части. Напротив лестницы
находилась котельная,  отделенная тяжелой железной дверью,  всегда запертой.
Большая  часть подвала  приходилась  на  эту  сторону  от  двери.  В  центре
помещения  стоял массивный  стол,  а  вдоль стен громоздились  металлические
полки с книгами и канцелярскими принадлежностями.
     Пенни взяла с полки пустую  корзинку и стала  отбирать то,  что ей было
нужно.  Она потянулась  за  учебником,  когда услышала позади  себя странный
звук. Тот самый звук! Шипяще-скребуще-шепчущий звук, его она слышала ночью в
своей спальне.
     Пенни посмотрела по сторонам.
     Она никого не увидела. Правда, она и не могла видеть все помещение. Под
лестницей лежали  большие тени. В углу, у самой двери в котельную,  лампочка
на   потолке    перегорела.    Стеллажи   крепились   на   ножках   примерно
пятнадцатисантиметровой  высоты, и, естественно,  под  нижнюю полку свет  не
проникал.  Так  что  здесь  хватало  мест,  где  мог  спрятаться  кто-нибудь
маленький и шустрый.
     Пенни  застыла  на месте  и ждала, прислушиваясь.  Прошли десять долгих
секунд.  Потом  пятнадцать,  двадцать...  звук  не  повторялся.  Пенни   уже
подумала, не почудился ли он ей. Прошло  еще несколько томительных секунд, и
тут  что-то громко  хлопнуло наверху.  Это была  дверь,  отделявшая лестницу
подвала от первого этажа.
     Пенни помнила, что оставила ее открытой.
     Значит, только что кто-то или что-то эту дверь захлопнул.
     С корзинкой, полной книг и школьных принадлежностей, Пенни пошла было к
ступенькам,  но  резко  остановилась.  Сверху  послышались  те  же  звуки --
шипение, скрежет, шепот.
     Ночью  она пыталась  убедить себя в  том,  что  никакого существа  в ее
комнате не было, а был  просто сон. Теперь  Пенни поняла, что это не так. Но
что  же тогда?  Дух? Привидение? Что за привидение? По  крайней мере, не  ее
мама.  Она  бы, пожалуй,  не возражала,  если  бы  где-то  рядом  все  время
находился ее  дух. Это было  бы даже здорово. Но тот дух в лучшем случае был
злым, а в худшем -- весьма опасным и коварным. К тому же привидения не ходят
за людьми, так себя не проявляют, они живут в определенных домах, которые не
могут покинуть.  Тем  более они не  станут бегать по городу,  преследуя одну
девочку.
     Но дверь же кто-то закрыл.
     Может, сквозняк?
     Может  быть.  Но  там,  наверху,  что-то  двигалось. Это точно  был  не
сквозняк. Это было что-то непонятное.
     Может, опять показалось?
     Ты так думаешь?
     Пенни стояла  у самой лестницы, запрокинув голову, стараясь хоть что-то
рассмотреть. Чтобы успокоить себя, она затеяла с собой разговор.
     -- Ладно, если это не привидение, то что же тогда?
     -- Что-то плохое.
     -- Ну, я так не думаю.
     -- Что-то очень-очень плохое.
     -- Прекрати! Прекрати запугивать сама себя! Ведь оно  не  тронуло  тебя
ночью, правда ?
     -- Да, это так.
     -- Ну вот видишь. Значит, все в порядке.
     -- Но зачем оно вернулось?
     Тут  новый звук отвлек Пенни от  внутреннего диалога. Еще хлопок. Но он
совсем не похож на тот, когда захлопнулась дверь в  подвал. Еще раз!  Словно
кто-то  всем  телом  бросается  на  стену.  Как  летняя   муха,  когда   она
бессмысленно бьется в окно.
     Хлопок!
     Неожиданно погас свет.
     Пенни учащенно задышала.
     Хлопки прекратились.
     В этой  внезапной  темноте  Пенни со  всех сторон  окружили странные  и
неприятные звуки. Она чувствовала какое-то движение.
     Уже не одно неизвестное существо было в подвале. Их было много.
     Но кто это был?
     Что-то коснулось ее ноги и быстро исчезло в сплошной тьме.
     Пенни не  выдержала и закричала.  Кричала она  громко, но не настолько,
чтобы ее услышали наверху.
     В музыкальном классе дети запели рождественскую песенку. А миссис Марч,
учительница   музыки,  громко   заиграла   на  пианино.  Шла  подготовка   к
рождественскому вечеру перед каникулами.
     Если бы  Пенни стала кричать  громче, теперь ее все равно  никто  бы не
услышал.  Но и она  сама  из-за музыки и  пения перестала слышать звуки этих
противных существ. Она знала: они все еще  здесь. Она была абсолютно в  этом
уверена.
     Пенни сделала  глубокий  вдох  и решила  не сдаваться.  Ведь она уже не
ребенок!
     "Они не станут меня трогать", -- с надеждой подумала она.
     Но убедить себя в этом не могла.
     Пенни осторожно направилась  к нижней ступеньке  лестницы.  Одной рукой
она держала корзину, другую  вытянула вперед, как  слепая. Да она и на самом
деле ничего не видела в темноте.
     Два окошка  в стене  подвала света почти не пропускали. Во-первых,  они
располагались  слишком  высоко,  на уровне  улицы.  Во-вторых, были  слишком
маленькими.  И вдобавок грязными. Даже в ясный день толку от них никакого не
было, а в такую пасмурную погоду и подавно они не  могли рассеять царивший в
подвале мрак.
     Пенни дошла до лестницы и посмотрела вверх.
     Сплошная темень.
     Она поставила ногу на первую ступеньку.
     Миссис Марч  продолжала  стучать  по клавишам, а дети пели о снеговике,
который вдруг ожил.
     В  конце лестницы, сантиметрах в десяти от пола, возникли чьи-то глаза.
Обладавшее ими существо могло быть размером с  кота. Но, конечно, это был не
кот. Не тот Чеширский кот, который  по желанию мог выставлять напоказ  любую
часть  своего  тела. А Пенни не  была Алисой, и  подвал  школы Уэлтон не был
Страной чудес. Нет, это не Чеширский кот, милое, доброе создание.
     Глаза были большими и яркими. Очень яркими. Гораздо более яркими, чем у
котов. Похожими на два маленьких фонарика. И цвет их тоже необычный: белый с
какими-то серебристыми проблесками. Холодные  глаза внимательно смотрели  на
Пенни сверху.
     Она сняла ногу со ступеньки лестницы.
     Существо, в свою очередь, с лестничной площадки  скользнуло на  верхнюю
ступеньку, сократив расстояние между собой и Пенни.
     Пенни попятилась.
     Существо  миновало  еще  две  ступеньки.  Его  приближение  можно  было
определить  по нараставшей яркости немигающих  глаз. Темнота  скрывала форму
тела.
     Тяжело  дыша, с сердцем,  бьющимся  громче, чем  звуки  музыки наверху,
Пенни  отходила все дальше  назад, пока не уперлась в металлический стеллаж.
Теперь некуда было бежать и негде было спрятаться.
     Спускаясь, существо продвинулось уже на треть лестницы.
     Пенни вдруг захотелось писать. Она припала спиной к полкам и напряженно
сжала ноги.
     Существо прошло пол-лестницы и двигалось все быстрее.
     Наверху, в музыкальном зале, дети явно распелись: звуки  лились громко,
задорно, что миссис Марч одобрительно называла "с силой".
     Краем  глаза  Пенни  заметила  какое-то  движение  в подвале,  какое-то
посверкивание.  С  усилием  оторвав  взгляд  от  существа,  двигавшегося  по
лестнице, Пенни быстро осмотрелась.
     И тут же пожалела, что сделала это.
     Глаза.
     Серебристо-белые глаза.
     Вся темнота была  заполнена ими. Два глаза  уставились на нее с пола, с
расстояния примерно в метр. Они разглядывали ее с холодной бесцеремонностью.
В тридцати сантиметрах от них  светились еще  два  глаза. Еще четыре холодно
поблескивали на метровой высоте над полом, в центре помещения.
     На мгновение Пенни  подумала,  что неверно оценила размеры  существ, но
потом поняла, что эти двое взобрались на рабочий стол посреди подвала.
     Две, четыре, шесть пар глаз  злобно  уставились на нее с полок у стены,
еще три пары устроились на полу рядом с дверью в котельную.
     Одни глаза  оставались  на  месте, другие беспрестанно метались  взад и
вперед.  Были  и  такие,  что  медленно  двигались  по  направлению  к  ней.
Пространство  над  лестницей тоже  было  их. Пенни окружили два десятка этих
существ. Сорок ярких, злобных, неестественных глаз.
     Сотрясаясь  от страха. Пенни  отвела взгляд  от этого  скопища и  снова
посмотрела на лестницу.
     Одинокая  тварь  уже  заканчивала  свой  путь  вниз.  Она  была уже  на
последней ступеньке.


     Соседи Винса Вастальяно жили в таких же домах. Это были комфортабельные
жилища, обставленные дорогой  мебелью.  Городские  эти дома очень напоминали
сельские усадьбы, так они были уединенны.
     Никто из их обитателей не видел, не слышал ничего необычного в ту  ночь
-- ночь крови и убийств.
     Меньше  чем за полчаса  Джек и  Ребекка закончили  обход  соседей Винса
Вастальяно -- и с  востока, и  с запада -- и вернулись на  боковую дорожку к
его дому. Они так же держали руки в карманах -- ветер усиливался буквально с
каждой секундой. Теперь он превратился в свистящий кнут, вытряхивал мусор из
урн,  сотрясал голые деревья, задирал  полы пальто и больно  жалил  открытые
части тела. Головы им девать было некуда, и они втянули их в плечи.
     Снег  шел не переставая  и грозил превратиться в  нешуточный  снегопад.
Улицы еще оставались черными, но скоро они преобразятся.
     Джек и Ребекка подходили  к двери дома Вастальяно,  когда услышали, что
их  кто-то  зовет.  Это  был Гарри  Албек, он раньше  их оказался  на  месте
происшествия.
     Гарри кричал  им из окна  одной из  черно-белых  машин,  припаркованных
вдоль тротуара.  Ветер относил  его  слова в сторону,  и Джек, нагнувшись  к
открытому окну машины, сказал:
     -- Извини, Гарри, я ничего не слышал.
     Слова вырывались наружу вместе с белым паром.
     -- Вас и детектива Чандлер просят срочно связаться с отделом.
     -- А что случилось?
     -- Это связано с  делом,  по которому вы работаете. Еще одно  убийство,
очень похожее на эти. Только, по-видимому, еще более... кровавое.


     Глаза у  них совсем не  напоминали  нормальные глаза. Это были  щели  в
печной дверце, за которой полыхает адский жар. Серебристо-белый  жар. В этих
глазах не было зрачков и сетчатки, как у всех людей и животных. Только белый
адский огонь, пульсирующий и мерцающий.
     Существо  на  лестнице  спустилось с  последней  ступеньки на пол.  Оно
двинулось по направлению  к  Пенни, но  внезапно  замерло, подняло взгляд  и
стало внимательнейшим образом разглядывать девочку.
     Пенни некуда  было  отступать,  металлические  полки  и так  уже больно
впивались ей в лопатки.
     Тут  вдруг  она поняла,  что музыка  наверху  больше не играет. Там все
затихло.  Паралич,  вызванный  страхом,  не позволил  ей сразу осознать, что
песенка "Снеговик,  снеговик" в  музыкальном классе уже  секунд тридцать как
смолкла.
     Спохватившись, она раскрыла рот, чтобы закричать, позвать на помощь, но
в  тот  же  момент  голоса  зазвучали снова. На этот  раз  пели "Рудольф  --
небесный олень". И пели еще громче и воодушевленнее.
     Существо у подножия лестницы продолжало разглядывать Пенни. И, хотя его
глаза не походили  на глаза  животного.  Пенни вспомнила какую-то журнальную
фотографию  тигра, изготовившегося  к  прыжку.  Глаза у  тигра  были  совсем
другими, но объединяло их то, что это были глаза хищников.
     Пенни  уже  привыкла  к  темноте  подвала,   но  по-прежнему  не  могла
рассмотреть,  как  выглядят  существа,  есть  ли  у  них мощные челюсти  или
огромные  клыки.  Все,  что  она  видела,  --   это  леденящий  душу  взгляд
немигающих, бело-огненных глаз.
     Существа справа, как по команде, вдруг двинулись в ее сторону.
     Пенни резко повернулась к ним. У нее перехватило дыхание, а сердце чуть
не выпрыгивало из груди.
     По  движению серебристых глаз Пенни поняла, что они спускаются  с полок
на пол.
     Они нападают!
     Еще двое, сидевшие на столе, тоже спрыгнули на пол.
     Пенни закричала так громко, как только могла.
     Музыка не прекращалась. Ни на такт.
     Никто ее не услышал.
     Все существа, за исключением того, что оставалось у лестницы, собрались
в группу.  Сверкающие  глаза теперь напоминали россыпь бриллиантов на черном
бархате.
     Ни одно из них не подходило к Пенни. Похоже, они чего-то ждали.
     Через мгновение все глаза повернулись к лестнице. Та тварь задвигалась.
Но не по направлению к Пенни, а к своим собратьям.
     Теперь лестница была свободна, хотя ступеньки в темноте она не видела.
     Это какая-то хитрость!
     Она понимала, что теперь дорога открыта, можно бежать.
     Нет. Это -- ловушка.
     Но зачем снова устраивать  ей ловушку? Ведь недавно она уже побывала  в
одной. Они уже давно могли бы обрушиться на нее, давно могли бы убить.
     Пульсирующие серебристо-белые глаза так же следили за Пенни.
     Миссис Марч так же громко играла на пианино. Дети так же дружно пели.
     Пенни, как спринтер-профессионал,  рванула  к лестнице,  вспрыгнула  на
нижнюю ступеньку и помчалась наверх. С каждым шагом она ожидала, что вот-вот
проклятые твари  схватят  ее за  пятки  и  потащат назад. В одном  месте она
споткнулась, чуть не покатившись вниз, но  свободной рукой смогла удержаться
за перила и продолжить рывок  наверх. Вот последняя ступенька. Все, площадка
лестницы.  Вот  дверная  ручка. Уже коридор. Свет, безопасность. Она  быстро
захлопнула за собой дверь, подперев ее спиной. Она едва дышала.
     В  музыкальном  зале продолжали  петь.  Все  та же песня о Рудольфе  --
небесном олене.
     Коридор был абсолютно пуст.
     Пенни  почувствовала,  что  ноги  у  нее  стали  ватными  и  больше  не
подчиняются  ей. Медленно  опустившись,  она  села на  пол, опираясь о дверь
спиной,  и  поставила  рядом  корзинку  с  учебниками.  Все  это  время  она
продолжала держать ее,  да так  крепко, что на  ладони  вспух красный рубец.
Рука сильно болела.
     Песня окончилась.
     Но ее тут же сменила другая -- "Серебряные колокольчики".
     Пенни немного отдышалась,  успокоилась и  попыталась здраво рассуждать.
Что же это за злые маленькие твари? Откуда они взялись? Чего хотят от нее?
     Пенни не нашла ни одного приемлемого ответа ни на один вопрос.
     Она  перебирала одно предположение за другим: гоблины, гремлины или  им
подобные существа.  Но какой это ответ --  здесь ведь настоящая жизнь, а  не
детская сказка.
     Как  ей  быть?  Как  рассказать  о  случившемся,  чтобы  не  показаться
маленьким ребенком? Или, того  хуже, слегка не  в себе? Конечно, взрослые не
любят называть детей сумасшедшими. Ты можешь быть  глупой как пень, лепетать
что-нибудь без  остановки, кусать мебель, дергать  котов  за  хвост  и  даже
разговаривать  со  стенами.  Но,  пока  ты  ребенок,  упомянут  только  твою
"эмоциональную неуравновешенность".
     Если  бы  она  рассказала  миссис  Киллен  или  своему отцу о том,  что
произошло  в школьном  подвале,  они бы  подумали,  что  таким  образом  она
вызывает  к себе  внимание  и  сочувствие, поскольку  до  сих пор  не  может
свыкнуться со смертью матери.
     Действительно,  несколько месяцев после  смерти мамы Пенни болела, была
раздражительной, агрессивной, сторонилась людей. Она доставила немало хлопот
и отцу, и, как ни странно, самой себе тоже.
     Да, тогда  ей понадобилась помощь  других людей. И теперь, расскажи она
обо всем, что  пережила  в подвале,  получится, что такая  помощь  требуется
снова.  Ее   пошлют  к  "консультанту",  который  на  самом  деле   окажется
обыкновенным психиатром.  И он ей не поверит. Поверят только в  одном случае
--  если сами увидят то, что довелось пережить ей. Или  когда  для нее будет
уже слишком поздно...
     Да, тогда бы они поверили. Когда бы ее уже не было.
     Сама Пенни не сомневалась:  рано или поздно существа с горящими глазами
постараются  ее  убить. Она не понимала, зачем  им это, но  ощущала  их злые
намерения, необъяснимую ненависть. Пока ей не причинили никакого физического
вреда, это правда, но  они  становятся все наглее.  Прошлой ночью существо в
спальне  повредило  только пластиковую бейсбольную  биту, которой  орудовала
сама Пенни. Но сегодня они разорили ее  шкаф в школьной раздевалке, а теперь
осмелились показаться и угрожать  ей, зверски напугав Пенни в  этом чертовом
подвале.
     Что же дальше?
     Только худшее.
     Видимо, им доставлял удовольствие страх, который они внушали. Казалось,
больше всего  они хотели внушить ей ужас. Но когда-то, как и кошка, играющая
с мышкой, они устанут от этой игры. И...
     Пенни невольно содрогнулась при этой мысли.
     "Что же мне делать?" -- подумала она с жалостью к самой себе.
     "Что же мне делать?"


     Из отеля, который считался лучшим в городе,  открывался вид  на Сэнтрал
Парк. Именно здесь Джек и  Линда провели свой  медовый месяц  тринадцать лет
назад.  Они  не  могли  позволить  себе  Багамы,  или Флориду, или  хотя  бы
Кэтскиллз.  Они  остались в  городе, поселившись  в старинной гостинице, что
было для них большой  роскошью. Это был незабываемый  медовый месяц  --  три
дня, заполненные смехом,  любовью и долгими разговорами о будущем. Тогда они
пообещали  себе отправиться на Багамы через десять  лет. Но через десять лет
двое детей и новая  квартира требовали от  них иного. Поездку на  Багамы они
отложили  еще на пять лет. А через год Линда умерла. Полтора года  после  ее
смерти  Джек часто  думал  о  Багамах,  которые теперь  ненавидел,  и  часто
вспоминал этот старый отель.
     Убийство произошло на пятнадцатом этаже. Возле лифта был выставлен пост
--  двое  полицейских  в  форме,  Йигер  и  Тафтон.  Они  пропускали  только
полицейских и тех, кто снимал номера на пятнадцатом этаже.
     Ребекка спросила Йигера:
     -- Кто потерпевшие?
     Тот ответил:
     -- По крайней мере, двое из них -- типичные мафиози.
     У  Йигера  были огромные желтые зубы, и  каждую  паузу в  своей речи он
сопровождал непроизвольным движением языка по зубам.
     Стоило Йигеру сделать очередное движение языком вдоль зубов, в разговор
вступил Тафтон:
     -- Представляете себе  таких быков -- высокие,  с мощными ручищами. Шею
им обухом не перешибить: они подумают, что это просто дунул ветерок.
     Йигер добавил:
     -- Третий парень был одним из Карамацца.
     Он  замолчал, и его язык начал движение вдоль верхних зубов,  оглаживая
их снаружи и изнутри.
     -- Член семьи Карамацца...
     Новая пауза, и он прошелся языком по нижним зубам.
     -- ...его зовут...
     Еще одно движение во рту.
     -- Его зовут Доминик Карамацца.
     Джек воскликнул:
     -- О черт! Брат Дженнаро?
     -- Да, младший брат "крестного отца", любимый брат, его правая рука.
     Все  это  быстро  сообщил  Тафтон,  пока   Йигер   совершал   очередную
манипуляцию  языком. Тафтон  буквально  выпаливал фразы. Джек  подумал,  что
тягучая  речь Йигера была для него постоянным  раздражающим фактором.  Они и
внешне очень  различались:  один -- долговязый, другой --  плотно сбитый,  с
резкими, выразительными жестами, заостренными чертами лица.
     -- Его не просто убили, -- продолжал он, -- его буквально  разорвали на
куски. Не думаю, чтобы какое-нибудь  похоронное бюро взялось  бы подготовить
тело  для  погребения  в открытом гробу.  Вы  же знаете, какое  значение эти
сицилийцы придают похоронам!
     Джек хмуро заметил:
     -- Скоро по улицам потекут реки крови.
     -- Похоже на новую войну  кланов, какой мы  не видели уже много лет, --
согласился с ним Тафтон.
     Ребекка спросила:
     -- Доминик? Не тот ли, о ком все лето писали газеты?
     Йигер кивнул:
     -- Ага... Окружной прокурор уже почти прищучил его за...
     Стоило Йигеру  замешкаться, облизывая  мясистым  розовым языком большие
желтые зубы, как Тафтон тут же воспользовался паузой:
     --  ...за  торговлю  наркотиками.  Он  контролирует   весь  наркобизнес
Карамацца.  Двадцать  лет его пытались посадить за решетку,  но  он тоже  не
промах. Такой хитрый  лис никогда  бы не сел. Каждый раз он покидал зал суда
победителем.
     Джек спросил:
     -- Что он делал в отеле?
     -- Думаю, прятался, -- ответил Тафтон.
     -- И зарегистрировался под вымышленным именем, -- добавил Йигер.
     Тафтон продолжал:
     -- Окопался здесь  с двумя  гориллами.  Они  знали,  что кто-то  за ним
охотится, и готовы были защищать его. Но не сумели. Прикончили и их.
     Йигер с издевкой переспросил:
     -- Прикончили?
     Он   в  очередной  раз   прошелся  по   зубам,  издавая  отвратительный
причмокивающий звук:
     --  Это называется прикончили,  черт возьми? Это  можно  назвать только
полным истреблением. Какая-то чертовщина! Если быть  точными, то их, похоже,
жевали. Да! Разжевали на куски.
     Дверь   в  двухкомнатный   люкс   полицейским,   прибывшим   на   место
преступления, пришлось взламывать. Судмедэксперт, фотограф  и специалисты из
лаборатории занимались каждый своим делом.
     Гостиную,  в  бежевых и  васильковых  тонах,  обставленную  современной
мебелью,  можно было бы  назвать  уютной, если бы  не  следы крови. Они были
повсюду.
     На полу гостиной рядом с перевернутым кофейным столиком  на спине лежал
мужчина лет тридцати. Высокий, сильный. Черные брюки и рубашка были изодраны
в  клочья, рубашка из белой превратилась  в  малиновую  --  так ее пропитала
кровь.  Тело  убитого  было  почти  в  таком  же состоянии,  что  и  останки
Вастальяно и Морранта, -- зверски искусано и обезображено.
     Ковер вокруг жертвы был пропитан кровью, но место битвы не ограничилось
этой частью комнаты.  Через  всю гостиную, туда и обратно, пролегал широкий,
извилистый  красный  след  --  панические  передвижения  жертвы,  пытавшейся
убежать от нападавших.
     Джек почувствовал, что к горлу подступает тошнота.
     Ребекка не выдержала:
     -- Какая-то чертова скотобойня.
     Убитый  пытался  воспользоваться  оружием:  его  наплечная  кобура была
пуста, а пистолет с глушителем 38-го калибра лежал рядом.
     Джек остановил одного из экспертов, собирающего мазки крови:
     -- Вы не трогали пистолет?
     Тот ответил с обидой в голосе:
     -- Конечно,  нет.  Мы  возьмем  его  в лабораторию  и  попытаемся снять
отпечатки.
     -- Интересно, стреляли из него или нет?
     -- Это я могу вам точно сказать. Мы нашли четыре стреляные гильзы.
     -- Калибр этот?
     -- Ага...
     -- А пули? -- спросила Ребекка.
     -- Тоже нашли. Все четыре.
     И стал подробно объяснять:
     -- Две  -- в стене, одну --  в наличнике двери, а  еще одну -- прямо  в
спинке этого кресла.
     Ребекка констатировала очевидное вслух:
     -- Похоже, он ни разу не попал, куда целился.
     -- Видимо, так.
     Джек задумчиво произнес:
     -- Не мог же он промахнуться все четыре раза, если стрелял в упор.
     Эксперт раздраженно хмыкнул:
     -- Если бы я знал, черт возьми.
     Пожав плечами, он опять занялся своим делом.
     В спальне крови оказалось больше, чем  в гостиной: там было  два трупа.
Полицейский  фотограф со знанием дела  щелкал аппаратом  с  разных ракурсов,
медицинский эксперт Брендан Малгру,  высокий  худощавый  человек  с торчащим
кадыком, фиксировал положение обоих трупов.
     Одна из  жертв  лежала  на  огромной  двуспальной  кровати,  вытянув  к
изголовью  босые  ноги.  Рукой  он  сжимал  вспоротое  горло,  вторая  рука,
вытянутая вдоль тела, была развернута ладонью кверху.
     Махровый его халат превратился в костюм из крови.
     -- Доминик Карамацца, -- сказал Джек.
     -- Откуда  ты знаешь? -- спросила Ребекка, вглядываясь  в изуродованное
до неузнаваемости лицо мужчины.
     -- Интуиция подсказывает.
     Второй мертвец лежал  плашмя  на  полу. Его  голова  была  повернута  в
сторону,  а  лицо  просто располосовано.  Та  же  экипировка  телохранителя:
рубашка с открытым воротом, черные брюки и наплечная кобура.
     Джек  отвел глаза  от  этой  плоти,  превращенной  в  фарш. У него явно
начались нелады с  желудком:  приступы тошноты  сменялись изжогой. Он понял,
что настало время ментоловых таблеток, и начал искать их в кармане.
     Обе жертвы  в спальне были вооружены, но и  им оружие не  помогло. Тот,
что лежал на полу, все еще сжимал в руке пистолет с глушителем -- такой  же,
как у его коллеги в гостиной.
     Доминик Карамацца оружие в  руке не удержал, оно валялось неподалеку  в
скомканных простынях.
     Джек прокомментировал:
     --  "Смит  и  вессон",  "магнум-357".  Оставляет   в  противнике  дырку
величиной с кулак.
     В отличие от пистолета револьвер не имел глушителя.
     Ребекка заметила:
     -- Выстрел из такой пушки в помещении должен наделать немало шуму.
     Джек спросил Малгру:
     -- Стреляли из обоих пистолетов?
     Медэксперт кивнул:
     --  Да. Магазин  пистолета,  судя  по разбросанным гильзам,  расстрелян
полностью. Из "магнума" сделано пять выстрелов.
     -- И ни одного попадания в цель, -- заметила Ребекка.
     Малгру согласился:
     -- Похоже, что  так. Тем не  менее  берем  мазки  со всех  пятен крови,
рассчитывая получить образец крови, не принадлежащей убитым.
     Им пришлось посторониться, чтобы не мешать фотографу, и Джек заметил  в
стене слева от кровати две большие дыры.
     -- Это из "магнума"?
     --  Да. --  Кадык  Малгру  качнулся, как гиря, вверх-вниз. -- Обе  пули
пробили стену и вылетели в соседнюю комнату.
     -- Господи! Там никто не пострадал?
     -- Нет, никого  не задело, но парень в  соседнем  номере чуть  с ума не
сошел.
     -- Его можно понять.
     -- Он успел кому-нибудь об этом рассказать?
     -- Может  быть, его  опрашивал кто-то  из  патрульных,  но официального
допроса еще не было.
     Ребекка взглянула на Джека:
     -- Давай займемся, пока он свеженький.
     -- Хорошо, только подожди еще секунду. Еще один вопрос. А  эти  трое...
Не были ли они... искусаны до смерти?
     -- Похоже, что так и есть.
     -- Укусы крыс?
     -- Следовало бы дождаться результатов анализов и вскрытия...
     -- Пока мне хотелось бы услышать неофициальную точку зрения, -- уточнил
Джек.
     -- Ладно. Раз неофициально... Это не крысы.
     -- Собаки? Кошки?
     -- Не похоже.
     --  Вы обнаружили какие-нибудь следы пребывания здесь животных? Волосы,
еще что-нибудь?
     Малгру был удивлен:
     -- Я  уже думал об  этом, но странно, что  и вы заговорили о  том же. Я
искал везде, но ничего не смог найти.
     -- Еще что-нибудь странное, необычное?
     -- Вы не обратили внимания на дверь?
     -- А кроме двери?
     -- Разве этого недостаточно?
     Малгру ошеломленно уставился на них.
     -- Послушайте, первым  двум полицейским пришлось взломать дверь номера.
Она была заперта изнутри. Окна  тоже заперты изнутри, причем, судя по всему,
их не открывали со времени последней покраски. И убийцы... будь то  люди или
животные...  Как им  удалось  выбраться отсюда?  Вот вам  первая  загадка --
запертая изнутри дверь! Мне лично все это кажется странным, а вам?
     Джек тяжело вздохнул:
     -- По правде  говоря,  эти странности,  повторяясь  из раза  в раз, уже
становятся вещами обыденными.


     Тед Джернсби, техник  телефонной компании, возился с  распределительной
коробкой в колодце неподалеку от школы Уэлтон. Мрак в глубокой шахте колодца
рассеивали  осветительные лампы, которые  они  с  Энди  Карнсом принесли  из
грузовика. Лампы давали не  только свет,  но и  какое-то тепло, достаточное,
чтобы его  чувствовать и  думать,  что в колодце сейчас лучше, чем на улице,
продуваемой  холодным  ветром. Но  все-таки он замерз: приходилось  работать
голыми руками, и пальцы совсем окоченели.
     Хотя дождевые  колодцы не соединялись  с канализационной  системой,  до
Теда  время от  времени  долетал тяжелый  гнилостный  запах,  порой до  того
сильный,  что заставлял Теда  не  просто  морщиться,  а  испытывать приступы
тошноты.  Он  хотел  только  одного  --  чтобы  Энди  побыстрее  вернулся  с
источником питания и они побыстрее закончили ремонт.
     Тед  положил на пол  узконосые плоскогубцы, поднес  руки  ко рту и стал
обогревать  их своим  дыханием.  Он  отошел  от  лампы,  чтобы  взглянуть на
неосвещенную часть подземного туннеля.
     В глубине туннеля заколебался, задрожал свет  карманного  фонарика. Это
Энди. Наконец-то!
     Но почему он бежит?
     Энди  Карнс вынырнул из  темноты, тяжело  дыша.  Ему  было  двадцать  с
небольшим,  то есть он был  вдвое  моложе Теда. Они работали  вместе  только
неделю. Энди был  красавец  с  белокурыми  волосами,  здоровым цветом лица и
веснушками, которые напоминали капли воды на сухом песке. Ему бы самое место
быть где-нибудь на пляже в Майами или Калифорнии, а не  в колодце Нью-Йорка.
Сейчас  он  был настолько бледным, что веснушки  на  его лице превратились в
темные дырочки. Глаза у него были какие-то дикие, и весь он дрожал.
     -- Что случилось? -- спросил Тед.
     Энди, стуча зубами, с трудом выдавил:
     -- Там, в боковом туннеле.
     -- Что там такое?
     Энди с ужасом оглянулся:
     -- Слава Богу, они за мной не погнались.  Я уж боялся, что они охотятся
за мной.
     -- Что ты несешь?
     Энди открыл  было рот,  но  заколебался  и  покачал головой. Испуганным
голосом он сказал Теду:
     -- Ты мне не поверишь  никогда в жизни. Я сам в это с трудом верю, но я
видел все собственными глазами.
     Тед нетерпеливо отстегнул  фонарик от пояса с инструментами  и уже было
направился туда, откуда только что прибежал Энди, но тот крикнул:
     -- Погоди, Тед! Это может быть... очень опасно.
     -- Почему? -- твердым голосом спросил он напарника.
     --  Эти глаза... -- Энди передернуло при этих словах. -- Их  я в первую
очередь  и  увидел.  Множество  глаз,  сверкающих в темноте.  Там, в глубине
бокового отсека.
     -- И всего-то? Какая-то кучка  крыс... Стоит из-за них так волноваться.
Поработаешь под землей еще пару недель и привыкнешь к ним.
     -- Нет, там  были не  крысы. Ведь у  крыс глаза красные,  верно?  А эти
белые. Или... как будто серебристые. Да, серебристо-белые. Очень яркие. И не
потому, что  отражали свет моего  фонарика. Нет. Я и не светил в ту сторону,
когда они показались. Они сами  светились. Излучали  свой свет. Буквально...
пятна огня,  ярко  горящего пламени.  Заметив  их,  я посветил фонариком,  и
оказалось,  что они находились чуть ли не в двух метрах от меня, эти чертовы
чудища, буквально у меня под ногами.
     Тед не выдержал:
     -- Какие еще чудища? Говори толком.
     Энди стал  их  описывать, и голос у него  дрожал. Тед терпеливо  слушал
его, не перебивая, но  в глубине души твердо  знал, что  в  жизни такого  не
бывает.  Знать-то  знал,  но  предательский  холодок  страха  несколько  раз
пробежал по  его  спине.  Тем более  нельзя  все так  оставлять. Несмотря на
протесты Энди,  он  пошел в туннель. И  ничего там не обнаружил,  не то  что
чудищ,  описанных  Энди. Он даже завернул  за  угол и  прошел еще  несколько
метров вглубь. Ничего. Фонарик освещал пустоту.
     Тед вернулся обратно.
     Энди ждал его,  оставаясь  в пятне  света  от рабочих ламп  и с опаской
всматриваясь в темноту. Лицо его было таким же бледным.
     -- Абсолютно ничего.
     -- Они были там минуту назад.
     Тед молча выключил фонарик, снова прикрепил его к поясу и, засунув руки
в отороченные мехом карманы, сказал:
     -- Сегодня ты в первый раз работаешь под землей.
     -- Ну и что?
     -- Раньше ты этого не делал?
     -- Ты имеешь в виду, спускался ли я в канализацию?
     --  Это не канализация,  это дренажная система. Так бывал ты раньше под
землей?
     -- Нет. А какое отношение это имеет к происходящему?
     --  У тебя не  бывало  так,  что  в  переполненном кинотеатре  ты вдруг
чувствовал себя... запертым, одиноким?
     -- Я не страдаю клаустрофобией, -- резко среагировал Энди.
     --  А  тут нечего стесняться. С моими напарниками прежде такое  бывало.
Некоторые  ощущают  дискомфорт,  оказавшись в  ограниченном пространстве:  в
лифтах, в переполненных людьми помещениях. И  это  вовсе не значит,  что они
страдают  клаустрофобией. Но, попадая на ремонтные работы под землей, многие
чувствуют себя  подавленными,  начинают дрожать  и задыхаться. Кажется,  что
стены  движутся  на  тебя,  слышатся  какие-то  загадочные  звуки,   чудятся
видения... Если это то, что сейчас происходит с тобой, не  надо волноваться,
парень. Это не значит, что тебя уволят или что-то в этом роде.  Уверяю, нет.
Просто постараются не посылать тебя на подземные работы. Вот и все.
     -- Тед, но я ведь действительно видел их, я тебе клянусь.
     -- Энди, там ничего нет. Я туда ходил и убедился в этом.
     -- Но я видел их!


     Рядом с  люксом  Доминика  Карамацца находился  внушительный и красивый
номер с огромной кроватью, письменным столом, двумя креслами, бюро и шкафом.
Все  там было нежно-коралловым.  Занимал номер Берт  Уикки, мужчина  лет под
пятьдесят,  высокий  --  около  шести  футов, когда-то  несомненно стройный.
Сейчас  атлетическое  тело  его  напоминало  груду  мяса, проросшего  жиром:
массивные плечи стали округлыми, грудь  -- тоже, живот нависал над ремнем, а
брюки туго  обтягивали толстые ляжки.  Очень может быть,  что прежде это был
привлекательный  мужчина,  но  теперь  лицо его  являло  последствия  многих
излишеств  -- обжорства,  пьянства,  курения. Размытые черты лица  дополняли
налитые кровью, чуть навыкате, глаза.
     В   комнате,    где   нежно-коралловый   цвет   дополнялся   бирюзовыми
вкраплениями, Уикки смотрелся как жаба на праздничном торте.
     Голос его удивил Джека. Он ожидал,  что тот заговорит медленно и густым
басом. Уикки оказался неистовым холериком. Он не мог сидеть на одном  месте:
вскакивал,  бегал по  комнате, снова садился, снова вскакивал,  вышагивая по
комнате,  и при этом говорил, отвечал на вопросы и... жаловался!  Берт Уикки
жаловался не переставая!
     -- Это ведь не займет много времени, правда? Мне уже пришлось  отменить
одну деловую встречу. Неужели придется отменить и следующую?
     Джек успокоил его:
     -- Не волнуйтесь, мистер Уикки, нам не потребуется много времени.
     -- Я  завтракал здесь, в номере. Не очень  хороший  завтрак, надо прямо
сказать:  апельсиновый  сок был  слишком  теплым,  а кофе, наоборот, слишком
холодным.  Я  заказывал  хорошо  прожаренную   яичницу,  так   они  принесли
пережаренную.  А  ведь  от  отеля с такой репутацией  и  такими ценами можно
ожидать хотя бы приличного завтрака в номер. Ну ладно. Я побрился,  оделся и
стоял  в ванной,  причесываясь,  когда  услышал крики.  За  ними  последовал
душераздирающий  вопль. Я вышел из ванной, прислушался и понял, что кричат в
соседнем номере. И еще я понял, что вопит не один человек, а несколько.
     -- Что это были за крики? -- задала вопрос Ребекка.
     -- Как от внезапного испуга, страха. Да-да, животного страха.
     --  Нет, я хотела спросить, не помните  ли вы слов, которые выкрикивали
ваши соседи?
     -- Никаких слов в этих криках не было.
     -- Может быть, какие-нибудь имена?
     -- Никаких слов или имен, ничего подобного.
     -- Что же тогда?
     -- Ну,  может, там были слова  или имена, а может, и то и другое. Через
стену  трудно расслышать. Но шум был явный, и я подумал: "Господи, еще здесь
что-то случилось!" Эта поездка не заладилась с самого начала.
     Уикки не  просто жаловался, он оказался настоящим нытиком. У Джека даже
зазудели зубы.
     -- Что было потом? -- спросила Ребекка.
     -- Ну, крики, собственно, длились недолго. Там сразу начали стрелять.
     -- Тогда это и появилось? -- спросил Джек, указывая на дыры в стене.
     -- Нет, в стену они попали где-то через минуту после начала  пальбы. И,
черт  возьми, из чего это построено, если  стены можно так легко прострелить
насквозь?
     -- Когда в ход пускают "магнум-357", никакие стены его не остановят, --
ответил Джек.
     --  Не  стены,  а  туалетная бумага,  --  не  унимался  Уикки  в  своем
настойчивом  желании  унизить  владельцев  отеля.  Он  подошел  к  телефону,
стоявшему на прикроватной  тумбочке,  и, положив руку на  аппарат, продолжал
рассказывать: -- Как только началась стрельба, я бросился к телефону и велел
телефонисту  на  коммутаторе  срочно вызвать полицию.  И  знаете,  когда они
приехали?  Интересно,  в  этом   городе  полицейские  всегда  так  долго  не
приезжают, если кто-то нуждается в защите?
     -- Мы стараемся как можем, -- ответил Джек.
     -- Так вот, я положил трубку и остановился, не  зная, что делать. Вопли
и   стрельба   продолжались,  и  тут  я  сообразил,  что  могу  оказаться  в
простреливаемой  зоне.  Пошел  в  сторону  ванной,  решив  закрыться  там  и
отсидеться до прихода полиции. И тогда, о Боже, я действительно оказался под
огнем! Первая пуля, пробив стену,  прошла буквально  в сантиметрах  от моего
лица.  Вторая  -- еще ближе.  Я упал на  пол и  вжался в  ковер.  Но эти два
выстрела оказались последними, а через несколько секунд затихли и крики.
     -- И что потом? -- поинтересовался Джек.
     -- Потом я стал ждать полицейских.
     -- Вы не выходили в коридор?
     -- А зачем?
     -- Ну, чтобы прояснить обстановку.
     --Да вы в своем уме? Кто скажет, на что я мог напороться  в коридоре? А
если бы там торчал один из них, с пистолетом в руке?
     -- Значит, вы никого не видели? И не слышали чего-нибудь определенного,
вроде имен?
     -- Я же говорил, что нет.
     Джек не знал, о  чем  еще  его  можно было  спросить. Он  посмотрел  на
Ребекку. Она тоже выглядела озадаченной: еще один тупиковый вариант.
     Они встали, но  Берт Уикки,  не желая  замечать, что разговор  окончен,
продолжал ныть:
     -- Эта поездка не задалась с самого начала. В самолете я оказался рядом
с неугомонной старухой из Пеории. Она болтала без умолку от самого Чикаго. А
самолет  бросало в  такие  воздушные  ямы!..  Вчера сорвались две сделки.  А
вдобавок ко всему я обнаруживаю, что этот  отель кишит крысами. И ведь такой
дорогой отель!
     -- Крысы? -- быстро переспросил Джек.
     -- Что-что?
     -- Вы сказали, что отель кишит крысами?
     -- Да, именно так.
     --И вы их видели? -- спросила Ребекка.
     --  Это просто срам!  Такая  гостиница,  с такой репутацией и вся кишит
крысами.
     -- Так вы их видели или нет? -- переспросила Ребекка.
     Уикки, настороженно подняв голову, спросил:
     -- С чего вдруг вас заинтересовали  эти крысы? Они,  по-моему, не имеют
отношения к убийствам.
     -- Вы видели их или нет? -- В голосе у Ребекки появился металл.
     --  Ну,  если быть точным,  то нет. Я их  слышал. Слышал их писк внутри
стен.
     -- Внутри стен?
     --  Точнее,  в  отопительных  трубах. Судя  по  звукам, они были  очень
близко, прямо  в стене  моего  номера,  но  вы ведь сами знаете,  как далеко
разносится звук по металлическим трубам. Крысы могли быть и на другом этаже,
и даже в другом крыле здания, но создается впечатление,  что  они  рядом.  Я
взобрался  вон на тот стол, приложил ухо к вентиляционной решетке и клянусь:
они были рядом, в нескольких сантиметрах от меня. Слышался их писк. Забавный
такой писк. То ли лопотание, то ли улюлюканье. Их было не меньше полудюжины,
опять  же  судя  по звукам.  Я  слышал, как  их  когти стучали по металлу...
отвратительный скрежещущий звук, от которого мурашки идут  по всему телу. Я,
конечно, пожаловался, но менеджмент  тут  оставляет  желать  лучшего  --  им
просто наплевать на ваши жалобы. По тому, как они относятся к своим жильцам,
можно судить, что это далеко не один из лучших отелей в городе.
     Джек догадался,  что  ко  времени  появления  крыс  Уикки  уже  накалил
администрацию  мелкими  придирками  и  своим  нытьем  и  в  нем видели  либо
законченного невротика,  либо  скупердяя,  увиливающего от  оплаты  услуг по
причине неудовлетворительного сервиса.
     Подойдя к окну, Уикки посмотрел  вверх, на зимнее небо,  затем вниз, на
заснеженную улицу, и резюмировал:
     -- Ну  вот, теперь еще  и  снег  посыпал, и погода ухудшится  донельзя,
чтобы уже окончательно все испортить! Где тут справедливость?
     В глазах Джека он перестал быть жабой на торте.
     Теперь Уикки  напоминал  огромного,  жирного,  волосатого  и капризного
ребенка.
     Ребекка спросила:
     -- Когда вы услышали крыс?
     -- Сегодня утром.  Я только-только успел позавтракать и  позвонить вниз
дежурному  портье, чтобы сказать, как погано здесь кормят. Дежурный со  мной
не согласился,  я  положил  трубку и именно  тогда  услышал  шевеление крыс.
Послушав их возню и убедившись, что это могли быть только крысы, на этот раз
я  позвонил  самому  управляющему.  Но  и  этот  разговор  не   дал  никаких
результатов. Вот тогда я и решил принять душ, одеться, упаковать вещи, чтобы
до  первого делового свидания зарегистрироваться в другой гостинице. С  меня
довольно.
     -- Вы  не могли  бы вспомнить точное время, когда  послышалась крысиная
возня?
     -- С  точностью до  минуты  не скажу, но было это  примерно  в половине
девятого.
     Повернувшись к Ребекке, Джек сказал:
     -- Всего за час до убийства в соседнем номере.
     Ребекка выглядела озадаченно.
     -- Одна загадка за другой, -- только и сказала она.


     Три изуродованных тела все  еще лежали в номере  Карамацца там, где  их
настигла  смерть.  Эксперты  продолжали  работать. Один  из них  старательно
пылесосил ковер в гостиной: все содержимое пыльного мешка ждет скрупулезного
лабораторного исследования.
     Джек и Ребекка  занялись ближайшей решеткой отопительной  системы.  Она
закрывала  отверстие  размером  30 на  20  сантиметров  в  стене  под  самым
потолком. Приставив к стене стул, Джек встал на него и начал разглядывать ее
устройство.
     --  В  вентиляционное  отверстие  по  всему периметру вмурован железный
уголок. Решетка  привинчена  к  нему  мощными шурупами,  --  начал он  вести
репортаж сверху.
     Ребекка подтвердила:
     -- Даже отсюда видны головки двух шурупов.
     -- Ничего хитрого. Но если кому-то понадобилось бы проникнуть в комнату
через  вентиляционный  выход, потребовалось бы как минимум отвинтить хотя бы
один шуруп, чтобы отодвинуть решетку в сторону.
     -- И крысы на такое просто не способны, -- констатировала Ребекка.
     -- Если бы даже это была очень  умная крыса, какой никогда еще  не было
на земле, своего рода Альберт Эйнштейн среди крыс, ей такая работа все равно
оказалась бы не по зубам. Изнутри торчит лишь заостренный  конец шурупа. Чем
бы она могла ухватиться за него, а уж тем более вывинтить? Своими лапками?
     -- Ни лапами, ни зубами, -- подтвердила Ребекка.
     -- Да, для такой работы требуются сильные и умелые человеческие пальцы.
Но вентиляционный выход слишком мал для человека. Даже для ребенка.
     Ребекка высказала новое предположение:
     --  Давай  представим  себе, как множество  крыс,  несколько  десятков,
бьются в вентиляционной шахте, пытаясь выбраться из нее через это отверстие.
Если такая орава станет давить на решетку изнутри,  не исключено, что шурупы
выскочат  из  отверстий,  а  решетка в  конце  концов  вывалится,  освободив
грызунам путь в комнату.
     -- Не исключено.  Но даже  для  таких действий  крысы  должны были быть
умнее, чем  они  есть. Решетка  могла бы  вывалиться лишь  при  условии, что
отверстия в ней больше, чем шляпки шурупов.
     Джек  слегка  подвигал  решетку.  Она  чуть-чуть  подалась  вверх-вниз,
вперед-назад. Но едва ощутимо.
     -- Эта штука стоит на своем месте очень прочно.
     -- Но какая-нибудь другая может быть не так тщательно закреплена, -- не
сдавалась Ребекка.
     Джек спустился со стула.
     Они  обошли заново весь номер: еще  две решетки оказались  в  гостиной,
одна в спальне и одна в ванной.
     Все они были закреплены намертво.
     -- Через  трубы отопительной системы, -- вынес  Джек свой  вердикт,  --
никто пробраться сюда не мог. Если даже предположить, что крысы, навалившись
на решетку  большой  массой,  умудрились выдавить  ее, то никто  в  жизни не
убедит  меня,  что  они убрались  отсюда через  то  же  отверстие, аккуратно
привинтив решетку на старое место.  Ни одна крыса,  никакое другое животное,
как бы его ни дрессировали, не способно справиться с такой задачей.
     -- Нет. Конечно же,  нет, -- подтвердила Ребекка, -- это звучит  просто
смешно.
     -- Итак, -- произнес Джек.
     -- Итак, -- подхватила Ребекка и, вздохнув, сформулировала свой вопрос:
-- Ты готов считать  простым совпадением тот факт, что  Уикки  услышал возню
крыс в стенах своего  номера незадолго до того, как трое человек здесь  были
искусаны насмерть?
     -- Я не люблю совпадений, -- сказал он.
     -- Я тоже.
     -- В конце концов оказывается, что они никакие не совпадения.
     -- Вот именно.
     -- Но на  этот раз, скорее  всего,  именно так и  было. Я имею  в  виду
совпадение. Если только...
     -- Если только что?
     -- Если только  не принимать в расчет вмешательство потусторонних  сил,
черной магии...
     -- Нет уж, уволь.
     -- ...или демонов, проходящих сквозь стены...
     -- Джек, ради Бога!
     -- ...приходящих, чтобы убить, и исчезающих затем совершенно бесследно.
     -- Я не хочу этого слышать!
     Джек улыбнулся ей:
     -- Я шучу, Ребекка.
     --  Черт тебя  побери.  Ты, может  быть, и  пытаешься  изобразить,  что
говоришь это ради шутки, но я-то чувствую, что в глубине души ты...
     -- Я просто открыт к восприятию всего нового.
     -- Если ты действительно хочешь обернуть все это в шутку...
     -- Да. Это просто шутка.
     -- Ну вот, опять.
     -- Может быть,  у меня и чрезмерно  открытая  душа, но зато меня нельзя
назвать человеком с негибким интеллектом.
     -- Меня тоже.
     -- Или упрямым.
     -- Меня тоже.
     -- Или трусливым.
     -- А что под этим может подразумеваться?
     -- Догадайся сама.
     -- Ты хочешь сказать, что я напугана?
     -- А разве нет, Ребекка?
     -- Чем именно?
     -- Ну, хотя бы тем, что произошло вчера ночью.
     -- Ничего подобного.
     -- Тогда давай поговорим об этом.
     -- Только не сейчас.
     Джек взглянул на часы.
     -- Двадцать  минут  двенадцатого. Ленч начинается  в двенадцать,  а  ты
обещала поговорить об этом во время ленча.
     -- Я сказала: если у нас будет время пообедать.
     -- У нас будет время пообедать.
     -- Сомневаюсь.
     -- А я уверен, что будет.
     -- Здесь еще много работы.
     -- Продолжим после ленча.
     -- Еще нужно опросить стольких людей.
     -- Возьмемся за них после обеда.
     -- Ты просто несносен, Джек.
     -- Я неутомим.
     -- Ты упрям.
     -- Я целеустремлен.
     -- Да, черт же побери!
     -- И очарователен тоже.
     Похоже,  что  с этим  она  не  согласилась. Отойдя  в сторону,  Ребекка
задержалась возле изуродованного трупа.
     За  окнами валил густой  снег. Небо совсем потемнело.  Еще не кончилось
утро, а казалось, что уже наступили сумерки.


     Лавелль показался в дверях черного хода. По  крыльцу он спустился вниз,
на бетонную площадку  перед домом, остановился у газона с пожухлой  травой и
посмотрел вверх, на гущу падающего снега.
     Никогда раньше  он не  видел снега. Разве  что на  фотографиях. За свои
тридцать лет  он успел побывать  на  Гаити,  в  Доминиканской Республике, на
Ямайке, на некоторых островах Карибского бассейна и, оказавшись весной этого
года в  Нью-Йорке,  опасался  здешней зимы. Но,  вопреки  ожиданиям,  она не
принесла  ему дискомфорта.  Более того,  он воспринял ее с  радостью.  Может
быть, потому, что пока зима  была ему в диковинку. Когда-нибудь она надоест,
но пока даже ледяной ветер и холодный воздух приятно бодрили.
     К  тому  же этот  великий  город  оказался огромной  кладовой  энергии.
Энергии, от которой он зависел, -- энергии зла.
     Конечно,  зло существовало повсюду, в любом  уголке мира,  а не в одном
только Нью-Йорке. На островах  Карибского моря его тоже было  предостаточно.
Именно там  он  и начал восемь  лет  назад  практиковать черную  магию, став
черным колдуном  --  Бокором. Но  в  этом  городе, где миллионы  людей  были
втиснуты  в  малое  пространство, где  каждую  неделю  убивали,  насиловали,
грабили, и случалось это в год сотни, нет, тысячи раз, психопаты, извращенцы
и  маньяки  составляли целую армию, сам воздух был пронизан злом. Его  можно
было видеть и обонять, если иметь к этому тягу  и  склонность. А  они были у
Лавелля. С  каждым новым  злодеянием флюиды зла,  излучаемые  падшей  душой,
пополняли  дьявольскую   энергетику,  усиливая  ее   разрушительность.   Над
Нью-Йорком  носились потоки  злой  энергии,  и  с  ее  помощью  Лавелль  мог
достигать любой цели. Он упивался энергией  полуночных  приливов дьявольской
мощи, трансформируя ее в энергию своих заклинаний и проклятий.
     В  атмосферу  города  поступали  и   потоки  иной  энергии  --   добра,
излучаемого чистыми  душами. Это  были реки любви, надежды, отваги, доброты,
невинности,  дружелюбия,  благородства  и  достоинства.  От  них проистекали
добрые  поступки,  они тоже имели сильное  энергетическое поле,  но его мощь
была недоступна Лавеллю. Она была во власти Хунгона, белого колдуна, который
использовал  ее  для исцеления  больных,  исполнения  желаний  добрых людей,
сотворения чудес. Да, Лавелль не был Хунгоном, он был Бокором. Белой магии и
ее ритуалам Рада он предпочел  черную магию с ритуалами Конго и Петро. И она
диктовала абсолютную преданность сделанному выбору.
     Хотя  Лавелль уже долгое  время  служил  злу, это не  сказалось на  его
внешности: он не выглядел ни злым, ни мрачным, он выглядел вполне счастливым
человеком. Вот и теперь, широко улыбаясь, он  стоял возле газона  с  мертвой
травой  на заднем дворе дома,  подняв  голову навстречу  снежинкам.  От него
исходило  довольство собой, спокойствие и уверенность. И чувствовал  он себя
необыкновенно сильным.
     Высокий мужчина,  Лавелль в своих узких черных брюках и в  длинном,  по
фигуре, сером кашемировом  пальто казался еще выше. Несмотря  на  худобу, он
выглядел  весьма внушительно.  Даже  случайный  прохожий  не  отнес бы его к
слабакам -- он так  и  дышал уверенностью и силой, а одного его взгляда было
достаточно,  чтобы тут  же посторониться и уступить ему дорогу. У  него были
длинные руки с мощными и костистыми запястьями,  лицо же своим благородством
чем-то напоминало лицо известного актера Сиднея Пуатье. Кожа  у Лавелля была
совершенно темной, просто черной, с  красноватым отливом  спелого баклажана.
Падая на его лицо, снежинки тут же таяли, оседая на бровях и курчавых черных
волосах.
     Дом,  из которого он  только что вышел,  представлял собой  трехэтажное
кирпичное  здание  в  псевдовикторианском  стиле,  с  фальшивыми  башенками,
колоннадой и резьбой. Дом был построен в начале века и считался тогда частью
состоятельного  и фешенебельного района. К концу второй мировой войны он еще
оставался  жилищем  солидных  представителей  среднего  класса,  но   уже  в
семидесятых  годах престиж района резко снизился. Многие дома превратились в
доходные,  где  сдавались  отдельные  квартиры.  И хотя  этот  сохранил свою
самостоятельность  и  не разделил печальную  судьбу собратьев по району, все
они несли на себе печать запустения. Такое  жилище не  отвечало  притязаниям
Лавелля, но он вынужденно  жил здесь до  тех пор, пока  не закончит  победой
начатую войну. Дом служил ему убежищем на время войны.
     Улица состояла  из целого ряда кирпичных домов, похожих  друг на друга,
как  близнецы. Перед окнами  был свой небольшой дворик,  обнесенный забором.
Даже не  дворик,  а небольшая площадка, засеянная  травой, уже  уснувшей  на
зиму. В дальнем углу двора к гаражу вела неопрятная, замусоренная дорожка.
     Во дворе дома, где жил Лавелль, рядом с гаражом примостился миниатюрный
металлический  сарайчик  с двумя дверцами, окрашенный в белый  цвет. Лавелль
купил его в торговом доме "Сиэрз" еще месяц тому  назад, оплатив  доставку и
установку.  Туда-то,  насмотревшись  вдоволь на падающий снег, и  направился
Лавелль. Он открыл одну дверку сарая и вошел внутрь.
     Его сразу же  обдало  жаром. Сарай не отапливался,  даже  не был покрыт
термоизоляцией,  тем не менее маленькое это  строение -- три на четыре метра
--  заполняло  тепло.  Едва  прикрыв  дверь,  Лавелль  тут  же  сбросил свое
девятисотдолларовое пальто: так ему дышалось легче.
     Воздух в сарае был  пропитан  необычным запахом, сильно отдающим серой.
Большинству людей он показался бы неприятным, но Лавелль  с жадностью втянул
в себя  порцию побольше и расслабился. Он наслаждался. Зловоние казалось ему
приятнейшим  из ароматов, поскольку это  был совершенно особый запах.  Запах
мести.
     Его тело моментально покрылось потом. Он снял с себя рубашку.
     Потом  заговорил   на  странном  языке  --   послышалось  что-то  вроде
монотонных причитаний. Он  снял с себя брюки, туфли, нижнее белье. Опустился
на колени и стоял так, абсолютно голый, на грязном полу.
     Затем стал тихо напевать. Мелодия была бесхитростной  и  чарующей, и он
вел ее чисто. Он пел тихим голосом, неслышным для постороннего уха.
     Пот струился с него ручьями, черное тело блестело.
     Медленно раскачиваясь взад и вперед, он начал впадать в транс.
     То, что он выговаривал,  представляло  собой ритмические группы фраз --
невероятную  смесь французского,  английского,  суахили  и банту. Они быстро
сменяли  друг друга.  Мелодия напоминала  то  гаитянские,  то  ямайские,  то
африканские напевы.
     Черный маг пел о мести.  О  смерти. О крови своих врагов. О крахе семьи
Карамацца, всех ее членов, одного за другим -- последовательность событий он
устанавливал сам.
     Наконец он запел  об убийстве  двух детей того полицейского, оно  могло
оказаться очень кстати в самое ближайшее время.
     Перспектива гибели детей ничуть не угнетала его. Напротив, возбуждала.
     Его  глаза  пылали.  Длиннопалые  ладони  медленно  скользили  по телу,
вверх-вниз, нежно лаская его.
     Дыхание  все  более  учащалось,  выбрасывая  из  легких  волны  жаркого
воздуха.
     Капли пота на эбонитовой коже вспыхивали оранжевыми бликами.
     В неосвещенном сарае был полумрак,  углы его уходили в  полную темноту.
Неяркий  желтоватый  свет был в  центре  сарая.  Он подымался  из  отверстия
диаметром метра полтора. Копал его Лавелль  целых шесть часов, совершая  при
этом все  необходимые  ритуальные  церемонии.  Он попеременно общался  то  с
богами  зла -- Конго Саванной, Конго Моссаи,  Конго Моудонгом, то с ангелами
зла -- Зондором, Красным Ибосом, с Петро Маман Пембой и Ти Жан Пье Фином.
     Углубление в  полу сарая  напоминало лунный кратер. Его стенки  конусом
уходили вниз  на  метровую глубину, образуя на дне плоскую площадку.  Стоило
задержать  на ней  взгляд, как  начинало казаться,  что на самом деле кратер
намного  глубже. Каким-то  таинственным образом перспектива раздвигалась,  и
взор  проникал  вглубь  на  десятки,  если  не  сотни  метров,  завороженный
колдовским огнем.  И то, куда он  был  устремлен,  переставало быть  ямой  в
грязном сарае, неожиданно превращаясь в волшебное окно. Оно открывало путь к
центру земли. Так было, пока вдруг новое мерцание не возвращало все на круги
своя -- в обычную неглубокую яму.
     Продолжая петь, Лавелль наклонился вперед.
     Он всматривался в загадочный пульсирующий желтый свет.
     Он смотрел в самую его глубину.
     Устремляя взгляд все глубже...
     Еще глубже...
     Еще...
     Почти до преисподней.
     В самую преисподнюю.


