то беспокойные сны. Проснулся я совершенно разбитым. Я вернулся на Дрифтере вместе с другими наездниками, участвовавшими в утренней проездке, и отправился завтракать, наполовину уверенный в том, что Тремьен не разрешит мне днем выехать на Бахромчатом. Тремьен сам, несомненно, находился в состоянии крайней подавленности, причиной которой явился финал вчерашнего вечера, и я сочувствовал ему, поскольку человек его плана заслуживал только приятных воспоминаний. Когда я вошел, он читал газету и тяжело вздыхал. -- Как они, черт возьми, успели узнать про это так быстро? -- О чем? -- Вот об этом. В раздражении он перебросил мне через стол газету, в которой я прочитал, что престижный банкет, посвященный вручению Национальной премии, закончился кровавой потасовкой двух жокеев-скандалистов. Экс-чемпиона, Ягера друзьям пришлось разнимать с чемпионом среди любителей Ноланом Эверардом (который недавно находился под следствием за убийство). Относительно этого случая Тремьен Викерс сказал: "Без комментариев". Спонсор был вне себя от гнева. Жокей-клуб занимается этим делом. На этом статья заканчивалась. -- Полнейший вздор, -- фыркнул Тремьен. -- Никаких "без комментариев" я и не думал говорить. Никто и не спрашивал меня о каких-либо комментариях. Спонсор ушел еще до того, как все это началось, с чего бы ему было гневаться? То же можно сказать и о членах жокей-клуба -- они ушли сразу после речей. Перед тем как они ушли, я даже разговаривал с некоторыми из них. Они поздравляли меня. Как можно было печатать такую ложь! -- Скоро вся эта шумиха уляжется, -- попытался я его успокоить. -- Выставили меня полным дураком. -- На берите в голову, -- предложил я, -- считайте это шуткой. -- Я не намерен шутить. -- А никто и не шутит. -- Вся эта свистопляска началась из-за Гарри, не так ли? Все из-за этого случая чувствуют себя не в своей тарелке. Черт бы побрал эту Анжелу Брикел! Я поджарил себе тост. -- Вы чувствуете себя достаточно в форме, чтобы проездить Бахромчатого? -- спросил Тремьен. -- Если вы позволите. Некоторое время он смотрел на меня изучающим взглядом. -- Тогда соберитесь и не будьте таким рассеянным. -- По его лицу я понял, что дурное настроение стало постепенно спадать. -- Постараюсь. -- Поймите, -- произнес он в некотором смущении, -- я вовсе не хочу срывать на вас свое плохое настроение. Если бы не вы, мы все оказались бы в гораздо худшем положении. Получилось так, что, пригласив вас сюда, я сделал самый верный шаг в своей жизни. От неожиданности я никак не мог подыскать слова благодарности, но, к счастью, возникшую паузу заполнил телефонный звонок. Тремьен поднял трубку и прохрипел: -- Алло? Оказывается, не весь пар из него вышел. Волшебным образом его мрачное лицо расплылось в улыбке. -- Привет, Ронни! Хочешь узнать, как идут дела с моей биографией? Твой парень работает в поте лица. Что? Да, он со мной, здесь рядом. Подожди. Он передал мне трубку, неизвестно зачем сказав: -- Звонит Ронни Керзон. -- Привет, Ронни, -- поздоровался я. -- Как дела? -- Я теперь скачу, как заядлый наездник. -- Лучше бы ты так скакал пером по бумаге. У меня есть для тебя новости. -- Хорошие или плохие? -- Мой коллега в Америке звонил мне вчера вечером относительно твоей последней книги. -- Ну и... -- молвил я, полный самых дурных предчувствий. -- Что он сказал? -- Он сказал, что ему очень понравилась твоя "Долгая дорога домой". Он с радостью займется ею и найдет тебе хорошего издателя. -- Ронни! -- я сглотнул, пытаясь восстановить дыхание. -- Ты уверен? -- Разумеется, уверен. Я всегда говорил тебе, что твой опус неплох. Наша мадам, которая заведует издательством, полна энтузиазма. Она уверила моего американского коллегу, что книга великолепна, и тот согласился с нею. Что тебе еще нужно? -- Ох... -- Не обольщайся и спустись с небес на землю. Издать в Америке книгу никому не известного даже в Англии писателя -- это большой аванс. -- Он упомянул ту сумму, которая будет выплачиваться мне до тех пор, пока я не закончу эту свою чертовщину с беглецом на воздушном шаре. -- Если книга хорошо пойдет в Америке, а они рассчитывают на это, то ты получишь еще и премиальные. Последовала короткая пауза. -- Куда ты делся? -- спросил Ронни. -- Предался мечтаниям. -- И это только начало. Я всегда верил в тебя, -- усмехнулся он. Это может показаться смешным, но я был так тронут, что слезы были готовы брызнуть у меня из глаз, но, мигнув пару раз, я сказал ему срывающимся голосом, что дважды виделся с Эрикой Антон и даже сидел с ней рядом на банкете. -- Она уничтожит тебя! -- в ужасе воскликнул Ронни. -- Я так не думаю. Она попросила меня выслать ей экземпляр книги, после того как та будет опубликована. -- Она разорвет ее в клочья. Эрика любит делать рагу из молодых писателей. -- В его голосе звучало отчаяние. -- Она