женщине, которая села у иллюминатора рядом с Фонтином. Она с благодарностью приняла драгоценный подарок и, стараясь не глядеть на Виктора, сломала одну ампулу, наполнила шприц жидкостью и сделала себе инъекцию в левую руку. Затем аккуратно уложила шприц и ампулы в коробку и сунула ее в карман пальто. Откинулась на спинку кресла и блаженно вздохнула. - Так лучше себя чувствуете? - спросил Фонтин. Она повернулась и взглянула на него. Теперь ее глаза глядели спокойнее, и в них появилось презрительное выражение. - Можете ли вы понять, капитан, что я ничего не чувствую! У меня не осталось чувств. Я просто существую. - Что же вы будете делать дальше? Она отвернулась и уставилась в иллюминатор. Помолчав, ответила тихо, отрешенно: - Жить, если смогу. Не мне решать. Вам. ? Лежащий в проходе стюард шевельнулся. Он встряхнул головой и поднялся на колени. Прежде чем он успел что-то сообразить, над ним встал Любок, направив пистолет ему в лоб. - Если хочешь жить, в Мюльгейме подтвердишь мои показания. В глазах стюарда застыла покорность. Фонтин подошел к Любоку. - Что делать с ней? - прошептал он. - А что с ней? - не понял Любок. - Пусть идет с нами. Чех устало провел рукой по волосам. - Боже! Ну да ладно - иначе придется убить ее. Она же опознает меня за каплю морфия! - Он посмотрел на женщину. - Пусть приведет себя в порядок. Там висят дождевики. Пусть наденет. - Спасибо. - Не стоит, - сказал Любок. - Я бы пристрелил ее не моргнув глазом, если бы считал, что это лучший выход. Но она может оказаться полезной: она была в гарнизоне коммандос, о котором мы даже и не подозревали. Бойцы Сопротивления встретили их автомобиль в Леррахе, недалеко от франко-швейцарской границы. Виктору дали чистую, но потрепанную одежду вместо его немецкого мундира. Они переправились через Рейн в сумерках. Женщину забрали в лагерь Сопротивления в горах. Она была в наркотическом опьянении и ничего не соображала. Совершить путешествие в Монбельяр ей было не под силу. Стюарда просто прикончили. Фонтин на сей раз сам принял такое решение. Он не хотел повторения истории с капралом на пирсе в Челле-Лигуре. - Ну, теперь я тебя покидаю, - сказал Любок, подойдя к нему на берегу. Чех протянул ему руку на прощание. Фонтин удивился. По плану Любок должен был сопровождать его до самого Монбельяра. Из Лондона для него могли прийти новые инструкции. Он недоуменно пожал ему руку. - Но почему? Я думал... - Знаю. Но все изменилось. В Висбадене возникли проблемы. Виктор крепко сжал его руку и накрыл ее сверху левой ладонью. - Даже не знаю, что тебе сказать. Ты спас мне жизнь. - Что бы я ни сделал, ты бы поступил точно так же. Я в этом не сомневаюсь. - Ты столь же великодушен, сколь и смел. - Тот греческий священник сказал, что я дегенерат, который мог бы шантажировать пол-Берлина. - А ты бы мог? - Возможно, - быстро ответил Любок, глядя на француза, который махал ему из лодки. Он кивнул в ответ и повернулся к Виктору. - Послушай, что я тебе скажу, - произнес он тихо, убирая руку. - Священник сообщил тебе еще кое-что. Что я работаю на Рим. Ты сказал, что не понял его. - Совершенно не понял. Но я не слепой. Это каким-то образом связано с поездом из Салоник? - Это связано впрямую. - Так ты работаешь на Рим? На церковь? - Церковь тебе не враг. Поверь. - Ксенопские монахи утверждают, что это они мне не враги. И тем не менее враг у меня есть. Но ты не ответил на мой вопрос. Ты работаешь на Рим? - Да, но не так, как ты думаешь. - Любок! - Фонтин схватил чеха за плечи. - Я не знаю, что и думать. Я ничего не знаю! Ты можешь это понять? Любок внимательно посмотрел на Виктора. - Я тебе верю. Я неоднократно подбивал тебя рассказать мне... Но ты ни разу не клюнул. - Когда? Француз из лодки позвал снова, на этот раз раздраженно: - Эй! Павлин! Нам пора! - Сейчас! - ответил ему Любок, не отводя от Фонтина взгляда. -Последний раз объясняю. Есть люди - с той и с другой стороны, - которые считают, что эта война - мелочь по сравнению с той информацией, которую, по их убеждению, ты скрываешь. В каком-то смысле они правы. Но у тебя нет этой информации и никогда не было. Однако в этой войне надо сражаться. И победить. В сущности, твой отец оказался мудрее всех. - Отец? Да что ты... - Ну, я пошел. - Любок с силой, но без враждебности высвободился из рук Виктора. - Именно поэтому я и сделал то, что сделал. Скоро ты все узнаешь. А тот священник в "Казимире" был прав: монстры существуют. И он был одним из них. Есть и другие. Но не обвиняй церковь. Церковь не виновата. В ней находят приют фанатики, но она не виновата. - Павлин! Больше ждать нельзя! - Иду! - громким шепотом отозвался Любок. - Прощай, Фонтин. Если бы я хоть на мгновение усомнился в том, что ты тот, за кого себя выдаешь, я бы собственноручно вытряс из тебя эту информацию. Или убил бы. Но