     Незадолго  до полудня Найва Руни закончила  уборку в квартире Доусонов.
Она больше не видела и не слышала крысу или что там это было, за которой все
утро гонялась из комнаты в комнату.  Крыса исчезла,  как будто бы ее и вовсе
не было.
     Она оставила записку, где  просила Джека Доусона позвонить  ей  вечером
домой. Ему следовало знать о крысах и договориться о санитарной обработке их
жилья. Записку она прикрепила к холодильнику магнитом в  виде бабочки -- так
Доусоны оставляли ей список продуктов, которые следовало купить.
     Надев  резиновые   сапожки,  пальто,  шарф  и  перчатки,  она  погасила
последнюю лампу в холле. Теперь квартиру едва освещал сероватый дневной свет
с  улицы.  В холле  окон  не было,  и он  погрузился в  темноту. Найва  чуть
задержалась у двери и прислушалась, все ли в порядке.
     В квартире царила могильная тишина.
     И она закрыла дверь на ключ.
     Через  несколько  минут  после  ухода  Найвы  квартира  ожила.  Что-то,
сливаясь с полумраком,  переместилось из детской спальни в темный холл. Даже
если бы Найва  задержалась,  она  увидела бы  лишь яркие,  сверкающие, белые
глаза. Помедлив возле двери детской, существо направилось в гостиную, громко
стуча когтями по деревянному полу и издавая злобное шипение.
     Из детской комнаты показалось  второе существо. Оно также передвигалось
под  покровом  темноты  --  тень  среди  теней.  Отчетливо  виднелись только
сверкающие глаза.
     Появилась и третья едва видимая шипящая тварь.
     Четвертая.
     Пятая.
     Еще одна, еще...
     Вскоре они заполонили всю квартиру: скреблись во всех углах, забирались
на мебель и под мебель, лазали по стенам с проворством тараканов. И при этом
фыркали  и  шипели,  словно  общаясь друг с другом  на  диковинном гортанном
языке. Безостановочно  шныряя из комнаты  в комнату,  они держались  в тени,
избегая даже тусклого дневного света, едва сочившегося из окон.
     Вдруг  все  существа  замерли на  месте,  как бы  подчинившись какой-то
команде.  И,  как  по команде,  начали покачиваться из  стороны  в  сторону,
описывая дуги своими светящимися глазами. Они двигались  в такт с ритмичными
заклинаниями, которые Баба Лавелль произносил в своем убежище в другом конце
города.
     Покачивания прекратились.
     Они замерли и затаились.
     Теперь они ждали.
     Лишь глаза в темноте сверкали по-прежнему.
     Назревало очередное убийство, и они были к нему готовы.
     И жаждали его.




     Лицо капитана  Уолтера  Грешема,  начальника  отдела  по  расследованию
убийств, по-своему напоминало лопату.  Нет, он не был уродом. Напротив,  был
даже  красив  грубоватой мужской  красотой.  Но все черты лица  были  как бы
сдвинуты вперед и вниз, как  бы сходились к  подбородку, так что при взгляде
на него на ум сразу приходила садовая лопата.
     Он прибыл в отель за несколько минут до полудня и нашел Джека и Ребекку
у окна возле лифта на шестнадцатом этаже. Окно выходило на Пятую авеню.
     Грешем сказал им:
     -- Я вижу во всем этом организованную гангстерскую войну. Ее масштабы и
правила  начинают напоминать  прославленные  двадцатые  годы. Даже если  это
просто разбираются  между собой наркодельцы, все равно плохо. Я  не потерплю
такого в своем районе.  Перед тем как  приехать сюда, я говорил с  городским
комиссаром.   Он   согласен:  дело  меняется,  настало   время   взяться  за
расследование  в  полную  силу.  Мы приступаем  к  формированию  специальной
группы,  предоставляем  ей две комнаты  и  организуем  дополнительные  линии
связи.
     --  Значит,  нас  с  Джеком  отстраняют  от расследования?  -- спросила
Ребекка.
     --  Нет, нет!  --  заторопился Грешем. -- Наоборот, вас ставят во главе
группы.  Отправляйтесь в  отдел  и срочно  определяйте общий план  действий.
Нужно прикинуть, сколько понадобится патрульных и детективов, сколько машин.
Как  можно быстрее установите прямые  контакты  с городскими и  федеральными
службами  по борьбе с незаконным оборотом  наркотиков, чтобы в работе нам не
мешали   бюрократические  препоны   при   запросах  необходимой  информации.
Займитесь  всем этим  сейчас же. Я  жду вас в своем  кабинете  в пять  часов
вечера.
     -- Но у нас еще здесь полно работы, -- сказал Джек.
     --  С  этим  и  другие могут справиться.  Да, кстати, пришли  кое-какие
ответы на ваши запросы по Лавеллю.
     -- Из телефонной компании?
     -- Да.  Человек  по имени  Баба  Лавелль у  них не числится. Правда,  в
прошлом году у них появились два новых клиента  с такой фамилией, и я послал
человека, чтобы он поговорил с обоими, но оба оказались белыми, и ни один из
них никогда в жизни не слышал имени Баба. Оба они вне подозрения.
     Подхваченный внезапным порывом ветра, снег зашуршал по окну, как песок.
Другой снежный заряд скрыл внизу Пятую авеню.
     -- А что насчет электрокомпании? -- спросил Джек.
     -- То же самое. Никакого Баба Лавелля.
     -- Он вполне мог использовать имя кого-нибудь из своих друзей.
     Грешем покачал головой:
     --  У меня  есть  информация  также  из  иммиграционного  управления: в
течение  последнего  года  такого  запроса  на  вид   жительства  вообще  не
поступало.
     Джек нахмурился:
     -- Так что, он здесь нелегально?
     -- Или его тут вообще нет, -- не удержалась Ребекка.
     И Джек, и Грешем недоумевающе посмотрели на нее.
     Она продолжала:
     -- Я не убеждена, что в природе существует Баба Лавелль.
     -- Конечно, существует, -- раздраженно проговорил Джек.
     Но Ребекка не слушала его:
     -- Пока  что мы лишь слышали о  нем нечто неопределенное.  А когда дело
дошло до реальных доказательств его существования, мы остались ни с чем.
     Грешема   ее   высказывание   заинтересовало,  и,   увидев  это,   Джек
расстроился. Теперь Грешем забросал вопросами Ребекку:
     -- Вы  считаете, что Лавелль  --  подставное  имя? Вымышленное лицо, за
которым и скрываются настоящие убийцы или убийца?
     -- Вполне возможно, -- ответила Ребекка.
     Грешем с энтузиазмом подхватил эту версию:
     -- Не  исключено, что нас хотят сбить  со следа. Просто какой-то другой
клан наехал на Карамацца в борьбе за лидерство.
     -- Лавелль существует, -- сказал Джек.
     -- Вы, похоже, абсолютно в  этом уверены? Но почему? -- спросил Грешем.
-- Вообще-то не знаю...
     Джек посмотрел в окно, на заснеженные небоскребы Манхэттена:
     --  Не стану утверждать, что  у  меня обоснованное  объяснение.  Скорее
всего... интуиция. Я нутром чувствую: Лавелль существует. И сейчас он где-то
здесь, неподалеку. Он где-то  здесь... Думаю, что это самый подлый и опасный
сукин сын, с каким любому из нас приходилось когда-либо сталкиваться.


     В школе Уэлтон старшие классы распустили на обеденный перерыв. Но Пенни
не  пошла к своему новому  шкафчику за коробкой с обедом. Она не чувствовала
голода. Она сидела  за партой,  положив  голову на руки и притворяясь, будто
спит.  Девочке  казалось, что  в желудке у нее застрял  тяжелый, как свинец,
комок. Она  чувствовала себя больной. И вирус  был тут ни при чем.  Причиной
был страх, который овладел ею с утра.
     Она  никому не рассказала о  чудовищах в подвале,  да  и не  собиралась
этого  делать.  Она  знала -- все  равно  ей никто не  поверит.  И никто  не
воспримет всерьез слова о том, что чудовища собираются убить ее.
     Но сама-то она знала, что дело идет именно к этому. Но  почему,  почему
выбрали именно ее? Пенни не могла бы сказать, когда и как  это случится,  не
знала, сможет ли  убежать от них в следующий раз, и не знала, есть ли  выход
из этой ситуации. Но  она точно знала, что с  ней собираются  сделать. Знала
наверняка.
     Пенни волновала  не  только ее судьба --  она боялась и  за Дэйви. Если
чудовища охотятся за ней, они вполне могут напасть и на Дэйви.
     После  смерти  мамы она  особенно чувствовала  свою  ответственность за
брата.  В  конце концов, она  была старшей сестрой! А старшая сестра обязана
присматривать за младшим братом и защищать его, даже если иногда он и бывает
несносным.
     Сейчас  он на втором этаже, вместе с учителями и  одноклассниками. Пока
Дэйви на людях, его жизнь в безопасности. При таком скоплении  народа  твари
из подвала  не вылезут  на свет Божий. Они,  судя по  всему, очень  скрытные
существа.
     Но что будет позже, когда уроки кончатся и они пойдут домой?
     Пенни не знала, как защитить себя и Дэйви от этого кошмара.
     Притворяясь по-прежнему  дремлющей, она тихо прочитала  молитву. Но она
почти не верила, что это поможет.


     В холле  отеля Джек и Ребекка задержались возле телефонов. Джек пытался
позвонить Найве  Руни: получив от  капитана  задание,  он  не сможет забрать
детей из  школы. Вот если бы Найва была свободна и, забрав Пенни  и Дэйви из
школы, оставила бы их  на время  у себя дома... Но Найвы не было, телефон ее
не отвечал. Джек позвонил себе домой, рассчитывая, что она все еще там. Но и
его телефон молчал.
     После   некоторых  колебаний  он  набрал  номер  Фэй  Джэмисон,   своей
свояченицы, единственной сестры Линды. Фэй любила  Линду почти так же, как и
сам Джек, поэтому он испытывал к ней расположение, хотя была она непростым в
общении человеком. Интересно, что недостаток был продолжением ее достоинств:
Фэй  полагала, что ни один человек не проживет  без  ее  советов, и была  на
редкость внимательна к окружающим. Она давала советы мягким, проникновенным,
почти материнским голосом, даже  если объект  забот был  ее вдвое старше. Но
при  всех своих добрых намерениях иногда была  она  чертовски надоедливой. В
такие минуты терапевтический голос свояченицы напоминал  Джеку пронзительный
вой полицейской сирены.
     Именно так сложился их телефонный разговор. Джек спросил:
     -- Фэй,  не  могла  бы ты  забрать детей из школы,  а  я заеду  за ними
попозже?
     Она ответила:
     -- Конечно, Джек, но, если они будут тебя ждать, а ты не приедешь, дети
огорчатся.  А  если подобное будет случаться слишком часто, они почувствуют,
будто папа их бросил...
     - Фэй!..
     -- Психологи утверждают, что если дети потеряли одного из родителей, то
им требуется...
     --  Фэй,  извини,  но у  меня сейчас  действительно нет времени,  чтобы
слушать, что говорят психологи. Я...
     -- Но для этого ты должен выделять время, дорогой.
     Джек тяжело вздохнул.
     -- Да, наверное, ты права.
     Он взглянул  на Ребекку. Она терпеливо ждала. Он поднял  брови и  пожал
плечами, потому что Фэй тараторила дальше:
     --  Ты -- просто  отставший от  времени  родитель, дорогой.  Ты  наивно
полагаешь, что  сможешь справиться с  детьми  только  нежностью и пирожными.
Ничего плохого в этом нет, но огромную роль играет также и...
     -- Фэй, послушай меня внимательно. В девяти случаях из десяти я заезжаю
за детьми сам и вовремя. Но иногда это просто невозможно. Моя работа, как ты
понимаешь, не укладывается во время. Я не могу бросить  горячий  след только
из-за того, что  моя  смена кончается. И в данный  момент у нас именно такая
сложная ситуация.  Критическая  ситуация. Понимаешь меня? Так вот, скажи: ты
заберешь детей из школы или нет?
     -- Конечно же, дорогой. -- Голос у нее был обиженный.
     -- Я очень благодарен тебе, Фэй.
     -- Не стоит.
     -- Извини, если был несколько резковат.
     -- Совсем нет, не беспокойся. Дэйви и Пенни останутся на ужин?
     -- Если ты не против.
     -- Конечно, нет. Мы очень любим, когда они навещают нас, Джек. Ты и сам
прекрасно это знаешь. А ты поужинаешь с нами?
     -- Не уверен, что выкрою для этого время, Фэй.
     -- Я бы советовала не пропускать ужины с детьми, дорогой.
     -- Я и не собираюсь этого делать.
     -- Ужин -- важнейший семейный ритуал, возможность для всех членов семьи
поделиться впечатлениями, накопленными задень.
     -- Согласен с тобой.
     -- Дети особенно нуждаются в таких минутах покоя и семейного единения в
конце каждого дня.
     -- Да знаю, знаю. Я постараюсь успеть к ужину.
     -- Они останутся у нас на ночь?
     --  Думаю,  что  так сильно  я  не  задержусь.  Послушай,  я  тебе  так
благодарен. Просто не  знаю, что бы я делал без тебя и Кэйта, на кого бы мог
положиться. Действительно, просто не знаю. Но мне уже  пора бежать. Увидимся
позже, пока!
     И пока Фэй не приступила к новому поучению, Джек быстро повесил трубку,
чувствуя и вину, и облегчение.
     Резкий  сильный  ветер  обрушивался  на город с запада,  мчался  по его
холодным серым  улицам, подхватывая снег и унося его куда-то вдаль. Выйдя из
отеля,  Джек и Ребекка не мешкая устремились к  машине.  Дорогу им преградил
незнакомец, высокий хорошо одетый мужчина со смуглым лицом.
     --  Лейтенант Чандлер? Лейтенант Доусон? Мой босс хотел бы поговорить с
вами.
     -- А кто он, ваш босс? -- спросила Ребекка.
     Вместо   ответа   мужчина   указал  на  шикарный   черный   "Мерседес",
припаркованный  чуть  поодаль, и  молча  направился  к  машине  в  очевидной
уверенности, что они последуют за ним без дополнительных расспросов.
     Немного поколебавшись, Джек  и  Ребекка  действительно пошли  вслед  за
незнакомцем. Когда они  подошли к  машине, сильно затемненное боковое стекло
задней двери опустилось,  и Джек узнал  человека в "Мерседесе". Ребекка тоже
все  поняла:  дон  Дженнаро  Карамацца  собственной  персоной. Глава  самого
могучего мафиозного клана в Нью-Йорке.
     Высокий мужчина сел на переднее сиденье рядом с водителем,  а Карамацца
открыл свою дверцу, жестом приглашая Джека и Ребекку присоединиться к нему.
     -- Что вы хотите? -- спросила Ребекка, не двигаясь с места.
     -- Немного поговорить, -- ответил Карамацца с едва заметным сицилийским
акцентом. У него был на удивление интеллигентный голос.
     -- Ну и говорите, -- предложила Ребекка тем же решительным тоном.
     -- Здесь неудобно и слишком холодно. Давайте побеседуем в комфорте.
     Снег падал прямо на сиденье лимузина Карамацца.
     -- Мне и так неплохо, -- ответила Ребекка.
     --  Не  могу  сказать  того  же  о себе.  --  Карамацца  нахмурился. --
Послушайте, у меня очень ценная информация.  Я решил лично передать  ее вам.
Понимаете, лично! Настолько это важно. Но я не собираюсь говорить на улице.
     Джек решительно подтолкнул Ребекку:
     -- Полезай внутрь.
     Не скрывая неодобрения, она подчинилась требованию Джека. Он последовал
за ней, и они оказались на откидных сиденьях, лицом к Карамацца. Их разделял
встроенный  бар  и  телевизор. На  переднем сиденье помощник  Карамацца Руди
нажал на  кнопку,  и  за спиной  водителя поднялась перегородка из  толстого
стекла.
     Карамацца положил себе на колени атташе-кейс, но не торопился открывать
его, а разглядывал Джека и Ребекку.
     Старик  был  похож  на  ящерицу: прикрытые тяжелыми,  набухшими  веками
глаза, почти  полностью  лысая голова,  морщинистое лицо. Картину  довершал,
подчеркивая сходство, широкий узкогубый рот.
     Движениями  он также походил на  ящерицу: заметная неподвижность  вдруг
сменялась всплесками  активности  и  быстрыми поворотами головы. Джек поймал
себя  на  мысли,  что  не  удивился  бы,  увидев  за узкими  губами  длинный
раздвоенный язычок.
     Карамацца повернул голову в сторону Ребекки.
     -- Вы можете не опасаться, здесь вам ничто не грозит.
     -- Опасаться? Но я вас не боюсь.
     -- Ну, когда вы так неохотно садились в машину, я было подумал...
     Ребекка ответила ледяным тоном:
     -- Страх тут ни при чем. Я опасалась, что в химчистке не смогут вывести
эту вонь, если ею пропитается моя одежда.
     Маленькие  жесткие   глазки  Карамацца  еще  сузились.  Джек  внутренне
застонал.
     Старик сказал:
     --  Я не понимаю, почему мы не можем вести себя цивилизованно? Особенно
сейчас, когда наше сотрудничество в обоюдных интересах.
     Казалось, говорил не глава мафии, а банкир.
     --  Да? Вы  действительно этого не понимаете? Тогда разрешите  вам  все
объяснить.
     Джек решил вмешаться:
     -- Ребекка, послушай...
     Но остановить ее не успел.
     -- Вы -- вор, убийца, торговец наркотиками и подонок. Такого объяснения
достаточно?
     -- Ребекка!
     -- Не беспокойся, Джек, я никого не оскорбила. Свинью ведь не оскорбишь
тем, что назовешь ее свиньей.
     -- Ребекка,  не  забывай, что он потерял  сегодня племянника и  родного
брата.
     -- Которые тоже были убийцами, торговцами наркотиками и подонками.
     Карамацца, пораженный ее напором, не мог раскрыть рта.
     А Ребекка продолжала наносить удары:
     -- Похоже, вы не особенно убиваетесь по своему брату? Что ты думаешь по
этому поводу, Джек?
     И тут Карамацца без какой-либо злости или хотя бы недовольства в голосе
произнес:
     -- Сицилийцы не плачут в таких ситуациях.
     В устах старого,  умудренного опытом человека столь  тривиальная  фраза
прозвучала глуповато. Карамацца продолжал своим спокойным голосом банкира:
     -- Но мы, сицилийцы, не лишены сантиментов. Мы  мстим за смерть близких
людей.
     Ребекка рассматривала его с явным презрением.
     Морщинистые руки  старика  неподвижно лежали на  кейсе. Старик  перевел
свои змеиные глаза на Джека.
     -- Лейтенант Доусон, в этом деле я предпочел бы иметь дело с вами. Судя
по всему, вы не разделяете... предрассудков своего партнера?
     Джек покачал головой:
     -- Вы ошибаетесь, я абсолютно согласен со всем, что она сказала. Просто
я не стал бы говорить такое в лицо.
     Он взглянул на Ребекку. Она улыбнулась ему, благодарная за поддержку.
     Глядя на нее, но обращаясь к Карамацца, Джек сказал:
     --  Иногда агрессивность моего партнера и  давление на собеседника явно
превышают допустимые пределы  и вредят делу. К сожалению, лейтенант  Чандлер
не может или не хочет этого понять.
     Улыбка быстро исчезла с лица Ребекки.
     Карамацца с явным сарказмом заметил:
     -- С кем я  сейчас говорю?  С  парой святош  или аскетов? Как будто  вы
никогда  не получали взяток,  хотя бы в те времена, когда были обыкновенными
фараонами,   топтавшими  улицы   и  зарабатывавшими  с  грехом  пополам   на
квартплату?
     Джек, глядя в настороженные, жесткие глаза старика, ответил:
     -- Да. Именно так. Я никогда в своей жизни не брал взяток.
     -- Даже как знак внимания?..
     - Нет.
     -- ...например,  за  благосклонность к  преступнику, которого совсем не
тянуло за решетку?
     - Нет.
     --  Или за порцию кокаина,  немного травки от  торговца,  которому надо
было, чтобы вы смотрели в другую сторону?
     - Нет.
     -- А бутылка виски или двадцать долларов на Рождество?
     - Нет.
     Карамацца внимательно разглядывал их минуту-другую. Облако снега вокруг
машины скрывало очертания города. Наконец он сказал как бы сам себе:
     -- Значит, мне довелось беседовать с двумя ненормальными.
     Он произнес это слово с полным презрением, настолько возмущала его сама
мысль о том, что где-то в мире могут быть честные чиновники.
     -- Вы ошибаетесь,  в  нас  нет ничего ненормального. Не все полицейские
охвачены  заразой  коррупции   и  взяточничества.  Я  сказал  бы  даже,  что
большинство этим не страдают.
     -- Нет, этим страдает абсолютное большинство, -- парировал Карамацца.
     Джек был настойчив:
     --  Неправда. У нас  есть, конечно, черные овцы,  но их  совсем мало. Я
горжусь людьми, с которыми работаю.
     Карамацца не отступал:
     -- Нет, большинство берут на лапу, в разной степени, но берут.
     -- Это неправда.
     Ребекка сказала:
     -- Нет смысла спорить с ним, Джек. Ему удобно верить в то, что всех нас
можно купить. Надо же оправдать то, что он творит сам.
     Старик тяжело вздохнул, открыл кейс, лежавший у него на коленях, достал
внушительный конверт и протянул его Джеку.
     -- Это должно вам помочь.
     Джек взял конверт, сохраняя безразличие.
     -- Что здесь?
     --  Успокойтесь,  не  деньги, это все,  что  мы смогли  узнать  об этом
человеке, Баба Лавелле. Адрес  его последнего местожительства, ресторан, где
он бывал  до начала войны  с нами и до своего  исчезновения, имена  и адреса
всех торговцев,  которые толкали его товар в течение последних двух месяцев,
хотя многих из них вы уже не сможете допросить.
     Ребекка, как всегда, выстрелила "в яблочко":
     -- Потому что вы их убрали?
     -- Ну зачем же так? Может, они просто уехали из города.
     -- Ну конечно!
     -- Короче, там только информация. Возможно, она у вас уже есть, хотя  я
склонен считать, что пока у вас нет таких данных.
     Джек спросил Карамацца:
     -- Зачем вы передаете ее нам?
     Старик приподнял наплывающие веки.
     -- Вы что, не понимаете? Я хочу, чтобы Лавелля нашли. Я хочу, чтобы его
остановили.
     Держа конверт в руке и хлопая им по колену, Джек сказал:
     -- Я думаю, у вас шансов найти его  куда больше, чем у нас. Он -- часть
вашего мира. Вы можете задействовать свои связи и источники информации.
     --  В этом случае обычные контакты не помогут.  Этот  Лавелль... Он  --
одиночка. Хуже того, создается впечатление, что он... мираж.
     Ребекка спросила:
     -- Вы-то уверены, что этот  Лавелль существует? Может быть, это  просто
фикция? Может быть, ваши враги его придумали, чтобы им прикрываться?
     Карамацца  ответил  с  такой  убежденностью,  что   одним  своим  тоном
поколебал скепсис Ребекки:
     --  Нет, он существует.  Он нелегально въехал  в Штаты  прошлой весной,
проследовав с Ямайки через Пуэрто-Рико. В конверт вложено его фото.
     Услышав  это, Джек поспешил  раскрыть  конверт  и, покопавшись,  извлек
фотографию размером двадцать на двадцать сантиметров.
     Карамацца объяснил:
     -- Это увеличенное  скрытое фото Лавелля, сделанное  в ресторане вскоре
после того, как он начал работать на нашей территории.
     "Господи, -- подумал  Джек, -- "наша территория"! Совсем как английский
герцог жалуется на крестьян, вторгшихся в пределы  его  полей  для  охоты на
лис!"
     Снимок  был  немного  размытый,  но лицо Лавелля вполне  пропечаталось.
Вглядевшись в него, Джек решил, что узнает гаитянца, встретив его на улице.
     Человек этот запоминался: очень темный негр с правильными чертами лица,
широкие брови, большие,  глубокопосаженные глаза,  высокие  скулы  и большой
рот. Он был  красив и даже эффектен. На фотографии он улыбался кому-то,  кто
не попал в объектив. Улыбка у него была чарующая.
     Джек передал фотографию Ребекке.
     Карамацца продолжал:
     --  Лавелль хочет отнять у меня бизнес,  уничтожить авторитет в  семье,
представить  меня  слабым и беспомощным. Меня! Понимаете, МЕНЯ!  Я  стою  во
главе организации вот уже двадцать восемь лет. МЕНЯ!
     Это был  уже  не бесстрастный  голос банкира, в нем  звучали  злость  и
ярость. Он не говорил, а выплевывал слова, словно они имели дурной вкус и он
хотел побыстрее избавиться от них:
     -- Но  это не самое худшее. Нет. Ему мой бизнес и  не нужен. Как только
он его заполучит, то сам сразу отойдет  и пустит в дело другие семьи. Он  не
хочет, чтобы дело было в руках кого-либо, кто носит  фамилию Карамацца.  Это
не борьба за контроль над территорией. Для Лавелля это только месть, желание
изолировать и деморализовать, заставить меня страдать. Он  хочет  уничтожить
мою империю, убив  моих сыновей  и племянников.  Всех, одного за  другим! Он
угрожает моим лучшим друзьям, всем, кто когда-либо что-либо для меня значил.
Он  обещает  убить   моих  драгоценных  внуков.  Всех  пятерых.   Вы  можете
представить, он  угрожает младенцам! Никакая месть, насколько бы оправданной
она ни была, не должна затрагивать детей.
     Ребекка спросила Карамацца:
     -- Он что, прямо говорил вам об этом? Когда? При каких обстоятельствах?
     -- Несколько раз.
     -- Так вы встречались с ним?
     -- Тогда бы его просто уже не существовало на этом свете.
     Расставшись с  имиджем  банкира,  позабыв о  спокойствии и величавости,
старый Карамацца  словно  окончательно превратился  в рептилию. Только  не в
простую  ящерку, а в  змею, облаченную  в костюм  за  тысячу долларов. Очень
ядовитую змею.
     Карамацца уточнил:
     -- Подонок Лавелль говорил все эти вещи по  телефону, каким-то  образом
откопав мой незарегистрированный номер. Я меняю его, но Лавелль узнает новый
практически сразу после его установки. Говорит, что, убив всех моих друзей и
родственников, он... собирается... Он собирается...
     Вспомнив  все  угрозы  Лавелля,  Карамацца  замолчал,  не  в  состоянии
говорить.  Ярость  сковала  его челюсти. Зубы сжались,  мышцы на шее и щеках
напряглись. Его магнетические  черные глазки светились теперь нечеловеческим
гневом и злобой -- у Джека по спине забегали мурашки.
     Когда Карамацца справился  с собой, он вновь заговорил,  но теперь  изо
рта его вылетел лишь резкий, жесткий шепот:
     -- Эта  сволочь,  вонючий черномазый,  кусок  дерьма,  он  сказал,  что
искромсает мою жену, мою Нину. Так и  сказал: искромсаю. А после нее  обещал
расправиться с дочерью.
     Тут голос старика смягчился:
     -- Моя Роза, моя прекрасная Роза, свет моей жизни! Ей двадцать семь, но
выглядит  она  на  семнадцать.  Очень  умная  девочка.  Кончает  медицинский
колледж. Собирается  стать  врачом. Кожа  --  как  фарфор, прекрасные глаза,
красивее я не видал.
     Он замолчал на минуту, видимо представляя свою Розу, и снова перешел на
злой и хриплый шепот:
     -- Лавелль сказал, что он изнасилует мою дочь и разрежет ее на  куски у
меня на глазах. Он смеет говорить мне подобные вещи!

     Старик снова замолчал, громко и глубоко дыша. Пальцы с длинными ногтями
судорожно сжимались и разжимались. Наконец он заговорил:
     -- Я хочу, чтобы вы остановили эту сволочь.
     -- Вы задействовали всех своих людей в поисках Лавелля? -- спросил  его
Джек. -- Использовали все возможности?
     - Да.
     -- Но так и не смогли найти?
     - Н-е-ет.
     В это протяжное "нет" Карамацца вложил всю свою боль, страх, ярость.
     -- Он  исчез  из Вилледжа и где-то скрывается. Вот почему я передаю вам
всю информацию. С фотографией Лавелля вы можете задействовать свою поисковую
систему, можете поместить ее в газетах, показать  по каналам  телевидения. И
тогда не только полицейские, каждый житель Нью-Йорка сможет опознать его. Уж
если я сам не  могу достать  Лавелля, то хочу, чтобы вы  схватили и упрятали
его куда-нибудь подальше. Когда он окажется за решеткой...
     -- Вы  найдете  возможность  добраться до него в тюрьме,  --  закончила
Ребекка фразу, которую Карамацца не стал бы произносить вслух. -- То есть мы
его арестуем, но он никогда не предстанет перед судом -- его убьют в тюрьме!
     Карамацца не стал опровергать эту мысль, но они-то знали, что это сущая
правда.
     Обращаясь к Карамацца, Джек сказал:
     --  Вы убеждены,  что Лавеллем  движет жажда мести. Но за что  он мстит
вам? Что заставляет его строить планы по уничтожению всей вашей семьи вплоть
до внуков?
     -- Я не стану этого говорить. Не могу. Потому что скомпрометирую себя.
     --  Вернее  говоря,  выдадите  информацию  для  обвинения,  -- заметила
Ребекка.
     Джек вложил фотографию Лавелля в конверт и заметил как бы невзначай:
     -- Я хочу поговорить с вами о Доминике.
     Дженнаро Карамацца вдруг словно бы ссохся при  упоминании имени убитого
брата.
     Джек быстро добавил:
     -- Я имею в  виду, что он, похоже, скрывался в этом отеле, зная, что за
ним  охотятся. Почему же  он  не забаррикадировался  в своей квартире или не
обратился за  помощью  к нам? В  этом  плане,  видимо, ваш  дом  в  Бруклине
превращен в неприступную крепость?
     Старик ответил:
     -- Да, мой дом -- это действительно крепость.
     Он медленно моргнул -- раз, два, -- совсем как настоящая ящерица.
     -- Это крепость, но она не гарантирует полной безопасности. Лавелль уже
добрался до моего дома.
     -- Вы хотите сказать, что он успел убить кого-то прямо в вашем доме?
     - Да.

     - Кого?
     -- Джинджера и Пеппера.
     -- Кто это?
     -- Мои собаки, пара папильонов.
     -- А-а-а...
     -- Ну, такие маленькие собачки, вы знаете.
     -- Я не  уверен,  что  точно представляю,  как они  выглядят, -- сказал
Джек.
     Ребекка пояснила:
     -- Это миниатюрные спаниели с длинной шелковистой шерстью.
     Карамацца оживился:
     -- Да, да, очень игривые.  Все  время играли и гонялись друг за другом.
Любили сидеть на руках и ласкаться.
     -- И они были убиты в вашем доме?
     Карамацца взглянул на Джека.
     -- Да,  прошлой ночью. Растерзаны  на  куски. Каким-то образом -- мы до
сих пор не знаем как -- Лавел-лю или кому-то из его людей удалось пробраться
в дом, убить моих дорогих маленьких собачек и уйти совершенно незаметно.
     Он хлопнул костлявой рукой по кейсу, голос его сорвался на фальцет:
     -- Черт возьми, это абсолютно невозможно. Мой  дом буквально запечатан.
Его охраняет целая небольшая армия!
     Он заморгал быстрее, но заговорил несколько спокойнее, чем прежде:
     -- Джинджер  и Пеппер были такими  ласковыми, они даже почти не  лаяли.
Собаки не заслужили такой смерти. Это были два маленьких невинных существа.
     Джек  сидел  ошарашенный:  этот  убийца,  этот  патриарх  наркобизнеса,
рэкетир  с  внушительным  стажем,  ядовитый  и опасный  человек-ящерица,  не
оплакавший гибель своего брата, на грани истерики из-за смерти двух собачек!
Он взглянул на  Ребекку. Та пристально смотрела на Карамацца -- с удивлением
и отвращением, как смотрят на какую-нибудь тварь, выползающую из-под камня.
     Старик продолжал:
     -- Ведь они же, в конце концов,  не были сторожевыми собаками,  никогда
ни на  кого  не  нападали и  не  представляли никакой опасности. Просто пара
симпатичных маленьких спаниельчиков...
     Не зная, как обращаться к главе мафии, Джек решил остановить Карамацца,
вернуть его из истерическо-патетического  состояния, куда он  мог  ухнуть. У
Джека еще были вопросы.
     -- Говорят, что Лавелль использует против вас черную магию.
     Карамацца кивнул:
     -- Он это тоже говорит.
     -- И вы верите?
     -- Похоже, он настроен весьма серьезно.
     -- Но сами-то вы верите в это?
     Карамацца посмотрел в окно на бушующий вокруг лимузина снег.
     Хотя Джек и ощущал, что Ребекка недовольно  щурится, он твердо повторил
вопрос:
     -- Вы верите в это?
     Карамацца повернулся от окна.
     --  Верю  ли  я, что черная магия  работает? Если бы  месяц  тому назад
кто-нибудь задал мне этот вопрос, я рассмеялся бы ему в лицо, но сейчас...
     Джек подсказал:
     -- Сейчас вы думаете, что, может быть...
     -- Да, действительно. Чем черт не шутит...
     Джек  заметил какую-то  перемену в глазах старика.  Они стали такими же
злыми, холодными и настороженными, как и  раньше. Правда, в  них появилось и
кое-что новое:  страх. А к таким  ощущениям этот старый  и  коварный ублюдок
явно не привык.
     -- Найдите его, -- сказал Карамацца.
     -- Постараемся, -- ответил Джек.
     Ребекка быстро добавила:
     -- Это наша работа.
     Ее  тон  и  слова как будто  хотели  отвести  мысль  о том, что в своих
действиях они  могли руководствоваться  заботой о  Дженнаро Карамацца и  его
кровожадном клане.
     -- Остановите его, -- попросил Карамацца.
     Его тон  никогда еще не был таким мягким  по отношению  к  полицейским.
Никогда. Он даже был на грани того, чтобы сказать "пожалуйста".
     Черный лимузин отъехал от тротуара и вырулил на дорогу, оставляя  после
себя глубокий след на снежном покрове.
     Джек и Ребекка минуту-другую провожали взглядом удалявшийся "Мерседес".
     Ветер  стихал.  Снег все еще падают, более густой, чем раньше. Снежинки
лениво опускались  на землю, и у Джека создалось впечатление, что он попал в
один  из  новомодных  стеклянных  домов,  в   котором,  если  его  потрясти,
начинается метель.
     --  По-моему, нам  лучше вернуться  в управление.  -- услышал он  голос
Ребекки.
     Джек вынул фотографию Лавелля из конверта и сунул ее себе в карман.
     -- Что ты опять придумал? -- насторожилась Ребекка.
     Вместо ответа Джек протянул ей конверт.
     -- Я буду в управлении примерно через час.
     - Когда?
     -- Ну, в четырнадцать ноль-ноль.
     -- Куда ты собрался?
     -- Есть одно место, куда мне нужно заглянуть.
     --  Джек, мы должны сейчас  заняться формированием специальной  группы,
должны подготовить...
     -- Начинай без меня.
     -- Но для меня одной там слишком много работы.
     -- К двум, это самое позднее, я буду на месте.
     -- Джек, черт возьми!
     -- А пока ты справишься со всем без меня.
     -- Сейчас ты понесешься в Гарлем, так ведь?
     -- Ребекка, послушай...
     -- Конечно, в эту чертову лавку колдуна.
     Джек ничего не ответил.
     Ребекка продолжала:
     -- Я  знаю, ты летишь туда, к этому  Карверу Хэмптону, этому шарлатану,
мошеннику.
     --  Он не  мошенник. Он верит в то, чем  занимается.  Тем  более  что я
обещал ему забежать сегодня.
     -- Это же полный идиотизм.
     -- Ты так думаешь? Но ведь Лавелль действительно существует. У нас есть
даже его фото.
     -- Ну и что? Это же не значит, что в нашем деле замешано колдовство!
     -- Значит.
     -- Ладно, поступай как хочешь, но как же я доберусь до управления?
     -- Бери машину, а я попрошу патрульных меня подбросить.
     -- Джек, черт возьми!
     -- У меня предчувствие, Ребекка.
     -- Дьявол!
     -- Я чувствую, что... то, что  окружает  магию, -- и  необязательно  ее
реальное  проявление, а  именно  то, что  ее окружает, -- имеет  отношение к
нашему делу. И предчувствие говорит, что это наша единственная зацепка.
     -- О Господи!
     -- Умный полицейский всегда прислушивается к своим предчувствиям.
     -- Но если ты  не вернешься в управление  к обещанному сроку, если  мне
придется заниматься всем одной, а потом предстать перед Грешемом...
     -- Я буду в четверть третьего, самое позднее -- в половине.
     -- ...то я тебе этого никогда не прощу, Джек.
     Он встретился с ней взглядом и, немного поколебавшись, сказал:
     -- Может быть, я  и мог бы отложить визит к Карверу Хэмптону до завтра,
если бы...
     -- Если бы что?
     -- Если бы  знал, что ты  готова уделить полчаса, ну, пятнадцать минут,
чтобы посидеть  и  поговорить о том, что произошло  между нами вчера. Пойдем
куда-нибудь?
     Ребекка отвела взгляд.
     -- Для этого у нас сейчас нет времени.
     -- Ребекка!
     -- У нас много работы, Джек.
     Он кивнул.
     --  Ты права. Начинай работу  по спецгруппе, а я  переговорю с Карвером
Хэмптоном.
     Джек пошел в сторону полицейских, стоявших у патрульных машин.
     Ребекка крикнула:
     -- Не позже двух!
     -- Постараюсь как можно быстрее!
     Ветер вдруг снова усилился. Слышалось его завывание.


     Молодой снег приукрасил улицу.  И хотя квартал по-прежнему был грязным,
замусоренным и заплеванным, он выглядел веселее, чем вчера.
     Лавка  Карвера Хэмптона находилась неподалеку от  угла квартала,  между
двумя другими  --  винной  и  мебельной,  чьи окна были  защищены  постоянно
опущенными  железными   решетками.  Заведение  Хэмптона  единственное  здесь
выглядело вполне  респектабельно. На его окнах решеток не было. Вывеска  над
дверью состояла из одного слова: "Рада". Конечно, Джека  заинтересовало, что
это означает, и  Хэмптон пояснил, что в магическом пантеоне три группы богов
покровительствуют разным  направлениям магии: злые  руководят  ответвлениями
черной магии -- Конго и Петро; добрые боги отвечают  за магию белую -- Раду.
Хэмптон  занимался  продажей одежды, снадобий и  ритуальных принадлежностей,
применявшихся  в  белой  магии, поэтому вывески  над  дверью  магазина  было
достаточно, чтобы  привлекать  выходцев  из  стран  Карибского бассейна и их
потомков,  которые  переселились  в Нью-Йорк  вместе  со  своей  религией  и
обычаями.
     Джек вошел  в  магазин. Тут  же звякнул  колокольчик,  посылая  весть о
приходе клиента. Закрыв за собой дверь, Джек оставил за ней злой декабрьский
ветер и попал в иной мир.
     Магазин был маленьким: метров десять  в длину и  три в ширину. В центре
стояли  столики  с  ножами,  палками,  колокольчиками,  чашами  и   одеждой,
предназначенными  для  колдовских  ритуалов.  Справа  по  всей  длине  стены
размещались низенькие шкафчики. Джек не  имел  ни малейшего представления  о
том, что  там  было. На  стене слева от двери до самого  потолка поднимались
рядами полки, уставленные бутылками всевозможных размеров, форм и окрасок --
синими, желтыми, зелеными, красными, оранжевыми, коричневыми  и бесцветными,
на каждой -- аккуратная наклейка. Все они были заполнены травой,  кореньями,
порошком или другими веществами,  потребными для заклинаний или изготовления
снадобий.
     Услышав колокольчик, из задней двери появился Карвер Хэмптон.
     -- Детектив Доусон! -- удивился он. -- Рад видеть вас! Вот уж не думал,
что  вы  снова  решитесь  проделать  столь долгий  путь,  особенно  в  такую
противную  погоду. Я  ждал,  что вы позвоните, чтобы узнать, нет  ли у  меня
чего-нибудь новенького.
     Джек  прошел в заднюю часть магазина, и  они через прилавок пожали руки
друг другу.
     Карвер  Хэмптон,  высокий  мужчина с широкими плечами,  мощной грудью и
двадцатью   килограммами   лишнего  веса,  выглядел  очень  внушительно.  Он
напоминал  профессионального  форварда  американского  футбола,   который  с
полгода не играл. Нельзя было назвать его  красивым -- слишком тяжелый лоб и
слишком  круглое  лицо  помешали  бы  их обладателю  рассчитывать на  первые
страницы какого-нибудь фешенебельного журнала для мужчин. К тому же его нос,
сломанный, похоже, не один раз, давно расплющился. Но если этот человек и не
был красавцем,  то, безусловно, выглядел он  очень дружелюбно.  Что-то вроде
огромного чернокожего Санта-Клауса.
     -- Жаль, что вы зря проделали столь дальний путь.
     Джек спросил:
     -- Значит, со вчерашнего дня вы не успели ничего выяснить?
     --  Нет,   ничего  примечательного,   хотя   ищу   информацию  повсюду,
расспрашиваю всех, кого можно.  Удалось выяснить только то, что где-то здесь
действительно   существует   человек,  называющий  себя  Баба   Лавеллем.  И
утверждают, что он -- настоящий Бокор.
     -- Бокор? Это колдун, занимающийся черной магией? Так?
     --  Совершенно  верно.  Волшебство  зла.  Это  все,  что  я  узнал.  Он
действительно есть.  Ведь  вчера  вы  в этом  сомневались? Так что, полагаю,
информация   будет  вам  хоть  как-то  полезна.  Только  нужно  было  просто
позвонить...
     --  Не волнуйтесь,  я  приехал  по  делу.  Хочу  показать  вам  кое-что
важное... Фотографию Баба Лавелля собственной персоной.
     -- Вы не шутите?
     -- Конечно, нет.
     --  Так  вы уже удостоверились в его существовании? Дайте-ка я на  него
посмотрю. Думаю, это поможет мне при расспросах.
     Джек извлек фото из кармана плаща и протянул его Хэмптону.
     При  первом же  взгляде  на  фотографию  тот  изменился  в  лице.  Если
полагать, что негры могут бледнеть, то именно это, наверное, и происходило с
ним.
     Лицо его не изменило своего цвета, но потеряло вдруг блеск и упругость,
кожа напоминала теперь сухую коричневую бумагу.  Губы сжались, а глаза стали
напряженными, сосредоточенными. Он прошептал:
     -- Это же тот самый человек!
     -- Какой? -- в недоумении спросил Джек.
     Хэмптон  сунул фотографию  в руку  Джеку  так, будто стремился  быстрее
освободиться от нее, будто мог  заразиться от одного только  прикосновения к
фотографическому изображению Лавелля. Его большие руки затряслись.
     Джек спросил:
     -- Что случилось? Что с вами?
     Голос Хэмптона дрожал:
     -- Я видел этого человека. Я его видел, но не знал его имени.
     -- Где вы его видели?
     -- Здесь.
     -- Что? В этом магазине?
     - Да.
     - Когда?
     -- В сентябре.
     -- А с тех пор вы его больше не видели?
     - Нет.
     -- Что здесь делал Баба Лавелль?
     -- Он приходил купить кое-какие травы и измельченные цветы.
     -- Но мне казалось, что вы занимаетесь только белой магией. Радой?
     --  Многие  вещества  используются и Бокорами и  Хунгонами,  хотя и для
достижения  противоположных целей. Он  купил  очень  редкие  травы и  цветы,
которые не нашел бы ни в каком другом месте Нью-Йорка.
     -- В городе есть еще такие магазины, как ваш?
     --  Да,  есть еще  одна лавка. Правда, не такая большая. Есть  еще  два
Хунгона. Не  сильные колдуны, обычные любители, без особых знаний или опыта.
Они торгуют ритуальными принадлежностями прямо у себя дома. Действуют бойко,
и оборот  у них приличный. Но у них нет твердых принципов: они  работают и с
Хунгонами и с  Бокорами. Эти люди  предлагают клиентам  даже инструменты для
жертвоприношений:  ритуальные  тесаки,  специально  заточенные   ложки   для
извлечения  глаза у живого  животного. Эти  ужасные люди продают  свой товар
первым встречным, и часто -- злым и испорченным встречным.
     -- Значит, Лавелль пришел к вам, потому что не смог достать у тех людей
что-то нужное ему?
     -- Да, он сказал, что достал уже почти все, что нужно, но только в моем
магазине имеется полный набор самых редких  и  ценных веществ,  используемых
для заклинаний. И это  правда.  Я горжусь своим  ассортиментом,  но  никогда
ничего не продам Бокору, если буду осведомлен  о его принадлежности к черной
магии. Обычно я  без труда узнаю их. Я  никогда ничего не продам любителям с
их  грязными намерениями или  тем, кто собирается напустить смертельные чары
на тещу или на соперника -- в  любви или в работе. С такими типами я дела не
имею. Так вот, этот мужчина на фото...
     -- Лавелль, -- подсказал Джек.
     -- ...тогда я не знал его имени. Заворачивая его покупки, я понял,  что
он -- Бокор, и отказался продать товар. Он прямо озверел, когда услышал это.
Пришлось чуть ли не силой выставить  его  за дверь.  Я думал,  что  никакого
продолжения этого эпизода не будет.
     -- И что же?
     -- Продолжение последовало.
     -- Что, Лавелль приходил еще раз?
     - Нет.
     -- Что же тогда случилось?
     Хэмптон вышел  из-за прилавка и подошел  к  полкам,  на  которых стояли
сотни различных бутылочек.
     Джек последовал за ним.
     Хэмптон перешел почти на шепот. Джеку показалось, что в голосе большого
негра появились нотки страха.
     -- Через два  дня, когда я  сидел за этим прилавком в пустом магазине и
читал газету, все бутылки вдруг посыпались с полок на пол. В одно мгновение!
Раздался  страшный  грохот.  Половина  бутылочек  разбилась  вдребезги, а их
содержимое смешалось. Я бросился к полкам, чтобы посмотреть, из-за чего весь
этот  сыр-бор.  И тут травы и порошки стали...  ну, двигаться, собираться  в
кучки  и  как  бы  оживать.  Из  этой  массы  вдруг  появилась  черная  змея
сантиметров  сорок  длиной: желтые  глаза, ядовитые зубы, трепещущий язычок.
Настоящая змея, как те, что вылупляются из яиц.
     Джек во все глаза смотрел на большого человека, не зная, верить ему или
нет.  До  этой  минуты  Джек  считал  Хэмптона  искренним в его  религиозных
убеждениях, но человеком здравомыслящим, не менее рациональным, чем католики
или иудеи.  Вера в магию, в возможность чудесных превращений -- это одно,  а
заявление о том, что ты видел чудо, -- совсем другое. Если человек клянется,
что видел чудо, кто он? Психопат,  фанатик, просто  лгун?  С другой стороны,
если ты религиозен -- а  Джек был верующим  человеком, -- то как  сам можешь
верить в возможность чуда,  если не веришь другим, что они  были свидетелями
проявления  сверхъестественного? Вера  не  будет  верой,  если не  допускать
возможности ее реального воздействия на материальную жизнь.
     Раньше Джек не  задумывался  над этим. Но  теперь он смотрел на Карвера
Хэмптона со  смешанным  чувством,  где соседствовали сомнение  и  осторожное
понимание.
     Ребекка, как всегда, сказала бы ему, что он слишком восприимчив.
     Не сводя глаз с бутылок на полках, Хэмптон рассказывал:
     --  Змея  устремилась  на меня.  Я  отступил  до  задней  стены.  Потом
отступать  было  уже некуда.  Я упал на колени и стал  молиться. Есть особые
молитвы, предназначенные для подобных случаев, и они помогли. А  может быть,
Лавелль и не хотел,  чтобы змея  тронула меня. Может быть, таким образом  он
предупреждал,  чтобы  впредь  я с ним не связывался, или хотел отомстить  за
бесцеремонность, с какой я выпроводил его из магазина.  Как бы там  ни было,
змея снова превратилась в травы и порошки, из которых она и возникла.
     -- Откуда вы знаете, что все это дело рук Лавелля?
     --  Буквально  через  секунду  после  того, как  змея...  растворилась,
раздался  телефонный звонок.  Это  звонил  тот  самый  человек,  которого  я
отказался обслужить.  Он сказал, что  я волен сам  решать, кого из  клиентов
обслуживать, а кого -- нет, но я не имел права дотрагиваться до него. За то,
что  я  такое позволил, он  уничтожил  мой товар и вызвал  к  жизни змею.  Я
передаю вам все, что  он сказал, буквально  слово в слово.  Затем он повесил
трубку.
     Джек заметил:
     --  Но  вы  не  говорили,  что   применили  к   нему  меры  физического
воздействия.
     -- Я этого и  не делал.  Я просто положил  руку ему на плечо и, скажем,
проводил его до  двери. Твердо, но без какого бы  то ни  было  насилия. Я не
сделал ему больно. Тем не менее и этого хватило, чтобы он разъярился и решил
отомстить.
     -- Это все произошло в сентябре?
     - Да.
     -- И больше он не приходил в ваш магазин?
     - Нет.
     -- И не звонил?
     -- Нет. Понадобилось почти три  месяца,  чтобы восстановить ассортимент
порошков  и трав. Некоторые  так трудно достать, вы просто не представляете!
Я, собственно говоря, только-только закончил эту восстановительную работу.
     Джек сказал:
     -- Значит, у вас есть особый счет к Лавеллю?
     Хэмптон покачал головой:
     -- Нет, наоборот.
     -- Что вы имеете в виду?
     -- Я больше не хочу участвовать в этом деле.
     -- Но ведь...
     -- Я больше не смогу ничем вам помочь, лейтенант.
     -- Я вас не понимаю.
     --  Хорошо, объясню: если я буду помогать вам, Лавелль напустит на меня
что-нибудь  похуже  той змеи,  и уже не как предупреждение. На  этот раз  он
просто убьет меня.
     Джек  увидел,  что  Хэмптон  до  смерти  напуган.   Убежденный  в  силе
колдовства, он чуть не трясся от страха. Сейчас даже у Ребекки не повернулся
бы язык обозвать его шарлатаном.
     -- Разве вы не хотите увидеть  его за решеткой так же, как  и мы? Разве
не должны  убедиться в его крахе после  того, что он вам  сделал? -- спросил
Джек негра.
     -- Вам никогда не упрятать Лавелля в тюрьму.
     -- Ну, конечно...
     -- Что бы он ни творил, вы и пальцем к нему не прикоснетесь.
     -- Ничего, как-нибудь справимся.
     -- Видите ли, Лавелль -- очень могущественный Бокор. Он не какой-нибудь
знахарь-любитель,  он владеет  силой тьмы  --  тьмы смерти,  тьмы  ада, тьмы
потустороннего   мира.  Эта   космическая   сила  недоступна   человеческому
пониманию.  Лавелль  связан  не  только  с Сатаной, вашим иудео-христианским
повелителем демонов --  а одно это уже страшно,  -- он является слугой  всех
духов и богов зла древнейших африканских религий. В нем поистине дьявольская
мощь.  Некоторые из этих демонов сильнее  Сатаны. И этот пантеон  злых богов
всегда в его распоряжении.  Более  того,  сами  боги  желают, чтобы  Лавелль
использовал их, потому что  он для них -- проводник  в наш мир.  Они  жаждут
проникнуть в  нашу жизнь, привнести в нее кровь, боль, страх, несчастья. Но,
поскольку  наш  мир  охраняют  добрые божества,  он для  них труднодоступен.
Поэтому дьявольским силам очень нужен Лавелль.
     Хэмптон остановился. Он весь горел. На лбу у него выступили капли пота.
Он  потер  лицо  своими большими  руками  и глубоко  вздохнул.  Затем  снова
заговорил, стараясь сохранять спокойствие, что удавалось ему лишь отчасти.
     --  Лавелль  --   очень  опасный   человек,  лейтенант.  Вы   даже   не
представляете,  насколько  опасный.  Возможно,  у  него не все  в  порядке с
головой, с психикой. А  это самое страшное сочетание: злобность, психические
отклонения, помноженные на опыт и знания Бокора.
     --  Вы ведь Хунгон,  колдун белой  магии. Разве не  можете использовать
свою силу против него?
     -- Да, я Хунгон. И, скажем, не худший. Но противостоять Лавеллю  я не в
силах. Что  я могу? С огромным трудом могу наслать  заклятие  на его травы и
порошки. Могу  сделать  так,  что в  его кабинете с  полок  упадет несколько
бутылочек. Но я никогда не создам змею.  Предварительно мне потребовалось бы
видеть это место. Но все это  не сравнить с тем, что может он. У меня нет ни
его силы, ни его мастерства.
     -- Но вы могли бы попробовать.
     -- Нет, ни в коем случае. В любом  противостоянии он сокрушит меня, как
букашку.
     Хэмптон  подошел  к входной двери и распахнул  ее,  отступив  немного в
сторону.  Колокольчик  над дверью жалобно зазвенел. Негр держал дверь широко
открытой.
     Джек сделал вид, что не понимает намека.
     -- Послушайте, если бы вы просто иногда спрашивали...
     -- Нет, лейтенант, я больше ничем  не могу помочь вам. Разве это трудно
понять?
     Холодный ветер ворвался в лавку.  Он толкал дверь,  шипел  и завывал, а
снежинки кололи лицо, как слюна разъяренного человека.
     Джек сделал еще одну попытку:
     -- Послушайте, Лавелль не  узнает, что  вы пытаетесь кое-что выяснить о
нем. Он...
     -- Обязательно узнает!
     Это Хэмптон сказал уже  злым  голосом. Глаза его были  раскрыты так  же
широко, как и дверь, которую он придерживал рукой.
     -- Он знает все. Или, по крайней мере, может все узнать. Абсолютно все.
     - Но...
     -- Пожалуйста, уходите, -- потребовал Хэмптон.
     -- Выслушайте меня, я...
     -- Выходите!
     -- Но ведь...
     -- Проваливайте отсюда, черт вас дери! Сейчас же!
     Теперь в голосе Хэмптона слышались и ярость, и панический ужас.
     Страх, как известно, передается. Ужас  большого  негра  перед  Лавеллем
сказался  и на  Джеке: по  коже у него забегали мурашки,  а руки вдруг стали
холодными и влажными.
     Он вздохнул и кивнул:
     -- Хорошо, хорошо, мистер Хэмптон. Но я хотел бы...
     -- Сейчас же, черт вас возьми! Сию минуту!
     Джек вышел из лавки.


