ьзованных носовых платка, мыло в синей пластмассовой мыльнице, зубная паста, щетка, маленькая бутылочка с лосьоном для бритья, пакетик с таблетками от кашля и кожаный несессер со щипчиками, ножницами и пилкой для ногтей. В нижнем обнаружили бумажник, электробритву, марочный блок, две трубки, кисет с табаком и использованную открытку с изображением стокгольмской ратуши. Через прямую спинку стула было перекинуто несколько носильных вещей, как-то: серый халат из бумажной ткани, брюки того же цвета и качества и длинная, до колен, белая рубашка. Носки и кальсоны лежали на сиденье, а перед кроватью стояла пара шлепанцев. На крючке у дверей висел халат бежевого цвета. Только один цвет в этой комнате выпадал из общей цветовой гаммы -- неправдоподобно, немыслимо красный цвет. Убитый лежал на боку, между окном и кроватью. Горло у него было перерезано с такой силой, что голова запрокинулась почти под прямым углом, левая щека была прижата к полу. Язык вывалился в зияющий разрез, расколотая вставная челюсть торчала из рассеченных губ. Вероятно, когда он падал навзничь, из перерезанной шейной артерии ударила мощная струя крови. Отсюда и пурпурно-красная полоса наискось через кровать, отсюда и капли крови на вазе и на тумбочке. Рана же в подреберье объясняла, почему рубашка пропитана кровью и откуда натекла лужа, окружавшая тело. Поверхностный осмотр свидетельствовал о том, что убийца одним ударом рассек печень, желчные протоки, желудок, селезенку и солнечное сплетение, а кроме того, брюшную артерию. Практически вся кровь вытекла из тела за какие-нибудь несколько секунд. Кожа была иссиня-белой и казалась почти прозрачной там, где она вообще была видна, то есть на лбу, частично на голенях и на ступнях. Рана в подреберье имела двадцать пять сантиметров в длину. Края ее широко разошлись; поврежденные органы вывалились в разрез. Практически убитый был просто-напросто разрезан пополам. Даже для людей, которые по долгу службы должны посещать места ужасных и кровавых преступлений, зрелище было из ряда вон. С тех пор как Мартин Бек переступил порог комнаты, на лице его не дрогнул ни один мускул. Случайный наблюдатель мог бы подумать, что для него все это обычное дело. Сперва сходить с дочерью в ресторан поесть, выпить, приехать домой, повозиться с моделью клипера, лечь в постель с книгой. А потом вдруг пуститься в путь, чтобы осмотреть искромсанное тело комиссара полиции. Хуже всего, что Мартин и сам так думал. Он никогда не терял контроля над собой и своего напускного хладнокровия. Сейчас было без десяти три часа ночи, а Мартин Бек сидел на корточках возле кровати и спокойно, оценивающим взглядом изучал труп. -- Да, это Нюман, -- сказал он. -- Похоже, что так. Рэнн разбирал вещи на тумбочке. Внезапно он зевнул и в полном сознании своей вины прикрыл рот ладонью. Мартин Бек бросил на него быстрый взгляд и спросил: -- А хронометраж у тебя хоть какой-нибудь есть? -- Есть,-- ответил Рэнн. Он достал блокнот, где у него было что-то записано убористым почерком, надел очки и стал монотонно читать. -- "Сестра открыла двери в два часа десять минут. Она не видела и не слышала ничего подозрительного, а просто шла с обычным обходом, поглядеть, как себя чувствуют больные. Нюман уже был мертв. Она набрала номер полиции в два часа одиннадцать минут. Радиопатруль получил сигнал тревоги в два часа двенадцать минут. Они находились на Оденплан и ехали оттуда не то три, не то четыре минуты. В два часа семнадцать минут они доложили уголовной полиции о случившемся. Я пришел в двадцать две минуты. Позвонил тебе в двадцать девять. Ты прибыл без шестнадцати три". Рэнн взглянул на свои часы. -- Сейчас без восьми три. Когда я пришел, Нюман был мертв от силы полчаса. -- Это сказал врач? -- Нет, это я говорю. Вроде как мое заключение. По температуре тела... Свертыванию крови... Он умолк, словно решив, что с его стороны было дерзостью делать собственные заключения. Мартин Бек задумчиво тер переносицу большим и указательным пальцами правой руки. -- Очень быстро все произошло,-- наконец проговорил он. Рэнн не отозвался. Вероятно, думал о чем-то другом. Немного спустя он заметил: -- Так ты понимаешь, почему я тебя вызвал? Не потому, что... Он замолчал. Он явно затруднялся высказать свою мысль. -- Не почему? -- Не потому, что Нюман был полицейским комиссаром, а... вот поэтому. Он сделал неопределенный жест в сторону трупа и сказал: -- Его попросту зарезали, как скотину. Немного помолчав, он добавил: -- Я думаю, тот, кто его убил, был абсолютно невменяем. Мартин Бек кивнул. -- Да,-- сказал он.