девственном лесу, раздвигая ветки, пригибая их к земле, приминая все, что попадалось на пути. И он увидел просвет. Выбившись из сил, Адриан упал на колени в каких-то тридцати футах от опушки. Серые камни, припорошенные снегом, завиднелись за поредевшим строем деревьев. Скалы уходили резко вверх, выше самых высоких деревьев. Он был у подножия третьего плато. Как и его брат. Убийце из "Корпуса наблюдения" удалось сделать то, что, по мнению Гольдони, он был сделать не в состоянии: он применил записи полувековой давности к теперешним условиям. Было время, когда один брат гордился другим братом, эти времена миновали. Сейчас существовала лишь необходимость остановить его. Адриан попытался больше не думать об этом, задаваясь лишь одним вопросом: сможет ли он поставить последнюю точку, когда для этого наступит подходящий момент. Момент мучительного решения, который сравнить ни с чем невозможно. Сейчас ему казалось, что сможет. Он думал об этом спокойно, отрешенно, хотя и с холодной печалью. Ибо это был единственный, пусть страшный, но неоспоримый ответ хаосу и кошмару. Он убьет брата. Или брат убьет его. Он встал на ноги, медленно вышел из леса и сразу нашел каменистую тропу, отмеченную на карте Ляйнкрауса. Тропа опоясывала склон горы несколькими извивами, которые уменьшали угол восхождения, закручиваясь по часовой стрелке к вершине. Ибо, чтобы подняться на плато, по воспоминаниям Пауля Ляйнкрауса, нужно было преодолеть довольно высокий утес. Он ходил по этой тропе только два раза в жизни - в первый и второй годы войны, когда был еще совсем мал. Возможно, утес окажется и не таким высоким, каким когда-то показался мальчишке. Но Пауль точно помнил, что они тогда взбирались по деревянной лестнице. Печальный ритуал поминовения мертвого и детское упоение радостью жизни, сказал ему Пауль Ляйнкраус, плохо соответствуют друг другу. Подняться на плато можно и другим путем, недоступным для стариков. Но мальчишка, скучавший на поминальной службе, тщательно обследовал этот второй маршрут. Он начинался у края почти стертой с лица земли дороги на приличном расстоянии от образовавшегося естественным путем узкого прохода среди валунов. Этот путь представлял собой нагромождение острых скал, по которым можно было добраться до площадки наверху. И чтобы преодолеть эти скалы, надо было обладать ловкостью, бесстрашием и недюжинной выдержкой: один неверный шаг мог оказаться роковым. Отец и старшие братья отругали его за то, что он ходил туда. Сорвавшись с утеса, он мог если не погибнуть, то уж точно сломать ногу или руку. Адриан подумал, что если он сломает ногу или руку, то погибнет наверняка. Неподвижный человек - легкая мишень. Он двинулся по извилистой тропе, скрываясь за бесчисленными острыми выступами и пригибаясь как можно ниже к земле. Плато располагалось на высоте трех-четырех сотен футов над ним - ему предстояло покрыть расстояние, соизмеримое с длиной футбольного поля. Начал падать легкий снег, ложась на тонкий белый наст. Адриан то и дело поскальзывался, с трудом удерживал равновесие, хватаясь за ветки кустов и камни. Он уже преодолел половину пути и прижался к утесу перевести дыхание. Высоко вдали слышались какие-то звуки, точно били металлом о металл или камнем о камень. Он вынырнул из укрытия и как мог быстро побежал вверх и по спирали, осиливая следующие четыре витка, один раз упав, чтобы отдышаться и дать отдых измученным, сбитым ногам. Он снова вытащил из кармана карту Ляйнкрауса и сверил маршрут. Если верить карте, он уже преодолел восемь виражей. Как бы то ни было, ему осталось не более ста футов до каменной арки, которую на карте изображала перевернутая буква "U". Он поднял голову. Лицо обдало морозным колким воздухом. Прямо перед собой он увидел совершенно прямой отрезок тропы, окаймленный с обеих сторон низким серым кустарником. Как показывала карта, надо преодолеть еще два поворота - и он доберется до арки. Он сунул рисунок в карман, коснувшись пальцами холодной стали пистолета. Поднялся на ноги и побежал. Сначала он увидел девочку. Она лежала рядом с тропой в кустах, глядя широко раскрытыми глазами в небо. Ноги ее были безжизненно вытянуты. Над обеими коленками виднелись пулевые отверстия, вся одежда была в крови. Третье отверстие виднелось над правой грудью, прямо под ключицей. Ее белая альпийская курточка тоже была вся в крови. Она дышала, но болевой шок был настолько силен, что она даже не моргала, когда снежинки попадали ей в глаза. Губы ее слабо двигались, и тающий снег крошечными ручейками сбегал по щекам. Адриан склонился над ней. При виде его лица глаза девочки приняли осмысленное выражение. Она судорожно вздернула голову и закашлялась, намереваясь закричать. Он ласково прикрыл ее рот перчаткой, а другую руку подложил ей под затылок. - Я другой, - прошептал он. Кусты над ними зашуршали. Адриан вскинул