     Дверь  за ним  с громким стуком захлопнулась. На укутанной снегом улице
этот звук прозвучал как винтовочный выстрел.
     Обернувшись,  Джек  увидел, как Карвер  Хэмптон  опускает занавеску  на
стеклянную дверь. Крупными белыми буквами по темному фону было написано лишь
одно слово: "ЗАКРЫТО".
     Через  секунду  в  магазине  погас  свет.  Снега  на  тротуаре  заметно
прибавилось,  и  он все  еще падал,  быстро  и  часто. И  небо  потемнело  и
помрачнело, стало более  унылым, чем двадцать  минут назад, когда он вошел в
магазин "Рада".
     Аккуратно ступая по скользкому тротуару,  Джек направился  к патрульной
машине, ожидавшей его неподалеку.  Из  ее выхлопной трубы  поднимался  белый
дымок. Джек сделал  всего три  шага, когда его остановил резкий звук, совсем
неуместный  здесь, на  заснеженной улице: где-то  рядом  пронзительно звонил
телефон. Джек посмотрел  налево, потом направо и почти на углу улицы, метрах
в десяти  от патрульной  машины, увидел  таксофон.  В  необычной  для города
тишине, которую принес с собой  снег, звук был таким громким,  что казалось,
он рождается прямо из воздуха возле уха Джека.
     Он внимательно посмотрел на таксофон. Это не была телефонная будка -- в
наши дни их не так-то много, настоящих телефонных будок с дверью,  создающих
при  разговоре  иллюзию  хоть  какой-то уединенности.  Телефонная корпорация
утверждает,  что строить  их  дорого.  Обыкновенный телефонный  аппарат  был
закреплен на столбике и огорожен с трех сторон прозрачными панелями -- Джеку
не раз доводилось проходить  мимо уличных телефонов в тот момент, когда  они
звонили,  а поблизости  никого  не было. Обычно  он даже  не  оглядывался на
аппараты. Ему и в голову не приходило подойти, снять трубку  и выяснить, кто
звонит. Его это не касалось. И на этот раз звонили не ему.
     Хотя... все же... сейчас...  что-то было не  так... Звонок завораживал,
притягивал его, обволакивал с ног до головы.
     Звонок...
     Звонок...
     Настойчивый...
     Требовательный...
     Гипнотизирующий...
     Звонок.
     И  вообще  все  вокруг  него   как-то  изменилось,  стало  беспокойным.
Реальными оставались только телефон, ведущая к нему узкая дорожка тротуара и
сам  Джек.  Остальное сгинуло в дымке, возникшей ниоткуда. Дома растворились
на  глазах,  как на  киноленте,  где  одна  картинка  быстро сменяет другую.
Несколько машин,  медленно  и как  бы  неохотно двигавшихся  по  заснеженной
улице,  стали вдруг...  испаряться. На  их месте возник туман,  напоминающий
залитый  светом,  но остающийся без изображения экран  в кинотеатре.  Редкие
прохожие, боровшиеся  с напором  ветра,  тоже  куда-то  подевались.  Остался
только Джек. И узкая тропка к телефону.
     И сам телефон.
     Звонок.
     Его влекло туда.
     Еще звонок.
     Его тянуло к таксофону.
     Джек усилил сопротивление.
     Снова звонок...
     И он понял, что сделал шаг! К таксофону!
     Еще один.
     Третий шаг...
     Джеку казалось, что он не идет, а плывет.
     Звонок...
     Он двигался как во сне... Или как в лихорадке...
     Еще шаг.
     Джек попытался остановиться. Ничего не вышло.
     Он попробовал повернуть в сторону патрульной машины.
     Не смог.
     Сердце у него бешено застучало.
     Он был как в тумане, потерял всякую ориентацию.
     Спина его, несмотря на холод, была мокрая.
     Наплывы  телефонных  трелей действовали  так  же завораживающе,  как  и
ритмичное покачивание карманных часов в руках гипнотизера. Этот звук увлекал
Джека вперед  так же,  как  в  древности  пение  сирен  толкало незадачливых
мореплавателей к смерти, на рифы.
     Джек знал, что звонят ему, не понимая, как он понял это.
     Телефон был рядом, и Джек снял трубку:
     -- Алло?
     --  Детектив  Доусон!  Рад, что  наконец-то  представилась  возможность
побеседовать с вами. Мой дорогой. нам уже давно нужно было поговорить.
     Голос  низкий,  хотя  и   не  бас,  и  очень  интеллигентный.  Судя  по
произношению,  смесь   хорошо   отработанного   британского   и   элементов,
характерных  для жителей  Карибского  бассейна.  Так  мог говорить  человек,
прибывший оттуда.
     -- Лавелль?
     -- Господи, ну кто же еще?!
     -- Но как вы узнали, что...
     --  ...что вы  были в  этом районе?  Дорогой друг, я, в некотором роде,
веду за вами наблюдение.
     -- Вы здесь? На этой улице?
     -- Нет, я далеко. Мне не нравится Гарлем.
     -- Я бы хотел побеседовать с вами, -- сказал Джек.
     -- А мы и так беседуем, не правда ли?
     -- Я имею в виду -- с глазу на глаз.
     -- О, не думаю, что есть такая необходимость.
     -- Я не стану вас арестовывать.
     -- А вы и не смогли бы. Против меня у вас нет никаких улик.
     -- Хорошо, тогда...
     -- Но вот  задержать меня на пару дней под каким-нибудь предлогом вы бы
не отказались.
     -- Не отказался бы.
     -- А меня это абсолютно не устраивает. Предстоит очень много работы.
     --  Даю слово,  что пригласим вас в управление буквально на пару часов,
только для того, чтобы задать ряд вопросов.
     -- Вы в этом уверены?
     -- Можете верить моему слову. Просто так я ничего не обещаю.
     -- Как ни странно, но я склонен этому верить.
     -- Тогда почему не прийти в полицию, не ответить на несколько вопросов,
чтобы освободить себя от всяких подозрений?
     --  Видите ли,  не могу  освободить  себя  от подозрений, потому что  я
виновен. -- Лавелль засмеялся.
     -- Вы хотите сказать, что связаны с этой серией убийств?
     -- Конечно. Разве не в этом вас пытается убедить каждый встречный?
     -- Значит, вы звоните, чтобы признаться?
     Теперь Лавелль хохотал в голос.
     Потом успокоился и сказал:
     -- Я звоню, чтобы дать вам один совет.
     -- Я слушаю.
     --  Ведите это дело  так, как вела бы его  полиция  на  моей родине, на
Гаити.
     -- Как это?
     -- Они не стали бы связываться с Бокором, который обладает такой силой,
как я.
     - Да?
     -- Они просто не осмелились бы.
     -- Но  это Нью-Йорк,  а  не Гаити.  Нас не  учат  бояться колдовства, в
полицейской академии нас учат другому.
     Джек продолжал  говорить спокойным  голосом, хотя сердце у  него  так и
рвалось из груди.
     Лавелль добавил:
     --  К тому же  на Гаити полиция не захотела бы  разбираться  с Бокором,
если бы его жертвами были подонки вроде Карамацца. Не считайте меня убийцей,
лейтенант.  Смотрите на меня как  на чистильщика, оказывающего ценные услуги
обществу, избавляя его от опасных элементов. Именно так к этому отнеслись бы
на Гаити.
     -- Мы здесь мыслим иначе, мистер Лавелль.
     -- Мне жаль это слышать.
     --  Убийство  всегда убийство, оно  всегда преступление,  независимо от
того, кто жертва.
     --Как неумно.
     -- Мы здесь верим в неприкосновенность человеческой жизни.
     -- Как глупо. Если Карамацца просто  исчезнут с  лица земли, пострадает
ли  от этого общество?  Чего оно лишится?  Кучки воров,  убийц  и сутенеров.
Правда, их  место займут  другие воры и  убийцы. Но не я. Вы можете  считать
меня  их подобием, простым убийцей, но это  не так. Я --  священник.  Мне не
нужен контроль над наркобизнесом  в Нью-Йорке, я  просто хочу  отобрать этот
контроль у Карамацца. В виде  наказания.  Мне нужно разрушить его авторитет,
отобрать у него семью и друзей, уничтожить его в финансовом отношении, чтобы
научить его скорбеть  и рыдать.  Когда я  добьюсь этого, когда  он  окажется
нищим,  в   полной  изоляции,   когда   он   будет  трястись  от  страха  и,
настрадавшись, дойдет до полного отчаяния, тогда я ликвидирую его  самого. И
смерть его будет долгой и мучительной. А потом я вернусь на остров, и вы обо
мне больше не услышите. Я -- орудие в руках правосудия, лейтенант Доусон.
     -- Разве правосудию необходимо убийство внуков Дженнаро Карамацца?
     - Да.
     -- Убийство невинных детей?
     -- Они не невинны. В их жилах течет кровь Дженнаро,  в них -- его гены,
и они не менее виновны, чем их дедушка.
     Похоже, Карвер Хэмптон прав: здесь больная психика.
     А Лавелль продолжал:
     --  Я  прекрасно понимаю, что вам  не  поздоровится,  если  не  удастся
поймать  кого-то,  ответственного  хотя  бы  за   часть  убийств.  Все  ваше
управление  будет  отдано  на заклание прессе, если  у  вас  не  будет  хоть
каких-то конкретных результатов.  Я  мог бы предоставить в ваше распоряжение
достаточно  неопровержимых  улик  против  одной  из  мафиозных  группировок.
Убийство членов семьи Карамацца  вы можете  списать на других преступников и
сделать доброе дело, засадив их за решетку. Заодно освободитесь еще от одной
банды. Был бы очень рад помочь вам таким образом.
     Не только все вокруг делало  этот разговор ирреальным -- сонная  улица,
плывущее  куда-то пространство,  дымка, как  при лихорадке, сама  их  беседа
казалась настолько странной, что и ее словно бы не было.
     Джек  попытался встряхнуться, но мир вокруг не  хотел  заводиться,  как
механические часы, не хотел возвращаться к реальности.
     Он спросил:
     -- Вы действительно предлагаете все всерьез?
     -- Улики, которые я организую, будут несокрушимыми в любом суде. Вам не
придется беспокоиться, что вы проиграете это дело.
     -- Я имею  в виду не  это. Неужели вы думаете, что я  готов вступить  с
вами в сговор и подставить невинных людей?
     -- Какие же они невинные! Я ведь говорю об убийцах, ворах, сутенерах!
     -- Но именно к вашим убийствам они не будут иметь никакого отношения.
     -- Это уже вопросы техники.
     -- Но не для меня.
     --  Вы интересный  человек,  лейтенант.  Наивный,  глупый,  но  все  же
интересный.
     -- Дженнаро  Карамацца уверяет,  что все ваши действия против его семьи
вызваны жаждой мести.
     -- Это так.
     -- Мести за что?
     -- А он вам не рассказал?
     -- Нет. Что же случилось?
     Молчание.
     Джек подождал и едва не спросил еще раз, но Лавелль заговорил.
     Теперь у него был другой голос -- жесткий, даже яростный.
     --  У  меня  был старший брат,  Грегори.  На  самом  деле  он был  лишь
наполовину моим братом  -- его фамилия Понтрейн. Он абсолютно  не  признавал
древнее  искусство  колдовства  и магии. Можно сказать,  относился  ко всему
этому с презрением и не  хотел иметь дело со старинными  верованиями Африки.
Человек современного мировоззрения, современного мышления, он верил в науку,
а не в волшебство, веровал в прогресс и технику, а не в  силу древних богов.
Он не одобрял моего призвания и не верил, что  я могу сделать кому-то  добро
или, наоборот, принести  несчастье. Он  считал меня безобидным  чудаком.  Но
несмотря на все, я любил его, а  он любил меня. Мы  были братьями. Братьями!
Ради него я был готов на все и сделал бы для него все.
     Джек повторил задумчиво:
     -- Грегори Понтрейн... Я ведь помню это имя.
     --  Несколько лет  назад Грегори приехал сюда в качестве иммигранта. Он
много трудился,  затем пробился в колледж,  добился стипендии.  Писательский
дар был у  него еще с детства,  и, главное, он знал, как им распорядиться. В
Штатах он получил степень бакалавра на факультете журналистики Колумбийского
университета  и пошел  работать  в  "Нью-Йорк таймс". Почти год он ничего не
писал,  только редактировал статьи других  журналистов.  Потом  ему поручили
написать несколько статеек, что-нибудь "о жизни". Так, ерунда. А затем...
     Джека осенило:
     -- Грегори Понтрейн! Конечно же! Репортер криминальной хроники.
     --  Вскоре моему брату доверили  несколько материалов  о преступлениях:
грабежи,  наркотики. Он  с честью  выполнил эту работу.  Потом полез глубже,
стал заниматься крупными делами, многое раскапывал сам, без  всяких заданий.
И в конце  концов стал экспертом "Тайме" по  наркобизнесу в Нью-Йорке. Никто
не  знал столько, сколько знал он о Карамацца,  о том, как его клану удалось
закупить  многих полицейских офицеров и городских чиновников. Никто не  знал
об этом больше Грегори, и никто не писал о них лучше его.
     -- Да, я читал его статьи. Отличная работа.
     --  Он   задумал  еще   пять-шесть.  Был  разговор  о  награждении  его
Пулитцеровской  премией за уже  сделанное. Грегори накопал  достаточно улик,
чтобы заинтересовать полицию и добиться  утверждения трех приговоров большим
судом присяжных.  У него были  свои источники информации: люди  в полиции, в
самом клане  Карамацца  --  люди,  которые доверяли ему. Он был убежден, что
удастся засадить за  решетку  Доминика  Карамацца. Но все  быстро кончилось.
Бедняжка  Грегори! Глупый,  благородный  и смелый малыш  Грегори! Он  считал
своим долгом бороться со злом везде, где встречал его. Репортер-крестоносец.
Он думал, что  сможет  многое  изменить. Но он так и не понял, что с  силами
тьмы можно справиться  только моими способами. Прекрасным мартовским вечером
он и его жена Она ехали на ужин...
     -- Бомба в машине, -- сказал Джек.
     --  Обоих разорвало на  куски.  А она была  беременна, они ждали своего
первенца.  Так  что  я рассчитываюсь  с Дженнаро  Карамацца  за  три  жизни:
Грегори, Оны и их ребенка.
     Джек заметил:
     -- Но  ведь  тот случай  со взрывом  так и не был раскрыт, нет  никаких
доказательств, что к убийству причастны Карамацца.
     -- Я знаю, что виновны они.
     -- Пока ничего не доказано.
     -- У меня свои источники информации,  намного надежнее тех, что были  у
Грегори. В моем распоряжении глаза и уши Подземного Мира.
     Он опять засмеялся. Смех у Лавелля был звучный, мелодичный, но Джеку он
показался  каким-то  беспокойным.  Должно  быть,  таким  и должен  быть смех
сумасшедшего.  Он не  может  напоминать  добродушное  похохатывание  старого
доброго дядюшки.
     -- Да-да,  лейтенант.  Подземный  Мир.  Я  не имею  в  виду  подпольный
преступный мир, эту жалкую "Коза ностру" с ее тупой  сицилийской гордостью и
дутым  кодексом  чести. Мой Подземный  Мир  неизмеримо  глубже, чем  тот,  в
котором  обитает мафия.  Глубже и темнее. Через глаза и  уши древних богов я
получаю  сведения  от демонов и черных ангелов -- вездесущие,  они  видят  и
слышат все, абсолютно все.
     "Это сумасшествие, -- подумал Джек. -- Парню пора в психбольницу". Но в
голосе Лавелля было что-то еще, будоражившее в Джеке инстинкты полицейского.
О  сверхъестественном  Лавелль говорил  убежденно и даже трепетно, но вот он
заговорил о брате, и Джек  усомнился  в подлинности его горя и  переживаний.
Джек  почувствовал, что не месть была здесь главным  движущим мотивом. Может
быть, неверие брата, его  прямолинейность претили  Лавеллю? Что, если он был
рад смерти Грегори? Или сбросил какой-то камень с души?
     -- Брат не одобрил бы ваше стремление отомстить, -- заметил Джек.
     -- Может, и одобрил бы. Вы же его совсем не знали.
     -- Я знаю достаточно, чтобы  утверждать, что его не радовали бы ни ваши
действия, ни вся эта  кровавая резня. Он был нормальным человеком, и все это
оттолкнуло бы его.
     Лавелль не  отвечал, но  его  недовольное  молчание говорило о том, что
аргументы Джека попали в цель.
     Джек развивал наступление:
     --  Он  не  одобрил бы  убийства  чьих-либо  внуков, месть до  третьего
колена. Он не был одержимым, как вы. Он не был сумасшедшим.
     -- А мне все равно, одобрил бы он это или  нет, -- нетерпеливо  заметил
Лавелль.
     -- Поэтому я и склонен считать, что вами движет не  только месть.  Есть
тут что-то еще.
     Лавелль опять замолчал.
     -- Если бы брат не одобрил убийства, зачем же вам понадобилось...
     Лавелль резко перебил его:
     --  Я  уничтожаю эту пакость не  во  имя  моего брата, а делаю это ради
себя. Только ради себя. И это должно быть ясно всем: я  никогда по-другому и
не действовал. Все эти смерти способствуют росту моей репутации.
     -- Репутации? С каких это пор убийство является символом чести, чьей-то
гордостью? Это же сумасшествие!
     --  Никакое  это не  сумасшествие.  -- Лавелль  почти  кричал,  закипая
бешеной яростью: -- Канон древних богов Петро и Конго  гласит, что никто  не
может отнять жизнь у брата Бокора  и остаться безнаказанным. Убийство  моего
брата -- вызов лично мне. Оно унижает меня, выставляет на посмешище. Терпеть
такое я не могу. И не буду. Сила Бокора покинет меня, если я не отомщу. Боги
потеряют ко мне уважение и отвернутся, лишив своей поддержки и помощи.
     Теряя контроль  над собой, Лавелль перешел на высокопарный и напыщенный
слог.
     -- Должна пролиться  кровь, должны  распахнуться  ворота смерти. Океаны
боли должны смести всех, кто затронул меня,  убив моего брата. Даже если я и
презирал  Грегори, он принадлежал  к моей семье. Нельзя  пролить кровь члена
семьи Бокора и остаться безнаказанным. Если мне не удастся достойным образом
отомстить за это,  древние боги  оттолкнут  меня, мои заклинания и  заговоры
потеряют силу.  Если хочу сохранить покровительство  богов Петро и Конго, то
за смерть моего брата должен заплатить по крайней мере десятком смертей.
     Джек  понял,  что ему  не  разобраться  в истинной  мотивации  действий
Лавелля.  Реальные  их  причины  не просматривались, и  последние  аргументы
свидетельствовали о его психическом нездоровье уже с иной стороны.
     -- Вы действительно в это верите? -- спросил Джек.
     -- Это истинная правда.
     -- По-моему, это называется по-другому: это сумасшествие.
     -- Вам придется в конце концов убедиться в обратном.
     -- Сумасшествие, -- повторил Джек.
     -- Да, еще один совет, -- сказал Лавелль.
     -- Ни один из  моих подозреваемых  не давал мне столько  советов. Целый
фонтан. Ну прямо Энн Лэндерс.
     Не обращая внимания на слова Джека, Лавелль заявил:
     -- Откажитесь от этого дела.
     -- Вы что, серьезно?
     -- Выйдите из него.
     -- Это невозможно.
     -- Попросите, чтобы вас освободили.
     - Нет.
     -- Вы непременно сделали бы так,  как я говорю, если бы могли отличить,
что для вас хорошо, а что -- нет.
     -- Вы -- наглец.
     -- Я знаю.
     --  Господи, я же полицейский! Вам не  запугать меня. Наоборот,  только
расшевелите. Угрозы толкают меня на более активные поиски. С полицейскими на
Гаити  в такой ситуации, наверное, бывает  то же самое? Иначе разница  между
нами и ними была бы слишком велика. Да и что вы получите, если я откажусь от
дела? Меня  заменят  другим полицейским, а  тот все равно  будет искать вас,
Лавелль.
     -- Да, но у того, кто вас заменит, не будет вашей фантазии.  Он-то вряд
ли  поверит,  что  здесь колдовство,  и  ограничится  обычными  полицейскими
методами. А этого я не опасаюсь.
     Джек был поражен:
     --  Вы  хотите  сказать,  что  именно  моя восприимчивость  и  фантазия
представляют для вас угрозу?
     Лавелль не стал возражать, он только предложил:
     --  Не  хотите выходить из дела  -- не надо. Но прекратите  копаться  в
магии. Относитесь к делу так, как  к нему  относится Ребекка Чандлер.  Как к
обыкновенному расследованию убийства.
     -- Я просто не могу поверить в подобную наглость, -- отреагировал Джек.
     --  Ваш  ум  допускает, пусть  и  не  полностью,  что  здесь  участвуют
сверхъестественные  силы.  Прошу,  не трогайте эту линию.  Это все,  о чем я
прошу.
     -- Вот как! Это все?
     -- Ограничьтесь  полученными отпечатками пальцев, работой  экспертов --
словом, обычными средствами.  Допрашивайте всех свидетелей,  каких  считаете
нужным...
     -- Огромное спасибо за разрешение.
     -- ...меня это все не затрагивает, -- продолжал Лавелль, как будто Джек
его и не перебивал.-- Так  вы меня  никогда не найдете. Я  успею покончить с
кланом Карамацца и буду  на пути домой, прежде чем полиция размотает хотя бы
одну ниточку в этом деле. Просто забудьте о магии.
     Пораженный беспардонностью Лавелля, Джек спросил:
     -- А если не забуду?
     В  трубке вдруг  раздалось какое-то шипение, и  Джек невольно  вспомнил
рассказ Хэмптона о  появлении  черной змеи, подумав вдруг, что, если Лавелль
пощлет змею и по телефонной линии, она вылезет из трубки, чтобы вонзить свои
ядовитые зубы в его губы, нос, глаза... чтобы укусить его в ухо, голову... И
Джек невольно отвел трубку чуть в сторону, но, поймав себя на таких мыслях и
опасениях, вновь прижал ее к уху.
     -- Если вы полезете  в колдовские дела и станете  разрабатывать  именно
эту линию  расследования, то я... сделаю  так, что ваши сын и дочь...  будут
разорваны на куски.
     У Джека защемило под ложечкой.
     Лавелль добавил со значением:
     --   Вы   ведь  помните,   как   выглядели   Деминик  Карамацца  и  его
телохранители?
     И  тут  они заговорили  одновременно.  Теперь Джек  кричал,  а  Лавелль
сохранял спокойный, ровный тон.
     -- Слушай, ты, вонючий сукин сын!
     --  Вспомните: в  отеле  растерзанный старина  Доминик,  разорванный на
куски...
     --Ты не посмеешь...
     -- ...с вырванными глазами... весь в крови.
     -- ...и пальцем прикоснуться к моим детям, а не то я...
     -- А  когда я поработаю над Пенни и  Дэйви,  от них останутся лишь кучи
мертвечины...
     -- ...оторву твою поганую голову. Я тебя предупреждаю...
     -- Мертвечины, дохлых ошметков...
     -- Я найду тебя...
     --  А  может  быть,  я  даже  изнасилую   девочку,  если  только  будет
настроение...
     -- Ты, вонючий подонок!
     -- А она нежная, сочная девочка. Меня иногда тянет на таких,  маленьких
и невинных. Весь кайф в извращении.
     -- Угрожая смертью моих детей, дерьмо, ты потерял все шансы. Ты за кого
себя принимаешь? Ты понимаешь, где находишься? Это -- Америка, придурок!  Ты
не уйдешь от нас!
     -- Хорошо, даю вам время подумать. До конца дня. Если вы не согласитесь
на  мои  условия, я  прикончу  Дэйви и Пенни.  И, поверьте, им  будет  очень
больно, уж я постараюсь.
     Лавелль повесил трубку.
     -- Подожди! -- закричал Джек. Он судорожно дергал рычаг, будто стараясь
восстановить связь или вернуть Лавелля... Конечно, впустую.
     Он сжимал  трубку  до  боли  в мышцах, так что затекла вся  рука. Затем
швырнул трубку на рычаг, едва не разбив ее.
     Должно быть, так дышит разъяренный бык, перед которым долго размахивали
красной  тряпкой. Стук сердца отдавался у Джека в висках, в  горящей голове.
Живот больно скрутило судорогой.
     Джек  заставил  себя отвернуться  от телефона,  хотя так  и  трясся  от
приступов слепой ярости.
     Постоял под хлопьями снега, медленно приходя в себя.
     Все будет нормально. Нечего волноваться. Пенни и Дэйви в  школе,  они в
полной  безопасности. Там достаточно  людей,  и школа хорошая, заслуживающая
доверия, с первоклассной системой безопасности. А Фэй заберет их в три  часа
и  отвезет к  себе домой. Лавелль не узнает об этом. Если он решит добраться
до  детей, то будет искать их  сегодня  вечером в  квартире  Доусонов,  а не
обнаружив, утихомирится. В доме тетки он их разыскивать не станет. Что бы ни
говорил  Карвер Хэмптон, Лавелль не в состоянии видеть  и  слышать абсолютно
все.  Конечно, нет!  Он  ведь  не  Господь  Бог.  Он  может  быть  колдуном,
наделенным большой силой, может быть Бокором, но  он никак не Господь Бог. У
Фэй  и  Кэйта  дети  будут в полной безопасности. Неплохо  бы им остаться  у
Джэмисонов на всю ночь. А может, и  еще на  несколько дней,  пока Лавелля не
поймают.  Фэй  и  Кэйт  не  станут  возражать,  наоборот,  они  всегда  рады
побаловать племянника и племянницу. Наверное, детям лучше не ходить в школу,
пока  ситуация  не выправится.  Надо  будет поговорить с  капитаном Грешемом
насчет  охраны для  них. Пусть выделят полицейского, который бы  находился в
квартире  Джэмисонов в  то время, когда  Джек на  работе. Маловероятно,  что
Лавелль  выследит  детей,  хотя... А если  Грешем решит,  что круглосуточный
дежурный для детей -- это непозволительная роскошь? Тогда можно будет как-то
договориться с ребятами, коллегами по отделу... Они обязательно помогут, как
и  Джек  помог  бы,  случись у  них  что-либо  подобное.  Каждый  пожертвует
несколько часов свободного  времени, чтобы подежурить в квартире Джэмисонов.
Если семье сослуживца угрожает  опасность,  они  сделают так -- это часть их
негласного кодекса чести. Все нормально. Все будет просто отлично.
     Окружающий  мир,  растворившийся в  дымке  с того  момента,  как  начал
звонить телефон, приобретал  прежние очертания. Вдруг стали различимы  гудки
машин, скрежет автомобильных цепей по заснеженной мостовой, завывание ветра.
Перед Джеком опять возникли дома. Мимо прошел, согнувшись под напором ветра,
прохожий, вслед  за ним пробежали трое подростков-негров -- они бросали друг
в друга снежки и громко смеялись.
     Фантастическая  дымка рассеялась. Джек вышел  из  тумана и уже не знал,
было ли все на самом деле? Наверное, дымка окутала его сознание, была плодом
его воображения, наваждение, не более того.
     Но что  за наваждение? Откуда взялось  и почему выбрало именно  его? Он
никогда  не  был  эпилептиком,  не  страдал  ни  обмороками,  ни  пониженным
давлением, у него вообще до сих  пор не было особенных проблем со здоровьем.
Почему же это был он?
     Он понял, что телефонный звонок предназначался именно ему. Почему?
     Пока Джек,  стоя  на  месте,  обдумывал  происшедшее,  тысячи  снежинок
окружили его, словно мошкара.
     Наконец он решил, что  должен  позвонить  Фэй,  объяснить  ей ситуацию,
предупредить, чтобы она  была осторожна по пути из школы Уэлтон к ней домой.
Пусть убедится, что за  ними никто не следует. Джек повернулся к  таксофону,
но тут же остановил себя: нет, только не  он. Нельзя звонить  по телефону, к
которому имел отношение Лавелль. Смешно, конечно, думать, будто этот подонок
может прослушивать общественные таксофоны, но испытывать судьбу тоже глупо.
     Все еще злой, но уже  не такой испуганный, Джек направился к патрульной
машине, ожидавшей у тротуара.
     Ветер вгрызался в лицо ледяными зубами.


     Лавелль прошел в  свой железный сарай. За спиной у  него осталась зима,
здесь сухая жара выжимала из Лавелля пот, который тут же увлажнил его черное
лицо. Странный  оранжевый свет отбрасывал на стены загадочные тени. Из ямы в
центре помещения  слышался какой-то  устрашающий звук,  похожий на  сердитое
перешептывание тысяч отдаленных голосов.
     Лавелль принес  с собой два  снимка. Дэйви и  Пенни он  сфотографировал
вчера сам, на улице возле школы Уэлтон, сидя в своем фургоне, припаркованном
чуть ли  не  за  квартал  от  самой  школы.  Он пользовался 35-миллиметровым
"Пентаксом" с мощным телеобъективом и  сам  проявил  фотографии  в крошечной
темной комнате.
     Чтобы  наслать  заклинание  и достигнуть  желаемого  результата,  Бокор
должен  иметь какое-нибудь изображение  жертвы. В соответствии с традициями,
Бокор делает тряпичную куклу, наполняет  ее  опилками или песком. Лицу куклы
нужно придать хотя  бы отдаленное сходство с лицом  жертвы, ведь  для Бокора
она заменяет реального человека.
     Изготовление куклы -- утомительная процедура. К тому же средний  Бокор,
как правило, не обладает художественными способностями и с трудом добивается
сходства с оригиналом. Поэтому куклу оснащают несколькими  волосками жертвы,
или добавляют ей кусочек ногтя, или наносят на нее каплю крови. Добыть такие
компоненты   непросто.   Не   станете   же   вы  неделями   ошиваться  возле
парикмахерской, где бывает  жертва,  чтобы  умыкнуть  прядь ее  волос? А как
получить кусочек ногтя? А раздобыть немного  крови? Что, напасть на человека
и иметь дело с полицией?
     Избежать  всех  этих  сложностей  можно,  если заменить  куклу  хорошей
фотографией. Не исключено, что Лавелль был единственным Бокором, кто привлек
к черной магии столь современное средство. Когда в первый раз  он испробовал
этот метод,  то особо не рассчитывал на успех. Однако уже  через шесть часов
после  ритуала  жертва была  мертва:  человек  угодил  под  колеса  тяжелого
грузовика. С тех пор Лавелль осмелел. Должно быть, от Грегори перешла к нему
капля веры в технический прогресс.
     И вот, стоя на коленях у самой ямы, Лавелль шариковой ручкой проделывал
небольшие дырочки в  верхней части каждой фотографии. Затем он продел снимки
детей на тонкий шнур. По обе стороны от ямы установил две  деревянные палки,
один  конец шнура привязал к  одной палке,  а  другой -- ко второй,  так что
фотографии повисли над самым центром ямы. Их освещал  оранжевый свет, идущий
из глубины.
     Очевидно,  придется  убить  детей. Он дал  Джеку  последнюю возможность
передумать, дал ему несколько  часов. Но почему-то был  уверен,  что  тот не
отступит.
     Лавелль  не боялся убийства. Напротив, ожидал  этого  с  нетерпением. В
убийстве маленьких существ была своя, какая-то особая прелесть.
     Лавелль облизал губы.
     Доносящийся  из ямы  отдаленный шум тысяч и тысяч  шепчущихся,  шипящих
голосов стал четче, когда фотографии детей Джека Доусона оказались над ямой.
К  шипению  прибавился  новый  оттенок: в нем  слышалась не просто злоба, не
просто угрозы -- этот звук свидетельствовал  о  зверских  желаниях, о  жажде
крови и ненасытной порочности. Звук темного и неутоленного голода.
     Лавелль снял с себя всю одежду.
     Поглаживая половые органы, он прочел короткую молитву.
     Он был готов.
     В сарае  слева от двери стояли  пять  больших медных сосудов.  Там были
пшеничная  и  кукурузная мука,  мелко  истолченный  кирпич,  угольная  пыль,
размельченные  коренья. Зачерпнув рукой кирпичный  порошок  и  ссыпая  его с
ладони  тонкой  струйкой, Лавелль  начал рисовать  сложный  узор  на участке
земли, примыкающем к яме с севера.
     Этот   узор,  его  называли  "веве",  символизировал  астральную  силу.
Настоящий Бокор  или  Хунгон знает сотни  таких  узоров. Определенные "веве"
перед началом обряда помогают  колдуну привлекать внимание богов к Умфору --
храму, где  осуществляется ритуал. "Веве" создают только руками, не прибегая
ни к каким инструментам. И не по трафарету, заранее прочерченному на полу. В
то же время "веве"  надлежит  быть строго  симметричным и  пропорциональным,
если колдун действительно хочет добиться желаемого. Создание "веве"  требует
хорошего навыка, острого глаза  и твердой руки. Лавелль зачерпнул  из сосуда
еще  пригоршню  истолченного  кирпича.  Через  несколько  минут  он закончил
работу. Его  "веве"  символизировал Симби  И-Ан-Кита,  одного из злых  богов
Петро.
     Лавелль вытер  руку о чистое  сухое  полотенце,  удалив с нее кирпичную
пыль. И, зачерпнув пшеничной муки, стал рисовать еще один "веве" -- у южного
края ямы. Это был совершенно другой узор.
     Всего Лавелль  создал  четыре сложных  символа  -- по  одному  с каждой
стороны ямы.  Третий  "веве"  был  выполнен угольной пылью,  а  четвертый --
размельченными кореньями.
     Осторожно,  чтобы не испортить  свою работу, он встал  на колени у края
ямы.
     Заглянул внутрь.
     Глубоко внутрь...
     Еще глубже...
     Дно ямы  начало вздыматься,  то приближаясь к Лавеллю, то отдаляясь  от
него и  пульсируя. Никто  не  помещал  источников света внутрь ямы, никто не
разводил  там огня,  но это мерцание было  явственным.  Лавелль  выкопал яму
всего  на метр,  но  чем  дольше  он  всматривался  в  нее, тем  глубже  она
становилась.
     Вот уже десять метров.
     Теперь -- сто.
     Теперь -- уже несколько километров.
     Все глубже и глубже, прямо к центру Земли.
     Вот  уже  открылось  расстояние, как  до Луны... до  звезд... до границ
Вселенной!
     Когда дно  ямы отошло  в бесконечность, Лавелль встал на ноги  и  запел
молитву -- монотонный мотив, речитатив разрушения  и смерти. Затем приступил
к основному ритуалу, помочившись на фотографии детей.


     Шипит и скрипит рация внутри полицейской машины.
     Дорога ведет в центр города, в полицейское управление.
     Звенят автомобильные цепи по мостовой.
     Летящие навстречу снежинки беззвучно разбиваются о лобовое стекло.
     Монотонно мечутся дворники.
     Ник  Ирволино,  сидевший  за  рулем,  по-своему  понял состояние Джека,
близкое к трансу:
     -- Не беспокойтесь, лейтенант, я хорошо вожу машину.
     --А я и не думаю беспокоиться.
     -- Работаю  на патрульной машине уже  пятнадцать  лет и еще ни  разу не
попал в аварию.
     -- Это хорошо.
     -- Ни одну из своих машин даже не царапнул.
     -- Поздравляю.
     --  Снег, дождь, гололедица  -- мне все нипочем.  Никогда  не испытывал
проблем с вождением.  Не знаю, откуда у меня взялся этот дар: мать вообще не
водит, а старик мой способен  доехать только  до первого столба.  До  смерти
боюсь с  ним  ездить.  А  вот  у  меня  призвание  к  вождению.  Так  что не
беспокойтесь.
     -- Я абсолютно не волнуюсь, -- заверил его Джек.
     -- А мне показалось, что вы не в себе.
     -- Почему это?
     -- Вы так громко скрежетали зубами.
     -- Серьезно?
     -- Я уж боялся, что вот-вот посыпятся коренники.
     --А я и не заметил. Поверь, беспокоит меня не твое вождение.
     Они подъехали к перекрестку, где  шесть-семь машин  стояли под  разными
углами друг к другу. Вздымая  тучи снега, они пытались развернуться в нужном
направлении  или  хотя  бы  уйти  с   перекрестка.  Ник  Ирволино  аккуратно
притормозил  и медленными  зигзагами  пробрался  по извилистому  пути сквозь
затор.
     Миновав перекресток, он спросил Джека:
     -- Если не мое вождение, то что же вас мучит?
     Немного поколебавшись, Джек рассказал Нику о звонке Лавелля и разговоре
с ним.
     Ник  слушал очень внимательно, не отрывая глаз от предательски коварной
дороги. Когда Джек умолк, он воскликнул:
     -- О всемогущий Боже!
     -- Я чувствую то же самое, -- заметил Джек.
     --  Вы думаете, он на это способен?  Может  наслать  проклятие на ваших
детей?
     Джек, в свою очередь, спросил:
     -- А что ты думаешь, Ник?
     Тот, подумав секунду, сказал:
     -- Вы знаете, лейтенант,  мы живем  в странном  мире: летающие тарелки,
Бермудский треугольник, снежный человек, всякие такие  чудеса. Не  знаю, как
кто, а я  люблю  обо всем  этом почитать, мне это интересно. Миллионы  людей
готовы  поклясться в том,  что были свидетелями или участниками  из ряда вон
выходящих  событий.  Не  может  же все  это быть полной чепухой,  правда? Ну
часть, ну даже большая часть, но ведь не все? Правильно?
     -- Да, может, и не все, -- согласился Джек.
     -- Почему же тогда не согласиться и с тем, что колдовство существует?
     Джек кивнул.
     --  Конечно,  надеюсь, что на вас  и  ваших  детей злое  колдовство  не
подействует, -- добавил Ник.
     В молчании они проехали полквартала.
     Ник снова заговорил:
     -- В этом деле меня беспокоит одна вещь.
     -- Что именно?
     -- Ну, допустим, что колдовство реально.
     -- Допустим.
     -- Хочу сказать, просто сделаем вид, что допускаем эту реальность.
     -- Понимаю.
     -- Так вот, если черная магия -- реальность и он хочет устранить вас из
расследования, с какой стати убивать ваших детей? Почему  бы  не  убить вас?
Это самый эффективный вариант.
     Джек нахмурился:
     -- А ты прав, Ник.
     -- Если бы он  убил вас, расследование поручили бы другому детективу  и
вряд ли  он  относился бы  к колдовству  так  же  серьезно, как вы.  Так что
достичь желаемого Лавеллю  проще  всего,  устранив вас с  помощью одного  из
своих заклинаний.  Почему же он не делает этого? Конечно, при допущении, что
черная магия действует.
     -- Я и сам ломаю себе голову. Не знаю.
     -- Я  тоже  не знаю и не могу понять этого. Но, по-моему, за этим стоит
нечто существенное, лейтенант, так ведь?
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Понимаете, даже если  этот парень -- обыкновенный псих, его магия --
фикция и вы имеете дело с маньяком, вся эта чертовщина, что он наговорил вам
по телефону, по-своему логична.
     - Да.
     -- Все сходится,  даже если  это полная ахинея.  Все выглядит  логично.
Все. Кроме угрозы по отношению к вашим детям. Она выпадает из общей картины.
Это  уже не  логично. Слишком много проблем на  пустом месте в то время, как
можно  просто наслать  заклятие  на  вас. Если у него такая колдовская сила,
почему бы не направить ее против вас?
     -- Может  быть,  он понимает,  что я  его не боюсь,  принудить  меня  к
подчинению может только одно -- угроза жизни моих детей.
     -- Но зачем  ему  запугивать вас? Он же  может растерзать вас на куски,
как сделал это с другими жертвами. Шантаж -- сложная штука, убийство проще и
надежнее. Вы согласны со мной?
     Джек следил за снегом,  забивающим ветровое стекло, и думал над словами
Ника. Он чувствовал:  Ник  зацепил что-то важное.  Что-то очень  важное  для
него.


     Колдовской ритуал  подходил к концу.  Лавелль стоял  в сиянии оранжевых
отблесков, тяжело дыша.  Капельки пота,  высвеченные этим светом, напоминали
капли  оранжевой  краски.  Такими  же  неестественными казались  белки  глаз
Лавелля, хорошо отполированные ногти на руках.
     Главное было сделано. Теперь оставалось  одно --  когда кончится время,
отведенное Джеку для  принятия решения, Лавеллю  достаточно взять ритуальные
ножницы  и с двух концов перерезать бечевку, на которой подвешены фотографии
детей.  Снимки упадут в яму и исчезнут в оранжевом мерцании; с того  момента
демонические силы отпущены  будут на свободу. Проклятие сработает. У Пенни и
Дэйва не останется ни единого шанса на то, чтобы выжить.
     Закрыв   глаза,   Лавелль  представил  себе,  как  он  стоит  перед  их
растерзанными, залитыми кровью трупами. Эта картина взволновала его.
     Убийство детей считалось опасным  деянием:  Бокор  обращается  к нему в
самом последнем  случае,  испытав  другие  варианты выхода  из  положения  и
убедившись в их безнадежности.  Прежде чем насылать  смертельное заклятие на
детей, Бокор должен хорошенько подумать над тем, как ему защититься от гнева
богов Рады, богов белой магии. Готовясь к убийству детей, Бокор обращается к
специальному заклинанию, чтобы успокоить богов Рады, иначе  они заставят его
долго мучиться и  страдать, нашлют такие ужасные физические боли, что смерть
покажется истинным спасением, за которое следует благодарить.
     Лавелль знал,  как  защитить себя от  гнева богов Рады.  Он уже  убивал
детей и  всякий раз  выходил сухим  из воды.  Однако сейчас  он волновался и
нервничал:  при  всей тщательности подготовки  в таком  деле  всегда таилась
возможность ошибки.
     Но  уж если Бокору удавалось убить ребенка, не вызвав гнева богов Рады,
то  собственные  его боги -- Петро и Конго --  от души наделяли  колдуна еще
большей  силой.  И  на  этот  раз  он  мечтал  о  том же  --  как  станет он
недосягаемым в своем колдовском ремесле.
     Закрыв   глаза,   Лавелль  снова   упивался   сладостной  картиной   --
растерзанными телами сына и дочери непокорного полицейского.
     Послышался его тихий смех.
     В  пустой и  темной  квартире  Доусонов,  очень  далеко  от сарая,  где
исполнял  свой  ритуал  Лавелль, два десятка  существ с серебристыми глазами
раскачивались в такт пению Бокора. Не слыша его голоса, они знали и каким-то
образом чувствовали, что и как он поет. Они заняли кухню, гостиную, коридор.
Покачиваясь  в  такт мелодии, каждое  существо  набиралось силы, приходило в
возбужденное состояние.
     Как только Лавелль завершил ритуал, они перестали раскачиваться.
     Теперь они ждали, внимательные, собранные, готовые действовать.
     В дренажной трубе под школой Уэлтон другие  исчадия тоже покачивались в
такт молитвенных заклинаний Лавелля, хотя и они  не  слышали  голоса Бокора.
Когда Лавелль замолчал, они остановились.
     Глаза у них горели.
     Они замерли на месте. Наизготове.
     Такие  же  собранные и  решительные,  как и  незваные  гости в квартире
Доусонов.
     На перекрестке для машин зажегся красный свет. Переход тут же заполнили
многочисленные пешеходы, уткнувшие  лица в шарфы и воротники. Быстрым шагом,
скользя, они пробирались мимо патрульной машины.
     Ник Ирволино сказал:
     --Я вот все думаю...
     -- О чем? -- Джек быстро подхватил разговор.
     -- Давайте представим себе, что магия действует.
     -- Мы уже договорились об этом.
     -- Это я для аргументации.
     -- Хорошо, хорошо, продолжай!
     -- Ладно. Зачем же  Лавеллю  угрожать  жизни ваших детей? Почему  он не
может просто разобраться с вами, забыв о детях? Вот в чем вопрос.
     -- Да, это точно, -- согласился Джек.
     -- Может быть,  его волшебство по какой-то причине не  действует против
вас?
     -- По какой же причине?
     -- Этого я не знаю.
     -- Если его колдовство  применимо  против одних людей, то почему же оно
бессильно против меня?
     -- Не знаю, не знаю. Хотя,  может быть, вы чем-то отличаетесь от других
людей.
     -- Чем же это я могу отличаться от них?
     -- Не знаю.
     -- Ник, ты прямо как старая пластинка.
     - Да.
     Джек тяжело вздохнул:
     -- Так ты ничего толком и не объяснил.
     -- А вы можете придумать что-нибудь получше?
     - Нет.
     Светофор  загорелся  зеленым.  Последние  пешеходы быстро перебежали на
другую сторону улицы. Ник выехал на перекресток и повернул налево.
     Через некоторое время Джек переспросил его:
     -- Так отличаюсь, да?
     -- В некотором роде.
     Так  они ехали к центру города,  направляясь  в полицейское управление.
Обсуждали  эту  проблему,  пытаясь  понять,  в  чем  же  особенности  Джека,
несходство его с другими людьми.


     К  трем  часам  дня  в школе Уэлтон закончились последние уроки.  Через
десять минут  это стало  ясно по взрывам  смеха, болтовне, выплеснувшимся на
улицу и сказочно преобразившим серый пейзаж Нью-Йорка.
     Дети  были одеты,  вернее, спрятаны  под толстым, пестрым слоем  шапок,
шарфов,  пушистых  наушников,  рукавиц,  теплых свитеров,  джинсов,  толстых
курток и  тяжелых ботинок.  Поэтому передвигались они, слегка покачиваясь  и
оттопырив руки --  для  равновесия.  Как будто  на  улицу  выбежала  веселая
компания живых плюшевых медвежат.
     Те из ребят,  что  жили неподалеку, сами добирались  до дома --  это им
разрешалось.  Человек десять ринулись  в  микроавтобус, специально купленный
для  них родителями.  Но  большинство детей встречали папы, мамы,  бабушки с
дедушками -- на машинах или, ввиду плохой погоды, на такси.
     На этой  неделе  была очередь миссис  Шеппард провожать детей  у школы.
Исполняя обязанности  дежурной, она сновала по тротуару,  приглядывая, чтобы
малыши не отправились домой без взрослых или не попали в машину к незнакомым
людям.  Сегодня  вдобавок ко  всему ей  еще  пришлось  останавливать снежные
баталии и разнимать детей, неохотно расстававшихся с друзьями.
     Пенни и Дэйви уже знали, что их заберет тетя Фэй, а не  отец, но, выйдя
из  школы,  не увидели ее и,  спустившись по  ступенькам,  отошли немного  в
сторону, чтобы не  мешать другим. Они стояли перед ярко-зелеными деревянными
воротами, через  которые  шла дорога от  школы к близлежащему  жилому  дому.
Ворота  крепились  не вровень  со  стенами  двух зданий, а  были на полметра
углублены в разрыве  между  ними. Чтобы  укрыться от  пронизывающего  ветра,
коловшего щеки  и холодившего тело даже через толстые куртки,  Пенни и Дэйви
прижались к  воротам спиной, втиснувшись, насколько  возможно, в  углубление
между домами. Дэйви спросил:
     -- Почему папа не смог за нами заехать?
     -- Видимо, у него срочная работа.
     -- Что за работа?
     -- Не знаю.
     -- Это не опасно, правда?
     -- Думаю, нет.
     --A его не застрелят?
     -- Конечно, нет.
     -- А откуда ты знаешь?
     -- Я уверена, -- сказала Пенни, хотя на самом деле это было не так.
     -- Полицейских все время убивают.
     -- Ну, не так уж и часто.
     -- А что мы будем делать, если папу вдруг застрелят?
     После смерти  матери Дэйви достаточно быстро оправился от потери. Никто
даже  этого  не  ожидал. Дэйви справился  с горем  лучше, чем Пенни,  ему не
потребовалась помощь психиатра. Он  долго плакал -- несколько дней подряд, а
потом  успокоился. Правда, год спустя у него появился стойкий страх потерять
отца.  Насколько  знала Пенни, она  одна  понимала, насколько озабочен  брат
опасностями,  реальными или  вымышленными, проистекавшими из профессии отца.
Она не стала рассказывать  об этом ни  отцу, ни кому-либо еще, надеясь,  что
сама поможет  Дэйви. В конце концов, как старшая  сестра, она несла  за него
ответственность!
     В первые  месяцы после  смерти  матери Пенни  не  смогла уделять  брату
достаточно внимания. Она не  смогла быть рядом с  ним, когда была ему нужна,
-- ей самой в тот период было очень тяжело. Сейчас, компенсируя прошлое, она
решила исправить положение.
     Дэйви переспросил:
     -- Что мы будем делать, если папу действительно застрелят?
     -- Его не застрелят.
     -- Но если все-таки застрелят, что будем делать?
     -- С нами все будет в порядке.
     -- Нас могут отправить в приют?
     -- Нет, глупенький.
     -- Где же мы тогда будем? А, Пенни? Где?
     -- Ну, может быть, будем жить с тетей Фэй и дядей Кэйтом.
     - Да?
     -- С ними нам будет хорошо.
     -- Я лучше пойду жить в канализацию.
     -- Ну, это глупо.
     -- Нет, тогда я точно буду жить в канализации.
     -- Ну конечно.
     -- По ночам мы сможем выходить в город и воровать продукты.
     -- У кого? У бездомных, что ли?
     -- Зато мы сможем завести аллигатора вместо домашнего животного.
     -- В канализации нет никаких крокодилов.
     -- Есть, -- возразил Дэйви.
     -- Это миф.
     -- Что ты сказала?
     -- Миф. Вымышленный рассказ, сказка.
     -- Ты -- противная. Аллигаторы живут в канализации!
     -- Дэйви!
     -- Конечно. Где же им еще жить?
     -- Например, во Флориде.
     -- Флорида? Слушай, ну ты даешь! Флорида!
     -- Да, Флорида.
     --  Во  Флориде  живут  только  старые  дураки-пенсионеры  и  девчонки,
гоняющиеся за золотом.
     Пенни изумилась:
     -- Где ты это слышал?
     -- От подруги тети Фэй, миссис Дампи.
     -- Дамси, -- поправила его Пенни.
     -- Да, понимаешь, миссис  Дампи разговаривала с тетей  Фэй. Муж  миссис
Дампи хотел на  пенсии переехать во Флориду. Он поехал туда поискать жилье и
больше  не вернулся. Потому что на самом деле сбежал с гоняющейся за золотом
девчонкой.  Так  вот, миссис Дампи и  сказала,  что во Флориде живут  только
старые дураки и девчонки, гоняющиеся  за золотом. Вот тебе еще одна причина,
чтобы не жить у тети  Фэй: эти ее друзья -- они  все похожи на миссис Дампи.
Все время жалуются, плачутся. Фу! А дядя Кэйт курит.
     -- Очень многие люди курят.
     -- От его одежды несет табаком.
     -- Ну и что тут страшного?
     -- А его дыхание, а?
     -- У тебя тоже не всегда пахнет цветами изо рта, знаешь ли.
     -- А кому нужен цветочный аромат изо рта?
     -- Шмелям.
     -- Но я же не шмель.
     -- Ты  слишком много жужжишь и  никак не можешь остановиться. Все время
жужжишь.
     -- Нет, неправда.
     -- Жу-жу-жу.
     -- Ты следи за своими словами, а то я ведь могу и ужалить, раз я шмель.
     -- Не посмеешь.
     -- Я могу и укусить, и даже очень больно.
     -- Дэйви, только попробуй!
     -- Все равно тетя Фэй мне не нравится.
     -- Она же хочет тебе только добра.
     -- Она все время... щебечет.
     -- Дэйви, щебечут птицы, а не люди.
     -- Она щебечет, как птица.
     Это, к сожалению, было правдой. Но, достигнув  возраста двенадцати лет,
Пенни стала ощущать, буквально в последнее время, какое-то  душевное родство
со взрослыми.  Ей  уже не так нравилось насмехаться над  ними, как несколько
месяцев назад.
     Дэйви сказал:
     -- Она все время изводит папу вопросами, хорошо ли нас кормят.
     -- Она просто беспокоится о нас.
     -- Она что, думает, что папа будет морить нас голодом?
     -- Конечно, нет.
     -- Тогда почему все время об этом говорит?
     -- Просто потому, что она -- тетя Фэй.
     -- Слушай, ты можешь это повторить?
     Обрушившийся  на улицу сильнейший порыв ветра достал  их и в углублении
перед зелеными воротами. Пенни и Дэйви затряслись от холода.
     Дэйви не умолкал:
     --  У папы  ведь  классный пистолет, правда? Полицейским  выдают  очень
хорошие  пистолеты,  да?  Полицейским ведь не разрешают выходить на улицу  с
дерьмовым пистолетом, правда?
     -- Не смей говорить такие слова!
     -- Не разрешают, да?
     -- Нет. Полицейским выдают самые лучшие пистолеты.
     -- А папа хорошо стреляет?
     - Да.
     -- Действительно хорошо?
     -- Очень хорошо.
     -- Он -- лучший, да?
     -- Конечно. Никто не умеет обращаться с пистолетом лучше, чем наш папа.
     --  Тогда  к  нему  можно  подобраться   только  со  спины,   выстрелив
исподтишка?
     -- Этого не случится, -- уверенно сказала Пенни.
     -- Но ведь может и случиться?
     -- Ты слишком много сидишь у телевизора.
     Несколько секунд они молчали. Наконец Дэйви сказал:
     -- Если кто-нибудь убьет папу, я хочу заболеть раком и тоже умереть.
     -- Прекрати говорить глупости, Дэйви.
     -- Рак, или разрыв сердца, или еще что-нибудь в этом роде.
     -- Не смей так говорить!
     Дэйви в ответ закивал головой:
     -- Да, да,  да! --  Он  говорил вполне  серьезно. Абсолютно, совершенно
серьезно. -- Я попросил Бога, чтобы так и случилось, если папа погибнет.
     -- Что ты имеешь в виду? -- нахмурилась Пенни.
     -- Каждую ночь в своих молитвах я прошу Господа, чтобы он охранял папу,
а  потом говорю:  "Господи! Если уж ты  позволишь,  чтобы его  застрелили по
какой-нибудь идиотской случайности,  то сделай так, чтобы я заболел раком  и
умер. Или чтобы меня сбил грузовик". Короче, что-нибудь вроде этого.
     -- Но это же ужасно!
     Дэйви больше ничего не сказал.
     Он смотрел  на землю, на свои руки  в рукавицах, куда угодно, только не
на Пенни. Она  взяла его за подбородок и повернула лицом к себе.  В глазах у
Дэйви стояли слезы. Он изо всех сил старался не заплакать, моргая все чаще и
чаще.
     Боже,  какой же он маленький! Ему всего-то  семь  лет, но и  для своего
возраста   он   такой   хрупкий   и  беспомощный.  Пенни  вдруг   захотелось
крепко-крепко его обнять, но она  знала, что  вряд ли  ему  понравится такая
ласка, особенно на виду у одноклассников.
     Внезапно и она почувствовала себя маленькой  и беспомощной. Но это было
нехорошо, совсем нехорошо. Она должна быть сильной ради Дэйви.
     Отпустив его подбородок, Пенни сказала:
     -- Дэйви, послушай, нам с тобой надо сесть и поговорить: о маме, о том,
как люди  умирают, почему это происходит, о всяких таких  вещах. Никакой это
не конец, а скорее начало -- там, в раю. И  если что-нибудь вдруг случится с
папой  --  хотя  с  ним  ничего  не  должно  случиться,  --  если  вдруг  по
какой-нибудь дикой  ошибке  он  погибнет, он  захочет,  и  очень,  чтобы  мы
продолжали жить. Он будет очень огорчен, если мы...
     -- Пенни! Дэйви! Сюда, скорее!
     У  тротуара  притормозило  желтое  такси.  Стекло  задней  дверцы  было
опущено, и оттуда махала им рукой тетя Фэй.
     Дэйви  рванул  через тротуар к машине,  испытывая радость от встречи со
щебечущей тетей Фэй, только бы уйти от этих разговоров о смерти.
     "Черт, я, кажется, перестаралась", -- подумала Пенни.
     В  этот самый момент, не успев сделать и  шага, она почувствовала вдруг
резкую  боль в левой лодыжке. Вскрикнув  от мгновенной,  пронизывающей боли.
Пенни посмотрела вниз... и ее сковал ужас.
     Между  низом  ворот  и  тротуаром была  небольшая  щель. Из  этой  щели
просунулась рука и ухватила ее за ногу.
     Пенни хотела закричать, но не могла. У нее пропал голос.
     Это  была  не человеческая  рука. Размером, может,  раза  в два  больше
кошачьей лапы. Но  и  не кошачья  лапа. Это  была полностью,  хотя и  грубо,
сформировавшаяся  рука  со всеми  пятью пальцами.  Кожа на ней была какая-то
уродливая, серо-зелено-желтая,  как у синюшной отечной плоти. И шероховатая,
в пупырышках.
     Пенни не могла даже шептать.
     Было трудно дышать.
     Маленькие  серо-зелено-желтые пальцы заканчивались острыми когтями. Два
когтя впились в резиновый сапог Пенни и проткнули его.
     В голове у девочки мелькнула мысль о пластмассовой бейсбольной бите.
     Прошлой ночью. В детской. Существо под кроватью.
     Она вспомнила и о горящих глазах в школьном подвале.
     А теперь вот это.
     Два  пальца  с острыми  когтями  забрались ей в обувь,  царапали ногу и
рвали одежду.
     Вдруг дыхание вернулось к Пенни.
     Она  глубоко  вдохнула  морозный воздух,  и он вывел ее из  панического
транса. Резко дернув ногой, Пенни высвободила ее из захвата когтистой руки и
даже  сама  удивилась тому, что ей это удалось. Она повернулась и побежала к
такси, быстро запрыгнула внутрь и громко захлопнула дверцу.
     Бросив взгляд в  сторону  ворот, она не увидела там  ничего необычного.
Никакого существа с когтистыми лапами. Никакого прыгающего в снегу гоблина.
     Такси отъехало от школы Уэлтон.
     Тетя  Фэй  и Дэйви увлеченно  болтали о метели, которая, как ожидалось,
должна была намести до тридцати сантиметров снега.  Похоже,  никто из них не
заметил, что Пенни напугана до полусмерти.
     Пока они болтали.  Пенни потрогала сапог. Кусок  резины у  лодыжки  был
оторван и болтался, наподобие уха спаниеля.
     Пенни  расстегнула  на  сапоге  "молнию", просунула  руку  под носок  и
пощупала рану на ноге. Было не очень больно, пораненное место просто немного
горело. Но когда она вынула руку, на пальцах увидела кровь.
     Это тетя Фэй заметила сразу:
     -- Что стряслось, дорогая?
     -- Все нормально, -- ответила Пенни.
     -- Но ведь это кровь!
     -- Ничего, просто царапина.
     Дэйви побледнел при виде крови.
     Пенни попыталась  успокоить  его,  хотя  чувствовала, что  голос у  нее
дрожит, а лицо выдает страх.
     -- Ничего страшного, Дэйви, со мной все в порядке.
     Тетя  Фэй  заставила детей поменяться местами,  чтобы  рассмотреть рану
поближе.  Пенни  сняла  сапог,  осторожно  стянула  носок,  и  тетя  увидела
небольшую,  но глубокую  рану и несколько царапин на лодыжке  племянницы. Из
ранки сочилась  кровь, но не очень сильно. Она  остановится  сама, даже если
рану не обрабатывать, через пару минут.
     -- Как это случилось? -- спросила тетя Фэй.
     Пенни заколебалась. Ей очень хотелось рассказать о существах с горящими
глазами. Сейчас  ей нужны были  защита  и  помощь. Но поверят ли  ей? Ведь с
недавних пор она превратилась в девочку, которой требуется помощь психиатра.
Начни она рассказывать о  гоблинах с горящими глазами, все  подумают, что  с
ней опять не все в порядке. Скажут, что до сих пор она не  привыкла  к тому,
что матери нет в живых. И снова отведут к психиатру. А пока ее будут держать
у врача, кто защитит Дэйви от этих мерзких гоблинов?
     Фэй настаивала:
     --  Давай-давай  рассказывай, что ты  сделала  такого, чего  делать  не
следовало?
     - Что?
     -- Именно поэтому ты ведешь себя  так неуверенно. Что ты такое сделала,
чего не следовало делать?
     -- Ничего.
     -- Как же тогда ты так поранилась?
     -- Я... Я напоролась на гвоздь.
     -- Гвоздь? Где?
     -- У ворот.
     -- Каких ворот?
     -- Ну, у школы. У ворот, где мы вас ждали. Из ворот торчал гвоздь, а  я
его не заметила и напоролась.
     Тетя Фэй нахмурилась. В  отличие от своей  сестры Линды (матери  Пенни)
Фэй была рыжей,  с резкими чертами  лица и серыми глазами, которые временами
казались почти бесцветными. Она была симпатичная, но  когда  сердилась, цвет
глаз  менялся,  а  точнее  -- куда-то пропадал,  и Дэйви называл этот взгляд
"взглядом ведьмы".
     Она спросила Пенни:
     -- Гвоздь был ржавый?
     Пенни переспросила:
     - Что?
     -- Гвоздь, он был ржавый?
     -- Я не знаю.
     -- Но ты же видела его,  не правда ли? Иначе как бы  ты узнала, что это
был гвоздь?
     Пенни кивнула:
     -- Да, похоже, он был ржавый.
     -- А тебе делали прививку от столбняка?
     - Да.
     Тетя Фэй посмотрела на нее с нескрываемым подозрением:
     -- Ты что, даже знаешь, что такое прививка от столбняка?
     -- Конечно.
     -- Когда тебе ее делали?
     -- В первую неделю октября.
     -- Я никогда  бы  не подумала, что вашего отца могут волновать подобные
вещи.
     -- Нам делали прививку в школе, -- пояснила Пенни.
     -- Серьезно? -- усомнилась Фэй.
     Дэйви вмешался в разговор:
     -- Нас в школе  заставляют  делать все прививки.  Медсестра только этим
всю  неделю  и занимается.  Ужасно,  чувствуешь себя  подушечкой для иголок.
Прививки от свинки, кори, прививки от гриппа... И всякие другие. Я их просто
ненавижу.
     Похоже, Фэй была удовлетворена.
     --  Ладно,  но  все равно, когда приедем домой,  надо будет обязательно
промыть рану, обработать спиртом, йодом и забинтовать.
     -- Но это всего лишь царапинка, -- возразила Пенни.
     -- Не стоит рисковать. А теперь надень свой сапог, дорогая.
     Как только Пенни надела сапог и застегнула "молнию",  машина  попала  в
глубокую рытвину. Всех резко тряхнуло и толкнуло вперед с  такой  силой, что
чуть не сбросило с сидений.
     Фэй сердито обратилась к водителю, которому было  лет под  сорок, как и
ей:
     -- Молодой человек,  где  это  вы  учились  водить  машину,  скажите на
милость?
     Глядя в зеркало заднего вида, шофер сказал:
     -- Извините, мэм.
     Фэй продолжила резким тоном:
     -- Вы что, не знаете, что улицы этого города в полном беспорядке? Вы не
должны спать за рулем.
     -- Постараюсь, мэм.
     Пока  Фэй читала таксисту лекцию о том, как нужно водить машину,  Пенни
откинулась  на  спинку сиденья, закрыла глаза  и попробовала  восстановить в
памяти маленькую уродливую руку, порвавшую ей сапог  и  оцарапавшую лодыжку.
Она уговаривала себя, что это лапа какого-то обыкновенного животного. Ничего
странного,  ничего сверхъестественного.  Но  ведь у большинства  животных не
руки, а лапы. Руки есть у обезьян, но какая это была обезьяна? Лапы, похожие
на руки, могут быть еще у белок и у енотов. Но это и не белка и не енот. Это
было что-то, о чем Пенни никогда не читала, чего она никогда не видела.
     Неужели существо пытайтесь повалить ее  и убить? Прямо там, на улице? У
всех на глазах?
     Нет. Чтобы  убить  ее,  и  это существо, и остальные  твари с  горящими
глазами  должны были выйти из-за ворот на  открытое пространство, где миссис
Шеппард и  дети увидели бы  их. А Пенни  уже поняла,  что гоблины не  хотят,
чтобы их видели. Они очень скрытные. Нет, конечно, они не собирались убивать
ее там,  у  школы, просто хотели  хорошенько припугнуть,  напомнить, что они
всегда рядом, что ждут первой возможности... Но почему?
     Почему им была нужна именно она,  а может быть, еще и Дэйви?  Почему не
другие дети?
     Что  бесило  гоблинов? Чем таким разозлила она эти  существа настолько,
что они хотели убить их с Дэйви?
     Как ни старалась, Пенни никак не могла припомнить, что могло привести в
ярость кого бы то ни было, не говоря уж о гоблинах.
     Растерянная,  несчастная, испуганная, она выглянула в окно. Снег  лежал
теперь  повсюду, и на сердце у Пенни стало так же холодно, как и на улице за
стеклом. Как на ледяном ветру.