-- Похоже на то. VII Мартину Беку вдруг стало как-то не по себе. Это ощущение было смутным, взялось непонятно откуда и походило на внезапную усталость, когда двадцать раз перечитываешь одно и то же место, а сам того не замечаешь. Ему пришлось сделать некоторое усилие, чтобы прийти в себя и собрать ускользающие мысли. Но рядом с подступающей слабостью было и что-то другое, от чего он не мог отделаться. Это было предчувствие опасности. Предчувствие близкого несчастья. Чего-то такого, что нужно предотвратить любой ценой. Но он не знал, что предотвращать, и уж совсем не знал как. У него и раньше возникало такое ощущение, хотя в очень редких случаях. Коллеги подсмеивались над его интуицией. Служба полицейского основана на здравом смысле, отработанных навыках, упорстве и систематичности. Справедливо, что много сложных и запутанных дел удалось распутать благодаря случайности, но столь же справедливо и другое: что случайность есть понятие растяжимое и не следует ее смешивать со слепым везением. При расследовании преступления задача состоит в том, чтобы сплести из случайностей как можно более густую сеть. А уж тут опыт и усердие играют большую роль, чем гениальные озарения. Хорошая память и обычный здравый смысл ценятся выше, чем блеск интеллекта. Интуиции нет места в повседневной работе полицейского. Интуицию даже нельзя считать одним из качеств полицейского, как астрологию или френологию нельзя считать наукой. И, однако, она существует, как ни прискорбно Беку это признавать, и в его практике бывали случаи, когда интуиция выводила его на верную дорогу. Хотя в данном, конкретном случае его настроение можно было с таким же успехом объяснить причинами более простыми, более очевидными и более доступными. Например, Рэнн. Мартин Бек предъявлял высокие требования к тем людям, с которыми ему приходилось работать вместе. А виноват в этом был Леннарт Кольберг, вот уже много лет его ближайший помощник, сперва при стокгольмском муниципалитете, затем в старой уголовной, в Вестберге. Кольберг был для Мартина надежнейшим напарником, а кроме того, он был человеком, который забивал лучшие мячи, задавал наводящие вопросы и подбрасывал нужные реплики. Но сегодня Кольберга рядом не было. Скорей всего Кольберг просто спит в своей постели, и нет сколько-нибудь уважительных причин его будить. Во-первых, это будет не по правилам, а во-вторых, оскорбительно для Рэнна. Мартин Бек ждал от Рэнна каких-то действий или, по крайней мере. слов, которые показали бы, что и тот чувствует опасность. Он ждал каких-то высказываний, которые можно будет опровергнуть или, наоборот, подтвердить. Но Рэнн так ничего и не сказал. Вместо этого он занимался своим делом спокойно и буднично. Пока что вести расследование надлежало ему, и он делал все, что от него требовалось. Пространство под окном было огорожено веревками и вешками, подъезжали машины, включались прожекторы. Свет их прощупывал весь участок, а овальные белые пятна от полицейских фонариков прыгали по земле, как вспугнутые мальки на отмели, когда кто-нибудь войдет в воду. Рэнн просмотрел все содержимое тумбочки, так и не найдя ничего, кроме предметов личного обихода и нескольких писем в том нелепо бодряческом духе, в каком здоровые люди обычно пишут больным, у которых подозревают серьезную болезнь. Штатский персонал из пятого участка обследовал прилегающие палаты и холлы, также не найдя ничего достойного внимания. Так что, если Мартин Бек хотел выяснить какие-нибудь особые обстоятельства, ему следовало задавать вопросы и при этом формулировать их ясно и отчетливо, чтобы между ними не возникало недоразумений. Дело в том, что Мартин Бек и Рэнн плохо срабатывались, о чем оба давно уже знали и поэтому избегали работать на пару. Мартин Бек был не слишком высокого мнения о Рэнне, последний об этом догадывался, и это немало способствовало развитию в нем комплекса неполноценности. Со своей стороны, Мартин в неумении наладить контакт видел доказательство собственной слабости, и это сковывало его по рукам и ногам. Рэнн достал старую верную сумку криминалиста, закрепил кой-какие отпечатки пальцев, наложил пластик на некоторые следы в палате и за окном, то есть позаботился, чтобы детали, которые могут понадобиться в ходе следствия, не пропали от естественных причин или по чьей-то небрежности. Прежде всего это касалось следов. Мартин Бек был простужен, как уже не в первый раз с начала года. Он чихал, сморкался, долго и надрывно кашлял, но Рэнн никак не реагировал. Ни звуком. Не сказал даже "будь здоров". Правда, такие нежности были не в его духе, да и само выражение не входило в его лексикон. А мысли свои -- если он при этом что-нибудь думал, -- мысли свои Рэнн держал при себе. Так что понимать друг друга без слов они не умели, поэтому в какую-то минуту Мартин счел себя обязанным спросить: -- Старое у них это отделение, верно? -- Верно, -- ответил Рэнн. -- Послезавтра его освободят, то ли перестраивать собираются, то ли займут под что-то другое. А пациентов переведут в новые палаты, в главный корпус. Мысли Мартина тотчас сменили направление, и немного спустя он сказал, обращаясь больше к самому себе: -- Интересно, чем это он его чикнул, мачете или самурайским мечом? -- Ни тем, ни другим, -- ответил Рэнн, вернувшийся в эту минуту со двора.