голову, осторожно выпустил девочку и отпрянул. Из кустов показалась рука - вернее, то, что от нее осталось. Это был окровавленный кусок мяса: перчатка висит лохмотьями, пальцы раздроблены. Фонтин перемахнул через лежащую девочку и устремился в кусты, раздирая переплетенные ветки. Там на островке густого мха лежал на животе паренек. Четыре пулевых отверстия по диагонали пересекали его спину. Адриан осторожно перевернул юношу на бок, придерживая голову. И снова ему пришлось ласково прикрыть искаженный в ужасе рот. Юноша впился глазами в его глаза и вскоре понял: Адриан не убийца. То, что парень вообще мог говорить, было удивительно. Его шепот едва слышался сквозь завывания ветра, но Фонтин все же разобрал его слова. - Mia sorella. - Не понимаю. - Сестра. - Она ранена. Ты тоже ранен. Я вам помогу. - Рассо. Рюкзак. У него рюкзак. Medicina. - Молчи. Тебе надо беречь силы. Рюкзак, говоришь? - Si. "...Альпийский рюкзак - не просто набор необходимого снаряжения. Это произведение умелого мастера". Так говорил отец. Парень не умолкал. Он понимал, что умирает. - Выход. Церматтская ветка. Деревня. Недалеко отсюда, синьор. На север, недалеко. Мы хотели убежать. - Тс-с! Не говори больше ничего. Я положу тебя рядом с сестрой. Постарайтесь согреться. Он поволок юношу к девочке. Это были совсем дети. Его брат - убийца детей! Он снял дождевик и пиджак, отодрал подкладку пиджака, чтобы наложить повязку на раны девочки. Юноше уже вряд ли можно помочь, поэтому он старался не смотреть ему в глаза. Он накрыл их обоих. Они вцепились друг в друга. Адриан сунул тяжелый пистолет за пояс, выполз из кустов и побежал по тропе к арке. Глаза щипало от ветра, но дышал он ровно. Боль в ногах прошла. Теперь они остались один на один. Как и должно быть. Глава 33 Стук становился все громче и громче, точно кто-то свирепо дубасил молотком по камню. Теперь он слышался прямо над головой, выше отвесного скалистого склона, подпирающего небольшое ровное плато. Почву у его ног потревожили до него: снег и земля перемешались, кругом виднелись свежие следы ботинок. Кусочки скалистой породы, разбросанные вокруг, показывали, каким образом человек взобрался на этот утес: закинув наверх веревку с железным крючком. Причем сделать это с первого раза ему не удалось. В заснеженных серых кустиках валялись обломки обветшалой лестницы с недостающими перекладинами. Лестница, о которой ему говорил Пауль Ляйнкраус. Она была не меньше двадцати футов в длину, явно чуть длиннее скалистого склона, у подножия которого стоял Адриан. "Могильник расположен на глинистом грунте. Надгробный камень представляет собой хрупкую цементную плиту. Если ее поддеть ломиком и надавить посильнее, плита лопнет. Гроб мальчика просто положили в вырытую яму в грунте и сверху покрыли тонким слоем цемента". Так описал это место Пауль Ляйнкраус. Наверху брат уже, видимо, сломал тонкое надгробие, о котором говорил Ляйнкраус. Стук молотка прекратился. Металлический инструмент бросили на камни. Сверху полетели куски цемента, отброшенные ногой нетерпеливого искателя. Адриан вскочил и плотно прижался к утесу. Если брат его заметит - он погиб! Обломки цементной плиты больше не падали. Адриан поежился: надо действовать. Холодный морозный воздух уже проникал сквозь черный свитер, от дыхания изо рта шел пар. Слабый снегопад кончался, из-за туч показалось солнце, но его лучи не грели. Он стал осторожно продвигаться вдоль утеса, пока дорогу ему не преградил огромный валун, некогда сорвавшийся с вершины соседней горы. Он сделал шаг в сторону и ступил на заснеженную, поросшую мхом землю. Внезапно почва под ногами обвалилась. Адриан отскочил назад и в ужасе застыл. Грохот рухнувшей глыбы гулко разнесся в воздухе, подхваченный ветром. Он услышал над головой шаги - тяжелые, резкие - и затаил дыхание, чтобы пар изо рта не выдал его присутствия. Шаги замерли: было слышно только, как в тишине завывает ветер. Потом снова послышались шаги, но уже тихие, размеренные - майор успокоился. Адриан взглянул вниз. Он дошел до конца тропы Пауля Ляйнкрауса, дальше была гора. Ниже, за кромкой обвалившейся почвы и диких трав, расстилалось ущелье - широкая и круто уходящая вниз расщелина, отделявшая возвышенность, где стоял Адриан, от полого уходящего вверх склона, за которым начинались другие горные массивы. Ущелье оказалось куда глубже, чем говорил Ляйнкраус: до его дна, где торчали иззубренные скалы, было футов тридцать. Взрослые отругали мальчика, но не сказали всей правды, чтобы не пугать, не вселить страха перед горами. Адриан развернулся лицом к скале и, цепляясь за неровную поверхность, дюйм за дюймом стал продвигаться вперед, прижимаясь грудью и ногами, хватаясь за каждый выступ. На другой стороне он обнаружил узкий проход, засыпанный обломками скальной породы, круто уходивший вверх, к ровному плато на вершине утеса. Он