     ЧАСТЬ ВТОРАЯ
     Среда, 17.30-23.00
     Тьма пожирает свет
     и побеждает день.
     Тьма терпеливо жертвы
     поджидает.
     То тихо подползает, словно
     тень,
     То с алчным рыком нападает.
     Книга Печалей
     Дитя, боящееся тьмы,
     Иль зрелый муж, прозренья,
     света избегая,
     Кто большего достоин
     сожаленья?
     Морис Фрихил





     В  половине шестого  Ребекка и Джек  вошли в кабинет капитана  Грешема,
чтобы обсудить план дальнейшего расследования.
     Днем  были  убиты  еще  два  члена  семьи  Карамацца вместе  со  своими
телохранителями.  Пресса уже  назвала происшествия  крупнейшей  гангстерской
войной со времен сухого закона. Но газетчики еще не знали, что только первые
две  жертвы  были  убиты в  традиционном для мафии стиле. Остальных постигла
иная участь; их  не зарезали, не застрелили, не подвесили на крюк для бычьих
туш. В полиции решили пока не раскрывать  непонятные подробности  их смерти,
сообщив, что первые  погибшие  были зверски избиты. Когда  писаки пронюхают,
какова  реальная ситуация, они немедленно  раздуют  из нее самую  громкую за
последние десять лет сенсацию.
     Как пообещал Грешем:
     -- Вот тогда  нам  действительно  станет  жарко.  Они  начнут кружиться
вокруг нас, как мухи вокруг дворняг.
     Дело действительно становилось горячим, и капитан Грешем  нервничал все
сильнее.  Сейчас  он  мог  бы сказать,  что чувствует себя,  как  карась  на
сковороде.
     Джек и Ребекка сидели в креслах перед рабочим столом капитана, а сам он
возбужденно вышагивал по  кабинету. Пока они делали доклад, Грешем несколько
раз подходил к окнам,  щелкал зажигалкой, выкурил на треть сигарету, затушил
ее, но тут же закурил еще одну.
     Наконец настало  время Джеку рассказывать о  своем последнем  визите  в
магазин Карвера Хэмптона и о телефонном звонке Баба Лавелля. Никогда еще  он
не чувствовал  себя более неуверенно, чем  сейчас, под  тяжелым скептическим
взглядом капитана.
     Он чувствовал бы  себя по-другому, если бы Ребекка была на его стороне.
Но, как всегда, они были в противоположных лагерях. Ребекка злилась на Джека
из-за того,  что он вернулся  в управление только в половине четвертого и ей
одной досталась вся подготовительная работа  по спецгруппе. Объяснения Джека
о  транспортных   пробках   на  заснеженных  улицах   не  произвели  на  нее
впечатления, хотя  она  внимательно  выслушала  его  рассказ  о разговоре  с
Лавеллем и была возмущена его  угрозами.  Но Джеку ни  в малейшей степени не
удалось   убедить   ее   в   том,  что   они   столкнулись   с   проявлением
сверхъестественного. Настойчивые намеки на то, что инцидент с таксофоном был
явно связан с магическими силами, только разозлили Ребекку.
     Когда Джек окончил рассказ, Грешем повернулся к Ребекке и спросил:
     -- Что вы думаете по этому поводу?
     --  Я думаю, что теперь можно с определенностью сказать, что Лавелль --
сумасшедший,  а  не  очередной претендент на контроль  за  территорией клана
Карамацца.  Это  не просто  борьба  внутри  преступного мира, и  мы  сделаем
большую ошибку,  если  подойдем  к  расследованию так же,  как  если  бы  мы
занимались настоящей гангстерской войной.
     -- Что-нибудь еще? -- спросил Грешем.
     -- Я думаю, нужно  собрать всю возможную информацию о Карвере Хэмптоне.
Может быть, он и Лавелль действуют вместе.
     Джек решительно возразил:
     -- Нет, Хэмптон  не притворялся,  когда  говорил о своем  страхе  перед
Лавеллем.
     Но Ребекка не собиралась сдаваться:
     -- Откуда же тогда Лавелль так точно определил момент, чтобы позвонить?
Откуда узнал, когда именно ты будешь проходить мимо таксофона? А не проще ли
предположить,  что  все  время, пока  ты  разговаривал  с  этим колдуном, он
находился в магазине  Хэмптона,  в задней комнате, и  знал, когда ты ушел от
него.
     Джек запротестовал:
     -- Нет, Хэмптон не настолько хороший актер.
     -- Он довольно умный шарлатан. Но даже  если он и не связан с Лавеллем,
я думаю, нужно сегодня же послать  людей  в Гарлем, чтобы они обшарили  весь
квартал  рядом с таксофоном... И квартал напротив.  Если  Лавелля не было  в
самом  магазине, он  мог  наблюдать  за тобой из  соседних домов.  Это самое
разумное объяснение. Другого нет.
     "Если только это не магия", -- подумал Джек.
     Ребекка продолжала:
     -- Надо проверить оба квартала. Посмотреть, не окопался ли там Лавелль.
Необходимо размножить фотографию Лавелля. Вдруг его кто-нибудь узнает.
     Грешем согласился:
     -- Звучит неплохо. Пожалуй, мы так и сделаем.
     Ребекка добавила:
     --  Я  считаю, что  угрозы в  отношении  детей  Джека  серьезны.  Нужно
обеспечить их охраной на время его отсутствия.
     -- Непременно, -- сказал Грешем. -- Сейчас и подберем человека.
     -- Спасибо, капитан, -- сказал Джек, -- но, я думаю, это можно отложить
до завтрашнего дня. Дети у  моей  родственницы, думаю, Лавелль  не сможет их
отыскать.  Я  сказал,  чтобы  по пути из школы она  проверила, не следует ли
кто-нибудь за ними. К  тому  же Лавелль дал мне время подумать до конца дня.
Конец дня, как я полагаю, предполагает и вечер.
     Грешем присел на краешек своего рабочего стола.
     -- Если хочешь, я могу отвести тебя от расследования. Без проблем.
     -- Я категорически не согласен.
     -- Ты серьезно относишься к его угрозам?
     -- Да. Но и к своей работе я тоже отношусь серьезно. Буду участвовать в
расследовании дела до конца.
     Грешем закурил, глубоко затянулся и спросил:
     -- Джек, ты действительно думаешь, что черная магия -- это серьезно?
     Ощущая рентгеновский взгляд Ребекки, Джек ответил:
     -- В это, конечно, трудно поверить, но такой возможности я не исключаю.
     Ребекка вмешалась в разговор:
     --  А  я  исключаю.  Оттого,  что Лавелль верит  в  это,  колдовство не
становится реальностью.
     -- Тогда как ты объяснишь состояние трупов? -- задал вопрос Джек.
     -- Очевидно, Лавелль использует специально тренированных животных.
     --  Отсюда  уже  не  так  далеко  до  предположения, что  черная  магия
существует, -- заметил Грешем.
     -- К тому же с этим мы уже разобрались,  -- напомнил Джек. -- Из мелких
животных  только хорек поддается  приручению.  Но  эксперты утверждают,  что
укусы на трупах  оставлены  не хорьком.  По  их  данным, никакое животное не
могло оставить таких следов и так изуродовать человеческое тело.
     Ребекка снова вступила в бой:
     -- Этот Лавелль с Карибских островов. Не исключено, что там  существует
какое-то  эндемичное животное,  о  котором  наши  эксперты  могут не  знать.
Например, какой-нибудь редкий вид ящерицы.
     -- Ну, ты уже хватаешься за соломинку, -- вставил Джек.
     -  Это  точно,  --  сказал  Грешем. --  Но все же надо проверить  и это
предположение. Хорошо. Что еще?
     --  Да.  Можете  вы  мне  объяснить, почему  я  среагировал  на  звонок
таксофона? Почему понял, что должен подойти? Почему меня влекло к аппарату?
     Порыв ветра хлестнул по окну.
     Настенные часы над столом Грешема затикали вдруг громче обычного.
     Капитан только пожал плечами:
     -- Думаю, никто из нас не ответит тебе на этот вопрос, Джек.
     -- Я и сам не могу на него ответить.
     -- Ладно, если это все, я предлагаю вам отправиться по домам  и немного
отдохнуть.  На сегодня уже  достаточно.  Спецгруппа  действует  и  до завтра
обойдется без вас. Джек, если ты задержишься на минуту, я покажу тебе списки
офицеров, и ты сам выберешь людей, которым поручишь охрану детей.
     Ребекка уже открывала дверь. Джек позвал ее:
     -- Подождешь меня внизу, хорошо?
     Она обернулась и, ничего не ответив, вышла из кабинета.
     Уолт Грешем, подойдя к окну и посмотрев на улицу, сказал:
     -- Да... Это похоже на Северный полюс.


     Больше  всего  в  квартире  Джэмисонов  Пенни нравилась кухня. Большая,
почти вдвое больше,  чем у  них  дома. К  тому  же очень  уютная. Вымощенный
зеленой  плиткой  пол,  белые   шкафчики  со  стеклянными  дверками,  медная
посуда...  Над большой  мойкой  было большое,  выдвинутое  наружу окно, а на
подоконнике  тепличка, в которой  круглый  год,  даже  зимой,  росла  всякая
зелень, которую тетя  Фэй  использовала при готовке. В одном углу,  у  самой
стены, стоял  стол,  предназначенный  не  для еды, а для  планирования меню,
составления списков необходимых  продуктов. Оставалось  еще  место  для двух
стульев. Это был ее уголок, здесь Пенни чувствовала себя лучше всего.
     Двадцать минут седьмого.  Пенни сидит за  своим столиком,  притворяясь,
будто читает  один  из журналов тети  Фэй. Но  буквы  сливаются  в  какое-то
сплошное пятно. На самом деле девочка думает обо всем, о чем страшно думать:
о  гоблинах, о смерти, о том, сможет  ли  она когда-нибудь спокойно спать по
ночам.
     Дядя  Кэйт пришел с работы уже с час назад -- он служил  в процветающей
брокерской конторе. Это был высокий худой человек с абсолютно голым черепом,
седыми  усами  и  эспаньолкой. И с отвлеченным  взглядом: в разговоре с  ним
складывалось впечатление, что он  уделяет вам  не больше двух  третей своего
внимания.  Иногда  он сидел в своем любимом кресле по часу, по два -- сложив
на  коленях  руки,  глядя в  одну  точку на стене и не двигаясь.  Он даже не
моргал, выходя из неподвижности только для того, чтобы взять стакан с бренди
и сделать маленький глоток. Или  сидел у окна,  раскуривая одну  сигарету за
другой.
     Дэйви за глаза называл дядю  Кэйта  лунатиком,  поскольку его мысли все
время были где-то очень далеко, видимо, на Луне.
     Сейчас он в гостиной  медленно  потягивал мартини,  пускал  дым, слушая
теленовости и одновременно читая "Уолл-стрит джорнэл".
     Тетя Фэй в  другом конце кухни, напротив столика, за которым устроилась
Пенни, готовила ужин, назначенный на половину восьмого, -- цыплят в лимонном
соусе, рис и тушеные овощи. В кухне  тетя  Фэй не была тетей Фэй. Она любила
готовить, знала в этом толк и только здесь  была совсем другим  человеком --
спокойной, доброй, мягкой.
     Дэйви вызвался помогать ей.  По крайней мере, она позволяла ему думать,
что так оно и есть. Во время работы они болтали не переставая.
     Дэйви воскликнул:
     -- О, я так голоден, что, наверное, съел бы целую лошадь!
     Тетя Фэй поправила его:
     - Дэйви, так нельзя говорить. Лучше сказать: "Я очень голоден"  или: "Я
очень  проголодался".  Ну,  что-нибудь   вроде  этого.   А  иначе  возникают
неприятные ассоциации.
     Дэйви, пропустив мимо ушей урок тети Фэй, продолжал:
     -- Я на самом деле имел в виду убитую лошадь. Которая уже приготовлена.
Я бы  не стал есть сырую лошадь, тетя Фэй. Нет, и еще раз  нет. Как бы то ни
было, я готов съесть все, что вы сейчас дадите.
     -- О Господи, мой мальчик! Ты же  съел два кекса  и выпил молока, когда
мы приехали.
     -- Всего два кекса!
     -- И  уже  успел  проголодаться? У  тебя  не  желудок, дорогой  мой,  а
бездонная яма.
     Дэйви возразил:
     -- Но ведь я сегодня толком не обедал. Миссис Шеппард, моя учительница,
поделилась со мной своим обедом. Но лучше бы она мне ничего не давала. У нее
был только йогурт и консервы из тунца, а я ненавижу и то  и другое. Для вида
немного поклевал, а когда она отвернулась, просто все выбросил.
     --  А разве отец не дает  вам  что-нибудь с собой на  завтрак? -- Голос
тети Фэй сразу посуровел.
     -- Конечно, дает. Но когда у него нет  времени,  этим занимается Пенни.
Но...
     Фэй повернулась к Пенни:
     --  У  него  сегодня  была с собой еда?  По-моему, мальчику не пристало
попрошайничать.
     Пенни подняла глаза от журнала:
     -- Утром я сама собрала ему завтрак:  у него было  яблоко, бутерброд  с
ветчиной и два больших овсяных кекса.
     Тетя Фэй одобрительно заметила:
     --  Похоже, неплохой  завтрак,  Дэйви? Почему же,  дорогуша,  ты его не
съел?
     Дэйви как ни в чем не бывало ответил:
     -- Ну, конечно же, из-за крыс.
     Пенни развернулась на стуле и уставилась на брата.
     Тетя Фэй переспросила:
     -- Крысы? Что за крысы?
     Дэйви хлопнул себя по лбу и воскликнул:
     -- Господи,  я забыл вам рассказать! Похоже, утром  ко мне в коробку  с
едой  забрались  крысы.  Старые, большие, уродливые крысы с  желтыми зубами.
Наверное, вылезли откуда-нибудь  из  канализации. Вся  еда была  перемешана,
покусана, разорвана на кусочки. Б-р-р-р!
     Последнее слово  он произнес растягивая, с явным удовольствием. Похоже,
его  не  огорчило  то обстоятельство, что в коробке  с  едой побывали крысы.
Напротив,  он был даже доволен этим,  как в этом случае может  быть  доволен
мальчуган семи лет. Только в его возрасте подобное происшествие превращается
в невероятное приключение.
     Во рту у Пенни стало сухо. Она спросила:
     -- Дэйви, а ты видел этих крыс?
     Он ответил ей, явно разочарованный:
     -- Нет, они уже убежали, когда я полез за коробкой.
     -- А где лежала коробка с завтраком? -- спросила Пенни.
     -- В моем шкафчике, в раздевалке.
     -- А крысы больше ничего не покусали в шкафчике?
     -- В каком смысле?
     -- Ну, какие-нибудь книги, учебники.
     -- А зачем им кусать мои учебники?
     -- Значит, они покусали только еду?
     -- Конечно. А что же еще?
     -- Дверца шкафчика была закрыта?
     -- По-моему, да, -- ответил Дэйви.
     -- Она была на замке? -- уточняла Пенни.
     -- Похоже, да.
     -- А твоя коробка с едой была плотно закрыта?
     - Да.
     Он  недоуменно  почесал  затылок,  напрягая  память.   Тут  в  разговор
вмешалась тетя Фэй:
     -- Видимо,  ничего  не было закрыто: крысы не могут отомкнуть  замок на
шкафчике,  отпереть дверку и открыть коробку  с  едой. Ты просто  был  очень
невнимательным, Дэйви. Я просто  диву даюсь. Готова побиться  об заклад, что
ты съел один  из  кексов,  как  только  пришел в  школу,  а потом  не закрыл
коробку.
     -- Но я этого не делал, -- запротестовал Дэйви.
     Тетя Фэй продолжала свою обличающе-поучающую речь:
     -- Отец не приучил вас следить за собой.  Этому должны учить в семье, а
ваш отец всем просто пренебрегает.
     Пенни уже было  решила рассказать о том, как был разгромлен ее шкафчик,
и даже о существах в  подвале;  ведь происшествие  с завтраком Дэйви сделает
правдоподобным  и ее сюжет. Но не успела  она  раскрыть рот,  как заговорила
Фэй, со своими морализаторскими нотками в голосе:
     -- Я хочу знать, что это за  школа,  в которую ваш отец  определил вас?
Что за дыра эта пресловутая школа Уэлтон?
     -- Это хорошая школа, -- попыталась защищаться Пенни.
     Фэй сделала удивленные глаза:
     -- Хорошая? С крысами? Ни в одной хорошей школе  крысы не водятся. Даже
менее знаменитая  школа не позволит этого. А если бы они  были  в  шкафчике,
когда мальчик сунулся  туда за едой? Его же могли  покусать! А  крысы  очень
заразные животные.  Они являются разносчиками многих болезней. Я  просто  не
могу представить себе школу  для маленьких  детей, которая  может продолжать
работать после того, как в  ней обнаружили  крыс. Нет, отдел здравоохранения
должен узнать об  этом завтра же. А ваш отец не должен  сидеть сложа руки. Я
просто не позволю ему бездействовать  в  ситуации, когда речь  идет  о вашем
здоровье.  Ваша бедная  мама  была  бы  просто  убита тем, что вы учитесь  в
подобной школе, с крысами. Крысы! О Господи,  крысы разносят все болезни, от
оспы до чумы.
     Тетя Фэй набрала скорость и уже неслась  дальше.  Пенни не слушала. Нет
смысла рассказывать о ее собственном  шкафчике и о существах с  серебристыми
глазами в школьном подвале. Фэй станет утверждать, что это тоже  крысы. Если
уж она вобьет что-нибудь в голову, разубедить ее  просто невозможно.  Сейчас
Фэй готовилась  к серьезному разговору  с их  отцом  насчет  крыс.  Она явно
наслаждалась мыслью о  том, как раздраконит его за школу,  кишащую  крысами.
Теперь она уже  не обратит ни малейшего внимания на  рассказ Пенни, и никому
не удастся спасти отца Пенни и Дэйви от скандала.
     Даже если Пенни расскажет ей про маленькую руку, которая вылезла из-под
зеленых ворот, Фэй все равно будет утверждать, что это крыса, что рука Пенни
почудилась,  что в  сапог  ей вцепилась  противная  старая  крыса.  Она  все
перевернет с ног на  голову и получит новые аргументы для скандала с  отцом.
Черт возьми, тетя Фэй! Почему же ты такая вредная?
     Фэй  разглагольствовала о том, что всякий хороший родитель, прежде  чем
поместить своего ребенка в  какую-нибудь школу, должен  собрать о ней полную
информацию.
     Пенни ждала,  когда же придет папа и заберет их  домой.  Она  молилась,
чтобы он не опаздывал, чтобы приехал до  того,  когда они лягут спать. Пенни
совсем не  хотелось на ночь оставаться вместе с Дэйви в темной комнате. Даже
если это гостиная Джэмисонов. Девочка была уверена в том, что гоблины отыщут
их  даже здесь, далеко  от их собственной  квартиры. Она решила поговорить с
отцом с глазу на глаз.  Сперва  он не  захочет верить  в гоблинов.  Но  ведь
теперь была еще история с завтраком Дэйви. А если они поедут ночевать  домой
и там  Пенни  покажет отцу прокушенную пластмассовую биту, ей, может быть, и
поверят. Папа, как и  тетя  Фэй, был взрослым, но он не был таким вредным. К
тому же умел слушать детей так, как могут немногие взрослые.
     Когда Пенни перестала думать о своем, тетя Фэй все еще держала речь:
     --  На деньги,  которые ваш отец получил в качестве  страховки за  вашу
мать, и на все,  что  выплатила больница,  он мог  бы устроить  вас  в очень
хорошую школу. В  самую лучшую. Я не  могу  понять, зачем он выбрал эту дыру
Уэлтон?
     Пенни только закусила губу.
     Она уставилась на журнал. Фотографии и слова расплывались  у нее  перед
глазами.
     Теперь она знала: гоблины охотятся не  только за ней, но и за  Дэйви. И
это было хуже всего.


     Ребекка  не  стала  дожидаться Джека, хоть он и просил ее об этом. Пока
они с  капитаном Грешемом обсуждали подробности  охраны  его детей,  Ребекка
оделась и, видимо, ушла домой.
     Обнаружив это печальное обстоятельство, Джек задумчиво вздохнул:
     -- Да, детка, с тобой нелегко.
     На его рабочем столе лежали две книги о магии, взятые в библиотеке днем
раньше.  Он посмотрел на них долгим  взглядом  и подумал, что до завтрашнего
утра следует  узнать как можно больше  о Бокорах и  Хунгонах.  Надел плащ  и
перчатки, сунул книги под мышку и направился в подземный гараж.
     Поскольку теперь они  с Ребеккой руководили работой специальной группы,
то  пользовались привилегиями  более  значительными,  чем  положены  обычным
детективам. В частности, круглосуточным транспортом.  Джек получил годовалый
зеленый  "Шевроле"  с  множеством вмятин  и  царапин. Это  был  обыкновенный
автомобиль,  без каких бы то  ни  было излишеств, правда, спасибо механикам,
они надели цепи на колеса, что облегчало езду по снегу.
     Джек задним ходом вывел машину из гаража и подъехал к воротам на улицу.
Притормозил, пропуская большой грузовик, приспособленный для различных работ
на  дорогах.  Мигая  многочисленными  фонарями  и гремя,  грузовик  исчез  в
темноте.
     Метель почти прекратилась.
     Грузовик уже проехал, и путь был свободен, но машина стояла на месте.
     Он включил "дворники".
     Чтобы  попасть к  дому  Ребекки,  надо ехать налево,  к  Джэмисонам  --
направо.
     "Дворники" запрыгали влево-вправо, влево-вправо.
     Ему  хотелось быстрее оказаться  рядом с  Пенни  и Дэйвом,  обнять  их,
увидеть их улыбки.
     Влево-вправо, влево-вправо...
     Сейчас они, конечно, вне опасности. Даже  если Лавелль серьезен в своих
угрозах,  вряд ли  станет он действовать  так быстро. А даже если решится на
какие-то действия, то не будет знать, где искать детей.
     Влево-вправо, влево-вправо...
     С Фэй и Кэйтом они в  полной безопасности. К  тому же Джек  предупредил
Фэй, что может опоздать к ужину. Видимо, она его уже и не ждет.
     "Дворники", как метроном, отбивали секунды его колебаний.
     Наконец Джек нажал на газ, выехал на улицу и повернул налево.
     Ему просто необходимо поговорить с  Ребеккой о том, что произошло между
ними  прошлой  ночью.  Они  перешли Рубикон. Джек воспринял эти  перемены  с
радостью, Ребекка, судя по всему, отнеслась к ним  равнодушно.  Она избегала
этой темы весь день. Он просто не может позволить ей и дальше молчать.
     Колючий ветер бился о машину с каким-то холодным неприятным звуком.
     Пристроившись  в тени  здания у выезда из гаража,  существо внимательно
пронаблюдало за тем, как Джек Доусон уехал в зеленом "Шевроле".
     Яркие серебристые глаза ни разу не моргнули.
     Прячась в тени, тварь вернулась в тихий пустынный гараж.
     Существо шипело, бурчало что-то себе под нос неземным хриплым голосом.
     Прикрываясь тенью и темнотой  даже там, где секунду  назад никакой тени
не было и в помине, существо перебегало от машины к машине, то пролезая  под
ними,  то обходя их сбоку, пока не добралось до сточного люка в полу гаража.
Здесь оно нырнуло вниз, в канализационную систему.


     Лавелль нервничал.
     Не включая  света,  он  метался  по  дому,  то  поднимаясь  наверх,  то
спускаясь вниз, то идя в один  его конец, то в противоположный. Он ничего не
искал,  просто не  мог оставаться на одном месте. Двигался он  бесшумно,  ни
разу не задев  мебель,  так уверенно,  как будто  в комнатах  горел свет. Он
оставался зрячим во тьме,  никогда не  теряя ориентацию. Мрак, темнота  были
его родной стихией, в конце концов, тьма была частью его самого.
     Однако  сегодня  все  было  не  так, как обычно: присущее  ему  чувство
уверенности в себе час за часом... куда-то исчезало.
     Нервное возбуждение, рождая обеспокоенность, нагнетало страх, а Лавелль
не привык к этому чувству, и, в свою  очередь, оно заставляло его нервничать
еще больше.
     Джек Доусон.  Этот человек тревожил  его. Скорее всего,  он ошибся, дав
ему время на размышление. Несомненно, эту передышку  он использует с выгодой
для себя.
     "Если только он  почувствует, что я хоть  немного боюсь его,  --  думал
Лавелль, -- и  узнает побольше о законах магии, тогда он  поймет, в  чем моя
слабость".
     Если  Доусон догадается, что сам обладает необычной силой, если к  тому
же научится ею пользоваться, он может в один миг найти и остановить Лавелля.
Такие люди,  как  Доусон,  необычайно  редки,  один  на десятки  тысяч.  Они
способны противостоять даже самому опытному Бокору  и могут  рассчитывать на
победу.  Если этот  полицейский  откроет  собственную  тайну, он  придет  за
Лавеллем хорошо защищенным и опасным.
     Как быть? Лавелль беспокойно рыскал по темному дому.
     Может быть,  нанести удар прямо сейчас?  Убив  детей  Доусона  этим  же
вечером,  он нанесет  ему несомненную  психическую травму. Ведь  полицейский
очень любит своих детей.  Став вдовцом, он уже оказался под бременем горя, а
смерть Пенни  и  Дэйви окончательно сломит его.  Если он не сойдет с ума, то
работать по-прежнему долгое время не сможет. Во всяком случае, он отойдет от
расследования на те несколько дней, которые  уйдут на  похороны детей. А эти
несколько дней и нужны ему для очередного маневра.
     Но может быть и по-другому. А что, если  Доусон принадлежит к тому типу
людей,  кому  горе  придает силы? Если убийство детей подтолкнет его к более
решительным поискам Лавелля?
     Да, такая перспектива не из приятных.
     Так ничего и  не решив, Бокор, похожий на привидение, метался по темным
комнатам.
     В  конце концов он решил посоветоваться с древними богами и  положиться
на их мудрость.
     Лавелль прошел  на кухню и  включил  там свет. Из буфета  достал полную
банку муки, освободил стол,  поставил в центр его радиоприемник и  с помощью
муки  нарисовал на столе  один  из сложных "веве", расположив рисунок вокруг
радиоприемника. Затем он включил его.
     Старая песня "Битлз" -- "Элеонор Ригби".
     Лавелль  начал  двигать шкалу  настройки приемника  и, миновав  десяток
станций, передававших различную музыку, нашел пустую частоту.
     Тихий скрип и шипение наполнили кухню, напоминая далекий шум моря.
     Лавелль взял еще одну  пригоршню муки  и аккуратно  нарисовал небольшой
простенький узор -- уже на самом радиоприемнике.
     Подошел к  мойке, вымыл руки, затем  направился  к холодильнику  и взял
оттуда бутылку с кровью.
     Это была кошачья кровь. Она использовалась в  различных ритуалах. Раз в
неделю, всегда  в разных зоомагазинах,  Лавелль покупал  кошку. Или "брал на
воспитание" в  питомнике. Приносил  домой,  убивал, сливал кровь и  пополнял
свои запасы.
     Вернувшись к столу, он сел перед приемником, опустил пальцы в бутылку с
кровью  и нарисовал ею  специальные  знаки  --  сначала  на столе, затем  на
пластиковой шкале радиоприемника.
     Затем произнес несколько молитв.  Подождал,  прислушался. Снова  пропел
молитвенные  заклинания  и  уловил  чуть  заметное  изменение  в шипении  на
свободной частоте.  Буквально  секунду  назад  это  был  мертвый,  ничего не
значащий  звук. И хотя по-прежнему он состоял  из пощелкивания и скрипов, но
они стали совсем иными. Звук ожил.
     Что-то решило воспользоваться этой частотой.
     Что-то из неизведанной дали.
     Пристально  глядя  на приемник, но  воспринимая  только его  очертания,
Лавелль спросил:
     -- Кто здесь?
     Никакого ответа.
     -- Кто здесь?
     Раздался голос, наводящий на мысли о вековой пыли и останках мумий:
     -- Я жду.
     Голос  сухой  бумаги,  песка,  голос  бесконечных  веков. Холодный, как
звездная ночь. Коварный, шипящий и злой.
     Это  мог быть один из тысяч  демонов  или  один  из древних африканских
богов. Или просто душа давно  попавшего в ад человека. Определить, кто  это,
было  невозможно, и Лавелль знал, что он не заставит говорящего назвать свое
имя. Но, кто бы это ни был, он должен отвечать на вопросы Бокора.
     -- Я жду...
     -- Вы знаете о моих делах?
     -- Да-а-а.
     -- О делах, касающихся клана Карамацца?
     -- Да-а-а.
     Если бы Господь наделил змей даром речи,  должно быть,  они говорили бы
именно таким голосом.
     -- Вы знаете полицейского Джека Доусона?
     -- Да-а-а.
     -- Он попросит начальство, чтобы его отвели от этого дела?
     -- Никогда.
     -- Он будет лезть в дела магии?
     -- Да-а-а.
     -- Я предупредил его, чтобы он прекратил это.
     -- Он не прекратит.
     На кухне  вдруг стало  очень  холодно, воздух казался  теперь  вязким и
густым.
     -- Что сделать, чтобы остановить Доусона?
     -- Ты знаешь.
     -- Объясните.
     -- Ты знаешь.
     Лавелль нервно облизал губы, прокашлялся.
     -- Ты знаешь, -- монотонно прошелестел голос.
     Лавелль спросил:
     -- Я должен убить его детей сегодня вечером, не откладывая?


     Ребекка, открыв дверь, сказала:
     -- Я почему-то подумала, что это именно ты.
     Джек, стоявший у входа в дом, весь трясся.
     -- На улице снежная буря.
     На  Ребекке  было  синее  платье и  тапочки.  Волосы  полыхали  медовым
отливом. Она была восхитительна. Молча стояла и молча смотрела на него.
     Джек продолжал:
     -- Да,  это  метель  века.  Может быть,  это  начало нового ледникового
периода. Натуральный  конец  света.  И  я  подумал,  с  кем  бы  лучше всего
встретить этот конец света.
     -- И остановил свой выбор на мне?
     -- Не совсем так.
     - Да?
     -- Я просто не знал, где можно найти Жаклин Биссе.
     -- Значит, я -- номер второй?
     -- Я также не знал адреса Рэчел Уэлч.
     -- Выходит, я уже третья?
     --  Но, согласись, быть третьей из четырех миллиардов людей, живущих на
Земле, не так-то и плохо.
     Ребекка почти улыбнулась в ответ на эту реплику.
     Джек спросил:
     -- Можно мне войти? Видишь, я уже снял ботинки, чтобы не запачкать твой
прекрасный ковер. И потом, у меня отличные манеры -- я, например, никогда не
стану чесаться на глазах у всех.
     Ребекка отошла в сторону.
     Джек вошел в квартиру.
     Она закрыла за ним дверь и сказала:
     -- Я как раз собиралась готовить ужин. Ты голоден?
     -- А что у тебя на ужин?
     -- Нежданные гости не должны быть столь разборчивы.
     Они прошли на кухню, где Джек бросил свой плащ на спинку стула.
     Ребекка объявила:
     -- Сандвичи с ростбифом и суп. Овощной. Министроне.
     -- Домашний?
     -- Нет, консервированный.
     -- Отлично.
     -- Отлично?
     -- Я ненавижу домашнюю пищу.
     -- Правда?
     -- В домашней пище слишком много витаминов.
     -- Серьезно?
     -- Конечно. А от них я перезаряжаюсь энергией.
     -- Вот как?
     -- К тому же домашняя еда слишком вкусная.
     -- Перегружает вкусовые рецепторы?
     -- Ну  вот,  ты все  прекрасно понимаешь. Корми  меня  консервированной
пищей хоть каждый день.
     -- Правильно, ведь она не обещает сложных вкусовых ощущений.
     -- Красиво, быстро и питательно.
     -- Ладно. Я накрою на стол и принесу суп.
     -- Отлично.
     -- А ты нарежешь мясо.
     -- Без проблем.
     --  Оно  в  холодильнике.  По-моему,  на  второй  полке.  Только   будь
осторожен.
     -- А что, оно живое?
     --  Просто холодильник забит до предела. Если заденешь рукой что-нибудь
не то, можешь вызвать лавину.
     Джек  открыл холодильник.  Продукты  были  уложены на  каждой  полке  в
несколько  слоев.  В  дверце  выстроились  ряды   бутылей,  жестяных  банок,
горшочков.
     -- Ты боишься, что государство вдруг может запретить  продажу продуктов
питания?
     -- Я люблю иметь под рукой достаточный выбор продуктов.
     -- Я уже заметил.
     -- Ну, на всякий случай.
     --  На случай, если к тебе  завалится весь нью-йоркский филармонический
оркестр?
     Ребекка ничего не ответила.
     Джек продолжал:
     -- В большинстве супермаркетов нет такого большого выбора продуктов.
     Тут ему показалось, что шутки стали повторяться, и он закрыл тему.
     Но все же это было странно: в холодильнике царил полный хаос,  хотя вся
квартира тщательно убрана и даже вылизана.
     Джек нашел ростбиф  за  тарелкой с фаршированными яйцами,  перед  тремя
банками  с  желе.  Он лежал на  магазинной коробке  с  яблочным пирогом, под
упаковкой   швейцарского   сыра,  зажатый   двумя   кастрюльками   и  банкой
маринованных огурцов.
     Некоторое время они работали молча.
     Загнав  Ребекку в угол,  Джек  думал,  что  заставит  ее  поговорить  о
вчерашнем вечере, но почему-то чувствовал  он себя не очень уверенно. С чего
начать разговор? Идти напролом? Сказать примерно так: "Ребекка, что дальше?"
Или: "Ребекка, разве для тебя это не  значит так же много, как и  для меня?"
Или  даже  так:  "Ребекка,  я люблю  тебя!"  Но  все эти фразы,  когда  Джек
озвучивал  их  в  уме, казались  ему  или  избитыми,  или  неуместными,  или
откровенно глупыми.
     Молчание затянулось.
     Ребекка поставила на стол тарелки и столовое серебро. Джек нарезал мясо
и большой помидор.
     Она открыла две банки супа.
     Он достал из холодильника маринованные огурцы, горчицу, майонез  и  два
разных сорта сыра. Хлеб лежал в хлебнице.  Джек  повернулся, чтобы спросить,
чем приправить ее сандвич.
     Она стояла у плиты спиной к нему, помешивая суп  в кастрюле.  Ее волосы
были ярким солнечным  пятном на фоне синего платья. Джек  почувствовал дрожь
желания. Как не похожа она сейчас на ту Ребекку, которую он  видел на работе
час назад.  Не было Снежной королевы. Не было амазонки. Была другая женщина,
ниже ростом, уже в плечах, с тонкими запястьями  -- совсем  хрупкая, похожая
на девочку.
     Не осознавая, что делает, он двинулся к ней и, подойдя, положил руки на
плечи.
     Для Ребекки это как будто не было  неожиданностью. Она  чувствовала его
приближение. Может быть, ей даже хотелось, чтобы Джек подошел к ней.
     Она вся напряглась.  Джек  поднял  ее  волосы и стал  целовать  гладкую
нежную шею.
     Ребекка обмякла и подалась назад.
     Джек  провел  руками  по  ее  бедрам. Ребекка  вздохнула, но  ничего не
сказала.
     Джек обхватил губами ее ухо, рука его скользнула к ее груди.
     Ребекка выключила плиту, на которой готовился овощной суп.
     Джек  сомкнул  руки на ее  упругом животе, нагнулся  над плечом и снова
поцеловал в шею.  Он  почувствовал,  как  под  его губами забилась  какая-то
жилка. Часто-часто.
     Казалось, что Ребекка растворяется в нем.
     Никогда еще ни одна женщина, кроме  покойной жены, не дарила ему  такое
ощущение тепла.
     Ребекка прижалась к нему спиной.
     Желание было таким сильным, что уже доставляло боль.
     Ребекка издала звук, похожий на мурлыканье.
     Руки Джека, не останавливаясь, медленно и нежно исследовали ее тело.
     Ребекка обернулась, и они слились в поцелуе.
     Язык у нее был жаркий и быстрый, но поцелуй был долгим и тягучим.
     Когда они на секунду отстранились друг  от  друга, чтобы отдышаться, их
взгляды встретились, и у Джека перехватило дыхание: в  глазах у  нее полыхал
яркий и неистовый огонь. Ребекка не скрывала своего желания.
     Еще один поцелуй, более крепкий и нетерпеливый.
     Ребекка отпрянула от Джека и взяла его за руку.
     Они вышли из кухни в гостиную.
     Дошли до спальни.
     Она включила  маленькую лампу  с янтарным  абажуром. В  ее приглушенном
свете тени немного расступились, но не исчезли вовсе.
     Ребекка сняла платье -- под ним на ней ничего не оказалось.
     Ее тело, похоже, было сотворено из меда, масла и сливок.
     Она раздела и Джека.
     Через некоторое время  Джек с каким-то  удивленным придыханием произнес
ее имя, а она --  его. Это были первые слова, прозвучавшие  с того  момента,
когда Джек положил свои руки ей на плечи.
     Они  назвали  себя  и слились воедино  в  упоительном  ритме  любовного
наслаждения.


     Сидя за кухонным столом, Лавелль словно вглядывался в своего невидимого
собеседника.
     Ветер сотрясал дом.
     Бокор спросил:
     -- Я должен убить его детей сегодня вечером, не откладывая?
     -- Да-а-а.
     --  Но  если  я  убью его детей,  не станет  ли  Доусон  искать  меня с
удесятеренной силой?
     - Убей их.
     -- Вы хотите сказать, что их смерть сломает Доусона?
     -- Да-а-а.
     -- Вызовет у него нервный срыв?
     - Да-а.
     -- Уничтожит его?

     - Да-а.
     -- Вы в этом абсолютно уверены?
     -- Он очень любит сво-о-их де-е-тей.
     Лавелль проявлял настойчивость.
     -- Вы гарантируете, что это уберет Доусона с моего пути?
     -- Убей их.
     -- Мне нужна абсолютная уверенность.
     -- Убей их. С особой жестокостью. Убийство должно быть очень жестоким.
     -- Понимаю. Вы хотите сказать, что жестокость убийства заставит Доусона
сдаться? Так или нет?
     -- Да-а-а.
     -- Сделаю все,  чтобы убрать его  с моего пути,  но мне  нужны гарантии
того, что результат будет такой, какой я хочу.
     --  Убей их. Сломай им кости и вырви  глаза. Выдери языки.  Изруби, как
свиней на скотобойне.


     Спальня Ребекки.
     В окна бьются снежинки.
     Лежа  на  спине,  прижавшись  друг  к  другу,  они  держатся  за  руки.
Приглушенный свет освещает их лица.
     --  Я  никак  не  думала,  что это произойдет  еще раз,  --  призналась
Ребекка.
     -- Что именно?
     -- Вот это все.
     -- А-а-а-а.
     -- Я думала, что вчера была просто случайность.
     -- Правда?
     -- Я была уверена в том, что мы больше никогда не будем так близки.
     -- Но это же так!
     -- Господи, неужели это не сон?
     Джек спросил:
     -- Ты жалеешь?
     - Нет.
     -- И не думаешь, что это в последний раз?
     -- Нет, не думаю.
     -- Это не может быть в последний раз, нам слишком хорошо вместе.
     -- Да, нам хорошо вместе.
     -- Ты можешь быть такой мягкой.
     -- А ты-- таким сильным.
     -- Ну уж...
     -- Правда.
     Они помолчали.
     Ребекка задумчиво спросила:
     -- Что же с нами все-таки случилось?
     -- Ты действительно не можешь понять?
     -- Ну, не совсем.
     -- Мы полюбили друг друга.
     -- Но разве это может произойти так внезапно?
     -- Не так-то уж и внезапно.
     --  Все  это  время  мы были  всего  лишь  полицейскими, партнерами  на
работе...
     -- Больше, чем просто партнерами.
     -- ...и тут вдруг... бац!
     -- Совсем не вдруг. Я уже давно люблю тебя.
     -- В самом деле?
     -- Ну, что-то месяца два.
     -- Я как-то не замечала.
     -- Долго и медленно влюблялся в тебя.
     -- Но почему же я ничего не видела?
     -- Ты все очень хорошо видела. Только подсознательно.
     -- Может, ты и прав.
     -- Не пойму, почему ты так противилась нашему чувству?
     Ребекка промолчала.
     -- Я думал, что чем-то тебе неприятен.
     -- Нет, я просто считала тебя неотразимым.
     -- Тогда зачем отталкивала?
     -- Я боюсь.
     - Чего?
     -- Обладать кем-то. Любить кого-то.
     -- Почему?
     -- Страшно потерять человека, которого любишь.
     -- Но это ведь глупо.
     -- Нет, совсем не глупо.
     -- Каждый, имея что-то, рискует потерять...
     -- Я знаю.
     -- Что же, тогда не надо ничего приобретать?
     -- Может, это лучше всего.
     -- Вообще не иметь ничего, приносящего счастье?
     - Да.
     -- Это философия одиночки.
     -- И все равно наша любовь пугает меня.
     -- Мы не потеряем ее, Ребекка.
     -- Ничто не вечно на этом свете.
     -- Но у нас же с тобой не то, что называется хорошими отношениями?
     -- Все проходит.
     -- Послушай  меня  внимательно, если у тебя  что-то  не  складывалось с
другими мужчинами, то это еще не значит...
     -- Нет, я не об этом.
     -- О чем же тогда?
     Ребекка ушла от ответа:
     -- Поцелуй меня.
     Джек поцеловал ее. Еще и еще раз...
     В этих поцелуях не было страсти. Они были нежными, упоительными.
     Спустя некоторое время он сказал:
     -- Я люблю тебя.
     -- Не говори этого.
     -- Это правда.
     -- Просто не говори это вслух.
     -- Я не привык бросаться словами.
     -- Знаю.
     -- И я не стану говорить чего-то, не будучи в этом уверенным.
     Она старалась не встречаться с ним взглядом.
     Джек сказал:
     -- Ребекка, я уверен, что люблю тебя.
     -- Я, кажется, просила тебя не говорить этого.
     Сказала и закусила губу.
     -- Я не напрашиваюсь на ответные обещания, -- сказал он.
     -- Джек...
     -- Просто скажи, что не ненавидишь меня.
     Она вздохнула.
     -- Я не ненавижу тебя.
     Джек ухмыльнулся.
     -- А теперь скажи, что я тебе не очень противен.
     -- Ты мне не очень противен.
     -- Скажи, что я тебе немного нравлюсь.
     -- Ты мне немного нравишься.
     -- Может, больше, чем немного?
     -- Может, больше, чем немного.
     -- Отлично. На настоящий момент мне этого хватит.
     -- Ну и хорошо.
     -- Но все равно я люблю тебя.
     -- Джек, черт возьми!
     Она отодвинулась от него, натянув на себя простыню.
     -- Не будь такой холодной, Ребекка.
     -- Разве я холодно к тебе отношусь?
     -- Не обращайся со мной так, как ты это делала весь сегодняшний день.
     Она посмотрела ему в глаза.
     Джек сказал:
     -- Мне казалось, что ты сожалеешь о том, что было вчера.
     Она отрицательно покачала головой.
     Джек продолжал:
     -- Меня очень задело  то, как ты вела  себя сегодня. Я  решил,  что  ты
разочаровалась во мне и в себе после того, что произошло вчера.
     -- Нет, и не думала.
     --  Теперь  я  это  знаю,  но сейчас ты  снова отстраняешься  от  меня.
Что-нибудь не так?
     Ребекка, как маленькая девочка, принялась грызть ноготь.
     -- Ребекка!
     -- Я не  знаю, как сказать. Не  знаю, как объяснить. Мне никогда раньше
не приходилось говорить об этом кому-либо.
     -- Не беспокойся, у тебя хороший слушатель.
     -- Мне нужно немного времени, чтобы подумать.
     -- Пожалуйста, думай.
     -- Немного. Буквально несколько минут.
     -- Можешь думать сколько угодно.
     Ребекка задумчиво рассматривала потолок. Джек накрыл себя и ее одеялом.
     Некоторое время они оба молчали.
     Ветер за окном пел серенаду из двух нот.
     --  Мой  отец умер,  когда  мне было  шесть лет, --  заговорила наконец
Ребекка.
     -- Это ужасно. Ты его, по сути, и не знала?
     --  Да,  это  так. Но даже сейчас, как  ни странно, мне  его  очень  не
хватает --  отца, которого  я почти  не знаю и которого почти  не помню. Все
равно мне его страшно не хватает.
     Джек  вдруг подумал о своем  Дэйви, которому в момент смерти  матери не
было еще и шести.
     Он мягко сжал руку Ребекки.
     Она продолжала:
     -- Страшно не то, что отец умер, когда мне было только шесть лет. Самое
страшное то, что  я присутствовала при  его смерти, видела  все собственными
глазами.
     -- Господи, как это случилось?
     --  Ну... у них с мамой была  бутербродная.  Совсем  маленькая,  четыре
небольших  столика.  В  основном  они   работали   по  заказам:  бутерброды,
картофельный  салат, салат из  вермишели,  несколько сладких  блюд.  В  этом
бизнесе  трудно добиться успеха, если у тебя с самого начала нет двух важных
вещей: приличного стартового капитала, чтобы продержаться два первых трудных
года, и выгодного людного места по соседству с какими-нибудь офисами. В этом
смысле  моим родителям  было  трудно:  у  них  не  было  хорошего стартового
капитала, они не могли  платить за аренду помещения  в бойком месте. Начав с
невыгодной точки, они  каждые три года  перебирались  в новое место, немного
лучше  предыдущего. Трудились в поте лица, не покладая  рук -- отцу пришлось
подрабатывать уборщиком.  Он  уходил на  эту работу поздним  вечером,  когда
закусочная закрывалась, и возвращался домой  только к утру. Спал четыре-пять
часов  и шел открывать  свою  бутербродную.  Мама много работала  на  кухне,
стояла за прилавком, убиралась в чужих квартирах, чтобы немного подработать.
Наконец  закусочная стала приносить доход.  Отец бросил вторую  работу, мать
больше не подрабатывала уборкой. В общем, дело пошло в гору, и они уже стали
искать помощника, поскольку вдвоем уже не справлялись с работой.  Но однажды
днем... в затишье между обедом и ужином, когда  мама  пошла отнести заказ, а
мы с отцом были в заведении вдвоем... пришел этот парень... с пистолетом.
     -- О черт! --  воскликнул Джек. Он знал,  чем это обычно кончается.  Он
много раз  видел это -- трупы владельцев магазинов, распростертые у прилавка
в луже собственной крови, очищенные кассовые аппараты...
     Ребекка продолжала:
     -- Этот парень  был какой-то странный. Хотя мне было всего шесть лет, я
это  сразу  почувствовала, прошла  на кухню и стала  наблюдать за  ним из-за
занавески. Он выглядел нездорово... был бледен... тени под глазами.
     -- Наркоман?
     --  Да, как  выяснилось позже. Стоит  мне закрыть глаза,  и  я вижу его
бледное  лицо, искривленные  губы.  Самое  ужасное,  этого  подонка я  помню
отчетливо, а лицо собственного отца стерлось из памяти. Эти бешеные глаза!
     Ее передернуло.
     Джек сказал:
     -- Не продолжай.
     -- Нет, я должна рассказать, иначе ты не поймешь, почему я так отношусь
к некоторым вещам.
     -- Ладно, если уверена в том, что...
     -- Я уверена.
     -- И что же? Твой отец не отдал деньги этому сукину сыну?
     -- Нет, отдал ему деньги. Все, до последнего цента.
     -- Не оказав сопротивления?
     - Нет.
     -- Но это не спасло его?
     -- Нет.  У этого  подонка,  видимо,  было  маниакальное  состояние.  Он
ненавидел всех вокруг. Ты знаешь,  как это бывает. Я думаю, ему  не  столько
нужны были деньги, сколько  удовольствие  расправиться с кем-нибудь.  Ну, он
и... нажал на курок.
     Джек обнял ее и притянул к себе.
     -- Два выстрела. И потом этот подонок убежал. В отца попала только одна
пуля... в лицо.
     -- Господи, -- вздохнул  Джек.  Он представил себе: шестилетняя Ребекка
из-за  занавески на кухне  закусочной наблюдает за тем, как  разлетается  на
куски голова ее отца...
     -- Это  был сорок  пятый  калибр, -- добавила  сегодняшняя  Ребекка, --
разрывная пуля. Почти в упор.
     -- О Боже, не терзай себя!
     -- Отец умер почти моментально.
     -- Не мучай себя.
     -- Ему практически оторвало голову.
     -- Постарайся об этом больше не думать.
     -- Месиво из мозгов...
     -- Забудь обо всем этом.
     -- ...осколки черепа...
     -- Это было очень давно.
     -- ...кровь по всей стене.
     -- Успокойся, успокойся!
     -- Я еще недорассказала.
     -- Не надо, хватит на сегодня.
     -- Нет, хочу, чтобы ты все понял.
     -- Успокойся! Я здесь, я рядом. Успокойся.


     В  железном   сарае  Лавелль   наклонился  над  ямой   и  двумя  парами
церемониальных  ножниц  с ручками  из малахита разрезал шнур  одновременно в
двух местах.
     Фотографии Пенни и Дэйви упали в яму и исчезли в оранжевом свечении.
     Из глубины послышался ужасающий, нечеловеческий рев.
     -- Убейте их, -- сказал Лавелль.


     Они все еще лежали в кровати. Все еще лежали обнявшись.
     Ребекка сказала:
     -- У полиции было только мое описание убийцы.
     -- Шестилетний ребенок -- не лучший свидетель.
     --  Они  очень  старались  отыскать  след  подонка.  Они  действительно
старались.
     -- И взяли его?
     -- Да, но слишком поздно.
     -- Что ты имеешь в виду?
     -- Понимаешь, в тот день он унес из закусочной двести долларов.
     -- И что же?
     -- Это было двадцать два года назад.
     - Ну и?..
     -- Тогда две сотни были  большими деньгами. Конечно, не  состояние,  но
сумма немалая.
     -- Не пойму, к чему ты клонишь?
     -- Ему это показалось легкой добычей.
     -- Не слишком легкой. Он же убил человека.
     -- Но он необязательно должен был стрелять. Просто в  тот день он хотел
кого-нибудь убить.
     -- Ладно. Значит, своим извращенным умом он решил, что это просто.
     -- Прошло полгода.
     -- Полиция так и не добралась до него?
     -- Нет. И ему это стало казаться очень простым делом.
     Джеку стало плохо. У него свело живот.
     Он сказал:
     -- Ты хочешь сказать, что...
     -- Да, именно.
     -- Он вернулся?
     -- С пистолетом. С тем же пистолетом.
     -- Но ведь для этого надо быть полнейшим идиотом?
     -- Наркоманы рано или поздно превращаются в идиотов.
     Джек замолчал. Ему не хотелось слышать  конец этой истории, но он знал,
что Ребекка  ее доскажет. Она хотела рассказать именно ему,  она не могла не
рассказать.
     -- За кассой стояла моя мать.
     - Нет!
     Джек  сказал это  тихо,  но с  силой, как будто его протест мог  что-то
изменить.
     -- Он выстрелил в нее.
     -- Ребекка!!!
     -- Выстрелил в нее пять раз.
     -- Этого... ты не видела?
     -- Нет. В тот день меня в закусочной не было.
     -- Слава Богу.
     -- На этот раз они его поймали.
     -- Но слишком поздно.
     -- Слишком поздно. Именно после этого я твердо решила, кем стану, когда
вырасту. Я хотела стать  полицейским, чтобы предотвращать подобные убийства,
когда  подонки стреляют в  отцов  и  матерей,  оставляя  детей сиротами.  Ты
помнишь,   тогда  не  было  женщин-полицейских?  Я  имею  в  виду  настоящих
полицейских. Были женщины  на бумажной работе в полицейских  управлениях или
связистки.  Мне  не с кого было брать  пример, но я верила, что когда-нибудь
мои планы сбудутся. Я  была полна  решимости. В мечтах  я  представляла себя
только полицейским. Я не думала о том, что выйду замуж, заведу детей, потому
что мысленно была готова к тому, что когда-нибудь придет подонок и застрелит
моего мужа или разлучит меня с детьми. Какой же тогда в этом смысл? Я хотела
стать полицейским, только полицейским. И я им стала.
     В детстве и юности я  так сокрушалась, что в тот ужасный день ничего не
сделала для отца. И до сих пор виню  себя в смерти матери:  я ведь не смогла
дать полицейским четкого описания убийцы. Если бы я смогла им  помочь, может
быть, полицейские успели  бы поймать убийцу до  того, как  он расправился  с
матерью. Я возненавидела  себя.  Стать полицейским и останавливать  подобных
сволочей -- таким представлялось мне искупление собственной  вины. Вероятно,
звучит это ненаучно,  но близко к истине.  Именно эти чувства определяли мои
поступки.
     --  Тебе не  в  чем себя  винить. Ты  сделала  все, что могла. В  конце
концов, тебе было всего шесть лет.
     --  Знаю и  понимаю это. Но  чувство  вины  не только  не  исчезает,  а
временами обостряется. Думаю, мне так и не  избавиться от него. Даже ослабев
со временем, оно все равно останется со мной.
     Так вот почему Ребекка Чандлер такая, какая она есть! Он  понял, почему
ее холодильник забит продуктами:  после детства с его  несчастьями  и  горем
набитый   продуктами   холодильник   создавал   ощущение   стабильности    и
безопасности. Такая Ребекка  заставляла себя уважать, еще больше притягивала
к себе. Да, она была женщиной, не похожей на других.
     Джек  чувствовал,  что после  этой ночи  у  него  начнется иная  жизнь.
Проходит боль одиночества, вызванная смертью Линды. Ему повезло: он встретил
Ребекку. Немногим  мужчинам  суждено дважды  в  жизни  встретить  прекрасных
женщин и дважды  получить шанс на счастье.  Ему очень повезло. Он благодарен
судьбе за  эту перспективу  заманчивого  будущего. Несмотря на день,  полный
крови и трупов,  Джек чувствовал, как его переполняет радость  бытия. Ничего
плохого не случится. Теперь ничего плохого просто не могло произойти!


     --  Убейте их,  убейте их, --  повторял Лавелль. Его  голос  уходил все
дальше в глубь ямы. Далекое, чуть различимое, аморфное, оно вдруг ожило, как
бы приближаясь к поверхности, запульсировало, запузырилось.
     Из  лавообразной  массы, которая могла быть  от  Лавелля на  расстоянии
вытянутой руки, а могла -- и на  расстоянии многих миль, вдруг начало что-то
возникать.
     Что-то чудовищное.


     -- Когда убили твою мать, тебе было всего...
     -- Семь лет. Исполнилось семь за месяц до маминой смерти.
     -- Кто же тебя воспитывал?
     -- Я жила с дедушкой и бабушкой, родителями матери.
     -- И как тебе жилось?
     -- Они любили меня, так что сначала все было хорошо.
     -- Только сначала?
     -- Вскоре дедушка умер.
     -- Еще одна смерть.
     -- Да, смертей вокруг меня хватало.
     -- И как это произошло?
     -- Раковая опухоль. Я  уже видела мгновенную  смерть, после узнала, что
такое смерть медленная.
     -- И долго это длилось?
     --  Два года с момента  диагноза.  Он таял  на глазах, потерял тридцать
килограммов, остался без  волос  после  сеансов  облучения. В последние  два
месяца  это уже не был тот дедушка,  которого  я знала. На  него трудно было
смотреть.
     -- Сколько же тебе было, когда он умер?
     -- Одиннадцать с половиной.
     -- И потом осталась только бабушка?
     -- Да, но ненадолго. Она умерла, когда мне было пятнадцать лет. Сердце.
И я попала под опеку окружного суда. Следующие три  года, до восемнадцати, я
провела  с  приемными  родителями.  Пришлось сменить  четыре такие  семьи. Я
никогда  не  сближалась с ними, просто не  позволяла себе этого.  Все  время
просила о переводе в другое место, потому что уже тогда понимала, что любовь
и  привязанность  осложняют жизнь  людей.  Любить  кого-нибудь  --  это даже
опасно,  это   западня.  Соломинка  в  твоих  руках,  которую  кто-то  вдруг
переламывает в тот  момент, когда ты  решишь, что  все  будет хорошо. Мы все
такие хрупкие. А жизнь абсолютно непредсказуема.
     -- Но это не причина оставаться на всю жизнь одинокой.  Наоборот, нужно
искать  людей,  которых  мы  полюбим,  с  которыми разделим  все  радости  и
испытания,  которым  сможем  открыть  свое сердце.  Людей, на  которых можно
положиться и которых самим нужно поддержать.  Заботиться о друзьях и  семье,
знать, что  и они заботятся о нас, любить,  быть любимыми -- вот смысл нашей
жизни, опора  в  трудную  минуту, причем смысл, нас возвышающий, поднимающий
нас  над  тривиальной борьбой за существование, за выживание. Именно  любовь
способна отодвинуть от нас мысли о тьме, ожидающей каждого в конце жизни.
     Закончив эту фразу, Джек чуть не задохнулся: он сам ошарашен был и тем,
как это сказал, и тем, что так думал.
     Ребекка погладила его по груди, потом крепко к нему прижалась.
     -- Ты прав. Я душой чувствую, как ты прав.
     -- Рад это слышать.
     --  Какая-то  часть  души  не  разрешает мне любить  или  быть любимой,
опасаясь,  что  я  снова  потеряю  все, чем  дорожу.  Она  нашептывает,  что
одиночество лучше, чем потери и боль.
     Джек обнял ее.
     -- Понимаешь,  подаренная кому-то  или полученная от другого  любовь не
исчезает даже после  того, как дорогие  нам  люди уходят в  небытие.  Любовь
вечна. Горы разрушаются,  моря иссыхают, пустыни уступают место новым морям.
Время разрушает все, что создается человеком. Великие идеи  вдруг становятся
ошибочными и  тоже  рушатся, как  замки или храмы. Но  любовь --  это  сила,
энергия,  мощь. Рискуя уподобиться проповеднику, я скажу, что любовь подобна
лучу света, пронзающему Вселенную и уходящему в бесконечность. Подобно этому
лучу,  любовь  никогда  не   исчезает.  Она  такая  же   могучая  сила,  как
молекулярная  энергия или сила гравитации. Без молекулярных связей, без силы
тяжести,  без любви  повсюду воцарится хаос. Мы существуем  для  того, чтобы
любить  и  быть  любимыми,  потому  что  любовь,  по  крайней  мере,  в моем
понимании, единственная сила, привносящая смысл и свет в наше существование.
Это должно быть так. И, если это не так, то  ради чего мы живем? И, если это
не так -- да спасет нас Бог!
     Несколько минут они лежали молча.
     Джек  устал от потока  слов и  чувств, исходивших от него как бы помимо
его воли.
     Он чувствовал, что Ребекка должна остаться с ним навсегда. Мысль о том,
что этого может и не быть, была для него странной и непонятной.
     Но ей он больше ничего не сказал. Теперь решение было за ней.
     Через некоторое время Ребекка сказала:
     -- Впервые за  много лет я не столько  боюсь любви и  возможных потерь,
сколько боюсь вовсе не любить.
     Сердце Джека совершило в груди мощный прыжок.
     Он сказал:
     -- Прошу тебя, никогда не относись ко мне так холодно.
     -- Мне будет нелегко переучиваться.
     -- Но тебе это по силам.
     --  Учти,  иногда   я  буду  немного  отстраняться  от  тебя,  так  что
понадобится терпение.
     -- Я умею быть терпеливым.
     -- Господи, да уж мне ли не знать этого! Ты самый терпеливый человек из
всех, кого я знала.
     -- Самый терпеливый?
     --  Да.  Я же  знаю, что на  работе иногда  бывала просто несносной. Но
ничего не могла с собой поделать. Мне даже хотелось, чтобы ты ответил тем же
или устроил хорошую взбучку.  И когда это однажды произошло, ты проявил себя
разумным, спокойным и очень терпеливым человеком.
     -- Ну, прямо святой.
     --   Просто  ты  хороший  человек,  Джек  Доусон.  Прекрасный  человек.
Действительно прекрасный.
     --  Я знаю, что кажусь тебе просто  совершенством, -- иронично  заметил
Джек, -- но у меня есть и некоторые недостатки.
     -- Не может быть! -- воскликнула Ребекка, изобразив удивление.
     -- Правда.
     -- Назови хоть один изъян.
     -- Я люблю слушать Барри Манилоу.
     -- Только не это!
     -- Я знаю, музыка у него не  очень, слишком  сладкая и механическая, но
мне нравится. Да, и еще -- я не люблю Элана Аллу.
     -- Но ведь он нравится всем!
     -- А по-моему, абсолютная ерунда.
     -- У тебя совсем нет вкуса.
     -- Еще я люблю ореховое масло и сандвичи с луком.
     -- Фу!  Элан Алла никогда не стал  бы есть ореховое  масло и сандвичи с
луком.
     --  Но у меня есть одно крупное достоинство,  которое  перекрывает  все
недостатки.
     Ребекка усмехнулась:
     -- И какое же?
     -- Я люблю тебя.
     На этот раз она не прервала его.
     Ее руки обвили Джека.
     -- Я снова хочу тебя, -- прошептала Ребекка.