-- Мы обнаружили орудие убийства. Оно лежит в саду в четырех метрах от окна. Они вышли посмотреть. При ослепительном свете прожектора Мартин Бек увидел на земле орудие убийства с широким клинком. -- Штык, -- сказал Мартин Бек. -- Вот именно. От карабина системы "маузер". Карабин шестимиллиметрового калибра был типичным военным оружием. Раньше им широко пользовались, главным образом в артиллерии и кавалерии. Теперь этот образец устарел и вычеркнут из интендантских списков. Все лезвие было покрыто запекшейся кровью. -- А можно закрепить отпечатки пальцев на такой рукоятке? Рэнн пожал плечами. Каждое слово из него надо было вытягивать клещами, ну, если не клещами, то, во всяком случае, путем словесного нажима. -- Оставишь его лежать до утра? -- Да, -- ответил Рэнн. -- Так, пожалуй, разумнее. -- Я бы поговорил с семьей Нюмана, и чем скорей, тем лучше. Как ты думаешь, удобно беспокоить его жену в такую рань? -- Думаю, что удобно, -- ответил Рэнн без особой уверенности. -- Так или иначе, без этого не обойдешься. Поедешь со мной? Рэнн пробормотал что-то неразборчивое. -- Ты о чем? -- спросил Бек, сморкаясь, -- Фотографа сюда надо,-- сказал Рэнн.-- Непременно. Казалось, ему все это до смерти надоело. VIII Рэнн пошел к машине, сел на водительское место и подождал Мартина Бека, который взял на себя неприятную миссию позвонить вдове. -- Ты что ей сказал? -- спросил он, когда Мартин сел рядом. -- Я только сказал, что ее муж умер. Судя по всему, у него была серьезная болезнь, и мой звонок не явился для нее полной неожиданностью. Хотя она не могла понять, при чем тут полиция. -- Ну и как она? Потрясена? -- Само собой. Она хотела схватить первое попавшееся такси и ехать в больницу. Я передал трубку врачу, надеюсь, ему удастся уговорить ее никуда покамест не ехать. -- Правильно сделал. Вот если она его увидит, она и впрямь будет потрясена. Хватит и того, что ей придется выслушать наш рассказ. Рэнн ехал по Далагатан в сторону Оденгатан, то есть в северном направлении. Перед стоматологическим институтом стоял черный "фольксваген". Рэнн кивком указал на него и промолвил: -- Мало ему поставить машину где не положено, так еще и на тротуар залез. Его счастье, что мы не из автоинспекции. -- Вдобавок он был пьян, иначе бы он этого не сделал,-- сказал Мартин Бек. -- Или она, -- возразил Рэнн. Даже наверняка это была женщина. А уж женщина за рулем... -- Типичный образчик шаблонного мышления. Услышала бы тебя моя дочь. Она бы тебе прочитала лекцию. Машина свернула на Оденгатан, мимо церкви Густава Васы и Оденплан. На стоянке было два такси со знаком "свободен", а перед светофором у Городской библиотеки желтая подметальная машина с оранжевой мигалкой на крыше дожидалась свободного проезда. Мартин Бек и Рэнн ехали молча. Возле Свеавеген они обогнали подметальную машину, которая с ревом уползала за угол, у Высшего коммерческого училища они повернули налево, на Кунгсгатан. -- Ах, черт подери! -- вдруг с сердцем сказал Мартин. -- Да, -- сказал Рэнн. И снова в машине воцарилось молчание. Когда они пересекли Биргерярлсгатан, Рэнн сбавил скорость и начал искать нужный номер. Отворилась калитка напротив Гражданского училища из нее высунулся молодой человек и поглядел в их сторону. Не давая калитке закрыться, он ждал, пока они ставили машину и переходили улицу. Подойдя поближе, они увидели, что молодой человек гораздо моложе, чем казался издали. Ростом он вымахал почти с Мартина Бека, но лет ему можно было дать от силы пятнадцать. -- Меня зовут Стефан, -- сказал он. -- Мама ждет вас. Они поднялись вслед за ним на второй этаж, где одна дверь была приотворена. Через гардеробную и холл мальчик провел их в комнату. -- Пойду за мамой,-- пробормотал он и вернулся в холл. Озираясь по сторонам, Мартин Бек и Рэнн стояли посреди комнаты. Комната выглядела очень нарядно. В дальнем ее конце было устроено подобие гостиной из мебели сороковых годов -- дивана, в тон ему трех кресел светлого лакированного дерева с пестрой кретоновой обивкой и. наконец, овального стола того же дерева. На столе лежала белая кружевная салфетка и стояла хрустальная ваза с красными тюльпанами. Оба окна гостиной выходили на улицу, за белыми тюлевыми гардинами стояли в ряд ухоженные растения в горшках. Одна из коротких стен была закрыта книжными полками красного дерева. Частью полки были заставлены книгами в кожаных переплетах, частью -- сувенирами и всякими украшениями. Маленькие полированные горки с хрусталем и серебром стояли тут и там, черное пианино довершало меблировку. На пианино выстроились семейные портреты в рамках. На стенах висело несколько натюрмортов