сомневался, что ему удастся туда добраться. Маленький мальчик смог бы - пробежав по кромке похожего на козырек выступа скалы левее валуна. Хрупкий каменный козырек выдержал бы тяжесть детского тела. Но взрослый мужчина рискует куда, больше. Под весом Адриана уступ может обвалиться. От середины валуна - от того места, где он стоял, - до ближайшего прочного уступа в скале было около пяти футов. В нем роста шесть футов. Если упасть вперед с вытянутыми руками, то его роста хватит с запасом. Еще лучше будет, если удастся сократить расстояние. Мышцы икр онемели от напряжения. Он ощущал, как судорога сводит пятки. На щиколотках сухожилия натянулись так, что казалось, вот-вот лопнут. Он заставил себя забыть о страхе и опасности и сосредоточился на тех нескольких дюймах, которые ему необходимо преодолеть. Адриан сделал лишь один шаг, как вдруг почувствовал уходящую из-под ног почву: земля поплыла под подошвами медленно, точно во сне. И услышал - именно услышал - хруст ломающейся скальной породы и шорох осыпающейся промерзлой земли. В последнюю секунду он успел выбросить вперед руки. Уступ, на котором он балансировал, полетел в пропасть, и на долю секунды Фонтин повис над пустотой. Пальцы отчаянно вцепились в край скалы, ветер хлестнул по лицу. Правая рука скользнула по камню где-то над головой. Он больно ударился плечом и лбом о неровную каменную поверхность. Потом схватился за выступающий камень и инстинктивно подобрался, выгнувшись, чтобы самортизировать силу удара. Он висел, точно марионетка на ниточке, на одной руке - ноги болтались над бездной. Надо подтянуться. Нельзя терять ни секунды! У него нет времени даже подумать о том, что может произойти с ним через мгновение. Вперед! Он ухватился свободной левой рукой за скользкий край утеса, тыча в воздух ногами, пытаясь найти твердую опору. Нашел! Нога уткнулась в неровный выступ в скале. Этого было вполне достаточно. Точно перепуганный паучок, передвигая то одну, то другую ногу, он пополз по склону и забросил свое тело в крошечную пещерку неподалеку от вершины утеса. Теперь сверху его нельзя было увидеть. А Эндрю, услышав хруст ломающейся скальной породы, подошел к краю плато и заглянул вниз. Солнце светило ему в затылок через правое плечо, и его тень, падая в глубокое ущелье, темнела на заснеженных камнях. Адриан снова затаил дыхание. Он словно смотрел картинки волшебного фонаря, которые показывало ему альпийское солнце. Ясно виделись все движения сильно увеличенной тени майора. Эндрю что-то держал в руке - альпинистскую складную лопатку. Правая рука майора была согнута в локте: тень от предплечья соединялась с тенью туловища. Большого воображения не требовалось, чтобы понять, что он держит в правой руке пистолет. Адриан тронул свой ремень. Пистолет Гольдони, к счастью, был на месте. Тень майора передвинулась вдоль края плато: три шага налево, четыре направо. Тень согнулась, затем снова выпрямилась, держа в правой руке какой-то новый предмет. Отбросила предмет в сторону. Здоровенный кусок разбитой цементной плиты пролетел в двух футах от лица Адриана и разбился вдребезги на дне расщелины. Майор стоял не шевелясь, словно следя взглядом за падающим осколком и отсчитывая время падения. Когда затих последний отзвук грохота внизу, майор отошел от края плато. Тень исчезла, остались лишь яркие солнечные блики. Адриан лежал в своем укрытии, скрючившись, но не ощущая неудобства; лицо его заливал пот. Неровные складки утеса вздымались вверх, точно спиральная лесенка в старинном маяке. Длина склона была футов двадцать пять, впрочем, прикинуть его протяженность на глаз было трудновато, потому что дальше за склоном не было ничего, кроме ясного неба и слепящего солнца. Нельзя было двигаться, пока сверху не донесется шум. Шум, который означает, что майор снова копает. Он услышал шум. Громкий хруст ломаемого камня, удар металла о металл. Эндрю обнаружил ларец. Адриан выполз из укрытия и, помогая себе руками и ногами, стал медленно взбираться вверх по крутой каменной лестнице. Край плато был у него прямо над головой. А за спиной теперь зияла не узкая расщелина, а настоящий каньон в несколько сотен футов глубиной, по дну которого вилась горная тропа. Его отделяло от страшной пропасти лишь несколько дюймов. Ветер не стихал, наполняя уши низким свистом. Адриан нащупал пистолет за поясом, вытащил его и, как учил Гольдони, проверил предохранитель. Рычажок был поднят: спусковой крючок заперт. Он перевел рычажок предохранителя вниз, вровень со спусковым крючком, и поднял голову над краем плато. Поверхность плато представляла собой ровную овальную площадку тридцати пяти футов в длину и двадцати в ширину. Майор стоял на коленях в центре у кучи выбранного грунта и обломков цементной плиты. Рядом с ним виднелся продолговатый деревянный ящик с металлической окантовкой. Насколько можно