     Обычно  Пенни  ложилась  спать  на  час  позже  Дэйви.  Эта  привилегия
определялась четырехлетним превосходством в  возрасте. Она всегда  пресекала
любые попытки лишить ее этого ценного и неотъемлемого права. Однако сегодня,
когда  в девять  часов тетя Фэй предложила Дэйви  почистить зубы и ложиться,
Пенни решила последовать за ним.
     Сейчас она не могла оставить Дэйви одного в темной спальне, где до него
могли  добраться гоблины. Ей придется бодрствовать,  присматривая  за Дэйви,
пока не придет папа. Она  сразу же  расскажет  отцу все  о гоблинах.  Он, по
крайней мере, выслушает ее, прежде чем вызывать "скорую".
     Дети не взяли с собой никаких вещей, здесь у них были свои зубные щетки
и пижамы: когда отец задерживался на работе, время от времени они оставались
на  ночь  у Фэй  и Кэйта. А  в спальне  для гостей обоих наутро  ждала смена
чистого белья.
     Через десять  минут дети  уже устроились в  теплых  кроватях.  Тетя Фэй
пожелала им сладких снов, выключила свет и закрыла за собой дверь.
     В комнате царила густая темнота.
     Пенни решительно отгоняла приступы страха.
     Дэйви некоторое время молчал. Потом позвал:
     -- Пенни?
     - Ну?
     -- Ты здесь?
     -- А кто, ты думаешь, только что сказал "ну"?
     -- А где сейчас папа?
     -- Он задерживается на работе.
     -- А-а-а... На самом деле?
     -- Он действительно задержался на работе.
     -- А вдруг с ним что-то случилось?
     -- Нет, ничего не случилось.
     -- А если его ранили?
     -- Нет, его не  ранили. Если  бы его ранили, нам бы сразу сообщили. Нас
даже, наверное, отвезли бы к нему в больницу.
     -- Нет,  никто  не  стал бы этого делать.  Взрослые стараются оберегать
детей от таких известий.
     -- Ради Бога, перестань так волноваться. С отцом все в порядке. Если бы
его ранили или произошло бы еще что-нибудь в этом роде, мы знали бы об  этом
от тети Фэй и дяди Кэйта.
     -- А может, они уже что-то знают?
     -- Мы с тобой уже догадались бы, Дэйви.
     -- А как?
     -- Заметили бы по их поведению, как бы они ни старались это скрыть.
     -- А в чем бы это у них выражалось?
     --  Ну,  они   разговаривали   бы   с  нами  по-другому,  выглядели  бы
растерянными и вели себя необычно.
     -- А они всегда ведут себя необычно.
     --  Я имею в  виду "необычно"  в смысле "по-другому".  Они старались бы
проявить к  нам особую доброту, потому что им было бы нас жалко. Ты думаешь,
тетя  Фэй стала бы так  критиковать папу, знай она,  что он ранен  и лежит в
больнице?
     -- Ну... нет. Я думаю, ты права. Даже тетя Фэй не стала бы так делать.
     Они замолчали.
     Пенни высоко взбила подушку и лежала, вслушиваясь в темноту.
     Ничего   не  слышно.  Только   ветер  за  окном.  Где-то  далеко  урчит
снегоочиститель.
     Пенни посмотрела  в сторону окна --  оттуда  шел прямоугольник слабого,
неясного свечения.
     Гоблины придут через окно?
     Или через дверь?
     А  может, вылезут  из-за  плинтуса?  Возникнут  в виде  дыма,  а  затем
материализуются, заполнив всю комнату? Так вроде  поступают  вампиры.  Пенни
видела их в старом фильме про Дракулу.
     Может, они явятся из шкафа?
     Девочка посмотрела в дальний угол комнаты, самый темный угол, где стоял
шкаф. И не увидела там ничего, кроме черной темноты.
     Может быть,  позади шкафа существует волшебный  невидимый  ход, которым
воспользуются гоблины?
     Нет, это смешно! Хотя почему? И если история о гоблинах была достаточно
смешной, то они-то сами есть. Она же их видела.
     Дэйви задышал глубоко и ровно. Он заснул. Пенни позавидовала ему. Ей-то
нельзя спать.
     Время шло. Очень медленно.
     Взгляд Пенни то и дело обегал темноту: окно... дверь... шкаф... окно...
дверь... шкаф.
     Она не знала, откуда  появятся  гоблины, но в том, что  они обязательно
появятся, не сомневалась.


     Лавелль  сидел в  темной  спальне  своего  дома.  Вызванные  им  убийцы
поднялись  из  ямы  и  исчезли  в  заснеженном  ночном  городе.  Вскоре  оба
доусоновских отпрыска будут  убиты, разорваны на  куски и превращены в груды
мертвечины.
     Эта приятная мысль возбуждала его.
     Ритуалы отняли у него все силы. Не физические, не умственные. Напротив,
он  чувствовал себя сильным,  свежим, ко всему  готовым. Истощены были  силы
Бокора,  и настало время  их пополнить. В данный  момент он был Бокором лишь
формально. Растратив столько магических сил, он стал обыкновенным человеком.
А ему не нравилось быть обыкновенным человеком.
     Объятый темнотой, он мысленно воспарил  вверх -- сквозь потолок, сквозь
крышу  дома,  сквозь  морозный  воздух  --  к  потокам дьявольской  энергии,
носившимся над огромным городом.  Он тщательно обходил потоки энергии добра,
которые  тоже  циркулировали в ночи. Они не могли  пополнить его энергетику.
Более того, даже представляли для него определенную опасность. Он припадал к
самым темным  и отвратительным  из  дьявольских  потоков, пропуская их через
себя и насыщаясь энергией зла.
     Через несколько минут он словно родился  заново. Теперь  он уже  не был
простым человеком. Конечно, не Богом, но больше, гораздо больше, чем простым
человеком.
     Сегодняшней ночью  он  совершит еще один акт колдовства.  Настало время
смирить Джека  Доусона. Наконец-то он покажет полицейскому, как  велика мощь
настоящего Бокора. Потом,  когда его  дети  будут растерзаны на куски,  этот
человек  поймет,  насколько  он  был  глуп,  отвергая  его   предложение  --
предложение Бокора, и как немного надо было для того, чтобы спасти детей, --
просто смирить свою гордость и отойти  от расследования.  Он поймет, что сам
подписал им смертный приговор, и это потрясет его до глубины души.


     Пенни подскочила в кровати и чуть было не закричала, чтобы позвать тетю
Фэй.
     Нечто,  странный, противный  звук. Нечеловеческий крик. Еле различимый,
доносящийся откуда-то  издалека. Может быть, из квартиры несколькими этажами
ниже. Пенни показалось, что звук идет по системе отопления.
     Она напряженно ждала.
     Минута, две, три.
     Нет, не повторяется. Никаких неестественных звуков больше не было.
     Но Пенни знала, что именно она слышала и что именно это означало!
     Они идут за ней и за Дэйви. Они уже в пути. И скоро будут здесь.


     На  этот  раз их слияние было  медленным, до  боли нежным,  наполненным
неясными  придыханиями  и   стонами,  легкими   прикосновениями.   Ощущения,
достойные грез: как будто плывешь,  превращаясь в солнечный свет,  становясь
невесомым. Уже не акт любви, но эмоциональный союз, утверждение  их духовной
близости.  И когда  наконец  Джек  с  наслаждением  отдал  свою  энергию  ее
упоительному телу, он почувствовал, что его нет, а есть нечто другое, единое
целое -- он и Ребекка! И Джек инстинктивно понимал,  что она чувствует то же
самое.
     -- Это было восхитительно.
     - Да.
     -- Лучше орехового масла и бутербродов с луком?
     -- Пожалуй.
     -- Ну ты и нахал!
     --   Ты   знаешь,  ореховое  масло  и  бутерброды  с  луком  --  просто
фантастическая вещь! И я люблю тебя, -- сказал Джек.
     -- Я рада, -- ответила Ребекка.
     Она все  еще не могла сказать вслух, что любит его.  Но  Джека это и не
беспокоило. Он знал, что она его любит.
     Сидя на краю кровати, он  одевался.  По другую сторону  кровати Ребекка
расправляла синее платье.
     Вдруг оба вздрогнули  от непонятного  шума: обрамленная рамкой красивая
афиша Джонса  Джексела неожиданно сорвалась  с крючка,  на котором висела, и
упала со стены. Афиша была большая -- метр на семьдесят пять сантиметров, --
к тому  же  застекленная.  Им  показалось,  что  на какой-то миг  она как бы
зависла  в  воздухе  и лишь потом со странным грохотом упала на  пол рядом с
кроватью.
     -- Что за черт? -- воскликнул Джек.
     -- Что могло случиться? -- недоумевающе проговорила Ребекка.
     Дверца  шкафа  со  стуком  открылась,  затем так  же  закрылась.  Опять
открылась.
     Высокий комод с шестью ящиками покачнулся,  отрываясь от стены,  и стал
падать прямо на Джека.
     Ему пришлось отскочить  в сторону.  Комод грохнул о пол  всей тяжестью,
издав звук, подобный разрыву гранаты.
     Ребекка  прижалась к стене и стояла в полном оцепенении, широко раскрыв
глаза, сжав руки.
     Воздух вдруг стал ледяным. По спальне пронесся порыв ветра -- не просто
сквозняк, а настоящий ветер, как тот, что бушевал в заснеженном городе.
     У  окна творилось что-то совершенно  необъяснимое: как будто  невидимая
рука  схватила и  сорвала с  карниза  шторы, свалив их  на пол  бесформенной
кучей. Та же невидимая рука вырвала карниз и отбросила его в сторону.
     У прикроватных тумбочек распахнулись дверцы, все их  содержимое рухнуло
на пол.
     От стен, сверху вниз, начали отрываться широкие полосы обоев.
     Джек только успевал поворачиваться в разные  стороны. Он  был растерян,
испуган и не знал, что предпринять.
     На пол полетело большое зеркало.
     Невидимый  разрушитель  схватил  с постели  одеяло  и  швырнул  его  на
поваленный комод.
     Ребекка закричала в пустоту:
     -- Прекратите! Сейчас же прекратите!
     Невидимая сила не подчинилась, с кровати поднялось в  воздух покрывало.
Казалось,   оно  ожило,  превратилось  в   одушевленный  предмет,  способный
действовать по собственному усмотрению: покрывало проплыло в угол комнаты, а
там безжизненно рухнуло вниз.
     Два уголка заправленной под матрац простыни неожиданно выпрямились.
     Джек вцепился в простыню.
     Кто-то выдернул из-под матраца два оставшихся уголка.
     Джек  попытался удержать  простыню  в руках,  хотя  понимал,  насколько
бесполезно  противиться  чудовищной  силе,  громившей  спальню.  Но это было
единственное, что  пришло  ему  на  ум. Он просто  должен  был  хоть  что-то
сделать.
     Простыня  так рванулась из его  рук, что  он, не удержавшись на  ногах,
упал на колени.
     Небольшой  телевизор  в  углу,  стоявший  на  подставке  с  колесиками,
включился вдруг  сам по себе на большую  громкость.  Какая-то  толстая  баба
танцевала ча-ча-ча с котом, а за кадром хор  напевал хвалебные гимны в честь
новой еды для кошек.
     Джек поднялся на ноги.
     Прикрывавший  кровать  тканый наматрасник поднялся,  скомкался, и комок
полетел в Ребекку.
     По  телевизору в это время показывали  Джорджа  Плимнтона,  вещающего о
преимуществах интертелевидения.
     На  нейлоновом  покрытии  матраца  появилась  рябь,  как  будто  кто-то
стягивал его. В верхней части покрытия образовалась дыра, ткань вокруг нее с
треском поползла  в  разные стороны,  и  из разрыва  показалось ватообразное
содержимое  матраца.  Затем  со  звоном выпрыгнули несколько пружин,  словно
кобры, поднимающие головы под беззвучную музыку.
     Со стен продолжали срываться обои.
     По телевизору человек из Всеамериканской ассоциации производителей мяса
вещал  о   прелестях  мясной  пищи,  а  перед   камерой  какой-то  шеф-повар
сладострастно нарезал кровавый ростбиф.
     Дверца шкафа на этот раз двигалась с такой силой, что вылетела из пазов
и вывалилась наружу.
     Вдруг взорвался кинескоп телевизора. Брызнуло стекло. Внутри телевизора
что-то коротко вспыхнуло, затем пошел дым.
     Тишина.
     Все замерло.
     Джек посмотрел на Ребекку.
     Она была испугана до смерти. В ее глазах застыло изумление. И ужас.
     Зазвонил телефон.
     Джек уже знал, кто звонит. Он поднял трубку и молча поднес ее к уху.
     --  Вы дышите, как загнанная лошадь,  детектив Доусон. Вам понравилось?
Думаю, мое маленькое представление заинтересовало вас.
     Джек  так дрожал, что не мог говорить.  Он  и не хотел говорить,  чтобы
Лавелль не понял, насколько он испуган.
     Но Лавелля, похоже, и не интересовал  ответ Доусона. Во  всяком случае,
он не стал его дожидаться.
     Бокор сказал:
     -- Когда  вы увидите своих детей -- мертвых, растерзанных, с вырванными
глазами, выеденными языками, обглоданными до  костей, -- помните, что  могли
спасти  их.  Помните,  что вы,  именно вы,  подписали им  смертный приговор.
Именно вы несете  полную  ответственность за  их гибель, как если бы видели,
что  они вышли на  рельсы перед  несущимся  поездом,  и не окликнули  их. Вы
отбросили их жизнь так, как если бы они были для вас каким-то мусором.
     Поток слов вырвался из Джека, прежде чем он понял, что будет говорить.
     --  Ну  ты,  вонючий  сукин  сын!  Ты  не  посмеешь  и  пальцем  к  ним
притронуться. Ты не посмеешь...
     Лавелль повесил трубку.
     Ребекка спросила:
     - Кто?..
     -- Это Лавелль.
     -- Ты хочешь сказать... все это?..
     -- Теперь ты веришь в черную магию? В колдовство?
     -- О Господи!
     -- А я теперь в это верю.
     Не веря себе, Ребекка оглядела разгромленную комнату, покачивая головой
и   безуспешно  пытаясь  отмахнуться  от  слишком   очевидных  доказательств
справедливости его слов.
     Джек  вспомнил, с каким скептицизмом слушал он рассказ Карвера Хэмптона
о  посыпавшихся с полок бутылочках, о возникшей  из порошков и  трав  черной
змее.  Теперь  скептицизм  исчез.   Остался  только  страх.  Он  подумал  об
изуродованных трупах, на которые насмотрелся еще утром.
     Сердце  забилось,  как  молот.  Джек  начал задыхаться.  Казалось,  его
вот-вот вырвет.
     Телефонная трубка по-прежнему была в его руках.
     Он быстро набрал номер.
     -- Кому ты звонишь? -- спросила Ребекка.
     -- Фэй. Она должна как можно быстрее увезти оттуда детей.
     -- Но Лавелль не может знать, где они сейчас находятся.
     -- Он не должен был знать и того, где  нахожусь я. Я никому не говорил,
что  собираюсь к тебе. За мной  никто не следил, это точно. Он не мог знать,
где я нахожусь, и тем не менее узнал. Так что ему известно, где сейчас дети.
Черт, что такое?
     Он набрал номер Фэй еще раз. Ему ответили, что номер не обслуживается.
     Джек положил трубку.
     -- Лавеллю каким-то образом  удалось  вырубить  номер  Фэй.  Мы  должны
сейчас же ехать туда. Господи, мы должны забрать детей.
     Ребекка  быстро выскользнула  из  платья,  достала  из  шкафа  джинсы и
свитер. Через минуту она была одета.
     -- Не волнуйся, Джек, мы попадем туда раньше Лавелля.
     Но Джеку показалось, что они уже опоздали.




     Сидя  в темной  спальне, немного  освещенной уличным светом,  Лавелль в
который  раз  мысленно  устремился  вверх  и  припал  к потокам  дьявольской
энергии.
     Его магическая сила на этот раз не просто ослабла -- она  была на нуле,
ушла  вся  на  то,  чтобы призвать полтергейст  и  управлять им. Именно  эти
действия и видел Доусон несколько минут назад, в черной магии они считаются,
пожалуй, самыми энергозатратными ритуалами.
     Лавелль сожалел, что  полтергейст  нельзя использовать  для уничтожения
врагов. Полтергейст -- просто  хулиган, в лучшем случае -- шалун. Но  он  не
зол.  Если  Бокор, вызвав полтергейст, заставит его пойти  на убийство,  тот
может  освободиться  от заклинаний  колдуна  и  свою  деструктивную  энергию
обратить против него самого.
     Когда  же  полтергейст  используют  как  рекламу  возможностей  Бокора,
результаты  бывают   впечатляющими:  скептики  начинают   верить   в  магию,
смельчаков  охватывает  страх.  Увидев  работу  полтергейста,  люди   слабые
становятся  раболепными,  преданными  слугами Бокора и готовы беспрекословно
выполнять все, что он им прикажет.
     Тишину  в спальне нарушил легкий скрип -- это качнулось кресло-качалка,
в котором сидел Лавелль.
     Он сидел и улыбался, улыбался сам себе.
     С ночного неба нисходили на него потоки темной энергии.
     Вскоре он  был заполнен ею до предела. Лавелль удовлетворенно вздохнул,
чувствуя себя совершенно обновленным.
     Совсем скоро начнется самое интересное.
     Кровавое убийство.


     Пенни села на край кровати и внимательно прислушалась.
     Опять  те  же звуки. Скрипы, шипение. Глухой  удар, какое-то  звяканье,
снова удар. Где-то далеко раздался треск и как будто шарканье.
     Пока  далеко,  но  с  каждой  минутой  ближе  и ближе.  Пенни  включила
прикроватную лампу. Маленький конус света источал тепло и спокойствие.
     Дэйви  продолжал  мирно  посапывать, и Пенни решила: пусть  еще поспит.
Если  надо будет, она  быстро разбудит его.  Одного  зова  будет достаточно,
чтобы сюда прибежали тетя Фэй и дядя Кэйт.
     Крик  раздался снова. По-прежнему не очень отчетливый, но уже  не такой
глухой, как раньше.
     Пенни  встала с  кровати и подошла к  шкафчику,  куда не  доходил  свет
лампы.  В стене  над шкафчиком,  сантиметрах в  тридцати  от  потолка,  было
закрытое решеткой отверстие -- выход системы отопления и кондиционирования.
     Пенни задрала  голову,  пытаясь получше расслышать  отдаленные  неясные
шумы. Теперь она знала, что исходят они из вентиляционного отверстия.
     Пенни  забралась на шкафчик, но решетка все равно была выше  ее головы.
Тогда она слезла,  взяла подушку со своей кровати  и положила ее на шкафчик.
Поверх  этой  подушки  Пенни  водрузила  еще   две   с  кресел.   Она  вдруг
почувствовала  себя умной и  сообразительной. Опять взобравшись  на шкафчик,
она встала на это сооружение, приподнялась на  носочки и прислонилась ухом к
решетке.
     До этого она думала, что по  вентиляционной системе просто  разносились
звуки, издаваемые гоблинами, а сами они находятся где-то в других квартирах.
Теперь  ее  как  током ударило:  теперь  она  поняла,  что  именно в  ней  и
скрываются  эти  загадочные существа. Значит, они попадут в спальню не через
дверь, окно  или воображаемый ход за шкафом, а через вентиляционную систему.
Целеустремленно передвигаясь по  ней, они скатывались по наклонным участкам,
быстро  проходили  горизонтальные   соединения,  с  остервенелым   упорством
карабкались   по   вертикальным  переходам.  Они  приближались   с  той   же
неотвратимостью, с какой горячий воздух  из отопительных котлов поднимался в
квартиры.
     Трясясь  от страха, которому она  решила не поддаваться,  стуча зубами,
Пенни приникла к решетке  и заглянула в отверстия.  Темнота в вентиляционном
ходе была непроницаемой и плотной. Как в склепе.


     Джек согнулся за рулем, изо всех сил всматриваясь в заснеженную дорогу.
Лобовое стекло замерзало.  Тонкая  корочка  льда,  образовавшаяся  по  краям
стекла, расползалась по нему все шире.
     -- Эта чертова печка работает или нет?
     Джек  задал себе  вопрос просто  из-за нервного  возбуждения,  так  как
чувствовал струю теплого воздуха на своем лице.
     Ребекка тоже подалась вперед и потрогала рычажки системы отопления.
     -- На полной мощности, -- успокоила она Джека.
     -- Видимо, к ночи резко похолодало.
     -- Да, мороз градусов десять, а с ветром и того больше.
     Снегоочистители  целыми  колоннами  двигались  по  главным  магистралям
города, но не  могли  справиться со снегом. Он  падал без остановки, сильный
ветер тут же наносил сугробы.  Они вырастали  на улицах сразу же, как только
уходили снегоочистители.
     Джек  считал,  что доедут  они до дома Джэмисонов за  десять  минут. На
улицах машин  почти  не  было,  к тому  же  Джек  воспользовался полицейской
сиреной, что  во  всех  случаях давало  ему преимущество  при  движении.  Он
рассчитывал,  что  скоро  обнимет   Пенни  и  Дэйви,  но,  похоже,   поездка
затягивалась.
     Каждый  раз,  когда  он пытался  увеличить скорость,  машину  заносило,
несмотря на цепи на колесах.
     Джек зло ругнулся:
     -- Черт, пешком дошли бы быстрее!
     -- Мы успеем, Джек, -- успокаивала его Ребекка.
     -- А если Лавелль уже там?
     -- Нет, уверена, что его там нет.
     Неожиданно  Джеку   в  голову   пришла  страшная  мысль.  Он  не  хотел
произносить ее, но не мог удержаться.
     -- А если Лавелль звонил от Джэмисонов?
     -- Нет, -- сказала Ребекка.
     Но  Джек  уже  не мог  остановиться,  и каждую  его фразу  сопровождали
страшные видения.
     -- Что, если он уже убил их всех?
     (Изуродованные тела.)
     -- ...убил Пенни и Дэйви...
     (Вырванные из глазниц глаза.)
     -- ...убил Кэйта и Фэй...
     (Перегрызенные глотки.)
     -- ...а затем позвонил мне оттуда...
     (Откушенные кончики пальцев.)
     -- ...позвонил прямо из квартиры...
     (Разодранные губы, болтающиеся уши.)
     -- ...стоя прямо над их растерзанными телами?
     Ребекка попыталась остановить его. Она почти кричала:
     -- Прекрати изводить себя! Мы успеем вовремя!
     --  Откуда ты можешь знать, что мы успеем? -- со злостью  спросил Джек.
Он и сам  не знал,  почему злится  на  нее. Он просто выплескивал на Ребекку
нервное  потрясение.  Он ведь  не  мог схватиться  с  Лавеллем  или наказать
погоду, которая  задерживала  их. Ему  нужно, необходимо было сейчас наорать
хоть на кого-нибудь, иначе он сошел бы с ума от чудовищного стресса, который
уже переполнял его, как слишком сильный ток перезаряжает аккумулятор.
     Он крикнул:
     -- Ты не можешь этого знать!
     Ребекка спокойно ответила:
     -- Я знаю. Не нервничай, ты за рулем.
     -- Черт побери! Прекрати мне указывать!
     -- Джек...
     -- У него в руках мои дети...
     Он резко нажал на газ, и машину сразу же занесло вправо. Джек попытался
выправить ее, работая рулем, но это ему не удалось. Ему нужно было вывернуть
руль в  сторону заноса,  а он крутанул  его в противоположную сторону.  Хотя
через секунду  Джек понял свою  ошибку, машина уже закрутилась  на скользкой
мостовой.  Она продвигалась вперед боком. Джек  понял,  что сейчас на полной
скорости они врежутся в бордюр тротуара и перевернутся. Но и скользя, машина
продолжала поворачиваться вокруг вертикальной оси. В итоге их развернуло  на
сто восемьдесят  градусов и  несло задом наперед. Сквозь  замерзшее  лобовое
стекло они смотрели туда, откуда приехали. Их продолжало разворачивать, пока
машина не замерла, описав почти полный круг.
     Джек  содрогнулся при мысли о том,  чего  они избежали,  но,  поскольку
времени  на  переживания не было, он тут  же  тронулся  с места. Теперь Джек
работал рулем и педалью газа очень осторожно.
     Когда их заносило  и  крутило, они оба молчали, даже не вскрикивали  от
неожиданности или страха. В молчании они проехали еще квартал.
     Джек сказал:
     -- Извини.
     -- Не извиняйся.
     -- Мне не надо было так резко говорить с тобой.
     -- Я все понимаю. Ты беспокоишься за детей.
     --  Я  и сейчас  ужасно  беспокоюсь. Но это  не оправдание. Я вел  себя
по-идиотски.  Я  уж точно не помог  бы детям,  если  бы угробил нас обоих на
полпути к Фэй.
     Ребекка мягко сказала:
     -- Я понимаю тебя. Все в порядке. И все будет хорошо.
     Джек был уверен, что она действительно понимает,  какие мысли и чувства
чуть  не разрывают  его  сердце. Она понимает его лучше любого  друга, лучше
любой  другой  женщины.  Они  не  просто  подходили  друг  другу. В  мыслях,
ощущениях и восприятии  они дополняли друг друга, совпадали их эмоциональный
и физический циклы. Уже давно такого с ним не было. Точнее, полтора года. Со
времени  смерти  Линды. А ведь  он и не  надеялся встретить такого  близкого
человека. Какое это счастье -- не быть одиноким.
     -- Почти приехали, да? -- спросила Ребекка.
     -- Осталось минуты две. -- Джек, подавшись вперед, нервно  всматривался
в заснеженную дорогу через маленький кусочек чистого стекла.
     "Дворники", все в ледяной  коросте,  шумно  скребли  по нему, с  каждым
движением делая свою работу хуже и хуже.


     Лавелль поднялся с кресла-качалки.
     Маленькие  убийцы, которые вышли из ямы, сейчас подкрадывались  к детям
Доусона. Настало время устанавливать с ними колдовские связи.
     Не  включая  света,  Лавелль подошел  к комоду, открыл один из  верхних
ящиков и вытащил оттуда горсть шелковых ленточек. Подошел к кровати, положил
на  нее ленты и быстро сбросил с себя всю одежду. Обнаженный, он сел на край
кровати и обвязал пурпурной ленточкой правую лодыжку, а белой -- левую. Даже
в  полной темноте он без труда  различал  цвета.  Длинную алую ленту Лавелль
обернул вокруг груди, прямо над  сердцем, желтую обвязал вокруг лба, зеленую
--  вокруг правой  кисти, черную -- вокруг левой.  Ленты олицетворяли  связи
Бокора с  существами из  ямы,  соединяя его с  ними. Контакт  устанавливался
сразу же по завершении ритуала.
     Он  не  собирался полностью  контролировать  действия этих  дьявольских
созданий, не смог бы этого сделать,  даже если бы  захотел.  Покинув  яму  и
устремившись за жертвами, они руководствовались собственными соображениями и
прихотями. Но, совершив  убийство, возвращались в яму. Вот и  весь контроль,
которым обладал Лавелль в отношении них.
     Ритуал   с   лентами  лишь   приобщал  Бокора  к  собственно  убийству,
подсоединял  его  к  этим  тварям  нервными окончаниями.  Он  мог видеть  их
глазами,  слышать  их  ушами,  ощущать  все, как  они. Когда их острые когти
вопьются в тело Дэйви Доусона, и его руки разорвут плоть мальчика. Когда  их
клыки вонзятся в шею Пенни, и у Лавелля на языке будет железистый привкус ее
крови.  Подумав  об  этом, он задрожал от возбуждения.  Если рассчитано  все
верно, то Джек Доусон должен оказаться в доме Джэмисонов именно тогда, когда
его детей будут разрывать  на куски. Детектив должен приехать в тот  момент,
когда  существа-убийцы накинутся на Пенни и Дэйви.  Хотя Доусон и попытается
их спасти, он тут же поймет, что отогнать маленьких  тварей от  их жертв или
убить невозможно. Он будет беспомощно  смотреть, как драгоценная  кровь  его
детей брызгами летит на него. Это будет верх наслаждения.
     Лавелль сладострастно вздохнул.
     От предвкушения острого удовольствия его даже передернуло.
     На ночном столике он нашел бутылочку с кошачьей кровью, обмакнул  в нее
два  пальца и поставил  по алой  точке на каждой щеке. Еще обмакнул пальцы и
намазал  кровью свои  губы.  После  этого той  же кошачьей кровью  нарисовал
простое "веве" на обнаженной груди.
     Лежа на спине, Лавелль вытянулся во весь рост.
     Пристально глядя в потолок, он начал тихо напевать.
     Вскоре  его  душа и тело перенеслись  в другое  место.  Нервные связи с
маленькими убийцами установил он удачно,  и они заработали. Лавелль оказался
в вентиляционной  системе  дома  Джэмисонов  метрах  в  десяти  от  решетки,
выходившей в гостевую комнату. До цели маленьким существам оставалось только
два поворота по вентиляционному ходу.
     Дети были уже рядом.
     Девочка была совсем близко.
     И маленькие хищники, и он ощущали ее присутствие.
     Близко. Очень близко. Еще один поворот по трубе, затем прямо, затем еще
один поворот. Близко.
     Время пришло.


     Стоя на шкафчике, вглядываясь в темноту, Пенни услышала вдруг свое имя.
Оттуда, из стены, из вентиляционной системы.  Голос был хриплый, жестокий. У
нее перехватило дыхание, она словно онемела.
     -- Пенни? Пенни?
     Она  кубарем  слетела  со  шкафа,  подбежала  к  Дэйви,  обняла  его  и
встряхнула.
     -- Проснись, Дэйви, проснись!
     Он проспал не больше получаса, но глубоко ушел в сон.
     - Что? А?
     Пенни крикнула:
     -- Идут! Они идут! Надо побыстрее одеться и выбираться отсюда. Быстрее!
Они идут!
     И она стала звать тетю Фэй.


     Джэмисоны  жили в  двенадцатиэтажном  многоквартирном доме.  Улицу,  на
которой он стоял,  еще не  чистили  от снега.  Джек медленно проехал  по ней
метров двадцать, но затем машина попала в сугроб, образовавшийся на дорожной
выбоине.  Джек испугался,  что  они застряли: под  колесами  и  вокруг лежал
двадцатисантиметровый  слой  снега. Помня  только что  полученный  урок,  он
осторожно дал  задний  ход, потом  передний, снова  задний,  снова передний.
Раскачав машину, Джек  выбрался  из сугроба.  Проехав  две трети  подъездной
дороги, он нажал на тормоза, и машину пронесло прямо к нужному дому.
     Он распахнул дверцу. Ледяной  ветер ударил ему  в лицо,  словно паровой
молот. Джек  пригнул голову и, обойдя машину,  направился к тротуару.  Ветер
швырял в него острыми кристалликами снега, и он двигался почти вслепую.
     Когда  Джек  поднялся  по  ступенькам  и  распахнул  стеклянную   дверь
вестибюля, Ребекка была уже там. Показав полицейский значок  и удостоверение
изумленному консьержу, она сказала:
     -- Полиция.
     Швейцар,  пожилой дородный мужчина, с  волосами  такими  же седыми, как
снег на улице, сидел за столом между двумя лифтами, потягивая кофе. Спасаясь
от  метели, он  устроился вполне уютно. Наверное, это  был  дневной швейцар,
подменявший ночного,  или новенький, потому  что никогда раньше,  приезжая к
Джэмисонам забирать детей, Джек его не видел.
     Швейцар спросил:
     -- Что такое? Что случилось?
     В этом  доме  не привыкли к  тому, чтобы  что-нибудь случалось. Дом был
первоклассным по всем параметрам.  Даже  сама  мысль, что возможна  какая-то
неприятность,  заставила швейцара побледнеть, и цвет  его лица  сравнялся  с
цветом волос.
     Джек нажал на кнопку вызова лифта и бросил:
     -- Мы едем в квартиру Джэмисонов, одиннадцатый этаж.
     -- Я знаю, на  каком этаже  они  живут. -- Швейцар вскочил из-за стола,
чуть не опрокинув кофе. -- Но что слу...
     Один из лифтов спустился вниз, и двери раскрылись.
     Джек и Ребекка вошли в кабину.
     Джек крикнул швейцару:
     --  Принесите  контрольный  ключ!   Господи,   хорошо  бы  он  нам   не
понадобился!
     Было  ясно, что ключ им понадобится лишь  в том случае, если в квартире
им не откроют.
     Двери лифта сомкнулись.
     Из внутреннего кармана плаща Джек вынул револьвер.
     Ребекка тоже достала свой пистолет.
     Светящееся табло в лифте показывало, что они уже на третьем этаже.
     Глядя на "смит и вессон", Джек неуверенно произнес:
     -- Доминику Карамацца оружие не помогло.
     Четвертый этаж.
     Ребекка постаралась приободрить его:
     -- Сейчас оно нам не понадобится. Мы приехали раньше Лавелля.
     Но  Джек не  слышал в ее  голосе  обычной уверенности.  И знал  почему:
дорога к Джэмисонам заняла слишком много времени. Мало шансов на то, что они
опередят Лавелля.
     Шестой этаж.
     --  Черт!  Почему  лифты  в  этом  доме так медленно ходят? -- чуть  не
закричал Джек.
     Седьмой этаж.
     Восьмой.
     Девятый.
     --  Быстрее,  дьявол  тебя  забери!  --  скомандовал  он  лифту,  будто
надеялся, что машина выполнит его требование.
     Десятый этаж.
     Одиннадцатый.
     Дверцы  лифта  расползлись  в  стороны, и Джек  выскочил на  лестничную
площадку.
     Ребекка была рядом.
     Холл одиннадцатого  этажа выглядел  таким  привычно тихим,  что у Джека
затеплилась надежда.
     Господи! Ну пожалуйста, Господи!
     На этом этаже  было всего семь квартир. Джэмисоны занимали одну из двух
ближайших.
     Джек  подошел к  двери  и встал с одной стороны. Правую  руку с зажатым
револьвером он прижал  к плечу,  на уровне своего лица. Дуло было направлено
вверх, но это сейчас.
     Ребекка с другой стороны двери стояла в такой же позе.
     Только бы они были живы! Только бы были живы!
     Пожалуйста!
     Его глаза встретились с глазами Ребекки. Она кивнула. Готовы.
     Джек постучал в дверь.


     Лежа на кровати  в темной спальне, Лавелль громко и часто дышал, словно
животное.
     Руки  его,   прижатые   к  бокам,  с  сомкнутыми  пальцами,  оставались
неподвижными,  но  временами  вдруг  начинали  дергаться,  резко  ударяя  по
воздуху, или впивались  в простыню. Время от времени тело  его содрогалось в
конвульсиях,  как от сильного разряда электрического тока, и как бы взмывало
вверх. Затем  обрушивалось на кровать  с  такой  силой,  что пружины матраца
возмущенно скрипели.
     Сам Лавелль не замечал этих конвульсий -- он был в глубоком трансе.
     Глядя вверх широко раскрытыми глазами, почти не моргая, видел он совсем
не  то,  что было  у  него перед глазами. Не  потолок спальни. Его взор  был
далеко  отсюда,  в другой части города, и все, что там происходило, он видел
глазами  маленьких  тварей-убийц,   будучи   связан   с  ними   чувственными
контактами.
     Вот он зашипел.
     Застонал.
     Заскрежетал зубами.
     Выгнулся дугой, содрогнулся.
     Снова замер на кровати.
     Потом судорожно вцепился в простыню.
     Он шипел так сильно, что вокруг него веером разлетались капельки слюны.
     Вдруг  какой-то импульс  скрутил  его ноги, пятки бешено заколотили  по
матрацу.
     Он глухо зарычал.
     Некоторое   время  снова  лежал  неподвижно.  Затем   задышал   громко,
принюхался, опять зашипел.
     До  него  донесся запах  девочки.  Пенни  Доусон,  прекрасный  запах --
сладкий, свежий, нежный.
     Он хотел ее.


     Фэй  открыла дверь, увидела револьвер  Джека,  осторожно посмотрела  на
него и сказала:
     -- Господи, а это зачем? Ты знаешь, как я ненавижу пистолеты. Сейчас же
убери его.
     По тому, как она  отступила в сторону, чтобы  впустить  их в  квартиру,
Джек  понял, что они успели,  с  детьми все в порядке.  Он вздохнул с  явным
облегчением, но все же спросил:
     -- Где Пенни? Где Дэйви? С ними все в порядке?
     Фэй посмотрела на Ребекку, и на ее лице появилась улыбка. Но тут до нее
дошел смысл сказанного Джеком, и она нахмурилась.
     --  В  порядке?  Конечно,  все  в  полном порядке.  С ними  все  просто
прекрасно. Может, у  меня  и нет своих детей, но я прекрасно знаю, как о них
заботиться.  Неужели ты думаешь,  что я  позволю,  чтобы что-то произошло  с
этими маленькими обезьянками? Джек, я не...
     Не обращая внимания на водопад слов, Джек нервно спросил:
     -- Кто-нибудь следил за вами по дороге из школы?
     --  К чему  все  эти пустые  предостережения?  -- требовательным  тоном
спросила Фэй.
     --  Они  не  пустые.  Я  считал,  что  объяснил  все  достаточно  ясно.
Кто-нибудь пытался следить за вами? Ты проверялась, как я велел тебе, Фэй?
     --  Конечно, конечно, конечно. Я проверялась. Никто  не пытался за нами
увязаться. И я не думаю...
     Они прошли из прихожей в гостиную. Джек огляделся и не увидел детей.
     -- Фэй, черт подери, где же они?
     -- Ради Бога, не говори со мной подобным тоном. Что это ты...
     -- Фэй, черт подери!
     Она отшатнулась от него.
     --  Они  в  комнате  для  гостей, с Кэйтом,  -- с  волнением  в  голосе
объяснила она.  -- Я уложила  их в четверть десятого,  как  и  положено.  Мы
думали, что они уже заснули, но вдруг раздался крик Пенни...
     - Крик?
     -- Она сказала, что в комнате крысы. Но у нас  в квартире не может быть
никаких...
     Крысы!
     Джек  рванулся через гостиную, пробежал по небольшому коридору и влетел
в спальню для гостей.
     Настольные лампы, торшер в углу и верхний свет были включены.
     Пенни и  Дэйви  стояли  рядом у  одной из кроватей,  все еще в пижамах.
Увидев Джека, они радостно закричали:
     -- Папа! Папа!
     Подбежали и обняли его.
     Джек  был   настолько  взволнован   тем,   что  нашел  детей  живыми  и
невредимыми,  настолько благодарен  за это судьбе,  что  у  него перехватило
дыхание. Он просто сжал детей в объятиях.
     Хотя  вся  комната была  залита  светом,  Кэйт  Джэмисон держал в  руке
электрический   фонарик,   направляя  луч  света   в   темноту  за   решетку
вентиляционного отверстия. Он обернулся к Джеку, сильно хмурясь, и сказал:
     -- Там творится что-то непонятное. Я...
     Пенни, уцепившись за Джека, сказала:
     -- Это гоблины! Они идут, папа! Они хотят расправиться со мной и Дэйви!
Не позволяй  им  этого, не позволяй!  Я чувствовала  их появление,  боялась,
очень боялась, а теперь они уже совсем близко!
     Слова  у нее цеплялись друг за  друга, и было трудно разобрать, что она
говорит. И тут девочка разрыдалась.
     Джек еще крепче прижал ее к себе, гладил по волосам, успокаивал:
     -- Ну, все, все, перестань!
     Из гостиной появились Фэй и Ребекка.  Ребекка держалась со свойственным
ей хладнокровием  и деловитостью. Она прошла к шкафу и стала вынимать оттуда
одежду детей.
     Фэй снова заговорила:
     -- Сначала  Пенни  закричала,  что в  комнате крысы. Затем она  понесла
что-то про каких-то гоблинов. Почти в истерике. Я постаралась объяснить, что
это был только ночной кошмар.
     -- Это не был ночной кошмар! -- закричала Пенни.
     -- Конечно, был.
     Пенни быстро стала рассказывать:
     -- Они следили за мной весь день. А вчера ночью один из них был в нашей
комнате,  папа.  И сегодня в школьном подвале целая куча этих  тварей... Это
они испортили завтрак Дэйви!  И  мои книги  тоже. Я не знаю, что им нужно от
нас, но  они охотятся за  нами,  и они  -- настоящие гоблины!  Настоящие,  я
клянусь!
     Джек ответил:
     --  Хорошо. Про это  ты расскажешь мне подробнее, но немного  погодя. А
теперь нужно убираться отсюда.
     Подошла Ребекка с одеждой. Джек сказал:
     -- Одевайтесь. Не снимайте пижамы, надевайте верхние вещи прямо на них.
     Фэй попыталась вмешаться.
     -- Господи, что за...
     Джек решительно заявил:
     -- Нам надо как можно быстрее увести детей отсюда. Как можно быстрее!
     -- Ты  говоришь  так, будто  действительно  веришь  в  эту  сказку  про
гоблинов, -- сказала ошарашенная Фэй.
     --  Я не  верю в  гоблинов,  но крысы у нас, оказывается, действительно
есть, -- задумчиво проговорил Кэйт.
     Фэй обиженно запротестовала:
     -- Нет, нет, нет! У нас просто не может быть крыс. В таком доме!
     -- Они  в вентиляционной системе, -- пояснил Кэйт, -- я сам  их слышал.
Вот почему я копался там с фонариком, когда ты влетел сюда, Джек.
     -- Тсс, -- сказала Ребекка, -- слушайте!
     Дети быстро натягивали на себя одежду. Все замолчали.
     Сперва    Джек   ничего    не    слышал.    Затем    уловил    странный
шипяще-скрипяще-бормочущий голос.
     Черт, это не могли быть крысы!
     В  стене  что-то  заскреблось.  Они  услышали  царапающий  звук,  затем
отчетливое постукивание, поскрипывание, глухие удары...
     -- О Господи! -- испуганно выдохнула Фэй.
     Джек взял у  Кэйта фонарик,  подошел к шкафу и  направил луч  света  на
решетку. Но за решеткой царила темнота.
     Еще глухой удар в стену.
     Опять шипение и урчание.
     Джек почувствовал, как по спине у него поползли мурашки.
     Неожиданно из-за  решетки раздался  хриплый,  абсолютно нечеловеческий,
угрожающий голос:
     -- Пенни? Дэйви? Пенни?
     Фэй истерично вскрикнула и отпрянула назад.
     Даже Кэйт, высокий и крепкий мужчина, побледнел и попятился от решетки.
     -- Что за чертовщина?
     Джек спросил у Фэй:
     -- Где куртки и ботинки детей? Перчатки?
     --А... а... в кухне. С-сушатся.
     -- Принеси все сюда.
     Фэй кивнула, но не двинулась с места.
     Джек положил руку ей на плечо.
     -- Возьми их куртки, ботинки, перчатки. Встретимся у входной двери.
     Она никак не могла оторвать взгляд от решетки. Джек встряхнул ее.
     -- Фэй! Поторопись!
     Она отскочила в сторону, как будто Джек ударил ее по лицу, развернулась
и выбежала из спальни.
     Пенни,  уже почти одетая,  держалась молодцом и, хотя была напугана, не
подавала виду. Дэйви сидел на краешке кровати, стараясь не плакать,  но  все
равно  плакал, размазывая  слезы по лицу. Он,  как бы извиняясь, смотрел  на
Пенни,  пытаясь  подражать ей.  Его ноги  свешивались  с кровати,  и Ребекка
торопливо завязывала ему шнурки.
     Из-за решетки опять послышалось:
     -- Дэйви? Пенни?
     -- Джек, ради Бога, что же здесь все-таки происходит? -- нервно спросил
Кэйт.
     Не  отвечая,  поскольку  времени  на  разъяснения не было,  Джек  снова
направил  луч  фонарика  в  темноту  за  решеткой  и  заметил  там  какое-то
мимолетное движение. Что-то серебристое.  Оно горело, как белый огонь, затем
мигнуло  и  исчезло.  На  его месте  возникло  что-то  темное, навалилось на
решетку,  как  бы стараясь  выдавить  ее,  но,  почувствовав  ее  прочность,
исчезло. Джек не успел рассмотреть  существо, чтобы составить  о нем хотя бы
общее представление.
     Кэйт кивнул головой вверх.
     -- Джек! Винт решетки!
     Джек уже успел это  заметить: винт  вращался,  медленно выходя за  край
решетки.  Существо  в  вентиляционной  трубе  поворачивало винт,  постепенно
ослабляя решетку.
     Работая, оно что-то бормотало, шипело и ворчало.
     Джек, стараясь придать голосу уверенный тон, сказал:
     -- Пошли! Давайте, давайте! Надо быстро убираться отсюда.
     Винт упал на пол. Решетка повисла на втором -- теперь уже  единственном
-- винте.
     Ребекка подтолкнула детей к двери.
     Из отверстия появилось что-то невообразимое. Некое  существо повисло на
стене вопреки всем  законам  земного  притяжения. Как будто на  ногах у него
имелись особые присоски, хотя ничего подобного на них не было.
     -- Господи! -- только и выговорил ошарашенный Кэйт.
     Джек содрогнулся, представив, как это маленькое чудовище прикасается  к
Дэйви или Пенни.
     Размером с  крысу, по  форме существо  тоже напоминало  крысу:  узкое и
длинное тело с  большими мускулистыми  плечами. Но на этом сходство с крысой
кончалось, и начиналось что-то из области ночных кошмаров.
     На  существе  не  было  ни  единого  волоска.  Его  гладкая  кожа  была
серо-зелено-желтого  цвета и  казалась  студенистой.  Хвост  лишь  отдаленно
напоминал крысиный:  при длине в четверть метра у своего основания он имел в
диаметре до двух сантиметров и состоял из секций, подобно хвосту  скорпиона,
хоть и без жала на конце. Лапы тоже отличались от  крысиных:  по сравнению с
туловищем они  были несоразмерно  большими,  имели по три пальца  с длинными
загибающимися  когтями,  а  на   задней  их  стороне  торчали  явно  острые,
многожальные шпоры. Голова выглядела еще ужаснее: плоский череп весь состоял
из острых  углов, неестественных  выпуклостей и  впадин, словно  его вылепил
начинающий  скульптор. Длинная и  заостренная  морда одновременно напоминала
волка и крокодила. Чудовище открыло пасть и зашипело, демонстрируя множество
острейших зубов, посаженных  в челюстях под разными углами. Из  пасти торчал
такой  же  немыслимо длинный  заостренный язык  цвета сырой печенки; конец у
него был раздвоен и двигался быстро, как у змеи.
     Но больше всего Джека ужаснули глаза этого существа -- без зрачков, без
сетчатки.  Пустые  глазницы  в  уродливом  черепе  животного, отверстия,  из
которых струился холодный и яркий огонь, исходя словно из мозга твари. Этого
не  могло  быть, но все же это было именно  так. Чудовище  не было слепым --
Джек чувствовал  его  дьявольский  взгляд  так  же,  как он ощущал  бы  нож,
приставленный к горлу. Именно взгляд пугал Джека больше всего -- мертвенный,
ненавидящий,  леденящий  и  замораживающий душу.  Глядя  в  эти  глаза, Джек
начинал чувствовать себя физически и психически больным человеком.
     Демонстрируя  полное  презрение к  законам  земного  притяжения,  тварь
спокойно скользила по стене головой вперед.
     В тот же момент из вентиляционного отверстия появилось второе существо,
ничем  не  напоминающее первое, -- вроде бы маленький  человечек, не  больше
тридцати сантиметров. Но человеческого в его облике было немного. Его руки и
ноги напоминали конечности первой твари, с  устрашающими когтями  и шпорами.
Та  же  плеснеобразная,  скользкая  на вид кожа, хотя  и не  такая  зеленая,
скорее, желто-серая. Под глазами у человечка были  черные тени, а из ноздрей
выходила какая-то ткань, похожая на жабры.  На уродливой голове зубастый рот
занимал  пространство  от уха  до уха. И у него  были такие  же  дьявольские
глаза, как у крысообразного существа, хотя и меньшие по размеру.
     Джек заметил  в руках у чудовища какое-то  оружие,  вроде  миниатюрного
копья с хорошо заточенным и блестевшим на свету острием.
     Он  тут  же  вспомнил первые  жертвы крестового похода  Лавелля на клан
Карамацца. Эти двое получили до ста колотых ран, нанесенных холодным оружием
вроде перочинного ножа. Но и не ножом. Медицинские эксперты потеряли голову,
буквально  вся  лаборатория  находилась в  полном  замешательстве.  Конечно,
никому из судмедэкспертов и в голову не могло прийти, что убийства совершили
адские твари ростом не более трети метра, вооруженные карликовыми копьями.
     Демоны черной магии? Гоблины? Гремлины? Что за существа?
     Может, Лавелль делал их из глины и потом каким-то образом оживлял?
     А может,  создавал  их  с  помощью заговоров,  заклинаний,  дьявольских
молитв  так же,  как вызывают демонов  последователи Сатаны? И  были  ли это
вообще демоны?
     Откуда они взялись именно здесь?
     Существо, похожее на карлика,  оттолкнулось  от вентиляционного выхода,
прыгнуло на шкаф, ловко и упруго приземлилось на ноги.
     Глядя мимо Джека и Кэйта, оно произнесло:
     -- Пенни? Дэйви?
     Джек вытолкнул Кэйта в холл, выскочил за ним следом и захлопнул дверь в
спальню.
     Тут же  одно  из существ, скорее  всего, человекообразная тварь,  стало
отчаянно скрестись в закрытую дверь.
     Дети были уже в гостиной.
     Джек и Кэйт бросились за ними следом.
     Фэй закричала:
     -- Джек! Скорее! Они вылезают из вентиляционного отверстия здесь!
     "Стараются  окружить нас, -- понял Джек.  -- Господи, да они  же везде.
Весь этот чертов дом кишит ими. Они повсюду, у нас ничего не получится..."
     Джек  постарался  прервать  поток  этих  мрачных  мыслей. Он  знал, что
пессимизм и  страх  еще  никому  не  помогали,  но  наносили  большой  вред,
парализуя волю тогда, когда она больше всего нужна.
     В  гостиной  Фэй и Ребекка  торопливо помогали детям  надеть  куртки  и
ботинки.
     Вдруг они  услышали шипение, хрипы  и жадное  бессловесное  бормотание,
исходившее  из  вентиляционной  решетки  над  длинным  диваном в гостиной. В
отверстиях решетки блестели серебристые глаза, особенно яркие на  фоне  тьмы
вентиляционной трубы.
     Дэйви надел только один ботинок, на второй времени уже не оставалось.
     Джек взял мальчика на руки и сказал:
     -- Фэй, возьми второй ботинок, и пошли.
     Кэйт  в прихожей  уже доставал  из шкафа свое пальто  и  пальто жены. С
одеждой в руках он схватил Фэй и вытянул ее вслед за собой из квартиры.
     Пенни вскрикнула.
     Джек обернулся в сторону гостиной, инстинктивно прижав к себе Дэйви.
     Решетка над  диваном  рухнула  на пол,  из отверстия  стали  появляться
какие-то тени.
     Но  Пенни испугало не  это. Прямо на них  из  кухни двигался  еще  один
представитель подземного мира.
     Эта  тварь отличалась от других своей  окраской и размерами -- существо
болезненного  желто-белого  цвета  с  канцеровидными  пупырышками  по  всему
туловищу, скользкое и желеобразное, было раза в три крупнее собратьев. Тварь
чем-то напоминала игуану, хотя и была тоньше настоящей ящерицы. Это метровое
порождение дурных снов имело хвост, голову и морду ящерицы, но от игуаны его
отличали пылающие огнем глаза и шесть  ног. И тело -- такое  узкое и гибкое,
что, казалось, его  можно было завязать в узел. Именно тело позволяло такому
крупному  существу  беспрепятственно  двигаться  по   трубам  вентиляционной
системы.  К тому же у этого создания  были крылья,  как у летучей мыши,  они
устрашающе хлопали и трепетали.
     Тварь переступила порог гостиной. Хвост извивался по полу  позади  нее,
пасть раскрылась, и чудище победно заклокотало.
     Быстро  опустившись  на  одно  колено,  Ребекка  выстрелила  из  своего
револьвера.  Она  была  буквально  в  паре  метров  от  существа  и не могла
промахнуться. И не промахнулась? Пуля сильно ударила по цели, удар подбросил
тварь  в воздух  и  отшвырнул в сторону кухни, где она с шумом плюхнулась на
пол.
     Пуля должна  была разорвать ее на  мелкие куски, но ничего подобного не
произошло.
     Пол  и  стены кухни  должна  была оросить кровь  или  другая  жидкость,
которая текла в жилах твари... Но и этого не было.
     Упав  на пол,  тварь  несколько  мгновений  полежала на спине, а  потом
перевернулась и встала на ноги. Видимо, она была лишь контужена выстрелом, а
других  повреждений  не  получила.  Сейчас  она  вертелась  на одном  месте,
преследуя собственный хвост.
     В  это  время  взгляд  Джека упал  на  другое  существо,  возникшее  из
вентиляционного  выхода над диваном и  повисшее на  стене. Размером с крысу,
оно  совсем  не  напоминало грызуна,  а  похоже  было на  птицу, только  без
оперения. С  яйцевидной  головой,  насаженной  на длинную  тонкую шею, как у
птенца страуса, с заостренным клювом, долбившим пустоту, с яркими  огненными
глазами, меньше всего походившими на птичьи. Не были птичьими и ноги  -- они
напоминали толстые  щупальца. Один взгляд  на этого  отвратительного мутанта
вызвал у Джека приступ тошноты.  Позади него из отверстия появился  такой же
устрашающий собрат, но имеющий свои отличия.
     -- Пистолетами с ними не справиться, -- сказал Джек.
     Чудовище,  напоминающее игуану,  постепенно  приходило  в  себя.  Через
несколько секунд оно сможет действовать и бросится на них.
     Из  кухни  в столовую торопились еще два существа, со стороны спальни и
ванных  комнат раздался странный  визг. Нечто, похожее на  карлика, стояло в
конце  гостиной,  издавая  воинственные  звуки  и подняв  копье.  Вдруг  оно
стремительно пересекло разделявший их ковер и рвануло прямо на них.
     Следом  двигалась  целая   толпа  небольших,  но  ужасных   существ  --
причудливая смесь  рептилий,  пресмыкающихся,  птиц,  кошачьих,  грызунов  и
гигантских  насекомых.  В  этот  момент Джек  понял, кто  это.  Исчадия ада,
демонические создания,  вызванные  колдовством  Лавелля  из  глубин  вечного
мрака, поскольку ниоткуда больше, кроме ада, возникнуть эти ужасные твари не
могли. Шепча, бормоча и рыча  что-то,  они наседали друг на  друга,  сшибали
друг друга с ног в своем стремлении добраться до Пенни и Дэйви.
     Среди всех этих существ не было хотя бы двух  абсолютно похожих, но все
они имели  как  минимум  две  общие черты:  глаза,  пышущие серебристо-белым
огнем,  как в смотровой  щели  печи, и  убийственно-острые  маленькие  зубы.
Создавалось впечатление, будто ты заглянул в ворота ада.
     Джек втолкнул Пенни в прихожую. Держа на руках  Дэйви, вслед за дочерью
он  выбежал в коридор одиннадцатого этажа.  Джек и Пенни поспешили к Кэйту и
Фэй, которые вместе  с  седовласым лифтером стояли у раскрытых дверей одного
из лифтов.
     Ребекка  оставалась  еще в  квартире.  Джек  услышал,  что  она  трижды
выстрелила.
     Он тут же остановился,  обернулся  и  хотел пойти к ней, но  на руках у
него был Дэйви.
     -- Папа, быстрее! -- кричала Пенни, держа створки дверей лифта.
     -- Папа, идем, идем! -- звал Дэйви, прижимаясь к отцу еще сильнее.
     Наконец  Ребекка выскочила  из квартиры целая  и  невредимая и еще  раз
выстрелила в сторону прихожей. Затем резко закрыла за собой дверь.
     Когда  Джек с сыном на руках добежал  до лифта,  Ребекка смогла догнать
их. Задыхаясь, Джек опустил мальчика  на пол. Вместе с седым швейцаром их  в
кабине было семеро. Кэйт нажал на кнопку "Вестибюль".
     Двери не закрывались.
     --  Сейчас  они  нас  догонят,  сейчас  догонят!  --   закричал  Дэйви,
высказывая вслух то, чего боялся каждый из них.
     Кэйт снова нажал на кнопку "Вестибюль" и не отпускал палец.
     Двери в конце концов закрылись.
     Но  от  этого  им  не стало  спокойнее.  Сейчас,  когда  они  оказались
замурованными   в  кабине   лифта,  Джек  подумал,  что  разумнее  было   бы
воспользоваться лестницей. А если эти дьяволы  остановят лифт между этажами?
Что,  если  они  смогут  проникнуть в шахту  и  напасть на кабину?  Если эта
чудовищная орда найдет способ проникнуть внутрь лифта? Господи, если...
     Лифт пошел вниз.
     Джек поднял взгляд на потолок кабины. Аварийный люк. Он был выходом. Но
мог  быть  и входом.  Внутренняя поверхность люка  была  абсолютно  гладкой,
никаких крючков или ручек. Люк,  видимо, можно было  либо  вытолкнуть наружу
изнутри,  либо же его  открывали снаружи  спасатели. Если так, то  с  другой
стороны люка должна  быть специальная рукоятка, что облегчит работу исчадиям
ада, если они нападут на кабину. Тогда плохо, без  ручки люк им  закрытым не
удержать.
     "Господи! Сделай так, чтобы они не догнали нас!"
     Лифт бесконечно медленно двигался вниз.
     Десятый этаж... Девятый...
     Пенни взяла ботинок из рук Фэй и стала надевать его брату.
     Восьмой этаж...
     Надтреснутым и слегка  дрожащим, но привычным  повелительным тоном  Фэй
вопросила:
     -- Что это было, Джек? Что за твари были в вентиляционной системе?
     --  Колдовство,  -- односложно  сказал  Джек,  не  отрывая  взгляда  от
цифрового табло над дверками лифта.
     Седьмой этаж...
     -- Это что, шутка такая, да? -- спросил швейцар.
     Джек пояснил, обращаясь к Фэй:
     -- Это злые духи черной магии, но не проси меня, пожалуйста, объяснять,
как они попали сюда.
     Несмотря  на  потрясение  после  всего   увиденного  и   услышанного  в
собственной квартире, Фэй говорила в привычном стиле.
     -- Ты что, с ума сошел?
     -- Я бы желал, чтобы дело было в этом.
     Шестой этаж...
     --  Никаких  демонов,  никакой  черной  магии  не  существует,  как  не
существует и никаких... -- начала было Фэй.
     --  Заткнись, -- сказал Кэйт, -- ты не  видела их. Ты вышла из  спальни
прежде, чем они стали вылезать из вентиляционного хода.
     Пятый этаж...
     Пенни вступила в разговор:
     -- И  ты убежала из квартиры раньше, чем они  появились в  гостиной. Ты
просто не видела их, поэтому и говоришь так.
     Четвертый этаж.
     Швейцар спросил Фэй:
     -- Миссис Джэмисон, как хорошо вы знаете этих людей? Они что?..
     Не обращая на него внимания, Ребекка сказала Фэй и Кэйту:
     --  Джек и  я работаем над  странным делом. Убийца-маньяк заявляет, что
уничтожает свои жертвы с помощью черной магии.
     Третий этаж.
     "Может,  нам и  удастся  прорваться, -- подумал Джек.  -- Может,  мы не
застрянем между этажами. Может быть, даже выберемся отсюда живыми".
     А может быть, и нет.
     Фэй повернулась к Ребекке.
     -- Вы-то, конечно, не верите в черную магию?
     -- Раньше не верила. Теперь... да!
     Вдруг Джека словно ударило: а что, если  вестибюль уже кишит маленькими
гадкими  существами? Когда двери лифта  откроются, эта страшная  орда  может
ворваться   в  кабину,  кусая  всех  острыми  зубами  и  разрывая  на  куски
заточенными когтями.
     -- Если это шутка, то я ее не понимаю, -- сказал швейцар.
     Второй этаж.
     Внезапно Джеку захотелось, чтобы лифт не останавливался, не раскрывался
в  вестибюле,  чтобы  они  так  и  опускались  все  ниже,  час за  часом,  в
бесконечность.
     Вестибюль.
     Пожалуйста, нет!
     Двери лифта медленно раскрылись.
     Вестибюль был абсолютно пуст.
     Они выскочили из кабины, и Фэй спросила:
     -- Куда теперь?
     Джек ответил:
     -- У нас с Ребеккой есть машина...
     -- По такой погоде...
     -- У нас  на колесах  цепи. Мы садимся в машину  и увозим отсюда детей.
Будем ездить, пока не решим, как действовать дальше.
     -- Мы едем с вами, -- сказал Кэйт.
     -- Нет. С нами опасно.
     Кэйт возразил:
     -- Но мы же не можем вернуться наверх, к этим демонам, дьяволам или кто
они там такие, черт их возьми.
     --  Крысы, -- решительно сказала Фэй, решив, видимо, что  с наличием  в
доме грызунов смириться  легче,  чем  с проявлениями сверхъестественного. --
Просто  несколько  крыс.  Конечно,  мы  сейчас  вернемся  домой и  расставим
ловушки, чтобы  уничтожить  грызунов. По  правде говоря, чем  раньше мы  это
сделаем, тем лучше.
     Не слушая Фэй и обращаясь к Кэйту, Джек сказал:
     -- Я не  думаю,  что эти  чертовы твари тронут тебя  и Фэй.  По крайней
мере, пока вы не стоите между ними и детьми. Они опасны, пожалуй, только для
тех, кто пытается  защитить  детей.  Вот почему  я  забираю их от вас. Но на
вашем  месте  я  бы  все  равно  не  возвращался.  Думаю,  несколько  тварей
где-нибудь там затаились.
     -- Да, сегодня меня туда и на аркане не затащат, -- поддержал его Кэйт.
     -- Чепуха, -- фыркнула Фэй, -- всего лишь несколько крыс.
     Кэйт взорвался:
     -- Черт  возьми,  Фэй, но, по-моему,  это  не крыса звала Пенни и Дэйви
из-за решетки!
     Услышав напоминание о голосе из вентиляционной трубы, Фэй побледнела.
     Все задержались у дверей.
     -- Кэйт, у вас есть друзья, где бы можно было переночевать? -- спросила
Ребекка.
     -- Конечно. Один из моих деловых партнеров,  Энсон Дорсет, живет в этом
же  квартале, на  другой  стороне улицы. Мы  вполне могли бы  переночевать у
Энсона и Франсин.
     Джек толкнул  входную дверь. Ветер попытался  закрыть  ее, выстрелив  в
вестибюль порцией  снега. Борясь с его порывами, отворачивая лицо от жалящих
снежинок, Джек с усилием удерживал  дверь, пока остальные не вышли на улицу:
сперва Ребекка, за ней -- дети, потом Фэй и Кэйт.
     Внутри остался только швейцар. Нахмурившись и почесывая  седую  голову,
он наблюдал за Джеком.
     -- Эй, подождите, а как со мной?
     --  С вами? Вам ничего не угрожает, --  ответил Джек, выходя  следом за
всеми.
     -- Я имею в виду, что это была за стрельба наверху?
     Джек обернулся к мужчине и сказал:
     --  Об этом  не волнуйтесь.  Вы ведь  видели наши  удостоверения? Мы --
полицейские.
     - Да, но вы же в кого-то попали?
     - Нет, ни в кого, -- ответил Джек.
     -- В кого же вы тогда стреляли?
     -- Ни в кого.
     Джек вышел в метель, и дверь за ним с шумом захлопнулась.
     Швейцар припал лицом к  стеклу, наблюдая  за  ними. В эту минуту он был
похож на толстого школьника, которого не приняли в игру.