и пейзажей в резных позолоченных рамах, с потолка свисала хрустальная люстра, а под ногами лежал пурпурно-красный восточный ковер. Мартин Бек досконально изучил комнату, слушая приближающиеся шаги. Рэнн тем временем подошел к книжной полке и с явным неодобрением разглядывал медный олений колокольчик, одна сторона которого была украшена пестрой картинкой, изображающей карликовую березку, оленя и лопаря, и надписью "Арьеплуг" витиеватыми красными буквами. Фру Нюман вошла в комнату вместе с сыном. На ней было черное шерстяное платье, черные чулки и туфли. В руках она сжимала белый носовой платок. Глаза у нее были заплаканные. Мартин Бек и Рэнн назвали себя. Судя по всему, она никогда не слышала их имен. -- Садитесь, пожалуйста, -- сказала она и опустилась в одно из пестрых кресел. Когда мужчины тоже сели, она посмотрела на них с отчаянием. -- Что же все-таки случилось? -- спросила она слишком высоким голосом. Рэнн достал носовой платок и начал вдумчиво, со знанием дела прочищать свой красный нос. Но Мартин Бек и не ждал от него большой помощи. -- Если у вас есть дома что-нибудь успокоительное, ну, какие-нибудь таблетки, мне думается, вам следовало бы принять одну или две,-- начал он. Мальчик, сидевший на стуле перед пианино, встал. -- У папы есть... Есть коробочка мепробамата в ванной, в аптечке. Принести? Мартин Бек кивнул, мальчик пошел в ванную и вернулся с таблетками и со стаканом воды. Мартин Бек взглянул на этикетку, высыпал две таблетки в крышку коробочки, фру Нюман послушно приняла их и запила глотком воды. -- Благодарю, -- сказала она. -- А теперь будьте так любезны, объясните мне цель своего визита. Стиг мертв, и мы не в силах что-либо здесь изменить -- ни вы, ни я. Она прижала платок к губам и произнесла придушенным голосом: -- Почему мне не разрешили приехать к нему? В конце концов, это мой муж. Что они с ним сделали? Этот доктор... он такой странный... Сын подошел к матери, сел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи. Мартин Бек повернулся так, чтобы сидеть лицом к лицу с женщиной, бросил взгляд на Рэнна. помалкивавшего в уголке дивана, и сказал: -- Фру Нюман! Ваш муж умер не от болезни. Кто-то пробрался к нему в палату и убил его. Женщина воззрилась на Мартина, и он увидел, что прошло несколько секунд, прежде чем до нее дошел смысл его слов. Она опустила руку со стиснутым в ней носовым платком, прижала ее к груди, побледнела. -- Убил? Его кто-то убил? Ничего не понимаю. У мальчика побелели крылья носа, он еще крепче обхватил плечи матери. -- Кто? -- спросила она. -- Мы не знаем. Сестра нашла его на полу, в палате, чуть после двух. Кто-то влез в окно и убил его штыком. Все это заняло буквально несколько секунд, я думаю, он не успел даже осознать, что происходит. Так сказал Мартин Бек. Великий утешитель. -- Все указывает на то, что его застали врасплох, -- вступил Рэнн. -- Если бы он успел как-то отреагировать, он бы попробовал защищаться, но мы не нашли никаких указаний на это. Теперь женщина воззрилась на Рэнна. -- Но за что? -- спросила она. -- Мы не знаем,-- ответил Рэнн. Больше он ничего не сказал. -- Фру Нюман,-- снова заговорил Мартин Бек, -- вы, вероятно, могли бы помочь нам это выяснить. Мы не хотим напрасно вас мучить, однако мы должны задать вам несколько вопросов. Прежде всего: вы сами никого не подозреваете? Женщина беспомощно покачала головой. -- Вам не приходилось слышать, чтобы вашему мужу кто-нибудь угрожал? Или что у кого-нибудь есть причины желать его смерти? Словом, о каких-нибудь угрозах? Женщина все так же качала головой. -- Нет,-- сказала она.-- Да и с какой стати кто-то стал бы ему угрожать? --А может, его кто-то ненавидел... -- Почему его должны были ненавидеть? -- Подумайте хорошенько, -- продолжал Бек. -- Не было ли таких людей, которые могли считать, что ваш муж дурно с ними обошелся? Он ведь был полицейским, а занимаясь этим ремеслом, наживаешь себе врагов. Он вам никогда не говорил, что кто-то преследует его или угрожает ему? Вдова растерянно поглядела на сына, потом на Рэнна, потом на Мартина Бека. -- Не могу припомнить. А уж такое-то я бы запомнила, скажи он об этом. -- Папа редко говорил дома о своей работе,-- сказал Стефан. -- Вам лучше спросить в полицейском участке. -- Спросим и там, -- сказал Мартин Бек. -- Он долго болел? -- Долго, но точно я не помню, -- ответил мальчик и поглядел на мать. -- С июня прошлого года,-- сказала она.-- Он заболел как раз перед Ивановым днем, у него начались страшные боли в животе, и он после праздника пошел к врачу. Доктор решил, что это язва желудка, и уложил его в постель. С тех пор он считался больным, побывал у многих врачей, каждый говорил свое и прописывал свое лекарство. Тогда он лег в Саббатсберг, это было три недели назад, а там они все время брали анализы и делали уйму всяких исследований, но так и не выяснили, в чем дело. Возможность говорить перевела ее мысли в другое русло и помогла оправиться от потрясения. -- Сам папа думал, что у него рак, -- вмешался мальчик. -- Но врачи утверждали, что никакой это не рак. Только ему все равно было очень плохо. -- А чем он занимался все это время? Он совсем, выходит, не работал с прошлого лета? -- Нет,-- ответила фру Нюман.