лести.
     - К черту эту девку, она лишь корчит из себя скромницу, а сама такая же
шлюха, как и все остальные. Ну и ловка же она оказалась...
     Сэр Мармадьюк, не  долго думая, схватил кувшин  с водой,  выплеснул его
содержимое в окно и тут же отпрянул назад.  Затем, как  ни  в чем не бывало,
выглянул на улицу. Эсквайр Брендиш и мистер Дентон расположились как раз под
окном и сейчас, мокрые и растерянные, таращились вверх.
     - Мерзавцы! - спокойно сообщил наш  джентльмен и выпустил пустой кувшин
из рук. Тот упал как раз между приятелями, с грохотом расколовшись на мелкие
осколки.
     - Черт... черт побери, сэр! - Брендиш от ярости не находил слов.
     Но сэр Мармадьюк уже отошел от окна, взял свою шляпу и отправился вниз,
беззаботно  насвистывая  и  поигрывая   тростью.   А  внизу  хозяин  пытался
остановить  двух  очень  мокрых  и  очень  сердитых  джентльменов,  которые,
потрясая кулаками и брызжа слюной, грозились пролить чью-то кровь.
     При  появлении  сэра  Мармадьюка мистер Дентон замолк  на полуслове  и,
слегка  побледнев,  отступил  на  шаг, но  эсквайр Брендиш, выставив  вперед
волосатые  кулачищи,  с ревом  ринулся на  обидчика. Но  тут  же отшатнулся,
встреченный молниеносным выпадом трости с золотым набалдашником.
     -  Прочь,  грязное  животное!  -  надменно  произнес сэр  Мармадьюк.  -
Оставьте свои звериные замашки, если не хотите, чтобы я выколол вам глаза. -
Его спокойный голос потонул в неистовом реве эсквайра.
     Сэр   Мармадьюк  спокойно  выслушал  этот  поток  проклятий,  угроз   и
непристойной брани, покачивая  поднятой  тростью,  словно  отсчитывал время.
Наконец Брендиш выдохся.
     -  Приятель, -  Мармадьюк  утомленно  покачал головой, -  я нахожу ваши
манеры столь же непривлекательными, как и вашу наружность...
     - Вы... вы... -  снова задохнулся эсквайр, потрясая  кулаками в крайней
степени  ярости.  - Ты  заплатишь!  Заплатишь  своей  кровью, своей  жизнью!
Ответишь...
     -  С  превеликим удовольствием. - Сэр Мармадьюк кивнул. -  Я  тоже горю
желанием прикончить  вас, любезный. Если вы еще  помните,  при  нашей первой
встрече  я назвал  вас чумой.  Так  вот, повторяю: вы чума,  которую следует
искоренять...
     -  Отлично!  -  проревел Брендиш.  -  Если  бы  только здесь  были  мои
пистолеты...
     - Нет, сэр! Тольке не  здесь! - Бен Бартер замахал руками. - Разве мало
других  мест, где джентльмены могут спокойно  убить друг друга?! Только не в
моем трактире!..
     Дрожа и задыхаясь от ярости, Брендиш повернулся к нему. Бен Бартер  тут
же принял защитную стойку.
     - Предупреждаю, эсквайр! - проревел он. - Я человек смирный, но, будучи
свободнорожденным англичанином, не  позволю, чтобы  на меня поднял руку даже
чистокровный дворянин. Так что, господин хороший, угомонитесь! Уберите руки,
иначе  вам придется иметь дело с моими  кулаками, а они, сами видите, не так
уж и малы.
     Тут между ними вклинился мистер Дентон и, оттеснив Бена, вывел Брендиша
на улицу.  Хозяин  трактира покачал головой  и, заметив, что из  приоткрытых
дверей за  ним наблюдает перепуганная прислуга, раздраженным жестом велел им
заниматься своими делами. Он снова энергично покачал головой, так что пышные
бакенбарды заколыхались.
     - Господи,  сэр,  -  воскликнул  он,  быстро-быстро  моргая  глазами, -
здорово вы их окатили!
     - Я  старался, - скромно ответствовал сэр Мармадьюк. - Хорошо,  что  вы
напомнили мне, дружище, включите в мой счет стоимость большого кувшина.
     - Сэр,  - сказал Брендиш, - учитывая обстоятельства... Эх,  вот если бы
вы умудрились разбить кувшин о голову эсквайра...
     Но тут в дверях снова показался Брендиш собственной персоной, и вид его
был не менее свирепым и угрожающим, чем прежде.
     - Эй,  вы! -  Он ткнул волосатым  пальцем в сэра Мармадьюка. - Не знаю,
кто вы такой, но я требую удовлетворения и  получу его, если у вас есть хоть
капля мужества, и , черт вас побери,  я омою  свои сапоги  вашей кровью,  вы
слышите?! Вы обретете вечный покой в дальней роще сегодня вечером в половине
девятого. Если, конечно, не удерете, как последний трус!
     Сэр Мармадьюк ограничился кивком.
     - А  как же  врач?  - Дентон заглянул через  плечо  Брендиша. -  Должен
присутствовать врач.
     -  К  черту врача! - вскричал эсквайр. - Когда я  уложу этого  наглеца,
врач ему больше не понадобится.
     - А секунданты?
     - К черту секундантов! Ты будешь и свидетелем, и секундантом.
     - Это не по правилам, Брендиш! - возразил Дентон.
     - Да, не по правилам. А что скажет наглый джентльмен?
     Сэр Мармадьюк взглянул на него и презрительно пожал плечами.
     - В половине девятого! - бросил он и повернулся спиной.
     Эсквайр  Брендиш  изверг новые  потоки  брани  и  зашагал  прочь, стуча
каблуками и звеня шпорами.
     - Дуэль, сэр? - спросил Бен и печально покачал головой.
     - Да, дуэль, - ответил сэр Мармадьюк и выглянул в сад.
     - Говорят, что эсквайр Брендиш уже убил человека на дуэли, сэр.
     - Тем больше оснований убить его, Бен.
     - В половине девятого, сэр?
     - Да, я могу без спешки поужинать.
     - Да, да, сэр, но ведь для стрельбы будет несколько темновато.
     - Ну, мы можем встать поближе друг к другу.
     - Боже! - в испуге воскликнул Бен, его  добродушное лицо побледнело.  -
Это звучит уж слишком кровожадно, сэр.
     Затем, словно  осененный  внезапной  мыслью,  он выбежал из  комнаты  и
вскоре вернулся с чернильницей и листом бумаги.
     - Что это? - удивленно спросил сэр Мармадьюк.
     - Учитывая обстоятельства, сэр, ваше завещание...
     - Вот это да! Ну и предусмотрительность!
     -  А что вы думаете,  сэр,  капитан Чомли  однажды дрался  на дуэли, но
прежде на всякий случай составил завещание. Я был свидетелем.
     - Хорошо, - кивнул сэр Мармадьюк, - у меня, кажется, появилась мысль! -
Он сел за стол, обмакнул перо в чернилах и написал следующее:

     <i>В случае моей внезапной  кончины я завещаю  все  свое состояние  и  всю
собственность, которой я владел на момент смерти, Еве-Энн Эш из Монкс-Уоррен
в Сассексе.</i>
     <i>Мармадьюк Энтони Вейн-Темперли</i>

     - Необходимы два свидетеля, ваша честь!
     Сэр Мармадьюк кивнул. Бен  извлек из кармана боцманскую дудку, выглянув
в  окно и  издал пронзительный свист.  Вскоре в дверях  появился краснолицый
парень с буйной шевелюрой.
     - Джордж умеет писать свое имя.
     - Превосходно! - сэр Мармадьюк вручил еще сильнее покрасневшему Джорджу
перо, а впридачу полкроны, и показал, где тому следует поставить свое имя.
     -  Не торопись,  Джордж, -  несколько  обеспокоенно  посоветовал Бен. -
Сделай глубокий вдох и успокойся.
     Подбодряемый  подобными  советами,  Джордж расправил  плечи  и, высунув
язык,  принялся за работу с внушающим  страх усердием выводя скрипящим пером
бесчисленные завитушки. Но вот дело было сделано, он с облегчением вздохнул,
поклонился  и, сияя как медный таз, удалился.  Теперь уже его хозяин схватил
перо так, словно это был гарпун, окунул его  в чернила,  с силой  встряхнул,
склонился над  бумагой  и,  вытаращив глаза и закусив  нижнюю губу, поставил
свою  подпись. После этого  сэр Мармадьюк посыпал лист  песком, сложил его и
передал удивленному трактирщику.
     -  Бен Бартер, - сказал  он, - я желаю, чтобы вы  хранили эту бумагу до
тех пор, пока я не попрошу ее обратно. Согласны?
     - Да, сэр.
     - И никому ни слова!
     - Буду нем, как рыба, сэр! Можете на меня положиться!
     - Спасибо, Бен.
     - А теперь можно поговорить и об ужине, сэр. Что вы скажете о тушеной в
каперсовом соусе баранине?
     - Превосходно, Бен.
     - Тогда все будет готово в течение часа, сэр.
     Он   тотчас   удалился,  предоставив  сэру  Мармадьюку  возможность   в
одиночестве прогуляться по саду. Через несколько шагов джентльмен  наткнулся
на  беседку,  укрывшуюся  в  зарослях  жимолости.  Вдохнув  благоухание,  он
вспомнил,  что в последний раз этот  аромат...  Тут чуткое ухо  нашего героя
уловило быстрые легкие шаги,  и он, оглянувшись, увидел ту, о которой только
что  думал.  От неожиданности  джентльмен застыл  на  месте  - его  поразили
безыскусная   красота  и  природное  изящество  девушки.  Роскошные  волосы,
выбивавшиеся из-под  чопорной шляпки, непослушными локонами спускались вдоль
щек;  серьезные большие  глаза  под  изогнутыми бровями;  алые пухлые  губы;
решительный  подбородок; великолепная фигура, утаить  которую не могло  даже
скромное серое  платье,  броней  укрывшее ее стройное тело.  Наблюдая за  ее
быстрой грациозной походкой, сэр Мармадьюк позабыл обо всем на свете.
     А  девушка  уже  схватила  его за  запястья своими  сильными маленькими
руками, встревоженно  заглянула в лицо и,  стараясь справиться с  волнением,
спросила:
     -  О Джон... Джон  Гоббс, что... что  это такое  о  тебе  рассказывают?
Неужели  ты  собираешься  драться  с  эсквайром  Брендишем, с  этим  ужасным
человеком... из-за меня...
     - Нет, - ответил он, бодро улыбаясь. - Нет...
     - Так ты не собираешься драться?
     - Собираюсь, но не из-за тебя, Ева-Энн.
     - Тогда почему, почему?
     - Потому что я питаю сильнейшее отвращение к его персоне...
     -  Нет,  Джордж  все  видел  и  слышал,  и Бетти  тоже  слышала.  Бетти
рассказала  мне,  что  дуэль  назначена  на  вечер, на половину  девятого, в
дальней роще. О Джон, ведь драться - это смертный грех.
     - Но  весьма свойственный человеку, - беззаботно ответил сэр Мармадьюк.
- А я стал гораздо больше похож на человека  с того момента, как встретил...
то есть с недавнего времени.
     -  Ты хочешь сказать, с тех пор как встретил  меня?! О, Джон, неужели я
действительно сделала тебя более человечным?
     - Вынужден это признать.
     - И именно поэтому ты облил эсквайра Брендиша и ненавистного Дентона...
- ее губы дрогнули, - и  поставил  на карту свою  жизнь! - Она  вздохнула  и
стиснула его руку. - О, друг Джон, я  прошу  тебя, я умоляю тебя - откажись!
Брендиш очень  жестокий  и  дурной человек,  и все же, если он оскорбил  или
обидел тебя, ради Господа нашего, прости его.
     - Нет, дитя мое...
     - Тогда ради самого себя...
     - Энн, это невозможно.
     - Тогда, о, Джон, ради меня.
     Она  взглянула  на  джентльмена  с  такой  страстной  мольбой,  что  он
смутился. Сэр  Мармадьюк склонился и поцеловал ее руки, сначала одну,  потом
другую. Девушка поняла: ее просьбы ничего не изменят.
     - Джон, - прошептала мисс Ева, - мой добрый друг, если тебя убьют...
     - Это разрешит многие трудности, дитя мое.
     - И  разобьет  мне  сердце, ибо я останусь опять  одна,  а  ты ведь мой
друг... мой единственный друг.
     - И всегда им буду! - с жаром воскликнул он.
     - И ты все равно не откажешься от дуэли?
     - Нет.
     - В дальней роще, в половине  девятого! Если ты умрешь  таким греховным
образом, если он убьет тебя...
     - Ну, вообще-то, я не собираюсь умирать.
     - Ах, Джон, не надо  насмехаться  надо мной, ведь я действительно с ума
схожу из-за твоего упрямства. И  даже если ты убьешь этого дурного человека,
то его кровь навсегда запятнает тебя! Зачем подвергать опасности свое тело и
свою душу, Джон?
     -  Быть  может, ради  того, чтобы снова  стать  человеком,  -  спокойно
ответил он.
     - И ничто не поколеблет твоего решения?
     - Ничто.
     Она   расплакалась  и   сквозь   слезы   продолжала  укорять,  умолять,
уговаривать,  но  сэр  Мармадьюк  остался при своем,  лицо  его  затвердело.
Наконец Ева-Энн отвернулась, безнадежно махнув рукой.
     - Бог  простит  тебя, Джон. Он защитит тебя!.. - в отчаянии воскликнула
девушка, повернулась и убежала вглубь сада.
     Сэр  Мармадьюк,  проводив ее взглядом, вошел в беседку,  сел на скамью,
опустил голову и предался мрачным думам. Несмотря на  свой немалый  дуэльный
опыт, он не мог избавиться от тягостных  мыслей о смерти,  о  том  внезапном
переходе к великой неизвестности, что лежит  по ту сторону  могилы. Душа его
наполнилась  благоговейным ужасом,  хотя  до  сих пор наш  герой  вел  самую
беззаботную жизнь, не  омраченную мыслями о смерти.  Печально сэр  Мармадьюк
взирал на солнце,  клонившееся все ниже, на  прекрасный вечерний сад, полный
грустного предзакатного очарования.
     Наконец,  услышав  жизнерадостный   зов  Бена,  он  тяжело  поднялся  и
направился к постоялому двору,  где его приветствовали аппетитные запахи. На
столе сэр Мармадьюк обнаружил великолепное,  дымящееся и  ароматное рагу  из
баранины и воздал ему должное.

        Глава VIII,
     <i>в которой сэр Мармадьюк остается без трости</i>

     Небо на  западе уже пылало пожаром заката, когда сэр Мармадьюк добрался
до полоски леса,  известной как Дальняя  роща.  Здесь всюду сновали кролики,
мелькая  белыми  хвостами,  а  дрозды наполняли  воздух заунывными вечерними
трелями. Рощица находилась в стороне от  человеческого  жилья, а от основной
части  леса  ее  отделял  небольшой  луг.  Вот  именно  на  этом  месте  два
джентльмена   и   собирались   прикончить   друг  друга  к  полному   своему
удовольствию, и вряд ли кто-нибудь сумел бы помешать им сделать это.
     Выйдя на луг, сэр Мармадьюк огляделся, но никаких признаков присутствия
своего противника не обнаружил. Он прислонился к ближайшему  дереву,  сложил
руки на  груди и погрузился в раздумья. Так стоял наш герой, прислушиваясь к
далеким  мзвукам и размышляя. Он хорошо понимал,  что подвергает  свою жизнь
смертельноу риску. Вспоминая  Брендиша, его неистовую ярость, осознавая, что
в их дуэли не будет никаких правил и что стреляться они будут без свидетелей
(не  внушающего  доверия Дентона  в  расчет  можно не  брать). Сэр Мармадьюк
понимал  всю  серьезность  нависшей  над ним опасности, и все  же  испытывал
глубочайшее   удовлетворение.  Его  жизнь   уже  многие   годы  была  пуста,
бессмысленна  и  однообразна.  А  смерть...  Тут  он  вспомнил о  завещании,
хранящемся у честного Бена Бартера и удовлетворенно улыбнулся.
     Далекий удар церковных часов пробил  назначенное время.  Сэр  Мармадьюк
огляделся еще раз, прислушался, но уловил лишь  шелест листьев, унылую песнь
дрозда и стрекот цикад.
     По мере того  как тянулись томительные минуты, он испытывал все большее
нетерпение, все чаще поглядывал на часы и все беспокойнее прохаживался вдоль
опушки.  Солнце  зашло.  На  западе  лес  принимал  все  более  таинственные
очертания,  чернея на фоне багряного  зарева.  Нахмурившись,  сэр  Мармадьюк
продолжал нервно прохаживаться,  пока часы снова не пробили, возвестив,  что
прошла  еще четверть  часа.  Тени подступали  со всех  сторон,  пение дрозда
стихло и повисла зловещая тишина. Сэр Мармадьюк, глядя  на полыхающее зарево
заката, продолжал  вслушиваться в  шорохи леса. Наконец,  издав нетерпеливый
возглас, наш  герой решил вернуться  в деревню и уже сделал несколько шагов,
как вдруг  до  него  донесся  звук  ружейного выстрела.  Он  замер на месте,
вглядываясь в сгустившуюся тьму, туда, где раздался выстрел.
     Простояв так довольно долго, неотрывно глядя в одну точку, он внезапно,
повинуясь  какому-то импульсу, бросился  в  таинственно шелестевшую  листву,
выскочил на узкую тропинку и  побежал  под сплетенными ветвями,  прокладывая
себе путь сквозь заросли шиповника и ежевики. Внезапно деревья раздвинулись,
и  он  очутился  на небольшой поляне, где,  казалось,  задержался  последний
отблеск дня.  Сэр Мармадьюк узнал  храм Евы-Энн. Вот  деревья,  чьи  могучие
стволы возвышаются подобно колоннам кафедрально собора, а вот потрескавшийся
от времени камень  - алтарь Евы-Энн. Но  камень выглядел  как-то странно,  в
темноте Мармадьюк  не  мог  разглядеть, что  изменилось.  Он  с  недоумением
вгляделся, затем бросился  вперед  и  тут же  остановился  как вкопанный.  У
камня,  скорчившись в неестественной позе,  обратив  к небу искаженное лицо,
лежал Брендиш. Эсквайр был мертв.
     Все  свидетельствовало  о  том,   что  Брендиш  погиб  от  выстрела  из
дробовика, произведенного в упор. Послышался  слабый шорох листвы, Мармадьюк
перевел взгляд и увидел, как изящная загорелая  рука схватила валявшееся  на
траве ружье. Кусты  раздвинулись, и его глазам предстало бледное, искаженное
ужасом лицо.
     - Ева! - тихо воскликнул он. - Ева-Энн. О Господи!
     - Уходи! - прошептала она. - Уходи!
     В одно мгновение он подскочил к ней и вырвал ружье. Она молча позволила
отнять его. Ствол был еще теплый. Сэр Мармадьюк засунул  палец  в дуло, и он
стал черным от свежей пороховой гари.
     - О  дитя  мое! - простонал он, встретив  взгляд девушки. Она  спрятала
лицо в ладонях, отпрянула от него, и, не смея поднять глаз, замерла.
     - Ты ненавидишь меня? О, Джон...
     - Нет, нет, что ты, дитя мое. Я же твой друг.
     - Даже... если ты думаешь...
     - Ничего! - с жаром  воскликнул он. - Ничего я не думаю! Но тебе нельзя
здесь оставаться.
     - Да, да, я ухожу.
     - Куда?
     - Куда? Куда угодно, лишь бы подальше... от этого!
     Она с ужасом и отвращением взглянула на то, что лежало у его ног.
     - Я пойду с тобой.
     - Нет, нет, - прошептала она.
     - Пошли! - резко сказал Мармадьюк. -  Но сначала надо спрятать вот это.
- Он  хмуро посмотрел  на ружье. Это был великолепный охотничий экземпляр  с
серебряной пластиной, на которой было выгравировано имя владельца: "ЭБЕНИЗЕР
БАЙВУД".
     - Оно висело на кухне,  - едва слышно прошептала Ева. -  Спрячь, спрячь
его! Пойдем, я покажу, где можно его спрятать!
     Она привела его  к дереву, покосившемуся от старости, и показала  узкую
расщелину в  изуродованном стволе, куда джентльмен  и сунул ружье  прикладом
вперед.  Мармадьюк услышал, как где-то внизу раздался глухой  стук и от всей
души пожелал  этому ружью побыстрее проржаветь, сгнить  и  больше никогда не
попадаться никому на глаза. Он повернулся к Еве-Энн, протянул ей руку  и тут
заметил, что девушка рассматривает его со странным вниманием.
     - Он был очень злым человеком, дурным и злым! - прошептала она.
     - Боже, прости его! - ответил сэр Мармадьюк.
     - И он собирался убить тебя...
     - Ева.  Ева-Энн...  дитя  мое, ты хочешь сказать,  что  в  этом  и была
причина?
     - Пойдем! -  прошептала она, вздрогнув.  - Пойдем!  - и она бросилась в
чащу леса.
     Пробежав  по  узкой  тропинке,  она  внезапно  остановилась.  Мармадьюк
услышал, как в темноте девушка судорожно всхлипнула. Он поспешил за ней. Ева
прислонилась  к  стволу  дерева,  уткнув лицо  в ладони, тело  ее  сотрясали
рыдания.
     - Ева, что случилось?
     - Джон...  если  они схватят  меня... они закуют в кандалы и повесят. Я
буду качаться на виселице на одном из перекрестков.
     Сэр Мармадьюк отшатнулся, теперь уже его душу объял ужас.
     - Нет! - вскричал он. - Не думай об этом! Никто не заподозрит тебя,  не
посмеет!
     - Дентон заподозрит, - всхлипнула она.
     - Дентон?
     - Да, он видел, как я вырывалась из мерзких лап Брендиша. Он видел, как
я ударила его.
     Сэр Мармадьюк замер, пораженный. Надо же, именно Дентон видел все! Этот
ничтожный прихлебатель.  Очень осторожно  Мармадьюк взял  девушку за  плечи,
повернул к себе и взглянул ей прямо в глаза.
     - Мое бедное дитя, - мягко попросил он, - расскажи мне, что произошло.
     - Они встретили меня  в лесу. Начали смеяться, говорить  всякие дурные,
грязные слова о нас с  тобой.  Эсквайр  Брендиш  схватил меня,  а Дентон все
смеялся и продолжал обзывать меня. Он и не думал остановливать эсквайра.
     Девушка замолчала.
     - Что было потом? - тихо спросил Мармадьюк.
     - Я вырвалась и побежала.
     - А потом?
     Ева затрясла головой.
     - А ружье?
     Она кинула на него безумный взгляд.
     -  Больше я ничего не могу  сказать тебе... О, Джон, я не могу... я  не
должна.
     - Где было ружье? -  хрипло спросил он. - Ты сама взяла его? Откуда оно
у тебя, скажи мне!
     -  Нет,  Джон, не  могу!  -  прошептала она. -  Не могу, даже если меня
должны будут повесить, как тех бедняг...
     Ее вновь затрясло, она съежилась и, опустилась на землю, прислонилась к
стволу  дерева.  Сэр  Мармадьюк  беспомощно  смотрел  на нее.  В  сильнейшем
возбуждении он схватил трость, судорожно согнул ее,  и  она вдруг сломалась.
Он с недоумением уставился на обломки.  Когда он вновь заговорил, голос  его
звучал ровно, к джентльмену вернулась его обычная надменность.
     -  Ева-Энн,  -  сказал сэр  Мармадьюк,  с  улыбкой глядя  на трость,  -
успокойся.  Не  надо  бояться, никто не  заподозрит  тебя. Никто,  даже этот
мерзавец Дентон! Подожди меня здесь, тебе нельзя возвращаться одной, так что
подожди меня, обещаешь?
     Она  молча  кивнула, Мармадьюк резко  повернулся  и  побежал  назад  по
извилистой тропинке,  не обращая внимания  на  ветви  шиповника  и  ежевики,
хлеставшие по  лицу. Он остановился у распростертого на траве тела, взглянул
в остекленевшие глаза, устремленные  в ночное небо. Сэр Мармадьюк постоял  у
бездыханного  тела,  затем сделал  резкое движение  рукой и  не  оглядываясь
поспешил  назад  к  Еве. Она  сидела  все в той  же позе, подтянув колени  к
подбородку и неподвижно глядя перед собой.
     - Пойдем же, дитя мое! - он протянул ей обе руки.
     Она встала,  и  они пошли  рядом.  Ева-Энн все еще крепко  сжимала  его
ладонь,  уцепившись  за  нее обеими руками, словно перепуганный потерявшийся
ребенок.
     - О, Джон, мой добрый, добрый  друг, - вдруг прошептала она, - если  бы
не ты, я бы погибла. Это Господь послал мне тебя.
     - Да, - серьезно ответил сэр Мармадьюк, - я думаю, ты права.
     - Куда мы идем, Джон? Где ты хочешь спрятать меня?
     - Нигде, - беззаботно ответил он. - В этом нет никакой необходимости.
     - Нет... необходимости? - запинаясь, переспросила она.
     -   Да,  дитя  мое,  совершенно  никакой.  Я  отведу   тебя   домой,  в
Монкс-Уоррен.
     - Нет! - крикнула девушка, ее снова охватила паника. - Только не домой!
Я не могу, не смею,... не должна!
     -  Ева,  -  мягко сказал он,  -  Ева-Энн,  успокойся. Теперь  никто  не
заподозрит тебя.
     - Они заподозрят, Джон! Они будут вынуждены сделать это!
     - Вынуждены? Что это значит?
     Вместо  ответа она выпустила  его руку и быстро побежала вперед, словно
одержимая какой-то идеей.
     - Я отправляюсь в Лондон!  - решительно крикнула она своему спутнику. -
Да, в Лондон! Табита спрячет меня. Я еду в Лондон!
     Наконец они выбрались  из угрюмого ночного  леса,  и, не  сговариваясь,
обернулись  и  посмотрели  назад.  Там,  в  глубине чащи  меж  черных  теней
распростерлось то,  что недавно  было эсквайром  Брендишем, а рядом валялись
обломки трости с золотым набалдашником.


        Глава IX,
     <i>в которой герои пускаются в бегство</i>

     Взошла луна и уставилась на путников с безоблачных небес круглым желтым
глазом. Ее  свет таил в себе  угрозу для  любого  беглеца, призрачно-бледные
лучи  превращали  каждую тень  в чудовище,  каждое  дерево -  в укрытие  для
мстительных рук или внимательных  глаз.  Жестокая луна. Всевидящая луна.  Ее
холодный,  безжалостный  свет  позволял  сэру  Мармадьюку  видеть мертвенную
бледность щек своей спутницы и ужас, застывший в ее глазах. Девушка время от
времени  замирала,  вглядываясь   и   вслушиваясь  в  темноту,  затем  вновь
устремлялась  вперед  с   отчаянием   загнанного   зверя.   Сэр   Мармадьюк,
прихрамывал,  но старался  не отставать от Евы-Энн; он  почти забыл о тесных
сапогах и натруженных конечностях.
     - Послушай, дитя мое, - как можно  спокойнее  обратился он к девушке. -
Уверяю, твои опасения напрасны.
     - Быстрее! - умоляюще прошептала она  в ответ. - Что там за шелест? Вон
там, в тени! Вот опять! О Боже, они уже идут!
     - Да нет же, это всего лишь ветер. Кусты по ночам всегда полны странных
звуков, ты знаешь об этом не хуже меня.
     - Но посмотри же, вон из-за тех кустов за нами кто-то наблюдает!
     - Только в твоем воображении, дитя мое. Это всего лишь  отблеск луны на
листьях.  Да и к тому же, пойми, милая Ева, если нас даже выследят, никому в
голову не придет остановить тебя...
     - Они  схватят меня, конечно  же, схватят!  Поэтому  я бегу, поэтому  я
боюсь...
     - Бедное  мое дитя, ты совсем потеряла  рассудок, но  это,  впрочем,  и
неудивительно. Но, успокойся же, прошу тебя!
     - Хорошо, Джон, я  постараюсь, но я ведь всегда  была трусихой.  Прости
меня!
     - Дай мне твою руку.
     - Ты так ласков  и добр, Джон.  Если  бы не ты, я бы потеряла голову. Я
всегда  считала  себя храброй,  но теперь  при  одной  мысли  о  погоне  мне
становится  так страшно... Мне чудится,  что  повсюду притаились соглядатаи,
что меня вот-вот схватят...
     - Если и схватят, то не тебя, милая Ева, - совершенно спокойно  ответил
джентльмен. - Но помолчи же, успокойся, давай  пойдем чуть  помедленнее, и я
расскажу тебе о Лондоне.
     И   он  принялся  описывать  невообразимые  чудеса   этого  города.  Он
рассказывал о жестокости и  высокомерии столицы, о ее богатстве  и славе, он
вспомнил древние легенды, поведал о Лондоне великосветском, о представлениях
и  предрассудках   его  обитателей,  о   бесчисленных  праздниках,  балах  и
маскарадах. И, слушая своего спутника,  погрузившись мыслями в  неведомый  и
заманчивый мир, Ева-Энн на время забыла о страхах и тревогах.
     Но  внезапно  их мирную  беседу  прервал  странный  звук. Они  замерли.
Откуда-то доносилась музыка  -  звонкая,  светлая, мелодия, словно солнечный
луч, пронзивший ночную мглу.
     - Скрипач Джеки! - воскликнула Ева. - Но как странно! Почему он здесь в
столь поздний час и так далеко от нашего дома?
     - От вашего дома?
     - Да, от Монкс-Уоррен. Он всегда останавливается у  нас, когда бывает в
этих  краях. Мой дядя знал его еще в те  времена, когда Джеки был счастлив и
здоров. Дядя любит его и жалеет. Пойдем, я должна поговорить с ним.
     Скрипач сидел под деревом,  склонив седую голову над своей скрипкой. Он
самозабвенно  играл,  не обращая внимания ни на  что  вокруг.  Ева осторожно
коснулась его седых волос. Скрипач поднял голову.
     -  А, это  ты, мой ангел?  - ничуть не  удивившись, он взял ее  руку  и
поцеловал. - И вы тоже здесь, мой благородный  друг! - Он тепло улыбнулся. -
Я играл для Господа. Я славил его имя. Благодарил его за  оказанные милости,
особенно за одну из них, за чудесную, величайшую милость, дарованную мне!
     - Дома все в порядке? - тревожно спросила Ева.
     - Да, все в полном порядке. - Скрипач кивнул и снова улыбнулся.
     - А как... как дядя Иеремия?
     - Я буду до скончания века славить Господа за то, что он помогает людям
избавить этот мир от зла...
     - Что?  - Сэр Мармадьюк наклонился к скрипачу  и  внимательно посмотрел
ему в лицо. - Какого зла? Что вы имеете в виду, друг мой?
     -   Нет,  сэр.  -  Скрипач  покачал  головой.  -  Кто  я  такой,  чтобы
рассказывать  о  деяниях всемогущего и  всемилостивейшего  Творца? Пусть это
сделает  моя  Джиневра.  Слушайте  же!  - Он прижал  скрипку  к  подбородку,
взмахнул смычком, но Ева мягко остановила его.
     -  Милый Джеки, ведь  уже  совсем поздно, - ласково  сказала девушка. -
Тебе лучше  вернуться домой. И я прощу тебя, Джеки, скажи моим любимым, моим
замечательным старикам, что  у меня все будет хорошо. Передай им, что Бог не
оставит меня, и  пусть они молчат, что бы ни случилось. Ты передашь,  Джеки,
передашь им мои слова?
     - Чтобы они молчали ради Господа и тебя, мой ангел? Конечно, передам! -
вскричал маленький скрипач, проворно  вскакивая  на  ноги. - Передам! Пускай
смеются, пускай поют и хлопают  в  ладоши,  славя Господа,  ибо  милость его
безгранична.  Я иду! Я уже иду к ним! - Он подпрыгнул, звонко рассмеялся, и,
отвесив поклон, быстро удалился танцующей походкой лесного эльфа. Его волосы
серебром сверкнули в лучах луны.
     - Интересно,  - пробормотал сэр Мармадьюк, задумчиво глядя ему вслед. -
Интересно, что он имел в виду.
     - Бедный Джеки, - вздохнула Ева-Энн, - в его жизни хватало страданий.
     - Ты знаешь его историю, Ева?
     - Я знаю лишь, что у него была дочь. Она умерла,  и в  день  ее похорон
Джеки сжег свой дом. С тех пор бродит по дорогам Англии. Он помешался. Но он
очень добр, я знаю его с детства и очень люблю. Пойдем же, нам пора!
     Они снова тронулись в путь.  Взглянув на своего спутника, Ева  внезапно
спросила:
     -  А  где  твоя  трость, Джон? Твоя  замечательная  трость  с блестящим
набалдашником?
     - Трость? А, сломалась. Я ее выкинул.
     - Жаль, она бы тебе сейчас пригодилась. Ты, наверное, устал.
     - Вовсе нет.
     - Но ты хромаешь.
     - Это все мои сапоги.
     - Так сними их.
     Сэр Мармадьюк изумленно взглянул на девушку.
     - Как так, Ева-Энн?!
     - Я вот люблю ходить босиком. Так приятно  пройтись по прохладной росе.
А ведь как раз сейчас и выпала роса, Джон.
     - Да? - подозрительно спросил джентльмен.
     - Конечно. Ноги горят, а трава прохладна и свежа...
     - И в самом деле, почему бы тебе не скинуть свои туфли и не...
     -  Как  раз  это  я  и  собираюсь   сделать!  Она  отошла  в  сторонку,
наклонилась,  скинула  туфли,  и  вот   уже  замелькали  изящные  лодыжки  и
маленькие, но сильные ступни.
     - А теперь ты, Джон! -  приказал Ева, повелительно указав на щегольские
сапоги джентльмена.
     - Я? -  испуганно  воскликнул  сэр Мармадьюк. - Но это невозможно, дитя
мое!
     - Почему? Тебе же больно!
     - Больно, но я могу потерпеть.
     -  Это глупо,  Джон!  Снимай же свои сапоги, и ты увидишь,  как приятно
ступать по траве босиком.
     -  Ева-Энн, я  никогда  в своей жизни  не  ходил босиком, и мне слишком
поздно начинать.
     - Глупости,  Джон! Попробуй и ты увидишь, как это здорово! Если хочешь,
я могу отвернуться.
     -  Ну,  если ты  настаиваешь... -  Сэр  Мармадьюк невольно  рассмеялся,
уселся на землю и потянул за сапог, но тот не подавался. Сэр Мармадьюк снова
потянул, но  сапог  проявил преступное своенравие.  Сэр  Мармадьюк  горестно
вздохнул.
     - Мне нужно за что-нибудь зацепиться.
     - Давай я помогу. -  Ева-Энн бросила на траву свои туфли, опустилась на
колени  и,  схватив сильными  руками  сапог, потянула.  И  - о чудо! - сапог
безропотно  освободил  из  заточения  ногу джентльмена. -  Теперь  другую! -
приказала Ева, и сэр Мармадьюк молча подчинился.
     Вскоре и второй сапог сдался.
     - Благодарю тебя! - Он с наслаждением вытянул измученные ноги.
     - Чулки тоже долой! - велела Ева.
     -  Но...  -   попытался   было  возразить  сэр  Мармадьюк,  но  девушка
раздраженно топнула.
     - Стыдись Джон! Смешно быть таким застенчивым.
     Сэр Мармадьюк  вновь рассмеялся  и  без  дальнейших  пререканий  стянул
шелковые чулки.
     -  Так-то лучше! -  удовлетворенно  воскликнула Ева,  когда  они  снова
тронулись в путь. - Разве не чудесно?
     - У меня просто нет слов! Так куда мы направляемся?
     - В Лондон!
     - Хорошо, только вот найдем ли мы сейчас экипаж?
     - Здесь вообще нет экипажей, Джон.
     - В таком случае сядем в почтовый дилижанс.
     - Никаких дилижансов, Джон! На дорогах  наверняка выставят  наблюдение,
так что придется идти лесными тропинками и окольными путями. Пойдем пешком.
     - Пешком?!  - в непритворном ужасе воскликнул сэр Мармадьюк. - Пешком в
Лондон?! Ева-Энн!
     - Да, Джон, пешком.
     - Но это слишком долгий путь, дитя мое...
     - Но  я  выдержу!  Я  очень сильная,  Джон!  - поспешила уверить своего
спутника Ева. - Если ты ... если ты пойдешь со мной...
     - Конечно! - приосанился наш герой.
     - Тогда для  меня не имеет  значения, длинна дорога или нет, с тобой  я
чувствую себя в полной безопасности, мой добрый друг Джон Гоббс.
     Несколько  минут   они  шли  в  молчании.   Сэр  Мармадьюк  переваривал
услышанное. Но вот вдали показались  робкие огоньки какой-то деревушки, и он
инстинктивно повернул в ту сторону, но девушка остановила его.
     - Не туда, Джон.
     - Но в деревне, наверняка, есть постоялый двор.
     - Да, "Колокольный Звон", но нам не стоит там появляться.
     - Тебе нужен ночлег...
     - Только не на постоялом дворе!
     - Тогда где?
     - Я еще  совсем не  устала,  Джон, и  совершенно  не хочу спать.  Давай
пойдем дальше.
     - Но ты же не можешь идти ночью, Ева!
     - Могу, Джон, но если ты устал, то мы можем устроить ночлег в лесу.
     - Нет, нет, -  поспешно ответил  сэр Мармадьюк. - Я  могу идти столько,
сколько ты пожелаешь, Ева-Энн.
     Девушка  кивнула  и  свернула  на  тропу, ведущую  в обход деревни. Она
шагала очень быстро, пока деревенские огни совершенно не скрылись из виду.
     - И все-таки тебе нужно поспать, - снова начал сэр Мармадьюк.
     -  Да, пожалуй, - вздохнула она,  - но  только не  на  постоялом дворе!
Когда мы захотим спать, то найдем какой-нибудь стог или сарай.
     - Стог? - недоуменно переспросил сэр Мармадьюк.
     - Да, стог, Джон. Разве ты забыл, как  сам недавно очень сладко спал на
стогу?
     - Верно! Но то, что подходит мне, не годится для молодой девушки.
     -  Какая чудесная ночь!  -  Ева не обратила на  последние  слова своего
спутника никакого внимания. - Такая теплая и спокойная. И мы с тобой вместе,
и  с  нами  Бог.  В  такую ночь  не может  случиться  ничего плохого.  - Она
взглянула  на луну, на  ее  равнодушный лик, и нашего  героя  вдруг пронзила
острое чувство нежности к этой такой юной и такой беззащитной девушке.
     Он смотрел  на  ее  счастливую  улыбку, на чудесные  кроткие глаза,  на
нежный пухлые губы и не мог налюбоваться. "И нет никаких  убийц!"  - от этой
мысли на  душе у него вдруг стало  легко и покойно.  Но вдруг  кроткие глаза
неистово  сверкнули под внезапно насупившимися бровями,  нежные губы  словно
окаменели, округлый  подбородок  решительно выпятился вперед,  тонкие пальцы
сжались  в кулаки. Сэр Мармадьюк отвернулся,  огорченный  столь внезапной  и
малоприятной метаморфозой, и со страхом ожидая ответа, спросил:
     - Ева-Энн, что произошло? Почему у тебя такой взгляд?
     - Ах,  Джон, - вскричала девушка, с силой топнув ногой, как я ненавижу,
как я презираю саму себя, как кляну за низость и глупость.
     - Но почему?
     - Я вообразила, что влюблена в Роберта Дентона! А теперь мне  стыдно от
одной лишь мысли о нем, ведь сегодня, если бы не ты, я  доверилась бы ему, я
была  бы  сейчас  с ним, в полной  его власти!  Он  видел, как  мерзкие лапы
Брендиша  хватали  меня, и  смеялся!  Смеялся!  Тот,  кого  я считала  своим
избранником!
     - Но что случилось потом, Ева-Энн?
     - Ты знаешь, Джон. Брендиш был убит.
     -  Ну  и ладно, главное, ты цела и невредима. А Роберт Дентон остался в
прошлом.
     - Слава Богу! - прошептала она, - слава Богу и слава тебе, Джон Гоббс!
     Она подняла на него глаза, полные нежности и признательности, протянула
к нему руки, и в этом жесте не было ничего, кроме чистоты и  невинности. Сэр
Мармадьюк ласково  пожал  ее  пальцы. Когда  он заговорил,  от его привычной
важности не осталось и следа.
     - Ева-Энн, - голос джентльмена предательски дрогнул, - ну скажи,  скажи
мне, что эти руки не обагрены кровью!
     - Я не могу, - прошептала она.
     - Ты кого-то выгораживаешь, Ева-Энн.
     Она высвободила руки и отпрянула от него.
     - Нет! Нет! Нет!
     - Дитя мое, я не требую назвать его имя...
     Ее глаза вдруг расширились, словно она увидела нечто совершенно ужасное
и,  едва  не  теряя  сознание, опустилась на землю.  Потом приподняла  руку,
указывая  на  что-то позади  сэра Мармадьюка. Он  резко  обернулся. Шагах  в
десяти стояли и внимательно смотрели на них два человека.
     - Они пришли за мной! - простонала Ева-Энн.
     - Нет-нет.  - Сэр Мармадьюк ласково провел ладонью по  ее волосам. - Не
за тобой,  дитя  мое, не  за  тобой.  - Он  встал и  спокойно  направился  к
незнакомцам. В руках одного их них тускло блеснул ружейный ствол.
     - Эй,  - раздался хриплый окрик, - эй,  приятель, стой, не подходи! Что
это у тебя на уме?
     Сэр Мармадьюк замедлил шаг и остановился в ярде от незнакомцев.
     - А вы кто такие? - спокойно спросил он. - Кто вы и что вам здесь надо?
     Человек  средних  лет  в  меховой  шапке  изумился,  увидев босые  ноги
джентльмена, потом  взгляд  его скользнул  выше, изучая изысканно-элегантное
одеяние нашего героя. По  мере ознакомления с особой сэра Мармадьюка челюсть
незнакомца  отвисала  все  ниже,  пока,  наконец,  его взгляд  не  уперся  в
надменное хмурое лицо джентльмена.
     -  Так  что  вам  надобно,  любезный?  -  холодно  повторил  вопрос сэр
Мармадьюк.
     - Но мы не сделали ничего плохого, сэр, - растерянно ответил незнакомец
и  озадаченно поскреб в затылке. - Видите ли, мы с Джо охотились неподалеку,
заслышали  ваши голоса и  хотели  взглянуть, кто  это  бродит среди  ночи. А
поскольку  мы не  знали, на  кого  наткнемся,  спрятались под деревом, решив
подождать, пока вы пройдете мимо.
     -  Все  ясно!  -  Сэр  Мармадьюк   широко   улыбнулся.  -  Ну,  раз  вы
удовлетворили свое любопытство, тогда ни пуха ни пера!
     -  Спасибо, сэр, и  вам всего  доброго!  -  облегченно  хором  ответили
охотники и поспешили ретироваться.
     Сэр Мармадьюк вернулся к девушке.  Она лежала на  траве без  чувств. Он
легонько потряс ее за плечо, Ева-Энн открыла глаза и жалобно прошептала:
     - О, Джон, я была уверена, что они пришли  за мной, чтобы отправить  на
виселицу.
     - Успокойся, дитя мое, успокойся! - Он осторожно приподнял ее голову, и
погладил мягкие  густые  волосы. - Ты просто  устала,  дитя  мое, тебе нужно
хорошенько отдохнуть. Лежать бы  тебе сейчас в постели, а не брести неведомо
куда...
     - Не ругай меня, Джон! - она расплакалась и тут же рассмеялась.
     Сэр  Мармадьюк,  испугавшись,  что у  девушки  начинается  истерика,  в
отчаянье оглянулся вокруг, надеясь приметить ручей или хотя  бы  лужицу:  он
знал, что  холодная вода  в подобных  случаях - самое верное  средство. Увы,
воды  нигде  не было видно.  В панике  джентльмен  начал хлопать  Еву-Энн по
щекам, а она все смеялась и смеялась, пока обессиленно не привалилась к  его
плечу.
     -  О Господи, Иисусе!  - вырвалось у  джентльмена. На него вдруг напала
цепенящая растерянность.
     Девушка снова рассмеялась, подняла голову и взглянула на него.
     - Бедный Джон! - прошептала она. - похоже, я тебя напугала?
     - Я... я подумал... - забормотал сэр Мармадьюк, - я боялся, что ты...
     - Что у меня  истерика? Нет, нет, Джон, со мной все в порядке,  я снова
стала храброй, и опять благодаря тебе. Но почему ты дрожишь?
     - На свете нет ничего ужаснее женской истерики! Особенно в чистом поле.
Да еще в полночь.
     -  В  полночь?  - воскликнула  она. - Тогда надо бы надеть свои  чулки,
обуться и поискать место для ночлега.
     - Но  где же  тут его  искать, дитя мое?  -  сэр Мармадьюк с похвальной
готовностью натянул сапоги.
     - Я знаю где.
     - Ты  знаешь, где мы, Ева? - изумленно спросил наш герой, сам давно уже
потерявший всякое представление о собственном местонахождении.
     - Ага. Вон там  Уиллоудинский лес, и  на  опушке растет огромное старое
дерево. Оно-то нас и приютит. Пойдем!
     И  она  легко  устремилась  через  луг,  а сэр  Мармадьюк, прихрамывая,
поспешил следом. Вскоре  они оказались  возле громадного многовекового дуба.
Широко раскинувшаяся крона великана  шатром нависала над ложем  из корней  и
моховой подстилки.
     - Я так люблю это старое дерево! - Ева нежно провела рукой по бугристой
коре.
     - Да уж, старое. Пожалуй, этот  дуб  был уже старым в те времена, когда
Цезарь писал свои "Записки".
     - Тут вполне можно отдохнуть, Джон.
     - Жаль, что у нас нет ни  плаща,  ни  какой-нибудь накидки,  которую ты
могла себе постелить.
     - Здесь есть папоротник, Джон, а это лучше всяких накидок.
     Приготовив  себе   постель  из  мягких  шелковистых  листьев,  спутники
улеглись  под  гостеприимным  кровом  древнего  дерева.  Сэр  Мармадьюк  уже
погрузился было в сон,  когда услышал тихий  шепот. Он снова  открыл  глаза.
Ева, стоя на коленях и опустив голову, читала молитву.
     Но вот она дочитала ее и неуверенно взглянула на своего спутника:
     - Ты никогда не молишься, Джон...
     - Боюсь,  это именно так, разве что  в минуту опасности я прошу Господа
помочь мне.
     - Это несколько трусливо, Джон.
     - Именно!
     - Тогда я помолюсь за тебя, но если бы здесь был дядя Эбенезер...
     - Что тогда,Ева-Энн?
     - О, он читает молитвы лучше всех, его слова доходят до самого Бога. Но
я  постараюсь  заменить  его.  - Она  сложила руки и  негромко зашептала:  -
Милостивый Боже, прошу  тебя, благослови Джона Гоббса,  твоего сына  и моего
друга,  и помоги ему, так же  как он помогает мне, утешь и  прости его, Отче
наш, спящего и  бодрствующего, убереги  его от всех врагов,  убереги  его от
самого себя, помоги ему, Господи. Аминь!
     - Аминь! - благоговейным шепотом откликнулся сэр Мармадьюк.
     Какое-то  время они молча лежали в полной темноте -  луна скрылась и не
было видно ни зги. Потом снова завели разговор.
     <i>Ева</i>: Тебе удобно, Джон?
     <i>Сэр Мармадьюк</i> (украдкой подсовывая пучок папоротника между  девушкой  и
корнем дерева): Чрезвычайно!
     <i>Ева</i>: Ты уже спишь?
     Сэр Мармадьюк (подавляя  зевок):  Нет,  никогда еще  не чувствовал себя
столь бодрым.
     <i>Ева</i>: Тогда давай поговорим.
     <i>Сэр Мармадьюк</i> (снова украдкой зевая): Давай.
     <i>Ева</i>: Ты так не похож не других мужчин,