предпочитает разносить их вдрызг, вместо того чтобы писать отзывы и обозрения. -- Придется рискнуть. -- Даю, Ронни. И спасибо за все. -- Да, да... Я передал трубку Тремьену, которому Ронни тотчас же начал что-то энергично выговаривать. -- Остановись, -- сказал Тремьен. -- Он ей понравился. С другого конца провода я четко услышал вопрос Ронни: -- Что? -- Она также очень любит своего племянника Гарри, а в среду Джон спас ему жизнь. Гарантирую тебе, что она, даже если и напишет критическую статью, никак не унизит его. Они поговорили еще о чем-то, и Тремьен вновь передал лине трубку. -- Ну хорошо, -- более спокойным голосом проговорил Ронни. -- Лови шанс, чтобы спасти и ее жизнь. Я рассмеялся и со вздохом положил трубку. -- Что там произошло? -- спросил Тремьен. -- Что он говорил? -- Мою книгу собираются издать в Америке. Ну... вероятнее всего. -- Поздравляю. -- Он подмигнул, радуясь за меня. -- Но это не изменит положение вещей, не так ли? Я имею в виду отношения между нами и ваше пребывание здесь. Вы же продолжите писать мою книгу, или я ошибаюсь? Признаки обеспокоенности вновь омрачили его чело, и я постарался развеять эти сомнения. -- Я напишу ее. Я сделаю все, что в моих силах, в надежде на вашу положительную оценку моего труда. А вы простите меня, если я начну бегать, скакать и кувыркаться? Я готов взорваться... Ронни сказал, что это только начало. Все это свалилось на мою голову так неожиданно. -- Я взглянул на него. -- Вы, наверное, испытывали те же чувства, когда Заводной Волчок выиграл Гранд нэшнл? -- Я был наверху блаженства несколько дней. Не переставал улыбаться. Попрыгунчик -- как вам это нравится?! Впрочем, ближе к делу. Вы поедете вместе со мной на "лендровере". Конюх Бахромчатого сам прискачет на нем. к месту нашего расположения и передаст его в ваше распоряжение. -- Хорошо. Приятная новость, прозвучавшая из уст Ронни, изрядно приободрила меня, и, хотя это могло показаться нелогичным, на Бахромчатом я чувствовал себя значительно уверенней, чем на Дрифтере. Это только начало... Сосредоточиться. Бахромчатый был моложе, резвее и норовистее, нежели Дрифтер; классическая музыка сменилась залихватским роком. Пока Бахромчатый гарцевал на месте, осваиваясь со своим новым, более тяжелым седоком, я подобрал поводья и на пару дырочек удлинил стремена. -- Там внизу вам нужно будет взять три препятствия, -- напутствовал меня Тремьен. -- Преодолевайте их на оптимальной скорости и с наиболее выгодной позиции. Помните, что это не реальные скачки, а тренировка. Простой галоп вполсилы. Боб Уотсон составит вам компанию. Бахромчатый достаточно хорошо выполняет прыжки, но любит, чтобы им управляли. Если вы вовремя не дадите ему сигнал к прыжку, он будет колебаться. Не забывайте также, что это вы тренируете лошадь, а не наоборот. Все готовы? Я кивнул. -- Тогда вперед. По поведению Тремьена я не заметил какой-либо озабоченности тем обстоятельством, что его половинная доля оказалась в моих неопытных руках, и всячески пытался убедить себя в заурядности стоящей передо мной задачи: дескать, три быстрых прыжка через элементарные препятствия, к тому же и не в новинку мне проходить испытания на мои жокейские способности. На моем счету было уже достаточное количество прыжков, но до сих пор мне ни разу не доводилось исполнять этот прием в седле настоящей скаковой лошади и ни разу я не был так озабочен тем, что из этого выйдет. Сам того не ведая, я прошел путь от неуверенности первых дней моего пребывания здесь до сильного, осознанного желания очутиться у стартового ограждения -- в любом месте, на любом ипподроме. Признаться, я завидовал Сэму и Нолану. Боб дожидался меня у старта на своем гарцующем скакуне. Обе наши лошади, предчувствуя, что им предстоит прыгать, были возбуждены и сгорали от нетерпения. -- Хозяин сказал, чтобы вы скакали по ближней к нему стороне дорожке, -- коротко заметил Боб. -- Он хочет лучше вас видеть. Я кивнул, во рту слегка пересохло. Боб умело заставил своего жеребца занять позицию, молча, глазами, спросил о готовности и пустил свою лошадь ускоренным галопом. Бахромчатый спокойно и уверенно занял положение рядом -- скакун честно и с удовольствием отрабатывал свой хлеб. Первое препятствие. Рассчитай дистанцию... дай команду Бахромчатому замедлить шаг... Команду я дал чересчур поспешно, тот немедленно среагировал, и нам пришлось брать препятствие почти с места. Боб был уже далеко впереди нас. Проклятье, подумал я. Проклятье. Второе препятствие. Его я осилил более успешно. За три маховых шага до прыжка я подал команду и почувствовал, что лошадь вовремя оторвалась от земли. Доверие ко мне со стороны Бахромчатого было в некоторой степени восстановлено. Третье препятствие. Я чрезмерно положился на инстинкт лошади, поскольку никак не мог рассчитать правильно дистанцию. Никак не мог решить, где следует убыстрять шаг, а где уменьшать. В итоге я вообще не подал никакой команды, и мы еле-еле перелетели через барьер, причем Бахромчатый изломал копытами все деревянные рамки, я же сполз куда-то ближе к холке... все шиворот-навывсфот. Я доскакал до конца тренировочной дорожки, и мы с Бобом потрусили к тому месту, где нас ждал Тремьен с биноклем в руке. Я не смотрел на Боба: не хотел видеть его неодобрительного взгляда, потому что был уверен, что сделал все паршиво. Тремьен поджал губы и не высказал своего конкретного мнения. Вместо этого он сказал: -- Вторая попытка, Боб. Вперед. Мы вновь поскакали вниз к тренировочной дорожке и начали все сначала. На сей раз мне удалось сжать себя в кулак, и Бахромчатый до самого конца дорожки держался вровень с жеребцом Сэма. Теперь я уже не чувствовал себя таким потерянным, я освободился от внутреннего напряжения и как бы вновь родился. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эта моя повторная успешная тренировка не идет ни в какое сравнение с проездкой с участием Сэма, которого я лично лицезрел в седле. Тремьен не проронил ни слова до тех пор, пока "ленд-ровер" не вкатил на конюшенный двор, и только тогда он позволил себе осведомиться, доволен ли я тем, что сегодня сделал. С одной стороны, несомненно, доволен, с другой -- не совсем. Единственный вывод, который я для себя определенно сделал, -- это то, что утвердился в своем желании участвовать в скачках. -- Я буду стараться и научусь, -- уверенно ответил я. Тремьен промолчал. Когда мы зашли в дом, он прямиком отправился в контору, откуда до меня доносилось его ворчание, что, дескать, когда у Ди-Ди выходной, найти там ничего невозможно; вскоре он появился в столовой, разложил передо мной на столе лист бумаги и распорядился, чтобы я поставил на нем свою подпись. Я увидел, что это не что иное, как заявление, содержащее просьбу на выдачу допуска к участию в скачках любителей. Ни слова не говоря, видимо подавившись своей радостью, я с дурацкой улыбкой на лице подписал этот документ. Тремьен хмыкнул и утащил бумагу назад в контору. ло тотчас же вернулся и сказал, чтобы я прекращал свою работу и готовился к поездке на скачки в Ньюбери, естественно, если я ничего не имею против. Он сообщил, что с нами поедет Мэкки, а по пути мы захватим Фиону. -- Скажу откровенно, -- добавил он, разъясняя мне суть дела, -- ни та ни другая не желают ехать без вас. Гарри тоже хочет, чтобы вы поехали, и... ну... мне бы тоже этого хотелось. -- Тогда не может быть никаких разговоров. -- Вот и хорошо. Он вновь исчез, а я после секундного размышления зашел в контору и набрал номер телефона Дуна в полицейском участке. Мне ответили, что он выходной и что я могу сообщить свою фамилию и передать для него информацию. Я сообщил свою фамилию. -- Спросите его, -- сказал я, -- почему доски, упавшие в воду, же всплыли. -- Э-э... повторите, пожалуйста, ваш вопрос, сэр. Я повторил и получил весьма скептическим тоном высказанное подтверждение, что. мой вопрос принят. -- Все правильно, -- сказал я. -- Не забудьте передать. В Ньюбери Нолан на Фионином жеребце по кличке Принципиальный проиграл целый корпус своему сопернику и-пришел к финишу вторым. Сэм выступил в двух заездах на лошадях Тремьена и в обоих проиграл, правда, потом пришел к финишу первым, но уже на лошади другого тренера. -- Когда-нибудь наступит и для нас счастливый день, -- философски изрек Тремьен. По дороге на скачки Фиона рассказала нам, что Гарри звонили из полиции и сообщили, что его машина была найдена на автомобильной стоянке в Ридинге. -- Они сказали, что машина в порядке, но им надо хорошенько обыскать ее в поисках ключей к разгадке. Я до сих пор не встречала никого, кто бы сказал "искать ключи", но эти сказали именно так. -- Они говорят точно так же, как пишут в своих блокнотах, -- кивнул Тремьен. С автомобильной стоянки в Ридинге можно отправиться в кругосветное путешествие. Вот уж действительно скала в метафорическом плане, подумал я. Сценарием явно предусматривалось исчезновение подозреваемого, а не инсценировка самоубийства. Естественно, не воскресни Гарри из мертвых, то и машина бы не появилась. На устах шшодромных завсегдатаев была одна тема для разговоров -- скандал на вчерашнем банкете, устроен-ном в честь Тремьена; в основном это были домыслы и пересуды падких на сенсации сплетников, которые черпали информацию из искаженных и приукрашенных газетных сообщений. Тремьен мужественно и философски реагировал на шутки, довольный отсутствием какого-либо расследования и вообще замечаний со стороны жокей-клуба; даже пресловутой фразы о том, что "подобные действия подрывают авторитет скачек", которая, как я понял, являлась универсальным средством наказания провинившегося в приватной беседе и в домашней обстановке, и то сказано не было. Поскольку слухами, как говорится, земля полнится и из-за утечки информации, Сэм и Нолан уже знали детали моей тренировочной проездки Бахромчатого. -- В следующий раз займитесь и моей долбаной работенкой, -- съехидничал Сэм, явно не придавая значения сказанному. Нолан же сверкал глазами и изрыгал проклятия, однако, натолкнувшись на предупреждающий взгляд Тремье-на, угомонился, затаив в душе исходящую желчью злобу. -- Как они ухитрились так быстро узнать? -- спросил я в недоумении. -- Сэм позвонил Бобу, чтобы выяснить, -- кратко ответил Тремьен. -- Боб ответил, что вы справились неплохо. Сэм, естественно, тут же сообщил Нолану. Я слышал их разговор. Чертова пара идиотов. Весь день Фиона не отпускала меня от своей юбки ни на лтг, стоило мне отстать, она сразу же начинала вертеть головой, озираясь по сторонам. Фиона тщетно пыталась скрыть то, что она называла "абсурдным страхом", и я сразу понял: этот страх ни на ком конкретно не сфокусирован и абсолютно алогичен, однако настораживал сам факт постепенного подчинения ее психологического настроя и душевного состояния этому страху. Тремьен, также чувствуя это, старался быть с ней вместе как можно чаще, и сама Фиона делала видимые попытки вести себя естественно и, как она выразилась, быть разумной. В те редкие моменты, когда Мэкки активно не помогала Тремьену, она тоже мчалась к Фионе, и как я ни пытался, все равно не смог избавить женщин от чувства беспокойства, глубоко засевшего у них в глазах. Склонив, как обычно, друг к дружке свои головки -- серебристую и рыженькую, -- они разговаривали с Нола-ном, кузеном одной и бывшим женихом другой. В их разговоре прослушивалась странная смесь страха, обеспокоенности, раздражения и сострадания. Нолан выглядел расстроенным и смущенным из-за своего проигрыша на Принципиальном, хотя я не заметил, что он где-нибудь ошибся. Тремьен не высказал ему никаких претензий, о Фионе и говорить не приходится, однако эта неудача, несомненно, подогрела его злую волю по отношению ко мне. Я и сам был расстроен тем, что, сам того не желая, обрел такого вспыльчивого врага, и сейчас мне не виделось иного решения этой проблемы, как мое полное отступление; вся загвоздка заключалась в том, что моя сегодняшняя утренняя проездка поставила крест на моем намерении ретироваться. Чтобы как-то успокоить себя, я постоянно с огромным удовольствием возвращался мысленно к сегодняшнему утру: " к звонку Ронни, к удачным прыжкам через препятствия. Везде передо мной открывались двери. И это только начало... К вечеру мы отвезли Фиону домой, а сами поехали в Шеллертон. В урочный час явился за выпивкой Перкин, Тремьен ушел осматривать лошадей, Гарет вернулся с футбольного матча. Обычный вечер в этом доме, но для меня он был переломным в моей жизни. На следующий день, в воскресенье, Гарет напомнил о моем обещании взять его и Кокоса в очередной поход с элементами выживания. Погода была значительно лучше: солнечная, несмотря на мороз и слабый ветер. Хороший денек для прогулок. Я предложил семь миль туда и семь миль обратно. Гарет, ужаснувшись, предложил две. Сошлись на том, что мы возьмем "лендровер", доедем до леса и на месте выберем исходную позицию, а затем пешком пройдем расстояние, на которое хватит духа. -- Куда вы направляетесь? -- спросил Тремьен. -- По дороге через холмы в направлении Ридинга, -- ответил я. -- Там огромный лесной массив, не огражденный заборами и лишенный предупреждающих и заградительных надписей. Тремьен кивнул. -- Я знаю, что вы имеете в виду. Эти леса -- часть Квиллерсэджских угодий. Перед Рождеством допуск туда. закрыт -- - иначе там начинают рубить и воровать елки. -- Костер там лучше нам не разжигать, -- сказал я. -- Поэтому захватим с собой еду и воду. -- Следовательно, обойдемся без жареных червей? -- вздохнул Гарет с облегчением. -- Нет, еду для выживания мы тем не менее будем искать -- ту, которую можно сорвать, поднять или поймать. -- Идет, -- сказал Гарет, убедившись в молчаливом одобрении отца. -- А как насчет шоколада вместо листьев одуванчика? Пришлось согласиться и на шоколад. День обещал быть вполне приличным. Мы стартовали в десять, по дороге захватили Кокоса и поехали к лесу. Остановить машину на дороге можно было в любом месте. Это были не официальные парковки, а крохотные площадки примятой земли от несметного количества останавливающихся то там то здесь автомобилей. Я заехал на одну из таких импровизированных площадок, поставил машину на ручной тормоз и, когда'мальчики вышли, закрыл дверцу на ключ. На Гарете была его излюбленная пуховая куртка. Кокос сменил свой непромокаемый костюм, в котором он был прошлый раз, на темного цвета анорак, а я, в связи с прискорбным отсутствием лыжной куртки, был экипирован в потертые джинсы и просторное тускло-коричневое полупальто, позаимствованное у Тремьена. -- Правильно, -- улыбнувшись, похвалил я, заметив, что мальчики надевают голубые нейлоновые рюкзаки. -- Итак, в Беркширский лес! Мальчики ответили утвердительно, и мы ступили в гущу леса: со всех сторон нас обступили стволы ольхи, орешника, берез, дубов, сосен, елей, лавровых деревьев; мы прокладывали путь по высохшей траве, пробираясь сквозь колючки ежевики и маленькие, до колена, голые стволы деревьев будущего поколения леса. Никто никогда здесь ничего не расчищал и не пересаживал; это был поросший кустарником дикий лес, именно такой, в первозданном виде и созданный природой, нужен был мальчикам для наших экспериментов. Я вселил в них уверенность и предложил прокладывать путь, сам же направлял их в сторону солнца, предложив обходить преграды и нагромождения деревьев и веток; по дороге я знакомил их с названиями деревьев, пытаясь сделать нашу прогулку увлекательной и познавательной. -- Мы не будем снова есть кору, не так ли? -- спросил Кокос, говоря "ух! " какой-то березе. -- Не сегодня. Перед нами орешник. Вокруг него еще могли сохраниться орехи. Они нашли два. Белки побывали здесь первыми. Мы прошли примерно милю, и мальчики заметно притомились. Собственно, я и сам не намеревался идти дальше, потому что в соответствии с картой, лежавшей у меня в кармане, мы подошли как раз к центру западной оконечности Квиллерсэджских угодий. Здесь нам нужно осторожно подняться на холм и так же осторожно спуститься, потому что, если верить контурным линиям на моей карте, дальше шел очень обрывистый спуск, который по возвращении преодолеть будет сложно. Гарет остановился на не заросшем клочке земли и с надеждой в голосе упомянул о еде. -- Разумеется, -- сказал я. -- Если хотите, можем соорудить несколько вполне пригодных для сидения мест из сухкх веток, иначе мы промокнем на сырой земле. Шалаш нам сегоднч не понадобится. Они насобирали веток и уложили их плотным ровным слоем. Сверху набросали лапника. Затем опустошили рюкаакм и расстелили голубой нейлон поверх разбросанных по земле ветвей. Мы все довольно удобно уселись и съели тот запас, который я специально приготовил для этого случая. -- Копченая форель! -- воскликнул Гарет. -- Это вам не какие-нибудь корнеплоды. -- Пойманную форель всегда можно закоптить, -- сказал я. -- Самый простой способ добыть форель -- это с помощью трезубца, только не говори об этом рыболовам. -- А как вы ее коптите? -- Разжигаю костер так, чтобы осталось большое количество раскаленных угольев. Покрываю их тонким слоем молодых зеленых листьез -- они медленно горят, выделяя дым. Затем делаю решетчатую рамку, кладу рыбу на рамку, а рамку на уголья. Рыбу также можно подвесить над дымом. Хорошо и сверху положить листья, чтобы дым задерживался и рыба лучшэ коптилась сверху. Наиболее предпочтительны листья дуба или бука. Но помните, рыба в определенной мере пропитывается запахом дыма, поэтому не пользуйтесь листьями, запах которых вам неприятен. Также ни в коем случае не используйте остролист и листья тиса -- они ядовиты. Практически закоптить можно все, что угодно. Кусочки мяса или курицы. -- Копченый лосось! -- воскликнул Кокос. -- А почему бы и нет? -- Прежде поймай этого лосося, -- сухо сказал Гарет. Гарет захватил с собой фотоаппарат и снимал все, что только было возможно, -- наше ложе, еду, нас самих. -- Когда я буду такой же пожилой, как отец, эти фотографии напомнят мне о наших вылазках, -- пояснил Гарет. -- В свое время отец мечтал иметь фотоаппарат, особенно когда они с дедом путешествовали по свету. -- Неужели? -- спросил я. Он кивнул. -- Отец сам сказал об этом, когда подарил мне камеру. Мы съели форель с пресным хлебом и с прекрасным аппетитом. Трапезу завершило ассорти из сушеных фруктов, жареных каштанов и миндаля. Мальчики заявили, что это настоящий пир по сравнению с прошлым разом, и моментально управились с шоколадом. -- Анжелу Брике л убили примерно в таком же месте? -- неожиданно спросил Гарет. -- Ну... Думаю, да. Только где-то примерно в пяти милях отсюда, -- ответил я. -- Это было летом, -- продолжал Гарет. -- Тепло. Листочки на деревьях. Гм-м... какое у него воображение, подумал я. -- Она хотела меня поцеловать. -- Гарет передернул плечами. Мы с Кокосом как по команде с изумлением уставились на него. -- Не такой уж я уродливый, -- уязвленно заявил Гарет. -- Ты вовсе не уродливый, -- вежливо уверил я его, -- но ты еще молод. -- Она сказала, что я вырасту. -- Он выглядел смущенным, Кокос тоже. -- Когда она это сказала? -- поинтересовался я. -- Во время пасхальных каникул в прошлом году. Она всегда вертелась на конюшенном дворе. Постоянно высматривала меня. Я сказал об этом стцу, но он никак не отреагировал. Как раз в то время проводились скачки Гранд нэшнл, и, кроме как о Заводном Волчке, он ни о ком и ни о чем не думал. -- Он сглотнул. -- Потом она уехала, и я вздохнул с истинным облегчением. Когда она крутилась на дворе, я старался там не показываться. Он тревожно посмотрел на меня и добавил: -- Наверное, грешно радоваться чьей-либо смерти? -- Ты испытываешь именно радость? Он задумался над моими словами. -- Облегчение, -- наконец произнес он. -- Я ее боялся. -- Он выглядел пристыженным. -- Тем не менее я часто вспоминал о ней. Ничего не мог с собой поделать. -- На тебя еще будет заглядываться куча девчонок, -- сказал я. -- В следующий раз не стоит испытывать чувство вины. Проще сказать, чем сделать, сам себе возразил я. Чувство стыда и вины мучают невинную душу больше, чем любое коварство. Казалось, Гарет освободился от терзавших его мыслей, высказав их вслух: они с Кокосом начали прыгать, бегать вокруг, бросать друг в друга пригоршнями мха, раскачиваться на ветвях деревьев, давая выход своей энергии, сопровождая все это дикими криками. Видимо, и я был таким, но только я этого не помню. -- Правильно, -- сказал я после того, как они забрались, тяжело дыша, на наше ложе из веток. Я же собрал в пакет все обертки и другой мусор, оставшийся после нашего завтрака (прекрасный набор для разжигания костра), и закопал его. -- Каким путем нам пробираться к "лендроверу"? -- Тем, -- мгновенно ответил Гарет, указывая на восток. -- Нет, тем, -- возразил Кокос, тыча пальцем в западном направлении. -- Покажите направление на север, -- потребовал я. Оба опять поторопились и указали неверное направление, правда, потом вычислили его более или менее правильно по расположению солнца. Пришлось показать им, как можно пользоваться часами вместо компаса. Гарет вспомнил, что чему-то подобному их учили в школе. -- Что-то связанное с рукой, поднятой в направлении к солнцу, -- предположил он. Я кивнул. -- Необходимо сориентировать часовую стрелку на солнце, тогда на полпути между рукой и двенадцатью часами окажется линия север-юг. -- Только не в Австралии, -- сказал Гарет. -- Но мы же не в Австралии, -- возразил Кокос. Он посмотрел на часы и оглянулся вокруг. -- Север там, -- сказал он, протягивая руку в правильном направлении. -- Но с какой стороны мы оставили "лендровер"? -- Если вы пойдете на север, то выйдете на дорогу, -- сказал я улыбнувшись. -- Что вы имеете в виду под "вы"? -- настойчиво спросил Гарет. -- Вы же пойдете вместе с нами. Вы должны нас вывести отсюда. -- Мне показалось, -- ответил я, -- что ванм было бы интереснее самим найти обратную дорогу. А на случай, я не дал возможности Гарету перебить меня, -- если вы заблудитесь и зайдет солнце, я дам вам светящейся краски, которой вы будете наносить метки на деревьях. В этом случае вы всегда сможете вернуться назад. -- Стремно, -- Гарета заинтересовала моя идея. -- Что? -- Кокос явно не расслышал моего предложения. Гарет объяснил ему систему возвращения к исходному месту с помощью светящихся меток. -- Я буду следовать за вами, -- сказал я, -- но меня вы не будете видеть. Если вы собьетесь с направления, то я помогу вам. Во всем остальном дело выживания в ваших руках. -- Превосходно, -- радостно заключил Гарет. Расстегнув молнию на моем поясном наборе, я достал оттуда маленький пузырек с краской и засохшую кисточку. -- Не забывайте наносить метки так, чтобы их было видно и с той и с другой стороны; последнюю метку держите все время в поле своего зрения. -- О'кей. -- Если вам удастся добраться до дороги, дождитесь меня. -- Разумеется. -- Возьмите свисток. -- Я сунул руку в карман. -- В случае чего, свистите в него, и я тут же найду вас. -- Какая-то паршивая миля. -- Гарет, похоже, обиделся. -- Что прикажешь говорить твоему отцу, если вы заблудитесь? Никаких возражений от него я больше не услышал. Он явно понял мой замысел, захватил с собой все, что было необходимо, и мальчики ушли. -- Следует придерживаться того пути, которым мы пришли сюда, -- сказал Кокос. -- Запросто, -- согласился Гарет. Я заметил, что направление они выбрали не совсем правильное, хотя и пометили краской близлежащее дерево. Может быть, им и удалось бы выйти на нашу утреннюю тропинку, если бы они начали свое продвижение от дороги, но найти обратный путь даже для меня представляло трудную задачу. Поломанные ветви и примятая трава никак не указывали на то, что мы шли туда, а не сюда. Они сверили часы и пошли в северном направлении, постоянно оглядываясь и делая метки на деревьях. Удаляясь, они подали мне знак, в ответ я махнул им рукой, и их куртки еще некоторое время мелькали перед моими глазами в тени деревьев. Потом, когда они уже скрылись из виду, я неторопливо пошел по их меткам. Я мог легко нагнать мальчиков, но как только их спины появлялись перед моим взором, я тут же приседал, отдавая себе отчет в том, что, если они оглянутся, оливковое полупальто Тремьена, в которое я был одет, сделает меня неразличимым на фоне зелени. Помимо карты, со мной был мой верный компас, по которому я все время сверял наше местоположение. Ребята забрали несколько к северо-востоку, но я посчитал, что пока мне еще рано вмешиваться. Я не упускал их из виду. Они о чем-то громко болтали, чтобы поддержать уверенность в собственных силах; в этом не было ничего удивительного -- мне и самому приходилось испытывать нечто подобное, когда я один на один оставался с матерью-природой. На закате дня любой взрослый мужчина почувствовал бы себя неуверенно. Что же говорить о мальчиках. В пятнадцатилетнем возрасте и я бы в таком диком лесу начал нервничать. Однако в этот день, идя по их следам, я ощущал покой и умиротворение, как будто был у себя дома. Первозданную тишину нарушало только редкое щебетание птиц и неожиданные восклицания мальчиков. Лес жил ожиданием весны, ее дыхание ощущалось в набухших почках и талых ручьях. Чувствовалось, что зима уходит: в воздухе ощущались запахи перегноя, прелой травы и соломы, и только веточки хвои добавляли свой неповторимый аромат. Смола сосен напомнила мне о том, как с ее помощью я когда-то разжигал костер. Эту несчастную милю мы шли довольно долго, но наконец с шоссе стали доноситься гудки машин. Последние метры до опушки Гарет и Кокос сопровождали восторженными криками, точно так же, как и неделю назад во время нашей первой вылазки. Прибавив ходу, я неожиданно возник перед ними, к великому удивлению Гарета. -- Откуда вы взялись? -- Вы забыли о своих метках. -- Краска почти кончилась. -- Гарет протянул мне склянку темного стекла, перевернул ее, и на шоссе вылилось довольно большое пятно краски. -- Извините, я думал, там ничего не осталось. -- Не имеет значения. -- Я взял пузырек, завинтил его и вместе с кисточкой уложил в пластиковый пакет, который спрятал в подсумок. -- А еще такой краски можно достать? -- спросил Кокос. -- Конечно. Без проблем. Собираемся домой? Мальчики, возбужденные своими успехами, не переставали бегать и прыгать вплоть до того момента, пока за следующим поворотом мы не увидели наш "лендровер". Домой наша троица вернулась в прекрасном расположении духа. -- Потрясающе! -- доложил отцу Гарет, после того как мы, забросив Кокоса домой, вернулись в Шеллертон. -- Фантастически! Тремьену, Мэкки и Перкину вне зависимости от их желания пришлось выслушать подробнейший отчет о нашем путешествии, естественно, без упоминания откровений относительно Анжелы Брикел. -- Это настоящая дикая местность, -- закончил свое повествование Гарет. -- Там абсолютная тишина. Я сделал кучу фотографий. Он осекся и неожиданно нахмурился. -- Одну минуту. Гарет выбежал из комнаты и вернулся со своим голубым рюкзаком. -- Здесь нет камеры, -- озадаченно сказал он, выворачивая рюкзак наизнанку. -- Той, которую я подарил тебе на Рождество? -- не совсем довольным тоном спросил Тремьен. -- Может быть, ее захватил Кокос? -- апатично спросил Перкин. -- Спасибо! -- Гарет схватил телефонную трубку и начал названивать другу в надежде, что эта проблема сейчас разрешится. -- Он говорит, что после нашего обеда он ее вообще не видел, -- с ужасом в голосе доложил Гарет. -- Нам немедленно следует возвратиться. -- Нет, ни в коем случае, -- голосом, не терпящим возражений, сказал Тремьен. -- Путь туда не близкий, а уже начинает темнеть. -- Но мы пометили дорогу светящейся в темноте краской, -- начал умолять отца Гарет, -- ив этом все дело. Ее видно в темноте. -- Нет, -- отрезал Тремьен. Гарет повернулся в мою сторону: -- Мы не можем вернуться назад? Я покачал головой: -- Твой папа абсолютно прав. В этих лесах ночью очень легко заблудиться, вне зависимости, есть там светящиеся метки или нет. Стоит пропустить одну из них, и придется "загорать" там до утра. -- Вы же сам не заблудитесь. -- Могу заблудиться, -- сказал я. -- Мы останемся дома. -- Может быть, ты обронил ее по дороге домой? -- сочувственно спросила Мэкки. -- Нет... -- Гарет задумался. -- Я наверняка оставил ее там, где мы обедали. Я подвесил камеру на сук, чтобы она не промокла. А потом забыл о ней. Он был так расстроен, что я не выдержал: -- Завтра днем я схожу за ней. Отчаянность сменилась надеждой. -- Правда? О, это грандиозно! -- И вы сможете разглядеть на ветке крошечный фотоаппарат среди всей этой простирающейся на многие мили дичи? -- с сомнением в голосе спросил Тремьен. -- Конечно, он сможет, -- уверил отца Гарет. -- Я же говорил, что мы оставили след. И к тому же... -- он на секунду задумался. -- Не правда ли, нам повезло, что я пролил на дороге краску? Теперь сразу будет видно, откуда мы вышли из леса, ведь увидев дорогу, мы перестали метить деревья. -- Объясни, пожалуйста, -- попросила Мэкки. Гарет объяснил. -- Вы действительно сможете найти дорогу? -- обратилась ко мне Мэкки, покачивая головой. -- Смогу, если кто-нибудь не смажет к тому времени покрышками это светящееся пятно на дороге. -- О нет, -- забеспокоился Гарет. -- Уймись, -- сказал я. -- Если она там еще висит, то я ее найду. -- Конечно, висит. Уверен. Я точно ее там повесил. -- Тогда все в порядке, -- заключил Тремьен. -- Давайте поговорим о чем-нибудь другом. -- О кормежке? -- с надеждой отозвался Гарет. -- О пицце? ГЛАВА 16 Рано- утром в понедельник я вновь очутился в седле Дрифтера. -- Послезавтра ему выступать на скачках в Вустере, -- говорил мне Тремьен, когда мы в семь утра вышли из дому и направились на конюшенный двор. -- Сегодня последняя тренировка перед заездом, поэтому постарайтесь не упасть. Ветеринар пробудет здесь все утро -- необходимо брать анализы крови. Перед последней тренировкой ветеринар брал анализ крови у всех лошадей, заявленных к заездам. Результаты детального анализа говорили о многом: от повышенного лимфоцитоза до неправильного обмена веществ, ведущего к травмам мускулов. Если по результатам анализов было слишком много противопоказаний, то ветеринар предостерегал Тремьена. Тремьен пояснил, что такая процедура оберегает владельцев от излишних расходов на перевозку лошадей в фургонах к месту скачек и на оплату труда жокеев, не говоря уже о бесполезных волнениях и разочарованиях. -- А сами вы поедете в Вустер? -- спросил я. -- Не исключено. Впрочем, может быть, пошлю Мэкки. А что? -- Э-э... Мне бы хотелось посмотреть заезд Дрифтера. Он повернулся ко мне, как бы не понимая моей заинтересованности; осмыслив наконец мою просьбу, Тремьен сказал, что я, если того желаю, естественно, могу ехать. -- Благодарю. -- Во время второй смены можете потренировать Бахромчатого. -- Благодарю второй раз. -- Благодарю также вас за то, что вы помогли Гарету так прекрасно провести вчерашний день. -- Мне самому было приятно. Мы зашли на конюшенный двор и наблюдали за обычными приготовлениями. -- То была хорошая камера, -- с сожалением буркнул Тремьен. -- Глупенький он еще. -- Я найду се. -- По этим меткам? -- В голосе Тремьена звучало сомнение. -- Не исключено. Кроме того, у меня вчера о собой была карта и компас. Я вполне хорошо представляю себе наш путь. Покачав головой, он улыбнулся: -- Из всех нас вы наиболее компетентны в подобного рода делах. Или, как сказала Фиона, вы находите выход из любого бедственного положения, -- Это не всегда возможно. -- Пустите Дрифтера хорошим галопом. Мы поднялись на холм, и в седле ко мне пришли какие-то новые ощущения -- здесь я дома, здесь мне легко и спокойно. Непривычное дело и связанные с этим трудности напомнили мне то вромя, когда я учился летать на вертолете. Скаковые лошади, вертолеты: и в том, и в другом случае требуется пара рук, способных управлять ими и реагировать на малейшие нюансы их настроения и поведения. Дрифтер прошел дистанцию уверенным быстрым галопом, и Тремьеп заметил, что, если кровь не подкачает, у него есть все шансы на победу в Вустере. Когда я, отдав лошадь на попечение конюха, вернулся домой, чтобы позавтракать, то застал на кухне Тремьена, Мзкки и Сэма Ягера, которые за столом обсуждали результаты скачек в Ноттингеме -- заявленная Тремьеком лошадь захромала, вторую лошадь, на которой должен был скакать Сэм, сняли с забега в связи со смертью жены владельца. -- Ничего иного не остается, как заболеть. Не может же эта полоса неудач тянуться вечно. Итак, я простужаюсь. Буду обустраивать свою плавучую резиденцию. Он куда-то позвонил и хриплым голосом принес свои извинения, на другом конце провода-ему выразили искреннее сочувствие, и он положил трубку. -- На подходе. -- Слышал, что вчера по всему Беркширу вы вместе с Гаретом и Кокосом играли в ковбоев и индейцев. -- Новости имеют свойство распространяться, -- заметил я рассудительным тоном. -- Это я рассказала ему, -- улыбнулась Мэкки. -- Вам это не нравится? Я покачал головой и спросил ее о самочувствии. Из-за приступов тошноты она прекратила участвовать в утренних проездках, Тремьен же постоянно твердил ей о том, что необходимо больше отдыхать. -- И слава богу, что меня подташнивает, -- добавила она, отвечая на мой немой вопрос. -- Полежи, моя дорогая девочка, -- сказал Тремьен. -- Вы все делаете из этого слишком большую проблему. -- Дун весь субботний день проболтался у меня на эллинге, -- обратился ко мне Сэм. -- Я думал, что у него выходной. -- Кажется, он получил от вас какое-то сообщение. -- Гм... Я действительно передал ему кое-какую информацию. -- О чем? -- спросил Тремьен. -- Мне это неизвестно, -- поторопился с ответом Сэм. -- Дун позвонил мне вчера и сказал, что заберет с эллинга под расписку какие-то вещи. -- Какие именно? -- спросил Тремьен. -- Он не соизволил сказать. Сэм взглянул на меня и спросил: -- Л вы зна