-- Ему и в самом деле было очень плохо. У него бывали приступы боли, которые длились по нескольку дней подряд. Тогда он просто не вставал с постели. Он принимал всякие лекарства, но без толку. Осенью он несколько раз наведывался в участок, чтобы посмотреть, как у них идут дела,-- так он выражался, но работать он не мог. -- И вы, фру Нюман, не припоминаете, чтобы он сказал или сделал что-нибудь, что можно хоть как-то увязать со всем случившимся? -- спросил Мартин. Она покачала головой и начала всхлипывать без слез. Взгляд ее был устремлен мимо собеседника в пустоту. -- У тебя есть братья или сестры? -- спросил Рэнн. -- Есть сестра, но она замужем и живет в Мальме. Рэнн вопросительно поглядел на Мартина, а тот задумчиво крутил между пальцами сигарету и разглядывал сына и мать. -- Ну, мы пошли, -- сказал Мартин Бек мальчику. -- Я думаю, ты способен и сам позаботиться о маме, но всего бы лучше раздобыть врача, который уложил бы ее в постель. У вас есть врач, которому удобно позвонить в это время? Мальчик встал и кивнул. -- Доктор Блумберг,-- сказал он.-- Мы всегда его вызываем, когда у нас кто-нибудь заболеет. Он вышел в холл, и они услышали, как он набирает номер, а немного спустя ему кто-то ответил. Говорил мальчик недолго, потом он вернулся в гостиную и встал подле матери. Теперь он казался более взрослым, чем тогда, в подворотне. --Доктор приедет,--сказал мальчик.--Вам не обязательно дожидаться. Он скоро будет здесь. Они встали. Рэнн встал первым и, уходя, прикоснулся к локтю женщины. Она не шелохнулась и не ответила на их "до свиданья". Мальчик проводил их до входных дверей. -- Возможно, нам еще придется побывать у вас,-- сказал Мартин Бек.-- Но до этого мы позвоним, чтобы справиться о самочувствии фру Нюман. Когда они вышли на улицу, Мартин спросил у Рэнна: -- А ты хорошо знал Нюмана? -- Не особенно, -- уклончиво ответил Рэнн. IX Едва Мартин Бек и Рэнн подъехали к месту преступления, сине-белая вспышка магния на мгновение озарила грязно-желтый фасад больничного корпуса. И машин здесь прибавилось; они стояли с включенными прожекторами. -- Это, должно быть, наш фотограф,-- пробормотал Рэнн. Когда они вышли из машины, фотограф поспешил им навстречу. У него не было сумки, аппарат и лампу-вспышку он держал в руках, а карманы его куртки оттопыривались от пленки, лампочек и объективов. Мартин Бек узнал его по прежним встречам на местах преступлений. -- Это не наш,-- ответил он Рэнну.-- Похоже, что пресса нас обскакала. Фотограф, делавший снимки для одной вечерней газеты, поздоровался и сразу, покуда они шли к дверям, щелкнул обоих. У крыльца стоял репортер из той же газеты и пытался втянуть в разговор полицейского. Увидев Мартина, он воскликнул: -- Доброе утро, господин комиссар. Вы разрешите вас сопровождать? Мартин Бек покачал головой и поднялся на крыльцо, имея Рэнна в кильватере. -- Ну хоть маленькое интервью,-- не унимался репортер. -- Потом, -- ответил Мартин и, придержав дверь для Рэнна, захлопнул ее перед носом репортера, скорчившего недовольную мину. Наконец прибыл и полицейский фотограф, он остановился перед палатой, держа в руках свою сумку. Поодаль стоял тот самый врач со странным именем и полицейский в штатском из пятого участка. Рэнн вместе с фотографом вошел в палату, чтобы дать ему необходимые указания. Мартин Бек подошел к двум другим. -- Как дела? -- спросил он. Старый, неизменный вопрос. Полисмен в штатском -- звали его Ханссон -- поскреб в затылке и сказал: -- Мы разговаривали с большинством пациентов в этом коридоре, и ни один из них не видел и не слышал ничего подозрительного... Я хотел поговорить с доктором... но с этим много не наговоришь. -- А с теми, кто лежит в соседних палатах, вы беседовали? -- спросил Мартин Бек. -- Да,-- ответил Ханссон.