было судить издалека, ящик прекрасно сохранился. Но никакого ларца не было. Только горка земли, куски цементной плиты и гроб. Ларца нет! Боже! - подумал Адриан. Мы ошиблись. Мы оба ошиблись! Это невозможно. Просто невозможно. Не найдя ларца, убийца из "Корпуса наблюдения" обезумеет от ярости - Адриан знал брата. Но брат был спокоен. Он стоял на коленях, задумчиво склонив голову набок. Он смотрел на разверстую могилу. И Адриан понял: ларец внизу, в могиле. Ларец положили под гроб, надежно его укрывший. Майор встал и подошел к альпийскому рюкзаку, прислоненному к гробу. Он наклонился, развязал веревку и достал короткий заостренный штырь. Вернулся к могиле, встал на колени у ее края и стал орудовать штырем. Через несколько секунд он отшвырнул штырь, и тот с грохотом упал на камни. Потом достал из-за пояса пистолет и медленно направил ствол в могилу. Прогремели три выстрела. Адриан вжал голову в плечи. Он ощутил ядовитый запах пороха и увидел, как ветер относит дымок в сторону. Потом раздался голос брата. И его обуял такой страх, которого он никогда еще в жизни не испытывал. Это был ужас, рожденный мыслью о неминуемой смерти. - Вылезай, Лефрак! - тихо приказал майор ледяным голосом. - Так оно будет быстрее. Ты ничего не почувствуешь. Даже выстрела не услышишь. Адриан медленно поднялся над краем плато. Он ничего не ощущал, даже страха. Он сейчас умрет, вот и все. Но майор ожидал другого. Другого человека. Убийца из "Корпуса наблюдения" сам испытал внезапное глубокое потрясение. Настолько сильное, что рука его дрогнула и ствол пистолета качнулся вниз. Он вытаращил глаза и, побледнев, невольно шагнул назад. - Это... ты?! Точно обезумев, ослепнув, не думая, не чувствуя, Адриан вскинул над краем скалы тяжелый итальянский пистолет и выстрелил в замершую перед ним фигуру. Он нажал на спусковой крючок дважды, трижды. И тут пистолет заклинило. Выстрелы и пороховой дым ожгли ему кожу, глаза, ноздри. Но он попал! Убийца из "Корпуса наблюдения" отшатнулся и, схватившись за живот, припал на левую ногу. Но не выпустил из рук пистолет. Прогремел выстрел. Над головой Адриана с грохотом лопнул воздух. Он бросился на раненого, стараясь пистолетом ударить брата по лицу. Тем временем правой рукой схватил горячий еще ствол пистолета Эндрю, с силой рванул его вниз и ударил о камни. В это мгновение его собственное оружие попало в цель, переносицу майора залила кровь, она затекла в глаза и ослепила. Эндрю выпустил пистолет. Адриан отпрыгнул назад. Он прицелился и нажал на спусковой крючок. Опять осечка. Пистолет не стрелял. Майор поднялся на колени, протирая глаза и яростно рыча. Адриан ударил его ногой, метя в висок. Голова майора откинулась назад, но он успел лягнуть, ударить Адриана по ногам, тот отскочил, ощутив резкую боль в коленях. Он не смог устоять на ногах и упал, откатившись вправо. Майор вскочил, все еще вытирая глаза от крови. Эндрю прыгнул на непрошеного гостя, выставив вперед ладони наподобие двух страшных клешней, стараясь схватить брата за шею. Адриан шарахнулся от него и больно ударился о край гроба. Майор уже не владел собой. Издав яростный вопль, он потерял равновесие и упал, угодив рукой в кучу земли и обломков цемента. От этого удара в воздух взметнулась земля, камень и снег. Адриан перемахнул через могильную яму. У дальнего ее края лежал брошенный Эндрю металлический штырь. Майор кинулся за ним. Он с воплем прыгнул на Адриана, сцепив руки над головой, изготовившись, как молотом, нанести удар - словно чудовищная птица, что кричит, прежде чем убить жертву. Но Адриан уже сжал в руках металлический штырь и рывком всадил его в рухнувшего на него сверху врага. Острие вонзилось Эндрю в щеку. Хлынула кровь. Адриан отскочил прочь, насколько позволяли измученные ноги, и отбросил металлический штырь. Он увидел пистолет майора, лежащий на плоском камне, и потянулся за ним. Пальцы нащупали рукоятку. Металлический штырь со свистом рассек воздух и чиркнул по плечу, разорвав рукав свитера. Удар отбросил его к самой кромке плато. В страхе он прижал руку с пистолетом к груди и, едва сделав это, понял, что майору только того и надо было. На него обрушился град комьев земли, камней и. обломков цементной плиты. Убийца из "Корпуса наблюдения" решил ошеломить его внезапной атакой. Острые осколки рассекли ему кожу на лице, земля попала в глаза, он перестал видеть. И выстрелил. Руку отдачей отшвырнуло назад; пальцы тряхнуло вибрацией. Он попытался встать на ноги, но тут тяжеленный ботинок обрушился ему на шею. Падая, Адриан схватил ногу брата и сразу же почувствовал, что верхняя половина его тела балансирует над бездной: он упал на самый край утеса. Адриан откатился влево, не выпуская ногу Эндрю, и нащупал стволом пистолета голень. Он нажал на спусковой крючок. В воздух взметнулись фонтаны крови, ошметки мяса и кости. Майор рухнул на