     Ветер бил наотмашь, словно кувалдой.
     Снежинки впивались в кожу, как гвоздики.
     Метель трудилась изо всех сил, наметая заносы.
     Когда Джек  спустился со ступенек  крыльца,  Фэй  и  Кэйт  были  уже на
приличном  расстоянии  от  дома. Еще  несколько шагов --  и они  скрылись  в
фосфоресцирующей пелене летящего снега.
     Ребекка с детьми стояла у машины.
     Стараясь перекричать ветер, Джек скомандовал:
     -- Давайте, давайте, быстрее внутрь! Сматываемся отсюда!
     Вдруг  он понял,  что что-то не так. Схватив дверную  ручку, Ребекка не
поворачивала ее, а как в зачарованном сне уставилась внутрь машины.
     Джек подошел к ней вплотную. Заглянув через стекло, он все понял.
     Два существа. Оба на заднем сиденье, оба в тени, и рассмотреть их  было
бы трудно, если бы не горящие неземным огнем глаза. Без сомнения, они из той
же компании, что пробралась в дом к Джэмисонам.
     Если бы Ребекка сразу открыла дверцу, твари наверняка напали бы на нее,
опрокинули, разорвали  ей горло и вырвали глаза  из глазниц. И Джек не успел
бы даже вмешаться.
     -- Назад! -- скомандовал он.
     Все  четверо отошли от машины на тротуар. Кроме них  на  морозной улице
никого  не было -- ни снегоуборщиков, ни машин,  ни прохожих.  Даже  швейцар
больше не выглядывал из окна.
     Джек подумал, что никогда еще он не был  таким одиноким  в самом сердце
Манхэттена.
     -- Что теперь? -- нервно спросила Ребекка, глядя на машину, одной рукой
сжимая руку Дэйви, а другой -- пистолет во внутреннем кармане пальто.
     -- Пойдем, -- ответил Джек.
     Он был  недоволен своим  ответом, но ничего  лучше  придумать не мог --
настолько был испуган.
     "Главное -- не паниковать!" -- сказал он себе.
     -- Куда? -- спросила Ребекка.
     -- По направлению к магистрали.
     Хладнокровнее. Спокойнее. Паника погубит нас.
     -- Туда, куда пошел Кэйт?
     -- Нет, к Третьей авеню, это намного ближе.
     -- Господи, только бы там было побольше народу! -- взмолилась Ребекка.
     -- Может, встретим полицейскую машину.
     --  Я  думаю,  безопаснее  находиться среди людей, на улице,  -- подала
голос Пенни.
     --  Я  тоже  так  думаю, дорогая,  --  согласился  с ней  Джек.  -- Ну,
пойдемте! И держитесь ближе друг к другу.
     Пенни взяла Дэйви за руку.
     Нападения  они  не  ожидали.  Неожиданно   из-под  их  машины,  издавая
противные шипящие звуки, вылетело существо с горящими  глазами. Темное пятно
на  снегу,  быстрое  и  стремительное. Слишком  быстрое. Как ящерица. Ничего
больше  Джек  не  увидел при неярком свете  уличных  фонарей,  в  крутящейся
снежной пелене. Он схватился за  револьвер, но вспомнил, что  пули бессильны
против  этих  тварей, а  стрелять  на  таком маленьком расстоянии  нельзя...
Меньше секунды ушло у твари на то,  чтобы оказаться рядом с ними, среди них.
Она  рычала и  плевалась. Дэйви закричал и  попытался  убежать с ее пути, но
тварь прыгнула ему на ботинок. Дэйви попытался стряхнуть ее, пнул ногой,  но
не тут-то было. Джек быстро схватил Пенни и поставил ее  чуть  в  стороне, у
стены жилого  дома,  где она  присела,  задыхаясь  от страха.  Существо  тем
временем уже карабкалось  по ноге Дэйви. Мальчик  замолотил по  ноге руками,
сделал шаг вперед,  споткнулся  и отшатнулся назад. Закричал, поскользнулся,
упал  -- и все буквально за  пару секунд. Джеку казалось,  что он в бредовом
сне,  что время сместилось. Он ринулся к сыну,  но воздух  стал  густым, как
сироп.  Ящерица  уже  оказалась на груди Дэйви, из стороны в сторону  молотя
хвостом и пытаясь разорвать толстую куртку,  чтобы вонзить  ему в живот свои
когтистые лапы. Широко раскрытая пасть почти касалась лица Дэйви.
     --  Нет!  --  Ребекка  успела  к  мальчику  раньше  отца.  Она оторвала
отвратительную тварь от груди мальчика, и существо, взвизгнув, укусило ее за
руку. Вскрикнув от внезапной боли, Ребекка швырнула ящерицу на землю.
     Пенни кричала: "Дэйви! Дэйви!"
     Прошла еще секунда.
     Дэйви едва встал на ноги, как тварь снова метнулась к нему. На этот раз
Джек  успел  перехватить  ее.  Еще в  лифте, по  пути к Джэмисонам,  он снял
перчатки, чтобы было  удобнее пользоваться  пистолетом. Чувствуя  под руками
мерзкую  осклизлость  кожи,  он  оторвал  убийцу от Дэйви.  Куртка  мальчика
треснула  под когтями  чудовища,  теперь Джек держал существо  на расстоянии
вытянутой руки.
     Тикнула еще секунда.
     На  ощупь тварь была отвратительно холодной и липкой, хотя Джек, помня,
видимо,  об  огне, который вырывался из  ее глазниц,  ожидал, что она  будет
горячей. Тварь отчаянно извивалась.
     Тик! -- еще секунда.
     Она пыталась вывернуться из  руки Джека. Она была  сильной, но Джек был
сильнее.
     Тик!
     Существо  било по воздуху когтистыми лапами. Тик, тик, тик, тик, тик --
отсчитывало свои секунды время.
     Ребекка крикнула:
     -- Почему оно не пытается укусить тебя?
     -- Не знаю, -- с трудом выговорил Джек.
     --Чем ты отличаешься от других?
     -- Не знаю.
     Странно, тот же вопрос, что возник в разговоре с Ником Ирволино,  когда
в патрульной машине возвращались они из лавки Карвера Хэмптона в полицейское
управление. И тут он подумал, что...
     У  ящероподобного исчадия на животе оказалась вторая  пасть,  утыканная
острыми зубами. Пасть эта  то  открывалась, то закрывалась, но кусать Джека,
судя по всему, не собиралась, как и первая пасть.
     -- Дэйви, с тобой все в порядке? -- спросил Джек.
     --  Убей его,  папа, -- прошептал мальчик. Он был очень испуган, хотя и
не пострадал. -- Пожалуйста, убей его! Пожалуйста!
     -- Если бы я только мог сделать это!
     Маленькое  чудовище извивалось изо всех  сил,  пытаясь выскользнуть  из
руки Джека. Прикосновение  к твари было ему отвратительно, но он сжал ее еще
крепче, погрузив пальцы в холодное липкое тело.
     -- Ребекка, что у тебя с рукой?
     -- Царапина.
     -- А как ты, Пенни?
     -- Я... в порядке.
     -- Тогда вы втроем уходите отсюда. Бегите к магистрали.
     -- А как же ты? -- спросила Ребекка.
     -- Я подержу эту тварь, чтобы вы успели уйти.
     Ящерица опять стала вырываться.
     -- Потом я закину ее как можно дальше и побегу к вам.
     -- Мы не можем оставить тебя одного, -- сказала Пенни с отчаянием.
     -- Только  на  пару минут, я вас  догоню.  А  теперь вперед,  чтобы  не
встретиться еще с каким-нибудь исчадием. Бегите!
     Они побежали. Дети впереди,  Ребекка  за  ними,  бежали,  вздымая комья
снега.
     Ящероподобное существо зашипело на Джека.
     Он заглянул в горящие огнем глаза.
     Внутри  уродливого  черепа  играл огонь,  переливаясь  всеми  оттенками
белого и серебристого. И вовсе этот огонь не  казался горячим. Наоборот,  он
выглядел холодным.
     Джеку вдруг захотелось ткнуть пальцем в глазницу чудовища, прямо в этот
огонь. Есть  ли там  пламя?  Или это  игра  воображения?  И  если  в  черепе
действительно огонь, обожжет ли он Джека? Или пламя такое же холодное, каким
и выглядит?
     Белое пламя. Брызги слюны.
     Холодное пламя. Шипение.
     Обе пасти ящерицы хватали челюстями ночной воздух.
     Джека так и тянуло заглянуть в этот странный огонь.
     Он поднес существо поближе к лицу.
     Внимательно всмотрелся в пустые глазницы.
     Завивающееся пламя.
     Скачущее пламя.
     Джеку показалось,  что за  ним есть еще  что-то,  поразительное и очень
важное,  что-то  страшное,  но  почти  неразличимое  сквозь  частые  сполохи
пламени.
     Он поднес ящерицу еще ближе.
     Теперь  между  его  лицом  и   мордой   существа  оставались  считанные
сантиметры.
     Его заливал свет, исходящий из глаз бестии.
     Страшный холодный свет.
     Яркий.
     Завораживающий.
     Джек внимательно всматривался в пылающие глазницы.
     Языки пламени стали как бы  раздвигаться, давая возможность увидеть то,
что таилось за ними.
     Он прищурился, пытаясь рассмотреть это нечто.
     Он хотел открыть для себя великую тайну.
     Тайну, скрытую огненной завесой.
     Он  хотел знать. Ему  было это необходимо. В конце концов,  должен  был
понять.
     Белые языки пламени.
     Пламени из снега и льда.
     Языки пламени, а за ними вселенская тайна.
     Огонь, который манил Джека.
     Манил...
     Он практически не  слышал, как  позади него  открылась  дверца  машины.
Глаза  ящероподобного  существа загипнотизировали его. Он уже  почти потерял
себя,  отрешился  от  действительности.  Еще  несколько секунд...  Но  твари
обманулись  в своих расчетах, они открыли дверцу чуть раньше, чем надо было,
и Джек чудом услышал этот звук. Он  обернулся и отшвырнул ящерицу  как можно
дальше от себя в заснеженную темноту.
     Джек  не стал смотреть,  куда она упадет, не глянул в сторону  тех, кто
появился из машины.
     Он просто побежал.
     Ребекка с детьми  уже  добрались  до магистрали. Они свернули налево за
угол и скрылись из виду.
     Джек гигантскими прыжками понесся вслед за ними, не обращая внимания на
снег, набивавшийся ему в ботинки. Сердце выпрыгивало у него из груди, от его
частого дыхания воздух клубился белыми облачками.
     Он поскользнулся,  чуть  не  упал,  но  удержался на ногах  и продолжал
бежать, бежать, бежать... И снова ему казалось, что это не реальная улица, а
улица из ночного кошмара и нет уже для него никакого спасения.


     В лифте, по пути на четырнадцатый этаж, где  находилась квартира Энсона
и Франсины Дорсет, Фэй сказала Кэйту:
     -- Ни  слова  о черной магии и  всей этой ерунде. Ты  меня слышишь? Они
подумают, что мы просто рехнулись.
     Кэйт сказал:
     -- Не  знаю, черная магия это или нет, но  я  точно видел что-то весьма
странное.
     -- Даже не думай рассказывать об этом Энсону и Франсине. Господи, он же
твой деловой  партнер.  Тебе еще  работать и работать с ним вместе.  Что  же
получится, если он решит, что ты  -- суеверный болван. У брокера должен быть
стабильный имидж. Имидж банкира.  Да,  банкира! В  брокерских  конторах люди
хотят видеть уверенных, консервативных людей. Только таким людям они доверят
свои деньги. Ты не можешь испортить свою репутацию. К тому же это были всего
лишь крысы.
     -- Это были не крысы, я сам видел...
     -- Именно крысы!
     -- Мне лучше знать, что я там видел.
     Фэй продолжала настаивать:
     -- Крысы! Но не станем же мы  говорить Энсону и Франсине,  что у нас  в
квартире  крысы? Что они  подумают о нас? Что мы живем  в доме, где  водятся
крысы? Ведь Франсина и так посматривает на меня сверху вниз.  Правда, она на
всех так смотрит, считает себя чистокровной аристократкой.  Так что я не дам
ей ни  одного лишнего повода.  Клянусь, не дам. Ни слова о крысах! Мы просто
скажем, что у нас произошла утечка газа. Отсюда наш дом не виден, а выходить
на улицу  в такую ночь  они не будут. Значит, так: нам пришлось  уйти  из-за
утечки газа.
     -- Фэй...
     Она решительно добавила:
     -- А завтра утром я начну подыскивать другую квартиру.
     - Но...
     -- Я  не стану жить в доме, где водятся крысы, просто не буду там жить,
и все!  И никто не  заставит меня переменить  это  решение. Ты  и сам должен
выбраться оттуда как можно быстрее.
     -- Но они не...
     -- Мы  продадим  квартиру. Я  считаю,  настало  время уехать  из  этого
проклятого  города. Я уже  многие  годы об этом думаю. И  ты  прекрасно  это
знаешь. Может быть, подыщем  жилье в Коннектикуте. Я знаю, тебе не улыбается
перспектива  ездить  оттуда на  работу в такую даль,  но  поезд --  неплохой
транспорт. Но там свежий воздух, собственный бассейн, более просторное жилье
за те же деньги. Неужели  не здорово?  Пенни и Дэйви смогут  приезжать к нам
каждое лето, это ведь полезно для детей. Да, решено, завтра я начинаю искать
дом в пригороде.
     -- Фэй, во-первых, завтра все будет закрыто из-за метели.
     -- Это для меня не помеха. Вот увидишь, с раннего утра я и отправлюсь.
     Двери лифта раскрылись.
     В холле четырнадцатого этажа Кэйт сказал:
     -- Ты не беспокоишься о  Пенни  и Дэйви?  Я хочу  сказать, ведь  мы  их
оставили...
     Фэй уверенно ответила:
     --  С ними все  будет нормально. Это были  всего лишь крысы.  Ты  же не
думаешь, что крысы станут их преследовать на улице? Несколько жалких крыс не
могут  представлять серьезной  опасности.  Сейчас меня больше  беспокоит  их
отец, пугающий  детей всякой всячиной  насчет  черной магии. И что  на  него
нашло? Может, он  и должен поймать убийцу-психа, но колдовство  не  имеет  к
этому решительно никакого  отношения. Все, что он говорил, меня не убеждает.
Честно  говоря, я просто не могу  понять Джека, как ни стараюсь, не могу его
понять.
     Они подошли к дверям квартиры Дорсетов. Кэйт позвонил.
     Фэй сказала:
     -- Запомни, ни слова!
     Энсон Дорсет, похоже, ждал у двери с тех пор, как Кэйт и Фэй  позвонили
снизу. Он открыл дверь  в тот момент, когда Фэй произносила  свое  последнее
предупреждение.
     Он спросил:
     -- Ни слова о чем?
     Кэйт ответил:
     -- О крысах. Ни  с того ни с сего весь наш дом вдруг оказался  наполнен
крысами.
     Фэй бросила на него уничтожающий взгляд.
     Но Кэйту было все равно. Он не собирался выдумывать дурацкую историю об
утечке газа, их без труда поймали бы на вранье, и потом доказывай, что ты не
верблюд. Он рассказал Энсону и Франсине о нашествии грызунов, но, правда, не
упомянул  ни  о  черной  магии,  ни об  ужасных  существах,  появившихся  из
вентиляционной  решетки.  В этом  он  уступил Фэй,  здесь  она  была  права:
биржевой   брокер   должен  быть   спокойным,  уравновешенным  человеком   с
традициями. Или он рискует всем.
     Но сам он знал, что еще долго будет помнить все.
     Долго.
     Очень и очень долго.
     А может быть, никогда не забудет.


     Скользя по  снегу  и  утопая  в  нем, Джек  наконец  свернул  за  угол,
оказавшись на Третьей авеню. Он  не оглядывался, боясь увидеть гоблинов, как
их называла Пенни, прямо у себя за спиной.
     Ребекка с детьми были уже метрах в тридцати от него.
     На  улице,  кроме  них,  никого не  было,  если  не  считать нескольких
застрявших  в  снегу и  брошенных машин. Действительно,  кто в  здравом  уме
выберется на улицу,  чтобы под кинжальным ветром разгуливать в такую метель?
В   двух   кварталах   от   них,   еле   различимые,   двигались   несколько
снегоочистительных машин,  мигая  красными огоньками. Но они  направлялись в
другую сторону.
     Он догнал  Ребекку  с детьми. Это  было нетрудно, так как Дэйви и Пенни
уже задыхались. Бег по глубокому снегу все равно что бег с грузом. Все  были
измотаны.
     Джек оглянулся назад: никаких гоблинов.  Но не надо самообольщаться  --
существа с горящими глазами скоро будут  здесь. Так легко  они не сдаются. И
когда  придут,  им  достанется легкая добыча --  через  несколько минут дети
будут едва переставлять ноги.
     Джек и  сам чувствовал  себя не лучшим образом. Дышал он тяжело. Сердце
стучало так сильно и быстро, что, казалось, готово было выпрыгнуть из груди.
Лицо саднило от обжигающего ледяного ветра, на глаза навернулись слезы. Руки
совсем онемели от  холода -- он так и не надел перчатки. От снега в ботинках
замерзли ноги. Какой из него сейчас защитник! Он и злился на себя, и боялся.
Но  четко понимал, что только  он  и Ребекка  стоят  сейчас между  детьми  и
смертью.
     Как бы в предвкушении их скорой гибели, ветер завыл свою песню почти со
звериной радостью.
     Голые деревья, торчавшие из заледенелого  тротуара, в такт этому мотиву
постукивали на  ветру закоченевшими  ветвями  --  это была  их  ария,  песня
оживших скелетов.
     Джек огляделся  вокруг  в поисках места, где можно было  бы спрятаться.
Перед  ними стояли  пять жилых кирпичных  домов. Зажатые между  современными
домами, они выглядели не очень привлекательно. Джек сказал Ребекке:
     -- Нам нужно уйти с открытого места.
     И подтолкнул всех  к входным  дверям первого  кирпичного дома. Там было
пусто, консьержа, похоже, в доме не было.
     Небольшой вестибюль отапливался  слабо,  но по сравнению  с  холодом на
улице показался им тропиками.  Помещение выглядело опрятным, в какой-то мере
даже элегантным:  медные почтовые  ящики,  тонированный деревянный  потолок,
плиточная мозаика на полу изображала зеленые листья и светло-желтые цветы на
белом фоне, причем все плитки были на месте и в хорошем состоянии.
     Но  оставаться здесь  долго  было нельзя. В  освещенном  вестибюле  они
прекрасно смотрелись с улицы.
     Через внутреннюю дверь, тоже  стеклянную, виднелись холл первого этажа,
лифт, лестница. Но дверь была заперта  и открывалась либо ключом, либо через
систему домофона.
     Всего в доме было шестнадцать квартир, по  четыре на каждом этаже. Джек
подошел  к  почтовым ящикам и нажал кнопку вызова на ящике мистера и  миссис
Эванс с четвертого этажа.
     Ему ответил тоненький женский голос:
     -- Кто это?
     -- Это квартира Грофельдов? -- спросил Джек, отлично зная, что это была
не та квартира.
     Невидимая женщина ответила:
     -- Нет, вы нажали не на ту кнопку. Ящик Грофельдов следующий.
     -- Извините, -- сказал Джек, а миссис Эванс отключила связь.
     Джек посмотрел сквозь входную дверь на улицу.
     Снег. Голые черные деревья качаются на ветру.
     Призрачный свет уличных фонарей.
     Больше ничего. Никого с горящими глазами. Никого с острыми зубами.
     Пока еще ничего подобного.
     Он нажал на  кнопку вызова  квартиры Грофельдов, спросил, не  в этой ли
квартире проживают  Сантини,  и  получил  короткий ответ, что  ящик  Сантини
рядом.
     Он  вызвал  Сантини  и  уже  собирался  спросить, не  это  ли  квартира
Поршерфильдов,  но  Сантини,  видимо,   кого-то   ждали  и  оказались  менее
настороженными, чем их соседи. Они открыли дверь, ничего не спрашивая.
     Ребекка быстро протолкнула  детей  внутрь,  Джек  последовал  за  ними,
закрыв за собой дверь.
     Он,  конечно,  мог  воспользоваться  полицейским  удостоверением, чтобы
попасть в холл, но это заняло бы время. Из-за роста преступности многие люди
стали более подозрительными, чем раньше.  Если бы  Джек сказал миссис Эванс,
что он полицейский, она могла  бы  не  поверить  ему на слово, спустилась бы
вниз, чтобы  проверить  его удостоверение  через  стеклянную  дверь  первого
этажа. А один из гоблинов тем временем мог бы добраться до кирпичных домов и
увидеть их.
     Кроме того, Джеку не хотелось впутывать в это дело посторонних людей, и
Ребекка,  похоже, разделяла  его  настрой. Она  шепотом  попросила  детей не
шуметь, выбрала самое темное  место под лестницей, справа от главного входа,
и повела их туда.
     Джек  тоже втиснулся в этот уголок. Теперь их нельзя было  увидеть ни с
улицы, ни сверху, даже если бы кто-то на лестнице перегнулся через перила.
     Через  минуту где-то на верхних  этажах открыли дверь. Раздались  звуки
шагов. Затем кто-то, видимо, мистер Сантини, спросил:
     -- Алекс, это ты?
     Укрывшиеся  под  лестницей Джек,  Ребекка и дети  замерли, стараясь  не
дышать.
     Мистер Сантини ждал.
     На улице завывал ветер.
     Мистер Сантини спустился на несколько ступенек.
     -- Есть тут кто-нибудь?
     Джек мысленно приказал ему:  "Уходи. Ты просто не представляешь, во что
ввязываешься. Уходи".
     Мужчина,  телепатически   уловив  предостережение  Джека,   поднялся  в
квартиру, закрыв за собой дверь.
     Джек облегченно вздохнул.
     Пенни дрожащим голосом прошептала:
     -- А как мы узнаем, что опасность миновала и можно выходить?
     Джек тихо ответил:
     --  Мы просто  немного  подождем, а  затем...  я  выскользну  наружу  и
посмотрю.
     Дэйви трясся  так, будто в доме было холоднее,  чем на улице. Он  вытер
мокрый нос рукавом куртки и сказал:
     -- А сколько мы будем ждать?
     Ребекка ответила ему тоже шепотом:
     --  Пять минут.  Максимум десять.  К  тому  времени  они  уже  уберутся
восвояси.
     -- Правда уберутся?
     -- Ну конечно. Может быть, они уже и ушли.
     Дэйви переспросил:
     -- Ты действительно так думаешь? Уже ушли?
     Ребекка твердо ответила:
     -- Конечно. Очень похоже, что они за нами не пошли. Но даже если они  и
шли за нами, они не станут торчать у этого дома всю ночь.
     Пенни с сомнением в голосе прошептала:
     - Не станут?
     -- Нет, нет, нет. Конечно, не станут. Ведь даже гоблины могут устать.
     Дэйви спросил:
     -- Так это действительно гоблины, правда?
     Ребекка ответила:
     -- Трудно определить точно, как их назвать.
     Пенни сказала:
     --  Гоблины -- единственное  слово, пришедшее  мне  на  ум,  когда я их
увидела. Оно просто возникло у меня в голове.
     Ребекка подхватила:
     -- И очень подходящее слово.  Ничего лучше ты и придумать  не  могла. А
если вспомнить все старые сказки,  то гоблины  ведь  страшны  своим  внешним
видом, но никак не острыми зубами. Они ведь  мастера только пугать. Так что,
если мы будем терпеливы  и  осторожны, по-настоящему  осторожны,  тогда  все
будет в порядке.
     Джеку понравилось, как Ребекка разговаривала с  детьми,  успокаивая их.
Даже ее шепот действовал  успокаивающе.  Говоря  с ними, она находила нужный
момент, чтобы погладить детей, приласкать их.
     Джек отогнул рукав и посмотрел на часы.
     Десять четырнадцать.
     Они прижались друг к другу в тени под лестницей и ждали.
     Ждали.




     Некоторое  время  Лавелль  лежал  на  полу  спальни,  онемев  от  боли,
практически бездыханный.
     Когда Ребекка в квартире  Джэмисонов стреляла в  тварей, находившихся с
ним в психическом контакте, Лавелль чувствовал удары пуль. Он не был  ранен,
как и сами существа, а к утру у  него не будет даже синяков.  Но силу ударов
пуль  он чувствовал  до сих  пор,  и она  была такова, что  почти лишила его
сознания.
     Когда Лавелль пришел в себя, оказалось, что  он потерял ориентацию.  Он
пополз по комнате, не  вполне осознавая, что ищет  и где находится  в данный
момент. По мере того как боль  ослабевала, к нему вернулись все ощущения. Он
дополз до кровати, взобрался на нее и со стоном откинулся на спину.
     Темнота коснулась его.
     Темнота утоляла его боль.
     В окна бил снег.
     Темнота освежала его своим дыханием.
     Стропила крыши скрипели под напором ветра.
     Темнота что-то нашептывала Лавеллю.
     Темнота.
     Наконец боль совсем прошла.
     Темнота  осталась,  поглощая  и   лаская   его.  Лавелль  без   остатка
растворялся в ней. Ничто не успокаивало его так, как темнота.
     Несмотря  на   первую  болезненную   неудачу,  Лавелль  горел  желанием
восстановить  связь   с   существами,  которые   охотились   за   Доусонами.
Символические ленточки все еще были привязаны к его лодыжкам, рукам, груди и
голове. На щеках,  на  губах  все еще оставалась кошачья  кровь, а на  груди
сохранялся магический узор, нарисованный кровью. Оставалось  повторить те же
молитвы, которые он произносил раньше.
     Комната  вокруг него куда-то  подевалась,  и он снова  вышел на охоту с
серебристоглазыми существами.
     Десять пятнадцать.
     Десять шестнадцать.


     Пока  они ждали  под лестницей, Джек осмотрел рану на руке Ребекки. Три
небольших прокуса  располагались на  участке размером с  монетку  в двадцать
пять  центов. Поранена была мясистая  часть ладони, сорван кусочек кожи,  но
сам  укус  оказался  не очень  глубоким.  Рана  уже  не  кровоточила,  кровь
запеклась. Место укуса чуть припухло.
     -- Как ты?
     -- Немного жжет, -- ответила Ребекка.
     - И все?
     -- Все будет нормально. Я надену перчатку, чтобы не задеть рану.
     -- Ты с этим поаккуратнее, ладно? Если появится отек или неестественная
окраска, нужно будет отправиться в больницу.
     -- Что же я скажу доктору насчет происхождения раны?
     -- Скажешь, что тебя укусил гоблин, что же еще.
     -- Да,  охота попасть в больницу только для того, чтобы увидеть реакцию
на эти слова.
     Десять семнадцать.
     Джек осмотрел  куртку  Дэйви.  Она  была сшита из очень прочной  ткани,
однако когти ящерицы, насквозь прорезав куртку в трех местах, пропороли даже
подкладку.
     Удивительно, что мальчик остался невредим. Пройдя куртку  так же легко,
как кусок  сыра, когти не задели ни свитера, ни  рубашки, и у Дэйви не  было
даже царапины.
     Джек ужаснулся, как близко от смерти были его дети. И эта  угроза будет
существовать все время,  пока не закончится дело. Джек погладил  плечо сына.
Какое худенькое!  Его  охватило леденящее чувство ужаса и  отчаяния, к горлу
подкатил комок, он с трудом  сдерживался, чтобы не разрыдаться. Он не должен
плакать, не  должен впадать в  отчаяние.  Во-первых,  здесь дети, во-вторых,
позволив  себе это,  он уступит  Лавеллю. А ведь  Лавелль -- само воплощение
зла. Не просто преступник, не  просто криминальная  личность. Он -- само зло
по сути своей. Чье-то отчаяние ему только на руку.  Лучшее оружие против зла
-- надежда, оптимизм,  решительность и вера. Шансы выжить и у Джека, и у его
детей,  и у Ребекки  определяются  тем, насколько сами они способны верить в
свое  право  жить,  а  не  умирать,  способны  надеяться  на то,  что  добро
восторжествует  над злом. Нужно  верить. Он не потеряет  своих  детей. Он не
позволит Лавеллю расправиться с ними.
     Джек сказал, обращаясь к Дэйви:
     -- Да, зимой эти вентиляционные отверстия в куртке ни к чему. Мы сейчас
все  исправим. --  Он снял свой  длинный  шарф,  обмотал  его  вокруг  Дэйви
крест-накрест, как патронташ, и плотно завязал концы на талии.
     -- Так-то лучше. Все в порядке, боец?
     Дэйви закивал головой и постарался принять бравый вид.
     -- Пап, а ты не думаешь, что тебе сейчас нужен волшебный меч?
     -- Волшебный меч? -- с недоумением переспросил Джек.
     Мальчик пояснил:
     -- Но ведь для того, чтобы убить  шайку гоблинов, нужен волшебный  меч.
Во всех сказках герои  обычно используют против гоблинов волшебные  мечи или
что-нибудь еще в этом роде. Допустим, волшебный порошок. Они всегда помогают
против  гоблинов,   ведьм  и   дьяволов.  Да,  иногда  пользуются  волшебным
изумрудом... или  кольцом. А поскольку вы  с Ребеккой полицейские, это может
быть  волшебный пистолет. Может,  у  вас в управлении есть  такой?  Пистолет
против гоблинов?
     Джек крепко прижал сына к себе:
     --  Сказать  точно не  могу,  но это очень  хорошая  идея, сынок. Я  ею
займусь.
     Дэйви продолжал:
     --  А  если  у них  нет  такого пистолета, ты можешь  просто  попросить
священника, чтобы он освятил  твой пистолет. А если потом зарядить его кучей
серебряных пуль, можно справиться с оборотнями.
     -- Я  знаю.  Тоже неплохое предложение. Я очень рад, что  ты думаешь  о
том,  как покончить  с этими тварями. Я рад,  что ты не  сдаешься. Выше нос!
Сейчас главное -- не сдаваться.
     Дэйви гордо вскинул тоненький подбородок.
     -- Конечно, я это знаю.
     Пенни наблюдала за отцом через плечо Дэйви. Она улыбнулась и подмигнула
ему.
     Десять двадцать.
     С каждой минутой Джек чувствовал себя все уверенней.
     Пенни коротко рассказала ему о своих встречах с гоблинами.
     Когда девочка закончила, Ребекка взглянула на Джека:
     -- Он следил за ними и прекрасно знал, где их искать в нужный момент.
     Джек спросил Пенни:
     -- Господи, дочка, почему же ты не разбудила меня, когда эта тварь была
в вашей спальне прошлой ночью?
     -- Я ее ясно не видела...
     -- Но ты же слышала ее.
     -- Только слышала и все.
     -- А бейсбольная бита?
     Пенни ответила с неожиданной робостью, опустив глаза:
     -- Видишь ли, я  боялась, что ты подумаешь,  что у меня снова не  все в
порядке с головой...
     Джек внимательно посмотрел на нее.
     -- Что снова? Что ты хочешь этим сказать?
     --  Ну,  ты  помнишь,  как  после смерти  мамы...  Когда  у  меня  были
проблемы...
     Джек сказал:
     -- Но с  головой у тебя все  было нормально.  Просто  тебе понадобилась
небольшая консультация у специалиста. Вот и все, дорогая.
     Девочка почти неслышно ответила:
     -- Это вы его так называли. Специалист.
     -- Да, доктор Хэккаби.
     --  Тетя Фэй,  дядя Кэйт  -- все называли его  специалистом. Ну, иногда
доктором.
     -- Именно специалистом он и был. Он помогал  тебе справиться  с потерей
мамы.
     Девочка отрицательно покачала головой.
     -- Однажды я сидела у него в кабинете, ждала его, когда  он опаздывал к
назначенному времени. И стала читать его дипломы на стене.
     -- И что же?
     С очевидным волнением Пенни ответила:
     -- Я поняла,  что он был психиатром. Психиатры ведь  лечат сумасшедших.
Вот как я узнала, что была немного... сумасшедшей.
     Пораженный тем, что она так долго жила с этой мыслью, Джек попытался ее
успокоить:
     -- Нет, нет, нет, дорогая. Ты просто неправильно все поняла.
     Ребекка вмешалась в их разговор.
     -- Пенни, психиатры в основном занимаются нормальными людьми с обычными
для  всех проблемами,  которые  возникают у всех  без исключения. По большей
части  это  эмоциональные проблемы.  То же самое случилось и с тобой. Просто
эмоциональные проблемы.
     Пенни робко взглянула на нее,  нахмурилась, но было видно,  как хочется
ей в это верить.
     Ребекка продолжала:
     --  Конечно,  иногда  психиатрам приходится  иметь  дело  и  с нервными
расстройствами,  но  тяжелыми  случаями  они  не  занимаются.  По-настоящему
больных людей госпитализируют и держат в соответствующих учреждениях.
     Джек подтвердил:
     -- Да, это так.
     Он   взял   ладони  Пенни   в   свои  руки,   маленькие  тонкие   кисти
одиннадцатилетней девочки, которая думала о себе как о взрослой, -- от всего
этого сердце у него содрогнулось.
     --  Дорогая,  ты никогда  не была  сумасшедшей. Даже не  была близка  к
этому. Как ужасно, что все это время ты напрасно мучилась.
     Девочка перевела взгляд с Джека на Ребекку и обратно.
     -- Это  правда?  Многие  нормальные  люди действительно  обращаются  за
помощью к психиатрам?
     Джек ответил за обоих:
     -- Конечно.  Милая моя,  жизнь послала тебе  серьезные испытания, когда
твоя  мама умерла.  Я  сам был убит  горем и  не годился тебе  в  помощники.
Наверное,  мне следовало в то время взять себя  в  руки и держаться изо всех
сил ради  вас. Но я чувствовал такую  беспомощность и такое одиночество, так
жалел самого себя, что не мог решать  и свои, и твои проблемы  одновременно.
Поэтому  и  воспользовался  услугами  доктора  Хэккаби,  когда  они  у  тебя
появились.  Тебе  нужно  было  поговорить с кем-то,  кто не стал  бы  тут же
оплакивать маму, как только ты заплакала бы сама. Ты понимаешь, что я имею в
виду?
     Пенни тихо ответила ему со слезами на глазах:
     - Да.
     -- Правда?
     -- Да. Я действительно понимаю тебя, папа. Теперь понимаю.
     --  Вот ты  и  должна была прийти, как только  услышала это  существо в
вашей комнате. А после того как эта тварь прокусила пластиковую биту... я бы
не подумал, что ты сошла с ума.
     Дэйви поддержал отца:
     -- Я бы тоже ничего такого не подумал. Я никогда-никогда не считал тебя
сумасшедшей. Пенни. Я, наоборот,  думаю, что ты -- одна  из самых нормальных
девчонок, каких я знаю.
     Пенни хихикнула, Джек с Ребеккой тоже не удержались от улыбки, хотя сам
Дэйви так и не понял, что тут смешного.
     Джек крепко обнял дочь, поцеловал ее в волосы и сказал:
     -- Я люблю тебя, малышка.
     Затем он обнял Дэйви и сказал ему то же самое.
     И посмотрел на часы.
     Десять двадцать четыре.
     Они уже десять минут прячутся под широкой лестницей.
     Ребекка посмотрела на Джека.
     -- Похоже, они потеряли нас.
     -- Не будем зарекаться, подождем еще несколько минут, -- ответил Джек.
     Десять двадцать пять.
     Джеку  не очень хотелось выходить из укрытия на улицу.  Он подождал еще
минуту.
     Десять двадцать семь.
     Больше  откладывать нельзя.  Он вышел из-под лестницы, поднялся  на две
ступеньки, взялся за ручку входной двери -- и замер на месте.
     Они были здесь. Гоблины.
     Одна  из тварей припала к дверному стеклу. Это было  существо длиной  в
полметра с сегментированным туловищем огромного червя и парой дюжин ног. Рот
его  напоминал  рыбий:  овальный,  с  зубами, расположенными  далеко  позади
толстых губ. Горящие глаза устремлены были на Джека.
     Он  моментально отвел взгляд,  вспомнив  гипнотизирующее  действие глаз
ящерицы.
     Весь  вестибюль  был  забит  адскими  тварями,  небольшими,  но  такими
устрашающими  на  вид, что у  Джека  засосало под  ложечкой. Здесь собралась
целая  коллекция  ящероподобных, и паукообразных,  и крысообразных. Было два
человекоподобных существа: одно -- с хвостом, другое -- с каким-то петушиным
гребнем на голове и на  спине. Собакообразные,  крабоподобные, змееподобные,
жукоподобные, скорпионообразные, похожие на дракончиков, существа с  когтями
и клыками, жалами,  шпорами и рогами -- собралось  их около трех десятков --
ползали  и  прыгали по  мозаичному  полу,  бросались  на стены, беспрестанно
двигая  быстрыми  языками, скрежеща зубами,  сверкая бездонными серебристыми
глазами.
     Потрясенный  этой  картиной,  Джек  отдернул  руку  от  дверной  ручки,
повернулся к Ребекке и детям.
     --  Они  нас  нашли.  Они уже  здесь.  Будем выбираться  отсюда.  Нужно
поторопиться, не то будет поздно.
     Все вышли  из-под лестницы и  увидели присосавшегося к  двери огромного
червя и позади  него целую ораву тварей. Ребекка  и Пенни молча  смотрели на
эти исчадия ада, не имея сил даже крикнуть.
     Это сделал Дэйви. Он вскрикнул и крепко вцепился в рукав Джека.
     Ребекка сказала:
     -- Они уже наверняка внутри здания, в стенах.
     Все разом обернулись в сторону вентиляционных решеток на их этаже.
     Пенни спросила:
     -- Как же мы будем отсюда выбираться?
     Действительно, как?
     Некоторое время все молчали.
     В вестибюле у их врагов заметно было оживление и перестроение рядов.
     -- Как ты думаешь, тут есть черный ход? -- спросила Ребекка.
     -- Вполне  возможно. Но если даже  он  и есть,  нас  там  уже наверняка
поджидают, -- ответил ей Джек.
     Еще  минута молчания,  давящего и  вселяющего ужас, тишина,  заряженная
энергией поднятого ножа гильотины. Вот-вот он обрушится на их головы.
     Пенни высказала вслух мысль, которая крутилась у всех в голове.
     -- Значит, мы в ловушке.
     Джек содрогнулся.
     Дэйви жалобно запричитал:
     -- Папа, не дай им добраться до меня! Пожалуйста, не дай!
     Думай!
     Джек посмотрел на  лифт -- он был прямо напротив лестницы. Но маленькие
твари,  скорее  всего, уже притаились в  его шахте.  Не  откроются  ли вдруг
двери, выплевывая наружу шипящую, рычащую, кусающую смерть?
     Думай!
     Он схватил Дэйви за руку и устремился к лестнице.
     Ребекка с Пенни побежали следом.
     -- Куда ты? -- спросила Ребекка.
     -- Наверх, -- бросил Джек.
     Они взбежали на второй этаж.
     -- Но если  гоблины прячутся в стенах, они настигнут нас в любом уголке
этого здания, -- сказала Пенни.
     Джек только выдохнул:
     -- Быстрее!


     Квартира Карвера Хэмптона, располагавшаяся над его магазином,  была вся
освещена. Люстры, бра, настольные  лампы,  торшеры  -- все горели, нигде  не
осталось  ни  одного  темного  уголка.  В  тех   местах,  куда  не  достигал
электрический свет,  были  поставлены свечи. Они  целыми  связками стояли  в
плошках, жестяных банках --в чем угодно.
     Сидя  за маленьким кухонным столиком со стаканом "Шивас Ригал", Хэмптон
не сводил глаз с падающего снега, изредка делая глоток виски.
     Неоновые лампы на кухне были включены на потолке, над газовой  плитой и
даже над мойкой. Рядом  с  Хэмптоном  лежали  несколько коробок спичек,  три
коробки со  свечами и два фонарика --  на тот случай, если вдруг  что-нибудь
случится с электричеством.
     В эту ночь темнота не имеет права на существование.
     Исчадия дьявола бродят по городу.
     Темнотой они заряжаются, как жизненной энергией.
     Хотя  эти страшные  и низкие  твари вышли  в город не для  того,  чтобы
свести счеты с ним, с  Хэмптоном, он все равно  чувствовал их присутствие на
заснеженных улицах. От них исходило зло, настоящее мощное зло Древних, и для
Карвера Хэмптона, наделенного особым даром,  появление существ из иных миров
было  эмоциональным и  душевным испытанием. Хэмптон предполагал в них адских
посланцев  Лавелля, нацеленных  им  на  уничтожение членов клана  Карамацца.
Насколько он знал, в  Нью-Йорке не  было  другого  Бокора, обладающего такой
мощью.
     Хэмптон снова сделал глоток.  Хорошо бы  напиться, но он  не  привык  к
спиртному. И, пожалуй,  в эту  ночь  лучше  контролировать  свои  действия и
ограничиться несколькими глотками.
     Ворота открылись. Ворота Ада. Всего лишь чуть-чуть.  Своей мощью Бокора
Лавелль держал их полуоткрытыми, не впуская с той стороны бесновавшиеся силы
зла. Карвер  и так ощущал  вихри в невидимых  и бесшумных  потоках  энергии,
сталкивающихся над огромным городом, -- энергии Зла и Добра.  Тронуть Ворота
Ада было достаточно рискованным шагом. Немногие Бокоры, буквально единицы из
них,  решились  бы  на  это. Поскольку  Лавелль  был таким  Бокором,  он мог
рассчитывать на то, что ему удастся сохранить контроль над Воротами, а когда
Карамацца будут уничтожены, он сумеет вернуть назад адские существа. Но если
контроль от него ускользнет...
     "Тогда помоги нам, Господи!" -- подумал про себя Карвер Хэмптон.
     Если Господь захочет помочь.
     И если сможет.
     Мощнейший порыв ветра, ударив в стены дома, засвистел над крышей.
     Окно кухни зазвенело,  словно  там стучалось нечто желающее ворваться в
дом.
     В  стекло  брызнул  заряд  снега.  Невероятно,  но из массы  крутящихся
снежинок,  казалось, возникло лицо,  уставившееся через  окно  на  Хэмптона.
Потоки ветра  метались в  разные стороны,  меняя направление,  но ирреальное
лицо  из снега не  теряло  своих очертаний,  как  нарисованное  на полотне и
укрепленное за окном.
     Карвер опустил глаза.
     В тот же момент немного стих и ветер.
     Когда его завывание перешло в негромкое  рычание, Карвер снова взглянул
в окно. Лицо из снега исчезло.
     Хэмптон отхлебнул изрядную порцию виски из своего стакана. Но виски  не
согревало. Похоже, в такую ночь и виски потеряло силу.
     Впрочем, Карвер знал, в чем дело --  чувство вины, именно оно заставило
его наполнить  стакан.  Он  был  виноват,  он  отказал  в  помощи лейтенанту
Доусону. Да, виноват.  В той ситуации он не имел права думать только о себе.
Ведь Ворота уже были открыты. Весь мир оказался на краю гибели из-за гордыни
тщеславного  Бокора,  одержимого  мщением  и  жаждой  крови.  Такие  моменты
накладывают  определенные  обязательства  на любого Хунгона. В такие моменты
нужно быть  смелым. Чувство вины терзало Хэмптона еще и из-за воспоминаний о
черной змее, которую наслал на него  Лавелль. Вновь переживая  ее появление,
он не чувствовал сил и твердости для выполнения своего долга. Даже если он и
напьется  до  чертиков,  это  чувство  вины  не оставит  его.  Оно настолько
глубоко, что алкоголем его не снять.
     Значит,  он пьет  сейчас,  чтобы набраться храбрости?  Чтобы  позвонить
лейтенанту Доусону и сказать: "Я хочу помочь"?
     Вероятность того,  что Лавелль уничтожит  его  за вмешательство в  свои
дела, велика. И смерть его не будет легкой, когда Лавелль решит расправиться
с ним.
     Он хлебнул еще немного виски.
     Посмотрел на висевший в другом конце комнаты настенный телефон.
     "Позвони Доусону", -- сказал он себе.
     Но не двинулся с места.
     Он вздрогнул.
     Особенность спиртного в  том, как заметили теоретики и  практики пития,
что  в умеренных  дозах оно способно  иногда  превратить  в  героя человека,
который при переборе может преобразиться лишь в скотину.


     Задыхаясь, Джек и Ребекка с детьми  добрались по лестнице до четвертого
этажа. Джек посмотрел вниз -- пока там никого не было. Конечно, какая-нибудь
тварь каждую секунду могла выскочить из стены.  Весь мир вокруг них сошел  с
ума.
     На площадке  четвертого этажа  было четыре  квартиры. Джек  провел всех
мимо них, не постучав и не позвонив ни в одну из квартир.
     Их жильцы ничем не смогли бы им помочь. Они сами по себе.
     В конце коридора была дверь безо  всякой  таблички. Джек  молил Бога  о
том, чтобы его ожидания оправдались. Он  попробовал  повернуть ручку.  Дверь
сдвинулась. Джек медленно приоткрыл ее, опасаясь, что вот-вот ринется на них
целая стая гоблинов.
     Темнота.  Никого. Он стал шарить  рукой по стене в поисках выключателя,
боясь  наткнуться  на  что-нибудь  страшное. Но ничего такого не  случилось.
Никаких  гоблинов.  А  вот  и выключатель.  Щелк! Да, это то, что  нужно, --
последний лестничный  пролет, ведущий  на крышу. Более  узкий, чем остальные
восемь, которые они уже миновали, он вел к зарешеченной двери.
     -- Идемте.
     Ничего  не  спрашивая,  Дэйви, Пенни  и  Ребекка  быстро  поднялись  по
ступенькам, опасаясь замедлить шаг.
     Оказавшись  наверху,  они  увидели,  что  дверь   заблокирована  мощной
металлической перекладиной,  оба конца которой  зафиксированы в специальных,
открывающихся  изнутри  опорах.  Никакой грабитель не забрался  бы  в  дом с
крыши. Джек откинул оба запора и поднял перекладину, отставив ее в сторону.
     Ветер не  давал открыть  дверь. Джек  налег на  нее плечом,  показалась
щелка, и тут мощный порыв, подхватив дверь, рванул ее с такой силой, что она
сильно ударилась о внешнюю стену. Джека выбросило на плоскую крышу.
     Как свирепствовала здесь буря! Ветер носился, с львиной яростью завывая
и  рыча. Он прошелся по плащу Джека, поднял торчком его волосы, затем прижал
их  и  опять  поднял.  Обжег  своим холодным  дыханием  его лицо  и прошелся
ледяными пальцами за воротником плаща.
     Джек подошел  к тому краю крыши, который  был  ближе всего  к соседнему
жилому  дому.  Вдоль  края крыши шел барьер высотой в половину человеческого
роста. Опираясь на барьер руками, Джек заглянул вниз. Как он и ожидал, между
домами было около полутора метров.
     Ребекка с детьми подошли к нему.
     -- Мы переберемся на соседнюю крышу, -- сказал Джек.
     - Как?
     -- Надо что-нибудь поискать.
     Он  обернулся  и  осмотрел крышу,  снежно белевшую  под  лунным светом.
Насколько он видел, ничего такого, из чего можно было бы  сделать мост между
крышами домов, вокруг не было. Он побежал к лифтовой шахте, затем к пожарной
лестнице, но и там ничего не нашел.  Может, под снегом и  лежало  что-нибудь
годное, но пришлось бы расчищать всю крышу.
     Джек вернулся к Ребекке и детям.  Пенни и Дэйви сидели на  корточках за
парапетом, а Ребекка поднялась ему навстречу.
     -- Нам придется прыгать.
     - Что?
     -- Нам придется прыгать на крышу соседнего дома.
     -- Нет, мы не сможем, -- покачала головой Ребекка.
     -- Тут меньше полутора метров.
     -- Но здесь негде разбежаться.
     -- Этого и не требуется. Нужно будет просто сделать небольшой прыжок.
     Ребекка коснулась парапета:
     -- Мы ведь должны будем встать на него, чтобы прыгнуть.
     - Да.
     -- При таком ветре немудрено потерять равновесие еще до прыжка.
     Джек ответил, стараясь приободрить себя самого:
     -- Ничего, пробьемся.
     Ребекка отрицательно  помотала головой. Ветер швырнул волосы ей в лицо,
она рукой убрала их от глаз.
     --  Может быть, при большом  везении  нам  с  тобой  такое  рискованное
предприятие и удастся. Может быть. Но детям не справиться.
     --  Ладно, тогда  один из  нас прыгает  на  соседнюю  крышу,  а  второй
передает ему детей.
     -- Через этот проем между домами?
     - Да.
     -- Через пропасть в двадцать метров?
     Джек ответил, сам желая верить в то, что говорит:
     -- В конце концов, это  не так уж и  опасно. Ведь через проем  мы можем
даже взяться за руки.
     -- Взяться за руки -- одно, а вот передавать детей...
     -- Прежде  чем передавать  их тебе,  я проверю, насколько крепко ты  их
держишь. А  забирая их,  можешь  использовать парапет  как  упор.  И никаких
проблем.
     -- Но ведь Пенни достаточно большая девочка.
     -- Не такая уж и большая.
     - Но...
     -- Ребекка, ты понимаешь, что существа сейчас в доме, прямо под нами  и
в эту самую минуту ищут нас?
     Ребекка кивнула.
     -- Кто прыгает первым?
     - Ты.
     -- Ну, спасибо...
     Он сказал:
     --  Я  помогу тебе  подняться  на парапет  и  поддержу до  того  самого
момента, пока ты не прыгнешь.
     -- Но, когда  я  окажусь на  соседней крыше и дети будут со  мной,  кто
поможет тебе подняться на парапет? И кто поддержит перед прыжком?
     -- Я позабочусь об этом сам.
     Ветер прогрохотал по крыше, подобно грузовому составу.


     В  отличие   от   других   строений,  снег  не  задерживался  на  крыше
металлического сарая во дворе у Лавелля --  он сразу таял. От скатов крыши в
морозный воздух поднимались струйки пара, тянулись вверх до тех пор, пока их
не подхватывал и не уносил в сторону очередной порыв ветра.
     Внутри сарая царила жара.
     Все было неподвижно. Кроме теней.
     Исходящий из  ямы оранжевый свет был  теперь ярче,  чем раньше.  В  его
мерцании тени  шевелились, создавая  иллюзию, будто  движутся все предметы в
сарае.
     Здесь было не  только тепло, но  и тихо, не  просто тихо,  но абсолютно
тихо. Неестественно, ирреально и... тревожно. Словно помещение это вынули из
временного и пространственного измерений и поместили в пустоту.
     Единственный  звук  исходил  откуда-то  из глубины  ямы  --  отдаленное
шипение,  бормотание  и  ворчание,  звук  десятков  тысяч  далеких  существ,
перешептывающейся и переговаривающейся толпы. Рассерженной толпы.
     Вдруг звук усилился, стал громче. Не очень, чуть-чуть.
     И сразу  же оранжевый  свет  стал  ярче.  Тоже не очень, чуть-чуть. Как
будто дверку  печи, немного  приоткрытую,  отодвинули пошире. В  сарае стало
теплее.
     Чуть резче запахло серой.
     И  тут с дырой в  полу произошло что-то странное. По всему ее периметру
земля стала  откалываться  маленькими  кусочками  и  исчезать,  падая  вниз,
навстречу далекому таинственному свечению. Эти изменения тоже  не были очень
заметны. Диаметр ямы расширился не больше двух-трех сантиметров. Земля почти
сразу  успокоилась  и  перестала  сыпаться  вниз.  Яма  восстановила  четкие
очертания периметра. Все успокоилось.
     Но теперь яма стала больше.