-- Мы сами обошли почти все помещения. Никто ничего не слышал, в старых домах знаете какие толстые стены. -- Остальных можно опросить за завтраком. Врач молчал. Он явно не понимал по-шведски. После некоторого молчания он ткнул пальцем в сторону ординаторской. -- Have to go[1]. Ханссон кивнул, и чернокудрый помчался прочь, стуча деревянными башмаками. -- Ты Нюмана знал? -- спросил Мартин Бек. -- Да как тебе сказать. В его участке я никогда не работал, но встречаться мы, само собой, встречались. Сотни раз. Он старый служака, он уже комиссаром был, когда я только начинал. Двенадцать лет назад. -- А ты не знаешь кого-нибудь, кто с ним близко знаком? - Тебе стоит, пожалуй, связаться с ребятами из округа Святой Клары. Он там работал, пока не заболел. Мартин Бек кивнул и посмотрел на электрические стенные часы над дверью в туалетную комнату. Часы показывали без четверти пять. -- Я пожалуй, туда съезжу, -- сказал он. -- Здесь я все равно почти ничего не могу сделать. -- Поезжай, -- сказал Ханссон. -- Я скажу Рэнну, куда ты делся. Выйдя на крыльцо, Мартин Бек глубоко вздохнул. Прохладный ночной воздух казался свежим и чистым. Репортер и фотограф куда-то исчезли, а полицейский стоял на прежнем месте. Мартин кивком попрощался и побрел к воротам. За последнее десятилетие внутренняя часть Стокгольма подверглась очень значительным преобразованиям. Сровняли с землей целые кварталы и на их месте возвели новые. Структура города изменилась, транспортная система расширилась, но новый строительный стиль свидетельствовал не столько о стремлении обеспечить людям сносные условия жизни, сколько о желании домовладельцев выколотить все, что можно, из дорогих земельных участков. В центре города не ограничились тем, что снесли девяносто процентов строений и перекроили существовавшую ранее сеть улиц, здесь изменили даже естественную топографию местности. Жители Стокгольма с тревогой и огорчением наблюдали, как еще вполне пригодные и очень нужные жилые дома буквально стираются с лица земли, чтобы уступить место безликим и однообразным административным зданиям; бессильные что-либо изменить, они принимали ссылку в отдаленные пригороды, тогда как удобные и оживленные кварталы, где они раньше жили и работали, лежали в развалинах. Центр города превратился в гулкую и труднодоступную строительную площадку, из которой медленно, но неуклонно вырастал новый город, новое сити, где будут широкие и шумные транспортные магистрали и блестящие фасады из стекла и легких металлов -- безжизненные бетонные плоскости, холодные, безликие. Но эта оздоровительная вакханалия совсем не коснулась полицейских участков; в Старом городе многие устарели и обветшали, а поскольку численность персонала с каждым годом возрастала, там, помимо всего, просто негде было повернуться. В четвертом участке, куда направлялся Мартин Бек, недостаток помещений давно уже превратился в проблему номер один. Когда он вылезал из такси у полицейского участка Святой Клары на Регерингсгатан, начинало светать. Скоро взойдет солнце, небо по-прежнему чисто, день обещает быть ясным, но прохладным. Он поднялся по короткой каменной лестнице и открыл дверь. Справа от дверей находился коммутатор, где почему-то не было дежурного телефониста, и высокий барьер, за которым сидел пожилой полицейский с проседью. Облокотившись о барьер, он читал развернутую утреннюю газету. Когда вошел Мартин, полицейский выпрямился и снял очки. -- А, комиссар Бек решил прогуляться по холодку. Я тут как раз просматривал утренние газеты -- успели они сообщить о комиссаре Нюмане или нет? Скверная вышла история. Он снова надел очки, послюнил палец и перевернул газетный лист. -- Похоже, они не успели откликнуться,-- продолжал он. -- Да,-- сказал Мартин Бек.-- Похоже, не успели. Утренние стокгольмские газеты последнее время загодя сдавались в печать, и в час, когда произошло убийство, они скорей всего уже были отпечатаны. Мартин Бек обогнул барьер и вошел в соседнюю комнату. Там никого не было. На столе лежали утренние газеты, стояли пепельницы с окурками и несколько чашек из-под кофе. В одной из комнат он сквозь стеклянную перегородку увидел первого помощника комиссара, тот допрашивал белокурую длинноволосую девушку. Увидев Мартина Бека, он встал, что-то сказал ей и вышел из-за перегородки. Дверь за собой он закрыл. -- Привет, -- сказал он.-- Ты меня ищешь? Мартин Бек сел за стол с короткой стороны, придвинул к себе пепельницу и раскурил сигарету. --Я никого конкретно не ищу, -- ответил он. -- Но если у тебя найдется немного времени... --Тогда подожди, -- попросил помощник. -- Мне надо отправить эту особу в уголовную. Он исчез, вернулся через несколько минут с радиопатрулем, взял со стола конверт и передал его патрулю. Женщина встала, повесила сумку через плечо и поспешила к дверям во двор. Не оборачиваясь, она бросила на ходу: -- Ну, давай, старина, поехали. Патруль взглянул на дежурного помощника, но тот лишь пожал плечами с комическим удивлением. Тогда патруль надел свой шлемофон и вышел следом. -- Держится как у себя дома,-- заметил Мартин. -- Так она здесь не первый раз. И едва ли последний. Он тоже сел к столу и принялся выколачивать свою трубку о край пепельницы -- Ну и жуткая история произошла с Нюманом. Как оно все было на самом деле? Мартин коротко рассказал. -- Жуть,-- сказал помощник,-- Этот убийца, должно быть, совсем спятил. Но почему он выбрал именно Нюмана? -- Ты его знал? -- спросил Мартин Бек. -- Не очень хорошо. Он был не из той