камни. Его правая нога ниже колена превратилась в кровавое месиво. Адриан пополз было в сторону, но остановился: силы его покинули, стало нечем дышать. Приподнявшись на локте, он взглянул на Эндрю. Майор катался по камням, издавая душераздирающие вопли. В уголках его рта вскипала кровавая пена. Он с усилием поднял голову и попытался встать на колени, устремив безумный взгляд на искалеченную ногу. Потом посмотрел на своего палача и завизжал: - Помоги мне! Ты же не бросишь меня здесь умирать! Ты не имеешь права! Дай мне рюкзак. - Он закашлялся, поддерживая одной рукой раненую ногу, а другой, дрожащей, указывая на свой альпийский рюкзак, прислоненный к гробу. Эндрю истекал кровью. Он умирал. - Я не вправе оставлять тебя в живых, - пробормотал Адриан, с трудом переводя дыхание. - Ты хоть понимаешь, что натворил? Скольких людей убил? - Убийство - это способ действия! - заорал майор. - Вот и все. - Способ действия! А кто решает - применять его или нет? Неужели ты? - Да! И такие, как я! Мы знаем себе цену, свои силы. А вы, такие, как ты... О Боже, ради всего святого, помоги мне! - Ты устанавливаешь правила. А все должны им подчиняться? - Да! Потому что мы хотим этого. А все прочие не хотят. Ждут, когда для них придумают правила. Ты не можешь этого отрицать! - Я это отрицаю! - тихо сказал Адриан. - Значит, лжешь! Или просто дурак! О Боже!.. - Голос майора сорвался, и он надрывно закашлялся. Эндрю схватился за живот, посмотрел на изуродованную ногу, потом на кучку выкопанной им земли, потом снова на Адриана. - Вот здесь. Здесь... Майор пополз к могиле. Адриан встал на ноги, не в силах отвести взгляд от страшного зрелища. Еще тлевшее у него в душе сострадание требовало, чтобы он выстрелил и оборвал мучения умирающего. Он увидел ларец из Салоник, присыпанный землей. Полусгнившие доски ящика были отодраны, под истлевшим картоном поблескивал металл. Металлические ободья были разрушены выстрелами, на ларце лежала свернутая веревка. На обрывках истлевшего картона виднелись полустершиеся знаки: терновые венцы и распятия. Они нашли ларец. - Ты понял? - прошептал майор. - Вот он. Вот ответ. Ответ! - На что? - На все! - На несколько мгновений у Эндрю закатились зрачки, так что показались белки. Эндрю говорил обиженным тоном, точно капризный ребенок, указывая правой рукой на могилу. - Теперь он мой. Ты не имеешь права вмешиваться. Все! Теперь ты должен мне помочь. Я разрешаю. Помнишь, я всегда позволял тебе оказывать мне помощь? - закричал майор. - Ты всегда сам решал, Энди, когда разрешить мне помочь тебе, - тихо сказал Адриан, пытаясь осмыслить этот детский лепет, пораженный словами брата. - Конечно, я! Так и должно было быть. Я всегда принимал решения. Я и отец. И Адриан вдруг вспомнил слова матери: "Он видел плоды силы и власти, но никогда не понимал, какая ответственность лежит на плечах сильного. Ему неведомо чувство сострадания". В Адриане заговорил юрист. - Что мы будем делать с ларцом? Теперь, когда мы его нашли, что с ним делать? - Используем его! - прохрипел майор, бросив камень в могилу. - Используем, используем! Все исправим! Мы им скажем, что иначе все уничтожим! - А если нет? А если до этого ларца никому нет дела? А если в нем и нет ничего? - А мы скажем, что есть! Ты не знаешь, как это сделать! Мы же можем сказать, что нам взбредет в голову! Да ведь они будут ползать у нас в ногах, умолять... - Ты хочешь именно этого? Чтобы они ползали и умоляли? - Конечно! Они же слабаки! - А ты - нет? - Нет. И я это доказал. Я не раз доказал. - Майор поперхнулся и мучительно сглотнул. - Ты думаешь, что видишь то, чего не вижу я! Ошибаешься! Я все прекрасно вижу, да только мне на это наплевать, это не имеет значения. То, что тебе представляется таким уж невероятно важным... просто не имеет никакого значения! - Эндрю выкрикнул последние слова, будто раскапризничавшийся ребенок. - О чем ты, Энди? Что, по-твоему, я считаю таким невероятно важным? - Людей! То, что они думают! Это не важно! Это не имеет ни малейшего значения! Отец знает это. - Ты ошибаешься, ты так ошибаешься, - тихо прервал его Адриан. - Он умер, Энди. Он умер на днях. Взгляд майора стал чуть более осмысленным. В нем была радость. - Ну, значит, теперь все мое! Все мое! - Он снова закашлялся, глаза опять стали блуждать. - Они должны понять. Они все просто пустое место! - А ты - нет? - Да! И не сомневаюсь в этом. А ты сомневаешься. Все никак не можешь решиться! - Ты решительный, Энди! - Да, очень решительный. Это самое главное. - А люди - просто пустое место. И значит, им нельзя доверять. - Что ты мне пытаешься доказать? - Майор шумно вдохнул, его голова откинулась назад, потом упала на грудь, и на губах показалась кровь. - Да то, что ты трус! - заорал Адриан. - Ты всегда жил в страхе! И до смерти боялся, как бы кто-нибудь этого не понял! В твоих доспехах зияет