твенно, как на похоронах. -- Тремьен согласился с тем, что ты сможешь написать для него книгу. Похоже, что вчера ты понравился ему, -- пессимизм Ронни так и вибрировал в телефонной трубке. -- Он согласился гарантировать тебе, -- продолжал Ронни, -- твой гонорар. -- Ронни назвал сумму, которая позволила бы мне прокормиться этим летом. -- Гонорар будет заплачен в три приема, -- - уточнил он. -- Четверть суммы через месяц работы, еще четверть -- после того как он одобрит всю рукопись, и половина -- после публикации. Если я смогу найти тебе официального издателя, который возьмется ее напечатать, то заплатит он, в ином случае сам Тремьен. Он также согласился на то, чтобы ты работал из сорока процентов авторского гонорара, а не из тридцати. Он согласен оплачивать все твои расходы за то время, пока ты будешь изучать его жизнь. Это означает, что если тебе понадобится отправиться к какому-нибудь его знакомому за интервью, то за транспорт будет платить он. В общем-то, это довольно неплохие условия. Ему показалось странным, что у тебя нет автомобиля, но я напомнил, что у людей, живущих в Лондоне, довольно часто не бывает собственных машин. Он говорит, ты сможешь пользоваться одной из его. Ему было приятно услышать, что ты умеешь сидеть в седле. Он сказал, тебе следует взять конноспортивную форму, а также захватить смокинг, поскольку Тремьен бывает в гостях и хочет, чтобы ты сопровождал его. Я сообщил ему, что ты профессиональный фотограф, поэтому он просил, чтобы ты захватил свою камеру. " Полное и абсолютно ясно различимое отсутствие энтузиазма в голосе Ронни могло бы остудить мои порывы ничуть не хуже, чем это удалось тетушке, когда она поставила меня в тупик своим требованием оставить ее дом в трехчасовой срок. -- Когда Тремьен ждет меня? -- задал я вопрос. -- Мне показалось, он был трогательно рад, узнав, что кто-то хочет с ним работать, особенно после того, как все наши писательские шишки отказали ему. Он также добавил, что будет счастлив видеть тебя как можно скорее, даже сегодня. Ты поедешь сегодня? -- Да, -- сказал я. -- Он живет в местечке Шеллертон, в графстве Беркшир. Он говорит, что если ты сможешь позвонить и сказать, каким поездом выезжаешь, то он пришлет когонибудь встретить тебя на станции Ридинг. Вот его телефон. Ронни зачитал мне его. -- Прекрасно, -- сказал я. -- Спасибо тебе, Ронни, большое. -- Не благодари меня. Ты... просто напиши ему пару блестящих глав, а я постараюсь подсунуть их какому-нибудь издателю. Но не забывай и о собственных сочинениях, именно в них твое будущее. -- Ты и в самом деле так думаешь? -- Безусловно, я так думаю. -- Казалось, мой вопрос его удивил. -- Для человека, не испугавшегося джунглей, ты демонстрируешь поразительную нехватку уверенности в собственных силах. -- В джунглях всегда знаешь, где ты находишься. -- Поторопись на поезд, -- сказал Ронни и пожелал мне удачи. Вместо этого я поторопился на автобус, поскольку это было намного дешевле. На остановке автобуса у станции Ридинг меня встретила дрожащая от холода молодая женщина, одетая в пальто на подкладке и вязаную шляпку. Изучив меня взглядом, медленно переходившим от ботинок через лыжный костюм к моим темным волосам, она пришла к заключению, что я был, как она выразилась, "писателем". -- Вы писатель, -- произнесла она голосом властным, но довольно дружелюбным. -- Джон Кендал, -- поклонился я. -- А я Мэкки Викерс. Мэкки, эм, э, ка, ка, и, - произнесла она свое имя по буквам. -- Прошу не путать с Мэгги. Что-то ваш автобус опоздал. -- Плохие дороги, -- извиняющимся тоном ответил я, -- За городом они еще хуже, -- предупредила она. Было темно и ужасно холодно. Она повела меня к видавшему виды автомобилю, напоминавшему джип, припаркованному не так далеко, и открыла заднюю дверь. -- Положите багаж сюда. По дороге мы можем встретить кого угодно. В автомобиле сидело уже четверо; казалось, все они очень замерзли, и поэтому, когда я наконец появился, вздохнули с облегчением. Я уложил свой багаж и забрался в машину; ь тусклом свете я увидел две фигуры, которые потеснились, уступая мне место на заднем сиденье. Мэкки Викерс уселась за руль, завела двигатель, отпустила тормоз. Мы тронулись и влились в поток машин. Ласковые потоки теплого воздуха из обогревателя заполнили салон. -- Этот писатель говорит, что его имя Джон Кендал, -- сообщила Мэкки, ни к кому конкретно не обращаясь. Это представление не произвело ни на кого особенного впечатления. -- Мужчина, сидящий около вас, является правой рукой Тремьена, -- продолжала она, -- а рядом с ним его жена. Тень мужчины рядом со мной промолвила: -- Боб Уотсон. Его жена хранила молчание. -- Рядом со мной, -- сказала Мэкки, -- Фиона и Гарри Гудхэвен. Ни Фиона ни Гарри также не произнесли ни слова. Напряжение, повисшее между нами, исключало с моей стороны