ты - это ты. И ты оказался между молотом и наковальней. Теперь они оставят тебя в покое. Но ненадолго. - Чех ласково потрепал Виктора по щеке и побежал к лодке. Голубые огоньки над аэродромом Монбельяра замерцали ровно в пять минут первого ночи. Мгновенно зажглись два ряда крошечных световых точек, отметивших посадочную лодку. Самолет сделал круг и приземлился. Фонтин бросился через летное поле, держа в руках свой портфель. Когда он добежал до самолета, катившегося по полю, боковая дверца была открыта. В проеме стояли двое, протягивая руки. Виктор забросил портфель в черный зев и ухватился правой рукой за протянутую ему ладонь. Он побежал быстрее и прыгнул - его подняли и втащили в самолет. Он лег лицом на пол. Дверца захлопнулась, пилоту отдали команду на взлет, двигатели взревели. Самолет рванулся вперед. Через несколько секунд хвостовые шасси оторвались от земли, а еще через несколько мгновений они уже были в воздухе. Фонтин поднял голову и подполз к рифленой стене, подальше от дверцы. Он прижал портфель к груди, глубоко вздохнул и прижался затылком к холодному металлу стены. - Господи! - донесся изумленный возглас из мрака. Виктор обернулся налево, к неясному силуэту человека, который с такой тревогой это сказал. Первые лучи лунного света проникли сквозь стекло кабины пилота, которая не была отделена от салона. Взгляд Фонтина упал на правую руку говорящего. На ней была черная перчатка. - Стоун? Ты что здесь делаешь? Но Джеффри Стоун не ответил. Лунный свет стал ярче и уже освещал весь салон. Стоун стоял вытаращив глаза, разинув рот. - Стоун? Да ты ли это? - Боже! Нас обвели вокруг пальца? Им это все-таки удалось! - Да о чем ты? Англичанин монотонно заговорил: - Нам доложили, что ты убит. Что тебя схватили и казнили в "Казимире". Нам сообщили, что там сумел спастись только один человек. С твоими документами... - Кто? - Связной, Любок. Виктор, пошатываясь, встал и схватился за металлические поручни, торчащие из стены. Отдельные части складывались в целое. - Откуда у вас эта информация? - Нам передали ее сегодня утром. - Кто передал? - Греческое посольство, - ответил Стоун едва слышно. Фонтин снова опустился на пол. Любок предупреждал его! "Я неоднократно подбивал тебя рассказать мне. Но ты ни разу не клюнул. Есть люди, которые считают, что эта война - мелочь... Именно поэтому я и сделал то, что сделал. Скоро ты все узнаешь... Теперь они оставят тебя в покое. Но ненадолго". Итак, Любок сделал свой ход. Он лично проверил аэродром в Варшаве до рассвета и послал ложное донесение в Лондон. Не нужно богатого воображения, чтобы представить, какой эффект произвело это сообщение. - Мы парализованы. Мы прокололись, и нас вывели из игры. Теперь мы шпионим друг за другом и не можем сделать следующий ход. Или хотя бы намекнуть, что мы ищем. - Бревурт стоял у окна, выходящего во внутренний двор здания контрразведки. - Нам - мат! В другом конце комнаты, у длинного стола для совещаний, стоял разъяренный Алек Тиг. Они были одни в кабинете. - Мне наплевать! Меня в данном случае беспокоит лишь то, что вы явно манипулировали военной разведкой! Вы поставили под угрозу всю нашу агентурную сеть. "Лох-Торридон" мог запросто провалиться! - Придумайте новый стратегический план, - заметил Бревурт рассеянно, глядя во двор. - Это же ваша работа, не так ли? - Черт бы вас побрал! - Тиг! Довольно, ради Бога! - Бревурт отвернулся от окна. - Неужели вы думаете, что я принимал все эти решения? - Я думаю, что вы скомпрометировали тех, кто их принимал. Нужно было проконсультироваться со мной! Бревурт начал было что-то говорить, но осекся. Медленно приблизившись к Тигу, он кивнул. - Возможно, вы и правы, генерал. Скажите - вы же специалист! - в чем состояла наша ошибка? - Любок! - ответил холодно бригадный генерал. - Он продал вас. Взял ваши деньги и продался Риму, а потом решил действовать вообще в одиночку. Вы допустили ошибку, остановив на нем свой выбор. - Это ведь был ваш человек. Из ваших досье. - Но не для такой работы. Вы решили сделать по-своему. - Он может свободно перемещаться по Европе, - продолжал Бревурт почти печально. - Он неприкосновенен. Если бы Фонтини-Кристи сбежал, он смог бы последовать за ним куда угодно! Даже в Швейцарию. - Вы ожидали такого поворота событий? - Честно говоря, да. Вы слишком хороший коммивояжер, генерал. Я поверил вам. Я ведь искренне полагал, что операция "Лох-Торридон" - детище Фонтини-Кристи. Все это выглядело очень логично. Итальянец возвращается обратно, имея надежное прикрытие для того, чтобы обделать собственные дела. - Бревурт устало сел, сцепив руки на столе перед собой. - А вам не приходило в голову, что в таком случае он бы скорее пришел к нам? К вам? - Нет. Мы не в состоянии вернуть ему его фабрики, заводы и землю. - Вы его совсем не знаете, - заключил