гигантская трещина... урод! Из груди майора вырвался жуткий вопль - нечто среднее между гневным восклицанием и беспомощным всхлипыванием: - Это ложь! Ты чертов краснобай... И вдруг он осекся. Под слепящим альпийским солнцем произошло невероятное. И Адриан понял, что если останется стоять, то погибнет. Майор выдернул руку из могилы, сжимая в кулаке веревку, затем, поднявшись, стал ею размахивать над головой. К другому ее концу был привязан гигантский крюк с тремя зубцами. Адриан отскочил влево и выстрелил из тяжелого пистолета в обезумевшего убийцу из "Корпуса наблюдения". Грудь майора разорвало. Стиснутая стальной хваткой веревка по инерции сделала еще несколько витков в воздухе: трезубый крюк вращался над головой точно сорвавшийся с оси гироскоп. Майор перевалился через край скалы и рухнул вниз, его вопль повторило эхо, наполнив воздух звучавшим в нем ужасом. Внезапно веревка задрожала, натянувшись, забилась на тонком настиле потревоженного снега. Из могилы донесся металлический лязг. Адриан обернулся. Веревка была привязана к стальному обручу, обнимающему ларец. Обруч лопнул. Теперь ларец можно открыть. Но Адриан не стал этого делать. Он подскочил к краю плато и заглянул в пропасть. Под ним висело тело майора. Трезубый крюк вонзился ему в шею. Один зубец, проткнув горло, торчал изо рта. Адриан вытащил из ларца три запаянных металлических контейнера и уложил их в рюкзак Эндрю. Он все равно не смог бы прочитать древние рукописи. Да ему и не надо было этого делать: он знал, что лежало в каждом контейнере. Все три были невелики по размеру. Один был плоский, толще прочих, - в нем хранились рукописи, собранные полторы тысячи лет назад константинскими учеными, исследовавшими, как они считали, поразительный теологический алогизм - признание святого человека единосущим с Создателем. Над этой проблемой придется поломать голову новым поколениям ученых. Второй контейнер представлял собой короткий цилиндр. В нем лежал арамейский свиток, тридцать лет назад настолько перепугавший влиятельных политиков Европы, что в сравнении с этим документом померкли даже стратегические планы операций Второй мировой войны... Но был еще и третий контейнер - тоже плоский, не более восьми дюймов толщиной и около десяти длиной, в котором содержался самый удивительный документ из всех - исповедь на куске пергамента, вынесенная из римской тюрьмы около двух тысяч лет назад. Именно этот резервуар - черный, изъеденный ржавчиной посланец древности - и был самым ценным сокровищем константинского ларца. Все три рукописи являются в той или иной мере опровержениями. Но лишь из-за исповеди, начертанной на римском пергаменте, могла разразиться катастрофа, какую не в силах вообразить человек. Но это уж не ему решать. Или ему? Адриан рассовал пластиковые бутылочки с лекарствами по карманам, сбросил рюкзак вниз на тропу, перелез через край плато, осторожно прошел по уступам и спрыгнул на камни рядом с бездыханным телом майора. Закинул тяжелый рюкзак за спину и стал спускаться по тропе. Юноша умер. Девочка была жива. Вдвоем они уж как-нибудь выберутся из альпийских лабиринтов - Адриан в этом не сомневался. Шли они медленно. Их путь лежал к Церматтской ветке. Адриан придерживал девочку, чтобы как можно меньше нагрузки приходилось на раненые ноги. Он оглянулся на горную тропу. Вдалеке на фоне белой скалы висело тело майора. Его уже почти невозможно стало различить - только если знать, куда смотреть, - но оно было там. Будет ли Эндрю последней жертвой, востребованной ларцом из Салоник? Неужели спрятанные в нем документы стоят стольких смертей? Такой кровавой борьбы, тянувшейся столько лет? У него не было ответов. Он знал лишь, что человеческое безумие неподобающим образом превозносилось во имя тайны. Священные войны ведутся испокон веков. И всегда будут вестись. Но он только что убил брата - вот какова цена за участие в этих неправедных войнах. Он ощущал тяжкое бремя того, что нес за спиной. Он испытывал искушение вытащить металлические контейнеры и швырнуть их в бездонную глотку Альп. Пусть истлевают под дождями и снегами. Пусть альпийские ветры унесут их в небытие. Но он не сделает этого. Слишком велика была цена. - Идем, идем, - подбодрил он девочку и обвил ее левую руку вокруг своей шеи. Он улыбнулся, глядя в испуганное личико ребенка. - Мы выйдем отсюда - обязательно! Часть четвертая Глава 34 Адриан стоял у окна, выходящего на темный массив нью-йоркского Центрального парка, в небольшом служебном кабинете музея "Метрополитен". Он разговаривал по телефону с полковником Таркингтоном. За столом сидел священник из Нью-йоркского архиепископства монсеньор Лэнд. Время было чуть за полночь. Но армейскому офицеру, который звонил из Вашингтона в музей, сказали, что мистер Фонтин будет ждать его звонка в любое время. Полковник сообщил Адриану, что все документы, связанные