всякую попытку поддержать беседу, даже если бы я этого хотел. Но это не имело никакого отношения к температуре. Казалось, сгустился сам воздух. Несколько минут Мэкки молча вела мапйшу, сосредоточив все свое внимание на покрытой снежным месивом дороге, идущей на запад от станции и освещаемой слабым желтым светом фонарей. Машин было много, и двигались они очень медленно. Мы попали, в пресловутый час пик, когда они ползут одна за одной, помигивая красными тормозными огоньками. Водители же в это время особенно нелюбезны друг с другом. Неожиданно Мэкки повернула ко мне голову, ибо я сидел как раз позади нее, и сказала: т Не очень-то мы веселая компания. Весь день мы провели в суде. Нервы у всех на пределе. Уж вы как-нибудь примиритесь с этим. -- Не беспокойтесь, -- сказал я. Но слово "беспокойство", произнесенное мной, явно было не к месту. Как бы выпуская собственные пары, Фиона громко сказала: -- Я не могу поверить, что ты оказался таким дураком. -- Оставим эту тему, -- попросил ее Гарри; он, видимо, уже неоднократно слышал об этом. -- Но ты же сам чертовски хорошо знаешь, что Льюис был пьян. -- Это ничто не оправдывает. -- Но это многое объясняет. Ты отлично знаешь, что он был пьян. -- Все говорят, что он был пьян, -- голос дышал убежденностью. -- Но я этого не знаю. Не так ли? Я не. видел, чтобы он много пил. Боб Уотсон, сидящий рядом со мной, выдохнул: -- Лжец. Но Гарри его не услышал. -- Нолана посадят в тюрьму, -- с горечью пожаловалась Фиона. -- Ты это понимаешь? Ему грозит тюрьма. И все это из-за тебя. -- Ты не можешь этого знать, -- возразил Гарри. -- Суд пока еще не признал его виновным. -- Но признает, разве нет? И это будет твоя вина. Черт побери, тебя же приводили к присяге. А ведь все, что от тебя требовалось, это сказать, что Льюис был пьян. Теперь же присяжные думают, что он не был пьян и вполне может все вспомнить. Они думают, что он лжет, когда говорит, что не может вспомнить. Боже всемилостивый, вся система защиты Нолана строилась на том, что Льюис не может вспомнить. Как же ты мог оказаться таким дураком? Гарри молчал. Атмосфера сгустилась еще больше, хотя казалось, что это уже невозможно. Я чувствовал себя зрителем, который, просмотрев половину фильма, не может уловить сюжет. Мэкки, храня свое мнение при себе, повернула с Грейт Уэст-роуд на шоссе М4 и еще долго ехала в западном направлении по темной и пустынной дороге среди" заснеженных холмов; в лучах фар поблескивали снежинки. -- Боб говорит, что Льюис был пьян, -- продолжала настаивать Фиона, -- а он уж должен знать, именно он занимался напитками. -- Тогда, может быть, присяжные поверят Бобу. -- Они верили ему до тех пор, пока ты своими показаниями все не испортил. -- Им следовало бы вызвать тебя в качестве свидетеля, -- защищался Гарри. -- Тогда бы ты смогла показать под присягой, что он был в невменяемом состоянии и его пришлось отскабливать от ковра. -- Он не был в невменяемом состоянии, -- вмешался Боб Уотсон. -- Держись подальше от этого дела, Боб, -- бросил Гарри. -- Извини-и-и, -- опять на выдохе сказал Боб Уотсон. -- Все, что от тебя требовалось, это показать под присягой, что Льюис был пьян, -- голос Фионы дрожал от гнева. -- Это все, что от тебя просила защита. Но ты же не сделал этого. Адвокат Нолана готов был убить тебя. -- Ты сама не должна была отвечать на вопросы прокурора. Ты слышала, он спросил меня, откуда я знаю, что Льюис был пьян. Я что, делал ему алкогольно-респираторный анализ, анализ крови и мочи? На чем я мог основывать свои суждения? У меня что, есть медицинская практика? Ты слышала его. Каждое слово. Как я мог видеть, сколько он выпил? Откуда я знал, что он пил? Разве я когда-нибудь слышал, что Льюис хотя бы раз прежде отключался цосле выпивки? -- Это было недопустимо, -- заметила Мэкки. -- Ты позволил прокурору вить из себя веревки. Ты выглядел полнейшим дураком... -- продолжала нападать Фиона с неутихающим гневом. Мне становилось немного жаль Гарри. Мы доехали до перекрестка Чивли, съехали с автострады и повернули на север, выезжая на магистраль А34, ведущую к Оксфорду. Мэкки со знанием дела предпочитала расчищенные основные дороги езде через горы, хотя, судя по карте, этот путь был длиннее. Я всматривался в окружающую местность и размышлял о том, что такой умный челрвек, как Тремьен, должен был хорошо представлять себе,, где ему обосноваться, в особенности учитывая, что окрестности нижнего Беркшира, где мы сейчас проезжали, -- это известная глухомань. Слава богу, как только вдали показался указатель на Шеллертон, Фиона внезапно умолкла. Мэкки сбавила скорость, включила сигнал поворота и осторожно свернула с полотна главной дороги на узенькую однорядную; она была едва расчищена -- смерзшаяся корка грязного снега покрывала проезжую часть на значительном протяжении. На этих обледенелых