Тиг безапелляционно. - И никогда не пытались узнать. Это была ваша первая ошибка. - Согласен. Я всю жизнь общался главным образом с лжецами. Океан лжи. Самая очевидная правда всегда трудноуловима. - Бревурт вдруг пристально посмотрел на разведчика. Выражение бледного, напряженного лица было трагическим, синяки под глазами показывали, как он утомлен. - Вы ведь не верили! Вы не поверили, что он погиб. - Нет, не поверил. - Я не мог рисковать, поймите. Я поверил вам на слово, что немцы ни в коем случае не уничтожат его, что они установят за ним слежку, чтобы узнать, кто он такой. Чтобы его использовать. Но в донесении было сказано прямо противоположное. Поэтому, если он мертв, убили его фанатики из Ксенопского ордена или агенты! Рима. Они бы не сделали этого, пока... пока не выведали у него тайну. - И если бы им это удалось, ларец оказался бы у них в руках. Не в ваших руках, не в руках Англии. Начнем с того, что он никогда и не предназначался для вас. Посол отвел от Тига взгляд, откинулся в кресле и закрыл глаза. - Но ведь и нельзя было допустить, чтобы он попал в руки маньяков. Сейчас во всяком случае. Мы-то знаем, кто в Риме форменный маньяк. Отныне Ватикан будет пристально следить за Донатти. А патриархия приостановит свою деятельность, нам дали гарантии. - Этого, разумеется, и добивался Любок. Бревурт открыл глаза. - Неужели? - По моему мнению - да. Любок ведь еврей. Бревурт посмотрел на Тига. - Больше я не буду вмешиваться в ваши дела, генерал. Продолжайте свою битву. Я покидаю поле сражения. Антон Любок пересек Венцеславскую площадь в Праге и взошел по ступенькам разбомбленного храма. Вечернее солнце проникало внутрь сквозь зияющие в стенах дыры, оставленные бомбами немецких "Люфтваффе". Левая стена храма была почти полностью уничтожена. Повсюду для поддержки потолочных перекрытий и стен были сооружены леса. Он остановился в правом проходе между рядами скамеек и посмотрел на часы. Пора! Из-за занавешенного алтаря вышел престарелый священник, перекрестился и прошел мимо исповедален. Он остановился у четвертой кабинки. Это был сигнал для Любока. Он медленно пошел по проходу, глядя на молящихся в храме, их было человек десять - двенадцать. Никто не обращал на него внимания. Он раздвинул занавески и вошел в исповедальню. Преклонил колена перед небольшим богемским распятием. Пламя свечи бросало тени на задрапированные стенки исповедальни. - Прости меня. Святой Отче, ибо я согрешил, - тихо заговорил Любок. - Я много грешил. Я осквернил тело и кровь Христовы. - Никто не может осквернить Сына Божия, - повышался правильный ответ из-за шторок. - Человек может лишь осквернить самого себя. - Но мы ведь созданы по образу и подобию Бога. Как и Он. - Это бледный, несовершенный образ. - Голос снова дал верный отзыв. Любок медленно выдохнул: обмен паролями был закончен. - Ты - Рим? - Я связной, - надменно ответил голос. - Я и не думал, что ты город, дурак несчастный. - Это храм Божий. Следи за своей речью.. - А ты оскверняешь его! - зашептал Любок. - Все, кто работает на Донатти, сеют скверну! - Молчи! Мы шествуем путем Христа. - Ты - грязь! Христос плюнул бы на тебя! Человек за шторкой тяжело дышал, пытаясь одолеть ненависть. - Я буду молиться за твою душу, - с трудом выдавил он из себя. - Что с Фонтини-Кристи? - Он прибыл сюда с единственной миссией: подготовить лох-торридонскую операцию. Ваши предположения оказались ложными. - Не может быть! - резко прошептал священник. - У него должны были быть иные цели! Мы в этом уверены. - Он ни на минуту не отлучался с того момента, как мы встретились в Монбельяре. И не вступал в контакт ни с кем, кроме тех людей, о которых мне быдо известно. - Не может быть! Мы не верим! - Через несколько дней уже будет не важно, во что вы верите. Вам настал конец! Всем вам. Добрые люди позаботятся об этом. - Что ты сделал, иудей?! - Теперь человек за шторкой не скрывал ненависти. - То, что должен был сделать, священник. - Любок встал с колен и сунул левую руку в карман. А правой вдруг распахнул шторки перед собой. Перед ним стоял священник. Он был огромного роста, его исполинские размеры подчеркивала черная сутана. Его лицо исказила ненависть; у него были глаза хищника. Любок вытащил из кармана конверт и положил его на столик перед изумленным священником. -Boo ваши деньги. Верни их Донатти. Я просто хотел узнать, какой ты. Священник тихо ответил: - Тебе следует знать и остальное. Я Гаэтамо. Энричи Гаэтамо. И я еще приду за тобой. - Сомневаюсь, - ответил Любок. - Напрасно! - сказал Энричи Гаэтамо. Любок стоял, молча глядя на священника. Когда их глаза встретились, светловолосый чех послюнил кончики пальцев правой руки, протянул руку к молельной свече и затушил пламя. Исповедальня погрузилась во мрак. Он сдвинул шторки и вышел из кабинки. Часть четвертая