с деятельностью "Корпуса наблюдения", будут оглашены Пентагоном в свое время. Руководство министерства хочет избежать публичного скандала, который неминуем, когда станет известно о коррупции и заговоре в вооруженных силах. Особенно если окажутся вовлечены высокопоставленные чины. Это противоречит интересам национальной безопасности. - Фаза первая, - сказал Адриан. - Укрывательство. - Возможно. - Вы этим займетесь? - тихо спросил Фонтин. - Тут замешана ваша семья, - ответил полковник. - Ваш брат. - И ваш. Я-то смогу это пережить. А вы? А Вашингтон? На другом конце провода воцарилось молчание. Наконец полковник сказал: - Я получил все, что хотел. А Вашингтон вряд ли сможет. Теперь, во всяком случае. - Никогда не знаешь, что такое "теперь". - Не учите меня. Никто не сможет вам запретить провести пресс-конференцию. Теперь помолчал Адриан. - Если я решусь на это, могу я рассчитывать на официальные документы? Или вдруг откуда ни возьмись появится особое досье, описывающее... - Со многими подробностями, - перебил его полковник, - поведение молодого человека с неустойчивой психикой, который колесил по всей стране, жил в коммунах хиппи, укрывал трех позднее осужденных дезертиров в Сан-Франциско... Не стройте иллюзий, Фонтин. Это досье сейчас лежит передо мной. - Я так и предполагал. Я учусь. А вы дотошный. Который же из братьев чокнутый? - Тут сказано даже больше. О том, как отец использовал свое влияние, чтобы сын смог избежать призыва в армию. К тому же ранее он состоял в радикальных молодежных организациях - сегодня эти ребята используют динамит в людных местах. Ваше весьма странное поведение в Вашингтоне и странные отношения с негром-адвокатом, погибшим при невыясненных обстоятельствах. Упомянутый адвокат подозревался в совершении преступных деяний. И так далее, и тому подобное. И это только о вас. - Что? - Наружу всплывает правда, задокументированная правда. Отец, который сколотил себе состояние, консультируя правительства, стран, которые, как ныне считается, проводят враждебный нам курс. Человек, имевший тесные контакты с коммунистами, чья первая жена много лет назад погибла в Монте-Карло при очень странных обстоятельствах. Некая малоприятная закономерность. Возникает множество вопросов. Как вы думаете, Фонтины смогут пережить это? - Меня от вас тошнит. - Меня тоже. - Тогда в чем дело? - А в том, что решение должно приниматься не нами, и это решение касается не только нас с вами и нашей тошноты. - Полковник в гневе повысил голос, но быстро взял себя в руки. - Мне самому очень не нравятся эти мерзкие игры наших генералов. Я. только знаю - или думаю, что знаю, - что, возможно, еще не пришло время публично обсуждать "Корпус наблюдения". - В таком случае все это будет продолжаться и дальше. Сейчас вы говорите иначе, чем тогда в моем гостиничном номере. - Может быть. Я только надеюсь, ценя ваше праведное негодование, что вы никогда не окажетесь в подобном положении. Адриан взглянул на сидящего за столом священника. Лэнд задумчиво разглядывал пустую стену. И все же он смог прочитать у него в глазах охватившее его отчаяние. Монсеньор был сильный человек, но теперь он испугался. - Надеюсь, что не окажусь, - ответил Адриан полковнику. - Слушайте, Фонтин! - Что? - Давайте как-нибудь опрокинем стаканчик. - Конечно. Обязательно. - Адриан положил трубку. Неужели теперь все зависит от него? Все? Приходит ли когда-нибудь время рассказать правду? Скоро он получит один ответ. С помощью полковника Таркингтона он вывез из Италии хранившиеся в ларце рукописи; полковник не задавал вопросов. Это одолжение было оплачено жизнью человека, распростертого под скалистой кручей высоко в Альпах близ городка под названием Шамполюк. Брат за брата. Квиты. Барбара Пирсон знала, что делать с этими документами. Она обратилась к приятелю, который работал куратором отдела древних рукописей и искусства Древнего мира в музее "Метрополитен". Ученый, посвятивший свою жизнь изучению прошлого. Он повидал довольно древностей, чтобы вынести заключение. Барбара прилетела в Нью-Йорк из Бостона. Сейчас она вместе со своим приятелем в лаборатории. Они сидят там с половины шестого. Семь часов. Изучают константинские рукописи. Но теперь лишь один документ имеет значение. Пергамент, вынесенный из римской тюрьмы две тысячи лет назад. Все сводилось к нему. Все. Адриан отошел от окна и вернулся к священнику. Две недели назад на смертном одре Виктор Фонтин составил список людей, которых можно было ознакомить с содержимым ларца. В списке фигурировало и имя Лэнда. Когда Адриан связался с ним, монсеньор поведал ему то, о чем никогда не говорил Виктору. - Расскажите мне про Аннаксаса, - попросил Адриан, садясь напротив. Лэнд вздрогнул и отвел взгляд от стены. Вздрогнул не потому, что услышал имя, подумал Адриан, а потому, что я прервал его раздумья. Большие