породы людей, которых можно хорошо знать. -- Он был здесь у вас со спецзаданием. Когда его перебросили в четвертый? -- Три года назад, даже кабинет отвели отдельный. В феврале шестьдесят восьмого. -- А что он был за человек? -- спросил Мартин, Дежурный помощник набил трубку и раскурил ее. -- Даже и не знаю, как описать. Ты ведь с ним тоже был знаком. Честолюбивый, настойчивый, почти без чувства юмора. Взгляды самые что ни на есть консервативные. Ребята, которые помоложе, его побаивались, хотя по службе они не сталкивались. Он мог так обрезать... Впрочем, я тебе говорю, что не очень хорошо его знал. -- А были у него близкие друзья среди коллег? -- Во всяком случае, не у нас. Насколько я могу судить, наш комиссар не особенно с ним ладил. А как было в других местах, не знаю. Помощник задумался и бросил на Мартина какой-то непонятный взгляд. Как бы просительный, но в то же время понимающий. -- Н-да, -- сказал он. -- Что н-да? -- У него небось до сих пор есть дружки на Кунгсхольмен. Мартин Бек не ответил. Вместо этого он сам задал вопрос: -- А враги? -- Не знаю. Думаю, что враги у него были, но здесь -- навряд ли, и не такие, чтобы... -- Ты случайно не знаешь, ему никто не угрожал? -- спросил Мартин Бек. -- Нет, он со мной не слишком откровенничал. А вообще... -- Что вообще? -- А вообще, Нюман был не из тех людей, которым можно пригрозить. В стеклянном загончике зазвонил телефон, и помощник прошел туда и снял трубку. Мартин Бек стал у окна, засунув руки в карманы. В участке царила полная тишина. Ее нарушал только голос человека, говорившего по телефону, да сухое покашливание пожилого дежурного позади коммутатора. Надо полагать, этажом ниже, в камерах предварительного заключения, было далеко не так тихо. Мартин Бек внезапно ощутил всю глубину своей усталости. После бессонной ночи щипало глаза, в горле першило от множества сигарет. Телефонный разговор что-то затягивался. Мартин Бек зевнул и принялся листать газету, пробежал несколько столбцов, принялся за комикс, не думая, что читает. Наконец он сложил газету, постучал в стеклянную перегородку и, когда человек у телефона поднял голову, знаками показал ему, что хочет уйти. Помощник комиссара кивнул и продолжал болтать по телефону. Мартин Бек раскурил еще одну сигарету и мимоходом подумал, что, если считать со вчерашнего утра, он выкурил за сутки, пожалуй, сигарет пятьдесят. X Если хочешь наверняка угодить в тюрьму, надо убить полицейского. Эта истина действительна для большинства стран, а среди них не последнее место занимает Швеция. И впрямь история преступлений в Швеции насчитывает немало нераскрытых убийств, но среди них нет ни одного дела по убийству полицейского. Если отправляют к праотцам кого-нибудь из их бражки, силы полиции поистине удваиваются. Все разговоры о недостатке людей и средств смолкают, будто по мановению волшебной палочки, на расследование бросают сотни людей, тогда как обычное дело может рассчитывать на троих, от силы на четверых. Тому, кто поднимет руку на полицейского, не уйти от правосудия. И отнюдь не потому, что широкие круги общественности всецело солидаризируются с властями, как это, например, имеет место в Англии или в социалистических странах, а потому, что вся личная гвардия главного шефа полиции твердо знает, чего от всей души желает шеф. Мартин Бек стоял на Регерингсгатан и наслаждался утренним холодком. Он был без оружия, зато в правом внутреннем кармане у него лежал размноженный на ротапринте циркуляр Управления государственной полиции. Циркуляр очутился на его столе день назад и представлял собой выдержки из новейшего социологического исследования. Полиция недолюбливает социологов, особенно последние годы, с тех пор, как социологи начали совать свой нос в ее дела, а их выводы пробудили бдительность вышестоящих инстанций. Возможно, эти инстанции смутно ощутили, что впредь им не удастся утверждать, будто все, кто занимается социологией, суть коммунисты и только о том и думают, как бы им успешнее осуществлять свою подрывную деятельность. Социологи способны на все -- так совсем недавно во всеуслышание заявил главный инспектор Мальм в очередном приступе раздражения: Мальм был начальником над полицейскими, в том числе и над Мартином Беком. Может быть, Мальм по-своему и прав. Социологи и не такое докажут. Например, они докопались до того обстоятельства, что теперь при поступлении в полицейскую школу не требуют хороших отметок или что IQ[2] полицейских патрулей снизилось по Стокгольму до 93. -- Все враки! -- воскликнул тогда Мальм.