     Двадцатисантиметровый  парапет для  Ребекки  был то  же,  что  цирковой
канат.
     Хорошо  еще, что парапет не успел обледенеть. Ветер сметал отсюда снег,
не давая ему уплотняться и превращаться в ледяную корку.
     Полуприсев,  Ребекка балансировала на  парапете в  полной  уверенности,
что, если бы не Джек, ее бы давно уже сдуло.
     Она старалась отключиться от ветра,  от  снега, от пропасти под ногами,
старалась не  отводить взгляд от крыши соседнего  дома, не думать ни  о чем,
кроме  того, что ей  надо  сделать прыжок.  Достаточный для того,  чтобы  не
просто допрыгнуть до парапета другого дома,  а перепрыгнуть его  и оказаться
на  самой  крыше. Если  она  немного не допрыгнет и попадет на эту  каменную
полоску, то, даже приземлившись на обе ноги, не удержит равновесие. И  тогда
коварный ветер либо  опрокинет ее  вперед, на крышу  дома, либо -- назад,  в
пустоту  между  зданиями. Ребекка  отгоняла  мысли  от  второго  варианта  и
старалась не смотреть вниз.
     Она напряглась и взмахнула руками.
     -- Давай!
     Джек отпустил ее, и Ребекка прыгнула в ночь, в ветер и снег.
     В ту секунду  ей  показалось,  что она  не вложила в  прыжок достаточно
силы, что не долетит до соседней крыши,  а ударится о парапет и упадет вниз,
в смерть.
     Она перелетела через  парапет. Приземлилась на крышу, но  не удержалась
на ногах  и  больно  опрокинулась  на  спину  --  достаточно  сильно,  чтобы
ушибиться, и не очень сильно, чтобы что-нибудь сломать.
     Когда  она встала на ноги, то увидела невдалеке  заброшенную клетку для
голубей. Голубятни на крышах домов не были в диковинку в этом городе. Клетка
была небольшой, метра два длиной, ею давно не пользовались, и уже через пару
лет она обещала превратиться в кучу хлама. Мост!
     -- Слушай, я нашла мост! -- закричала она Джеку.
     Ребекка заторопилась к находке  и смела снег с крыши клетки. Стал виден
хороший  толстый  кусок фанеры метра два  в длину. На такую удачу она  и  не
надеялась: теперь не нужно составлять переправу  из  досок! Фанера, покрытая
краской в несколько слоев, неплохо сохранилась и казалась достаточно плотной
не только для того, чтобы выдержать детей, но и Джека тоже.
     С  одного  бока клетки  отошла стенка,  и  это было как нельзя  кстати:
Ребекка  смахнула остатки снега  с  крыши клетки,  подцепила ее со свободной
стороны и с силой  потянула вверх.  Несколько  гвоздей сдались сразу -- сами
вылетели  из гнезд, а другие шляпками  прошли  сквозь  фанеру, оставшись  на
своих местах. За считанные секунды Ребекка справилась  с задачей:  в руках у
нее был крепкий лист фанеры.
     Она подтащила его к парапету.
     Оставалась проблема наведения моста.  Если бы она сразу подняла лист на
парапет, пытаясь передать другой его  край Джеку, ветер подхватил бы  фанеру
и, вырвав из ее рук, поднял в воздух, как воздушного змея.
     Пришлось дожидаться, пока ветер хоть на секунду стихнет. Уловив момент,
Ребекка  подняла импровизированный мост,  торопливо уложила один его конец и
протолкнула к протянутым  рукам  Джека.  Ветер тут же налетел снова, но мост
уже стоял.  Теперь  оба они держали фанеру  с двух концов, и  никакой,  даже
самый мощный, его порыв не сдвинул бы ее с места.
     Пенни отправилась в путешествие первой, чтобы подать пример брату.  Она
проползла  по  фанере на животе,  цепляясь  руками  за  края. Воодушевленный
увиденным, Дэйви спокойно повторил ее путь.
     Джек перебирался последним. Когда он находился на  мостике, некому было
придержать  его  дальний  конец.  Но Джек своим  весом  прижал  его  к обоим
парапетам. При очередном  затишье  он покинул фанерный  лист и помог Ребекке
перетащить его на их сторону.
     -- Что теперь? -- спросила она.
     -- Теперь надо уйти от них еще дальше.
     Используя  ту же  фанеру  и  тот же  маневр,  они  перебрались на крышу
следующего  дома,  затем  еще на одну, другую,  третью.  Шестое здание  было
значительно выше предыдущих, и их высотный вояж вынужденно  подошел к концу.
Гудели руки, натруженные тяжелым куском  фанеры-спасительницы,  который  они
таскали с собой.
     Когда они были на крыше пятого дома, Ребекка перегнулась  через парапет
и  посмотрела  вниз  с  высоты четвертого  этажа. На улице  было  достаточно
светло: горели два фонаря на углах квартала  и еще один -- посередине. Кроме
того, падал свет  из окон первого этажа. Она не увидела внизу ни души. Везде
только снег -- в сугробах на земле, в воздухе, где он напоминал  призраков в
белых балахонах. Может  быть, гоблины и притаились  где-то в  тени, но тогда
Ребекка все равно увидела бы их полыхающие огнем глаза. Такое не спрячешь.
     По зигзагам пожарной лестницы Джек спускался первым,  останавливаясь на
каждой  площадке,  чтобы  подождать Дэйви и Пенни.  Он  был готов подхватить
детей,  если  бы кто-то  из  них  оступился  на  скользких  от  снега и льда
ступеньках.
     Ребекка  спускалась последней. На  каждой площадке она останавливалась,
чтобы посмотреть на улицу: нет ли там этих  ужасных существ, не бегут ли они
через сугробы к основанию лестницы?
     Оказавшись  на  земле,  они сразу  же побежали в  сторону  от кирпичных
домов, к  перекрестку дорог. Добравшись до него, свернули  с Третьей  авеню,
сменив бег на быстрый шаг, двигаясь к центру города.
     Никто их не преследовал.
     Никто  не  нападал  на  них  из  темных  подъездов,  мимо  которых  они
проходили.
     Впервые  они  почувствовали   себя  в  относительной  безопасности.  Но
одновременно  с этим возникло ощущение того, что  они одни  во всем  городе.
Словно это был город, переживший Судный день.
     Ребекка никогда раньше не видела такого  сильного  снегопада. Свирепая,
ревущая снежная буря больше подходила арктическим просторам, а не Нью-Йорку.
Лицо у нее  задубело, потеряло  всякую чувствительность, глаза слезились,  и
тело ломило от непрерывной борьбы с яростным ветром.
     Они прошли уже больше  половины  пути к авеню Ленсингтона, когда  Дэйви
споткнулся и упал, не в силах идти дальше. Джек взял его на руки.
     Судя  по виду  Пенни, ее силы тоже быстро таяли.  Похоже, скоро Ребекке
придется нести Дэйви, чтобы Джек мог подхватить Пенни.
     Много ли они так  пройдут? Немного, черт побери. Им нужен  какой-нибудь
транспорт -- и побыстрее.
     Когда они добрались до магистрали, Джек подвел их к  стальной  решетке,
от которой  исходили струи  теплого  пара. Видимо, здесь  был вентиляционный
выход одной  из  подземных коммуникаций,  скорее всего, метро.  Джек опустил
Дэйви на  землю,  и мальчик устоял  на  ногах.  Но выглядел он  очень плохо:
бледное маленькое лицо, черные  круги под глазами.  У Ребекки сжалось сердце
от страстного желания  чем-нибудь помочь Дэйви, но  и  она была отнюдь не  в
блестящей форме.
     В холодную погоду замерзший человек вряд ли согреется у  вентиляционной
решетки, но Ребекка испытывала наслаждение, стоя у края решетки  и подставив
лицо благодатным струям теплого воздуха, -- возникала хотя бы иллюзия тепла,
а для них даже иллюзии было достаточно, чтобы хоть немного приободриться.
     -- Как ты себя чувствуешь? -- спросила Ребекка.
     -- Все нормально, просто я волнуюсь за Дэйви.
     Ребекку поразило мужество девочки.
     --  Нужна  машина. Только  когда мы будем  в машине  и когда поедем,  я
успокоюсь.
     Дэйви добавил:
     -- К-к-к тому же в-в-в ней б-будет тепло.
     Но те  машины,  которые они  видели, были  припаркованы  к  тротуару  и
отделены от проезжей части  снежным бруствером. Если какую-нибудь машину  ее
владельцы  и  бросили на  проезжей части,  она  давно была увезена аварийной
командой.
     Поблизости не было видно ни рабочих-уборщиков, ни снегоочистителей.
     Ребекка сказала:
     -- Если нам даже  попадется незаваленная  машина,  вряд  ли в ней будут
ключи, а на колесах цепи.
     --Я и не думал о таких машинах. Но  будь здесь телефон, я позвонил бы в
управление и попросил прислать за нами машину, -- ответил Джек.
     -- А там разве не телефон? -- показала Пенни на противоположную сторону
широкой магистрали.
     Джек напряженно вглядывался в темное пятно, привлекшее внимание дочери:
     -- Сквозь снег ничего не видно. Не исключено, что это таксофон.
     --  Давай  сходим и  проверим,  --  предложила  Ребекка.  Не успела она
договорить, как из решетки высунулась маленькая когтистая рука.
     Дэйви увидел  ее первым,  вскрикнул и  отпрыгнул в  сторону от  струйки
пара.
     Рука гоблина.
     И еще одна, у  ботинка  Ребекки.  Она  увидела под  решеткой горящие  в
темноте серебристо-белые глаза и тоже отпрыгнула назад.
     Появилась  третья,  четвертая рука. Пенни и Джек отскочили в сторону от
решетки. Внезапно  ее  металлическая конструкция задрожала,  приподнялась  с
одного края,  но встала на место.  Тут  же  другой край  решетки приподнялся
сантиметра на три,  но тоже упал обратно. Твари под  решеткой трудились  изо
всех сил, пытаясь расшатать и вытолкнуть ее.
     Сделать  это  было  не так-то  просто,  уличная  решетка была тяжелой и
массивной, но Ребекка не сомневалась, что  существа уберут ее со своего пути
и выскочат наружу, из темноты  и  пара. Джек, похоже, тоже понимал  это, так
как он подхватил Дэйви и побежал. Ребекка схватила Пенни за руку. Они бежали
по заснеженной улице, но  не так быстро, как бы им хотелось. Никто из них не
оглядывался.
     Впереди, на дальнем конце магистрали, из-за угла выехал джип с эмблемой
городской дорожной службы.
     Джек, Ребекка  и дети  бежали  к  центру  города,  а  джип  двигался  в
противоположную  сторону. Джек  рванул  навстречу  ему через  разделительную
полосу, стараясь перехватить джип.
     Ребекка и Пенни бежали за ним.
     Если даже водитель джипа видел их, он не подавал виду, не тормозил.
     Ребекка изо всех сил размахивала на бегу руками.
     Пенни кричала. Закричала и Ребекка.  К ним присоединился Джек. Отчаяние
придало им силы, отчаяние было в их крике: джип означал единственную надежду
на спасение.


     За  столом в  своей ярко  освещенной  кухне Карвер Хэмптон  раскладывал
пасьянс. Он  надеялся,  что  карточная головоломка  отвлечет его от мыслей о
зле, переполнившем город этой ночью, поможет перебороть  тяжкое чувство вины
и стыда,  поскольку  он палец  о палец не ударил,  чтобы остановить  зло. Но
карты не  помогали. Он  то и  дело отвлекался, смотрел в  окно, чувствуя там
присутствие чего-то  страшного. Вместо того  чтобы  ослабевать, чувство вины
становилось все острее и грызло его теперь беспрестанно.
     Он был Хунгоном.
     У него были определенные обязательства.
     И он не мог, не имел права мириться с этим злом.
     Черт возьми.
     Он включил  телевизор.  "Куинси".  Джек  Клугман  орал  на своих  тупых
начальников,  борясь  за  правду  и  демонстрируя  такое чувство  социальной
справедливости,  какое  и  не  снилось  матери Терезе.  Смотрелся он  скорее
суперменом, чем медицинским экспертом.
     В  "Династии" кучка богатых людей выставляла напоказ  свою  извращенную
беспринципную жизнь.
     Всякий  раз,  как  он  захватывал  несколько   минут  "Династии",   или
"Далласа", или какого-нибудь подобного сериала, Карвер спрашивал себя: "Если
настоящие  богачи в такой степени озабочены сексом, охвачены  жаждой  мести,
ревностью и желанием ударить  исподтишка, то откуда же у них берется время и
возможности делать деньги?"
     Он выключил телевизор.
     Он Хунгон.
     У него действительно есть определенные обязательства.
     Чтобы не думать об этом,  он взял  с  полки  в гостиной  книгу -- новый
роман Элмора Леонарда. Карвер любил  динамичные произведения этого писателя,
но  сейчас он  не  мог сосредоточиться на сюжете. Через две страницы  поймал
себя на том, что ничего не помнит и не понимает, и вернул книгу на полку.
     Он -- Хунгон.
     Вернувшись на  кухню, Карвер  подошел к телефону и нерешительно опустил
руку на трубку.
     Посмотрел  в  окно  и  содрогнулся --  огромная  черная ночь  ожила  от
переполнившего ее зла.
     Карвер снял трубку, послушал гудок.
     Телефоны  Доусона,  рабочий и  домашний,  лежали у  аппарата  на листке
бумаги. Карвер вгляделся в цифры домашнего телефона лейтенанта и набрал его.
     Раздалось несколько  длинных  гудков.  Хэмптон уже  собирался было дать
отбой, когда вдруг на другом конце провода подняли трубку. Но в трубке  было
полное молчание.
     Подождав несколько секунд, он произнес:
     -- Алло?
     Никакого ответа.
     -- Есть здесь кто-нибудь?
     Опять ничего.
     Вначале  Карвер  подумал, что  либо  он ошибся  номером,  либо на линии
неполадки, но,  когда он  уже собирался  положить трубку, его вдруг пронзило
иное, пугающее ощущение. Он  почувствовал  присутствие зла  на  другом конце
провода. Присутствие дьявольского существа, чья адская энергия по телефонной
линии перетекала к нему, к Хэмптону.
     Его  прошиб  пот.  Сердце  у него бешено забилось. Он почувствовал себя
словно вымазанным грязью.
     Бросил  трубку на место, вытер о брюки  мокрые  ладони,  но это мерзкое
ощущение не проходило. Хэмптону казалось, что руки у него нечисты из-за того
только,  что держали трубку,  на несколько секунд связавшую его  с  какой-то
адской  тварью в квартире Доусона.  Он подошел к раковине и  тщательно вымыл
руки.
     Существо в квартире  Доусона было из числа тех, кого Лавелль  вызвал из
Ада  для выполнения своих грязных  замыслов.  Но что делало  оно  в квартире
лейтенанта? Неужели  Лавелль настолько безумен, что направил  силы  тьмы  не
только против Карамацца, но и против полиции, расследующей эти убийства?
     Хэмптон  подумал,  что  будет в  ответе,  если  что-нибудь  случится  с
лейтенантом Доусоном. Ведь он, Хунгон, отказался ему помочь.
     Вытирая бумажной салфеткой мокрое  лицо и шею, Карвер начал прикидывать
возможные варианты развития событий и свои действия в них.


     В джипе городской дорожной службы было только два человека, поэтому для
Пенни,  Дэйви,  Ребекки  и Джека места  было достаточно. Водитель,  здоровый
веселый мужчина с дружелюбным румяным лицом, широким носом и большими ушами,
представился Бертом.  Он внимательно изучил  полицейское удостоверение Джека
и, удовлетворенный подлинностью  документа, сказал, что рад  доставить их  в
полицейское управление, где Джек рассчитывал взять другую машину.
     Внутри джипа было восхитительно тепло и сухо.
     Как только двери машины закрылись и она двинулась в путь, Джек  немного
успокоился.
     Но,  когда  они  разворачивались  посередине магистрали, партнер Берта,
веснушчатый  молодой парень по  имени  Лео  увидел,  как  с  противоположной
стороны улицы что-то движется по снегу прямо к ним.
     Он сказал:
     -- Эй, Берт, погоди-ка. Что это там, кошка?
     -- Ну и что, даже если кошка? -- спросил Берт.
     -- Но ведь в такую погоду кошки не гуляют.
     -- Кошки гуляют, где и когда им заблагорассудится. Ты же любишь кошек и
знаешь, насколько они своенравны.
     Лео возразил:
     -- Но ведь в такой холод она околеет на улице.
     Джип закончил разворот. В  тот  момент, когда  Берт  притормозил,  Джек
через боковое окно вгляделся в неясную тень, прыгавшую по сугробам.
     Она передвигалась с кошачьей грацией.
     Позади этого  существа  могли  быть  и другие.  Не  исключено, что  тут
собралась  вся эта кошмарная  шайка, но сказать с уверенностью было  сложно.
Как бы там ни было, похожий на кошку и привлекший внимание Лео первый гоблин
был уже в десяти-пятнадцати метрах от машины.
     Лео сказал:
     -- Слушай, останови на секундочку, я выйду и подберу эту бедную киску.
     --  Нет,  побыстрее отъезжайте  отсюда! Это, черт  побери,  никакая  не
кошка! -- выкрикнул Джек.
     Удивленный Берт оглянулся на него через плечо.
     Пенни, как автомат, стала выкрикивать ту же фразу.
     К ней присоединился Дэйви:
     -- Не пускайте их внутрь, не пускайте их сюда, нет, не пускайте!
     Прижавшись  лицом  к  окну  своей  дверцы и вглядываясь в  темень,  Лео
произнес:
     -- Господи, да вы правы, это никакая не кошка.
     -- Давай быстрее! -- закричал Джек.
     В этот момент существо прыгнуло и ударилось в стекло перед самым  лицом
Лео.
     Стекло треснуло, но не разбилось.
     Лео взвизгнул, подпрыгнул, отпрянув от окна и навалившись на Берта.
     Берт резко нажал на газ.  Мотор взревел, и колеса начали прокручиваться
на месте.
     Ужасное существо прилипло к треснувшему стеклу.
     Пенни и Дэйви закричали. Ребекка старалась отвлечь их от монстра.
     Он же смотрел  на  всех своими  горящими глазами.  Чувствуя  жар  этого
нечеловеческого взгляда, Джек  боролся с  сильным искушением разрядить  свой
револьвер в мерзкую тварь, хотя уже знал, что убить ее не сможет..
     Шины наконец нащупали твердую почву, и джип рванулся с места.
     Берт одной рукой держал руль, а  другой  отталкивал от себя Лео, но тот
не собирался менять позу.
     Гоблин лизал стекло своим черным языком.
     Джип  был  уже  совсем  близко  с  разделительным  барьером  посередине
магистрали, и тут его начало заносить.
     Джек закричал:
     -- Черт побери, держи машину!
     --  Я  не могу управлять, когда  он  вцепился в меня, --  ответил Берт,
указывая на Лео.
     Он  всадил локоть  в  бок напарника с достаточной силой, чтобы добиться
результата, которого  не дали предыдущие толчки. Лео  немного придвинулся  в
сторону окна.
     Кошкоподобная тварь оскалилась, засверкали два ряда заостренных зубов.
     Берту удалось  справиться с машиной  буквально за секунду до того,  как
она могла удариться о барьер. Он снова нажал на газ.
     Мотор взревел.
     Вокруг них взлетели вихри снега.
     Лео издавал какие-то странные всхлипывающие звуки, дети кричали, а Берт
зачем-то начал сигналить, будто  рассчитывая этим звуком испугать и отогнать
гоблина.
     Джек  встретился  взглядом  с Ребеккой  и  подумал, что  у него самого,
наверное, такое же растерянное лицо, как и у нее.
     В конце концов тварь не удержалась на стекле и полетела в сугроб.
     Лео пробормотал:
     -- Боже милостивый!
     И только тут неуверенно занял свое сиденье.
     Джек посмотрел в заднее окно. Из снежной пелены появились другие твари.
Кошмарные существа прыгали  вслед за машиной,  но не могли за ней угнаться и
быстро отставали.
     Вскоре они исчезли из виду.
     Они все равно оставались в городе. Где-то рядом.
     Везде.


     Снова сарай.
     Тот же жаркий, сухой воздух.
     Запах Ада.
     И снова оранжевый свет стал ярче,  чем прежде. Ненамного, чуть-чуть.  И
воздух стал  чуть  горячее,  и шум,  исходящий из ямы, стал более  громким и
злым, хотя по-прежнему больше напоминал шепот, чем крик.
     Опять  земля по краям ямы стала крошиться и  сыпаться  вниз,  исчезая в
пульсирующем оранжевом свечении. Когда диаметр ее вырос на пять сантиметров,
все успокоилось.
     Яма стала больше.



     Вы знаете, Толстой, как и я, не
     увлекался всяческими суевериями
     вроде наук и медицины.
     Джордж Бернард Шоу
     Непризнание суеверий само по себе суеверно.
     Фрэнсис Бэкон




     В подземном гараже полицейского управления  горел неяркий свет, в углах
было  темно.  Тени  громоздились  на  стенах,  подобно   плесени,  заполняли
промежутки между машинами, облепили бетонный  потолок,  наблюдая  сверху  за
всеми.
     Сегодня Джек боялся гаража.  Сегодня вездесущие тени казались  живыми и
враждебными,  подкрадывались   поближе  с   осторожностью  и  расчетливостью
разумного существа.
     Ребекка и дети, видимо, чувствовали  то же самое. Они прижались друг  к
другу и тревожно, напряженно озирались вокруг.
     Джек  старался внушить  себе,  что  пока  все идет  нормально. К  этому
моменту  гоблины наверняка потеряли  их след. По крайней мере,  говорил себе
Джек, сейчас мы  в безопасности. Но, думая  так,  чувствовал он совсем иное.
Мысли и чувства были диаметрально противоположны.
     Этой ночью по гаражу дежурил Эрни Пьюкас.  У  него  были густые  черные
волосы,  зачесанные  назад,  и  тонкие  усики,  странно   примостившиеся  на
массивной верхней губе.
     Похлопывая по заявке в журнале, Эрни сказал:
     -- Но ведь вы уже взяли по машине.
     Джек настаивал:
     -- Нам нужны еще две.
     -- Это противоречит инструкции, и я...
     Ребекка не выдержала:
     -- К черту инструкции, дайте нам машины! Сейчас же!
     -- А где те две, которые вы уже получили? Вы их что, разбили?
     Джек ответил:
     -- Конечно, нет. Просто они не на ходу.
     -- Поломки?
     -- Да нет, застряли в снегу, -- соврал Джек.
     Возвращаться за машинами  к ее квартире  или  к  Джэмисонам  нельзя  --
несомненно, исчадия ада поджидают их в этих местах.
     Эрни переспросил:
     -- В снегу? И все? Ну, тогда мы пошлем техничку, она вытащит вас.
     Джек, всматриваясь в темные углы гаража, проговорил с нетерпением:
     -- У нас нет времени. Две машины нужны нам прямо сейчас.
     -- Но в инструкции сказано...
     Ребекка вмешалась в их разговор.
     --  Послушайте,  по-моему,  специальной группе  по  расследованию  дела
Карамацца было выделено несколько машин, разве не так?
     Эрни ответил:
     -- Конечно, но ведь...
     -- Разве они не стоят сейчас здесь, пока не востребованные?
     -- Да,  до сих  пор ими  никто  не пользовался,  кроме  вас.  Но, может
быть...
     -- А кто руководит группой? -- требовательно спросила Ребекка.
     -- Ну... вы. Вы оба.
     --  Так  вот,  у нас срочное  дело, связанное  с делом Карамацца, и нам
нужны эти машины.
     -- Но  вы  уже  получили машины,  а инструкция  гласит,  что вы  должны
представить рапорт об их поломке или утрате, прежде чем можете получить...
     Ребекка гневно прервала его:
     -- К черту эту вонючую бюрократию! Сейчас  же давайте  нам новые тачки,
или, видит  Бог, я  вырву  ваши  маленькие усики, заберу ключи и сама возьму
машины.
     Эрни уставился на  Ребекку  широко  раскрытыми глазами, пораженный  как
самой угрозой, так и напором, с которым все это было сказано.
     Теперь Джек рад был увидеть в Ребекке грозную амазонку.
     -- Быстрее! -- И она двинулась к Эрни.
     Эрни засуетился. И достаточно расторопно.
     Пока они  ждали  у будки  диспетчера первую  машину,  Пенни  переводила
напряженный  взгляд  из  одного  темного  угла в другой. Снова  и  снова  ей
казалось,  что  они  здесь,  в  темноте:   какое-то  движение   между  двумя
патрульными машинами; какое-то волнение во тьме позади полицейского фургона;
какая-то злая тень в этом черном  углу; зоркая, голодная тень прячется среди
обыкновенных теней  вон в том  углу; какие-то передвижения позади лестницы и
возле лифта; что-то по-воровски крадется по темному потолку и...
     "Прекрати! Это всего  лишь воображение! -- скомандовала  себе Пенни. --
Если бы здесь были гоблины, они бы уже давно напали на нас".
     Дежурный  вскоре вернулся на слегка помятом  голубом  "Шевроле"  --  на
машине  не было полицейских знаков, но имелась большая антенна,  указывающая
на наличие рации. Эрни поспешил за второй машиной.
     Джек и Ребекка тщательно  осмотрели все внутри, желая удостовериться  в
отсутствии гоблинов.
     Пенни не отходила от  отца. Она знала, что им  предстоит  расстаться --
этого  требовал план  их дальнейших действий. Она, Дэйви и Ребекка несколько
часов   будут  ездить   по   главным   магистралям   города,  где   работают
снегоуборочные машины  и где  шансы  забуксовать  минимальные. Застревать  в
снегу им нельзя, гоблины придут, как только они остановятся. Их безопасность
-- постоянное движение. Папа в это время поедет в Гарлем, чтобы повидаться с
человеком  по  имени  Карвер  Хэмптон,  который,  вполне  возможно,  поможет
разыскать Лавелля. Затем папа займется этим проклятым колдуном. Папа уверен,
что  он  вне  опасности. Он  говорит, что  по  какой-то  непонятной  причине
заклинания Лавелля не оказывают на него никакого действия,  поэтому для него
надеть наручники на Лавелля  не сложнее и  не опаснее, чем на любого другого
преступника.  Пенни  так  хотелось  верить,  что  он  прав,  но  сердцем она
чувствовала, что может никогда больше не увидеть отца.
     Настало время  отправляться  в  путь.  Пенни старалась не плакать и  не
виснуть  на  отце.  Она  мужественно забралась  в машину  вместе  с  Дэйви и
Ребеккой.  Уже  выезжая из  гаража по пандусу, она оглянулась. Отец махал им
рукой.  Они  выехали на улицу, свернули  направо, и  отец  скрылся  из виду.
Начиная с этого момента Пенни казалось, что он уже мертв.


     Глубокой ночью Джек припарковал машину перед магазином Хэмптона. Начало
первого. Зная, что Карвер  жил над лавкой, он решил, что у жилого  помещения
должен быть отдельный вход. Джек обошел дом и убедился, что он прав.
     Весь второй этаж был освещен. Светилось буквально каждое окно.
     Стоя спиной к ветру,  Джек  нашел кнопку  звонка  сбоку от двери. Он не
удовлетворился коротким звонком, а  не отнимал  палец от кнопки,  так что он
даже  заныл  от напряжения.  Джек слышал  звонок даже сквозь закрытую дверь,
внутри,  должно  быть,  хорошенькая какофония.  Если  Хэмптон увидит Джека в
глазок и  решит не открывать,  то ему  лучше надеть  пару хороших наушников.
Через  пять  минут  голова   у  него  заболит,  а  через  десять  --  начнет
раскалываться. Если и это  не подействует, Джек  продолжит  операцию: найдет
пару кирпичей, бутылок  или других тяжелых  предметов  и  будет бросать их в
окна Хэмптона.  Его  не  пугала  перспектива  быть обвиненным  в  превышении
служебных полномочий, его не  пугала даже угроза потери полицейского значка.
Он уже переступил грань вежливых просьб и цивилизованных разговоров.
     К его удивлению, дверь раскрылась тут  же,  и на  пороге  возник Карвер
Хэмптон.  Джеку он  показался выше и массивнее обычного. Он не хмурился, как
можно было ожидать, а улыбался. Такое впечатление, что даже рад неожиданному
визиту.
     Прежде чем Джек открыл рот, Хэмптон воскликнул:
     --  С  вами  все  в  порядке?!  Слава  тебе Господи!  Спасибо, Господи!
Входите. Вы не представляете, как я рад вас видеть. Проходите же, проходите,
не стойте на пороге.
     Небольшая прихожая  за дверью сразу  упиралась  в лестницу. Джек  вошел
внутрь, а Хэмптон запер входную дверь, не переставая говорить:
     --  Господи, как я  волновался!  С вами  все в порядке? Похоже, что да.
Скажите, ради Бога, что с вами все в порядке!
     Джек ответил:
     -- Со мной все в порядке, но  пришлось туго. Я  должен о многом  с вами
поговорить...
     --  Пойдемте наверх и расскажете мне все,  что случилось, до мельчайших
подробностей.  Я  знаю,  что  это ночь сплошных  событий,  я  их  все  время
чувствовал.
     Стягивая  на ходу заледенелую обувь и поднимаясь  за Хэмптоном по узкой
лестнице, Джек сказал:
     -- Должен  вас предупредить: я  пришел сюда за помощью, и  вы  поможете
мне, хочется вам этого или нет.
     Ответ Хэмптона удивил Джека:
     -- С огромным удовольствием. Я сделаю все, что смогу. Абсолютно все.
     Наверху они оказались в уютной гостиной с множеством  книжных  полок  у
одной  стены  и  вышитым гобеленом  -- на  другой.  Пол закрывал  прекрасный
бежево-голубой восточный ковер. Четыре роскошные настольные лампы с цветными
стеклянными абажурами  расставлены были по  комнате с таким мастерством, что
их красота открывалась  отовсюду, откуда  бы на них ни смотрели. Два больших
торшера стояли возле двух больших  кресел. Все светильники  были включены, а
там,  где все-таки  ложились  тени, стояли  связки свечей.  Их было не менее
пятидесяти.
     Хэмптон заметил, что свечи удивили Джека, и пояснил:
     --  Сегодня  ночью,  лейтенант,  в городе два вида  темноты. Первый  --
просто отсутствие света.  А  второй --  это  физическое  присутствие высшего
сатанинского зла. Он связан с первым и прикрывается им. Эта тьма -- здесь, в
городе!  Поэтому  я  не хочу, чтобы  в  такую ночь рядом со  мной были  хоть
какие-то  тени. Никто не знает, когда с виду безвредная тень может оказаться
чем-то совсем другим, странным и опасным.
     Раньше  Джек не принял  бы всерьез предостережения Карвера Хэмптона.  В
лучшем случае  он бы подумал, что с парнем  не все в  порядке, что он просто
сумасшедший. Теперь же он  ни секунды не сомневался в  истинности всего, что
говорил  Хунгон.  Правда,  Джек  не  боялся,  что  тени  схватят  его  вдруг
неосязаемой, но тем не менее смертельной  хваткой. Однако сегодняшний  вечер
научил его многому,  он уже  не исключал и  такую возможность. Так что яркий
свет -- это то, что нужно.
     Хэмптон вздохнул:
     --  Вы, кажется,  сильно замерзли.  Давайте ваш  плащ, я повешу его над
батареей. И перчатки тоже. Присаживайтесь, я принесу вам немного бренди.
     Джек ответил, не расстегивая плаща и не снимая перчаток:
     -- У меня нет времени на бренди. Я должен найти Лавелля. Я...
     --   Чтобы   найти   и   остановить   Лавелля,   следует   основательно
подготовиться, а это  займет  у  вас  некоторое  время.  Только полный дурак
бросится  в эту бурю, имея за душой лишь  расплывчатый  план  действий. А вы
явно  не  дурак,  лейтенант. Так что давайте  плащ. Я помогу вам, но  на это
потребуется не пара минут.
     Джек вздохнул, вылез из своего тяжелого плаща и подал его Хунгону.
     Через  несколько минут он сидел в кресле, обхватив руками бокал с "Реми
Мартен". Ботинки  и носки его лежали на батарее, и впервые за весь  вечер он
почувствовал тепло в ногах.
     Хэмптон повернул  рычажок на полке камина, сунул туда  длинную спичку и
зажег газ. Между искусственных керамических бревен заполыхал огонь.
     Хэмптон пояснил:
     -- Не столько для тепла, сколько для того, чтобы еще отогнать тьму.
     Спичку он затушил и бросил в  медную пепельницу на  столе. Сел в другое
кресло, напротив Джека. Их разделял чайный столик, на котором находились два
красивых хрустальных изделия фирмы "Лалик": шар  с зелеными ящерицами вместо
ручек и высокая ваза с горлышком-амфорой.
     Хэмптон начал:
     -- Если я составляю план действий, то придется рассказать все, что...
     Джек не дослушал фразу до конца.
     -- Вначале я задам несколько вопросов.
     -- Хорошо.
     -- Почему вы отказались помогать мне раньше?
     -- Я уже объяснял: испугался.
     -- А сейчас не боитесь?
     -- Даже больше, чем раньше.
     -- Тогда почему же хотите помочь именно сейчас?
     -- Я виноват, и мне стыдно за себя.
     -- Здесь должно быть что-то еще.
     --  Вообще-то  вы  правы.  Видите  ли,  будучи  Хунгоном,  я  регулярно
обращаюсь  к добрым богам  Рады за  помощью  --  и себе, и моим клиентам,  и
знакомым. Именно боги придают силу моим заклинаниям. В ответ на это я должен
противостоять  злу повсюду, где встречу его,  в любом обличье, в том числе в
лице служителей Конго и Петро. Я же сегодня уклонился от своих обязанностей,
нарушил все свои обязательства перед богами.
     --  Если  бы  вы снова  отказали  мне в  помощи...  стали бы боги  Рады
помогать вам в дальнейшем? Или они бросили бы вас, лишили магической силы?
     -- Надеюсь, они бы не отказались от меня.
     -- Но это возможно?
     -- Теоретически да.
     --  Так  что  в  определенной  степени  вы  преследуете  и  собственные
интересы? Это очень хорошо. Мне это импонирует. Так спокойнее.
     Хэмптон  опустил  глаза, посмотрел на  свой  бокал,  затем снова поднял
взгляд на Джека:
     -- Я  должен помочь  вам  еще  по одной  причине: ставка  в  этом  деле
оказывается куда выше, чем я думал сначала, когда указал вам на дверь. Желая
сокрушить  клан Карамацца, Лавелль  приоткрыл  Ворота Ада  и выпустил группу
дьявольских созданий, которые совершают убийства  за него. Это  сумасшедший,
глупейший, болезненно  горделивый  шаг  с  его  стороны,  пусть  даже  он  и
считается сильнейшим Бокором. Он  ведь мог вызвать дух дьявола и послать его
разбираться с Карамацца.  Не  было  необходимости  открывать  Ворота  Ада  и
вызывать эти страшные существа в их  физической форме. То, что он сделал, --
сумасшествие! В данный момент Ворота только  чуточку приоткрыты,  и  Лавелль
держит пока ситуацию  под контролем. Я чувствую  это посредством осторожного
использования моей собственной силы. Но в очередном приступе безумия Лавелль
может  раскрыть Ворота  настежь -- просто ради удовольствия. Или он устанет,
ослабеет,  и силы  на другой стороне  Ворот сокрушат их помимо  его воли.  В
любом  из  случаев полчища  чудовищ ринутся в  этот мир  и  устроят кровавую
резню, убивая честных, справедливых,  достойных людей.  Выживут только злые,
но они очень скоро поймут, что тоже оказались в аду, только на Земле.


     Ребекка проехала по авеню  Америка почти до Центрального парка, сделала
запрещенный разворот  на перекрестке и опять направилась к центру города, не
опасаясь   машин.   Кое-какой  транспорт   на   улицах,   правда,   был   --
снегоуборочный,  медпомощи, даже  несколько радиотакси. Но по большей  части
дороги были  пустынны.  Везде  только  снег.  Снежный  покров  достигал  уже
тридцати сантиметров,  а метель все не  унималась. Дорожной разметки не было
видно даже там, где прошли снегоуборочные машины -- их щетки, руки-лопаты не
доходили до асфальта. Водители не обращали внимания ни на дорожные знаки, ни
на светофоры, в большинстве своем залепленные снегом.
     Усталость у Дэйви наконец пересилила страх. Он заснул глубоким сном  на
заднем сиденье.
     Пенни бодрствовала, хотя глаза  у нее  были  красными от усталости. Она
стойко противилась сну, зная, что не уснет, если будет разговаривать. К тому
же ей казалось, что так легче отогнать гоблинов. Она гнала от себя сон еще и
потому, что, видимо, подходила к разрешению очень важного для себя вопроса.
     Ребекка никак не могла  понять,  что у девочки на  уме, и, когда  Пенни
добралась до этого вопроса, ее поразила проницательность ребенка.
     -- Тебе нравится мой папа?
     Ребекка ответила не колеблясь:
     -- Конечно, ведь мы же напарники.
     -- Я хочу спросить, нравится ли он тебе больше, чем просто напарник?
     -- Мы с ним друзья. И он мне очень нравится.
     -- Больше, чем друг?
     Ребекка отвела глаза от заснеженной дороги и встретила взгляд Пенни.
     -- А почему ты об этом спрашиваешь?
     -- Просто мне... любопытно.
     Не зная, что сказать, Ребекка снова перевела взгляд на дорогу.
     Пенни не отставала:
     -- Ну так что, больше, чем друг, да?
     -- А если это было бы так, ты бы очень расстроилась?
     -- Господи, да почему же?
     -- Правда?
     -- Ты  хочешь сказать, что я была бы  расстроена,  думая, что ты хочешь
занять место моей мамы, да?
     -- Ну, иногда возникает такая проблема.
     -- Но не со мной. Я любила маму и никогда  ее не забуду, но я знаю, что
она желает нам с Дэйви добра, а это возможно только в том случае, если у нас
появится вторая мама, а  то мы с  Дэйви  слишком повзрослеем  и не сможем ее
должным образом оценить.
     Ребекка  чуть не рассмеялась, услышав  наивное, доброе и в  то же время
поразительно   мудрое  высказывание  девочки.  Но   она  прикусила  язык   и
постаралась сохранить  обычное  выражение лица, боясь, что Пенни неправильно
расценит ее смех. Девочка была очень серьезна.
     -- Я думаю, это будет замечательно: ты и папа. Ему кто-то нужен. Ну, ты
знаешь... кто-то, кого он смог бы полюбить.
     -- Он очень любит вас с Дэйви. Я никогда еще не встречала отца, который
бы так сильно любил своих детей и так заботился о них.
     -- Я  это понимаю, но ему нужен кто-то,  кроме  нас.  Девочка помолчала
минуту, очевидно, над чем-то задумавшись, потом сказала:
     -- Как я понимаю, существует всего три типа людей. Первый --  это такие
дарители. Они  всегда дают, дают, дают и  ничего  не берут взамен. Таких  не
очень-то много.  Я думаю, что таких людей делают святыми через сто лет после
их  смерти.  Второй  тип  --  дарящие  и  берущие.  Их большинство.  Я тоже,
по-моему, отношусь к этому типу. Ну а в самом низу, на дне, те люди, которые
всю жизнь  только и делают, что берут, берут, берут, а взамен ничего никогда
никому  не дают. Так вот, я не хочу сказать, что папа -- чистый  даритель, я
прекрасно знаю, что  он не святой, но в то же время он и не дарящий-берущий.
Он что-то среднее между двумя первыми категориями, он отдает намного больше,
чем берет. Знаешь, он больше  любит  отдавать, а не брать. Ему нужно  любить
еще кого-то, кроме меня и Дэйви, потому что у него гораздо больше любви, чем
только для нас.
     Она вздохнула  и  покачала  головой,  выказывая  расстройство  и  почти
отчаяние.
     -- Я хоть что-нибудь толковое сказала?
     Ребекка ответила ей:
     --  Ты все говорила абсолютно  правильно,  поразительно  правильно  для
девочки одиннадцати лет. Ты очень верно все подметила.
     -- Почти двенадцатилетней, -- с достоинством уточнила Пенни.
     -- Для своего возраста ты на редкость разумна.
     -- Спасибо, -- серьезно ответила Пенни.
     Навстречу, с пересекавшей авеню Америка улицы, вырвался бушующий  поток
ветра  --  он нес мощный  снежный заряд  с  востока  на запад. Казалось, что
впереди  на  магистрали  выросла  белая  стена. Ребекка  сбросила  скорость,
включила дальний свет и осторожно проехала сквозь эту стену.
     -- Я люблю твоего отца.
     Сказав  это Пенни, она осознала вдруг, что еще не говорила этого самому
Джеку. Такое признание вырвалось у нее впервые  за последние  двадцать  лет.
Впервые после смерти  дедушки она призналась, что  кого-то любит. И  сказать
эти слова оказалось легче, чем она предполагала.
     -- Я люблю его, а он любит меня.
     -- Это просто сказка! -- с радостной улыбкой пропела Пенни.
     Ребекка улыбнулась в ответ.
     -- Да, это сказка.
     -- А вы поженитесь?
     -- Подозреваю, да.
     -- Вдвойне сказка!
     -- Нет, втройне.
     -- После  свадьбы я буду  называть тебя  мамой,  а не Ребеккой. Если ты
согласишься.
     Ребекка удивилась слезам, навернувшимся ей на глаза, и, проглотив комок
в горле, сказала:
     -- Я была бы очень рада этому.
     Пенни облегченно вздохнула и откинулась на своем сиденье.
     -- Я очень волновалась за папу, я боялась, что этот колдун может  убить
его. Но теперь, когда  я  знаю о тебе и  о нем... я думаю, это  поможет ему.
Очень важно, что теперь он будет идти домой не только ко мне и Дэйви, но и к
тебе. Я все еще за него боюсь, но не так сильно, как раньше.
     Ребекка ответила девочке:
     --  С  ним все будет хорошо. Вот увидишь,  с ним  все будет отлично. Мы
пройдем через эти испытания, и без потерь.
     Посмотрев на  девочку минуту  спустя, Ребекка увидела, что  она  крепко
спит.
     Она продолжала вести машину сквозь снежные вихри.
     Пенни уже не слышала, как Ребекка проговорила:
     -- Возвращайся домой, Джек. Ради Бога, возвращайся к нам домой.


     Джек  рассказал  Карверу   Хэмптону  все,   начиная   с  разговора   по
телефону-автомату  неподалеку  от "Рады" и  до  поездки  в гараж  за  новыми
машинами и решения кружить с детьми по городу на одной из машин.
     Пока Джек  рассказывал, Хэмптон  сидел неподвижно,  забыв о коньяке. Но
когда  Джек  замолчал, закончив  печальное повествование,  негр,  передернув
плечами, опрокинул в рот все содержимое бокала.
     Джек продолжил:
     -- Когда вы сказали, что эти существа пришли из ада, многие рассмеялись
бы, но только не я. Я вам верю, хотя и не могу представить, как  попали сюда
эти твари.
     При этих словах Хэмптон вдруг поднялся и нервно зашагал по комнате.
     - Я знаю, какой ритуал он  мог использовать. Это по силам только Бокору
высшего класса. На другого, менее сильного колдуна, древние боги не обратили
бы внимания. Чтобы осуществить ритуал,  Бокор должен сперва выкопать в земле
яму,  похожую  на  кратер,  глубиной   примерно  в  метр.  Бокор  произносит
определенные  заклинания, использует определенные  травы... и окропляет  яму
кровью кошки, крысы и человека. Когда он произносит последнее, очень длинное
заклинание,  дно  ямы  отдаляется от  него. Сверхъестественным  образом  яма
углубляется,   в  конечном  итоге  она   соприкасается   с  Воротами  Ада  и
превращается в своеобразный мост  от преисподней к земле. Из ямы поднимается
жар,  запах серы, и дно  ее постепенно  расплавляется. Когда Бокор  вызывает
демонов, через Ворота Ада они проникают в яму, а из нее -- на землю. На этом
пути они получают физическое обличье, дьявольское  обличье. Они  состоят  из
земли, через которую проходят.  Их туловища сделаны из глины. И тем не менее
они  мягкие,  а  главное  --  живые.  Из  описаний  я  могу  заключить,  что
встретившиеся  вам существа  были  малыми  демонами  или  просто воскресшими
порочными  людьми,  попавшими однажды  в ад и ставшими его слугами.  Старшие
демоны и древние злые боги были  бы крупнее и куда ужаснее  на вид,  намного
сильнее и агрессивнее.
     Джек заметил:
     -- Но и те "зверюшки", с которыми мы столкнулись, тоже были  достаточно
страшными.
     Хэмптон, вышагивая из одного угла в другой, уточнил:
     --  Существует  множество  древних  демонов,  которые   способны  убить
человека одним своим видом.
     Джек сделал глоток -- сейчас для него это было необходимо.
     -- Небольшие размеры встреченных вами существ, -- рассуждал Хэмптон, --
подтверждают мое предположение  о том, что Ворота  приоткрыты чуть-чуть. Эта
щель слишком мала для старших демонов и богов тьмы.
     -- И слава Богу!
     Карвер Хэмптон согласился:
     - Да, спасибо за это всем добрым богам.


     Ребекка не могла припомнить другой такой ночи. Ветер был таким сильным,
что раскачивал машину, и приходилось тратить немало сил на то, чтобы держать
руль.  "Дворники"  разметали снег по лобовому стеклу. Дети  спали, и Ребекке
было очень одиноко.
     Внезапно она услышала какой-то шум под днищем машины: тум-тум. Звук был
достаточно громким, чтобы она его зафиксировала, но не таким  сильным, чтобы
разбудить детей.
     И опять: тум-тум.
     Ребекка  посмотрела в  зеркало  заднего  вида,  пытаясь разглядеть,  не
наехала ли  она  на что-нибудь. Но заднее стекло было покрыто коркой льда, а
из-под колес вылетали такие снопы снега, что из-за них вообще ничего не было
видно.
     Она взглянула на  приборную доску: все  в  норме, все в порядке. Масло,
бензин, напряжение,  аккумулятор --  никаких  признаков  неполадок. Спокойны
сигнальные лампочки, на  месте стрелки приборов. Машина продолжала двигаться
сквозь метель. Видимо, подозрительный звук не связан с техникой.
     Ребекка проехала полквартала -- звук не повторялся.
     Затем еще один квартал, второй... Она начала помаленьку успокаиваться.
     Спокойно, не нервничай, остынь! Сейчас все нормально, и дальше все тоже
будет нормально. С тобой все  в  порядке. С детьми  тоже. И с машиной все  в
полном порядке.
     Тум-тум-тум...


     В камине плясали языки пламени.
     Лампы  со  стеклянными  абажурами горели мягким светом,  в углу мерцали
свечи, а в окна заглядывала черная ночь.
     -- Почему эти существа меня  не трогают? Почему  колдовство Лавелля  не
направлено против меня? -- спросил Джек.
     -- Тут может быть только один ответ: никакой Бокор не в силах повредить
добродетельному человеку. Такие люди хорошо защищены от злых сил.
     -- Что вы хотите сказать?
     -- Только то,  что сказал.  Вы --  добродетельный человек. На совести у
вас незначительные грехи.
     -- Вы, наверное, шутите.
     -- Нет. Всей  жизнью вы заработали иммунитет от темных сил, проклятий и
заклинаний колдунов. Даже такие, как Лавелль, не могут вас достать.
     -- Это какая-то ерунда.  --  Джек чуть не рассмеялся, представив себя в
роли святого. Это не для него.
     -- В противном случае Лавелль уже давно убил бы вас.
     --Я же не ангел.
     -- А я этого и не говорил. Конечно, вы не святой. Просто добродетельный
человек с чистой совестью. Этого вполне достаточно.
     -- Чепуха. Никакой я не праведник.
     -- Верно. Считать себя праведником -- большой грех, грех самовозвышения
и  гордыни.   Самодовольство,   непоколебимая   уверенность  в   собственном
превосходстве над  остальными людьми, отрицание своих ошибок  -- все это  не
ваш удел.
     -- Вы начинаете меня смущать, -- заметил Джек.
     -- Вот видите? Вы даже не страдаете тщеславием.
     Джек поднял свой бокал.
     -- А как быть с этим? Я выпиваю.
     -- Напиваетесь?
     -- Нет. Но зато я нецензурно ругаюсь, даже поминаю всуе имя Господне.
     -- Это мелкие грехи.
     -- Я не хожу в церковь.
     --   Посещение  церкви  не  главное.  Важнее  всего  ваше  отношение  к
окружающим.  Запомните  это.  Видимо,  поэтому  Лавелль  и  не  может ничего
поделать. Вы когда-нибудь воровали?
     - Нет, никогда в жизни.
     -- Обманывали людей в деньгах?
     -- Я всегда соблюдал свои интересы, но никогда никого не надувал.
     -- Вам приходилось брать взятки?
     -- Нет. Полицейский, берущий взятки, -- это уже не полицейский.
     -- Вы клеветник или сплетник?
     -- Нет. Бросьте эту ерунду.
     Джек подался немного вперед и, упершись взглядом в Хэмптона, спросил:
     --  А  как насчет убийств? Я убил  двоих.  Может  ли убийца  оставаться
добродетельным человеком? Думаю, что  не  может, и это сильно бьет по вашему
основному тезису.
     Хэмптон был ошарашен, но быстро пришел в себя.
     -- Я понимаю, вы имели в виду, что убили тех людей на службе,  во время
операции?
     -- Это  недостаточно  веская  причина  для  оправдания.  Убийство  есть
убийство, разве не так?
     -- В чем были виноваты эти люди?
     -- Первый сам был убийцей. Он ограбил  несколько магазинов, торговавших
спиртным, и  каждый раз убивал владельцев. Второй был  насильником. Двадцать
два изнасилования за полгода.
     --  Было  ли  необходимо убивать этих  людей?  Вы  могли  взять их,  не
прибегая к оружию?
     -- В обоих случаях они первыми открывали огонь.
     Хэмптон улыбнулся, и лицо его смягчилось.
     -- Самооборона -- это не грех, лейтенант.
     -- Да? Почему же мне было так плохо, после того как я нажимал на курок?
Оба  раза.  Я словно вымазался  грязью.  Бывает, мне  это  снится  --  тела,
разорванные пулями моего револьвера.
     -- Только добродетельный человек способен  испытывать угрызения совести
из-за убийства таких гадких животных, каких застрелили вы.
     Джек  покачал  головой. Он  не чувствовал никакого желания  смотреть на
себя новыми глазами.
     --  Я  всегда  считался обыкновенным средним  парнем, не хуже, но и  не
лучше других. Я подвержен тем же соблазнам, что и любой человек. Несмотря на
все, что вы тут наговорили, я вижу себя именно таким.
     Хэмптон сказал:
     -- И так  будет всегда. Скромность --  тоже  одна  из  добродетелей. Но
главное то,  что для  борьбы с Лавеллем  необязательно  верить,  что  вы  --
праведник. Главное -- быть таковым.
     Джек в отчаянии добавил:
     -- Внебрачная связь -- это ли не грех?
     --  Грех  только   в   том   случае,  когда  она   вызвана  сексуальной
распущенностью,  связана   с  прелюбодеянием,  изнасилованием,   сексуальная
одержимость греховна, поскольку нарушает закон, гласящий: "Всего в меру". Вы
одержимы сексом?
     - Нет.
     -- Прелюбодеяние -- грех, потому что оно нарушает брачные узы, является
предательством, жестокостью по  отношению к ближнему.  Когда ваша  жена была
жива, вы ей изменили хоть раз?
     -- Конечно же, нет. Я любил Линду.
     -- Перед вашей  женитьбой  или после нее  вы спали с чьей-нибудь женой?
Нет? Тогда  вы  невиновны в  прелюбодеянии.  А на насилие,  я  знаю,  вы  не
способны.
     --  Я  не  воспринимаю  вашу  идею  о  своей  праведности. Мне  от  нее
становится  плохо.  Слушайте, когда я был  женат на  Линде, я ее никогда  не
обманывал, но обращал внимание на других женщин, некоторые мне нравились,  я
хотел их. Пусть даже только фантазировал, но мысли мои не были чисты.
     -- Греховны не мысли человека, а его деяния.
     Джек твердо сказал Хэмптону:
     --Я--не святой.
     -- Повторяю:  чтобы  найти и  остановить  Лавелля,  вам  не надо  в это
верить. Достаточно того, что есть.


     Ребекка прислушивалась  к  машине  с растущей тревогой.  Теперь, помимо
периодического  постукивания,  внизу  раздавались   другие  звуки:  скрежет,
дребезжание, скрип. Не очень громкие, но от этого не менее беспокойные.
     Мы в безопасности, пока находимся в движении.  Ребекка затаила дыхание,
боясь услышать, как глохнет двигатель. Но звуки вновь прекратились.
     Она проехала четыре квартала под урчание мотора и свист ветра.
     Однако спокойствия как не  бывало. Что-то не  в порядке, вот-вот что-то
случится. Странно, но тишина и напряженное ожидание оказались  намного хуже,
чем  эти  непонятные звуки.  скрип. Не очень громкие, но  от этого не  менее
беспокойные.
     Мы в безопасности,  пока находимся в движении. Ребекка затаила дыхание,
боясь услышать, как глохнет двигатель. Но звуки вновь прекратились.
     Она проехала четыре квартала под урчание мотора и свист ветра.
     Однако спокойствия как  не бывало. Что-то не в  порядке, вот-вот что-то
случится. Странно,  но тишина и напряженное ожидание оказались намного хуже,
чем эти непонятные звуки.


     Связанный  со  смертоносными  существами,  которых он  вызвал  из  ямы,
Лавелль молотил пятками по кровати и царапал  пальцами темноту. Простыня под
ним промокла насквозь, но Лавелль не замечал этого.
     Он чувствовал запах детей Доусона. Они были очень близко.
     Ждать  осталось  недолго,  считанные  минуты.  А потом  будет  кровавое
убийство.


     Джек допил бренди, поставил стакан на столик и сказал:
     -- В вашем объяснении есть серьезный пробел.
     -- Что вы имеете в виду? -- заинтересовался Хэмптон.
     -- Если Лавелль не может уничтожить меня, потому что я добродетелен, то
почему же  он  готов нанести вред моим  детям?  Они  же абсолютно  невинны и
чисты. Они чертовски хорошие дети.
     -- С точки зрения богов, дети не могут считаться праведными. Они просто
невинны. Добродетель не дается от рождения, мы приобретаем ее, только прожив
праведно десятки лет,  сознательно  выбирая между добром  и  злом  в тысячах
ситуаций повседневной жизни.
     --  Вы хотите  сказать,  что Бог,  или  добрые  боги,  как  вам  больше
нравится, защищают добродетельных, но не безвинных?
     - Да.
     -- Невинные маленькие дети могут пострадать от этого чудовища,  а я  --
нет? Но это же неправильно, просто несправедливо, наконец!
     --  У  вас  слишком обостренное восприятие несправедливости, реальной и
вымышленной. Это потому, что вы -- добродетельный человек.
     Теперь уже Джек не усидел. Он вскочил и забегал из угла в угол. Хэмптон
спокойно наблюдал за ним.
     -- Меня угнетают эти споры!
     --  Здесь  моя  область,  а  не   ваша.   Я   --  теолог,  хотя  и  без
университетского  диплома.  Но  я  не  просто  любитель. Мои  родители  были
убежденными  католиками, а я в поисках  веры  изучил  все религии, большие и
малые. И только  после этого  убедился в реальности и эффективности магии --
единственной  веры,  которая всегда  старалась приспособиться к другим. Ведь
белая магия воспринимает элементы каждой веры, с которой вступает в контакт.
Возникает  синтез  многих  религиозных   доктрин,   противоположных  и  даже
враждебных друг другу,  как непримиримы между собой, к примеру, христианство
и иудаизм, культ  солнца и  пантеизм. Я имею прямое отношение к религии, так
что здесь не стоит со мной тягаться, лейтенант, и спорить тоже не стоит.
     -- А как с Ребеккой, моим  партнером? Ее  укусило одно из этих существ,
но она же, видит Бог, не злой и не испорченный человек?
     -- Существуют  разные степени  чистоты  и  доброты. Человек может  быть
совсем   неплохим,  но  и   не  добродетельным,   так  же,  как  не   всякий
добродетельный человек претендует на  святость.  Я имел  честь встретиться с
мисс Чандлер только однажды, вчера, но, судя по тому, что видел, считаю ее в
определенной степени замкнутой. Она избегает людей и отстраняется от жизни.
     -- У нее было очень тяжелое детство. Долгое  время она боялась полюбить
или хотя бы выказывать к другим сильные чувства.
     --  Вот-вот. Человек  не  может завоевать  расположение  Рады, получить
иммунитет против сил зла, если он  отгородился от жизни и избегает ситуаций,
когда надо делать выбор  между  добром и злом,  правильным и  ложным. Только
внутренняя готовность к выбору позволяет человеку стать добродетельным.
     Стоя у камина,  Джек согревался его  теплом,  как вдруг  язычки пламени
напомнили ему о глазницах гоблинов. Он повернулся к Хэмптону.
     -- Хорошо, допустим, я -- добродетельный человек.  Но как  это  поможет
мне найти Лавелля?
     -- Мы должны произнести определенные заклинания.  И еще вам потребуется
пройти через  обряд  очищения.  После  этого  боги  Рады  укажут вам путь  к
Лавеллю.
     -- Тогда не будем терять времени. Давайте начинать.
     Хэмптон поднялся из своего кресла. Человек-гора.
     -- Только не  очень  торопитесь  и  не идите  напролом. Нужно соблюдать
осторожность.
     Джек подумал о  Ребекке, о  детях, делающих круги  по городу,  чтобы не
попасть в лапы гоблинов, и сказал:
     -- Какая осторожность? Ведь Лавелль ничего не может мне сделать?
     -- Да, боги охраняют вас от колдовства, от сил зла и темноты. Искусство
Лавелля как Бокора в данном случае не срабатывает. Но ведь вы не бессмертны,
вас подстерегают все опасности  этого мира. Если Лавелль  готов  ответить за
преступления и предстать перед судом, он просто возьмет пистолет и выстрелит
вам в голову.


     На Пятой авеню из-под машины стало доноситься  какое-то скрежетание. На
этот раз  звуки  разбудили детей. Они  слышались уже не только  снизу,  но и
откуда-то из-под капота.
     Дэйви привстал, держась обеими руками за переднее сиденье, а Пенни села
и, моргая сонными глазами, спросила:
     -- Что это за шум?
     Ребекка ответила, что, скорее всего, это какие-то проблемы  с  мотором,
хотя машина двигалась вполне нормально.
     -- Это гоблины, -- сказал Дэйви голосом, полным ужаса и отчаяния.
     -- Не может быть, -- ответила Ребекка.
     Пенни заметила:
     -- Да, они под капотом.
     Ребекка, успокаивая их, сказала:
     --  С тех пор, как мы уехали из  гаража, мы ни разу не останавливались.
Они никак не могли попасть в машину, никак.
     Пенни нашла другой довод:
     -- Значит, они залезли в машину еще в гараже.
     -- Нет, они бы напали на нас прямо там.
     -- Может быть, они боялись папы.
     -- Боялись, что он им задаст, -- сказал Дэйви.
     -- Как он задал тому, который прыгнул на тебя там,  у дома тети Фэй, --
подхватила Пенни.
     --  Да, поэтому  гоблины решили прицепиться к машине снизу и подождать,
пока мы останемся одни.
     -- Пока папа не сможет защитить нас.
     Ребекка  знала, что они правы. Она не хотела признаться себе в этом, но
они были правы.
     Противные звуки сзади и спереди стали нестерпимо громкими.
     -- Они раздирают машину на части, -- сказала Пенни.
     -- Они хотят остановить машину! -- закричал Дэйви.
     Пенни задрожала:
     -- Они заберутся сюда. Заберутся, и мы ничего не сделаем.
     Ребекка резко приказала:
     -- А ну прекратите! Мы выберемся, они до нас не доберутся, нет!
     На доске приборов загорелась красная лампочка с указателем "масло".
     Машина перестала быть их убежищем. Теперь она превратилась в ловушку.
     -- Они не  доберутся до нас. Клянусь, я  не допущу. Говоря  эти  слова,
Ребекка  пыталась  больше убедить  себя, чем  детей.  Теперь  их перспектива
выжить становилась поистине призрачной.
     Впереди,  менее чем  в  квартале от  них, сквозь  слой падающего  снега
Ребекка  увидела собор  святого  Патрика.  Как  огромный  корабль в холодном
ночном море, массивное это строение занимало целый квартал.
     Ребекка подумала,  что демоны черной магии вряд ли посмеют проникнуть в
церковь. Они,  должно  быть,  немногим  отличаются от вампиров,  которых она
видела  в  фильмах.  Значит, и для них так  же ужасен должен  быть один  вид
распятия.
     Загорелась другая красная лампочка: перегрелся мотор.
     Несмотря на это, Ребекка  до отказа надавила на газ, и машина рванулась
вперед. Ребекка резко повернула и прямо по аллеям поехала к главному входу в
собор.
     Мотор зачихал.
     Если   надежда   на  собор  была   призрачная,  то  для  них  она  была
единственной.


     Обряд  очищения  требовал  полного  погружения   в   воду,   специально
подготовленную Хунгоном.
     Джек разделся в его  ванной.  Удивительно, он поймал себя на мысли, что
искренне  верит в колдовские ритуалы.  Поначалу он думал, что,  когда  обряд
начнется, ему станет смешно и неловко, но им овладели совсем иные чувства.
     Ванна была  необыкновенно длинной и глубокой, занимала  добрую половину
комнаты.  Хэмптон  пояснил,  что  выбрал  такую  специально  для  ритуальных
надобностей.
     Голосом, который казался  чересчур тонким  для  человека его габаритов,
Хэмптон начал читать молитвы и заклинания на смеси английского, французского
и  языков различных африканских  племен. Одновременно  куском  зеленого мыла
(Джеку  показалось,  что  это  "Весна в Ирландии")  он  нарисовал "веве"  на
внутренней поверхности ванны.
     Затем  наполнил  ее  горячей  водой, добавив  разных трав  и  порошков,
которые  принес из магазина:  высушенные  лепестки роз, три пучка  петрушки,
смесь  виноградных   листьев,  одну   унцию  сиропа  из  сахара,  миндаля  и
апельсиновых  цветков, порошок  из  лепестков  орхидеи, семь капель душистой
эссенции,  семь  разных  отполированных  камешков  из  водоемов  Африки, три
монетки, семь унций морской воды, взятой в  акватории Гаити,  щепоть пороха,
столовую ложку поваренной соли, лимонный сок и еще ряд каких-то компонентов.
     По  его  приказу  Джек  опустился  в пахучую  воду.  Она была  довольно
горячей,  почти кипяток, но он  стерпел.  Над ванной клубами поднимался пар.
Сев в воду, Джек убрал из-под себя монеты и камешки и ушел под воду так, что
снаружи осталась только голова.
     Хэмптон произносил заклинания еще несколько секунд, затем сказал Джеку:
     -- Погрузитесь в воду с головой и сосчитайте до тридцати.
     Джек закрыл  глаза, вобрал  побольше  воздуха  и съехал  на  спину.  Он
досчитал до десяти, когда ощутил вдруг какое-то покалывание во всем теле, от
головы до пяток. Секунда за секундой он чувствовал, что становится как-то...
чище.  И  не  только  телом,  но и душой,  сознанием. Дурные  мысли,  страх,
напряжение, злость, отчаяние -- все это постепенно вымывалось из него.
     В нем росла и росла готовность противостоять Лавеллю.