проницательные серые глаза под густыми темными бровями еще несколько мгновений смотрели отсутствующим взглядом. Лэнд заморгал, словно пытаясь осознать, где находится. - О Теодоре Дакакосе? А что я могу вам рассказать? Мы познакомились в Стамбуле. Я пытался найти источник ложных сведений о так называемом уничтожении рукописей, опровергающих филиокве. Он узнал, что я в Стамбуле, и вылетел туда из Афин, чтобы перехватить беспокойного работника ватиканского архива. Мы разговорились. И кажется, оба заинтересовались друг другом. Я - тем, почему столь видный коммерсант вдруг занялся поисками старинных богословских документов. А он - тем, почему католический ученый пытается - или даже имеет задание - разузнать о судьбе рукописей, само существование которых вряд ли отвечает интересам Ватикана. Он оказался весьма эрудированным. Мы чуть ли не всю ночь пытались перехитрить друг друга, пока наконец не утомились. Думаю, все произошло именно оттого, что мы переутомились. И оттого, что хорошо узнали друг друга и, вероятно, друг другу понравились. - Что произошло? - То, что кто-то из нас упомянул наконец о поезде из Салоник, но я не помню, кто все-таки упомянул о нем первый. - Он знал про этот поезд? - Не меньше, а может быть, и больше, чем я. Машинистом того поезда был его отец. Единственным пассажиром - ксенопский священник, брат машиниста. Ни тот, ни другой не вернулись. В своих поисках он нащупал разгадку этой тайны. В архиве миланской полиции сохранились протоколы, относящиеся к декабрю 1939 года. В одном из них сообщалось о двух трупах, найденных в греческом товарном составе на сортировочной станции. Убийство и самоубийство. Трупы так и не были опознаны. И Аннаксас решил выяснить, что случилось. - Что привело его в Милан? - Двадцатилетние поиски. У него были на то основания. На его глазах лишилась рассудка мать. Она сошла с ума, потому что церковь ей ничего не объяснила. - Ее церковь? - Ксенопский монашеский орден. - Значит, ей было известно про этот поезд? - Она не должна была знать. И считалось, что она не знает. Но ведь мужчины доверяют своим женам тайны, о которых никому больше не рассказывают. Перед тем как уйти из дома тем ранним утром в декабре тысяча девятьсот тридцать девятого года, Аннаксас-старший признался жене, что едет не в Коринф, как все считают. Он сказал ей, что Бог оказал милость их семье, ибо он собирается сопровождать своего младшего брата Петрида. Они отправлялись в далекое путешествие вдвоем. Выполняя волю Господа. Священник сжал в ладони висящий на груди золотой крест. В прикосновении не было нежности, только гнев. - Он не вернулся домой, - тихо произнес Адриан. - И брата-монаха ей не удалось отыскать, потому что он тоже был мертв. - Да. Полагаю, мы оба можем вообразить, как такая женщина - добрая, простая, любящая, оставшаяся с шестерыми детьми на руках - должна была все это пережить. - Она должна была сойти с ума! Лэнд выпустил из рук крест и снова устремил взгляд на стену. - Из милосердия ксенопские священники допустили в свое братство эту женщину. И приняли еще одно решение. Она умерла в обители месяц спустя. Адриан подался вперед. - Ее убили! Лэнд взглянул на него. Теперь его глаза смотрели почти умоляюще. - Они приняли во внимание все возможные последствия. Их беспокоили не опровергающие филиокве рукописи, а тот пергамент, о существовании которого никто из нас в Ватикане даже не подозревал. Я сам узнал о нем только сегодня. Теперь многое становится ясно. Адриан вскочил и в волнении подошел к окну. Он не будет обсуждать со священником этот пергамент. Отныне священнослужители не имеют права претендовать на него! Юрист в нем осуждал церковников. Законы писаны для всех. Внизу на тропинке Центрального парка человек выгуливал двух огромных лабрадоров. Собаки натянули поводки. Адриан и сам словно натянул поводок, но Лэнд не должен догадаться об этом. Он отвернулся от окна. - И Дакакос связал воедино все эти разрозненные факты? - Да, - ответил Лэнд, смиряясь с тем, что Адриан взял инициативу в свои руки. - Это был его долг. Он поклялся все узнать. Мы договорились обмениваться информацией, но я оказался откровеннее его. Я сообщил ему о существовании Фонтини-Кристи, а он не упомянул о пергаменте. Остальное, как я предполагаю, вам известно. Адриана удивили последние слова. - Не стоит строить предположений. Расскажите уж все до конца. Лэнд вздрогнул. Он не ожидал упрека. - Извините. Мне показалось, вы все и так знаете. Дакакос стал хозяином Кампо-ди-Фьори. На протяжении многих лет он исправно платил налоги - замечу, весьма солидные суммы, - отваживал от имения настырных покупателей и строительные фирмы, обеспечивал там надежную охрану и... - А что Ксенопский орден? - Ксенопского ордена более не существует. Остался лишь крошечный монастырь севернее Салоник. Несколько стариков священников на клочке зем