-- И не соответствует действительности! И кроме того, у нас IQ не ниже, чем в Нью-Йорке! Он недавно посетил с познавательными целями Соединенные Штаты. Исследование, помещавшееся в правом кармане у Мартина Бека, вскрывало новые любопытные факты. Оно утверждало, что профессия полицейского отнюдь не самая опасная по сравнению с другими, вполне мирными занятиями. Совсем напротив, другие сопряжены с гораздо большим риском. Строительные рабочие и лесорубы рискуют жизнью гораздо чаще, не говоря уже о грузчиках, шоферах и домохозяйках. Но разве не утверждалось везде и всегда, что работа полицейского гораздо опаснее, тяжелее и хуже оплачивается, чем остальные? Ответ был до обидного прост. Да, утверждалось, но лишь потому, что не существует другой профессиональной группы, которая была бы до такой степени сосредоточена на своих служебных обязанностях и до такой степени драматизировала бы их. Вышесказанное подтверждалось цифрами. Число полицейских, получивших телесные повреждения, не шло, к примеру, ни в какое сравнение с числом людей, получавших ежегодно телесные повреждения от рук полиции. Ну и так далее. Это относилось не только к Стокгольму. В Нью-Йорке ежегодно погибает семь полицейских в среднем, тогда как у водителей такси эта цифра возрастает до двух ежемесячно, у домохозяек -- до одной еженедельно, у безработных -- до одного ежедневно. Для этих чертовых социологов нет ничего святого. Одной группе шведских специалистов удалось даже развеять миф об английских бобби и открыть миру ту истину, что английские полисмены не вооружены и лишь потому не провоцируют встречное насилие в такой же мере, как полицейские в других странах. Даже ответственные круги Дании приняли этот факт к сведению и разрешили полицейским прибегать к огнестрельному оружию лишь в исключительных случаях. В Дании, но отнюдь не в Стокгольме. Разглядывая труп Нюмана, Мартин Бек неожиданно вспомнил про это исследование. Сейчас он снова о нем подумал. Он сознавал, что социологи пришли к справедливым выводам, более того, он угадывал таинственную связь между этими выводами и убийством, которое занимало его в данную минуту. Выходит, быть полицейским безопасно, но зато опасны сами полицейские, а ведь он только что своими глазами видел зверски убитого полицейского. Непроизвольно у него начали подергиваться уголки рта, и какое-то мгновение ему даже казалось, что вот сейчас он опустится на ступеньки, ведущие от Регерингсгатан к Кунгсгатан, и во все горло расхохочется над своими мыслями. Следуя той же непонятной логике, он вдруг решил, что надо съездить домой и взять пистолет. Вот уже больше года он к нему даже не притрагивался. От Стуреплан спускалось свободное такси. Мартин Бек поднял руку и остановил его. Это было желтое "вольво" с черной полоской на крыльях -- своего рода нововведение, так как по старым правилам все такси в Стокгольме должны быть сплошь черного цвета. Мартин сел рядом с шофером и сказал: -- Чепмангатан, восемь. И в ту же секунду он узнал шофера. Это был полицейский, один из тех, кто в свободное время ради дополнительного заработка крутит баранку. Впрочем, узнал он его благодаря чистой случайности. Несколько дней назад он стоял перед Центральным вокзалом и наблюдал, как несколько до удивления неуклюжих полицейских сумели довести одного пьяного юнца, поначалу вполне миролюбивого, до полного неистовства, довели его и осатанели сами. Сегодняшний шофер был одним из тех блюстителей порядка. Ему было лет двадцать пять, и от природы он был очень разговорчив, но, поскольку на основной своей службе он ограничивался лишь короткими, злобными репликами, ему приходилось брать реванш за рулем. Дорогу им преградила машина конторы благоустройства, комбинированная, подметально-поливочная. Полицейский-совместитель принялся тоскливо разглядывать рекламный плакат, возвещавший о фильме "Риллингтон Плейс, 10" с участием Ричарда Атенбороу, и сказал на непередаваемом диалекте: -- Это ведь "Площадь Риллингтон, десять", верно? И на такое ходит народ! Сплошь убийства и всякие напасти и какие-то рехнувшиеся типы. Жуть, да и только. Мартин Бек кивнул. Шофер, явно не узнавший его, принял кивок за поощрение и продолжал непринужденно болтать. -- А все из-за иностранцев. Мартин Бек промолчал. -- Я еще вот чего скажу: ошибается тот, для кого все иностранцы на одно лицо. Вот, который нам загородил дорогу на подметалке, он португалец. -- Да ну? -- Ей-богу, а я, между прочим, не встречал человека лучше, чем он. Он вкалывает с утра до вечера, а не отсиживается дома. И водить машину он умеет. Знаете почему? Мартин Бек отрицательно покачал головой. -- Да потому, что он четыре года проездил на танке в Африке. Португалия вела какую-то освободительную войну в Анголе, так это место называется. Они там здорово боролись, португальцы-то, хотя мы, шведы, мало что об этом знаем. А парень, ну о котором я говорю, он за четыре года в Африке перестрелял сотни большевиков. Поглядишь на него, сразу увидишь, какую пользу приносит человеку армия, и дисциплина, и всякое такое. Он точно выполняет все, что ему велят, и зарабатывает больше других, а если он з