участках машина буксовала, из-под шин летело крошево. Ветровое стекло изнутри все время запотевало, и Мэкки нетерпеливо стирала влагу перчаткой. Никаких домов по обеим сторонам шоссе не было: позже я выяснил, что эти места, лежащие более чем в миле от главной дороги, ведущей в поселок, представляли собой голые необжитые пустоши. Несмотря на все старания Мэкки, колеса иногда проскальзывали и машину чуть заносило. Не было кроме нас никого и на самом шоссе: в такую погоду только неотложная нужда могла заставить человека сесть за руль. Двигатель на низкой передаче выл, с трудом преодолевая долгий подъем. -- Сейчас еще хуже, чем было утром, -- сказала Мэкки обеспокоенным голосом. -- Это не дорога, а каток. В ответ не прозвучало ни слова. Я надеялся, как, впрочем, думаю, надеялись и все, что мы преодолеем подъем, не скатившись вниз; нам это удалось, но удалось лишь для того, чтобы убедиться: спуск предстоит такой же, если не более опасный. Мэкки вновь протерла ветровое стекло и с удвоенной осторожностью приняла вправо. Ошеломленная светом наших фар, посреди дороги застыла лошадь. Темная лошадь под темной попоной; морда ее была тревожно вздернута. Шерстинки на боках поблескивали, в глазах светился испуг. Время застыло, как на картине. -- Проклятье! -- воскликнула Мэкки, ударив ногой по тормозам. Машину на льду занесло, и, хотя Мэкки секундой раньше отпустила педаль, пользы от этого было не больше, чем вреда. Лошадь в ужасе дернулась с проезжей части на обочину. В попытке избежать столкновения и в то же время не дать машине перевернуться, Мэкки П9пыталась объехать лошадь, но неверно рассчитала кривую, крутизну склона и скорость, хотя справедливости ради стоит отметить, что в подобной ситуации и более опытный водитель мог бы допустить такой промах. Машину бросило в сторону, колеса пошли юзом по травянистой обочине, занесенной снегом. Накренившись, джип сполз в невидимую дренажную канаву. Под колесами со звуком пистолетных выстрелов затрещал лед. Мы ехали довольно медленно, и только это спасло нас от мгновенной смерти, однако удар был такой силы, что мог расшатать зубы кому угодно. Попавшие в канаву колеса -- одно переднее и одно заднее -- оказались на четыре фута ниже уровня дороги. Тому, что джип не перевернулся полностью, мы были обязаны противоположному краю канавы, в который уперся борт машины. Перед тем как мотор заглох, я успел открыть со своей стороны дверцу, обращенную к небу, и выбраться из автомобиля. Ветер, нередко свирепствующий в этих местах, с бешеной силой ударил мне в лицо, как бы предупреждая об опасности замерзнуть. Ветер -- это смертельный враг людей, не имеющих соответствующей одежды. Боб Уотсон оказался брошенным на свою жену. Я наклонился, схватил его, пытаясь вытащить наружу. Он же изо всех сил хотел вырваться из моих рук, исступленно крича: "Ингрид! " Затем он в ужасе воскликнул: -- Здесь мокро... Она же в воде! -- Вылезайте, -- настойчиво сказал я. -- Только вдвоем мы сможем вытащить ее. Вылезайте, вы же мешаете ей своим весом. Таким способом вы ее никогда не вызволите оттуда! Наконец он обрел некоторую способность здраво мыслить и дал мне возможность вытянуть его настолько, чтобы он, повернувшись, сумел ухватить свою жену. Я держал его, а он держал ее, и в результате наших совместных усилий нам удалось извлечь ее из машины. Канава была полна грязной мерзлой воды, покрытой слоем льда. Мы вытащили Ингрид вовремя, так как вода быстро вливалась в салон; на переднем сиденье Фиона истерическим голосом требовала от Гарри, чтобы он спас ее; я с ужасом заметил, что Гарри, находившийся под ней, вот-вот захлебнется. Единственная фара, которая до сих пор горела, неожиданно погасла. Мэкки не выказывала ни малейшего намерения спастись. Я распахнул дверцу с водительской стороны -- крепко пристегнутая к сиденью ремнем безопасности, она была в полубессознательном состоянии. -- Вызволите нас отсюда! -- пронзительно кричала Фиона. Придавленный ею Гарри боролся с прибывающей водой, и невозможно было понять, пытается ли он спасти ее или себя. Я возился вокруг Мэкки до тех пор, пока не нашел замок ремня безопасности, щелкнул им, высвобождая девушку, с усилием поднял ее и передал на руки Бобу Уотсону. -- Усади ее на кромку дороги, -- велел я ему. -- Только разгреби сначала снег. Постарайся защитить ее от ветра. -- Боб, -- жалостливым голосом позвала Ингрид. Она беспомощно стояла на дороге, видимо, считая, что в подобной ситуации ее муж должен, думать лишь о ней одной и ни о ком больше. -- Боб, я не могу без тебя, мне дурно. Боб бросил взгляд на свою жену и, не говоря ни слова, поднял Мэкки и помог ей сесть. Та шевельнулась, застонала и слабым голосом спросила, что произошло; сознание к ней вернулось. Крови нет ни капли, подумал я, хоть в этом нам повезло. Мои глаза начали привыкать к темноте. Впавшая почти в паническое состояние, Фиона протянула ко мне руки, и я без труда вытащил ее. Не обращая больше на нее внимания, я устремился на помощь к Гарри, которому наконец удалось расстегнуть ремень безопасности. Его голова торчала над водой, от первого приступа страха он явно оправился. Из джипа он выбрался сам и тут же с очевидной тревогой бросился к Мэкки, оставленной на попечение Боба Уотсона. Ингрид, мокрая, худая, испуганная, беспомощная, стояла на дороге и плакала. Дул пронизывающий ветер... Очень опасный. Несведущий человек даже не представляет себе, как быстро может убить холод. -- Снимите с вашей жены всю одежду. -- Что? -- спросил Боб. -- Снимите с нее всю одежду, иначе она превратится в ледяную статую. У того отвисла челюсть. -- Начинайте с верхней части тела. Снимайте все и надевайте мой лыжный свитер. Быстро. Он теплый. Я расстегнул молнию, сорвал с себя куртку и держал ее в рложенном виде, не давая улетучиться теплу моего тела. Холод пронизывал меня через свитер и нижнее белье так, как будто их не было на мне вовсе. Я был благодарен судьбе за то, что хотя бы не пр'омок. -- Я помогу Ингрид, -- сказала Фиона, поскольку Боб все еще колебался. -- Хоть бюстгальтер на ней можно оставить? -- Нет. Снимайте все. Предоставив женщин самим себе, я направился к багажнику нашей перевернувшейся машины и с облегчением заметил, что крышку его не заклинило. Я засучил рукава и в буквальном смысле слова выудил оттуда две свои сумки. Гарри, стоя рядом со мной, скептически на-|> людал, как с них стекает вода. -- Все промокло, -- грустно сказал он. -- Нет. Водо-, пыле- и насекомонепроницаемость -- этим правилам я следовал всегда, даже путешествуя по доброй старой Англии. Вслед за сумками я извлек из воды свою камеру в алюминиевом футляре и положил ее на дороге рядом с сумками. -- Что вы предпочтете, -- обратился я к Гарри, -- купальный халат или смокинг? Гарри едва удержался от смеха. -- Скидывайте с себя все, -- сказал я ему, -- не то превратитесь в снелсного человека. Начинайте с верхней части тела. Эти люди ехали из суда, и их одежда никак не соответствовала прогулкам на открытом воздухе. Даже Мэкки и Боб Уотсон, оставшиеся сухими, были недостаточно тепло одеты для тех условий, в которых мы оказались. Боб Уотсон вновь подошел к Мэкки, а Гарри начал стягивать с себя свое насквозь промокшее пальто, пиджак, рубашку и галстук, вздрагивая от боли всякий раз, когда порыв ветра ударял по его телу. Я протянул ему руку. -- Как, вы сказали, ваше имя? -- трясясь от холода и стуча зубами, спросил он. -- Джон. Я передал ему свою светло-голубую шелковую нижнюю рубашку и кальсоны, два свитера, серые брюкв и купальный халат. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро одевался. Мои туфли оказались на размер больше. Не теряя чувства юмора и прыгая на одной ноге, он пожаловался мне на это. От сухих носков он тоже не отказался. Фиона помогла Ингрид переодеться до пояса и ждала, когда я передам остальную одежду. Я снял свои ботинки и лыжные брюки, которые Фиона натянула на Ингрид, попытавшись перед этим скрыть от меня ее мгновенную наготу, которая изумила меня. Вряд ли это было подходящее время для такой щепетильности. Мои ботинки на ее ногах казались чудовищно огромными, а сама она оказалась на девять дюймов короче, чем мой лыжный костюм. Себе я выбрал темно-синий пиджак и сапоги. Мои ноги в шерстяных носках немели от холода. -- У меня сводит ноги от холода, -- сказала Фиона, дрожа и глядя на мои сапоги. -- И я насквозь промокла. У вас ничего не осталось? -- Возьмите это. -- Ну, мне... -- она с сомнением смотрела на мои оставшиеся в одних носках ноги. Я вручил ей свои сапоги и пиджак. Мои вечерние туфли -- единственное, что оставалось в сумке из обуви, -- спадали бы с нее на каждом шагу. Я еще раз сунул руку в одну из сумок, вытащил черные носки, нижнюю рубашку и бриджи для верховой езды. -- Это вам подойдет? -- спросил я. Она с благодарностью взяла одежду и, спрятавшись за Ингрид, начала переодеваться. Я надел вечерние туфли и смокинг -- все лучше, чем ничего. Когда Фиона появилась вновь, она даже не дрожала, а просто тряслась. Слишком мало было, на ней одежды, пусть даже и сухой. Единственным из всех моих вещей предметом, еще не нашедшим себе применения, оставался пластиковый пакет, в котором лежал мой смокинг. В верхней части пакета я расширил отверстие, предназначенное для вешалки, затем натянул пакет на Фиону, заставив ее продеть голову в это отверстие. На обеих сторонах пакета красовалась надпись "Эйс клипере" -- в нем я получил смокинг из химчистки; и даже если Фионе не по нраву было предстать в глазах окружающих ходячей рекламой, то пакет, во всяком случае, частично предохранял ее от ветра и сохранял тепло. -- Ну вот, -- с возросшей бодростью сказал Гарри, глядя на конечные результаты перераспределения туалетов, -- благодаря Джону мы доживем до Шеллертона. Вам лучше тронуться в путь, а я останусь с Мэкки, и мы догоним вас, как только это будет возможно. -- Нет, -- - возразил я. -- Как далеко до Шеллертона? -- Что-то около мили. -- Тогда мы отправляемся немедленно все вместе. Мы понесем Мэкки. Поверьте мне, сейчас слишком холодно, чтобы дискутировать. Как насчет того, чтобы нести ее на "стульчике"? Гарри и я посадили Мэкки на скрещенные руки. А ее руки мы положили себе на шею. Вот таким образом мы направились в сторону Шеллертона. Боб Уотсон в одной из моих сумок нес всю мокрую одежду, Фиона в другой сумке несла сухие вещи. Возглавляла шествие Ингрид в "луноходах" и с моей камерой, освещая путь моим фонариком из походного набора. -- Жмите на рычажок, -- показал я ей, -- у этого фонарика нет батареек. Светите на дорогу так, чтобы мы все видели. -- Слава богу, что еще не идет снег, -- заметил Гарри, однако подозрительные облака уже начали заволакивать звезды. Единственным плюсом лежащего вокруг снега было то, что его белизна позволяла лучше видеть. Меня радовало то, что идти нужно было не так далеко. Мэкки нельзя было назвать тяжелой, но шли мы все-таки по льду. -- Разве по этой дороге не ездят машины? -- безнадежным голосом спросил я после того, как мы прошли полмили и не увидели ни одного автомобиля. -- На Шеллертон ведут еще две дороги, -- ответил Гарри. -- О боже, какой дьявольский ветер, у меня отваливаются уши. Мою собственную голову тоже ломило от холода. Мэкки и Фиона были в вязаных шапочках, теплее всего чувствовала себя Ингрид в капюшоне моего лыжного костюма; Боба Уотсона спасала кепка. Свои перчатки я отдал Ингрид. Наши с Гарри скрещенные руки онемели. Эх, если бы у меня было еще несколько пар носков -- мы могли бы использовать их как варежки. -- Осталось уже недалеко, -- сказал Боб. -- Еще один поворот, и станут видны дома. Он оказался прав. Впереди вскоре замелькали электрические огоньки, обещая нам убежище и тепло. Я молил Бога, чтобы мы не выбились из сил. Неожиданно к Мэкки полностью вернулось сознание, и она стала требовать от нас объяснения происходящего. -- Мы свалились в канаву, -- ответил Гарри, не вдаваясь в объяснения. -- А лошадь! С лошадью все в порядке? Почему вы несете меня? Опустите меня. Мы остановились и поставили ее на ноги, она покачнулась и приложила руку к голове. -- Мы не сбили ее? -- спросила Мэкки. -- Нет, -- ответил Гарри. -- Давай мы лучше тебя все-таки понесем. -- Что случилось с лошадью? -- Она ускакала. Пойдем, Мэкки. Мы замерзнем до смерти, если будем стоять здесь. -- Гарри втянул кисти рук в рукава моего халата, затем повел плечами и спрятал руки под мышками. -- Пойдемте, ради всего святого. Мэкки не разрешила нам вновь взять ее на руки, и мы медленно побрели в сторону городка, качаясь, как тени, держась друг за друга, чтобы не упасть, промерзшие до костей. Я думал о том, что мне следовало прихватить с собой лыжи, и не верил тому, что с утра прошло всего несколько часов. Как только мы приблизились к первым на нашем пути постройкам, стала ясна одна из причин отсутствия транспорта: два столкнувшихся автомобиля полностью перекрыли дорогу и выехать из городка по этому пути стало невозможно. -- Будет лучше, если мы зайдем к нам, -- дрожащим голосом предложила Фиона после того, как мы миновали место катастрофы. -- Наш дом отсюда ближе всего. Возражений не последовало. Мы свернули на длинную неосвещенную проселочную улицу, прошли мимо наглухо закрытых гаражей и бара, который все еще работал. -- А не выпить ли нам чего-нибудь на скорую руку? -- полушутя выдвинул идею Гарри. -- Мне кажется, что на сегодняшний день ты уже вполне достаточно наслушался о выпивке. Кроме того, как можно идти на люди в таком виде? -- в своей прежней резкой манере возразила Фиона. Было слишком темно, чтобы я мог рассмотреть выражение лица Гарри. Никто никак не реагировал на лх слова, и мы в свете фонаря Ингрид подошли к проезду, огибающему несколько коттеджей и выходящему на обширное заснеженное пространство перед огромной усадьбой в георгианском стиле. -- Сюда, -- сказала Фиона и повела нашу молчаливую процессию к боковому входу. Она достала из-под валуна ключ и открыла дверь. Наконец-то в наших ушах прекратил завывать пронизывающий ветер -- мы испытали как бы второе рождение. Тепло же солидных размеров кухни, куда мы сразу направились, оказалось поистине жизнетворным. Именно здесь, на свету, я впервые смог хорошенько разглядеть своих попутчиков. ГЛАВА 3 Всех, кроме Ингрид, пробирала дрожь, и Джон Кендал не был исключением. На наших мертвенно-бледных лицах застыло страдальческое выражение. -- О боже, -- вырвалось у Фионы, -- это был какой-то кошмар. Фиона оказалась старше, чем я думал. Не тридцать, а где-то около сорока. В пластиковом пакете, доходящем ей до колен и сковывающем движения рук, она выглядела довольно комично. -- Снимите с меня эту чертову штуковину, -- продолжала она, -- и прекратите свой дурацкий смех. Гарри услужливо стащил через ее голову пакет вместе с вязаной шапочкой, Открыв нашему взору копну светло-пепельных волос. Мы явились свидетелями поистине coup de theatre* -- существо, похожее на беженку, неожиданно превратилось в обаятельную, уверенную в себе женщину, одетую в спортивные верховые бриджи и голубой камзол, из-под которого выглядывал высокий завернутый воротник моей нижней рубашки и манжеты белого цвета. Хотя Фиона была довольно высокого роста, однако рукава ей были все равно явно длинны; в этом ей повезло, поскольку она имела возможность прятать в них руки, используя как перчатки. Она пристально посмотрела на меня, в ее глазах читалось явное любопытство: кто же он такой, чью одежду она носит? Увидела она, я полагаю, высокого, худощавого, сравнительно молодого кареглазого субъекта в джинсах, красном свитере и в нелепом для данной обстановки смокинге. Я улыбнулся ей, и она, уверенная в том, что прочитала на моем лице восхищение, повернулась к другим неожиданным гостям; скользнув по ним взглядом, подошла к массивной раскаленной печи -- живительному источнику тепла, подняла крышку, выпустив наружу горячий воздух. Ее плохое настроение, вызванное поездкой в суд и последующими злоключениями, улетучилось; передо мной предстала здравомыслящая деловая женщина. -- Всем нам необходимо горячее питье, -- решительно заявила она. -- Гарри, налей в чайник воды и раздобудь кружки. Гарри, мужчина моего роста, но в отличие от меня блондин с голубыми глазами, не заставил просить себя дважды. Он явно привык к подчинению: сразу же засуетился в поисках ложек, растворимого кефе и сахара. В моем голубом купальном халате он выглядел так, будто собирался ложиться спать. Кстати, он также оказался старше, чем я думал. Жили они в явном достатке, если не сказать в богатстве. Огромная кухня -- своего рода нашпигованная техникой гостиная, а также стиль поведения и манера говорить -- все это несомненно свидетельствовало о весьма высоком социальном статусе хозяев этого дома. Мэкки неуверенно подошла к массивному столу в центре кухни и села, осторожно ощупывая пальцами висок. -- Меня отвлекла лошадь, -- сказала она. -- Должно быть, ударилась головой о ветровое стекло. С джипом все в порядке? -- Не думаю, -- бесстрастно ответил Гарри. -- Машина лежит в воде, которая за ночь превратится в лед. Дверь с моей стороны прогнулась во время удара, и грязная вода из канавы так и хлынула в салон. -- Проклятье, -- устало произнесла Мэкки, -- этого нам еще не хватало. Все одно к одному. Ее продолжало трясти, и она зябко куталась в свое желтовато-коричневое пальто; я даже не мог представить, как бы она выглядела согревшейся и улыбающейся. В данный момент я видел лишь рыжеватые кудряшки надо лбом, полузакрытые глаза и бледные губы на страдальчески напряженном лице. -- Перкин дома? -- спросила ее Фиона. -- Должен быть, я надеюсь. Фиона, которая, видимо, от того, что находилась в собственном доме, пришла в себя быстрее нас всех, взяла трубку висящего на стене телефона и набрала номер. Перкин -- хотел бы я знать, кто это такой, -- вероятно, снял трубку сам, потому что Фиона сразу же сообщила ему все безотрадные новости. -- Да, -- вновь повторила она, -- я же сказала, что джип в канаве... В той низине, да, у этого холма, после выезда с магистрали А34... Не знаю я, черт побери, чья это лошадь... Нет, мы провели ужасный день в суде. Послушай, ты можешь приехать ко мне и забрать всех их? С Мэкки все в порядке, но она ушибла голову... Боб Уотсон с женой у меня... Да, мы встретили этого писателя, он с нами. Скорее приезжай, Перкин. Ради всего святого. И прекрати мандражировать. Фиона с треском опустила трубку на рычаг. Гарри разлил кипяток по кружкам с растворимым кофе и, держа в одной руке пакет с молоком, а в другой -- бутылку бренди, предложил нам сделать свой выбор. Все, кроме Ингрид, предпочли кофе с бренди. Гарри плеснул в кружки такое количество коньяку, что отпала необходимость остужать кипяток, и, хотя мы уже находились не на холоде, а в теплом помещении, выпивка все равно пришлась очень кстати -- дрожь начала стихать, а затем и вовсе исчезла. Боб Уотсон снял кепку и оказался значительно моложе, чем я предполагал, -- коренастый мужчина с жесткими как проволока волосами и непреходящим налетом независимости. Со стороны он казался школьником: круглые щечки и природное высокомерие, находящееся, однако, под постоянным контролем, позволяющим избегать всевозможных неприятностей. Я вспомнил, как в машине он назвал Гарри лжецом, однако сказал это слишком тихо, явно в расчете, что тот не услышит. В этом, на мой взгляд, был весь Боб Уотсон. Ингрид, утонувшая в моем лыжном костюме, взирала на мир молча и только периодически шмыгала носиком, прилепившимся к хорошенькому, с тонкими чертами личику. Она сидела за столом рядом со своим мужем. Судя по всему, ей на роду было написано вечно находиться в его тени. Стоя спиной к печи и обхватив горячую кружку руками, Гарри обратил на меня свои насмешливые глаза. Это насмешливое выражение, видимо, было вообще характерно для него и отражало привычный образ мыслей в нормальных, не связанных с дачей свидетельских показаний ситуациях. -- Добро пожаловать в Беркшир, -- сказал он. -- Покорнейше благодарю. -- Мне кажется, что я смог бы продержаться у джипа после аварии до прихода подмоги. -- Кто-нибудь наверняка бы помог, -- согласился я. -- Надеюсь, что с лошадью ничего не- случилось, -- вновь начала прокручивать свою навязчивую мысль Мэк-ки, причем, кроме нее, как мне показалось, никого не волновала судьба животного, ставшего причиной всех наших злоключений; я также подозревал, впрочем, может быть, и безосновательно, что ее постоянные упоминания о лошади -- это не что иное, как стремление убедить нас в своей невиновности: дескать, не моя ошибка является причиной аварии. Постепенно к нам стало возвращаться внутреннее тепло; подобно вину в буфете, мы обрели комнатную температуру. Ингрид сбросила капюшон моей лыжной куртки-- ее пушистые, пепельно-каштановые волосы явно нуждались в расческе. Никто из нас не имел особого желания разговаривать, и какое-то уныние, вроде того, что было перед аварией, повисло в воздухе. Поэтому, услышав шум подъезжающей машины, звуки хлопнувшей двери и приближающихся шагов, возвестивших о приезде Перкина, все мы испытали истинное облегчение. Перкин приехал не один. Первым в кухню ворвался Тремьен Викерс, его громкий голос и мощная фигура подействовали на нашу подавленную кофейную компанию подобно живой воде. -- Ухитрились вляпаться в кучу дерьма, не так ли? -- громыхнул он с порога, однако без злобы, даже с оттенком дружелюбия. -- Дорог вам мало, а? Мэкки, оправдываясь, вновь завела свою пластинку насчет лошади, причем говорила так, будто репетировала заранее. Мужчина, вошедший вслед за Тремьеном, являл собой как бы смазанную копию первого: тот же рост, то же телосложение, почти те же черты лица, однако я не ощутил в нем внутренней силы и природной задиристости, свойственных Тремьену. Это Перкин, подумал я. Скорее всего, он сын Тремьена. Копия, обращаясь к Мэкки, раздраженно молвила: -- Почему ты не поехала в объезд? Нужно совсем лишиться рассудка, чтобы в такую погоду ехать напрямую. -- Утром все было нормально, -- возразила Мэкки. -- К тому же я всегда езжу этим путем. Всему виной эта лошадь... Взгляд Тремьена скользнул по моей персоне. -- Вот вы и добрались сюда. Прекрасно. Вы со всеми знакомы? Мой сын Перкин. Его жена Мэкки. Я же, насколько помню, предполагал, что Мэкки либо жена самого Тремьена, либо, возможно, его дочь, но никак не думал, что она его невестка. -- А по какому поводу на вас смокинг? -- уставился на меня Тремьен. -- Мы промокли в той канаве, -- коротко ответил за меня Гарри, -- и ваш друг писатель одолжил нам сухую одежду. Себе он выбрал смокинг, мне же не доверил, хитрец, вот и приходится щеголять в его купальном халате. На Ингрид -- его лыжный костюм, а Фиону он экипировал с ног до головы. По лицу Тремьена промелькнула тень смущения, однако он не стал вдаваться в подробности. Вместо этого спросил Фиону, не пострадала ли она во время аварии: -- Фиона, моя дорогая... Фиона, его дорогая, уверила, что все в порядке. В его отношении к Фионе проскальзывал какой-то оттенок плутовства, она же с необычайной легкостью реагировала на все его заигрывания. Фиона, на мой взгляд, вызывала у всех мужчин неистребимое желание флиртовать с ней. С некоторым запозданием Перкин поинтересовался у Мэкки о ее самочувствии, довольно неуклюже выражая свою озабоченность после весьма нелюбезных критических замечаний. В ответ Мэкки устало и понимающе улыбнулась; у меня же сложилось впечатление, что в этом браке именно она решает все вопросы, за всем присматривает и является старшей по отношению к своему симпатичному мужу-ребенку. -- Однако, -- продолжал Перкин, -- я совершенно уверен, что с твоей стороны было глупо ехать по той дороге. Его реакция на травму жены выразилась в заявлении, что она сама является тому виной, мне же показалось, это не что иное, как реакция после испуга: ведь лупят же родители своих потерявшихся, но впоследствии нашедшихся горячо любимых отпрысков. -- Кроме того, -- не унимался он, -- на повороте должен был стоять временный знак дорожной полиции о том, что проезд закрыт, а закрыт он с полудня, с того самого момента, как столкнулись эти две машины. -- Не было никакого предупредительного знака, -- возразила Мэкки. -- Должен быть. Вы просто его не заметили. -- В пределах видимости знака не было, -- заявил Гарри, и мы все с ним согласились. -- Все равно... -- стоял на своем Перкин. -- Послушай, -- сказала Мэкки, -- если бы у меня была возможность повторить все сначала, то я не выбрала бы эту дорогу; тогда же она выглядела вполне нормально, и утром я по ней без осложнений проехала. Поэтому не стоит обсуждать то, что уже сделано. -- Мы все видели лошадь, -- сообщил Гарри, намеренно растягивая слова; в его голосе и интонациях нетрудно было уловить явную насмешку, свидетельствующую о личном отношении к манере поведения Перкина. Перкин бросил на него смущенный взгляд и прекратил свои нападки на Мэкки. -- Что сделано, то сделано, -- заключил Тремьен таким тоном, будто изложил нам основной постулат своей жизненной философии. Затем он добавил, что по приезде домой он немедленно позвонит в полицию и что это произойдет очень скоро. -- Что делать с вашей одеждой? -- обратилась ко мне Фиона. -- Мне отправить ее в химчистку вместе с нашими мокрыми вещами? -- Нет, не беспокойтесь, -- сказал я. -- Завтра я приду и все заберу. -- Хорошо, -- она слегка улыбнулась. -- Я прекрасно понимаю, насколько мы вам обязаны. Не такие уж мы забывчивые. -- Интересно, а что вы можете забыть? -- не выдержал Перкин. -- Парень спас всех нас от обледенения, -- в своей обычной манере ответил Гарри. -- От чего? Ингрид хихикнула, и все посмотрели на нее. -- Извините, -- смущенно прошептала она. -- Очень похоже на то, что он спас нас от смерти, -- просто сказала Мэкки. -- Поехали домой. Она поднялась из-за стола. Тепло и горячий кофе оказали на нее благотворное воздействие. Мне также показалось, что она испытывает облегчение, поскольку ее тесть не выступил на стороне сына. -- Завтра, -- медленно добавила она, -- кто из нас поедет в Ридинг? -- О боже, -- вырвалось у Фионы, -- совсем вылетело из головы. -- Кто-то должен ехать, -- сказала Мэкки, хотя было ясно, что ехать туда никто не хочет. Прошло некоторое время, прежде чем Гарри наконец зашевелился: -- Я поеду. Захвачу с собой Боба. Фионе ехать не надо, Ингрид тоже. Мэкки... -- он замолк на полуслове. -- Я поеду с вами, -- сказала она. -- Это мой долг по отношению к нему. -- И я с вами, -- заявила Фиона. -- Он мой кузен, в конце концов. Он заслуживает того, чтобы мы поддержали его. Хотя после того, что сегодня сделал Гарри, я не знаю, смогу ли посмотреть ему в глаза. -- А что натворил Гарри? -- спросил Перкин. -- Мэкки расскажет, -- пожав плечами, ушла от ответа Фиона. Фиона, видимо, привыкла нападать на Гарри сама, но не бросать его на растерзание другим волкам. Гарри же, несомненно, предстояло еще многое выслушать после нашего ухода, и он смотрел на жену со смешанным чувством опасения и готовности подчиниться неизбежному. -- Поехали, -- сказал Тремьен. -- Собирайся, Боб. -- Иду, сэр. Я вспомнил, что Боб Уотсон является правой рукой Тремьена, то есть главным конюхом. Боб вместе со своей Ингрид проследовал к выходу, по пятам за ними шли Мэкки и Перкин. Я поставил свою кружку на стол и поблагодарил Гарри эа гостеприимство и наше чудесное возрождение. -- Приходите за своей одеждой завтра примерно в это" же время, -- сказал Гарри. -- И вообще приходите, выпьем. В обычной, а не чрезвычайной ситуации. -- Благодарю вас, ничего не имею против. Он любезно кивнул, то же сделала и Фиона; я подхватил свой чемодан, футляр с кинокамерой и выбежал на заснеженную улицу догонять Тремьена и его спутников. Наконец нам всем шестерым удалось втиснуться в "вольво" Тремьена. Хозяин сел за руль, рядом разместился Перкин. Ингрид угнездилась на коленях у Боба. Мы с Мэкки тоже рядышком уместились на заднем сиденье. На окраине городка Тремьен остановил машину, чтобы высадить Боба и Ингрид. На прощание Ингрид одарила меня быстрой улыбкой и пообещала, что если я не возражаю, то мой лыжный костюм и ботинки Боб привезет завтра утром. Я не возражал. Повернувшись, они направились через садовые ворота к небольшому дому, едва видневшемуся в полумраке. Тремьен развернул машину и, сетуя на то, что в связи с этим судебным разбирательством завтра ему опять придется работать без главного конюха, выехал на загородную дорогу. Ни Мэкки, ни Перкин не проронили ни слова, и я по-прежнему оставался в полном неведении относительно этого пресловутого судебного процесса. Спрашивать же хозяев я не осмеливался, поскольку не был с ними достаточно знаком. -- Не очень-то радушный прием получился, а, Джон? -- не оборачиваясь, бросил Тремьен через плечо. -- Вы захватили пишущую машинку? -- Нет, только карандаш. И диктофон. -- Полагаю, вы свое дело знаете. -- В бодром голосе его звучало одобрение. Я же был уверен в себе явно в меньшей степени. -- Мы можем начать с завтрашнего утра, -- предложил он. Проехав с величайшей осторожностью примерно м