Глава 12 Коттедж стоял на территории большого имения, располагавшегося западнее Эйлсбери в Оксфордшире. Территория была огорожена высоким забором из колючей проволоки, сквозь которую был пропущен электрический ток. Военный городок охраняли злые волкодавы. На территорию можно было попасть через единственные ворота, от которых вела длинная прямая аллея. По обеим ее сторонам расстилались зеленые лужайки. У главного здания - оно находилось в четверти мили от ворот - широкая аллея расходилась надвое, а чуть дальше обе дороги разветвлялись на узкие тропинки к отдельным коттеджам. Всего было четырнадцать коттеджей - домики стояли на опушке леса и в лесной чаще. Здесь жили люди, которым требовалось временное убежище: перебежчики и члены их семей, двойные агенты, разоблаченные связные - словом, живые мишени для пули наемного убийцы. Коттедж, где жила Джейн, стал их новым домом, и Виктор был рад, что он так далеко от столицы. Ибо по ночам бомбардировщики "Люфтваффе" уже чертили небо, в Лондоне запылали пожары. Битва за Британию началась. И лох-торридонская операция тоже началась. Иногда Виктор на недели покидал этот крохотный домик в Оксфордшире, оставляя Джейн одну. Но он не беспокоился, потому что здесь она была в безопасности. Тиг переместил штаб лох-торридонской операции в подвалы МИ-6. Люди работали круглыми сутками, перебирали тысячи досье, сидели у коротковолновых передатчиков, корпели над копированием документов, необходимых для агентов, которых забрасывали на оккупированную территорию: служебными удостоверениями, пропусками, рекомендательными письмами Reichsministerium вооружений и промышленности. Сюда вызывали готовых к заброске людей, и капитан Фонтин вместе с капитаном Стоуном давали им последние инструкции перед отправкой на континент. После чего они отправлялись в Лейкенхит и дальше. Все чаще приходилось это делать и Виктору. В подобных случаях он снова и снова убеждался в правоте Тига: "Безопасность твоей жены - гарантия твоего душевного спокойствия. У тебя есть задание, но и у меня есть задание". Здесь Джейн была недосягаема для фанатиков Ксенопского ордена в Риме. Это самое главное. И товарный поезд из Салоник постепенно стал смутным и далеким воспоминанием. А война тем временем продолжалась. 24 августа 1940 года Антверпен, Бельгия (Перехваченное донесение (дубликат). Комендант гарнизона оккупационных войск, Антверпен - рейхсминистру вооружений Шпееру.) "На железнодорожных сортировочных станциях Антверпена царит полный хаос. Грузовые составы с оборудованием и материалами перегружены вследствие небрежности составления заказов на транспортные перевозки, с чем связаны частые случаи столкновения составов и образование пробок на железнодорожных мостах. Расписание движения составов и сигнальные коды изменяются без Должного уведомления. И это происходит по вине управляющих-немцев. Взыскания носят смехотворный характер. Иностранный персонал не несет никакой ответственности. Нередко составы, следующие в противоположных направлениях навстречу друг другу, попадают на одну и ту же колею. Порожние грузовые составы перегоняются под погрузку в места, куда не предусмотрена доставка грузов. Ситуация складывается нетерпимая, и я вынужден настаивать, чтобы министерство координировало свою работу более тщательно..." 19 сентября 1940 года Верден-сюр-Мез, Франция (Выдержки из письма, полученного юридическим отделом имперского Управления экспроприируемого имущества от полковника Грепшеди, Верден-Мез.) "Согласно договоренности, мы разрабатываем особые правила оккупационного режима, дабы урегулировать возможные недоразумения между нашим командованием и капитулировавшим противником. Было разослано циркулярное письмо. Теперь же мы обнаружили дополнительные распоряжения, которые, будучи распространены вашим отделом, входят в противоречие со многими статьями ранее утвержденных кодексов. Мы постоянно имеем разногласия даже с теми слоями населения, которые приветствуют нашу оккупацию. Целыми днями мы ведем тяжбы, связанные с деятельностью оккупационных властей. Наши офицеры сталкиваются с взаимоисключающими инструкциями, которые передаются вашими курьерами, - все они, впрочем, завизированы соответствующими лицами и имеют ваши официальные печати. Мы в отчаянии от столь несогласованных и непоследовательных действий. Мы просто не знаем, что делать". 20 марта 1941 года Берлин, Германия (Выдержки из стенограммы совещания бухгалтеров министерства финансов и официальных представителей имперского Управления материально-технического снабжения армии. Оригинал уничтожен - дубликат.) "Суть непрекращающихся трудностей в работе Управления материально-технического снабжения заключается в постоянных ошибках при распределении фондов в министерстве финансов. Счета месяцами не закрываются, жалованье начисляется неверно, денежные средства не доходят до адресатов - нередко переводятся в иные географические зоны. Целые батальоны не получают вовремя жалованье, потому что отправленные средства оказываются где-то в Югославии, хотя должны были быть посланы в Амстердам..." 23 июня 1941 года Брест-Литовск, русский фронт. (Курьерская почта от генерала Гудериана - командующему генералу фон Боку. Штаб. Припять, Польша. Перехвачено: Белосток. Депеша не доставлена.) "Спустя два дня после начала наступления мы находимся в сорока восьми часах пешего марша от Минска. Днепр будет форсирован в считанные недели. Дон и Москва уже на горизонте. Скорость нашего продвижения требует обеспечения немедленной связью - прежде всего радиосвязью, однако мы испытываем всевозрастающий дефицит надлежащей радиоаппаратуры. В частности, как утверждают радиоинженеры, необходимы приборы для выверки частот. Более половины наших передатчиков настроено на иную частотную сетку. Сообщения передаются без должных предосторожностей, при этом используются неверные частоты, нередко - частоты неприятеля. Это заводской дефект. Нас беспокоит невозможность определить заранее, какие именно радиопередатчики имеют такие дефекты...-В частности, я лично, пытаясь связаться с Клейстом на южном фланге, попал на приемную станцию наших оккупационных сил в Литве..." 2 февраля 1942 года Берлин, Германия (Изъято из досье Манфреда Пробста, официального представителя министерства промышленности. Письмо от иру Каянака, атташе посольства Японии в Берлине.) "Дорогой repp Пробст, поскольку мы теперь являемся не только товарищами по оружию, но и братьями по духу, нам следует попытаться и дальше стремиться к самосовершенствованию, столь чаемому в нас нашими вождями. А теперь непосредственно к делу, дорогой друг. Как вам известно, наши правительства договорились о совместных экспериментах по созданию радара. Мы направили - с великим для себя риском - наших лучших специалистов по электронике в Берлин для участия во встречах с вашими специалистами. Это произошло шесть недель назад, но до сих пор ни одна запланированная встреча еще не состоялась. Мне сообщили, что наши крупнейшие специалисты по ошибке были Л отправлены в Грейсфальд на Балтийском побережье. Они не занимаются исследованиями в области ракетной техники, мой дорогой repp Пробст, они специалисты по радарам. К несчастью, ни один из них не говорит на вашем родном языке, а переводчики, которыми вы их снабдили, с трудом говорят на нашем языке. Час назад я узнал, что наши ученые направляются в Вюрцбург, где располагаются радиопередатчики. Мой дорогой герр Пробст, мы не знаем, гае находится Вюрцбург. И наши крупнейшие специалисты занимаются не радиопередатчиками, а радарными установками! Будьте так любезны установить местонахождение наших крупнейших ученых. Когда состоится конференция по радарной технике? Наши крупнейшие ученые путешествуют по Германии - ради чего?.." 25 мая 1942 года Сен-Валериан-Ко, Франция (Рапорт капитана Виктора Фонтина, заброшенного за линию фронта в районе Эрикура. Вернулся траулером на остров Уайт, близ Шотландии.) "В прибрежные районы осуществляется главным образом переброска вооружений наступательного характера, в настоящее время оборонительным типам вооружен! уделяется недостаточное внимание. Переброска осуществляется из Эссена через Дюссельдорф, далее через границу к Рубе и затем на французское побережье. Главное сейчас - топливо. Мы направили своих людей на бензохранилища. Они постоянно получают так называемые "инструкции" из имперского министерства промышленности по осуществлению переброски составов с топливом из Брюсселя в Роттердам, откуда те направляются на русский фронт. Согласно последнему полученному рапорту, на протяжении четырнадцати миль все пути между Левеном и Брюсселем забиты грузовыми составами с вооружением по причине отсутствия топлива. И разумеется, виновных нет. По нашим расчетам, подобный саботаж возможно осуществлять еще в течение ближайших четырех дней, после чего Берлин будет вынужден вмешаться, и наших людей придется удалить с объектов. Скоординируйте бомбовые удары с воздуха на этот момент..." (Примечание: штаб лох-торридонской операции. В досье. Бригадный генерал Тиг. Капитану Фонтину предоставить отпуск после возвращения с острова Уайт. Представление на присвоение ему звания майора одобрено...) Фонтин ехал из Лондона по Хэмпстедскому шоссе в Оксфордшир. Боже, он уж думал, что совещание с Тигом и Стоуном никогда не закончится! Эти бесконечные вопросы! Его напарник Стоун почему-то всегда бесится, когда видит Виктора, вернувшегося с заданий в тылу у немцев. К этой работе готовился Стоун, но теперь она стала для него невозможна. Изуродованная рука не позволяла, и он вымещал свой гнев на Викторе. Он засыпал Фонтина быстрыми, жесткими вопросами, выискивая ошибки в его действиях. Сострадание, которое Виктор некогда испытывал к шифровальщику, полностью исчезло за эти месяцы. Месяцы? Матерь Божья, Да ведь уже прошло почти два с половиной года! Но сегодняшние придирки Стоуна были просто непростительны. Бомбовые удары "Люфтваффе" по Англии стали менее интенсивными, но не прекратились. Если вдруг началась воздушная тревога, ему вообще не удалось бы выехать из Лондона. А у Джейн уже подошел срок. Врачи говорят, до родов осталось недели две, не больше. Неделю назад он вылетел из Лейкенхита во Францию, и его сбросили на пастбище близ Эрикура... Он уже добрался до предместий Эйлсбери и посмотрел на часы, поднеся их к тускло освещенному приборному щитку. Двадцать минут третьего утра. Вот уж они посмеются: вечно он возвращается домой в странное время. Но все-таки возвращается. Через десять минут он въедет на территорию военного городка. Далеко позади он услышал, как завыли сирены воздушной тревоги, то громче, то тише выводя свои жалобные фуги. Но он уже не ощущал леденящего душу испуга, который раньше вызывали у него эти жуткие звуки. Сирены воздушной тревоги стали почти рутиной: от частого повторения страх притупился. Виктор крутанул руль вправо: теперь он ехал по проспекту, ведущему к оксфордширскому имению. Еще две-три мили, и он окажется в объятиях жены. Он сильнее нажал на акселератор. На дороге машин не было, можно прибавить скорость. Инстинктивно он вслушивался в отдаленный рокот бомбардировщиков. Но взрывов не было слышно - только неумолчный вой сирен. И вдруг раздались странные звуки - там, где должно было быть абсолютно тихо: у него перехватило дыхание, вдруг подкатила забытая тревога. На секунду Виктор подумал: уж не от усталости ли его слух с ним шутки шутит... Но это были не шутки. Совсем не шутки! Звук, который ни с чем не спутаешь, раздался прямо у него над головой. Он часто его слышал и над Лондоном, и на континенте. "Хейнкели"! Двухмоторные бомбардировщики дальнего действия. Они миновали Лондон. И если так, то "хейнкели" скорее всего возьмут курс на северо-запад на Бирмингем, где располагаются заводы по производству боеприпасов. Но что это? Бомбардировщики теряли высоту! Iie быстро снижались! Прямо над ним. Перед ним. Они пикируют, готовясь нанести бомбовый удар. Бомбить сельскую местность в Оксфордшире. Зачем? Господи! Господи Иисусе! Военный городок! Единственное место во всей Англии с непреодолимой системой безопасности. Наземной, но не противовоздушной! Этот бомбовый удар с малой высоты должен был уничтожить военный городок. Фонтин вжал акселератор до отказа. Его трясло, он тяжело, прерывисто дышал, глаза неотрывно всматривались в ленту шоссе. И тут небеса раскололись от взрывов. Свистящий визг пикирующих бомбардировщиков слился с рукотворным громом: взрывы следовали один за другим. Гигантские огненные вспышки, желтые языки пламени - рваные, бесформенные, ужасные - взметнулись в черную пустоту неба, охватив оксфордширские леса. Он доехал до ворот городка, резко затормозил - так, что взвизгнули шины. Ворота были раскрыты. Эвакуация. Он вжал педаль в пол и рванул по дорожке. Внутри огонь бушевал повсюду, взрывы гремели повсюду, в панике метались люди - повсюду. Прямое попадание полностью смело главное здание. Вся левая стена была снесена, крыша вздыбилась и медленно оседала вниз величественно-бесформенной громадой. На землю сыпались обломки кирпича и бетона. Клубился черно-серый дым, желтые языки пламени вершили свой страшный триумф. И тут раздался оглушительный удар. Машина подскочила на месте, земля дрогнула, стекла в окнах лопнули, осколки посыпались со всех сторон. Фонтин почувствовал, что кровь залила лицо, но он видел, а это сейчас было главное. Бомба разорвалась меньше чем в пятидесяти ярдах от него. При свете пожара он увидел развороченную лужайку. Он повернул направо, объехал воронку и помчался по траве к аллее, ведущей к их коттеджу. Бомбы никогда не падают дважды в одно и то же место, подумал он. Дорога была завалена, рухнули деревья, пламя пожирало их. Он выскочил из машины и побежал, минуя огненные препятствия. И увидел свой дом. Огромный, дуб был с корнем вырван из земли, и его мощный ствол рухнул на черепичную крышу. - Джейн! Джейн! Боже, исполненный ненависти, не заставляй меня пройти через это! Не заставляй меня: вновь пройти через это! Он распахнул дверь так, что она слетела с петель. Внутри царил полнейший разгром: столы, лампы, стулья валялись на полу, все было перевернуто, перебито. Пламя охватило мебель: огонь прорвался сюда через дыру в крыше, образовавшуюся от падения дуба. - Джейн! - Я здесь! Ее голос донесся из кухни. Он бросился туда и вдруг подумал, что сейчас самое время пасть на колени и вознести, благодарность Всевышнему. Джейн, вся дрожа, стояла, вцепившись руками в кухонный стол, спиной к нему. Он подбежал к ней, обхватил за плечи, прижался к ее щеке, но не смог унять ее дрожь. - Любимая! - Витторио! - И вдруг Джейн содрогнулась. - Простыню... милый, мне нужна простыня. И одеяло. Мне кажется... Я не уверена, но... - Молчи! - Он подхватил ее на руки и увидел во тьме, что ее лицо искажено страданием. - Я доставлю тебя в клинику. Тут же есть клиника, есть врач, ест5. - Точнее говоря, никейского "Символа веры" 381 года. Ведь было множество соборов, и в "Символ веры" постоянно вносились поправки. Филиокве - позднейшее добавление, которое раз и навсегда установило, что Христос единосущ с Богом. Восточные церкви отвергают этот догмат как ошибочный. Ибо для восточных церквей, особенно для сектантов, последователей священника Ария, Христос, сын Божий, был учителем, и его божественность вовсе не тождественна божественности Создателя. В те времена они просто не могли допустить и мысли о таком тождестве. Когда же догмат филиокве был впервые предложен, Константинская патриархия посчитала, что это изменение христианской доктрины в угоду Риму. Это был своего рода теологический символ, оправдывающий политику "разделяй и властвуй" на новых территориях. Они оказались правы. Священная Римская империя стала мировой сверхдержавой - для тех времен. Ее влияние распространялось повсеместно на основании этого догмата и вытекающего из него специфического понимания божественности Христа: завоевывай во имя Христа. - Бревурт замолчал, словно ища подходящие слова. Он медленно вернулся к постели. - Значит, документы в том ларце, - сказал Виктор, - опровергают догмат филиокве. Если так, то они ставят под сомнение самые основы римской католической церкви, а соответственно, и тот раскол христианского мира, который вследствие этого произошел. - Да, именно так, - тихо ответил Бревурт. - В совокупности эти документы называются опровержением... опровержением филиокве. Они содержат соглашения" подписанные королями и кесарями в шестом веке в Испании, где возникла идея филиокве в силу, как полагают многие, сугубо политических соображений. Другие же усматривают здесь пример так называемой "геологической коррупции"... Но если бы значение этих документов ограничивалось только этим, мир бы еще устоял. Это все теологические тонкости, предмет для споров среди библиоведов. Но в них, боюсь, таится куда большая опасность! В своем стремлении доказать неверность филиокве патрйя архия направила своих священников исследовать святую землю, встретиться с арамейскими учеными, найти все когда-либо существовавшие сведения о Христе. И они раскопали больше, чем надеялись найти. Были слухи о свитках, написанных чуть раньше и чуть позже границы первого века. Посланцы напали на след этих свитков, кое-что обнаружили и привезли в Константину. Говорят, что один арамейский свиток вызывает весьма серьезные сомнения относительно человека по имени Иисус. Возможно, такого человека вовсе не существовало. Океанский лайнер вошел в воды Ла-Манша. Фонтин стоял у перил и смотрел на небо Саутгемптона. С ним рядом стояла Джейн, нежно обняв рукой его талию и положив другую на его ладонь. Костыли с большими металлическими зажимами, которые застегивались на локте, покоились слева: полированная поверхность стальных полукруглых подмышников блестела на солнце. Он сам сконструировал эти костыли. Если уж ему необходимо, как уверяют врачи, ходить с костылями целый год, то лучше усовершенствовать те уродливые палки, которые выпускает промышленность. Двое их сыновей, Эндрю и Адриан, были с няней из Данблейна, которая решила отправиться в Америку вместе с Фонтинами. Италия, Кампо-ди-Фьори, поезд из Салоник - все это осталось в прошлом. Несущие катастрофу рукописи, извлеченные из архива ксенопских монахов, были похоронены где-то на бескрайних просторах итальянских Альп. Похоронены на тысячелетия, а может быть, и навсегда. Лучше уж так. Мир пережил эру уничтожения и сомнения. Разум требовал восстановить покой, хотя бы временный, пусть даже внешний. Сейчас не время для ларца из Салоник. ..Будущее наступило с первыми лучами полуденного солнца, заигравшего на волнах Ла-Манша. Виктор склонился к жене и прижался лицом к ее щеке. Оба молчали. Вдруг с палубы донесся шум. Близнецы затеяли ССОРУ. Эндрю рассердился на Адриана. Мальчики тузили друг друга. Фонтин улыбнулся: "Дети..." Книга вторая Часть первая Глава 18 Июнь 1973 года Мужчины... Уже мужчины, думал Виктор Фонтин, наблюдая за сыновьями, лавирующими между гостями на освещенной солнцем лужайке. И близнецы. Это важная особенность, хотя никто уже давно не заостряет на этом внимание. Кроме, разумеется, Джейн и его самого. Братья - да, но не близнецы. Странно, что об этом слове все вдруг забыли. Может быть, на сегодняшнем банкете кто-то о нем и вспомнит. Джейн бы это понравилось. Для Джейн они всегда оставались близнецами. Ее созвездием Близнецов. Прием в доме на Лонг-Айленде организован для Эндрю и Адриана. Сегодня их день рождения. Лужайка и сад за домом превратились в площадку для "fete champetre"6 под открытым небом, как назвала это Джейн. - Старомодный пикник на природе! Теперь такие не устраивают, а мы устроим! Небольшой оркестрик расположился около террасы: музыка служила фоном для множества голосов. Длинные столы, ломящиеся от угощения, стояли посреди тщательно подстриженной лужайки; у прямоугольного буфета суетились два бармена. "Fete champetre". Виктор раньше не знал этого выражения. За все годы их брака она ни разу его не употребляла. Как же быстро пролетели годы! Словно три десятилетия были спрессованы в капсулу, которую на огромной скорости запустили в космос только для того, чтобы, когда она упадет на землю, ее вскрыли и осмотрели участники запуска, которые просто стали старше. Эндрю и Адриан стояли теперь рядом. Энди болтал с Кемпсонами у столика с закусками. Адриан у бара беседовал с молодыми девчонками и ребятами, чья одежда едва выдавала их половую принадлежность. Вполне естественно, что Эндрю общался с Кемпсонами. Пол Кемпсон - президент "Сентоур электроникс". Его ценят в Пентагоне. Как и Эндрю. А Адриан, как всегда, в гуще студентов, которые рады засыпать вопросами молодого, но уже известного и многообещающего юриста. Виктор с удовлетворением отметил про себя, что оба близнеца значительно выше прочих гостей. Этого следовало ожидать: ни он, ни Джейн отнюдь не коротышки. И очень похожи, хотя и не одинаковы. У Эндрю светлые волосы, а у Адриана темные, каштановые. У обоих резкие черты лица - как у них с Джейн, но у каждого четко выраженная индивидуальность. Единственная общая деталь внешности - глаза, глаза Джейн. Голубые, пронзительные. Временами, на очень ярком солнце или в вечерних сумерках, их можно было спутать. Но только при таких условиях. А они не искали подобных случаев. Каждый был сам себе хозяин. Светловолосый Эндрю был кадровым военным, преданным своему делу, - профессионал высокого класса. Пользуясь своим влиянием, Виктор добился для него места в Вест-Пойнте, где Эндрю блистал. Он уже дважды побывал во Вьетнаме, но ему претила стратегия и тактика этой войны. "Побеждай или выходи из игры" - таково было его кредо, но никто его не слушал. Правда, если бы и слушал, это едва ли что-нибудь изменило бы. Победить в этой безнадежной войне было невозможно. Коррупция в Сайгоне достигла невиданных масштабов. Но Эндрю отнюдь не был убежденным убийцей. Виктор это понимал. Его сын верил. Глубоко, тревожно, искренне, всем сердцем. Военная мощь - залог величия Америки. Когда исчерпаны все слова, приходится применять силу. Применять мудро, осмотрительно, но - применять... Для темноволосого Адриана не могло быть никакого оправдания использованию военной силы. Юрист Адриан столь же предан своему ремеслу, как и его брат, хотя по его внешнему виду этого и не скажешь. Адриан чуть сутулился; он казался беззаботным, хотя отнюдь таким не был. Его юридические противники давно уяснили, что нельзя обманываться его зубоскальством или кажущимся равнодушием. Адриан не был равнодушен. В зале судебных заседаний это был тигр. Во всяком случае так обстояли дела в Бостоне. Теперь он работал в Вашингтоне. Адриан прошел путь от подготовительной школы до Принстона и юридического колледжа Гарварда, потратив год своей жизни на бродяжничество, когда, отрастив бороду, он бренчал на гитаре да спал с доступными девицами Сан-Франциско. Это был год, когда Виктор и Джейн, не теряя надежды, но порой теряя выдержку, следили за сыном. Но бродяжническая жизнь, как и заточение в провинциальных коммунах хиппи, скоро наскучила Адриану. Как и Виктор три десятилетия назад, в конце мировой Я войны, он не мог выдержать бесцельности никчемного существования. Фонтина оторвали от дум. К нему направлялись Кемпсоны, с трудом пробираясь в толпе гостей. Они, как и прочие гости, знали, что он не поднимется им навстречу, но Виктора раздражало, что он не может это сделать. Без посторонней помощи. - Отличный парень, - сказал Пол Кемпсон. - У него котелок варит, у твоего Эндрю. Я сказал ему, что, если ему когда-нибудь захочется снять военный мундир, в "Сентоур электроникс" для него всегда найдется место. - А я сказала, что ему как раз следовало бы надеть сегодня военную форму, - добавила с улыбкой жена Кемпсона. - Она ему очень идет. - Я думаю, он считает, что это выглядело бы здесь неуместно, - сказал Фонтин, вовсе так не думавший. - Никому не хочется вспоминать о войне на дне рождения. - Давно он вернулся, Виктор? - спросил Кемпсон. - Вернулся? К нам? Несколько дней назад. Он же теперь в Виргинии. В Пентагоне. - А второй мальчик в Вашингтоне? По-моему, я что-то читал про не