     Мотор заглох.
     Впереди неясно вырисовывался бруствер из снега.
     Ребекка  нажала  на  тормоза.  Они неожиданно  провалились,  но все  же
сработали.  Машина  с  грохотом врезалась в  гору  снега,  сильнее, чем  она
ожидала, но не настолько сильно, чтобы ушибить пассажиров. Тишина.
     Они были перед главным входом в собор святого Патрика.
     Дэйви вдруг сказал:
     -- У меня что-то внутри сиденья, оно прорывается.
     -- Что? -- вскрикнула Ребекка, оборачиваясь к мальчику.
     Он стоял  позади сиденья  Пенни, прижавшись к нему всем телом, но глядя
назад, на то место, где спал еще несколько минут назад. Ребекка вгляделась и
увидела,  как  что-то  движется  под  обшивкой  этого  сиденья.  Послышалось
сердитое шипение.
     Видимо, один из  гоблинов забрался в багажник. Теперь он  рвал  и кусал
обшивку сиденья, пытаясь проникнуть в машину.
     Ребекка сказала повелительным тоном:
     -- Быстро к нам,  Дэйви. Мы все выйдем  через дверь  Пенни и  как можно
быстрее, а затем побежим прямо в церковь.
     Издавая какие-то непроизвольные звуки, Дэйви перебрался вперед и уселся
между Пенни и Ребеккой.
     В  ту  же секунду  Ребекка  почувствовала толчок под  своими ногами  --
второй гоблин осуществлял прорыв через днище.
     Если пока было всего две твари  и они занимались тем,  что прокладывали
путь  в  салон машины,  можно было  попытаться  скрыться  от  них в  соборе.
Собственно, другого варианта у них не было. Оставался только этот.
     По  сигналу Ребекки Пенни распахнула свою дверцу и выпрыгнула на улицу,
в метель.
     Борясь с налетевшим ледяным ветром, Пенни поскользнулась на обледенелом
тротуаре, но, взмахнув  руками, кое-как сохранила равновесие и удержалась на
ногах. Сердце у нее неистово колотилось. Она была готова к тому, что гоблины
из-под машины  сразу  бросятся на нее, что  их  острые  зубы снова рванут ее
сапог и лодыжку. Но ничего подобного не случилось.
     Метель размывала свет уличных фонарей,  делая его неясным, как в ночном
кошмаре. Изломанная  тень Пенни бежала  впереди нее,  пока она  преодолевала
огромный  сугроб у края тротуара. Она  отчаянно  карабкалась на  эту снежную
гору,  сотворенную снегоочистительными машинами,  задыхаясь,  вовсю  работая
руками  и ногами. Снег  попадал ей в лицо,  забивался  в перчатки и ботинки.
Наконец она спрыгнула на тротуар, где снежный слой был тонким, и направилась
к собору,  не оглядываясь назад,  боясь  задержаться хоть на секунду,  боясь
снова увидеть всех  этих гоблинов, собравшихся  в вестибюле кирпичного дома.
Ступеньки,  ведущие к  главному входу  в  собор,  утонули в снегу, но  Пенни
ухватилась  за бронзовые перила и  продвигалась вдоль них,  как по указателю
пути. Вдруг она подумала, что  в такой поздний час собор  может быть закрыт.
Или  он  открыт  круглосуточно?  Если нет,  они погибли. Пенни  добралась до
центральной  двери,  взялась  за  ручку и  потянула  ее к  себе. Вначале  ей
показалось, что дверь закрыта, потом до нее дошло, что дверь просто тяжелая.
Она  ухватилась за ручку обеими руками,  потянула ее на себя что  есть силы,
распахнула дверь и только тогда обернулась назад.
     Дэйви уже  преодолел  две трети  ступеней.  Дыхание вырывалось из  него
вместе с  клубами белого  пара.  Выглядел он маленьким и хрупким, но явно не
сдавался.
     Ребекка скатилась  с кучи снега на тротуар,  но, оступившись, упала  на
колени.
     Два гоблина за ней уже добрались до вершины снежной горы.
     Пенни вне себя закричала:
     -- Они сзади! Быстрее!
     Упав на  тротуар и услышав крик Пенни,  Ребекка вскочила  на  ноги,  но
успела сделать лишь шаг, когда гоблины, один -- похожий на  ящерицу,  другой
-- на  кошку, обогнали ее,  даже не посмотрев  в ее сторону. Они не  тронули
Ребекку, она их абсолютно не интересовала. Им нужны были только дети.
     Дэйви  уже стоял у  дверей  собора рядом  с Пенни. Оба  что-то  кричали
Ребекке.
     Гоблины  достигли лестницы и промчались до ее половины за  какую-нибудь
долю  секунды, но  вдруг резко замедлили  движение, как  будто осознав,  что
приближаются   к  священному  месту.  Теперь  они   медленно   и   осторожно
перебирались с одной ступеньки, наполовину скрытой под толстым  слоем снега,
на другую.
     Ребекка крикнула Пенни:
     -- Зайдите в собор и закройте дверь!
     Но  Пенни  задержалась, надеясь,  видимо,  на  то, что  Ребекка  сможет
обогнать гоблинов. Однако, как медленно они ни двигались, гоблины взобрались
уже на самый верх лестницы. Ребекка снова крикнула Пенни, чтобы они уходили,
но девочка  колебалась.  Гоблины были на последней  ступеньке,  всего в паре
метров  от детей...  Вот  они  уже на верхней площадке...  Ребекка  отчаянно
закричала, и тогда Пенни толкнула  Дэйви внутрь собора и сама последовала за
ним, но на секунду задержалась в дверях, выглядывая наружу. Гоблины медленно
двигались  к  дверям  собора. Значит,  эти  чудовища  все же  могут войти  в
церковь.  Но,  видимо, в том  случае, если дверь  открыта. Ведь по легенде и
вампиры по приглашению могут входить  в дом, хотя вряд ли мифические вампиры
действуют  так  же,  как  эти  вполне  реальные  чудовища.  Рывком преодолев
половину  лестницы  и полагая, что  девочка не  слышит  ее  сквозь завывания
ветра, Ребекка еще отчаяннее закричала Пенни:
     -- Не бойся за меня! Закрой дверь, закрой дверь!
     Пенни неохотно потянула за собой тяжелую дверь -- в этот момент гоблины
добрались до самого порога.
     Тот, что был похож на ящерицу, в отчаянии прыгнул на дверь, отскочил от
нее, словно мячик от стенки, и снова оказался на ногах.
     Похожий на кошку сердито рычал.
     Оба существа  поскреблись в дверь,  но без особой решимости, как  будто
сознавая, что  проникнуть в собор  им  явно  не под силу. Чтобы открыть  эту
дверь, требовались силы более могущественные, чем у них.
     В  растерянности гоблины отошли от двери  и посмотрели на  Ребекку.  Их
горящие глаза казались здесь даже ярче, чем у тварей в квартире Джэмисонов и
в вестибюле кирпичного дома.
     Она спустилась на одну ступеньку.
     Гоблины направились за ней.
     Она слетела с лестницы, остановившись только на тротуаре.
     Обе твари стояли на лестнице и смотрели на Ребекку.
     Снежные  вихри  неслись  по  Пятой авеню с такой силой, что  напоминали
Ребекке наводнение, которое вот-вот захлестнет ее.
     Гоблины спустились на одну ступеньку.
     Ребекка  пятилась назад до тех пор, пока ее  не остановила снежная гора
на тротуаре вдоль проезжей части дороги.
     Гоблины спустились еще на одну ступеньку, затем еще на одну.




     Джеку,  который  дорожил  каждой  секундой,  обряд  очищения  показался
достаточно  длинным,  хотя  занял  он всего  две  минуты.  Хэмптон  дал  ему
маленькие пушистые полотенца с  какими-то  странными знаками  по углам. Джек
подумал, что он никогда не встречал материала, из которого они были сделаны.
     Одевшись,  он  последовал  за Карвером  Хэмптоном в  гостиную,  где  по
указанию хозяина встал в центр комнаты -- свет там был ярче всего.
     Хэмптон  начал  длинную  молитву, держа над  головой Джека "ассон".  Он
медленно двигал этим предметом сверху вниз, затем снизу вверх -- перед ним и
сзади него, вдоль позвоночника.
     Хэмптон  объяснил, что "ассон" --  погремушка из тыквы-горлянки -- была
его  личным   символом,  символом  Хунгона.  Горло   тыквы  служило  удобной
рукояткой, а  в широком ее  конце  были заложены  восемь небольших  камешков
разных цветов, поскольку число это означает вечность всего земного, является
символом  бессмертия.  Вместе  с   камешками  внутри   ритуального  предмета
находились  позвонки  змей  -- как  символы костей древних предков,  которые
пребывают в ином  мире и к которым можно обращаться за помощью. "Ас-сон" был
украшен разноцветными фарфоровыми колечками. Кольца, камешки и позвонки змей
издавали необычный, но приятный звук.
     Хэмптон потряс погремушкой  над головой  Джека, затем у его лица. Почти
целую минуту он пел заклинания на каком-то давнем африканском наречии и тряс
погремушкой-горлянкой возле сердца Джека. Затем Хунгон нарисовал погремушкой
в воздухе какие-то фигуры над руками и ногами Джека.
     Джек стал улавливать  какие-то новые запахи:  то лимона, то хризантемы,
то  магнолии. Каждый аромат стоял в воздухе  лишь несколько секунд, пока его
не  сменял  другой  -- апельсина,  розы, корицы. С  каждой  секундой  запахи
становились все сильнее, образуя приятные сочетания...  Клубника, шоколад...
Хэмптон  не  курил  благовоний,  не   открывал   пузырьков  с   духами   или
ароматизирующими веществами.  Казалось,  эти ароматы возникают сами по себе,
без всяких причин и ниоткуда. Грецкие орехи, сирень...
     Когда   Хэмптон  покончил  с   заклинаниями  и  опустил  "ассон",  Джек
поинтересовался:
     -- Эти восхитительные запахи, откуда они?
     --  Это  ароматические  эквиваленты  визуальных  образов,  --  объяснил
Хэмптон.
     Джек прищурился:
     -- Визуальные образы? Вы хотите сказать... привидения?
     -- Духи, добрые духи.
     -- Но я ничего не видел. -- Вы и не можете их видеть. Как я сказал, они
не  материализованы.  Они  дают  о себе знать запахами, что принято в  белой
магии.
     Мята.
     Мускатный орех.
     Хэмптон, улыбаясь, повторил:
     -- Добрые духи, посланцы Рады. Комната  полна ими,  и это означает, что
добрые боги поддерживают вас в борьбе с Лавеллем. Это очень хороший знак.
     Джек спросил:
     -- Значит, я найду Лавелля и остановлю его? Одержу над  ним победу? Это
заранее предрешено?
     Хэмптон ответил:
     -- Нет, совсем  нет. Это означает только, что вы пользуетесь поддержкой
Рады. Но Лавелля, в  свою  очередь, поддерживают боги тьмы. Вы оба -- орудия
высших сил. Кто-то победит, а кто-то проиграет. Предрешено лишь это.
     В углах комнаты пламя свечей угасало, превращаясь в искорки на кончиках
фитилей. Тени  ожили и  задвигались.  Вдруг  окна  задрожали,  и  все здание
заходило ходуном от  внезапного мощного порыва ветра. Несколько книг упало с
полок на пол.
     -- Злые духи тоже рядом, -- сказал Хэмптон.
     Приятные запахи, которыми благоухала комната, вдруг забил смрад -- вонь
зла, гниения и смерти.


     Гоблинам оставались две последние ступеньки. Метров пять отделяли их от
Ребекки.
     Она повернулась и бросилась от них прочь.
     Гоблины завизжали вслед  ей зло и ликующе. До Ребекки долетел холодный,
неестественный рык.
     Даже не оглядываясь, она знала,  что они бегут за  ней. Ребекка неслась
по тротуару, справа  от собора, словно направляясь  в  соседний квартал. Но,
пробежав метров десять, она резко  свернула  к  собору и  помчалась вверх по
ступенькам, вздымая фонтаны снега.
     Гоблины яростно завизжали.
     Ребекка пробежала половину лестницы, когда ящерообразная тварь настигла
ее и, прокусив джинсы, впилась зубами в правую ногу. Боль была нестерпимой.
     Ребекка закричала,  поскользнулась и упала на ступени.  Но и тут она не
остановилась: ползла вверх на животе, а "ящерица" висела у нее на ноге.
     Другая  тварь,  "кошка", прыгнула  ей на  спину и начала  рвать когтями
толстое пальто.  Быстро добралась  до  шеи, попыталась  вцепиться  зубами  в
Ребекку, но оторвала кусок воротника и шарфа.
     Ребекка уже почти доползла до верха лестницы.
     Со стоном схватила она кошкообразное отродье и рванула его от себя.
     Тварь укусила ее за руку.
     Ребекка отшвырнула ее в сторону.
     "Ящерица" все еще висела у  нее на  ноге,  вцепившись ей  в бедро  выше
колена.
     Ребекка наклонилась и схватила гадкое существо,  мгновенно получив укус
в  другую  руку.  Но она  все же  сумела  оторвать от себя это исчадие ада и
швырнуть его вниз.
     Издавая яростный визг, сверкая серебристо-белыми глазами, кошкообразный
гоблин вновь подбирался к Ребекке, держа на изготовку свое оружие  -- острые
когти и зубы.
     В  отчаянии Ребекка подтянулась к перилам, схватилась  за них и встала,
стараясь занять выгодную позицию. К счастью, ей удалось сильно пнуть гоблина
ногой: "кошка" вверх тормашками полетела в снег.
     Но тут на Ребекку бросилась "ящерица". Господи! Этому, похоже, не будет
конца. Ребекка  устала и ослабела,  ее начала одолевать какая-то сонливость.
Видимо,  в  местах  укусов гоблинов было  какое-то  дурманящее вещество. Она
повернулась к собору и, стараясь не  замечать боль, бросилась к двери, через
которую прошли Пенни и Дэйви.
     Ящероподобное существо, вцепившись в полу ее пальто, устремилось вверх,
намереваясь добраться до лица и на этот раз основательно заняться им.
     Вернулся похожий на кошку отброшенный гоблин и впился в ногу Ребекке.
     Когда Ребекка добралась до двери  и прижалась к ней спиной, силы совсем
покинули ее. Дышала она с большим трудом.
     Ситуация   повторилась.  У   входа   в  собор   гоблины  стали  вялыми,
неуверенными, как в случае с Пенни и Дэйви несколько минут назад. Ребекка на
это и  надеялась. Та ящерица, которая приготовилась к прыжку ей  в лицо, уже
не  была такой  быстрой  и  проворной, как раньше. Ребекка  успела  откинуть
голову назад, и когти твари  только оставили царапины на подбородке.  Теперь
Ребекка оторвала ее от себя и  из последних  сил отшвырнула в сторону улицы.
Затем сбросила с ноги кошкоподобное существо и пинком отправила его вслед за
адским напарником.
     Освободившись, она распахнула дверь и прошмыгнула внутрь собора святого
Патрика.
     Гоблины снаружи ударились было в закрытую дверь, но вскоре все стихло.
     Теперь она в безопасности. Это чудо.
     Ребекка, хромая, отошла от двери в полумрак вестибюля и мимо источников
со святой водой направилась в просторный высокий неф, с массивными колоннами
и рядами отполированных скамей для  прихожан. Огромные оконные  витражи были
темными и мрачными, как и положено в зимнюю ночь, и лишь в нескольких местах
тусклый свет уличных фонарей, попадая на синие или бордовые стекла, делал их
сапфировыми  или рубиновыми. Здесь все было  значительным  и внушало трепет.
Огромный орган с  тысячами труб  представал как копия самого собора. Большой
балкон для хора над главным порталом, каменные ступени,  ведущие  к  высокой
кафедре,  бронзовый  навес  над  ней --  все  массивное,  основательное, оно
рождало чувство безопасности и покоя.
     Пенни и Дэйви были  уже  в нефе.  Они  стояли в  центральном проходе на
уровне третьего ряда и  возбужденно говорили  что-то  молодому священнику. У
него  было удивленное  и недоверчивое лицо. Пенни  первой  увидела  Ребекку,
вскрикнула  и бросилась  к  ней.  Дэйви с  радостным  воплем  последовал  за
сестрой. Священник тоже пошел к Ребекке.
     Теперь их было четверо,  но теперь  им  не  нужна была  даже  армия: их
защищал собор. Здесь они были как в крепости, здесь их никто не мог достать.
Точнее, ничто. И это было их последнее прибежище.


     В машине перед  магазином Хэмптона Джек работал педалью газа, прогревая
двигатель. Он спросил у него:
     -- Вы  уверены,  что хотите  поехать  вместе  со мной?  Большой человек
ответил:
     -- Вовсе нет. У меня  нет никакого иммунитета  против Лавелля, как есть
он,  например,  у  вас. Я  бы  с удовольствием остался  в теплой квартире  с
зажженным светом, горящими свечами...
     --  Ну и оставайтесь. Вы же  сказали  мне  все, что  требуется  в нашей
ситуации. Вы сделали все возможное и ничего больше мне не должны.
     -- Я должник перед самим собой. Ехать с вами и при необходимости помочь
вам -- вот что  я сейчас должен делать, чтобы не оказаться  перед  еще одним
неправильным решением.
     Джек включил передачу, все еще придерживая машину педалью тормоза.
     -- Ну, хорошо. Но я не знаю, как буду искать Лавелля.
     --  Вы   просто  будете  чувствовать,  по   каким  улицам  ехать,   где
сворачивать. Благодаря обряду очищения вами теперь руководят высшие силы.
     -- Звучит неплохо, только я пока не чувствую этого руководства.
     --  Почувствуете,  лейтенант. Но  прежде всего, остановимся у  церкви и
наполним эти сосуды,  -- он поднял  два  небольших кувшина, -- святой водой.
Церковь будет кварталах в пяти по прямой отсюда.
     Джек сказал:
     -- Отлично, но у меня есть одна просьба.
     -- Какая?
     -- Не зовите меня лейтенантом, о'кей? Меня зовут Джек.
     -- Вы тоже можете говорить мне Карвер, если вам так нравится.
     -- Да, нравится.
     Они  улыбнулись друг другу. Джек отпустил тормоза, включил "дворники" и
выехал на улицу.
     Они вошли в церковь.
     В  вестибюле  было темно. Пустой  зал едва  освещали несколько  тусклых
огней да три или четыре свечи. Здесь пахло ладаном, но пахло и скипидаром --
видимо,  совсем  недавно  мастикой полировали достаточно обшарпанные скамьи.
Над алтарем выступало большое распятие.
     Хэмптон перекрестился и  преклонил колена.  Джек не был верующим, но он
вдруг   почувствовал   непреодолимое  желание  последовать  примеру   своего
спутника.  Ощущая  себя  в  эту  ночь  представителем   Рады,  он  испытывал
потребность  выказывать уважение всем  добрым богам, как бы их ни  называли.
Похоже, высшие силы действительно решили руководить  им,  как  это утверждал
Карвер.
     В мраморной купели неподалеку от них было совсем немного святой воды.
     Джек сказал:
     -- Мы не наполним даже один кувшин.
     Карвер протянул его Джеку.
     -- Не волнуйтесь. Попробуйте.
     Джек  опустил кувшин в  купель и провел им по дну, думая, что наберется
не больше половины, но был удивлен, обнаружив, что кувшин полон. Он удивился
еще больше, увидев, что воды в купели не убавилось.
     Джек посмотрел на Карвера в полном недоумении.
     Негр в ответ улыбнулся и подмигнул. Кувшинчик с водой он убрал в карман
пальто, а пустой протянул Джеку.
     И опять Джек наполнил сосуд, и опять воды в купели осталось столько же,
сколько было.


     Стоя у окна, Лавелль вглядывался в бушующую темноту.
     Он  отключился  от  связи с маленькими убийцами, у  них еще будет время
убить  детей Доусона, и жаль,  что он пропустит  такое зрелище.  Но  времени
оставалось в обрез.
     Джек Доусон  выходил  на  первый план. Он  направлялся сюда,  и никакая
магия не могла его остановить.
     Лавелль и сам не понимал, как  это произошло, так стремительно и помимо
него. Он терпел поражение? Возможно, он ошибся, наметив убийство детей. Боги
Рады  всегда  защищают  детей  и наказывают Бокоров, использующих свою  силу
против  них. Наказывают  жестоко.  В  таких  случаях надо быть осторожным  и
осмотрительным. Но он же, черт возьми, и был осторожным и осмотрительным! Он
не мог  припомнить ни одной ошибки.  Он был отлично защищен мощью всех богов
тьмы.
     Доусон приближался.
     Лавелль отвернулся от окна.
     Он прошел по темной комнате к комоду.
     Из верхнего ящика вынул автоматический "кольт" 32-го калибра.
     Доусон приближается? Отлично. Пускай идет.


     Ребекка  села на скамью и  закатала  правую штанину джинсов: пора  было
заняться ранами. Они  кровоточили,  но, похоже, обойдется без сильной потери
крови. Джинсы все-таки защитили ее от когтей и клыков -- ни артерии, ни вены
задеты не были.
     Молодой священник отец Валоцкий присел перед  ней на корточки. Вид  ран
явно испугал его.
     -- Как это случилось? Кто это сделал?
     -- Гоблины! -- Пенни и  Дэйви ответили в один голос  так, словно устали
объяснять одно и то же.
     Ребекка  стянула перчатки, на правой  руке у нее краснел свежий след от
укуса: четыре глубоких прокола.
     Они были бы еще глубже, если бы не перчатки.
     Два укуса  были на  левой руке,  один -- свежий, другой -- еще из  дома
Фэй.
     Отец Валоцкий спросил Ребекку:
     -- Почему у вас кровь на шее?
     Он  мягко  отклонил  голову  Ребекки,  чтобы  рассмотреть  царапину  на
подбородке.
     Она сказала:
     -- Ерунда. Немного жжет, но это несерьезно.
     -- Я думаю, вам необходима медицинская помощь. Пойдемте.
     Ребекка опустила штанину джинсов.
     Отец Валоцкий помог ей подняться.
     -- Лучше отвести вас в дом пастора.
     Она решительно отказалась:
     -- Нет, не надо.
     -- Это совсем рядом.
     -- Нет, мы останемся здесь.
     --  Но  это похоже  на укусы животных, их  надо обязательно обработать:
инфекция,  бешенство  и всякое  такое... Послушайте,  к  дому  пастора ведет
подземный проход.
     -- Нет, мы останемся здесь, в соборе, где имеем защиту.
     Она  жестом подозвала  Пенни и Дэйви, они подошли к ней  и прижались  с
обеих сторон.
     Священник всмотрелся в их лица и вдруг помрачнел.
     -- Чего вы так боитесь?
     Ребекка спросила:
     -- Разве дети ничего вам не рассказывали?
     -- Они говорили что-то о каких-то гоблинах, но...
     -- Это не просто болтовня, -- сказала Ребекка, сама удивляясь тому, что
отстаивает  сверхъестественное.  И  это она,  убежденная  атеистка.  Немного
поколебавшись.  она вкратце  рассказала  священнику  о Лавелле, об  убийстве
членов  клана Карамацца  и об адских существах, охотившихся за  детьми Джека
Доусона.
     Выслушав, священник ничего не сказал. Он уставился в пол и молчал.
     Ребекка спросила:
     -- Вы мне не поверили?
     Священник поднял на нее растерянный взгляд.
     -- Думаю, что вы это не выдумали, что верите в то, о чем рассказали, но
для меня всякое  колдовство -- это примитивные  дикарские  предрассудки,  их
культы.  Как священнослужитель Римской католической церкви, я  верю только в
одну Истину, которая гласит, что наш Спаситель...
     -- Вы верите в существование рая и ада?
     -- Конечно. Это же часть католического...
     --  Так  вот,  эти существа  явились сюда  прямиком из  ада.  Если бы я
сказала, что этих  демонов  вызвал  служитель Сатаны,  если  бы  ни разу  не
упомянула  о колдовстве, вы  все равно  бы мне  не поверили, но,  по крайней
мере, не стали бы с ходу отбрасывать возможность такого происшествия, потому
что ваша религия признает существование Сатаны и его служителей.
     -- Я думаю, вам следовало бы...
     Дэйви громко закричал.
     Пенни сказала:
     -- Они уже здесь.
     Сердце у  Ребекки  куда-то ухнуло,  она  обернулась.  У нее перехватило
дыхание.
     У  арки,  разъединявшей центральный проход зала  и вестибюль,  мелькали
тени и так знакомо сверкали серебристо-белые глаза. Всполохи огня. Множество
глаз. Множество теней.


     Джек  гнал   машину   по   заснеженным  улицам.  Подъезжая  к   каждому
перекрестку, он  каким-то образом чувствовал, где нужно сворачивать направо,
где -- налево, а где ехать прямо. Он и сам не понимал,  почему так поступал,
--  просто  каждый  раз  беспрекословно  отдавался непонятному  чувству,  не
задавая себе  вопросов. Для полицейского, занятого поисками нужного объекта,
это было несколько необычно и даже тревожно, но Джек смирял себя: нужно было
быстрее найти Лавелля.
     Через полчаса  быстрой езды Джек свернул налево,  на улицу, застроенную
домами псевдовикторианского  стиля, и  остановился у  пятого от начала улицы
дома.   Трехэтажное  кирпичное  строение  поражало   множеством   безвкусных
украшений. Дом нуждался в ремонте и обновлении, как, собственно, все дома на
этой улице, и факт этот не скрывали даже снег и темнота. Дом был без единого
огонька. Сквозь окна невозможно было что-нибудь рассмотреть.
     -- Вот и приехали, -- сказал Джек Карверу.
     Он заглушил двигатель и выключил фары.


     Из  вестибюля в центральный  проход выдвинулись  четыре гоблина. Хотя и
здесь света было мало, открывшаяся взорам картина леденила кровь.
     Возглавлял  группу  "человек".  Рост не  больше  тридцати  сантиметров,
голова размером с яблоко, а  на ней четыре огненных  глаза, челюсти  и  рот,
утыканный сверкающими  клыками. У него было четыре руки, в одной  из  них он
держал грубое подобие копья. Гоблин с вызовом поднял  его над головой. Может
быть,  именно  из-за  этого  жеста  Ребекка  подумала, что ужасное  существо
когда-то,  много-много   лет   тому   назад,  было  гордым,  но  кровожадным
африканским воином,  душа которого  попала в ад  за все прегрешения  и  вела
унизительное существование в такой маленькой, уродливой оболочке.
     Человекоподобный гоблин, три еще более уродливых существа позади него и
остальные  твари,  различимые   только  по  светящимся  в  темноте   глазам,
продвигались вперед, но  -- медленно, как  будто  сам  воздух  святого места
затруднял   каждый   шаг.  Двигались  они  молча,   не  шипели,  не  рычали,
приближались с опаской, но неумолимо.
     Двери  в  собор   были  закрыты.  Вероятно,   гоблины   воспользовались
незакрытой вентиляционной  трубой или канализационной решеткой,  которые для
них были все равно  что  открытая дверь, особенно в  те места,  куда  зло не
допускалось.
     Отец Валоцкий,  парализованный  увиденным,  первым  пришел в  себя.  Он
достал четки из кармана черной сутаны и начал читать молитвы.
     Пока  человекообразное  чудовище и его спутники  продвигались вперед по
центральному  проходу,  а  остальные монстры  выходили  на  свет,  в  темном
вестибюле, за их  спинами, уже сверкали  новые пары глаз. Твари  по-прежнему
действовали в замедленном темпе  и не казались по-настоящему опасными. Но их
было очень много.
     "Как долго это продлится? -- подумала Ребекка. -- А вдруг они  каким-то
образом освоятся  в  обстановке собора?  Вдруг  осмелеют и к ним вернутся их
быстрота и активность? Что тогда?"
     Прижимая к себе детей, она начала отступать по проходу назад, к алтарю.
Отец Валоцкий последовал за ними, перебирая свои четки.


     Утопая в снегу, они дошли до ступенек перед входом в дом Лавелля.
     Джек держал револьвер наготове. Он сказал Карверу Хэмптону:
     -- Я бы хотел, чтобы вы подождали в машине.
     - Нет.
     -- Здесь начинается дело, расследуемое полицией.
     -- Это намного больше. И вы сами прекрасно все знаете.
     Джек вздохнул и кивнул.
     Они поднялись по ступенькам.
     Обычная  для него процедура --  стук в  дверь,  предъявление ордера  на
арест, представление  себя  как офицера полиции --  сейчас показалась  Джеку
неуместной. Но ему было как-то не по себе врываться в частный дом.
     Хэмптон взялся за дверную ручку, подергал ее в разные стороны.
     -- Закрыто.
     Джек тоже видел,  что дверь закрыта, но  что-то  подсказало  ему самому
взяться  за   дверную   ручку.  Он  повернул  ее,  замок  щелкнул,  и  дверь
приоткрылась.
     Хэмптон прокомментировал:
     -- Закрыто для меня, но не для вас.
     Они  отошли в  сторону,  от  возможной линии огня. Джек  сильно толкнул
дверь, тут же убрав руку. Но Лавелль не выстрелил.
     Они  подождали  секунд десять-пятнадцать, прислушиваясь и наблюдая, как
снег залетает в  дом через открытую  дверь. Потом Джек, пригнувшись, перешел
порог, держа руку с пистолетом впереди себя.
     В доме  было очень темно,  что играло на руку Лавеллю, хорошо  знавшему
свое жилище. Для Джека дом был сплошной неизвестностью. Он пошарил по стене,
нащупал выключатель и нажал на него.
     Он  был в  просторной  прихожей.  Слева  подымалась дубовая лестница  с
красивыми перилами. Прямо перед Джеком, за лестницей, холл сужался в коридор
и вел в  западную часть  дома. Впереди справа,  в нескольких метрах от него,
виднелся сводчатый проход, за которым было совсем темно.
     Джек  подошел  к проходу. Из  холла через  арку  падало немного  света,
освещая голый пол. Джек решил, что здесь гостиная.
     Он осторожно миновал арочный проход, стараясь не "открываться", пошарил
по стене, нащупал еще один выключатель и щелкнул им. Под потолком  вспыхнула
люстра.  Свет  залил всю  комнату. Странно,  здесь вообще ничего не было. Ни
мебели. Ни занавесей. Только толстый слой  серой грязи, комки мха по углам и
четыре голые стены.
     Карвер подошел к Джеку и прошептал:
     -- Вы уверены, что это именно тот дом?
     В  тот момент,  когда  Джек раскрыл  было  рот, чтобы  ответить, что-то
взвизгнуло возле его лица.
     Долей секунды позже у него за спиной раздались два громких выстрела.
     Джек бросился на пол и перекатился из холла в гостиную.
     Карвер  тоже упал и последовал  за Джеком. Но он  был ранен,  его  лицо
исказила гримаса  боли.  Он судорожно сжимал  левое  бедро,  на брючине  уже
расплывалось кровяное пятно.
     Карвер прохрипел:
     -- Он на лестнице, я его заметил.
     -- Наверное, был наверху, а потом зашел к нам в тыл.
     Джек приподнялся и сел на корточки у стены возле сводчатого прохода.
     -- Вас сильно ранило?
     --  Да, прилично,  но не  смертельно. Вы лучше  думайте о том, как  его
достать.
     Джек высунулся в проход и выстрелил наугад в сторону лестницы.
     Лавелль был там, на середине последнего лестничного пролета.
     Пуля Джека отбила от стены кусочек штукатурки  буквально в полуметре от
головы Бокора.
     Лавелль ответил  выстрелом,  и  Джек  снова  нырнул в  гостиную.  Пуля,
ударившись в угол арочного прохода, подняла фонтанчик цементной пыли.
     Еще один выстрел.
     Затем тишина.
     Джек опять высунулся  в  проход  и трижды  выстрелил в  то  место,  где
находился Лавелль. Но его там уже  не было. Он бежал вверх по лестнице,  все
три выстрела не достигли цели. Лавелль исчез.
     Остановившись, чтобы перезарядить револьвер, Джек взглянул на Карвера и
спросил его:
     -- Вы сможете добраться до машины?
     --  Нет.  Я не  могу ступать на  ногу. Побуду  здесь. Ничего страшного,
идите и займитесь им.
     -- Мы должны вызвать для вас "скорую помощь".
     Карвер чуть не перешел на крик:
     -- Занимайтесь им!
     Джек кивнул, вышел в холл и осторожно подошел к началу лестницы.


     Пенни, Дэйви, Ребекка и  отец  Валоцкий были  уже у самого  алтаря. Они
поднялись на его основание и остановились прямо под распятием.
     Гоблины  столпились  перед  оградой  алтаря.  Одни  немигающим взглядом
уставились на  людей сквозь резные столбики ограждения, другие взобрались на
него и  уселись  там,  подобно  курам  на насесте,  алчно  блестя глазами  и
облизывая черными языками острые зубы.
     Их было до полусотни, а из  вестибюля двигались по центральному проходу
новые бестии.
     Пенни, заикаясь от страха, спросила:
     -- Они не п-п-подойдут с-с-сюда, н-нет? Они не п-п-подойдут к распятию?
Нет?
     Ребекка обняла девочку и Дэйви, крепко прижала их к себе. Она сказала:
     --  Вы же видите, они остановились. Все хорошо.  Теперь все  нормально.
Они боятся алтаря. Они остановились.
     "Но надолго ли?" -- спросила она себя.


     Джек  поднимался  по  лестнице,  плотно  вжимаясь  спиной  в  стену. Он
продвигался боком, стараясь не издавать шума. Пистолет он держал в вытянутой
левой руке,  целясь в  верхние ступеньки, стараясь не смещать линию прицела,
чтобы  нажать курок в любой  момент.  Он  благополучно  добрался  до  первой
площадки.  Когда  прошел  три  ступени  второго  пролета,  Лавелль  возник с
площадки второго  этажа. Оба  выстрелили одновременно,  Джек -- один  раз, а
Лавелль -- два.
     Лавелль  нажал на курок, не прицеливаясь и толком  не зная, где  сейчас
находится  Джек.  Он  просто  рассчитывал, что две пули, пущенные  по центру
пролета, сделают свое дело. Но  обе пули  прошли мимо цели. А пистолет Джека
был направлен именно туда, откуда высунулся Лавелль. Пуля вошла ему в руку в
тот момент, когда он уже сделал оба выстрела. Бокор закричал, выронил оружие
и бросился назад, в холл второго этажа.
     Джек  рванул  вверх,  прыгая  через  две  ступеньки.  Пистолет  Лавелля
прогрохотал еще раз, но тоже мимо него. Он вбежал в холл второго этажа в тот
момент, когда Лавелль захлопывал за собой дверь одной из комнат.
     Карвер  лежал на грязном  полу. Боль причиняла такие страдания,  что не
было сил открыть глаза. С каждой минутой ему становилось хуже и хуже.
     Он  не чувствовал,  что лежит на твердом полу. Ему  казалось, будто  он
покоится в теплой воде  где-то в тропиках. Он помнил, что ранен, помнил, что
упал, знал, что лежит на полу, но не чувствовал этого.
     Он понимал, что  истекает кровью. На  вид  рана пустяковая, но, видимо,
оказалась она серьезней, чем он думал. Или так сказывалось действие болевого
шока? Да, скорее всего, это был шок, просто шок, а  никакое не кровотечение.
Но ведь от шока тоже умирают?
     И все же  он плыл.  Плыл,  освобожденный от боли, качаясь вниз-вверх на
воде  где-то  в тропиках... пока сверху не раздались звуки стрельбы, а потом
громкий крик, заставивший  Карвера открыть  глаза.  Сначала он неясно увидел
пустую комнату, потом часто-часто заморгал глазами  и напряг  зрение. Пелена
рассеялась, и  тут  Карвер пожалел  о том, что она  рассеялась. Потому что в
комнате он был не один.
     Один из обитателей ямы был рядом с ним, и глаза его ярко горели.
     В  это время наверху Джек  пробовал открыть  дверь,  за которой укрылся
Лавелль. Она была  заперта, но замок  не отличался особой сложностью. Просто
защелка. Кто же ставит в доме мощные, хитроумные замки?
     Джек закричал:
     -- Лавелль, ты там?
     Молчание.
     -- Открывай, не имеет смысла прятаться!
     За дверью послышался звон разбитого  стекла:  похоже, он решил  смыться
через окно.
     -- Черт! -- ругнулся Джек.
     Он отошел немного  назад  и сильно ударил по двери подошвой ботинка. Но
замок устоял. Ему пришлось  грохнуть по  двери четыре  раза, прежде чем  она
распахнулась.
     Он включил свет. Обычная спальня. Никаких следов Лавелля.
     Одно окно выбито, занавески  полощутся на холодном ветру. Джек проверил
шкаф,  чтобы быть уверенным, что Лавелль не  выстрелит ему в спину. В  шкафу
никого не было.
     Он подошел к  окну и  в полосе света, падавшем из окна спальни,  увидел
следы на крыше  веранды. Они  вели к  краю  крыши.  Видимо,  оттуда  Лавелль
спрыгнул вниз, во двор.
     Джек протиснулся  сквозь  окно, цепляясь  плащом за  осколки  стекла, и
вылез на крышу веранды.
     Уже не меньше  восьмидесяти гоблинов окружили ограду алтаря. Позади них
по проходу двигалось пополнение.
     Отец Валоцкий молился,  опустившись  на  колени, но,  насколько  видела
Ребекка, молитвы эти не оказывали на гоблинов никакого видимого действия.
     Более того, твари уже  не были такими вялыми, они размахивали хвостами,
крутили  уродливыми  головами, черные язычки  их  двигались  быстрее. Плохой
признак.
     Ребекка  подумала,  что  таким  количеством  они  создали  нечто  вроде
критической  массы,  преодолевающей  действие  добра,  сконцентрированного в
соборе. Теперь  они могут  напасть  на свои жертвы. Появление каждого нового
гоблина увеличивало дьявольскую энергию, и если баланс сил нарушится...
     Один из гоблинов зашипел. До сих пор они молчали. Но теперь один из них
зашипел.  Тут  же  к нему  присоединился  другой, затем  еще  трое... Вскоре
яростно шипели все твари.
     Еще один плохой признак.
     Карвер Хэмптон.
     Когда  он  увидел  в  холле это адское существо,  пол вдруг вновь обрел
твердость. Его сердце  сильно забилось, а  убаюкивающие  галлюцинации сменил
реальный мир. Страшный и угрожающий.
     Существо  из  холла  направилось к арочному проходу в гостиную. Карверу
показалось, что тварь была огромной, чуть ли не с него ростом,  но потом  он
понял, что  это эффект положения:  смотрел-то  он  на монстра с пола. Но все
равно, существо  было достаточно большим. Голова  размером с его собственный
кулак, сегментированное  червеобразное туловище было  длиной с его руку. Оно
цокало  по  полу  крабоподобными  клешнями.  На  уродливой  морде  выделялся
губастый рот с множеством зубов и горящие глаза, о которых  рассказывал Джек
Доусон. Глаза с серебристо-белым огнем в них.
     Откуда-то  взялись  у него силы  двигаться, и он стал отползать  назад,
борясь с дикой болью и оставляя на полу за собой  кровавый след. Практически
сразу он  уперся спиной в  стену, а ведь поначалу  ему казалось, что комната
большая.
     С пронзительным и громким визгом червеподобное существо через сводчатый
проход поползло прямо к Хэмптону.
     Спрыгнув с крыши веранды, Лавелль не устоял на ногах,  поскользнулся на
снегу и упал прямо на раненую руку. Всплеск боли был настолько силен, что на
несколько мгновений он потерял сознание.
     Почему все так вдруг  разладилось? Он  был  испуган и зол, ощущал  себя
голым,  беспомощным, выставленным  на всеобщее посмешище. Это новое чувство,
доселе неизведанное, решительно ему не нравилось.
     Лавелль прополз по снегу несколько метров, прежде чем смог подняться. А
встав на  ноги,  услышал, как  с  крыши веранды его  окликает Доусон. Он  не
остановился  и не стал дожидаться,  пока  его  поймают, -- ведь он был  Баба
Лавеллем, великим Бокором, а заковылял по задней лужайке к сараю.
     Источник  его сил был там, в яме, у  богов  тьмы. Он  будет настаивать,
чтобы они сказали ему, что происходит. Он будет требовать помощи.
     Доусон выстрелил, но  это, видимо, был предупреждающий выстрел,  потому
что пуля прошла далеко от Лавелля.
     Ветер  сбивал Лавелля с ног, швырял снег  ему в лицо. Кровоточащая рана
мешала  бороться  с  ураганом, но  в  конце  концов  он добрался  до  сарая.
Распахнув  дверь,  Лавелль вскрикнул  от ужаса  -- без  него  яма  чудовищно
увеличилась в диаметре. Теперь она занимала почти все маленькое строение, от
одной стены до другой, а  свет из  ямы был уже не оранжевым, как  раньше,  а
кроваво-красным и таким ярким, что хотелось закрыть глаза.
     Теперь  он  понял, почему  высокие  покровители  отвернулись  от  него,
допустили его поражение. Они позволяли использовать себя до тех пор, пока он
был  им  нужен.   Он  был  их  проводником  в  этот  мир,  инструментом   их
проникновения на землю. Но теперь у них был  способ  более  совершенный, чем
проводник, -- теперь  для  них была открыта  вся дверь в живой мир. Реальную
возможность  навсегда  покинуть  Подземелье   они  получили   благодаря  его
стараниям. Он приоткрыл  Ворота лишь  чуть-чуть, уверенный в том, что сможет
держать их в таком состоянии. Но, оказывается, незаметно для себя он потерял
контроль, и теперь Ворота  растворялись все шире. Сюда направлялись  Древние
боги.  Они   уже  были  в  пути,  почти  рядом.  Когда  появятся  здесь,  ад
переместится сюда, на землю.
     Яма у его ног все увеличивалась и увеличивалась. Быстрее, еще быстрее.
     Лавелль в ужасе смотрел на пульсирующий там  огонь ненависти. В глубине
этого ярко-красного сияния появилось нечто  темное. Оно шевелилось, оно было
огромным. И оно поднималось прямо к нему.
     Джек спрыгнул с крыши  веранды в снег,  удачно  приземлился  и пустился
вслед за Лавеллем. На середине лужайки он увидел, как Лавелль открыл дверь в
железный  сарай.  Яркий алый свет, вырывавшийся наружу, мгновенно  остановил
Джека.
     Там, конечно, была яма, которую описывал Хэмптон.  Но, очевидно, совсем
не такая маленькая, как он говорил, и свет из нее не был мягким и оранжевым.
Похоже,  сбывались  худшие   предчувствия   Карвера  Хэмптона:  Ворота   Ада
раскрывались все шире.
     Как  только  эта сумасшедшая  мысль пришла  ему  в  голову,  яма  резко
увеличилась  и   стала  шире  сарая.  Металлическая  конструкция  исчезла  в
раскаленном горниле. Теперь в земле была просто дыра. Огонь, словно огромный
прожектор, поднимался в черное бушующее небо.
     Лавелль  только  отступил на  несколько шагов, он  был слишком напуган,
чтобы повернуться и бежать.
     Земля задрожала.
     Из  ямы раздалось громоподобное  рычание,  рык, который потряс ночь.  В
воздухе сильно запахло серой.
     Что-то, извиваясь, вылезало из ямы, что-то похожее на огромное щупальце
осьминога, но не совсем щупальце, а скорее, на ногу насекомого с несколькими
сочленениями. А еще точнее,  это напоминало змею. "Оно"  поднялось на высоту
около пяти метров. В верхней его части, окруженный множеством  червеобразных
отростков,  шевелился рот,  способный проглотить  человека. И это  было лишь
начало огромной  твари, лезущей из Подземелья. Гигантский подземный левиафан
просунул в открывающиеся Ворота лишь один свой палец.
     Огромная  конечность  потянулась  к  Лавеллю,   отростки  на  ее  конце
устремились вперед, захватили  его и  потащили в кроваво-красный  прожектор.
Лавелль  орал  и  отбивался,  но  отростки  легко поднесли  его  к огромному
беззубому рту.
     И Бокор исчез в нем.
     В соборе последние ряды гоблинов  выстроились перед алтарем. Сто тварей
вперили свои огненные глаза в Ребекку, Пенни, Дэйви и отца Валоцкого.
     Шипение  их  становилось  громче,  постепенно  переходя  в  устрашающее
рычание.
     Неожиданно четырехглазый и четырехрукий человекоподобный демон спрыгнул
с ограды  в  алтарный придел, сделал несколько неуверенных  шагов и завертел
безобразной головой из стороны в сторону.  Его движения  были осторожны,  но
вот тварь подняла свое крошечное копье и завизжала, потрясая им.
     В тот  же  миг  завизжали остальные гоблины. Еще один из них  осмелился
войти в алтарь. За ним третий, четвертый...
     Ребекка  посмотрела  на  дверь,  ведущую  в ризницу.  Бежать  туда? Нет
никакого смысла. Гоблины просто последуют за ними.
     Это их конец.
     Червеобразное  существо  подползло  к  тому  месту,  где  сидел  Карвер
Хэмптон, и приподняло половину  своего  омерзительного туловища.  Совсем как
кобра.
     Карвер заглянул в бездонные горящие глаза  и  понял, что как Хунгон  он
бессилен против этого исчадия ада. Он не сможет защитить себя.
     Неожиданно  рядом с домом явственно послышался громоподобный, ужасающий
рев.
     Земля заходила  ходуном, дом  затрясся, а червеподобное  существо вдруг
потеряло всякий интерес к Карверу. Отвернувшись от него и раскачивая головой
из стороны в сторону, оно задвигалось в такт неслышной для Хэмптона музыке.
     С упавшим  сердцем  он понял,  что  именно  отвлекло  внимание  адского
существа:  голос  всех  адских душ,  устремившихся к  долгожданной  свободе.
Победный клич Древних богов, рвущих наконец свои оковы.
     Это его конец.
     Джек подошел к  яме.  Земля с  ее  краев сыпалась вниз, и дыра росла на
глазах. Джек старался не подходить близко к краю ямы.
     Нестерпимый ярко-красный свет превращал кружившиеся в воздухе  снежинки
в  раскаленные  угольки. Теперь к красному  свету  примешивался  ярко-белый,
такого же серебристого  оттенка, как  и глаза  гоблинов.  Джек понял: Адские
Ворота раскрыты уже достаточно широко.
     Чудовищное щупальце угрожающе раскачивалось над Джеком, но он знал, что
оно  не посмеет  тронуть его. По крайней мере,  пока не посмеет.  По крайней
мере, до тех пор, пока Ворота не раскроются полностью. Добрые боги  Рады еще
защищали Джека.
     Он вынул из кармана  кувшинчик со  святой  водой и пожалел, что  второй
такой остался у Карвера. Уж очень велика дыра. Потом вынул пробку и отбросил
ее в сторону.
     Из  необъятных  глубин  поднималось  нечто  неописуемо  ужасное.   Пока
виднелись лишь  смутные очертания, расплывающиеся в ослепительном свете. Это
нечто скулило, как тысяча собак.
     Он уже не сомневался в способностях Хэмптона и Лавелля, но теперь вдруг
почувствовал, что сам преисполнен неведомой силой, едва ли не большей, чем у
Хэмптона и Лавелля,  вместе взятых. Он заглянул в яму --  там был ад. Это не
вымысел. Ад и рай столь же реальны, как  и сама  земля. Просто там -- другие
измерения, другие  плоскости физического существования. В обычной жизни люди
не могут переходить из  одного  измерения, из одного существования в другое.
Но  у   них  есть  религия.  Именно  она  представляет  то  знание,  которое
теоретически определяет пути соприкосновения  этих миров. Религия -- знание,
а  магия  -- тот  инструмент,  благодаря  которому такие  соприкосновения  и
осуществляются.
     Если понять и принять эту истину, то в колдовство поверить будет так же
легко, как в христианство или в существование атомов.
     Он бросил кувшинчик со святой водой в яму.
     Гоблины подступали  к  алтарному возвышению.  Осталось  всего несколько
ступенек.
     Дети отчаянно  закричали,  а  отец Валоцкий вытянул  перед собой четки,
будто они могли  защитить  его от  гибели.  Ребекка  достала  свое оружие --
пистолет. Сознавая  всю  его  бесполезность,  она  тщательно  прицелилась  в
первого гоблина.
     Внезапно все твари обернулись комками земли и  покатились по ступенькам
алтаря.
     Святая вода исчезла в яме.
     Победоносный  визг, рев  ненависти, торжествующие вопли  прервались так
резко, словно  кто-то нажал  на  магнитофоне кнопку  "стоп".  Тишина длилась
несколько  мгновений, ее сменили крики гнева, отчаяния и  разочарования. Они
раздирали на куски ночной воздух.
     Земля  задрожала  сильнее  прежнего. Джек упал,  но назад, в сторону от
ямы.
     Падая, он увидел, что земля уже не осыпается, яма остается такой же.
     Ужасный  отросток, нависший  над  Джеком, как огромный дракон,  онемел,
остановился и уже не угрожал ему. А затем  это существо с распахнутым, как у
рыбы, беззубым губастым ртом вообще исчезло в яме.
     Джек встал и отряхнулся. Плащ у него был весь в снегу.
     Земля все  еще  ходила ходуном. Было такое  чувство, что Джек  стоит на
огромном яйце, из которого в любую минуту может вылупиться что-то ужасное. В
разные  стороны  от  ямы  расходились трещины.  Их  было  уже около десятка:
шириной до двадцати сантиметров, а .длиной в три-четыре метра. Джек оказался
между двумя самыми  большими трещинами, на  маленьком  островке колеблющейся
земли. Попадая в трещины, снег сразу таял.  Из них исходили свет  и жар, как
из раскрытых  дверок  печи, и на мгновение  Джеку показалось,  что весь  мир
готов сейчас рухнуть вниз. Но тут трещины вдруг затянулись, будто их никогда
и не было.
     Свет  внутри  ямы  стал  медленно  угасать, становясь  из ярко-красного
оранжевым.
     Адские голоса тоже постепенно затухали.
     Ворота закрывались.
     Торжествующий  Джек  подошел ближе к  краю ямы  и  стал искать  глазами
ужасных тварей, исчезающих в глубинах ада.
     Свет вдруг опять запульсировал, стал ярче. Крики и рев тоже усилились.
     Джек отступил назад.
     Свет потускнел,  потом  снова  разгорелся.  Снова  потускнел.  И  снова
усилился. Бессмертные призраки лезли из кожи вон, чтобы задержать Ворота, не
дать им захлопнуться.
     Края ямы снова  пришли  в  движение, куски земли снова посыпались  в ее
нутро. И вдруг -- тишина и спокойствие. А затем все  пошло по новой.  Рывок,
еще рывок -- и яма подросла.
     Сердце  Джека билось  в унисон  с этими колебаниями. Каждый  раз, когда
земля  начинала  осыпаться,  сердце  у  него  замирало,  а  когда  края  ямы
выравнивались, начинало биться снова.
     Может быть, Карвер  Хэмптон ошибался? Может  быть, святой воды и благих
намерений  праведника недостаточно, чтобы  остановить эту вакханалию?  Может
быть,  силы  ада зашли так далеко,  что ничто  уже не  остановит  пришествие
Армагеддона?
     Два черных сегментированных отростка, каждый сантиметра три в диаметре,
вынырнули  внезапно из  ямы  и обхватили Джека. Один обвил его левую ногу от
лодыжки до  бедра,  другой  обхватил его поперек груди и  сжал  левую  руку.
Секунда -- и Джек свалился: из-под него выдернули левую ногу. Лежа на земле,
он яростно отбивался  от противника. Но  у  отростков была  железная хватка!
Джек  не  мог освободиться  из  сковавших его адских объятий. Тварь, которой
принадлежали эти конечности, была глубоко внизу, в яме,  и теперь она тянула
Джека к краю пропасти, как рыбак подтягивает добычу к лодке.  По всей  длине
отростков проходили острые бугорки, и там, где они касались кожи, оставались
глубокие и болезненные раны.
     Никогда еще не было ему так больно...
     Джек  вдруг  испугался,  что  никогда больше не  увидит  Пенни, Дэйви и
Ребекку.
     И он закричал.
     В соборе  святого Патрика Ребекка  сделала два  шага в  сторону  комков
земли,  которые  всего  секунду  назад  были реальными  существами, но резко
остановилась, когда эта грязь вдруг зашевелилась.  Судя по  всему,  комки не
были абсолютно безжизненными.
     Казалось, они впитывают из воздуха влагу,  на глазах набухая. Отдельные
комки поползли  друг к другу, собираясь в  кучки. Адская земля явно пыталась
вновь  обрести формы  гоблинов. Один маленький комок, лежавший  в стороне от
других, начал превращаться в миниатюрную лапу с острыми когтями.
     Ребекка в отчаянии закричала:
     - Умрите же вы! Умрите наконец!
     Поверженный, распластанный на краю ямы, Джек был уверен, что сейчас его
затащат вниз. Его ужасала  мысль об адской пропасти.  Израненная рука болела
нестерпимо. И он закричал...
     В тот  же момент  щупальце у  него  на  груди и на  руке  ослабило свою
мертвую хватку. Второй дьявольский отросток отпустил его секундой позже.
     Свет, исходящий из ямы, начал тускнеть.
     Теперь уже ревело  от  боли и  ужаса  исчезнувшее  существо  в яме: его
щупальца бились в конвульсиях у края ямы.
     Очевидно, в момент наивысшей опасности Джек  получил  от Рады озарение,
бессознательно поняв,  что его  защитила  собственная  кровь. Она  заставила
исчадие ада разжать щупальца. Видимо, в борьбе со злом кровь добродетельного
человека,  как и  святая вода, обладала магическими свойствами. Кровь  Джека
должна была помочь святой воде.
     Диаметр  ямы снова увеличивался.  Ворота  опять  раскрывались. Свет над
ямой из оранжевого снова стал ярко-красным, кровавым.
     Джек поднялся с земли, встал на колени рядом с краем ямы, чувствуя, как
ходит она ходуном у него под ногами. Из раны на руке капала кровь, стекая со
всех  пальцев.  Джек  подался  вперед, вытянул руку  и потряс  ею над  ямой,
стряхивая капельки крови прямо в адский свет.
     Визг и вой  внизу  стали громче, чем в  тот раз,  когда  он бросил туда
сосуд  со  святой водой. Свет в дьявольской топке стал быстро тускнеть, края
ямы успокоились.
     Он стряхнул в яму еще немного крови, и яростные крики чуть утихли. Джек
напряг  зрение  и  стал всматриваться  в пульсирующее,  зыбкое дно  ямы.  Он
подался вперед, чтобы лучше его рассмотреть...
     ...и  тут с порывом горячего воздуха прямо из огненного света выросло и
встало перед Джеком огромное лицо размером с большой грузовик. Это было лицо
зла,  все  из  слизи,  плесени  и гнили,  толстое,  бородавчатое и оспенное,
покрытое прыщами. Из уродливых  ноздрей текла коричневая  жидкость. В глазах
копошились  черви, но глаза эти видели,  так  как Джек испытывал  на себе их
страшную  ненавидящую  тяжесть.   Открылся  злой,  огромный  рот,  способный
заглотить человека.  Из  него полилась какая-то противная  зеленая жидкость.
Длинный черный язык был утыкан острыми шипами, которые рвали ему губы, когда
оно облизывало их.
     Одурманенный и почти отравленный ужасным запахом смерти, шедшим изо рта
чудовища, Джек  тряхнул  над  ним своей  раненой  рукой. Вниз полетел  дождь
крови.
     -- Уходи! Сейчас же! Исчезни! -- закричал Джек, задыхаясь от могильного
смрада.
     Как только кровь коснулась его, лицо исчезло.
     Джек услышал нервные рыдания и не сразу понял, что это плачет он сам.
     Обливаясь потом,  задыхаясь от ужаса, Джек хотел одного -- бежать прочь
от ямы,  под  защиту города. Но он понимал, что еще рано. Если не остановить
зло сейчас, яма будет разрастаться, пока не овладеет им, где бы он от нее ни
прятался.
     А  пока яма  жила -- светилась, говорила на разные  голоса,  осыпалась,
заглатывая все больше земли.
     Здоровой правой рукой Джек  дотянулся до левой и сильно  нажал на раны.
Вниз   хлынул   поток   крови.   Он   больше   не   чувствовал   боли.   Как
священнослужитель,  одаряющий святой  водой прихожан, он орошал своей кровью
разверстую пасть Ада.
     Свечение заметно ослабло, но еще пульсировало. Джек молился всем богам,
чтобы свет  погас.  Он знал, что  в ином  случае останется только  одно: ему
придется пожертвовать собой. Если же он сойдет в яму, то это безвозвратно.
     Драма на ступеньках, ведущих к алтарю,  подходила к концу. Адские комья
земли теряли  последние  капли своей  энергии. Они хранили неподвижность уже
больше  минуты. Глядя на них, не верилось, что эта мертвая  масса только что
была живыми существами. И какими живыми!
     Отец Валоцкий осмелился поднять  с полу один  такой кусок и растер  его
пальцами.
     Пенни  и  Дэйви  следили  за  его  руками   как  зачарованные.  Девочка
обернулась к Ребекке и спросила:
     -- Что произошло?
     -- Точно не  знаю, но  думаю, что  ваш отец сделал  то, что должен  был
сделать. Очевидно, Лавелль уже мертв.
     Она посмотрела через  весь собор, будто встречая взглядом Джека в конце
вестибюля, и нежно проговорила:
     -- Я люблю тебя, Джек.
     Свет перешел из оранжевого в желтый, затем стал голубым.
     Джек боялся верить себе -- похоже, кошмару приходил конец.
     Далеко  из-под  земли  послышался  скрипящий  звук -- так,  закрываясь,
скрипят обычно огромные ворота  на ржавых  петлях. Отдаленные гневные крики,
доносившиеся из нутра ямы, стали теперь хрипами отчаяния.
     Свет разом погас.
     Скрип прекратился.
     Исчез запах серы.
     Яма безмолвствовала.
     Она  уже  не была  проходом из  одного мира  в другой. Теперь это  была
просто яма.
     Ночь еще держала холод, но ураган проходил.
     Раненой рукой  Джек ухватил горсть снега и сжал его, чтобы унять кровь.
Больше она не была нужна.
     Ветер  почти стих, но, к  удивлению Джека, донес до него чей-то  голос.
Ребекки? Точно, ее голос. И слова, которые он так хотел слышать:
     -- Я люблю тебя, Джек.
     Пораженный, он обернулся.
     Ее не было, а слова прозвучали совсем рядом.
     Он ответил:
     -- Я тоже люблю тебя.
     Где бы она ни была, она услышит его голос так же ясно, как он -- ее.
     Снегопад терял силу.  Снежинки из маленьких и колючих  стали большими и
легкими и лениво падали на землю, кружась в замысловатом танце.
     Джек пошел в дом, чтобы вызвать "скорую помощь" для Карвера Хэмптона.



     Еще мы можем подарить любовь.
     Еще не поздно.
     Зачем же в душах наших зреют гнева
     гроздья?
     Зачем мы верим в ад?
     Ведь, без сомненья,
     Он -- лишь ночных кошмаров порожденье.
     Мы сами ад впускаем в мир,
     его вздымая пламя.
     И нашу веру в том огне сжигаем сами.
     Но рай ведь тоже наших дум творенье,
     И, значит, сами держим мы в руках
     свое спасенье.
     Так пусть в миг тяжкий нас спасет
     воображенье.
     Книга Печалей



Last-modified: Tue, 06 Feb 2001 07:48:07 GMT

Оцените этот текст: